автордың кітабын онлайн тегін оқу Цветочный супермаркет
Стейси Тисдейл
Цветочный супермаркет
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Стейси Тисдейл, 2018
Хобби может стать работой мечты, а работа мечты — рутиной. Утопая в рутине, уже не хочется прикладывать усилий, не получаешь наслаждения от того, что делаешь. Написание книг для Кристины Томпсон превращается в обычную угнетающую работу уже в двадцать пять. Она устает, теряет энтузиазм и не может больше продолжать работу под давлением издательства. Глядя на это, родители отправляют ее на отдых в Германию. Отправляясь туда, она и подумать не могла, что цветочный супермаркет может изменить ее жизнь.
16+
ISBN 978-5-4493-6959-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Тот, кому посвящена книга, знает об этом
(или узнает).
2017
Часть 1
«Через тернии к звездам»
1
Кристина
Звон утренней чашки кофе о небольшой деревянный стол служит сигналом всему остальному о том, что новый день официально может начаться. Почему именно чашка кофе, а не первые лучи солнца удостоенна такой чести? Потому что я не из тех, кто встает с первыми лучами. Я не сова и не жаворонок. Как ни странно, таких людей называют голубями, уж не знаю, почему именно так. Сразу же после звона включился привинченный к стене плоскоэкранный телевизор, в котором миниатюрных размеров мужчина вещал Англии о последних событиях неугомонного мира. «Прошлым вечером состоялась игра между Манчестером и Арсеналом. Счет 5:3 в пользу Манчестера…» Отломив вилкой кусочек яичницы и сунув в рот, я повернула голову в сторону выходящего на двор окна. Пожухлая желтая трава колыхалась от нескончаемого ветра, голые растопыренные ветви деревьев дрожали, отпугивая жирных воробьев. В радиусе мили не было ни души, и запросто можно было подумать, что все жители покинули свои дома, собрав чемоданы и уехав в какое-нибудь теплое местечко. Унылый вид Брэдфорта разбавляло лишь голубое небо с пригревающим весенним солнцем. Но мысленно я была совершенно в другом месте. В голову уже лезли безостановочно перестраивающиеся описание, действия и диалоги, которые непременно нужно было записать. Наскоро дожевав завтрак и выпив кофе, я села за ноутбук, быстро забегав пальцами по клавиатуре, повторяя про себя каждое хорошо продуманное слово, чтобы не забыть второпях, как это обычно бывает. Слова, строчки, страницы… Таким образом я провела все утро, пока в дверь не раздался звонок, напоминающий бой колоколов в часовне. На пороге стояла Тейлор.
Она посмотрела на меня, затем заглянула мне за спину, потом снова уставилась на меня.
— Опять пишешь, — сделала она вывод.
— Ну и как узнала? По красным глазам, или появились экстрасенсорные способности?
Тейлор слегка призадумалась.
— Я бы сказала про способности, но ты опять посуду со стола не убрала.
Я усмехнулась, пропуская гостью с широким серым шарфом на шее в дом. По заученной схеме Тейлор остановилась, обводя быстрым взглядом обстановку в доме и одновременно снимая лиловое пальто. Бьюсь об заклад, в ее голове уже есть план всего, за что она будет ругать меня и что сама в результате уберет. У некоторых людей перфекционизм в крови.
— Гринбери опять повздорили, — начала она. — Всю ночь не давали поспать, начиная с вечера. Кажется, Уильям опять обменял что-то из ее драгоценностей в ломбарде.
Я вернулась к ноутбуку, но поняв, что мысль безвозвратно утеряна, и теперь ничего с этим не поделаешь, стала слушать подругу.
С Тейлор Джеймс мы знакомы со средней школы, жили неподалеку друг от друга, и сквозь года эта вещь не изменилась: даже переехав из Лондона в графство Уэст-Йоркшир, мы живем через четыре дома. Как и любая дружба, наша пережила ссоры, обиды, разлуку, непонимание, подростковые заскоки, приведя нас в один город и поселив рядом, чтобы Тей могла каждое субботнее утро наведываться ко мне со свежими сплетнями и нарушающим идиллию «тихой гавани», как выразилась сама подруга, своим звонким возбужденным голосом детсадовской истерички.
— Не понимаю, как ты до сих пор с ума не сошла в такой тишине, — каждый раз повторяет Джеймс.
В отличие от моего дома, в ее доме всегда стоит шум и гам, и отнюдь не из-за рано заведенных детей. Просто привычка оставлять одновременно включенным телевизор в гостиной и радио на кухне, кажется, неизлечима. Уж не знаю, как Тео выносит это.
С Теодором Расселом Тейлор познакомилась на втором курсе колледжа. Обычная история о парне, который на два года старше, и девушке, влюбленной по уши. Их свела общая любовь к фильмам ужасов и байкам. На первом свидании Тео повел Тей на мотогонки, выбрав беспроигрышный вариант, и окончательно влюбив в себя впечатлительную второкурсницу с окраины Лондона. Но, конечно же, на этом он не остановился, решив прыгнуть выше головы и купить собственный мотоцикл. Парень не был из состоятельной семьи, где можно взять банковскую карточку и когда вздумается помчаться за новенькой моделью «YAMAHA» в ближайший дилерский центр. Теодору пришлось устроиться на две работы и быть там, помимо учебы в колледже, чтобы потом купить старенький подержанный чопер, постоянно требующий починки и замены масла. Но Тейлор была от него без ума. Не было и дня, чтобы не рычал мотор, пока влюбленная парочка нарезала круги вокруг кампуса. Они оба приходили в восторг каждый раз, обращаясь с мотоциклом как с родным ребенком. Годы шли, куплен общий дом, но выйти замуж возлюбленный так, и не предложил. «Мы не хотим торопиться, — смеется Тейлор. — Незачем. Еще успеем состариться вместе в большой семье». Ну конечно, в двадцать пять жизнь только начинается, и ты хочешь чувствовать себя в это время насколько возможно свободным. Ха-ха, если у тебя нет работы, мигрени и вездесущей усталости.
— Тебе нужно выйти прогуляться, — заявила подруга, убирая с обеденного стола грязную посуду. Я одарила ее хмурым взглядом, а за тем так же посмотрела в окно. Небо стали затягивать тяжелые свинцовые тучи.
— У меня много работы.
— У тебя всегда много работы. Вот скажи, когда ты последний раз отдыхала? — (она выдержала короткую паузу, прищурившись на меня.) — Так и думала. Через час мы с Тео собираемся съездить по магазинам, и ты едешь с нами.
— Но я не могу! Мне надо закончить новую главу до понедельника. Аманда с меня три шкуры сдерет…
— Нужно хотя бы иногда выходить из своей конуры, Кристина, и проветривать голову. Вдруг, пока ты будешь ходить по бутикам, придумаешь что-нибудь новое? Да к тому же новое платье тебе не помешает. Скоро день рождения Стивена, не забыла?
Я закатила глаза, подперев голову рукой. Каждый год мой двоюродный брат Стиви Амелл устраивает грандиозные вечеринки по случаю своего дня рождения. «Двадцать три только раз в жизни!», «Двадцать пять больше не повторится!» И вот, теперь ему стукнет двадцать семь. Единственное двадцатисемилетие в жизни.
Ехать мне никуда не хотелось. Я хотела закончить то, над чем билась вторые сутки, и только потом устроить заслуженный выходной. С новыми главами в последнее время были некоторые затруднения, и по мере их появления разгоралось испепеляющее желание раз и навсегда их преодолеть. Но, как правило, исчезали одни — тут же появлялись другие.
Вжав шею посильнее в плечи, чтобы шарф как можно больше закрывал рот и нос, я скрестила руки на груди в попытках согреться, пока Тео проверял, закрыл ли он машину. Погода решила окончательно испортиться и отнять все надежды на столь желанное тепло. Меня каждый раз удивляло то количество разномастных автомобилей, длинными рядами громоздящиеся на парковке местного торгового центра. Откуда их берется так много в таком сравнительно небольшом городишке? Протискиваясь между пыльными легковушками, мы, наконец, добрались до больших автоматизированных стеклянных дверей входа. Как только мы вошли, поток горячего воздуха врезался нам в лица, обжигая порозовевшую после холода кожу. Из неумолкающей визжащими гудками парковки мы попали в не менее шумный торговый центр, где стоял неутихающий гомон голосов, и ко всему этому в каждом бутике играла своя музыка. Толпы подростков, молодых пар с детьми и даже стариков бороздили общие потоки туда-сюда; в воздухе витал запах жареного фастфуда. В какой-то момент мне показалось, что весь Брэдфорт собрался здесь сегодня. Я поморщилась.
— Значит так: мальчики по своим делам, девочки — по своим, — распределила Тейлор, а потом полезла в сумку и достала оттуда сложенный вдвое клетчатый листок бумаги и протянула его Теодору. — Вот. Не забудь купить продуктов.
Лицо парня приняло недовольный вид, испещрившись глубокой хмурой складкой меж бровей, но Тейлор упорно делала вид, будто бы вовсе не замечает этого. Она живо помахала на прощание рукой возлюбленному и, подхватив меня под руку, решительно зашагала на широких каблуках вдоль бутиков. Именно тогда я вспомнила, почему согласилась приехать сюда: потому что спорить с Тейлор Джеймс, как горох об стену.
Домой мы вернулись ближе к вечеру, когда платья были куплены. Все то время, пока мы рыскали по магазинчикам, перебирая уйму цветных тряпок разных фасонов и качества, подруга не переставала ворчать о маленьком выборе и причитать, что здесь все для застрявших в лихих восьмидесятых женщин. Нам пришлось потратить уйму времени и обойти каждый бутик дважды, а то и трижды, перещупывая похожие между собой модели, выуживая короткие и длинные платья — венцы творения сетевых магазинов. Найти самое подходящее из всех ей удалось почти что перед самым отъездом. Мы с Тео практически умоляли Тейлор поехать домой, когда та юркнула в очередной «Top Shop» с обещанием, что если ничего не найдет сейчас, то на Единственное Двадцатисемилетие Стиви отправится в пижаме. И — о, аллилуйя! — она, наконец, купила платье сапфирового цвета чуть ниже колена.
— Как вам? — спросила подруга, выплывая из примерочной.
— Прекрасно! Сидит идеально, — залепетали мы, потому что ей оно действительно очень шло, а от части, потому что усталость брала над нами верх.
Со мной проблем было гораздо меньше. То ли из-за того, что мне просто повезло увидеть наряд практически сразу, то ли потому что выбор платья меня не особо заботил.
Дома намного тише. Дома нет бесконечной суеты, не пахнет гамбургерами из кафе быстрого питания. Здесь не играет вразнобой музыка и не толпятся слегка обезумевшие стайки людей. В этих стенах царят уют и покой, слышен лишь легкий скрежет веток дерева об оконное стекло. Я заперла входную дверь на засов, бросила ключи и пакет с покупкой на комод, снимая с ног усеянные каплями грязи сапоги. Твидовое пальто скользнуло с плеч и заняло свое законное место на вешалке, на кухне включился чайник. Я надела старенькие домашние тапочки, подаренные мамой еще на Рождество, и без какого-либо настроения поплелась к ждущему все это время на кофейном столике ноутбуку. На экране заменявшего людям мозги устройства высветились ряды мелких букв. Печатные строки заполонили белые листы несуществующей бумаги и обрывались на середине последнего. Именно на этом месте я остановилась утром, пока подруга детства не позвонила в дверной звонок и не вытащила меня из дома. Тяжелый вздох недовольно вырвался из груди. Глаза вновь забегали по рукописи, перебирая, казалось бы, уже въевшиеся в голову слова. Как молотом, по мыслям било напоминание «до понедельника». Осталось семнадцать часов до того, как новая глава должна появится в электронном ящике у Аманды Стэндфорд — главного редактора издательства «Пингвин».
С одним из самых популярных издательств Англии я начала сотрудничать чуть меньше двух лет назад. Я закончила обучение на филологическом факультете в Лондоне и подумывала пойти в одну из местных газет на место редактора. У меня с детства имелось влечение к чтению и написанию небольших рассказов, в школе мои сочинения не редко отмечались учителями особым содержанием и «живостью воображения», так что к тому моменту на моих руках уже имелась первая книга. В какой-то момент я поняла, что хочу вдохновлять людей. На той первой работе, куда меня приняли после первого собеседования под предлогом острой нужды в грамотном редакторе, как-то незаметно завелся разговор о своих собственных сочинениях, и я пообещала показать свою книгу. Пару недель «Виниловый закат» гулял по рукам всего штаба. Коллеги выражали восторг, им понравилось читать о мою первую в жизни настоящую книгу! С каждым новым отзывом чувствовался прилив сил, вера в себя крепла ежедневно. Спустя еще неделю «Платиновый закат» оказался в руках директора той небольшой газетенки, в которой работали я и другие пятьдесят человек. Энтони Брукс, взяв стопку обычных листов А4, соединенных канцелярской прищепкой, сунул их в свой кожаный дипломат.
— Прочту дома, — объяснил он, щелкнув замками. — Сейчас дел невпроворот. Вы уже подготовили статью об угнанном джипе для печати, мисс Томпсон?
Через несколько дней он вызвал меня в свой заявленный бумагами кабинет, назвав мое имя привычным для себя сдержанным дикторским голосом. На его столе меж скомканных листов лежали и мои рукописи. Брукс положил на них свой широкий палец, легонько постучал по страницам и, пристально глядя мне прямо в глаза, сказал: «Она должна иметь должное оформление, чтобы быть похожей на книгу». А за тем дал номер знакомого из крупного издательства, дал два выходных посреди рабочей недели с наказом показать работу «Пингвину». Так что Энтони Брукс один из тех, кому я обязана тем, что имею сейчас.
— Пока книга не будет одобрена ими, можешь не возвращаться, — конечно же, он шутил, но почему-то от его твердого баса по спине все равно пронеслись мурашки.
Еще через месяц на электронную почту пришло официально письмо от Аманды, моей нынешней начальницы. Сухим официальным языком был выведен текст, повествующий о ее желании встретиться со мной для беседы на счет книги в любое удобное время до 19:00. Мы встретились на следующий же день (перед ним была ночь без сна, полная содрогающего тело волнения) и вскоре экземпляры искусно оформленного профессионалами «Платинового заката» поступили в первый книжный магазин недалеко от издательского дома.
Я была вне себя от счастья. Необыкновенный прилив сил и энергии охватили меня, я чувствовала, что смогу запросто сдвинуть с места горы. Сорвать с неба звезду казалось проще простого! Именно тогда я поверила в себя. От друзей и родственников поступали многочисленные поздравления, поздравляли и те, кто молчал уже несколько лет, не имея нужды звонить даже по праздникам. Я подписала контракт, причисляют мне 80%, к издательству 20 от продаж каждого экземпляра. У меня появилась новая работа. Самая великолепная работа! Нужно было лишь укладываться в срок с написанием новых глав и книг в целом. Дела стремительно пошли в гору всего за каких-то три месяца! Родители устроили торжественный ужин по случаю продажи сотни копий, заказав столик в одном из самых дорогих ресторанов города. Жизнь будто бы превратилась в сказку, и для этого не нужен был прекрасный принц и роскошный замок венецианской эпохи.
Никто не говорил, что будет легко. Написание книг легким посчитает только дурак, ни разу не приложивший реальных усилий. Новые идеи били фонтаном, воображение работало круглосуточно, без передышки проецируя в голове все новые и новые сюжеты. Я не успевала их записывать, день и ночь строча, корректируя новые абзацы. Как ребенок радуется новой игрушке, так и я приходила в восторг от того, чем занималась.
Сложности начались тогда, когда я перестала успевать заканчивать главы в срок. «Ничего, это просто небольшое опоздание» — говорила себе сидящая возле окна девушка, еще не знающая на тот момент о жесткости временных рамок. Поначалу опоздания казалось мелочью, нередко списываемой на небольшую усталость от постоянной письменной работы, но со временем усталость переросла в стресс, после которого оставалось совсем немного до тяжелого периода творческого кризиса. Любимая работа и хобби, некогда приносящая только удовольствие, стала изнуряющей. Я теряла энтузиазм, а книги — живость. С каждой новой они все больше мертвели, сколько бы строк не заменялось и сколько бы ни добавлялось прилагательных.
«Пингвин» требует главы, я пытаюсь оживить мертвеца.
Царящую в доме тишину нарушил звон мелких капель дождя, развивающихся о крышу и стекла, подпрыгивающих на асфальтированной дорожке возле дома и вовсе исчезающих в траве. Забытый чайник давно теперь уже успел остыть. То ли из-за ветров, то ли из-за неиспользования отопления воздух в комнатах стал неприятно холодным. Я поежилась, посильнее укутавшись в велюровый плед. Мысль о разожженном камине ютилась в душе, согревая ее слабым теплом. Отложив работу в сторону и встав с дивана, я подошла к камину, заглянув в корзину для поленьев, где осталось всего пару щепок. Подавить обреченный вздох не удалось. В доме дров совсем не осталось, а и без того холодные руки казались чистым льдом. поэтому нужно идти за ними на улицу.
Дождь не прекращался, продолжая падать прозрачным занавесом с неба. На самом деле дождливая погода — моя любимая. Даже, несмотря на то, что в Англии дожди идут довольно часто. Они приносят с собой меланхоличную приятную грусть, навевают воспоминания, заставляет людей укрыться в своих домах под большим пледом с кружкой ароматного чая в руках. Открыв окно, чувствуешь свежесть, будто бы находишься в двух шагах от океана. Дождь — это музыка, созданная природой. Она успокаивает не хуже любой классики. Она и есть классика. Дождь вдохновляет. Огромное тяжелое полотно прорывали розовые пятна, тянущиеся от широкой фиолетовой ленты над горизонтом. Теперь все вокруг не казалось таким угнетающим и нагоняющим тоску. Я натянула капюшон от дождевика на голову и быстро зашагала по узкой дорожке к небольшой пристройке с поленьями в задней части двора. Как только корзина была наполнена, я вернулась обратно в дом.
Вскоре пасть камина разгорелась языками пламени, отбрасывающими на гостиную янтарный свет; постепенно становилось теплее. Сев в кресло рядом с очагом и подобрав под себя ноги, я стала всматриваться в танцующее пламя. Всего пяти минут отдохну, сказала я самой себе. В голове вновь закружился вихрь мыслей, моментально сменяющих друг друга, от чего голова начала тяжелеть, опускаясь на мягкую спинку. Лишь сейчас я поняла, насколько сильно устала. Веки тяжелели и смыкались, глаза неприятно щипало, обивка кресла вдруг стала казаться самой мягкой в мире, удобнее любой постели, похожей на пушистое облако, манящее в царство грез. Держать глаза открытыми стало непосильной задачей. Гремящие вразнобой одинаковые голоса в голове становились все тише и отдалялись — я окончательно провалилась в тонкие сети сна.
Не помню, как оказалась в офисном кресле из черной кожи, придвинутом к большому столу. Я прекрасно знала, где нахожусь, и почему-то неконтролируемая дрожь заставляла зубы тихо стучать, а пальцы впиться в пластиковые подлокотники до побеления костяшек. Мне очень страшно. Жарко. Хочется скорее сорваться с места и просто убежать подальше. Домой. Покинуть офис с унылым видом на вечно переполненный людьми и машинами перекресток. Я была бы не против даже выпрыгнуть из окна четырнадцатого этажа в самое жерло нескончаемого движения, все, что угодно, лишь бы не быть здесь. Но я не могу даже почесать нос. Два прищуренных зеленых глаза неотрывно прожигают мою плоть, жесткое лицо, испещренное в некоторых местах морщинами, приняло багровый оттенок. Женщина средних лет с еле прикрывающим шею каре плотно сжала тонкие губы — самый худший знак. Она раздражена, возмущена до предела и готова убить кого угодно голыми руками с дорогим маникюром. Аманда уперлась костлявыми руками в разделяющий нас стол. Я чувствовала себя самым большим неудачником в мире. Никогда не верила в Бога, но все равно мысленно молилась ему о чем-то прямо в это растянувшееся мгновение.
— Почти год, — рявкнула Стэндфорд, заставляя меня подпрыгнуть на месте. — Почти год вы обещаете выпустить новую книгу. Я давала Вам отсрочку каждый раз, как только Вы заикались об этом. И что? Где результат? — с каждым словом ее голос становился все громче. — Мы заключили договор, дали Вам аванс с условием выпуска новой книги каждые полгода… Но Вы ничего не успели в срок! Вы, Кристина, никогда ничего не успеваете в срок! А знаешь, почему? — темноволосая женщина выпрямилась, сложив ладони вместе палец к пальцу, и на секунду замолчала. — Потому что Вы бездарность! Чертова бездарность, неспособная ничего делать вовремя! Вообще ни на что неспособная! И твои книги покупают только чтобы топить ими камин!
Аманда все кричала, срывая голос и становясь до невозможности красной. Откуда-то в офисе появился горящий костер и два экземпляра двух моих книг, в том числе и «Платиновый закат». Стэндфорд повертела первую в руках, снисходительно хмыкнула и без колебаний бросила ее в разъяренное пламя. Что-то холодное осторожно коснулось щеки и медленно покатилось вниз. Нечто важное в один миг рухнуло внутри, нечто возводимое годами уничтожено в мгновение ока. Я сжала челюсть, пытаясь подавить рвущиеся наружу эмоции. Если я открою рот, то не смогу остановиться, а если не смогу остановиться — разрушу все окончательно. Слезы единственные неподвластны мне. Они прокладывали дорожки по щекам, шее, пока глаза неотрывно смотрели на горящие труды. Кажется, они действительно горели синим пламенем.
— Только дурак мог написать такой бред!
Аманда Стэндфорд продолжала сыпать обилием оскорблений, брызгать слюной и сжигать книги, но не больше никто не слушал. Я погрузилась в свой мир — защитная реакция — ни о чем уже не в силах думать. Фоном зазвенел чужой голос. Горстка пепла орошила пол. Внутренности сжимались до предела, которым стало абсолютное опустошение.
— Вы никогда не станете достойным писателем!
Я резко раскрыла глаза, судорожно закаты ртом воздух, озираясь по сторонам, словно дикарка. Тупая боль, волнение, пробегающие током по телу судороги все еще четко ощущались, сопровождаясь жаром. Лишь убедившись в отсутствии ряда забитых папками шкафов и кожаных кресел, я начала успокаиваться. Всего лишь страшный сон. По-настоящему страшный, по крайней мере для меня. От сглатывания накопившейся слюны затрещало в ушах. Рука прошлась по растрепанным волосам. «Это всего лишь плохой сон, всего лишь плохой сон» — твердил внутренний голос. Я попыталась успокоиться привычным для себя способом — вообразить океан. Глаза были снова закрыты, но представшее передо мной даже отдаленно не напоминало раскачивающий волны океан. Ничто не желало становиться океаном, небом, или берегом. Лишь неопределенные цветные фигуры, напоминающие скомканную газету. Я изо всех сил старалась увидеть хоть маленький фрагмент… Ничего. Абсолютно ничего. Образ тут же рассыпался, не успев стать картинкой.
2
Наутро новая глава была отправлена в издательство. Я не знала, понравится ли им или нет, прочитают ли они главу с осатаневшими лицами, или будут восторгаться ей. Этим утром это не было важным. Важным было то, что я никак не могла представить даже самую простую картинку. Ни что не желало возникать в воображении, хотя на секунду. Будто бы я всю жизнь проходила с завязанными глазами и никак не могла вообразить себе окружающий мир таковым, какой он есть на самом деле. Оно мучило меня с того самого момента, как жуткий сон разбудил посреди ночи. По заметкам мне все-таки удалось закончить главу, действия которой казались чем-то чужим и отдаленным. Настроение совершенно пропало. Его сменило удручающее опустошение. Желание делать что-либо вообще отсутствовало напрочь. Творческий кризис — самый тяжелый для творческого человека период — полностью поглотил меня. Я хотела писать, но что, с чего начать, как все должно выглядеть, и какие лучше применить обороты речи не знала. И от этого сильнее злилась. Хотелось дать себе по голове чем-нибудь тяжелым, или выбросить мозги… До тех пор, пока не наплевала, решив игнорировать бесполезное желание, упав на диван перед телевизором.
Время словно решило сыграть со мной злую шутку и подлить масла в огонь, растянувшись, как канцелярская резинка. Стрелки двигались ничтожно медленно. Иногда создавалось ощущение, будто они нарочно дразнятся, и если бы у них была возможность показать язык, они бы так и сделали. Тогда я не выдержала. Готовая рвать, метать и одновременно реветь от безвыходности, я кинула в сумку тетрадь (по привычке), схватила ключи от дома, практически выбежав за дверь. Большинство творческих кризисов проходило именно по такой схеме. Интересовало казаться, что что-то здесь не дает мыслям вырваться наружу, усердно блокируя их, и тогда я уезжала.
От Брэдфорда до Лондона три часа на электричке, и такой нюанс, как время, не мешает преодолевать мне 204 мили. На самом деле, дальние поездки расслабляют меня. Когда перед твоими глазами проносятся меняющие друг друга цепочки домов, просторные пастбища со стадами пушистых овец, вьющиеся дороги, продавленные в земле годами, то перестаешь беспокоиться, переживать, злость куда-то вдруг улетучивается, и на их место приходит спокойствие. Ты едешь куда-то далеко, в совершенно другой мир, пусть даже если на первый взгляд он, кажется таковым.
В полдень напоминающая муравейник электричка несла меня в Лондон.
После поездки умиротворению наступил конец. Молнейносная электричка въезжала в джунгли, где деревья и луга заменяют стеклянные небоскребы и заасфальтированные дороги. На каждом шагу спешат неизвестно куда люди, натянувшие свои серые шляпы до самых бровей. Пожалуй, большое количество людей стало главной причиной моего переезда. Да, я родилась в большом городе и провела здесь большую часть жизни, но уже подростком понимала, что мне сложно находиться среди этого водоворота длительное время. Конечно, иногда быть в обществе десятков, сотен и даже тысяч людей приятно, а то и полезно, так или иначе, мы все взаимодействуем друг с другом, но все же чаще приятнее находиться в маленькой кампании близких. Мы просто устаем от скопления незнакомых лиц. А есть люди, особенно уставшие. Они-то и выбираются из мегаполисов в пригород или в города поменьше и пригорода, такие, как Брэдфорд.
Мама с папой живут на пересечении Кросс Сан и Пристли стрит в шестнадцатиэтажном доме на девятом этаже. С самого моего рождения они так ни разу и не переехали, как нередко случается с большинством семей. Это наш дом, сказала однажды мама тете Лу. Здесь много чего поменялось после окончания мной школы. Недолго поразивший здесь наверняка бы не узнал небольшой квартал с высаженными вряд тонкими деревцами меж узорами уличной плитки, но проживший достаточно, чтобы помнить самые незначительные мелочи, увидит старые сохранившиеся черты под толстым слоем новизны.
Возле станции я поймала желтое, напоминающее нью-йоркское такси. До родительского дома еще сорок минут без пробок. Как известно, в Лондоне «без пробок» бывает очень редко. Туманный Альбион пригрело затопившее улицы мартовские солнце. Некоторые представляют лучам свои лица, слегка улыбаясь теплу, наслаждаясь им. Характерная для Англии частая смена погоды вряд ли позволит солнцу долго висеть на небе одному и вскоре, наверняка принесет попутным ветром низкие серые тучи. За окнами проносились застекленные небоскребы, подпирающие те самые тучи, ряды знаменитых брендовых магазинов, красные телефонные будки, множество разномастных рекламных постеров; навстречу плыли двухэтажные автобусы. Возле памятников сновали стайки туристов с брошюрами и фотоаппаратами в руках, фотографируя все подряд на своем пути. Привыкнуть к ним тоже не получилось.
«Лифт временно не работает». Такого рода надпись, прикрепленная к раздвижным дверям, может вывести любого жителя многоэтажного дома из себя. Я была готова лично задушить техников ремнем сумки, когда поднималась на пятый, но, дойдя до восьмого, мысли уже занимало дикое желание присесть. Никогда не любила спорт. И лестницы. Запыхавшись, я еле поплелась до двери и нажала на звонок. Потом снова. Дверь никто не открывал, заставляя меня забеспокоиться о том,, не ушли ли они, или не случилось чего. Я опять надавила на кнопку с нервозным усилием, и, наконец, щелкнул замок. В дверях показалась мама с слегка растрепанными волосами и влажным от пота лбом. Она ни капельки не удивилась моего незапланированному приезду. Может, если бы я приезжала раз в полгода, это стало бы сюрпризом, но в моем случае приезда случаются гораздо чаще. Вокруг светло-карих глаз разошлись лучики мелких морщинок, на губах появилась самая родная во Вселенной улыбка. Я невольно заулыбалась в ответ.
— Кристина, — раскрыла объятия мама. — Снова?
Я кивнула, кладя голову на хрупкое плечо. За маминой спиной видна гостиная, где раскрасневшийся папа пытается перетащить диван к другой стене комнаты.
— Перестановка?
— Захотелось что-нибудь поменять. Как добралась?
— Нормально. Билеты на электричку опять подорожали. Привет, пап!
Услышав мой голос, папа отпустил край дивана, разогнулся и повернулся в нашу сторону.
— Привет, Крис! Как дела?
— Нормально. Ну… не считая творческого кризиса.
— Ох уж эти писатели. Ничего, ты справишься.
Я рассмеялась. Папа часто повторял подобные фразочки насчет писателей, в то время как сам был привязан к нескончаемым цифрам.
— Да уж. Вам помочь?
— Нет-нет, — жестом руки показала мама, пропуская меня в небольшой узкий коридорчик. — Ты устала с дороги, тебе надо отдохнуть. А мы и сами справимся.
Сбросив пальто и сумку, я принялась помогать родителям перетащить несчастный диван А если со слона на место телевизора. Мы переставили этажерку с цветами, кофейный столик, многочисленные статуэтки и тарелки из путешествий. Мама с папой постоянно спорили, что куда лучше поставить, пока не вступала я и не соглашалась с одним из родителей. Споры превращали их в маленьких детей, а меня — в родителя.
— Мне кажется, вазу лучше поставить в тот угол.
— Нет, там она будет мешать. Лучше рядом с диваном.
— А если подушка упадет и заденет ее? Нет, лучше в угол.
— Тогда мы можем задать и разбить ее.
— Ты что, собираешься сидеть в углах? Как ее можно задеть там?
— Согласна, лучше в угол. Возле дивана не будет не видно.
И тогда спор прекращался до нового повода. На самом деле, мама И папа редко спорят друг с другом, но иногда это происходит по всяким мелочам, как и у любой среднестатистической семейной пары. Порой мне начинает казаться, что они азартничают, специально начинают пустые споры, чтобы раззадорить друг друга. Со стороны выглядит даже забавно. В душе родители так и остались детьми, внутри они вечно молоды.
Мы закончили вечером, когда на улицах постепенно загорались фонари. Мама разогрела заранее приготовленную картофельную запеканку, пока я наскоро нарезала овощной салат. Простой ужин с маминой стряпней. Сев за стол, вдруг стало ясно, насколько же сильно я скучаю по ней, ужиная в своем собственном доме.
— Ну, — начал папа, дожевывая кусочек хлеба. — как продвигаются дела с новой книгой?
— Нормально, — слабо улыбаюсь ему в ответ. Не хочется говорить о действительности. Согласно ей, дела идут не так уж и радужно… Но, похоже, все и без этого ясно. Родители научены временем читать своих детей.
— Тебе нужно больше отдыхать. В двадцать пять молодежь то и дело не вылазит из клубов, постоянно на вечеринках, в пабах. Хватай Тейлор, и бегите развлекаться, пока есть время. — Отец замолчал, глядя на меня своими блестящими серыми глазами. Что-то еще вертелось у него на языке. — Но ты у нас не такая, да? Клубы не для тебя.
— Ты с детства была немного другой, — подхватила мама.
— Конечно, вещь никому другому не приходило в голову есть гуашь… Разве что Ван Гогу[1].
Я закатила глаза и забросила в рот маленькую картофелину. Мама рассмеялась.
— Мы с Тейлор бываем в клубах и пабах, когда находим свободное время. Просто с моим графиком оно находится не часто. Обещаю, как только закончу книгу, сразу же устрою себе отпуск.
Они молча кивнули, и на время кухня наполнилась исключительно звоном посуды. Мы энергично жевали, переглядываясь друг с другом и изредка улыбаясь. Между нами словно завязывался мысленный диалог, каждый из участников которого думал, будто понимает других. Тихая семейная атмосфера продержалась таковой недолго.
— Есть кто-нибудь на примете, Крис? — игриво вздернул бровями папа. В последнее время он часто стал задавать такой вопрос, но на деле был очень строг, когда дело касалось парней.
— Не-а. Благородные судари перевелись на Земле, папенька. Мне пока что и одной вполне неплохо. Писатель должен быть свободен.
— Художник, вообще-то. Художник должен быть свободен.
— А кто сказал, что художник — это не писатель? Кстати, мам, дашь потом рецепт запеканки? Очень вкусно!
В воскресное утро мама решила испечь блинчики, игнорируя мои протесты сделать это самой.
— Сиди и жди, — раздраженно рявкнула она после двух моих попыток получить право повара.
Квартира наполнилась нежным тревожащим желудок ароматом. Такой аромат уносит меня в детство, когда ешь еще не успевшие остыть блины, обжигающие рот, вприкуску с большими ложками первичного джема, жидкого шоколада или взбитыми сливками, потому что ты еще и банок и тебя не беспокоит небольшой живот, не подходящий стандартам общества. И вот я выросла, уменьшилось количество поглощаемых блинов, джем обобщение заканчивается так быстро, первоначально беспокоить мелочи, по сути, и не особо важные, чтобы чувствовать себя счастливым. Я перестала ощущать себя маленькой девочкой, но это чувство возвращается каждый раз, когда я оказываюсь здесь, в родительском доме.
Мы разговариваем в полголоса, тихо — папа до сих пор спал, в полной мере пользуясь привилегиями выходного дня.
— Как там дела у Тейлор и Тео?
— Нормально. Разъезжают на своих обожаемых «железных скакунах».
— Он так и не сделал ей предложение?
— Нет. Они не хотят спешить, хотя пять лет уже прошло…
— Всему свое время, — фыркнула мама, переворачивая румяный блин. — Однажды мы побываем на их свадьбе. Кстати, недавно звонила тетя Лу, просила передать тебе привет. Ей очень понравилась твоя последняя книга.
Так говорят абсолютно все родственники. Кроме бабушки Шарлотты. Она всегда оценивает вещи объективно и не боится высказывать мысли, какими бы они не были.
— В следующий раз передай ей тоже привет. И спасибо.
Я болтала свисающей со стула ногой, опершись головой о руку и глядя через окно на кипящую жизнь маленькой Великобритании. С такой высоты все кажется игрушечным, от чего невольно возамняешь себя Господом, наблюдающим за жизнью на земле с небес. Солнце ярко освещает одни и те же прикрытые шляпами макушки, и на секунду начинает казаться, будто бы вчерашний день вновь повторяется. Блестят окна, стеклянные сооружения, повсюду разъезжают красные автобусы, дорогие автомобили, на дверях кафе и магазинов висят таблички «открыто»… Однообразие правило Лондоном этим утром, аналогично вчерашнему и завтрашнему дню. Он словно отчаянно пытался что-то исправить, раз, за разом прокручивая все по одному сценарию. Вряд ли у него получится. Вряд ли заполонившие мощеные улицы шляпы когда-нибудь перестанут слегка подпрыгивать, бороздя тротуары.
Мама поставила передо мной тарелку блинов, сообщив, что идет будить папу, а я в это время должна буду налить всем кофе. Бросив последний взгляд на плотную стену из домов, я соскользнула со стула.
В понедельник я вернулась в Брэдфорд. Парк дней отдыха и спокойного сна без сидений перед ноутбуком или бумагой из-за мыслей о книге пошли на пользу. Общение с мамой и папой здорово подняло настроение, и некоторые их шутки до сих пор звучали в голове, вызывая улыбку.
— Почему китайцы не едят палочками, держа их в ноздрях? — спросил папа прогулки вечером, верят в руках китайские палочки. — Так было бы удобнее есть!
Я смеялась вместе с ними, ни разу не вспомнив за два дня о книге или раскрасневшейся Аманде, в случае несдачи новых глав во время. Они просто забылись, отошли на второй план, давая возможность хотя бы ненадолго глотнуть воздуха. Но сейчас меня ждет работа. Желание начать поскорее писать под воздействием разгоревшегося энтузиазма скорее несет меня домой.
Просунув ключ в замочную скважину, отворяю дверь. В отличие от улицы, тут гораздо теплее и очень душно. Избавившись от верхней одежды, быстро бегу открывать окна в гостиной и на кухне, попутно включив чайник и слегка запылившийся ноутбук.
Нечто щелкнуло внутри, выпустив на волю сотни красок струящегося воображения, требующего немедленно приобрести материальную форму, воплотиться в плод реальности. Творческий кризис — своего рода затишье перед мощной творческой бурей. Я перестала ощущать себя. Только льющиеся строки, смысла которых не понимала на протяжении всего процесса. Скорректирую позже. Каждую клеточку тела переполняли легкость, энергия, идея и знакомая мелодия, в такт которой стучали по клавишам пальцы. Я — композитор, создающий симфонию из слов и предложений, творец крохотного мира. Я не успевала за мыслями. Состояние, похожее на транс, полностью поглотило меня. Я не могла перестать ухмыляться самой себе, прикусив по привычке кончик языка. В такие моменты чувствуешь бегущую по капиллярам жизнь и веришь в свои силы по-настоящему. Вот такие моменты я люблю больше всего.
[1] Винсент Ван Гог — нидерландский художник-постимпрессионист, чьи работы оказали вневременное влияние на живопись 20 века.
[1] Винсент Ван Гог — нидерландский художник-постимпрессионист, чьи работы оказали вневременное влияние на живопись 20 века.
— Конечно, вещь никому другому не приходило в голову есть гуашь… Разве что Ван Гогу[1].
3
Человек боится гораздо большего, чем говорит или думает. Проще перечислить все то, чего он не боится. По сравнению со всеми вещами, существами и темными замкнутыми пространствами это будет ничтожно крохотный список. Мы боимся практически всего, от мелочей до масштабных катастроф. Но иногда даже мелочи превращаются в крупномасштабную катастрофу.
В середине недели, где-то ближе к обеду телефон разразился писклявым голосом новомодного хита, жужжа и подпрыгивая на комоде.
— Господи… — выходя из кухни с полотенцем на плече, тихо буркнула я. — Алло?
— Кристина, — ничегоневыражающий голос Аманды Стэндфорд прогремел в трубке, и я невольно поёжилась. Иногда мне казалось, что я разговариваю со статуей. Аманде выдержала паузу. — Жду Вас в три часа в своем офисе.
Рука дрогнула. Меня одновременно окатило ведром холодной и горячей воды. Стало как-то не по себе. Перед глазами заскакали обрывки того слишком правдоподобного сна, в котором она кричала, напрягая высеченные из камня голосовые связки. Вспомнились все ощущения: стыд, злость, застрявший в горле ком… Я будто снова попала туда, в офисное кресло из черной кожи.
Наверно, молчание продлилось достаточно долго, чтобы у Аманды кончилось терпение, и она положила трубку. Короткие гудки напомнили мне ритм биения сердца прямо сейчас. Со мной точно расторгнут контракт.
В два часа я нацепила черные джинсы и легкую васильковую блузу, натянув поверх пальто, и пошла на остановку, где в последнюю секунду успела сесть на самый шикарный общественный транспорт. Здесь отвергается понятие «личное пространство» как Бог отвергается атеистом. Ты никогда не окажешься, не задет локтем или сумкой, а если повезет, останешься с отдавленной ногой.
Рядом со мной уселась полная женщина лет сорока с маленьким пучеглазым чихуа-хуа, размером не больше котенка. Противная собачонка безостановочно лаяла на все подряд, еще больше тараща глазенки и дергаясь от собственного лая. Я шумно вздохнула, и та повернула свою голову-болванчик в мою сторону, теперь уже тявкая на меня. Лицо скорчилось от пронзительно-противного лая.
— Принц, сидеть, — скомандовала хозяйка псу, но тому, похоже, было глубоко наплевать на ее команды. — Извините, пожалуйста, — виновато протянула она. — Нам осталось ехать всего две остановки.
Я и дама с собачкой натянуто улыбнулись друг другу, а пес в это время переключился на вошедшую в складные двери новую группу людей.
Я пришла в редакцию на десять минут раньше назначенного. Сидящая за небольшим столом секретарша Изабель попросила немного подождать, так как «она беседует с мистером Уолесом». К слову, Альберт Уолес — очередной писатель, как и я, обративший мечту в рутинную работу. Не читала ни одной его книги, но, говорят, он пишет очень даже неплохо о тайнах и убийствах в их кровавых подробностях. Интересно, наше с ним пребывание тут совпадение, или мы оба крупно вляпались и скоро получим отзывы в разделе «рекомендации» в резюме? Я села на двухместный диванчик.
Десять минут длились века. За это время можно было бы сделать кучу всего и прожить не одну жизнь. Я уже пролистала два свежих выпуска «Vogue» и «London Time», а на часах стрелка не сдвинулась и наполовину. Чем медленнее капали минуты, тем больше просыпалась нервозность. Я перебирала пальцы, дергала ногой, грызла губы и ногти, словно ученик перед выпускным экзаменом. Почему-то именно учеником я себя и чувствовала, а Аманда Стэндфорд — экзаменатор, который вот-вот огласит результаты заранее проваленного экзамена. Мертвящее ощущение заваленной работы замораживает все внутри. Изабель кинула на меня вопрошающий взгляд, но когда я подняла голову, она тут же уткнулась обратно в компьютер.
Дверь кабинета распахнулась. Уоллес появился на пороге с бледной кожей и пустыми глазами, словно из него выкачали все цвета и эмоции, оставив одну лишь оболочку. На мгновение он замер. Можно было подумать, будто он задумался. Мне стало не по себе в два раза больше. Теперь я разделяю и чувства Альберта тоже. «Что случилось?» — паниковал внутренний голос. Уоллес, наконец, зашагал вперед, глядя не моргающим взглядом перед собой. Он жутко напоминал зомби. Даже Изабель оторвалась от работы, слегка шокировано провожая глазами мужчину дальше по коридору. Как только писатель детективов скрылся за поворотом, мы переглянулись. Круглые голубые глаза Изабель так и кричали «Мне очень жаль», заранее приговорив меня к той же ужасной участи. Я поднялась с дивана, вдруг наткнувшись на мысль о том, зачем вообще сюда пришла два года назад. Не думаю, что те, кто действительно боится Аманду, скрывают свой страх. Несомненно, это льстит ей. Вот почему она и пользуется своим статусом местной Пиковой дамы. Вот почему в ее присутствии я пытаюсь быть уверенной и бесстрашной.
Я подошла к двери и нажала на ручку. В глаза ударил яркий солнечный свет, проникающий в комнату через огромное окно. Стол со стопками бумаг, полные папок шкафы, крутящиеся офисные кресла.… Когда я только пришла в «Пингвин», обстановка была точно такой же. Аманда Стэндфорд стояла возле окна, не соизволив повернуться.
Я откашлялась, а потом как можно увереннее произнесла:
— Вы хотели меня видеть?
— Да, присаживайтесь.
Мы обе почти синхронно сели в кресла.
— Итак, я хотела бы поговорить с вами о вашей книге. Некоторые главы редакция получила позже срока.
Я тяжело сглотнула, надеясь, что она этого не заметила. Чувствуя титаническое давление от самого присутствия этой женщины, становится труднее сохранять уверенный невозмутимый вид.
— Конечно, это минус для установленной даты выпуска книги. В отличие от других, вы пишете медленнее, Кристина. И если бы не качество вашей работы, я была бы вынуждена применить какие-то меры. Ваши главы одни из лучших, поступивших к нам за последние года. От некоторых я даже, честно говоря, осталась под впечатлением.
Стэндфорд говорила с неизменным непроницаемым лицом, и в ее голосе не было ни одной отличающейся эмоциями нотки. Но услышать от нее такое — дорого стоит. Я приготовилась к самым худшим последствиям, нос уже начинало щипать от назревающих слез, как внезапно посыпалась манна небесная. В голове не укладывается! Аманде Стэндфорд, женщине, напоминающей характером армейского генерала, понравилась моя работа! Даже о первых двух книгах она не отзывалась даже малой долей сказанного! Я была готова прямо в офисе отплясать безумный танец радости, но возвращение с небес на землю было таким же быстрым, как и полет к ним.
Все же мне не ясно, почему ей понравилось. Да, я старалась писать хорошо, редактировала, исправляла, часами проводила время перед экраном ноутбука… Этого недостаточно. Неужели она не видит? Работа может быть лучше. Она должна быть лучше. Разве Аманда не видит этого? Понятия не имею, за что меня следует хвалить. Я могу трудиться усерднее, делать слова живее. Те страницы могут быть более живыми, более дышащими, чем они есть. Здесь нечего хвалить.
Тем не менее, на губах все равно повисла улыбка. Аманда кивнула, как будто такой ответ ее вполне устраивал.
— Спасибо, миссис Стэндфорд, не стоит…
Она меня не слушала, проигнорировав все сказанное.
— Собственно, еще одна причина, по которой я Вас вызвала: редакция хочет слегка ускорить процесс печати новых книг. Выпуск планируется на июнь, а не на сентябрь из-за большого количества желающих продавать свои произведения. Как думаете, Вы справитесь, Кристина?
Я теряю три месяца. Три драгоценных месяца уходят, а это значит, время для четырех глав пропадет. Придется писать быстрее и лучше, чтобы успеть. Можно будет даже не выходить из дома, убивая дни напролет на написание. Свихнуться можно…
— Конечно, справлюсь.
— Отлично. К пятнадцатому июня книга должна быть завершена и передана в редакцию. На этом все, наш разговор окончен.
После ее слов я сразу поднялась с места, наверно, слишком резко, потому что кресло отъехало назад. Взгляд непроизвольно уперся в кишащий перекресток. Мы обе молчали. Никто из нас не многословен на подобных встречах. Я пытаюсь осмыслить все обговоренное, представляя дальнейшие три месяца усталыми, не высыпающимися, нервными и напоминающими каторгу. Просто необходимо сделать текст достойным в своих глазах. Как же смешно прозвучало, ведь своя работа в своих же глазах никогда не будет казаться идеальной, мы всегда будем видеть больше недостатков, чем достоинств. По чьей-то злобной шутке поджидающая усталость всех месяцев работы уже сейчас обрушилась на меня каменной лавиной.
— И Кристина, — добавила женщина, тормозя меня возле двери. — Постарайтесь успеть.
— Конечно, миссис Стэндфорд.
Идти после встречи домой мне не хотелось. Вместо него я взяла в кафетерии за углом горячий капучино и отправилась гулять по улицам с меньшим количеством людей, заворачивая в небольшие скверы. Который день стояла теплая солнечная погода, выманивающая засидевшихся по домам горожан. В воздухе витал тонкий запах весны и травы. Он усердно перебивал запах кофе, по всей видимости, желая оставаться главным и единственным запахом. На высохших от утреннего тумана дорожках чирикали громкоголосые воробьи. Город дышал в это время года полной грудью. Неторопливо дошагав до середины сквера, я присела на деревянную скамейку, положив локоть на искусно кованый чугунный подлокотник. Немного отпив кофе, я стала наблюдать за бегающими друг за другом по газону детьми. Они радостно кричали и взвизгивали, задевая маленькими ручками своих друзей. Детский хохот наполнил сквер. Сидящие на соседней скамейке мамы, расплываясь в счастливых улыбках, подзывали к себе детей, чтобы поправить сползшие шапочки. Наблюдая за ними, я вспоминала свое детство, вспоминала каково это быть беззаботным ребенком, не знающим о сложностях жизни. В детстве мы так хотим вырасти, и когда вырастаем, понимаем, какими были глупцами. Жизнь взрослого отличается от жизни ребенка тем, что мы перестаем видеть многие вещи и верить в то, чего, как утверждают люди в квадратных очках и с забитыми физикой мозгами, не существует. Люди взрослеют, становясь очередной копией других людей.
Мимо меня пронеслись двое мальчишек в одинаковых зеленых курточках, на мгновение поднимая легкий ветерок.
— Не поймаешь, не поймаешь! — кричал первый.
— Поймаю! — пищал ему в ответ второй.
Они сделали круг вокруг раскидистого дерева и вернулись обратно к остальным. Оставшиеся частички напряжения улетучились в легкой атмосфере обычного мартовского дня. Я нередко ухожу просто прогуляться в одиночестве, чтобы расслабиться, подумать, набраться вдохновения и просто ощутить себя частью чего-то большего. Побыть в гармонии с миром и с самой собой.
По дорожкам сновали и влюбленные парочки, так же ищущие более-менее спокойные места. Парни и девушки мило улыбались друг другу, блестя глазами, сверкая улыбками. Каждый раз, когда я смотрела на них, тонкие иголочки вонзались в сердце, пуская тоненькие струйки алой печали. Каждый укол заставлял отводить взгляд на ветвистые деревья, светящуюся от солнечного света траву, плитку под ногами — куда угодно и слегка краснеть. Глядя на них, я ощущала много и одновременно ничего. Многие думают, будто я знаю о настоящей любви мельчайшие подробности, знаю истинные ощущения, не похожие на другие, в то время как на самом деле написанные мной слова в книгах больше похожи на предположения, чем на жизненный опыт. Читатели смотрят на меня с удивлением и задают очевидные вопросы, говорят о правдоподобности. Ничего не остается, кроме усмешки в ответ. Звучит довольно-таки грустно. Вот только смысл грустить, если ты не знаешь, что ждет тебя впереди? Всегда, когда мысли заводят меня в эти утопающие в туманах печали трясины, я стараюсь думать в лучшем направлении
Растопив огонь в камине, я включила телевизор, решив потратить остатки вечера на реалити-шоу и теплый клетчатый плед. Плоский экран телевизора мелькает яркими сменяющими друг друга картинками. Обычно, по вечерам как-раз-таки и показывают шоу, типа «Топ модель по-американски». Но стоило начать посвящать себя отдыху, как в дверь позвонили. Плотно сжав от досады губы, откидываю одеяло и иду к двери. Дверь только-только приоткрылась, и за ее порогом тут же взорвались громкие приветствия.
— Привет! — вскинули руки Тей и Тео со светящимися лицами. В их руках шуршали два пакета попкорна и несколько подкассетников со старыми фильмами.
На секунду я опешила. Почему-то у меня была твердая уверенность в том, что сегодня они не придут.
— Вечер кино! — объявила Джеймс. — Как раньше, помнишь? Спальники, фильмы всю ночь, разговоры о мальчиках…
— Но, надеюсь, этим вечером мы не будем разговаривать о мальчиках, — скривился Рассел.
— Разве только о самых горячих.
Мы разбросали диванные подушки, высыпали попкорн в большие миски, достали старый видеопроигрыватель, читающий CD-диски. После долгих споров и сталкиваний на пол, диван все-таки заняли я и Тейлор, выселив Теодора на пол. Несколько минут фильма казались довольно интересными, пока Тео не отпустил сначала одну шутку, потом другую — запустилась целая цепочка слегка нелепых шуток, и уже никому больше не казался интересным. Всех затянули оживленные разговоры. Громкий хохот напоминал о том, как мы еще молоды, скольким дверям еще предстоит открыться перед нами. В будничной рутине мы часто забываем об этом. Я видела их счастливые лица, чувствовала свое счастье и вдруг подумала, какой пустой была бы жизнь без них. Без друзей.
Не трудно представить себя без друга, трудно с этим жить. Они, их компания помогает справиться со многими проблемами, делят непосильные для одного вещи с тобой. Друзья — опора, поддержка, источник энергии и вдохновения. Когда счастливы мы — счастливы и они и наоборот. Я безумно рада тому, что у меня есть целых два друга — Тей и Тео — неугасающие лучи тепла с щепоткой своих странностей.
— Кстати, — прервала свой хохот Тейлор. — Звонил Стиви и просил передать тебе приглашение на следующую субботу. А еще просил прощения за то, что не смог пригласить лично. Он слишком занят, а дозвониться не смог.
— В следующую субботу? — подруга кивнула, — Прекрасно. Есть мысли на счет подарка?
— Можно подарить ему корзину аспирина. Она всем понадобится после Единственного Двадцатисемилетия В Жизни.
Мы засмеялись, потому что так оно и есть. Гулянки на праздниках Стивена размашистые на выпивку.
— А если серьезно, то не знаю…
— Завтра можем съездить по магазинам, может, чего найдем подходящего. А что вообще мы дарили ему в прошлом году?
— Мм… Коньяк. Тот дорогущий за триста фунтов, — изогнув губы в дугу, покачал головой Рассел. Тогда он открыто возмущался, что ему таких дорогих подарков мы не делаем, в отличие от Стиви. Он был похож на ре
