Александр Лучанинов

История Палача

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Александр Лучанинов, 2018

Судьба юного паренька, живущего в изолированной тихой деревне, готовит ему множество тяжелых испытаний. Болезнь, увечья, погони и магия, осады замков, подземные комнаты, наполненные тайнами прошлого. А причиной всему этому безумию послужила странная девица, которую он выловил из местной реки.

16+

ISBN 978-5-4493-4705-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. История Палача
2. Убийца в реке Рубица
3. Нелегкая работа
4. Привет, старик
5. Горе меняет людей
6. Вода показывает путь
7. Грибы и вино
8. И горы падут
9. Воссоединение семьи
10. Дело практики
11. Трава-отрава
12. Правильная чашка
13. Неостановимая сила и нерушимый камень
14. Величайший из храмов
15. И жили они…

Убийца в реке Рубица

Бака разбудил мамин кашель. Такое случалось почти каждое утро. Гулкие «КХМ-КХМ» продолжали преследовать его изо дня в день, эхом совести раздаваясь в голове. Нельзя сказать, что он не пытался, нет, он сделал все что было в его силах, даже больше, но совесть невозможно уговорить или задобрить. Если она продолжает колоть тебя, значит ты того точно заслуживаешь.

Бак потер потными ладонями глаза и сел на кровати. Солнце еще не взошло, но на улице уже было достаточно светло, чтобы не зажигать свечу. Через окно было видно, как петух нехотя взбирается на забор и нахохливается. Бак зажмурился, пережидая пока, рвущий утреннюю тишину, петушиный вопль не стихнет, затем опустил босые ноги на холодный пол и поджал пальцы.

Первый приступ мокрого, липкого словно мед кашля приключился с Алой прошлой осенью, в сарае. Она собиралась покормить птицу и согнулась, чтобы дотянуться до мешка с зерном, лежавшего в дальнем углу, возле дров, как вдруг с ее горлом что-то случилось. В один миг его стенки будто склеились вместе и воздух перестал свободно проходить. Грудь тут-же сдавило кольцом боли, в глазах потемнело, а голову окатило волной паники. Схватившись руками за горло, она беспомощно сползла вдоль стены на дрова и закашлялась так громко, что Баку и его отцу, работавшим в поле, показалось, будто она была прямо у них за спинами.

Первый приступ — самый пугающий. Ты не знаешь, как быть, что делать. Просто мечешься из стороны в сторону, паникуя и постоянно повторяя: «Что с тобой? Что с тобой?», а человек, тем временем, постепенно синеет. Но чем дольше длиться болезнь, тем привычнее становятся ее симптомы. Они вклиниваются в обычный распорядок дня, немного смещая уже устоявшиеся нормы и вот, ты сам того не замечая, перестаешь обращать на них внимание, а иногда даже раздражаешься, в очередной раз отвлекаясь от своих дел на опостылевшее «КХМ-КХМ». Жестоко ли это по отношению к больному? Ну уж явно не к лучшему.

Бак прошлепал вдоль стены к старинному резному шкафу, который когда-то очень давно смастерил его прадед, и, отворив дверцу, достал с нижней полки непонятный предмет. Его поверхность была черной и отполированной так идеально, что на первый взгляд казалось, будто это какое-то удивительное стекло, но это было вовсе не оно. Бак знал, что ни один, даже самый искусный стеклодув на западном берегу не смог бы сотворить подобное чудо.

Жители долины Двух Хребтов всегда славились своим исключительным здоровьем. Даже в самые холодные зимы сложно было найти хотя бы одного больного, не говоря уже об эпидемиях, которые частенько бушевали в больших городах. А потому, известия о кашляющей жене фермера Рака быстро разнеслись по долине. Все, кому была не безразлична жизнь общины, или же кому нечем было заняться, по старому обычаю поддержали больную, отправившись в горы, на поиски лечебных трав и кореньев. Бак, естественно, отправился с ними.

Сказать, что тот год был неурожайным — не сказать ничего. Горы в очередной раз показали свою жадность, приютив на голых уступах лишь мох и лишайники, совершенно бесполезные для врачевания.

Шли дни, Ала продолжала кашлять, ее приступы с каждым разом становились все дольше и интенсивнее. Осень закончилась, на ее смену пришла зима, принеся с собой сильные ветра и непогоду. Один за другим, жители долины отказывались от походов в горы, оставались дома, не желая рисковать жизнью ради призрачной надежды на исцеление, но только не Бак. Не важно, бушует ли за окном штормовой ветер, метет ли метель, упертый сын Рака каждое утро просыпался под уже раздражавшее его «КХМ-КХМ», завтракал, одевался потеплее и уходил из дома на поиски спасительных трав.

Бак посмотрел на свое искаженное отражение, дрожавшее на поверхности черного, гладкого, словно тихое ночное озеро, металла и нахмурился. Его лицо износилось за зиму. Щеки и глаза впали, кожа на скулах и носу от ветров и морозов потемнела, а на губе после неудачного падения остался короткий шрам, словно от драки в пивной. В их деревне с зеркалами туго, далеко не каждый фермер может себе позволить подобную роскошь, уж точно не они с отцом, а потому, такие разительные перемены задели в душе Бака тонкую струну ностальгии.

Как только сошел снег, Ала умерла. В обед она встала с кровати, что для нее было настоящим подвигом, ведь последний месяц она только и делала, что лежала, нехотя ела и кашляла. Увидев бредущую по коридору маму, Бак слегка вздрогнул, то ли от неожиданности, то ли от яркой вспышки, которой загорелась в его сердце надежда. Он тут же попытался обнять ее, решив, что маме, наконец, стало лучше, но она оттолкнула его. Толчок был резким, грубым, как толкают незнакомца в давке на рыночной площади.

Ала отвергла сына и побрела на улицу. Хоть глаза ее и были широко открыты, казалось будто она все еще спит, будто видит яркий сон про дальние страны и в этом сне путешествует по ним. Выйдя на крыльцо, она ступила босыми ногами прямо в весеннюю грязь, запрокинула голову к небу и с ужасным хрипом втянула воздух, но ее последний вдох быстро сошел на нет. Она упала на землю и больше никогда не поднималась.

Баку временами снились ее зеленые глаза, бездумно смотрящие в никуда, пока ночная рубашка постепенно погружается в грязь. Это были одни из тех кошмаров, в которых ему ничего не угрожало, но он все равно боялся, боялся, что эти глаза, вдруг, взглянут на него и заберут с собой, в мир мертвых, в бесконечную тьму и холод, ведь он не смог найти лекарство, подвел семью и теперь обречен нести на себе эту ношу до самой смерти.

В то утро, когда Ала умерла, семья фермера Рака неофициально распалась. Отец с сыном продолжали жить в одном доме, есть за одним столом и работать в одном поле, но были друг-другу словно чужие. Каждый из них винил себя в произошедшем. Им обоим думалось одно и то же, им казалось, что они сделали недостаточно, но справлялись они с этой мыслью по-разному.

Днями Рак хранил молчание и со стороны казался несломленным кремнем. Он продолжал жить, будто по инерции занимаясь фермерской рутиной, но по ночам, оставаясь в одиночестве, в кровати, которая все еще пахла супругой, он плакал.

Бак же пошел по более рациональному пути. В те дни, когда на поле было нечем заняться, он снова отправлялся в горы. Бак хотел, наконец, найти нужные растения, сделать запас на будущее. Ведь если заболела мать, то не долог тот час, когда он снова услышит «КХМ-КХМ» из спальни за стеной, вот только кашлять будет отец.

Именно тогда это и произошло, во время одной из травяных вылазок (так он про себя называл свои походы). Взбираясь по склону Южного хребта, Бак неудачно поставил ногу, камень под ней обрушился вместе с землей, и он сорвался вниз. Падение показалось ему вечностью и это понятно, ведь пролетел он не меньше двадцати локтей. Сделав в воздухе полный оборот, он успел только разглядеть угловатую скалу, выпиравшую из земли, а затем что-то громко хрустнуло и мир вокруг схлопнулся.

Придя в себя, Бак обнаружил, что лежит на кровати. Она была мягкой, и будто сама подстраивалась под его, болевшую от удара, спину. Над головой, в ровном и белом, словно свежевыпавший снег, потолке зияла дыра, а сквозь дыру светило солнце.

Бак встал и осмотрелся. Необычное помещение, в которое его угораздило провалиться, в общих чертах напоминало ему его собственный дом. Дверь, стены, кровать с тумбочкой, какой-то шкаф. Но даже полумрак, скрывавший подробности, не мог сгладить ощущение чужеродности и неимоверной древности, наполнявшей то место. Это чувство пугало Бака, и в то же время манило его. Тайна, прятавшаяся в пыли, переливавшейся маленькими белыми точками в солнечном луче, будто шептала ему на ухо: «Останься. Раскрой меня. Здесь есть ответ на все твои вопросы.»

Бак не прошел испытание воли. Он испугался и, выбравшись через дыру в потолке, которую пробил своей спиной, убежал, прихватив с собой на память маленькую вещицу, лежавшую на тумбочке у изголовья кровати.

Временами он мысленно возвращался в то загадочное место. Он воображал, как открывает неоткрытую в первый раз дверь и вместе с этим познает тайны мироздания, скрывающиеся за ней. Но это были всего лишь фантазии, мечты о подвиге, который не давал ему совершить страх.

Сегодня страх отступил.

Стоя на холодном полу своей спальни, поджав пальцы ног и разглядывая собственное отражение в зеркальной поверхности металла, Бак твердо решил, что снова отправиться в горы, но на этот раз не струсит. Он спуститься в дыру и не вылезет, пока не разберется, что к чему.

Стараясь не шуметь, сын Рака оделся в привычную походную рубашку из плотной льняной ткани, которая доходила почти до колен, и потрепанные сапоги. Затем, бросил металлический брусок в котомку, повесил ее на плечо и тихо вышел из дома.

Иногда Баку казалось, что он поступает неправильно, скрывая от отца существование подземной комнаты. Все-таки Рак заботился о нем наравне с матерью и заслуживал знать обо всем, что происходит с сыном. С другой стороны, весна — не самый подходящий момент для забивания фермерской головы чем-то иным кроме мыслей о подготовке земли к сезону.

Большая часть долины еще спала, но те, у кого в хозяйстве имелись коровы уже проснулись и суетились во дворах. Они старались управиться побыстрее, чтобы вернуться обратно в дома, поближе к теплу печей и уюту постелей.

Бак пересек участок отца, обошел по кромке соседское поле, вышел на главную улицу деревни и побрел по ней в сторону реки, по пути наблюдая за тем, как оживает долина.

Быт местных не выделяется ничем особенным. Простые нужды удовлетворяются такими же простыми способами. Кузнец Ульф разжигает горн, это заметно по столбу дыма, устремившемуся к светлеющему небу. Жены потихоньку возятся на кухнях, готовя мужьям сытный завтрак, который поможет им хорошо работать до самого полудня. Одни за другими открываются ставни и ворота.

— Привет, Бак! — выкрикнул пробежавший мимо мальчуган. Это был Нир, сын местного торговца, единственного человека, хоть изредка покидавшего долину Двух Хребтов. Судя по деревянному ведру в руке, мальчишка бежал к колодцу за водой.

Соблюдая традицию, Бак в ответ хлопнул себя по груди ладонью, но останавливаться не стал. Их с Ниром нельзя назвать друзьями, но иногда с ним было интересно посудачить о том, чем живут люди за горами. Долина — изолированное от большого мира, тихое место, до которого большой знати с армиями и дворцовыми интригами нет ровно никакого дела. Земля родит плохо, металлов и драгоценных камней не найти, жадные горы губили всякого, кто пытался, а потому, никто извне сюда желанием попасть не горит. Зато многие хотят уйти. Да вот только кому они там нужны, на большой земле? Там и без долинных, простаков хватает.

Пройдя сквозь самое сердце деревни — рыночную площадь, на которой никого в обычные дни не бывало, Бак вышел к небольшому бревенчатому мосту.

Речушка Рубица, на берегах которой когда-то давно поселились первые жители долины, была совсем маленькой. Свое начало она брала в недрах одной из гор Северного Хребта и уходила в расщелину Южного. Рубицу можно было смело перейти вброд почти в любом месте, но не все любят мочить одежду без крайней надобности, вот и соорудили из бревен скромный мостик.

Оказавшись на противоположенном берегу, Бак спустился к воде и пошел вдоль реки. В это время года на фоне промерзлых ветров вода всегда была удивительно теплой и по утрам над ней молочной дымкой стелился туман. Он напомнил Баку о Нировых рассказах про Божьих людей. Мальчишка с опаской говорил о них, будто боясь, что те, услышав чепуху, которую он мелет, в мгновение ока перепрыгнут через горы и сожгут его вместе с семьей на костре. Да, туман Баку напомнил про Божьих именно своей схожестью с дымом.

Нир говорил, что где-то далеко-далеко, за горами, живут странные люди. Они считают себя детьми Бога, а магов ловят, привязывают к палке и поджигают. Будто бы маги — это зло и с ним их призвала бороться святая Инвестиция.

Бак не верил ни в магов, ни в Инвестицию. «Как по мне, то это все просто сказки твоего папани, чтоб ты слушался и не шастал где попало», — так ответил он тогда Ниру.

Сейчас, шагая вдоль Рубицы и смотря сквозь туман на журчащую воду, Бак верил только в подземную комнату и в нераскрытую тайну. А еще, в то, что немного дальше по течению, в кустах у противоположенного берега кто-то лежит.

Бак замер на секунду, и вгляделся в белесую человеческую фигуру, просматривавшуюся сквозь камыши. Туман размывал силуэты и мог легко сыграть злую шутку с воображением парня, но тело есть тело, тут уж как не изгаляйся, как ни присматривайся, ежели оно лежит, то никуда не денется.

«Неужто покойник?» — подумал Бак и с опаской отступил на шаг назад. Одна только мыль о том, что придется смотреть на утопленника будоражила еще свежие воспоминания о матери, бездыханно лежащей в грязи у крыльца. Но сейчас нужно было отбросить все опасения и предрассудки в сторону, ведь если это действительно мертвец, то в первую очередь его нужно вытащить из реки, иначе вода в земле может стать ядовитой и тогда у всей долины начнутся серьезные проблемы.

Бак быстро стянул с себя сапоги и зашел по колено в воду. Раздвигая руками камыши, он подобрался поближе.

Судя по ширине плеч и четко очерченной талии, это была девушка. Молодая, стройная, с гладкой кожей (что уже не привычно для деревни) и коротко стрижеными волосами, завязанными в небольшой хвостик. Она лежала на животе, абсолютно голая, и, как показалось Баку, еще живая. Ее голова и руки были привязаны к какой-то доске и благодаря этому, незнакомка не захлебнулась.

Недолго думая, Бак схватился за доску и потащил девушку на берег. Несмотря на то, что незнакомка на вид была стройной, весу в ней оказалось, как в здоровом мужчине. Тянуть ее сквозь прибрежные заросли было весьма утомительно, и когда, наконец, ее голова коснулась твердой земли, Бак тяжело выдохнул. Перевернув девушку на спину, он устало сел рядом и принялся рыться в своей походной котомке.

Даже с большим синяком вокруг глаза, лицо незнакомки было прекрасно, собственно, как и все остальное. Аккуратные груди, восхитительный изгиб бедер, плоский живот. Никакие ссадины и царапины не могли скрыть такую красоту. Но Бак не хотел на нее смотреть. Никакая, данная природой симметричность тела, никакие, даже самые идеальные пропорции не могут ничего противопоставить человеческой жестокости. Под правой грудью незнакомки была отчетливо видна тонкая рана, какую обычно оставляет кинжал или меч.

Выловив со дна котомки нож, Бак аккуратно разрезал веревки и высвободил руки девушки. Они были холодными, но не настолько, чтобы принять ее за мертвую. Незнакомка была жива, хотя радоваться рано. С такими ранами люди либо умирают сразу, либо мучаются несколько часов, может даже день, а потом все равно умирают. Вариантов не много.

Еще раз окинув взглядом тело девушки, Бак разочарованно цокнул языком и начал медленно распиливать веревку вокруг шеи, как вдруг, незнакомка открыла глаза. Увидев удивленного парня с ножом в руке, она одним ловким движением холодных пальцев выхватила у него оружие и попыталась встать на ноги, но по пути опять потеряла сознание и упала, как пустой мешок.

***

Жителям долины еще никогда не приходилось видеть такое зрелище, а потому, они с нескрываемым интересом провожали Бака взглядом, при этом, о чем-то оживленно перешептываясь друг с другом. Оно и понятно, ведь не каждый день по деревне расхаживает фермерский сын с голой девицей, перекинутой через плечо.

— Эт чё это у тебя такое? — подбежал полюбопытствовать Нир. Мальчуган не поспевал за Баком и ему приходилось на один его длинный шаг делать по три своих коротких.

— Девка, — невозмутимо ответил Бак, — Сам не видишь?

— Конечно вижу. Отчего ж не видеть? Вон, все на показ. И где таких раздают?

— Не твое дело. И не заглядывай, куда не положено. Маленький еще.

Свое замечание Бак сопроводил хлестким подзатыльником. Нир тут же отскочил в сторону и принялся обиженно тереть голову. От рождения любопытный характер постоянно тянул его туда, где ему непременно прилетало, но несмотря на регулярные оплеухи, любопытства, как ни странно, не убавлялось.

По мере продвижения Бака по деревне, зевак становилось все больше, и такое пристальное внимание его начало изрядно раздражать. Люди, не понимая, что конкретно видят, стали выкрикивать неуместные замечания по поводу наготы незнакомки, затем переключились и на самого Бака. Старухи ворчали об упадке нравов, мужики завистливо качали головами, а некоторые, особо наглые, присвистывали вдогонку, видимо, считая, что красавица вдруг ни с того ни с сего придет в себя и броситься в объятья свистящего.

Помощь пришла оттуда, откуда Бак ожидал ее меньше всего. Его нагнала жена кузнеца. Одной рукой она придерживала подол своей юбки, а в другой крепко сжимала, развивавшийся на ветру, большой кусок ткани.

— Срамота то какая, — Мирта, взволнованная и запыхавшаяся, подбежала к продолжавшему шагать Баку и суетливо прикрыла тканью наготу незнакомки.

— Спасибо, — слегка наклонившись, поблагодарил Бак, — я вам позже верну.

— Ой, — отмахнулась она, — ей нужнее.

Спорить с ней было бессмысленно. Как и сам Ульф, Мирта в своих убеждениях была упертой и твердой. Когда они с кузнецом сыграли свадьбу, люди говорили, что столкнулись две горы. Никто не верил в прочность такого брака, ведь главное в семейной жизни — это гибкость. У каждого характера есть свои шероховатости, к которым так или иначе приходиться притираться. Но, несмотря на все предсказания, эти две горы до сих пор стоят рядом. Правда, пока еще детей не завели, но тут уж дурное дело нехитрое.

***

Рак уже привык к тому, что временами его сын пропадает непонятно где, просто молча набивает свою котомку едой, и уходит. По первой он не обращал внимания на такое странное поведение. Мало ли что могло твориться в голове подростка, чья мать на днях умерла? Но время шло, начинался посевной сезон, и работы на поле становилось невпроворот, а единственного оставшегося помощника днем с огнем не сыщешь, это уже начинало порядком раздражать.

Сегодняшним утром Рак вымещал скопившуюся злобу на деревянных колышках. Он шел по тропинке вдоль поля и, сцепив зубы вбивал их, один за другим, помечая будущие посевы, а между тем, недовольно ворчал.

— Дали же Хребты нахлебника на мою голову.

Стук — стук.

— Растил его, кормил, поил, а он что?

Стук — стук.

— Мог бы и помочь старику, но нет, он лучше свалит куда подальше, лишь бы руки не пачкать.

Стук — стук.

— Вот вернется, я ему шею-то намылю. Будет у меня как шелковый…

Как по заказу, дверь калитки привычно скрипнула и во двор почти ввалился Бак. Издалека Раку показалось, что его сын волочет какой-то мешок, но это было не важно. Фермер сам себя уже накрутил, настроил на конфликт, и собирался выпустить пар, не смотря, ни на что.

— Ах вот ты где, гаденыш, — прошипел он, — ну сейчас ты у меня узнаешь, что такое благодарность. Я тебе покажу как…

Рак уверенной походкой направился к дому, но постепенно замедлил шаг. Его глаза были уже не те, что раньше. Постоянное пребывание на солнце притупило его зрение, но даже с такого расстояния он еще мог отличить мешок от девицы, и его сын тащил явно не мешок.

Бак, пыхтя и сдувая, норовившую затечь прямо в глаз, капельку пота, поковылял через весь дом, ногой распахнул дверь своей комнаты и аккуратно переложил незнакомку с плеча на кровать.

— Что ты тут устроил? — возмущенно прорычал вошедший в комнату Рак, — Сперва уходишь непонятно куда, теперь вот бабу притащил. Она хоть живая?

Фермер заглянул своему сыну за спину, чтобы рассмотреть поближе незваную гостью, но тут же зажмурился и отвернулся. Покрывало Мирты слегка сползло. Грудь, часть живота и бедро девушки оказались неприкрыты, как и рана в правом боку. Вид такого красивого и подтянутого девичьего тела заставил Рака невольно вспомнить свою жену. Ее голос возник у него в голове и до боли знакомым командным тоном приказал отвернуться.

— Живая, — угрюмо ответил Бак, — пока еще. Я ее в Рубице выловил. Кажется, ее хотели убить.

— Убить? — Рак испуганно глянул сыну в глаза, затем торопливо поправил на девушке покрывало и вывел Бака в коридор, — Зачем ты ее к нам принес?

— Я думал это и так понятно.

— Тебя кто-нибудь видел? — он взял сына за плечи и с силой встряхнул, — Кто-нибудь видел, как ты ее заносишь сюда?

Бак понял, к чему клонит отец и от этой мысли ему стало мерзко.

— Вся деревня видела, — он отстранился, — так что, если ты собираешься выбросить ее где-нибудь в канаве, как вонючую дворнягу, то люди узнают, кто это был. А если спросят — я подтвержу.

— О великие Хребты… — Рак задумчиво потер свою бороду, а затем молча развернулся и пошел на кухню. Подойдя к окну, он посмотрел, не собрались ли за забором зеваки, и с силой задернул маленькие занавески.

— Она сильна, я чувствую это, — зайдя следом за отцом на кухню, продолжил Бак, — но сама она не вытянет. Я просто не мог оставить ее там, в воде.

Он начал рыться в шкафах, пытаясь найти бутылку, которой, к счастью, на ферме Рака редко находилось применение.

— Ох накличешь ты на нас беду, сын. Ох накличешь… — сердце старого фермера разрывалось между человеческим желанием помочь страдающему, и животным инстинктом уберечь свое жилище и потомство. Он смотрел через маленькую щелку между занавесками на деревянный забор и калитку, а в его голове роились беспокойные мысли: «А что, если девица — преступница? Может быть она воровка, или убийца? Кто знает, может те, что хотели ее смерти захотят убедиться в том, что дело сделано, и когда не найдут тела — начнут ее искать?»

Неподъемным грузом на плечи Рака легло бремя выбора, решение — жить человеку, или умереть. Разве под силу обычному фермеру найти ответ на такое? Может быть те, кто тычут мечами в девиц и способны на это, но его народ, живущий в долине двух Хребтов, верит в то, что только Великие Горы с высоты своих вершин в праве судить о подобном.

— Я не позволю этому дому пережить смерть еще одной женщины, — наконец ответил Рак, — пускай остается до тех пор, пока не сможет уйти. Ни больше ни меньше.

Он с грубой решительностью отодвинул сына, и из дальнего угла одного из кухонных шкафов извлек заветную бутылку. Она была мутноватой, с пробкой, залитой свечным воском. Несколько лет назад, отец Нира, из очередной торговой вылазки на большую землю, привез в долину два ящика подобных бутылок. Во всех без исключения была прозрачная и резко пахнущая жидкость, которую он назвал мертвым вином. Домохозяйки разбавляли ее водой и использовали как приправу, но и для чистки ран она вполне подходила.

Рак откупорил бутылку, намочил ее содержимым небольшой клочок тряпки и вся кухня тут же наполнилась кислым запахом.

Незнакомка лежала на кровати в том же положении, в котором ее оставил Бак. Ее волосы растрепались и, сложившись в причудливый узор, покрывали подушку. Глаза девушки беспокойно вращались под горячими от жара веками, ей снился кошмар, и в этом кошмаре Отец раз за разом вонзал в ее грудь раскаленную пику.

Рак осторожно приоткрыл дверь сыновой спальни и, стараясь издавать как можно меньше звуков, вошел внутрь. Ему казалось, что девушка от случайного шороха вскочит и кинется на него, вопя проклятья. Старый фермер ни разу в своей жизни не видел настоящую ведьму, но много разных баек слышал об этом зловещем роде. Поговаривали, будто бы они наводят на себя чары, чтобы казаться вечно молодыми и необычайно красивыми, а на самом деле под фальшивой личиной кроются ужасные, заживо гниющие монстры, готовые проглотить тебя одним махом.

Вот и Рак, сбитый с толку необычайной красотой незнакомки, боялся, что волшебство потеряет силу, вот-вот рассеется, обнажив ужасные волдыри и бородавки. Но с каждым проделанным шагом, его простое фермерское сердце успокаивалось, и причиной тому было багровое пятно, растекавшееся по белизне простыни, ведь, как известно, у ведем кровь черная как сажа.

Сдвинув ткань ровно на столько, чтобы ненароком не увидеть ничего лишнего, Рак как следует рассмотрел рану. Дела у незнакомки были плохи. Бак оказался прав, ее пытались убить, и тот, кто это сделал знал, куда бить. Рана выглядела скверно, ее края были обожжены, а от недавней тряски кровотечение только усилилось.

Фермер поднес пропитанную мертвым вином тряпку к ране, в ожидании худшего прищурился, и резко приложил компресс. В ответ девушка слегка поморщилась, а затем ее лицо снова стало полностью отрешенным. Только вращающиеся под веками глаза, да еле заметное дыхание выдавали в ней живого человека.

***

Жизнь на ферме продолжила свое размеренное течение, но Бак и его отец знали, что ничего уже не будет как прежде, что, несмотря на кажущуюся обыденность, все происходящее приобрело какой-то новый слой, налет, если можно так выразиться, и причиной такого ощущения была загадочная красавица из Рубицы.

Временами у калитки околачивался Нир, как бы ненароком пытаясь выведать, что же это за девица такая, да как у нее дела, но желанных ответов не получал. Мирта тоже заглянула разок, хотела вернуть свою простынь, но Бак прекрасно знал, что не ткань ей была нужна, а сплетни. Всей деревне были нужны сплетни. А как иначе? В долине мало чего происходит, но уж если что случилось, то это непременно должно стать достоянием общественности. Таков удел маленьких коммун, от него никуда не деться и Бак понимал это так же хорошо, как и то, что лишние знания приносят только беды. Он вежливо поблагодарил жену кузнеца за простыню и извинился за то, что она бесповоротно испорчена кровью. Взамен он отдал ей другой, заранее приготовленный кусок ткани, на все остальные вопросы ответив лишь скромным «мы сами пока еще ничего не знаем».

Используя незнакомку как рычаг давления, Рак, наконец, получил, так необходимого ему помощника. «Никаких самоволок, пока она в доме» — такой ультиматум он выдвинул и Бак согласился. Он покорно забивал колышки, копал, носил, делал все, что прикажут. На время он стал идеальным помощником фермера, и все ради нее, все ради той, о ком он не знал ровным счетом ничего. Может быть она была плохим человеком? Может быть она заслужила смерть? Этого Бак не знал, да по большому счету это и не важно. Он просто хотел спасти человека, совершить хороший поступок, чтобы заполнить чувством выполненного долга дыру в душе, оставшуюся после смерти матери, черную, холодную и бездонную дыру в которую его по ночам утаскивали ее безжизненные зеленые глаза.

Иногда, в моменты, когда монотонная работа уносит мысли далеко за пределы головы, Бак все еще грезил о подземной комнате, но быстро усмирял свое любопытство. Все равно, на походы времени не оставалось, каждую свободную минуту он проводил в своей спальне, сидя у кровати и смотря на то, с какой удивительной скоростью тело девушки залечивает ссадины и синяки. Рана же в правом боку заживала гораздо медленнее остального. Компрессы из мертвого вина помогали останавливать то и дело открывавшееся кровотечение, но бутылка неумолимо пустела, а новую найти будет достаточно тяжело, если не сказать невозможно.

Бак не осознавал, что будет, если без должного ухода в кровь попадет болезнь, зато его отец прекрасно представлял последствия и в тайне надеялся, что так и будет. Мертвое вино закончиться, рана станет плохой, почернеет и быстро прикончит незваную гостью. Нет человека — нет проблем. Можно будет со спокойной совестью сказать сыну, что они сделали все возможное, но Горы решили иначе. Затем девушка отправиться на дно могилы, а вместе с ней и все возможные неприятности, которые она могла навлечь на голову несчастного фермера.

Этому случиться было не суждено.

На утро пятого дня Бак проснулся от привычного «КХМ-КХМ». Импровизированный матрас, который он соорудил из тряпья и соломы прямо на полу, возле кровати, занятой незнакомкой, довольно плохо удерживал тепло, и неприятный холод от промерзшей за зиму земли сквозь половицы проникал парню прямо в мышцы, вызывая судороги и ноющую боль. Бак был готов на такие жертвы, ему хотелось быть всегда рядом, всегда на чеку, чтобы не пропустить тот драгоценный момент, когда девушка очнется. Она медленно откроет свои прекрасные глаза и первым, кого она увидит, будет он — ее спаситель, тот, кто выловил ее из реки и ухаживал за ней, тот, кому теперь можно сказать: «спасибо».

Потянувшись и немного размяв задубевшую спину, Бак встал на ноги. В доме было холоднее чем обычно и шея парня покрылась гусиной кожей. «Надо бы подкинуть дров в печь, — подумал он, поджав пальцы ног, — а не то наша больная может действительно заболеть». Он подошел к шкафу, открыл его и достал со дна одного из отделений черный, прямоугольный предмет, загадочный артефакт, найденный в подземной комнате. Хоть Бак и не мог уйти в поход, но мечтать не запретишь. Он поднес предмет к лицу и вгляделся в отражение, колебавшееся на отполированном металле. В этом отражении он увидел свое, изможденное переживаниями о судьбе незнакомки, лицо и еще что-то. Какое-то изменение, которое он никак не мог уловить. Бак присмотрелся получше и с удивлением понял, что отражавшаяся в металле кровать за его спиной была пуста.

Было так странно, девушка, неподвижно лежащая на его постели, за последние дни настолько сильно отпечаталась у него в сознании, что стала походить на привычный предмет интерьера. Пока ты не думаешь о нем, его будто бы и нет, но если он пропадет, то это сразу станет заметно.

Бак хотел, было, повернуться, посмотреть, куда запропастилась незнакомка, но не успел. Одна сильная девичья рука закрыла ему рот, в то время, как другая больно вывернула запястье.

— И только попробуй закричать, — сказал басовитый, почти мужской голос.

Бак послушно не издал ни звука, а даже если бы и попытался, все равно не смог бы.

— Сейчас я буду задавать вопросы, — продолжил голос, — а ты будешь на них отвечать. Кивни, если понял.

Бак кивнул.

— Сколько человек в доме?

Он медленно кивнул, затем сделал паузу и кивнул еще раз.

— Хорошо. Оружие есть?

Бак отрицательно мотнул головой.

— Ты знаешь, кто я?

«Нет»

Вдруг, его развернули на месте.

— А, значит ты тот пацан, что меня из воды вытащил?

Источником басовитого голоса оказалась незнакомка. Она твердо стояла на ногах и сверлила его пристальным взглядом.

Такого поворота событий Бак точно не ожидал. Что угодно, от нежного поцелуя в знак благодарности, до возмущенного вопля, решившей, что ее похитили, принцессы, но только не заламывание руки и допрос.

Видя, что паренек понимает гораздо меньше, чем она сама, девушка немного успокоилась, поправила сползшее с плеча одеяло и представилась.

— Аделаида, — сказала она и слегка наклонила голову.

Нир рассказывал, что на большой земле люди здороваются иначе, но Бак был настолько обескуражен происходящим, что совершенно забыл про это.

— Бак, — промямлил он и по привычке приложил ладонь к груди.

— Хм, значит я в долине Хребтов. Это хорошо. Говорят, вы здесь любите вкусно поесть…

***

В это утро Рак проснулся гораздо позже обычного, и скорее всего тому виной была усталость. Подготовка фермы к сезону была в самом разгаре, и он отдавал без остатка все свои силы земле, ведь как говорят долинные: «Кто не пашет — тот не сеет, кто не сеет — тот не ест».

Открыв глаза Рак обнаружил, что в доме тепло, а значит печь уже во всю поедает поленья, и в этом не было ничего странного — Бак частенько мерз по ночам и иногда мог встать, чтобы подкинуть дровишек — но вот запах еды, лукаво манивший на кухню, уже заставлял задуматься. Склонности к кулинарии за сыном не замечалось, и басовитый голос, доносившийся из-за двери кухни, вызывал еще больше вопросов.

— Что происходит? — спросил Рак с порога, увидев, как девушка, еще вчера боровшаяся со смертью, по-хозяйски копается в кухонных шкафах.

— Отец, — Бак встал из-за стола и приготовился к скандалу, — она просто хочет есть. Я не хотел тебя будить и…

— Эй! — гаркнул фермер, не обратив внимания на сына, — Если ты можешь стоять на ногах, то тебе лучше уйти. Гостеприимство этого дома закончилось. Тебе здесь больше не рады.

Девушка пропустила замечание мимо ушей и продолжила рыться в шкафах.

«Ну это уже ни в какие ворота, — возмущенно подумал Рак. — Что она себе позволяет? Довольно было того, что из моей фермы устроили не-то ночлежку, не-то избу целителя. Нет, я ей сейчас покажу, что нельзя вот так вламываться на чужую кухню и…»

Рак стремительно преодолел расстояние, разделявшее его и наглую незнакомку, затем изобразил на лице наиболее устрашающую гримасу, на которую только был способен, и положил руку на хрупкое девичье плечо. Вернее, хотел положить. В самый последний момент перед прикосновением Аделаида извернулась словно змея и, сделав едва заметное движение, оказалась у него за спиной.

— Полегче, мужик, — она нажала пальцем на нервный узел у основания загорелой до черна фермерской шеи и Рак почувствовал, будто его ударило молнией. Все его тело парализовало, но это ужасное ощущение беспомощности ничуть не отбило желание ссориться, только лишь отсрочило взрыв ненадолго.

— Эт твой батяня? — Аделаида, не отнимая пальца, поинтересовалась у Бака.

— Что ты с ним сделала? — взволнованно спросил паренек.

— Ничего, пока что, — она снова повернулась к фермеру и наклонилась чуть ближе, так, чтобы ее тонкие, изящные губы почти касались мочки его уха, — Слушай меня внимательно и запоминай каждое слово. Мне абсолютно плевать на гостеприимство твоего дома, либо чьего-то еще. Я везде незваный гость и давно уже к этому привыкла. И я бы с радостью свалила из вашей вшивой деревеньки куда подальше, как только смогла бы ходить, вот только есть одно «но». Твой сын спас мне жизнь, а там, откуда я родом, это значит очень много, это значит, что я ему должна. Еще, там откуда я родом принято отдавать долги во что бы то ни стало, и я не уйду, пока не решу, что отплатила сполна. Надеюсь, ты не станешь мне мешать, ведь, как я посмотрю, это и в твоих интересах тоже. А сейчас я отпущу тебя, и ты пожелаешь своему сыну доброго утра, как это делают хорошие родители.

Она убрала руку и в этот же миг к Раку вернулся контроль над телом. Фермер испуганно отстранился, затем промямлил что-то отдаленно напоминающее «с добрым утром» и выбежал из дому, на прощание громко хлопнув дверью.

— Он всегда такой мудак? — поинтересовалась Аделаида, поправляя сползшую с плеча простынь.

— Нет, он хороший человек. Просто он думает, что ты навлечешь на нашу ферму беду, и, по правде сказать, теперь я тоже так думаю. Давай быстрее покончим с завтраком, подыщем тебе подходящую одежду, и ты продолжишь свой путь, куда бы он тебя ни вел.

— А ты неплохо вяжешь слова, как для фермерского отпрыска, — держа в одной руке свежую буханку хлеба, а в другой — начатый кусок сыра, девушка села за стол, — Но с памятью у тебя все равно беда. Я же говорю, что никуда не пойду, пока не верну должок. Ты что, не слушал?

— Слушал, — почти обиженно ответил Бак. «Фермерский отпрыск» в его адрес прозвучало как оскорбление и это слегка задело его самолюбие, — но не совсем понял.

— Чего тут понимать? Мир так устроен, что на любую силу найдется другая контрсила, на любое действие — противодействие. Сделал добро — будь добр получить в ответ.

Аделаида самодовольно улыбнулась, обнажив ровные, белые зубы, на которые налипли кусочки сыра.

— Но я не хочу ничего взамен, — возразил Бак, — Я выловил тебя не за награду, просто ты нуждалась в помощи и…

— Ой, вот только не надо заводить эту старую песенку про безвозмездное добро и прочую лабуду. Не бывает хороших поступков за даром. Миром правит выгода и корысть.

Бак хотел начать спорить, но тут же осекся. Сама мысль о том, что добрые поступки требуют награды, задела его на порядок сильнее «фермерского отпрыска», но ему нечего было сказать против. Он сам прекрасно понимал, что тащил на себе через всю деревню умирающую незнакомку не просто так.

— Ладно, — после недолго молчания продолжил он, — и что ты предлагаешь?

***

Рак выскочил на улицу и со всего маха ударил кулаком о дверь сарая. Дерево, естественно, оказалось крепче чем фермерская рука. Саднящая боль в костяшках примешалась к, уже загоревшемуся в его душе, пламени досады, и только усугубила дело.

— Да кем она себя возомнила?! — рявкнул он себе под нос. Еще он хотел добавить, что сейчас соберется с силами, вернется на кухню и покажет этой шалашовке, кто в доме хозяин, но тут-же вспомнил, на что она, шалашовка, способна используя лишь один палец, и что у нее этих пальцев еще девять.

Признав свое очевидное и не менее позорное поражение, Рак принялся растирать отбитый кулак и обдумывать план мести, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Это Нир, купеческий сын, наблюдал за ним, сидя сверху на заборе, как на лавке.

— А ну пшол вон, щенок! — Рак схватил первый попавшийся под руку камень и, не целясь, бросил его в мальчишку. Снаряд пролетел в паре локтей от цели и упал в кусты, росшие через дорогу, чем напугал, дремавших там спина к спине, котов.

Нир проводил взглядом разбегающихся в разные стороны животных, затем показал фермеру неприличный жест и, спрыгнув с забора, побежал домой. Отцу мальчишка о камне вряд ли расскажет, не велико дело, этого доставалу в деревне и похлеще гоняли, но Рак все равно выскочил через калитку на улицу и окликнул Нира.

— Погоди, — он быстро нагнал мальчика.

— Чего? — переспросил Нир, слегка прищурив глаз.

— Да я это… переборщил. Извини, просто я сильно переживаю за Бака и…

— За Бака? — почуяв свежие, парнЫе сплетни, оживился Нир, — А что с ним?

Рак выдержал драматическую паузу, подозрительно оглянулся по сторонам, мол, не подслушивает ли кто лишний, и полушепотом сказал: «Кажется, моего сына околдовала ведьма».

— Ведьма?

Рак кивнул. Видя, что внимание мальчишки теперь полностью обращено на него, он решил, что лучшего момента не сыскать.

— Да! Та девка, которую он домой приволок — не иначе как ведьма, и она заворожила моего бедного сыночка.

— Да ладно вам… что вы выдумываете? — Нир изобразил недоверие, но по всему было видно, что он готов поверить каждому, даже самому невероятному слову, лишь бы было интересно.

— Нет, все как есть говорю. Ведьма она! Эта зараза меня тоже хотела заколдовать, но я успел на улицу выбежать. Ты же сам видел.

Нир действительно видел, как Рак впопыхах выбежал во двор, и эта маленькая щепотка правды заставила его поверить во все остальное, что собирался ему наплести хитрый фермер.

***

— Так что, сходишь со мной в поход?

— Звучит скучновато, — Аделаида недовольно скривила лицо, держа перед собой на вытянутых руках белый, длинный сарафан, — На расплату за спасение жизни не тянет, но можно попробовать. Мало ли чего… А штаны у вас на ферме водятся?

— Штаны? — переспросил Бак.

— Ну да, которые на ноги надеваются.

Она повернулась, чтобы показать, о чем говорит, на Баке, но тот был одет лишь в грубую льняную рубаху до колен, перевязанную на поясе веревкой.

— Так, — Аделаида напрягла память, и вспомнила, во что был одет грубиян-отец, и ей в голову пришло понимание, которое она захотела подкрепить вопросом, — У вас тут что, штаны не носят?

На большой земле о быте жителей долины Двух Хребтов знают совсем немного. Слухи в прилежащих селениях, конечно, ходят разные, и среди них мелькают те, в которых фигурирует отсутствие штанов, но обычно они всегда сопровождаются другими, более странными, например, о том, что долинные поклоняются камням и едят землю. Такое, естественно, не прибавляет веры.

— Нет, — подтвердил опасения Ады Бак, — Наш кузнец надевает кожаные накладки на ноги, чтобы не обжечь кожу. Можно будет пойти и попросить у него запасные, если есть.

— Да ладно уж, — она разочарованно отмахнулась и снова пробежалась взглядом по предложенному сарафану, — и так сойдет.

После недолгих приготовлений и сборов, Бак привычным движением перекинул, разбухшую от припасов, походную котомку через плечо и вышел во двор. Аделаида уже ждала его там. В своем новом наряде она смотрелась даже более эффектно, нежели в неглиже. Слегка приталенный сарафан удачно подчеркивал стройность девичей фигуры, а если не обращать внимания на чересчур басовитый тон голоса и хамоватую манеру речи, то Аду можно было бы смело назвать идеалом.

Перед уходом Бак решил, наконец, доверить отцу свою тайну. Он хотел показать ему странный отполированный металлический предмет, рассказать о загадочной комнате, спрятанной под землей в горах. Он просто хотел утешить его после неприятного утреннего происшествия на кухне, выказав ему должное уважение, которого старый фермер вполне заслуживал. Но Рака нигде не было видно, ни во дворе, ни на поле.

— Ну что, — Ада нашла своего спасителя у сарая, — пойдем?

— Да, — ответил Бак с легкой ноткой досады в голосе, — конечно.

Он собирался повести свою новую спутницу той же дорогой, которой и сам не раз по утрам уходил из деревни. Вдоль полей по тропинке к центральной улице, а там и площади, чтобы показать, как живут местные. Дальше, по небольшому деревянному мостику через Рубицу, к тому месту, где нашел ее саму, и… судя по всему ни одному из его сегодняшних планов не суждено было сбыться.

Деревня будто вымерла.

Никаких тебе суетящихся хозяюшек, занимающихся своими обыденными заботами во дворах. Поля стоят пустыми, и это несмотря на то, что сезон уже наступает на пятки. Даже кузня Ульфа пустовала, хотя жар в горне был, словно еще совсем недавно здесь кипела работа.

Бак шел по главной улице и озадаченно вертел по сторонам головой в поисках причины внезапного запустения. Он никак не мог понять, куда могли подеваться все люди, вот так взять и исчезнуть в один миг. Аделаида же, почуяв неладное, немного сбавила темп и начала потихоньку отставать от своего провожатого. Она знала, что люди в изолированных поселках частенько бывают черезчур впечатлительными и истеричными. Когда они чего-то не понимают, то сбиваются в стаю вокруг того человека, который первым предложит хоть какое-то объяснение, и, как правило, это объяснение берет свои корни в суеверных страхах.

Толпа испуганных людей, объединенных непониманием — вещество взрывоопасное и шумное. Гомон, перешептывания, дрожащие от страха голоса и гневные выкрики мужиков, желающих показать свою храбрость — это верный признак опасности, с которой Ада, по причине своего происхождения, сталкивалась постоянно, а потому, замечала ее гораздо раньше обычных людей.

Бак нашел ответ на вопрос «куда все подевались?», когда дошагал до главной площади долины Двух Хребтов. Он не мог сказать точно, все ли здесь были, но похоже было на то. Люди стояли плотным кольцом, окружив кого-то в самом центре площади. Этот кто-то, надрывая голосовые связки, призывал долинных к чему-то, чего Бак, из-за расстояния и шума толпы, расслышать не мог. Зато он отчетливо слышал одобрительные выкрики людей после каждой фразы невидимого оратора.

— Смотрите! — вдруг выкрикнул кто-то из толпы, заметив стоящего поодаль Бака, — Вот он!

Люди стали постепенно оборачиваться и спустя всего пару секунд, около сотни глаз уставились на фермерского отпрыска. Они сверлили его взглядами, полными недоверия и страха.

От такого неожиданного давления Баку стало не по себе. На мгновение он почувствовал себя голым и беспомощным. Ему казалось, будто весь мир обозлился на него, но не знал, почему.

— Вглядитесь в него, — разорвал воцарившуюся тишину голос оратора, стоявшего в центре толпы, — Этот человек больше не мой сын!

Люди расступились, образовывая живой коридор между Баком и его отцом, который и был причиной такого столпотворения.

— Речная ведьма околдовала его! Она запутала моего мальчика, запудрила ему голову своей черной магией.

— Отец, что ты говоришь? — удивленно спросил Бак.

— Вглядитесь в его глаза, — пропустил вопрос мимо ушей Рак, — и вы увидите в них страх. Он боится вас. Боится людей, с которыми прожил бок о бок всю жизнь. Мирта, ты видишь?

В коридор из людей вышла жена кузнеца и кивнула.

— Вижу! — прокричала она, — Вижу чары на нем!

После этих слов по толпе пробежала волна перешептываний. Почему-то Мирту жители долины без всяческих вопросов назначили экспертом в области проклятий и доверились ее мнению, как своему собственному.

— Что здесь происходит? — еще раз спросил Бак, хоть сам уже прекрасно знал.

— Не волнуйся, сын, — ответил на этот раз Рак, — То, что ты выловил из Рубицы не иначе как речная ведьма. Она хотела обманом утащить тебя к себе, на глубину подводного царства, но мы ей этого не позволим. Ведь так?! — толпа разразилась одобрительными возгласами, — Только скажи нам, где она прячется.

— Прячется?

Бака удивил этот вопрос гораздо больше, чем все остальное действо. Зачем узнавать, где прячется человек, который стоит прямо… Он обернулся и понял, что Ады за его спиной уже не было, только пустая деревенская улица.

— Не тяни, — послышался раздраженный голос из толпы.

— Да! — подхватил второй, — Покажи ведьму!

Спина Бака покрылась гусиной кожей. Он все еще не до конца понимал, что здесь твориться и почему люди решили вдруг ополчится против ни в чем неповинной девушки, которую не все даже видели. Но больше всего не укладывалось у него в голове, от чего отец его оказался во главе возмущенной толпы. Где-то в дальнем, крошечном уголке сознания мерцало простое и ясное как день объяснение, но Бак не хотел обращать на него внимания. Он не хотел верить в то, что для простого долинного фермера уязвленная гордость и ощущение главенства в доме значат так много, что он готов соврать целой деревне, поставив на кон чужую жизнь.

Тем временем напряжение на главной площади долины Двух Хребтов подбиралось к тому пределу, за которым даже самый опытный оратор не сможет удержать контроль в своих руках.

— Требуем ведьму! — кричали люди, — В петлю ее!

Бак беспомощно наблюдал за тем, как те, кого он знал с самого детства, превращались из милых и приветливых соседей в дикарей, жаждущих крови и зрелищ, как вдруг увидел промелькнувший в толпе знакомый мамин белый сарафан.

Аделаида спокойно шла сквозь бушующее человеческое море словно крепкий корабль, ведомый через бурю храбрым и опытным капитаном. Удивительно, но никто из тех, кто так отчаянно требовал привести ведьму, не замечал ее у себя прямо под носом. Поэтому девушка без каких-либо проблем пробралась в самый центр деревенской площади, встала за спиной у Рака-предводителя облавы и, как следует вдохнув, продекламировала: «Речная ведьма прибыла на зов!»

Услышав уже знакомый басовитый голос, донесшийся из-за плеча, Рак вздрогнул и повернулся на месте.

— Ну? — Аделаида улыбнулась и одарила фермера нетерпеливым взглядом, — Чего хотел-то?

Толпа как по команде затихла, давая своему лидеру возможность достойно ответить, но Рак явно не ожидал, что ему придется снова встретиться со своей обидчицей лицом к лицу. Он уже испытал на собственной шкуре ее силу и всем сердцем надеялся переложить самую сложную часть работы на одураченных людей.

— Я? Я эм… — он замешкался, пытаясь собрать мысли в кучу и продумать свои дальнейшие слова. Слишком уж близко была Аделаида и, случись что, он точно получит первым, а этого Раку совсем не хотелось.

— Сними чары с моего сына, ведьма, — наконец выдавил он предательски дрожащим голосом, — и убирайся прочь из нашей деревни.

Из Аделаиды вырвался сдавленный смешок, но она быстро взяла себя в руки, сделала странный жест и щёлкнула пальцами.

— Готово. Твой сын свободен. Есть еще просьбы или пожелания, или я пошла?

Рак озадаченно оглянулся по сторонам. По толпе прокатилось возмущенное ворчание.

— Эм… да! Уходи и больше не возвращайся!

Горе заводила всем сердцем надеялся, что люди поддержат его и просто расступятся, давая девушке возможность покинуть деревню без рукоприкладства, а сам, тем временем, глазами искал брешь в плотно обступившей его стене из односельчан.

— Так не пойдет! — вдруг выкрикнул Ульф, выходя в центр круга и посильнее затягивая ремень вокруг своего кожаного кузнечного фартука, — Не знаю, как вы, а я не собираюсь мирится с ведьмой в реке. Наступит время и Мирта родит мне сына, а я, вместо того, чтобы заботится о нем, буду думать только о том, когда эта тварь снова сунет нос в нашу деревню и заберет его у меня? В петлю ее, да и дело с концом! Вот, что я думаю.

На этот раз мнения в толпе разделились. Кто-то шептал, что так ей и надо, мол, убить ее нужно, пока есть возможность. Другие же отнекивались, боясь темной магии и проклятий. Этим страхом и решила воспользоваться Аделаида.

— Не спеши, кузнец, — сказала она, — а не то прокляну тебя и весь твой род до седьмого колена, и будут у вас родится только девки, да и те одноглазые. Усек?

Сперва угроза пробрала Ульфа, в его воображении возникло уродливое детское лицо, своими чертами отдаленно напоминающее его жену, Мирту, и на этом лице был всего один глаз — на лбу. Но работа с раскаленным до бела металлом хочешь не хочешь, а закаляет характер, воспитывает в человеке волю и, немного, смелость. Ульф все же переступил через страх и решил разрешить вопрос так, как хотел — силой. Тем более, что размерами он превышал «речную ведьму» почти в два раза, а значит особых проблем возникнуть было не должно.

— Ты меня не пугай, зараза! — проревел кузнец, теряя последние капли терпения, — Вы что, люди, не видите, как она вас морочит? А ну скопом ее, да в петлю!

— В петлю ведьму! — поддержала его часть толпы, что посмелее. Остальные же робко промолчали, не желая навлечь на себя гнев речного духа.

Услышав одобрение людей, Ульф довольно кивнул и, расставив в стороны руки, бросился на «ведьму», в попытке схватить ее, но не сумел. Аделаида ловко извернулась, уходя в сторону, и, согнув указательный палец, костяшкой надавила кузнецу на нервный узел чуть ниже затылка — в то самое место, куда утром давила Раку — а затем провернула, чтобы эффект продлился какое-то время.

Ульф почувствовал, будто все мышцы в его массивном теле единовременно сжались. Разряд невидимой молнии прошел по позвоночнику от макушки и до самых пяток. Кузнец охнул и упал на живот.

Все произошло так быстро, что те, кто стоял в передних рядах, не успели ничего заметить, а остальные же, вообще ориентировались только по звуку и звук этот был недобрым, так что впечатление у всех сложилось единое — речная ведьма использовала магию.

Рак понял, что напряжение достигло того момента, когда толпа переступает черту, за которой лишь хаос, и начал отходить назад, чтобы выйти за радиус взрыва, что вот-вот произойдет. Надеясь отвлечь всех от своего позорного побега, он выкрикнул: «Она убила Ульфа! Бей ее!» и, воспользовавшись начавшейся суматохой, скрылся.

Услышав призывный клич, толпа взорвалась. Те мужики, кто был ближе всего к центру круга, вопя и бранясь по чем зря, бросились на Аделаиду. Они размахивали вилами, топорами, лопатами, тянули к ней руки в тщетной попытке схватить, но все было без толку. Девушка извивалась, словно змея и описывала невиданные пируэты, с легкостью уходя от любого удара.

Не смотря на суматоху и давку, Аделаида чувствовала себя уверенно. Благодаря своим рефлексам и нечеловеческой скорости реакции она могла себе позволить не использовать смертельные захваты и удары, ограничившись лишь временным обездвиживанием. Пригибаясь и прыгая, девушка, словно отлично отлаженная машина, раз за разом прижимала костяшку указательного пальца к шее очередного увальня-мужика, слегка проворачивала, и нервная система жертвы тут-же погружалась в недолгую пучину агонии, валя хозяина с ног.

Неразбериха продолжалась не долго. Постепенно ряды смельчаков редели. Те, кто хотел померятся силой с ведьмой либо уже лежали в пыли, тихонько постанывая, либо боялись подойти ближе, чтобы не присоединится к первым. Остальные же и вовсе, поджав хвосты, разбежались по домам, будто побитые дворняги, в страхе, что взбеленившийся речной дух, расправившись с храбрецами, возьмется за трусов.

Когда Бак пришел в себя дело уже было сделано. Единственная площадь долины Двух Хребтов, на которой люди, обычно, собирались только в честь ярмарки, превратилась в странное подобие поля боя, с тем только отличием, что вместо трупов и раненых на земле, не в силах пошевелиться, тихонько постанывала большая часть мужского населения деревни. Парализованные люди, вилы, топоры и лопаты образовывали странный кольцеобразный узор, в центре которого стояла Аделаида.

— Ну что, — крикнула она, оглядываясь по сторонам, — есть еще желающие вздернуть ведьму?

Ответом была тишина. Тогда она подняла с земли веревку с петлей, которую одураченная деревенщина хотела затянуть вокруг ее шеи, и махнула рукой Баку.

— Эй, фермерский отпрыск! Мы в горы то идем, или как?

***

Экспедиция в таинственную подземную комнату молчаливо продвигалась вдоль Рубицы. Бак шел немного впереди, он думал, что для Ады так будет проще, ведь она не знает дороги. Но на самом деле он просто побаивался ее. После того, что она устроила на площади, он не хотел ни говорить, ни тем более смотреть на нее. Аделаида, в свою очередь не возражала и безоговорочно следовала за проводником, думая о чем-то своем, и теребя в руках виселичную петлю.

Не смотря на значительное потепление, спина Бака то и дело покрывалась гусиной кожей. Солнце готовилось к лету и наполнялось силой, его лучи, выглядывая из-за туч, уже не просто ласково грели, а слегка припекали, как бы говоря: «Скоро сезон, юный фермер, а ты тратишь драгоценное время не на подготовку полей, а на черт знает что». Ветер же оставался промозглым и его резкие порывы холодными руками пробирались под одежду, под кожу, и, казалось, впивались в самые кости.

Времени было уже далеко за полдень, тумана над Рубицей не было, но Бак с легкостью узнал место, возле которого нашел Аду. Он часто вспоминал то утро, сидя у постели и разглядывая изящные черты девичьего лица, в ожидании, когда она проснется. Но теперь, проходя мимо зарослей камышей, снова слыша журчание воды и запах тины, он явственно почувствовал, будто день повторяется снова. Будто достаточно лишь немного присмотреться, и можно будет разглядеть белесый силуэт, человеческую фигуру, проплывающую вдоль берега, но на этот раз это будет труп.

— А ты правда ведьма? — спросил Бак, стараясь отвлечь себя от мрачных мыслей. Оборачиваться он не стал, чтобы ненароком не встретиться взглядом с пугавшей его девушкой, а потому не увидел, как краюшек ее брови приподнялся от удивления.

— Даже если и так, тебе то что? — ответила Аделаида.

— Просто мне кажется, что это вовсе не так.

Она нагнала его, заглянула ему в лицо, и ее губы растянулись в самодовольной улыбке.

— Перестань врать себе, фермерский отпрыск. Я вижу, что ты отводишь глаза, потому, что боишься. Страха то я навидалась немало.

— Боюсь, — подтвердил Бак. — Но не потому, что думаю, будто ты ведьма. Ежели на то пошло, то я вообще не верю в магию.

Это заявление окончательно привлекло внимание девушки, и самодовольная улыбка сменилась задумчивым взглядом.

— А во что же ты тогда веришь?

— Не знаю, — он пожал плечами, — Наверное, ни во что.

— Ну так не бывает. Ты вроде уже не ребенок, должен же ты был хоть раз задуматься о том, как работает мир, который тебя окружает. Откуда по-твоему взялись все эти горы, ручьи, небо с солнцем и облаками?

— Об этом я думал не раз и не два. Долинные верят, что мир вырос из двух Великих Хребтов. Один подпирает небо на юге, а другой — держит землю на севере. Отец много легенд мне рассказывал про те времена, когда не было еще людей, только камни и мох. Но как по мне, то все это какая-то глупость. Горы ничего не способны родить, это просто холодный и мертвый камень.

Нир говорил, что люди большой земли верят в разных богов, могущественных духов, в силах которых повелевать природой. Один за дождь в ответе, другой — за грозу и метель. Но это тоже мало похоже на правду. Был бы мир устроен именно так, то любой фермер остался без дела, зато жрецы бы купались в зерне.

Аделаида рассмеялась и смех ее был искристым и звонким.

— Ты не представляешь, насколько ты близок к правде.

— Но больше всего меня беспокоят божьи люди, — продолжил Бак. — Насколько я знаю, они верят в единого Бога. У него нет ни имени, ни лица, зато он всемогущ и всевластен. Он смотрит на мир, распростершийся у его ног и невидимой рукой судьбы направляет течение жизни этого мира. По-моему, это хорошая вера. В такое я бы поверил, скажи мне кто в детстве, что так все и есть. Но слухи о святой Инвестиции да кострах пугают меня и отталкивают…

— Вот что я тебе скажу, фермерский отпрыск, — прервала его рассуждение Ада. — Никакая я не ведьма и не речной дух. Может быть скорость моих движений и способна натолкнуть на такие мысли, но это не так. Я человек, причем самый человеческий из всех, кто тебе еще повстречается на пути. А на счет веры, то мой ответ прост — в магию верить стоит, а вот в магов — нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Не стоит забивать голову всякой ерундой. Вот, что. Твои односельчане забили и к чему это привело? — она перекинула петлю из одной руки в другую, — От раздумий о вере нет ровным счетом никакого толку. Ты либо веришь, либо нет. Вот те идиоты, что сейчас лежат на деревенской площади, думаешь, сомневались? Не-а, они были убеждены в том, что я злой дух и им не нужны доказательства обратного. Ну получили они по загривку. Подумаешь! Зато теперь из поколения в поколение, из уст в уста в вашей деревне будет передаваться легенда о том, как самые храбрые люди долины речного духа побеждали.

Аделаида на мгновение замолчала, затем повесила виселичную петлю Баку на плечо и продолжила.

— Хорошо это или плохо? Да хрен его знает. Есть ли польза от подобной веры? Ну вреда то уж точно нет. А все остальное не важно. Короче говоря, верь во что хочешь, пока другим это не мешает. Вот моя позиция.

Бак молча кивнул в знак благодарности за житейскую мудрость, хоть пока и не осознал до конца всего ее смысла. Сняв с плеча петлю, он развязал ее и бросил веревку в походную котомку. В горах страховка могла пригодиться. Тем более, что у него теперь есть помощница, которая подсобит ему со спуском под землю.

Завязывая кожаные ремешки котомки Бак мельком посмотрел на Аделаиду. Девушка теперь не плелась сзади, а шла рядом с ним. В ее тонких, изящных чертах лица он больше не видел прежней угрозы. Ада перестала казаться ему опасной и непредсказуемой. Возможно, такое впечатление создавалось из-за грубоватой мужицкой походки, совсем не соответствующей элегантной внешности, осанка была совершенно не женственной, а даже немного военной, да и басовитый голос не совсем вписывался в общую картину. Но сейчас же Бак думал о ней иначе. Завеса загадочности, скрывавшая истинное лицо незнакомки из Рубицы, слегка приоткрылась и за ней оказалась довольно посредственная личность с прямым и, можно даже сказать, простоватым взглядом на жизнь. Разве такое может пугать?

***

Экспедиция остановилась на ночлег у самой кромки роста деревьев. Бак решил продолжить подъем с утра. Слишком уж он боялся подземной комнаты, и одна только мысль о том, что туда придется спускаться ночью заставляла его сердце сбиваться с ритма.

Аделаида не протестовала и спокойно отреагировала на то, что выплата ее долга откладывается. Более того, она оказалась незаменимым помощником в организации походного лагеря. Видимо, у нее был большой опыт в подобных вопросах. Уйдя в лес всего на пятнадцать минут, она не только нашла отличное место для ночлега, но и набрала внушительную охапку хвороста. Еще позже, увидев, что среди припасенной Баком еды не оказалось мяса, Ада снова молча ушла в лес. На этот раз вместо дров она принесла тушку зайца. Как она умудрилась его поймать, имея при себе лишь сарафан да голые руки, осталось загадкой.

Ночью Баку спалось еще хуже обычного. За те пять дней, которые он провел в заботе об Аделаиде он успел хорошенько понервничать, а потасовка на площади окончательно добила его расшатанные нервы.

Парень стонал и ворочался. Ему виделся все тот же кошмар, что и прежде, только на этот раз он не был размыт и абстрактен. Все будто происходило наяву и от этого ощущения нельзя было скрыться.

Бак сидит на кровати в своей комнате. На душе у него словно кошки скребут. В груди давит и щемит, как у человека, который сделал что-то очень плохое нечаянно, и теперь сожалеет об этом, но не может вернуть все как было. Вдруг, из-за тонкой стенки между спальнями его и родителей доноситься КХМ-КХМ, да так громко, что Баку тоже хочется кашлять от этих звуков. Он встает на ватные ноги и выходит в коридор. Колени словно чужие, подгибаются и дрожат.

Дверь в родительскую спальню открыта. Из коридора видно лишь угол широкой двухместной кровати и край простыни, свисающий вниз. Бак делает неуверенный шаг вперед и теперь может разглядеть одеяло, сквозь которое проступают очертания маминых ног.

Ала лежит на спине, откинув голову. Ее молящий взгляд устремлен к потолку. Ее груди тяжело вздымаются, при каждом вдохе, а из горла доносятся душераздирающий хрип и бульканье.

Бак подходит еще ближе и оказывается на расстоянии вытянутой руки от больной матери. Он не хочет притрагиваться к ней, ведь прекрасно знает, что она уже мертва, но все равно тянется, будто телом управляет не он, а кто-то еще, невидимый кукловод, заправляющий ходом сновидения. И как только его непослушные пальцы касаются ее холодной как лед кожи, Ала поворачивает к нему свое изможденное болезнью лицо.

— Это твоя вина, — говорит она. — Это ты должен быть на моем месте.

Мать хватает Бака за руку и с силой притягивает его к себе так близко, что ему становится слышно запах сырой земли, вырывающийся у нее изо рта.

— Ты мог спасти меня! — она повышает голос. — Ты должен был спасти меня!

Ее зеленые глаза широко раскрываются и из-под век начинают выползать черви. Они выпадают на щеки, скатываются в рот, скапливаются в любой ложбинке и выемке тела, будто личинки мух, которые Рак специально выращивал ради хорошей рыбалки. Со временем поток червей не иссякает, а только усиливается. Они начинают заползать Баку на кожу, под одежду. Он хочет уйти, пытается вырваться, но хватка матери подобна железным оковам.

Ала неживым, стеклянным взглядом наблюдает за лесным пожаром ужаса, разгорающимся в сознании сына, будто желая напугать его до смерти и утащить с собой в темноту. Она начинает кашлять все громче и громче, попутно извергая новые порции белых червей и личинок.

— Должен быть ты, — говорит она между приступами удушающего кашля, — КХМ-КХМ! Должен…

Ее тело начинает погружаться в постель словно та сделана не их дерева и соломы с пухом, а из самой настоящей грязи. Одеяло и простынь оборачиваются вокруг Алы подобно погребальному савану. Постепенно она исчезает в водовороте из постельного белья, размыкая наконец пальцы и отпуская сына. Последним скрывается в пучине кровати ее скрюченная предсмертной агонией ладонь.

Бак, уже не обращая внимания на червей, ползающих по нему, вздыхает с облегчением, потому, что все самое страшное уже позади, но вдруг в его голове раздается неимоверно громкое КХМ-КХМ, затмевающее собой все другие мысли, и он просыпается.

Солнце еще не взошло, но над горами уже назревают зачатки рассвета. В лесу не слышно ни единого звука, кроме потрескивания тлеющих углей в кострище походного лагеря. Это то самое время, когда ночная природа уже отошла ко сну, а дневная еще не успела протереть глаза.

Бак, недовольный тем, что кошмар разбудил его раньше, чем следует, зевнул и перевернулся на другой бок, лицом к потухшему, но еще теплому костру. Спальное место Аделаиды было как раз напротив и ему было хорошо видно ее умиротворенное лицо.

«Она еще прекраснее, когда спит» — подумал Бак.

— Ты громко кашляешь во сне, — вслух сказала Ада и отвернулась.

Нелегкая работа

Быть священным воином работенка не из легких. Это даже не работа, хоть за нее и платят, а скорее долг. Тяжелый, грязный и, что самое печальное, кровавый груз, который человек водружает на свои плечи сам, по собственной воле провозглашая себя оружием в руке великого Создателя. И совершенно не важно, насколько жестокими будут удары, оружие не имеет права оспаривать выбор цели. Оно должно бить ровно туда, куда следует, и бить наверняка, ведь никогда не знаешь, к чему может привести твой промах.

Телан занес свой клинок, и замер в нерешительности. Казни детей ему всегда давались с особой тяжестью. Людей убивать сложно, но к этому рано или поздно привыкаешь. Первая казнь въедается в память горящим клеймом, которое временами будет ныть до самой старости. Вторая — уже не так впечатляет, она тоже оставляет свой след, но уже не настолько яркий и болезненный. Третья — и ты уже свыкся со своим уделом, рубишь не задумываясь, ведь от многих дум многие печали. Но с детьми все иначе. Сколько бы юных заплаканных лиц ты не превратил в серые посмертные маски, они все равно ранят сердце и калечат душу.

— Почему ты мешкаешь? — спросил Отец. — Ты боишься?

Несмотря на важность своей фигуры, он всегда отвлекался от даже самых неотложных дел, чтобы лично поприсутствовать на казни неверного. Это было своего рода традицией, которую правая рука Чтеца не нарушал никогда.

Телан вздрогнул и опустил клинок. Для обычного воина само обращение Отца было великой честью, а обвинение в трусости — великим позором.

— Я не ведаю страха, Отец, — преисполнившись гордости ответил он, — ибо в сердце моем сияет пламенный лик Создателя.

— Тогда сделай что должно.

Телан кивнул и снова занес меч над тонкой шеей неверного. Мальчишка не обернулся. По правде сказать, он даже не плакал и это пугало больше всего. В неверном оказалось мужества больше чем в воине света, в том, кто по замыслу Его призван неустанно искоренять любые проявления ведьмовства и магии. А может он вовсе и не неверный? Что, если десница самого Создателя прикоснулась к юнцу и даровала ему спокойствие? Что, если он узрел лучезарные своды небесного мира, в который ему суждено попасть, став жертвой заблудшего рыцаря?

На мгновение рука Телана дрогнула, а затем совершила уже привычное движение и детская голова с гулким стуком упала в дорожную пыль.

— Я вижу в тебе сомнение, — Отец положил свою массивную ладонь на плечо священного воина. — Такого чувства не должно знать клинку Создателя.

— Прошу прощения, мой господин, — Телан робко повернулся и преклонил колено.

— Не надо, извинений, — он помог рыцарю встать. — В этом походе мы с тобой, Телан, стоим плечом к плечу. Мы едины в своем стремлении отбросить силы тьмы туда, откуда они осмелились выползти. А потому не гоже тебе, сын мой, робеть перед иллюзорной волей язычников, и уж тем более преклонять колено перед равным.

Слова Отца поразили Телана. Он всегда считал, что старшие чины святого похода только и делают, что пьют, да командуют, а в их чрезмерном высокомерии не было вообще никаких сомнений, но глава кампании оказался совсем иным. Он не срамился выходить в люди без отряда охраны, не гнушался говорить с обычными вояками как с равными, и чудным образом безошибочно определял среди черни язычников с неверными. Некоторые поговаривали, будто Создатель наделил своего лучшего воина даром читать чужие мысли, но Телану всегда виделось, что подобные способности — верный признак грязной магии, а сплетни за спиной Отца — ересь.

— Теперь скажи мне, — глава кампании сурово взглянул в глаза священному воину, — почему ты колебался?

— Мне показалось… — Телан боролся со жгучим желанием отвернутся. — Мне показалось будто мальчуган молится.

— Молится? — в голосе Отца промелькнула едва заметная нотка удивления.

— Да, Отец. Когда я замахнулся, я услышал, что он что-то шепчет себе под нос, а прислушавшись понял, что он просит Создателя о милости.

— Хм… И ты уверен в том, что слышал?

— Я знаю, что это вы нашли неверного, — начал оправдываться Телан, — и что в этом деле вам нету равных, но слова, которые малец говорил перед смертью были очень похожи на мольбы. Вот я и подумал, что благодать Создателя снизошла на него в самый последний момент и он склонил колени не перед моим мечом, а перед всем нашим орденом, и что убей я его не раздумывая, меня постигнет кара небесная, а клинки моих друзей обернутся против меня.

Отец вздохнул и окинул тяжелым взглядом обезглавленное детское тело.

— Вот что, Телан. Кто как не ты должен знать, что основа нашего ордена — это вера, непоколебимая убежденность в том, что все сущее лежит в руках Создателя. Он своей великой волей поддерживает наш мир, а мы, в свою очередь, должны поддерживать его творение в чистоте. И кому как не тебе знать, что Чтец и его приближенные наделены особой властью, данной самим Создателем, в помощь нашему правому делу.

Телан ничего не ответил, а только кивнул.

— Тогда не сомневайся больше в моем выборе, и не медли с выполнением долга, сын мой, ибо тем самым ты выражаешь недоверие не мне, а всему ордену и самому Создателю, что есть грех гораздо больший нежели убийство собрата. Ты понял меня?

— Понял, — отрезал по-солдатски Телан.

Отец одобрительно улыбнулся и, оглядев полыхавшие вокруг аккуратные деревенские дома, зашагал вдоль по улице, к отряду стоявших неподалеку разведчиков, оставив своего воина в одиночестве переваривать только что услышанную импровизированную проповедь.

***

— Ну и дыра… — Ада прищурившись всматривалась в черноту. — И ты ее спиной пробил?

— Ага, — Бак ткнул пальцем на уступ, локтях в десяти над их головами. — Вон оттуда свалился. Пока летел, думал помру, но нет. Прямо под землей крыша оказалась трухлявая и я ее прошиб насквозь.

— И что теперь? Мне залезть внутрь и все осмотреть?

— Не знаю, — сын фермера задумался. Свой поход он планировал уже давно и главной его целью была борьба с собственным страхом. Попытка заглянуть ему в глаза и снова обрести власть над самим собой. Бак надеялся, что, справившись с боязнью подземной комнаты он сможет и с опостылевшими кошмарами совладать, но Рубица оказала медвежью услугу и спутала все карты. — Вообще-то я должен был один сюда лезть, но раз уж ты здесь…

— Так мне лезть или нет? — Ада еще раз заглянула в дыру. — Если что, там внутри никого нет и в принципе ты сам мог бы справиться, а я бы на стреме постояла.

— На стреме? — переспросил Бак.

— Ну да. Вещи посторожу, свистну, если кто посторонний придет, об опасности предупрежу. На стреме.

— Мне казалось, ты хотела побыстрее долг отдать и уйти.

— Ну ты все так загадочно описал, будто это подземелье какое таинственное со стражей и всем таким, а тут просто дырка в земле и нет никого. Скукота одна. Да и если уж быть откровенной, дырки в земле это не мое. Я одно время в похожей месяца три просидела, и после этого у меня с ними как-то не ладится.

— Зачем ты в дыре сидела?

— Посадили… Так лезть или нет?

Баку тон девушки показался раздраженным, и он решил, что не станет ее ни к чему принуждать, а пойдет сам, как и планировал с самого начала. Возможно, не отдав долг, Ада не захочет уходить еще долго. Возможно она даже поселится по соседству и будет долгие годы досаждать ему извечными вопросами о том, не надо ли чего выполнить опасного, достойного спасения жизни, но ему сейчас это было совсем не интересно. Он всецело был поглощен происходившей в голове внутренней борьбой. Любопытство юнца, не видавшего ничего кроме отцовских полей да сарая, вступило в схватку с ужасом, первобытным и животным, живущем в каждом человеке испокон веков, страхом неизведанного и таинственного.

— Там точно никого? — после недолгих раздумий переспросил Бак. Сам для себя он уже решил, что пойдет один. Просто хотел еще немного потянуть время.

— Точно, — ответила Ада.

— А почем ты знаешь?

— Слышу хорошо.

— Ладно… Ладно, тогда ты оставайся на стреме, а я полез. Если что — кричи.

— Договорились.

— Хотя нет, — он продолжал тянуть, — лучше не кричи. И без тебя страшно. Лучше подай знак или еще чего.

— Договорились, — повторила Ада на выдохе, всем своим видом давая понять, что этот бессмысленный разговор уже пора заканчивать.

Бак достал из походной котомки огниво и несколько заранее заготовленных промасленных кусков ткани. Намотав их на палку, он соорудил факел и подошел к краю дыры в земле.

— Подашь мне, как спущусь.

Он отдал факел девушке, а сам полез вниз. Хватаясь за расщепленные края изъеденных жуками досок, Бак тяжело дышал и пыхтел. В этот момент у него в голове возникла забавная мысль, что падать со скалы было хоть и больно, но в разы легче и быстрее, чем спускаться аккуратно. Еще он задумался над тем, что всего полгода назад он спокойно гулял на такой высоте и особенно не страдал отдышкой, а сейчас же его грудь только и делала, что гоняла воздух. Но этой мысли не суждено было развиться в понимание, потому, как ноги Бака стали на мягкую поверхность чудесной кровати, и он наконец осознал, что снова оказался там, куда мечтал попасть долгие недели.

С прошлого визита подземная комната ничуть не изменилась. Все те же идеально ровные стены, все та же кровать, на которой даже ушибленная спина меньше болит. Тумбочка у кровати стоит на том самом месте и все те же серые точки пыли кружат в лучах солнца, проникающего через дыру в потолке.

— Не зевай! — Аделаида сбросила вниз факел и Бак, не успев среагировать, получил им по голове.

— Ай! Ты чего?

— Не зевай, говорю. И долго там не сиди. Сегодня ночью будет холодно.

Бак хотел огрызнуться, мол ему уже хочется вылезти обратно, но не стал. Вместо этого он извлек из кармана огниво и зажег факел.

В мягком желто-красном свете комната казалась уютной и обжитой. Несмотря на скупость интерьера, она располагала к себе и вполне могла сойти за новую, если бы не слой пыли на полу и тумбочке.

Осторожно ступая по странному, бесцветному ковру, которого из-за волнения он в первый раз не заметил, Бак обошел кровать и остановился возле закрытой двери.

Сама по себе, подземная комната мало интересовала юного исследователя. Кроме загадки того, как она оказалась под землей, в ней больше не было ничего примечательного. Возможно на этом месте в стародавние времена обитали люди, какой-то горный народ. Они шили странные ковры, знали толк в матрасах, а по вечерам развлекались изготовлением полированных металлических брусков. Затем этот народ по неведомой причине исчез, оставив за собой брошенные дома. Эти дома под грузом веков рушились, оседали и попадали под оползни, консервируясь на долгие столетия в естественных могилах.

Баку было абсолютно плевать на то, как дом оказался под землей. Ему было плевать и на тех, кто этот дом построил и на причину, по которой они его бросили. Единственное, что волновало фермерского отпрыска — это странное чувство в груди, непонятный страх перед тем, что может скрываться за запертой дверью. Разум подсказывал, даже кричал, что там ничего нет. Он твердил, что там всего лишь еще одна подобная комната, а еще более вероятно — обычный завал. Но телу не было дела до аргументов, оно чувствовало неладное и от этого чувства волосы на затылке шевелились не переставая.

— Ну вот я и пришел, — прошептал себе под нос Бак, обращаясь к запертой двери.

— Это ты мне? — донесся из дыры в потолке голос Ады.

Нервное напряжение и неожиданность вопроса заставили парня вздрогнуть.

— Нет, — быстро взяв себя в руки ответил Бак, а про себя подумал, что Аделаида не врала, говоря про свой слух. И это хорошо, ведь теперь ему стало немного спокойней, ведь раз она сказала, что здесь никого кроме них нет, значит так оно и есть.

В последний раз прислушавшись к своим чувствам, оценив все за и против, Бак наконец решился. Он стиснул зубы, зажмурился и дернул ручку двери на себя. Что-то громко хрустнуло. Только спустя несколько секунд Бак осознал, что все еще сжимает дверную ручку в ладони, хотя дверь так и не открылась. От старости древесина рассохлась и раскрошилась, перестав держать в себе металл.

«А вот и первое препятствие на пути к истине, — подумал Бак. — И оно меня не остановит.»

Понимая, что трухлявое дерево только и ждет того, чтобы его толкнули, парень, не особо напрягаясь, ударил ногой прямо в центр двери. Она буквально рассыпалась на куски и вывалилась в коридор, от которого отгораживала комнату. Вековую тишину подземного дома нарушил грохот обсыпающихся щепок и противный скрип петель, на которых остались небольшие огрызки — напоминания о том, что здесь когда-то была дверь.

Шагнув в коридор, Бак тут же ощутил неприятный запах затхлости и, почему-то, смерти. Скорее всего так пахла сырая земля, из которой состоял завал, перегородивший путь дальше. Крыша под натиском грунта проломилась и, судя по сгнившим краям серого однотонного ковра, это произошло очень давно.

Выставив факел перед собой, Бак осмотрелся. Завал был сильным и дальше пройти никак не позволял, зато слева обнаружились перила, а это значило, что у подземного дома было как минимум два этажа и шанс на то, что желанная тайна сокрыта именно там.

Уже собравшись перемахнуть через перила Бак вдруг остановился. Осторожность была не его сильной стороной, иначе бы он в первую очередь не оказался здесь, а во вторую не полез за «трупом» в воду, но на этот раз ее голос был настолько громким, что не прислушаться к нему было бы просто глупо. Вспомнив про то, с какой легкостью рассыпалась дверь комнаты, Бак слегка потянул перила на себя, и они просто упали на пол, будто ничем и не были закреплены.

«Вот так да, — пронеслось у него в голове. — Сейчас бы я вверх тормашками рухнул на лестницу и шею себе свернул. Бесславная смерть глупого фермерского сына. Аде бы долго пришлось моему отцу объяснять, как меня угораздило. Хотя, пожалуй, она бы просто молча исчезла, а меня долинные еще пару дней, а может и цельную неделю по лесу аукали и сдались бы. Забрал, таки, речной дух свою жертву на дно, да и дело с концом.»

Не надеясь на прочность ступеней, Бак аккуратно потрогал их ногой. Под его весом они натужно скрипнули, но выдержали нагрузку.

Аделаида безостановочно вышагивала вокруг ямы. Она нервничала и для этого были все основания. По непонятной причине ее чутье било тревогу, да такую, что прислушайся сейчас кто посторонний к ее голове, то непременно бы расслышал колокольный звон. Такое с Адой бывало редко, ведь обычно к подобным тревожным предчувствиям прилагался и внешний раздражитель, например, запах врага или шорох шагов. Но сейчас никакой видимой причины для столь резкой паники не было, и это пугало больше всего. Ведь точно не скажешь, откуда ждать неприятностей, а их точно следует ждать. Чутье никогда не врет.

Спустившись по ступеням, о возрасте которых можно было только догадываться, Бак оказался на первом этаже подземного дома. Он представлял собой большую комнату, служившую когда-то по всей видимости гостиной, либо обеденным залом. Часть комнаты была отгорожена высокой и длинной тумбой, доходившей Баку до пояса, о назначении которой он не имел ни малейшего понятия. А по центру, возле небольшого столика, чья столешница была сделана из цельного куска прозрачного толстого стекла, стояло нечто, похожее на очень широкое мягкое кресло, в котором могли спокойно разместится три человека сразу.

В помещении было множество предметов, удивлявших своими формами. Они заставляли мысли Бака сбиваться и перескакивать друг через друга, в попытке понять смысл всего происходящего. Тени плясали по стенам, танцевали, приводимые в движение языками пламени, медленно пожиравшего промасленные лоскуты ткани, и от этого ощущение таинственности только усиливалось.

Бак с разинутым ртом разглядывал открывшуюся ему одному тайну, загадку над которой он раздумывал бессонными ночами. Подземная комната оказалась целым домом, жилищем, давно брошенным своими хозяевами, дряхлым и рассыпающимся от каждого неосторожного движения. И все в этом жилище было совершенно чуждым современному уму. Многие вещи были похожи на то, чем сейчас пользуются жители долины в быту, но и многие вовсе не имели никакого смысла. Например, массивный черный прямоугольник висящий на стене, прямо напротив очень широкого кресла. Очевидно, что этот предмет был важен для древних людей, раз они его разместили на таком видном месте. Но в чем заключалась эта важность — было совершенно не ясно.

Бродя вдоль черной дыры, Ада не могла решить, толи лезть внутрь, толи остаться наверху. С одной стороны, если она сейчас отправится вытаскивать фермерского отпрыска, то может пропустить нападение откуда-то с гор или из лесу. С другой — останься она здесь, то есть шанс, что она ошиблась и тогда пареньку там внизу придется несладко.

Понимание пришло резко и было настолько отчетливым, насколько это только возможно. Аморфное и неуловимое ощущение опасности обрело форму, а вместе с этим определило все дальнейшие действия. Аделаида ясно как день ощутила всем своим нутром удивительно сильную магическую вибрацию, исходившую из-под земли. Более не задумываясь, девушка доверилась своим, выработанным многолетними тренировками, рефлексам, и ловко прыгнула в дыру.

Бак приблизился к черному прямоугольнику, висящему на стене. Поднеся факел поближе, он всматривался в матовую поверхность загадочной вещицы. Она ему напоминала о чем-то, но он никак не мог сообразить, о чем. Вернее, он не мог поймать нужное слово. Оно так и вертелось на языке, но удержать его не удавалось. Отчаявшись вспомнить, Бак уже собрался отвернутся, но вдруг его осенило, и он вытащил из кармана рубахи черный, отполированный до зеркального блеска металлический брусок.

— Возможно ты какой-то ключ? — он поднес его поближе к черному прямоугольнику.

Ничего не произошло. Вернее, ничего видимого. Но обстановка в гостиной кардинально поменялась. Мертвый, пропитавшийся тленом и пылью, воздух вдруг наполнился напряжением. Временами Бак чувствовал подобное, когда над долиной сталкивались хмурые грозовые тучи и начинали метать друг в друга молнии. Ощущение было почти один в один за маленьким исключением: в общую картину еще примешался тяжелый взгляд в спину.

Бак резко развернулся на месте. Он инстинктивно выставил вперед факел, а металлический брусок прижал к груди, как мать прижимает ребенка при виде дикого зверя. Но подземная гостиная по-прежнему была пуста.

Или нет?

Сперва, не разглядев в темноте ничего необычного (кроме самого здания в целом), Бак стал успокаиваться, но спустя мгновение его сердце снова заколотилось вольнолюбивой птицей, запертой в клетке.

Растревоженные пылинки, парившие крупными хлопьями в воздухе, как по волшебству начали двигаться совершенно непривычным образом. Поначалу это движение сложно было заметить, но шли секунды и его уже нельзя было списать на причудливую игру теней или сквозняк. Пылинки, до того, казалось, зависшие на одном месте, теперь будто притягивались друг к другу, и чему-то еще. К чему-то невидимому в центре комнаты. Они вращались друг вокруг друга и вокруг некоего общего центра. В этот водоворот втягивало все больше и больше пыли, и он начал приобретать очертания. Сперва они были расплывчаты, неясны, но чем больше Бак всматривался в них, тем больше они напоминали ему человеческий силуэт. Словно на этом месте раньше кто-то стоял, а затем вдруг исчез настолько резко, что воздух теперь стремился заполнить образовавшуюся пустоту.

Тем временем, пыльный призрак становился все плотнее и плотнее. У него даже появилась тень. Хоть и полупрозрачная, слабая, но все же тень. Она, как и само тело, подрагивала в лучах факела, трепетала от любого даже самого слабого сквозняка.

Бак с открытым от удивления ртом наблюдал за тем, как, по его мнению, рождался пыльный дух. Парень не знал, бывают ли такие вообще, но это было совсем не важно. Так же, как и остальные жители долины, в момент столкновения с неизвестным он предпочел не вдаваться в подробности, не пытаться выяснить что к чему. Его простой ум сразу обратился к мифам да легендам в которых было место любой, даже самой необычной твари. На этот раз ею оказался пыльный дух, и он продолжал обретать форму.

В какой-то момент пыли стало так много, что внутренние весы Бака потеряли свою устойчивость. Чаша на которой стоял страх громко стукнулась об пол, а другая, та что с любопытством, взлетела до потолка. Это значило только одно — пора бежать. Но бежать Бак не мог. Даже более того, он не мог дышать. И ни о каком «перехватило от зрелища дух» речи быть не могло. Просто вдруг пришло чувство, будто стенки горла склеились вместе. Грудь парня содрогалась в конвульсиях, но все было тщетно.

Выронив факел, Бак схватился за шею и беспомощно сполз на пол. Он был не в силах идти, он не мог кричать, а перед глазами плыли круги. Сердце от страха билось с такой частотой, на которую, казалось, было попросту неспособно. Огонь от промасленных тряпок перекинулся на однотонный ковер. И ко всему в придачу, дух из пыли стал приближаться.

Он плыл по воздуху не касаясь пола. Он обогнул странное кресло и пролетел мимо столика из толстого листа стекла. Он навис над угасающим юнцом, который, забыв про всю осторожность, осмелился проникнуть в его подземные чертоги, нарушить невидимую границу его владений. Он протянул свои серые руки к задыхавшемуся пареньку и между трепетавшими в воздухе пылинками мелькнули искры, миниатюрных молний.

Ужас затмил разум Бака и тот угас, словно маленькая свечка под порывом ураганного ветра.

***

Телана мучила совесть — серьезное дело для священного рыцаря. Подобные муки приходят к человеку прежде всего от него самого, от сомнений, закравшихся в душу, а сомнения — это то, чего священный рыцарь должен остерегаться больше всего. Они туманят взор и сбивают с праведного пути. Именно так говорил Чтец, отправляя своих славных клинков в битву с вселенскою тьмой.

Короткая проповедь Отца смогла лишь слегка поднять дух, но все же она не отвечала на те вопросы, которые роились в голове Телана. Он не знал, зачем соврал о том, что слышал будто казненный мальчишка молился Создателю. Вернее, знал, но не хотел признаваться самому себе, а заодно и главе великого похода, в том, что вера покинула его, что сердце, обливавшееся кровью обезглавленного мальчугана, было больше не в силах слепо принимать те слова, которые говорил Создатель губами своих пророков.

Велидан, дождавшись, когда Отец отойдет подальше, звонко бряцая доспехами, подбежал к своему товарищу и схватив его за плечи, хорошенько встряхнул.

— О чем был разговор? — спросил он и горящими глазами уставился на Телана. — Ну? Не томи!

— Да так, ни о чем…

— Врешь, негодяй! — Велидан был храбрым воином. Бок о бок с Теланом он прошел через жернова не меньше десятка боев, и теперь мог читать его как открытую книгу. — Он тебе речь толкнул, ведь так? Я же видел, как долго вы беседовали. Так долго «ни о чем» не говорят, брат мой. Желаю знать в мельчайших подробностях суть вашей беседы.

Телан покосился на Отца, который о чем-то возбужденно перекрикивался с отрядом разведчиков, и вспомнил те времена, когда сам при виде него благоговел. Этот высокий и широкоплечий воин был способен одним лишь своим видом нагнать страху на большинство мужчин. Его отполированные до зеркального блеска доспехи были покрыты бесчисленными царапинами и зарубками, шрамами прошедших сражений, а на личном флаге уже не осталось места для записи новых подвигов. Но сейчас, когда небо затянуто тучами, а из полыхающих вокруг домов доносятся крики горящих заживо женщин и детей, эти доспехи совсем не сияют божественным светом. Нет. Они похожи на изуродованную шкуру дикого зверя, готового перегрызть глотку каждому, кто осмелится встать у него на пути. На пути к величию и славе.

— Не твоего ума дело, — наконец ответил Телан и побрел к обозу с конфискатом. Последнее, что ему сейчас хотелось, это пересказывать по восемь раз пустую болтовню восхищенному глупцу.

— Что?! — не ожидав таких грубых слов, Велидан даже слегка попятился, — Ты чего, Телан? Мы ведь с тобой братья, разве нет?

Он нагнал боевого товарища и попытался одернуть его, остановить, но тот лишь отмахнулся и продолжил шагать.

— Негоже так с братьями разговаривать. Создатель за такое может и кару наслать.

— Так что ж тогда не нашлет? — Телан остановился как вкопанный и воздал руки к небу, — Чего он медлит? А?!

— Тише! — Велидан испуганно огляделся по сторонам, не услышал ли кто этот оскорбительный выкрик. — Не горячись. Тут слишком много ушей. Давай отойдем, и ты мне расскажешь, что за муха тебя укусила.

Телан секунду-другую сомневался, стоит ли ему вообще сегодня раскрывать рот, ведь такие громкие и резкие изречения в адрес самого Создателя уж точно до добра не доведут, но решил все же пойти. Возможно, выговорившись он почувствует облегчение, или даже вернет свой разгоряченный ум в старое русло.

Два рыцаря сошли с деревенской грунтовой дороги и спрятались за догорающим домом местного купца, неподалеку от сарая с обрушившейся крышей.

— Ну и что это такое только что было? — начал возмущенно Велидан, когда убедился, что за ними никто не наблюдает. — Услышь кто из верхов твои речи, сам знаешь, что было бы дальше.

— Ты не понимаешь, брат, я просто…

— А вот совсем и не просто. Телан, то, что ты говорил — это ересь чистой воды. По-хорошему мне стоило бы доложить кому следует, и будь ты кем-то мне незнакомым, поверь, я бы сделал это даже не задумываясь.

— В этом и беда, что мы мало задумываемся.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, брат… — Телан нахмурился. Его голова, казалось, кипела от множества мыслей. Они были настолько просты, что его удивляло, почему он не дошел до этого раньше. — Я больше не уверен в том, что вижу и слышу.

— Тебя что, ударили по голове? — беспокойно предположил Велидан. — Если так, то я могу сбегать за лекарем.

— Нет. Я хочу сказать, что меня изъедают сомнения. Понимаешь? — Телан заглянул в глаза своего боевого товарища, но увидел в них только замешательство. — Сегодня я спросил сам себя: А что, если наше дело вовсе не правое? Что, если мы и есть то самое зло, о котором твердят пророки?

— О Создатель! Да что ты такое несешь? Я просто не могу поверить, что слышу подобную ересь от тебя, Телан.

— Нет, ты только задумайся на секунду. Откуда нам знать, что люди, которых мы сжигаем — исчадия зла? Откуда мне, Велидан, знать, что, убивая ребенка по указу Отца я очищаю его душу от скверны?

— Это ужасные вопросы, и я не понимаю, как твой язык поворачивается их произносить. Ты же сам прекрасно знаешь, что долг священного воина Создателя — очищать Его творение от магической погани. И что только те, кто принимает свет Его в душу свою достойны ходить по земле и смотреть на солнце.

— Хорошо, — терпение Телана медленно подходило к концу. — Спрошу конкретно. Всего десять минут назад, там у обочины, я поставил маленького мальчика на колени и этим самым мечом, — он достал оружие из ножен, — отрубил ему голову. Зачем я это сделал?

— Как зачем? — удивлению и замешательству Велидана не было предела. — Такова воля Отца. Его перст указал на мальчонку, а значит его должно казнить.

— Но за что?

— Перст Отца безошибочно указывает на еретиков и язычников, питающих своими черными душами магию, коей не место в нашем мире, — продекламировал он.

— Это лишь пустые слова, брат. Кто проверял правильность Отцовских приговоров? Знаешь ли ты таких людей? Каждый, кто слышал эту басню передает ее дальше, но где она зародилась?

— Отец не может ошибиться, ибо он есть пророк Создателя, направляющего его перста.

— Ты что, сам не понимаешь, как глупо это звучит? — видя упертость и твердолобость своего друга, Телан распалялся все больше. — Отец — такой же человек, как и мы с тобой. Он сделан из той-же плоти и крови, а значит ничто не мешает ему врать нам.

— Извини, но я больше не в силах слушать твою хулу. Хоть ты мне и друг, но это переходит всякие рамки, — тон Велидана стал строгим и официальным. — Я беру тебя, Телан Анрийский, под арест по обвинению в ереси. Командование решит, что с тобой делать.

Он положил закованную в латную рукавицу руку своему бывшему другу на плечо и хотел было приказать ему сдать оружие, но не успел. Тот самый меч, который Велидан собирался конфисковать, вонзился ему прямо подмышку. Лезвие проскользнуло между пластинами брони, с легкостью прорезало стеганую рубаху и резким рывком вошло в тело.

Успев издать лишь хриплый, булькающий стон, священный рыцарь сполз на землю и его глаза закатились.

***

Так плохо Баку еще никогда не было. Казалось, все его тело свело одной общей судорогой, боль от которой могла свести с ума. И это было только началом. Пока сознание парня постепенно возвращалось из небытия, оно, порцию за порцией получало информацию о тех изменения, что произошли с телом во время его отсутствия.

Горло саднило и жгло от не прекращавшегося кашля. Кожа на пальцах рук и лице настойчиво ныла. Ноги ощущались с трудом, а жажда была такой сильной, что Бак боялся поднять веки. Ему думалось, что раскрой он глаза, их, словно песок, тут же выдует ветром.

— Ада, — прохрипел парень между приступами кашля. — Аделаида, помоги.

Ответом были только пение птиц где-то вдалеке и шорох листьев на ветру.

«Ветер, — подумал Бак. — Ветер это хорошо. Значит я уже не под землей. Значит она все-таки спасла меня, вытащила из того кошмара.»

— Ада, — снова позвал он, в надежде услышать ее грубоватый и слишком низкий для девушки голос. И опять ничего.

«Не могла же она меня спасти, а после бросить одного в лесу. Или могла?»

Баку в голову пришла пугающая мысль. Он понял, что доверил свою жизнь человеку, которого совершенно не знал. Хоть она и была красива собой, это не отменяло того, что под утонченной внешностью скрывались полная неясность и туман. Кто эта Аделаида? Как она оказалась в Рубице и зачем ее пытались убить? Почему она так просто согласилась лезть в горы и помогать ему, такому же незнакомцу? Неужели для нее настолько важна выплата долга?

Вопросы один за другим приходили и толпились, толкались, мешая ясно думать. А боль в горле и лице только ухудшали дело.

«Нет, я больше так не могу. Мне нужно сконцентрироваться на чем-то, отвлечься, иначе я попросту сойду с ума.»

Бак попытался открыть глаза, но ничего не вышло. Вернее, вышло, но не совсем так, как это обычно происходило. Что-то в привычной цепочке действий нарушилось и результатом оказалось полное отсутствие результата. Веки поднялись с большим трудом, скорее даже разлиплись. По крайней мере такое было ощущение. А дальше ничего, все та же старая добрая темнота.

— Что за?.. — Бак повертел головой из стороны в сторону. — Почему так темно?

— Да тихо ты, — вдруг он услышал голос Ады где-то совсем близко. — Не шевелись. Тебе сейчас нужно полежать.

Он почувствовал, как ее рука скользнула ему под затылок и слегка приподняла голову.

— На вот, должно стать немного легче.

К губам Бака прикоснулось нечто мягкое и мокрое. По запаху он сразу понял, что это мох, пропитанный водой, и тут же припал к нему, жадно высасывая живительную влагу.

— Не спеши. У меня еще много есть.

Парень высосал три порции воды прежде чем снова заговорил.

— Я не понимаю, Ада, — сказал он с ощутимым облегчением, ведь измученному кашлем горлу стало гораздо легче. — что произошло? Я помню, как стоял там, под землей и разглядывал странную картину на стене. Она была целиком черной, испорченной, но все же висела на видном месте возле домашнего очага. А дальше все как в тумане.

Он попробовал встать, но почувствовал, как девичья ладонь легла ему на грудь и остановила его.

— Куда это ты собрался?

— Просто хочу сесть. Почему вокруг так темно? Я ничего не вижу. Мы все еще под землей?

— Нет, не под землей. Я вытащила тебя так быстро как смогла, но было уже слишком поздно. Мне стоило слушать лучше…

— Поздно? — Бак хотел нахмуриться, но брови будто окаменели. — Поздно для чего?

— Твое лицо и руки сильно обгорели. Глазам досталось больше всего. Когда я спустилась вниз, ты лежал на полу и не дышал. Если бы я только…

— Не дышал? — он вдруг встрепенулся и, не смотря на сопротивляющуюся ладонь у себя на груди, сел. — Я вспомнил! Я все вспомнил. Я видел пыльного духа.

— Пыльного духа? — переспросила Ада.

— Да. Он был похож на призрак человека из пылинок. Как только я его увидел, у меня тут же перехватило дыхание, в голове закружилось, и я упал. Мне нужно снова вернуться туда. Мне нужно узнать, что он такое.

— А вот и нет. По-моему, ты не совсем понял, что случилось. У тебя глаз нет, пацан. Ты ослеп. Усек? Никаких больше прогулок по горам. Все, что тебе сейчас положено — это хороший отдых, еда и вода.

— Нет, это ты не понимаешь. Мое место там, в подземной комнате. Дух явился мне по собственной воле и хотел что-то сказать. Он тянул ко мне руки, но тело подвело меня. На этот раз я точно справлюсь. Вот увидишь! Только отведи меня туда снова.

Аделаида не знала, что ответить. Ее поразило, с какой легкостью паренек воспринял новость о своей слепоте.

— Да-а, — протянула она, — Башкой ты будь здоров двинулся, это точно. Не знаю, за что ты себя так мучишь, и знать не хочу. Твои ожоги имеют магическую природу. Про пыльных духов я не слыхала, но похожие раны видела, и ничего хорошего они не сулят. Могу сказать только одно: то, что живет там в горе — древнее этой самой горы, и лицом к лицу с подобным, да еще и в одном сарафане я сходится не буду.

— Значит в первый раз ты не полезла потому, что тебе показалось это скучной затеей, — Бак не знал, как подступиться к девушке, а потому решил начать с взятия на слабо. — Теперь же ты говоришь, что сарафана тебе недостаточно. Мне начинает казаться, Аделаида, что ты не держишь своего слова. А еще мне кажется, что у слепого фермерского отпрыска больше смелости чем у тебя. Только и способна с деревенскими мужиками драться, а как до дела дойдет, так сразу даешь на попятную.

И к его удивлению это сработало.

— Мелкий манипулирующий засранец, — Ада замолчала. Пауза была настолько долгой, что Баку на мгновение показалось, будто девушка вовсе ушла, но тут она продолжила. — Сколько живу, но такого наглеца как ты еще не видала. Ладно, завтра полезем в твою дурацкую дыру, но знай, если я там сдохну — тебе не поздоровится.

Остаток дня Бак лежал и вслушивался в окружавшие его звуки, а мысли его витали где-то далеко. Он раз за разом прокручивал в голове события, произошедшие в подземной комнате, пытаясь восстановить и закрепить образ пыльного духа. Перед мысленным взором его представали серые полупрозрачные руки, тянущиеся к нему, и каждый раз он все больше утверждался в мысли о том, что это не хищный выпад, а скорее мольба. Только о чем может просить существо старше Великих Хребтов? Что может предложить ему обычный деревенский паренек?

Вдруг Бака осенило. Перед его невидящими глазами ясно как день повис металлический брусок, отполированный настолько хорошо, что его можно спутать с маленьким зеркальцем. Ну конечно же! Духу просто нужна была странная вещица, которую он прихватил в первый раз с прикроватной тумбочки на память. Теперь оставалось понять, где сейчас находится этот брусок.

— Ада, — позвал Бак и сквозь потрескивание костра сразу же услышал, как где-то справа зашуршала ткань маминого сарафана.

— Чего тебе? — с ноткой недовольства спросила Аделаида явно что-то жуя.

— А ты случайно не видела такой маленькой металлической штучки, блестящей?

— Конечно видела, — быстро сообразив, о чем спрашивают, ответила девушка. — Она у тебя в руке, дурень. Ты ее так сжал сильно, что пальцы сплавились вместе и теперь ее хрен выковыряешь. А ты что, не чувствуешь?

Бак и в правду ничего не чувствовал в руке ниже локтя. Решив удостовериться, он прикоснулся едва шевелящимися пальцами левой руки к своему правому кулаку и охнул. Конечность на ощупь была похожа на твердую корку еще теплого яблочного пирога, который частенько готовила его мама. Пальцы склеились в одну большую, бугристую клешню, сомкнувшуюся вокруг прохладного бруска металла.

Все было хуже, чем он мог себе предположить. И это только руки. Ада сказала, что лицо пострадало сильнее всего и это поистине пугало. Только сейчас к Баку постепенно начало приходить осознание собственного увечья.

«Я теперь ничего и никогда не увижу, — с горечью подумал он.» Весь мир погрузился в бесконечную тьму, в которой можно было просто затеряться, и единственное, что спасало от забытья — это звуки. Множество их. Жутко подумать, сколько проходит мимо человеческого внимания пока есть на что посмотреть, а еще страшнее, что теперь смотреть не на что и только остается, что слушать.

***

«Просто веди себя как обычно, — Телан шагал по деревенской дороге к обозу с награбленным. Да именно так, с награбленным. Он больше не хотел называть конфискатом то, что было отобрано силой у ни в чем неповинных людей. — Не попадайся на глаза начальству, избегай знакомых и все будет в порядке.»

Тело бывшего товарища Телан спрятал между досками в разрушенном сарае, так что найти его будет непросто. Друзья Велидана, конечно, могли заметить его отсутствие, но не так быстро, а значит запас времени какой-никакой имеется. Оставалось решить, что с этим запасом делать.

«Нужно взять немного провианта и уйти из деревни. Но как? Дождаться ночи и ускользнуть, пока все спят? Не вариант. Часовых будет много, да и разведчики шныряют по округе в ненормальных количествах. Видимо Отец кого-то хочет здесь отыскать, — он дошагал до обоза и с удивлением обнаружил, что его особенно то и не охраняют. Непростительная халатность новичков — а это именно их обязанность — которой он был несказанно рад. — Может напроситься в дозор? Нет, будет выглядеть подозрительно. Никто никогда не идет в ночную смену если этого можно избежать. А черт с ним. Соображу что-нибудь по пути. Сил моих больше нет смотреть на все эти пожары. Огонь, поедающий тела неверных во славу Создателя и его бравых клинков. Тьфу. Аж тошно.»

Телан набрал провианта в большой походный мешок и стараясь не озираться по сторонам побрел к лесу. На выходе из деревни его, естественно, остановил патруль.

— Стой! — гаркнул сержант и угрожающе положил руку на рукоятку своего меча. — Дезертир? Али так, гуляешь?

— Я… — начал было отвечать Телан, но его перебил один из рядовых.

— А я его знаю, — сказал он с дебиловатой улыбкой. — Это же Телан Анрийский из третьей сотни. Я с тобой на перевале в ночную стоял. Помнишь?

Телан не помнил, но все же кивнул.

— А ну пасть свою заткнул быстро, — лицо сержанта моментально побагровело. — С дезертирами брататься удумал? Так твоя голова вместе с егойной в одну корзину с плахи покатится.

— Да какой он дезертир? Отличный мужик, за наше дело костьми ляжет. — не замолкал рядовой. — Вон, гляди какой мешок за спиной. Небось к нашим в лес идет. Провизию для лагеря тащит.

— Так и есть, — решил воспользоваться моментом Телан и поддакнул. — Сам Отец велел оказать посильную помощь нашим братьям в выслеживании и поимке сами знаете кого.

Очевидно это был блеф и ни о каком лагере он не знал, да и в том, что Отец кого-то ищет сильно сомневался, это было лишь предположением, но, как говорят в Анрии: риск — дело благородное.

Сержант нахмурился и подозрительно окинул взглядом «дезертира». Казалось, кожа на его лице от напряжения и бурной мыслительной деятельности сошлась в одну точку на переносице.

— А ну покаж мешок, — он все же снял руку с меча, но всем своим видом давал понять, что может в любой момент ее вернуть на место.

Телан послушно скинул мешок на землю и раскрыл, благодаря самого себя за то, что не пожадничал и взял только еду и необходимые для выживания в лесу вещи.

— Посильную помощь? — процедил сержант. Уж очень ему хотелось придраться, но история выглядела правдоподобно, да еще и этот «сами знаете кто», кого следовало по наставлению Отца пренепременно поймать, добавлял важности всему происходящему. На родине сержанта судя по всему рисковать было непринято, и он дал на попятную. — Ладно. Но если узнаю, что ты мне наврал, самолично брюхо вспорю и кишки по деревьям поразвешаю. Уяснил?

— Уяснил, — кивнул Телан. — Можете на этот счет быть спокойны. Я передам Отцу о вашем рвении служить ему и Создателю.

Быстро вернув мешок на плечо, он отсалютовал патрульным и продолжил шагать в сторону леса, а сержант за спиной разошелся не на шутку. Он орал на рядового, за то, что тот влезает в разговор старших по званию и вообще без спроса открывает рот, но тому по всей видимости было плевать. На мгновение Телану даже стало жалко эту парочку. Рядовой с таким отношением к делу навсегда останется на самом дне военной пищевой цепочки, а сержант, не умеющий заставить подчиненного слушаться быстро лишится своего звания. Но вновь нахлынувшая волна отвращения к ордену и его членам быстро смела всю жалось без следа.

***

— Давно хотел тебя спросить, как ты оказалась в нашей речке? Я имею в виду, ты же почти мертвая там плавала, связанная, раненая. Должно быть с тобой приключилось что-то ужасное и…

— Тебе там чего, скучно? — Ада несла Бака как рюкзак, при этом ловко взбираясь на гору, так, будто шла налегке. — Может ты тогда сам ножками потопаешь? Тут недалеко.

— Я же не вижу ничего. А вдруг я упаду? Меня тогда до самого леса об скалы бить будет и вниз долетит только каша.

— Было бы неплохо, — она улыбнулась, вообразив эту картину. — А то если ты сейчас не заткнешься, то я сама тебя сброшу.

Бак покорно замолчал. Конечно, он уже начинал привыкать к грубоватой манере общения Ады, но иногда она могла быть чересчур резкой тогда, когда этого совсем не ожидаешь.

Слушать как удивительно ровно дышит человек, несущий тебя на плечах в гору, та еще забава. Особенно если ты при этом обязан помалкивать. А прибавить ко всему прочему непроглядную тьму слепоты и дело тут же превращается в адскую пытку. Человек постоянно забивает свои чувства информацией, а голову различными мыслями только ради одного, ради побега. Побега от самого себя. Но попробуй ты хоть на десять минут закрыть глаза, заткнуть уши и прислушаться к себе, как поймешь, что слушать то и нечего. Лишь мечущиеся в разные стороны обрывки идей, не оформившиеся, туманные, а за ними маячит громадина пустоты.

Потеряв зрение, Бак изо всех сил пытался избежать столкновения с этой внутренней пустотой. Каждую секунду он старался отвлекать себя всевозможными способами, болтать, слушать звуки окружающего мира, погружаться в воспоминания. И это работало, позволяло не раскисать. Но в горах не было никаких звуков кроме ритмичного шарканья ног Ады и ее размеренного сопения. Они повторялись снова и снова, вводя парня в своеобразный транс, заманивая в ловушку воспаленного горем воображения.

Бак судорожно собрал мысли в кучу и попробовал сконцентрировать свое внимание. Затем он попытался представить, будто все еще видит. Как выглядит затылок Аделаиды, ее завязанные в короткий хвостик черные волосы, шелковистая кожа не шее, лямки маминого сарафана. Потом он заглянул через ее плечо и стал восстанавливать по памяти местность, пробовал понять, где именно они сейчас, как вдруг произошло нечто очень странное. Он отчетливо увидел злосчастную дыру в земле. Вернее, не саму дыру, а ее силуэт. Еще он увидел пульсирующее синеватое сияние, исходившее из дыры.

— Что это там? — Бак похлопал Аду, привлекая ее внимание, и указал скрюченным пальцем в сторону свечения.

— Дырка твоя земляная, — огрызнулась девушка и тут же переспросила: — А что?

— Я ее вижу, — в голосе Бака было волнение и заинтересованность.

— Не выдумывай.

— Нет, честно. Из нее струится какой-то синий свет. Точнее я только свет и вижу, но очертания ямы узнал.

— Вот это новости, — Ада хмыкнула и поудобнее перехватила его ноги. — А ты, пацан, не так прост, как кажешься. Жалко, что на голову ушибленный. Раньше такой свет уже видал?

— Нет. В первый раз. Что это значит? Есть шанс, что ко мне вернется зрение?

— Ой, нет. Тут без вариантов. У тебя же глаз совсем нет, только пустые дырки в черепе. Ну, разве что ты найдешь способ новые себе отрастить. А свет этот — это магия, пацан. Не сама прям магия, — она улыбнулась и Бак понял это по тому, как изменился звук ее голоса. — Только ее следы. Она как бы заряд после себя оставляет, как угольки после костра. Они тлеют и заряд тоже. Особо внимательные могут по этому следу понять, как давно заклинание использовалось, и что оно делало. Вот я, например, так и поняла, что у тебя там внизу жопа приключилась.

— Ты тоже его видишь?

— Не. Прям видят не многие. В основном, чувствительные люди просто понимают, нутром чуют. Но бывают и такие как ты — зрячие. А еще есть нюхачи, слухачи и щупы. Думаю, сам разберешься, что почем. Мы пришли.

Баку было странно наблюдать дыру не черной и зловещей, как раньше, а совсем наоборот. Теперь весь мир для него был зловещей черной дырой, а она сама — единственным источником света. Он струился из-под земли иногда пульсируя и переливаясь разными оттенками синего, словно подсвеченный полной луной туман. Туман, переполненный хлопьями пыли, от одного вида которой Бак снова зашелся в приступе кашля.

— Так! А ну давай мне на затылок не харкай, — Ада нахохлилась как недовольная птица, получившая дождевой каплей по макушке. — Давай слазь. Я тебя на веревке вниз спущу. Ох как я тебя вытаскивала… Обмякший, рожа страшная, синяя, как виноград. Ручки ножки в разные стороны растопырились, в дырку не пролазят, цепляются. Сплошные неудобства.

— Спасать людей не всегда приятно, — переводя дух ответил Бак. — Тебя из Рубицы вытаскивать тоже было неудобно. Мокро, холодно, ноги в ил грузнут. А потом ты еще и нож у меня отобрала.

— Хах! Еще могу значит. Стой, погоди.

Раздался треск рвущейся ткани.

— Ты чего?

— Да больно у тебя харя жуткая. Боюсь, в полумраке увижу ее и двину по привычке.

Ада взяла кусок сарафана, который только что оторвала от подола, и накрыла им пустые глазницы Бака, а края завязала на затылке.

— Вот, так хоть честной народ пугать не будешь. А теперь на, бери и спускайся.

Парень послушно взял протянутую ему веревку и, активно нащупывая ногами дорогу, полез в дыру.

Уже в третий раз он оказался в подземной спальне и сейчас от былой романтики приключений не осталось ни следа. Изувеченный и перепуганный до полусмерти, находящийся на грани очередного приступа кашля, Бак проклинал тот день, когда пробил спиной дорогу сюда. Он с большей радостью переломал бы себе хребет, если бы только мог повернуть время вспять и пододвинуть самого себя в полете на пару локтей вправо. Но, как говорят, знал бы куда упадешь…

— Эй, дух, выходи! — крикнул Бак и сам того не замечая сжался от страха.

— Ты чего орешь? — Ада ловко спрыгнула на кровать и на секунду прислушавшись к своим ощущениям, слезла с нее. — А ничего так лежбище.

— Духа зову. Я должен отдать ему эту штуку, — он вытянул перед собой обезображенную руку с зажатым в ней металлическим бруском.

— Зачем?

— Как зачем? Она ему нужна, и я должен отдать, — он говорил это с такой уверенностью, будто это ясно как день, а Ада просто глупая и ни черта не понимает.

— Ну и на кой ляд ему эта безделушка?

— Мне по чем знать? Просто я точно уверен, что он хотел именно ее и тянулся к ней, когда я в обморок упал. Теперь я должен ее ему отдать.

— Тогда пошли вниз, туда, где он на тебя напал. Что толку его тут звать? Мог бы он сюда подняться, она бы просто так на тумбочке не валялась.

Бак неуверенно кивнул. В словах Ады был здравый смысл. Вот только вниз спускаться совсем перехотелось. Это как купаться поздней осенью или ранней весной. Вроде и воздух не такой уж холодный, и кажется, сейчас как нырнешь… а когда ступни в ледяную воду ступают, так сразу все желание улетучивается.

Но в отличие от купания, встреча с духом была важна. Правда Бак еще не до конца понимал, почему. Он только знал, что это то дело, которое нужно закончить несмотря ни на что. Просто сцепить покрепче зубы, затолкать свои страхи и сомнения поглубже, и сделать. Так он и поступил. Ухватившись за плечо Ады, он осторожно следовал за ней попутно всматриваясь в синие переливы магического следа, окружавшие его. Подрагивающие лучи пронизывали все вокруг. Они, казалось, исходили из всех предметов сразу. Девушка была права, это действительно было похоже на угли от костра. Стены, пол, потолок, все тлело магическим жаром и Бак с каждой секундой все лучше и лучше видел это своим внутренним взором.

— Осторожно, ступеньки, — Ада ловко переступила через лежавшие на полу перила.

— Я вижу, — ответил Бак и повторил за ней. — Всего лишь очертания и силуэты, но здесь я снова вижу.

— Поздравляю. Тогда можешь оставаться здесь жить. Будешь со своим духом в обнимку сидеть и пялится по сторонам.

— Почему ты такая агрессивная?

— Да не к добру все это. Ты как одержимый прешься сюда и раз за разом становится только хуже. Вот, теперь и меня затащил. Подохнем мы здесь с тобой, а в мои планы это не входило.

— Если бы не я — ты бы еще в Рубице померла, — напомнил ей Бак.

— Это другое, — возразила она. — Тогда все было по делу, а сейчас какое-то баловство одно.

— И по какому же это такому делу человек может помирать?

— По какому делу? — перекривляла она его. — А вот по такому делу, что не твое собачье дело, по какому делу. Лучше давай говори, что делать нужно чтоб твой дух пыльный объявился.

Бак вышел в центр комнаты, стал возле длинного кожаного дивана и пожал плечами.

— Почем мне знать? — он огляделся по сторонам. — Я стоял здесь и разглядывал картину, а потом бац и он уже тут.

— Ну так давай. Повторяй, как было.

Бак замешкался на мгновение, а затем встал возле стеклянного столика и повернулся к «картине» на стене. Черный матовый прямоугольник висел на том же самом месте и с точки зрения Ады совершенно не изменился. Но Бак, видя его мысленным взором, не мог сказать того же. Теперь, подсвеченный магическим жаром он показывал картинки. Они был еле заметны, но все же были. Изображения людей в странных одеждах, идущих по улицам невиданных городов, сменялись пейзажами, а затем плавно возвращались к домам. И так снова и снова в бесконечно повторяющемся цикле.

— Аделаида, ты это видишь? — восхищенно спросил Бак и не дожидаясь ответа продолжил: — Картина ожила.

— По-моему она просто черная. Ты вообще уверен, что это картина?

Парень ничего не сказал в ответ. Он был полностью поглощен созерцанием прекрасного творения древних, что жили в этом доме задолго до появления Великих Хребтов. И он готов был простоять там еще очень долго, если бы не приступ кашля, настигший его снова.

— Ох не нравиться мне все это, — Аделаида подошла к опустившемуся на колени Баку и присела рядом. — Может быть ну его? А? Ты же здесь задохнешься.

— Нет, — только и смог выдавить из себя Бак.

— Вот именно, что нет. Никакого духа здесь уже нет. Он покалечил невинную жертву, и со спокойной совестью растворился во вселенной. Каждый дух — это незавершенное дело. Тебе просто попался злодей, который хотел напоследок напакостить. Вот и все. А теперь пойдем. Я вытащу тебя на свежий воздух.

— Нет, — снова повторил Бак и показал пальцем ей за спину.

Ада обернулась и увидела человеческую фигуру, сотканную из колебавшихся в воздухе крупных хлопьев пыли. Девушка тут же приняла боевую стойку и насторожилась. Все ее нутро снова содрогнулось от мощной магической вибрации.

Бак же видел совсем иное. Перед его мысленным взором предстала пожилая женщина с заплаканным от горя лицом. Она была совсем не страшной, а даже наоборот. Ее хотелось пожалеть и обнять. И эта двойственность пробрала Бака до глубины души.

Более не обращая внимания на кашель, он встал на ноги, выпрямился во весь рост и сделал шаг на встречу духу. В ответ она шагнула к нему и тут же остановилась. Затем она протянула вперед руки. Бак заметил, как ее губы шевелятся в беззвучной просьбе, а по щекам стекают слезы. По выражению лица женщины было отчетливо ясно, что она в полном отчаянии.

Не видя иного выхода, Бак протянул вперед свою обезображенную клешню, в которой был зажат металлический брусок. Он попытался разжать пальцы, но и в этот раз у него ничего не получилось.

— Аделаида, помоги мне, — попросил он.

— Что нужно? — переспросила она, не отрывая взгляда от вихря из пылинок.

— Разожми мою руку.

— Сейчас, — Ада взялась за его одеревеневшие пальцы и с силой потянула в стороны. Раздался неприятный хруст и ладонь Бака пронзило лезвие боли.

— Теперь отойди, — он протянул брусок духу.

Пожилая женщина, будто боясь, осторожно подошла еще ближе. Затем, сделав резкий выпад вперед, выхватила брусок и снова отбежала. В момент, когда ее рука коснулась п