Что почитать из того, что я прочитала

Неудобное настоящее рано или поздно превратится в неудобное прошлое, и нам — российскому обществу — придется с ним разбираться. Подготовиться к этому, а также осознать необходимость возврата к недоделанной работе по осмыслению государственных преступлений прошлого поможет книга Николая Эппле.

Написанный в 2019 году, весной 2022-го этот труд и описываемый в нем опыт других стран по преодолению последствий диктатуры, все еще актуален, и эта мысль — что опыт России не уникален, а значит рецепт работы с ним уже есть — внушает оптимизм. Более того, сам Эппле однозначно проговаривает, что для этого необходимо сделать.

Самая важная часть книги — третья, в которой собраны предельно ясные ответы на многие сложные вопросы: почему в российском обществе относятся к людям как к государственному ресурсу, возможно ли возвращение граждан с политической периферии в центр, как противостоять огосударствлению частной памяти о войне, эффективна ли коллективная ответственность и почему ограничение свобод, жестокость и несправедливость вызывает протест только критически настроенного меньшинства. Если вы ограничены во времени, рекомендую прочитать только этот раздел.

«Этот экскурс важен не для того, чтобы, ссылаясь на вытверженный столетиями навык жителей “шестой части земли” отвращаться от гражданской ответственности, делать вывод о “рабской психологии” россиян и о невозможности пробуждения такой ответственности. Наоборот, зная контекст, можно более трезво и реалистично относиться к темпам пробуждения этой ответственности, не спеша отчаиваться и делать обесценивающие выводы», — пишет Эппле, и эта мысль также дает надежду на то, что преодоление — а также прощение — все еще возможно.

Автофикшен — один из самых популярных и продаваемых жанров и большой тренд на Западе. Не удивительно, что последние несколько лет российские издатели переводят огромное количество зарубежного автофикшена: книги Оливии Лэнг, Рейчел Каск и Эми Липтроп выпускал Ad Marginem, трилогия Тове Дитлевсен выходила у No Kidding Press, а «Синдбад» взялся за перевод шеститомника Карла Уве Кнаусгора.

Помимо этого, в России появляются и свои автофикшен-авторы — например, Оксана Васякина, написавшая «Рану», и выпускницы курсов WLAG, чьи рассказы вошли в сборники «Маленькая книга историй о женской сексуальности» и «[Дружба] Рассказы, написанные женщинами и небинарными людьми».

Читать книги, в которых описываются близкие и понятные в нашей стране реалии, безусловно, интереснее, но на этом достоинства русскоязычного автофикшена заканчиваются: на мой взгляд, он всегда слишком «авто». Его создатели настолько сконцентрированы на осмыслении своего опыта, что заботятся лишь о потребности выговориться, а не о создании истории, которую было бы интересно прочитать другим.

Может, дело в том, что на Западе более устоявшаяся традиция автофикшена, а может — Одри Лорд просто невероятно талантливая писательница, но в книге «Зами: как по-новому писать мое имя» нет ни строчки, напоминающей выдержку из личного дневника. Лорд тонко показывает общее через частное, и благодаря этому мы не только проникаемся опытом черной лесбиянки в Нью-Йорке середины прошлого века, но и получаем представление об Америке тех лет. Начало Второй мировой войны, противостояние с коммунистами, казнь супругов Розенбергов, расовое неравенство — все эти события становятся фоном для взросления и становления главной героини, проживающей смелую и яркую жизнь. Более того, в центре это жизни всегда находилась любовь, и для ее описания Лорд выбирает самые точные и поэтичные слова.

Хочу заверить всех, кто сомневается: большинство текстов второй «Новой критики» вполне можно изучать, не опираясь на музыкальную теорию. Мое любимое эссе сборника — о том, как «Кровосток» и «Ленина Пакет» взаимодействуют с ощущением времени в своих треках при помощи звуковых средств — абсолютно доступно для понимания не только тем, кто изучал саунд-стадис. Автор этой статьи, например, анализирует музыкальные цитаты, речитативные приемы и инструменты семплирования, которые группы применяют, чтобы воссоздать нужную эстетику и манифестировать свое отношение к категории времени. Не буду лукавить, были и тексты, которые я не осилила: например, эссе, где песню «Девочка с каре» рассматривали через теорию функций музыкального теоретика Хуго Римана. Но это скорее исключение.

Пространство постсоветской поп-музыки — это «маленькая страна», где за три десятка лет произошло несколько революций, войн и стихийных бедствий: одних персонажей унесло ураганом, другие разобрались, как обратить энергию ветра перемен себе на благо.

Многие события, описанные в «Не надо стесняться», кажутся невероятными. Например, кинематографичная история Алены Владимирской, получившей деньги на клип «Мальчик мой» от неизвестного водителя иномарки. Или Веры Брежневой, попавшей в «ВИА Гра» после конкурса двойников в Днепропетровске.

Но все эти жизненные сценарии и курьезные случаи — только часть истории. Главное — какими чувствами (кстати, не всегда благородными) руководствовались те, кто эту историю делал. И сейчас — с дистанции в определенное количество лет — изучать эти мотивы наиболее правильно: одни страсти уже улеглись, но другие получили новое развитие.

К тому же, если вынести за скобки, что индустрия поп-музыки породила немало редких видов, которые сформировали культурный ландшафт новейшей России и соседних стран, прежде всего она стала частью личной истории каждого из нас.

Я старше постсоветской машины песен всего на год, и многие треки, вошедшие в книгу, имеют для меня особенное значение. Удивительно сознавать, что девочка, танцевавшая в пять лет под «На-На» с температурой сорок, и персона, впервые увидевшая клип «Фаина» (и обалдевшая от него!) в тридцать, — один и тот же человек. Уверена: даже если вы сильно младше меня, в книге найдутся треки, которые вызовут у вас теплые воспоминания: кто знает, может, в детстве вы исполняли для бабушки «Чумачечую весну» и переживали первую влюбленность под «Равнодушие» Сюзанны и «Мальбэка».

Примерно об этом говорит Шурик Горбачев в своем хартбрейк-предисловии к книге. Поп-музыка принадлежит каждому и одновременно никому, поэтому она оказывает такое мощное воздействие и является тем немногим, что нас объединяет. А светлые чувства и ощущение единства — слишком ценные вещи, чтобы от них отрекаться, считая поп-музыку недостаточно серьезной и тонкой. Поэтому — не надо стесняться.

Достаточно реалистичная и очень увлекательная книга про людей, которые не смогли преодолеть свой страх близости, но смогли сходить на рейв в Берлине, попереписываться в телеграме и послушать Кедра Ливанского. Сложно осуждать героев, настолько похожих на твоих друзей и тебя саму; откровенно говоря, мне немного жутко.

Жанровая неопределенность (скорее роман, который периодически превращается в эссе и разбавляется стихами), структурная чехарда (воспоминания из детства сменяются размышлениями о гомосексуальности и анализом творческого метода), приметы взросления в начале нулевых (пиратская кассета Земфиры за 28 рублей, кружочек докторской без хлеба — только в день зарплаты мамы) и антропологические наблюдения (тяга к цветастым халатам городских женщин — отголоски деревенской жизни, смерть называют не смертью, а «всяким случаем»): в «Ране» Васякиной столько всего перемешано, что сразу и не сформулируешь, что это за книга. Да и автор совсем не выручает, а еще больше путает: то оправдываясь за гибридность текста, то одергивая себя из-за оправданий. Одни сцены — гениальные. Например, когда героиня чувствует, что должна качественно провести время с умирающей матерью, но в итоге они просто смотрят вместе сериалы про ментов, потому что в тот момент между ними может быть только такая степень близости. Какие-то куски я, признаться, пролистывала. Наверное, так: «Рану» стоит прочитать, чтобы прикоснуться к чужой боли и что-то понять про смерть. Но постарайтесь все же не считать себя предателями, если в процессе чтения у вас возникнет ощущение недодуманности этого текста: ведь вас вроде как предупреждали.

Неструктурированную ни в логическом, ни в хронологическом отношении книгу про девушку, решившую стать поэтессой и лесбиянкой в Нью-Йорке 1970-х, неизбежно сравнивают с «Просто дети» Патти Смит и дневниками Сьюзен Сонтаг. Но художественный метод Майлз — короткие вспышки воспоминаний сквозь пелену в голове из-за выпитого пива — не оставляет шансов поставить «Инферно» в категорию «добротные мемуары публичных интеллектуалов», а сам автобиографичный роман-коллаж, в котором появляются Кэти Акер, Крис Краус и другие наши знакомые из тусовки издательства «Семиотекст», представляет собой не только описание становления Майлз, но и рассуждение о классовом неравенстве, границах сексуальности, а также о кантри и одиночестве. Неровность повествования может считаться лежащей на поверхности метафорой ухабистости жизненного пути, а узнаваемость вопросов, с которыми пытается разобраться Айлин, лишний раз доказывает не очень-то привлекательную для человеческого эго мысль: наш опыт не уникален, и книга, номинально написанная про жизнь одного человека, во многом может считаться отпечатком и наших жизней тоже.

«Все свободны» — книга про выборы 1996 года и «Россию за секунду до Путина». Чубайс, генерал Лебедь, Юмашев, туры поп-звезд в поддержку будущего президента, слоган «Голосуй, или проиграешь»: про предвыборную борьбу Ельцина мы так или иначе уже что-то слышали. Но что творилось в штабе Зюганова? В книге его фигура освещается при помощи тусклой свечки, и вот почему. Да, мы никогда не узнаем, что случилось бы, если бы вернулись коммунисты или преемником стал Черномырдин. Но в предисловии подчеркивается, что описываемая история — не про прошлое, а про настоящее, и не нужно как-то особенно напрягаться, чтобы проследить аналогию с другим пожилым правителем, который не хочет расставаться с властью. А его привел именно Ельцин.
Тексты Зыгаря увлекательно читать. Как и многие книги про 1990-е, «Все свободны» сопровождается миллионом блистательных баек: например, про Наташу Королеву, отметившую день рождения в сауне с фсбшниками, или про соратников Ельцина, отправившихся в гости к предсказательнице Ванге, чтобы узнать судьбу России. Но как верно заметил политолог Кирилл Телин в интервью Bookmate Journal, создается впечатление, что Михаил Зыгарь был призраком, который летал по властным коридорам и периодически заглядывал в замочные скважины. И невозможность проверить, кто что говорил на самом деле, серьезно влияет на восприятие истории: в конце концов, если уж чему-то нас и мог научить текст про предвыборную гонку, так это тому, что верить на слово никому нельзя.

В равной степени страшная и интересная история про казанских подростков, которые в 1970-е поделили между собой город и установили новый общественный порядок — со своими законами, социальной иерархией и системой налоговых сборов. Отношения в этом социуме выяснялись при помощи ножей и монтировок, а количество выбитых зубов, кажется, не поддавалось счету, да и какие, к черту, зубы, случались истории и покруче. Например, однажды «хадитакташевские» подростки перевернули троллейбус, в котором ехали участники другой группировки, а в другой раз парни пришли разбираться прямо в больничную палату: «восемь человек лежат, лечатся — и тут такая шарага залетает с арматурами, ножами и начинает врага раскатывать». Книга основана на монологах участников войн за асфальт и благодаря историям от первого лица становится до противного натуралистичной: чуть ли не на каждой странице тут кого-то либо унижают, либо мудохают. Но если вы постараетесь привыкнуть к описаниям насилия, уверена, вы по-другому взглянете на то, как устроена общественная иерархия в России, а также поймете, что, в общем-то, совершенно зря в свое время комик Долгополов прыгнул на казанский микрорайон Дербышки.

Очень подробное исследование того, как городская легенда встраивалась в жизнь советского человека: в 1930-е годы всюду искали тайные знаки (в пионерских значках и в складках одежды «Рабочего и колхозницы» видели профиль Троцкого, а в очертаниях некоторых зданий — свастику), в 1970-е боялись зараженных иностранцами вещей, а во второй половине 1980-х — маньяков и ядерной бомбы.

Также авторы изучают, почему городские легенды появлялись: их возникновение почти всегда связано с какими-либо реальными событиями, например, байки про колбасу из человеческого мяса выросли из случаев каннибализма в блокадном Ленинграде, страшилки про черный автомобиль, похищавший советских детей, — из преследований во времена Большого террора, а анекдоты про Петьку и Чапаева — потому что в 1960-е сделали реставрацию фильма про героя Гражданской войны, и советские люди не хотели ассоциировать себя с необразованным и грубым персонажем.

Некоторые легенды очень смешные и абсурдные.
«Линии московского метрополитена спроектированы так, что, когда их взорвут, на месте Москвы образуется звезда Давида». Или «как-то одна девушка купила тени у цыган, а когда доиспользовала их, обнаружила на дне коробочки записку: “поздравляем с косоглазием”».
Но при этом в «Опасных советских вещах» подчеркивается: не все байки и слухи безобидны, какие-то из них подхватывались (или придумывались) СМИ и элитами в агитационных и пропагандистских целях.

В общем, книга действительно интересная и своевременная для нынешней России, где фейковые новости надежно вошли в арсенал государственной пропаганды.
«Белоснежку будит от смертного сна поцелуй прекрасного принца, а легенда выходит из “спящего режима” благодаря определенной социальной ситуации, когда большие массы людей теряют ощущение контроля над своей жизнью, испытывают лишения и страх».

Из минусов: книгу можно сократить, избавившись от повторов: про отравленные джинсы и жвачки, ей-богу, почти в каждой главе.