Пришла и говорю

По сути, «Жизнь Льва Толстого» полностью соответствует своему заголовку. Это, как выразились бы обремененные образованием люди, описание толстовского жизненного проекта. В четырех главах, составляющих книгу, Зорин описывает четыре плато толстовского человеческого и идейного существования. Мятущийся молодой человек, еще не знающий, какие силы в нем кроются; зрелый мужчина, пытающийся найти опору в семейной любви и писательстве; философ и мятежник, испытуемый огромной славой; и, наконец, старик (именно старик, не старец), отвергающий все свои невероятные достижения, ощущающий при всей своей запредельной славе такое же запредельное одиночество. Задерживаясь на каждом из этих этапов, обсказывая его, Зорин всякий раз подробно говорит о сцепке собственно жизни и писательства Толстого. Как они влияют друг на друга, как противоречат друг другу, как поддерживают друг друга. При кажущейся простоте это невероятно современный подход.

https://novayagazeta.ru/articles/2019/12/20/83230-ya-my-lev-tolstoy

Неглупая, набитая фактами и хорошо нарисованная книжка-комикс, но главное чувство, которое испытываешь, когда ее захлопываешь, — сожаление, что никто не сделал ничего подобного про историю положения женщин в наших палестинах. Ну, или — если нечто подобное все же существует, — это совершенно не на слуху.

Читать рецензию полностью: https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/03/06/79786-kak-govorit-o-zhenskom

Яркий, но местами слегка затянутый, местами чересчур патетический историко-публицистический труд. К тому же довольно устаревший. Хотя эту «устаревшесть» можно рассматривать как раз как дополнительную ценность — ​эффект перевернутого бинокля, позволяющий прямо увидеть, ощутить сдвиг, изменение времени.

И дело не только в политических реалиях, сметенных историей (Хафнер писал книгу в 1978 году и в числе его «претензий» к Гитлеру — ​раздел Германии на ФРГ и ГДР и ставшее после войны невозможным объединение Европы). Читая сегодня текст Хафнера, невозможно не заметить, как с конца семидесятых изменилась территория само собою разумеющегося. Хафнеру приходится настойчиво объяснять то, что сегодня кажется аксиомой, единственно возможной позицией в цивилизованном обществе.

Читать рецензию полностью: https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/07/08/77090-ne-beda-a-vina

Если меня что-то в этом тексте и раздражает, то это совсем не ошибки, а то, как автора иногда заносит в какую-то необязательную «Всеобщую историю, обработанную Сатириконом» (увидев серебряную модель фонтана, которую Бернини подарил папской фаворитке Олимпии, папа Иннокентий восклицает: «Что это тут у тебя, милочка, такое?»), или возникающее тут и там придыхательное многословие. Пару раз я совсем расстраивалась и хотела отложить книгу в сторону. И всякий раз ровно на этом месте вдруг появлялось светящееся поздней ночью окно на Пьяцца Навона, в мерцающем свете которого Софи Лорен из последней новеллы фильма «Вчера, сегодня, завтра» встречается с выбившим себе взятками подряд на знаменитый фонтан Бернини, и с той самой Олимпией, и со святой Агнессой, когда-то замученной на этой площади. На пространстве этой книги они разговаривают между собою и с нами, с нами тоже. Мне, например, этого достаточно.

Читать рецензию полностью: https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/01/25/79317-rimo-rimskaya-borba

Не важно все, кроме важного. Это могло бы быть очень успокоительным соображением, если б «важное» было некоей сразу выделяемой величиной. Чтобы жить, понимая: вот сейчас я проживаю главное, а сейчас нет, не главное. «У большинства из нас есть наготове только одна история, — пишет Барнс. — Не поймите превратно, я вовсе не утверждаю, будто в жизни каждого случается лишь одно событие. Событий происходит бесчисленное множество. О них можно сложить сколько угодно историй. Но существенна одна-единственная; в конечном счете только ее и стоит рассказывать».

Одна единственная история героя этой книги — история его первой любви, его первого романа. С замужней женщиной почти на тридцать лет его старше.

Читать рецензию полностью: https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/04/08/76105-peyzazh-vnutri-nas

Идея перевода «кремлевского мечтателя/дедушки Ленина» в наш сегодняшний день заботит автора этой книги. Самая броская черта этого текста — именно попытка гальванизировать (а не мумифицировать) фигуру героя, очеловечить его, приблизить к нам. Прием используется очевидный — рассказывая о Ленине, автор оперирует сиюминутными словечками и понятиями.

Плеханов на II cъезде РСДРП — это «социал-демократическая Шакира, которой предоставили право исполнить гимн в честь открытия партийного чемпионата». Бундовцы и рабочедельцы, покидая съезд РСДРП, совершают brexit. Ленин в этой книге общается со своими контрагентами «как эпистолярно, так и в оффлайне», а государство при коммунизме мыслит как «AliExpress — платформа, которая сама не продает ничего, но на которую насаживается много образовавшихся снизу организаций».

Читать рецензию полностью: https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/07/17/73131-lenin-zhivenkiy-lenin-budet-zhivenkim

Замысел Кловера не очевиден, но прост. Он проводит связующую линию от евразийства 20-х годов, евразийства Николая Трубецкого, Петра Савицкого и Петра Сувчинского через Льва Гумилева — ​к «гео­политике» Александра Дугина. Потом находит скрытые и не очень цитаты из Дугина и Гумилева в речах Путина и предлагает отнестись к ним не просто как к красивостям, а как к знакам чего-то глубинного: некоей стратегии, которая объяснит непонятную для многих линию поведения России. «Если присмотреться к недавней политике России сквозь евразийские линзы, то есть исходя из задачи защитить идентичность России как цивилизации, все ее поступки сложатся в отчетливую картину, и появится объяснение того, какие битвы Кремль ведет, от каких уклоняется и какой стратегии придерживается. Совершенно не важно, что сама идея цивилизационной идентичности в лучшем случае тенденциозна, а в худшем — ​целиком вымышленная. Главное в евразийской теории не вопрос достоверности, а то, что вокруг нее, по-видимому, сложился консенсус всех слоев российской элиты».

Читать рецензию полностью: https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/05/29/72615-nedoevraziystvo

Роман написан в 1986. В апреле 2017 американский он-лайн кинотеатр Hulu выпустил первые эпизоды основанного на нем сериала с Элизабет Мосс в главной роли. Он вызвал восторженные отклики критиков и был назван «официальным кино вашингтонского женского марша». Хронологически это неверно — задуман этот проект был до того как ошеломительные для многих результаты американских выборов стали явью, но идейно он и впрямь соответствует главным лозунгам феминистского сопротивления консерватизму.

Женское не должно быть сведено к «женскому». Этот постулат книги сериал воспроизводит полностью. В Галлааде — теократическом государстве, возникшем на территории США в результате удавшегося переворота, женщины разделены на три группы: по своим главным функциям. Одни исполняют роль интеллектуальных компаньонок господина (это уважаемые всеми «жены» высокопоставленных мужчин-командоров), другие занимаются хозяйством (и называются Марфами, как та сестра из Евангелия, которая «заботилась и суетилась о многом»), третьи нужны только для репродуктивных функций, работают, по выражению главной героини, «ходячими матками». Они называются «служанками» в честь служанки Валлы, которую библейская Рахиль, поняв что сама бесплодна, сделала наложницей своего мужа Иакова, чтобы та «рожала детей ей на колени», и тогда эти дети станут как будто ее, детьми, Рахили.

Читать рецензию полностью: https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/06/13/72784-vlast-est-seks

Из лекции о проекте «Главные книги XXI века» на фестивале «Смена»:

Настоящий панегирик частной памяти от человека XX века. Памук говорит, что человек целиком состоит из воспоминаний, а значит, и фикшена: когда мы делимся ими со своими друзьями, детьми и возлюбленными, мы всякий раз как будто сочиняем новый роман.

Читать конспект лекции: http://goo.gl/A1Lwam

Из лекции о проекте «Главные книги XXI века» на фестивале «Смена»:

Абсолютно бесценная книга. У нас Трауберг знают, в первую очередь, как переводчицу Честертона и К.С.Льюиса, но она и сама была глубоким мыслителем, рассуждавшим о том, как можно быть христианином и человеком в современном мире. Это большое счастье, что такой человек жил среди нас, — и хотя бы сквозь ее тексты и переводы мы можем с ней общаться.

Читать конспект лекции: http://goo.gl/A1Lwam

Молодой профессор Мичиганского университета Карл Проффер и его жена Эллендея (ее обаятельные мемуары об Иосифе Бродском вышли у нас два года назад) впервые приехали в СССР в 1969-м. Оба занимались русской литературой, но это не было просто идеалистическим путешествием исследователей, желающих своими глазами увидеть пейзажи, описанные изучаемыми писателями. Интерес Профферов к русской словесности был гораздо глубже — в 1971-м он выкристаллизовался в издательство «Ардис», значение которого для нашей культуры нельзя переоценить. Глупо перечислять сейчас всех — от Бродского до Лимонова, — кому они дали возможность напечататься, и тех, кого они выдвинули из если не полного, то во всяком случае из полузабвения. Вплоть до перестройки, когда у нас стали печатать «запрещенку», по рукам ходили стопки мутных снимков страниц цветаевского «Лебединого стана», мандельштамовского «Камня» и других, не издававшихся у нас текстов начала ХХ века — они были сделаны именно с ардисовских книжек (сами же книжки были дефицитом и ценились на вес золота).

Воспоминания о московских и ленинградских встречах и дружбах Проффер стал писать в 1982-м, когда ему диагностировали рак. Очевидно, что ему было важно подвести этот итог, оставить «свой вариант прошлого»: его не остановили протесты Бродского, которому были невыносимы какие-либо трактовки его судьбы, кроме собственной (в результате эти воспоминания разрушили многолетнюю дружбу поэта и издателя). Бросить заметки о Бродском его заставили подступившие боли, а сборник воспоминаний о «вдовах» (Надежде Мандельштам, Елене Булгаковой и Любови Белозерской, Лиле Брик, Тамаре Ивановой) стал таким именно от нехватки времени, вернее — от нехватки жизни. В коротком предисловии Эллендея Проффер сообщает, что поначалу эта книга не планировалась как «эксклюзивно женская» — туда должны были войти очерки о Войновиче, Аксенове, Саше Соколове и других. Но в том, что получилось в результате, нет недостаточности и недосказанности. Даже только двух текстов, посвященных людям, которых Карл Проффер действительно, хоть и не безоглядно, любил — Надежде Яковлевне Мандельштам и Иосифу Бродскому, — было б довольно для того, чтобы этот сборник оказался значительным высказыванием. (Тут надо отметить отличный, ясный перевод на русский Виктора Голышева и Владимира Бабкова.)

Полный текст рецензии: https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/04/17/72191-pravda-nepravda-i-dopravda

Эта книга перерабатывает неновое вообще-то соображение, что культура теперь — всего лишь один из «товаров народного потребления». Что из сакрального и доступного не всем дара она превратилась в еще один коммерческий продукт, который требуется скормить наибольшему количеству платежеспособных клиентов. С этой «пищевой» метафорой Сорокин поступает буквально. Даже нет. Он с ней поступает вдвойне буквально — и в этом главная красота его фокуса, превращающего захватанную интеллектуалами тему в яркую, врезающуюся в память картину.

Полный текст рецензии: https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/03/06/71708-kniga-o-vkusnoy-i-duhovnoy-pische

Это собрание рассказов русских писателей народнического и близких направлений. Их общий настрой и даже вообще смысл довольно полно выражен эпиграфом, цитирующим "Кому на Руси жить хорошо": "Тошен свет, Хлеба нет, Крова нет, Смерти нет", а в заглавие вынесен публицистический штамп конца XIX века, обозначающий идею "народа как жертвы".

Если воспринимать это идеологизированно-прямолинейно, то можно сказать, что эта книжка свидетельствует о неимоверных страданиях крестьян и других бедняков при царском режиме. А продвигаясь в таком направлении дальше, можно найти на этих страницах оправдание жестокости революции и даже последующих репрессий (насколько мне известно, такая реакция на эту книгу имеется). Но такое все-таки — уровень советских хрестоматий, и любителям таковых мы это и оставим.

Эта книжка не декларация. Она даже не только и не столько исторически-литературное свидетельство и/или мировоззренческое высказывание — там получилось нечто объемное, живое и по-настоящему задевающее. Про людей.

Полный текст рецензии: http://www.kommersant.ru/doc/3204982

«Повесть непогашенной луны» была напечатана в майском номере журнала «Новый мир» за 1926 год. В продаже журнал был всего два дня — его изъяли из киосков (а потом и из библиотек). Слишком очевидным была схожесть сюжета со слухами об обстоятельствах смерти наркома по военным и морским делам Михаила Фрунзе, выведенного здесь в образе командарма Гаврилова.

Эта схожесть к тому же как будто нарочно подчеркивалась коротким авторским предисловием — как сегодня бы сказали, дисклеймером: «Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М.В. Фрунзе. … Действительных подробностей его смерти я не знаю, — и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не являлся репортаж о смерти наркомвоена».

Полный текст рецензии: https://gorky.media/reviews/yazyk-i-realnost-smerti/

Совершенно понятно, почему эту книгу когда-то прямо рвали друг у друга из рук и почему ее не читают сейчас. Есть что-то совсем несегодняшнее в чувствах и образах, которыми она наполнена. Не очевидно «несегодняшнее» (странно было бы этого требовать от книги, написанной в 1913-м), а совершенно с нашим «сегодня» не рифмующееся. Такое устаревше-невосстановимо милое. Как черно-белый кадр поливальной машины, окатывающей водой киновлюбленных, который сейчас действует уже почти только ностальгически.

У нас время популярности «Большого Мольна» как раз совпало со временем кино с такими вот поливальными машинами (Морис Ваксмахер перевел этот роман в 1960-м). То есть это было время читателя невысокомерного, готового принять сентиментальность. И единственная возможность полюбить этот текст — включить в себе такого читателя. И если у вас такое получится — вы переживете чудесный опыт.

Полный текст: https://gorky.media/reviews/prinyat-sentimentalnost/

Всеволод Николаевич Петров (сам он всех — даже друзей — называл по имени-отчеству) умер в 1978 году в возрасте 66 лет. Он автор многих работ по истории искусства, нескольких рассказов и мемуарных эссе, а также недлинной повести "Турдейская Манон Леско", написанной им после демобилизации в 1946 году. Эту повесть не стесняясь можно назвать шедевром.

"Турдейская Манон Леско" — саморазоблачительная (но, и это важно, не самолюбовательно-эксгибиционистская) история интеллигента, для которого сложность, смешение искусства и жизни вошло уже в плоть и кровь: "Существуют законы жизни,— говорит он,— очень похожие на законы искусства. То есть это, в сущности, должны быть одни и те же законы. Искусство отличается от жизни только степенью напряжения. А любовь — это такое напряжение, в котором сама жизнь становится искусством". Это "напряжение", которого он ищет, чтобы оторваться от неприятной реальности, другим стоит жизни самой настоящей.

Полный текст рецензии: http://kommersant.ru/doc/2963550

Из множества восторженных откликов, предварявших выход у нас этой книги, полностью согласиться можно с одним. Она такая (далее обычно идут эпитеты «грандиозная», «великая» и т. д. и т. п., но лучше остановиться на просто «такая»), что каждый читатель видит, прочитывает в ней свое, с каждым она разговаривает «лично». Это, похоже, правда.

«Маленькая жизнь», разумеется, ни в коем случае не книга про насилие (его там и в процентном отношении куда меньше, чем всего остального). Это (опять же — разумеется) книга про любовь, дружбу и ценность жизни, от хрупкости которой у нас перехватывает дыхание. Хотя нет, это его перехватило, когда автор нажимал нам на солнечное сплетение в области «жестокость по отношению к детям», «детская травма», «чувство вины», а то, что сейчас,— это просто одышка.

Подробнее: http://kommersant.ru/doc/3150985

Это лучший на свете антивоенный текст и почти лучший текст про юность. Слияние очевидное: ведь война не только физически уничтожает в основном молодых, но и убивает молодость души. Старит, изнашивает, выедает главную ее силу — возможность принимающего, радостного взгляда на мир.

Это торжество интонации, которая во многом выразила двадцатый век — слишком невыносимый для того, чтобы по его поводу заламывать руки и кричать. Интонации недосказанности, сдавленности. И в этом смысле «Полный поворот кругом» куда интереснее рассматривать не внутри «творчества Фолкнера», а внутри этой традиции, вернее, этого пути — как точку равновесия между безнадежным самоанализом позднего Чехова и почти неразличимым шепотом Реймонда Карвера.

Подробнее: https://gorky.media/reviews/veselo-pravda

Голоса 16 отцов, собранные в этой книге (письма дополнены краткими жизнеописаниями авторов и их собственными совершенно прекрасными рисунками), сливаются в хор, с которым читателю совсем легко соотнестись. Потому что это то самое место, на котором совсем нельзя сказать: ну это не со мной, это не про меня. Все же мы более или менее знаем, как это бывает — только давайте возведем это чувство в бесконечную степень.

В предисловии писательница Людмила Улицкая пишет, что эта книга свидетельствует: "в планетарной, вселенской борьбе сил света и тьмы побеждает любовь". А историк и сотрудник общества "Мемориал", издавшего "Папины письма", Ирина Щербакова уже более прозаически указывает, что семейные связи, хоть и рушились часто под напором террора, но все же оказывались чуть ли не единственной вещью, способной удержать попавшего под маховик репрессий человека на плаву. И действительно, когда заканчиваешь читать "Папины письма" (а точнее, когда заканчиваешь перерабатывать это переживание), сперва накрывает светлое чувство: мол, да, мы были правы, когда считали, что единственное, что держит, единственное, что может спасти там,— это любовь. Но его быстро сменяет другое, ужасное: как мы могли допустить, чтоб то, что случилось с этими людьми, хотя бы отчасти забылось? Как мы допускаем, чтоб сегодня то, что с ними случилось, продолжало размываться, перетолковываться, подвергаться подлым интерпретациям? Я знаю, что это звучит надрывно и прямолинейно. А как этому еще звучать?

Подробнее: http://kommersant.ru/doc/2689191

Бывают впечатления, которые хочется сохранить как секрет, вернее, как секретик, — была в моем детстве такая игра: в землю надо было вдавить бутылочное стеклышко с заложенным под него коллажем из, например, фантика, бусинки и цветочка, немного полюбоваться, а потом закопать. Потому что это такое только-для-тебя-красивое, которым не то чтобы хочется делиться.
Тем более что это текст эротический. Причем развивающий (нет, это, прости господи, не спойлер, это выясняется на первых же страницах) одну из самых щекочущих воображение тем в мире: любовь к сиамским близнецам. На этом месте, как будто взятом из порнографических открыток эпохи модерна, Чаянов развивает трогающую, романтичную, режуще грустную и, да, распаляющую историю запретной любви — в принципе, такой же рецепт и у «Лолиты».
«Парикмахерская кукла» содержит лучшую, на мой взгляд, сцену секса в русской литературе (кстати, Набоков — если уж мы вспомнили Лолиту — говорил, что на русском языке их писать вообще не умеют).

Читать рецензию полностью: https://gorky.media/reviews/moskovskij-botanik-h