автордың кітабынан сөз тіркестері  Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

Санна Турома

Описание частых поездок Бродского в Венецию в «Набережной неисцелимых» говорит о повторно переживаемой потере, когда расставание с городом оказывается более значимым, чем встреча с ним.

Эта критика направлена скорее не против самого города, но против его канонизированного восприятия: «Построенная больше писателями, а не каменщиками, больше художниками, а не архитекторами, больше из слов, а не из кирпичей», пишет он, Венеция выражает «хорошо установленное правило… что дискурс о вещи становится составной частью самой вещи

Один из них — осознанно литературная Венецианка, женская персонификация города и объект эротического желания автора, выраженного наконец в его игривой исповеди: «я ни разу не выспался, тем более не согрешил в чугунной фамильной кровати» [406].

«До прихода туризма были путешествия, а до путешествий были исследования неизвестных территорий. Каждый этап принадлежит своему периоду истории. Исследования — Возрождению, путешествия — буржуазной эпохе, туризм — нашему пролетарскому настоящему» [118]. В этом нарративе исследования связаны с периодом, когда европейцы открывали другие континенты, путешествия совпадают с пиком колонизации, а туризм — с послевоенным коллапсом, связанным с потерей европейцами контроля над колониями

Другими словами, тоска Фасселла по «настоящим» путешествиям — это тоска по колониальному прошлому Запада, чувство, присутствующее и в рассуждениях Бродского о Латинской Америке.

Основная идея эссе Саида — рассмотреть изгнание вне канонического литературного дискурса: «Чтобы постичь специфику изгнания как карательной меры, принятой в современной политике, придется нанести на карту те „территории изгнания“, которые не упомянуты даже в самой литературе изгнания. Для начала вам придется отвлечься от Джойса с Набоковым и задуматься о бессчетных полчищах людей, ради которых созданы специальные органы ООН» (там же).

Он постоянно перемещается между аутентично-имперским европейским прошлым и современными имперскими реалиями двух супердержав, СССР и США, между эстетическими нормами неоклассического прошлого и современным отсутствием нормы, между модернистской цельностью и постмодернистской разъятостью субъекта.

Во-первых, литература путешествий может распознавать конфликт культурных истоков, фокусируясь не столько на отношениях между путешественником и целевой культурой (или культурами), сколько на процессе транскультурации — или на взаимном обмене и модификации, — который возникает при столкновении или пересечении различных форм культуры… Второй набор ответов связан с осознанием анахронизма. Невозможно больше навязывать, скажем, образ «английского джентльмена за границей», делая вид, что этот джентльмен — белый, разумеется, — существует где-либо кроме мифа. Но миф определенно продолжает жить и неразрывно связан с возмездием, даже если его эффект по большей части комичен, а сила очевидным образом идет на убыль…

Теоретический подход к изучению путешествий во многом опирался на опыт исследований в области постколониальной и феминистской критики, ключевой вклад в развитие которых внесли Эдвард Саид, Гаятри Спивак и Хоми Баба.

тексте как о том, что имеет бытие-в-мире, обмирщено.