Оглавление

Глава 1. Край света

Я стояла на самом краю утёса в Санта-Крузе, там, где земля обрывалась в ничто, а внизу бушевал океан, чёрный и бездонный, как пропасть в моей душе.

Ветер был не просто холодным — он был злым. Беспощадным. Он выл, словно разъярённый зверь, рвал мои волосы, хлестал по лицу ледяными плетями, будто нарочно пытаясь сбить с ног. Он обвивался вокруг шеи, дышал в затылок мокрым, солёным шёпотом, будто знал мои мысли. Зна́л, что я колеблюсь.

А внизу — океан. Он ревел, вздымая пенящиеся гребни, разбиваясь о скалы с грохотом, который заглушал даже бешеный стук пульса в висках. Вода была тёмной, мутной, безжалостной. Как будто звала.

И я не знала, что делать.

Может быть, шагнуть? Просто закрыть глаза, разжать пальцы — и исчезнуть?

Я не собиралась прыгать. Но если бы в этот момент кто-то толкнул меня — я бы, наверное, даже не вздрогнула.

Моя жизнь была как дорогая, лакированная коробка от конфет: идеально блестящая снаружи и абсолютно пустая внутри.

Работа? Да, приносит деньги. У меня красивый дом с панорамными окнами, из которых открывается вид на тот самый океан, что сейчас зовёт меня вниз. Просторная кухня с мраморной столешницей, где стоят изысканные бутылки вина, которые я открываю в одиночестве. Я езжу на дорогой машине, ношу безупречные костюмы, улыбаюсь на совещаниях — из вежливости, а не от радости.

Но это не моя жизнь.

Я будто смотрю бесконечный сериал про кого-то другого. Играю роль «успешной женщины», а сама всё ещё жду, когда кто-то нажмёт паузу и скажет:

«Ладно, Соф, хватит притворяться. Теперь твоя очередь жить по-настоящему».

Зачем я пришла сюда?

Потому что когда-то, в другой жизни — давно, словно в забытом сне — родители привозили меня сюда на пикники. Мы расстилали на траве клетчатое покрывало, пахнущее солнцем и летом. Мама доставала из корзинки бутерброды с ветчиной и клубнику, которая казалась мне тогда самой сладкой на свете. Папа лежал на спине, показывал на облака и говорил, что одно из них похоже на дракона.

Это было до того, как в доме стало слишком тихо.

До того, как я научилась носить маски.

Теперь здесь не пахнет клубникой. Только солью, сыростью и чем-то горьким — как будто сама природа чувствовала мой внутренний надлом.

Я не нашла ответов.

Но один особенно яростный порыв ветра, едва не швырнувший меня вперёд, заставил тело вздрогнуть — и вдруг я поняла: я ещё хочу жить.

Нога соскользнула по мокрому камню. Я завалилась назад, ударилась спиной и затылком о острые выступы. Боль пронзила тело, но я почти засмеялась сквозь слёзы.

Я жива.

Не смыта в холодную пучину. Не стала новостью в вечерних сводках. Не превратилась в очередную строчку в полицейском отчёте.

Пора было ехать домой.

Полтора часа до города. Завтра — снова на работу. Очередная встреча, где я буду улыбаться не тем, кому хочется, а тем, кому надо.

Я поднялась, вытерла испачканные ладони о джинсы и медленно побрела к машине, чувствуя, как холод пробирает до самых костей. Я была промокшей насквозь, замёрзшей, измученной — но злилась только на себя.

— Соф, хватит, — прошептала я, забираясь в салон. — Мы же договаривались: больше никаких экспериментов в стиле «давай проверим, выживу ли я».

Почему именно это место? Почему так далеко от города?

Ответ был прост: здесь я чувствовала себя настоящей.

Двигатель заурчал. Я выехала на разбитую прибрежную дорогу, где лужи были больше похожи на болотные топи, а грязь жадно цеплялась за колёса.

В Санта-Крузе, если ты застрянешь в такую погоду — найдут через сутки. Если повезёт.

А может, и не найдут вовсе.

Но мне повезло. Колёса вырвались из глиняного плена, и я вырулила на шоссе. Сменила плейлист — вместо депрессивных баллад заиграла что-то бодрящее, смехотворно-весёлое.

Под задорный припев поп-песни Люси я поехала домой.

Красные огни

Проехав километров двадцать, я заметила вдалеке мигающие огни.

Машина. Обочина.

Ливень к этому моменту превратился в настоящую стену воды — стеклоочистители едва справлялись, а видимость упала до нескольких метров.

Сердце предательски ёкнуло.

Нет. Только не это.

Я притормозила, всматриваясь в темноту.

Стоп-сигналы не мигали.

Они горели — красные, яркие, как две капли крови на чёрном бархате ночи.

Машина стояла на обочине, капотом почти уткнувшись в дерево. Задние колёса наполовину ушли в размокшую глину, будто земля пыталась затянуть её в себя.

Сердце сжалось. Внутри поднялся знакомый голос — тот самый, что всегда шепчет:

«Проезжай мимо. Это не твои проблемы. Это опасно. Ты не спасатель».

Но другой голос, более тихий, но куда более настойчивый, приказал:

«Остановись».

Пустая трасса. Ночь. Ливень.

И в голове — все те документалки о маньяках, которые я смотрела в бессонные ночи.

Я припарковалась в пятнадцати метрах позади, оставив фары включёнными, а двигатель — работающим.

Средства самообороны: ключ, зажатый между пальцами, и айфон в другой руке.

Ужасный план. Но лучше, чем ничего.

Шаг. Мокрая трава хлюпает под ботинками.

Шаг. Нога скользит по глине.

Дождь хлещет по лицу, ветер бьёт в спину, словно пытаясь оттащить меня назад.

Я подхожу ближе.

Передо мной — Mercedes GLA. Чёрный. Новенький. Совершенно чужеродный на этой заброшенной трассе.

Стёкла тонированы так, что внутрь не разглядеть ничего.

Рука дрожит, когда я тянусь к ручке.

Щелчок.

Звук замка кажется неестественно громким.

Дверь поддаётся — и в салон врывается ледяной ветер.

Она

Внутри — девушка.

Блондинка.

Лицо — в крови.

Она лежит, уткнувшись лбом в руль, руки беспомощно повисли вдоль тела. Рот приоткрыт.

Я замираю, прислушиваясь.

Дышит.

Пульс в висках застучал так сильно, что я едва слышу собственные мысли.

— Эй! — кричу я, хватая её за плечо. — Девушка! Вы меня слышите?!

Тихий стон.

Она не открывает глаза.

Я тут же набираю 911.

— Служба спасения, что у вас случилось?

Голос диспетчера звучит неестественно спокойно на фоне воя ветра.

— Авария! — почти кричу я. — Девушка! Без сознания, в крови, но дышит! Срочно нужна скорая!

— Где вы находитесь?

Я оглядываюсь. В ста метрах — дорожный знак.

— Чуть дальше знака «Дэвенпорт»! Mercedes врезался в дерево!

— Бригада уже выехала. Не покидайте место.

Я опускаю телефон и снова смотрю на неё.

И в этот момент она шевелится.

Глаза приоткрываются — мутные, невидящие.

Она смотрит прямо на меня.

Шёпот, едва различимый:

— Во… ды…

Я наклоняюсь ближе:

— Воды? Вам воды?

Но её веки уже смыкаются.

Глаза закрываются.

И снова — только шум дождя и моё бешеное сердцебиение.

Глава 2. Ледяной человек

— Во… ды… — прохрипела она, и это слово вырвалось из её пересохшего горла с таким усилием, будто каждую букву приходилось вытаскивать клещами. Её губы, потрескавшиеся и белые как мел, дрожали, когда она пыталась говорить. Глаза, мутные от боли и шока, всё же сохраняли слабый блеск жизни — как последние угольки в угасающем костре. Когда я нащупала её пульс, он был едва уловимым — неровным, слабым, будто сама жизнь в ней колебалась на грани, готовая оборваться в любой момент.

Я замерла на секунду, поражённая этим хриплым шёпотом, который вырвал меня из оцепенения, словно удар электрического тока. Внезапно мир вокруг ожил с пугающей интенсивностью: ледяные капли дождя, хлеставшие по моему лицу, превратились в тысячи крошечных игл; глина под ногами скользила предательски, цепляясь за подошвы ботинок; ветер, который минуту назад казался просто сильным, теперь выл как обезумевший зверь, рвущий свою добычу. Воздух был насыщен запахом морской соли, мокрой земли и чем-то металлическим — возможно, кровью.

Я наклонилась ближе, стараясь расслышать, понять, что именно она хочет. Её дыхание пахло железом и чем-то лекарственным, возможно, она принимала таблетки перед аварией. Если ей что-то было нужно — я должна была сделать это немедленно, каждая секунда могла оказаться последней.

— Сейчас, милая, — выдохнула я, уже не чувствуя собственных ног от пронизывающего до костей холода. Мои пальцы дрожали, и я не могла понять — от холода или адреналина. — Сейчас всё будет.

Мне не понравилось, как звучал мой голос — слишком мягко, слишком по-матерински, нехарактерно для меня. В горле стоял ком — смесь вины, страха и странного узнавания. В её положении могла оказаться я. В любой вечер, когда я слишком долго засиживаюсь в баре. В любой опасный поворот на мокрой дороге. Эта мысль ударила с неожиданной силой, заставив сердце сделать болезненный кувырок в груди.

Я не хотела становиться частью чужой драмы, но и не могла просто стоять и ждать скорую. Она нуждалась во мне, и это осознание сжало моё сердце так сильно, что дыхание перехватило. Внутри поднималось что-то новое — не страх и не паника, а странная смесь злости и жалости. Злости — на этот жестокий мир, бросивший её одну в кромешной тьме. Жалости — к себе, потому что я знала: как только всё закончится, я снова надену маску, снова вернусь в свою блестящую, но пустую скорлупу.

Я отступила назад и бросилась к машине, ноги скользили по размокшей глине, будто земля не хотела меня отпускать. Ветер выл в ушах, дождь хлестал по спине, а в груди клокотало что-то невыразимое. Бутылка воды, пачка салфеток, сложенный плед — я схватила всё, что было под рукой, и побежала обратно, будто время сжалось в тугую пружину.

Бутылка в моих руках была холодной и скользкой, конденсат смешивался с дождевыми каплями. Когда я поднесла её к её губам, вода пролилась мимо — часть на подбородок, часть на грязную блузку, оставляя тёмные пятна на шёлковой ткани. Её пальцы, бледные с аккуратно подпиленными ногтями, дёрнулись в слабой попытке ухватиться за бутылку, но сил не хватило. В глазах мелькнуло что-то — может, благодарность, может, просто животный страх — прежде чем они снова закатились под тонкими, синеватыми веками.

А потом появились огни — сначала размытые пятна в дожде, затем чёткие лучи, разрезающие тьму. Фары скорой превратили падающий дождь в миллионы сверкающих игл, создавая сюрреалистичный световой тоннель. Сирена не просто звучала — она вибрировала в костях, в зубах, в наполненных страхом глазах.

На мокром асфальте заскрипели шины от резкого торможения. Парамедики высыпали из машины с той слаженностью движений, которая бывает только у людей, видевших слишком много чужих трагедий. Их резиновые сапоги хлюпали по грязи, а жёлтые куртки отражали свет, делая их похожими на каких-то инопланетных спасателей.

— Вы та, кто обнаружил аварию? — голос парамедика был профессионально-ровным, но глаза быстро оценивали ситуацию.

— Да. Девушка была без сознания. Она очнулась ненадолго… попросила воды… — мои слова звучали глухо, будто доносились из-под толщи воды.

— Хорошая работа. Дальше мы сами.

Я стояла в стороне, наблюдая, как они поднимают её на носилки. Медсестра мельком взглянула на меня — не холодно, но с усталостью, въевшейся в глубокие морщины вокруг глаз. Я не стала спрашивать, выживет ли она. Просто смотрела, как её увозят, и вместе с ней уходило это странное чувство — будто на мгновение я перестала быть никем.

— Мы везём её в Медицинский центр Санта-Круза. Хотите — поезжайте следом.

И я поехала, хотя в голове крутилась одна мысль: «Зачем я вообще это сделала?» Я не знала её имени. Не знала, ждал ли её кто-то. Но то, как она лежала там — одинокая, беззащитная — тронуло что-то глубоко внутри, то самое место, где ещё теплилась надежда, что я могу что-то изменить.

Машину швыряло по мокрому асфальту, дворники не справлялись с потоками воды. В салоне пахло мокрой собакой и старой жвачкой под сиденьем. Рычаг переключения передач дрожал на третьей скорости — маленькая неисправность, на которую вечно не хватало времени.

Приёмный покой пах не просто антисептиком — это была сложная смесь хлорки, старости и страха. Полы, выложенные плиткой в шахматном порядке, блестели под люминесцентными лампами. На стене часы с жёлтым циферблатом тикали неестественно громко. Я сидела на пластиковом стуле, который холодом проникал даже через ткань джинс, и смотрела, как по потолку плывёт пятно влаги.

— Подскажите, может, с ней были какие-то вещи? — спросила медсестра, пока оформляли документы.

— Да. Вот её сумка, — я протянула кожаную сумочку — дорогую, но потрёпанную, будто ей пользовались долго и небрежно.

— Спасибо. Скоро приедет брат.

И тогда двери распахнулись, и он вошёл, как природная катастрофа. Его кожаная куртка пахла дождём и дорогим кожаным лосьоном. Под два метра ростом, с плечами, которые, казалось, не поместятся в дверном проёме. Волосы — тёмные, влажные от дождя. В свете ламп его глаза напоминали лёд, подсвеченный изнутри — голубые, но не небесные, а как лёд в глубине оврага: холодные, острые.

— Вы та, кто нашёл мою сестру? — его голос звучал как хороший виски — с глубиной и дымным послевкусием, каждое слово формировалось где-то глубоко в груди.

— Я просто… не могла проехать мимо, — мой голос звучал тише шороха листьев.

— Вы были очень вовремя. Если бы ещё несколько минут… — он не договорил. Но взгляд стал чуть мягче. — С вами всё в порядке?

Теперь он смотрел на меня не как на случайного прохожего, а как на того, кто сделал что-то важное. Его длинные пальцы с аккуратными кутикулами сжимали телефон, и я заметила, как выступают сухожилия на его руках.

— Мистер Арно, прошу, пройдёмте, — прервала нас медсестра.

Перед тем как уйти, он ещё раз посмотрел на меня. Два ледяных глаза. Один долгий взгляд. По спине пробежали мурашки. Не от страха. От предчувствия.

— Ещё раз спасибо, мисс…?

— Софи. Софи Найт.

Мой голос дрогнул. Он кивнул. Сдержанно. Но в его взгляде было достаточно, чтобы я провела ночь, вспоминая, как он произносит моё имя.

Где-то там, за стенами больницы, его сестра боролась за жизнь. А я стояла у машины, с сердцем, колотящимся в горле, и понимала одну простую вещь: я хочу увидеть его снова. И это пугало больше всего.

Лёжа в постели, я разглядывала трещину на потолке — ту самую, что появилась после прошлогоднего землетрясения. Она напоминала очертания Италии, если смотреть под определённым углом. Простыни пахли слишком агрессивным кондиционером — «морозная свежесть», которую я купила на распродаже и теперь жалела. За окном капал дождь — не тот яростный ливень, что был раньше, а усталое послесловие к буре, монотонный звук, под который я обычно засыпала. Но не сегодня.

Сегодня каждый нерв в моём теле помнил его взгляд — голубой, как ледник, и такой же холодный. Арно. Чёрт, даже фамилия звучала как заклинание. Резко. Аристократично. Французски. Слишком красиво, чтобы не оставить следа.

Я перевернулась на бок, прижав подушку к груди. Ощущение, будто этот вечер прожигал меня изнутри. Каждый его фрагмент врезался в кожу: его голос, его взгляд, сама его опасная привлекательность. Я закрыла глаза, но перед веками стоял его образ — влажные волосы, прилипшие ко лбу, тени под глазами, делающие лицо ещё резче.

«Я хочу снова его увидеть», — призналась я себе в темноте. И это признание было таким страшным, что по спине пробежали мурашки. Не от страха. От предвкушения.

Глава 3. Цветы из тьмы

Солнечный луч, пронзивший мои веки, был безжалостен — будто само мироздание решило, что мое время для укрытия в мире снов закончилось. Он скользил по моему лицу, словно золотая нить, вытягивая меня из кокона постели в реальность, где меня ждал новый день, полный вопросов без ответов. Я сопротивлялась, цепляясь за последние обрывки сна, где не было ни больниц, ни ледяных взглядов, ни этого странного чувства, поселившегося у меня в груди с прошлого вечера.

Хлоя, моя черная шотландская вислоухая, с характером настоящей королевы, выбрала этот момент для своей утренней атаки. Ее мягкие лапки, вооруженные острыми как бритва когтями, методично топтали мое одеяло, а желтые глаза сверкали требовательно. Когда я попыталась отвернуться, она легонько вонзила зубы в мой палец — не больно, но достаточно, чтобы напомнить: в этом доме она главная.

— Хорошо-хорошо, тиранша, — пробормотала я, почесывая ее за ушком, где шерсть была особенно мягкой. Ее мурлыканье прозвучало как победный гимн.

Утро… Оно всегда было для меня чем-то вроде ритуала выживания. Сегодня я решила устроить себе «инстаграмный» (Организация запрещенная на территории РФ) [1]завтрак — не для соцсетей, а для самой себя. Чтобы доказать: я все еще могу создавать красивые моменты в своей жизни. Авокадо, идеально нарезанное тонкими полумесяцами, яйца пашот с текучими желтками, свежий багет с хрустящей корочкой — все это должно было стать моим щитом против тревожных мыслей о вчерашнем дне.

Вы спросите: как так? Вчера — экзистенциальный кризис на краю утеса, а сегодня — эстетичный завтрак? Но жизнь с тревожностью именно такова — это постоянные качели между «я все могу» и «я ничего не стою». Моя психотерапевт называет это «синдромом самозванки». Я построила успешный бизнес, купила дом у океана, но иногда просыпаюсь с мыслью, что все это — ошибка, что скоро кто-то постучит в дверь и скажет: «Игра окончена, мы обнаружили, что ты не заслуживаешь всего этого».

Но я борюсь. С помощью доктора Рейнольдс. С помощью Мари, моей подруги, которая всегда говорит мне: «Софи, перестань бегать от самой себя. Это твоя жизнь — бери ее». И с помощью этих маленьких ритуалов — идеального кофе, завтрака на веранде, утреннего душа, когда вода смывает все сомнения…

Душ стал моим утренним храмом. Струи воды, горячие и массирующие, обрушивались на мою кожу, смывая остатки сна и тревог. Пар заполнял пространство, оседая на зеркале и кафеле, создавая временную зону неопределенности, где можно было просто быть, а не казаться.

Я закрыла глаза, позволив воде стекать по моему телу. Руки сами собой начали исследовать знакомые изгибы — ребра, живот, бедра. Это было не просто мытье, это был ритуал принятия себя. Моя кожа под пальцами казалась особенно чувствительной сегодня, будто заряженной воспоминаниями о вчерашней встрече.

Когда я открыла глаза, в запотевшем зеркале передо мной возникло размытое отражение — силуэт женщины, которую я знала всю жизнь, но все еще продолжала открывать. Я провела ладонью по стеклу, очищая пространство. Вот она — я. Не фотомодель с обложки, а настоящая. Русые волосы, темнеющие от воды, спадали на плечи тяжелыми прядями. Глаза — не стандартные «океанские», а скорее цвет моря перед штормом — серо-зеленые, с золотистыми вкраплениями вокруг зрачков. Нос — с легкой горбинкой, доставшейся от бабушки-француженки. Губы — полные, но не кукольные.

Мое тело… Оно было картой моей жизни. Шрам на колене — напоминание о детской аварии на велосипеде. Легкая кривизна пальцев на левой руке — наследство от бабушки. Грудь — не идеально круглая, но чувственная. Я провела руками по бедрам, чувствуя под пальцами мягкость и одновременно силу.

И тогда мысли вернулись к нему. К Эвону. К тому, как его глаза скользили по мне в больнице — оценивающе, но без пошлости. Как будто он видел не просто тело, а саму меня. Это ощущение заставило меня резко выдохнуть.

Пена геля для душа скользила по моей коже, когда я позволила рукам опуститься ниже. Одно легкое прикосновение к клитору — и тело отозвалось мгновенно, будто ждало этого. Я прислонилась к холодной кафельной стене, представив, что это его руки исследуют меня. Его большие ладони, которые казались одновременно грубыми и удивительно нежными. Как бы он прикасался ко мне? Настойчиво или медленно, растягивая удовольствие?

Оргазм нахлынул быстро — резкой волной, заставившей меня прикусить губу, чтобы не закричать. Ноги подкосились, и я еле удержалась на ногах, опираясь о стену. В зеркале передо мной была женщина с раскрасневшимися щеками, растрепанными мокрыми волосами и глазами, полными чего-то дикого.

Кухня пахла свежемолотым кофе и теплым хлебом. Я расставляла тарелки на веранде, любуясь игрой света на поверхности океана. Бейгл хрустел под ножом, выпуская аромат свежей выпечки. Авокадо, разрезанное пополам, показало мне свой идеальный зеленый оттенок — ни слишком твердый, ни слишком мягкий, как раз для утреннего тоста.

Я уже собиралась сделать первый глоток капучино, когда раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Хлоя, дремавшая на подоконнике, резко подняла голову, насторожив уши. Я замерла с чашкой в руке. Никого не ждала. Посылок не заказывала. Друзья знают мое правило — никаких визитов без предупреждения.

Сердце забилось чаще, когда я подошла к двери и посмотрела в глазок. Курьер в униформе держал в руках огромную корзину с цветами — пионами, если я не ошибалась. Их фиолетовые головки выглядели почти черными в тени крыльца, роскошными и немного зловещими.

— Мисс Найт? — его голос прозвучал из-за двери. — Доставка для вас. Нужна подпись.

Я открыла дверь, пропуская внутрь молодого парня, который с трудом удерживал массивную композицию. Аромат цветов мгновенно заполнил прихожую — сладкий, но с горьковатыми нотками.

— Куда поставить? — спросил он, краснея под моим взглядом.

— На кухонный остров, пожалуйста.

Пока он устанавливал корзину, я заметила конверт с моим именем, выведенным изысканным каллиграфическим почерком. Когда дверь закрылась за курьером, я с дрожью в пальцах вскрыла конверт.

— Эвон А.“„Софи, Слова — плохой способ выразить благодарность за то, что вы сделали. Эти цветы — лишь малая часть того, что я хотел бы сказать. Если вам когда-либо понадобится помощь — днем или ночью — вы знаете, как меня найти.

Буквы слегка выдавлены на плотной бумаге — он писал с нажимом. Я провела пальцем по строчкам, словно пытаясь через бумагу почувствовать его присутствие.

Телефонный звонок Мари вырвал меня из раздумий.

— Ну что, как ты после вчерашнего приключения? — ее голос звучал бодро, несмотря на ранний час.

— Ты не поверишь… — мой взгляд скользнул к цветам, которые казались еще больше на фоне светлой кухни. — Он прислал пионы. Огромную корзину. И записку.

— Охренеть, — Мари замерла на другом конце провода. — Ты в курсе, что фиолетовые пионы символизируют…

— Что? — я перебила ее.

— Страсть и необычность чувств, — закончила она. — Софи, этот парень либо действительно благодарен, либо…

— Либо что?

— Либо он помечает свою территорию, — голос Мари стал серьезным. — Ты уверена, что хочешь играть в эти игры? Мужчины, которые делают такие жесты… они не ищут простых отношений.

Прежде чем я успела ответить, телефон завибрировал — неизвестный номер. Сердце заколотилось так сильно, что я почувствовала его стук в висках.

— Мари, мне звонят… Перезвоню позже.

Я приняла вызов, даже не осознавая до конца, что делаю.

— Софи? — его голос был именно таким, каким я его запомнила — низким, с хрипотцей, будто прошедшим сквозь песчаную бурю. Мое имя на его языке звучало как-то по-особенному — не «Софи», а «Со-фи», с легким акцентом на второй слог.

— Эвон… — мое дыхание перехватило.

— Я хотел убедиться, что ты в порядке после вчерашнего, — он сделал паузу. — И услышать твой голос.

Солнечный свет, падающий на фиолетовые пионы, вдруг показался мне слишком ярким. Цветы, его голос, это странное чувство в груди — все смешалось в головокружительный коктейль.

— Я… — мой голос дрогнул. — Я в порядке. Спасибо за цветы. Они прекрасны.

— Как и ты, — его ответ прозвучал так естественно, что у меня перехватило дыхание. — Софи, я хочу увидеть тебя снова. Не из-за благодарности. Потому что когда ты смотришь на меня…

Он замолчал, и в тишине я услышала собственное сердцебиение.

— Когда я смотрю на тебя? — прошептала я.

— Ты смотришь так, будто видишь меня настоящего. А это… это редкость.

Линия оборвалась, оставив меня стоять среди ароматов кофе и пионов, с телефоном в дрожащей руке и миллионом вопросов, на которые у меня не было ответов.

 Организация запрещенная на территории РФ

Глава 4. Вызов

Фиолетовые пионы на кухонном острове казались теперь не просто цветами, а целой вселенной, вторгшейся в мое пространство. Их лепестки, бархатистые и тяжелые от собственной роскоши, медленно раскрывались под утренним солнцем, наполняя воздух густым, почти одурманивающим ароматом. Каждый раз, проходя мимо, я ловила себя на том, что задерживаю дыхание — то ли от восхищения, то ли от тревоги. Они были слишком красивы, слишком… намеренны. Как и открытка с его именем — «Эвон А.» — выведенным темными чернилами на плотной бумаге, которая ощущалась под пальцами как кожа.

Я доедала завтрак, механически пережевывая кусочки авокадо, но вкус не доходил до сознания. Взгляд упорно возвращался к цветам, а от них — к океану за окном. Волны сегодня были высокими и беспокойными, с белыми гребешками пены, разбивающимися о скалы. Они казались мне отражением моего состояния — бурлящего, неспокойного, полного вопросов без ответов.

«Он знает, где ты живешь», — шептал внутренний голос, заставляя меня вздрогнуть от внезапного холода, пробежавшего по спине. Я обхватила чашку с остывшим кофе, пытаясь согреть ладони, но тепло не приходило. Вместо этого в памяти всплыло его лицо — резкие скулы, тени под глазами, тот особый взгляд, который казался одновременно оценивающим и… понимающим. Слишком понимающим.

Часы на стене показывали, что через сорок минут мне нужно быть в магазине. «Фантазия» — мое детище, мое убежище, место, где я могла быть собой. Или хотя бы притворяться, что знаю, кто я такая.

В спальне я остановилась перед шкафом, проводя пальцами по вешалкам. Черное миди-платье — облегающее, но не вызывающее, с небольшим разрезом на бедре — казалось идеальным выбором. Оно подчеркивало изгибы, но оставляло место для воображения. Поверх я набросила оверсайз-свитер цвета пыльной розы — мягкий, как воспоминание о чьих-то объятиях, пахнущий лавандой и старыми страницами.

Перед зеркалом я заплела волосы в низкий небрежный пучок, оставив несколько прядей свободными, чтобы они обрамляли лицо. Золотая заколка в форме лаврового листа — подарок Мари на прошлый день рождения — добавила нотку изысканности. «Для кого все это?» — спросила я свое отражение. Ответа не последовало.

«Фантазия» встречала меня знакомым звоном колокольчика над дверью. Этот звук всегда действовал на меня как переключатель — сомнения и тревоги оставались за порогом, внутри же я становилась той уверенной в себе женщиной, которой, казалось, должны восхищаться.

Магазин сегодня пах особенно сильно — смесью старых книг, свежесваренного кофе и воска от новых свечей, которые мы недавно завезли. Полки из темного дуба, полированные до блеска, отражали мягкий свет бра, создавая ощущение, будто находишься внутри драгоценной шкатулки. Каждый стеллаж, каждый уголок здесь был продуман до мелочей:

Кофейный уголок с двумя винтажными креслами и низким столиком, где всегда стояла ваза со свежими цветами (сегодня это были белые пионы — ирония судьбы). Турка, подаренная мне старым греческим коллекционером книг, блестела на полке как музейный экспонат.

Темный архив в глубине — место для особых книг, тех, что читают шепотом, боясь спугнуть их магию. Здесь жили сборники стихов, философские трактаты и те редкие романы, которые не выставляли на всеобщее обозрение.

И конечно, «Стеллаж Греха» — черная металлическая конструкция, где соседствовали Паланик, Батай, современные дарк-романы и несколько экземпляров с моими личными закладками между страниц.

Я только успела проверить почту на компьютере под кассой, когда дверь снова открылась, впуская знакомый аромат розового перца и черного персика.

— Доброе утро, моя дорогая меланхоличная книжная ведьма, — раздался голос Мари, прежде чем я успела поднять голову. — Ты сегодня светишься как… нет, подожди, дай угадаю — как девушка, по