Что почитать из того, что я прочитала

Неудобное настоящее рано или поздно превратится в неудобное прошлое, и нам — российскому обществу — придется с ним разбираться. Подготовиться к этому, а также осознать необходимость возврата к недоделанной работе по осмыслению государственных преступлений прошлого поможет книга Николая Эппле.

Написанный в 2019 году, весной 2022-го этот труд и описываемый в нем опыт других стран по преодолению последствий диктатуры, все еще актуален, и эта мысль — что опыт России не уникален, а значит рецепт работы с ним уже есть — внушает оптимизм. Более того, сам Эппле однозначно проговаривает, что для этого необходимо сделать.

Самая важная часть книги — третья, в которой собраны предельно ясные ответы на многие сложные вопросы: почему в российском обществе относятся к людям как к государственному ресурсу, возможно ли возвращение граждан с политической периферии в центр, как противостоять огосударствлению частной памяти о войне, эффективна ли коллективная ответственность и почему ограничение свобод, жестокость и несправедливость вызывает протест только критически настроенного меньшинства. Если вы ограничены во времени, рекомендую прочитать только этот раздел.

«Этот экскурс важен не для того, чтобы, ссылаясь на вытверженный столетиями навык жителей “шестой части земли” отвращаться от гражданской ответственности, делать вывод о “рабской психологии” россиян и о невозможности пробуждения такой ответственности. Наоборот, зная контекст, можно более трезво и реалистично относиться к темпам пробуждения этой ответственности, не спеша отчаиваться и делать обесценивающие выводы», — пишет Эппле, и эта мысль также дает надежду на то, что преодоление — а также прощение — все еще возможно.

Автофикшен — один из самых популярных и продаваемых жанров и большой тренд на Западе. Не удивительно, что последние несколько лет российские издатели переводят огромное количество зарубежного автофикшена: книги Оливии Лэнг, Рейчел Каск и Эми Липтроп выпускал Ad Marginem, трилогия Тове Дитлевсен выходила у No Kidding Press, а «Синдбад» взялся за перевод шеститомника Карла Уве Кнаусгора.

Помимо этого, в России появляются и свои автофикшен-авторы — например, Оксана Васякина, написавшая «Рану», и выпускницы курсов WLAG, чьи рассказы вошли в сборники «Маленькая книга историй о женской сексуальности» и «[Дружба] Рассказы, написанные женщинами и небинарными людьми».

Читать книги, в которых описываются близкие и понятные в нашей стране реалии, безусловно, интереснее, но на этом достоинства русскоязычного автофикшена заканчиваются: на мой взгляд, он всегда слишком «авто». Его создатели настолько сконцентрированы на осмыслении своего опыта, что заботятся лишь о потребности выговориться, а не о создании истории, которую было бы интересно прочитать другим.

Может, дело в том, что на Западе более устоявшаяся традиция автофикшена, а может — Одри Лорд просто невероятно талантливая писательница, но в книге «Зами: как по-новому писать мое имя» нет ни строчки, напоминающей выдержку из личного дневника. Лорд тонко показывает общее через частное, и благодаря этому мы не только проникаемся опытом черной лесбиянки в Нью-Йорке середины прошлого века, но и получаем представление об Америке тех лет. Начало Второй мировой войны, противостояние с коммунистами, казнь супругов Розенбергов, расовое неравенство — все эти события становятся фоном для взросления и становления главной героини, проживающей смелую и яркую жизнь. Более того, в центре это жизни всегда находилась любовь, и для ее описания Лорд выбирает самые точные и поэтичные слова.

Хочу заверить всех, кто сомневается: большинство текстов второй «Новой критики» вполне можно изучать, не опираясь на музыкальную теорию. Мое любимое эссе сборника — о том, как «Кровосток» и «Ленина Пакет» взаимодействуют с ощущением времени в своих треках при помощи звуковых средств — абсолютно доступно для понимания не только тем, кто изучал саунд-стадис. Автор этой статьи, например, анализирует музыкальные цитаты, речитативные приемы и инструменты семплирования, которые группы применяют, чтобы воссоздать нужную эстетику и манифестировать свое отношение к категории времени. Не буду лукавить, были и тексты, которые я не осилила: например, эссе, где песню «Девочка с каре» рассматривали через теорию функций музыкального теоретика Хуго Римана. Но это скорее исключение.

Пространство постсоветской поп-музыки — это «маленькая страна», где за три десятка лет произошло несколько революций, войн и стихийных бедствий: одних персонажей унесло ураганом, другие разобрались, как обратить энергию ветра перемен себе на благо.

Многие события, описанные в «Не надо стесняться», кажутся невероятными. Например, кинематографичная история Алены Владимирской, получившей деньги на клип «Мальчик мой» от неизвестного водителя иномарки. Или Веры Брежневой, попавшей в «ВИА Гра» после конкурса двойников в Днепропетровске.

Но все эти жизненные сценарии и курьезные случаи — только часть истории. Главное — какими чувствами (кстати, не всегда благородными) руководствовались те, кто эту историю делал. И сейчас — с дистанции в определенное количество лет — изучать эти мотивы наиболее правильно: одни страсти уже улеглись, но другие получили новое развитие.

К тому же, если вынести за скобки, что индустрия поп-музыки породила немало редких видов, которые сформировали культурный ландшафт новейшей России и соседних стран, прежде всего она стала частью личной истории каждого из нас.

Я старше постсоветской машины песен всего на год, и многие треки, вошедшие в книгу, имеют для меня особенное значение. Удивительно сознавать, что девочка, танцевавшая в пять лет под «На-На» с температурой сорок, и персона, впервые увидевшая клип «Фаина» (и обалдевшая от него!) в тридцать, — один и тот же человек. Уверена: даже если вы сильно младше меня, в книге найдутся треки, которые вызовут у вас теплые воспоминания: кто знает, может, в детстве вы исполняли для бабушки «Чумачечую весну» и переживали первую влюбленность под «Равнодушие» Сюзанны и «Мальбэка».

Примерно об этом говорит Шурик Горбачев в своем хартбрейк-предисловии к книге. Поп-музыка принадлежит каждому и одновременно никому, поэтому она оказывает такое мощное воздействие и является тем немногим, что нас объединяет. А светлые чувства и ощущение единства — слишком ценные вещи, чтобы от них отрекаться, считая поп-музыку недостаточно серьезной и тонкой. Поэтому — не надо стесняться.

Достаточно реалистичная и очень увлекательная книга про людей, которые не смогли преодолеть свой страх близости, но смогли сходить на рейв в Берлине, попереписываться в телеграме и послушать Кедра Ливанского. Сложно осуждать героев, настолько похожих на твоих друзей и тебя саму; откровенно говоря, мне немного жутко.

Жанровая неопределенность (скорее роман, который периодически превращается в эссе и разбавляется стихами), структурная чехарда (воспоминания из детства сменяются размышлениями о гомосексуальности и анализом творческого метода), приметы взросления в начале нулевых (пиратская кассета Земфиры за 28 рублей, кружочек докторской без хлеба — только в день зарплаты мамы) и антропологические наблюдения (тяга к цветастым халатам городских женщин — отголоски деревенской жизни, смерть называют не смертью, а «всяким случаем»): в «Ране» Васякиной столько всего перемешано, что сразу и не сформулируешь, что это за книга. Да и автор совсем не выручает, а еще больше путает: то оправдываясь за гибридность текста, то одергивая себя из-за оправданий. Одни сцены — гениальные. Например, когда героиня чувствует, что должна качественно провести время с умирающей матерью, но в итоге они просто смотрят вместе сериалы про ментов, потому что в тот момент между ними может быть только такая степень близости. Какие-то куски я, признаться, пролистывала. Наверное, так: «Рану» стоит прочитать, чтобы прикоснуться к чужой боли и что-то понять про смерть. Но постарайтесь все же не считать себя предателями, если в процессе чтения у вас возникнет ощущение недодуманности этого текста: ведь вас вроде как предупреждали.

Неструктурированную ни в логическом, ни в хронологическом отношении книгу про девушку, решившую стать поэтессой и лесбиянкой в Нью-Йорке 1970-х, неизбежно сравнивают с «Просто дети» Патти Смит и дневниками Сьюзен Сонтаг. Но художественный метод Майлз — короткие вспышки воспоминаний сквозь пелену в голове из-за выпитого пива — не оставляет шансов поставить «Инферно» в категорию «добротные мемуары публичных интеллектуалов», а сам автобиографичный роман-коллаж, в котором появляются Кэти Акер, Крис Краус и другие наши знакомые из тусовки издательства «Семиотекст», представляет собой не только описание становления Майлз, но и рассуждение о классовом неравенстве, границах сексуальности, а также о кантри и одиночестве. Неровность повествования может считаться лежащей на поверхности метафорой ухабистости жизненного пути, а узнаваемость вопросов, с которыми пытается разобраться Айлин, лишний раз доказывает не очень-то привлекательную для человеческого эго мысль: наш опыт не уникален, и книга, номинально написанная про жизнь одного человека, во многом может считаться отпечатком и наших жизней тоже.

«Все свободны» — книга про выборы 1996 года и «Россию за секунду до Путина». Чубайс, генерал Лебедь, Юмашев, туры поп-звезд в поддержку будущего президента, слоган «Голосуй, или проиграешь»: про предвыборную борьбу Ельцина мы так или иначе уже что-то слышали. Но что творилось в штабе Зюганова? В книге его фигура освещается при помощи тусклой свечки, и вот почему. Да, мы никогда не узнаем, что случилось бы, если бы вернулись коммунисты или преемником стал Черномырдин. Но в предисловии подчеркивается, что описываемая история — не про прошлое, а про настоящее, и не нужно как-то особенно напрягаться, чтобы проследить аналогию с другим пожилым правителем, который не хочет расставаться с властью. А его привел именно Ельцин.
Тексты Зыгаря увлекательно читать. Как и многие книги про 1990-е, «Все свободны» сопровождается миллионом блистательных баек: например, про Наташу Королеву, отметившую день рождения в сауне с фсбшниками, или про соратников Ельцина, отправившихся в гости к предсказательнице Ванге, чтобы узнать судьбу России. Но как верно заметил политолог Кирилл Телин в интервью Bookmate Journal, создается впечатление, что Михаил Зыгарь был призраком, который летал по властным коридорам и периодически заглядывал в замочные скважины. И невозможность проверить, кто что говорил на самом деле, серьезно влияет на восприятие истории: в конце концов, если уж чему-то нас и мог научить текст про предвыборную гонку, так это тому, что верить на слово никому нельзя.

В равной степени страшная и интересная история про казанских подростков, которые в 1970-е поделили между собой город и установили новый общественный порядок — со своими законами, социальной иерархией и системой налоговых сборов. Отношения в этом социуме выяснялись при помощи ножей и монтировок, а количество выбитых зубов, кажется, не поддавалось счету, да и какие, к черту, зубы, случались истории и покруче. Например, однажды «хадитакташевские» подростки перевернули троллейбус, в котором ехали участники другой группировки, а в другой раз парни пришли разбираться прямо в больничную палату: «восемь человек лежат, лечатся — и тут такая шарага залетает с арматурами, ножами и начинает врага раскатывать». Книга основана на монологах участников войн за асфальт и благодаря историям от первого лица становится до противного натуралистичной: чуть ли не на каждой странице тут кого-то либо унижают, либо мудохают. Но если вы постараетесь привыкнуть к описаниям насилия, уверена, вы по-другому взглянете на то, как устроена общественная иерархия в России, а также поймете, что, в общем-то, совершенно зря в свое время комик Долгополов прыгнул на казанский микрорайон Дербышки.

Очень подробное исследование того, как городская легенда встраивалась в жизнь советского человека: в 1930-е годы всюду искали тайные знаки (в пионерских значках и в складках одежды «Рабочего и колхозницы» видели профиль Троцкого, а в очертаниях некоторых зданий — свастику), в 1970-е боялись зараженных иностранцами вещей, а во второй половине 1980-х — маньяков и ядерной бомбы.

Также авторы изучают, почему городские легенды появлялись: их возникновение почти всегда связано с какими-либо реальными событиями, например, байки про колбасу из человеческого мяса выросли из случаев каннибализма в блокадном Ленинграде, страшилки про черный автомобиль, похищавший советских детей, — из преследований во времена Большого террора, а анекдоты про Петьку и Чапаева — потому что в 1960-е сделали реставрацию фильма про героя Гражданской войны, и советские люди не хотели ассоциировать себя с необразованным и грубым персонажем.

Некоторые легенды очень смешные и абсурдные.
«Линии московского метрополитена спроектированы так, что, когда их взорвут, на месте Москвы образуется звезда Давида». Или «как-то одна девушка купила тени у цыган, а когда доиспользовала их, обнаружила на дне коробочки записку: “поздравляем с косоглазием”».
Но при этом в «Опасных советских вещах» подчеркивается: не все байки и слухи безобидны, какие-то из них подхватывались (или придумывались) СМИ и элитами в агитационных и пропагандистских целях.

В общем, книга действительно интересная и своевременная для нынешней России, где фейковые новости надежно вошли в арсенал государственной пропаганды.
«Белоснежку будит от смертного сна поцелуй прекрасного принца, а легенда выходит из “спящего режима” благодаря определенной социальной ситуации, когда большие массы людей теряют ощущение контроля над своей жизнью, испытывают лишения и страх».

Из минусов: книгу можно сократить, избавившись от повторов: про отравленные джинсы и жвачки, ей-богу, почти в каждой главе.

С одной стороны — тревожность, всеобщий кризис, маета и бесприютность, с другой — попытка обрести покой при помощи вещей, другого человека и превращения восьмерки в бесконечность. Очень подходящая книжка для чтения в 2020 году.

Это, конечно, в первую очередь книга про IT-стартапы, а не про музыкальную индустрию, и вопрос, был бы мне интересен текст, если бы я не работала в приложении?
Мне было полезно еще раз подумать про кураторский подход в стриминговых сервисах. В конце концов, не зря традиционные культурные медиа потихоньку погибают: порекомендовать музыку, книги и фильмы вам могут редакторы сервиса, которому вы платите за подписку, и экспертиза этих людей все еще выигрывает в конкуренции с автоматическими рекомендациями (хотя они, безусловно, тоже важны).

Написанная достаточно категоричным языком книга о том, как мы перестали строить любовь и стали строить отношения, превратились из сексуального пролетариата в сексуальный прекариат, зациклились на популярной психологии, осмыслении травм и попытке рационализировать даже то, что не поддается рационализации (сфера чувств), объявили привязанность слабостью и заставили всех любить самих себя.

Кристен Годси выступает против приравнивания свободного рынка к свободе и предлагает признать, что нерегулируемый капитализм помещает женщин в условия экономической зависимости от мужчин: в отсутствие гарантированных на государственном уровне благоприятных условий для создания труда и семьи секс становится средством получениям жизненных благ, что не просто влияет на качество секса, но и закрепощает женщину. Авторка не ностальгирует по тоталитарным социалистическим режимам прошлого и не считает, что нам стоит «отказываться от туалетной бумаги ради бесплатной медицины». Но она считает, что мы могли бы переосмыслить и модернизировать многие реформы, осуществленные при социализме (вовлечение женщин в трудовые ресурсы, развитие систем социального обеспечения, гарантирование занятости), а также вывести секс из ряда товаров, которые продают и покупают на рынке.

Достаточно подробное описание цифровизации музыкального бизнеса: битва форматов mp2 и mp3, поиск идеальной технологии сжатия, разработка первых mp3-плееров, слияние и поглощение студий, появление Napster, Oink и Pirate Bay, а также iTunes. Наиболее впечатляющая история — про упаковщика Гловера, который восемь лет таскал с завода записанные, но еще не выпущенные альбомы мировых звезд, и сливал их в интернет (и погорел на Graduation Канье Уэста). Также хороши фан-факты про индустрию: раньше все релизы выходили по вторникам (сейчас по пятницам), оказывается, Майкл Джексон выкупил права на многие песни Beatles, фильм, который нелегально копируют при помощи видеокамеры в кинозале, называется «тряпка», а чтобы продвинуть хит категории B, сотрудники студий нередко инсценируют звонки с просьбами поставить его в эфире.

Как же велик соблазн сравнить Джонсона с Буковски, а Джонсон хоть и из той же колоды, но все же другой масти. Но он так же, как и Буковски заслуживает других аннотаций и рецензий, выходящих за пределы парадигмы «ну это книжка про наркотики, алкоголь, секс и вообще про то, какой лирический герой бедовый парень». Лирический герой, конечно, бедовый парень, но это книжка про познание жизни, людей и одиночество, а управляться со всем этим, оставаясь непорочным, получается далеко не всегда. Но по итогу у Джонсона, кстати, получилось. И мне сборник очень понравился.

Стоит держать в голове, что книга ориентирована в первую очередь на западного читателя — не журналиста и не политолога — едва ли отличающего все эти «станы», и если вы живете на постсоветской территории, вы ничем не будете удивлены. Слишком уж мы погружены в повестку, и Туркменбаши с Назарбаевым нам как родные, и вайб СНГшного упадка для нас органичен. Плюс ко всему «Советистан» писался в 2013 году, вышел на русском в 2018-м, и к сегодняшнему дню немного устарел в контексте политических прогнозов и акцентов, расставленных Эрикой. Некоторые моменты вызвали вопросы: например, авторка пишет про «день перед началом летних каникул, который активно празднуется на всей территории бывшего Советского Союза»: слыхал ли кто-то о таком? Или же в конце книги упоминается некий «счет на твиттере»: это о чем речь? Может, конечно, тут что-то не то с переводом. Единственная, на мой взгляд, польза от этой книги (помимо раскапывания редких фан-фактов, зарытых среди скучнейших исторических описаний) в том, что она поможет среднестатистическому россиянину преодолеть бытовой снобизм в отношении мигрантов из Центральной Азии, часто дегуманизированных и лишенных каких-либо прав на культурную идентичность. В целом, не так уж и мало.

Безусловно, это не та книга, с которой стоит начинать знакомство с Лимоновым, но рано или поздно ее нужно прочитать всем, кто уже с ним знаком. Я сознательно откладывала «Старика» примерно полгода, понимая, что больше уже ничего не будет и теперь мне точно придется попрощаться с любимым писателем. Впрочем, я неплохо держалась до того момента, когда он начал писать про коронавирус: черт побери, Лимонов ведь только что еще был с нами, ну как это вообще. Ошарашенность от того, как быстро и неожиданно все обрывается, — чувство совсем не новое, но в контексте такой утраты совершенно непостижимое.

Эмоциональный капитализм, зацикленность на собственном «Я», смена атрибутов успеха в рамках маскулинности и потребительское отношение к процессу выбора партнера не щадят никого и оказывают мощное влияние на то, как мы любим. Но стоит держать в голове, что все высказанные идеи — не более чем обобщение, и в жизни, слава богу, всё гораздо сложнее. Никто не смеет осуждать другого на пути к достижению счастья, и если у вас есть потребность вести внутренний счет потерь и приобретений и оберегать свое эго, чтобы никто не наступил вам на хвост, не сомневайтесь: общество поощрит такую стратегию. Алена Швец поет: «Чертово море! Мне хочется глубже зайти, точно знаю утопит // Искоса смотрят глаза и сверкают грядущим бензиновым горем», и как раз такой подход сейчас воспринимается как проявление слабости, хотя что может быть бОльшим проявлением силы, чем демонстрация уязвимости? И классно, что комикс Лив Стремквист снимает чувство вины с этих замечательных бедолаг, выпадающих из парадигмы селф-эмпауэрмента, препарирования чувств и управления эмоциями. Я с вами, друзья. Не бойтесь, что вам разобьют сердце: как минимум вы поймете, о чем писали русские классики, ну или в крайнем случае, просто почувствуете себя очень живыми.

Я не ждала от этой книги ровным счетом ничего, но в итоге провела с ней три неплохих вечера, она, правда, вообще не идеальная, но очень своевременная и важная с идеологической точки зрения, ну и герои в ней не совсем картонные, как это часто бывает в российских книжках для подростков, когда ты читаешь и думаешь «мне все это кажется плоским, потому что мне 29, а не 14, или просто автор и правда безвкусный мудак?».

Как-то раз я смотрела в инстаграме прямой эфир с Даниилом Туровским, в котором его спросили, на что он ориентировался, когда писал «Вторжение». Отвечая, Туровский упомянул «Могилу Ленина»: мол, это, по его мнению, идеальный нон-фикшн. Конечно, слова «идеальный» и «лучший» давно стали штампами из издательских аннотаций и блербов, но в контексте частного мнения все еще вызывают любопытство. Тем более, автор «Могилы», Дэвид Ремник (сейчас главред «Нью-Йоркера»), получил за эту книгу Пулитцера, в свое время про нее много говорили, и вообще — тема интересная. И сколь интересная, столь и обширная, что, в общем, косвенно объясняет объем книги (624 печатные страницы при формате 70х100/16) и обилие рассказанных в ней историй. Работая корреспондентом «Вашингтон пост» в Москве в 1988–1991 годах, Ремник накопил колоссальное количество материала, благо сделать это было несложно: каждый день что-то происходило, страна менялась на глазах, а люди, как говорил сам Ремник в интервью «Медузе», активно шли на контакт с журналистами. Весь этот материал и лег в основу книги, каждая глава которой может читаться как сингл и чьи герои как суперзнаменитые фигуры вроде Солженицына, Меня и Алиева, так и менее известные люди типа народного депутата Заславского, решившего благоустроить Октябрьский район без особенной поддержки официальных властей, сотрудника архива Дмитрия Юрасова, создававшего поименный список репрессированных, и физика Виталия Голдовича из последнего лагеря для политзаключенных Пермь-35, рассказывавшего, как без конца стирал носовой платок в ШИЗО, чтобы не сойти с ума. Россия конца 1980-х — начала 1990-х и без того колоритный исторический фон для книги, а при добавлении деталей вроде выброшенной из окна кошки во время беседы Ремника с одним из пожилых москвичей, или гор мусора на центральных улицах столицы, или конкурса красоты «Мисс КГБ», становится еще более выпуклым. Что касается соответствия критерию той самой идеальности, с которой все началось, «Могилу Ленина» однозначно стоит читать, она интересная, подробная и насыщенная, Ремник действительно объял необъятное, но все же существует вероятность, что в какой-то момент книга вас немного раздражит: то ли затянутостью (масштабное полотно, да-да, но от некоторых кусков вроде исторической справки о Колыме или о восстании в Новочеркасске, на мой взгляд, можно было бы спокойно отказаться), то ли категоричностью симпатий и антипатий автора (Сахаров — точно ДА, Янаев — точно НЕТ). Но это все совершенно не обесценивает остальные достоинства книги: как минимум, мы можем поблагодарить Ремника — как прошлой весной благодарили HBO — за то, что в популярной форме рассказал, что происходило с нашей страной тридцать лет назад и до сих пор оказывает на нас влияние.

Несмотря на рамку — бывшая сотрудница Le Figaro изучает устройство алгоритмов тиндера — журналистским расследованием этот текст не назовешь. Да, какие-то факты тут есть, комментарии людей, с которыми беседовала Жюдит Депортей, тоже имеются (если вам интересно, как предположительно работает «сердце» тиндера, переходите сразу к пятнадцатой главе, в ней Жюдит обращается к тексту патента), но все же это скорее умеренно личная книжка про коллективный опыт.
Устанавливая приложение для знакомств, мы все хотим примерно одного: сократить расстояние между собой и другими людьми и получить подтверждение своей привлекательности. Неважно, кого мы ищем — партнера на одну ночь или партнера на всю жизнь (а зависит это только от того, какое расстояние каждый из нас считает безопасным), едва ли наши переживания будут уникальны. Читать про то, что испытывала и ты, в равной степени неприятно и увлекательно — как и проводить время в тиндере. Социолог и журналист Полина Аронсон говорит в предисловии: «Правильнее всего было бы снабдить ее [книгу] предупреждением о том, что содержащийся в книге материал может вызвать у читателей — и особенно у читательниц! — ярость, обиду, слезы и чувство глубокой досады». Но мне кажется, любой, кто использовал тиндер, уже уяснил: всякая попытка рационализировать то, что не поддается рационализации (привязанность, симпатия, интерес), заведомо обречена на провал. Даже если вынести за скобки рейтинговую систему и не всегда справедливую оценку «ликвидности» пользователя (кстати, тиндер голд — премиум-версия — стоит для всех по-разному), эта прилажка все равно заставит вас страдать. Никто не способен избавиться от ожиданий, и с очень высокой вероятностью ваши ожидания не будут оправданы. А вы в свою очередь не оправдаете чужие.

Флобер прочитал «Войну и мир», но не дожил до перевода «Анны Карениной» на французский. В руки Достоевского попали письма Толстого про религию, но смерть помешала ему развязать дискуссию. Тургенев все-таки успел восстановить отношения со Львом Николаевичем и даже исполнить у него в гостях канкан. Вывод: всех книжек не перечитаешь, всех умников не переспоришь, спеши мириться и танцевать.
Идеальный по объему и концентрации труд, помогающий эффективно освежить в памяти все, что необходимо для понимания личности Толстого и его основных произведений: особенно, если вы так и не добрались до Басинского, или добрались, но уже всё — как я — забыли.

Читаешь первую часть книжки и думаешь «Ну окей, мне все это знакомо, и чего», тебя увлекает сюжет, ты испытываешь радость узнавания, встречая особенно удачные мысли главной героини, которые уже и так разлетелись на цитаты, и, сама того не замечая, с каждой главой заходишь все дальше и дальше, а затем оказываешься в атмосфере липкого околосуицидального безумия, и, конечно, это уже ничего тебе не напоминает — и слава богу, но раз ты и в книжке не заметила этот переход, кто же даст гарантию, что ты заметишь его в жизни?

Если рассуждать грубо, «Я очень тебя хочу» — невольный реверанс «I love Dick»: те же самые письма (даже послесловие в эпистолярном жанре!), героями которых, помимо всех прочих, становятся наши старые знакомые: Крис Краус, Сильвер Лотренже и Дик Хебдидж. Да и вообще оригинальная книжка «I'm Very Into You» вышла в издательстве Semiotext(e), основанном Лотренже.
Но вообще-то тут совершенно другая история. Смысл в том, что никакой истории нет. Это действительно настоящие письма, которые в августе 1995-го отправляли друг другу Кэти Акер (писательница, публицистка и художница сорока восьми лет, через два года умрет от рака груди) и Маккензи Уорк (писатель и публицист тридцати четырех лет, впоследствии совершит гендерный переход и будет публиковаться в Verso).
Акер в Америке, Уорк — в Австралии, но каждый день они пишут друг другу имейлы, где обсуждают группу Mekons, фистинг, Батая, мотоциклы, идеологическое отличие «Симпсонов» и «Бивиса и Баттхеда», феминность/маскулинность и травести. Акер иногда нетрезва и постоянно хочет завтракать, Уорк рассказывает ей про своих подруг и просит объяснить, в чем прикол Бланшо. Они много говорят о гендерных ролях и оба признаются, что пугаются мужчин-мужчин и женщин-женщин («Иисусе, а есть еще и замужние!»). Акер и Уорк толком не понимают, что между ними, и, конечно же, все вышеперечисленное — это такой крайне интересный и насыщенный смыслами флирт интеллектуалов, каждый из которых хочет произвести впечатление на собеседника, а в какой-то момент Акер призывает Уорк к ответу, и это достаточно волнительный момент…
В предисловии Матиас Вигенер — душеприказчик Акер — говорит, что та ни за что бы не разрешила печатать переписку (свое согласие дал Уорк), но дальше он замечает: «Мертвый писатель существует только в словах, и я публикую эти письма не как откровение, а скорее как тотальный текст: в жизни Акер всё было текстом, включая ее собственную смерть». Уверена, так и есть.