Глава 1. Юля
Сегодня я выхожу замуж. Этот день должен был стать самым счастливым в моей жизни, пиком на вершине горы. День, когда желаешь сказать: «Да!».
Так, наверное, считают, зефирные принцессы, грезящие о свадьбе с садика, представляющие пышное платье, ворох цветов и образцового принца и всё к нему прилагающееся. Не скажу, что полностью отрицала вероятность брака, в далёком смутном, но он никогда не был моей целью или заветным желанием. Кто я, есть ли мне место в этом мире и какое? Почему я оказалась здесь и как из этого выбираться? Главные вопросы, терзающие мой разум.
И если это событие всё же случится, то мне бы не хотелось просыпаться в холодном поту, с прилипшей к телу простыней. Это означало бы, продолжение моей тревожной жизни, того что я так и не разобралась в себе и не нашла подходящий мне способ существовать.
И именно это случилось сегодня, я проснулась, скованная от ужаса в чёрном тяжёлом пространстве ночи, ткань жгутами обвилась вокруг меня и сдавливала горло, руки, привязывая к поверхности кровати.
Сны-частые ночные гости, приносили с собой мучительные воспоминания. Заново проживая дни своего прошлого, я просыпалась измотанной. Сегодня ночью, я видела свой особенно яркий детский кошмар.
Поздний тихий вечер. Настенное бра мягко освещает страницы потрёпанной сказки «О царе Салтане», которую папа читает мне сегодня уже в третий раз.
Воспоминание, искажаясь, исчезает и появляется следующее.
Вспышка.
На цветастом диване, разложив в ряд мягкие игрушки, я лечу их, делая уколы из шприцев, оставшихся после моей болезни, и слышу разговор.
Голоса громкие слышны даже с закрытой дверью кухни.
— Как можно покупать квартиру, не посмотрев на неё? — спрашивает отец маму.
— У нас не было выбора, ты же знаешь, в городе начинали стрелять.
— Затащила нас в такую дыру! Без горячей воды, без ванной, из окон свищет, кругом мыши и тараканы. Дура! Настоящая дура! — говорит он ей, а в ответ я слышу, как мама тихо плачет, в свой день рождения. Папа кричит за дверью, а глухие удары повторяются.
Вспышка.
Я сижу на стуле, болтая ногами, и раскрашиваю за столом оленёнка Бэмби.
Мама поёт какую-то песенку, а потом кричит из кухни папе: «Серёжа, сходи, пожалуйста, в подвал за картошкой, на ужин не хватит, а Андрюша просил пожарить»!
— А почему ты сейчас это говоришь? В воскресенье не могла, когда я туда спускался? –грубо отвечает ей отец по пути на кухню, закрывая за собой дверь.
Моё сердце застывает, а живот сжимается.
— Извини, я не знала, что ты ходил, приготовлю что-нибудь другое.
— Нет, объясни, почему тебе обязательно надо меня напрягать, а? Сходи-принеси! Нравится командовать? Всё решать хочешь?
— Я не хотела. Не ходи, поедим гречку.
— Гречку! Ты сказала, гречку? Знаешь же, я ненавижу гречку. Гадина! — голос отца закипал, после стихал и становился стальным и низким. -Я тебя ненавижу. Поганая хозяйка, такая же поганая мать и жена.
Его внезапная ярость проявлялась в синяках и ржавых пятнах на маминых руках, шее и груди.
Внутри моего живота ноет тьма, она, как ядовитая змея, закручивается в спираль и выходит через ноздри, уши, горло и рот, накрывая всю квартиру густой, вязкой чернотой.
Пожалуйста, пусть ничего не происходит, пусть время замрёт.
Пытаюсь вдохнуть тьму обратно, вместе с маминой болью и слезами.
Вспышка.
Я под стулом, щекой лежу на холодном твёрдом полу и вижу каждую иголку, от новогодней ёлки, застрявшую в ковре, сжимаю в руке синий карандаш и слушаю тишину.
Не хочу, чтобы её нарушили. Пожалуйста, время остановись, иначе зло вернется.
Пью из гранёного стакана напиток моего детства, воду с каплями валерьянки.
Мой добрый папа, называвший меня ласточкой, вдруг превращался в чудовище. Никто не знал, от чего он вспыхнет, и когда. Я боялась громко ходить, дышать, говорить и жить.
Выпутавшись из постели, я прогнала тьму, включила торшер и села в кресло, поджав под себя ноги.
Если все мужчины добрые и спокойные только с виду, но стоит лишь закрыться двери, они становятся демонами? И мой жених такой же, как отец? Что если он будет оставлять на мне синяки, когда сделаю что-то не так? Я боялась снова испытать эту боль в животе, ноющую и сдавливающую дрожь. Почему мама оставалась с отцом, терпела? Потому что любила? Смогу ли я простить, смогу ли любить? Другой человек — это пропасть: пустая или заполненная водой. Прыгнув в неё, ты разобьёшься или окунёшься в ласковое прозрачное озеро. Слушай своё сердце, говорят люди, а что же слушала моя мама, не его ли? Значит, оно может ошибаться? И мне пора уходить.
