Логос. 2019. Том 29 #5 (132). Философия размытого мира. Исследования ужаса
Мы живем в мире странных объектов. Глобальное потепление, мировой рынок, аутоиммунные заболевания, многочисленные формы депрессии, космические программы, небесные тела, бактерии, вирусы и слизевики — каждый объект обладает изнанкой, которая ускользает от оптики наблюдателя. Большинство обитателей мира предпочитает держаться в тени: к примеру, говоря о пандемии, человечество не описывает ее с точки зрения бактерий, а акцентирует на действиях врачей, правительства, вакцины. Даже такая тотальность, как концепт темной материи, незаметного вещества, из которого состоит большая часть наблюдаемого космоса, не схватывает мысли, перцепции, ощущения — точки зрения самих объектов на мир, оставляя еще больше материала вне человеческой оптики. Нефиксированное, нелегальное население существовало всегда, становясь сюжетом философских размышлений. Любое описание старается найти удобную перспективу, из которой можно нарисовать картину с границами, объектами и четкими действиями.
Последние десятилетия предлагают сразу несколько теорий, затрагивающих проблему странности (weirdness) окружающего мира. Одна из них — «темная экология» (Dark Ecology), созданная Тимоти Мортоном. Наряду со спекулятивным реализмом, акторно-сетевой теорией и объектно-ориентированной онтологией, она пытается переосмыслить отношения между человечеством и окружающим миром, рассуждая о недостающей массе как о центральном концепте. Важно не то, чем является искомая масса: абсолютом, глубинными свойствами объектов или технологиями, — важен сам поиск. Тимоти Мортон обращается к странности, показывая через нее сложность окружающего мира.
Последние десятилетия предлагают сразу несколько теорий, затрагивающих проблему странности (weirdness) окружающего мира. Одна из них — «темная экология» (Dark Ecology), созданная Тимоти Мортоном. Наряду со спекулятивным реализмом, акторно-сетевой теорией и объектно-ориентированной онтологией, она пытается переосмыслить отношения между человечеством и окружающим миром, рассуждая о недостающей массе как о центральном концепте. Важно не то, чем является искомая масса: абсолютом, глубинными свойствами объектов или технологиями, — важен сам поиск. Тимоти Мортон обращается к странности, показывая через нее сложность окружающего мира.
Бұл серияда
Дәйексөздер28
Если эта связь верна, то именно в этом пункте трансцендентализм расходится с метафорой и именно в этом кроется секрет ее несводимости. Если трансцендентальный субъект организует мир однозначно (это относится не только к способности воображения, но и к логической консистентности всеобщих понятий пространства и времени [17] и к интеллигибельному в отношении всех разумных существ однозначному представлению о мире), то метафора организует мир в качестве множественности противоречиво соположенных картин мира. Проясним этот тезис.
По версии Анкерсмита, метафора Земли как космического корабля
…призывает к весьма специфической организации наших знаний об экосистеме: эта организация должна быть такой, чтобы знания разъясняли уязвимость данной системы… [эта метафора] организовывает наше знание этих аспектов мира таким способом, чтобы позволить нам сделать этот мир лучшим, более безопасным местом для нас и наших детей [18].
По версии Анкерсмита, метафора Земли как космического корабля
…призывает к весьма специфической организации наших знаний об экосистеме: эта организация должна быть такой, чтобы знания разъясняли уязвимость данной системы… [эта метафора] организовывает наше знание этих аспектов мира таким способом, чтобы позволить нам сделать этот мир лучшим, более безопасным местом для нас и наших детей [18].
Один из возможных вариантов ответа на этот вопрос — обращение к теории метафоры: концептуализации последней в истории мысли часто оказываются концептуализациями организующего мышление начала, придающего научной или философской системе концептов однозначность и определенность. Мы здесь не будем реферировать такую точку зрения. Далее попытаемся показать, что продукт работы метафоры в мысли может оказаться не только однозначным и определенным, но также и хаотичным и контингентным.
Как эту различающую способность описать и эксплицировать? Как система концептов может быть упорядочена и, в этом смысле, централизована? Что делает системы концептов достаточно стабильными для производства когерентного и перформативно эффективного — делающего какие-то различения частью мира повседневности или ставками философских конфликтов — описания или объяснения, не позволяя им коллапсировать в хаос белого шума или в тишину черного, делая что-то, но не все различимым и реальным? Иными словами, что позволяет интегрировать в философскую систему «множество дискурсов», сохранив ее консистентность и породив «децентрированную мысль»?
