Цыган
— Пей, пей, кормилец, — ласково и чуть ворчливо проговорил Степан Григорьевич, подливая в ведро свежей воды. — Ай, Цыган, ай, красавец!
Утолив жажду, жеребец поднял голову и шумно вздохнул, громко шлёпая мокрыми горячими губами. Молодой, сильный, здоровый конь благодарно посмотрел на хозяина и получил кусок любимого белого сахара. С хрустом разгрызая угощение, он замер на секунду — за оградой, где-то в начале улицы, раздалось знакомое ржание. Цыган ответил на этот зов, по которому сразу узнал Снежку — свою подругу.
— В ночное хочешь? Ты заслужил это! — сказал Степан Григорьевич и крикнул пробегающему конюху: — Эй, Василий!
Парень остановился, вопросительно глядя на старика.
— Поди сюда. Сегодня ты в ночное?
— Да, — подходя, ответил Василий.
— За Цыганом — глаз за глаз чтоб следил!
— Обязательно! — козырнул парнишка. — Уж я-то вас знаю, Степан Григорьевич! Чуть что случится — сто шкур спустите!
— Цыц, балагур! — прикрикнул хозяин.
— Да нет, Степан Григорьевич, вы не волнуйтесь! Когда Снежка на него смотрит, Цыган ниже травы, тише воды становится!
— Цыган — жеребец! — наставительно сказал старик. — Чуть только время его придёт, сразу забудет о приличиях.
Конь, прекрасно понимая, что хозяин говорит о нём, тихо фыркнул, словно оправдываясь.
— Можно мне на нём поехать сегодня? — спросил Василий, стараясь подавить смех.
— Езжай. Только осторожно. Смотри, чтобы не запутался в траве стреноженный! Не вздумай ночью на нём гонять! И напоить не забудь.
— Хорошо, Степан Григорьевич. Всё будет так, как вы сказали.
— Степан, ты дома? Можно войти? — услышали они взволнованный голос с улицы.
— Заходи, Семён. Что стряслось?
— У меня Марта захромала. Не знаю, почему. На правую переднюю почти не наступает, бережёт.
Степан Григорьевич вздохнул.
— Заводи, посмотрю я, что с ней.
Он открыл ворота, и привязанный во дворе Цыган быстро поднял голову, увидев кобылу.
— Н-ну?! — грозно спросил его хозяин.
Пристыженный жеребец вздохнул и наклонился к овсу, который насыпал ему Василий. Он ел, пока Степан Григорьевич осматривал ногу лошади. Она вздрагивала от каждого прикосновения, но покорно терпела боль. Старик вздохнул.
— Стрелку ей почистить надо, да отдохнуть дать дня три, — набросился он на нерадивого хозяина. Тот только вздыхал и даже не пытался возражать. — Постоит она пусть у меня. Цыган сегодня в ночное идёт, места хватит. Только овса принеси ей. Да побольше!
— Ох, спасибо, Степан Григорьевич! — сосед поклонился ему чуть ли не в ноги и поспешно удалился.
Степана Григорьевича любили и уважали на селе. Он всегда помогал лечить захромавших коней, которых в Огнёвке было 40 голов, иногда даже объезжал жеребят, несмотря на свой возраст — 67 лет, чинил упряжь. Бабки сплетничали, что лошадей Степан Григорьевич любит больше, чем людей. Это было не так. Без лошади на селе не обойтись, тем более в начале XX века, когда эти благородные животные стали поистине кормильцами для людей. Степан Григорьевич не любил сельчан, которые относились к лошади как к инструменту, забывая о том, что это — живое существо, которое нуждается в отдыхе, ласке и хорошем питании. И если такие люди приводили своих замученных лошадей к нему, просили посмотреть животное, то Степан Григорьевич не скупился на бранные слова. Вот и сейчас сосед ускользнул со двора, довольный, что отделался только грозным тоном. Степан Григорьевич был немного нелюдим, но жену, Ольгу Ефимовну, очень любил и помогал ей всем, чем только возможно. Сын их женился и уехал в город, раз в полгода возвращаясь на недельку в Огнёвку.
Деревня стояла на берегу Амура, который в этом месте был широкий, бурный и неукротимый. Пастухи знали только несколько тихих заводей возле берега, где летом можно было поить и купать коней. Время было неспокойное — разбойники «хунхузы», как называли местные жители шайки китайцев, промышлявших конокрадством и воровством, переправлялись через коварную реку и разоряли маленькие деревушки, которых около Амура было очень много. Хунхузы слыли неуловимыми и опасными бандитами. Об их сообразительности и увёртливости слагали легенды.
…Заскучавший Цыган поднял голову и заржал, услышав долгожданный топот копыт в начале улицы — табун шёл в ночное. Снежка ответила ему. Тихим полустоном жеребец позвал хозяина. Василий нырнул во двор.
— Степан Григорьевич, пора! — крикнул он. — Цыгана уже ждут. Я поехал?
— Постой, уздечку надень ему, да не забудь недоуздок! — спокойно проговорил старик.
— Хорошо.
Когда Василий умчался на конюшню, Степан Григорьевич снял со стены двустволку и вышел к Цыгану.
— Это я Ваське приготовил, — пояснил он удивлённому коню. — Хунхузы разбушевались, ограбили вчера Исаевку! Совсем от рук отбились, басурманы!
Хозяин погладил крепкую шею Цыгана, поцеловал его нос и вдруг понял, что очень любит своего красавца. В то же время неясная тревога сжала его сердце. Отгоняя тяжёлые мысли, он улыбнулся. Цыган, чуть взволнованный такой неожиданной нежностью, положил голову на плечо Степана Григорьевича. Неслышно подошёл Василий.
— Я готов, — тихо сказал он.
— Дай уздечку, я сам… Садись, сынок! — сурово и очень ласково сказал хозяин, перекидывая повод на шею лошади.
Крайне удивлённый Васька намотал гриву на кулак и птицей взлетел на спину Цыгана. Конь рванулся было к выходу, но что-то заставило его остановиться и посмотреть в глаза хозяину. И в них он увидел такую тоску, такое острую печаль, что не посмел сразу уйти со двора. Долго-долго Цыган глядел на Степана Григорьевича, и ему показалось вдруг, что жеребец прощается с ним. Наконец хозяин заставил себя отвести глаза от коня и протянул Василию ружьё.
— Зачем, Степан Григорьевич?!
— Возьми. Хунхузы ограбили Исаевку вчера ночью.
— Хорошо, тогда возьму.
— Езжай с Богом! — проговорил хозяин и поспешными тяжёлыми шагами ушёл в дом.
— Что это с ним, а, Цыган? — спросил озадаченный Василий.
Он тронул коня и выехал
