Оглавление

Пролог

Молодая луна висела низко над горизонтом, едва освещая верхушки вековых деревьев. Её бледный свет рябил сквозь тонкие тучи, превращая ночь в зыбкое, хищное пространство, где границы между небом и землёй почти исчезали.

Густой болотный туман стелился над чёрной водой и вползал на сухую землю, клубился вокруг фигур, застывших в безмолвии. Он вился, словно живой, обвивая ноги и плечи, и лишь изредка рассекался тусклым светом факелов, воткнутых в вязкую почву по кругу.

В центре стоял жрец.

Его силуэт вырастал из земли, как древний идол. На лице — тяжёлая маска из почерневшего дерева, украшенная рогами и клочьями засохшей шерсти. Маска напоминала морду козла, но в её пустых глазницах угадывалось нечто человеческое — бездна, в которой горел неугасимый огонь.

Тело жреца было обнажено по пояс: жилистая кожа, испещрённая символами, выведенными чем-то чёрным, будто сажей и кровью вперемешку. Символы казались живыми — при каждом движении мышц они словно шевелились, меняя очертания.

На бёдрах болтались широкие штаны, грубо сшитые из мешковины. Пояс был увешан амулетами из костей и пузырьками с разноцветными жидкостями, светившимися тусклым внутренним светом. В правой руке жрец держал длинный ритуальный нож с зазубренным лезвием, отражающим багряные всполохи пламени.

Перед ним, на коленях, стоял мужчина — немолодой, в рваной одежде, со связанными за спиной руками. Его лицо было сплошным кровоподтёком, губы распухли, один глаз не открывался. Он тяжело дышал, как зверь, пойманный в силки.

Толпа — десятки людей, стоящих за кругом огня, — не издавала ни звука. Их лица были вымазаны грязью, глаза блестели диким, фанатичным блеском. На некоторых не было рубах, у других волосы были спутаны, словно после долгого пребывания в земле. Они стояли неподвижно, будто ждали знака.

Жрец поднял нож и, не спеша, шагнул к пленнику. Лезвие блеснуло, и на плече мужчины открылся ровный глубокий разрез. Крик боли вырвался из груди, но стих, не успев окрепнуть. Жрец опустил нож, снял с пояса пузырёк, плеснул в ладонь густую чёрную жидкость и медленно начал втирать её в открытую рану.

Он бормотал слова — древние, не похожие ни на молитву, ни на язык живых. Голос его был низок, сипел, как ветер в каменных расщелинах, будто произносил не он, а сама земля.

Когда он закончил, мужчина поднял голову. Его зрачки дрогнули. На лице проступил ужас, такой глубокий, что, казалось, в нём застыла сама смерть.

— Нет… нет… — шептал он. — Прошу вас… остановите его… я не хочу!

Но его уже никто не слышал.

Тело мужчины выгнулось, словно кто-то невидимый схватил его за плечи и приподнял в воздух. На груди, животе, шее одна за другой начали появляться глубокие рваные раны, как будто когти рвали плоть. Кровь лилась густыми тёмными потоками, капая на землю, и в тот же миг земля под ним зашипела, будто жадно впитывая её.

Толпа ахнула — не от страха, а от восторга.

Жрец медленно поднял руки к небу. Его движение было грациозным, величественным, и толпа ответила ему зеркально — сотни рук взметнулись вверх, как копья. В этот миг воздух загудел, как струна, а туман, казалось, начал двигаться против ветра.

Что-то невидимое скользнуло между людьми, холодное, плотное, как дыхание зимней ночи. Оно проносилось над головами, с каждым взмахом оставляя за собой шлейф крови и запах железа.

Мужчина, парящий в воздухе, больше не кричал — его рот был раскрыт, но звука не было. Из глаз текли тёмные струйки. Ещё мгновение — и невидимые когти разорвали тело на части.

Куски плоти рухнули на землю, обрызгав ноги жреца и ближайших людей. Толпа не отшатнулась. Наоборот — несколько человек бросились к земле, хватая кровавые ошмётки и вгрызаясь в них, словно голодные псы.

Пламя факелов вспыхнуло ярче, и в их дрожащем свете над кругом показался силуэт.

Он был огромен — выше любого дерева, стоявшего поблизости. Бесформенная масса, словно сотканная из тумана и тьмы, медленно сгущалась, принимая очертания: рога, мощные, изогнутые; широкие плечи без шеи; вместо лица — пустота, где лишь изредка вспыхивали два тусклых огня, похожих на глаза.

Воздух задрожал. Факелы загудели, пламя стало вытягиваться в одну сторону, будто тянулось к появившемуся чудовищу. Люди пали на колени.

Жрец не шевелился. Он стоял, расправив плечи, и глядя прямо в безликое лицо твари.

— Кадук, — произнёс он тихо, почти ласково.

Это имя, короткое и грубое, прозвучало в ночи, как удар колокола. Туман содрогнулся, земля под ногами треснула, и из трещин потянуло сыростью и гнилью.

Толпа закричала — не от ужаса, а в едином восторженном порыве.

Где-то вдалеке залаяла собака — одинокий, надрывный лай, тут же оборвавшийся. Над болотом поплыл вороной крик.

А потом всё стихло.

Лишь ветер, тихий и холодный, пробежал по верхушкам деревьев, унося с собой запах крови и дыма.

Глава 1

Марина проснулась резко, как от толчка. Сердце колотилось, будто её кто-то позвал, хотя вокруг стояла звенящая тишина. Она моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд, и наконец узнала своё рабочее место. Узкий кабинет, пахнущий бумагой, старой мебелью и чем-то металлическим, — запахом, который, казалось, навсегда въелся в стены отдела.

На секунду ей показалось, что снаружи кто-то прошёл — тень мелькнула за матовым стеклом двери, но, прислушавшись, она поняла: пусто. Только ровный гул лампы и редкое постукивание трубы где-то в коридоре.

— Надо же было так задремать… — пробормотала она, усмехнувшись. — Называется, пришла пораньше поработать.

Она сладко потянулась, села ровнее и пригладила волосы. На часах было чуть меньше восьми — до начала рабочего дня оставалось минут десять.

Сквозь жалюзи в комнату просачивался бледный рассветный свет. Утро выдалось серым и влажным, за окном, где-то во дворе, перекликались вороны. В отделе было непривычно тихо — даже старый холодильник в коридоре молчал, словно выдохся за ночь.

Марина — молодой лейтенант уголовного розыска — принялась раскладывать на столе бумаги. Её аккуратность уже стала притчей в отделе: каждый карандаш имел своё место, каждая папка — свой угол. Порядок, как она сама говорила, помогает голове думать.

На спинке стула висела форменная куртка, пахнущая мокрым асфальтом и дешёвым кофе из автомата. Её жизнь в милиции только начиналась, но за прошедшие два года Марина уже научилась — здесь расслабляться нельзя.

Дверь скрипнула, и в кабинет вошёл майор Белов.

Он, как всегда, появился неожиданно — будто его вызвали какой-то невидимой командой. Высокий, плотный, с чуть осунувшимся лицом и усталым взглядом, он был из тех людей, кто шутит чаще, чем улыбается. В отделе его уважали, но побаивались — за шутками часто проскальзывала стальная строгость.

Сегодня он выглядел особенно помятым.

С плеч его капала вода — на улице моросил дождь, и капли стекали по рукавам плаща. Он молча прошёл к своему столу, бросил на него толстую кожаную папку, из которой вывалились несколько листков, и, не взглянув на Марину, потянулся за банкой растворимого кофе.

Он насыпал три щедрые ложки в большую синюю чашку с гербом Республики Беларусь и надписью «За службу!». Марина улыбнулась: чашку подарили коллеги на десятилетие службы. Она помнила тот день — свою первую неделю после академии, когда всё вокруг казалось огромным и важным, а майор — почти легендой.

Белов поднял чайник, встряхнул, выругался и направился к крану.

Открыл вентиль — лишь глухое бульканье изнутри трубы. Попробовал другой — ни капли.

Повернулся, почесал шею и с недовольством вздохнул.

— Вчера трубы чинили, Денис Владимирович, — сказала Марина, не поднимая головы.

— Ой, Мариша, извини, — он обернулся, будто только сейчас понял, что она тут. — Захожу, как привидение, даже не поздоровался. Ночь не спал, башка квадратная. Хожу, как зомби, ищу подпитку.

— Ничего страшного. Вы просто не привыкли видеть меня так рано. А у вас же вроде вчера выходной был?

— Был, — хмыкнул он, открывая ящик стола и роясь в нём без толку. — Только вышло, как обычно: день вроде выходной, а мозги всё равно на работе. Дело новое, странное. Читаю материалы и не понимаю — то ли шизофрения, то ли чертовщина какая-то.

Он зевнул, потянулся, и кресло жалобно скрипнуло.

Марина, приподнявшись, достала из-под стола пластиковую бутылку.

— Вот, товарищ майор, аварийный запас. На кофе хватит.

— Мариша, ты — спасительница. Без тебя бы и не выжил, — с благодарной улыбкой произнёс он и залил воду в чайник.

— А вообще, могли бы выпить кофе в кафе, — поддела его Марина. — Я бы составила компанию. Чтобы не пить в одиночку.

— Идея хорошая, — Белов хмыкнул, включая чайник, — только если нас кто-то увидит, слухи поползут. А мне ещё выговора не хватало.

— Да ладно, — усмехнулась Марина, — коллеги же, не любовники. Да и меня сплетни не волнуют. Если захочу вас пригласить — сделаю это без задней мысли.

Он поднял на неё взгляд, в котором мелькнуло что-то между уважением и лёгкой иронией.

— Смелая, — сказал он. — Но всё же… любовные треугольники в отделе — не по уставу.

Он кивнул в сторону её стола, где стоял букет из уже подвядших роз.

Марина скривилась.

— Денис Владимирович, вы же знаете, как я к этому отношусь. Этот букет — скорее дань вежливости, чем намёк. Марина равнодушно посмотрела на подвянувшие розы, подарок старшего лейтенанта Петренко.

— Устав есть устав, — повторил он. — Я не поощряю.

— Но и не запрещаете, — поддела она в ответ.

Он усмехнулся краем губ, сделал вид, что не услышал, и перевёл разговор:

— Ладно, хватит про цветы. Мне сегодня нужно съездить по одному делу. Самому. Хочу опросить свидетелей, а не читать дежурные отчёты.

— И что за дело? — оживилась Марина. — Вы сегодня мрачный, как в тот раз, когда мы «вампира» ловили. Я этот вызов на всю жизнь запомнила.

— Ох, — майор покачал головой, — не напоминай.

Марина засмеялась.

— Да ладно! Вы же помните — тот нарик, который друга своего лопаткой деревянной, которой картошку жаренную помешивал, угрохал. Мы заходим, а этот псих забился в угол и за шею держится. И на полу труп его приятеля с деревянной лопаткой в сердце, причём деревяшка торчит тупой стороной вверх, а на ней жирные потеки — видно, картошку жареную помешивали, а потом что-то не так пошло, поругались, приятель этот его за шею укусил, а в ответ получил удар лопаткой. Тупым концом прямо в сердце! А потом клялся, что спас город от вампира.

— И ведь сил у него было — пробил грудную клетку насквозь. Едва оторвали от трупа.

— Ага, а потом кричал, что солнце его сожжёт, и мы вытаскивали его из квартиры, как бешеного. Помните? Он ведь почти вырвался.

Белов улыбнулся, но в глазах промелькнула тень.

— Тогда было не до смеха. Такие дела редко забываются.

Марина кивнула.

— Да. Тогда я впервые по-настоящему испугалась. У него в глазах был ужас… настоящий. Он верил, что его друг — вампир. Верил до конца.

— Ну, — сказал майор, наливая кипяток в чашку, — может, и это дело из той же серии. Только там всё… иначе.

— Заинтриговали, — ответила она, присаживаясь на край стола. — Расскажите хоть в общих чертах. Может, помогу.

Белов задумался. Долгая пауза. Потом тихо сказал:

— Поможешь — не поможешь, но послушать точно стоит. Там… странные совпадения. Слишком странные.

Марина улыбнулась, но внутри у неё что-то кольнуло.

Чайник щёлкнул, и в этот момент где-то далеко, за окном, по двору прокатился звук сирены.

Они оба одновременно обернулись к окну, и почему-то стало не по себе — как будто утро, начавшееся так спокойно, решило подать сигнал, что покой скоро закончится.

Глава 2

Майор Белов достал из папки аккуратно сложенные листы дел, фотографии, какие-то пометки на полях и разложил всё перед Мариной. Бумага была немного потёрта, края пожелтели — видно, что дело уже не один день крутилось по рукам.

Он надел очки, привычно щурясь, пробежался по страницам глазами, и, наконец, заговорил, откинувшись на спинку кресла.

— Значит так, лейтенант. Трое энтузиастов-любителей решили организовать этнографическую экспедицию. Полезли, куда, как говорится, даже черт босиком не ходит, — поглубже в болота и глухие леса родины, якобы чтобы изучить местные обряды, поверья и народные традиции. По моим данным, предполагаемый руководитель группы — некто Громыко Никита Петрович.

Белов протянул Марине фотографию: мужчина лет шестидесяти с небольшим, седовласый, с аккуратно подстриженной бородкой и холодным, цепким взглядом. На снимке он выглядел аккуратным, подтянутым — в нём чувствовалась выправка и сила человека, привыкшего командовать.

Марина подняла брови.

— Фактурный дяденька, — заметила она, — но на человека науки совсем не похож. Скорее, на бывшего военного или того, кто когда-то сидел в авторитетах.

— Почему так решила? — спросил майор, чуть склонив голову набок, с интересом глядя на неё поверх очков.

— Интуиция, — ответила Марина с серьёзным видом. — Женская. И профессиональная — выработанная за годы службы.

Майор хмыкнул, облокотился на стол, и в его глазах мелькнуло что-то вроде уважения и усмешки вперемешку.

— Конечно, за годы, — протянул он, с лёгкой иронией, но без злости. — Однако ты права, интуиция тебя не подвела. Проверил я этого Громыко. В девяностые он был далеко не этнографом. Всякие дела у него были — грабежи, нападения, махинации. Пару раз его даже задерживали, но доказать ничего не удавалось. Пока однажды не случилось «чудо»: в пьяной драке он ударил своего подельника ножом пятнадцать раз.

Белов вытащил из папки пару старых фото и положил перед Мариной.

На снимках — захламлённая комната, перевёрнутый стол, пустые бутылки, пятна крови на полу и мужчина, распростёртый возле дивана. На одном из фото виднелся нож с обломанным лезвием.

— Естественно, как порядочный преступник, наш «этнограф» сбежал. Соседи вызвали милицию — услышали крики и грохот. Только Громыко, видимо, плохо рассчитал силы или был сильно пьян. Его подельник, как ни странно, выжил. Представляешь, после пятнадцати ударов! — Белов покачал головой. — Когда тот пришёл в себя, первым делом и сдал своего дружка с потрохами.

— То есть бывший рецидивист внезапно перековался в знатока фольклора и теперь собирает экспедиции по болотам? — уточнила Марина, поджав губы.

— В эпоху интернета, — ответил майор, отхлёбывая остывший кофе, — каждый может быть кем угодно. Вот и Громыко создал сообщество в сети, называлось оно красиво — «Живые корни традиции». По моим данным, там почти тысяча подписчиков. Не так уж и мало для любительской группы.

— Может, человек действительно осознал, что жил неправильно, — заметила Марина. — В тюрьме, говорят, у некоторых головы становятся на место. Бывает, находят веру, смысл, начинают читать, думать. Может, это как раз тот случай?

— Хочется верить, — вздохнул Белов, — только вот в своих постах он частенько упоминал ритуалы с человеческими жертвоприношениями.

Марина удивлённо подняла глаза:

— У нас? На этих территориях? Да ну, чепуха. Хотя… может, в языческие времена и правда что-то подобное было. Но сейчас — зачем вообще о таком писать?

— Вот именно, — кивнул Белов. — Громыко будто нарочно подогревал интерес. Романтизировал «тёмную» сторону обрядов, публиковал фотографии старых капищ, писал, что «человеческая кровь — древнейшая жертва». Всё с приправой «научного интереса», но с явным упором на сенсацию. Народ это любит.

Майор достал ещё несколько бумаг.

— Этот «учёный» уже организовывал подобные экспедиции. Искали «священные места», где якобы проводились древние ритуалы. Иногда находили артефакты — обереги, идолы, черепки. Всё это потом торжественно передавали в музеи. Но я почти уверен, что далеко не всё попадало в отчёт. Что-то явно оседало в его личной коллекции или уходило на чёрный рынок. Такие вещи дорого стоят у коллекционеров. А организовать выезды, транспорт, оборудование — всё это требует денег. Так что альтруизм тут, скажем прямо, сомнительный.

Марина, задумчиво крутя в пальцах фотографию, кивнула.

— Интересна последняя публикация Громыко, — продолжил Белов. — Он искал добровольцев для похода в место, где, по его сведениям, проводились некие тёмные ритуалы. На его пост откликнулось около десятка человек, обычно он никому не отказывал, а тут выбрал всего двоих. — Он достал следующую фотографию. — Глашкова Виктория Николаевна, двадцать два года. Филологический факультет, отличница, активистка. Из хорошей семьи, родители — учителя. Девочка без дурных привычек, послушная.

Марина посмотрела на фото. На ней — милая светловолосая девушка с мягкими чертами лица и внимательными глазами.

— Симпатичная, — сказала она, — но есть в ней что-то… странное. Не то чтобы плохое — просто ощущение, что она не так проста, как кажется. В тихом омуте, знаете ли…

— Опять твоя проницательность? — усмехнулся майор.

— На этот раз — чисто женская, — ответила она.

— А вот и третий, — продолжил Белов, показывая новое фото. — Большаков Дмитрий Николаевич. Двадцать семь лет. Работал экскаваторщиком. Последние полгода безработный, мать умерла, отец неизвестен. Жил один. В соцсетях — пусто. Даже не подписан на Громыко. Вроде бы случайный человек, но именно его тот выбрал для поездки.

Марина нахмурилась.

— Итак, у нас трое пропавших: бывший уголовник, отличница-филолог и безработный строитель. Компания, мягко говоря, экзотическая.

Белов кивнул.

— Видели их последний раз вот тут, — он подошёл к настенной карте и обвёл участок красным маркером. — Болота, старые деревни, дороги почти нет. Местные рассказывали, что приехали они на тёмно-синей иномарке, расспрашивали о безопасном пути через трясину. Ночевали в деревне, утром ушли. С тех пор — ни звонка, ни следа. Первой забила тревогу мать Виктории: дочка звонила каждый день, как часы, а тут тишина.

Он взял ручку, постучал ею по папке.

— Местная милиция отработала свидетелей, передала материалы нам. Теперь это моя головная боль.

— Очень странно, — задумчиво сказала Марина. — Девочка-паинька с двумя мужиками в глухие болота. И никого не предупредила. Может, они её… — она замялась.

— Я думал об этом, — перебил Белов. — Но не сходится. Если бы хотели убить — сделали бы проще. Не ехали бы за сто километров от цивилизации, не афишировали бы поездку в интернете. А там — всё открыто.

Он выдохнул и закрыл папку.

— Вот и ломаю голову: почему бывший зэк вдруг стал этнографом, почему отличница едет с ним без слова родителям, и что за чёрт дёрнул простого строителя бросить всё и ввязаться в это?

Марина обошла стол, подошла к карте, внимательно изучая отмеченный район.

— Денис Владимирович, если кто-то будет спрашивать, вы когда вернётесь? — спросила она не отрывая взгляда от карты.

— Думаю, ненадолго. Там не то, что очень близко, но надеюсь к вечеру управлюсь. Завтра постараюсь быть на работе.

— Угу, — Марина подняла глаза от стола.

— А если вдруг найдёшь что-то стоящее. Конспектируй. Потом обсудим, когда вернусь.

— А если очень стоящее? Или кто-то решит, что без вас, Денис Владимирович, совсем никак? — спросила Марина хитро прищурившись.

— Тогда звони. — Белов остановился в дверях, обернулся. — Только не ночью, ладно? Я старею — пугаюсь звонков после одиннадцати.

— Обещаю только после полуночи, — невозмутимо ответила она.

Он усмехнулся.

— Если вдруг задержусь… ну, сам понимаешь, деревень там хватает. А в деревнях люди добрые: и накормят, и нальют.

— И не отпустят, пока не споёшь «Катюшу»?

— Вот именно. — Белов кивнул. — Так что, если вдруг окажусь в гостеприимной ловушке, прикроешь своего блудного начальника? — он подмигнул.

— Есть прикрыть своего блудного начальника, товарищ майор! — с улыбкой отрапортовала Марина, чуть громче, чем следовало.

Он махнул рукой, уходя по коридору:

— Вот за это и ценю!.

Когда дверь за ним закрылась, Марина осталась одна.

В кабинете стало тихо — только тикали часы и гудел старый системник под столом.

Она машинально разложила фотографии на столе. Лица троих смотрели на неё — настороженные, живые.

Она не знала почему, но где-то глубоко внутри почувствовала: в этой истории есть что-то, чего пока никто не понимает.

Глава 3

Марина включила ноутбук и некоторое время задумчиво смотрела на тускло мерцающий экран «Виндоус». Застывший логотип отражался в её глазах, будто чужой, безжизненный свет. В комнате стояла вязкая, усталая тишина — только вентилятор системного блока мерно жужжал, напоминая о собственном дыхании.

Её взгляд случайно упал на вазу с розами. Когда-то ярко-красные, теперь они превратились в сухие чёрные силуэты, будто обугленные временем. Марина взяла подсохший букет, медленно переломила ломкие стебли пополам — они хрустнули, словно кости, — и засунула их в мусорное ведро под столом.

Когда выпрямилась, то вздрогнула. Возле двери стоял незнакомый старичок — словно возник из воздуха.

Он переминался с ноги на ногу, разглядывая кабинет с выражением беспокойства. Седая борода свисала почти до пояса, глаза — светлые, но какие-то мутные, как утренняя роса на старом стекле. На нём был поношенный кафтан, подпоясанный грубой верёвкой, а на босых ногах — настоящие лапти. От старика исходил запах земли, полыни и чего-то… древнего.

— Здравствуйте! — Марина даже невольно понизила голос. — Вы так тихо вошли… я и не заметила. Вам помочь?

— Добры дзень… — голос старика звучал глухо, с лёгкой хрипотцой. Он всё оглядывал стены, пол, потолок — словно искал кого-то невидимого.

— Дедушка, у вас что-то случилось?

— Здарылася… — ответил он, глотая воздух. Потом несколько раз глубоко вдохнул, будто пробуя запах комнаты. — Чыста… усё чыста… Мужчына тут быў… мужчына сярэдняга росту, стомлены… Ён недалёка.

— Вам нужен Денис Владимирович? — осторожно спросила Марина. — Он вышел буквально несколько минут назад. Долно быть еще не далеко ушёл.

— Так, недалёка, — повторил старик и вдруг шагнул ближе. Его движение было странно плавным, почти бесшумным, как будто тень скользнула по полу.

Марина привстала. Теперь она видела, что ростом он едва доставал до крышки стола, но при этом от него исходило непонятное чувство — будто он занимал всё пространство комнаты.

— Вы хотите передать что-то для Дениса Владимировича? — спросила она, сдерживая лёгкое беспокойство.

— Так… саабшчыць… перадаць… — бормотал он, шевеля губами, как будто повторял за кем-то слова.

— Подождите минутку, я ему позвоню, — сказала Марина, прижимая телефон плечом к уху. — Если он ещё рядом, успеем догнать. Вы присядьте, дедушка. Сейчас налью вам воды, — она обернулась к крану, чувствуя на себе его взгляд.

Пока вода капала в стакан, она услышала глухой шорох за спиной.

— Странно… — пробормотала девушка. — Абонент недоступен… — Она поднесла телефон ближе, но в трубке снова послышались короткие гудки. — Чёрт, совсем забыла — воды ведь нет! Сейчас принесу из соседнего кабинета.

Она уже собиралась выйти, когда заметила, что старик достал из-за пазухи свёрнутый в трубку лист бумаги и аккуратно положил его на стол.

— Гэта вам. Трэба спяшацца… гэта важна. Вельмі важна… — сказал он торопливо, глядя ей прямо в глаза.

Марина снова попробовала дозвониться до Белова — внутри всё подсказывало, что нужно успеть, пока старик здесь. Но телефон лишь пискнул.

Она подошла к столу и взяла свёрток. Бумага была плотная, желтоватая, пахла дымом и чем-то смолистым.

— Дедушка, кто просил мне это передать? — спросила Марина, поворачиваясь.

Ответа не последовало. Старика не было. Ни шагов, ни скрипа двери — ничего. Только лёгкий запах травы и старого воска повис в воздухе.

Марина стояла в оцепенении, потом осторожно опустилась на стул. Сердце билось так громко, что казалось, оно заполняет собой комнату.

Она медленно развернула бумагу. Это была карта — старая, испещрённая рукописными метками, с потёками, будто кто-то пролил на неё воск или кровь.

Едва её пальцы коснулись поверхности, как что-то ударило по щеке — будто холодная рука.

Мир качнулся. Стены потекли, пол расползся волнами, а свет лампы превратился в расплавленное солнце. Марина вскрикнула, но звук сорвался в глухое эхо.

Из искажённого пространства перед ней выплыла рогатая морда, напоминавшая козлиную, с глазами, светящимися изнутри тусклым янтарём.

Марина моргнула — и морда исчезла. На её месте стоял человек в козлиной маске, весь покрытый чернильными татуировками, словно письменами на древнем свитке. В руке он держал пузырёк с мутной зеленоватой жидкостью.

Запах гнили ударил ей в нос. Воздух стал густым, липким. Марина попыталась пошевелиться — и вдруг поняла, что её руки подняты вверх и связаны верёвкой. Предплечья упирались во что-то широкое — деревянную балку или крестовину.

— Что… происходит? Где я? — прошептала она, чувствуя, как слова застревают в горле.

Вместо ответа на неё обрушилась волна ледяной воды. От шока она захлебнулась, вдохнула и закашлялась. Перед глазами стоял демон — человекоподобное существо, кожа которого была покрыта трупными пятнами, серыми и чёрными. На руках — когти, изъеденные грязью и кровью. Он был в разорванной одежде, сжимая пустое ведро.

Человек в маске сделал шаг вперёд и плеснул немного жидкости из пузырька на ладонь. Прикоснувшись к плечу Марины, он начал втирать вещество, и кожа зажглась огнём, словно под ней зашевелились муравьи.

— Что… это? — выдохнула она.

Он не ответил. Только взглянул на демона и коротко кивнул.

Тот отбросил ведро и схватил с пола что-то тяжёлое. Марина подняла взгляд и увидела, откуда шёл запах гнили: по всему помещению валялись останки людей, обглоданные до костей. Демон вцепился зубами в человеческую кисть и рвал её, как зверь.

Марину затошнило. Всё внутри перевернулось, и она, задыхаясь, опустила голову. Сквозь пелену ужаса она заметила ещё одно тело — неподвижное, лежащее в тени. Но не могла различить, жив ли тот человек.

Человек в маске подошёл вплотную. Его дыхание было холодным, как сквозняк из могилы. Он посмотрел ей прямо в глаза и шепнул:

— Волхалово остриё…

Мир оборвался.

Темнота накрыла Марину, как тяжёлое одеяло.

Глава 4

Майор потратил гораздо больше времени, чем рассчитывал, чтобы добраться до нужной деревни. Дорога тянулась дольше, чем показывала карта, да и электричка опоздала, — поэтому к моменту, когда он наконец ступил на остоянную землю, солнце уже скрылось, раскрашивая небо приглушёнными лилово-оранжевыми тонами, и день неумолимо клонился к вечеру. Белов медленно спустился по металлическим ступенькам пригородной электрички, захлопнув папку с делами, которые успел пересмотреть в дороге, глубоко вдохнул свежий, чуть сыроватый деревенский воздух и на мгновение улыбнулся себе. Как бы странно ни выглядело это поручение, оно дало ему короткую передышку от пыли и шума города, от однообразных кабинетов и бесконечных бумаг — и он этим наслаждался, несмотря на холодок в груди.

Нащупав в кармане свой старый кнопочный мобильник, майор посмотрел на индикацию сигнала и выругался — антены не ловили сеть. Придётся обходиться без связи. Вчера он допоздна сидел над материалами дела, пытался не заснуть за очередной чашкой кофе и, по-видимому, стукнул телефон о стол — теперь тот, похоже, приказал долго жить. Он мысленно пожалел о собственной небрежности и пообещал себе по возвращении купить нормальный аппарат, который не будет стыдно вытянуть перед подчинёнными.

— Давно пора было поменять эту развалюху, — пробормотал он вслух, шагнув на просёлочную дорожку, и привычно принялся сверять записки в блокноте. — Где это видано, чтобы телефон был старше виски… Вернусь — и сразу новый куплю.

По обе стороны дороги простирались низкие изгороди, сквозь которые виднелись курные дворы и покосившиеся сараи; на горизонте — редкая череда берёз и темнеющая тень леса, за ним — болота. В одном из дворов возле колодца он заметил старика, который лихо махал топором, раскалывая полена: движения у него были неспешные, но точные, руки крепкие, как у человека, который всю жизнь жил физическим трудом.

— Добрый день! — окликнул майор, подходя ближе и показывая записку с перечислением болотных деревень. — Не подскажете, как добраться до этих мест?

Старик, не убирая инструмента, поднял на него взгляд. Его лицо было морщинистым, кожа загорелая, нос курносый, а седая борода, небрежно взлохмаченная, спадала на грудь. Он не выпустил топор из рук; при взгляде на листок тихо бросил: — «Недалёко это», — вернулся к колодке и, не торопясь, ударил по полену с характерным хрустом.

— Мне бы туда до темноты успеть, — сказал майор, глядя на уже опускающееся солнце. — Через пару часов стемнеет. Можете, подсказать дорогу?

Старик снова взмахнул топором, вонзил его в колодку и подошёл ближе. Он назвался: — Леонид Степанович… а по-нашему — Степаныч, — протянул руку. Его ладонь была тёплая, плотная, с грубой шершавой кожей.

— Денис, — представился майор и крепко пожал руку.

Старик почесал затылок, бросив оценивающий взгляд на горизонт, где последние лучи солнца играли на верхушках деревьев. — Вижу, ты пешком собрался, — сказал он, и голос его был сухой, привычный к ветру и работе. — Если идти в обход — будет долго. А по лесу напрямик — быстрее, но заблудиться легко, если не местный. Сразу можешь след потерять. Заблудишься — и всё. Лес у нас растёт плотно, не как у вас около города. Не местному дорогу держать трудно, след потеряется в два счёта.

Майор нахмурился: — Но дорога вроде широкая, приличная, если поспешу, успею до темноты, нет?

Старик потянулся за новым поленом и, задумчиво глядя на сумерки, мрачно ответил: — Так-то оно так. Только как ни спеши, лес у нас большой и хитрый. Солнце скоро сядет, а после заката туда лучше не лезть. Зазывку увидишь — и всё, обратно не вернёшься. В глушь лесную она тебя заманит да погубит.

— Зазывка? — майор улыбнулся, искренне полагая, что это очередная деревенская выдумка. — Это кто, какая-то местная байка?

Старик обвёл его явственно уставшим взглядом и сказал с упрёком в голосе: — Вы, городские, шибко умные. Думаете, раз у вас технологии да мобильные телефоны, вы хозяева жизни, а мы тут, в глуши, ни сном ни духом. Стоит нам слово сказать — «байки», — и всё. А что вы по телевизору смотрите? Про суперлюдей в масках в обтягивающих цветастых костюмах или трусах поверх трико, которые мир спасают? Мне внук этих героев показал — так я два часа плевался, — старик рассмеялся хрипло, но в голосе слышалось раздражение и усталость одновременно. — Разве это мужики? А главное, вы думаете, что в городе вам ничего не угрожает. А в болоте, где ни сети, ни карт, только пахота да луга — что тогда? Страх, суета, паника. И не поможет тут никакой супергерой.

Он сделал паузу, махнул рукой, будто отгоняя видение телевизионных клише, и продолжил тише, настороженно: — Духи природы — другое дело. Про них давно не говорят, а если встретишь их на дороге — не знаешь, что делать. А зазывка… Это девка красивая, волосы длинные, наготу её скрывают, а сама — как магнит. Путник, глядя на неё, забудет про свои дела и обязательно за ней в лес увяжется. А уж, если сойдёшь с дороги, то всё — обратно уже не вернуться. Лучше держаться тропы, не сворачивать.

Его слова звучали просто, но в них было что-то невообразимо старое: не удивление, а отжитое знание, аккуратно натёртое годами и страхом. Майор прислушался к тону, к глазам старика — в них была не суеверная глупость, а твердая, многолетняя уверенность. И чем дольше он смотрел, тем труднее становилось улыбаться.

— Хорошо, — кивнул майор, — убедили. Пойду по дороге и не буду сворачивать. Спасибо, Степаныч, постараюсь не поддаться чарам лесной красавицы, чем бы она меня там не заманивала.

Старик хмыкнул, но в его улыбке не было насмешки, скорее — сожаление и лёгкая жестокость опыта: — Всё равно вижу, что не веришь. Жалко тебя. Заманит нечистая — и пропадёшь. Если работы не боишься, помоги-ка мне поленья в воз побросать. Я их как раз завтра хотел свояку отвезти, да вот — лишние руки не помешают. А если доброму человеку не помочь, то какой я после этого человек? — усмехнулся старик, но усмешка вышла усталой.

Белов кивнул.

— Дело хорошее, — сказал он, — и время не впустую потрачу.

— Ну вот и ладно, — оживился Степаныч. — Ты свои вещи возле дома на лавку положи, чтобы не мешали. Топор второй тут лежит, телега вон там стоит, видишь? Тут коли а туда туда бруски скидывай, сам разберёшься, что к чему. Видно, что не дурак, хоть и из города приехал.

Денис положил вещи на лавку и принялся за работу. Воздух наполнился глухим стуком топора и треском ломающихся волокон. Запах свежесрубленной берёзы смешался с дымом от старого кострища — тяжёлым, с ноткой смолы. Пот струился по вискам, оседая на шее, и майор, сам не заметив, как, начал втягиваться в ритм: взмах, раскол, взмах, перекат полена, и снова — звонкий удар.

— Степаныч, заметил я, — сказал он, передавая старику очередную охапку поленьев, — что у вас тут много домов пустует. Тишина такая, будто и людей в деревне нет.

Старик поставил топор и опёрся на рукоять.

— Мало нас осталось, — проговорил он негромко, словно разговаривал с самим собой. — Одни старики век доживают, а молодёжь всё уезжает. Кому нынче огород копать да дрова колоть охота? Все в город подались — думают, там жизнь. А жизнь, она тут, — он кивнул на землю, под ноги, где под каждым корнем будто дышала сама память. — А всё равно уходят. Вот и пустеем. Вон видишь дом через дорогу? Там баба Нюра жила — добрая, как солнце. Так сын к себе в город забрал, да через месяц померла. Не вынесла стены и шум. А дальше по улице — три избы сгнили, крыши провалились, и всё. Конец. Остались мы только старые, кто по старинке живёт да за могилками следит.

Он говорил спокойно, без жалобы, но в голосе чувствовалось что-то давящее, будто под этими словами скрывалась не просто тоска, а страх — старый, как сама земля.

— Я вот, слава Богу, крепок, — продолжал Степаныч. — Дрова поколю, свояку отвезу. Мы друг другу помогаем, кто как может. А не помогать — нельзя. Иначе не только дома сгниют, а и память людская.

Работа шла быстро. Старик, несмотря на возраст, двигался ловко и точно, будто каждое движение было отточено годами. Когда телега наполнилась, старик нырнул в избушку и вернулся с бутылкой самогона и рюмками. Денис возмутился было, но отказаться было нельзя — обидеть хозяина означало нарушить устоявшуюся деревенскую вежливость; они выпили по стопке, закусили хрустящими огурцами, и внезапная усталость, что копилась в плечах майора за день, словно отошла в сторону. Денис умылся у жестяного рукомойника, глянул на себя в мутное зеркало — и, удивляясь, усмехнулся: «И сантехнику менять не надо, и с трубами никаких вопросов.».

В это время Степаныч вывел из конюшни лошадь. Тёмная, с густой гривой, она казалась почти чёрной на фоне закатного неба, где алый свет уже тонул в синеве. Пока старик запрягал её, Белов собрал свои вещи — аккуратно, без суеты.

Он ещё раз оглядел деревню: пустые дома с тёмными окнами, забитые колодцы, покосившийся забор у последней из изб. За всем этим, словно немой стеной, тянулся лес — неподвижный, настор