Оглавление

Святая

Моей подружке Соне и другу Казачку, за идеи которыми они поделились.

Я твой любимый сын,

А ты мой библейский сад.

Группа «Нейро Дюбель»

Вышел сеятель сеять семя свое, и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его.

Евангелие от Луки 8:5

Участковый

— Два трупа, Саша, два трупа пропало! Где они?! — возмущался начальник сельского отделения милиции майор Остапов.

Двое сельских участковых сидели напротив его стола на стульях. Один — высокий, худощавый, черноволосый парень лет двадцати с небольшим. В милиции меньше чем полгода. Устроился после дембеля.

Второй парень постарше (ему уже двадцать пять), пониже ростом, белобрысый и гораздо шире своего коллеги. Он настолько плотный, что все в деревне называли его не иначе, как Большой.

— Товарищ майор… — Большой подал голос.

— Выкопали! Не украли даже, а выкопали на кладбище! Сука! Похоронили только на прошлой неделе! Родственники пришли помянуть на девять дней, а могилы разрыты!

Майор орал громко, со всей отдачей. Он не обвинял кого-то конкретно, потому что обход кладбища до сегодняшнего дня не входил в должностные обязанности его подчиненных. Также в их селе не было сторожа или смотрителя кладбища.

Ситуация сложилась ужасающая.

На прошлой неделе похоронили семейную пару: жена Ольга (двадцать три года) и ее муж Владислав (тридцать лет) найдены мертвыми в салоне автомобиля в гараже. Когда их нашли с утра, гараж был закрыт, но не заперт, машина была заведена. Они задохнулись выхлопными газами. Невооруженным глазом видно, что это групповое самоубийство. Глупая и трагическая история, как может показаться со стороны. Что же могло такое случиться в их жизни, что они решили ее оборвать таким способом? Никто никогда уже не узнает.

Особый трагизм и цинизм их поступку придает то, что у них осталась шестимесячная дочь Каринка, которая в ту трагическую ночь была с бабушкой. Бабушка вместе с внучкой и нашла их утром. Она удивилась, что дочь с зятем не вернулись домой спать после дискотеки в районном центре. Бабушка вышла с утра с внучкой посмотреть, где там мама и папа. А вот они, спят в машине… Надо звонить в скорую.

Бабушка Ира проявила титанические усилия, чтобы не разрыдаться у тел своих детей. Вместо этого, успокаивая внучку и говоря, что мама еще пока спит, вернулась в дом и вызвала скорую. Сотрудники скорой в свою очередь вызвали милицию. На вызов приехал участковый Александр Резунов по прозвищу Большой. Александр и составил протокол. И в тот момент, когда тела забирала скорая, чтобы отвезти в районный морг, и когда он должен был написать предварительную причину смерть, к нему подошла бабушка Ира. Внучку она уже передала своей старшей сестре-пенсионерке.

Ирина Геннадьевна, привлекательная женщина сорока трех лет, сейчас если и не выглядела пугающе, то как минимум вызывала жалость. Ее всегда приветливое лицо сейчас было темным, как у старухи. Даже ее выкрашенные в белый цвет волосы казались посеревшими.

— Сашенька, родненький, — говорила она, взяв участкового под руку. — Я тебя прошу, не пиши, что самоубийство, я тебя умоляю. — Она говорила быстро и горячо, при этом старалась не смотреть на медиков, которые возились с телами.

— Тетя Ира… — начал Большой.

— Да, да, да! — часто закивала она. — Я тебя прошу, пожалуйста! Их уже не вернуть, а мне еще с батюшкой про отпевание договариваться. А он откажется отпевать их, и будут они неприкаянные.

— Тетя Ира, врачи…

— Вот, договорись с ними, вам на всех хватит, если не хватит — скажи, Саша, я рассчитаюсь.

Саша почувствовал, как вторая рука женщины пролезла в карман его брюк и что-то там оставила.

Саша написал в протоколе: «Несчастный случай?». Тетя Ира похлопала его по плечу и направилась к сестре и внучке. Саша пошел к машине скорой помощи, в которую погрузили тела. По дороге он достал из кармана презент от Ирины Геннадьевны. Это было несколько стодолларовых купюр.

Он залез в кузов к медикам.

— Мужики… несчастный случай? — участковый просунул в сторону медиков две купюры.

Один из фельдшеров выхватил сотню и быстро спрятал себе в брюки. Второй взял бумажку, посмотрел на просвет, аккуратно сложил ее в кошелек и сказал:

— Несчастный случай. Такие молодые… Такая трагедия.

Участковый обошел машину и сел рядом с водителем. С ним рядом расположился фельдшер, который произносил речь о трагедии.

— Саша, — протянул руку водителю участковый.

Тот пожал ее молча, не представился в ответ.

— Саша, — протянул он руку фельдшеру.

— Валера, — охотно ответил фельдшер.

Машина тронулась, и они поехали в райцентр.

Несмотря на то, что стоял уже октябрь, было солнечно и свежо. Большой обливался потом. Он достал платок и промокнул себе лоб под фуражкой.

До райцентра, города Яндринска, было около сорока километров. Всю дорогу пассажиры скорой помощи провели в тишине. На месте у морга их уже ждали специалисты.

Фельдшер Валерий первым подошел к сотрудникам морга. Водитель, второй фельдшер и участковый курили у машины. Валера рукой позвал участкового. Саша подошел.

— Слышишь, товарищ старший сержант… тут коллеги сомневаются, что это несчастный случай.

— А, понял. Но тут, в протоколе… — участковый полез в карман, достал еще две сотни, мысленно отмечая, что карман пуст, — вот тут указано, что несчастный случай.

Он протянул деньги.

Вскрытие не проводилось. Уже находясь в здании морга, участковый позвонил тете Ире, и та попросила написать отказ от вскрытия за нее, что Саша, собственно, и сделал. Даже подписался за нее, где нужно.

Тот день был длинным и утомительным и привел в движение всю Якимовку.

Якимовка хоть и не была маленькой деревней, а носила гордый титул «поселок городского типа», потому что население было более двух тысяч человек. Однако такое событие, как смерть, которая привела к двойным похоронам, заставило Якимовку оживиться. Сейчас поселок напоминал встревоженный муравейник. Люди суетились: кто-то нес продукты в дом к Ирине Геннадьевне, кто-то ходил по поселку и собирал деньги. Больше всего движение началось, когда под вечер привезли тела супругов на той же скорой с участковым. Вообще, члены семьи должны сами забирать тела родственников, но те бумажные доллары, которые достались практически каждому в морге, сделали свое дело.

После того как тела занесли в дом Ирины Геннадьевны, дом завыл. За день там собрались многочисленные дальние родственники и знакомые умерших. Гробы для супругов уже были подготовлены. Когда в них положили тела, поднялся гомон, вой, плач. Даже участковый Александр, глядя, как женщины бросаются к бледному лицу с поцелуями и криками «Оля, Оленька!», не выдержал и вышел на улицу. По его щекам текли слезы. Ему было грустно от всего происходящего.

Олю он помнил еще со школы. Несмотря на то, что она была младше на пару лет, Саша ее запомнил. Она была яркая, светлая, всегда нарядная, накрашенная. А сейчас молодая женщина, наплевав на все, отправилась с мужем в последнюю поездку. Саша закурил. Подождал, пока вой в доме стихнет, вернулся в дом. Ирину Геннадьевну он нашел на кухне: она в черном платке и еще несколько женщин делали заготовки на завтрашнее прощание.

— Тетя Ира, врачи подтвердили несчастный случай. Вот, — он достал из папки два свидетельства о смерти и протянул их женщине.

— Ой, Саша, руки грязные. Положи на сервант в дальней комнате!

— Тетя Ира, еще могу что-нибудь сделать?

— Ой, Саша, ты и так помог. Спасибо, родной, — женщина говорила, уже не глядя на участкового, а сосредоточенно очищая картофель. По ее щекам текли слезы.

Участковый не стал заходить в отделение, потому что уже было достаточно поздно и за день он устал. Придя домой, он попросил свою сожительницу, которая была на двадцать лет старше, налить ему водки, чтобы снять стресс. Юлия, не приветствовавшая алкоголь в принципе, сегодня не стала возражать, а из «алкогольного» угла (такой угол она завела еще до того, как Саша начал жить у нее, на случай, если нужен муж на час), достала початую бутылку водки и налила в кружку сто пятьдесят.

На церемонию похорон Саша не пошел, и на поминки тоже, хотя тетя Ира звонила ему и просила зайти. У тети Иры были весомые аргументы: родители ее зятя смогли экстренно добраться из Калининграда на машине, а он, односельчанин, никак не доберется. По правде, Саша хотел зайти, потому что он остался без своих долларов, раздавая все медикам. Все-таки он шел на риск, указывая несчастный случай и не давая оснований для работы следственного комитета области. Дело в любом случае будет заведено, но, учитывая, что уже есть несколько источников, подтверждающих несчастный случай, оно спустится на тормозах и закроется на районном уровне.

Похоронили супругов до полудня по всем канонам. В полдень многочисленные родственники, друзья и просто желающие хорошо покушать собрались в доме Ирины Геннадьевны, где и жили последний год супруги.

История была закончена. Дело закрыли прямо в РОВД, не передавая его выше. И уже через пару дней Якимовка жила своей жизни, как будто ничего и не происходило. Родители зятя Ирины Геннадьевны остались: все-таки из Калининграда не самый близкий путь. К тому же появились неприятные вопросы: с кем останется внучка Карина; нужно поделить какое-никакое имущество, тот же автомобиль, в которым и нашли супружескую пару. И еще, родители зятя хотели отметить девять дней.

Вот на девятый день мир в Якимовке и перевернулся.

Ирина Геннадьевна проснулась около семи утра. Все в Якимовке знали, что случилось с дочкой и зятем главного бухгалтера СМУ-14. Знал и директор строительно-монтажного управления. И в день похорон он задним числом отпустил ее в трудовой отпуск, поэтому утро девятого дня Ирина встретила со светлой грустью и с тихим оптимизмом, который ей придавала внучка.

Девятый день выдался дождливым. Октябрь вступал в свои права. Дождь шел с вечера прошлого дня. Он то усиливался и напоминал летний ливень, то затихал настолько, что, казалось, не идет, а просто мелкими каплями висит в воздухе.

Приготовив завтрак сватам из Калининграда, Ирина накормила внучку. Не спеша собравшись, они вышли вчетвером на кладбище. Родители Влада — Анатолий и Елена Чистяковы — шли, взявшись за руки. Ирина Геннадьевна несла Каришу на руках. За эти дни Карина несколько раз сказала «ма-ма», глядя на бабушку Иру. Девочка иногда плакала, но в целом внимания двух бабушек и деда ей хватало.

До кладбища от дома тети Иры было около полукилометра. Они шли без зонтов, малышка была укрыта капюшоном. Шли не спеша, тихо переговариваясь, обреченно подбадривая друг друга.

— Вот дети наши и в Калининграде пожили, — говорила вполголоса бабушка Ира, улыбаясь Карине, — потом у бабы Иры пожили. А сейчас решили съехать, сами пожить, отдельно. А потом мы все вместе с ними жить будем.

Родители, потерявшие своих детей, с внучкой на руках уже шли по кладбищу. Никого, кроме них, не было. Олю и Влада похоронили в центре кладбища, возле прабабки и прадеда Ольги. И сейчас родители подходили к их последнему дому. Они пробирались через акации, которые захватили все кладбище. Ирина первой поняла, что что-то не так. Она уже увидела могилу своей бабули и обнаружила, что не хватает крестов. Должно быть четыре. Она решила, что ей стало плохо, оттого что она несла внучку всю дорогу.

— Толя, — окликнула молодая бабушка своего свата, — подержи Каришку, что-то я утомилась.

Анатолий подхватил внучку сразу же. Ира оперлась плечом об акацию, не понимая, где еще два креста, которые должны быть за небольшим холмиком, если идти от центрального входа. Ирина тяжело дышала.

А вот Елена пошла вперед. Она уже стояла на участке своих детей, когда Ира и Анатолий услышали душераздирающий крик. Так кричит мать, на глазах которой убивают ее ребенка. Это кричала Елена, потому что она смотрела на две разрытые могилы и два пустых гроба. Из-за ее крика начала плакать Кариша. Крик вскоре оборвался, потому что Елена потеряла сознание и упала рядом с могилами. Анатолий подбежал с плачущим ребенком к супруге, пытаясь привести Елену в чувство. А Ирина, тяжело дыша, вышла за кладбище, достала пачку сигарет, которую отобрала у дочери Ольги, когда узнала, что та беременна, и которая лежала в куртке не первый месяц, закурила и позвонила участковому Александру.

И вот спустя час, девятого дня после смерти семейной пары, участковый, убедивший медиков и сотрудников морга, что это несчастный случай, ел себя поедом за то, что пошел на поводу у убитой горем Ирины Геннадьевны. Да еще к тому же ему не хватило долларов, и получалось, что он пошел на злоупотребление должностными полномочиями просто так.

— А может, они не умерли? — предположил чернявый участковый, которого звали Коля. — Ну, типа летаргический сон. Говорят, так Гоголя похоронили. А когда вскрыли его гроб, нашли там следы от ногтей.

— А зачем вскрывали? — не понимал Саша Большой.

— А я не знаю… Я знаю, что его голову украли. Это в «Битве экстрасенсов» было.

Начальник милиции городского поселка с размаху ударил кулаком по столу и закричал:

— Какие экстрасенсы?! Какой Гоголь?! Кто в рапорте написал, что «несчастный случай»? Резунов? Резунов! Вот ищи их! Ищи, где они бегают!

От фразы «Где они бегают!» Резунов поежился. Он видел серые тела Ольги и ее мужа, как они застыли с открывшимися ртами.

— Но… я…

— Головка от… — начальник милиции осекся. — Ты сам знаешь, кто был зять у Иры. Он из России, из Калининграда. Не надо мне тут международных скандалов! Сука!

Игорь Борисович заговорил тише:

— Сюда же люди из области приеду, может, и из столицы даже. Нам всем погоны посрывают. А тебя вообще закроют. Да! Что ты машешь головой? Закроют! А я тебя прикрывать не буду. Я поработать еще хочет. Я еще второй дочке дом не достроил. Если меня снимут, я в хате твоей Юли дочку свою поселю! Я тебе сказал! Что хочешь делай! Все! Пошел! И этого, твою мать, экстрасенса забирай!

— Есть! — нехотя прикладывая руку к фуражке, ответил Саша. — Коля, пойдем, — сказал он второму участковому.

Гнев начальника якимовской милиции был понятен. Сейчас Якимовка для любого начальника милиции — это пенсия еще до пенсии. В подчинении десяток человек вместе с участковыми, парой патрульных, водителем, дежурным и, так сказать, «штабными» сотрудниками. Вышестоящее руководство в сорока километрах. Просто так или с проверкой без звонка они к нему не приедут.

В Якимовке один бар, несколько магазинов, рынок, три церкви, причем разных конфессий. Ну и сельский клуб, который днем работал как помещение для кружков, вечером как кинозал, а в начале ночи открывал свои двери для дискотеки, на которую приезжала вся молодежь из соседних деревень.

Времена уже были не те, чтобы из-за того, что ты из другой деревни, мог получить в нос. Сейчас, когда четверть двадцать первого века прошла, старые привычки покинули Ядринский район. Драться с молодыми людьми из соседних деревень невыгодно, потому что молодежи осталось слишком мало. Если в 1980-х годах в якимовском клубе только своих ребятишек было около сотни, то сейчас из самой Якимовки и семи соседних сел не наберется даже сорока.

Молодежь покидала как деревни, так и городские поселки. Поселки, конечно, не с такой скоростью, потому что здесь была хотя бы какая-то работа, если руки растут из того места. Если и освобождались какие-то рабочие места, например, в том же СМУ-14, их занимали молодые люди из той же Грабовки, что в шести километрах от Якимовки. Молодежи становилось все меньше, градус авантюризма и юности спадал во всем районе. Это и привело к тому, что число пьяных драк, дебошей, разборок практически сошло на ноль.

Несколько раз в год подчиненные майора Остапова ездили в соседние Малые Вольницы, чтобы запротоколировать, что местный алкаш умер сам, точнее, что ему никто не помогал, а он просто курил в постели и уснул с сигаретой. Сигарета зажгла подушку, и та начала тлеть, в результате чего алкаш отравился угарным газом во сне. Или кто-то влезет в дом, в котором хозяева появляются только летом и потом безуспешно пытаются найти при помощи милиции того, кто украл бабушкин сервиз.

Да, весь Ядринский район, который находился в центральной части белорусского Полесья, плавно засыпал. Наступала осень региона. Кто еще может — уезжает. Кто не может или не хочет — остается и живет не спеша вдали от городской суеты, от больших дел, от исторических событий. Выборы президента, голосование за очередную Конституцию никого не тревожили в Ядринском районе и Якимовке. Все знали, что надо проголосовать. Все это напоминало если не дом престарелых, то санаторий для зрелых людей.

Поэтому майор Игорь Борисович и был в гневе от того, что произошло. Он прекрасно понимал: его участковый Александр Резунов специально указал во всех бумагах, что это несчастный случай. Будь сам Игорь Борисович на его месте да в его возрасте, он поступил бы так же. Это чудовищное горе, зачем еще осложнять жизнь родственникам?

Но так вальяжно и спокойно в Якимовке было не всегда. И товарищ майор помнил и это. В начале двухтысячных Игорь Борисович, а тогда старший сержант, столкнулся с бандой насильников, которая промышляла в Якимовке не один год. Эта банда стала темным достоянием Якимовки, и ее дурная слава вышла за пределы области. Дело уникальное. Как правило, насильники — это одиночки с какими-либо психосексуальными патологиями, которые не могут получить удовольствие от процесса, как большинство обывателей. Им надо что-то этакое.

И вот, на тогдашнюю Якимовку с населением в две с половиной тысячи человек таких парней «c изюминкой» нашлось четверо. Четверо молодых парней в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет вылавливали девушек и девочек, как правило, после дискотеки, вывозили в лес, где и делали с ними, что хотели, после чего закапывали. Сначала следствие не могло найти даже тела, потому что леса много и куда, кто и на чем увозил этих девушек, было непонятно.

Примерно пару раз в квартал в Якимовке или в одной из соседних деревень пропадала девушка. Возможно, дело бы не вышло на республиканский уровень, если бы одной из жертв не стала жительница Минска, которая приехала к бабушке в Якимовку.

Елена Ногтева. Семнадцать лет. После первой же дискотеки в сельском клубе она не вернулась домой. На следующее утро, когда бабушка Елены обошла всех соседей и поняла, что внучка не ночевала у подруг, она направилась на почту и позвонила в Минск сыну. Отец Лены понял, в чем дело, потому что в те нечастые визиты к матери в Якимовку слышал среди местных, что есть банда насильников.

Ни количество участников, ни по какому принципу они выбирают жертв никто не знал. Но местные были уверены, что есть банда. Не надеясь на местечковые органы внутренних дел, отец Лены сообщил о случившемся в столичную милицию. Но и здесь он был неприятно удивлен, потому что заявление о пропаже летом в деревне семнадцатилетней девушки сначала принимать отказались. Мол, лето, жара, гуляет где-нибудь. Пришлось подождать еще пару суток, и только тогда столичные милиционеры взялись за дело. Естественно, что они сделали запрос в Якимовский отдел и, когда не получили оттуда внятного ответа о том, какие меры хотя бы приняты, отправили в поселок городского типа своих сотрудников. Принимал их старший сержант Остапов. Приятного было мало. Столичные коллеги вели себя дерзко, нагло, по-хозяйски. И Игорь Борисович, а в те годы просто Игорь, запомнил для себя, что не желает никого видеть из посторонних на своей территории.

Дела о пропавших решено было объединить в серию. На тот момент вместе с Еленой Ногтевой насчитывалось уже пять жертв. Количество столичных специалистов в Якимовке увеличилось. Местные милиционеры вместе с командированными начали обход от дома к дому с фотографиями пропавших и опросами. И в первый же день они нашли свидетеля. Этим свидетелем оказалась шестнадцатилетняя Оксана Климова, которая была подружкой Лены, когда та приезжала на лето в деревню. Когда ее впервые после пропажи спрашивала бабушка Лены, девушка то ли от испуга, то ли из-за того, что прикрывала подружку, не рассказала, что Лена села в серый седан с парнями и поехала за СМУ. Теперь был известен цвет машины и примерное направление. Найти машину было делом несложным. Серых седанов в Якимовке оказалось семь. Но девушку это найти не помогло. У всех хозяев машин было алиби.

За СМУ находилось поле рапса, которое сотрудники МВД и принялись прочесывать. Это уже дало свои плоды. Где-то около двух километров от СМУ в глубь поля и была найдена могила Елены. Она была закопана на глубину около метра. Как впоследствии показала экспертиза, закопали ее живой. Позже выяснится: преступники подумали, что она умерла, и решили избавиться от тела. К сожалению, Елена была без сознания.

Такие чудовищные новости мгновенно распространяются по деревне. Оперативная группа увеличивается. Среди местных начинаются волнения, потому что милиция, по мнению сельчан, бездействует. В одну из ночей в отделение милиции прилетает камень. Опасаясь за срыв всех поисков преступников, столичные оперативники просят привлечь областной ОМОН. Возле здания милиции Якимовки начала круглосуточно дежурить четверка сотрудников в балаклавах. Окна теперь в здании милиции не били, но случилось кое-что, что навредило следствию.

Местные были напуганы шокирующими подробностями гибели Елены Ногтевой, и все вечерние мероприятия в поселке сошли на нет. Даже на вечерний киносеанс в 18:00 в клуб никто не ходил. Дискотеку перестали организовывать: никто не приходил из женской части населения. Кто-то опасался сам, кого-то не пускали родители. А без женской части на танцполе мужской делать нечего. Примерно после третьей такой пустой дискотеки клуб начали закрывать сразу после кинопоказа.

Насильники затаились. Ночью добычи для них не было, а они одичали еще не настолько, чтобы нападать днем. Да и машина с четырьмя мужчинами, которая не спеша едет по Якимовке или тихонько катится за девушкой, — это весьма подозрительно и опасно. Тогда эти любители брать девушек силой разделились. Так было гораздо проще перемещаться по местности. План был хорош, но первая же жертва в одиночной охоте стала для насильников роковой.

Девочка четырнадцати лет Кристина Петровская в один солнечный день возвращалась от бабушки из соседней Грабовки в Якимовку. Обычно она ездила по бетонке на велосипеде, но в этот раз отправилась пешком и, дабы срезать, пошла через пролесок. В небольшом леске была дорога, которую до сих пор выбирали местные, когда приходилось идти пешком.

Примерно на полпути в сторону Якимовки Кристине встретился мужчина, который шел навстречу.

— Привет, Толька, — улыбнулась девочка мужчине.

— Привет, — угрюмо кивнул ей Толик.

Они разошлись, но через секунду Кристина почувствовала, как что-то схватило ее за шею и начало душить. Затем она провалилась в темноту. Очнулась девушка поздно ночью в канаве в нескольких метрах от лесной дороги. Кристина не сразу сообразила, где она и что с ней произошло. Ниже пояса одежда была разорвана. Джинсы растрепанными тряпками висели на щиколотках девочки и держались только за счет кроссовок, которые были на ногах. Шея болела. Она долго стояла, пошатываясь в темноте, не понимая, куда идти. Спустя какое-то время Кристина заметила огни Якимовки и направилась туда.

Подходя к своему дому, она была в таком состоянии, что не видела никого и ничего и не заметила уже стоящую возле ее дома милицейскую машину. Войдя в дом, поняла, что на нее смотрела мать вся в слезах, отец с округленными от ужаса глазами и старший брат, который, бросив взгляд на внешний вид сестренки, отвернулся и ушел в соседнюю комнату. Рядом с матерью и отцом сидели трое милиционеров, одним из который и был будущий начальник милиции Игорь.

Он надолго запомнил тот вечер. Совсем юная девочка со светлыми волосами, перепачканными грязью и слипшимися вместе с листьями. Совершенно не понимающие происходящего глаза. Окровавленные и потрескавшиеся губы с кровоподтеками. Грязная кофточка. И совершенно голая ниже пояска. В районе лобка большое бурое пятно. На внутренней стороне бедра обеих ног — кровавые дорожки.

Вызвали скорую. Девушка долго не могла начать говорить. Ее забрали в больницу. То, что Кристина была лишена невинности, уже ни для кого не было секретом. По правде, это было меньшим из зол. Все опасались за женское здоровье. К счастью, внутренние органы не были повреждены. Ничем посторонним ее не насиловали. В больнице Кристине стало лучше, и она в присутствии врача и матери смогла что-то рассказать и описать того, кто напал на нее. Им оказался Анатолий Свиридов.

Как такового СТО в Якимовке не было. Анатолий, или как из-за его небольшого телосложения в его тридцать все звали Толька, держал гараж, в котором ремонтировал за деньги машины. К автомеханику Тольке выехали сразу, и через двадцать минут его заломал ОМОН прямо на рабочем месте. В милицию его привезли прямо в рабочем комбинезоне. Свиридов был напуган, но говорить сразу не стал. Он начал свой рассказ, только когда Игорь показал ему фотографии жертвы и для острастки ударил лицом об стол.

Тогда Толька заговорил. Даже не заговорил, а запел. Он сдал троих оставшихся: студент, автомеханик и два разнорабочих из СМУ. Лидером и идейным вдохновителем был Виктор Косых, студент сельхозакадемии в городе Горки, который каждые выходные приезжал домой. Он и совершал убийства после изнасилований. Но в случае Елены Ногтевой душегубство напросился совершить Толька.

Виктор был против. В пользу Тольки сыграло то, что тот самый серый седан, который искала милиция, в тот вечер предоставил именно он. Толька взял клиентский автомобиль, который был у него в гараже на ремонте. Поэтому и получилось, что у всех владельцев серых седанов было алиби. Толька из всех четверых был самым маленьким по габаритам насильником, но низкий уровень физической силы он компенсировал особой ненавистью к женскому полу. Именно поэтому в доступе к телу Толька всегда был последним в очереди, а во время изнасилования он оплёвывал жертву, грязно ругался и несколько раз даже мочился на девушек.

В случае Елены Ногтевой было то же самое. Но в этот раз ему доверили убить ее. Тольке просто не хватило сил удушить девушку. Как Свиридов неприятно выяснил для себя уже на следствии, не так это и просто — душить людей голыми руками.

Вот и в случае Кристины Петровской после нападения сзади он был уверен, что задушил и эту. Как оказалось, последних двух он не убил сам. Кристину он скинул в канаву как труп. А в те слухи, что ходили по деревне, будто бы Лену Ногтеву закопали живьем, он не верил, потому что был уверен в силе своих «мозолистых лапищ».

Когда собрали всех четверых, Игорь мысленно поблагодарил минских коллег за ОМОН, потому что к отделению милиции начали подходить его односельчане. И они были крайне недовольны тем, что «эти ублюдки» еще живы.

В ходе следствия задержанные показали, в каких местах леса закапывали жертв. Суд проходил в областном центре. Всех четверых приговорили к смертной казни и в течение следующих нескольких лет расстреляли в Пищаловском замке в Минске. Последним расстреляли Виктора Косых.

Дело было резонансным. Его даже показывали по республиканскому телевидению в передаче «Зона Х». В сюжете, посвященном якимовской банде насильников, в течение нескольких секунд показывали молодого Игоря Борисовича. Он сопровождал насильников в автозак.

Игорь Борисович, майор и начальник якимовской милиции, еще несколько минут смотрел на закрытую дверь, куда вышли его парни. Он все понимал. Отвернувшись от двери, майор полез в ящик стола и достал оттуда бутылку молдавского коньяка, разлитого в Минске. В бутылке было около двухсот грамм. Он выплеснул из кружки остатки утреннего чая вместе с заваркой прямо на пол, вылил половину содержимого бутылки в кружку, залпом выпил, сморщился, занюхал кулаком. От крепости алкоголя выступили слезы.

Он начал рассматривать кружку. Белая, керамическая, внутри, как возрастные кольца на спиле дерева, видны круги от чая, которые уже не отмывались, на внешней стороне — надпись «Лучший в мире папа!». Борисович крепко зажмурился, затем вылил остатки из бутылки и сразу же выпил.

Саша Большой и Коля шли в сторону дома Ирины Геннадьевны. Саша понимал, что даже если они буду искать всей милицией Якимовки вместе с майором, то ничего и никого не найдут. Нет оборудования, нет понимания, кого искать, нет профильных специалистов… Банально, нет опыта. В основном молодежь. Единственный из всех одиннадцати человек в погонах, включая майора, кто хоть как-то ловил преступников, был сам Борисович. Сам Саша не так давно в милиции, пару лет всего: после армии не захотел возвращаться в родной Рог, который в одиннадцати километрах от Якимовки.

Здесь хоть какая-то движуха. Юлю встретил. Жить начали вместе после второго секса в ее машине. И дочь Аня, которой тогда было пятнадцать, нормально приняла, что Саша начал жить с ними. Девочка воспринимала его скорее как старшего брата, нежели отчима или сожителя матери. Саша на другом и не настаивал.

Да и Николай, считай, такой же! Полгода почти как с дембеля. В колхоз не хотелось. А походить днем с папкой под мышкой и поспрашивать бабулей, все ли у них хорошо, и для профилактики пригрозить местным алкашам ЛТП[1] — милое дело. Деньги те же, если не больше, чем в колхозе, и за вредность в сорок семь лет на пенсию. Коля, не собирался оставаться после пенсии в органах. Он планировал накопить деньги, оформить ИП и открыть в Якимовке ларек с рыболовными снастями.

Какое-то время участковые шли молча. На улице было сыро, и песок прилипал второй подошвой к обуви.

Подходя к участку Ирины Геннадьевны, милиционеры услышали мужские крики. Зайдя во двор, они увидели, как на пороге открытого гаража по телефону с кем-то ругается сват Ирины Геннадьевны.

— … я сказал, что я останусь в Белоруссии столько, сколько надо! Это мое судоходство, ты слышишь?! Мое, сука!

Анатолий заметил сотрудников МВД, виновато улыбнулся, свободной рукой прикрыл микрофон в телефоне, кивнул в сторону дома и полушепотом сказал:

— Кариша спит. Ира и Лена в доме. Тихонько проходите.

Саша и Николай направились в дом. Зайдя в сенцы, они услышали новую порцию криков Анатолия.

В самом доме было достаточно тихо. Ребенок спал в дальней комнате в детской кровати. Сватьи сидели на диване и о чем-то вполголоса беседовали. Женщины не были похожи на тех, кто нашел разрытые могилы своих детей. Да, они обе выглядели уставшими, у обеих были темные мешки под глазами, но не было похоже, что женщины сильно переживают.

— Вот и полиция, — вполголоса произнесла Елена.

— Вообще-то, у нас м… — начал было поправлять Коля, но Саша дернул его за рукав.

— Садитесь, — так же вполголоса сказала Ира и, встав с дивана и подняв за руку сватью, уступила место сотрудникам милиции. Парни невольно сели, женщины заняли табуретки у кухонного стола.

— Тетя Ира… — начал Саша, стараясь говорить тихо, но не мог подобрать нужные слова. Тяжело находить слова для смерти детей близкого человека, а что сказать человеку, у которого похитили тело ее дочери?

— Саша, все нормально… — Ирина Геннадьевна говорила спокойно, — мы со сватьей уже корвалол приняли, говори как есть.

— Мы найдем их…

— Я знаю, — Ирина Геннадьевна кивала, — найдете.

— Мы тем более настоящую полицию вызвали, ой… у вас же еще милиция, — вмешалась Елена и после сказанного прикрыла рот ладонью.

— Что значит настоящую, а мы… — встрял Коля, но его перебила Ирина Геннадьевна.

— Тихо, Карину разбудишь! — прошипела Ирина. — Толя, — она кивнула в окно, в сторону улицы, — как вернулись с кладбища, набрал 102. Он думал, вам наберет, хотя я ему сказала, что тебе уже позвонила, ну и рассказал, что так и так, с кладбища пропали наши дети. Те начали спрашивать, откуда именно, адрес. Ну и выяснилось, что по 102 он попал в Ядринск. Обещали сегодня опергруппу, но вот что-то все нет.

Женщина посмотрела на время в телефоне: 14:32.

Саша мысленно выругался. Если по звонку в 102 попали в райцентр, а не к ним, это значит, что дежурный не успел поднять трубку и по времени звонок был переадресован дальше, в райцентр. А дежурный не поднял трубку, скорее всего, потому, что стоял под дверью кабинета майора и слушал, как Борисович орет на них. Косвенно получается, что снова виноват сам Саша, потому что если бы Борисович не орал, дежурный бы не подслушивал и звонок бы не пропустил. Хорошо, что хоть в районном отделении подняли.

В комнате повисла тишина. Было слышно, как Анатолий снаружи по-прежнему орет в телефон. Саша встал с дивана.

— Тетя Ира, — по-добрососедски сказал Большой, — пойдемте в сени.

Они встали и вышли вдвоем. В сенях Саша подошел как можно ближе к женщине и заговорил еще тише:

— Тетя Ира, я не прошу сейчас ответить, но вы подумайте и наберите мне или напишите. Может, кто-то вам угрожал? Или кто-то на вас держит зло и таким образом решил отомстить?

Женщина задумалась.

— Саша, да кому я что сделала такого плохого, чтобы так над Оленькой издеваться?

— Ну вы же в СМУ главный бухгалтер. Может, кого-то обсчитали?

— Чего? — тетя Ира сделала удивленное лицо.

— Ну, может, не нарочно… или кто-то думает, что обсчитали…

— А Лена кого обидела в Калининграде, что ее сына здесь выкопали?

— Ну… Тетя Ира, я же говорю, подумайте. Может, вспомнится кто? Или, может, у Оли конфликты были какие? В общем, подумайте, тетя Ира.

Саша неуклюже погладил тетю Иру выше локтя, желая проявить сочувствие, затем приоткрыл дверь в комнату, кивком позвал Колю на выход.

— А какого хрена мы этим занимаемся? — раздраженно спросил Коля. Участковые шли в сторону кладбища. Дождь снова начинал накрапывать.

— А кто?

— Патрульные.

— Да брось ты, — ответил Саша.

Несмотря на свежесть на улице, под кителем он потел.

— Ну хорошо, это твой участок. Какого хрена я этим занимаюсь?

От этих слов Саша остановился, потому что не понимал, шутил коллега или нет. Саша был всего на два года старше Николая. Оба отслужили в армии, но порой они не понимали друг друга. Не всегда удавалось уловить, где сарказм, а где токсичность.

— Ладно, пошли, — махнул рукой Коля в сторону кладбища.

С минуту они шли в тишине.

— Оля, конечно, та еще шкура была.

— Чего?

От неожиданности Саша остановился.

— Ну да. Я же с ней в одном классе учился.

— А почему я тебя не помню? — спросил Саша.

— Ну так потому что старшаки малых не замечают, а смотрят только на старших.

— Олю-то я помню!

— Ну так я ж тебе и говорю. Потому что шкура была. Все ее помнят.

— Так, а почему шкура? — Саша чувствовал обиду и своеобразную ревность к словам Коли, ведь Оля всегда была ему симпатична.

— Ну блин, Саня… Потому что тягали все, кому не лень.

— Да знаешь ты…

— Саня, ты чего? Ты еще скажи, что не тягал ее?

— Ой, ты тягал, можно подумать!

Коля засмеялся.

— Саня, да ты покраснел! Ты что? Втюрился в нее?

— Да мне жарко просто.

Большому было стыдно, и, дабы придать подтверждения своим словам, он расстегнул пару верхних пуговиц на кителе.

— Ну, я тягал по школе. И перед армией пару раз. Да она у меня на проводах была.

Саша молчал.

— Саня, ты же сам с Рога, да? Ты после школы сразу домой ехал?

— Да. Председатель тогда выбил автобус, который школьников с Якимовки по соседним деревням развозил. И я обычно после школы домой, потому что одиннадцать километров пешком неохота было идти.

— Еще бы, с таким-то пузом!

— Малой, я тебе всеку! — огрызнулся Саша Большой.

— Да ты догони сначала!

Коля встал в боевую стойку и начал отпрыгивать назад на манер боксеров на ринге.

— Ладно, Большой, не обижайся, — Коля подпрыгнул к Саше и хлопнул его по плечу.

По кладбищу они шли молча. Стоя у разрытых могил, сделали несколько снимков на мобильные телефоны. Если и были какие-то следы тех, кто совершил это кощунство, то дождь, который сегодня то прекращался, то начинался с новой силой, сделал свое дело и все размыл. В пустых гробах стояла вода. Парни молчали. Не так часто приходится стоять у разрытых могил, но еще реже приходится стоять у могил, которые разрыли заново.

Саша чувствовал какую-то неправильность всего происходящего. Это нарушало все законы человечности. Это как будто река вспять повернула. Кому и зачем понадобились тела недавно погибших? Саша невольно вспомнил произведения Гоголя. Там тоже творилась какая-то чертовщина.

— А что, если их убили?

— О чем ты?

Саша не сразу понял, о чем говорит коллега.

— Если это не несчастный случай, как ты написал в протоколе? Что, если их убили, чтобы потом тела на органы пустить?

— Ты дохрена ютуба своего смотришь.

— Зря ты так. Я считаю, после сегодняшнего нам всем отделом надо садиться и смотреть тру-крайм.

— Чего?

— Документалки про маньяков и психопатов. Ты думаешь, нормальный человек способен на такое? — Коля показал рукой на могилы.

— Ну… Подожди. Ты же сам сказал, что на органы пустили. Где здесь маньячизм? Это холодный расчет.

Коля задумался. Задумался и Саша, но его размышления прервал зазвонивший телефон. Саша посмотрел на экран: «Борисович». Большой вполголоса выругался.

— Да, Борисович.

Коля, стоя рядом, слышал, как из динамика орет начальник милиции. Можно было разобрать маты. Саша делал вид, что все в порядке и продолжал говорить как можно спокойнее:

— На кладбище… ну да, осмотр места преступления.

Между тем Коля слышал четко голосом майора слова «суки» и «твари».

— Коллеги из Ядринска? — попытался удивиться Саша. — Хорошо, Борисович, сейчас вернемся в отделение.

 Лечебно-трудовой профилакторий

Старые кони не портят борозды

Когда Саша и Коля подходили к отделению, дождь усилился. Участковые ускорили шаг и, отвлекшись на осадки, не заметили, что на стоянке у отделения на одну машину больше.

Когда милиционеры проходили мимо дежурного, тот не окрикнул их, как это всегда бывает, словами «ей, братки, как дела?» или еще как-нибудь. Вместо этого он что-то писал на чистом листе А4.

Перед кабинетом Борисовича сотрудники заправились, привели форму в порядок, насколько это было возможно. Саша даже достал из брюк карманную расческу, причесал мокрые по краям волосы. Коля постучал в кабинет. Раздалось приглушенное «Да!». Участковые вошли.

За Т-образным столом во главе сидел сам Борисович, по левую руку от него сидели трое. Саше почему-то вспомнились русские народные сказки: старший сын, средний и младший. За столом сидел парень, не старше тридцати, со стрижкой андеркат. Кое-где в этих зачёсанных волосах блестела седина. Он был в черной кожаной куртке поверх тёмно-коричневой рубашки. Посередине сидел мужик лет пятидесяти. При виде участковых он единственный улыбнулся. Саше показалось, что у него не четыре клыка, как у всех людей, а восемь или двенадцать. Его улыбка и серо-голубые глаза казались хищными. Саша оробел. На голове этого «Серого», как прозвал его для себя участковый, седым был каждый третий волос. И ближе всех к входу сидел абсолютной седой дед. У него была какая-то козлиная бородка и шевелюра, как у французского актера Пьера Ришара.

«Седой и еще седее!» — мысленно посмеялся Коля.

Участковые при виде гостей из Ядринская встали по стойке смирно, приложили правые ладони к вискам. Саша начал:

— Товарищ майор, разрешите…

— Вольно, — буркнул майор, — садитесь.

Борисович показал рукой на стулья, что стояли напротив специалистов из райцентра.

— Ах ты, старый хрен, Борисович! — с усмешкой проговорил Серый. — Казарменное положение у тебя тут, я смотрю! От, курвец!

Борисович с размаху ляпнул по столу:

— Сергей Владимирович, я не позволю со мной разговаривать в таком тоне! Вам ясно, товарищ майор?!

Сергей Владимирович беззвучно засмеялся.

— Борисович, — заговорил самый молодой, который и сидел ближе всех к начальнику якимовской милиции, — а не от тебя ли такое амбре?

Он картинно посмотрел на часы и добавил:

— Время всего лишь 16:10.

Такое время уже было поздним для работы Игоря Борисовича. Дело в том, что он не проводил даже вечернюю планерку, которую проводят в РОВД и УВД. Во-первых, не такой большой штат сотрудников. Во-вторых, все новости и участковые, и те, кто иногда приходил к майору в кабинет, рассказывали с утра. В-третьих, обычно после 13:00 Борисович заканчивал рабочий день. Он или отправлялся на стройку дома младшей дочери (проверял работяг-забулдыг, чтобы они еще не напились до нерабочей степени), или шел на рыбалку или домой, где смотрел что-нибудь познавательное про российское секретное супероружие или про закопанные города. Поэтому в 16:10 уже была для него продленка.

— А я, товарищ старший лейтенант, у себя в кабинете перед младшими по званию отчитываться не собираюсь, — ответил начальник и демонстративно глотнул из кружки.

— Знакомьтесь, — шумно выдохнул Борисович, поставив с лязгом кружку на стол, и указал на парня, который задал вопрос. Саша почувствовал виноградно-дубовый аромат от майора. — Следователь, старший лейтенант Блохин Олег. Все, что есть по делу… Что ты так на меня смотришь, Саша? Что, ничего нет? — майор гримасничал, его маслянистые от алкоголя глаза блестели. — Ай-яй-яй.

Затем майор заговорил серьезно:

— Все, что есть, — Олегу. Он со стороны следственного комитета теперь ведет это дело.

Майор указал на Серого:

— Старший оперуполномоченный, майор Живнеревич Сергей Владимирович.

Саша удивился, как он угадал с прозвищем для опера: Сергей — Серый. Со своим оскалом он напоминал именно серого волка.

После того как майор его представил, Сергей Владимирович резко встал и так же резко поклонился.

— Красных Венедикт Егорович… — майор отпил из кружки, — старший специалист криминалистики и судебной экспертизы. Веня, кто ты? Майор?

Дед кивнул.

— Майор, он же внештатный консультант академии МВД…

Дед смущенно улыбнулся и махнул рукой в знак того, чтобы начальник прекратил.

— С Сергеем и Венедиктом Егоровичем мы вместе поймали банду насильников в 2003-м…

Сергей засмеялся и перебил начальника:

— Поймал он… Ой, все, Борисович, маўчу!

Опер провел рукой себе по губам, как будто застегивает молнию, затем выбросил невидимую собачку в сторону. Борисович посмотрел на него недовольно и снова шумно выдохнул.

— Короче, — снова заговорил начальник, — поскольку коллеги наши уже приехали и, оказывается, в Ядринске у них нет важных дел, они будут нам помогать. Пока вы шараеб… пока выполняли опрос свидетелей и осмотр места преступления, — было видно, что Борисовичу говорить становилось все труднее и труднее, — я все рассказал коллегам. И всех предупрежу, чтобы всячески оказывали помощь группе из Ядринска. А ты, Саша, с ними не расстаешься, делаешь все, как они говорят. Ясно?

Саша кивнул.

— Серега, ты главный? — майор посмотрел на опера.

— Я? — опер картинно начал озираться. — Я уборщик.

Майор недовольно фыркнул.

— Делаешь, Саша, все, что этот… уеб… ой, уборщик, говорит.

Саша снова кивнул.

— Коля, пока Саша помогает следственной группе, его участок на тебе.

Коля сделал максимально недовольную мину, но кивнул в знак согласия. Внутри себя он ликовал, что не придется приниматься участие в оперативно-следственных мероприятиях. Он снова вернется к привычным обязанностям: утренняя планерка, перебирание бумажек, тру-крайм на ютубе, прошелся по деревне с папкой подмышкой — и окончание рабочего дня после 15:00.

Тем времен начальник милиции продолжал:

— Серега, вы квартируетесь здесь?

— Да тут сорок км, а у нас бричка своя. Покатаемся, — за опера ответил следователь Блохин.

— У Олежи жена молодая, боится, что угонят, — с усмешкой проговорил Живнеревич.

— Ну так ты же со мной в группе, чего мне бояться? — повернувшись к оперу, сказал Олег. Оба засмеялись, глядя друг на друга.

— Ну вот и славно. Завтра к 8:00 всех жду на планерке.

— Не хотите вы работать, товарищ майор… ой…, — снова жестом будто застегивает себе рот. — Нам бы сегодня на место преступления, конечно, надо попасть, пока не стемнело.

— Не возражаю.

Начальнику было тяжело. Он был красным. На фоне его красной кожи на носу проступали вены, которые казались еще краснее.

Все начали вставать. Участковые и ядринские специалисты попрощались с начальником милиции за руку. Когда посетители покинули кабинет, начальник долил себе в кружку из другой бутылки. Выпил. Через минуту в дверь постучали. Вошел дежурный с исписанным листом бумаги.

— А-а-а, Баранов, заходи!

— Товарищ майор, вот объяснительная.

Майор взял объяснительную, нацепил очки, которые достал из кармана рубашки, и начал читать:

— Та-а-к. «Я пропустил звонок, так как у меня схватило живот и я побежал в туалет», — майор посмотрел на дежурного поверх очков. — Да что ты за чмо, Баранов? Третий раз какую-то пердуху пишешь! Иди перепиши нормально! Напиши, что продолбал звонок из-за разгильдяйства своего! Напиши, что с бабой по телефону трындел.

— У меня нет бабы, товарищ майор.

Майор смял бумагу и бросил ей в дежурного.

— Перепиши!

Баранов подобрал бумагу и спешно вышел из кабинета.

Четверо сотрудников МВД стояли у разрытых могил. Дождь прекратился окончательно. Тучи разошлись почти полностью, и сейчас товарищи по цеху могли видеть осеннее солнце, которое шло на заход.

— А кинологов почему не позвали сразу? — скрипуче проговорил Венедикт Егорович.

Сергей усмехнулся.

— Ну е-мое, Егорыч! — говорил Сергей с улыбкой. — Какие кинологи? Тут их чалавек мо дзесяць міліцейскіх, так, Сашка?

Саша не до конца понимал, почему старший оперуполномоченный вкидывает слова на белорусском языке. Это какой-то стеб местных? Этим он хочет показать, что он из города, а местные сотрудники — колхозники?

— Одиннадцать, — нехотя проговорил Саша.

— И ни одной собаки, кроме Борисовича! — сказал Сергей и сам рассмеялся.

На шутку отреагировал только Олег легкой улыбкой.

Какое-то время все стояли в молчании. Было слышно, как шумит оставшаяся листва на кладбищенских акациях.

— Все ясно. Хрен кого мы найдем, — проговорил Олег, фотографируя кладбище.

— Дело закрыто, товарищ старший лейтенант? — тут же с неизменной улыбкой отреагировал опер.

— Сергей Владимирович, вам только бы не работать.

— Оле-жа!

Сергей произнес его имя немного странно: часть имени «Оле» он произнес спокойно, но слог «жа» на тон громче.

— Я хочу работать, хочу на мороженое заработать!

— Саша, да? — повернулся к участковому Олег.

Саша кивнул.

— Уже шестой час. По горячим следам, да и вообще по каким-либо следам, мы уже никого не найдем. Если бы вы сразу нам позвонили, приехали бы наши кинологи и, возможно, что-нибудь и нашли бы. А поскольку ваш… шеф боится за свою сраку на пенсии, имеем то, что дожди сегодня все смыли. Гробы уедут сегодня. Я позвоню нашим, чтобы забрали, может, Егорович что-нибудь и найдет, но это уже на месте у нас. Если понадобится, поедут в область. Мы, конечно, вашего алкаша сдавать не будем. Пусть сидит старый хрен. Но если по делу надо будет привлекать коллег из областного УВД, не обессудьте.

Саша кивнул. Он чувствовал вину перед коллегами из Ядринска.

— Как-то зябко под вечер стало, да? — Олег поправил свою кожанку.

— Да сыро просто, — сказал Сергей, на удивление, без улыбки.

— Слушай, Саша. Есть еще пара вопросов по делу. Ты же местный, да?

— Уже да.

— Не в службу… угости коллег чаем домашним, а то я в отделение ваше не хочу возвращаться, там этот ваш… перегаром так надышал.

— Пойдемте, — сказал Саша и направился к выходу с кладбища.

Его гражданская жена, а если говорить точнее, сожительница, не ожидала под вечер столько гостей. Чай, варенье и кое-какие сладости она подала к столу. Но по ее недовольному лицу Саша понял, что приготовила и еще кое-что на вечер. Поэтому он даже не стал представлять ее коллегам.

Александр передал сослуживцам все, что у него было: протокол места, где нашел умерших, копии заключений о смерти, рассказал об Ольге и ее покойном муже. Следователь делал записи в своем блокноте, больше всего его, конечно, удивило, что парень из Калининграда женился на местной девушке, но, как говорится, «любовь зла — полюбишь и…»

В том, что это самоубийство, никто из ядринских специалистов не сомневался. А то, что так безалаберно суицид просмотрели именно патологоанатомы Ядринска, расстроило коллег. Саша, побоявшись, не стал говорить, что это по его вине.

Ядринские были у него до половины восьмого вечера и ушли, только когда позвонили Олегу сотрудники, которые забирали открытые гробы. Тогда опер, следователь и эксперт откланялись, ушли. Саша хотел провести их до отделения, где они оставили машину, но те тактично отказались.

Ближе к ночи Юля закатила скандал:

— Какого черта ты сюда водишь абы кого?! В мой дом!

— Котенок, ну это же не абы кто, это милиционеры.

— Почему я должна перед чужими людьми прислуживать?

— Котенок, но это же…

— Сегодня спишь в зале!

Саша не стал спорить. Он спал в зале по несколько ночей в месяц. Скандалы не то чтобы были нормой, но и чем-то редким тоже не были. Дочь Юлии Аня уже даже перестала выходить из своей комнаты, чтобы как-то примирить мать с ее сожителем.

Саша не спал. Время приближалось к полуночи. День был длинным, и он чувствовал себя уставшим. Да и завтрашний день ничего легкого не сулил: коллеги из Ядринска приедут уже с утра и на этот раз будут с ним полный рабочий день.

Саше хотелось выпить. Ему хотелось той холодненькой водочки, что лежала у них всегда про запас в морозилке. Он так и видел, как достает покрытую инеем бутылку, берет из холодильника кусок черного хлеба, мажет его свиным шпиком. Кладет этот бутерброд на тарелочку, а рядом кладет солененький огурчик. Затем наливает водку в рюмку. Водка настолько холодная, что не льется, а тянется из дозатора. И вот он наполняет полную рюмку до краев, залпом выпивает ее, занюхивает огурчиком, чувствуя, как тепло растекается внутри. Затем кусает огурчик. Тот брызжет соком. Потом он быстренько наливает себе вторую рюмку, так же быстро выпивает, зажевывая остатком огурчика и бутербродом со шпиком.

От этих мыслей Саша уже даже поднялся с постели, но затем остановился, потому что был риск разбудить Юлю по дороге в кухню. А это уже с утра новый скандал «Ты такой же алкаш, как и друзья твои!»

Все стало весьма необычным в один день. Да, пара кончает с собой — это необычно, это ужасно. Но и до них были самоубийцы в Якимовке, будут и после. А вот такое святотатство и вандализм — ни в какие ворота.

«Надо будет на могилу к деду сходить», — подумал Саша.

Участковый все-таки решился встать с постели, но пошел не в кухню, а в сторону выхода. В сенцах накинул телогрейку, надел резиновые сапоги, которые всегда стояли здесь. Вышел на крыльцо, закурил. Он смотрел на небо. Ночью небо было чистым, много звезд, виден Млечный путь.

Парню стало грустно. Вот так, без причины, глядя в ночное небо, он ощутил грусть, стало жалко себя. Насколько же ты не защищен от этого мира, от этой вселенной! Сегодня ты отец маленькой дочери, муж красивой жены. А через девять дней над тобой глумятся. Не над тобой, конечно, над твоим телом. Душа-то у бога… хотя если ты самоубийца, то в чистилище. Но тебя отпели, значит, у бога?

Саша почувствовал, как сигаретный уголек обжег его пальцы. Он вполголоса выругался и выкинул окурок в сторону.

Уже вернувшись в постель, участковый задумался: «Оля была такая шалава на самом деле, как про нее говорил Коля?»

И на мыслях о девушке, которая была ему симпатична, он уснул.

На планерке у Борисовича было тесно. В кабинете, помимо ядринских специалистов, были все люди в милицейских погонах, что носили в Якимовке. Даже водитель Иванович и дежурный Баранов.

Сам Борисович явно чувствовал себя неважно: был весь бордовый, много пил растворенный в минералке аспирин, обильно потел. Похоже, что вчера по приходе домой товарищ майор добавил.

— …поэтому всем оказывать максимально возможную помощь оперативно-следственной группе из Ядринска, — продолжал начальник милиции весьма серьезно. Затем его тон смягчился: — Мы найдем этих выродков. С Сергеем Владимировичем я лично работал двадцать лет назад, когда мы поймали банду насильников. Так что поднатужимся и снова вернемся к своим алкашам и бабкам, у которых пропадают куры да яйца.

Кое-кто из присутствующих даже засмеялся. Саша посмотрел на Сергея. Тот сидел за столом, на этот раз в сером пиджаке, под которым виднелся зеленый вязаный свитер. Серый, как мысленно называ