автордың кітабын онлайн тегін оқу Я однажды приду.... Часть I
Екатерина Дей

Кітап туралы Пікірлер1 Қазір оқып жатыр4 Тегін фрагмент

Екатерина Дей

Я однажды приду...

Часть I

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Книга Е. Дей «Я однажды приду…» — первая часть серии книг в жанре любовного фэнтези. История невероятной любви Тёмного командора Глеба, погибающего от агрессии своей Силы, и его предначертанной жертвы человеческой женщины Катерины. Капля воды меняет океан, капля любви меняет мир.

18+

Просыпаться не хотелось. Но мозг уже о чём-то думал, хотя я и не могла осознать полностью мысль, которая тревожила и требовала открыть глаза. Я пошевелила пальцем, и мысль сформировалась: тонкий шёлк, очень нежный и слегка прохладный. Открыв один глаз, я увидела цвет — морская волна, прозрачная и переливающаяся. Тут уже я широко открыла оба глаза, и перестала дышать: я лежала на гигантской морской волне, и другая волна меня полностью покрывала. Мне показалось, что я сейчас утону. Но тело одновременно осознавало, что я не погружаюсь, а просто лежу на чём-то мягком. Видимо сон меня ещё удерживал в своих сетях и мешал воспринимать реальность. Я снова закрыла глаза и крепко зажмурилась, до цветных кругов и ярких вспышек, несколько раз глубоко вздохнула и решилась осмотреться вокруг.

Я лежала на гигантской кровати, которая стояла в центре огромного зала, потолок уходил далеко ввысь и исчезал в темноте, невероятного размера люстры свисали как бы из тёмного воздуха и освещали пространство зала мягким светом. Говорят, что нужно ущипнуть руку и сразу придёшь в себя, морок рассеется и придёт осознание реальности. Ничего подобного — я ущипнула три раза, но всё осталось на своём месте. Добавились картины на стенах, золотые панели, шкафчики с какими-то предметами, невидными мне с кровати.

И ещё одно открытие повергло меня в шок — я лежала в кровати совсем голая. В моём преклонном возрасте такое открытие обязано приводить женщину в шок, а я даже в молодости не отличалась хорошей фигурой и стеснялась себя всегда. Натянув одеяло до подбородка, я стала оглядываться вокруг в поисках какой-нибудь одежды. И, о счастье, заметила кресло, на котором лежало нечто, похожее на халат. Осталось добежать до него и надеяться, что халат будет достаточно велик, чтобы я в нём поместилась. И именно в тот момент, когда я выскочила из кровати и побежала к креслу, в зал кто-то вошёл. Я мгновенно запуталась в рукавах и поясе халата, теряя рассудок от страха и стыда. Но то, что произошло потом, объяснению не поддается. Зал был невероятных размеров, как небольшой стадион, и кто-то, ещё невидимый мне, входил из самого дальнего угла от кровати, я надеялась хотя бы успеть накинуть на себя халат, и чуть не подпрыгнула, когда жёсткие мужские пальцы легли мне на запястья. Потом они спокойно взяли халат из моих дрожащих рук и накинули на меня со спины. К счастью, халат оказался самого того размера, даже немного велик, и я запахнулась в него всем своим большим телом. Теперь нужно набраться храбрости и обернуться.

Рубашка очень дорогая, пиджак небесно-голубого цвета, с едва заметными искринками. Сколько можно рассматривать белоснежную рубашку и отвороты пиджака? Я смотрела минуты три, прежде чем уговорила себя поднять глаза выше. Ещё по минуте я рассматривала очень крепкую шею и властный подбородок. Владелец всего этого стоял молча, и, видимо, рассматривал мою макушку, так как она была примерно на уровне его плеч.

Я вспомнила всё. Удивительные серо-голубые, такие же холодные как зимнее утро глаза вернули меня в действительность. Я даже не закричала, просто оцепенела всем телом. У меня есть одна особенность лица — оно редко выдает моё истинное состояние. Только в обществе близких мне людей, а их очень немного, я могу выражать свои эмоции на лице. Обычно моё лицо выражает вежливое внимание или отстраненность, хотя и вежливую. И в эту минуту внутреннего ступора каким-то мозжечком я чувствовала, что моё лицо не перекосилось в разные стороны, а осталось внешне спокойным, бежать я не могла, потому что превратилась в соляной столб. Мой ужас произнёс спокойным и даже ласковым тоном:

— С пробуждением.

У меня получилось только медленно кивнуть головой, без всякой надежды открыть рот и произнести хотя бы звук. Видимо, он тоже не мог ничего больше придумать, потому что просто стоял и смотрел на меня. Так мы стояли долго. Я поняла, что оживаю по тому, что почувствовала холод пола босыми ногами. Ну что ж, умирать, так с музыкой! Сиплым голосом спросила:

— Ты сейчас меня убьёшь или сначала покормишь?

Вот такой реакции я совсем не ожидала. Он рассмеялся, громко, с удовольствием и каким-то человеческим выражением лица. То лицо, которое я видела раньше, было маской боевого робота с совершенно ничего не выражающими глазами. Всё, что я вспомнила, грохотало в голове и не давало возможности как-то адекватно реагировать на этот смех. Я даже не смогла отодвинуться от него, так и стояла, высоко подняв голову, а его смех всё перекатывался по огромному залу. Успокоившись, он весело сказал:

— Тебя ждет завтрак, или ужин, в Неаполе уже вечер.

Снова практически потеряв способность говорить, я прошептала:

— Где?!

— Ты в моём доме, недалеко от Неаполя.

Медленно, на негнущихся ногах, подошла к окну. За окном было море, закат и огни большого города вдалеке.

В сознание меня привели сильным шлепком по щеке. На этот раз всё вспомнилось достаточно быстро, возможно потому, что щека горела и помогала соображать. Как будто ничего не произошло, он спросил:

— Есть будешь?

Умирать, так хоть попробовав итальянской кухни. Помолчав немного, уже чистым голосом я ответила:

— Теперь обязательно — завтракать, обедать и ужинать.

Меня охватило странное спокойствие. Возможно, а почему возможно, совершенно чётко: я самая настоящая, абсолютно полная, без всяких изъянов дура и без всякой надежды поумнеть хоть на смертном одре. Почему одре? Просто в виде завтрака, обеда или ужина.

Он церемонно взял меня за локоть и повёл к задрапированному тяжёлыми шторами выходу на балкон. Огромное тёмное, с невероятным количеством ярких звёзд, небо, небольшой балкон и столик на двоих, уставленный всякими непонятными яствами и цветными свечами. Чем не романтическое свидание? С одной маленькой поправкой — в любой момент едой могу стать я.

Всё было вкусно, я даже не удивилась своему аппетиту и просто пробовала блюда, не обращая внимания на внимательный взгляд своего соседа, молча покуривающего сигарету. Наевшись, я попросила:

— Теперь, пожалуйста, угости меня сигаретой.

Так же молча он достал из нагрудного кармана… пачку моих сигарет. Слегка помятую, недокуренную там, в санатории. Я уставилась на пачку, и даже не смогла поднять руки, чтобы взять сигарету. Он подождал, рассматривая меня, потом достал и раскурил сигарету, подал мне. В разных книжках по психологии описывают много способов восстановить самообладание, я их не вспомнила. Моя рука даже не просто дрожала, она тряслась и никак не хотела успокаиваться, сигарета не удержалась в пальцах и упала на стол. Так же молча он раскурил вторую сигарету и опять подал мне. Я смогла поднять на него глаза и мгновенно успокоилась, положила упавшую в пепельницу и взяла новую сигарету. С удовольствием затянулась.

Мы молча курили. Я смотрела на закат, он смотрел на меня. В моём пустом мозгу неожиданно промелькнула совершенно сумасшедшая мысль — а как я выгляжу? Сама себе ответила — как старая, толстая, в широком халате тётка. И опять, совершенно нелогично, это меня привело в какое-то состояние неги и физического спокойствия. Голова пуста, желудок полон и доволен — жизнь удалась хотя бы на ближайшие пять минут. Я ошибалась. Времени на физическое и душевное спокойствие мне не дали.

— Хочешь знать, как ты попала в Неаполь?

Вопрос прозвучал неожиданно, и я вздрогнула. Как всегда, ответила раньше, чем подумала:

— Хочу.

Вот нет во мне никакого чувства самосохранения! Сиди и наслаждайся сытостью и закатом! Хотя бы до завтра, какая разница, как ты сюда попала. Всё равно понятно, чем закончится. Но почему, неясно — зачем тащить такой старый шницель так далеко, через столько границ в бессознательном состоянии? Он махнул рукой и из-за портьеры неожиданно возник ещё один участник событий в санатории, видимо, уже давно стоявший там. Это был Олег, тот самый Олег, который, кивнув в сторону молоденьких девчонок, кучкой сбившихся за моей спиной, сказал совершенно бесцветным голосом: «При необходимости мы успеем убить всех до прихода военных или ракетного удара».

Надо отдать мне должное, я справилась с собой лучше и быстрее. Олег спокойно поздоровался:

— Добрый вечер

Он стал убирать со стола посуду на большой поднос как заправский официант, полотенцем вытер стол, и неизвестно откуда поставил передо мной ноутбук. На экране я сразу увидела себя. Там, на переговорах о заложниках. Непроизвольно вдавилась в кресло: степень самообладания оказалась не так высока, как надеялась, воспоминания рухнули на меня и задавили как лягушку на асфальте.

Наверное, это была оперативная съёмка военных, потому что камера вздрагивала и фиксировала неожиданные ракурсы участников переговоров. Я была телезвезда, центральная фигура. Совершенно спокойным голосом, внимательно рассматривая с обязательной дежурной полуулыбкой участников переговоров, я говорила о количестве заложников — девочек из группы гимнасток — нейтральными фразами описала напавших, ни разу не упомянув при этом ничего конкретного ни о внешности, ни о составе. И высказала свою уверенность в том, что девочек убьют, если я не вернусь. Рассматривая запись со стороны, я сразу поняла, почему военный чин обвинял меня в защите нападавших и требовал арестовать немедленно, а ещё лучше расстрелять на месте. Только трезвый ум женщины из ФСБ не позволил взорвать санаторий вместе с нападавшими и заложниками, она единственная услышала мою фразу о необычных способностях нападавших и то, что они всё равно успеют уйти раньше взрыва, а девочки погибнут. Она меня дважды переспросила о требованиях, не сразу сообразив, что их нет, есть только заявление о своём существовании. И она смогла убедить всех участников переговоров отпустить меня назад, в здание санатория, и встретиться с нападавшими. Оказывается, я шла назад очень быстро, почти бегом, хотя тогда мне казалось, что иду медленно, еле двигаюсь.

Вторая запись была сделана в здании санатория, напавшие вели съёмку постоянно, с ворот. И я опять увидела девочек. Мне пришлось обеими ладонями прикрыть себе рот, чтобы не закричать. Просматривая запись, я снова удивилась тому, что они со мной подружились, ведь некоторые годились по возрасту во внучки. Попала я в их здание совершенно случайно, и они сразу потянулись ко мне, уже через пару дней делились со мной своими очень важными секретами и просили совета по самым разным вопросам: от цвета заколки до страданий по мальчикам, оставленным в летних лагерях и школах, могли просто прибежать, и обнимая, посидеть со мной, уткнувшись в плечо. А я восхищалась их красотой, грацией, удивительным изяществом и какой-то неземной воздушностью. Не будучи никогда уверенной в себе, я просто любовалась ими и чувствовала себя счастливой в их окружении.

Мы были в гимнастическом зале на очередной тренировке, девочки почему-то любили, когда я тихонечко сидела на верхних рядах и смотрела на них, даже тренер ничего не имел против моего присутствия, когда всё и произошло. Никто сразу не заметил присутствия посторонних в зале, потому что выступала Любочка. Все её так и называли — Любочка. Тоненькая как тростинка, совершенно невесомая и с удивительными ясными огромными глазами. Она показывала часть выступления с булавой, и мы заметили посторонних только тогда, когда булава, брошенная Любочкой почти к потолку, каким-то образом оказалась в руках неизвестного молодого человека. И на всех как-то сразу опустилась тишина. Абсолютная. Было такое ощущение, будто воздух мгновенно загустел и все оказались в вязкой субстанции, не позволяющей двигаться. Даже тренер, который всегда начинал громко кричать на работников санатория, случайно заглянувших в зал, молчал и смотрел на молодых парней, расположившихся по периметру зала. Как они оказались там никто не заметил. Стоявший ближе всех ко мне оглянулся в мою сторону и приказал: «Спускайся».

Я спустилась к девочкам, сбившимся в кружок вокруг тренера. Он начал что-то лепетать о невозможности присутствия на тренировке посторонних лиц, но очень неубедительно и как-то визгливо, как щенок от страха. И в это время в зал вошёл он. Сразу стало ясно, что он главный. Даже не тем, что выглядел внешне старше остальных, а какой-то властностью в фигуре и движениях. Очень высокий и широкоплечий, с правильными чертами лица, густой тёмной шевелюрой и холодными серо-голубыми глазами. Тайны женской психики никто и никогда не сможет понять, сами женщины особенно, несмотря на неясность ситуации и страх, только увидев его, я подумала — вот идет мужчина моей мечты. Между прочим, такие мысли приходят, несмотря на возраст, ситуацию и ясное осознание своей внешности.

Тренер продолжал что-то говорить, но всё тише и тише, а потом совсем замолк и неожиданно юркнул за спины девочек. А я вдруг подумала об охране, которой было много на территории санатория, и мальчики были бывшими десантниками, так как в санаторий иногда приезжали на несколько дней высокие чины администрации. Куда же они делись? Так я подумала тогда, а сейчас видела тела охранников у ворот и на территории санатория в самом начале записи. То, что произошло потом, повергло всех нас в шок: один из парней подошёл к нашей группе, как-то очень быстро вывел тренера и на глазах у всех укусил в шею. Он пил его кровь, а мы даже не понимали, что происходит. Никто не произнёс ни звука. И только когда он отпустил из рук безжизненное тело, все закричали и бросились врассыпную. Но никто никуда не добежал. Парни выловили нас так быстро, что мы это поняли только тогда, когда очутились на полу в центре зала. Девочки замолчали и тихонечко всхлипывали, прижавшись друг к другу, а я лихорадочно пыталась обнять всех, до кого доставала руками, и шептала: «Тихо, девочки, тихо».

Я смотрела запись, вжавшись в кресло и вцепившись руками в подлокотники. Казалось, что моё тело распадается на кусочки и сейчас рухнет кучкой на пол. И когда я уже ощущала про себя стук падающих кусочков меня, вдруг услышала голос хозяина дома:

— Если не хочешь смотреть, мы прекратим.

Не сразу я смогла разомкнуть онемевшие от напряжения губы и ответить:

— Я хочу посмотреть всё.

А в это время на экране он достал из кармана пиджака сотовый телефон и куда-то позвонил. Сказал только две фразы: «Отправляй заявление. Команда юниоров по женской гимнастике».

В разных фильмах в таких ситуациях главные герои сразу начинают искать выход или ведут умные переговоры с бандитами. Моя голова была занята чем угодно, но не поисками выхода. Я поправляла на девочках форму, гладила по плечам, утирала слёзы на лицах и приговаривала: «Тише девочки, тише». Как будто от того, как тихо они будут сидеть, что-то может измениться. Так мы и сидели в центре зала, а они стояли по периметру.

Прошло какое-то время, мне казалось, что прошли часы, когда снова зазвонил телефон и он ответил: «Да это я. Требования? Никаких. Сейчас вам перешлют кино». И кивнул парню с каким-то аппаратом в руках: «Олег». Олег что-то понажимал в аппарате, и мы снова услышали крик тренера, когда один из напавших укусил его в шею. Девочки встрепенулись как стая перепуганных воробьёв и снова закричали. А я пыталась усаживать их на пол и приговаривала: «Тише девочки, тише». В трубке послышался громкий мужской голос — он что-то кричал, но слов было не понять. Видимо, он уже получил кино с убийством тренера и одновременно слышал по телефону крики девочек.

На этом моменте записи я подняла глаза и посмотрела на красивого мужчину, сидевшего напротив за изящным столиком и невозмутимо курившего очередную сигарету. Я ни о чём не думала, просто рассматривала его. Мне нужно было на какой-то момент выйти из того состояния, в котором находилась, просматривая запись и почти физически ощущавшую себя там — на полу гимнастического зала. Он никак не отреагировал на мой взгляд, даже не отвёл глаза, и я снова стала смотреть в экран.

Там он кивнул одному из парней и тот мягкой кошачьей походкой двинулся в нашу сторону. Я сразу поняла, что сейчас произойдёт — только вместо тренера будет одна из девочек. Как вскочила и побежала я только сейчас увидела на записи. Тогда поняла, что делаю, уже сказав всё, вернее, прокричав в лицо парня: «Не трогай их! Возьми меня, я понимаю, что это уже не то — пить мою кровь, но вам же сейчас всё равно — кто, вам нужна просто запись для тех, для устрашения. Оставьте их, таких нет в природе, они уникальны! Потом найдёте себе на обед других, таких как я или ещё каких, но этих не трогайте! Пусть живут и радуют всех просто тем, что они есть! Ведь таких больше нет, и, может быть, никогда уже не будет, а таких как я много, нас уже не жалко! Возьмите меня!»

Парень остановился и стоял, рассматривая меня как экзотическое животное, оттолкнуть меня ему ничего не стоило, но он этого почему-то не делал. Видимо, ждал указания. И оно последовало: «Приведи её».

Парень подвёл меня к нему и сразу отошёл. Теперь сверху вниз на меня смотрели в упор эти самые ледяные глаза. Какой он большой я осознала, только когда меня поставили рядом с ним — почувствовала себя маленьким жучком рядом с огромной ледяной глыбой. Тон вопроса был таким же ледяным, как и глаза: «Так ты согласна отдать свою жизнь за одну из этих гимнасток?». Свой ответ я выдала быстрым шёпотом: «Да. Пощадите их, возьмите меня». И зажала рот руками, чтобы ничего больше не сказать и не спровоцировать на какую-нибудь ещё большую жестокость.

Тут опять зазвонил сотовый телефон. Не спуская с меня глаз, он ответил: «Да, это я». Долго слушал, а потом в его глазах что-то изменилось. Я не могу сказать, что они смягчились, но слегка изменили цвет, самую малость — на микрон. «Хорошо, через десять минут в парке у памятника будет наш человек».

Во мне всколыхнулась надежда — будут переговоры! Кто-нибудь что-нибудь придумает и всех спасут! Но когда я увидела его глаза во мне всё замерло — они опять стали того же ледяного цвета, без всякой надежды. Убрав телефон, он позвал того самого Олега — я хотела отойти, но он взял меня за локоть и остановил, сказал: «Они могут использовать любое оружие, даже ракету. Возможно ещё во время проведения переговоров». Олег подумал секунду и ответил, кивнув в сторону молоденьких девчонок, кучкой сбившихся за моей спиной в центре зала: «При необходимости мы успеем убить всех до прихода военных или ракетного удара и уйти».

Когда Олег отошёл, повинуясь еле заметному движению руки, он повернул меня лицом к девчонкам и сказал: «Ты слышала, попробуй их спасти на переговорах. Если ты не вернёшься — мы убьем их».

Я смотрела на девочек и понимала — всё, вот теперь всё. Лучше бы он сразу меня убил. Слишком хорошо я себя знаю, никогда и ничего у меня не может получиться ни на каких переговорах, ни с кем и никогда. Это не он их убьет, это я их убью. Кролик, всегда живший во мне, уже умер от страха и лежал маленьким серым комочком на самом дне души. Вот так и получается — хотела отдать за них жизнь, а убью своей никчемностью. И тут до меня дошла, наконец, ещё одна мысль, он сказал «наш человек», это значит я, как это называется — соучастник? Из их компании?! Я машинально подняла глаза и спросила: «Я — ваш человек?». Ответ огорошил: «Теперь да. Раз ты хочешь их спасти, спасай от всех. Они, чтобы уничтожить нас не пожалеют никого, даже команду уникальных гимнасток». Мне показалось, или в его голосе действительно прозвучала ирония? Размышлять об этом времени у меня уже не было — к нам подошёл Олег: «Пора идти».

Вырвав локоть из твёрдых пальцев, я побежала к девочкам, обняла тех, до кого дотянулась и всё время повторяла: «Девочки я вернусь, обязательно вернусь, нас спасут, ничего не бойтесь, вас не тронут, всё будет хорошо».

Мне бы мою уверенность! Я ведь не имею никакого понятия о том, что мне обсуждать на этих самых переговорах, кроме борьбы за их жизни, только вот как это сделать, совсем не знала. Мне никто ничего не сказал о требованиях, что они хотят, кроме того, что я поняла сама — люди должны знать, что они такие есть, невероятно сильные и быстрые, могут выпить кровь и убить человека, как животное! Мы для них пища! Не личности, а коровы, только им не нужно молоко, а нужна наша кровь и для этого они нас будут убивать! Всё сложилось в мгновение: они были всегда, а теперь решили легализоваться, так сказать, официально, объявить — мы есть, и мы будем вас есть! И я должна как-то выкрутиться на этих самых переговорах между теми, кто хочет нами питаться и теми, кто убьет всех, чужих и своих в борьбе с ними. И главное — каким-то образом спасти девчонок от одних и от других.

Меня как пушинку оторвали от девочек и поставили на ноги, несмотря на мой вес и лёгкое сопротивление. Олег приподнял на мне футболку и прилепил на живот какой-то маленький аппаратик, я даже не успела возмутиться. И последовало предупреждение: «Это транслирующее устройство, мы будем слышать всё. Если ты поведёшь себя неправильно, оно взорвётся». Я лишь уточнила: «Как это — неправильно?». Ответ успокоил: «Понять это ты не успеешь». С таким напутствием меня повели к выходу из зала. Я ещё пыталась обернуться и помахать девочкам, но меня подхватили и практически вынесли из здания.

Мельком я увидела тела охранников, лежащие в разных местах и в совершенно невероятных позах. Они, наверное, не успели даже понять, кто их убивает. И вдруг услышала какие-то голоса, обернувшись на окна административного здания, увидела работников санатория, они махали мне руками и что-то кричали, я радостно кивнула головой. Они не убили их, а только заперли в здании!

Я сама нажала на паузу и взяла сигарету.

— Почему ты не убил всех, как это сделали в других городах?

Он очень долго молчал, прежде чем ответить:

— Не видел необходимости, достаточно было команды гимнасток.

Если он и ожидал от меня какой-то реакции, то не дождался. Да и ответ, наверное, меня не очень интересовал. Мне нужен был тайм-аут. Сами переговоры я смотреть ещё раз уже не хотела. Героизма моего там не было, я плохо понимала, что говорю, так как речь придумывала на ходу. Выйдя за ворота санатория, я увидела огромное скопление военных, полиции и просто толпу людей за ограждением метрах в ста от памятника неизвестному государственному деятелю, имя которого все уже забыли, а надпись стёрлась. Какие ракеты? Они сами себя взорвут!

Кстати, на этой записи переговоров и не было, она закончилась, когда я подошла к памятнику и мне навстречу пошли несколько мужчин и одна женщина.

Я выкурила уже две сигареты, а он продолжал смотреть на меня и не включал следующую запись. Потом встал и подошёл к ограждению балкона. Не оборачиваясь, вдруг сказал:

— Передающее устройство не могло взорваться, Олег так пошутил.

В книжках и фильмах героини в такой момент кидаются разными предметами и чего-то там вопят. Но это героини несуществующих в жизни ситуаций. Всё там придумано: и эмоции, и чувства, и сами героини. А может я такая неправильная, но кидаться ничем не хотела. Может потому, что совсем забыла о том, что транслятор может взорваться, лишь сообщила участникам переговоров — на мне прослушивающее устройство.

Так и не дождавшись от меня никакой реакции, он вернулся к столику и включил следующую запись. Она велась от самых ворот, так как я почти бежала навстречу камере. Я плохо помню, как добралась в зал, и на камере изображение оказалось каким-то размытым, будто камера очень быстро перемещалась в пространстве и не успевала фиксировать изображение. И вдруг тела девочек на полу и мой крик: «Ты обещал оставить их в живых, я же вернулась! Они согласились! Они ждут вас!». Я, конечно, не успела добежать до него — меня перехватили. Зажатая как в тисках, я продолжала на него кричать: «Убей теперь и меня! Ты обещал, как я могла тебе поверить?! Пусть лучше бы они меня расстреляли там!». Он подошёл ко мне и слушал мои вопли, пока я не обессилела от горя и усталости. Потом поднял моё лицо двумя пальцами и сказал: «Они живы, просто немного поделились кровью. Поспят, и завтра будут тренироваться». Видимо, он дал какой-то знак меня отпустить, потому что я упала на пол и поползла к девочкам, лежащим в ряд у стены. Они действительно были живы, но без сознания. На руке у Любочки я увидела два пятнышка на запястье, кровь там уже остановилась и запеклась тёмно-бордовым цветом. Не в состоянии даже плакать, просто прислонилась к стене и закрыла лицо руками.

Меня опять подняли и слегка встряхнули, чтобы я пришла в себя. «Теперь иди и скажи: мы уходим, команда жива». Глаза цвета льда смотрели на меня без всякого выражения. Того микрона во взгляде не было — один лёд. Кто-то подхватил меня под руки и быстро вынес из зала. Камера чётко зафиксировала, как я выхожу из двери здания, слегка пошатываясь, как пытаюсь сказать людям в окне административного здания, что всё хорошо, но потом, махнув рукой, иду дальше к воротам. У памятника ждали военные и женщина из ФСБ. Она, остановив остальных резким движением руки, пошла мне навстречу. Я только успела сказать, что все живы, и что они уходят, как какое-то смазанное изображение перекрыло меня и я… исчезла. Некоторое время на экране оставалось удивлённое лицо женщины, а потом запись закончилась. Я ещё долго тупо смотрела на пустой экран и ничего не понимала. А я-то куда делась? Наконец подняла недоумённые глаза с большим вопросительным знаком.

— Тебя забрал Олег. Он, пробегая, подхватил тебя на руки и вскоре догнал нас.

— Пробегая?

— Наша скорость передвижения значительно выше человеческой.

— То есть, пока я шла к воротам, вас уже не было в санатории?

— Нет. Мы были далеко, а в аэропорту нас ждал самолет.

На несколько минут повисла напряжённая тишина.

— Зачем? Убить? Это можно было сделать там. Ведь вас не смогла бы остановить никакая охрана. Вас видели и девочки, и работники санатория… я не единственный свидетель.

Он долго смотрел на меня, потом стремительно подошёл, взял за руку и сказал:

— Отдыхай, завтра мы поедем смотреть Неаполь.

Слегка пожав мне руку, он ушёл.

Сколько я не пыталась привести мысли хоть в какой-нибудь порядок ничего не получалось. Воспоминания мешали сосредоточиться, и я сдалась. Решила, что утро вечера мудренее, жива и слава Богу. А сейчас нужно найти ванну, ведь моются же они где-то. Ванну я нашла, вернее, купальный зал. Никакой одежды, кроме халата, у меня не было, и я решила воспользоваться наличием бассейна и быстро искупаться, пока никто не вошёл. Наивная. Вода оказалась очень тёплой и такой уютной, что я стала плавать и нырять, почти успокоив растерзанные нервы. Когда я очередной раз вынырнула, то увидела стоящего у края воды Олега. От неожиданности чуть не утонула: стала захлебываться и махать руками, сразу забыв, что умею плавать. И вдруг он оказался в воде. Одним прыжком Олег выскочил из воды и поставил меня на ноги. Второй раз за день меня голую обнимает мужчина.

— Я тебя так испугал?

— Купальника я не нашла, а в моём возрасте голяком уже не купаются.

Ура! Я уже могу острить. Он поднял со скамейки полотенце размером с простыню и обернул меня в него.

— Пошли, я всё покажу.

Олег открывал передо мной дверцы шкафов и шкафчиков, объясняя, что где лежит. Выдал новый халат и тактично прикрыл меня дверцей шкафа, пока я одевалась, хотя, что уже теперь стесняться? Когда я закрыла дверцу, он тоже был в сухой одежде. Может сам стеснялся. Меня?! Потом он повёл меня на кухню, размером чуть меньше, чем бассейн, но зато с двумя холодильниками, полными разнообразных продуктов. Интересно для кого? Неужели для меня это изобилие? Вопрос вертелся на языке, но я промолчала. Видимо он понял мой взгляд:

— Здесь часто бывают люди. Хочешь чего-нибудь?

Подумав, я решила взять манговый компот. Съев его, взяла ещё кусочек торта и запила удивительно вкусным чаем.

— Я тебе покажу твою гардеробную.

А вот это уже было выше моего понимания. Моя гардеробная? Мы вернулись в мой спальный зал, и когда он открыл одну из золочёных панелей, я замерла: на трех кронштейнах висела разнообразная одежда — от белья до нескольких шуб. Всё. Мой организм получил за один вечер слишком много. Буду жива завтра, вот и перемеряю. Олег пожелал мне доброго сна и куда-то сразу исчез.

Это, видимо, входит в привычку — спать голяком, потому что я забыла поискать в моей гардеробной (?!) ночную рубашку, а возвращаться уже не хотелось. Я только придвинула кресло и аккуратно сложила на нём халат, чтобы можно было одеть его, не вставая с кровати. Я уснула сразу и спала без сновидений, что очень удивительно для меня, так как обычно я очень плохо засыпаю и всегда с какими-то бурными событиями во сне.

Проснувшись утром, я уже не испугалась волны и просто нежилась в её тепле и уюте. Думать совсем не хотелось, но мысли приходили сами и тревожили, требуя ответов на вопросы. Возник и самый главный вопрос — что я здесь делаю? Вспоминая события вчерашнего вечера, никак не могла понять поведения хозяина дома и Олега. К счастью, я больше пока никого не видела. Даже мысли о гардеробной не могли отвлечь. Всё-таки надо вставать, лежа в кровати ничего не узнаешь. Я нашла в гардеробной купальник и решила поплавать. Вчера я не увидела зеркала на всю стену и когда заметила движение, не сразу поняла, что это я. Передо мной стояла толстая тётка с немытыми волосами в тёмно-синем закрытом купальнике. Ну что ж, приведём шницель в относительный порядок — в смысле помоем голову и почистим зубы.

Накупавшись, я вышла на балкон. На столике уже стоял завтрак, лежала новая пачка сигарет. Почему-то вспомнила, что утро у меня обычно начинается с таблеток. Ничего, кровь будет чище, значит, вкуснее. А может хозяин дома любитель экзотических блюд и сейчас меня просто откармливают как бурёнок для более вкусного мяса?

А ведь я даже не знаю, как его зовут.

— Доброе утро.

А вот и хозяин, только вспомни черта.

— Наверное доброе.

Он видимо нажал какую-то кнопку, потому что над балконом опустилась конструкция напоминающая зонт, покрывшая тенью весь балкон. И опять в его руках был ноутбук.

— Я решил, что ты должна знать.

Это был репортаж центральных российских новостей о событиях в санатории. А потом показали тренера на больничной койке, который, к счастью, оказался жив, и девчонок. Они ничего не помнили! Последнее воспоминание — начало выступления Любочки! И, видимо, работники санатория тоже ничего не помнили, так как никаких фотороботов не последовало. Тут я всё поняла — ему нужен был живой свидетель его действий! На переговорах женщина из ФСБ сказала мне, что таких ситуаций по миру в этот день было много и везде все заложники убиты, нигде никаких свидетелей. Я одна на целый мир?! Мало того, что он оставил заложников в живых, пусть ничего не помнящих, так ещё и свидетеля увёл из под носа у всех! Мои мысли неслись, обгоняя друг друга, одна страшней другой. Меня будут искать все: как говорят — и наши и ваши. И ещё — я теперь ходячий повод для объявления войны. Вернее, война уже идёт давно, но скрытно, в тёмных переулках и осталась бы там, но они решили выйти из подполья, громко заявить о себе. Только сказано это было не для простого обывателя, а для тех, кто вершит судьбы и историю государств, и им не нужны свидетели. А военным генералам не нужен свидетель их решимости всех уничтожить, лишь бы победить. Аминь. Лучше пойти и повеситься самой.

Наверное, на этот раз все мои умозаключения были написаны крупными красными буквами на лице, потому что он сказал:

— А ты умнее, чем я предполагал. Ты же не боялась умереть там, в санатории, чего же боишься сейчас?

Он меня не убьет. Будет кормить, холить и лелеять. Пока я ему буду нужна в какой-то его интриге. Он прав, ведь я ещё там решилась на смерть и теперь мне бояться нечего — я уже тогда умерла. А вот эта мысль, которая тоже отразилась на моём лице, ему почему-то не понравилась. Он как-то помрачнел и резко захлопнул ноутбук.

— Я хочу показать тебе дом и познакомить с его обитателями. Через несколько минут я зайду за тобой.

Как он исчез, я даже не заметила. Всё померкло. Вчера, несмотря на ужасы воспоминаний и неясность ситуации, мне почему-то не было так тоскливо и до слёз обидно непонятно за что, как стало в этот момент. Эмоции не просчитать — никогда не знаешь, почему вдруг всё меняется в ту или иную сторону. Вместо того, чтобы радоваться, что есть хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне, я вдруг рухнула в омут какого-то жгучего, до слёз, отчаяния. И дело даже не в том, что я не очень уверена, насколько долго он будет задействовать меня в своей интриге и конец всё равно один независимо от победителя. Что-то очень глубоко личное было в этом отчаянии, совершенно не касающееся всей этой истории.

Мне казалось, что комнатам, залам и коридорам дома не будет конца. Зачем мне это показывать, если я никогда не смогу в этом лабиринте разобраться? В таких домах в каждой комнате должны лежать подробные путеводители со стрелочками жёлтого цвета, как можно из этой комнаты найти выход куда-нибудь. В общем — Эрмитаж итальянского разлива. Хорошо, что я надела тонкие джинсы, широченную блузку и мокасины и поэтому ещё могла передвигаться в пространстве. Поразительно, мне всё подходило по размеру, даже бельё. Меня что, измеряли, пока я валялась в бессознательном состоянии? Даже по подбору цветов всё понравилось. Интересно, кто же это организовал? Я так ясно представила, как хозяин дома размышляет, какого цвета мне купить белье, что даже улыбнулась. Хозяин дома заметил мою улыбку и тоже как-то повеселел. Когда он зашёл за мной, я сидела в кресле и смотрела в одну точку на картине и безуспешно пыталась применить технику по восстановлению душевного равновесия, даже глубоко дышала по счёту. Но ничего не получалось. В груди поселился кусок льда, и никакие техники не могли его растопить.

Хозяин вёл меня из комнаты в комнату, иногда комментируя короткими фразами типа: библиотека — книги на восемнадцати языках, в том числе и на русском, или аппаратная — можно посмотреть любой фильм из фильмотеки, которая занимала шкаф размерами с небольшой кинозал, даже монтировать и что-то там ещё делать.

Никто не встретился по пути, и я уже решила, что обитатели этого дома только они с Олегом, когда мы неожиданно вошли в ресторан. Ну, мне так показалось. Или тронный зал. Потому, что в правом углу, на некотором возвышении, стоял только один стол. Вот за ним и сидели трое: двое мужчин и одна женщина.

Конечно же, я сразу обратила внимание на женщину. Удивительно красивая, с шикарными огненно-рыжими волосами, ниспадавшими крупной волной с плеч, ярко-зелёными глазами миндалевидной формы и чётко очерченными полными губами. На вид ей можно было дать не больше тридцати лет, даже, наверное, меньше. Но я, естественно, определила возраст чуть старше. Она была одета в платье изумрудного цвета с низким декольте, что ещё подчеркивало прекрасные глаза, на шее сверкали бриллианты. О фигуре лучше даже не думать.

Мужчины были одеты значительно проще. Одному, в просторном светлом костюме, было тоже лет тридцать, и он выделялся густой, чёрной до синевы шевелюрой. Он сидел, закинув нога на ногу, и курил огромную сигару. Второму, блондину с короткой стрижкой, сидевшему рядом с ним, около двадцати лет, и одет он был в соответствии с возрастом — яркая футболка и джинсы.

Все они обернулись, когда мы вошли в зал. Мужчины сразу встали и мне показалось, что слегка подтянулись как военные при виде генерала. Женщина осталась сидеть и на её лице появилась улыбка.

— Представляю вам нашу гостью. Её зовут Катерина. Она будет здесь жить под моим покровительством, сколько захочет. В моё отсутствие она будет под покровительством Олега.

Последняя фраза меня, мягко говоря, удивила. Что значит — под покровительством Олега? И — сколько захочет?

— Катерина, позволь представить тебе Анну, Виктора и Андрея.

Он поочередно назвал имена, мягким жестом указывая на того, чьё имя называет.

Я всегда чувствую себя неловко в первые минуты знакомства с людьми, а сейчас, учитывая обстоятельства, должна была находиться в состоянии ступора. Но, видимо, занимаясь техникой по восстановлению душевного равновесия, я всё-таки чего-то добилась, или же где-то внутри полностью примирилась с положением шницеля, которому всё равно, есть ли на нём кетчуп. Я была спокойна как сфинкс, только улыбалась дежурной полуулыбкой.

Хозяин дома посадил меня рядом с собой, тут же откуда-то появился молодой человек и поставил передо мной хрустальную вазочку с ломтиками манго и мороженым, пачку сигарет. Неужели Олег вывесил где-то для меня меню? И тут как облили холодной водой — человек здесь только я. Больше ни у кого не было еды. Даже стаканов с водой. И сразу же поняла фразу про покровительство — меня никто не может съесть кроме них с Олегом. Почему-то мне эта мысль даже понравилась, я стала с удовольствием помешивать ложкой в вазочке и вылавливать кусочки манго. А что с меня взять — шницель он и есть шницель. Тем более, такой старый. Шницель с маразмом. Хозяин сам виноват, что у него такой извращённый вкус. В общем, играем дурочку. Не удалось.

— Я показал Катерине новости о ситуации в санатории, и она сразу поняла свою роль.

Вот это да! Дал бы хоть манго доесть! Аппетит пропал, и я мрачно уставилась на присутствующих. Анна слегка приподняла бровь, Виктор внимательно посмотрел на меня и вынул сигару изо рта, Андрей мягко улыбнулся.

— У нас мало времени, её ищут и люди и наши. Виктор, что показало обследование?

— Больших проблем нет, но нужно показать Катерину Самуилу. Кое-что подлечить.

Виктор обернулся ко мне и добавил:

— Это не страшно. Самуил у нас гений и руки у него золотые.

Обследование? Меня может просканировали и на наличие драгметаллов? Что ещё они со мной сделали, пока я была без сознания?

— Андрей, на тебе связь и договорённости. Мне нужны все кланы.

— Будет сделано.

Андрей приложил два пальца ко лбу.

— Анна, на тебе охрана и оружие. Замени всех по внешней линии и определи ходы экстренного движения. Олег тебе поможет, пока я буду здесь.

Анна недовольно спросила:

— Зачем мне Олег?

— Он знает многих в лицо, пересмотрите все записи от ноля.

Повернувшись и внимательно посмотрев в глаза, он взял меня за руку:

— Дай каждому подержать свою руку, и мы сможем найти тебя на большом расстоянии. Так будет легче обеспечить тебе охрану. И ещё — мы слышим лучше вас. Тебе достаточно громко кого-нибудь позвать и тебя услышат в любом конце дома.

Вот это уже очень интересно. А может и мысли здесь все читают? После процедуры пожимания моей руки все снова расселись по своим местам. Хозяин дома негромко позвал:

— Олег, подойди.

Тот тут же проявился ниоткуда и встал рядом.

— Я хочу прояснить для всех один момент. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Катерину обратили.

Интересно, что это значит? Видимо, что-то похуже, чем просто убить. Ответ я получила сразу:

— Чтобы ты стала такой, как мы.

Произнося это, Олег не улыбался,. Ответить мне было нечего, и я решила доесть манго. Видимо, для меня информации опять было с избытком, и я не могла ни о чём думать, кроме того, как смогу вернуться в свои покои. Мне захотелось закопаться на кровати в волны одеяла и больше никогда оттуда не вставать, не дадут ведь.

Олег посмотрел на хозяина дома каким-то странным взглядом, а потом обратился ко мне:

— Я провожу, и ты сможешь немного отдохнуть.

Наконец-то хоть кто-то вспомнил, что я старая тётка и быстро устаю! Я встала и неожиданно для себя сказала:

— Рада была со всеми познакомиться.

Какие же у них были лица! Оказалось, я тоже могу ввести их в ступор.

Пройдя несколько комнат, я решила воспользоваться своим положением особо важного гостя и спросила Олега:

— А у вас тут нет какого-нибудь транспорта для езды по апартаментам?

Он улыбнулся, быстро подхватил меня на руки и… это даже нельзя описать. Комнаты проносились с такой скоростью, что я зажмурилась. Открыла глаза только тогда, когда поняла, что торнадо, державшее меня на руках, замерло. Я смогла только пролепетать, когда меня аккуратно опустили на кровать:

— Спасибо.

Всё-таки я неправильная тётка, думала я, возлежа на шёлковых волнах. В моём возрасте надо сидеть на лавочке во дворе и сплетничать о молодежи, смотреть слезоточивые сериалы и ложиться в девять часов спать. Видимо то, что у меня нет семьи, наложило свой отпечаток. А может быть, родилась такой неправильной. Но, наверное, именно потому, что я читала всякие книжки подростковые, смотрела фильмы не о том и помогает мне сохранить остатки разума сейчас. Могла ведь просто сойти с ума, забиться в какой-нибудь угол и выть от ужаса. А я даже пытаюсь иногда острить. Может быть потому, что меня никто особенно нигде не ждёт. Да, пострадают родители, может некоторые друзья поужасаются какое-то время, но ежедневный быт достаточно быстро приведет всё в привычную колею. И я опять вспомнила санаторий. Как мне было хорошо с этими девочками! Они были такими искренними, такими добрыми, даже в каких-то ссорах мелких, очень чистыми, как роднички. Именно об этом я, наверное, кричала тогда, а не о внешней красоте, хотя и были они удивительно красивы. Именно за это готова была отдать жизнь. И за то, что они потянулись ко мне, не оглядываясь на возраст.

Я вдруг кожей ощутила чей-то взгляд. Ну конечно, кто же ещё.

— Если ты отдохнула, мы можем ехать.

Медленно поднявшись с постели я, наконец, задала интересующий меня вопрос:

— А как мне к тебе обращаться? Или никак не обращаться и просто выполнять твои приказы?

— Можешь называть меня Глеб. У меня было много имён.

— Ты русский?

— Однажды я был им.

— Хорошо, пусть будет Глеб. Форма одежды?

— Свободная. Мы едем на консультацию к Самуилу и покатаемся по вечернему Неаполю. Может ты хотела бы сначала пообедать?

Подумав, я решила отказаться — буду худеть.

На удивление гараж оказался довольно близко. Мы просто через две комнаты спустились по лестнице в подвал. А может быть, тут было несколько гаражей. Ведь говорил же Глеб о каких-то направлениях движения Анне. Хотя удивительно, такая красивая женщина и вдруг — охрана и оружие.

Это была не машина, а небольшой броневик с сильно тонированными стёклами, даже какими-то зеркальными. По крайней мере, я увидела своё отражение в стекле очень чётко. Глеб открыл передо мной дверь рядом с водителем, а сам сел за руль.

И это называется — посмотрим вечерний Неаполь? Машина двигалась с невероятной скоростью, притормаживая и лишь изредка останавливаясь перед светофорами. По телевизору я бы хоть дома увидела.

Машина въехала в подземный гараж какого-то здания, почти не сбавляя скорости. Долго крутились по крутому серпантину и всё вниз. Скоро будем в аду? Глеб на ходу достал какой-то пульт, нажал на кнопку, и неожиданно появившаяся перед нами стена уехала в сторону. Всё, приехали.

Навстречу нам вышел совершенно седой мужчина с внешностью старого мудрого еврея и глазами, полными вселенской тоски по несбыточному, и — о, ужас — в белом халате.

— Здравствуй, Самуил. Это Катерина.

— Здравствуй, Глеб. Привет, Катенька.

Самуил взял мои руки обеими ладонями и внимательно посмотрел в глаза, ослепительно улыбнулся и сказал фразу, от которой у меня всегда поднималось давление в любой клинике:

— Давай мы посмотрим, где у тебя болит.

Сопротивляться было бесполезно, и я безропотно пошла за ним. Куда делся Глеб, я не заметила — его просто не стало.

Несколько часов спустя совершенно измотанная, я сидела за столиком в маленькой, уставленной всякими зелёными насаждениями комнатке и пила ароматный чай из огромной, похожей на советский ширпотреб, кружки. Сигареты я забыла взять с собой и ужасно страдала от их отсутствия. Хотя здесь, наверное, нельзя курить.

Открылась дверь и в комнату вошёл Глеб, заполнив собой всё пространство. В руках у него была пачка сигарет.

— Ты забыла.

Затягиваясь сигаретой и высматривая пепельницу, я уточнила:

— А здесь можно курить?

Он подал мне какое-то блюдце и сказал:

— Тебя Самуил простит.

— А почему только меня?

— Ты только из России. Он многолетний эмигрант с жуткой ностальгией.

Больше ничего сказать он не успел, потому что вошёл Самуил. Он на ходу жевал бутерброд с колбасой и сыром, что очень меня обрадовало.

— Катенька, не слушай его. Моя ностальгия его совершенно не касается. Он болтается по всему миру и понятия не имеет, что такое Ностальгия.

Самуил так и сказал — с заглавной буквы. Что-то их связывало, что-то очень глубокое, что-то такое, отчего лёд в глазах Глеба несколько бледнел.

— Итак, девочка моя…

У меня просто глаза полезли на лоб, я была почти одного возраста с ним, по крайней мере, мне так показалось.

— … мне нужно две недели, я поставлю тебя на ноги и сделаю тебе голливудскую улыбку. Такая красавица как ты должна смело улыбаться жизни. Будешь приезжать каждое утро и уезжать поздно вечером. Я бы оставил тебя здесь на эти две недели, но, думаю, некоторые будут сильно против.

— Против. Когда меня не будет в городе, приезжать будет Олег. Только он.

— Хорошо. Я жду вас завтра утром. Пока, красавица. Глеб, позвони мне позже.

Подниматься по серпантину вверх было как-то спокойнее. А потом был ночной Неаполь. Я представить себе не могла, что Глеб выберет такие романтические места. Из машины мы так ни разу и не вышли. Он ставил машину таким образом, что я переставала дышать от восхищения. Чтобы показать мне эти виды, надо было их найти, а значит искать в соответствующем состоянии души. Небо, звёзды, море, вулкан, удивительным образом подсвеченные здания с определенного ракурса образовывали такую картину, от которой в душе у меня начинал таять кусок льда и растекаться слезами из глаз. Я не стеснялась своих слёз — не всё ли равно, что обо мне думает этот хозяин моей жизни и смерти. И даже была благодарна ему, потому что в своей прошлой жизни я бы этого никогда не увидела. За всю поездку Глеб не сказал ни слова, просто останавливал машину и смотрел на меня. А потом было море.

Мы выехали на какую-то узенькую дорогу, машина едва протискивалась между домами, и долго ехали в полной темноте, фары освещали только глухие щербатые стены. И вдруг стены закончились, свет фар ничего не осветил, и мне показалось, что мы сейчас рухнем в пустоту. Машина остановилась, Глеб вышел, открыл дверцу с моей стороны и спросил:

— Хочешь услышать море?

Я подала ему руку и пошла за ним, от избытка эмоций говорить ещё не могла. Мы куда-то шли в темноте, и чтобы я не упала, он вёл меня за руку.

— Садись и слушай.

Глеб помог мне сесть на какой-то камень. Сначала я ничего не слышала кроме шелеста волн. Потом стала выделять отдельные звуки то выше, то ниже общей тональности. И вдруг эти звуки образовались в мелодию. Это невозможно описать словами. Мне казалось, что я плыву в полной темноте, а мелодия пронизывает каждую клеточку моего тела, всё внутри меня звенит и переливается всеми цветами радуги. И так же неожиданно всё закончилось, остался только шелест волн. Я лихорадочно, со всхлипом вздохнула, оказалось, что не дышала, пока звучала мелодия. Нельзя так издеваться над старой женщиной, подумала я, пытаясь восстановить дыхание и найти в кармашке блузки сигареты.

— Ты услышала.

Он не спрашивал — констатировал факт. Какое-то время мы курили в полной темноте под звуки всё усиливающегося прибоя, пока он не сказал каким-то изменившимся тоном:

— Пора ехать.

Всю обратную дорогу я думала лишь об одном: как могут сочетаться убийство и мелодия моря, прозрачный от переливающегося света закат на фоне Неаполя и девочки на полу гимнастического зала?

Я продолжала об этом думать, плавая в бассейне и ужиная в одиночестве на балкончике. Лучше бы я об этом не думала. Потому, что чем больше об этом думала, тем сильнее перевешивали мелодия волн и закат над Неаполем. Совершенно нелогично и нереально. Попытки привести себя в чувство воспоминаниями событий в санатории и мыслями о своём неясном будущем ни к чему не привели. Тогда я применила последний способ, самый жестокий. Скинув халат перед зеркалом, я долго рассматривала себя. Подействовало.

Несмотря на то, что легла под утро, проснулась я бодрой. Видимо моральная экзекуция перед зеркалом возымела действие. Завтрак уже ждал на балконе. Попивая чай, я пыталась решить насущный вопрос — как же мне теперь себя вести с Глебом после вчерашнего. Вопрос решился сам собой — вошёл Олег и сказал, что к Самуилу меня несколько дней будет отвозить он. Куда делся Глеб, он не стал уточнять, а я не спросила.

Последующие три дня превратились в сплошной больничный кошмар. Мне делали уколы, ставили капельницы, чем-то очень дурно пахнущим обмазывали всё тело и заворачивали в настолько горячую и тяжёлую махровую простыню, что я казалась себе цыпленком табака. А так как в клинике работали только итальянцы, процедуры сопровождались громкими весёлыми разговорами на непонятном мне языке. Самым страшным для меня был, конечно же, кабинет стоматолога, там священнодействовал Самуил. Он фиксировал мою челюсть в держателе — я так обозвала конструкцию, которая не позволяла мне дёргаться во время лечения — и начинал задавать различные вопросы о жизни в России, на которые сам же и отвечал. Ошибался он редко. Чтобы я не умерла от такого лечения, меня иногда кормили какими-нибудь бутербродами и поили то чаем, то кофе. Когда процедуры заканчивались, Самуил сам провожал меня в ту маленькую комнатку, где я была в первый день, и разрешал выкурить сигарету. Олег всегда уже ждал меня там.

На четвертый день я сидела в комнатке Самуила и потягивала какой-то овощной коктейль через трубочку, так как есть уже не могла: остатки моих зубов были частично удалены, частично запилены так, что не только есть — разговаривать невозможно. Олега почему-то всё не было. Неожиданно в комнату вошёл Глеб и спросил вместо приветствия:

— Как дела?

Я что-то промычала в ответ и показала на свой рот, даже довольная тем, что официально могу не разговаривать. Он изменился за дни отсутствия. Как будто принял решение, но пока не знает, что с этим решением делать. Эта мысль пронеслась в голове, и я почему-то испугалась её. За эти дни, состоящие из медицинских процедур и одиноких вечеров на балкончике, я опять же совершенно нелогично успокоилась. Больше ни разу не встретив других обитателей дома, кроме Олега, я привыкла к мысли, что, наверное, не увижу их, в том числе и Глеба. Конечно же я думала о нём. Но решила, что после того вечера он найдёт для себя выход из положения и, естественно, избавится от меня — отдаст одной из сторон за выгодную для него цену. Видимо, этот день настал. Обидно, что я даже не смогу ничего напоследок сказать из-за отсутствия физической возможности.

— Поехали домой.

Ну да, теперь этот неаполитанский домище мой дом! Но не мне спорить с хозяином своей жизни, и я только кивнула головой. В гараже стояла другая машина, длинная и очень чёрная, с такими же зеркальными тонированными стёклами. Глеб подвёл меня к месту рядом с водителем и, открывая дверцу, сказал:

— Мне нужно с тобой поговорить.

Конечно! Поговорить со мной, когда я даже рот толком не могу открыть, не то, что звуки издавать! Широко раскрыв глаза, я не удержалась в покорности судьбе и стала грозно мычать, ну я так думала, что грозно. Уже в машине он сказал:

— Ты только выслушай меня.

Но за всю дорогу больше ни слова не сказал. Сначала я ёрзала и пыталась посмотреть ему в глаза, а потом решила — зачем приближать кошмар? Когда наступит, тогда и наступит.

Он наступил за ужином. Когда Глеб пришёл с ноутбуком в руках, я чуть не уронила йогурт из рук. Ничего хорошего это не предвещало. На экране возник известный российский журналист и стал комментировать кадры из записи переговоров. Вот это да! Они всё-таки раскопали запись, или им кто-то помог? Я вопросительно посмотрела на Глеба.

— Мы к этому не имеем никакого отношения.

Потом корреспондент стал говорить обо мне. Обвинения сыпались одно за другим: я заранее устроилась в санатории, вошла в доверие команды и организовала нападение и так далее и тому подобное. Я посмотрела на Глеба. Он, как и в прошлый раз, смотрел на меня без всякого выражения. Так как говорить я не могла, то просто затянулась сигаретой и сделала вид, что любуюсь закатом. Теперь возвращение для меня уже просто невозможно. Всё равно найдут и, в лучшем случае, посадят, хотя, всего скорее, я тихо исчезну навсегда. А собственно говоря, почему я расстраиваюсь? Бежать всё равно не смогу, это я понимала, да и хочу ли? Эта мысль неожиданно возникла и повергла меня в шок. О чём я думаю?! Плохо, когда женщина физически не может говорить. Я бы уже давно несла какие-то глупости, и у этой мысли не было бы возможности сквозь эти глупости пробраться. Но сейчас она уже прочно засела голове, и мне пришлось её думать. Собственно, что уж такого странного в том, что пожилая тётенька влюбляется в красавца мужчину, кем бы он ни был, и хочет оставаться с ним даже под угрозой смерти? Просто иногда видеть, иногда разговаривать, знать, что он где-то рядом. Вот и призналась себе. Всё остальное не страшно.

Я так глубоко задумалась, что даже не услышала, как Глеб мне что-то говорит. Когда я подняла на него глаза, он сразу замолчал. Я долго рассматривала его лицо, старательно обходя взглядом глаза, знала — этот лёд не растопить никогда, тем более мне. Пусть будет так. Мои чувства это только моё дело, знать о них ему не обязательно. Тем более, долго это продолжаться не может, меня или убьют другие, или он сам. Он был прав — мне нужно было только услышать, но не его, а себя.

Видимо, Глеб догадался, что во мне идет какой-то мыслительный процесс, потому что не стал повторять свои слова, а пожелав доброй ночи, ушёл. На следующий день меня к Самуилу отвёз Олег.

Наконец, все медицинские экзекуции закончились. Самуил торжественно преподнёс мне в подарок удивительной красоты зеркало, сделанное непонятно из чего, так как оно не разбивалось, падая на пол, что он и продемонстрировал. Я слегка похудела, могла смело улыбаться жизни новыми зубами, что особенно меня порадовало, и, вообще, внешне стала лучше выглядеть. Конечно, я не превратилась в Царевну Лебедь, но всё равно приятно. Хотя и непонятно, зачем всё это совершать со старым шницелем.

Глеба всё не было, и я в одиночестве просиживала вечера на балконе, покуривая и любуясь закатами. Думать мне особенно было не о чем, всё было продумано уже десятки раз и оставалось только ждать каких-нибудь событий, которые внесут ясность в дальнейшую мою жизнь. Или смерть. По дому я старалась не ходить, не желая встречаться с другими обитателями или просто потеряться. Общалась только с Олегом, но он был молчалив, и наши разговоры сводились только к обсуждению моих желаний, которые не отличались особенным разнообразием. Моя тоска опять превратилась в кусок льда и с каждым днём всё больше поражала меня изнутри.

Приглашение на ужин удивило и даже обрадовало. Я уже с трудом справлялась со своей тоской. Мне не хватило смелости спросить у Олега, будет ли Глеб, я только уточнила — как здесь одеваются на ужин. Он улыбнулся:

— По настроению.

Что ж, тогда мне придётся завернуться в чёрный плащ и кирзовые сапоги. Почему именно кирзовые, не знала сама, но представила почему-то так. Пересмотрев весь гардероб, я выбрала удлинённое тёмно-зелёное платье с атласной отделкой и тонкую, удивительной вязи золотую цепочку. Однажды, от нечего делать, я поинтересовалась содержимым красивой шкатулки и обнаружила украшения из золота, некоторые даже с бриллиантами. Раз эта шкатулка было в моей гардеробной, значит, я могу воспользоваться этой цепочкой.

Олег повёл меня на ужин каким-то коротким путем, потому что добрались мы достаточно быстро. Глеба не было, за столом сидели Анна, Виктор и Андрей. Мужчины встали при моём появлении и поздоровались, Анна только кивнула головой.

На этот раз Олег сел с нами за стол. Видимо в отсутствие Глеба его статус значительно повышается. Вот только один вопрос меня интересовал — из чего будет состоять ужин для них? Приведут жертв и будут поедать их, положив на стол? К счастью, на столе никто не лежал, а мне принесли еду в красивой посуде и вазочку мороженного.

Анна внимательно рассмотрела меня и, улыбнувшись, почти доброжелательно сказала:

— Пребывание в Неаполе пошло на пользу нашей гостье, да и Самуил постарался.

В этих словах я неожиданно почувствовала какую-то угрозу, хотя и не поняла, с чем она была связана. Слова обычные, да и тон спокойный, но что-то в них было такое, от чего у меня прошёл мороз по коже. Ну что ж, в бой так в бой.

— Мне нравится здесь. Море, солнце, оздоровительные процедуры Самуила. Я чувствую себя как в санатории.

Не знаю, почему сказала это слово. Может, хотела дать понять всем, что осознаю своё положение, а может, это было что-то очень женское, не поддающееся никакой логике.

— А ты не так проста, как хочешь казаться.

— Я обычная женщина своего возраста.

Мужчины молча курили, не ввязываясь в нашу беседу с Анной, но внимательно смотрели именно на меня. Рассматривали как ценный экспонат. Интересно, чья это была идея — пригласить меня?

— Катерина, тебя назвали так в честь царицы Екатерины?

— Нет, когда я родилась, в нашей стране уже не называли детей в честь цариц, даже великих. Это имя понравилось кому-то из родителей.

— У тебя нет своих детей, почему же ты так бросилась защищать этих девчонок?

— Все дети — дети.

— Но на записи ты что-то говорила об их уникальности.

— Уникальности по сравнению со мной. Выбор между мной и ими может быть только в их пользу. Природа дала им много талантов и может больше не повторить такой набор.

Виктор вступил в разговор:

— А в чём твой талант?

— У меня нет талантов, я обычный человек.

— Видимо, это не совсем так, если Глеб решил тебя забрать с собой, такого раньше никогда не было.

Наверное, Андрей сказал что-то не то, потому что Олег посмотрел на него тяжёлым взглядом и предложил поиграть на пианино, стоявшем у стены.

Играл он очень хорошо, насколько я могла понять своим неразвитым или вернее полностью отсутствующим, слухом. Мне просто очень понравилась сама музыка, нежная и слегка печальная. Но на Анну музыка никак не подействовала.

— И всё-таки, в чём же твоя уникальность? Скажи нам, может быть, в тебе есть таланты, которые ты скрываешь. Мне просто интересно.

— Значит, я их не знаю сама.

Неожиданно Виктор встал и подошёл ко мне:

— Ты танцуешь?

— Не очень хорошо. Было мало практики.

Он взял меня за руку и повёл на середину сцены. Андрей заиграл медленную мелодию и запел на итальянском языке, у него оказался приятный голос с лёгкой хрипотцой. Я не волновалась, но так как действительно танцевала плохо, боялась наступить на ноги партнеру. Однако всё прошло гладко, Виктор по окончании танца поцеловал мне руку и сказал, помогая мне сесть за стол:

— Не талант, но очень неплохо.

Это что, вечер определения моих возможных талантов? Они, видимо, действительно не могут понять, почему Глеб привёз меня сюда. Значит, были другие возможности выхода из ситуации в санатории, и появление меня было для них неожиданностью, а не запланированной акцией. Интересная информация.

Я решила остановить своеобразное тестирование на первом этапе:

— И ещё: я не пою, не пишу прозу и стихи, плохо знаю математику и все точные науки, не умею шить, вяжу на спицах и крючком.

Олег усмехнулся, но не успел ничего сказать, так как Анна встала и подошла ко мне:

— У каждой женщины есть талант.

Я ответила, даже не оборачиваясь к ней:

— Если бы я была юной красавицей, может быть, ещё стоило подумать о возможных женских талантах, но увы — это совсем не так.

Виктор рассмеялся, пожелал всем доброй ночи и ушёл. Вслед за ним ушёл и Андрей. Я попросила Олега проводить меня и попрощалась с Анной. Она мне улыбнулась в ответ и пригласила прийти завтра, я согласилась. Всё лучше, чем сидеть одной в тоске на балконе. Да и интересные подробности выясняются.

Так и повелось. Весь день я была одна в своих думах, а вечером шла на светскую беседу с мужчинами и пикировку с Анной. Иногда кто-нибудь отсутствовал, чаще всего Андрей, но Анна и Олег были всегда. Наряды я меняла редко и считала не зазорным прийти в одном два вечера подряд. Сегодня моё внимание привлекло чёрное закрытое платье с чёрной же накидкой удивительной красоты из кружева, чем-то напоминавшего вологодское. Из украшений к нему ничего не подходило, и я решила надеть на руку браслет с зелёными камнями, возможно изумрудами. Как-то не было у меня возможности научиться разбираться в драгоценностях.

Весь вечер Анна смотрела на этот браслет и почти не разговаривала со мной, она явно знала его. Зато Виктор доставал меня вопросами о развитии России на современном этапе и под конец выдал странную фразу:

— Глеб прав. Всё совершенно иначе.

Я даже представить себе не могла, как мои умозаключения, совершенно, как у нас говорят кухонные, могли привести к такому выводу. И главное — в чём прав?

Виктор тут же попрощался и ушёл. Мы остались втроём: я, Олег и Анна. Олег, который очень редко участвовал в наших разговорах, просто слушал и лишь изредка высказывал своё мнение, сегодня не сказал ни слова, но внимательно наблюдал за Анной. Наверное, он тоже знал этот браслет. Я решила не напрашиваться на неприятности и попрощалась с Анной. Но она не выдержала:

— Откуда у тебя этот браслет?

— Он был в шкатулке. А шкатулка в гардеробной.

Больше она ничего не сказала и быстро ушла.

Всю обратную дорогу мне хотелось спросить о браслете у Олега, но я останавливала себя одной фразой — не дело шницеля про бриллианты узнавать. Уже пожелав мне доброй ночи, Олег вдруг обернулся и сказал:

— О браслете можешь не волноваться. Он твой.

— Нет. Здесь нет ничего моего. И быть не может. Ты сам понимаешь — игра скоро закончится.

Это был наш первый разговор с Олегом, когда я заговорила о своём положении в доме. Он подошёл ко мне почти вплотную, и мне пришлось высоко поднять голову, так как он был почти одного роста с Глебом. Это придало мне внутренней решимости продолжить разговор:

— Я ничего не знаю о вас, кроме того, что видела сама. Но думаю, что всё также сложно, как и у людей. А значит, исполнив свою маленькую роль, я буду уже никому не нужна, вернее, стану мешать. Тем более, что жизнь людей для вас ничего не значит.

Олег смотрел на меня сверху вниз и молчал.

— Ты был там и всё видел. Пытаясь спасти девчонок, я готова была тогда умереть, готова и сейчас. Ничего не изменилось.

— Ты не понимаешь своей значимости.

— От степени значимости моей роли для игры ничего не меняется.

Он хотел что-то ещё сказать, но вдруг резко повернулся и исчез. Я просто рухнула на кровать, столько сил у меня забрал этот вечер и особенно разговор с Олегом. Шницель решил высказать своё мнение!

На следующий день я решила не идти на ужин. Не было у меня настроения. Не хочу и всё. Ледяной ком в груди разросся до невероятных размеров. Я просто лежала на кровати, совершенно бездумно, зарывшись в шёлковые волны одеяла. Наверное, это называется депрессия. Так я пролежала два дня.

— Добрый вечер.

Я вздрогнула под одеялом всем телом. Сердце бешено заколотилось, и потемнело в глазах как у подростка, взрослая тётка называется. И мне понадобилось время, чтобы ответить:

— С приездом.

— Не хочешь прокатиться?

— Хочу.

— Я зайду за тобой через пять минут.

Ну почему так?! Когда я постарела, превратилась в старую толстую тётку, вдруг попадаю в совершенно киношную ситуацию и встречаю мужчину своей мечты, которому нужна… нет не так, я ему не нужна, я просто под руку случайно попалась, и он получил возможность использовать меня как некое орудие в игре. Именно так. Мои одинокие размышления на балконе возымели действие — пусть уж скорее всё закончится. Пока Глеба не было рядом, я могла как угодно убеждать себя в том, что смогу побороть в себе это чувство или хотя бы не показывать его. Но как только он появился, во мне опять всё рухнуло.

Готова я была через минуту.

Мы выехали на какую-то объездную дорогу, так как Неаполь остался в стороне, и опять понеслись на сумасшедшей скорости. Глеб остановился возле небольшой церквушки рядом с дорогой и сразу повернулся ко мне:

— Я хочу рассказать тебе про браслет.

Наверняка Олег отчитывался перед ним о событиях в доме во время его отсутствия.

— Не нужно. Этот браслет не может иметь ко мне никакого отношения, какую бы тайну он в себе не носил. Эта тайна касается только тебя. Для меня он может быть только аксессуаром костюма.

Я смотрела прямо перед собой и не могла видеть его реакции. Ну и зачем ему это нужно?! Просто бы объяснил условия игры и не травил мне душу, изображая заинтересованность во мне. После недолгого молчания он спросил:

— И тебе совсем не интересно, какая женщина носила этот браслет?

Вот гад! Тут я уже повернулась к нему всем корпусом и посмотрела в глаза. Они смеялись! Эти глаза могли смеяться! Из-за какого-то браслета!

— Не интересно. Совсем. Я и так знаю, что носила его женщина, которая погибла от роковой любви к тебе.

Глеб хохотал так, что сотрясалась машина. И смеялся бы, наверное, ещё долго, но вдруг зазвонил телефон. Лицо его изменилось мгновенно, и ответ был коротким:

— Я еду.

Ничего не объяснив, он рванул с места так, что я вдавилась в кресло как космонавт на взлёте. Спрашивать, что случилось, было бесполезно, и я изо всех сил вцепилась в ремень, чтобы не вылететь из машины на ходу. Я зря боялась: где-то в машине брякнуло, и дверцы защёлкнулись, а стекла стали настолько тёмными, что я перестала вообще что-то видеть. А потом он выключил фары, и мы на предельной скорости понеслись в полной темноте. Так как Глеб был одет во всё чёрное, я перестала видеть и его. Он кому-то позвонил и сказал на английском одну фразу, после чего выбросил телефон в окно.

Видимо, нас уже ждали, потому что мы на полной скорости въехали во двор какого-то дома и ворота за нами сразу захлопнулись. Дверь с моей стороны открылась, кто-то подхватил меня на руки и быстро внёс в дом. Обернувшись на Глеба, я увидела, что машины уже не было.

Меня куда-то несли в полной темноте и полной тишине. Я вцепилась в шею несущего меня парня и тряслась как осиновый лист. Ну и где вся моя храбрость и достоинство? Всего-то темнота и неизвестность.

Комната, в которой я оказалась, была очень маленькой, но дверь выглядела как в сейфе крупного банка в Америке, судя по фильмам. А может, это действительно хранилище банка, я же не знаю, как выглядит, например, депозитарий, для меня это только слово, не имеющее визуального подтверждения. Так я думала часа два, сидя на диванчике и выкурив уже почти всю пачку сигарет. Кстати, я даже не успела заметить, кто же меня принёс в эту комнату. Меня просто закинули на диван и быстро захлопнули сейф. Всё просто — обо мне забудут, и я задохнусь, проблема будет решена.

Наконец в сейфовой двери звякнуло, и она открылась, вошёл Олег. Выглядел он ужасно: одежда порвана, на руках рваные раны, но кровь только на одежде.

— Поехали домой.

— Лучше не спрашивать, что случилось?

— Нет.

Но уже в машине он решил внести ясность:

— За тобой приходили.

— Так поранить тебя люди не могли, значит, это ваши.

— Да.

Больше мы не говорили. Нас никто не встретил, и Олег проводил меня наверх. Ран на руках уже не было — гладкая чистая кожа.

— Ты поселишься в другой комнате, её уже подготовили.

Это оказалась действительно комната, а не зал. Уютная и очень солнечная. Такое ощущение, что она со всех сторон освещена яркими лучами восходящего солнца. Я пожалела лишь об одном — бассейн, видимо, теперь исключён. Как быстро привыкаешь к роскоши, можно подумать в моей маленькой квартирке в прошлой жизни был бассейн. И тут у меня началась истерика. Я, конечно, не выла и не бегала по комнате, а забилась с головой в подушки и начала рыдать. Меня трясло вместе с кроватью, а слёзы лились ручьем. Нервы не выдержали многодневного напряжения, и отсутствие бассейна оказалось последней каплей. Осознав эту мысль, я стала смеяться хриплым истерическим смехом. Закончилось всё так же быстро, как и началось: никаких мыслей, никаких сил. Сколько это продолжалось, я не осознавала. Просто пустота.

Видимо я заснула, потому что когда открыла глаза, был уже вечер. Надо встать и умыться. Ванная напоминала римские бани, и в центре голубел маленький бассейн. Я чуть не утонула несколько раз от хохота, пока плавала. Интересно, здесь каждая комната имела свой бассейн?

И, конечно же, в самый неподходящий момент я вспомнила, что сказал Глеб: громко позови и тебя услышат в любом конце дома. Значит, услышали все. Ну что ж, шницель имеет право на истерику, у тётеньки сдали нервы, пусть радуются, что это происходит не каждый день по два раза.

Гардеробная оказалась значительно меньше, но одежда практически та же. Интересно, а кормить меня сегодня будут или посадят на жёсткую диету, чтоб истерик меньше было? Балкона здесь не было, а я не знала, как самой пройти в ресторан. Крикнуть что ли? Но кричать не пришлось — зашёл Олег и пригласил на ужин в соседнюю комнату, там был сервирован столик.

— Я буду рядом.

Мне очень хотелось спросить, где Глеб, но я удержалась. Его не было ещё три дня.

Опять наступили тоскливые дни полного одиночества, Олег не в счёт. Я знала, что он где-то рядом и всегда проявляется, как только стоит о нём подумать, но мне нужен был не он. Окна в комнате были из толстого бронированного стекла и просто аккумулировали свет, так что мне приходилось днём зашторивать окна. Олег, заметив это, почему-то попросил всегда оставлять хотя бы одну часть окон открытой, сам он при этом не заходил в комнату. И я поняла — они боялись солнечного света. Мы выезжали из дома только глубоким вечером, а тогда в санатории был очень сумрачный день.

Вот появится сейчас Глеб и скажет — пора. Или ничего не скажет. Но появился Олег и пригласил меня на ужин. Он был в чёрном костюме, а не в футболке и джинсах как обычно, и я догадалась, что идём в ресторан. Видимо что-то решилось. Я очень тщательно выбирала платье, ведь может быть это мой последний вечер. Взгляд остановился на тёмно-лиловом, с белоснежными вставками по рукавам и краю широкого отложного воротника. Никаких украшений решила не одевать, вспомнив историю с браслетом.

Дорога заняла всего несколько минут, так как комната оказалась намного ближе к ресторану, чем бывший зал. Там сидели все — в том числе и Глеб.

Олег проводил меня к стулу рядом с Глебом, сам сел напротив. Как обычно, мужчины при моём появлении встали, Глеб тоже, Анна лишь кивнула головой:

— Катерина не посещала нас в последнее время, кажется ей с нами не интересно.

Анна произнесла это очень спокойно, но с лёгким прищуром в глазах. Глеб хотел что-то сказать, но я положила ему ладонь на руку и ответила сама:

— Я наслаждалась солнцем и водой, продолжила процедуры санатория.

Мой жест заметили все. Я видимо совсем перестаю соображать в присутствии Глеба и веду себя как идиотка. А почему нет, я этот, почётный гость, или торжественный обед, по ситуации. Глеб был поражён моим жестом не меньше остальных, потому что продолжал молча смотреть на меня. Ладонь я убрала, лишь докончив фразу.

Виктор решил разрядить обстановку и спросил:

— Кстати, Катерина, ты разобралась в зеркале, которое тебе подарил Самуил?

Честно говоря, я и не думала в нём разбираться, просто пользовалась по назначению. Я так и сказала. Виктор ослепительно улыбнулся:

— У этого зеркала много тайн, я когда-нибудь расскажу тебе о нём.

— Зачем? Нашей красавице вряд ли понадобится знать тайны этого зеркала. Она уже и так добилась своего.

— Может быть, ты мне расскажешь, чего я добилась?

— Самого главного — внимания к себе.

Я чуть не взорвалась на мелкие кусочки — это я добивалась внимания?! Но зазвучала музыка, это Андрей сел за пианино, и Глеб подал мне руку:

— Потанцуем?

Я машинально подала свою ладонь. Виктор попытался пригласить Анну, но она лишь отрицательно покачала головой. Олег сидел мрачнее тучи.

Мой гнев прошёл мгновенно, как только Глеб обнял меня и повёл в танце. Сердце ухнуло куда-то в пустоту и в глазах потемнело. Ну что же я за дура! Коснулся меня мужчина моей мечты, и я забыла всё — и то, что было, и то, что будет! Во мне всё дрожало и вопило от счастья! Да и видела я его всего несколько раз, и сказал он всего несколько слов, лучше даже не вспоминать каких, и всё — любовь до гроба, благо, ждать недолго. Ну, зачем ему всё это, ужины эти, этот танец! Игра ведь не должна включать в себя психологическую обработку шницеля. В чём необходимость влюблять в себя старую тётку, понимает же, что таким как он даже пальцем щёлкать не надо, посмотреть только в сторону любой красавицы и пожалуйста — стаей прилетят. В общем, я опять всё испортила сама. Вместо того, чтобы просто наслаждаться его присутствием рядом, я довела себя практически до состояния нервного срыва и с каждой секундой покрывалась новой корочкой льда.

Глеб что-то почувствовал, остановился, и, подняв моё лицо ладонями, спросил:

— Что случилось?

— Ничего.

Я освободила лицо из его рук.

— Просто не вижу смысла в этих разговорах и времяпрепровождении. Вряд ли вам действительно интересно, что я думаю и чувствую. Честнее запереть меня в бронированном подвале и просто отдать в нужный момент победившей стороне.

Все замерли. Я тоже. И посадят, причём по собственной просьбе. Не будет итальянских ужинов, бассейна, моря и огней Неаполя. Свою тронную речь я сказала, практически уткнувшись в грудь Глеба, и не сразу смогла поднять голову. В его глазах бушевал вихрь: цвет менялся от яркого синего до прозрачного, с чёрной точкой зрачка.

— А почему бы и не выполнить просьбу нашей гостьи?

Анна уже стояла рядом в своём алом, до рези в глазах, платье. Но Глеб не обратил на неё никакого внимания, а продолжал смотреть мне в глаза. Потом взял мою руку и повёл к выходу из ресторана.

— Ты устала, тебе нужно отдохнуть. Олег, проводи Катерину.

Я ожидала всего: что он действительно сразу отправит меня в подвал, шею свернёт или ещё что-нибудь в этом духе, но вот так! Олег подхватил меня на руки и в одно мгновение перенёс в комнату.

Всю оставшуюся ночь я пыталась решить — а собственно, чего добиваюсь? Ведь сама нарываюсь на неприятности. Сиди себе тихо, пока жива. Кормят, поят, выводят иногда на прогулки, зубы даже вставили, а я ещё выпендриваюсь. И под утро поняла — я действительно пытаюсь обратить на себя внимание Глеба, Анна права. Я изо всех сил пытаюсь заставить его относиться ко мне как к личности, женщине, а не как к куску мяса и сгустку крови. Сам виноват, посадил бы сразу в подвал, бросал раз в день кусок хлеба, я бы и сидела тихонько, радовалась каждый день, что пока жива. А то море, романтические виды, разговоры за столом. Вот и сносит крышу тётке. И ещё один момент заставлял меня бодрствовать — вдруг проснусь утром уже в подвале?

Но меня разбудил странный аромат. На столике у кровати в изящной вазе тонкого стекла стояли розы. Я долго тупо смотрела на них и не могла понять, что это — галлюцинация или я просто сошла с ума, даже потрогала лепестки. Розы были совершенно снежного цвета, с лёгким кремовым оттенком по краям. Мыслей не было никаких. Я встала и теперь уже долго стояла рядом с цветами. А потом опустила лицо в букет и вдыхала тонкий аромат всей кожей лица — я хотела сделать это всю свою сознательную жизнь. Только вот таких букетов, свежих настолько, что, казалось, они всё ещё растут на кустах, мне никогда не дарили. Да и вообще, истории с букетами у меня были какие-то грустные.

И что мне теперь делать? Натворила дел вчера. Вот зачем я всё это наговорила? Как теперь Глебу в глаза смотреть буду? Он меня спас, привёз к себе, обращается так, как со мной никто и никогда не обращался. Тем более, что мы с ним на первой же встрече договорились — жертва моя за девочек только отложена, а не отменена. Так что, иди извиняться, не делай вид оскорблённой невинности. Ты все эти дни знала кто они, чем они питаются и нельзя теперь делать вид, что вы мне не нравитесь, верните меня на место. Обещала за девочек жизнь отдать — отдавай. Я тяжело вздохнула и пошла умываться, надо с чего-то начинать восхождение на Голгофу.

Но в этот день никто меня на Голгофу не позвал. В соседней комнате так же стоял завтрак, потом обед и ужин. Даже Олега не было, а самой ходить по лабиринтам комнат дома я не решилась.

На следующий день появился свежий букет, и мысли у меня стали ещё мрачнее. Не хотела общаться — пожалуйста, сиди в полном одиночестве, никто тебе не мешает.

К вечеру я уже готова была кого-нибудь позвать. Только никак не могла решить — кого. Позвать Олега и что я ему скажу? Что я дура и теперь не знаю, как мне дальше жить? Он и так знает, что дура, а жить недолго — можешь и потерпеть. Позвать Глеба, а ему что я скажу? Прости, всё осознала, никаких претензий, молчу, как улитка, жду казни? Так ничего не решив, я отложила всё на утро — ведь оно мудренее вечера. А утром был свежий букет.

Посмотрев на себя в зеркало Самуила, я ужаснулась: к моей и так скромной внешности добавились синяки под глазами и очень помятая физиономия. Бедный Самуил, все его старания пошли прахом за несколько дней из-за моей дурости. Осталось найти в гардеробной саван и свечи, встать на колени у двери и ждать. Правда, могу случайно поджечь весь дом. А это даже хорошо — хоть кто-нибудь придёт, хотя бы дом тушить. Так я до вечера ни на что и не решилась. Пусть будет, что будет.

Дождалась. На следующее утро был новый букет, и ко мне пришла Анна. Вот уж кого я меньше всего хотела видеть. Поздоровавшись, она спросила:

— Не скучаешь?

— Нет, отдыхаю.

У меня хватило сил улыбнуться ей своей дежурной улыбкой.

— Поражаюсь я тебе, ты ведёшь себя так спокойно… хотя Глеб сказал, что ты понимаешь свою роль.

— Понимаю. Я лишь стараюсь сдержать своё слово, данное Глебу там, в санатории.

— Умереть?

— Я обещала умереть за девочек, какая разница, где это произойдет. Пусть даже в Неаполе или в другом городе мира.

— А мне кажется, что ты готова умереть не только за девочек.

Я сделала большие глаза и удивлённое лицо. Анна усмехнулась:

— Мы чувствуем биение сердца у людей. Твоё сердце начинает лихорадочно трепетать лишь при одном упоминании имени Глеба. Вот и сейчас оно забилось быстрее. Меня не обмануть.

— Я никого не обманываю. Просто считаю, что моё сердцебиение никого особенно не может волновать. Ни тебя, ни Глеба. Всё обо мне существует только как временное событие в этом доме, поэтому не имеет значения.

— Что меня не должно волновать?

А вот это на сладкое — в дверях стоял Глеб. Анна предложила сладким голосом:

— Катенька, расскажи.

— Никого не может в этом доме волновать частота ритма моего сердца.

— Это она хочет сказать, что влюблена в тебя, но тебя это не должно волновать.

Наступила тяжёлая пауза. Я стояла у окна рядом со столиком, на котором были розы, и опиралась на него, боясь упасть от волнения. И вот я решилась, правда саван так и не надела и свечи не зажгла:

— Глеб, прости меня за тот вечер. Иногда я забываюсь и веду себя не очень адекватно. Больше такого не повторится, надеюсь, и я лишь буду ждать твоего решения. Наша договорённость остаётся в силе.

Он изобразил удивление:

— Какая договорённость?

— О том, что моя решимость в санатории лишь перенесена во времени и пространстве. Всё остальное не имеет никакого значения. Сердцебиение, в частности.

По его глазам ничего нельзя было понять — принял ли он моё извинение, как отнёсся к словам Анны о моём чувстве к нему.

— Анна, мы уходим.

И уже почти в коридоре, спросил:

— Цветы понравились?

— Очень.

И понимая, что он уже ушёл, тихо добавила:

— Таких мне никто и никогда не дарил.

Не зря говорят — скажи себе что-нибудь и об этом будет знать весь мир. Значит, ещё в тот вечер, когда я призналась самой себе, что не хочу никуда уходить от Глеба, он уже всё понимал по моему сердцебиению. Опустившись на пол по стене, я закрыла лицо ладонями.

Думать можно по-разному: логично и совсем без логики. Сначала я думала совсем без логики — отдельные фразы хаотично носились в голове и совершенно не связывались хотя бы в одну мысль. Потом почти в бессознательном состоянии пошла и в чём была, прыгнула в бассейн. Утопиться не удалось — как оказалось, Олег был начеку и сразу достал меня из воды. Опять как в первый день замотал в махровое полотенце и усадил на скамейку. Спокойно спросил, как будто и не доставал неудавшуюся утопленницу из воды:

— Хочешь вкусного торта?

Правильно говорят, что самые простые фразы могут решить мировые проблемы, по крайней мере, мировые для меня. Сладкое всегда мне помогало в трудных ситуациях.

— Хочу.

— Переодевайся, а я принесу.

Съедая очередной кусок торта, и запивая удивительно вкусным и ароматным чаем, совершенно логично я думала о том, как Олег его так вкусно заваривает, если сам не пьёт и не ест. Имеется в виду человеческой еды. Но спрашивать его не стала, мало ли что, вдруг опять моё сердце не так будет биться.

Кусочки торта выровняли фразы в одну логическую мысль — а что, собственно, произошло? Ну, подумаешь, кто-то узнал, что я в очередной раз неудачно влюбилась, как обычно совершенно безнадёжно. Мир, пожалуй, от этого не рухнет. Будем исходить из этого. Главное — я точно знаю, что самому объекту моего чувства совершенно всё равно, бьётся ли учащённо моё сердце в его присутствии. Легче не стало, стало проще. Теперь я могу почти спокойно ждать своей участи. И пусть хоть весь Неаполь слушает моё сердцебиение!

На следующий же вечер судьба решила проверить, насколько я тверда в своём убеждении — меня позвали на ужин.

Я решила одеться как можно скромнее и изображать бедную овечку. Безмолвную. Лучше рыбу. Выбор пал на серый брючный костюм с застёжками под серебро.

Были все, даже Самуил. Он радостно подбежал ко мне и нежно поцеловал в щёку.

— Здравствуй, девочка, здравствуй красавица!

Совершенно не ожидая от него такой бурной реакции, я тоже изобразила улыбку. Олег опять подвёл меня к стулу рядом с Глебом. Я изо всех сил пыталась остановить дрожание пальцев и особенно — лихорадочное биение сердца. Естественно, у меня не получалось ни то, ни другое.

— Катенька, дорогая моя, я вижу у тебя всё хорошо. Выглядишь ты просто прекрасно!

— Любовь всегда украшает женщину.

Я даже не успела вспомнить своё решение о безмолвной рыбе в сером костюме и ответила Анне:

— Любовь украшает любое создание: будь то мужчина или женщина, ребёнок или старик, кошка или лев. Она меняет всех. Нет ничего зазорного в любви, какой бы она не была — ответной или нет. Она просто любовь и живёт совершенно независимо от всех условностей, ведь она счастлива счастьем другого. Если это любовь.

Видимо это моё бессознательное всё обдумало, пережевывая кусочки торта, и выдало свой вердикт. Анна даже не пыталась скрыть своей иронии:

— А это любовь?

— Я надеюсь.

Мне срочно нужен большой рулон скотча. Заклеить не только рот, а всю. С головы до ног. Без отверстия для дыхания. Как куколку какой-нибудь бабочки или жука.

Самуил подбежал ко мне и поцеловал руку в каком-то лихорадочном возбуждении, видимо в своей Ностальгии ему этой любви тоже не хватало. Глеб молчал, я видела только его руку, спокойно державшую сигарету. Ну вот, всё расставлено по местам. Видимо это был какой-то совершенно изощренный опыт — заставить шницель признаться в любви к едоку. Я даже не буду пытаться понять, зачем ему это нужно. Учёные тоже долго мучают мух, пытают их разными химикатами, чаще всего не понимая, зачем они это делают. Так просто, для научного опыта. Опыт удался.

Больше за вечер я не сказала ни слова. Мужчины обсуждали политику итальянского правительства, иногда переходя на итальянский язык, Анна молча курила, Андрей иногда играл лёгкие, нежные мелодии. Глеб активно участвовал в разговоре и, пожалуй, ни разу на меня не посмотрел, по крайней мере я не почувствовала его взгляд. Нам с Самуилом подали десерт: мне мороженое, а ему кусок шоколадного торта.

Наконец этот бесконечный вечер закончился. Первым поднялся Глеб и, пожелав всем доброй ночи, пригласил к себе Самуила. Анна тоже сразу ушла, мило мне улыбнувшись. Олег подошёл ко мне и предложил проводить. И вдруг Андрей, прощаясь со мной, поцеловал мне руку как матери — удерживая её двумя руками. Это я потом поняла, что как матери, а в тот момент готова была упасть и упала бы, если бы не Олег. А Виктор просто пожелал доброй ночи и улыбнулся.

Женщина существо удивительное. Она всегда на что-то надеется. Даже когда всё понятно сразу и навсегда. Поплачет и опять надеется: что пьяница-муж бросит пить, дети образумятся, начальник подобреет и даст премию, правительство увеличит зарплату, а мужчина полюбит. Каждый раз думает, что вот скоро будет всё хорошо, не очень представляя, что такое это хорошо. Так я думала, лёжа на кровати, как была в одежде. Скотчем я обернусь сама — примерно, как про серую рыбу, обещала себе.

Звук я услышала не сразу, даже не совсем звук, а как бы преддверие звука, какое-то лёгкое шипение. Когда начала прислушиваться, было уже поздно — толстенное стекло лопнуло и упало в комнату. Кто-то стремительно схватил за руку и попытался вылететь в окно, но меня также стремительно схватили за ногу, и я почти порвалась пополам, так мне показалось. Что было потом, я не очень осознавала: вокруг свистело, шипело и мелькало, наконец, меня кто-то схватил в охапку и придавил в пол. Потом был удар, и я потеряла сознание.

Сознание возвращалось медленно. Иногда я видела силуэты, глухо слышала какие-то голоса, потом снова проваливалась в забытьё. Первым, что я увидела, полностью придя в себя, был потолок из крупного красного кирпича. Я его хорошо рассмотрела, прежде чем поняла… подвал. Вот всё и решилось — победитель определился.

Двигаться я не могла, так как была вся перемотана чем-то очень плотным и пластичным: при любом движении ткань начинала тянуться, но тут же возвращалась в прежнее положение. Вот тебе и кокон. Получите, пожалуйста, как заказывали. Здесь, пожалуй, бассейнов не будет, и успокаивать тортиками тоже не станут. Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Какая я умная, страшно даже, очень страшно.

За дверью, должна же здесь быть дверь, послышались какие-то глухие удары, и стена из красного кирпича рухнула. Я закрыла глаза от взлетевшей пыли, а когда открыла их, увидела, что передо мной стоит Глеб — весь в крови и клочках одежды, со сверкающими как лазеры глазами. Он подхватил меня на руки и выбежал в проём стены. Видимо у меня действительно что-то было с головой, так как я сразу же почувствовала тошноту и потеряла сознание.

Мне снилось море. Оно плескалось у ног, гладило по руке и нашёптывало ласковые слова. А потом оно стало похлопывать меня по щеке и требовать:

— Катя, открой глаза и попробуй что-нибудь сказать.

Глаза открываться не хотели, но меня продолжали хлопать по щеке, и пришлось приподнять веки. Перед собой я увидела довольное лицо Самуила.

— Я же сказал, что всё у нас будет хорошо. Девочка моя, скажи что-нибудь.

Попробовать, конечно, можно, но у меня получалось только мычание и кряхтение. Самуил дал выпить какой-то гадости, и только после этого я смогла прохрипеть:

— Привет.

Он широко улыбнулся и сказал уже тем, кто стоял за его спиной:

— Подумаешь, головку маленько разбили, главное — личико целое.

Смеяться я не могла и поэтому только улыбнулась, а вот Виктор с Олегом устроили такой хохот, что Самуил замахал на них руками и стал выгонять:

— Идите отсюда, выздоравливающей нужен покой. Мы сейчас сделаем тебе укольчик, и ты поспишь. Теперь всё будет хорошо.

Я уже засыпала, когда услышала слова Самуила:

— Глеб, ты можешь совершенно успокоиться — они не успели её обратить. А головку мы подлечим.

Выздоравливала я тяжело, по голове меня действительно ударили сильно. Всё время тошнило и становилось легче, только когда Самуил давал какой-то напиток, от которого летели искры из глаз. Меня по очереди навещали Олег и Виктор, иногда приходил Андрей. Глеб и Анна не появлялись. В первые дни мне было не до вопросов — я практически не могла говорить — а потом всё время спала, напичканная укольчиками Самуила. Когда стало легче, я задумалась — а стоит ли задавать вопросы? И ответят ли на них?

Анна появилась, когда я уже стала вставать. Она выглядела странно: очень бледная и с совершенно бескровными губами, вся её красота как-то выцвела.

— Я пришла попрощаться… выздоравливай.

Её вид меня откровенно напугал.

— Что с тобой случилось?

— Тебе этого не понять. Если выживешь… передай Глебу…

Но фразу не закончила и быстро вышла из комнаты. Тут же появился Олег и спросил:

— Анна была здесь?

— Только ушла, что с ней случилось?

— Болезнь.

И уже у двери, не оборачиваясь, сказал:

— Это она тебя спасла. Мы бы не успели.

Мне нужно срочно на свежий воздух. Я первый раз вышла на балкон — опять лазурное море и яркое солнце, как на картинке туристического буклета. Почти сразу подошёл Самуил.

— Молодец, девочка, надо гулять.

— Самуил, что за болезнь у Анны?

Он сразу как-то обмяк, будто уменьшился в размерах. Долго смотрел на море и потом грустно сказал:

— Мы не можем ничего сделать. Я пытался… но не получилось.

— Но ещё в тот вечер она выглядела прекрасно. Что могло так её подкосить?

— Силы закончились.

Самуил хотел уйти, но я его задержала:

— Олег сказал, что это она спасла меня, на это ушли силы?

Он только кивнул и ушёл.

Дом, в котором мы жили, был небольшим и стоял на скале, с балкона казалось, что он парит в воздухе. У меня опять закружилась голова, и я решила вернуться. Обернувшись, увидела, что ко мне подходит Глеб, мне пришлось схватиться за резной поручень балкона, чтобы не упасть от волнения. Он мгновенно оказался рядом, и поддержал меня за руку.

— Тебе плохо?

— Просто закружилась голова. Я хотела вернуться в дом.

— Я провожу.

Неожиданно совершенно неподходящая мысль родилась в моей больной голове — он вышел на солнце. И ничего не произошло, хотя я замечала не раз, что они все стараются оставаться в тени.

Глеб привёл меня в гостиную и усадил в кресло.

— Тебе что-нибудь подать? Может воды?

— Воды. Глеб, неужели ничего нельзя сделать для Анны?

— Ты уже знаешь.

Он не удивился, лишь констатировал факт.

— Она сама приходила ко мне.

— Анна была у тебя?

— Она зашла попрощаться и пожелать выздоравливать. А ещё она хотела что-то передать тебе, но передумала и ничего не сказала.

Глеб как-то замер, он будто застыл со стаканом воды в руках. И так же, как Самуил, уменьшился в размерах, будто из него выпустили воздух. У меня вдруг появилось страшное желание подойти к нему и просто обнять, но я сразу испугалась своего порыва и крепко сцепила руки, чтобы остановить себя. Он как почувствовал это и обернулся ко мне, я тут же опустила глаза. Проклятое моё сердцебиение! Я пыталась изо всех сил успокоиться и взять себя в руки. Не нужны ему мои объятия, только оттолкнет, и я опять покроюсь слоем льда, буду в нём рыдать и биться о стенку этого же льда. Пусть всё остаётся по-прежнему, мне нет места в их мире, и никогда не будет. Так, временное сотрясение воздуха во время научного опыта.

И опять меня захлестнула волна совершенно дикого отчаяния, до боли в груди и темноты в глазах. Меня будто накрыло чёрным покрывалом и всё кругом потемнело. Ну почему я не могу вести себя как все нормальные люди! Ну и бросилась бы к нему, ну и обняла бы, пусть и оттолкнул, тебе же должно быть всё равно! Он же уже знает, как я к нему отношусь, зачем изображать мудрую стойкость и глупое достоинство. Это уже гордыня, девочка моя, как бы сказал Самуил.

Я была уверена, что Глеб ушёл, но он стоял рядом со мной и как будто мучительно пытался что-то услышать. Наверное, мои внутренние стенания. У меня ничего не придумалось, кроме вопроса — как они меня спасли? Он ответил, подавая стакан:

— Анна услышала звук и добралась до тебя первой, но не смогла их остановить. По оставленной на тебе метке мы и нашли потом тебя.

— Это что — метка?

— Её кровь. Тебя под землей мы бы не смогли почувствовать, а её кровь нашли.

— Они что-то сделали с её кровью?

— Нет. Но силы Анны закончились. Так бывает.

Глеб сказал это уже совершенно спокойным твёрдым голосом.

Всё встало на свои места. Всего скорее, я пребывала в какой-то очередной иллюзии, потому что передо мной опять стоял кусок льда в стальном панцире, рыцарских латах или скафандре. Меня даже физически обдало холодом. Наверное, он, наконец, понял — Анна погибает из-за меня, если бы она не бросилась меня спасать, то ничего бы не произошло. Не зная, как себя вести, я стала вдавливаться в кресло.

Глеб резко развернулся и быстро ушёл. Без всяких мыслей я посидела ещё некоторое время и решила опять подышать воздухом. На балконе от избытка кислорода пришла трезвая мысль — а может эта метаморфоза с Глебом произошла не из-за меня. Почему я всегда во всём обвиняю себя? У него своя жизнь, в ней достаточно, я полагаю, своих проблем, не имеющих ко мне никакого отношения. А уж внутренних тараканов, может быть, побольше моего будет. Тем более с этими сверхспособностями их даже должно быть сверхмного. Эта первая умная мысль за последнее время немного успокоила, и я решила поискать кого-нибудь, благо дом был значительно меньше неаполитанского Эрмитажа.

Проходя мимо одного окна, я услышала голос Олега:

— Глеб, это единственный выход, но всё зависит от вас двоих.

От вас двоих? Кого это? Моё сердце опять лихорадочно застучало, и я быстро пошла обратно.

Кого двоих, я увидела вечером. У нас была гостья.

Мне казалось, что Анна была самой красивой женщиной, которую я видела живьём, а не в кино. Но девушка, которая вошла вместе с Глебом на ужин, была ослепительна: натуральная блондинка, небесно-голубые глаза удивительной формы и яркие губы. Одета в обтягивающий чёрный брючный костюм и ростом чуть выше плеча Глебу. Самое главное — она была человеком, перед ней поставили вазочку с фруктами. Глеб её представил:

— Знакомьтесь, это Юлия. Она погостит у нас несколько дней.

Хорошо, что роль тамады на себя взял Виктор и по очереди представил нас всех, сидящих за столом. Про меня он почему-то сказал, хотя никогда до этого так не называл:

— А это наша Катенька.

Я ничего говорить не могла, слишком сильным был удар, только кивнула головой и сделала вид, что перемешиваю мороженое. О том, как выглядела сама, даже не стала думать. У меня оказались повреждены два ребра, и Самуил иногда одевал на меня толстый, не жёсткий, но очень плотный корсет. И это на мои собственные размеры. А для красоты лица добавились расползающиеся синяки под глазами. В общем — ужас, желательно в ночи. На Глеба я не смотрела.

Когда я стала немного соображать, то удивилась поведению Самуила: всегда весёлый, говорливый и немного экзальтированный, он молчал почти весь вечер, только изредка очень мрачно смотрел на Глеба. Я это замечала, потому что, как и прежде, сидела за столом рядом с Глебом. За весь вечер он только несколько раз обратился ко мне с вопросами о здоровье, я пожимала плечами и что-то мычала. Одна мысль буравила мозг — сбежать. Но как только представила себя: круглую, саму по себе и от корсета, выкатывающуюся из-за стола, то продолжала сидеть. Наконец не выдержал Самуил:

— Катенька, тебе пора отдыхать.

Ко мне сразу подошёл Олег и взял на руки прямо со стула. Я только успела кивнуть всем и пожелать доброй ночи, как он вынес меня из столовой. Видимо, Самуил вколол мне лошадиную дозу снотворного, так как я проспала до следующего вечера.

Первое, что я увидела, выйдя на балкон — Глеба и Юлию. Она прислонилась к нему всем телом и поглаживала по плечу, не хватало только страстного поцелуя. Хорошо, что на мне был корсет, он помог устоять на ногах. Меня спас Виктор. Вообще, он удивлял меня в последние дни своим подчёркнутым вниманием. Он приходил ко мне, пока я лежала, всегда приносил что-нибудь вкусненькое, а представление меня Юлии просто поразило, ну, когда уже смогла думать на ужине. Подхватив меня под локоть, он произнёс коронную фразу из мексиканских сериалов:

— Катерина, пойдём в библиотеку, я хотел тебя кое о чём спросить.

И ведь действительно задавал массу различных вопросов о школьном образовании и медицинском обслуживании в России. Наконец, я не выдержала и спросила:

— Зачем мнение простого обывателя, ведь есть масса источников, официальных и не очень?

Виктор таинственно улыбнулся и опять ответил странными словами:

— Пути господни неисповедимы. Я хочу доказать Глебу, что он прав.

Ну вот, опять! Что же я ему наговорила, если он остался так доволен? Тем более, что соображала плохо после увиденной сцены на балконе.

На ужин идти я не хотела категорически, никакие уговоры Самуила не помогали. Но пришёл Олег, без всяких объяснений взял меня на руки и просто отнёс в столовую. Сопротивляться я не стала, если бы это был кто-то другой, может и попыталась бы, но уже поняла — если Олег что-то делает, то за этим стоит указание Глеба.

Когда Олег внёс меня в столовую, Юлия встретила нас ласковой улыбкой и воскликнула:

— Катенька, зачем же ты себя беспокоишь, можешь спокойно лежать, ведь ты так болеешь! Мы здесь…

Но она не успела договорить: Виктор подошёл к Олегу и попросил посадить меня рядом с ним, так как мы вчера не всё обсудили о дошкольном образовании в России. Я не видела глаза Глеба, но Олег посадил меня на обычное место. Почему-то очень довольный Виктор сказал:

— Ну, хорошо… поговорим завтра.

Всё-таки женская логика очень эмоциональна. Вернее, у женщины просто отсутствует логика. Женщина заменяет логику своими домыслами, жестоко их переживает, а потом говорит на каждом углу — что мужчины никогда не поймут женщин. Я поняла эту истину во время ужина.

Как Глеб что-то мог понять, если я заявляю, что готова сдержать своё слово и умереть за тех девчонок в санатории, потом устраиваю почти сцену ревности, признаюсь в любви прилюдно, закатываю истерику на весь дом, и так далее, и тому подобное. Притом, что было изначально известно, что он просто позволил мне ещё пожить некоторое время в каких-то своих интересах и я на самом деле для него только кусок мяса и сколько-то там литров крови. Думая эту мысль, я не очень обращала внимание на разговоры за столом. Конечно, я не сразу смогла её думать. Некоторое время я смотрела на Юлию, которая почему-то сидела не рядом с Глебом, а напротив, рядом с Андреем. Он ухаживал за ней, что-то напевал в ушко, а она слегка гримасничала и кокетливо смотрела на Глеба.

Юлия для них тоже шницель, только свежий. В отличие от меня. За последние дни после похищения я потеряла ощущение реальности, расслабилась и чувствовала себя со всеми очень свободно и даже уютно, особенно с Самуилом и Виктором. Ледышка в душе, почти растаявшая, опять зашевелилась.

Глеб, что-то обсуждавший с Виктором, неожиданно обернулся ко мне и спросил:

— Тебе плохо?

— Нет, всё хорошо. Просто я немного устала.

Я физически не могла находиться с ними за столом. Со всеми. Даже с Самуилом. Слёзы готовы были брызнуть из моих глаз в любой момент, я их еле сдерживала, высоко подняв голову. Олег заметил моё состояние и сразу подошёл ко мне. Выйдя из-за стола в абсолютной тишине, я сказала:

— Нет, Олег, я пойду сама, мне нужно прогуляться. Всем доброй ночи.

Он, конечно, пошёл за мной, но на некотором расстоянии.

Выйдя на балкон, я долго стояла и смотрела на закат. Оледенение в душе осушило слёзы, стало спокойно и пусто. Голос Глеба вывел меня из этой пустоты:

— Что случилось?

— Ничего. Глеб, ты действительно, можешь больше не волноваться — истерик не будет. Я сейчас пойду спать. Посмотрю на закат и пойду. Я надеюсь скоро уже прийти в себя и больше не доставлять вам никаких хлопот. Олег, проводи меня, пожалуйста.

Появления Юлии никто не ожидал.

— Глеб, дорогой, мы уже все идём спать. Ты с нами? Какой закат бесподобный, я буду стоять с вами и любоваться.

Олег усмехнулся и церемонно подал мне руку. Мне ничего не оставалось делать, как пойти с ним, хотя теперь я бы с удовольствием посмотрела продолжение сцены с закатом.

На следующее утро Самуил придумал мне лечение рёбер, требующее постельного режима. Я лежала вся обмотанная какими-то широкими бинтами, и, отговорившись больной головой, уходила от разговоров. Самуилу это категорически не нравилось:

— Катенька, почему ты не хочешь выздоравливать?

— Хочу. Скоро вам уже не придётся носиться вокруг меня. Я буду полностью самостоятельна. Буду гулять на балкончике и любоваться морем и закатами.

— Мне не нравятся твои грустные мысли.

— Ты знаешь мои мысли?

— Я их вижу по кардиограмме.

Далось им моё сердцебиение.

— Самуил, я уже взрослая девочка и могу сама решать проблемы своего нервного устройства.

— Бог мой, этого я и боюсь! Насочиняешь себе ужасов и будешь страдать.

— Ужасы я уже видела, сочинять нет необходимости.

Он сразу замолчал и как-то съёжился, не ожидал видимо такого оборота. С ним я никогда не говорила о том, что произошло в санатории. Я была как бы простым пациентом, хотя была уверена, что он в курсе — откуда я появилась. Собравшись с духом, он сказал:

— Не волнуйся, девочка… всё будет хорошо.

Больше мы не возвращались к этому разговору. Самуил распеленал меня только после того, как ушёл Олег, присланный пригласить меня на ужин. Вздохнул несколько раз, пожелал доброй ночи и ушёл.

Ночью мне приснился кошмар: я бегала вся в крови по какому-то дому, который оказался гимнастическим залом, и кричала, кто-то в темноте пытался меня поймать, но я убегала в страхе. Волна холодной воды привела меня в чувство. Вся ещё в плену кошмара, я пыталась куда-то бежать, но сильные руки обняли меня и удерживали, пока я окончательно не проснулась. Это оказался Глеб. Наконец, он спросил меня:

— От кого ты убегала?

— Наверное… от себя.

Тут прибежал Самуил, стал хлопотать вокруг меня, и Глебу пришлось уйти. Даже напичканная снотворным, я ещё долго не могла уснуть, вспоминая кошмар и объятия Глеба.

Мои мрачные мысли не отпускали меня и на следующий день. Я оказалась не готова к своему чувству. Несмотря на увеличивающийся ком льда, в моей душе всё больше распространялось чувство любви к Глебу. Оно росло, ширилось, отодвигало лёд, хотя растопить его не могло. Видимо, мне суждено умереть не в интригах Глеба, а от разрыва сердца, которое организуют кусок льда и любовь. Вот будет разочарование для всех.

Утром я решила, что мне давно пора стать здоровой и не давать повода заботиться о себе. Эта забота мешала ощущать реальность положения. Когда пришёл Самуил, так и заявила ему — всё, постельный режим отменяется, ухаживания за больной тоже, и я иду обсуждать с Виктором проблемы дошкольного образования в России. Самуил потерял дар речи и так и остался стоять у двери в палату.

Для начала надо было найти приличную одежду, а не этот балахон, в котором я ходила в последнее время. Хотя бы какие-нибудь джинсы и рубашку. Где же Олег? Он всегда всё знает. Но его не было нигде, как и Глеба, что было странно, они никогда не исчезали вместе. И застыла на полушаге — акция. Как тогда в санатории. Ноги отказали сразу, и я медленно опустилась на пол. Вот к чему сон, всё рухнуло в миг. Все мои размышления о чувствах были пустым сотрясением воздуха — всё значительно проще. Я же не знала, куда исчезал Глеб и остальные. Жила себе в мелких душевных разборках и купалась в бассейне. Правильно — встала с кровати, и сразу развеялся морок.

Их не было и на ужине, к счастью Юлии тоже. Мы с Виктором таки обсудили ситуацию с дошкольным образованием, но все были какие-то напряжённые. Андрей пытался играть, но выходило что-то уж очень грозное, и он просто ушёл. Самуил сидел молчаливый и грустный, даже не ругал меня за нарушение постельного режима.

Ночью я опять кричала, на этот раз первым был Виктор. Он тоже окатил меня водой, и долго тряс за плечи. Я даже не сразу вспомнила сон, такой меня ужас охватил. Но когда фрагменты стали складываться в картину, зашептала сиплым от спазма голосом:

— Они его убьют… за дверью кто-то стоит… там статуя шевелится… у статуи что-то в руке сверкает.

Виктор исчез мгновенно, он просто испарился. Прибежал Самуил и, даже не спрашивая, что случилось, взял шприц в руки.

— Нет, Самуил, нельзя снотворное.

Я не знала, почему нельзя — нельзя и всё. Вдруг в палату вбежал Андрей с каким-то предметом в руках, крикнул:

— Они здесь! Самуил зеркала!

И тут же исчез. Самуил удивительно быстро соорудил из ширм подобие стены и толкнул меня туда, шёпотом спросил:

— Где твоё зеркало?

— На столике.

Он разобрал зеркало на составные части, назначение которых я не понимала, пока он не приложил зеркальную часть к моей груди в области сердца, закрепив её вытянутой из ручки, скрученной в сложную вязь проволокой, а на запястья одел два браслета из ободка зеркала. То же самое он проделал и с собой, достав из внутреннего кармана пиджака зеркало, только потом объяснил:

— Теперь никто не услышит биения твоего сердца.

За стенами палаты слышались странные, похожие на свист звуки, звон разбитого стекла, глухие удары, иногда сильный грохот. Самуил низко опустил голову, несколько раз вздохнул и зашептал:

— Катенька, я должен попросить тебя об услуге… даже не знаю, как тебе это сказать…

— Очень быстро, Самуил, а то китайская стена может рухнуть, и ты просто не успеешь… меня могут убить…

И вспомнила слова Глеба:

— …или обратить.

Он побледнел так сильно, что стали видны прожилки на висках. Схватив его за руку, я потребовала:

— Самуил, обещай мне, что ты этого не позволишь.

— Мне нужна твоя кровь… много, сколько сможешь.

— Начинай и бери сколько нужно.

Переползая по полу от шкафа к шкафу, он нашёл всё необходимое. Под грохот битвы за стенами Самуил переливал мою кровь в какие-то пакетики разных форм и цветов. Я не спросила, зачем она ему — нужна и нужна, у меня её много.

— Всё, хватит. Для тебя опасно потерять столько крови.

Уже почти теряя сознание, я сказала:

— Я могу потерять её всю… бери ещё. Придет Олег, накормит меня тортиками и всё восстановится…

В абсолютной пустоте появилась точка и стала быстро расширяться, потом она беззвучно взорвалась множеством разноцветных искр. Они метались в пространстве сначала хаотично, затем сложились в единое круговое движение и снова собрались в точку. Это повторялось многократно: точка и искры, искры и точка. А кто же я — точка или искра? Невероятное ощущение полета в нигде: ты знаешь, что летишь, но движения не ощущаешь. Значит — я искра.

— Самуил, сделай что-нибудь.

Я не поняла, кто это сказал, но прокричала:

— Только не укол…

— Она что-то прошептала, ты слышал?

— Глеб, всё хорошо, это просто лёгкий бред, он сейчас пройдёт. Дай мне пару часов.

— И пару тортиков.

— Тортиков?

Открыв один глаз, потом второй я увидела всю компанию. Они стояли вокруг стола, на котором я лежала, и почему-то держали меня за разные части тела: кто за ноги, кто за руки, рука Глеба лежала на моей груди. Первым облегчённо улыбнулся Андрей, потом все остальные, только Глеб не улыбался.

— Девочка моя, сейчас Олег принесёт тебе и тортиков и чай заварит, всё что захочешь.

Самуил светился как светлячок среди гигантов, так как был значительно ниже всех ростом.

— Всё мальчики, теперь оставьте выздоравливающую, у нас много дел. Глеб, все уходите, мы с Катенькой будем пить чай в тишине и радоваться жизни. Про ваши подвиги я сам расскажу, а то вы слишком себя будете расхваливать, знаю я вас.

В двери уже стоял Олег с подносом — на нём стоял многослойный торт и большая кружка чая. Жизнь началась снова.

Самуил действительно рассказал мне, правда, очень коротко, без особых подробностей, что произошло. На Глеба действительно напали именно там, где я указала по видениям сна, но уже предупреждённый он «наказал всех», так сказал Самуил. Я решила не уточнять — как и кого он наказал. А к нам пожаловали наёмники, которых наняли люди.

— Люди нанимают ваших как наёмников?

Моему изумлению не было предела. Почему-то улыбнувшись, он ответил:

— Всякую шушеру за большие деньги. Они знали, что Глеба с Олегом здесь нет, и решили, что спокойно смогут убрать всех. Андрея с Виктором они не приняли в расчет… а зря, очень зря.

— Почему зря?

Приподняв на подушках, Самуил кормил меня из маленькой ложечки кусочками торта и через соломинку давал запить чаем.

— Андрей по реакциям практически не уступает Глебу, а Виктор по силе не уступает Олегу. Моя работа.

И вдруг понял, что проговорился. Я ничего не сказала, но вопрос повис в воздухе. Самуил повёл губами, вздохнул и признался:

— Я генетик и гематолог, стоматология — хобби. Гематолог, это…

— Я знаю кто такой гематолог. Тебе для этого нужна была моя кровь?

— И для этого тоже.

— А ещё для чего?

— Глеб убьёт меня, если узнает, что я тебе сказал.

— Не убьёт.

В дверях стоял Глеб с браслетом в руках, это был тот самый — с изумрудами.

— Твоя кровь может мне помочь.

— Тебе? Моя кровь?

— Это очень сложно Катенька, когда-нибудь я тебе всё расскажу…

Самуил как-то засуетился, стараясь выйти из положения.

— Позже я расскажу сам.

Глеб остановил Самуила, подошёл ко мне и надел браслет на руку.

— Он твой. Старайся его не снимать, он не даст возможности прослушать твоё сердце. Это посильнее зеркал Самуила.

Я решила пока не спрашивать, какая женщина носила этот браслет, но задала другой вопрос, который волновал меня с того момента, как пришла в себя:

— Почему вы все так стояли возле меня?

— Они делились с тобой энергией, чтобы ты быстрее пришла в себя.

Видимо, Самуил решил уже от меня ничего не таить, раз сам Глеб обещал мне когда-нибудь что-нибудь рассказать. Я вся похолодела, вспомнив Анну:

— Это после всех разборок, а если…

— Ты была без сознания больше двух суток, и мы решили тебе немного помочь. Ты потеряла слишком много крови, а мы все уже восстановились.

Как восстановились, я тоже не стала спрашивать. Улыбнувшись, Глеб спросил:

— Торт помог?

— Да. Женщина и сладкое — две нераздельные субстанции.

— Самуил, сколько понадобится времени на полное восстановление?

— Пару дней и пару тортов.

Самуил уже пришёл в себя, раз мог шутить.

— Хорошо. Из этого времени и будем исходить. Отдыхай, Катя.

Я ещё долго думала о том, куда и зачем мы будем исходить через два дня, и о том, что он первый раз так меня назвал — обычно Катерина или никак.

Два дня я пила всякие гадости, которыми меня пичкал Самуил, ела и спала. Глеб приходил и садился в кресло в углу комнаты, почти всё время молчал, очень редко участвуя в общих разговорах. Андрей, Виктор и Олег приходили по очереди, брали меня за руку, и я крепла с каждой минутой, как будто силы действительно вливались в меня через их пальцы. Вечером первого дня Самуил вышел куда-то, и Глеб подошёл ко мне.

— Теперь моя очередь.

И положил ладонь мне на солнечное сплетение, не дав возможности даже удивиться. Удар был такой силы, что я задохнулась, и какое-то время не могла дышать. По моим венам пронёсся огненный вихрь и взорвался где-то в голове. Потом всё затихло, и я почувствовала прилив силы, исходящей уже из меня, из моих клеток.

— Глеб, ты не поторопился?

Оказалось, что Самуил вернулся и стоял бледный как тогда — во время нападения.

Глеб ответил каким-то бесцветным голосом:

— Всё получилось… Катя почувствовала.

А потом медленно добавил:

— И я тоже.

Самуил почему-то очень удивлённо переспросил:

— Ты почувствовал?

— Да.

Это «да» прозвучало совершенно безнадёжно. Мне естественно никто ничего не собирался объяснять. Самуил лихорадочно стал кому-то звонить и долго говорил сначала на английском, а потом на итальянском языке. Глеб сел в кресло и замер как статуя. Догадавшись, что спрашивать бесполезно, я уснула.

На следующий день всё повторилось. Только удар от прикосновения Глеба был ещё сильнее, и огненный вихрь метался по венам дольше и хаотичнее, он проникал во все мельчайшие сосуды моего организма и встряхивал их как ниточки. А потом просто утих, будто испарился. Я осталась лежать как оболочка, казалось, вихрь унёс с собой всё, что возмутил в моём организме. Наверное, так себя чувствует муха, из которой паук высасывает переработанное его ядом нутро. А мой паук стоял рядом, на его лице даже появился лёгкий румянец и глаза сверкали ярким, удивительно синим цветом.

— Получилось.

Самуил повторил это слово несколько раз и погладил меня по руке. Прикосновение я почувствовала, как сквозь ткань, словно моя рука была в перчатке. А зачем ему, собственно, пить мою кровь, если можно вот так — прикоснулся и всё… жизни нет? Я закрыла глаза и решила ни о чём не думать. Пока.

Но прошло какое-то время, совсем недолго, и мне стало лучше, даже захотелось чего-нибудь поесть. Рядом со мной уже сидел Олег, и я попросила его помочь мне встать. Однако он неожиданно для меня сказал:

— Попробуй сама.

От удивления я привстала на кровати и поняла, что двигаюсь легко, даже голова не кружится. Олег надел мне на руку браслет, который Глеб снял, прежде чем коснуться меня.

— Всё действительно получилось. Теперь не снимай браслет никогда, даже в ванне. Никогда.

— Олег, ты здесь один нормальный, можно мне что-то поесть, иначе я умру не только от информационного, но и от физического голода. Мало того, что никто ничего не объясняет, так ещё и не кормят. Учти, что в моём преклонном возрасте совершенно нельзя голодать, всякие диеты противопоказаны. Вдруг похудею, вся красота пропадёт. И ещё бы переодеться во что-нибудь, а то я устала от всяких халатов больничных.

Олег, улыбаясь, смотрел на меня, но было понятно, что думает он совсем о другом.

Все эти дни я лежала в небольшой комнате, очень похожей на палату и не знала, где эта палата находится. Интересно, сколько у Глеба дворцов? Может он современный Монте-Кристо и где-то в море стоит остров, заполненный сокровищами?

Это был Версаль, хотя говорят, что Версаль меньше Зимнего дворца, но всё-таки комнат в нём много. Я переходила из комнаты в комнату и поражалась красоте и изяществу, какой-то воздушности во всём. Окна были высокие, укрытые наполовину светлыми шторами, иногда с витражами из цветного стекла. Вся мебель очень светлая, с тонкой резьбой и позолотой. Даже на картинах, иногда занимавших почти всю стену, изображены только весёлые сцены, чаще всего с эротическим намеком. Версаль одним словом — весёлый и полный любви. Однако, решив выглянуть из окна, я обнаружила, что стекло бронированное и имеет зеркальное отражение. Что было за окном, я так и не смогла рассмотреть: в стекле виднелось только собственное отражение. Так меня и обнаружил Глеб, внимательно рассматривающую себя в окне.

— С таким стеклом невозможно рассмотреть никого в здании.

— А из здания хоть что-нибудь где-нибудь можно увидеть, может из бойницы какой?

— Мы видим, а тебе я покажу на мониторе. Ты ела?

— Да, Олег водил меня в то, что называется столовая, с золотыми колоннами. Глеб, ты тайный олигарх?

— Нет, не тайный и не олигарх. У вас есть люди значительно богаче меня. А этот дворец я купил в совершенно разрушенном состоянии и восстановил. Были найдены гравюры почти всех комнат. У которых не обнаружили, создавали по подобию.

А я ремонт в своей квартирке всё собиралась сделать, всё денег не хватало. Теперь вот по дворцам разгуливаю, как у себя дома.

Глеб так и стоял рядом, разглядывая меня в отражении. Я встретилась с ним взглядом и чего-то испугалась, сама не понимаю — чего. Его глаза уже не были такими холодными как раньше, по крайней мере, мне так казалось, но в них появилась какая-то безнадёжность. Как у Самуила, когда он думает, что его никто не видит. И меня опять охватило страшное желание обнять его, как тогда. Но единственное, на что я решилась, это слегка коснуться его руки, лежащей на подоконнике. Глеб вдруг порывисто обнял меня и сильно прижал к себе. Мои рёбра тут же вспомнили, что их когда-то помяли, и я непроизвольно охнула.

— Прости, я сделал тебе больно.

Он тут же отодвинулся от меня, практически отлетел.

— Прости.

Глеб повернулся, чтобы уйти. Но не могла я его так отпустить! Один раз в жизни решилась сама проявить инициативу и вот рёбра помешали. И я сказала совсем не то, что собиралась:

— Не уходи. Я одна совсем запутаюсь в этих комнатах. И ты обещал показать мне виды на мониторах.

Он как-то грустно улыбнулся и взял меня за руку.

— Тебе как, длинным или коротким путем?

— Длинным.

Я шла рядом с ним, делала вид, что слушаю его объяснения, и думала о том, что на самом деле всё просто. Надо лишь позволить себе. Не задумываться о разных «нельзя», которыми нас пичкают с рождения, если послушать, как разговаривают взрослые, бедному ребёнку «нельзя» ничего. И это «нельзя» преследует нас всю оставшуюся жизнь: «нельзя» дома, в садике, в школе. На работе «нельзя» ещё больше. А некоторые, как я, рождаются с этим «нельзя». Уже все говорят, что можно, но ведь это «нельзя» у меня внутри и оно решает всё. Я не знаю, насколько у меня хватит этого решения, и когда это «нельзя» опять возьмёт верх надо мной — может быть на день, может дольше, может до конца коридора.

Всё встало на свои места в зеркальном зале. Зеркала были везде: на стенах, потолке, межоконных проемах, даже как вставки на полу. Одни были простыми как вставки, круглыми и овальными, другие — отделанными воздушной золотой вязью, стояли на изящных ножках или вставлены в стену. И удивительным образом отражали неизвестно как поступающий в зал свет и свет, отражающийся от других зеркал.

А потом я увидела себя рядом с Глебом. Мы в обычной жизни не очень обращаем внимания на свою внешность, занимаемся разными делами и просто знаем, что мы есть. Осознание своей внешности наступает в сравнении с кем-нибудь. Я взрослая женщина и давно знаю, как выгляжу, но я никогда ещё не видела себя рядом с Глебом в полный рост. Он рассказывал о каком-то итальянском зеркальщике, который восстановил технологию создания неаполитанских зеркал в средние века, а я смотрела на его отражение в большом зеркале, стоявшем рядом со мной, и ничего не слышала. Глеб был одет в джинсы и такую же рубашку и этот наряд только подчёркивал его мужскую красоту. Очень высокий и широкоплечий, он был сложен совершенно пропорционально, практически по золотому сечению Да Винчи. К этому добавить лицо с правильными чертами, властным подбородком и глазами цвета льда, обрамленное густой шевелюрой тёмных волос. Красивый мужчина лет тридцати пяти, может чуть старше.

Зачем он повёл меня в этот зеркальный зал? Я, наверное, дольше бы оставалась в иллюзии о возможности каких-то наших отношений. А сейчас я стояла перед этим зеркалом и понимала — этого не может быть, потому что быть не может никогда. Всё-таки до этого дня я даже в своих самых смелых мечтаниях никогда не представляла нас вместе. То, что увидела сейчас, не то чтобы повергло меня в шок, но очередной раз вернуло в реальность. Даже то, что он совсем недавно обнимал меня в каком-то странном порыве, сейчас выглядело как шутка или кадр из фильма. Итак, только литры крови, или что там ещё из меня достали после удара.

И опять он почувствовал моё состояние, взял за плечи и повернул лицом к себе:

— Что-то случилось?

— Нет… всё хорошо. Пойдём отсюда, здесь красиво, но я хочу посмотреть, что за пределами дворца.

Я пыталась сохранить твердый голос, но он предательски дрожал. Глеб поднял моё лицо ладонями и долго смотрел в глаза, до тех пор, пока из них не полились слёзы.

— Катя, это только оболочка, самое страшное внутри. Ты не можешь себе даже представить, что ты значишь для меня с первой минуты нашей встречи.

Всхлипывая, я прошептала:

— Не могу…

— Я должен тебе многое рассказать.

Он подхватил меня на руки и куда-то пошёл. Я уже привыкла к тому, что мой вес для них ничего не значит, судя по тому, как меня переносил в пространстве Олег. Но Глеб нёс меня как тонкий хрусталь, который может разбиться от дуновения ветра. И он не проносился как вихрь, а шёл спокойным шагом из комнаты в комнату, как будто оттягивал момент разговора. Я положила голову ему на грудь и не услышала биения сердца. Самое страшное — внутри.

Мы сидели в небольшом кабинете с одним окном, но здесь вся мебель была массивной и какой-то очень благородной. Наверное, раньше принадлежала богатому аристократу. Глеб налил мне стакан воды, сел напротив и предупредил:

— Если ты устанешь или не захочешь слушать, останови меня.

Я только кивнула головой, наконец-то мне хоть что-нибудь объяснят. Усмехнувшись, он начал свой рассказ:

— В начале веков человечество поразил мор. Тогда, естественно, никто не занимался вирусологией, но люди заметили, что, если выпить свежую кровь животного, можно выздороветь. Но только совсем свежую, когда животное ещё живое. Часть людей выжила, но в них сохранился вирус. У них не появился иммунитет, просто вирус ослабевал от компонентов крови. С течением времени климат на земле менялся, люди переходили в другие места и рассеялись на большом пространстве. И вирус начал мутировать. Неожиданно стали рождаться дети с врождёнными патологиями тела — длинными ногами или руками, большой головой и повышенной агрессией. Будучи крупнее своих сверстников, соответственно сильнее физически, они могли убить любого. Обычай выпить крови своего врага остался почти у всех народов после большого мора и сыграл свою трагическую роль. Получая время от времени свежую, уже человеческую кровь, вирус адаптировался к ней и у некоторых людей — вождей племён, например, которые больше всех получали свежей человеческой крови — стали рождаться дети с ещё большей агрессией. Появился обычай съедать уже части тел врагов, сердце и печень. Вирус получил строительный материал и начал экспериментировать. До сих пор находят множество останков, в основном детей, с такими патологиями тела, что не каждый специалист может определить в них человека. Это продолжалось столетиями. Даже когда появились государства и обычай поедать части тела врага исчез, не считая всяких аборигенов-каннибалов, мутации продолжались. И в некоторых государствах родители были вынуждены убивать своих младенцев, чтобы не растить монстров.

— Спарта, у них был такой обычай.

— Да, Спарта. Она видимо располагалась в благоприятном для вируса месте, так как именно там было много мутаций и повышенная агрессивность. Но мутации происходили везде, так как человечество расширяло ареал своего обитания, и гены смешивались.

— Александр Македонский и татаро — монголы.

— Да. Ещё римляне и викинги, племена Центральной Америки.

— А у аборигенов-каннибалов, если я правильно поняла, не было мутаций?

— Они готовили своих собратьев на костре, варёная кровь не страшна. Ты же ешь варёное мясо.

Лёгкая ирония в голосе и едва заметная улыбка на губах.

— Викинги, завоеватели и мореходы, в чести сила и жестокость, но они очень быстро сошли со сцены. Почему?

— У них упала рождаемость. Перестали рождаться дети, и они вынуждены были ассимилироваться с другими народами, у которых вирус отсутствовал. От викингов генетически почти не осталось ничего, и соответственно от агрессии, кроме названия государств и территории. То же самое произошло со всеми наиболее агрессивными народами. Что осталось от римлян, викингов, монголов? Дело не только в ассимиляции с побеждёнными народами, у них не стало генетического продолжения, и естественно, стало меньше людей с вирусом. Чем выше процент вируса в крови, тем выше агрессия и тем меньше вероятность продолжения рода. А потом пришла чума. Она практически на треть уничтожила население мира и добавила силу вирусу. До сих пор неизвестно, почему наиболее поражённые вирусом люди выживали, заболев чумой, Самуил это подтвердил неоднократно. Мало того, у людей с вирусом, переболевших чумой и оставшихся в живых, в основном это были женщины, появились новые способности. Они стали более тонко чувствовать эмоции других людей, видеть поражения человеческого организма и лечить кровью.

— И их сжигали на кострах. Охота на ведьм.

Он кивнул головой, закуривая сигарету. Моя, забытая, прогорела до фильтра.

— А в России этого же не было!

— Почему не было? Только там больше были поражены мужчины, и они успевали погибнуть в различных войнах, прежде чем успевали передать вирус своим детям. Кстати, в ваших былинах сохранились имена людей с наибольшим процентом содержания вируса в крови.

— Неужели Илья Муромец?

— И ещё Алёша Попович, Добрыня Никитич, и, конечно же — Пётр Первый.

Всё сходилось. Мы же не знаем, какие на самом деле были способности у Ильи Муромца. Судя по былинам, как я их помнила, он не очень отличался от моего собеседника. Да и Пётр Первый тоже, говорят, немало голов сам оторвал, а не только бороды, а его фигура — длинное тело и короткие ноги — чистый образец мутации. Слухов ходило тогда, судя по воспоминаниям современников, великое множество, кто знает, может быть, они и были правдой. Да и кровопийцей, всего скорее, его называли не только за жестокость. Глеб продолжил:

— Ну а то, что Иван Грозный изменился после того как выпил крови сына одного из казанских ханов, ты, наверное, знаешь.

— Я думала, что это просто миф.

— У Грозного не было вируса, он его получил от мальчика. Когда человек получает вирус во взрослом состоянии, могут произойти непредсказуемые изменения организма, иногда человек погибает. Иван Грозный практически сошёл с ума.

— Поэтому ты не хотел, чтобы меня обратили, то есть, чтобы я получила вирус?

— И поэтому тоже.

— А ещё почему?

Он так долго молчал, что я решила, что он уже не ответит мне на вопрос и просто исчезнет. Но он заговорил:

— Давай по порядку… так тебе легче будет понять. Чума уничтожила много людей, потом была инквизиция, которая тоже убирала тех, кто хоть чем-то отличался от общей массы. Носителей вируса становилось всё меньше. Но выжившие уже понимали, что именно человеческая кровь может их спасти. И они полностью отказались от человеческой пищи, благо исторический период был таков, что исчезновение людей не замечали, и стали питаться только кровью… кровью людей. Смесь вируса, чумы, резко увеличившегося за короткий период генетического разнообразия и привела к созданию… нас.

Глеб замолчал. Вопросы, которые появлялись у меня по ходу рассказа, мгновенно испарились, когда я увидела его глаза. Он смотрел на меня с какой-то смесью тоски и надежды.

В комнату постучали.

— Входи, Олег.

— К нам гости. Главы двух кланов, они знают.

Глеб посмотрел на меня и глаза уже были стального цвета.

— Катя, Олег тебя проводит в твою комнату.

Моей комнатой оказался бронированный сейф с удобствами. Там меня встретил Виктор, широким жестом пригласил присесть на диван и обрадовал:

— Вот теперь мы можем вдоволь наговориться о внутренней политике в России.

— О нет, можно о чём-нибудь другом, я в этой политике прожила всю сознательную жизнь и меня от неё уже тошнит.

— Хорошо. О чём?

— Кто для тебя Глеб?

— Лучше о внутренней политике.

Но я молча смотрела на него, давая понять, что тогда он будет говорить один.

— Он меня спас, когда от меня уже мало что осталось, и отбил от всех кланов. Теперь я свободен, поэтому я с ним.

Коротко и ясно. Подробности можно не спрашивать.

— А Самуил, он же человек?

Виктор опустился радом со мной на диван и взял за руку.

— Он спас нас всех когда-то от чего-то. Поэтому мы за него убьём кого угодно, и умрём за него. И за тебя.

Вот это уже лишнее. А почему за меня? Вопрос стоял в моих глазах, но Виктор сделал вид, что его не заметил, несмотря на размеры вопроса. И я решила подойти с другой стороны:

— Виктор, кланы — это ваши объединения? Или семьи как в итальянской мафии?

— Ни то и ни другое. Это временные союзы по интересам и возможностям.

— По возможностям?

— У нас разные физические возможности. Но кланы объединяют не всех. Мы не входим ни в один клан.

— Эти главы кланов, они как вожди?

— Что-то вроде этого, хотя всё значительно сложнее.

— В общем — как у нас политические партии. Там тоже всё сложно.

Виктор рассмеялся и подал мне сигарету взамен опять погасшей.

— Ты схватываешь на лету.

— В какой-то книжке я читала, что вы бессмертны. Это правда?

— Мы действительно можем прожить значительно дольше, чем человек, но не тысячи лет, так, пару-тройку сотен. Только не спрашивай, сколько мне лет — не скажу.

И опять засмеявшись, добавил:

— Ты среди нас самая молоденькая.

А вот это мне понравилось, приятно чувствовать себя юной девушкой в преклонном возрасте, особенно, когда это говорит красавец-мужчина.

— Катя, я всё думаю… почему ты тогда в санатории сразу поняла — кто мы? Ведь такое представление могли устроить и люди, бандиты какие-нибудь?

— Булава Любочки. У неё не получался бросок, и она очень переживала, так как не успевала сделать движение, пока летит булава. Поэтому тогда я следила за булавой и вдруг она просто исчезла у потолка и оказалась в руках… ну и началось. Такое человек сделать просто не мог физически. А всё сложилось по дороге на переговоры, когда я увидела мальчиков из охраны. Я, конечно, не специалист, но представить, что их так быстро всех поубивали без единого выстрела, а они даже не успели оказать сопротивление, было сложно. Обычные бандиты просто расстреляли бы всех.

— Кстати, они живы, их просто вырубили по дороге.

Немного успокоившись от радостной новости, я спросила:

— Значит, Глеб не убил никого, это была просто акция устрашения?

— Только тебя похитил. Кстати, ты поражала нас всех своим спокойствием в совершенно неясной для тебя ситуации, и мы с Андреем получали истинное удовольствие от встреч с тобой. Такое бывает не часто. Особенно когда ты дала отпор Анне.

Вспомнив Анну, он помрачнел. Я, наконец, решилась спросить у него то, в чём сама уже не сомневалась:

— Она любила Глеба?

Виктор долго молчал, прежде чем ответить:

— Глеб тебе расскажет, если захочет, историю Анны.

— Как она?

— Все уже закончилось.

— Она уже умерла?

— Всё происходит быстро. От первых признаков проходит лишь несколько недель. Организм выключает все функции.

Наши пикировки показались такой мелочью, что мне даже стало стыдно за своё поведение на ужинах.

— Если бы не было истории с моим похищением, она бы осталась жива.

— Дней десять, возможно пару недель. Самуил сказал, что процесс уже был запущен. Не думай об этом, она не могла поступить иначе. Ты же бросилась на защиту девочек-гимнасток. Ведь Анна понимала — ты нужна Глебу.

Да что же во мне такого? Ну, вытянул тогда Глеб из меня какую-то энергию, но ведь они могут сделать это с любым человеком. А может не с любым? Вот что от меня нужно Глебу! Вот что получилось! Видимо, удар по голове что-то во мне открыл, и он теперь может забирать мою энергию, а потом кормить тортиками. Но ведь и других можно иногда бить по голове? Что-то не вяжется.

— Меня всегда пугает, когда женщина так задумывается.

Я подняла глаза на Виктора, но сказать ничего не успела — вошёл Глеб.

— Виктор, свободен. Олег тебе всё объяснит.

Как только Виктор ушёл, Глеб сел рядом со мной.

— Мне нужно уехать на несколько дней. С тобой остаются Виктор и Андрей, и ты всегда можешь позвать Самуила. Но не выходи из дома и не снимай браслет. Внешняя охрана не должна тебя видеть.

Он говорил это мне тем же тоном, как и Виктору. Всё просто, очень просто — хрустальный сосуд с энергией надо сохранять. Ну что ж, будем себя беречь. По крайней мере, можно не переживать, что зажуют на обед. И вдруг Глеб задал вопрос уже другим голосом, с лёгкой тревогой:

— Что тебе наговорил Виктор?

— Я пытала его всякими способами, но он устоял. Мы просто болтали.

Глеб мне не поверил.

— Я приеду, и мы продолжим наш разговор.

Он взял меня на руки и слегка прижал к себе.

— Не придумывай себе ничего. Я отвечу на все твои вопросы.

А голову, значит, я на это время выключу, только бы кнопку найти. Боюсь, её просто нет. Глеб отнёс меня совсем недалеко, всего через несколько комнат. Видимо, чтобы, если что — бежать было ближе.

Когда он ушёл, не сказав больше ни слова и не обернувшись, я улеглась на кровать и стала думать — всё равно кнопки нет. Но спокойно думать не получалось. За сегодняшний день столько произошло, что мои эмоции не давали возможности на чём-нибудь сосредоточиться. Они бушевали во мне так сильно, что я вынуждена была встать, и стала ходить по комнате.

Наверное, в моей прошлой жизни так не хватало чувства защищённости, как бы странно это не звучало в данной ситуации, что объятия Глеба казались мне самым безопасным местом на земле. Сейчас, сама перед собой, я в этом призналась. Дело даже не в моём чувстве к нему. Это было что-то другое, очень глубоко спрятанное в моей душе. В нашей обычной жизни стало нормой быть сильной — благо физической силы прилагать особо нигде не надо — всё решать и делать самой, даже тем, у кого были мужья. Мужчины могут нести тяжёлые сумки из магазина, что-нибудь поделать на даче, какую-нибудь мелочь отремонтировать в квартире, но нет с ними ощущения безопасности, потому что решать глобальные вопросы семьи приходиться женщинам. Хотя, может быть, это просто мне не повезло. И я сразу вспомнила тренера, как он спрятался за спины девочек там, в гимнастическом зале, как только осознал, что опасность реальна. Атрофировалось в современных мужчинах чувство ответственности за женщину, старика, ребёнка. Наверное, сами женщины во многом виноваты в этом, взяв на себя решение всех проблем, глупышки эмансипированные. Но берут тогда, когда отдают, или вручают торжественно вместе с революцией. Именно здесь впервые я ощутила себя просто женщиной — слабой, капризной, глупой, наконец. И мне всё прощается, не важно, по каким причинам. Здесь я ничего не решаю, ни за что не отвечаю, а меня всё равно оберегают, холят и лелеют, а не упрекают во всех смертных грехах и не требуют какого-то действия. Видимо, понимание этого и помогло выглянуть откуда-то из океанских глубин души маленькой девочке, на которой нет брони, внутренней и внешней. Именно тогда, когда Глеб нёс меня на руках, эта девочка действительно ощутила себя хрустальной вазой, которую никогда не уронят, не бросят между делом, потому что нести тяжело. Я почему-то в это верю. Или хочу верить.

И вспомнила слова Анны, что я не только за девочек гимнасток согласна умереть. Действительно ли я готова отдать жизнь за Глеба? Вдруг это «получилось» потребует от меня всех жизненных сил? Я понимала, что, если его сейчас принесут умирающего от чего-то, я отдам всё, что во мне есть не задумываясь. А с холодной головой, где бы мне её остудить только, соглашусь ли я? Правда, кто моего согласия спрашивать-то будет.

Рассуждая так, я вдруг осознала: ведь больше всего боюсь именно этого — его принесут умирающего, а моих сил не хватит спасти. Я ведь даже представить себе не могу, какие опасности его подстерегают в этих отлучках. Раз он не входит ни в один клан, значит, противостоит всем кланам — это я знаю на собственном опыте. Человек всегда должен быть сосчитан. Состоишь где-нибудь кем-нибудь, и ты уже в кучке, которая тебя защитит от других кучек. Ну, ты, по крайней мере, так думаешь. Противостоять всем кучкам очень опасно, ведь они могут объединиться против тебя, хотя бы по тому, что ты такой наглый против всех пошёл. Чаще всего объединяются как раз против, а не за кого-то. Постулат — если ты не с нами, то против нас — работает везде.

Я больше догадывалась о возможностях Глеба, но из слов Самуила поняла, что он самый сильный и быстрый среди всех в этом доме, и, всего скорее, самый старший. А за пределами? Ведь даже сверхчеловек с уникальными возможностями может не устоять против толпы, тем более, если они все сверхчеловеки.

Наконец я успокоилась. Опять совершенно нелогично. Надумала всяких опасностей про Глеба и успокоилась. Видимо, маленькая девочка во мне решила — большие и сильные дяденьки сами разберутся со всеми опасностями и спасут меня. Когда тебя носят на руках, постоянно интересуются твоим здоровьем и кормят тортиками, то начинаешь ощущать себя центром вселенной. Мне пока непонятно, почему я превратилась в этот самый центр, но обещал же Глеб ответить на все вопросы. Один вопрос, значит, уже есть — почему я? Вот и надо об этом подумать, какие ещё вопросы задавать, вдруг действительно что-нибудь скажет. Но ничего больше не придумалось, и я понадеялась в очередной раз, что утро вечера мудренее.

А на следующий день Андрей с Виктором решили, что думать мне очень вредно для здоровья, их в частности, потому, что когда я думаю, то начинаю задавать вопросы, а отвечать на них им или запретил Глеб, или я пока это переварить не смогу. Меня развлекали по программе гостя королевской крови. Виктор торжественно провёл меня по комнатам дворца, при этом выдал столько информации и про бывших хозяев, и про реставрацию, и про назначение некоторых предметов, что в мою голову уже нельзя было положить ни одного слова.

После обеда Андрей повёл меня в аппаратную смотреть виды вокруг замка. Профессиональным шпионам, наверное, и было понятно, что проявилось на мониторе, но я никак не могла соединить кусочки леса, каких-то скал и моря в одну, пока он не показал мне панораму. С этого и надо было начинать! Видимо дворец стоял на одном из уступов скалы, так как с одной стороны было море, с другой — глухой лес с высоченными деревьями, а с третьей — голая без трещин каменная стена. Даже если бы меня не охраняли как царицу Савскую, и я всё-таки решилась на побег, то или бы утонула, или упала со скалы, или потерялась в лесу. Но и напасть на нас тоже было невозможно. Не зря Глеб решил восстановить именно этот дворец.

Весь следующий день мной занимался Самуил. Он приехал рано утром, сразу разбудил меня, и начался очередной медицинский кошмар, который продлился весь день. Так как он привёз с собой много разной медицинской аппаратуры — а может быть она и была здесь — просвечивал, взвешивал, о, ужас, брал анализы, что-то в меня вливал и так далее и тому подобное. И опять к концу дня, я не то, что вопросы задавать — разговаривать не могла. Я решила, что это заговор.

Глеб вернулся вечером третьего дня. Мы сидели в столовой и слушали рассказы Самуила о разных медицинских казусах при выполнении косметических операций, явно он ими тоже занимался как хобби. Когда он не пытался что-то скрыть, как в случае со мной, то рассказчик оказался отменный. И, естественно, в большинстве случаев пострадавшими в этих ситуациях были женщины. Чего только они не хотели изменить в себе: про черты лица даже говорить не стоит, руки, ноги, естественно талия, но даже форму внутренних органов.

— Ты представляешь, Катенька, она хотела изменить себе форму желудка и сделать его как тюльпан!

— И ты сделал?

— Я убедил её, что форма в виде ореха кешью более модна в этом сезоне.

Андрей сидел лицом к двери и первым увидел Глеба, а потом и мы обернулись. Глеб держал в руках огромный букет васильков. Где он их взял в такое время года, да ещё в Италии — неизвестно. Он сказал, вручая мне букет:

— Добрый вечер. Это тебе, дорогая. Я вижу, вы весело проводите время.

В буре своих эмоций я не сразу поняла, как он меня назвал. Дорогая? Андрей с Виктором никак не отреагировали на это слово, а вот Самуил, так же как я, широко раскрыл глаза и как-то оцепенел. Видимо, это была чисто человеческая реакция.

— Всё хорошо, я встретился почти со всеми главами кланов. Катя, ты можешь не волноваться — на нас больше никто не нападёт.

По тому, как переглянулись Виктор и Андрей, это было что-то из серии очевидного, но невероятного. Интересно, Глеб это сказал только, чтобы я действительно не волновалась, или что-то случилось очень важное, или он обманывается. В последнее верится с трудом, значит, действительно что-то произошло. Чем же он заплатил за это спокойствие? Раз решился вопрос о моей безопасности, то меня он никому не отдаёт. Тогда — что?

Настроение у Глеба было тоже веселое, если можно так назвать редкие улыбки на его лице, когда я рассказывала о заговоре Андрея с Виктором против меня. О медицинских экзекуциях Самуила я решила не говорить, вдруг Самуил совершил их по собственной инициативе, хотя это сомнительно. Мне хотелось спросить, где Олег, но я почему-то не решалась, видимо меня уже отучили задавать лишние вопросы. Вот так и перевоспитаюсь — в другое время, в моей прошлой жизни я бы эти дни изводила себя и других своим беспокойством, а сейчас задавала бы массу вопросов по поводу и без повода. Самуил молчал, и это молчание начало меня тревожить, так как такого не было на моей памяти никогда. Он даже не смотрел на Глеба, наверное, понял, что стоит за его словами. Неожиданно Самуил встал и сказал ему:

— Нам нужно поговорить.

— Завтра, Самуил, завтра. Вот приедет Олег, и мы всё обсудим. А сейчас всем доброй ночи.

Глеб ушёл так стремительно, что мы не успели ничего сказать.

— Самуил, ведь ты знаешь, что произошло.

Я не спрашивала, а констатировала факт.

— Ты слышала — завтра он сам всё скажет.

Всю ночь мне казалось, что Глеб стоит у кровати и смотрит на меня, однажды даже было ощущение, что он коснулся моей щеки пальцами, но открывала глаза, и никого не было. Я смотрела на букет васильков и всё пыталась понять — что же случилось?

Утром я проснулась вся разбитая и долго не могла заставить себя встать с кровати. Лежала и думала о себе: о своём отношении к Глебу и всем, кто меня окружал эти дни, о маленькой девочке, которая пытается ожить во мне, пробираясь между любовью и куском льда. Лёд то подтаивал, то снова покрывался слоями каких-то обид и непонимания. Причем обиды я сочиняла сама, и это были те самые попытки всё решать самой, а значит опять взять на себя ответственность, и потом страдать от этого и мечтать о твёрдом плече. Да вот оно — плечо, опирайся. Я призналась себе, и не только себе, что люблю Глеба, готова умереть за него, и при этом постоянно его в чём-то подозреваю. Объявляю во всеуслышание, что в любви самое главное — это счастье любимого человека, а не своё, и тут же требую от него признаков внимания именно к себе, в которые сама же и не верю. Если я его люблю, значит должна принять любое его решение, если это ему нужно. И тут вспомнила Анну. Она любила Глеба, это я заметила почти сразу, презирала меня и не понимала, зачем я ему. И отдала свою жизнь только потому, что я ему была нужна.

За этими размышлениями я провела всё утро. Как сложно признаваться самой себе, что, прожив почти всю жизнь в твёрдой уверенности, что вся такая правильная, хотя бы в мыслях, думаю, оказывается на самом деле только о себе любимой. Значит так — любое слово Глеба радостно принимаю и делаю всё, что от меня зависит. Вот только бы скотч не забыть, рот заклеить. За этими грустными мыслями меня и застал Виктор. Я очнулась только тогда, когда услышала его голос:

— Не пугай меня так, Катя. Доброе утро.

— Доброе утро. А чем же я тебя так напугала?

— Нельзя так часто думать — женщине это вредно.

— Золотые слова, больше не буду.

— Ну, это вряд ли возможно, хотя… попытаться надо.

— Надо?

— Это тебе решать.

Опять он меня поразил. Вроде бы ничего не сказал, но я поняла, что мне нужно попытаться что-то принять совершенно бездумно, просто принять. Значит, он что-то уже знает.

Завтракала я в обществе абсолютно безмолвного Самуила. Он даже на моё приветствие только кивнул головой. Ну что ж, бездумно принять. Виктор прав, мне вредно думать, а то надумаю всяких глупостей про молчание Самуила и буду нервничать. Что всё-таки случилось? Глеб сказал, что мы всё обсудим, может быть, мы — это без меня? Они уже всё обсудили и решили мне ничего не говорить. Так, не забыть бы своего решения всё принимать бездумно. Обсудили и обсудили, решили и решили. Принимаю как слон, как удав, как рыба-кит.

Вошёл Глеб и пожелал нам доброго утра. Одетый в чёрный костюм и голубую рубашку, он выглядел как-то торжественно, а в руках держал маленькую коробочку, обвязанную красивой блестящей ленточкой. Я почему-то решила, что это подарок для меня, но он положил коробочку на стол перед собой.

— Самуил, я обещал тебе всё обсудить сегодня, потому что ждал Олега. Теперь я готов.

Я решила, что им надо поговорить вдвоём и встала, но Глеб меня остановил:

— Катя, не уходи, это касается тебя.

— Глеб, неужели ты хочешь ей рассказать?!

Самуил даже привстал, не то от удивления, не то от возмущения.

— Да. И очень надеюсь, что ты мне поможешь. У нас появился шанс, и я хочу поступить правильно — сначала всё Кате объяснить. Всё. Прошу тебя, в память о Саре.

Самуил побледнел и упал на стул. Именно упал, как будто у него подкосились ноги. Сара — вот кто связывает их, вернее память о ней. Мне кажется, что я даже не дышала, такая наступила тяжёлая тишина. Голос Самуила оказался неожиданно спокойным:

— Хорошо, наверное, ты прав.

Глеб облегчённо вздохнул и посмотрел на меня.

— Я обещал ответить на твои вопросы, но прежде хочу завершить свой рассказ о том, кто мы. Переход на питание человеческой кровью привёл к очередным мутациям. Кстати, подобные процессы проходили не только в Европе, но и в Центральной Америке, вспомни человеческие жертвы во славу богов, у народов востока, по всему миру. Носители вируса всегда отличались физически от обычных людей: ростом, силой, способностью быстрее восстанавливаться после ранений, лучшим зрением и обонянием. С переходом на питание только кровью эти способности не только усилились, но и позволили жить значительно дольше и долго не меняться внешне. С момента появления вируса были и те, у кого дети остались в живых и передали его почти в неизменном виде дальше другим поколениям. Именно у них проявились самая удивительная для обычного человека способность — возможность забирать жизненную энергию, а также отдавать её. Ты понимаешь, о чём я говорю. Сейчас об этом много пишут, всякие экстрасенсы даже лечат приложением руки, то есть делятся своей энергией.

— Они носители вируса, поэтому и могут это делать?

— Да, чем больше вируса в крови, тем выше способности.

— Они, что, тоже питаются кровью?

— Нет, его у них не так много, просто он есть. Им нет необходимости пить кровь, их организм не претерпел слишком сильных изменений.

— То есть, чем больше вируса в крови, тем выше способности?

— У некоторых кровь состоит практически из вируса. И тогда нет необходимости иметь такой орган, как сердце.

Вот что он хотел мне сказать. Самое страшное — внутри. Значит, у Глеба вместо крови вирус и сердца у него нет… за отсутствием необходимости. Хорошо, что Виктор меня предупредил и думать я об этом не буду. Я даже потрясла головой, чтобы не думать.

Всё время, пока Глеб говорил, я посматривала на Самуила: он сидел, закрыв лицо руками, видимо, воспоминания были слишком тяжёлыми. Я не выдержала, подошла к нему и положила руки ему на плечи.

— Самуил, если тебе это тяжело, то не надо мне ничего рассказывать о Саре. Я приму любое ваше с Глебом решение без всяких объяснений.

Он не сразу мне ответил, только положил свою ладонь на мою руку.

— Катенька, всё правильно… Глеб прав, нужно объяснить тебе всё, и я ему в этом помогу. Ты должна полностью осознавать, на что идёшь. И решать будешь ты, а не мы с Глебом, потому что это очень опасно.

— Не хочу слышать никаких объяснений. Вы увезли меня за тысячи километров, ничего не объясняя, потом меня похищали, били по голове, пытались обратить и, вообще… много чего интересного было. Я уже закалилась, тем более, ты сделал мне новые зубы. Самуил, Глеб я действительно согласна на всё без объяснений. Может быть, я и буду потом задавать вопросы, кричать и кидаться предметами, но от своих слов не откажусь. Глеб, ты ведь это теперь знаешь. Самуил, а ты сам расскажешь мне о Саре, когда захочешь сделать это, без необходимости что-то объяснять.

Говоря это, я не смотрела на Глеба, даже когда обратилась к нему, так и стояла — слегка поглаживая плечи Самуила и опустив глаза. И вздрогнула, услышав его совершенно спокойный, ничего не выражающий голос:

— Ты согласна на всё, действительно на всё?

— Глеб, я готова умереть, что может быть страшнее?

— Выйти за меня замуж.

Просто интересно, сколько может выдержать женское сердце? Хорошо некоторым бессердечным, у них его просто нет, и переживать нечем. Из состояния столба меня вывел возглас Самуила:

— Глеб, ты прав, только так, у нас будет время и возможности, и никто не сможет вмешаться. Катенька, дорогая моя, это действительно выход. Мы всё выясним, почему это так происходит.

Он вскочил, стал бегать вокруг стола, размахивая руками и что-то бормоча про себя, а потом выбежал из столовой. А я так и осталась стоять возле его стула.

— Ты не ответила мне.

Глеб стоял рядом и смотрел на меня глазами цвета льда. Молчала я долго. Просто моё горло не могло произнести ни звука. Окаменело и всё. Единственное, что я смогла сделать, это медленно кивнуть головой. Тогда он положил коробочку на стол передо мной. Не дождавшись от меня никакого движения, медленно развязал ленточку и открыл. В ней лежало удивительной красоты кольцо с большим камнем цвета утреннего неба, обрамлённым в серебристый металл. Рассматривая его, я не сразу заметила, что на камне вырезаны какие-то буквы. Чтобы лучше разобрать их, мне пришлось взять кольцо дрожащими пальцами. Это были даже не буквы, а какая-то надпись на непонятном языке. Глеб взял мою правую руку и надел кольцо на безымянный палец, оно оказалось впору.

— У тебя есть время подумать. Церемония состоится в полночь. Ты можешь отказаться, только громко скажи, и я услышу.

Он отпустил мою руку на стол и ушёл. Когда я смогла двигаться и пришла в свою комнату, первой мыслью было сожаление об отсутствии бассейна. Здесь была большая ванна, но в ней утопиться нельзя. Да и Олег, наверное, где-то рядом.

Почему судьба сразу проверяет меня на прочность? Изреку какую-нибудь мысль и пожалуйста — исполняй! Конечно, как любая нормальная женщина, я всегда хотела выйти замуж, родить детей и жить обычной жизнью, со всеми вытекающими. Но сложилось так, как сложилось. И теперь, когда я уже совсем отказалась даже от мысли о замужестве, встречаю мужчину своей мечты — и не просто так, а сверхчеловека с кровавыми привычками — прилюдно признаюсь ему в любви, совершенно безответно, кстати, он меня зовёт замуж. Без всякого намёка на чувства, так, для чистоты эксперимента. Обещала с утра молчать и принять любое решение Глеба, молчи и выходи за него замуж. Думала я так, сидя на полу в углу между кроватью и тумбочкой. Как туда поместилась — неизвестно. Видимо теснота помогла мне сложить мысли в относительный порядок, потому что я вспомнила тот вечер, когда впервые призналась себе, что не хочу уходить от Глеба. И что изменилось? Я только сильнее в него влюбилась, и поменялось направление его интереса ко мне, вернее к моей крови и энергии.

Замуж так замуж, решила я. Будем думать только о том, что это за церемония. А платье? Надеюсь, не голышом же. Надо уточнить этот вопрос, если замуж, то в красивом платье. Я громко спросила:

— Глеб, где свадебное платье?

Тут же открылась дверь, и вошёл Андрей с большой коробкой в руках. Вот он был счастлив — глаза сияли, улыбка просто как у чеширского кота. Он помог мне встать и сказал:

— Я надеюсь, тебе понравится.

Это было не платье, а королевский наряд для особо торжественных случаев. Белоснежное, украшенное крупным жемчугом, рукава практически состояли из жемчуга, от края лифа до подола в пол пришито тончайшее кружево с маленькими прозрачными камешками. Бриллиантами? Когда Андрей достал его из коробки, у меня зарябило в глазах от такого великолепия. Но это было ещё не всё. Положив платье на кровать, он достал из коробки длинную накидку, или как там, у королей — мантию, совершенно алого цвета, обрамлённую по краю белоснежным мехом. В центре накидки вышита надпись золотом на неизвестном языке. Та же, что и на кольце? Как я ни пыталась понять, что это за язык, у меня ничего не получилось. Это не было латынью, кириллицей, даже не похоже на восточную вязь, тем более иероглифы.

— Андрей, а меня не задавит это великолепие?

У него слегка вытянулось лицо, но потом он улыбнулся и ответил:

— Мы поставим кресло. Здесь ещё есть коробочка.

То, что было в коробочке, я даже в кино не видела. Огромное ожерелье из кроваво-красных камней: от самых маленьких у крепления, до размеров с перепелиное яйцо в центре. В шесть рядов по нарастающей длине. Мне нужны костыли, а ещё лучше переносная подпорка для шеи.

— А туфли?

— Тебе придётся быть босиком.

Это уже хорошо, если бы к этому наряду прилагались туфли на высокой шпильке, то я бы просто рухнула рядом с Глебом, или пришлось отказаться от замужества из-за физической невозможности выдержать вес свадебного одеяния. И ещё один вопрос у меня возник, когда я увидела шнуровку на спине:

— А как я его смогу одеть?

— Придёт Глеб и оденет тебя в платье. Это часть церемонии.

Он опять улыбнулся и ушёл. Я села на кровать, потом подвинула платье и легла под одеяло. Голову я засунула под подушку.

А что мне, собственно, терять — подумала я через пару часов, почти задохнувшись под подушкой — голой меня он уже видел, представление имеет. А в моём возрасте уже должно быть не страшно показать свои телеса будущему молодому мужу, даже если ему пара-тройка сотен лет. И пошла в ванну, надо же умыться невесте.

Практически не спавшая прошлую ночь, я просто уснула в ванной от нервного перенапряжения и поэтому не поняла, почему меня кто-то достает из воды. Глеб обернул меня в полотенце и стал тщательно обтирать от воды. Я сразу проснулась и схватила его за руки. Это называется — сопротивление бесполезно. Он даже, мне так показалось, не заметил моих рук, как я ни старалась сжать пальцы. И я решила не сопротивляться — замуж, так замуж. Сам напросился, пусть привыкает ухаживать за молодой невестой. Я такая, какая есть, будьте добры любить и жаловать. Это я себя так уговаривала, плотно закрыв глаза и стараясь не замечать рук Глеба. Но сделать это было очень, даже очень сложно. Вот мужики, все такие, даже бессердечные, даже когда тело совсем не похоже на модель 90-60-90, и это всего лишь сосуд какой-то там энергии и какой-то там крови. И всё, что-то щёлкнуло в голове — я успокоилась, ничего не осталось от неги женского тела под сильными мужскими руками.

Мужчины всегда чувствуют состояние женщины, что бы они ни говорили, дело только в том — хотят ли они это замечать и как-то реагировать. Руки Глеба на секунду остановились, но только на секунду, больше никакой реакции. Так же тщательно он высушил мои волосы и сам причесал. Интересно, и где он этому научился? Я стояла перед ним, совершенно обнажённая, как статуя Венеры Милосской, ну почти. Глаза открыть я смогла, только когда почувствовала едва уловимое касание губ. Он что, поцеловал меня?! Но касание было таким легким, что я через мгновение уже сомневалась — а было ли оно? И увидела, что Глеб стоял передо мной совершенно голый! Пока я приходила в себя от этого зрелища, он одним движением накинул на меня платье, а вот шнуровал так медленно, стоя за моей спиной, будто распутывал узелки через сантиметр. А когда надел ожерелье, оно придавило меня, казалось, камни впивались всеми гранями в мою кожу и разрывали её. Поэтому я даже не заметила, как оказалась на моих плечах алая накидка. Вот теперь точно статуя каменная, зашнурованная и забетонированная. А вдруг теперь мне придётся одевать Глеба? Я же двинуться не могу, не то, что брюки ему одеть! Мои опасения были напрасны — из-за моей спины вышел полностью одетый Глеб. В костюме такого же алого цвета, как моя накидка, расшитом золотом какими-то значками или буквами.

— Ты сможешь идти?

— Не очень, всё такое тяжелое.

С таких слов началась моя свадебная церемония.

Это напоминало какой-то религиозный обряд. В зале, куда меня принёс Глеб, вокруг большого прямоугольного стола стояли Олег, Виктор, Андрей и ещё какой-то незнакомец огромных размеров. Самуила не было, всего скорее, людей на такие мероприятия не приглашают. Освещён был только стол, остальное пространство терялось в полной темноте. Глеб остановился у входа в зал, поставил меня на ноги, и мне пришлось идти к столу, неся все килограммы свадебного наряда. Я чувствовала себя как участник какого-то спектакля, правда, как исполнительница главной роли и не знавшая текста этой самой роли. В одном я была абсолютно уверена — мое лицо оставалось совершенно спокойным, я это знала, так как тяжесть платья и ожерелья оттягивали плечи, и мне вынужденно пришлось идти с гордо поднятой головой.

Глеб подвёл меня к краю стола напротив незнакомца и сказал длинную фразу на неизвестном языке. Незнакомец ответил короткой фразой и подошёл к нам. Он взял наши руки, у Глеба оказалось такое же кольцо, какое он дал мне, и нажал пальцами на камни. Я почувствовала лёгкий укол в палец и в камне кольца появились красные волны, наверное, моя кровь каким-то образом попала в него. То же произошло и с камнем в кольце Глеба. Потом незнакомец снял кольца с наших рук и соединил их, вставив камень в камень. И они сложились в один большой, который как будто и не был двумя частями, узоры на камнях оказались пазами, соединяющими обе половины в одну. Наша кровь смешалась внутри этого большого камня, образовался небольшой вихрь, который быстро успокоился, камень стал светлеть и вновь приобрёл цвет утреннего неба, каким был изначально. Разъединив оба кольца, незнакомец передал их Глебу и уже он надел кольцо мне на палец. Потом Глеб подвёл меня к большому креслу и, церемонно поддерживая за локоть, усадил, а сам встал с правой стороны.

Неожиданно включился свет, и оказалось, что в зале рядами стоят молодые мужчины и всего несколько женщин, одетые в невообразимые костюмы разных эпох: от камзолов до современных платьев. Они стали подходить ко мне и молча брали за правую руку с кольцом, слегка пожимали её и так же молча выходили из зала. Всё происходило в полной тишине. Олег, Виктор и Андрей продолжали стоять по разным сторонам стола с каменными лицами, а незнакомец внимательно смотрел на меня, откровенно разглядывая с ног до головы. Я уже знала назначение этой процедуры и тоже сидела с невозмутимым лицом, стараясь удержать руку на весу. Когда всё закончилось, незнакомец опять что-то сказал и ко мне подошёл Олег. Я немного удивилась, так как он уже был знаком с моей энергией, но решила, что может это просто часть ритуала. Однако Олег встал на колено и положил мою руку себе на голову, а когда вставал, поцеловал её, то же совершили Виктор и Андрей. И только незнакомец так и не подошёл больше ко мне. Он видимо подозвал Глеба и тот быстро подошёл к нему. Они обменялись несколькими фразами на том же языке, и незнакомец передал Глебу небольшой свёрток, а потом, слегка наклонив голову в мою сторону, просто исчез. Мы с Глебом оказались одни в зале. Вот и закончилась моя свадьба.

— Ты не жалеешь?

Вопрос застал меня врасплох. О чём я могу жалеть, если сейчас меня почти короновали, правда, неизвестно на что. Я пожала плечами:

— Нет, я ни о чём не жалею. Только устала немного.

— Ещё пять минут и два документа.

— Нужно что-то подписать кровью?

Он вдруг улыбнулся:

— Нет, простыми чернилами. Андрей, входите.

На этот раз вошли все, и Самуил тоже. В руках Андрей держал папку с документами.

— Я подготовил всё. Свидетельство о вашем браке в муниципалитете Неаполя и брачный контракт. Правда, на итальянском, но я тебе потом переведу. Их нужно подписать здесь и здесь.

И подал мне ручку. А вот этому я была поражена больше, чем ритуалу коронования. Официальный брак? По-настоящему? Оглядывая всех изумлённым взглядом, я пыталась понять: зачем, а вот это зачем Глебу? Выручил Самуил:

— Катенька, дорогая моя, нужны ведь тебе деньги на булавки всякие, не будешь же каждый раз у мужа просить.

Засмеялись все, даже Глеб. Мне ничего не оставалось делать, как подписать в указанных Андреем местах.

Свою первую брачную ночь я проспала. Уснула сразу, как только Глеб взял меня на руки, сказалось нервное напряжение дня.

Наверное, я просто сошла с ума, и всё это происходит в моём воспалённом мозгу, а вокруг только обшарпанные стены больничной палаты и санитарки в старых грязных халатах — думала я, проснувшись утром лёжа в кровати опять совершенно голая, из одежды на мне было только кольцо. Но на ощупь простыни были шёлковые, да и комната не изменилась. Ладно, пусть будет сумасшествие, в нём как-то приятней, чем в больничной палате. Может, не надевать рубашку на ночь, так и спать голой. Тем более, что это совершенно никого не волнует. Интересно, а чего ты хочешь? Страстной ночи любви? Остынь. Захотел тебя Глеб защитить, пусть даже в своих целях — уже хорошо. А уж каким способом, пусть даже фиктивным браком, не важно. Для тебя ничего не меняется, ты просто хрустальный сосуд энергии, сказал же Самуил, что теперь у них есть время и возможности чего-то там выяснить. Вот из этого и будем исходить, а вчера была церемония передачи моего тела в собственность частной клиники — владельцы Глеб и Самуил — для использования моих органов в медицинских целях, чтобы другие не воспользовались.

Вставать не хотелось, да и не знала я как себя теперь вести со всеми обитателями дома. Вроде как бы жена, но фиктивная, а я не знаю, как себя должна вести жена, не важно, фиктивная или нет.

— Доброе утро, дорогая.

Как мне теперь к нему обращаться? Здравствуй, дорогой муженек?

— Доброе утро.

Глеб был одет в светлый лёгкий костюм и казался ещё больше и выше. И в руках держал букет ослепительных белых роз. Он встал на колени, облокотившись о кровать, и положил букет у моего лица. А вот сказать уже ничего не смог, не придумал, наверное. Я гладила лепестки, даже коснулась их губами, они были бархатными на ощупь и от них шёл очень тонкий, едва ощутимый аромат. Я так боялась посмотреть ему в глаза, что даже прикрыла их рукой.

— Глеб, мне нужно с тобой поговорить.

Он отвёл мою руку от лица и попытался посмотреть в глаза, я тут же их зажмурила.

— И что ты себе надумала?

Голос оставался весёлым. Я просила, не открывая глаз:

— Что значит наложение моей руки на голову Олега?

— Ты ведь не это хотела спросить.

— Нет. Но ответь.

— Буду молчать, пока не откроешь глаза.

Я открыла сначала один глаз и сразу другой, потому что на меня в упор смотрели два ярких синих весёлых глаза, совершенно ясных, без намёка на лёд. Я даже приподнялась на подушке, забыв, что совсем голая. Глеб, продолжая смотреть в глаза, неожиданно коснулся пальцами моей щеки, потом стал опускаться ниже, к шее и я быстро накрылась одеялом до подбородка. Моё сердце готово было выскочить из груди и стучало так, что его было слышно, наверное, по всей Италии. Глеб как-то лихорадочно вздохнул и быстро встал.

— Пойдём, за завтраком я тебе объясню значения ритуала свадьбы.

Хриплым голосом я сказала, продолжая удерживать одеяло у подбородка:

— Мне нужно одеться.

Глеб спросил, открывая шкаф:

— Что тебе подать?

— Глеб, я хочу сначала принять ванну.

— Ванну?

Он схватил меня вместе с одеялом, отнёс в ванну и поставил на ноги, одним жестом сорвал одеяло и включил воду. Всё это произошло так быстро, что я не успела даже открыть рот и прикрыться. Наклонившись ко мне и удерживая за плечи, не отрывая своего взгляда от моих глаз, Глеб сказал:

— Не бойся меня, я клянусь всегда беречь тебя от любой опасности, от себя тоже.

В горе и в радости. Больше ничего мне не приходило на ум, пока я лежала в ванне. Но голод заставил вылезти из воды и пойти одеваться. У нас на второй день свадьбы тоже празднуют, и что же мне одеть? Всё-таки, кто же покупает для меня одежду, он не просто знает мой размер, но и мой вкус. Я выбрала легкую свободную тунику тёмно-зелёного цвета и накинула на плечи прозрачный белоснежный шарф. Замужняя жизнь началась.

Когда я вошла в столовую, все уже сидели за столом и что-то весело обсуждали. Самуил первым обратился ко мне:

— Катенька, дорогая моя, как ты прекрасно выглядишь!

Все обернулись ко мне и встали, Глеб подошёл, взял за руку и подвёл к столу.

— Пока ты будешь завтракать, я расскажу, почему только Олег, Виктор и Андрей положили твою руку себе на голову. Теперь их жизни принадлежат тебе, ты наравне со мной можешь отдать им любой приказ, и они его выполнят даже ценой собственной жизни.

Я тут же поперхнулась чаем. А вот этого допустить никак нельзя, мало ли что я могу наговорить!

— Глеб, ты же понимаешь, что это только ритуал, и мне это совсем не нужно.

— Это их выбор.

Я посмотрела на них и по глазам поняла, что это действительно очень серьёзно и они готовы на всё ради меня. Вот, теперь думай, прежде чем истерики устраивать, несёшь полную ответственность за все слова, что из тебя вылетят. Надеюсь, что всё-таки слово Глеба будет первым, и он успеет меня остановить.

— А кто был тот незнакомец, который руководил церемонией? И все остальные гости?

— Это были главы кланов, не всех, но большинства, они теперь не могут напасть на тебя и встанут на защиту в случае нападения на нас. Это договор, который никогда не нарушается. Аарон не руководил церемонией, она прописана дословно, он вел её как самый старший и значимый глава среди этих кланов.

— На каком языке вы говорили?

— Это искусственный язык, он был создан ещё воинами ассасинами для передачи секретной информации. Мы им пользуемся уже многие столетия, а так как больше его никто не знает, даже ученые-лингвисты не смогли его расшифровать, то считаем его своим языком. Надпись на твоем плаще означает «общая кровь во спасение», то есть за того, на ком этот плащ, в случае опасности должен отдать жизнь любой воин. Кольца тоже созданы ассасинами. Таких колец всего несколько пар на весь мир. Как кровь попадает в камень и что на самом деле происходит в кольце, не знает никто, даже мы. Тебе нет необходимости носить кольцо постоянно, его печать теперь останется на пальце навсегда.

Я сразу же сняла кольцо с пальца. Действительно, на пальце остался след, похожий на татуировку, только не тёмную, а красную цвета крови — отображение надписи на кольце.

— И вы всегда проводите такой ритуал, когда женитесь?

Я спросила это почти скороговоркой, так как не ассоциировала себя с этим словом.

— Нет, только когда один из пары — человек.

Меня просто подмывало спросить, как часто это бывает, но подумав, решила, что вряд ли часто, это Глебу понадобилось, чтобы спокойно продолжить эксперимент.

— Куда теперь это кольцо?

— Мы будем хранить кольца в нашем банке, но их всё равно никто не сможет использовать, они будут помнить нас, пока мы живы.

Я отдала кольцо Глебу, он положил его рядом со своим в маленькую шкатулку и отдал её Виктору, и он попрощался со мной, так как ему нужно уехать на пару дней. Потом ушли Андрей, Самуил и Олег, мы остались вдвоём с Глебом.

— О чём ты хотела спросить меня?

— Глеб, почему я? То есть я хочу спросить… там, в санатории, почему ты забрал с собой именно меня? Ведь мы для вас все одинаковые, может быть кровь немного другого вкуса, но вряд ли мы чем-то отличаемся друг от друга.

Наверное, не надо было именно сегодня спрашивать об этом, когда он весел и у него не ледяные, а синие-синие глаза. Но меня слишком долго волновал этот вопрос, и я решилась, может быть, именно поэтому. Я ошибалась — он ждал его и был готов ответить.

— Впервые за несколько лет я почувствовал эмоцию человека. Даже не эмоцию, а только намёк, но почувствовал.

— Микрон.

— Что?

— В один момент у тебя поменялись глаза, на микрон, но поменялись.

— И ты это заметила?

— Если ты помнишь, ситуация была такова. А если бы я не вернулась?

— Я знал, что вернёшься, иначе ты бы не бросилась защищать гимнасток. А потом в самолёте, пока мы летели, и уже в доме, пока ты была без сознания, я чувствовал тебя.

— Поэтому ты сразу решил вернуть меня в то состояние страха и ужаса, показывая записи из санатория?

— Да. Я боялся, что ниточка восприятия твоих эмоций просто исчезнет, но они были так сильны, что я чувствовал тебя всё лучше.

— Тогда зачем ночной Неаполь и мелодия моря? Ведь можно было просто меня пугать каждый день, и эмоций вполне достаточно, причем очень сильных.

— Когда ты смотрела записи, в тебе не было страха, это я понял сразу. А мелодия моря вызвала эмоции значительно сильнее, чем от просмотра событий в санатории.

Следующий вопрос я очень боялась задавать, но от ответа на него зависело всё. Нет, я не перестану его любить, это я знаю, но ответ я должна услышать. Все эти дни и ночи среди них я всегда помнила: кто они и чем питаются, и как эту пищу добывают. Я это видела сама. Но надо отдать должное — за всё время нигде не было даже намёка на кровь. И я решилась:

— Глеб, а ты бы убил нас там, в санатории? Если бы я не кинулась к тебе и не эти переговоры, и если бы ты меня не почувствовал?

Он продолжал смотреть на меня и его глаза не изменились, видимо, и на этот вопрос был готов ответ.

— Я мог убить вас всех.

Ну вот, я и получила ответ. Он мог сказать мне что угодно, я бы поверила, но не стал обманывать, сказал правду. Ту правду, которую я ожидала и очень боялась услышать. Может быть, он действительно хочет быть честным передо мной или ему всё равно, что я об этом подумаю. Всё, на сегодня у меня вопросы закончились. Мой мозг кипел и думать уже не мог, а сердце готово было разорваться на мелкие кусочки. Я сидела, уткнувшись взглядом в стол и сложив руки на коленях, ничего не слышала и не видела, всё померкло.

Глеб подошёл ко мне, присел на корточки, взял мою руку и стал перебирать пальцы, как это делают маленькие дети. Эти движения вернули меня из моего состояния нигде и никак, и я посмотрела на него. Лицо его было спокойно, и глаза оставались синими. Наверное, в хрустальном сосуде ещё оставалась энергия, или энергию дают любые эмоции, не важно — от радости или горя, любви или ненависти?

— Пойдём, тебе лучше погулять по воздуху.

Мы стояли на балконе где-то на невообразимой высоте и смотрели на море. Есть оказываются в этом дворце места с открытым пространством. Я опять удивилась тому, что Глеб вышел на солнце, стоял со мной уже достаточно времени и ничего не происходило. И чтобы хоть что-то произнести, спросила:

— Я заметила, что вы избегаете солнца, но сейчас ты спокойно стоишь, и ничего не происходит. Солнце чем-то для вас опасно?

— При попадании прямых лучей солнца некоторые компоненты нашей крови начинают сгущаться и движения замедляются. Для меня солнце не представляет опасности.

Потому что в венах не кровь, а вирус и сердца нет, за отсутствием необходимости. Опять виновата я сама в своих разочарованиях, напридумывала себе разных мыслей, а ему просто не дано чувствовать. Я обманываюсь, потому что сужу по внешности и забываю, что они не люди. Давая им эти сверхспособности, вирус отнял у них все чувства, любви в том числе, и все мои попытки обречены на провал. Виктор прав, мне просто надо это принять как данность, не просто какую-то очередную ситуацию, замужество, например, а — всё, и превратиться в хрустальный сосуд, не требуя больше к себе другого отношения. Жива, кормят, выгуливают, и будь довольна. А эмоции они из меня и так достанут, слово скажут и пожалуйста — буря эмоций, бери, сколько хочешь. Только где ту кнопку найти, чтобы не только голову отключить, но и сердце.

Глеб, видимо, тоже думал о чём-то, разглядывая морскую даль.

— Я поняла, что раньше ты чувствовал эмоции людей, что же произошло?

— Чем больше вируса, тем сильнее его воздействие на организм. Увеличение физических возможностей имеет обратную сторону, что-то происходит с нервной системой и начинают пропадать сначала физические ощущения, а потом эмоциональные. Чем ниже болевой порог, тем меньше нервных окончаний по всему организму и соответственно физических и эмоциональных восприятий. Я уже несколько лет не чувствовал никого.

— А остальные? Олег, Виктор?

— У них понижены только физические восприятия. Это уже Самуил постарался.

— А ты?

— Я старше и вируса во мне значительно больше.

— Но это не имеет отношения к болезни Анны?

— Нет. То, что произошло с ней это даже не болезнь, просто в организме отключаются все функции, и он погибает. Никто не знает, почему это происходит.

— Это может случиться с любым из вас?

— Зависит от определенной степени концентрации вируса в крови и с теми, кто питается только кровью. У меня вируса больше.

Я решила задать ещё один вопрос, очень страшный для меня, но лучше уже сразу, лучше пережить всё за один раз. Я изо всех сил вцепилась руками в поручень балкона и спросила:

— Это происходит… как тогда с тренером? Ваше питание кровью.

Он резко обернулся ко мне, почему-то удивился:

— Ты всё время об этом думала?

— Как видела, так и думала.

— Олег был прав, когда предлагал тебе всё сразу объяснить. Прости.

Глеб сделал движение обнять меня, но руки остановились на полпути, даже закрыл глаза на мгновение. Он повторил:

— Прости. Все, кто со мной, не питаются живой кровью. А в санатории были бойцы разных кланов.

Во мне что-то немного отступило и стало легче дышать.

— Под моей протекцией работает несколько институтов крови по всему миру, в России, кстати, тоже. А Самуил, ты знаешь, что он талантливый ученый, гематолог, разработал способ сохранения и перевозки, который позволяет получить кровь с любого конца земли, как будто её только что взяли у человека. Но об этом он сам тебе расскажет.

— Ты из-за трагедии с Сарой постоянно спрашивал меня, как я себя чувствую?

Лицо Глеба сразу изменилось, будто закаменело.

— Да, я решил, что история может повториться.

Но я не стала выяснять, что тогда случилось, пусть Самуил сам расскажет, когда захочет, если захочет. Глеб вдруг опять повеселел:

— Пойдём, Андрей ждёт тебя, будет знакомить с брачным контрактом. Если тебе что-то не понравится, скажи мне, его можно будет изменить.

Интересно, если я ему скажу, что главным пунктом моих требований будет любовь? Начнет любить? Приходить каждую ночь и исполнять супружеский долг, именно как долг, добиваясь от меня эмоций? Где кнопка в голове, срочно выключить!

Впервые я увидела, так сказать, личные покои одного из тех, с кем живу в одном доме. Андрей сидел за гигантским столом, уставленным самой различной техникой, назначение которой я даже не пыталась понять, кроме нескольких компьютеров. Больше никакой мебели в комнате не было. Он сразу вскочил и, взяв папку в руки, спросил:

— Итак, Катя, тебе прочитать весь документ или просто перечислить, чем ты теперь владеешь?

— Владения можешь опустить, прочитай остальное.

Так как я не могла объяснить, что именно меня интересует, поэтому пусть зачитывает всё.

— А там только пункты о собственности и счетах, которые тебе передает Глеб и пункт о том, что он обязуется быть верным тебе.

Он обернулся к Глебу, а тот смотрел на меня ясным, синим взором и улыбался:

— У тебя есть вопросы или предложения?

Я даже не успела подумать, прежде чем спросить:

— А я что, ничего не должна по брачному контракту?

— Нет, можем внести твоё предложение.

Ну да, меня ищет весь мир, некоторая часть этих, со сверхспособностями, языков я не знаю, двигаюсь с трудом. Чего бояться, всё равно никуда не денусь. Я только отрицательно покачала головой.

— Пойдём, я тебе ещё кое-что покажу.

Глеб взял меня за руку и повёл в свой кабинет. На столе лежал свёрток, который дал Аарон.

— Это тебе.

Сверток оказался тяжёлым. В шкатулке лежало ожерелье из какого-то металла, переливающегося всеми цветами радуги, состоящее из узких звеньев и маленьких капелек. Глеб взял его из коробки и надел на меня. Сразу же охватило ощущение тепла и уюта, спокойствие растеклось по всему телу.

— Что это за металл?

— Аарон создал его в память своей жены, она была человеком.

— Была?

— Её убили, уже много лет назад.

— Кто?

— Люди, его они не смогли убить, а её нашли и сожгли в доме.

Руки Глеба, после того как он надел на меня ожерелье, остались на моих плечах, он как бы обнял меня со спины. Может быть, мне так хорошо и спокойно от его рук, а не от ожерелья? Стоп, сказала я себе, это ожерелье подарок от того, кто любил свою жену-человека, а может быть любит до сих пор. К Глебу это отношения не имеет. Я спросила первое, что придумала, снимая его руки со своих плеч:

— А бассейн здесь есть? Поплавать хочется.

Он подхватил меня на руки и мгновенно перенёс к бортику небольшого бассейна под стеклянным куполом.

— Мне бы переодеться.

— Купайся спокойно, никто сюда не придёт, я тоже.

И исчез. Я постояла в недоумении минут пять, не зная, что делать. Оглянувшись, увидела на изящной скамейке полотенце и халат, и ещё стойку для одежды. Всё было готово для того, чтобы я купалась. Только купальника не было. Надо было записать в брачный контракт пункт об обязательном наличии купальника в бассейне. Да что я всегда себя стесняюсь? Моему мужу хочется, чтобы я купалась обнажённой в бассейне, значит — будем. Дольше всего я возилась с ожерельем, но оно хотело оставаться на моей шее, пришлось оставить. Сцена была ещё та — я со своим любимым телом, обнажённая и с шикарным ожерельем на шее. Какой-нибудь авангардист-фотограф в обморок бы упал от этой картины. Плавала я с удовольствием, и действительно никто не пришёл.

Я едва нашла дорогу обратно в свою комнату, гуляла по дворцу и рассматривала картины на стенах. Весёлыми были хозяева, всё так светло и радостно, видимо они были здесь счастливы. Надо и мне этому научиться, принимать всё просто, а то я везде найду, о чём переживать. А всё от того, что я не верю в себя, в то, что кто-то может полюбить, что-то сделать просто так, потому что это я. И в этом доме я тоже никому не верю, постоянно жду какого-то подвоха. От Глеба в особенности, хотя он ни разу меня не обманул, и даже замуж взял совершенно официально, и даже честно объяснил, почему он это делает. Сама заявила громогласно, что согласна с любым решением и тут же изображаю невинность и прикрываюсь одеялом. Муж ведь со вчерашнего дня, вернее ночи, имеет полное право. Тем более, что сама первая объявила, что люблю его. Может, тогда мне было легче объявлять о любви, потому что была абсолютно уверена, что скоро всё закончится и ответственности за свои слова не несла никакой. Виктор прав — голову выключить, оставить одни инстинкты, и тогда все будут довольны.

Надо чем-то себя занять, иначе опять придумаю какую-нибудь мысль, и она помешает мне быть правильной женой, правда я совсем не знаю, как это. И, конечно же, пошла в библиотеку. Что я надеялась там найти? Взять книгу и на такой-то странице обнаружить совет как себя вести во всех жизненных ситуациях? С такими мыслями я перебирала корешки книг, стоящих на полках, увы, они все были на иностранных языках. Потом я увидела альбомы на изящном столике у окна. Несколько альбомов с зарисовками природы, видимо они принадлежали молодой девушке, которая училась рисовать, судя по неровным мазкам кисти. Ещё один в большом и красивом переплете содержал какие-то записи, всего скорее стихи. А остальные альбомы оказались посвящены любви. Профессионально выполненные зарисовки весёлых сцен свиданий на лоне природы, у реки, в комнатах, может быть даже этого дворца. Сцены, мягко говоря, фривольные.

— Интересные картинки, мне очень нравятся.

Самуил стоял в дверях и широко улыбался. Я быстро захлопнула альбом, как будто меня застали за чем-то неприличным.

— Катенька, почему ты опять грустная? Всё хорошо, Глеб всё так продумал и организовал, что у нас не будет больше никаких проблем, и мы сможем спокойно во всём разобраться.

— В чём разобраться? Мне пока никто ничего не объяснил, кроме того, что Глеб меня почувствовал.

— Это уникальный случай, второго раза никогда и ни у кого ещё не было.

— Самуил, я ничего не понимаю, объясни подробнее. У Глеба уже было такое?

И сразу поняла:

— Это была Сара.

— Сара. Моя дочь.

Он замолчал, а я проклинала себя за этот вопрос, ведь сама же сказала ему, что он может рассказать о ней, когда захочет сам, без необходимости что-то объяснять.

— Самуил, прости, ты не должен мне ничего говорить.

— Я сам хочу тебе рассказать. Глеб прав. Ты должна всё знать, мы и так перед тобой виноваты, что не объяснили сразу.

Он долго молчал, прежде чем начать свой рассказ.

— Глеб, наверное, уже тебе сказал, что он потерял чувствительность, физическую и эмоциональную. Это происходит со всеми, у кого процент вируса в крови очень высок, они превращаются практически в роботов. Остаются только инстинкты выживания и повышенная агрессивность, а это уже опасно для всех, при их силе и подготовке.

— Подготовке?

— Да, таких как Глеб, с их физическими возможностями, кланы ищут по всему миру с детства и готовят как воинов. А если к этому добавить многолетний опыт, сто, сто пятьдесят лет, можешь себе представить, в какую боевую машину они превращаются. Поэтому при проявлении признаков потери чувствительности их сразу стараются убить.

— Но Глеб сказал, что он уже несколько лет как потерял чувствительность, почему его не убили сразу?

— Он сумел обуздать свою агрессивность, хотя как он этого добился, осталось тайной для меня и, собственно, для всех. А так как он довольно давно не входит ни в один клан, а только иногда участвует в подготовке бойцов, да и влияние его на кланы очень велико, его никто не смел тронуть. Ну а сейчас, при появлении тебя и его преображении, которое видели главы кланов, всё решилось. Не малую роль в этом, я так думаю, сыграл и Аарон своим появлением на ритуале свадьбы.

— А как же он, ведь он старше Глеба?

— Ты понимаешь, девочка моя… ведь Глеб рассказал тебе его историю? Но это только моя гипотеза, именно любовь Аарона, такая сильная и такая трагичная, сохраняет его эмоции и физическое восприятие. Я подозреваю, что он до сих пор, через столько лет, продолжает любить свою погибшую жену.

— Ты сказал, что главы кланов видели преображение Глеба, но он ничего не делал на ритуале, да и внешне он продолжает выглядеть как обычно. Как они поняли, что он изменился?

— Катенька, ты забываешь, что они видят всё иначе, чем мы, и кольцо. Оно бы не приняло его кровь, если бы агрессия была повышенной, это известно всем, так как именно им проверяют в случае подозрения. Но главное здесь — это ты.

— Самуил, вот это я совсем не могу понять. Была бы я юной красавицей, с ногами от ушей, ну и так далее, куда ни шло, можно было понять эмоциональную реакцию, но это ведь совсем не так.

— Дорогая моя, ты совсем не права, твоя внешность здесь совсем не причём. Как оказалось, на тебе сошлось всё. Это очень редкий случай, практически невозможный. Ты не знаешь, но Глеб долго не соглашался участвовать в акции. Убедить кланы отменить её он не смог, оказалось слишком много желающих громко заявить о себе, видимо решил хоть кого-то спасти, но это мои домыслы.

— Мне он сказал, что мог убить всех нас.

Самуил тяжело вздохнул, подошёл ко мне и легонько похлопал по плечу:

— Ты не думай об этом, девочка моя, всё-таки мне кажется, что он решил вас спасти, ведь — мог, это не значит — сделал. Он просто хочет быть честным перед тобой.

В комнате повисла напряжённая, до звона в ушах, тишина. Во мне опять всколыхнулись воспоминания тех событий, и я сжалась в кресле.

— Катенька, а ты знаешь, кто тебе подбирал одежду? Ведь ты к нам попала в грязном, да-да, грязном спортивном костюме.

Я подняла на него глаза, но не сразу поняла вопрос, настолько ушла в свои страшные воспоминания.

— Глеб.

Если Самуил хотел меня отвлечь от тяжёлых мыслей, то у него получилось. Моё удивление было таким красочным, что Самуил радостно засмеялся.

— Он первый день твоего бессознательного состояния, это я постарался для твоего же блага, просидел у твоей постели, а на следующий день объездил все магазины Неаполя, покупая тебе наряды.

Глеб мне покупал одежду? Эта мысль никак не укладывалась в моей голове.

— Но как он смог, да и размер…

Он хитро улыбнулся:

— Про размер не знаю, но всё что он купил, удивительно тебе идёт, просто красавица!

— А свадебное платье… тоже он?

— Конечно! Его сделали за один день!

Значит, когда он приехал вечером, он уже решил, что я выйду за него замуж. Платье куплено, главы приглашены, кольца в наличии.

— Девочка моя, а вот этот взгляд мне совсем не нравится. Что-то ты думаешь совсем неправильное.

Правильное, очень даже правильное. Только думать мы об этом не будем, ведь я сама сказала, что принимаю любое решение, чем и облегчила ему дело. Он небось и представить себе не мог, что я ему сама себя предложу на блюдечке с голубой каёмочкой — берите, на всё готова. Неожиданно для себя я развеселилась, вспомнив свои мысли в первый день, когда Глеб показывал мне дом.

— У него действительно хороший вкус.

Теперь настала очередь удивляться Самуилу.

— Хорошо, оставим мои наряды в покое, что всё-таки такого сошлось во мне?

— В тебе сошлось всё. У тебя в крови нет вируса, и не было в течение как минимум трёх поколений, может быть даже дольше, то есть твоя кровь чиста. Видимо, твои предки практически не смешивались с представителями других, пришлых народов, у которых мог быть вирус. У тебя совершенно не повреждена генетическая линия, несмотря на браки твоих предков в пределах одной местности и одной народности. Так как у тебя не было детей, соответственно нет нарушений энергетики, которые неизбежны при родах. Ты оказалась очень эмоциональной, не просто нервной или истерического склада, а именно эмоциональной! Это очень важное уточнение. Виктор не зря донимал тебя разговорами о политике и экономике, он доказал Глебу, что ты эмоционально реагируешь и на информацию, иногда очень чуждую тебе лично. Но даже если совпадает всё то, что я тебе перечислил, совершенно необязательно, что будет реакция. Нужно ещё что-то, что никто до сих пор не понял и не вычислил, и это что-то всегда решающее. Многие годы можно ездить и искать себе, так сказать, эмоциональную пару, а это может быть кто угодно: женщина или мужчина, старик или ребенок, что многие и делают, иногда совершенно безрезультатно. Уже сотни лет они пытались вычислить параметры этого что-то, чтобы можно было хотя бы сузить круг поиска, но ничего не получилось. Всегда эти встречи были совершенно случайными. Просто появляется чувство связи именно с этим человеком, и только этот человек может вернуть чувствительность и передать свою жизненную энергию.

— Но почему тогда пытались меня похитить? Если эта связь возможна только с Глебом?

— Здесь могут быть две причины. У Глеба достаточно врагов, и они готовы на всё, чтобы он уже никогда не смог восстановиться, ведь неизвестно, как долго бы он смог сдерживать свою агрессивность. А уж тех, кто разобрал бы тебя на молекулы, только чтобы узнать это что-то, что почувствовал Глеб, ещё больше. Ритуал свадьбы решил очень многие проблемы с точки зрения безопасности.

— А теперь на молекулы меня будешь разбирать ты?

Я смотрела на Самуила и понимала, что поступаю очень жестоко, задавая этот вопрос.

— Самуил, пойми меня правильно, я не отказываюсь от своего решения и сделаю то, что от меня потребуется, просто я хочу определить для себя ситуацию. Только не говори мне об опасности, это для меня не имеет никакого значения уже давно, с того дня в санатории.

— Катенька, дорогая моя…

Он не успел ответить. Вошедший в библиотеку Глеб был бледен как полотно.

— Кате уже давно пора обедать, давайте перенесём ваши научные беседы на завтра.

Глеб говорил спокойным голосом, но взгляд выдавал недовольство.

— Да, да, конечно, пойдёмте обедать.

Обед прошёл в весёлых разговорах с Виктором. Оказалось, что он вернулся раньше и развлекал меня рассказами о смешных случаях в дороге. Я была абсолютно уверена, что он всё придумал, но смеялась каждый раз, когда этого требовала ситуация. Самуил как-то растерянно молчал, лишь изредка улыбаясь, а Глеб просто смотрел на меня, почти не участвуя в разговоре. Иногда я мило улыбалась ему, однако ни разу не посмотрела в глаза. Когда женщина чего-то хочет, она может многое, но ещё больше она может, когда чего-то не хочет. Пообедав, я объявила сиесту и пошла к себе, мне нужно было обдумать полученную информацию.

Значит я — уникальное создание и во мне сошлось всё, даже Глеб смог чего-то там во мне почувствовать, думала я, расхаживая по комнате. Я знаю, что это. Трусливый кролик, который лучше всего чувствует себя, лежа в своей норке, не двигаясь даже в ней, то есть — идеальная жертва. Конечно, и кролик может укусить, если его очень достать, но чаще всего он прячется. Прячется от всего, что его пугает, а пугает всё, даже просто необходимость выйти за пределы своей норки. И от страха кролик создаёт вокруг себя броню, причём больше изнутри, чем снаружи. С годами эта броня настолько врастает в организм, что даже когда он наконец-то осмелится на какой-нибудь малюсенький поступок, броня не позволит ни полностью осознать значимость этого поступка, ни его последствия, ни тем более что-то запланировать исходя из этих последствий. Большинство моих поступков по жизни были или реакцией на внешние раздражители или уступкой на чьё-то давление. Я только в университете поступила на тот факультет, который действительно меня интересовал, благо никто особенно на меня не давил, потому что это никого не волновало. И при всём при этом я училась неплохо, могла общаться с различными по характеру людьми, всегда хорошо выполняла свою работу, иногда лучше других, могла даже продумать и организовать какой-то её участок и называла себя хорошим исполнителем. Наверное, кролик боялся, что его накажут.

Даже то, как я вела себя в этой совершенно невообразимой ситуации, было лишь маханием лапками, и недоверие моё ко всем, кто меня окружал все эти дни, тот же страх. А маленькую девочку, которая время от времени пытается выглянуть, он скоро задавит с моей же помощью. Видимо моя броня изнутри уже настолько крепка, что даже Глеб не почувствовал мой страх, видите ли эмоции от мелодии моря были сильнее. Ошибаетесь молодой человек, сильно ошибаетесь. Я и лапками-то махала, будучи уверенной, что не придётся долго бороться, всё равно скоро съедят, в буквальном смысле. Всё действительно сходится: есть идеальный хищник и ему для продолжения существования нужна идеальная жертва. А любовь Аарона лишь домыслы Самуила, на самом деле — это тоска по идеальной жертве, а тоска это тоже эмоция, химические реакции организма.

Ну что ж, из этого и будем исходить, кажется, так выразился Глеб. Хвала моему кролику, благодаря ему я осталась жива, да и другие тоже. Теперь будем исполнять свой долг идеальной жертвы, то есть делиться этими самыми эмоциями с полным пониманием, надеюсь, Самуил объяснит технологию. И я решительно направилась на его поиски.

Но нашла только Олега, он сразу встал с дивана при моём появлении. За последние дни я его видела мало, он как бы ушёл в тень, и мне было приятно встретить его.

— Олег, ты не знаешь, где Самуил?

— Они с Глебом уехали и будут через несколько часов.

— Тогда придётся отдуваться тебе, в смысле отвечать на мои вопросы.

Он отложил книгу, которую читал, и внимательно посмотрел на меня.

— Я слушаю тебя.

— Олег, объясни мне, зачем этот ритуал с клятвой верности? Ты же понимаешь, что она мне совсем не нужна, я и так верю, что вы меня спасёте от всего на свете.

— Это неправда. Ты нам не веришь. Никому.

Он, что — сидел рядом и читал мои мысли? И я решилась. Встала перед ним, мне пришлось высоко поднять голову, и заявила:

— Не верю, ты прав. Твоя клятва мне, означает клятву Глебу, что ты меня спасёшь ценой своей жизни для него. Поэтому я считаю, что она была совсем необязательной.

Я опустила голову и добавила:

— Мне не нужны ничьи клятвы. Я сделаю для Глеба всё, что потребуется и без них. А верю я вам или нет… не важно.

— Важно, очень важно.

Опять подняв голову и посмотрев ему в глаза, я ехидно уточнила:

— Неужели вкус моих эмоций от этого меняется?

А вот этого он от меня не ожидал, потому что побледнел до синевы. Видимо, у меня сегодня день такой — всех в шок вводить.

— Олег, не нужно меня ни в чём убеждать. Я же обещала — всё сделаю. Кстати, Глеб сказал, что ты предлагал мне сразу обо всём рассказать, но это бы ничего не изменило, это не ваша вина… это я такая.

Совершив этот героический поступок, я ушла и спряталась в маленьком зимнем садике, который случайно обнаружила, гуляя по дворцу. Под стеклянной крышей разместились всякие экзотические растения, было очень влажно и жарко, но мне понравилось сидеть под какой-то небольшой пальмой. Наверное, потому, что она скрывала меня своими ветвями. Скоро я была совсем мокрая, но продолжала сидеть, размышляя о своей неправильности, и вспомнила Юлию. Вот у кого всё было бы просто: красавец мужчина в мужьях, денег куры не клюют, а нужно всего лишь быть самой собой — всегда радостной и сексуальной. Съесть что ли чего-нибудь сладкого, вдруг это поможет стать хоть немного похожей на неё. А может Глеб приводил Юлию, чтобы показать мне, какая жена ему нужна? Но ведь он должен понимать — со мной это просто бесполезно, можно даже не пробовать. Я тяжело вздохнула и пошла переодеваться.

Пересматривая свой гардероб, я никак не могла понять, не то, что Глеб попал с размером — это на самом деле не так сложно с моей фигурой — а почему, совершенно не зная меня, он подобрал именно ту цветовую гамму и те фасоны, которые я купила бы сама. Конечно, имея соответствующую сумму и возможность попасть в бутики Неаполя. На ужин я выбрала бежевый брючный костюм с оранжевой отделкой, немного ярко для вечера, но я решила хоть так попытаться поднять себе настроение и сыграть требуемую роль. В обед меня развлекали Андрей с Виктором, сейчас моя очередь.

В столовой присутствовали все. Я мило улыбнулась и, проходя мимо Глеба, прежде чем сесть, чуть коснулась рукой его плеча. Задачу свою я выполнила — весь вечер все дружно смеялись над моими рассказами из студенческой жизни, особенно о моём бригадирстве на картошке на первом курсе и работе поваром в археологической экспедиции. Даже Самуил, сидевший в начале ужина мрачнее тучи, заулыбался. Глеб тоже смеялся со всеми, но глаза жили своей жизнью настороженности. Не повезло тебе, думала я, мило улыбаясь ему, вот почувствовал бы Юленьку и никаких проблем. Но долго эту пытку я всё-таки выдержать не смогла. Эти самые эмоции захлестывали, и я решила бежать, хватит ему на сегодня.

Всю ночь я опять ощущала присутствие Глеба, открывала глаза, но никого не было. К утру не выдержала, села на кровати и стала ждать, ведь я была в ночной рубашке, не страшно. Он не приходил, и я решилась его позвать, раз вчера была такая сильная, то надо действовать, пока не начала думать:

— Глеб.

Он зашёл сразу, видимо стоял за дверью. Моя решимость тут же испарилась, но одеяло я не стала поднимать до подбородка, а спросила почти ровным голосом:

— А где цветы?

Он улыбнулся, исчез на мгновение и вернулся с букетом незабудок. Я протянула руки, взяла букет и спрятала лицо в голубую пену. Сердце колотилось, руки дрожали, а ведь сама позвала — и что теперь делать? Вопросы задавать, и спросила единственное, что смогла придумать:

— Откуда в Неаполе незабудки?

— В саду Самуила, у него там много интересного растёт, даже грибы ваши… кажется сыроежки.

Он стоял рядом с кроватью, а я не смогла заставить себя посмотреть ему в глаза, поэтому сказала, перебирая цветы и опустив голову:

— Глеб, ты можешь быть здесь… ты ведь теперь официальный муж.

Он не сделал никакого движения, стоял и молчал. Мне казалось, что прошли часы, а он молчал. Наконец, я не выдержала и посмотрела на него. В его глазах, как когда-то после танца, полыхал вихрь, цвет глаз менялся ежесекундно, и он видимо никак не мог с этим вихрем справиться. И я сделала то, на что не могла решиться раньше — встала и обняла его. Удар энергии был таким, что я отлетела к стене.

Когда я пришла в себя, вокруг меня суетился Самуил, а в углу комнаты стоял Олег.

— Где Глеб?

Самуил как-то испуганно оглянулся на Олега, но тот никак не отреагировал ни на мой вопрос, ни на взгляд Самуила.

— Катенька, он уехал… надолго.

Несмотря на то, что у меня страшно кружилась голова, и сильно тошнило, я позвала:

— Олег, подойди. Найди его, передай, что я прошу его вернуться.

Он не двинулся с места. Тогда я, схватившись за края кровати, и оттолкнув Самуила, подняла себя и крикнула:

— Ты поклялся! А то я сейчас умру, и тебе будет некого охранять!

И потеряла сознание.

Первое, что я почувствовала, придя в себя — тёплые лучи солнца. Они были именно тёплыми, а не жгучими. Свет проникал сквозь веки и рисовал разные цветные картинки, за которыми невозможно уследить, пришлось открыть глаза. Оказалось, что лежу на кушетке на балконе, укрытая пледом, рядом стоял Виктор.

— Виктор, а тортика мне теперь уже не дадут?

— Ну, наконец-то, теперь всё хорошо, раз тортик значит — оживаем!

— Глеб здесь?

— Нет, он отказался вернуться.

Свет померк, как будто солнце выключили. Ну, уж нет, подумав немного, решила я — если не шевелить головой, то, думать, оказывается можно — не позволю на третий день своего замужества сбежать молодому мужу!

— Виктор, а Олег вернулся или тоже от меня сбежал?

— Вот он, торт несёт.

Действительно, ко мне подходил Олег с подносом в руках.

— Помогите мне подняться. Сейчас броуновское движение головы остановим, сладкого поедим и подумаем, что делать.

Виктор смотрел удивлённо, но с какой-то затаённой надеждой, Олег на меня даже не посмотрел. Съев совсем маленький кусочек торта, чисто символически, я попросила позвать Андрея и Самуила. Совет в Филях, в смысле в Неаполе, или где-то там в Италии, должен состояться в полном составе. Когда все собрались, я обратилась к Самуилу:

— Самуил, если я ошибусь, поправь меня. Повышенная агрессивность Глеба, которую он давил годами, не могла исчезнуть за несколько недель, она копилась в нём энергией и когда эмоции возродились, они подняли всю эту энергию. Это я в чём-то повела себя неправильно… хотя почему… я знаю в чём, но это сейчас не важно. Он не виноват в том, что произошло, и я ему не позволю просто сбежать и дать себя убить. Раз женился на мне, то теперь пусть и несёт ответственность, терпит мой характер, а не сбегает… даже если считает, что это мне во благо.

Тяжело вздохнув, я добавила:

— А как жить дальше, мы подумаем вместе.

Самуил вскочил, подбежал ко мне и схватил за руку:

— Катенька, ты совершенно права! Ты даже не представляешь себе, как ты права!

Олег смотрел на меня совершенно безумными глазами, Андрей с Виктором, впрочем, тоже.

— И ещё… я верю, что он сможет совладать с этой энергией и никогда не причинит мне никакого зла. Главное — личико целое, а головку мы подлечим, правда, Самуил?

Тот радостно закивал, а потом я обратилась уже к Олегу:

— Олег, пусть Глеб сам мне в глаза скажет своё решение.

Он уехал сразу. А все оставшиеся начали меня лечить, кто уколами, а кто своей энергией, второе мне нравилось больше. И на следующий день приехал Глеб.

Весь вчерашний день я думала о себе. Как же я боюсь всего нового, я много чего боюсь, но этого больше всего. Очень хочу изменений, и делаю всё, чтобы этих изменений избежать, найду тысячу объяснений и виноватых. Этот внутренний страх давит во мне даже намёки на попытку что-то изменить в собственной жизни. Легче всего лежать на диване и ничего не делать, ведь если встать и сделать, то вдруг действительно что-то произойдёт, и тогда мне придётся меняться самой. И то, как я веду себя с Глебом из этой же серии. Когда я ждала, что меня зажуют на обед, всё было значительно легче — стой на постаменте и жди! Можешь немного лапками помахаться, но это тот же диван, действия никакого — я ведь даже за жизнь не боролась! Теперь буду бороться за мужчину! Только бы в этой борьбе с собой не порушить всё вокруг. Ну вот, опять этот страх, где бы ещё одну кнопочку в себе найти.

Всё утро я приставала к Самуилу с вопросами о физических возможностях Глеба, и он спросил меня:

— Катенька, ты боишься его? Может быть…

— Самуил, я его не боюсь, просто хочу понять, как себя вести, не причиняя ему лишних неудобств.

— Неудобств?

Это уже спросил Олег, подошедший к нам.

— Олег, если он не позволит себе выплеснуть эту накопившуюся энергию, то она навредит ему ещё больше, и кто знает… чем может закончиться для него. Тем более, что это второй шанс и никто не знает, как всё происходит. Самуил, прости меня, я опять нарушаю свое слово, но тебе придётся рассказать мне о Саре.

— Я убил её.

В дверях стоял Глеб, за его спиной стояли Виктор и Андрей.

— Нет, это не совсем так, просто никто не знает процесса.

Голос Самуила был тихим, но твёрдым, видимо он говорил слова, которые обдумал уже давно.

— Глеб, привет.

Я сказала это совершенно спокойно, как будто он просто уходил погулять.

— А где цветы? Или ты забыл заглянуть в сад Самуила? Кстати, Самуил, из солёных сыроежек очень вкусные пирожки, я испеку когда-нибудь.

Цветы мне вручил Андрей, бледно — голубые фиалки гигантских размеров, я такие даже в кино не видела. А Глеб продолжал стоять у косяка, только пропустил Андрея.

— Пахнут удивительно, говорят у нас в Карелии такие же растут. Глеб, ты теперь будешь границу вычерчивать, чтобы не подойти ближе, и за тобой всегда будут ходить Виктор с Андреем, чтобы, если что, они успели надеть на тебя смирительную рубашку?

Я смотрела ему в глаза и улыбалась. Но улыбаться было трудно, потому что на меня смотрели опять глаза полные льда.

— Ты правильно догадалась.

— Я вообще умная не по возрасту. Кстати, о возрасте, я себя стала значительно лучше чувствовать. Замужество пошло мне на пользу.

Встала и пошла к нему. Он стал отодвигаться в проем двери.

— Не нужно, я почувствую границу сама.

Это было странное ощущение — как сначала мягкая, а потом всё жёстче, невидимая оболочка окружает его. В полуметре от него я остановилась.

— Вот видишь, это совсем не больно.

Облегчённо вздохнув, Андрей спросил:

— А если она изменится?

— Для того, чтобы Глеб не разнёс здесь всю замечательную мебель и зеркала, опять восстанавливать, вам придётся время от времени заклеивать мне скотчем рот и вообще следить за мной больше, чем за ним. Главный виновник всего здесь — я, вы как-то забыли об этом.

— Катя, пойми, меня никто не сможет удержать.

— Я знаю. Самуил мне объяснил, что ты Илья Муромец и Змей Горыныч вместе взятые, можно ещё кого-нибудь добавить. Поэтому будем удерживать меня, а это сам понимаешь, совсем не легче. И вообще, вы всё время говорили о моей значимости, пора доказывать.

Все смотрели на меня, а Самуил подбежал ко мне, обнял и поцеловал в щёку.

— Дорогая моя, ничего не бойся, у нас всё получится.

— Она ничего не боится.

Ко мне подошёл Олег и взял за руку. Я повернулась к Глебу:

— Если это уже Олег говорит, то значит, я действительно ничего не боюсь. С вами ничего не боюсь.

Он только кивнул головой, в его глазах замелькали цвета, но он не двигался. Я опять решила подойти к нему.

— Не подходи!

Но я продолжала медленно идти и остановилась только тогда, когда почувствовала давление невидимой силы. Теперь уже на расстоянии около двух метров.

— Вот видишь, у страха глаза велики, у моего страха всегда были очень большие… а теперь я не боюсь.

Я стояла и смотрела ему в глаза до тех пор, пока не заметила, что вихрь успокаивается. А потом стала подходить всё ближе, по мере ослабления давления неведомой силы. Те же полметра. И тут меня осенило — ожерелье!

— Самуил, где ожерелье Аарона?

Он непонимающе посмотрел на Олега, а тот мгновенно исчез, видимо, сразу понял, о чём речь. Когда он вернулся и надел его на меня, я подошла к Глебу почти вплотную и ничего не почувствовала. И вихря в глазах Глеба не было, он хриплым голосом сказал:

— Надо поговорить с Аароном.

А у меня закончились силы, и я упала на его руки.

Без сознания я была всего несколько минут, но страху на всех нагнала много. Как мне рассказал потом Самуил, Глеб почти поверил, что я умерла, но расслышал слабое биение сердца и успокоился, однако его сразу вывел из комнаты Олег, на всякий случай. А Виктор с Андреем стали меня лечить энергией, не дав Самуилу даже подойти ко мне.

— Оказалось, что ты просто устала. Катенька, я прошу тебя, будь осторожна, сегодня всё получилось, но кто знает, что будет с Глебом завтра и насколько хватит твоих сил.

— Хватит, насколько нужно, настолько и хватит. Если чем-нибудь накормят, есть хочется ужасно.

А потом я спала почти сутки. Меня разбудил Самуил.

— Катенька, проснись, уже пора вставать.

Я открыла глаза и сладко потянулась:

— Доброе утро.

— День, дорогая моя, уже давно день.

— А где Глеб?

— Наматывает километры вокруг. Зрелище напоминает торнадо, скоро будет глубокий ров, и можно будет запускать морскую воду.

Самуил даже покачал головой.

— Вставать действительно надо, скоро приедет Аарон.

Во мне вдруг всё замерло, я почему-то решила, что Глеб поговорит с ним без меня. Опять этот страх, почему вчера была так спокойна и уверена в себе, а сегодня опять испугалась? Испугалась от одной мысли встретиться с чужим человеком, который, между прочим, может помочь Глебу. Итак, где флаг? Примем ванну и пойдём искать в гардеробе.

Когда у тебя пара брюк и пара блузок, выбирать легче, чем в полной одежды гардеробной. Я перебирала платья и одно из них, наконец, привлекло моё внимание. Это была так называемая двойка, состоящая из прямого удлиненного с низким вырезом платья цвета шампанского, и широкой безрукавки тончайшего кружева до подола того же цвета. Такие наряды носили великосветские дамы тридцатых годов двадцатого века, не хватало только длинной нити жемчуга. Волосы я тщательно убрала и заколола жемчужной заколкой. Пришел Олег и вместо нити жемчуга надел на меня ожерелье Аарона, смотрелось тоже неплохо.

Мы с Олегом ждали, когда придут Глеб и Аарон в столовой.

— Олег, а как вы чувствуете состояние Глеба?

— Мы всегда можем определить, насколько силён любой из нас. Глеб и раньше был сильнее всех, кроме Аарона, а сейчас он как сгусток энергии, совершенно нам непонятной, но очень мощной. Даже странно, что ты осталась жива, видимо он смог сдержаться в последний момент.

Олег, как всегда, был со мной предельно откровенен. Вошли Глеб и Аарон. Я уже привыкла к тому, что они все очень высокие, но Аарон был выше Глеба почти на голову, настоящий гигант. Олег сразу встал и отошёл к двери. Глеб представил мне гостя:

— Катя, познакомься, Аарон.

Пока он говорил, Аарон уже встал передо мной и смотрел на меня как на привидение. Я даже не успела испугаться, только широко открыла глаза и непроизвольно приложила руку к груди на ожерелье. И вдруг Аарон наклонился ко мне и провёл рукой по щеке, едва коснувшись кожи. У меня перехватило дыхание, но краем глаза я увидела Глеба рядом и успокоилась. А вот то, что я сделала потом, логике не поддается — я взяла его руку и приложила к щеке. Аарон побледнел до синевы, а глаза стали совершенно чёрными. Очень медленно он освободил свою руку и, повернувшись к Глебу, сказал глухим голосом:

— Ты прав. Я знаю, что делать. Вернусь завтра.

И исчез. Что это было? Только сейчас я смогла вздохнуть.

— Почему ты выбрала это платье?

Глеб уже опять стоял у двери.

— Я не знаю, оно мне просто понравилось. Что-то не так?

— В нём ты стала похожа на его жену, Элизабет. И повторила её жест.

Поэтому он смотрел на меня как на приведение. Наверное, это очень жестоко, вот так неожиданно встретить женщину, похожую на свою любимую через много лет после смерти. Помолчав, я спросила:

— А в чём ты прав?

— Я сказал ему, что ты сможешь мне помочь, и у тебя хватит сил остаться в живых.

— Ты действительно во мне так уверен?

— В тебе да.

— А я верю в тебя, ты сможешь обуздать в себе это буйство энергии. За тобой должок, между прочим.

Он даже смог улыбнуться:

— Какой?

— Мой сон, он действительно тебе помог?

— Да, именно там, где ты указала, меня ждал наёмник с оружием. Какой же ты потребуешь кураж?

— Давай съездим когда-нибудь ещё раз послушать мелодию моря.

Он сделал несколько шагов от двери, но потом остановил себя, вздохнул и сказал очень тихо:

— Когда всё закончится. Олег, уходим.

Я опять в одиночестве ходила по залам дворца, стараясь не думать о происходящем, но так как кнопки не нашла в голове, то всё равно думала. Почему Глеб так уверен во мне, ведь никаких предпосылок этому сама я не видела. Только упрямство и страх, страх, что он действительно уйдёт, и его убьют, или его разорвёт эта сумасшедшая неведомая никому энергия. Мысли о том, чем это может закончиться для меня, даже не возникало.

То, что мне сегодня рассказал Самуил о физических способностях Глеба, в действительности очень меня поразило. В своей прошлой, обычной жизни я и представить себе не могла, что такое может быть. И опять у меня закралась глупая мыслишка: как такой невообразимой силы и, куда от женского — красоты, Глеб может зависеть от меня, моих эмоций и настроения? Природа пошутила очень неудачно. В присутствии Глеба и всех остальных я старалась выглядеть уверенной в себе, но сама перед собой этой уверенности совсем не ощущала. Как тогда в санатории. Вот придёт завтра Аарон, и придётся что-то делать, а я это сделать просто не смогу или не сумею. А ещё я вспоминала моменты, когда Глеб брал меня за руки, обнимал или просто смотрел в глаза, наш единственный танец, который я сама же и испортила. И именно сейчас, когда Глеб и на пушечный выстрел добровольно ко мне не подойдёт, мне очень хотелось снова ощутить его объятия.

Ужинали мы вдвоём с Самуилом. Куда делись остальные, он тоже не знал, но было понятно, что сам он что-то хочет у меня спросить, но не решается. Я решила ему помочь:

— Самуил, что ты хочешь знать?

— Катенька, только прости меня за этот вопрос… что тогда произошло ночью? Ты сказала, что знаешь, что ты сделала не так.

Я ждала этого вопроса, но смутилась и не сразу смогла сформулировать ответ:

— Глеб иногда приходил ко мне в комнату… так, чтобы я его не замечала. Но я чувствовала его присутствие, а в ту ночь… я его попросила остаться и обняла… вернее попыталась.

Сказав это, я почувствовала, что лицо горит и заливается краской как у девочки-подростка. Но я зря стеснялась — Самуил вскочил и забегал вокруг стола.

— Это чувство, настоящее чувство! Ты его действительно любишь, и он это почувствовал! Вот что подняло волну энергии!

Как всё сложно в жизни. Я публично призналась в любви к Глебу, официально вышла за него замуж и покраснела, рассказывая, как пыталась его обнять в своей спальне. А теперь вот выяснилось, что моё чувство самое настоящее и он его почувствовал, правда у него от этого все тормоза снесло и надежда на счастливую семейную жизнь опять под сомнением. И это при том, что у него самого чувств ко мне нет. Как я там говорила в своей тронной речи? Счастлива счастьем любимого. Я, наверное, только теперь поняла эту свою фразу. Ничего не требовать, а только отдавать, отдавать всё, что потребуется ему, даже без всякой надежды на ответное чувство. Не смотреть ни на что, отсечь все сомнения и всеми способами помочь ему. Только как это сделать, если моё чувство настоящее и любой мой поступок, даже слово может спровоцировать неизвестно что неизвестной силы. И я придумала.

— Самуил, а помнишь, ты брал мою кровь? Она ещё осталась?

— Конечно, я исследовал совсем немного, она слишком ценна.

— А Глебу ты её давал?

— Катенька, нам не нужно это обсуждать, это для тебя слишком…

Но я не дала ему договорить:

— Самуил, так давал или нет?

— Он отказался.

— А тогда, с Сарой?

— Тоже отказался.

— Значит, надо попробовать.

Я смотрела на него и понимала, как ему сейчас тяжело. Когда-то у него погибла дочь в попытке помочь Глебу, и, несмотря на это, он для него помогает мне выжить в подобной ситуации, хотя мог просто проклясть его, и даже не просто не помогать ему — а погубить. Почему?

— Самуил, нам нужно попытаться убедить Глеба принять мою кровь. Будем считать это переливанием.

В столовую вошёл Виктор.

— Опять научные разговоры ведёте?

— Виктор, тебе легко было убедить Глеба в моей эмоциональности только на основании разговоров о внутренней и внешней политике России?

Он совершенно не ожидал такого вопроса и даже остановился на полпути к столу.

— Глеб выслушал мои доводы.

— Нам нужна твоя помощь.

И я пересказала ему идею с кровью. Виктор слушал очень внимательно и время от времени посматривал то на меня, то на Самуила.

— Это практически невозможно.

— Почему?

— Кровь для него уже давно не еда, это вынужденное принятие лекарства для сохранения жизни. Как таблетка.

— Тогда всё легче, он даже не будет знать, что это моя кровь.

— Ты не права, Катенька, я уже пытался, кровь Сары он почувствовал, он всегда знает — чья это кровь.

— Значит, он должен сделать это осознанно.

Оба посмотрели на меня как… скажем так, не совсем в уме.

— Виктор, где он?

— Они с Олегом тренируются.

— Пошли, должна же я посмотреть, на что способен мой муж.

Виктор предупредил:

— Это зрелище не для слабонервных.

— А у меня нервов с вами уже нет давно, закончились.

То, что я увидела, сложно было назвать тренировкой в обычном смысле. Хорошо, что мы стояли на балконе и смотрели сверху. Два вихря носились по площадке и время от времени сталкивались так, что трещины веером расходились по бетону.

— Это они что, пытаются поймать друг друга?

— Они сражаются на саблях.

Видимо Глеб услышал голоса, так как один из вихрей неожиданно преобразовался в него, а другой в Олега. Точно, не для слабонервных — оба были в крови, правда, Олег ранен значительно сильнее, а у Глеба лишь несколько порезов, в руках окровавленные сабли, с которых падали красные капли.

— Глеб, можно с тобой поговорить?

— Пять минут.

И оба исчезли. Я не знала, что буду ему говорить, но любым способом надо его убедить. Если бы мне сказали в первый день моего появления в Неаполе, что я сама буду уговаривать Глеба принять мою кровь, то сошла с ума сразу.

Ровно через пять минут он поднялся на балкон в джинсах и футболке, без единой раны и остановился в паре метров от меня. Я попросила Самуила и Виктора оставить нас вдвоём. Когда они ушли, Глеб отошёл в дальний угол балкона.

— Глеб, когда ты меня похищал, ты ведь ещё не знал, что может получиться?

— Нет, это был только намёк на ощущения. Почему ты спрашиваешь?

— Ты ведь тогда даже представить себе не мог, что будешь настолько зависеть от человека, от его эмоций… моих эмоций. Я думаю тебе это очень сложно принять. Тем более, что результат неизвестен, и сколько это продлится тоже неизвестно.

Он ничего не ответил, а только внимательно посмотрел на меня.

— Мне это тоже даётся нелегко. Я не боюсь тебя, потому что совершенно в тебе уверена, но думаю, что надо воспользоваться любой возможностью и попробовать все способы освободить тебя от этой неизвестной энергии.

— Что ты придумала?

— Самуил перельёт тебе мою кровь.

Я ещё не договорила фразу, а Глеб уже ответил:

— Нет.

— Я не сказала, что ты её будешь пить, я сказала — перельёт, как при заболевании, ведь ты сейчас болен. И я не сказала — всю, она ещё мне самой понадобится… можно попробовать каплями. Если ты боишься реакции, то это можно сделать не здесь, хотя я считаю, что нужно делать прямое переливание. И на мне будет ожерелье Аарона.

Глеб стоял, опустив глаза и сжав кулаки.

— Глеб, верь мне. История с Сарой не повторится, потому что я другая. Я сама отдаю тебе свою кровь, как донор отдает её больному.

А потом я сказала то, что, наверное, и помогает мне любить его таким, какой он есть:

— Любовь отдает всё, когда она любовь, не задумываясь ни о чём. В любви нет условностей.

Наконец, Глеб поднял на меня глаза, и они были чистыми, без вихря.

— Хорошо. Завтра приедет Аарон, и мы обсудим это с ним. А теперь уходи.

Я шла на негнущихся ногах, руки дрожали, и я почти ничего не видела перед собой. Наверное, я бы упала, но меня подхватил Олег и перенёс в столовую. Там ожидали Виктор и Самуил. Самуил сидел, сильно сжав руки, увидев меня, он сразу встал и подбежал ко мне.

— Девочка моя, тебе это удалось… ты действительно другая.

— Виктор всё слышал… Самуил, ты должен убедить Глеба сделать прямое вливание, мне почему-то кажется, что так будет лучше.

— Мы этого не знаем, лучше начать с капелек.

— С капелек так с капелек. Олег, можно мне чашечку твоего изумительного чая?

— С тортиком?

— Нет, будем худеть.

Виктор так и не сказал ни слова за весь вечер, только внимательно рассматривал меня, как будто увидел в первый раз.

Когда я проснулась утром, на столике у кровати стоял букет каких-то неизвестных мне цветов с огромными бутонами яркого синего цвета. Такими были глаза у Глеба в первый день после свадьбы.

Аарон прибыл к обеду. Я, наверное, уже двадцать раз обошла весь дворец, пять раз переоделась и три раза искупалась в бассейне. Никакие уговоры Виктора с Олегом не могли меня успокоить, пока Олег не взял меня на руки и не посадил на стул в столовой:

— Если ты не возьмёшь себя в руки, Глеб нас всех перебьёт.

Виктор ехидно добавил:

— На тебе плохо сказывается отказ от сладкого.

Эти два аргумента возымели действие. Когда Аарон и Глеб вошли, я сидела как египетская статуя сфинкса. А почему нет Самуила? Да и Андрей куда-то подевался, я видела его в своей беготне по комнатам, а может их и не позовут. Виктор с Олегом уже стояли у двери.

Аарон подошёл ко мне и спросил:

— Почему ты решила отдать Глебу свою кровь?

— Я надеюсь, что она поможет обуздать эту энергию. Если мои эмоции её разбудили, то может моя кровь обуздает или выведет из организма Глеба.

— А если её понадобится много?

— Сколько нужно.

— Ты его действительно любишь. Я привёз то, что нужно для этого.

Значит, он это же хотел предложить Глебу? И я права — только моя кровь может помочь? Я посмотрела на Глеба, он стоял, опустив голову у самого порога столовой. Уже уходя, Аарон повернулся ко мне:

— Ничего не бойся, всё получится.

Они с Глебом ушли. Виктор подошёл ко мне, взял мою руку и сказал:

— Тебе понадобятся силы.

Потом подошёл Олег. Пока он держал меня за руку, я попросила его:

— Что бы ни случилось со мной, вы должны его спасти.

Он кивнул и ответил:

— Глеб утром сказал то же про тебя. Чей приказ выполнять?

И широко улыбнулся. Первый раз за последние дни.

Олег привёл меня в помещение, напоминающее зал медицинского института. Масса какой-то аппаратуры и запах, характерный только для таких помещений. И Самуил с Андреем в белых халатах. Самуил понятно, но Андрей? Всё стало ясно, когда меня уложили на стол. Андрей облепил меня какими-то проводками, которые были присоединены к компьютеру. Глеб уже лежал на столе рядом, так же облепленный проводами. Но ничего не происходило, пока не пришёл Аарон. Он принёс обруч из такого же металла, как моё ожерелье и надел его на голову Глебу, а потом подошёл ко мне и положил ладонь на голову со словами:

— Спи, всё будет хорошо.

И опять меня будили, хотя казалось, что я только уснула, а перед этим не спала много лет. Каждая клеточка хотела спать, тело было ватным, мозг не выдал никакой мысли, которая бы помогла проснуться. Но мне не давали возможности снова провалиться в сон, всё время трогали за руки, и кричали громко-громко:

— Катенька, просыпайся, открой глазки.

Плотно сжала веки и хотела вернуться в сон, но кто-то сильно тряхнул меня за плечи и потребовал:

— Немедленно открой глаза.

И я открыла. Мутная пелена не давала возможности ничего рассмотреть, и я их закрыла. Меня снова будили, а я снова проваливалась в сон. Так до бесконечности. Но вдруг в этой бесконечности кто-то произнёс:

— Глеб.

И что-то во мне изменилось, это слово оказалось знакомо, я ещё не знала, чем, но оно стало беспокоить. Это слово носилось во мне и мешало снова вернуться в сон, оно что-то требовало от меня, а я никак не могла понять, что же ему нужно — этому слову. Надо открыть глаза и посмотреть, может так пойму.

Я увидела огромные синие глаза, они занимали собой всё пространство. Потом глаза стали меньше и появилось лицо. Я хотела крикнуть, но получился только хрип:

— Глеб…

— Глеб, она пришла в себя, теперь отойди и не мешай.

Меня опять взяли за руку, и что-то полилось через пальцы как волна, и эта волна заполняла собой всю меня и поднималась всё выше, пока не достигла головы. Я проснулась.

Они опять все окружили меня, а Аарон держал за руку. Рядом с ним стоял Самуил, который был ему почти по пояс, и это зрелище выглядело настолько комично, что я улыбнулась. Самуил повторял:

— Ну вот, всё хорошо, девочка моя, всё хорошо.

Все облегченно улыбались. Глеба среди них не было.

На этот раз я восстановилась быстро: уже на следующий день встала с кровати самостоятельно и пошла на балкон. С того момента, как я пришла в себя со мной был только Самуил, даже Олег ни разу не зашёл. Все дружно порадовались и разошлись. А Глеб, между прочим, мог зайти хоть спасибо сказать. На мой вопрос, как прошло, Самуил уклончиво ответил, что всё получилось даже лучше, чем ожидали, но в подробности не вдавался. Больше ни о чём я спрашивать не стала. Ты хотела подвига ради любви — тебе судьба дала такую возможность. Сама же заявила, что любовь отдаёт, не задумываясь ни о чём, а теперь спасибо захотела. Глеб всё получил, полностью восстановился и, небось, уже далеко-далеко, ещё на пару-тройку сотен лет. А ты стой на балконе и смотри на море как Пенелопа. Только станка нет, ковёр плести. Стоп, а то ведь принесут, и придётся плести.

Я решила быть мудрой и не думать о таких мелочах, как благодарность. А причём тут подвиг, вдруг поняла я — а владения? Подвиг, это когда действо бесплатно, по велению души. А тут тебе замужество и брачный контракт! Глеб мне заплатил за все мои будущие подвиги. Зачем указывать мои обязанности, если и так понятно, что я всё сделаю сама, а благодарность указана во владениях, счетах и недвижимости, на булавки хватит. Главное — получилось, как сказал Самуил, и теперь он может спокойно разбирать меня на молекулы, поэтому он и здесь. Ничего не изменилось с первого дня моего пребывания. Это я по своей наивности придумала всякие глупости, и сама же на них очередной раз попалась.

И вообще-то, если подумать трезвой головой, подвига не было. Ведь Аарон предложил то же, и они бы это сделали, с моего согласия или без оного. А тут я со своим подвигом: море эмоций, кровь ручьем. Мои чувства облегчили всю процедуру, они же не знали, что может быть при втором шансе, а тут тебе и агрессивность энергией проявилась, и энергию эту высвободили. Шницель был — шницель и остался. Но видимо всё-таки что-то изменилось во мне самой за эти дни. Все эти мудрые мысли в другое время довели бы меня до нервного срыва и истерики с утоплением, а сейчас я думала обо всём с каким-то внутренним спокойствием, медленно прогуливаясь по балкону, даже в обморок не грохнулась. Всё проходящее, только музыка вечна. А ведь обещал ещё когда-нибудь сводить послушать мелодию моря. Ага, лет через сто, если доживу, могут успеть на молекулы разобрать и над морем развеять, вот и буду слушать.

А ведь я действительно спокойна, поражалась я себе, возвращаясь в свою комнату. Может быть, наконец, умнеть начинаю, возраст соответствующий, уже пора. Я не сразу заметила букет, только когда уже легла на кровать и повернулась к тумбочке. Незабудки в невысокой хрустальной вазе. Все моё спокойствие рухнуло в один момент, вся мудрость развеялась лёгким дымком и сразу испарилась, сердце забилось и руки задрожали. Незабудки, как в ту ночь. Я долго лежала и пыталась успокоиться, прежде чем пришла единственно верная мысль — попросить Самуила дать каких-нибудь сильнодействующих успокоительных таблеток, эмоции мои им ведь уже не нужны. И я решила сразу идти к нему, пока ещё помню мысль.

Самуил оказался в своей гигантской лаборатории и о чём-то весело разговаривал с Андреем. Они стояли у мониторов и рассматривали какие-то диаграммы, указывали в них пальцами и веселились. Как только я увидела Андрея, меня посетила ещё одна умная мысль — может быть, этот букет принес Андрей и Глеб здесь совсем не причём?

— Привет, Андрей.

— Здравствуй, Катя, очень рад тебя видеть. Мы с Самуилом один опыт разбираем.

— Представляешь, Катенька, Андрей заставил меня проводить анализы, навесив на меня проводов, и теперь показывает, когда я думал напряжённо, а когда не очень.

— И каков диагноз?

— Самуил думал всего три минуты, а остальные десять не думал ни о чём.

— Это не правда, я думал всё время!

— Но думал ты не о том.

Ну и дальше в том же духе. Почему-то при Андрее я не решилась просить у Самуила таблетки и, подумав, перенесла разговор на ужин. Не смогла я у Андрея и про букет спросить, а если это не он? Тогда кто, Глеб по почте послал? Ну и пусть, хоть кто, хоть президент, хоть садовник, мне это совсем не важно, и хоть незабудки, хоть кактусы! Я глубоко вздохнула и пошла обратно к себе.

Всё-таки на кровати уютнее думается. Я смотрела на незабудки и очередной раз доказывала себе, что нельзя даже пытаться как-то объяснить со своей колокольни их поступки, они совсем другие. Если они так кардинально отличаются от нас физически, а в этом я уже неоднократно убеждалась, то не могут думать и чувствовать, как мы. У людей ближайшие родственники не понимают друг друга, муж с женой много лет живут вместе и вдруг выясняется, что они почти враги, не говоря уже про отцов и детей, друзей и знакомых. А это почти представители другой планеты, которые переходят из века в век, выживая в невообразимых ситуациях, и короткая человеческая жизнь не может иметь для них никакого значения, не говоря уже о том, что значит для них человек — то есть источник питания. И пусть Глеб и не пьет живой крови, а лишь как таблетку из пакетика, что для него может значить моя жизнь? Кроме как средство восстановления функций организма. И это только моя проблема, что я восприняла его как человека и поддалась своим эмоциям. Между прочим, такое среди людей встречается на каждом углу без всяких там сверхспособностей: просто использование одного другим, вплоть до членовредительства и смертоубийства. Я одна из очень многих и не будем об этом переживать. Не все во дворцах живут и не всех итальянской пищей потчуют. Пора идти на ужин, таблеток у Самуила просить.

Когда я пришла в столовую, там сидел Аарон. Не то чтобы я испугалась, но какая-то тревога сразу поселилась в душе. Ничего плохого мне он не сделал, наоборот, его ожерелье помогло мне, но, как и в истории с Анной, я почувствовала угрозу. Он встал и предложил мне стул рядом с собой. Я спокойно отказалась и села напротив него, объяснив это тем, что мне так удобнее с ним разговаривать. Он поднял бровь и спросил:

— Почему?

— Вы, конечно, привыкли к себе и не замечаете, что я несколько меньше вас, примерно в половину. Это мелочь, но моя голова может не выдержать такой высоты, с расстояния удобнее.

Я смотрела прямо на него и улыбалась. Впервые у меня появилась возможность подробно рассмотреть Аарона. Он выглядел лет на сорок пять, очень высокий и широкий в кости, пропорционально сложен, как Глеб, но в нём явно присутствовала негритянская кровь. По чертам лица и цвету кожи, не совсем тёмному, но смуглому именно тем оттенком, который определяет наличие африканской крови. И хотя черты лица были не такими явными, в них всё-таки больше европейского — предки угадывались. Только глаза выделялись своим почти жёлтым цветом, как у кошки или тигра. Ещё бы вертикальные зрачки, и образ получился как в кино, но они были нормальными. Одет в дорогой костюм тёмно-синего цвета и голубую рубашку без галстука. А на безымянном пальце правой руки такое же кольцо, как у нас с Глебом. Как он тогда сказал — оно будет помнить нас, пока мы живы.

Аарон тоже внимательно наблюдал за мной. Самуил так и не пришёл. Только после того, как я поела и закурила, началась светская беседа. Аарон расспрашивал о моей прошлой жизни, его интересовали самые мельчайшие подробности, вплоть до моих взаимоотношений на работе и с друзьями. Вспомнив разговоры с Виктором, я этому не удивилась и отвечала, тщательно просеивая информацию и рассказывая только то, что считала возможным. Это я умею, незачем ему знать, как на самом деле я жила в своей прошлой жизни, и не важно, по какой причине его это интересует. Беседу я решила закончить сама, это была демонстрация того, что не он решает — когда и что мне делать. Поблагодарив за приятно проведённое время, я встала и, пожелав ему спокойной ночи, ушла. За весь вечер я так и не спросила где Глеб.

Удивительно, но в последующие дни Самуил не доставал меня никакими медицинскими процедурами. Появились Виктор с Олегом и по очереди выводили меня на прогулки по окрестностям дворца: Олег, молча, а Виктор, развлекая историями из жизни обитателей ближайших деревень. Про Глеба никто не сказал ни слова, а я гордо не стала спрашивать. У меня сложилось ощущение, что они исполняют чье-то указание насыщать мой организм кислородом в определенное время, всегда после обеда, видимо, чтобы калории не откладывались, или им просто мешало солнце. А после завтрака я продолжала вести светские беседы с Аароном. Из-за такого времяпровождения я едва находила силы поужинать и падала на кровать. Каждое утро на столике появлялся новый букет незабудок.

И я, в конце концов, не выдержала. Иногда во время прогулок мы встречали незнакомых молодых людей, похожих на тех, кто был в санатории. Мне стоило большого труда делать вид, что я их не замечаю: каждый раз цепенела и покрывалась корочкой льда. Однажды после такой встречи я спросила у Виктора:

— Это что — внешняя охрана?

Он помолчал, оглянулся вокруг и ответил мрачным голосом:

— Это бойцы Аарона.

— Они его всегда сопровождают? Зачем? Вряд ли кто-то посмеет на него напасть.

Виктор как-то грустно на меня посмотрел и долго молчал. Потом вздохнул и признался:

— Они охраняют тебя. Так он решил.

— От кого они могут меня охранять?

Он только пожал плечами. И я решилась.

— А что думает по этому поводу Глеб? Ведь это его дом и его территория.

Мой вопрос остался без ответа. Виктор долго смотрел на меня, а потом взял под локоть и повёл дальше.

Видимо, всё-таки есть цена всему. Мне не хотелось думать, что Глеб просто отдал меня Аарону, не хотелось и всё. В другой, прошлой жизни я бы сочинила массу разных ситуаций, как Глеб пытается меня вырвать из рук Аарона и, наконец, победив, мы с ним обнимаемся на фоне заката. Но сейчас, пережив многое сама и узнав об их способностях, я смотрю уже совершенно иначе. Даже если предположить, только предположить, что Глеб не хотел меня отдавать Аарону, возможности просто не было. Выстоять против него и его бойцов, которых, всего скорее, сам Глеб и готовил, шансов нет. Мне захотелось как-то передать ему, что я всё поняла, не важно — правильно или нет. А может, протянуть тоненькую ниточку к нему, даже если эта ниточка ему самому не нужна — она нужна мне. И я придумала, как это сделать.

На следующий день я надела светлое платье и приколола к нему цветок незабудки из свежего букета. Со мной пошёл Олег, и это усложнило задачу, потому что он всегда просто молча сопровождал меня. Пришлось изобразить, как я оступилась, и у меня появился повод попросить его взять меня на руки, потому что идти я сама не могу. Когда он принёс меня к Самуилу для осмотра ноги, я в благодарность отдала ему цветок. Олег посмотрел на меня как-то уж очень внимательно, но цветок взял. На следующее утро на столике появился букет белых роз. Меня поняли! По крайней мере, мне так хотелось думать.

Утренние разговоры с Аароном всё больше приобретали оттенок душевных бесед о жизни. Я сама ввела долю кокетства в наше общение — это помогало уходить от неудобных для меня вопросов. Иногда я даже позволяла себе игнорировать некоторые из них, переводя разговор на какую-нибудь другую тему, вроде красот Неаполя и итальянской музыки, которую он хорошо знал и с удовольствием о ней говорил, чем я и пользовалась. На наших встречах больше никого не было, видимо Самуила кормили отдельно. Уходила я первой, всегда в разное время: иногда мы разговаривали пару часов, иногда пятнадцать минут. Ни разу он меня даже не попытался остановить, только вставал и желал доброго дня.

В очередной раз собираясь на завтрак, я остановила взгляд на том наряде, в котором была на нашей первой встрече, не считая свадебного ритуала. А почему бы и нет? Должна же я, наконец, узнать, что ему от меня нужно, ведь не только душевные разговоры по утрам.

Аарон замер, увидев меня, встал и не сразу смог поздороваться. А я специально остановилась перед столом, чтобы он смог меня лучше рассмотреть.

— Доброе утро, Аарон.

Наконец, он выдавил из себя:

— Доброе утро.

Я села за стол напротив и сразу спросила:

— Что тебе от меня нужно?

Он молча сел за стол. Его огромное тело сжалось, а в глазах плескалась боль.

— Я не Элизабет, тебе это нужно понять и принять. Прошлого не вернуть, Аарон. О нём можно только помнить.

Сквозь спазм Аарон прошептал:

— Ты действительно не Элизабет.

— Она любила тебя, помни эту любовь.

— Я убил её.

— Нет, это не ты, Глеб мне рассказал.

Аарон уже справился с собой и ответил совершенно спокойно:

— Он сказал неправду… её убил я, а потом поджёг дом. И убил всех, кто был в пределах досягаемости.

Со временем привыкаешь ко всему. Если долго сидеть в камере, привыкаешь к её стенам, если долго общаешься с убийцами, привыкаешь к убийству. Я даже не удивилась словам Аарона, не то чтобы ждала его признания, но была готова к нему. Мои размышления не прошли даром: они подготовили меня к тому, что Аарон убил Элизабет, и к тому, что Глеб меня обманул. Только не сметь думать об этом, потом, всё потом.

— Тогда тем более непонятно, зачем я тебе.

— Я смотрел на тебя и удивлялся как спокойно и уверенно ты себя ведёшь, несмотря на то, что понимаешь ситуацию. Я не могу чувствовать тебя, мне это не дано, но я прожил долгую жизнь и многое вижу. Ты сама отдала Глебу кровь, а с ней и часть своей жизни, а после ни разу о нём не спросила… хотя сама объявила, что любишь его. Я пытаюсь тебя понять.

— Значит, ты сам не любил. Я сделала это именно потому, что это я люблю, и это нужно мне. Конечно, это счастье, когда любовь взаимна, но заставить любить нельзя, можно добиваться её, а можно просто любить и сделать всё для этой любви. Глеб совершенно свободен в своих поступках… и если я его больше не увижу, буду помнить то, что было и благодарить судьбу, что он был в моей жизни. Если ты действительно сам убил Элизабет, то ты её не любил никогда, и я не помощник в твоих страданиях. А если это произошло случайно, или по независящим от тебя обстоятельствам, ведь бывает и так, то опять же это горе можешь пережить только ты сам. Любовь даёт невероятную силу и видение, она не слепа, как говорят, она всё видит, но продолжает любить… несмотря ни на что. Если ты не любил, то тебе меня не понять никогда.

Высказавшись, поняла, что это я себя уговариваю принять поступки Глеба и отпустить его на свободу. А помочь Аарону я ничем не могу, эту ношу он может нести только сам. Да о чём я вообще говорю! Какая любовь, если они даже просто физические ощущения теряют в этой своей мощи! На этой не совсем оптимистической мысли я и решила закончить наш разговор. Но Аарон остановил меня, когда я встала и собралась уходить:

— Подожди. Я должен тебе всё рассказать.

Я снова села за стол и закурила, так как весь наш разговор мне было не до сигарет.

— Ты не знаешь, как происходит… встреча. Это действительно может быть любой человек: мужчина, женщина, юноша, девушка, старик или ребёнок. Ты просто чувствуешь его. И находясь рядом с ним, вбирая его эмоции, его энергию, восстанавливаешься. Организм начинает жить полной жизнью. А потом приходит страшная жажда его крови, она горит в тебе пламенем и почти всегда побеждает. Я не понимаю, как Глеб удерживал эту жажду, находясь рядом с тобой во власти замкнутой в нём агрессии. И когда ты сама предложила ему свою кровь, ты не только его спасала, но и себя.

— Но почему тогда он не соглашался?

— Потому что в этот момент наша сила увеличивается в десятки раз и становится совершенно неуправляемой, а жажда требует всей крови именно этого человека. Он боялся, что не сможет остановиться.

— Ты сказал, что почти всегда побеждает, значит, кто-то преодолел эту жажду?

— Таких случаев очень мало, единицы… но они были. Тогда погибали наши, отказавшись от человека. Я не смог сдержать жажду. Ты права — я не любил Элизабет, и она не любила меня… только боялась.

— Но память о ней ты хранишь столько лет, почему?

— Я сам этого не понимал до встречи с тобой. Наверное, это утраченная возможность добиться отношения к себе, а не просто использование как источника энергии.

Он долго молчал, глубоко задумавшись. Мне тоже нечего было сказать, я и так опять изрекла мудрую мысль, теперь осталось только её исполнить. Думаю, судьба скоро заявит мне: сама Глеба объявила свободным — отпускай. И преподнесёт станок Пенелопы в подарок. Наконец, Аарон поднял на меня глаза:

— Однажды я был свидетелем того, как один из наших отказался от человека потому, что это был ребёнок. Он растил его, сколько позволило отпущенное ему время, обеспечил защиту, в том числе и от себя, и состояние. Он его даже не обратил. То же пытается сделать Глеб для тебя.

— Подожди, так ему не хватило моей крови?

— Почему? Вполне достаточно, ведь и у Самуила была в запасе.

Он что-то ещё хотел сказать, но в последний момент передумал и встал, провожая меня.

Уже у двери меня осенило, я обернулась к Аарону и спросила:

— Так это от Глеба меня защищают твои бойцы? Ты думаешь, он придёт меня убивать, не выдержав жажды?

— Это его просьба.

К себе в комнату я шла, не замечая ничего вокруг. Полежала на кровати совершенно бездумно. Какое хорошее слово — бездумно. Дум никаких. Потом встала и пошла искать Самуила. Он, как обычно, был в своей лаборатории и занимался переливанием чего-то во что-то, как эта посуда называется, я не знала никогда, даже в школе запомнить не могла. Увидев меня, он радостно поздоровался:

— Катенька, доброе утро.

— Самуил, я всё знаю, Аарон рассказал.

Он тяжело вздохнул и сел на стул, как будто ноги его не держали.

— И что ты хочешь знать?

— Всё.

— Хорошо, пойдём.

Самуил тяжело встал и повёл меня к двери, противоположной входной. То, что я увидела, наверное, называется погром, даже стены в трещинах. От техники остались только мелкие детали, а от мебели щепки.

— Мы едва успели вынести тебя, пока Аарон с Олегом и Виктором удерживали Глеба. Вернее, пытались.

— Но я же видела его, я помню глаза… они были чистыми, без вихря!

— Это уже потом, ты на самом деле была без сознания три дня. Глеб просил ничего не менять здесь и показать тебе… чтобы ты… поняла.

Теперь уже у меня начали подгибаться ноги, и мы вернулись в лабораторию Самуила.

— И как долго может продлиться эта жажда?

— Никто не знает, у всех по-разному. Если учесть, что Глеб очень долго сдерживался и напичкан энергией по горло, то даже предположить сложно. Катенька, Олег чай свой коронный заварил, пойдём, попьём?

И мы пошли пить чай в небольшую кухню рядом, там ждал Олег. Он поздоровался со мной и сразу дал понять, что всё слышал:

— Ты знаешь.

Кивнув головой, я почувствовала себя опять старой, уставшей и больной, даже чай не помогал.

— Я передал Глебу твой цветок, ты ведь этого хотела?

Опять кивнув, я неожиданно для себя покраснела. Что за ужас, в молодости никогда этим не страдала, а сейчас краснею как благородная смолянка. Самуил сразу встрепенулся:

— Какой цветок?

И мне пришлось рассказать. Он развеселился как мальчишка, а потом посмотрел на меня и сказал:

— Для него это очень важно — знать, что ты думаешь о нём.

Интересно, а он-то обо мне хоть вспоминает в своих бегах? Олег как услышал мои мысли:

— Ты посмотрела сегодня цветы?

Новый букет, как обычно, утром стоял на моём столике. Но я его не рассматривала, готовясь к разговору с Аароном. Я подняла на Олега глаза, что мне ждать от этих цветов? Но спросила о другом:

— Я всё поражаюсь, как ты вкусно завариваешь чай. Где ты этому научился?

Он улыбнулся какой-то очень мягкой, совершенно не характерной для него улыбкой.

— Меня этому научил один старый китаец, но рецепт я обещал никому не говорить.

Самуил рассмеялся:

— Это как в анекдоте — заварки побольше.

Олег опять улыбнулся.

— Не совсем, но близко.

Помолчал, а потом решился рассказать:

— Когда я ушёл из клана, пришлось уехать как можно дальше, чтобы меня не почувствовали. Я выбрал Китай, поселился сначала в Пекине, там в это время было много беженцев из России и Европы, было легче затеряться. Тогда я выучил русский язык и стал Олегом. Но потом пришлось бежать дальше, меня спрятал в своей пещере старик китаец. Он научил меня многому из жизни людей… и знал кто я.

— Ты ему открылся?

— В Китае мутации вируса происходили несколько иначе. Люди получали не физическую силу, а энергию. Некоторые одним взмахом руки сдвигали скалы и меняли движение рек, но не могли передать возможности своим детям, как и в нашем случае. Старик, приютивший меня, тоже владел энергией и умел многое, летать, например, и, естественно, почувствовал мою силу. Он питался различными кореньями и чаем, по тому самому рецепту… правда, ещё кое-что добавлял.

Олег таинственно улыбнулся, но не стал объяснять:

— И научил меня многим секретам существования таких как мы. Нас обнаружили, когда мы искали себе новое место обитания после разрушительного землетрясения, уничтожившего не только нашу пещеру, но и всю гору. Почувствовав приближение землетрясения, он меня спас, перенеся в безопасное место. Тогда я ещё не мог передвигаться с большой скоростью, это уже Самуил постарался. Мы проходили через город…

Олег что-то произнёс на китайском.

— …где меня и нашли наёмники. Пещера не давала возможности чувствовать мой мозг, а на равнине это было сделать легко. В том городе до сих пор ходят легенды о неожиданном вихре, разрушившем половину домов. Это старик пытался освободить меня от энергетического ошейника, но не получилось.

Он замолчал. Мне очень хотелось услышать продолжение истории, и я уже была готова задать вопрос, но меня опередил Самуил:

— Глеб же его потом нашёл?

— Да, я долго считал, что он погиб, но Глеб нашёл его и мы ещё раз встретились.

Олег опять замолчал, и я не выдержала:

— А как ты оказался с Глебом?

— Глеб тоже меня искал. Когда он узнал, что меня поймали… пришёл и освободил.

Сказано это было таким тоном, что у меня пропало всякое желание спрашивать, как он его освободил.

— Катенька, когда Глеб его привёл, это был худенький бледненький мальчик, совершенно как тростинка, а теперь посмотри — какой красавец вырос!

— Твоими стараниями, Самуил. Если бы не ты, я так бы и остался худеньким и бледненьким.

И оба рассмеялись. Смотрелось это действительно весело: Самуил был Олегу значительно ниже плеч.

Вернувшись в свою комнату, я сразу подошла к букету. В глубине среди листьев что-то сверкало. На золотых нитях очень тонкого плетения поблёскивали маленькие капельки прозрачных бриллиантов: украшение выглядело как роса на золотой паутине. Я перебирала камешки пальцами, и мне казалось, что касаюсь рук Глеба. Опять эта тоска о несбыточном, скоро в моих глазах она будет так же видна как Ностальгия Самуила. Я надела ожерелье и спрятала под ворот платья ближе к сердцу, где бы Глеб ни скрывался — он теперь со мной.

Прогуливаясь после обеда по уже знакомому маршруту, я спросила Олега:

— Прости за вопрос, но почему ты решил уйти из клана?

— Я больше не хотел заниматься тем, на чём специализировался наш клан.

Уже открыв рот, чтобы спросить о специализации клана я тут же его закрыла. Если бы он хотел мне это сказать, то уже бы сказал, теперь спрашивать бесполезно — всё равно ничего не скажет. Но я могу спросить о другом.

— А Глеб далеко уехал?

Олег остановился на полушаге и повернулся ко мне:

— Почему ты спрашиваешь? Ты боишься его?

— Олег, если бы я его боялась, всё уже давно было по-другому. Я его не боюсь. Просто мне интересно.

Он долго думал, прежде чем ответить:

— Глеб сейчас смотрит на тебя.

Вздрогнув, я стала осматриваться вокруг, но, конечно же, ничего не увидела. Немного успокоившись, достала ожерелье поверх платья, и камешки сразу заиграли своими гранями в лучах заходящего солнца.

— Поэтому прогулки после обеда?

— Да.

— Олег, передай ему, что мне понравился подарок.

— Глеб его видит сейчас на тебе.

И я подняла руки и помахала.

«Ну, вот, почему так — думала я, очередной раз завернувшись с головой в одеяло — я только начала верить, что Глеб действительно что-то чувствует ко мне, и сама делаю маленький шажок навстречу, как ему сносит голову, и он, может быть, уже никогда не подойдёт ко мне и не обнимет, потому что если подойдёт — то уже снесёт меня». Думать о том, что он меня обманул, рассказывая историю Аарона, я себе запретила. Будем пытаться правильно относиться к мужским поступкам, мало ли по каким причинам он не захотел говорить правду, может быть, он хотел, чтобы я продолжала верить Аарону и не боялась его. А может быть, не хотел, чтобы я испугалась своего возможного будущего. Главное — это ожерелье из капелек, которое греет мою кожу. И вообще, я ведь делаю выводы об отношении Глеба ко мне по своим домыслам, по тем редким моментам, когда мы встречались и ещё реже, когда разговаривали. Как обычная женщина я ношусь со своей любовью, совершенно не понимая процессов, которые происходят с Глебом. Сочиняю обиды, что-то требую, а он в это время борется с собой и пытается при этом просто сохранить мне же самой жизнь. Он в первый день после свадьбы поклялся, что защитит меня от всего, в том числе и от себя и слово держит. А от меня-то требуется только попытаться понять и не мешать. Я снова коснулась пальцами паутины ожерелья. Думала ли я в своей прошлой жизни, что буду носить бриллианты и жить во дворцах? Наверное, мне надо действительно успокоиться и просто ждать, и верить в то, что он всё сможет и придёт ко мне. А уж как будет дальше — время покажет. Подумаешь, устрою ему пару разборок, а он мне ещё что-нибудь подарит, только чтобы я замолчала. Мечта любой женщины. Перевоспитываюсь, пожалуй, или это маленькая девочка выглядывает из меня и говорит, что всё хорошо, они же большие и сильные, они всё смогут.

Когда я шла на завтрак, то думала лишь об одном — как убедить Аарона, чтобы он устроил мне встречу с Глебом. Потратив всю ночь на разные умные размышления, я решила, что смогу помочь Глебу и ничего не случится. Ожерелье я одела поверх платья, мне хотелось, чтобы Аарон его увидел.

На этот раз за столом вместе с Аароном сидел и Самуил. Они что-то оживленно обсуждали, когда я зашла. Поздоровавшись, Самуил сразу обратился ко мне:

— Катенька, дорогая, Аарон предлагает тебе погостить у него несколько дней. Тебе будет полезно немного проветриться.

Они договорились, это я поняла сразу. Интересно, Глеб участвовал в обсуждении или только их инициатива? Зачем им меня отсюда увозить? От Глеба подальше? Все эти мысли пронеслись мгновенно. Так как я молчала, Аарон решил сказать своё веское слово:

— Катя, я буду рад принять тебя в своём доме, и, если ты хочешь, с тобой может поехать кто-нибудь.

— Хорошо, я поеду, и надеюсь, Виктор составит мне компанию.

Я не знаю, почему назвала именно Виктора, а не Олега или Самуила, но решение пришло сразу. Что ж, будем учиться доверять интуиции.

— Когда поедем?

— Можно сразу после завтрака.

— Я бы хотела погулять перед отъездом.

— У меня прекрасный сад с экзотическими растениями, тебе понравится.

А вот это уже интересно, они не хотят, чтобы Глеб узнал, что я уезжаю, или он уже знает? Не будем спорить, всё, так или иначе, выяснится.

Мы действительно выехали сразу после завтрака. Когда я вернулась к себе в комнату, мои вещи уже были собраны в чемоданы и Виктор ждал меня.

— Я всё слышал и подготовился.

— Ты умеешь собирать вещи?

— Не так как женщина — более компактно. Думаю, у тебя бы получилось на пару чемоданов больше.

— А зачем мне столько вещей?

— Кто знает, кто знает. А вдруг будут балы? И тебе захочется именно то платье, которое останется здесь. Мой опыт говорит, что женщинам всегда нужно то, чего нет под рукой.

Зачем он это сказал? Я уже неоднократно убеждалась, что Виктор никогда не говорит ничего просто так, в его словах всегда есть потаённый смысл, главное — понять его правильно.

Я думала, что как обычно мы пойдём в подвал, но Виктор повёл меня к парадной двери. Нас ожидала белая машина с открытым верхом, и Аарон уже сидел за рулем. Виктор открыл передо мной дверь заднего сиденья, а сам сел в машину сопровождения. Мои поездки по Неаполю всегда происходили в машинах с такими тонированными стеклами, что почти не видно было ничего, и сейчас я с удовольствием рассматривала окрестности, проносящиеся мимо, ездил Аарон с такой же сумасшедшей скоростью. Дорога заняла больше двух часов и, наконец, мы подъехали к высоким чугунным воротам, которые уже были открыты. Мы ехали ещё минут пять, прежде чем показался дом. Именно дом, а не дворец. Настоящая постройка современной архитектуры в три этажа, и эти этажи наслаивались друг на друга как отдельные части, а окна занимали практически всю высоту этажа. Дом расположился на небольшом холме, окружённом озером с пологими берегами. Вид удивительный.

Машина подъехала к широкой мраморной лестнице. Навстречу нам вышел молодой парень в тёмном костюме, открыл дверцу машины и подал мне руку, я ещё не успела подать свою, как рядом оказался Виктор, одним движением подвинул его в сторону и подал свою руку. Аарон, выходя из машины, заметил:

— Виктор, ты можешь не волноваться, Катю здесь никто не обидит.

На что Виктор таким же спокойным голосом ответил:

— Я знаю.

Мне эта сцена совсем не понравилась, но я решила пока не вмешиваться и посмотреть, что будет дальше. А что будет, даже если я вмешаюсь? Виктор здесь один и вряд ли он что-то сможет сделать. Но зачем-то же Аарон привёз меня сюда, и Самуил согласился, а может, выставленные условия не позволили отказаться? Но он был спокоен и даже весел, предлагая мне эту поездку, а Виктор здесь очень напряжён и даже насторожен.

Холл, в который мы вошли, оказался огромным, потолок уходил вверх до третьего этажа, а с потолка свисали многочисленные фонарики, как капли дождя, и солнце отражалось в них маленькими радугами. Виктор стоял рядом и продолжал держать меня под руку, пока я рассматривала это великолепие.

— Катя, позволь показать твои апартаменты.

Аарон широким жестом пригласил меня подняться по лестнице.

Действительно, это были апартаменты из трех комнат: двух спален и гостиной. Высокие окна, светлая мебель, много цветов. И все пространство пронизано яркими солнечными лучами.

— Я подумал, тебе будет спокойней, если Виктор всегда будет рядом с тобой. Отдыхайте, обед через полчаса.

Когда он ушёл, я сразу обернулась на Виктора: сможет ли он перенести столько солнца, потому что штор не было. Но он был спокоен, от солнца не прятался, лишь обошёл все комнаты, и показал мне ванную рядом с моей спальней. Я сразу поняла — это спальня для меня. Кругом экзотические цветы в вазах, несколько больших зеркал, без которых я могла бы спокойно обойтись, и широкая кровать под балдахином. Комната Виктора обставлена скромнее, но без аскетизма. Я решила всё-таки уточнить:

— Солнце тебе не мешает?

— Уже нет.

Видимо опять Самуил постарался, ещё недавно он не выходил без необходимости на свет.

Развешивая одежду в шкафу — к этому священнодействию Виктор не был допущен — я решала, что же мне одеть на обед, посвящённый моему прибытию в этот дом. После долгих раздумий остановила свой выбор на просторном льняном платье с широкой вышивкой по подолу. Не будем подчеркивать торжественность события. И конечно — ожерелье Глеба.

Виктор уже ждал меня в гостиной, восседая на диване и покуривая свои любимые сигары. Он тоже переоделся в светлый костюм и стал похож на скучающего туриста, только шорт не хватало. И встретил меня информацией о том, что в доме только люди, за исключением Аарона, естественно. Я даже переспросила от удивления:

— Только люди? А где же его охрана?

Виктор рассмеялся:

— Этот дом, наверное, даже ракетой не разрушить, а бойцы вокруг дома, ты их не заметила. Хотя они ему в качестве охраны и не особо нужны, скорее он их натаскивает. Наши вряд ли посмеют на него напасть, а люди тем более.

— А какая специализация у клана Аарона?

Виктор помолчал, потом широко улыбнулся и ответил:

— Самая разнообразная.

Всё ясно, можно больше не уточнять. Специалисты широкого профиля. Такого вождя нужно иметь в друзьях, только как это сделать, если неизвестно, что ему от меня нужно. Пока я занималась своими душевными разборками, любит не любит, я хоть иногда чувствовала себя женщиной, обиженной непонятно на что, но — женщиной. А в последние дни у меня осталось только ощущение сосуда «чего-то там», и только это «чего-то там» всех и интересует. Даже разбор чемоданов не помог и то, что Виктор изобразил восхищённый взгляд, когда я выходила из своей спальни. Хотя, мне действительно спокойней быть рядом с ним, Аарон прав.

Проводить нас пришёл тот самый парень, который пытался помочь мне выйти из машины. Он даже не зашёл, постучал в дверь и пригласил на обед. Мы шли за ним, и я всей кожей чувствовала напряжение Виктора. Что же происходит, почему он так встревожен? Только что смеялся, а вышли в коридор и стал как натянутая струна. Я уже решила поговорить с ним после обеда, но вовремя вспомнила, что Аарон всё услышит, даже если мы будем разговаривать в дальнем конце его владений.

Столовая оказалась небольшой и очень уютной, кругом деревянная резная отделка и много цветов. Виктор за стол не сел, а проводив меня к столу, встал у двери как статуя. Как только мы вошли, Аарон кому-то кивнул и сразу несколько официантов стали заносить подносы, когда я села за стол, передо мной уже стояли блюда с борщом, жареной с мясом картошкой, солеными огурцами и грибами в сметане. От такого изобилия родных продуктов у меня глаза разбежались. Мне нравилась итальянская кухня, но это же было родное, самое вкусное в мире. Казалось, что из-за стола выйти я не смогу, а Аарон только улыбался, поглядывая на меня. Когда стало понятно, что в меня больше уже ничего не войдёт, я попросила чай. Всё изумительно вкусно, кроме чая. Потому что его заваривал не Олег.

— Аарон, очень вкусно, честь и хвала твоему повару. Только так нельзя — завтра я не войду ни в одно платье.

Он рассмеялся и, подавая мне сигареты, ответил:

— Не переживай, купим новые.

Ну уж, нет! Эти мне Глеб покупал, я лучше совсем есть не буду. Аарон чему-то улыбнулся и предложил:

— Можем совершить прогулку по оранжерее.

То, что он назвал оранжереей, на самом деле был сад под гигантской стеклянной крышей. Мы вышли прямо из столовой, и я сразу поняла почему: ровными рядами стояли различные фруктовые деревья, а между ними разместились грядки с зеленью. Ну, конечно, поэтому только люди, представить, например, Виктора за прополкой грядки я даже теоретически не могла. Вот только непонятно, для кого это всё выращивается? Явно не для Аарона и его бойцов. И как среди них живут люди — непонятно. Молодой человек, которого мы видели, выглядел спокойным и здоровым, значит, никто его не трогает, и он уверен в своей безопасности. Я всё-таки не выдержала и спросила:

— А куда идет урожай?

Аарон опять улыбнулся и ответил с лёгкой иронией в голосе:

— Мой сад приносит неплохой доход.

Я смотрела на Аарона и никак не могла связать этого гиганта, видимо главу самого страшного клана, раз специалисты широкого профиля, и этот сад с фруктами и овощами. Мы гуляли среди грядок с овощами и зеленью, яблонь, апельсинов и каких-то других деревьев, которые я не знаю, и Аарон время от времени касался пальцами плодов и листьев, как будто ласкал их. А потом перед нами развернулась поляна с разнообразными цветами, но больше всего оказалось кустов пиона — самых невероятных оттенков, от белоснежного до тёмно-синего, практически чёрного. И я поняла:

— Это любимые цветы Элизабет?

Аарон обернулся ко мне и кивнул. Всю обратную дорогу я думала, что он всё-таки любил Элизабет, но не хочет признаться себе в этом, так как виновен в её гибели. Я продолжала оценивать их поступки с точки зрения человеческих понятий: если Аарон растит этот сад и любимые цветы Элизабет, значит, где-то в этой бессердечной глубине есть душа, и она болит. Тогда можно надеяться, что и у Глеба есть душа, и она что-то чувствует.

Когда мы вернулись в дом, Аарон предложил посмотреть коллекцию драгоценностей и повёл нас вверх по лестнице на третий этаж. Я удивилась, мне казалось, что драгоценности должны находиться в подвале в бронированном сейфе, а мы зашли в обычную комнату, в которой вдоль стен и в центре стояли небольшие столики. На подушечках лежали камни различных цветов, и солнце отражалось на их гранях многочисленными лучами. Аарон нажал какую-то кнопку в стене и, когда я подходила к столику, именно на него направлялся луч света, помогая лучше рассмотреть камень. Они были разных цветов и размеров, иногда просто отражали свет, а иногда свет собирался внутри камня и шёл из него.

Поразительно, я всегда была равнодушна к драгоценностям — может потому, что их у меня и не было никогда, не считая того ожерелья, которое мне подарил Глеб — но в этой комнате меня охватило чувство восторга. Здесь камни были не украшением — они несли чистую энергию красоты и какой-то силы, которая чувствовалась в каждой грани, в каждом отражённом лучике. От одних веяло холодом, от других теплом, а некоторые оставались равнодушными, и я поймала себя на мысли, что думаю о них как о живых существах. Непроизвольно я коснулась пальцами ожерелья Глеба, и всё прошло — восторг рассеялся, остались просто красивые камушки. Я обернулась и посмотрела на Виктора, стоявшего у двери, он был бледен до синевы и смотрел в одну точку. Неожиданно меня охватила тревога, и я предложила Аарону, который безмолвно стоял у окна и смотрел на меня странным взглядом, выйти в сад, так как от этого сверкания кружится голова. Не дожидаясь ответа, я подошла к Виктору, взяла под руку и практически вывела его из комнаты. Что-то в этих камнях было такое, что очень сильно действовало на Виктора, да и на меня тоже, и, если бы не ожерелье Глеба, кто знает, что могло случиться.

Мы опять гуляли по саду, но теперь я шла под руку с Виктором, а Аарон шёл чуть позади нас. Мне было всё равно, как он к этому относится, важно скорее привести Виктора в чувство. Не простые камни, ох непростые. Наконец Виктор облегчённо вздохнул, и я поняла, что он пришёл в себя. Он сразу отпустил мою руку, но я его остановила словами:

— Я хочу идти с тобой, мне так спокойнее. Аарон, прошу, не обижайся, это женский каприз.

Какие обиды, о чём я говорю! Это, как если женщина выбирает солдатика и говорит маршалу — не обижайся. Но я не стала оглядываться, чтобы посмотреть на его реакцию. Даже если я не чувствую себя женщиной, то хотя бы могу её изобразить. Аарон ничего не ответил.

Он ответил за ужином, маршал есть маршал. Когда мы вернулись в дом, Аарон предупредил меня, что вечером у него будут гости, и, как-то странно посмотрев на Виктора, сказал:

— Ты с ними знаком, это Антонио с Ольгой.

Даже если Виктор и поразился чему-то, вида не подал. Уже поднявшись в апартаменты, я вопросительно посмотрела на него, не решаясь спросить.

— Мы работали вместе, когда я был членом клана Аарона.

Я от ужаса даже лицо закрыла руками, теперь всё понятно: и его напряжённое состояние, и поведение Аарона. Что я наделала, пригласив с собой Виктора! Можно же было Олега или Андрея позвать с собой, и он не отказался, связанный этой сумасшедшей клятвой. Виктор отвёл мои руки от лица и очень спокойно сказал:

— Ты правильно сделала. Другим здесь было бы значительно сложнее. Я аналитик, это значит мудрый, а главное свободный.

Последнее он как-то особенно подчеркнул. И я поняла — нас слышит Аарон.

— А теперь Катенька, будем готовиться к ужину.

Интересно, его этому тоже как аналитика обучали, помогать женщинам платья выбирать и готовиться почти к балу? Или сам такой? Он пересмотрел все мои платья и выбрал чёрное с большим воротником в виде шарфа. Под платье надел ожерелье Глеба, поверх — ожерелье Аарона. А потом достал моё обручальное кольцо.

— Откуда, оно же в вашем банке?

— Я учитывал всякие ситуации. А теперь запомни главное — тебя он не тронет никогда.

— А тебя?

— И меня тоже, но главное — тебя. Кольцо и ожерелье для гостей. Пойдём.

— Подожди, я, кажется, поняла… это тебе удар за то, что ты ушёл от него?

— И за это тоже, но красавица, без этого жизнь была бы скучна… да и у нас таки всё получится, как говорит наш Самуил!

— Но как тебе защититься?

— Я защищён тобой. Ты действительно умна не по годам и фокус с камнями он вряд ли повторит… ну, или что-то подобное. Слишком откровенно ты дала понять, что я под твоей защитой.

Виктор хитро улыбнулся. Значит, когда я с перепугу вывела Виктора в сад и шла с ним под руку, отказав тем самым Аарону, взяла его под своё покровительство. А почему нет? Меня же почти короновали, будем этим пользоваться, и не дадим своего пажа в обиду.

Ужин был восхитительным, гости обаятельны, Аарон в шоке, я получила массу удовольствия. Виктор, конечно, был не готов к тому, что я посажу его рядом с собой. Эта мысль пришла мне по дороге на ужин. У Глеба он ведёт себя так, как установил Глеб, а когда он сопровождает меня, должен вести себя в соответствии с моими требованиями — коронованной особы. Тем более, что Виктор при Аароне поклялся исполнять все мои приказы.

Когда мы вошли, все уже были в столовой. Хозяин дома представил мне гостей: высокую красивую блондинку и огромного, чуть ниже Аарона, молодого человека, обритого наголо. Каждый по очереди брал меня за руку и мило улыбался. На Виктора они даже не посмотрели, хотя он стоял рядом со мной. Когда Аарон пригласил всех за стол, я взяла Виктора за руку, подвела к столу и указала на стул рядом с собой. Я ждала реакции от Аарона, не поднимая глаз на него, а как бы рассматривая блондинку, но её не последовало. Виктор замер только на мгновение и сел рядом. Антонио и Ольга переглянулись и сделали вид, что только заметили кольцо у меня на пальце и Виктора, ослепительно им улыбнувшегося.

Разговор начался с вопроса Антонио о Неаполе — понравился ли мне город, а так как я его видела только через тонированное окно машины, то честно сказала, что очень. А с Ольгой мы обсудили итальянскую и российскую моду и пришли к выводу, что они ничем не отличаются от общеевропейской. На русском гости говорили совершенно свободно, и я спросила, откуда они так хорошо знают язык. Ответил за них Аарон, уже пришедший в себя:

— Языки входят в программу подготовки, каждый должен знать не менее десяти основных языков мира и ещё нескольких по выбору. Виктор знает очень экзотические.

— Я знаю язык народа маори, марийский, хинди и латинский.

А вот эта их способность мне очень даже понравилась, они ведь не сидели за учебниками, я надеюсь. Удивительным для меня самой было то, что я чувствовала себя очень уверенно и спокойно. Возможно, мне помогал Виктор сидевший рядом, а возможно родная еда, пирожки с грибами оказались восхитительны. Кстати о пирожках. Первое время я вообще с трудом могла есть, когда за столом кто-то сидел и просто смотрел на меня, они ведь при мне даже символически не пили воды. Потом я привыкла к присутствию Олега, Виктора, изредка Андрея и Глеба, а уж обедать вместе с Самуилом было настоящей радостью. Сегодня же я с удовольствием пробовала и нахваливала блюда, рассказывала о том, как любила ходить в лес по грибы. Меня совершенно не смущали взгляды присутствующих: я могла, накалывая на вилку очередной огурец, обсуждать с Ольгой возвращение в моду длинной юбки или просить Виктора посадить в саду Глеба апельсиновые деревья. Аарон смотрел на меня тёмными глазами, почти не участвуя в разговоре.

Наконец, я решила, что аудиенция закончена и встала из-за стола, все тут же тоже поднялись.

— Аарон, вечер был очень приятным, спасибо всем. Доброй ночи.

И где я этому научилась? Вроде королевских кровей Самуил во мне не нашёл. Когда мы вернулись в апартаменты, Виктор преклонил передо мной колено и изобразил низкий поклон, глаза при этом смеялись, и он радостно улыбался.

— Ваше Величество, я Вами восхищён.

— Принимаю Ваше восхищение.

Я уже тоже могла смеяться, даже головой кивнула почти королевским движением.

Ночью мне приснился Глеб. Он стоял возле какого-то дерева и смотрел на меня, а в руке держал маленький цветок незабудки, которого касался губами. Я проснулась вся заплаканная.

Когда Виктор постучался в мою спальню, я только кивнула головой, видимо он увидел мой кивок через дверь, потому что сразу зашёл.

— Ты плакала всю ночь.

Я опять кивнула.

— Тебе приснился Глеб.

Очередной кивок.

— Если ты хочешь, мы сегодня можем вернуться.

— Нет, пусть будет, как запланировали. Мне надо понять Аарона.

Виктор опустился на колени перед кроватью и погладил меня по голове как маленькую девочку.

— Ты боец.

— Виктор, я совсем не боец, я трусишка зайка серенький.

Он рассмеялся:

— Ну, тогда я уже выбрал для тебя костюм.

Как хорошо, что рядом такой большой, умный и весёлый Виктор. Аналитик. Надо спросить, что это значит, кроме значения «мудрый». А костюм оказался яркого оранжевого цвета.

Когда мы пришли на завтрак, Аарон уже ждал нас. Пожелав доброго утра, он широким жестом пригласил Виктора за стол. Это уже маленькая победа — Аарон признал его равным в своём доме. Человек, то есть я, хоть и коронованная, и отступник, это Виктор. Удивительный набор гостей для главы самого страшного клана. Но, видимо, авторитет Глеба так высок, что он вынужден с этим набором смириться.

— Катя, хочешь прокатиться к морю?

— С удовольствием, я люблю море. Это близко?

— Десять минут езды.

Конечно, это десять минут его езды. Мы ехали в открытом джипе, и Виктор вынужден был посадить меня на колени потому, что дорога была обычной грунтовкой, тянулась лентой вдоль скалы, и трясло нас сильно. Я пыталась рассмотреть кого-нибудь за деревьями, пока мы выезжали к воротам, но, естественно, никого не заметила. Я убеждала себя, что высматриваю бойцов Аарона, но на самом деле искала Глеба.

Когда машина, наконец, остановилась, кусочки моего организма с трудом собрались в одно целое существо, несмотря на поддержку Виктора. Обратно я решила идти пешком.

Аарон привёл нас к краю гигантского обрыва. Море билось далеко внизу о совершенно ровную стену и пыталось достать волной часть скалы, на несколько метров выступающую по краю обрыва. Этот уступ выглядел как нос гигантского корабля, разрезающего бушующие волны. Именно к этому уступу и подвёл нас Аарон. Огромная синева моря, сильный ветер и яркое голубое небо, не омрачённое ни одним облачком, вся эта удивительная картина привела меня в восторг, и от усталости не осталось и следа.

Высоты я боялась всегда, только в молодости к этому страху относишься с куражом и радостно его преодолеваешь, получая массу адреналина. С возрастом, разными ситуациями падений и попыток упасть, особенно с увеличением собственного веса этот страх превратился в патологию. Даже подняться на последнюю ступеньку обычной стремянки стало для меня жесточайшим испытанием, кольца обозрения были полностью исключены и от одной мысли качнуться на ступеньке высокой лестницы, я цепенела и хваталась за поручни.

Остановившись в метрах пяти от обрыва, я схватилась за руку Виктора и всю красоту наблюдала, почти повиснув на нём. Аарон посмотрел на меня весёлым взглядом, чему-то улыбнулся и пошёл к уступу. Какое-то время он стоял на самом краю уступа, как капитан корабля, несущегося в бушующем море, потом обернулся ко мне и протянул руку. Виктор сразу прижал меня к себе:

— Катя, не делай этого.

Но я слегка пожала ему руку:

— Это не для него, это мне надо избавиться от страха. Он прав.

И пошла к уступу. Ноги подгибались, в животе гигантский ком льда и боли, голова в панике. И образ Глеба на краю уступа. Я всё утро вспоминала свой сон, и мне так хотелось его обнять, прижаться к нему, очутиться в его объятьях. Когда я увидела, как Аарон подходит к уступу, то сразу загадала — если я смогу выйти на уступ, то с Глебом всё будет хорошо и его образ сразу затмил Аарона, мне показалось, что руку мне протянул он. Я больше всего боялась упасть до того, как дойду до уступа, но протянутая рука манила, и ноги шли. На уступ я вступила в совершенно невменяемом состоянии, но продолжала переступать мелкими шажками. Аарон ждал меня, не двигаясь ни на сантиметр. И у меня хватило сил — я не схватила его руку в ужасе, а встала рядом на самом краю уступа.

— Ты не Элизабет.

Я даже ответить не смогла, лишь кивнула головой. День у меня сегодня такой — с утра киваю. Только вот повторить подвиг и вернуться обратно я уже не смогу, придётся стоять, пока волна не заберет с собой в морскую пучину. Не пришлось, Аарон подхватил меня на руки, и я заметила только какие-то смазанные блики перед глазами: мы куда-то перемещались с невероятной скоростью. Он опустил меня на ступени лестницы у входа в дом и мгновением позже появился Виктор. Он был бледен, но внешне спокоен, не обратив внимания на удивлённое лицо Аарона, ни слова не сказав, взял меня под руку и повёл в дом. В апартаментах он отпустил мою руку и упал, видимо слишком много сил ушло на то, чтобы догнать Аарона. Я не знала, что делать и просто трясла его за плечи и он, наконец, открыл глаза и прошептал:

— Не мешай, отдохни сама.

Я точно умнею, или мудрею, сложно сказать. В своей прошлой жизни я бы стала рыдать, продолжать трясти его или побежала за помощью к кому-нибудь, чем бы всё испортила. А сейчас я встала и пошла к себе в спальню, забралась с головой под одеяло и заплакала. Это были тихие слёзы безнадёжности. Я так и не поняла, что нужно Аарону, чуть не сгубила Виктора, и ещё неизвестно, как ко всему этому отнесётся Глеб, вряд ли я смогу ему объяснить свой поступок на берегу. И встрепенулась — Виктору нужна кровь для восстановления!

Виктор сидел на диване и удивлённо поднял на меня глаза, когда я с грохотом выскочила из своей спальни.

— Что случилось?

У меня получилось только прошептать:

— С вами с ума сойдёшь…

Он слабо улыбнулся.

— Ты что, спасать меня решила? Всё нормально, ещё часик и я буду в норме, до обеда успеем. А пока будем беседовать, если ты не против. Присаживайся.

Виктор потянулся за сигарой, но двигался настолько медленно, что я быстро достала её из его любимой шкатулки и подала.

— Ты же хочешь знать, как я попал к Глебу?

Нас же слышит Аарон! Я широко распахнула глаза и повела вокруг, Виктор только усмехнулся и начал свой рассказ:

— Я родился в маленькой деревне на севере Греции. Аарон нашёл меня, когда мне было пять лет, а уже через десять лет подготовки я стал Аналитиком. Случай редкий, но не уникальный. Аналитик отличается от обычного бойца специальной подготовкой по психологическому и энергетическому воздействию на обычных бойцов кланов, о людях я не говорю… ну и всякими другими возможностями. Меня Аарон готовил отдельно от всех, так как я уже в этом возрасте отличался ещё и способностью анализировать любую информацию быстро и качественно. Мои физические данные были ниже, вируса во мне было тогда совсем мало, меньше, чем у обычного бойца. Но этого от меня и не требовалось, так как я больше занимался разведкой и анализом информации. В этом доме я прожил несколько лет.

Он замолчал и долго смотрел в окно. А я его сюда притащила и заставила заново всё пережить, да ещё и с бывшими соратниками встретиться! Я погладила его по руке и тяжело вздохнула от мыслей о своих ошибках.

— Катя, не осуждай себя, ты поступила совершенно правильно. Мне тоже надо было через это пройти, как и тебе на берегу.

Виктор хитро улыбнулся и, затянувшись сигарой, продолжил:

— Не важно, сколько лет я работал на клан, долго. Я стал практически правой рукой Аарона, да, да, доверенным лицом, насколько это возможно с таким, как он. Однако Аналитик есть Аналитик и наступает момент, когда он начинает анализировать не только ту информацию, которая нужна для клана, но и всякую другую, натренированный мозг постоянно требует работы. Я анализировал себя и в один прекрасный момент понял, что не хочу заниматься тем, чем занимался. Это не было спонтанным решением, не было никакой особой ситуации, которая подействовала на меня, лишь холодный анализ своих возможностей и желаний. К тому времени я уже был знаком с Глебом достаточно долго, иногда даже помогал Аарону в попытках привлечь его в наш клан. Катя, не смотри на меня так, это была работа. Так вот, вспоминая встречи с Глебом, я понял, что именно он своим поведением полностью соответствует моим мыслям о применении своих способностей. Но видимо я думал слишком… громко. Однажды Аарон собрал всех бойцов клана и пригласил Глеба.

Он опять надолго замолчал. Я понимала, что он сейчас там, в том ужасном дне и молча ждала.

— Аарон объявил, что Аналитик собирается покинуть клан, но сможет это сделать, только сразившись со всеми бойцами. Сама понимаешь, мои силы были несравнимы даже с одним бойцом, не говоря уже обо всех бойцах клана. Аарон не сказал, куда я собираюсь уйти, да и я сам этого тогда не знал, про Глеба только думал. Меня поставили в центре площади и дали в руки меч. Я решил принять смерть с достоинством.

Виктор мрачно усмехнулся, затянулся сигарой и продолжил:

— Не получилось. Когда пришёл в себя… лежал весь окровавленный, почти разрубленный на части, вокруг тела бойцов, рядом стоял Глеб и говорил Аарону, что теперь они договорились. И унёс меня к себе. Будучи свободным, Глеб редко вмешивался во внутренние дела кланов, но меня решил спасти. Уже потом я узнал, что он остановил бойню, вырубив часть бойцов Аарона, и объявил, что выкупает меня. Аарону пришлось согласиться, уже тогда выступать открыто против Глеба, было… скажем так, очень опасно. Кстати, мне он до сих пор не сказал, чем тогда заплатил. Как мы потом отбивались от других кланов, которые хотели меня заполучить уже другая история, нудная и неинтересная.

— И ты решил остаться с ним?

— Не сразу. Когда я полностью восстановился, Глеб объявил мне, что я совершенно свободен и у меня нет перед ним никаких обязательств. Однако предупредил, что я считаюсь перед всеми его собственностью, и что он всегда придёт мне на помощь при необходимости. Два года я изображал свободу, и Глеб несколько раз за это время опять спасал меня, пока не понял окончательно, что готов быть рядом с ним.

Я опять почувствовала страшную усталость и внутреннюю пустоту. Всё решает встреча и способность понять значение этой встречи для своей жизни. Мы проходим мимо множества таких встреч, объясняя потери выражением «не судьба». А на самом деле не готовы понять значение этой встречи для своей жизни или просто боимся изменить свою жизнь и себя, чтобы самим соответствовать этой встрече. Судьбе, видимо, надоело мое нытьё, она достала меня из скучной обыденной жизни и вручила такой подарок. Осталось совсем немножко — измениться самой. А куда деть свои многослойные страхи, слабости, лень, наконец? Даже такой аналитик, как Виктор и тот не сразу осознал значение встречи с Глебом, а что говорить обо мне? Я просто влюбилась в него, как очень красивого мужчину, даже не пытаясь понять его личность, и ношусь со своей любовью, ничего вокруг не замечая.

— Катенька, я начинаю тебя бояться. Как Аналитик, предупреждаю, что думать вредно для здоровья, особенно женского.

Виктор, оказывается, совершенно восстановился и сидел передо мной весёлый и довольный.

— Пора обедать, красавица, а ты ещё не продумала свой наряд. Чем ты будешь восхищать Аарона?

Восхищать, так восхищать. Когда я вышла из своей спальни, у Виктора вытянулось лицо: на мне были джинсы и яркая футболка.

— Я правильно понял — с выбором лучше не спорить?

— Даже не стоит пытаться.

В столовой Аарона ещё не было, и мы с Виктором решили прогуляться по саду. Я, оглянувшись вокруг, сорвала пучок укропа и стала жевать.

— Виктор, в продолжение твоего рассказа… ты отказался от живой крови сам или по примеру Глеба, может, это было его условие?

— На самом деле это очень сложный вопрос. Но хочу сразу сказать, что условий Глеб не ставил никаких — он просто принял меня.

У него как-то странно изменилось лицо, но он быстро справился с собой. Искоса взглянув на меня, Виктор всё-таки продолжил:

— Кровь для нас не просто пища, это жизненная энергия, передающаяся в момент… скажем так, насыщения и чем больше крови от одного человека, тем сильнее становишься. Кровь животного, конечно, даёт какую-то силу, но голод продолжает ощущаться почти постоянно. Катенька, мы самые страшные хищники на земле и на самом деле только убийство жертвы удовлетворяет голод.

Он остановился и обернулся ко мне.

— Впервые я говорю об этом с человеком.

— Не переживай, я много книжек читала и всяких фильмов-ужасов насмотрелась. Самуил сказал, что Глеб почувствовал кровь Сары, что вы знаете — чья это кровь. Как это?

— Это та самая энергия, которая передаётся вместе с кровью. Мы всегда знаем, кто это: мужчина или женщина, возраст, даже географию проживания. Если когда-то встречал этого человека, то уже узнаешь кровь.

— Поэтому пожимание руки?

— Да. Но ещё для того, чтобы почувствовать… унюхать твою энергию на большом расстоянии. Спрятаться можно только глубоко под землёй или в стальном сейфе… тебе это знакомо, правда?

К нам подошёл улыбающийся Аарон и пригласил обедать.

Пора уезжать, а то я точно уже не войду ни в одно платье, потому что мне были предложены пельмени, настоящие — со сметаной. Кто бы ни был его поваром, он был из России. Я почти не прислушивалась к разговору Виктора и хозяина дома, занятая поеданием этого шедевра кулинарного искусства. Они разговаривали негромко, даже как-то таинственно. Наконец, я поняла — что-то происходит помимо меня и прислушалась. Речь шла о посещении ещё одного дома Аарона, но Виктор был категорически против, и я решила с ним согласиться, хватит с меня экспериментов.

— Аарон, я думаю, ты уже давно понял, что я не Элизабет. А пытаться выяснять что-то такое, что отличает меня от других людей и вызвало у Глеба ощущения можно столетиями, я столько не проживу. Да и Самуил обидится — у него право первой хирургической руки. Мы едем домой после обеда.

Такой эскапады от меня не ожидал даже Виктор, он обернулся и удивлённо на меня посмотрел. А что, королева я или нет? Всё-таки очень важно подобрать правильную одежду: если бы я надела какое-нибудь красивое платье, то, может быть, ещё осталась на пару дней и поехала смотреть дом Аарона, а в джинсах и футболке решила собраться в дорогу. Может Аарон и не привык к отказам, но вида не подал.

— Хорошо, вам подготовят машину.

Я поблагодарила за обед, и мы поднялись в апартаменты. Там Виктор сначала сделал большие глаза, потом пожал плечами и, наконец, пошёл собирать мои вещи, объяснив это тем, что, если буду собираться я — чемоданов не хватит.

Нам подали ту же машину, в которой Аарон привёз меня. Он стоял на лестнице с небольшой резной шкатулкой в руках, значит, с нами не поедет. Когда я подошла к нему и стала благодарить за гостеприимство, он взял мою руку, нежно коснулся её губами и, подавая шкатулку, сказал:

— Это тебе, только открой, когда приедешь.

— А мне нечего тебе подарить, прости.

— Ты пока не понимаешь, что значили для меня эти дни. Но скоро я приеду к вам, и мы поговорим.

Виктор уже сидел за рулем и только кивнул Аарону. Выезжали мы с территории очень медленно, как бы совсем не торопясь, а на трассе Виктор развил космическую скорость, как будто старался быстрее уехать от этого дома. Почему-то испугавшись этой скорости и напряжённого лица Виктора, я попросила его остановиться.

— Что случилось?

Я спросила первое, что пришло в голову:

— Нас кто-то сопровождает? Не может же Аарон отпустить нас одних?

— Обязательно. Они двигаются за нами, только маскируются.

Виктор вдруг улыбнулся, и взгляд стал хитрым-хитрым:

— Хочешь посмотреть на Антонио?

— Он идёт за нами? В смысле бежит… запуталась я в вашем движении.

— Уже догнал и стоит за деревом, можешь позвать.

Подумав, я решила — а почему нет?

— Антонио, подойди.

Действительно, от одного из деревьев у дороги отделилась фигура и пошла в нашу сторону. Это был Антонио.

— Я уезжаю и хочу ещё раз поблагодарить вас с Ольгой за очень приятный вечер. Рада была с вами познакомиться.

Антонио только молча склонил голову и снова исчез среди деревьев, на Виктора он даже не посмотрел. Я обернулась к Виктору:

— Месть состоялась?

— Да.

— Ты не получил нового врага?

— Нового? Нет.

— Виктор, объясни мне ещё один момент. Не похоже, чтобы Антонио тоже был Аналитиком, судя по физическим возможностям, как тогда вы работали вместе?

— У Аналитика всегда есть помощники для сбора информации, но они должны быть опытнее и лучше подготовлены, чем обычные бойцы. Это как средний офицерский состав у людей. И, как у вас говорят: «Какой солдат не хочет стать генералом»? Они иногда считали себя готовыми, чтобы стать самим Аналитиками. Антонио тоже так считал, несмотря на то, что Аарон сразу его поставил на определенную ступень без возможности карьерного роста.

Виктор оглянулся в сторону леса, и я только теперь поняла — они же слышали весь наш разговор. Я сделала большие глаза, а он только рассмеялся:

— Королевам надо отвечать честно.

Домой мы добрались очень быстро. Я поняла, что очень скучала эти дни по комнате, которую уже готова назвать своей, по шуточкам Самуила, Олегу и Андрею. По возможности хотя бы гулять по лесу и знать, что Глеб меня видит. Я найду способ с ним увидеться, подумаю и найду. Когда мы подъезжали к дому, мне показалось, что почувствовала взгляд, но не поняла, откуда на меня смотрели. На крыльце стояли Самуил с Андреем и радостно улыбались. Как же я рада их видеть, наконец спало напряжение этих дней.

После разбора чемоданов и бассейна я пошла в столовую. Там меня ждал Самуил.

— Как тут у вас дела, что хорошего произошло в наше отсутствие?

— У нас всё спокойно, а что случилось в доме Аарона? Сегодня Олег тут только по потолку не ходил.

— Самуил, ничего страшного не случилось, только Аарон пытался психологически разобрать меня на молекулы и морально отомстить Виктору за то, что он от него ушёл.

— Ты теперь знаешь про Виктора?

— Он мне сам рассказал. Я очень пожалела, что пригласила его с собой, к счастью, всё обошлось.

— Но Олег сказал, что было что-то связанное с тобой, очень большая опасность.

Мне пришлось рассказать ему о своём подвиге на берегу. И о том, как я представила Глеба вместо Аарона, и про камни. Самуил долго молчал, прежде чем ответить:

— Аарон очень рисковал тобой… эти камни, сложенные в определённом порядке, могут воздействовать не только на людей. Противостоять им смог только Глеб, ну и сам Аарон, естественно.

— Виктора они практически загипнотизировали, а меня спасло ожерелье Глеба. Когда я его коснулась, воздействие камней сразу спало, и я вывела Виктора из комнаты.

После этих слов мне пришлось признаться и в том, как я себя повела в саду и что Аарон сам пригласил Виктора за стол. Удивлению и восторгам Самуила не было предела:

— Девочка моя, ты представить себе не можешь, что ты сделала! Теперь Виктор не выкуплен Глебом — он теперь признан главой клана официально свободным!

Значит, если глава клана приглашает отступника за свой стол, то признаёт его свободным. Теперь понятно поведение гостей и заминка Виктора, хоть этим я смогла загладить свою вину перед ним за то, что повезла с собой.

— А теперь о твоём подвиге на берегу. Видимо, именно это почувствовал Олег и услышал Глеб.

Замерев, я перестала дышать. Не сразу смогла спросить:

— Что он сделал?

— Он решил, что ты остаёшься с Аароном. Олег увидел вас вместе на скале, а Глеб поймал часть видения.

Я представляла себе всякие ужасы, кроме этого. Как тогда Виктор сказал — женщинам всегда нужно то, чего нет под рукой? А может он просто передал мне не свою мысль, а подозрения Глеба из-за наших утренних бесед с Аароном? Я же ни у кого не спрашивала: где он и что с ним, а потом уехала в гости к Аарону, всего скорее по его же предложению. Увидела погром в лаборатории и испугалась, даже на прогулку не вышла — сразу уехала. С трудом справившись с собой, я подняла глаза на Самуила:

— Мне нужно с ним встретиться.

И сразу меня пронзила мысль: а вдруг ему эта встреча не нужна, может это для него лучший выход — всё получилось и без меня он легче справится с этой энергией, и он доволен, что всё так вышло, и я сама уйду. Вся моя радость от возвращения рухнула в какую-то бездну. Шёпотом я добавила:

— Если он захочет со мной встретиться.

— Я не знаю, Катенька.

В столовую вошёл Олег, он, как всегда, всё слышал, по мрачному лицу видно.

— Добрый день, Катя.

— Мне нужно ему сказать, что я не собиралась оставаться у Аарона, Виктор может всё объяснить, если он мне не верит.

Последнюю фразу я произнесла уже едва слышно. Олег молчал так долго, что я поняла — не нужна никому эта встреча и оправдания не нужны.

— Хорошо. Я поговорю с ним и передам тебе его ответ.

Он сразу ушёл. Самуил подошёл ко мне и очень тихо сказал в самое ухо:

— Мне кажется, девочка, он тебя ревнует.

Кто ревнует? Глеб?! Я только отрицательно покачала головой. Для этого чувства надо иметь, хоть какие-то. Не захочет встречаться и не надо. Не буду я никому ничего доказывать и оправдываться не буду. Я обычная женщина, никому ничего не должна, я уже и так много сделала, это я тут всех подряд спасаю. Медленно встала, подняла глаза на Самуила и сказала:

— Я пойду к себе.

Он только кивнул головой, так был поражён моим преображением за последнюю минуту.

«Будем последовательны в своих поступках — думала я по дороге в свою комнату — обещала всё принять бездумно, вот и не буду думать, это пусть теперь он сам думает. Надумал, что я собираюсь уйти к Аарону, вот пусть и дальше так думает. Эмоций у него не было, зато теперь по полной программе, моих, по крайней мере. А может это они с Самуилом договорились — не было меня два дня, эмоций не поступало, вот они и решили меня встряхнуть». Я даже остановилась и решила эту мысль подумать подробнее, пришлось сесть на подвернувшийся диванчик. Всё правильно, он же сам признался, что в первый день мне показал записи, чтобы эмоциональная связь усилилась. А история с Юленькой? Теперь понятно, зачем он её приводил, хотел убедиться, будет ли чувствовать мои эмоции после удара по голове, и на всякий случай их усилил. Тогда Самуилу это не понравилось, а теперь, видимо, и он согласился, иначе зачем мне про ревность говорить, прекрасно понимая, что Глеб таких чувств испытывать не может? Для меня это было сказано, для меня! Ревность чувство человеческое, им оно не ведомо. Я решительно встала и пошла к себе.

Всю ночь мне снился Глеб. Когда я, наконец, проснулась, то первой мыслью было куда-то бежать, только я не помнила — куда и зачем, даже сам сон не могла вспомнить. Полежав и успокоившись немного, я решила смыть остатки сна в бассейне и увидела букет на столике. Незабудки. Мне опять понадобилось время, чтобы прийти в себя.

И только поплавав в бассейне, я смогла привести мысли в относительный порядок. «Итак — думала я, сидя на скамейке и выкуривая очередную сигарету — эмоций он получил вчера достаточно, надеюсь, сегодня меня оставят в покое и никакой встречи не будет. А что, Самуил сможет организовать мне всплески эмоций по расписанию: по понедельникам — радость, по вторникам — разочарование, по средам ещё что-нибудь и так по списку».

— Ты не права.

Оказалось, что я в своих глубоких раздумьях не заметила, как подошёл Олег. Интересно ведёт себя человеческая психика: я ведь даже вздрагивать перестала от неожиданного появления кого-нибудь из жильцов этого дома, скоро в агенты спецслужб можно проситься.

— Доброе утро, Олег.

— Доброе утро. Ты не права.

— Не права — в чём?

Голос мой был совершенно спокоен, взгляд чист — ну это я себе так представила.

— Во всём. Глеб тебя ждёт.

— Олег, я никуда не пойду, я передумала. Никому этот разговор не нужен, ни ему, ни мне. Договор остаётся в силе, я обещала всё сделать и не задавать лишних вопросов — не буду. Он ведь сам захотел, чтобы я поехала к Аарону, я правильно догадалась?

Олег кивнул.

— А уж какие он потом сделал выводы про меня, это его дело. Эмоций моих получил? Получил. Ничего я ему объяснять не буду и тем более в чём-то оправдываться. Эксперимент продолжается.

Я гордо встала и пошла. Уже в комнате заметила, что ушла в купальнике. Совершенно не понимая, что делаю, переоделась и закинула купальник под кровать. Мрачно посидела и поняла, что надо что-то делать, а то думать начну. Решила найти Виктора и пойти гулять, а то предметами начала кидаться. Вздохнула и полезла под кровать за купальником.

— Интересное гимнастическое упражнение.

Виктор поднял кровать и посмотрел на меня весёлыми глазами.

— Я буду худеть… вот… начала тренироваться.

— Тебе нельзя отказываться от сладкого и тем более худеть, это сказывается на нашем здоровье. А силы нам нужны.

Он откровенно смеялся надо мной. Я опять вздохнула и протянула руку, Виктор помог мне подняться, продолжая улыбаться.

— Катя, пойдём завтракать, поешь сладенького.

В столовой никого не было. Наверное, я подсознательно после слов Олега, что Глеб меня ждёт, надеялась встретить его в столовой. Нет, и нет, переживём. Я села за стол в мрачном настроении. Виктор вдруг очень торжественно обратился ко мне:

— Катерина, Самуил уже сказал, что теперь благодаря тебе я совершенно свободен. У меня осталась только клятва тебе, и я её подтверждаю.

Он полностью повторил обряд, который был на свадьбе. Я от неожиданности не успела его остановить.

— Виктор, тебе не нужно этого делать, мне не нужна твоя клятва. Ты всё равно остаёшься свободным… я никакой не клан и не вождь, обычный человек.

И только сказав это, вдруг увидела, что рядом стоят Олег, Андрей и Глеб. Моё сердце замерло на какой-то миг, а потом заработало спокойно — без лихорадки и сбоев. Может, я уже стала спецагентом, но не заметила в любовной суете? Виктор встал рядом с ними с очень серьёзным лицом. Четверо огромных мужчин стояли напротив и смотрели на меня. И что теперь делать? Видимо, моё лицо на этот раз совсем не удержало маску вежливой отстранённости, потому что первым заулыбался Андрей, а потом и остальные.

Все ушли, остался только Глеб. Он продолжал стоять рядом со мной, и ничего не происходило, никакого взрыва энергии. Я не смогла поднять на него глаза. Когда Виктор с Андреем, уходя, пожелали мне доброго дня, я им улыбалась, Олега попросила проводить меня на прогулку после завтрака, он кивнул с улыбкой. Все мои решимости куда-то делись: мне не хотелось говорить ни о своём героическом поступке, ни о своём решении, ни в чём не оправдываться ни перед кем. Так я и сидела, уткнувшись взглядом в стол. Наконец, Глеб предложил руку:

— Пойдём.

Я шла за ним, вернее, он вёл меня за руку, и думала только о том, что вот отпустит мою руку, и я потеряюсь как во сне. Значит, во сне я потерялась и бежала за ним, чтобы догнать.

Мы вышли на балкон к огромному небу и морю. Глеб так и держал меня за руку, потом прижал её к своей груди и прикрыл другой рукой. Когда он заговорил, его голос был спокойным и чуть хрипловатым:

— Мне было очень плохо без тебя. Когда я наблюдал за тобой на прогулках, казалось, что ты иногда думаешь обо мне, и становилось легче. Когда ты уехала, что-то оборвалось в груди, остался только цветок. А потом я увидел вас с Аароном на скале и понял, что потерял тебя.

Я слушала его и не верила себе — он говорил, что ему без меня плохо. Во мне бушевал вихрь эмоций, и я испугалась, что вот опять он на них среагирует и всё рухнет. И когда Глеб замолчал, сразу сказала, не дожидаясь, пока он исчезнет:

— Я шла по скале к тебе, я видела там тебя, а не Аарона. Твой образ помог мне побороть свой извечный страх перед высотой.

Он сильно сжал мою руку, но видимо осознав, что делает больно, взял её обеими ладонями и поцеловал.

— Прости меня. За всё. Только не уходи.

Да куда я уйду-то?! Уже ничего не понимая от бури чувств, я порывисто обняла его и почувствовала лёгкое прикосновение рук, как будто он касался такого тонкого стекла, что оно может разбиться от дуновения ветра. И едва ощутимое прикосновение губ к волосам. Глеб произнёс какой-то звук, стал медленно отводить мои руки, подержал их мгновение, и исчез. Я осталась одна среди моря и тишины. Ноги сразу отказали, и я едва успела схватиться руками за поручень балкона, но потом сползла на пол. Неизвестно откуда появился Олег, взял меня на руки и отнёс в комнату.

Во мне поселилась пустота. Это была не просто пустота, а Пустота. Моя оболочка лежала на кровати, слушала Самуила, он издавал какие-то звуки, но в слова они не складывались, а были как бы ноты сами по себе, без мелодии. Когда он брал меня за руку, я чувствовала его пальцы как через перчатку, тоже как бы через какую-то пустоту. Это уже когда-то было, только не помню — когда и со мной ли. Потом появилось лицо Олега, оно тоже говорило нотами, трогало меня за руки в этой Пустоте. Появлялись другие лица, я их не узнавала, хоть очень старалась, но в Пустоте их не было, я спрашивала, где их можно найти, но они говорили нотами, а я не понимала без мелодии. Пустота стала наполняться хаотичными звуками, и они очень мешали, я пыталась от них отмахнуться, но меня кто-то держал за руки, и я, в конце концов, утонула в этом хаосе и стала задыхаться, потому что ноты забирались мне в рот и не давали дышать, потом заполнили меня всю внутри, и я взорвалась.

Наверное, Пустота меня раздавила бетонными плитами, поэтому так тяжело и больно, каждая клеточка заполнилась чем-то очень твёрдым и колючим, и это что-то причиняло страшную боль, а сверху давила плита. Кто-то пытался достать меня из-под этой плиты и тянул за пальцы, теребил их по одному и все вместе, но плита держала, не выпускала из-под себя.

Видимо плиту сняли как-то, но вместе с ней с меня содрали кожу и теперь всё тело горит в огне и начинает плавиться и стекать с кости, а теперь и кости горят. От меня остался только пепел, и он вихрем летает в Пустоте. Как всё просто, теперь Пустота не совсем Пустота, ведь в ней есть мой пепел, он её заполняет и скоро создаст мелодию, и ноты заговорят.

Боль заполняла всё пространство, всё время, всё моё тело. Не осталось ничего, кроме боли. Оказалось, что боль может быть разноцветной: она бывает синей, до ледяного треска в клетках, жёлтой с дрожью волнами по всей коже, красной со страшными спазмами оставшихся мышц, но самая страшная боль — алая, когда кипит и пузырится кровь. Человек не может выдержать столько боли, он уже сам боль, и ищет, кому отдать её, хоть немного, хоть чуть-чуть. Только никого нет в этой Пустоте, придётся навеки остаться с этой разноцветной болью, свыкнуться с ней и полюбить её, тогда она будет родной и любимой, эта невыносимая боль. Любовь такая же боль, но мы её любим, значит — любим боль.

И снова бетонная плита по всему телу, а клетки уже раздавлены болью и ничего не чувствуют, только тяжесть бетона и хруст собственных костей. Остался только мизинец, вернее ноготь мизинца, он за пределами плиты и ему хорошо. И этот маленький мизинец стал поднимать плиту, она стала сдвигаться в сторону, вот освободила уже руку, потом часть ноги и, наконец, всё тело. Но тело было раздавлено на молекулы и не знало, как собраться обратно. Его нужно чем-то заполнить, а Пустота не знает, в ней ничего нет, кроме моего пепла. А пепел не может ничего заполнить — он уже сгорел. И разноцветная боль снова вернулась в эти ничем не заполненные молекулы.

Вода, тело заполнить может только вода, но где взять воду в Пустоте? Надо попросить саму Пустоту, пусть найдёт воду.

Пустота нашла воду, потому что я лежала в ней и боль уже была не такой разноцветной, а как бы перемешанной, с полутонами, смазанной водой. И тело тоже заполнилось водой, оно лежало в воде и впитывало её, и клеточки заполнялись, и боль всё больше размазывалась и теряла яркость. Надо немного подождать, и вода унесёт боль, но ведь боль — это любовь, значить вода унесет любовь.

Я не сразу смогла отличить реальное состояние тела в воде от своего бреда. Но сознание возвращалось, и я уже чувствовала качание волны и движение своей руки на этой волне. Увидела огромное синее небо и солнце. Я пыталась вспомнить, умею ли плавать, но Пустота, ещё жившая во мне, не смогла ответить на этот вопрос. Если я не умею плавать, тогда как держусь на воде? Это уже были не ноты, это был вопрос, мой вопрос. Пустота заполнялась.

От поворота головы море и солнце совсем перемешались и создали сумасшедший вихрь. Пришлось остановить движение головы и подождать немного, чтобы вихрь успокоился. И почувствовала, что меня держат на воде руки, много рук. Когда танец солнца и моря в голове немного успокоился, заметила головы над водой, смешные, такие мокрые. И я улыбнулась этим мокрым головам. Они ответили мне тоже улыбками, интересно, кто они — эти головы? В Пустоте не было голов, значит она уже не Пустота, там мой вопрос и головы.

Боль, опять боль и страх этой боли. Где же вода, она успокаивает эту боль. Я открыла глаза и поняла, что лежу в воде, но боль продолжает терзать и вода уже не может ничего с ней сделать. Потом мне что-то положили на шею, очень тяжёлое, но тёплое, и это тепло успокаивало боль. Наконец, я смогла свободно дышать, несмотря на тяжесть на шее. Тепло заполнило тело, и боль ушла. Я ещё долго прислушивалась, не вернулась ли она, но её не было, и только тогда решилась осмотреться вокруг. Они держали меня на руках в воде и смотрели тревожными глазами — Олег, Виктор, Андрей и Аарон. Я улыбнулась им, но море и солнце опять перевернулись, и я потеряла сознание.

В себя я пришла от голода. Организм просто кричал и требовал много вкусной еды, тоннами. Только сказать ничего не могла, горло как будто окаменело и звуков не издавало. Пришлось пошевелить руками, может, кто заметит. Кто-то закричал очень громко, даже уши заложило:

— Самуил, она пришла в себя.

Он тоже заговорил очень громко и его голос бил меня по голове:

— Девочка моя, как же ты нас всех напугала… очень сильно напугала…

Я смогла просипеть:

— Не говорите так громко.

Самуил улыбнулся и сказал уже тише:

— Это у тебя пройдёт, всё пройдёт.

Заплакал и ушёл. Надо мной появилось лицо Олега.

— Кушать хочешь?

У меня получился только кивок, плачущий Самуил ещё стоял перед глазами.

Олег кормил меня из маленькой ложечки какими-то супчиками и были они вкусноты необыкновенной, но я умудрялась уснуть после нескольких ложек. Так мы и ели — немного супа, немного сна. Потом стало больше супа и больше сна. Потом просто много сна. Между супом и сном я никого не замечала, даже если кто и был в комнате. А потом снова пришла боль.

Я долго терпела, но не выдержала и стала сначала стонать, а потом кричать, кричать во весь голос. Во мне всё кипело, боль бушевала огненным смерчем и разрушала то, что восстановили вода и супчики. Моментами я ощущала воду, тепло на груди, но огненный вихрь снова сметал все ощущения, и оставалась только боль. И вдруг меня со всех сторон пронзили мечи: они разрезали боль на отдельные части и стирали своими лезвиями вместе с кожей и кровью. От меня осталось только пятно на камне.

Снова мечи, они опять пронзили меня, но были холодными как лёд. Потом другие мечи опалили огнем, но после них осталось тепло, и оно постепенно согрело меня.

Страшно болело горло, в нём устроился ёжик и не мог выйти, как я не старалась его вытолкнуть или проглотить. Но кто-то вылил на ёжика огненную жидкость, и он растворился в ней. Я открыла глаза, чтобы посмотреть на того, кто вливал в меня этот огонь, и увидела жёлтые глаза Аарона.

— Привет, всё хорошо, осталось совсем немного, только горлышко промыть.

И снова влил в меня жидкость, она пронеслась огненной рекой, но оставила после себя мягкое тепло, ничего не разрушив.

Говорить я совсем не могла, только смотреть. Потом появились ощущения тела, дольше всего почему-то правая рука не хотела восстанавливаться, но и она скоро стала чувствовать ткань одеяла. Я жива.

Все движения давались с большим трудом, прежде чем поднять руку мне приходилось двигать плечом и локтем. Даже веки не слушались, а глотать — целая проблема. Видимо те же процессы происходили и в голове, потому что мысли стали короткие и какие-то мутные. По очереди меня брали за руки все, пытаясь наполнить энергией, но ничего не происходило — я ничего не чувствовала. Придётся оживать самой.

Я лежала в комнате одна — так бывало редко, со мной всегда кто-то находился — и знала, что сейчас кто-нибудь зайдёт. Одной было совсем плохо. Зашёл Самуил и взял меня за руку:

— Катенька, дорогая моя девочка, я сейчас видел Глеба.

Говорить я не могла и только постаралась шире открыть глаза.

— Я надеюсь, тебе это поможет.

И положил мне на ладонь яркий синий камешек, совсем маленький, как капля дождя. Как глаза Глеба. Я потрогала камешек пальцами и почувствовала от него тепло. Мне очень хотелось спросить — как он, но не знала, как это сделать, кроме взгляда. Самуил понял:

— Если я скажу, что у него всё хорошо, это будет неправдой, если скажу, что плохо, это расстроит тебя. Что делать? Помогите друг другу, Катенька. Потом вы можете ругаться сколько захотите, ты даже можешь кинуть в него чем-нибудь и ходить гулять с Аароном по скалам.

Он улыбнулся, и похлопал меня ладонью по руке.

— Ты ещё доставишь ему массу удовольствия своим несносным характером, а сейчас только вы сами можете помочь друг другу.

Я постаралась пожать плечами и дать ему понять, что не знаю, как это сделать, но и на этот жест у него был ответ:

— Ты всё знаешь и умеешь, только надо захотеть, самое главное — желание.

Да, он прав, с желаниями у меня было как-то неважно. Я действительно ничего не хотела, просто лежала как банан в вазе и ни о чём не думала. Надо придумать желание, по возможностям, конечно. Хотя возможностей тоже пока никаких. Надо с чего-то начинать. Да хоть с пальцев.

Теперь у меня даже не хватало целого дня на все дела. Утро начиналось с разминания пальцев рук, пальцев ног, плеч, ног, головы, рук, ног, опять головы и так до вечера. Между всем этим были завтрак, обед, послеобеденный сон и ужин. Потом наступало время массажа. Вот уж здесь постарался Олег, хорошо, что он помнил, что я человек и не переломал мне все кости. Выяснилось, что старый китаец научил его ещё и этому. Через несколько недель такого труда я встала. Меня штормило, ноги подкашивались и руки махались в разные стороны, но я стояла сама. За всё время моего очередного подвига ко мне приходили только Самуил и Олег. А так как я ещё не говорила, то спросить — где все остальные, не могла. С голосом проблемы ещё оставались, я только сипела непонятные никому звуки.

Самуил решил вывести меня на свежий воздух, и я увидела, что мы в другом месте. Дом стоял на краю косы, выдвинувшейся далеко в море. Наверное, здесь раньше стоял маяк, а потом его переделали в замок, устремлённый своими острыми башенками в небо. Всё-таки у Глеба есть где-то остров с пещерой, набитой золотом.

Меня посадили в кресло и накрыли пледом. Солнце, ветер и удивительный запах моря. Мой организм впитывал весь букет как губка — всё сразу. Кстати, о букетах, я сначала не обращала внимания, будучи в состоянии банана, а потом заметила, что букетов нет. Тогда я ещё была не в очень состоянии думать, а сейчас эта мысль ко мне вернулась. Значит, Глеба нет поблизости, он опять ушёл от меня в самых благих намерениях. Мне стало грустно, я же все эти дни героизма очень надеялась, что он где-то рядом и только ждёт, когда мне станет лучше. Сам же просил меня не уходить. Вот и пойми мужчин, особенно со сверхспособностями. Думала я это совершенно спокойно, ничего во мне не вздрогнуло. А чему вздрагивать — ведь весь этот ужас и состоял из полной передачи моих эмоций, это я поняла в первый день выхода из состояния банана.

Ко мне подошёл улыбающийся Самуил. В руках он держал поднос со стаканом яркой зелёной жидкости.

— Катенька, будем пить лекарство.

Гадость невозможная, но моему горлу после него всегда становилось легче. Я показала Самуилу, что хочу написать вопрос. Он долго смотрел на меня, но потом кивнул и принёс папку с бумагой, на которой было удобно писать.

— Что с моим горлом? Смогу ли я говорить?

Самуил сел на маленький стульчик рядом со мной и взял за руку.

— Девочка моя, ты кричала три дня и сорвала связки. Но не переживай, скоро они восстановятся, Аарон создал средство.

Он кивнул в сторону стакана с остатками зелёной гадости.

— И оно восстановит их. Тебе осталось помолчать несколько дней.

Три дня. Три дня боли. Обещала всё сделать — делай. Больше у меня вопросов не было, и я отдала папку Самуилу. Мне оставалось море и небо. Я восстановлюсь для себя. Глебу я уже отдала всё, больше ничего не осталось. Он теперь свободен, совершенно.

Говорят, мысли материальны. И я решила поспособствовать этому, стала представлять себя в своей маленькой квартирке и обычной скучной жизни. Правда, получалось с трудом. В буйстве последних событий прошлая жизнь как-то стёрлась и казалась не моей, а кусочком глупого сериала, но и представить свою жизнь среди местных обитателей я тоже не могла. Придётся поселиться на необитаемом острове и питаться фруктами и жучками. Не отпустят — слишком ценный элемент для эксперимента.

Оказалось, Самуил не ушёл, а сидел рядом и тоже смотрел на море:

— Катенька, девочка, я обещал рассказать тебе о Саре.

Я отрицательно замотала головой, уже совершенно не важно: я прошла всё сама и всё понимаю. Но он продолжил:

— Это произошло в варшавском гетто. Мы с Сарой уже много дней прятались в подвале от расстрелов… и голодали. Глеб нас нашёл, когда я был уже без сознания. Обычно они не вмешивались в дела людей, только пользовались в своих интересах… ты понимаешь, о чём я. Но Глеб пытался хоть кого-нибудь спасти, применяя свои возможности. Он вывез нас и поселил в своём доме на юге Франции, конечно, тоже в подвале, но с едой и охраной. Тогда Саре было пятнадцать лет. Я сразу понял, что он отличается от обычных людей, да и его охрана тоже была не из простых мальчиков. Глеб то появлялся, то исчезал, приводил других людей и потом куда-то их переправлял. В доме постоянно оставались только мы с Сарой. После окончания войны он предложил нам на выбор — вернуться домой или остаться с ним. Возвращаться нам было некуда, мать Сары умерла при родах, а наш дом разбомбили ещё в начале войны, и мы решили остаться с ним. Он рассказал нам о себе, да мы и так уже понимали — кто они. Я к началу войны был врачом, занимался заболеваниями крови, и Глеб предложил мне заняться тем же в своей клинике. Он предоставил мне всё — деньги, сотрудников, аппаратуру, самую современную по тем временам, и я полностью окунулся в работу.

Самуил тяжело вздохнул и долго молчал, потом опять похлопал ладонью мою руку и продолжил свой рассказ:

— А Сара всегда оставалась дома, она даже обучение получила домашнее. Я решил, что это ужасы гетто так на ней отразились и ни на чём не настаивал. Она всегда была слабенькой и даже при всём моём и Глеба старании оставалась такой. Часами она сидела у окна и смотрела в сад. Мы вывозили Сару на море, но оно её не интересовало, и уже через несколько дней она просилась домой. А однажды ко мне пришёл Глеб и всё рассказал… что он почувствовал Сару ещё там, в подвале гетто и теперь ему с каждым днём сложнее сдерживаться в её присутствии. Ты сама видела, что это такое. Я к тому времени уже многое знал о них и имел представление, к чему это может привести. Глеб решил уйти, он почему-то сделал вывод, что Сара так слаба из-за него, что это он вытягивает из неё энергию. Может быть, так оно и было, но Глеб очень редко появлялся в доме, при этом старался не встречаться с Сарой. Я пытался найти выход, перепробовал самые разные опыты, даже с чумой… но ничего не получалось. Наконец я взял у Сары кровь и предложил Глебу, в надежде хоть этим остановить процессы. Но он отказался.

Самуил замолчал. Где-то в невообразимой высоте гордо плыли облака и смотрелись в море, как в зеркало.

— Я не знаю, как Сара относилась к Глебу, мы никогда не обсуждали такие вопросы. Внешне она была при нём спокойна, хотя особой радости от его появления не выказывала… но не боялась, нет, не боялась. А Глеб всегда был с ней предельно корректен, заботлив и исполнял все её желания. И, наконец, он мне сказал, что стал чувствовать Сару за много километров и ему нужно уехать очень далеко, чтобы спасти её. Он так решил, прекрасно понимая, что этим рискует собственной жизнью. Но уехать не успел… Сара вдруг заболела какой-то горячкой и за одну ночь умерла. Не помогало ничего, я сделал переливание крови, колол ей антибиотики. Я уже был готов к тому, чтобы Глеб обратил её, но он сказал, что она не выдержит процесса обращения. Он был всё время рядом с ней, не отходил ни на шаг, пытался отдать ей свою энергию, но ничего не получилось…

Он заплакал тихими слезами уже не горя, а вечной тоски, которая будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Я не могла ничего сказать, просто гладила ему руку. Так мы просидели до вечера.

Теперь понятно поведение Глеба — эти его постоянные отлучки, нежелание говорить со мной и приближаться. Тогда в танце мой нервный срыв привёл его в состояние внутреннего вихря, по глазам было видно, с которым он смог справиться, но потом опять исчез. Я, конечно, со всеми своими чувствами и разборками сильно ему жизнь подпортила. Зато эмоций море — бери, не хочу. А Сара просто физически не смогла выдержать то, что удалось мне, всё-таки запасы организма, от которых я всегда старалась избавиться, на этот раз сильно помогли. Да и вредность характера сделала своё дело, чем и будем гордиться. Если он тогда от Сары получил энергию без всяких там разборок, и этого ему хватило почти на столетие, то теперь можно надеяться на пару тысячелетий. А Самуил сможет спокойно разобрать меня на молекулы, ведь добавился ещё один вопрос — почему я осталась жива?

На самом деле эти размышления длились несколько дней. Думала я редко, мысли возникали и пропадали сами по себе независимо от меня. Я могла часами разминать пальцы без единой мысли, просто уставившись в окно. В один из таких моментов пришёл Аарон с большим букетом цветов, я не смогла определить каких.

— Доброе утро, Катя.

Я кивнула головой. Наверное, даже когда я смогу уже говорить, мне будет удобнее молчать. Дождалась — а то все скотч да скотч.

— Тебе уже можно иногда говорить, немного и негромко, тренировать связки.

Очередной кивок.

— Попробуй.

Задумавшись — а что мне ему сказать, может спросить о чём-нибудь — я с трудом просипела:

— Из чего ты приготовил этот зелёный ужас?

Он улыбнулся и, наконец, вручил мне букет, который я взяла и, даже не рассмотрев, положила на столик. Аарон слегка нахмурился и прищурил глаза, но ответил:

— В нём больше двадцати компонентов, названия тебе вряд ли знакомы. Тебе от него стало лучше, я вижу.

И я опять кивнула головой. Зачем он пришёл? Вручить букет? Я подняла на него глаза, и мой взгляд ему совсем не понравился, категорически. Жёлтые глаза стали темнеть и превратились в две чёрные узкие щёлки.

— Тебе понравился мой подарок?

— Какой подарок?

— Когда ты от меня уезжала, я вручил тебе подарок.

С трудом я вспомнила, да он мне что-то дал, но я так хотела в тот вечер встретиться с Глебом, что совсем о нём забыла. А потом меня уже не было — я оказалась в Пустоте.

— Прости, я не успела посмотреть.

Но не сделала никакого движения, чтобы поискать его, так и осталась сидеть.

— Катя, посмотри на меня.

Я повернулась к нему всем корпусом и посмотрела в глаза. Эта картина ему ещё больше не понравилась, Аарон отвернулся и ушёл. Весь наш разговор я продолжала массировать пальцы правой руки.

Прошло какое-то время и пришли все. В руках Виктора держал красивую шкатулку, видимо ту, которую мне подарил Аарон. Аарон взял шкатулку из рук Виктора, открыл и подал мне. Я долго смотрела внутрь, никак не могла понять, что это и как это носят. Наверное, это всё-таки ободок, состоящий из тонких золотых нитей с вплетенными маленькими разноцветными камешками. К нему прикреплено множество подвесок разной длины из такой же проволоки, на концах которых сверкали маленькие разноцветные камешки. Края ободка скреплялись тремя камнями красного, синего и жёлтого цвета.

Тронув пальцем камешки, я призналась:

— Это частички мечей.

— Катенька, девочка моя, каких мечей?

— Они пронзали меня. Этот — красный, снёс мне кожу, синий — заморозил, а жёлтый согрел.

Виктор с Самуилом переглянулись и посмотрели на Аарона. Он так побледнел, что стали видны прожилки на лбу.

— Ты хотел подарить ей… эти камни?

Виктор подчеркнул «эти» так, как будто речь шла о чём-то очень страшном.

— Но она на них никак не отреагировала!

— На ней было ожерелье Глеба, оно отразило лучи.

Значит, мечами были лучи этих камней, тех, которые мы видели в доме Аарона. И я вспомнила свою мысль о непростых камешках. Подумав эту мысль несколько раз, спросила сиплым голосом:

— Вы облучали меня этими камнями?

— Катенька, мы просто не знали, что делать, и Аарон предложил попробовать силу этих камней. Они очень древние, их нашли в пещерах на территории древнего Вавилона… сложенные в определённом порядке, они воздействуют на любой мозг, подчиняя волю. Можно управлять…

Самуил обернулся к Аарону:

— Ты хотел управлять Катей?

Неожиданно для себя я решила защитить Аарона, слабо махнув рукой, прошептала:

— Самуил, ты же понимаешь, у него бы всё равно ничего не получилось. Я сама собой управлять не могу, а уж кто другой тем более… Аарон же этого не знал.

Наступила напряжённая тишина. Виктор хотел взять у меня шкатулку, но я не отдала:

— Пусть остаётся, это подарок. Они же мне помогли, после этих мечей мне стало легче. Виктор, всё будет хорошо, я справлюсь. Только подумаю чуть-чуть.

Потом подняла глаза на Андрея:

— Мне нужна твоя помощь. Можно, мы поговорим вдвоём?

Все вышли. Андрей присел на корточки и взял меня за руку.

— Мне это сейчас не помогает.

— Но я должен попробовать.

Я только слабо усмехнулась, вот и наступило время, когда надо делать всё самой.

— Если я запутаюсь, останови меня. Помнишь, ты определял у Самуила, когда он думает, а когда нет?

Андрей сразу кивнул.

— Так вот, я теперь совсем разучилась думать. Ты можешь посмотреть мой мозг, почему он разленился?

— Если ты так говоришь, значит, он ещё не совсем разленился. После того, что ты перенесла, люди сходят с ума или умирают на полпути. Когда начнём?

— Сейчас.

Он подхватил меня на руки и понёс к себе в лабораторию. Оказывается, я помню, как это приятно — когда тебя несут на руках. Мозг, тебя сейчас просканируют и заставят работать. Интересно, зачем я оставила себе подарок Аарона и взяла его сейчас?

Я лежала, облепленная разными присосками и проводками с ног до головы, и ждала вердикта Андрея и Самуила. Они советовались за ширмой, и, конечно же, на итальянском языке. Вердикт был не так страшен — мой мозг решил выкинуть часть информации за ненадобностью. Осталось выяснить, что он посчитал таковой и почему. Андрей называл различные слова и смотрел реакцию моего мозга, иногда он делал большие глаза и переглядывался с Самуилом. Потом проделал такую же процедуру с фотографиями. Какие-то были знакомы, и у меня сразу возникал образ предмета или человека, какие-то оставались только звуками, и ничего не возникало. Так же и с фотографиями — увидев изображение, появлялось слово. Или нет.

— Катенька, ты устала, так много говорить тебе сразу нельзя, давай мы продолжим завтра

Голос Самуила был очень тревожным, но тревога явно не из-за моих связок — что-то они нашли. Я с трудом прошептала:

— Самуил, я хочу знать, а то говорить не буду совсем.

Вот обрадуются. Он долго молчал и гладил меня по руке. Его спас Андрей:

— Твоя память исключила самые главные с её точки зрения раздражители.

— Это что?

— Не считая мелочей, вроде взаимосвязей между мыслью и действием, это восстановимо… есть одна проблема. Твоя память разделила воспоминание и его образ.

— Не понимаю. У меня мысль идет долго до действия?

— Это временно, достаточно небольшого раздражения некоторых участков мозга и всё восстановится, ты будешь как прежде мила и остроумна.

— Ты ещё что-то сказал?

— Это сложно объяснить, но твоя память разделила воспоминания про Глеба и его образ. Ты помнишь о нём, но не реагируешь на фотографию.

Я попыталась представить Глеба, и образ получился — красивый мужчина.

— Но я его помню.

— Ты помнишь его внешность, но не реагируешь на него, как раньше реагировала… теперь ты смотришь на него как на всех нас, совершенно спокойно. И ещё… твоя реакция на Аарона тоже какая-то странная, но я пока не понял, что это.

Как я ни старалась что-то понять, у меня ничего не получалось. Подождём, Андрей молодец, он поможет.

И началось. Андрей подключил меня к какому-то компьютеру и закрепил прямо надо мной большой экран. Картинки замелькали с невообразимой скоростью, я даже не успевала фиксировать изображения. Когда экран погас, у меня перед глазами ещё долго мелькало разноцветье. Экзекуция продолжалась несколько дней: Андрей теребил мелькающими картинками, Самуил делал уколы, Виктор развлекал меня за обедами и ужинами. Аарон не появлялся. Полный контроль моего мозга. Наивные, думать я начала сразу же после первого разноцветья. Может, лучше вернуться в состояние банана?

Я стала лучше двигаться, координация движений вернулась, взгляд посветлел, аппетит зверский. Только смеяться перестала, даже улыбалась редко, несмотря на старания Виктора. Однажды за ужином он спросил:

— Ты всё вспомнила?

— Я не могу пока сказать — всё ли, но думаю, что основные вехи уже да.

— С тобой хочет встретиться Глеб.

— А ему нужно моё разрешение? Глеб хозяин дома и мой муж, он волен делать всё, что ему угодно. Думаю, проблем с энергией уже не будет, я ведь никого из вас сейчас уже не чувствую. Да и у него уже должно было всё восстановиться.

— Катя, что ты думаешь на самом деле? Я вижу, у тебя идёт сложный мыслительный процесс, не хочешь поделиться?

Делиться мыслями я не хотела, но понимала — как Аналитик Виктор понимал и видел значительно больше остальных и его не обмануть, особенно человеку. При необходимости он просто заставит меня ответить на все вопросы. Но что я ему скажу? Мои грустные мысли вряд ли будут ему интересны, хотя… хочет знать, пусть знает.

— Что тебя конкретно интересует в моём мыслительном процессе?

— Почему ты всегда носишь подарок Аарона с собой?

— Пытаюсь понять, зачем он мне его подарил, влиять на меня ему нет никакого интереса. Если они никак не повлияли на Глеба, я тут причём.

— Но ожерелье Глеба ты сняла.

— Оно меня больше не греет. И камешек тоже.

— Ты его больше не любишь?

Подумав немного — стоит ли говорить всё, что надумала за эти дни — решила, что не стоит.

— Я помню, что любила его раньше, но сейчас моё сердце молчит и на фотографию не реагирует.

— Но ты бы хотела с ним встретиться?

— Наверное.

— А как ты относишься к Аарону?

— Не знаю, я не думала об отношении, просто есть вопрос, и я хочу найти на него ответ.

Подняв на него глаза, я сказала уже совершенно откровенно:

— Хочу на остров, питаться бананами и жучками.

— Всё не так плохо на самом деле, только ты не хочешь в это поверить. Ты сама в себе давишь любую возможность вернуть чувства. То, что ты нам не верила раньше, можно понять… исходя из ситуации, но почему сейчас ты закрываешься, я не совсем понимаю.

— Я все эмоции отдала, не осталось больше. Эксперимент закончен, можно разбирать на молекулы.

Сказав это, я встала из-за стола и, изобразив кривую улыбку, ушла. Как хорошо было раньше — закатила истерику, бросилась в бассейн и уже легче. А сейчас голова разрывается, а на сердце штиль полный. Но мысль с бассейном понравилась: будем смывать, раз истерики уже не получаются.

Я долго плавала, а потом легла на спину и закрыла глаза. Вдруг что-то коснулось моего лица, нежно-нежно. Рядом со мной в воде стоял Глеб с белой розой в руках.

— Привет.

— Добрый вечер.

Запутавшись в ногах, я не сразу смогла встать. Он взял меня на руки, вынес из воды, закутал в полотенце и посадил на скамейку, а сам сел на пол напротив меня, скрестив ноги. Его лицо оказалось почти на уровне моего и глаза смотрели прямо на меня, синие-синие.

— Я тебе кое-что должен и предлагаю прогуляться.

Неаполь и море. Я долго об этом мечтала до боли в груди, но сейчас моё сердце молчало. Может быть он прав, и мелодия моря разбудит моё сердце?

— Хорошо. Я только переоденусь.

Но Глеб продолжал сидеть и смотреть на меня. Он взял мою руку и надел на средний палец золотое кольцо с зелёным камнем овальной формы.

— Под цвет твоих глаз.

Действительно, когда-то в молодости у меня были зелёные глаза, но с возрастом и опытом они потеряли свою яркость и стали непонятного цвета. Как он догадался, что они были зелёными, даже я сама об этом уже забыла.

— Красивое. Расскажи мне про браслет.

Глеб сразу понял, о каком браслете я говорю и улыбнулся.

— Браслет принадлежал венецианскому купцу, который очень боялся, что его убьют в дороге разбойники и заказал ювелиру, работавшему на ассасинов, самый сильный амулет, какой только возможен в этом мире. Ювелир создал браслет. Он не давал возможность прослушать сердце, даже хищники к нему не подходили в лесу, и купец действительно долго считал себя неуязвимым. Пока ассасины не решили, что такой амулет им самим необходим в какой-то операции и удача от него отвернулась. Потом браслет долго гулял по свету, его даже носила английская королева Елизавета. Правда она не знала его свойств и подарила какому-то барону, а тот — своей любовнице. И так далее.

Он неожиданно рассмеялся:

— Я выиграл его в карты у одной русской графини, когда не услышал её сердца. Ей было восемьдесят лет, её мужу тридцать, и она не давала ему карманных денег.

Надев мне кольцо, он так и держал меня за руку, но я ничего не чувствовала. Пока он говорил, я рассматривала его и удивлялась — как природа могла создать такое совершенство. В нём не было ни одного изъяна. Черты лица правильные, но не нарисованные, оказывается правая бровь чуть выше левой, и нос с лёгкой горбинкой, а то, что у него такие длинные чёрные ресницы, я заметила только сейчас. Мне показалось, или он стал ещё выше и шире в плечах? Скоро будет как Аарон. А я превращусь в старую сгорбленную старушку. Оставаясь бананом, я легче бы его отпустила на ближайшую тысячу лет. Хорошо, что моё сердце бьётся совершенно спокойно, и он не может догадаться о моих мыслях, хоть в этом есть большой плюс.

— Если ты не хочешь ехать, можно сделать это в другой раз, когда скажешь.

— Самуил рассказал мне о Саре.

— Я знаю.

Ничего не изменилось в синих глазах. Я не знаю, что надеялась в них увидеть, но они остались спокойными.

— Поедем. Я хочу посмотреть на ночной Неаполь.

— Это Венеция.

Ну да, я ведь даже примерно не знаю, где находится этот замок, в котором сейчас живу. Венеция тоже интересно.

Всё-таки Глебу больше нравятся чёрные машины чуть меньше танка, но больше броневика. Я долго решала во что одеться — кто знает, куда я могу попасть этой ночью. У меня появилось ощущение приключения, наверное, потому, что я давно никуда не выезжала, а может, просто захотелось опять почувствовать себя молодой и здоровой. В прошлой жизни мне тоже нравились ночные прогулки, но они были очень редки. Ночью все чувства обостряются, ты чувствуешь себя другим человеком, если конечно, ты не один и страх не гонит тебя быстрее добраться под защиту дома. Выбор пал на джинсы и такую же рубашку с длинными рукавами. Подумав, я надела под рубашку ожерелье Глеба и положила в карман маленький синий камешек. Коснулась губами розы и решила подарок Аарона с собой не брать. Если надену все подарки, превращусь в новогоднюю елку.

На удивление Глеб ехал спокойно, и мне даже удавалось рассмотреть окрестности. Всё-таки Италия удивительная страна: много раскидистых лиственных деревьев вдоль дорог, больших садов и деревушек с красивыми домами и виллами на берегу моря. В одной из деревень Глеб остановился и купил кисть винограда в небольшой плетёной корзинке, сыр, кусок ветчины, бутылку вина и гигантскую лепёшку, завёрнутую в холщёвую ткань. Мы едем на пикник? Потом долго о чём-то говорил с пожилой итальянкой, которая, заметив меня в открытом окне машины, радостно заулыбалась и помахала мне рукой. Она ненадолго ушла в дом, вернулась с большой белой шалью в руках и сразу подошла ко мне. Показывая мне узоры и качество нити, что-то объясняла на итальянском. Глеб, улыбнувшись, спросил:

— Тебе нравится? Она здесь самая известная мастерица.

— Нравится.

Он купил шаль и, видимо, заплатил много, потому что женщина ещё долго держала его за руку и благодарила, потом опять подошла ко мне и что-то сказала. Когда мы поехали дальше, я спросила Глеба, о чём говорила эта женщина.

— Я сказал, что хочу купить своей жене подарок, и она предложила эту шаль. По местным поверьям каждая итальянка после замужества должна носить именно такую. Она связана особым способом — узоры оберегают от всякого зла и сохраняют красоту.

Ну да, это как раз обо мне. Я смотрела на Глеба и удивлялась изменениям, которые с ним произошли. Передо мной сидел молодой весёлый красивый мужчина, полный жизни. И это мой муж, который дарит мне драгоценности и покупает шаль для сохранения красоты. Ты довольна? Вот неправильная я совсем, всё получилось: у Глеба эмоции распирают в разные стороны, на тысячелетие хватит, все меня оберегают, а я сижу в машине и страдаю, что моё сердце потухло и нет любви — она ушла вместе с болью. Что бы я там себе не надумала, надо перестать стоять на постаменте с гордым видом. Знала ведь, всегда знала, что так всё должно закончиться и это даже хорошо, что я ничего не чувствую, а то в своей любви совсем бы сошла с ума. Шаль Глеб положил мне на колени, и я непроизвольно теребила тонкие мягкие кисти.

Наконец мы приехали на какую-то виллу, совсем небольшую, в два этажа. Глеб помог мне выйти из машины и повёл вокруг — посмотреть шедевр, как он сказал. Вилла оказалась практически разрушенной, собственно остался один фасад. Во внутреннем дворике, окружённом остатками стены и заросшем виноградом, стояла статуя женщины. Она была сильно повреждена, но лицо и руки остались целыми.

— Её нашли среди развалин. Никого тебе не напоминает?

Вопрос застал меня врасплох. Я подошла ближе и внимательно рассмотрела лицо статуи. Она была не молода, эта гордая женщина, с высоко поднятой головой и устремленным в сторону моря взглядом полным тоски. Её тога спала с плеча и оказалась видна часть богато отделанной туники, судя по рельефам, а на руках виднелись браслеты. Левая рука в прощальном жесте вскинута в сторону моря. Удивительно, как могли древние изобразить движение души.

— Ты знаешь, кто это?

— Её звали Адеодата, Богом данная. О ней только известно, что её полюбил друг её сына, Квинт, но она не дала ему никакой надежды на ответное чувство, он ушёл на войну и погиб. После его гибели Адеодата призналась мужу, что любила юношу и поселилась здесь, вдалеке от семьи и оплакивала его до самой смерти.

Глеб подошёл и положил руки мне на плечи.

— Посмотри на неё внимательней.

Что-то знакомое было в чертах скульптуры, но я никак не могла понять, на кого она похожа. Глеб чуть-чуть повернул мне голову, и я поняла — она похожа на меня! Конечно, не копия, но действительно очень похожа, только у меня нет такой гордой осанки. Я обернулась к Глебу и спросила:

— Как ты её нашел?

— У меня в последнее время было много времени на пробежки по окрестностям… я эту виллу купил, и буду восстанавливать. Виктор уже приготовил документы того времени, даже есть похожий чертеж. Это он нашёл информацию об Адеодате.

Глеб стоял, продолжая обнимать меня за плечи, и смотрел на женщину, которая умерла несколько тысяч лет назад и, наверное, сравнивал меня с ней. Она ведь отказалась от своей любви ради семьи, но, когда навечно потеряла возлюбленного, не смогла бороться со своим чувством и ушла в тоскливое одиночество. Не хочу ли я повторить её судьбу? Отказаться от всего, что даёт мне судьба и потом гордо страдать в полном одиночестве. Как мне вернуть свои чувства, как не позволить управлять собой холодному рассудку и привычным страхам. Я повернулась к Глебу, достала синий камешек, и сказала:

— Спасибо тебе за него, он мне очень помог… тогда. Он вернул меня из Пустоты.

Глеб пошевелил камешек на моей ладони и закрыл её.

— Всё произошло независимо от меня, я не успел уйти…

Я закрыла ему губы пальцами — мне не нужны ни оправдания, ни страдание по моим страданиям.

— Всё уже прошло. Теперь мне надо научиться жить заново. Той жизни уже нет.

— Я всегда буду рядом с тобой, только позволь.

Позволить красавцу мужу быть рядом — почему нет? Я хитро улыбнулась:

— Ты мой муж, разве тебе нужно моё позволение? Это мне надо просить мужа не ездить часто на охоту и пирушки к соседним баронам.

Глеб засмеялся, подхватил меня на руки и стремительно перенёс за дом к крутому обрыву.

— Тогда устроим пир здесь!

Пока я любовалась морем, он принёс продукты из машины, постелил холст на землю и разложил всё, но потом посмотрел на меня и перенёс мраморный столик и скамейку. Интересно, а вино я буду пить из бутылки? Глеб жестом иллюзиониста поставил передо мной кубок из тёмного зелёного стекла, украшенный драгоценностями, вставленными в лепестки золотых цветов.

— Это кубок Медичи?

Глеб опять засмеялся.

— Нет, это, увы — восстановленный ритуальный кубок венецианских дожей. При вступлении в должность они клялись на крови христовой в этом кубке.

— Но почему на нём нет креста?

— Это ловкий ход для возможности сотрудничать с мусульманским миром. Крест опускали в вино.

Он налил вина в кубок и подал мне. Я первый раз за все это время пила вино: никакого алкоголя, даже пива мне до этого не предлагали. Вино напоминало наше, вернее грузинское, кажется называется киндзмараули, густое, терпкое, с ноткой цитруса. Я запивала им гигантский бутерброд, который Глеб очень старательно собирал из лепешки и слоями разложенных ветчины и сыра, пока не стала давиться от вкусноты и не разобрала его на составные части.

Потемнело практически мгновенно, только что был яркий закат над морем, но как только солнце скрылось за горизонтом, накрыла тьма. Мы сидели в полной темноте. Я понимала, что мелодию моря мне сейчас не услышать, но всё равно ждала. Глеб обнял меня и прошептал:

— Ты её услышишь, обязательно.

Мой ум понимал, что я рыдаю, но сердце билось ровно, и слёз не было. Вот опять я жалею себя и совершенно не думаю о том, что Глеб так жил годами, ведь не сразу он превратился в боевого робота без эмоций и чувств. Самое сложное — это когда ты ещё всё помнишь, но уже не чувствуешь. Пройдёт время и мне будет всё равно, звучит ли мелодия моря или нет. Это как в обычной жизни — долго чего-то ждёшь, а оно всё не наступает, и, утонув в пустой суете, забываешь даже, чего же ты, собственно, ждал. Будем пытаться радоваться просто дню или ночи рядом с Глебом, пока мне важно его присутствие. Пока я верю, что ему тоже хочется быть рядом со мной. Интересно, а если я сейчас выпью всю бутылку вина — я опьянею? В прошлой жизни организм не давал мне такой возможности совершенно: он изрыгал из себя весь лишний, с его точки зрения, алкоголь и долго мстил дурнотой и головокружением, но отключения мыслей не допускал. Может, попробовать и посмотреть на реакцию Глеба? Например, на сексуальные домогательства, или пьяные рыдания о несбывшемся. Хотя, вряд ли получится с домогательствами из-за полного отсутствия эмоций, да и с рыданиями тоже могут возникнуть проблемы. Значит, можно пить, не волнуясь за последствия.

А потом была ночная Венеция. Глеб оставил машину в каком-то переулке и сразу вывел меня к каналу, где нас уже ждала гондола. Молодой итальянец поприветствовал нас и сразу запел томным голосом серенаду. Он умудрялся петь, вести гондолу, жестами приветствовать проплывающих мимо туристов и поддерживать огонь в светильнике. Я рассматривала дома и мосты, освещённые огнями окон и факелов с гондол под звуки песен и гитары.

— Глеб, а ты был в Венеции раньше, ну совсем давно?

— Это был грязный и, как сейчас говорят, криминальный торговый центр. Вечером жителям приходилось ходить только с охраной. Кто не мог её оплачивать, после заката не выходил на улицу. А карнавал — весёлое буйство страстей, скажем так… очень разнообразных. Уже тогда были богатые путешественники, приезжавшие специально посмотреть карнавал, но они чаще всего старались наблюдать за карнавалом из окон. Хочешь посмотреть мой дом?

— У тебя здесь тоже есть дом?

— Он принадлежит мне уже давно, и, между прочим, приносит хороший доход, являясь музейной экспозицией.

— А как ты умудряешься все эти века оставаться самим собой?

— Я официально себе наследую и уже много раз правнук сам себе. Появляюсь редко под разными именами, часто меняю прислугу и управляющих, поэтому меня мало кто помнит. Сейчас моими финансовыми делами занимается Андрей и умножает доходность в геометрической прогрессии.

Глеб сказал несколько слов нашему поющему очередную серенаду гиду, и лодка свернула в какой-то канал.

— Андрей, что — финансовый гений?

— И ещё технический гений и военный стратег.

— Он выглядит моложе вас всех, а уже много раз гений.

— Его с детства кланы перепродавали, считая неспособным к какой-то определенной деятельности, несмотря на достаточно высокий уровень вируса в крови. Я выкупил его у матери и забрал к себе, а Самуил помог восстановиться и обрести свои истинные способности.

— Подожди, я не поняла, как это — выкупил у матери?

— Чтобы выкупить совсем, нужно заплатить кроме последнего владельца ещё и первому продавцу. Его продала мать.

— Мать продала собственного сына? Она что — ненормальная, как можно продать собственное дитя?

Лицо Глеба превратилось в маску.

— Она специально попросила его обратить ещё ребенком, чтобы можно было дороже продать.

Теперь я поняла, почему Андрей поцеловал мне руку как матери, когда я говорила о любви.

Глеб водил меня по комнатам, освещённым скрытыми в стенах светильниками, с увлечением рассказывая, кто бывал в доме, когда он здесь жил. Да, широкий спектр знакомых: от поэтов до разбойников, аристократов и бродяг. А теперь вот я хожу. Он держал меня за руку и поглаживал пальцы, как будто боялся, что я исчезну, если он её отпустит. И почему-то именно здесь я решилась задать ему вопрос, который не смогла задать раньше, когда моё сердце было полно любви.

— Кого ты здесь любил?

Он остановился, опустил голову и ответил:

— Я покажу её портрет.

Молча он привел меня в маленькую комнатку, в которой были только кровать и кресло у окна. На стене напротив окна висел большой портрет пожилой женщины в чёрном платье, в руке она держала какое-то шитье. Внимательно вглядевшись в лицо, я с удивлением обнаружила сходство с Глебом: те же ясные синие глаза, правильные черты лица, не обезображенные возрастом.

— Это твоя мать?

Он кивнул, подошёл вплотную и провел пальцами по портрету.

— Её звали Изабелла. Она была человеком.

— А как же вирус?

— Я получил его от отца, которого не знал, она о нём никогда не говорила. Как определил Самуил, мутации в моём организме произошли ещё в утробе матери… я родился уже таким.

Глеб резко повернулся ко мне:

— Она родила монстра, но сохранила жизнь и до конца скрывала от всех мою сущность. Всеми возможными способами.

Помолчав, добавил:

— Тогда институтов крови не было.

Я подошла вплотную к нему и посмотрела в глаза, они оставались синими, без вихря, только боль.

— Она мать и сохранила своё дитя, каким бы оно не было. Но это прошлое, пусть там и остаётся. Пойдём отсюда.

Я взяла его за руку и вывела из комнаты. Пока мы шли к машине, Глеб не сказал ни слова, а я не знала, как вывести его из мрачных теней прошлого. Оставалось одно:

— У нас в машине осталось немного вина и еды?

— Ты проголодалась?

— Ещё как, итальянские песни очень возбуждают аппетит.

Наконец, Глеб улыбнулся и взял меня на руки:

— Тебе понравилось вино?

— Вот буду требовать каждый день по бутылке, начну устраивать пьяные скандалы и придётся Самуилу лечить меня от алкоголизма.

— От этого вина не спиваются, говорят, что оно возвращает человеку счастье.

Я доела всю еду и выпила всё вино. Возвращались мы уже под лучами восходящего солнца.

Собираясь на ужин, или завтрак, так как проспала весь день, я прислушивалась к своим ощущениям, изменилось ли во мне что-нибудь после ночной поездки. Умом я понимала, что между мной и Глебом возникла тоненькая нить душевной близости, но сердце билось совершенно спокойно. Кольцо с изумрудом на моём пальце было напоминанием, однако не грело. Удивительно, но след от моего обручального кольца так и остался, совершенно не изменился от всех моих физических страданий, кажется, даже стал ярче и буквы надписи почти просматриваются. Я решила сегодня попробовать надеть подарок Аарона и посмотреть, что получится. Но это потом, а сейчас ужин.

Меня уже ждали. За столом сидели Глеб и Аарон, они говорили негромко, но разговор был явно напряжённым. При моём появлении оба встали и приветствовали меня. Глеб действительно стал выше и скоро будет одного роста с Аароном. Я улыбнулась обоим, подошла к Глебу и, слегка прижавшись к нему всем телом, тихо сказала:

— Привет.

И только потом, повернувшись, обратилась к Аарону:

— Добрый вечер, Аарон.

Где я только этому научилась? Наверное, маленькая девочка выжила в этом кошмаре и решила немного поиграть. Только вот к чему это может привести? Оба от неожиданности замерли как два столба.

— Мы вчера с Глебом ездили смотреть ночную Венецию и заглянули в его дом, мне очень понравилось. А какие песни нам пел наш гид!

Я щебетала всякие глупости, наблюдала за обоими и получала чисто женское удовольствие от состояния ступора двух гигантов. Глеб сидел рядом и чуть искоса наблюдал за мной, покуривая сигарету. Аарон, сидевший напротив, даже не мог внятно отвечать на мои вопросы, но я делала вид, что не очень и нужны его ответы. Кажется, это состояние бесчувствия можно использовать, раньше я бы не смогла вести себя так спокойно и уверенно в их присутствии. В каждой женщине есть немного от Сары Бернар, это я на себе убедилась. Иногда я обращалась к Глебу, но он тоже мог только кивать головой. Наконец, я решила прекратить эту пытку и обратилась к Глебу:

— Глеб, а Виктор в доме?

На такой вопрос он уже смог ответить:

— Да, тебе он нужен?

— У меня к нему дело особой важности.

Оба посмотрели на меня с большим вопросом в глазах. Но я оставила этот вопрос без ответа и, пожелав доброй ночи, ушла.

Виктор нашёлся в библиотеке. У меня была мысль позвать его, но мне почему-то не хотелось, чтобы услышали Глеб и Аарон, хотя они и так услышат. Придётся попытаться объяснить Виктору мою просьбу на китайском языке. Я сходила к себе, взяла ободок и нашла Виктора.

— Виктор, ты мне обещал найти место для посадки апельсиновых деревьев в саду, давай сходим, пока не стемнело.

Глаза Виктора стали больше, чем были у Глеба и Аарона. Я помахала перед ним ободком и приложила палец к его губам. Виктор поднял правую бровь, потом кивнул. Мы вышли из дворца и пошли по дорожке в глубину сада. Время от времени я прикладывала палец к уху и он, подумав, отрицательно мотал головой. Наконец остановился и сказал:

— Можно сажать здесь.

Я подала ему ободок, и Виктор надел его мне на голову. Сначала ничего не происходило, но потом я почувствовала лёгкое давление камней и у меня сильно закружилась голова, пришлось схватиться за руку Виктора, он сразу снял с меня ободок. Какое-то время я совсем ничего не видела, но потом зрение вернулось, и голова остановилась. Непонятно, я просто теряю сознание, зачем Аарону это нужно было? Мы с Виктором переглянулись, и я сказала:

— Уже темнеет, давай завтра ещё посмотрим.

Я надеялась, что Глеб с Аароном удержали друг друга, и никто за нами с Виктором не наблюдал. Покрутив рукой вокруг, я посмотрела на Виктора в надежде, что он поймёт мой вопрос — я ведь не спецназ, пальцами объяснять не умею. Он меня понял и отрицательно покачал головой, значит, нас никто не видел.

Полеживая на кровати, я пыталась понять, зачем мне это нужно — разбираться в подарке Аарона. Подарил и подарил, можно ведь не носить, раз оно так на меня действует. Но что-то в этом подарке было такое, что очень меня задевало. Может быть это связано даже не с тем, что Аарон пытается на меня влиять через эти камни, а то, что на меня воздействовали лучами этих камней и мой организм это запомнил и ему они зачем-то нужны. Осталось понять — зачем? А с Аароном пусть Глеб разбирается, как муж и защитник. Ещё раз повторив эту фразу про себя, даже привстала от удивления, неужели это я так подумала? Вот, оказывается, как бывает: отключаются чувства, и начинаешь мыслить правильно.

Утром на столике появился букет красных роз. Интересно, это к чему? И я вспомнила своё поведение за ужином. Наверное, надо довериться маленькой девочке и дать ей возможность действовать, просто не мешать и не давить своими многолетними страхами и неудачными опытами. Итак, посоветуй мне, что одеть на завтрак?

Совет оказался правильным. У нас были гости. Главы кланов, двое мужчин и одна женщина. Раньше, когда Глеб меня прятал, было проще: запрут в стальном сейфе и сиди, а теперь жена, будь добра — соответствуй. Хорошо, что я надела лёгкое бежевое платье и ожерелье Глеба, и тщательно убрала волосы. А на пальце сверкало кольцо с изумрудом.

Глеб представил мне гостей. Женщину звали Элеонора, мужчин — Сержио и Олаф. Аарон подошёл, когда Глеб с гостями обсуждали возможность посещения их домов, то есть кланов. Гости внимательно меня рассматривали, особенно Элеонора. Это была женщина лет тридцати, с короткой стрижкой и яркими рыжими волосами, одета в белый брючный костюм и без украшений, совсем. Мужчины чуть старше: брюнет с яркой итальянской внешностью и явный скандинав. Появление Аарона их несколько смутило, но обсуждение наших поездок продолжилось. Аарон внимательно слушал и неожиданно предложил Глебу поехать вместе, что привело гостей в лёгкий шок. Глеб обещал подумать и сообщить ответ в ближайшее время, я только кивнула головой, подтверждая, что согласна со всем, что решит муж. Интересно, имеет ли на самом деле право голоса жена-человек? И как бы себя повёл Глеб, если бы я стала вмешиваться в разговор или капризничать? И ещё один момент меня интересовал — почему вдруг Аарон решил нас сопровождать в нашем почти свадебном путешествии?

Когда гости ушли, я решила уточнить у Глеба сложности семейной жизни, присутствие Аарона меня не смущало.

— Глеб, расскажи мне каково истинное положение жены-человека в вашем мире. Мне интересно, да и не хотелось бы совершить какую-нибудь кардинальную ошибку.

Он улыбнулся и уже не стал похож на боевого генерала всех родов войск, каковым был во время разговора с гостями.

— Всё зависит от мужа.

Глеб опять на мгновение сделал грозное лицо генерала.

— Как при феодализме. У нас официальные ритуалы совершаются только при отношениях с человеком для защиты его от остальных. При нарушении условий ритуала наказывается весь клан.

— То есть, между своими у вас гражданские браки?

— Что-то в этом роде. В вашем мире такие отношения теперь тоже достаточно распространены. У нас не может быть детей, поэтому нет необходимости официально оформлять отношения. Существуют пары, которые живут вместе многие годы, но в основном, временные союзы.

— Как был у вас с Анной.

Я никак не отреагировала на эти слова Аарона. Всё-таки я правильно догадалась в первую встречу, но тогда я подумала только о чувствах Анны, а оказался настоящий гражданский брак. Не мог же Глеб все эти столетия провести один. Удивительно, она сразу во мне почувствовала опасность, хотя я была для неё просто шницелем. Но если она знала об ощущениях Глеба, то должна была радоваться за него, что у него появился шанс выжить, а она воспринимала меня как женщина соперницу, а не сосуд с энергией. Значит — она не знала. Я действительно была для неё просто шницелем, но почему-то опасным. И при этом спасла мне жизнь, практически погубив себя. Но почему она не знала?

— И всё-таки, каковы мои права и обязанности в вашем мире, или прав нет, только обязанности?

— Наши с тобой отношения прописаны в брачном контракте, а отношение внешнего мира я беру на себя. Ты вольна вести себя, как хочешь.

Аарон удивлённо посмотрел на Глеба, но ничего не сказал. Видимо, есть какое-то условие, но Глеб не хочет мне о нём говорить. Или Аарона пугает уже сама возможность дать мне хоть небольшую толику свободы, да ещё и под защитой Глеба. Боится, что устрою маленькую революцию в благородном семействе сверхчеловеков?

— То есть, если я не захочу ехать с тобой в гости к этим главам, которые были сегодня, то могу не ехать?

— Тогда мы к ним не поедем.

Я задумалась, хочу ли я куда-то ехать? С одной стороны, мне хотелось побыть с Глебом наедине как вчера, а с другой, надо же самой когда-нибудь увидеть, что такое клан. Немного подумав, я нашла золотую середину:

— Давай ещё раз навестим нашу знакомую на вилле и потом поедем в гости.

Глеб улыбнулся, понял, о ком я говорю, и кивнул:

— Хорошо. Когда поедем?

— У меня с Виктором не закончено важное дело, можно поехать после обеда.

Пожалуй, Виктору сегодня придётся выдержать пытки огнём и мечом. Но надо воспользоваться присутствием Аарона — они не дадут возможности друг другу следить за нами — и ещё раз попытаться узнать секрет ободка. А Глеб, я в этом уверена, к Адеодате Аарона не подпустит ни на шаг. Аарон слушал наш разговор и только глаза темнели. Я встала:

— Оставляю вас решать сугубо мужские дела.

На этот раз Виктор увёл меня ещё дальше, видимо, уже проверил расстояние. Он снял с меня ожерелье Глеба, кольцо и куда-то отнёс, только потом надел на меня ободок. На этот раз голова не кружилась, я только чувствовала всё увеличивающуюся тяжесть камней, а потом появились маленькие лучики, и они пронизывали меня насквозь. Как в Пустоте, только не было боли. Виктор не выдержал первым и снял с меня ободок.

— Надо поговорить с Глебом.

Он сказал это, вернув мне ожерелье и кольцо, как только я рассказала о своих ощущениях. Виктор прав — пора заканчивать партизанские вылазки, кто знает, в какой ситуации эти камешки могут сработать.

— Я сама ему расскажу, а то тебе достанется на орехи.

Ослепительная улыбка и низкий поклон:

— Благодарю, королева, но я и сам могу ответить за свои поступки.

И опять я поздно вспомнила о клятве Виктора, вот совсем не думаю о последствиях своих поступков на других.

Поговорить с Глебом я решила за обедом и пока переодевалась, сочиняла тронную речь. Если бы это касалось только меня, то всё было бы проще, а теперь мне нужно защитить Виктора — он не должен отвечать за мои авантюры. Но, когда зашла в столовую и увидела их вдвоём с мрачными лицами, то сразу поняла, что Виктор всё уже рассказал и моя тронная речь не нужна. Надо было сочинить речь покаянную.

— Глеб, это я виновата, Виктор лишь подчинился мне.

Глеб смотрел на меня каким-то странным взглядом, и на его лице стала проявляться улыбка. Потом он повернулся к Виктору, который тоже начал улыбаться, и сказал:

— Осталось объявить тебе награду за то, что не позволил моей жене наделать глупостей.

Виктор шутливо приложил два пальца к голове, преклонил её передо мной и ушёл. Глеб подошёл ко мне и обнял.

— Катя, я прошу тебя — доверяй мне.

Наверное, если бы у меня осталась хоть капля эмоций в сердце, я бы уже задохнулась от счастья, но сейчас только почувствовала сильное мужское тело.

— Глеб, поехали в гости ко мне на виллу.

На этот раз Глеб ехал очень быстро, будто торопился. Я нашла шаль в машине и завернулась в неё, пусть она оберегает меня от всякого зла. Моё тело помнило руки Глеба, мозг анализировал, а сердце молчало.

Вилла оказалась окружена очень высоким забором: когда успели, прошёл всего один день. Мы заехали уже в ворота, и на территории вилы оказалось много людей, стояла различная строительная техника, рабочие ходили с досками, топорами и всякими непонятными инструментами.

— Глеб, а когда ты успел это организовать?

— Это Андрей, я же говорил тебе — он финансовый гений.

Адеодата стояла в стороне под большим стеклянным колпаком и продолжала страдать по утраченной любви.

— Андрей хотел увезти её отсюда, пока идет восстановление виллы, но я решил, что она будет скучать по морю, и оставил здесь.

Я задала совершенно глупый вопрос:

— А её не украдут?

Глеб рассмеялся. Ну да, кому я это говорю.

— Моим бойцам будет чем заняться.

— У тебя есть своя армия?

— Не армия, а маленький отряд новобранцев-добровольцев, внешняя охрана, ты их не должна замечать. Они и сейчас двигались за нами.

Значит, это он им организовал марш-бросок, двигаясь с такой скоростью.

— Они всегда рядом с нами?

— Нет, только по приказу. Катя, я всегда знаю, если рядом кто-то из наших.

Он опять обнял меня, как будто и здесь защищал от опасности.

— На вилле уже не устроить пикник, поедем в другое место.

Мы приехали в маленькую деревушку, всего несколько домов. Глеб подъехал к высокому дому на берегу моря. Навстречу нам вышел старик и радостно обратился к Глебу, затем вышла молодая женщина с ребёнком на руках, тоже заулыбалась. Глеб что-то им сказал и представил меня. Старик подошёл ко мне, поцеловал в щёку и долго говорил, держа меня за руку, а женщина показывала мне ребёнка и тоже радостно что-то про него рассказывала. Потом они нас провели к беседке и быстро ушли.

— Глеб, они ведь — люди?

— Да и они знают кто я. Старика зовут Валентино, он однажды подобрал меня совершенно обескровленного и спас. А потом я помог ему отбиться от местной мафии.

Впечатляющее, видимо, было зрелище.

— Он дал тебе своей крови?

Глеб рассмеялся.

— Нет, пожертвовал единственной коровой.

— Это значит, что он уже знал про таких, как ты?

— В Италии знают в каждой деревне, только называют легендами.

Женщина и Валентино вынесли подносы с едой и вином, сели с нами за стол и подняли стаканы с вином, видимо за наше здоровье. Вино было молодое, из белого винограда, похожее на сок и очень вкусное.

Глеб что-то сказал, и женщина запела. Если что-то и могло быть похожим на мелодию моря, то только эта песня: голос высокий и совершенно прозрачный, с невероятными переливами звучания. В другое время я бы заплакала. Когда они ушли, я попросила Глеба перевести песню.

— Молодая девушка проводила своего жениха в море и просит богов сохранить ему жизнь и вернуть ей живым. Её муж, сын Валентино, рыбак и часто уходит на рыбалку, правда уже не в утлой лодке, а на большом катере, но море есть море. Кстати, Валентино сказал, что тебе повезло с мужем.

Я посмотрела на него и решила, что старик прав. Глеб пересел ко мне и обнял.

— Когда ты кричала от боли, я пытался прятаться здесь, но всё равно слышал тебя и хотел умереть. А она дала мне ребёнка в руки и сказала, что все женщины кричат от боли, когда рожают. Ты в этой боли возродила меня, и сама осталась без сердца, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить?

Я долго молчала, кто знает, смогу ли я забыть ту боль и Пустоту, вернусь ли я из этой Пустоты и какой буду завтра. Но пока я ещё помню свою любовь, Глеб должен о ней знать. Я взяла его руку и положила себе на грудь, туда, где сердце.

— Я тебе его отдала и ни о чём не жалею.

Так мы и сидели обнявшись. Я почему-то вспомнила первые дни своего пребывания во дворце: как я ждала каждый день встречи с ним, пусть мимолётной, не зная, что он может мне сказать… или сделать. Наверное, то отчаяние, которое охватило меня, и с которым я не могла справиться, был не страх, а абсолютная уверенность, что вот оно пришло настоящее, и оно несбыточно в абсолюте. Даже если бы Глеб ещё тогда потребовал отдать за него жизнь, отдала бы, не задумываясь. Вот и сбываются собственные слова, сказанные Аарону, что я отпущу Глеба и буду помнить, что он был. Сердце отпустило, нечем ему его держать, осталась только память. Но вот что удивительно, именно сейчас, когда сердце молчит, мне всё больше хочется узнать о его чувствах ко мне, возможны ли они у таких как он, или это просто благодарность. Пока непонятно, зачем мне это теперь, может быть, просто освободилось место в голове, ведь не стало этих глупых внутренних разборок. И я решила сразу приступить к выяснению, надо отвлечь Глеба от неправильных мыслей о его вине и моём прощении:

— Глеб, а зачем ты приводил Юлию?

Он совершенно не ожидал такого вопроса и долго смотрел на меня, прежде чем ответить:

— Я хотел обратить на себя твоё внимание. Тогда я решил, что ты ненавидишь меня и Виктор предложил такой вариант.

Теперь уже я долго молчала. Говорят, что женская логика нелогична, но мужская ещё интереснее, особенно у крутых аналитиков.

— Но ты же слышал моё сердце, оно реагировало на тебя как прежде.

— Оно могло так реагировать и от ненависти — что из-за меня ты могла погибнуть.

Конечно, Виктор был в чём-то прав, отреагировала я тогда сильно, только причина была другая.

— И вы решили, что, если ты приведёшь красивую девушку и изобразишь роман с ней, я снова обращу на тебя внимание и перестану ненавидеть?

— Что-то в этом духе.

— А Самуил тоже участвовал в этом заговоре?

— Нет, он считал, что ничего не изменилось в твоём отношении ко мне из-за нападения и наша затея тебя только расстроит.

Значит, я была права — Самуил понимает меня лучше остальных, как человек. Так, в одном разобрались, остальное позже.

— А как могло получиться, что ты был обескровлен, когда Валентино тебя спас?

— Я тогда экспериментировал с кровью… пытался выяснить, как долго я смогу прожить без нее, кровь какого животного наиболее подходит, и был очень слаб, когда меня нашли бойцы какого-то клана. Едва отбился и потерял сознание недалеко от дома, где жила семья Валентино. Он был мальчишкой, но смог спрятать меня в сарае с коровой.

Глеб рассмеялся и прижал меня к себе.

— Потом я, конечно, купил им коров, но тем утром отец выпорол его за то, что тот плохо закрыл сарай и украли их единственную кормилицу.

Он им вернул корову, вернее коров, а мог ведь всю семью убить, чтобы самому восстановиться. Вот почему Самуил надеялся, что Глеб хотел нас спасти в санатории, несмотря на превращение в боевого робота — он продолжал ему верить.

Валентино пошёл нас провожать, и Глеб дал ему небольшой свёрток, который тот сначала не хотел брать, но с Глебом сильно не поспоришь и сверток остался у него.

— Ты дал ему деньги?

— Немного, в благодарность за песню. Тебе понравилось?

— Почти как песня моря.

Я хотела спросить о кланах, в гости к которым мы поедем, но решила не портить такой прекрасный вечер, будет завтра и узнаю.

Утром я встретила Виктора по дороге на завтрак и решила у него спросить о правах и обязанностях жены-человека, уж он-то точно знает всё. Виктор сначала поинтересовался, что мне сказал Глеб, а потом глубокомысленно изрёк:

— Глеб сказал тебе чистую правду — абсолютная зависимость от мужа-феодала.

— А что значит об отношении внешнего мира?

— Что он порвёт каждого, кто посмеет пойти против его воли в отношении тебя.

Это значит, что он порвёт Аарона, если тот чего-нибудь задумает против его воли, он для него сказал. О том, насколько я вольна в своих поступках при муже-феодале я уточнять не стала.

— А что вы решили с ободком, я же видела ваши лица, вам это совсем не понравилось?

— Глеб тебе сам всё скажет. Помни, что он феодал.

И ослепительно улыбнулся с хитрыми глазами. Не зря ведь он это сказал, что-то я опять должна понять из этих слов и принять без лишних размышлений.

— Пойдём, я тебя провожу, если ты боишься грозного мужа, вдруг пороть будет.

— Аарон уже уехал?

— Как он может уехать, не попрощавшись с тобой? Они с Глебом уже давно сидят в столовой.

Кроме Глеба и Аарона за столом сидели Самуил и Элеонора. Пока я здоровалась со всеми, ко мне подошёл Глеб, взял за руку и подвёл к стулу рядом с собой. Это было сделано несколько демонстративно и с тем же лицом генерала всех войск.

— Катя, Элеонора приглашает нас приехать к ней через два дня. В Палермо состоится местный праздник Святого Антонио, зрелище очень интересное.

— Хорошо, поедем в Палермо.

Я улыбнулась Элеоноре, и она неожиданно для меня ответила очень приятной улыбкой. Самуил стал спрашивать Элеонору о празднике, а я посмотрела на Аарона и встретилась с ним глазами. Вряд ли мне удалось изобразить для него покорную жену феодала, судя по взгляду — ждёт от меня подвоха. Пора уже начинать собой гордиться. Я хотела его спросить: едет ли он с нами, но вспомнила о муже-феодале и просто улыбнулась.

— Ты прекрасно выглядишь, совершенно здоровой.

— Мне очень пошли на пользу прогулки к морю.

Я имела в виду прогулки с Глебом, но он явно вспомнил другую, и его глаза резко сузились, однако он улыбнулся:

— Спасибо тебе за те дни. Надеюсь, ты ещё раз сможешь ко мне приехать.

Он, что, думает — я приеду к нему одна? Я обернулась к Глебу и спросила:

— Аарон приглашает нас в гости, может, когда-нибудь съездим?

— Всё возможно.

А лицо генерала осталось, несмотря на светскую беседу. Самуил с Элеонорой замолчали, и Глеб встал, тут же встали все, кроме меня, даже Самуил подскочил. Я просто не успела среагировать и осталась сидеть, не зная, как поступить.

— Элеонора, тебе сообщат точное время нашего приезда.

Она попрощалась со всеми и опять мне улыбнулась, я в ответ смогла изобразить подобие улыбки. Аарон вышел из-за стола, подошёл ко мне и взял за руку.

— До свидания, Катя, скоро увидимся.

Кивнул Глебу и Самуилу и быстро вышел из столовой. Самуил посмотрел на Глеба, и только дождавшись, когда тот сядет, тяжело опустился на стул.

— Катенька, давай попросим Олега заварить ещё чаю.

Я согласно кивнула головой. Глеб смотрел на меня и о чём-то очень серьёзно думал, мне оставалось только тоже смотреть на него. Значит — феодал, опять Виктор прав, я ведь совсем не знаю Глеба с этой стороны, только по разговорам. Какой же надо иметь характер, не просто силу физическую, чтобы столько лет противостоять этим самым кланам, да ещё уводить ценные кадры так, что уже никто на них не претендует.

Олег принёс чай, и мы с Самуилом пили его, как после пересечения Сахары, ему тоже тяжело даются эти генеральские штучки. Наконец, Глеб прервал молчание и спросил:

— Катя, а где подарок Аарона?

— Лежит у меня в столике.

— Олег, принеси.

Пока Олега не было, Самуил спрашивал меня о моих ощущениях, уже зная партизанские приключения. Я решила добавить подробностей уже для Глеба, закрыла глаза и стала рассказывать:

— Тогда в Пустоте, лучи от камней как бы разрезали боль на составные части и стирали её. Тоже больно, но по-другому, а потом боль прошла. После этих лучей прошла. А сейчас от ободка я тоже чувствую лучи, но боли нет. Правда, ободок на мне был совсем недолго, Виктор его быстро снял.

Посмотрев на Глеба, я увидела уже не лицо генерала, а глаза полные страдания. Олег принёс ободок и положил на стол. Самуил взял его в руки, достал из кармана какой-то аппаратик и стал рассматривать камни.

— Да, это камни Вавилона, сильно обработанные, поэтому мы и не поняли сразу, что это они. Я не знал, что есть ещё и маленькие, кроме уже известных. Катенька, ты тогда говорила про какие-то мечи, что ты имела в виду?

Пытаясь как-нибудь смягчить описание своего состояния в тот момент, я ответила не сразу, но ничего не смогла придумать и решила рассказать правду:

— Лучи этих камней я воспринимала как мечи, которые разрезали меня вместе с болью.

— Неужели ты всё помнишь?

Я только кивнула головой. Хорошо, что у меня теперь нет сердца, не нужно его успокаивать, кровь двигается с прежней скоростью.

— Глеб, мне нужно выяснить всё про эти камни, они почему-то мне нужны, я ещё не знаю зачем, но нужны.

Он, склонив голову, отрицательно покачал головой.

— Нет же сейчас боли… пока, по крайней мере. Хуже того, что было уже не будет, не может быть хуже. Если я выжила тогда, выживу и сейчас. Мы всё сделаем при тебе, под контролем Андрея и Самуила. А Виктор будет держать тебя, что бы ты всю мебель тут не разнёс.

Глеб поднял на меня глаза и спросил:

— Неужели ты пойдёшь на это ещё раз?

— Так уже быть просто не может… я восстановилась, совсем здоровая, да и эмоций у меня нет.

Его лицо передёрнулось, но я решила не отступать:

— Пойми, только так мы сможем выяснить силу этих камней и почему Аарон их мне подарил. Это я тоже хочу знать.

При упоминании имени Аарона, Глеб как-то странно на меня посмотрел, но ничего не сказал. У меня появился ещё один аргумент:

— Можно сюда позвать Андрея, если он в доме.

Глеб кивнул Олегу и тот позвал Андрея. Он появился из ниоткуда и вопросительно посмотрел на Глеба. Но вопрос задала я:

— Андрей, помнишь, когда ты в первый раз сканировал, ну, в общем, узнавал, почему я долго думаю, ты сказал, что я как-то непонятно реагирую на Аарона.

— Да, помню.

— Теперь ты уже можешь сказать — почему?

— Нет, всё неясно, твои реакции непонятны, но можно ещё раз попробовать.

— А может быть так, что эти реакции наступили после того, как мы с Виктором побывали в комнате с камнями у Аарона? Тогда от воздействия камней меня спасло ожерелье Глеба, а может что-то осталось?

Глеб со мной не согласился:

— Катя, в том ожерелье, которое я тебе подарил, обычные бриллианты, очень маленькие и обычное золото. Оно не могло тебя защитить от этих камней.

— Придётся звать Виктора.

Но он уже заходил в столовую.

— Я практически ничего не помню с того момента как зашёл в комнату с камнями, пришёл в себя, когда Катя выводила меня в сад. Но воздействие полностью ушло значительно позже.

Стало ещё хуже — теперь моим объяснениям нет свидетеля.

— Но ты сам сказал Аарону, что ожерелье Глеба отразило воздействие камней!

— Я так считаю, потому что другого объяснения нет — человек не может сопротивляться камням Вавилона.

— Глеб, значит надо проверить экспериментальным путем.

Но тут встал Самуил и сказал:

— Ничего не получится. Я знаю, что тогда тебя спасло от камней.

Мы все посмотрели на Самуила, но он долго молчал и вздыхал. Наконец, наверное, после двадцатого вздоха пояснил:

— Коснувшись, совершенно непроизвольно, ожерелья, ты вспомнила про Глеба, в тебе вспыхнули эмоции, и они разрушили воздействие камней.

— Нет. Не может обычная человеческая эмоция так сопротивляться этим камням. Я же помню, как меня раздирали эти мечи и снимали кожу, и кровь кипела пузырями, а от холода кости рассыпались.

Я это сказала только как пример воздействия лучей, но эффект оказался очень сильным. Они смотрели на меня с ужасом в глазах, а Глеб побледнел как полотно.

— Глеб, я же говорю — хуже уже не может быть. Надо попробовать, всегда можно остановиться.

А потом добавила после некоторого размышления:

— Я не хочу постоянно думать о возможной зависимости от этих камней, от Аарона.

И вдруг мне на помощь пришёл Андрей:

— У меня остались все записи, которые я делал, начиная с первого дня появления тебя у нас, ещё без сознания. У Самуила тоже должны быть.

Тот лихорадочно закивал головой:

— У меня всё в наилучшем виде, я могу запросить, и они будут на компьютере Андрея.

— Мы сейчас тебя просветим сначала без украшения, потом с ним, и сравним все записи. У меня такая программа уже есть, это недолго.

Глеб молчал, смотрел на меня тёмным взглядом и молчал. Я уже хотела напомнить ему его же слова, что я вольна делать, что хочу, но не пришлось.

— Хорошо, делайте.

Вот что значит многократный гений и военный стратег. Андрей мгновенно перенёс меня в лабораторию Самуила и пока облеплял разными датчиками туда пришли все. Последним пришёл Глеб и действительно встал рядом с Виктором.

Ощущения, когда на меня надели ободок, повторились. Андрей уже хотел его снять, но я его остановила:

— Подожди, пока ничего особенного не происходит, боли нет.

И вдруг я увидела картинку: себя в доме Аарона, но не в тот приезд и дом другой. Я гуляю по дому и весело смеюсь чему-то, даже что-то напеваю. И вдруг всё пропало — это Андрей снял ободок. У меня резко закружилась и заболела голова.

— Катенька, что случилось, дорогая моя, только не молчи.

Оказалось, я зажмурила глаза и застонала.

— Самуил, не надо так громко…

— Катя, неужели опять…

— Всё хорошо, сейчас всё пройдёт, только голова сильно болит. Может на воздух…

В себя я пришла на балконе. Глеб держал меня на руках как ребёнка и ходил по кругу.

— Глеб, а чаю детям дают?

Он вздрогнул всем телом, прижал меня к себе и рассмеялся.

— Может даже и покормят.

Когда все собрались в столовой, я была сыта и спокойно курила в обществе Виктора. Он сразу узнал дом, когда я рассказала ему о своём видении — именно туда и хотел нас отвезти на второй день Аарон. Андрей озвучил диагноз:

— На камнях записана программа гипнотического воздействия. Если бы ты подольше носила ободок и физически побывала в этом месте, то сама бы пришла к Аарону в этот дом.

Вот что значит правильно подобранная одежда и Аналитик рядом. Я решила уточнить, почему уже тогда он был против поездки:

— Виктор, почему ты тогда не захотел ехать в этот дом?

— Он самый защищённый с точки зрения строительства и внешней охраны, её готовил сам Аарон, отдельно от всех и никто их никогда не видел. Я был там только один раз за всё пребывание в клане, и то только на первом этаже и совсем недолго. Там практически никто не бывал кроме Аарона. Хотя выглядит внешне как небольшой дворец.

Значит, я сама должна была прийти в стальной сейф или кирпичный подвал, даже если и выглядит это как дворец. Теперь осталось выяснить — зачем это нужно Аарону? Но посмотрев на Глеба, поняла, что есть задача более насущная.

— Глеб, я думаю, у вас с Аароном всегда были, скажем так, сложные отношения. Андрей, наверное, это называется состоянием военного нейтралитета, правильно?

Андрей кивнул, но мне кажется, он уже разрабатывал маршрут движения войск. А, судя по лицу Глеба, бои уже шли. Надо это остановить, любым способом, но остановить, войны мне ещё тут не хватало, причём мирового масштаба. Я вопросительно посмотрела на Виктора и Олега, но они отрицательно покачали головами, они не будут даже пытаться остановить Глеба. Оставался Самуил, как человек он должен понимать, что в этих боях от нас с ним даже пыли не останется. А может и от всего человечества.

— Давайте сохраним это состояние, хотя бы попытаемся. Виктор, хоть ты и не помнишь ничего, но ведь я там смогла сопротивляться, и сейчас не бегу никуда.

Глеб поднял на меня глаза и мрачно уточнил:

— А с ободком на голове?

— А кто сказал, что я его буду носить? Теперь мы знаем его воздействие, и Самуил прав — нет эмоций. Я могу анализировать своё поведение, да и вы будете постоянно контролировать. Надо понять, зачем Аарону это нужно. Эмоций у меня нет, Глеб восстановился, я не понимаю причины. Можно попробовать надеть на больший промежуток времени, если что, вы меня…

Но Самуил был категорически против:

— Мы не знаем, обратим ли процесс. Катенька, мне бы не хотелось посадить тебя навечно в наш сейф.

Да, я бы тоже не хотела этого.

Меня посетила интересная идея, когда Глеб предложил посмотреть Венецию дневную:

— Давай заедем в ювелирные магазины.

— Ты хочешь купить себе драгоценности?

— Но ты же выделил мне деньги на булавки, хочу воспользоваться.

Глеб удивился, но обещал оплатить все мои покупки. А я пошла переодеваться и по дороге зашла к Андрею, который колдовал со своей техникой.

— Андрей, мне нужна фотография подарка Аарона.

Он даже не удивился моей просьбе и сразу сделал распечатку.

Мне захотелось одеться дорого и элегантно, в соответствии с ювелирным магазином. Я выбрала чёрное удлиненное платье и накидку из кусочков какого-то белого меха, а волосы заколола очень красивой заколкой с множеством маленьких бриллиантов и конечно — кольцо с изумрудом.

Глеб ждал меня в машине. Едва уловимая улыбка тронула его губы, когда он меня увидел. Он был одет в тёмно-синий, почти чёрный костюм и такого же цвета рубашку. Для дневной поездки он выбрал машину с открытым верхом, наконец-то поездка без тонированных стекол.

— Что ты хочешь купить в ювелирном салоне?

— Вот это.

Я показала ему фотографию.

— Но такое не продают в салонах, это тонкая ручная работа и Аарон сразу поймёт, что ты носишь не его подарок.

— Разве он сможет мне сказать: «Зачем ты заменила камни, я не смогу теперь на тебя влиять, и ты уже не побежишь ко мне»? Мне не обязательно его носить постоянно, просто можно иногда демонстрировать.

Он задумался на минуту, а потом резко повернул машину в какой-то переулок. Мы остановились у небольшой лавки с сувенирами, Глеб что-то сказал мальчику у двери, и тот сразу забежал в дом. А мы поехали дальше.

— Ты связался с мафией?

Глеб рассмеялся.

— Нет, пока мы будем ехать, мальчишка прибежит к дедушке дворами.

Действительно, когда мы заехали во двор большого дома, там уже ждали тот самый мальчик и пожилой мужчина. Нас пригласили в дом, и пока Глеб разговаривал с хозяином дома, я рассматривала портреты и картины на стенах огромного зала. Удивительно — заходишь в обшарпанный дом, а попадаешь во дворец. Наконец, Глеб пожал руку хозяину и подошёл ко мне.

— К вечеру у нас будут подобные камни, а утром весь ободок.

— Он ювелир?

— Он самый ловкий продавец краденого в Италии.

Глеб улыбнулся, заметив моё удивление.

— Соответственно — связи самые широкие и тайные. Можешь не беспокоиться, камни будут чистые, не ворованные.

Уже в машине он обратился ко мне:

— У меня есть предложение… я приглашаю тебя в ресторан.

Тысячу лет не была в ресторане, и никогда — в Венеции.

Ресторан находился в каком-то историческом здании и весь разделялся на отдельные кабинеты. Когда мы вошли, к нам сразу подбежал управляющий и подобострастно кланяясь, привёл в большой кабинет с диванами и удивительным видом на Венецию.

— Этот помещение специально защищено от прослушивания — полицейского и нашего. Что ты хочешь заказать?

— Что-нибудь из русской кухни здесь подают?

Глеб повернулся к управляющему и сделал заказ.

— Кстати, Виктор, наверное, тебе говорил, что Аарон кормил меня солеными огурцами и пельменями.

Глеб посмотрел на меня тяжёлым взглядом.

— Тебе не нравится итальянская кухня?

— Нравится, но своё родное было приятно вспомнить. Если иногда меня будут кормить борщами, я буду рада.

Я видела, что упоминание Аарона сразу изменило настроение Глеба. Он, конечно, не перестал думать о военных действиях, просто не хотел, чтобы я знала об этом. Как же мне его убедить хотя бы отложить разборку? Я подошла к нему и посмотрела в глаза:

— Глеб, я не знаю, как долго буду помнить свои чувства, и они будут важны для меня. Может быть, совсем скоро мне… всё равно, кто стоит рядом со мной — ты или Аарон… ободок не понадобится. Сейчас я хочу быть с тобой.

Глеб замер.

— Ты можешь в любой момент посадить меня в сейф и начать разборки с Аароном. Будешь иногда приходить между боями.

А ведь посадит, я сама предложила ему самый лёгкий выход из положения.

— Только однажды мне уже будет всё равно — кто придёт… и придёт ли вообще.

Он молчал так долго, что я не выдержала и села на диван. Пусть решает сам, что ему нужно — я или разборка одного феодала с другим из-за девицы.

— Ты права, не стоит тратить время на Аарона, мне важнее ты, чтобы ты не выбрала его.

Глеб сел рядом со мной и обнял.

— Выбери меня.

— Я выбрала тебя в первый день, когда ты хотел меня убить.

Он весь как бы сжался, но смог, пусть не сразу, посмотреть на меня.

— Ты боялась меня?

— Когда шла на переговоры. Боялась, что приду, а ты убил всех, тогда боялась.

В этот момент принесли заказ, и мы замолчали. Мне принесли борщ и пампушки, а ещё бутыль самогона, настоящую, литра на два, и гранёный стакан.

— Ты хочешь, чтобы я напилась?

— Мне рассказывали, что пьяные люди говорят только правду… что думают на самом деле.

Я рассмеялась, вот уж ему всегда доставалась именно настоящая правда, та, которую сама даже не всегда осознавала.

— Мой организм мне не позволяет напиться — отторгает лишний алкоголь, но голову не отключает. Я всегда говорила тебе правду и сейчас говорю, даже если тебе это совсем не нравится.

Глеб улыбнулся в ответ, но как-то грустно. Я поела борща и даже выпила немного самогона, гадость ужасная, совершенно неочищенный. Закурив сигарету, я решала про себя — как спросить об Анне, ведь он её когда-то любил, почему же ничего ей не сказал обо мне? Он стоял у окна, опустив плечи, и смотрел на Венецию. Наконец, он повернулся ко мне, и по выражению лица я поняла, что он хочет спросить что-то очень важное для себя.

— Катя, скажи мне, ты действительно любила меня, после всего, что произошло, что ты видела и что знаешь обо мне?

— Я и сейчас тебя люблю. В моей памяти осталось всё, что я чувствовала.

Глеб тяжело вздохнул и опустил глаза.

— Я тебя чуть не убил.

— Ты знаешь, люди могут погибнуть от массы разных случайностей, от несварения желудка, например, или плохо очищенного самогона.

— Что?

— Я говорю самогон в этом ресторане совершенно неочищенный, отравиться можно, хорошо, что я это сразу поняла.

Я смотрела на него и улыбалась.

— Глеб, я сама тебя уговаривала принять свою кровь и никто, в том числе и я не знал, что может произойти. Даже если бы вы с Самуилом рассказали мне о Саре раньше, я поступила бы также. Пойми, это не было жертвой или подвигом с моей стороны, я только хотела тебе помочь, ну, и чтобы ты был рядом со мной. Не будем больше об этом, иначе я потребую от тебя ещё куража, чего-нибудь совершенно экзотического. Пирожков с грибами, например.

Глеб подошёл ко мне:

— Я верну тебя из твоей Пустоты.

Мне остается только верить ему, хотя моему бесчувственному уму так и осталось непонятным, зачем ему возвращать меня в хаос чувств.

Глеб ехал по улицам Венеции и о чём-то напряженно думал, он не сказал ни слова после ресторана, мне оставалось только разглядывать улицы и каналы, заполненные туристами. Мы подъехали к красивому дому с колоннами и небольшим палисадником. Глеб поставил машину в тени деревьев и закурил.

— Я хочу рассказать тебе историю Анны.

Уже не знаю, хочу ли я теперь знать эту историю любви, закончившуюся так странно и печально, но, может быть, это поможет мне понять Глеба.

— Анна дочь богатого купца, мы встретились на балу и понравились друг другу. Юная и красивая, она поражала меня своим жизнелюбием. Я тогда был скучающим английским путешественником и членом клана. Мы встречались тайно от её отца… мне было легко организовывать наши встречи. Это продолжалось до того момента, пока отец не решил выдать её замуж за сына своего торгового партнёра. И уже была назначена дата помолвки. Анна не хотела этого замужества и умоляла меня спасти её, иначе ей придётся уйти в монастырь.

Он замолчал и долго смотрел на одно из окон дома.

— Видишь то окно с зелёными шторами? Там была комната Анны, оттуда я ей и помог однажды сбежать. В соседнем городке я поселил её в маленьком домике, обеспечил содержание, а сам уехал по делам клана. Когда я вернулся через несколько месяцев, она встретила меня вся в слезах и объявила, что любит меня и жить без меня не может.

Неожиданно Глеб повернулся ко мне и спросил:

— Почему ты не хотела, чтобы я знал о твоем чувстве ко мне?

Я не ожидала вопроса и не сразу смогла ответить.

— Наверное, потому что считала себя шницелем и даже представить не могла, что для тебя может иметь какое-то значение, как я к тебе отношусь.

— Кем?

— Это такой продукт из мяса.

Глеб закрыл глаза и покачал головой.

— И долго ты так думала?

— Пока не поняла, что тебе от меня нужна не столько моя кровь, а энергия, и у меня появился шанс остаться в живых.

Если бы моё сердце не стучало так ровно и спокойно, в вихре эмоций я бы сказала что-нибудь совершенно другое, но их не было, и мозг выдавал правду в чистом виде. Глеб так и сидел с закрытыми глазами, опустив руки на колени и зажав их в кулаки. Я погладила его зажатую в кулак руку и сказала:

— Глеб, сейчас это уже в прошлом, я призналась сама и не жалела об этом ни одной минуты. Мне важно то, что чувствовала я сама, пусть и совершенно без всякой надежды на ответное чувство. Я всё равно относилась к тебе как к человеку, хоть и видела многое и понимала. Отдавая тебе кровь, я просто спасала любимого мною человека.

Он горько усмехнулся:

— Человека?

— Глеб, женщина любит или не любит. Объяснить это логикой невозможно. Тебе даже представить сложно, сколько совершенно противоречивых мыслей у меня возникало за одно мгновение.

Наконец, Глеб открыл глаза и посмотрел на меня. На мгновение показалось, что в них опять появился этот вихрь, настолько они были прозрачными, но он тяжело вздохнул и глаза опять стали синими.

— Поедем к морю?

Я только кивнула. Он ехал спокойно, даже медленно. Остановился только один раз у цветочного магазина и вышел с огромным букетом белых роз.

— Я давно не дарил тебе цветов.

— Глеб, а почему после моей истерики во время танца ты решил мне подарить цветы?

— Мне хотелось тебя успокоить, дать понять, что я не хочу тебя обидеть.

Вот и море, мы выехали на дорогу, идущую вдоль берега, и Глеб поехал уже с привычной сумасшедшей скоростью. Дорога привела нас в маленькую деревушку, а за ней к скале над морем. Интересно, Глеб хочет повторить поступок Аарона и заставить меня выйти на край? Но Глеб повёл меня к пещере внутри скалы. Пещера оказалась огромной, с разными по размерам тоннелями, уходящими в глубину скалы. Пол пещеры был совершенно ровным, без единого камешка. В центре стоял огромный стол из нескольких больших камней.

— Приглашаю тебя за стол главаря пиратов Альфонсо Второго.

— Ты и пиратом побывал?

Глеб рассмеялся, но глаза оставались грустными.

— Я поверил Анне, или очень хотел поверить. Мать, несмотря на то, что сама сделала для меня, когда я уже был в клане и шёл своим кровавым путем, однажды сказала — только настоящая любовь женщины-человека сможет меня возродить. Я не знал, как понимать её слова, а она не стала объяснять. Когда Анна доказывала мне со слезами, что любит меня, я вспомнил слова матери и убедил себя, что это и есть та самая любовь женщины-человека. Ты знаешь, мы слышим сердце человека, но мысли читают только отдельные члены кланов, сейчас такие почти не встречаются. Я не могу читать мысли, и тогда не мог. Я открылся ей — кто я такой и Анна не ужаснулась, а обрадовалась. Меня это обнадежило, тогда казалось, что она действительно готова отдать мне свою любовь, хотя знала, каков я на самом деле.

Он помолчал, нахмурившись каким-то мыслям, видимо решая, что мне говорить, а чего не стоит.

— Она очень подробно расспрашивала меня о наших возможностях и кланах, как становятся такими как мы. И однажды попросила обратить.

Я смотрела на Глеба и представляла его то в костюме вельможи средних веков, то чёрном плаще и широкополой шляпе, в рваной одежде пирата. Хорош во всех видах. Почему я не удивлена решением Анны стать такой как Глеб?

— Я отказался, и она ушла.

Глеб вышел из пещеры и встал на краю обрыва. Так странно, эмоций нет, а страх остался, может это память о нём так действует? Я подходила к Глебу на полусогнутых ногах и маленькими шажками. Собрав остатки храбрости в очень маленькую кучку, я уткнулась Глебу в спину и обняла. Как он перенёс меня обратно в пещеру, я даже не успела заметить, а когда опустил на землю, дрожащим голосом призналась:

— Глеб, страх высоты я помню даже слишком хорошо.

Он рассмеялся и, продолжая меня обнимать, спросил:

— Почему ты это сделала?

— Нельзя оставаться одному на такой высоте.

Хорошо, что он не стал спрашивать о моём подвиге у Аарона. Я облегчённо вздохнула и решила сразу отвлечь его от возможных вопросов:

— А как вы с Анной встретились снова?

— Она пришла ко мне сама, уже обращённая. Предложила вместе работать на один из кланов, но я отказался и позднее узнал, что она стала подругой одного из главарей пиратов, Альфонсо Второго.

— Почему Второго?

— Первого повесили. Потом были разные подобные приключения, она переходила из клана в клан, пока не встретила своего человека. Это оказалась молодая девушка из свиты королевы Виктории, когда она уже после смерти мужа посещала Европу. Анна привезла её ко мне и просила уберечь от неё. Я не интересовался, почему вдруг, после стольких лет участия во всех возможных войнах, она решила спасти эту девушку, и именно у меня.

Конечно, только у того, кто пытался спасти и когда-то любил, или думал, что любил, а она это помнила во всех своих войнах. Видимо, что-то Анна, наконец, поняла и осознала значимость человеческой жизни уже на себе.

— Анна выдержала на удивление долго… об этом говорил Аарон, называя гражданским браком. Мы были вынуждены везде ездить вместе, чтобы я мог её удерживать.

Она помнила себя человеком, поэтому и ревновала меня к Глебу как обычная женщина, несмотря на боевое прошлое, и именно потому, что я была человеком.

— Но однажды меня не было два дня, я уезжал по делам клана, а когда вернулся, всё уже было кончено.

Поэтому и не сказал ей, поэтому и появился сразу, когда она ко мне пришла. Не доверял, на ужинах присутствовали Андрей, Виктор и всегда — Олег. А история с браслетом — она же сразу поняла, что моё сердце не может прослушать, и этот браслет мне дал Глеб. Это для неё он сказал, что нельзя допустить, чтобы меня обратили. И всё-таки спасла, и пришла попрощаться, как сказала: «если выживешь», понимала, о чём говорит. Уже умирая, Анна вспомнила себя человеком.

— И она потом осталась с тобой?

— Нет, Анну нашёл Виктор, едва живую. После какого-то случая её преследовал клан, и я принял с условием, что откажется от живой крови. Она согласилась.

Я решила не думать о том, что Анна хотела передать Глебу. Может, благодарность за то, что он принял её и этим спас, а может, что на самом деле полюбила. Глеб продолжал обнимать меня, и мне было очень спокойно и удобно от его рук.

— Поехали домой? Ты, наверное, устала.

— Поехали.

Мы ужинали вдвоём с Самуилом, и он мне сказал, что собирается завтра ехать с нами к Элеоноре.

— Мы едем завтра?

— Да, приехал Андрей с новостями, и Глеб решил ехать завтра. Но, Катенька, это он скажет тебе сам.

— Хорошо, я сделаю вид, что ничего не знаю.

В дверях стоял Глеб и улыбался.

— Какой вид и о чём?

Ведь всё слышал, но всё равно поддерживает игру.

— Глеб, я проговорился Кате, что мы едем завтра к Элеоноре.

Мне показалось, что Самуил как-то застеснялся, ну да, не хочет вмешиваться в отношения мужа и жены. Я решила спасти его от этого стеснения и показать Глебу какая я покорная жена феодала:

— Завтра, так завтра.

— Ты же не планировала ничего на завтра.

— Нет, партизанские действия закончились.

— У нас с Андреем и Самуилом есть дела в клане Элеоноры, надо их завершить до приезда Аарона.

Значит, Аарон всё-таки напросился в поездку. Интересно, какие такие дела? Вопрос стоял в моих глазах восклицательным знаком, но Глеб его проигнорировал. Придётся и дальше изображать покорность.

— Катя, я приглашаю тебя на прогулку.

Мы вышли на балкон. Глеб взял меня за руку и долго молчал, что-то его сильно беспокоило.

— Катя, если ты не хочешь ехать, мы не поедем, Андрей всё сделает сам.

— Я не должна что-то увидеть или ты не хочешь, чтобы я встретилась с Аароном?

Глеб сначала усмехнулся, а потом грустно рассмеялся.

— Догадливая у меня жена. Аарон меня не волнует, я тебе доверяю.

Он опять надолго замолчал, рассматривая закат, отражающийся на волне, но потом решился:

— Я не хотел тебе ничего показывать в клане Элеоноры, но Самуил убедил меня, что ты всё поймёшь. Завтра от меня будут зависеть несколько жизней.

Феодал, едущий на казнь вассалов. В горе и в радости. Я точно знала — кто он, и ещё сегодня говорила, что отношусь к нему, как к человеку. И люблю его таким, какой он есть.

— Я еду с тобой.

Он слегка пожал мне руку и сказал:

— Ты всегда можешь отказаться и вернуться домой.

Ночью я лежала в темноте и старалась не думать о завтрашнем дне, но ничего не получалось, постоянно всплывали картинки из санатория. Одна надежда на Самуила: раз он считает, что я пойму, значит должна понять. Хорошо бы пришёл Виктор и сказал умное изречение.

Утром я долго плавала в бассейне и приводила мысли в порядок, правда получалось плохо. Не выспавшаяся и усталая от мыслей, я медленно шла в столовую, когда встретила Андрея. Он шёл, весело насвистывая какую-то мелодию.

— Андрей, доброе утро.

— Доброе утро, Катя. Глеб мне сказал, что ты едешь с нами. Вот и хорошо, тебе будет интересно.

Мне будет интересно? Я смотрела на Андрея и пыталась понять, как он может радоваться, если решается чья-то судьба. А он так же весело сказал мне:

— Встретимся в клане.

И ушёл. Я осталась стоять в коридоре, совершенно ничего не понимая. Глеб сказал, что мы можем не ехать, и тогда Андрей всё сделает сам. То есть, решит судьбы, несколько судеб.

В столовой Самуил и Глеб очень оживленно что-то обсуждали. Как только я вошла, оба замолчали, и Глеб мне доложил:

— Выезжаем сразу после завтрака.

А Самуил радостно улыбнулся. Так, меня что — Глеб проверяет на лояльность и верность?

Мы ехали на трёх машинах, как обычно огромных и сильно тонированных, со стороны смахивало, наверное, на правительственный кортеж, или боевиков мафии, что недалеко от истины. Через несколько часов сумасшедшей езды не только по трассе, но и по просёлочным дорогам, мы въехали на территорию большого парка и ещё почти час крутились по узкой дорожке. Потом было несколько ворот, где нас встречали невероятных размеров охранники с оружием и масками на лицах. И наконец, здание, больше похожее на крепость, чем на жилое помещение. Построенное из огромных блоков, оно было ещё укреплено металлическими решётками не только на окнах, но и по стенам в несколько слоев. А перед ним раскинулся удивительно красивый цветник с множеством очень ярких экзотических цветов. Выделялись только большие садовые ромашки, посаженные по границе цветника и напоминавшие белое обрамление многоцветного ковра.

Элеонора уже ждала нас у входа в здание. Глеб остановил машину рядом с ней и повернулся ко мне:

— Подожди минуту.

Он о чём-то переговорил с Элеонорой и только потом подошёл ко мне, подал руку помочь выйти из машины и кивнул в сторону других машин, что можно выходить. Передо мной опять был генерал всех войск. Поприветствовав нас, Элеонора улыбнулась и пригласила на обед. Андрей, оглянувшись на Глеба, отказался, сославшись на неотложные дела и сразу ушёл.

Внутри крепость была больше похожа на жилище какого-нибудь султана, кругом ковры и диваны, много зелени, столов и столиков. А ещё девушки: высокие, стройные и очень красивые, блондинки и брюнетки, на диванах и пуфиках, сидящие и возлежащие, одним словом — гарем. Они сразу вставали при нашем появлении и стояли как солдаты на параде перед грозным генералом. И ведь действительно грозен, по взглядам девушек видно. А может, это действительно гарем для высокопоставленных лиц, своих и людей… и для себя? Я даже запнулась от этой мысли, и Глеб сразу меня подхватил за локоть и уже не отпускал моей руки. Значит, гарем… конечно Андрей радовался, но Самуил?! А что Самуил, выглядит он очень неплохо для своих ста лет, не всегда же опытами с колбочками заниматься. А Глеб? Здоровый мужик, красавец, не монах же все эти столетия, а со мной одни разборки, да и старовата я для таких развлечений, мне и букетов достаточно.

Сердце билось ровно, а голова закипала как чайник, всё, пора вспомнить о хрустальном сосуде и законах феодализма, что там о наложницах прописано? Ну да, провинились девушки из гарема, влюбились, небось, в какого-нибудь бойца из другого клана или, может, даже человека, и вот грозный генерал явился казнить. Только одно неясно — почему я должна что-то понять? Или Глеб решил продемонстрировать границы моей свободы? А Андрей вообще сказал, что мне будет интересно. Значит, посмотри, как твой муж своих наложниц казнить будет за измену, султану изменять нельзя, помни об этом. Ага, вчера сказал, что доверяет мне и Аарон его не волнует, а сегодня продемонстрирует, что меня ожидает, если я его доверие не оправдаю. Виктор же сказал — абсолютная зависимость от мужа-феодала и ещё что-то про порку. Открыть крышку в голове и выпустить пар, меня это совсем не волнует — гарем, так гарем.

Столовая поразила меня столиками разной высоты и невероятных форм, стульчиками и креслами, только в центре зала стоял большой стол и обычные стулья с высокими резными спинками. Элеонора шла впереди нас вместе с Самуилом, и они что-то обсуждали всю дорогу, я только расслышала фразу о новом поступлении. Уже за столом, когда мы с Самуилом с удовольствием пробовали разные блюда из непонятно чего — то ли овощи, то ли очень нежное мясо с овощами — Элеонора спросила Глеба, когда он будет смотреть новые экземпляры. Глеб внимательно взглянул на меня и приказал:

— Сначала прогуляемся, проверим твою охрану.

Элеонора кивнула и обратилась к Самуилу с предложением присоединиться к Андрею, тот радостно согласился. Значит, я пойду с Глебом смотреть охрану.

Мы шли по какой-то дорожке, Глеб держал меня за руку и только посматривал по сторонам, Элеонора шла позади нас. Когда перед нами открылась поляна посреди леса, Глеб сказал, обернувшись к Элеоноре:

— Двенадцать с мечами, трое с автоматами, шесть слухачей.

Она только кивнула головой, даже не удивившись, негромко приказала:

— Сопровождающая охрана, выйти на поляну.

Они выходили из разных концов поляны, и я непроизвольно прижалась к Глебу. Он обнял меня за плечи и сказал:

— Ничего не бойся. Элеонора скорость один.

Она опять кивнула головой и повторила:

— Скорость один.

В центр поляны вышли двенадцать ниньзя, такими их в кино показывают: в чёрных одеждах, с масками на лицах и мечами в руках. И Глеб пошёл им на встречу. Я, конечно, знала о нём много интересного, но теоретически, и сейчас, видимо, предстоит своими глазами увидеть это интересное. Тем более, что Глеб был без меча. Движения смотрелись как танец: Глеб не ускорился, а просто двигался между ними и выбивал мечи из рук ниньзя и их самих одним ударом, ну я так видела. Через минуту все лежали на земле, а Глеб спокойно подошёл к нам и сказал Элеоноре:

— Автоматчики, скорость два.

Она повторила и вышли трое с автоматами наперевес, они стояли друг против друга, а Глеб встал в центр между ними. Элеонора отвела меня за большое дерево, объяснив, что надо отойти с линии огня. Я стояла за деревом, закрыв глаза, и только вздрагивала от автоматных очередей, благо стрельба длилась не долго. Когда она вывела меня из-за дерева, Глеб стоял один в центре поляны, а на земле лежали тела.

То же произошло и со слухачами, только скорость пять и вихри, носившиеся по поляне. Опять тела, и Глеб в центре. Он подошёл к нам и приказал Элеоноре:

— Никого во внешнюю охрану, разбор потом с Андреем. Теперь давай двойных и тройных, скорость один.

Элеонора повела глазами на меня, но Глеб кивнул, и она повторила приказ:

— Двойные вперёд.

На моё удивление все тела стали вставать и уходить с поляны своими ногами, одежда порвана, все в крови, значит — не люди и Глеб никого не убил. Когда на поляну вышли эти самые двойные, я непроизвольно схватилась за руку Глеба. У всех пятерых было по две пары рук: одна нормальная от плеч, а другая от торса и значительно длиннее и в каждой по мечу. Как там, Змей Горыныч и Илья Муромец, или наоборот. И опять Глеб встал в центр образованного этими двойными круга без меча. Никакого ускорения движения, Глеб передвигался между сверкающими саблями и двойные вылетали из круга на край поляны как от выстрела пушки. Я смотрела на этот бой и размышляла о том, что уже спокойно отношусь к таким как Глеб, даже не задумываюсь, какие они на самом деле, когда меня нет рядом, особенно — чем они питаются. Я уже видела совершенно невозможное с точки зрения обычного человека, и значит надо быть готовой к тому, что впереди меня может ожидать ещё много такого, как сказал Андрей — интересного. Из двойных дольше всего удержался самый маленький, то есть меньше остальных двойных, чуть выше Глеба. Но и он полетел в кусты от движения ладони Глеба, мне показалось, что Глеб его даже не коснулся, а просто взмахнул в его сторону рукой. Возвратившись к нам, Глеб объявил решение:

— Никого во внешнюю охрану.

Элеонора вздохнула, посмотрела на меня и сказала:

— Тройные, вперёд.

Как бы я себя не убеждала быть готовой к тому, что могу увидеть, меня охватил ужас. Мне даже сначала показалось, что из леса выходят деревья. Они были выше двойных, и у них было три пары рук, третья пара от бедер, и ещё длиннее. Мечей было шесть, шесть на шесть, тридцать шесть мечей. И Глеб в центре этой изгороди из мечей. Я закрыла глаза и сразу услышала голос Элеоноры:

— Глеб только пытается их научить, он даже не борется.

Я подняла на неё растерянные глаза, и она улыбнулась:

— Ты его совсем не знаешь.

Глеб уже подходил к нам, а в центре поляны лежала куча поваленных деревьев с ветками из мечей.

— Никого во внешнюю охрану.

Он взял меня за руку:

— Ты не устала?

Я смогла только отрицательно покачать головой, я его действительно совсем не знаю. На нём не было ни одной царапины, даже костюм не помят.

— Тогда пойдём смотреть новое поступление.

У Элеоноры округлились глаза, но Глеб только кивнул ей, и мы пошли по дорожке. Я держалась за руку Глеба и запрещала себе думать о возможности выяснения отношений между ним и Аароном. Надо самой разобраться и понять, наконец, что ему от меня нужно. Вот посмотрим новое поступление, сразу начну думать всерьёз.

Мы вернулись в дом и спустились вниз по лестнице прямо из холла. Через два этажа Элеонора повернула, и мы встали перед стеной. Она достала пульт и нажала несколько кнопок, стена отошла вправо. Глеб взял меня на руки, и мы понеслись вниз. Когда он остановился и поставил меня на ноги, первое, что я увидела — огромный экран почти во всю стену и Самуил с Андреем рядом, они как обычно спорили. Андрей подошёл к нам и отчитался перед Глебом:

— Мы осмотрели всех шестерых, два абсолютно безнадёжны, агрессия зашкаливает все возможные нормы.

— Откуда они?

— Три из России, один из Швейцарии, два из США. Самуил определил процент вируса, очень высок у всех, особенно у одной.

— Одной?

— Самуил решил, что это она.

Глеб повернулся ко мне, казалось, он сомневается в своём решении мне всё показать.

— Я готова, правда, после проверки охраны готова ко всему.

Тут уж Элеонора взглянула на меня очень скептически, но Андрей во мне не сомневался:

— Катя у нас сильная и умная, поймёт.

Я была не сильной и не умной, совсем не сильной. Мы подошли к стеклянной стене от потолка до пола, всё пространство помещения было разделено на секции. То, что я увидела, заставило меня замереть. В глубине секции сидело, или стояло нечто состоящее из корней толщиной в руку и мальчика лет пяти — корни росли из его тела. Лицо мальчика было совершенно ангельским, с большими голубыми глазами и очень яркими губами, почти алыми. Он поглаживал маленькими ручками свои корни и что-то напевал, время от времени посматривая на нас. Андрей прокомментировал:

— Агрессия выше нормы на два порядка, питается только кровью, корни увеличивает во время нападения до трех метров. Убил всех работников лаборатории в Швейцарии, поймать смогла только Алиса. Состав корней соответствует лиане африканской, подвижной из-за многочисленных чешуек, соединённых специальной клейкой субстанцией.

И добавил длинное определение на латинском языке. В доказательство слов Андрея мальчик неожиданно резко выбросил в нашу сторону удлинившийся корень и тот с грохотом ударился о стекло. Втянув обратно свой корень, мальчик улыбнулся нам милой улыбкой. Я вздрогнула всем телом от звука удара, но смогла устоять на ногах и не броситься в разные стороны.

— Может быть, ты хочешь уйти отсюда?

Глеб держал меня за руку, и может быть, только благодаря этому я не упала. Из последних сил удерживая ужас, клокочущий во мне, я отрицательно покачала головой, говорить не могла. Элеонора усмехнулась и повела нас дальше. В соседней секции на полу сидел куб с маленькими ручками и ножками. И у этого куба выделялись черты лица: брови, круглые чёрные глаза, отверстия носа и маленький рот без губ. Очень нежная, почти прозрачная кожа обтягивала совершенно правильные углы куба и слегка морщилась в месте соединений рук и ног с телом. На наше появление куб никак не отреагировал, даже глазами не повёл. Андрей прокомментировал очень коротко:

— Агрессия понижена, соответствует человеческой, скелет мягкий, но череп внутри уже сформировался. Куплен в деревне под Чернобылем.

Глеб повернулся к Элеоноре.

— Определитесь с Самуилом.

Говорить я ещё не могла, только подняла глаза на Глеба, и он объяснил:

— Если есть возможность, Самуил его прооперирует.

Я как-то лихорадочно вздохнула, видимо появившаяся надежда для этого существа и позволила мне начать дышать.

От того, что я увидела в третьей секции, у меня подкосились ноги, но Глеб успел меня подхватить и взял на руки.

— Уходим.

Я прошептала:

— Нет-нет, стой… всё нормально, отпусти меня.

Но ещё какое-то время сама прижималась к нему и хваталась за лацканы пиджака, потом глубоко вздохнула и встала на дрожащие ноги. Крепко сжав кулаки, я подошла к стеклу. В углу, сжавшись в комок многочисленных рук, сидела девочка и смотрела на нас полными ужаса глазами. Самуил прав — это девочка. Девочка, которая всё понимает.

— Её тоже купили в деревне под Чернобылем. Кровь практически состоит из вируса, агрессия средней степени. Тело состоит из четырех рук, шеи и головы.

Андрей посмотрел на Глеба и вздохнул:

— Самуил пока не знает способа ей помочь.

Я уперлась ладонями в стекло и приложила лоб, пытаясь охладить кипящий внутри вулкан. А девочка вдруг подбежала ко мне на своих руках и что-то залепетала, а потом приложила две свои руки к моим ладоням через стекло. Глеб мгновенно оторвал меня от стекла и заслонил собой. Девочка с визгом забилась в угол и даже закрыла голову руками. Глеб чуть тряхнул меня за плечи и резко сказал:

— Мы не знаем её способностей, с таким процентом вируса она может быть кем угодно.

Я уткнулась в него головой и обняла.

— Всё, уходим. Андрей, я вернусь позже.

— Нет.

Подняв голову, я посмотрела ему в сердитые глаза.

— Нет, я остаюсь с этой девочкой.

Элеонора замерла, а Андрей улыбнулся, опустив взгляд. Наконец, я смогла говорить спокойно и уверенно:

— Глеб, это просто очень испуганная девочка, и ей нужен кто-то рядом именно сейчас… рядом, а не через стекло.

— Нет, ты туда не войдёшь.

— Я же не одна, со мной пойдёт Андрей. Ты не можешь, ты её уже испугал.

Андрей округлил весёлые глаза, но кивнул согласно.

— Мы не будем закрывать дверь, вы с Элеонорой будете рядом, и Самуила позовём.

Обернулась к Андрею, и тот опять закивал головой.

— Глеб, я очень тебя прошу, позволь мне зайти к ней, ничего не случится, ей сейчас нужна именно я, только я.

Он смотрел на меня странным взглядом, полным тоски и боли.

— Андрей, приведи Самуила.

Тот испарился на минуту и появился уже с Самуилом на руках.

— Глеб, я не очень понял, что случилось, меня …Катенька и ты здесь, какая ты молодец, красавица, а что ты тут делаешь?

Испуганно посмотрел на Глеба, а потом на меня.

— Самуил, расскажи моей сумасшедшей жене про это создание.

Глеб кивнул в сторону девочки.

Я сидела в углу и обнимала девочку, а она обернула вокруг меня все свои руки и положила голову на плечо. У неё оказались очень красивые карие глаза удивительной формы и длинные чёрные ресницы, именно этими глазами она напоминала мне девушку с картинки об Украине. Она что-то говорила мне, но понять я ничего не могла, а только улыбалась и кивала ей головой. Андрей сидел в противоположном углу и внимательно на нас смотрел взглядом бойца. И я понимала, что достаточно девочке сделать резкое движение, он мгновенно окажется рядом. Глеб согласился только после того, как Самуил очень подробно рассказал ему, что показало обследование, и как она оказалась здесь. Она жила у бабушки, а когда та умерла, родственники сразу её продали. Питалась пока человеческой пищей, но она уже не удовлетворяет голод, и девочка очень ослабла. Опоздай они на несколько дней, она бы умерла, крови он ей ещё не давал.

Погладив девочку по голове, я заметила, что начали пробиваться чёрные волосы, совсем маленькие, но именно волосы, а не пушок, как у младенца. И тут же поняла, что она не просто боится — она стесняется своей наготы. Именно это и помогло мне помочь ей в этом ужасе. Когда девочка очередной раз что-то пролепетала, я на такой же тональности сказала:

— Самуил, принеси сюда теплое белое одеяло или простыню, а можно большой халат.

Они стояли за стеклом при открытой двери и наблюдали за нами. Глеб мрачнее тучи, Самуил с интересом учёного, наблюдающего научный опыт, а с лица Элеоноры так и не сошло выражение крайнего удивления. Когда я попросила халат, Самуил сразу бросился куда-то, но Элеонора оказалась быстрее и появилась с халатом в руках у двери.

— Элеонора, подай его сама, сможешь?

Она только улыбнулась и медленно подошла к нам. Девочка обернулась к ней, но я продолжала её обнимать и поглаживать по голове, и она успокоилась. Элеонора опустилась перед нами на колени и сначала легонько погладила по одной из рук, только потом приложила к ней халат. Девочка посмотрела на халат, потрогала одной рукой, другой развернула, выглядело это очень странно, так как она продолжала меня обнимать оставшимися руками. Пальцы были очень тонкими и длинными, как у музыканта. Наконец, девочка отпустила меня и стала рассматривать ткань, взяв его уже всеми руками. Элеонора помогала ей, развернула халат и, взяв одну руку, стала его медленно одевать на неё. И девочка улыбнулась, ужас отступил. Мы вдвоём с Элеонорой помогли девочке надеть на себя халат, и она вдруг встала на две руки как на ноги и уже не была похожа на паука с человеческой головой. Девочка вдруг обняла Элеонору и прижалась к ней всеми руками, та тоже обняла её и присела у стены.

— Ты можешь идти, я останусь с ней.

Только как это сделать, если ноги затекли так, что я их уже давно не чувствовала и позвоночник закаменел как у статуи. Я попыталась пошевелиться, но у меня не очень получилось, спас Андрей, он медленно подошёл ко мне и взял на руки. Когда мы выходили, он обернулся к девочке, и она помахала мне одной из рук. Андрей передал меня на руки Глебу, и он перенёсся в сад, сел со мной на руках на скамейку.

— Спасибо тебе, что разрешил, теперь у неё всё будет хорошо, правда?

Глеб сначала промычал что-то нечленораздельное, но подумав, решил ответить:

— Теперь всё зависит от Самуила и Элеоноры. Говорить тебе, чтобы так больше не делала — бесполезно?

— Совершенно, но я же попросила у тебя разрешения, и ты разрешил. Глеб, я сейчас буду громко кричать, если ты не помассируешь мне ноги, они стали отходить от сидячего положения и мне очень больно.

Надеюсь, никто не видел, как грозный генерал массирует мне ноги и ворчит о сумасшедшей жене.

Остальных из нового поступления я не видела, Глеб решил, что моих приключений для него достаточно. Когда я уже смогла идти, мы пошли прогуляться по дорожкам сада. Чтобы не думать о своей физической немощи, я начала задавать вопросы:

— Вы с Элеонорой разыскиваете таких мутантов и спасаете от других кланов?

— Это была идея Андрея. Однажды он встретил Элеонору, прятавшую нескольких двойных, и предложил мне создать такой клан, где можно будет как-то защитить таких. Сам разработал структуру и систему поиска. Ты видела разведчиков клана, девушки в диванной, Андрей решил, что в этом виде им легче затеряться среди людей, а я их подготовил. Им иногда приходится сталкиваться с другими кланами, которые тоже занимаются поисками.

Он надолго замолчал и лицо его помрачнело.

— Ты уже поняла, что мы оставляем не всех, кого находим. Особенно агрессивных приходится убивать.

Сразу представив мальчика с корнями, я кивнула головой. Вот о каких жизнях он говорил, правы были спартанцы в некоторых случаях.

— Самуил с Элеонорой многих уже спасли, и они теперь члены клана, таких как двойные и тройные здесь много, а внешнюю охрану тебе лучше не видеть.

— А как другие кланы относятся?

— Сейчас уже мало кто посмеет напасть или как-то воздействовать на Элеонору, хотя отдельные случаи нападения на разведчиков случаются. Мутантов становится всё больше, вирус использует повышенный радиационный фон в отдельных регионах, ты сама видела.

— А люди в клане Элеоноры есть?

— Некоторые к ней попадают без вируса, обычные мутанты, чаще всего они здесь и остаются.

Глеб рассмеялся:

— Андрей использует всех как древний рабовладелец, у каждого расписаны обязанности и ответственность. Гений.

Гений собственной персоной подходил к нам по дорожке.

— Элеонора приглашает на ужин.

Мы опять сидели в столовой со странной мебелью, но я теперь понимала, что за этими столиками сидят удивительные для обычного человека существа. Возможно, за одним из этих столиков когда-нибудь будет сидеть девочка с четырьмя руками и весело лепетать с соседями. Я посмотрела на Элеонору, и она сразу мне рассказала, что девочка успокоилась, Самуил дал ей крови, и она сейчас отдыхает. Во время ужина она наблюдала за мной и улыбалась каждый раз, когда я встречалась с ней глазами. Глебу почему-то это не нравилось, и он мрачнел, когда замечал эту улыбку. Не понимая его реакции, я решила пока об этом не задумываться, может, у него на это есть свои причины. Завтра приедет Аарон, вот это уже проблема.

После ужина Глеб опять предложил мне прогуляться. Мы шли по дорожке почти в полной темноте, и я держалась за его руку, пытаясь понять, зачем ему нужна эта прогулка, если он всю дорогу молчит. И наконец, решилась спросить:

— Глеб, что-то случилось?

Он ответил не сразу, лишь пройдя ещё пару поворотов, сказал:

— Завтра Аарон не должен узнать о новом поступлении.

Я и не собиралась ничего с ним обсуждать, посмотрела на Глеба, но в темноте лишь чуть проглядывалось лицо. Он продолжает не доверять мне.

— Я ему ничего не скажу, и вряд ли мы с ним будем разговаривать без тебя.

Он остановился и долго смотрел на меня, судя по обращенному ко мне лицу, глаз его я не видела.

— Катя, тебе понравилась Элеонора?

— Я не думала об этом, но ты с ней работаешь вместе, значит, доверяешь, поэтому доверяю и я. Она мне сегодня помогла.

— Элеонора лишь сделала свою работу.

Он не хочет, чтобы я роняла его авторитет как генерала. Если посмотреть с точки зрения субординации, наверное, он прав, но с точки зрения капризной жены-человека нет. А вот рассердится и больше никуда не возьмёт с собой, а на время своего отсутствия будет сажать в сейф.

— Глеб, если ты хочешь, я завтра буду молчать как рыба-кит.

Он от неожиданности даже наклонился ко мне, а потом рассмеялся.

— Не получится, даже если будешь сильно стараться. Виктор привёз ободок, он в твоей комнате.

Аарон понятно, но почему мне нельзя общаться с Элеонорой? Я решила подумать об этом завтра, по ситуации.

— Пойдём в дом.

— Ты чего-то боишься?

— Здесь темно.

— Прости, я всё вижу.

Он взял меня на руки, и мы оказались на лестнице дома, где нас встретил Виктор.

— Добрый вечер, Катя, рад тебя видеть в здравии. Элеонора ждёт показать твою комнату, я провожу.

Глеб пожелал мне доброй ночи и ушёл в темноту.

— Наслышан о твоём подвиге, надо начинать слагать о тебе легенды.

— Виктор, отменить бой не удастся?

Он посмотрел куда-то в сторону и мрачно изрёк:

— Попытка не пытка.

Значит, шанс есть, осталось его вычислить и воспользоваться. Глеб, конечно, слышал наш разговор, но он и так знает, что я не брошу попыток избежать разборки. Пока Элеонора провожала нас с Виктором в мою комнату, я несколько раз хотела спросить её о состоянии девочки, но замечание Глеба останавливало. Не будем осложнять ситуацию и провоцировать его, генерал есть генерал. Комната Виктора оказалась рядом с моей, значит охрана обеспечена. А генерал, видимо, будет всю ночь гонять всяких разных двойных и тройных.

Утром я выбирала свой наряд с особой тщательностью. Приезд Аарона менял многое в моём поведении, да и праздник Святого Антония обязывает. Я выбрала тёмно-синий костюм с интересной отделкой по вороту и надела под него ожерелье Глеба, хоть он и говорит, что оно совсем обычное, но я помнила, как оно когда-то меня грело. И ещё один момент — этот костюм совершенно исключал ободок на голове.

Глеб зашёл за мной и, пожелав доброго утра, сообщил, что Аарон уже приехал. Я подошла к нему и обняла.

— Глеб, верь мне.

Он провёл рукой по моим волосам.

— Я всегда тебе верил.

Верил? Значит, это уже в прошлом, а сейчас пришло сомнение. Эта мысль пронеслась в голове, но почему-то я её сразу забыла. Он погладил меня по голове как маленького ребёнка или любимую жену? Странный вопрос для бесчувственного сердца.

Когда мы пришли в столовую там уже были все, включая Аарона и нескольких девушек. Он мне улыбнулся и поздоровался:

— Здравствуй, Катенька.

А вот это уже интересно, с каких это пор я Катенькой для него сделалась? Я шла за руку с Глебом и даже не пыталась представить его лицо, наверное, уже маршал всех войск.

— Доброе утро всем.

Пока мы с Самуилом пили чай — увы, заваривал не Олег — Элеонора рассказывала о празднике Святого Антония и как он проходит в Палермо. Она предложила мне сходить в собор и посмотреть службу, только мне. Я не стала оглядываться на Глеба и сразу ответила:

— Я лучше посмотрела бы на шествие из окна или с балкона, чем стоять в толпе в душном соборе и потом идти по жаре. Как делали путешественники в Венеции.

Надеюсь, Глеб оценил ум и покорность жены феодала. Аарон оценил, судя по взгляду. Элеонора кивнула, что-то сказала стоящей рядом с ней девушке, и та сразу ушла.

— Элеонора, у тебя есть новые экземпляры? Может, продемонстрируешь? Да и Кате будет интересно.

Элеонора спокойно ответила, не обращая внимания на ослепительную улыбку Аарона:

— Тебе будет на что посмотреть.

И пригласила нас прогуляться. Нас привели на ту же поляну, где Глеб проверял сопровождающую охрану. Он был прав, показав мне их вчера, особенно новое поступление. Я уже почти спокойно рассматривала представителей самых разных мутаций человеческого и нечеловеческого организма. Аарон несколько раз оборачивался на меня, пытаясь понять мою реакцию, но я лишь улыбалась ему в ответ.

Если бы у меня остались эмоции, то я, наверное, уже давно была в панике ещё от одной мысли. Я понимала, что Элеонора сейчас демонстрировала Аарону силу своего клана и соответственно Глеба, но мне как человеку стало понятно, что, если они действительно решат выйти из своего тайного существования — человечеству долго не просуществовать даже с ядерным оружием. Это только небольшая часть одного из множества кланов, ведь на моей свадьбе были не все главы, и то было очень впечатляюще. О физических возможностях каждого из представителей этих кланов лучше вообще не задумываться, я видела-то всего ничего, но впечатление сильное. А ещё есть всякие Аналитики с подготовкой воздействия на людей, да и скольких специалистов с разными возможностями я даже представить себе не могу. И много ли таких, как Глеб, который пытается остановить желающих громко заявить о себе? Один раз это ему уже не удалось.

Демонстрация заканчивалась выступлением девушек из гарема — напоминало восточный танец с мечами. Каждая девушка держала в одной руке розу, в другой меч, и они должны были срубить цветок друг у друга. Скорость один, это когда я могу замечать хоть некоторые движения участников. Сходство с восточным танцем усиливалось ещё и костюмами девушек: широкие шаровары и короткие халаты из тончайшего полупрозрачного шелка. Девушка, у которой срубали цветок, выходила из круга и вставала за условной чертой. Наконец, осталась только одна, сохранившая розу в своей руке. Аарон зааплодировал и поздравил девушку:

— Алиса, ты как всегда прекрасна!

Она подошла к нам, слегка преклонила голову, неожиданно отдала цветок мне и при этом так посмотрела на Глеба, что Элеонора нахмурилась. Как отреагировал Глеб на этот взгляд, я заметить не смогла, так как уколола палец о шип розы, и у меня показалась кровь, совсем немного, но Аарон это заметил и попытался взять меня за руку. Я не знаю, что он хотел сделать, так как Глеб перехватил его руку и сказал:

— Катя, пойдём к Самуилу и перевяжем палец.

Крайней необходимости в этом не было, но, если он так хочет, я сопротивляться не стала. Глеб мгновенно перенёс меня к Самуилу и, показав мой палец с едва заметным пятнышком от шипа, напряжённым голосом приказал:

— Самуил, полная проверка.

Тот сразу посадил меня в какое-то кресло, закрепил ремнями, взял кровь из пальца и из вены, сделал снимок головы и ещё что-то делал, что я даже не пыталась понять. Глеб стоял рядом с таким лицом, как будто произошло что-то ужасное и он ничего уже не сможет изменить.

— Глеб, всё чисто, все показатели нормальные. Я Кате заклеил рану, а сверху положу пластырь.

Я сидела в кресле, вся в ремнях и проводках, главное с пластырем на пальце, а Глеб с Самуилом отошли в дальний угол и стали что-то обсуждать на итальянском. Интересно, они меня обратно так в кресле и повезут или всё-таки освободят? Ни одна капля моей крови не должна просто так пропасть, тем более попасть к Аарону. И тут я поняла — Глеб решил, что меня попытались обратить. Алиса? В моей голове это не укладывалось совершенно. Я вспоминала, как о ней говорил Андрей — что только она смогла поймать того мальчика с корнями — танец с мечами и то, как она посмотрела на Глеба, когда передавала мне розу. Всё встало на свои места.

— Самуил, освободите меня, пожалуйста, из этого кресла пыток!

Они повернулись ко мне, но как-то не торопились освобождать, ещё посовещались и только после этого Самуил убрал проводки и ремни.

— Глеб, она не пыталась меня обратить, она просто хотела сделать мне мелкую пакость как твоей жене. Алиса любит тебя, давно любит. А ты даже не замечал.

Глеб непонимающе округлил глаза:

— Алиса?

— Да, Алиса. Пока ты готовил её к подвигам, она в тебя влюбилась, по глазам же видно, она и подвиги совершает для тебя. Не нужно никаких экзекуций. Подумаешь — я пальчик уколола.

— Ты никак не хочешь понять, как опасно жить в нашем мире человеку.

Это уже сказал генерал.

— Вы меня спасёте от всех опасностей, которые я понимаю и которые не понимаю. Эта девушка никогда не причинит мне зла.

Помолчав, добавила:

— Ты определись для себя, нужна тебе её любовь или нет.

Неожиданно поступок Алисы дал мне повод подумать об отношении Глеба ко мне. Я ему нужна, это правда. Нужна как источник энергии, которую он сейчас, видимо, всё ещё от меня получает, судя по цветущему виду. Но одно дело — когда нет никого рядом, кто бы его любил, и кого бы любил он сам. Я официальная жена, он был вынужден на мне жениться, чтобы обеспечить безопасность, но мне бы совсем не хотелось оказаться камнем преткновения, если он действительно полюбит эту девушку. Подумала в будущем времени, потому что она никак не проявлялась прежде, но кто знает. Может он просто не позволял себе даже вспомнить о чувствах в своих разборках с агрессией, а потом уже и не думал в бесчувствии. Все эти мысли пронеслись в моей голове мгновенно: когда нет эмоций, логике ничего не мешает. Я добавила спокойным голосом:

— Подумай о ней, Алиса действительно любит тебя.

— Катенька, дорогая моя, как ты можешь это знать, ты видела её несколько минут…

— Самуил, женщина всегда знает, если любит сама, а я помню своё чувство. Лабораторными опытами это не выяснить… я просто это знаю.

Глеб молчал, смотрел на меня потемневшими, почти чёрными глазами и молчал.

Вошла Элеонора и сразу подошла к Глебу:

— Всё хорошо?

Но ответил Самуил:

— Элечка, милая моя, всё обошлось, кровь в норме.

Глеб посмотрел на Элеонору таким взглядом, что она вся сжалась и опустила глаза. Я сразу остановила свой порыв не то чтобы что-то сказать, звук издать. Наконец, последовал приказ:

— Едем через десять минут. Алису в сопровождение.

Тут уже мы с Самуилом переглянулись, а Элеонора посмотрела на меня. Зря она решила, что это я Алису спасла и решила взять с собой. А вот и посмотрит на неё поближе, сравнивать легче. Увы, не в мою пользу.

Оставшиеся десять минут я сидела в холле под охраной Виктора и Андрея. Куда делись Глеб и Аарон, я даже не спрашивала, Глеб принёс меня, посадил в кресло и исчез. Андрей сидел мрачный и на меня не смотрел, а Виктор только усмехнулся, но ничего комментировать не стал. У меня появилось время спокойно подумать, что я натворила своими руками, вернее — языком. Невероятно, но даже при полном отсутствии эмоций я умудряюсь каким-то образом сама себе создать проблемы. Промолчала бы о чувствах Алисы и не пришлось опять разбираться в отношении Глеба ко мне. Не убил бы ведь её, ну послал бы дальние границы охранять.

Красивая девушка, высокая стройная брюнетка с большими чёрными глазами, двигается как пантера. Я рядом с ней как пень недвижимый. Интересно, а у них бывают разводы с жёнами-человеками? Или она просто исчезает и кольцо можно передать другому желающему. Хотя, если у них гражданские браки, то я могу оставаться официальной женой, а он пусть живёт с кем захочет. Только, пожалуй, официальной женой я буду оставаться в сейфе. Наглухо запечатанном на всякий случай. Между прочим, это выход в ситуации с Аароном: если я буду находиться в опечатанном сейфе, а Глеб жить с гражданской женой, то и бороться не за что. Или Глеб отдаст меня Аарону во временное хранение в его сейфе, зря ободок делали. Всё это я думала минут пять, остальное время занималась выяснением отношений сама с собой. Я ведь опять его провоцирую, всё понимаю и провоцирую. Оказалось, что память сыграла со мной очень злую шутку. Теперь, когда мое сердце бьётся совершенно спокойно в его присутствии, память постоянно напоминает мне как я раньше реагировала не только на него, но и на свои мысли о нём. Я продолжаю думать так, как будто чувствую, борюсь за него и при этом делаю вид, что готова отпустить в любой момент.

Они появились вместе, два маршала, лица — как после заседания штаба объединённых войск двух вражеских коалиций. Виктор и Андрей подскочили и вытянулись. Одна я продолжала сидеть — маршалы и маршалы, а я просто человек, женщина, между прочим, меня это особенно не касается. Пришла Элеонора и доложила, что машины готовы, можно ехать смотреть шествие.

Нашим машинам уступали все — и транспорт, и колонны верующих. Я не очень обращала внимание на действо за окном машины, так как Глеб впервые посадил меня на заднее сиденье, рядом с ним сидела Элеонора. Хорошо хоть не Алиса, она села в машину сопровождения, это я заметила. Рядом со мной сел Виктор.

Балкон был как специально построенный для обзора города или наблюдения за шествием, даже остеклённый. Глеб встал рядом со мной, неожиданно обнял и прижал к себе так, что мне пришлось обнять его за талию, чтобы можно было дышать. Я попыталась поднять голову и посмотреть на него, но у меня не получилось — ростом не вышла, обзор закрывало плечо. А Глеб ещё выдал весёлым голосом:

— Катенька, тебе нравится? Я рад, что мы сюда приехали и тебе всё нравится.

И очень нежно поцеловал меня в макушку. Хорошо, что стекло не отражало моё удивлённое лицо и Аарон, стоявший позади нас, не мог его видеть, как и все остальные, Алиса в том числе. Она с каменным лицом сопровождала нас по зданию, пока мы поднимались на балкон, и встала у двери. Я совершенно не могла двигаться, а тем более говорить, прижатая железной рукой Глеба, поэтому лишь изобразила кивок головой. Второй поцелуй, если считать тот, едва уловимый перед свадебным ритуалом. А потом он положил руку мне на шею и начал мягко поглаживать пальцами кожу. Сердце билось ровно, но кожа не знала, что эмоций нет, и реагировала на каждое движение, она как бы двигалась за ними и просила вернуться. Но, когда он чуть-чуть, совсем немного, проник пальцами под ворот платья, ноги тоже забыли об отсутствии эмоций и стали подгибаться. Глеб вовремя вернул руку на моё плечо и поддержал меня. Интересно, почему память сохранила ощущения при полном бесчувствии? Да и что помнить, кроме вытирания полотенцем? А вот это и помнит, видимо, сильное было ощущение. В общем, праздник я не увидела, занятая своими мыслями об ощущениях, потому что Глеб, вернув руку мне на плечо, продолжал поглаживать его пальцами.

Когда шествие закончилось, Глеб посмотрел на Аарона и Элеонору — продолжая обнимать меня за плечи, он повернул меня к ним лицом — и сказал:

— Интересное зрелище, каковы наши дальнейшие планы, Элеонора?

Пока он говорил, его руки взяли меня за кисти и свели их на моей груди, он как бы обхватил меня со спины своими руками. Я пыталась изобразить улыбку, но получалось плохо, да и спокойно смотреть на лица Аарона и Элеоноры тоже было сложно. Хорошо, что я лицо Алисы не видела. Элеонора сначала кивнула головой, посмотрела на меня и только потом сказала:

— Обед во дворце Екатерины. В средние века один из местных купцов построил дворец для своей жены и назвал её именем.

— Хорошо, поехали.

Продолжая обнимать меня за плечо, Глеб медленно пошёл к выходу, Элеонора и Аарон разошлись, чтобы пропустить нас. Глаза Аарона приобрели совершенно чёрный цвет, но мне он улыбнулся. А вот Алиса улыбаться не могла, её глаза были в пол-лица, и в них плескалась боль. Увидев эти глаза, я поняла — Глеб этот цирк для неё устроил, мол, люблю жену, в сторону смотреть не буду. Но, судя по реакции Аарона и Элеоноры, для них такое поведение тоже очень удивительно. Неужели для таких как они небольшие физические знаки внимания настолько важны, или это только в случае, когда в паре человек? К сожалению, у меня не было возможности наблюдать за парами среди них, и я не знаю, как они себя ведут в гражданском браке или в официальном браке с человеком.

Когда мы подошли к машине, Глеб открыл дверцу рядом с водителем и пригласил меня туда с ласковой улыбкой. Неужели это всё для Алисы, что-то здесь ещё, разобраться бы в этой хитромудрости. Я безропотно села на указанное место, но улыбаться в ответ не стала, вот пойму, что к чему, тогда и улыбаться буду. Глеб не сразу сел на своё место, а подошёл к Элеоноре и что-то ей сказал, она побледнела, но согласно кивнула головой. Аарон, видимо слышал, что сказал Глеб, он обернулся ко мне и странно улыбнулся, не мне, а на свои мысли.

Мы выехали из города и на привычной скорости добрались до дворца Екатерины минут за двадцать. Это оказался небольшой изящный дворец с колоннами, высокими окнами и различными фигурками в самых неожиданных местах. Например, у входа по разным сторонам стояли амур со стрелами и грозный тигр. Элеонора, ехавшая в машине за нами, уже пришла в себя от слов Глеба, потому что улыбнулась мне и пригласила всех во дворец.

В холле сразу обращал на себя внимание большой портрет очень красивой женщины лет сорока, с высоко собранными волосами и милой улыбкой. Именно милой, как у молодой девушки, которая радуется каждому мгновению жизни. И глаза — очень лучистые и добрые. Не зря купец своей жене дворец подарил, такую женщину не любить нельзя. Я рассматривала портрет и неожиданно для себя решила, что мужа она не любила, а жалела. В её прекрасных глазах не было страсти, только доброта. А что такое страсть? Невозможность существовать без этого человека в любой момент. Какой неожиданный вывод я сделала, рассматривая портрет прекрасной женщины, отдавшей всю жизнь человеку, которого не любила.

Глеб подошёл ко мне и спросил:

— Что ты думаешь о ней?

— Она не любила своего мужа, никогда.

— Почему?

— В её глазах нет страсти, она его только жалела по своей доброте.

Его лицо как-то изменилось на мгновение, но он быстро справился с собой и улыбнулся:

— Может она была ему благодарна за что-нибудь.

— Благодарность — это не любовь. Но, наверное, её мужу было достаточно своей любви.

Глеб ничего не сказал, взял мою руку и повёл в столовую. В дверях стоял Аарон и внимательно слушал наш разговор.

Мне подали вкуснейший обед из морепродуктов, и пока я ела, Элеонора рассказывала о владельцах дворца. Екатерина вышла замуж в возрасте шестнадцати лет за сорокалетнего богатого купца, родила двоих детей, которые умерли в младенчестве, и ухаживала за своим мужем до его смерти. Больше замуж она не выходила, хотя её руки добивались многие. Этот дворец муж подарил Екатерине незадолго до смерти, здесь она и прожила оставшиеся годы. Дворец переходил из рук в руки многократно, но никто почему-то здесь не жил долго. Сейчас он собственность клана. Я хотела сказать, что он не может больше никому принадлежать, равных ей по доброте больше нет в этом мире, но промолчала. Аарон весь обед не спускал с меня глаз, несмотря на мрачные взгляды Глеба, а я делала вид, что не вижу ни Аарона, ни Глеба.

Когда я закончила обедать, Элеонора предложила посмотреть дворец. Мы переходили из комнаты в комнату, и я замечала про себя, что каждая комната наполнена одиночеством, хоть и прикрытым роскошью. А в спальне стояли только гигантская кровать и зеркало с пуфиком, на стенах не было ничего: ни одной картины, ни одного портрета. Вот оно — одиночество. Глеб обнял меня и согласился:

— Ты права, она его не любила. Пойдём отсюда.

Обратно мы ехали по другой дороге, и Глеб часто оборачивался ко мне, как будто собирался о чём-то спросить, но не решался. Элеонору с Виктором он пересадил в машину сопровождения, и мы были вдвоём. Наконец, он сказал:

— Ты бы не смогла любить из благодарности.

— Я не знаю, у меня не было такой ситуации. Кто знает, что заставило Екатерину быть верной мужу всю жизнь, даже после его смерти. Может быть, у неё не осталось надежды на счастье с тем, кого она сама любила.

Глеб больше ничего не сказал, и мы всю оставшуюся дорогу молчали. Когда вернулись в дом Элеоноры, я решила пойти к Самуилу и уточнить про пластырь на моём драгоценном пальце. Со мной пошёл Виктор, Глеб куда-то исчез с Элеонорой, Аарон остался сидеть в холле, глубоко задумавшись о чём-то очень важном.

— Виктор, после этой истории с Алисой меня всегда будут сопровождать и заклеивать пластырем малейший порез?

— Я бы вообще посадил тебя в сейф и замуровал. Лучше под землёй, где-нибудь недалеко от магмы.

Вот это да! Я даже остановилась. А он-то на меня за что? Я встала перед ним и грозно посмотрела. Виктор только улыбнулся на мой взгляд.

— С тобой так интересно, совершенно невозможно предугадать твои поступки, даже я теряюсь. А у Аарона не такие умные аналитики.

А при чём здесь Аарон? Вопрос повис прямо перед Виктором, и мы не могли идти дальше.

— Мы слышим хорошо. Все.

Это про то, что я не смогу полюбить из благодарности, или что нужно сделать, чтобы я полюбила? Аарона? Вопрос стал ещё больше.

— Ты помнишь, из-за чего случилась троянская война?

— Из-за медных рудников.

— Это современная теория, а раньше все думали, что из-за Прекрасной Елены.

Я — Елена Прекрасная? Лучше сначала пластырь. Повернулась и пошла к Самуилу. Тот, как всегда, возился с колбочками.

— Самуил, прости, что отвлекаю, мне этот пластырь теперь пожизненно носить?

— Катенька, дорогая моя, всего пару дней, вот приедем домой, и я его сниму.

— Мы едем через пару дней?

Самуил понял, что опять проговорился и беспомощно посмотрел на Виктора.

— Самуил хочет сказать, что возможно мы здесь немного задержимся.

Задержимся, значит задержимся.

— А как девочка?

— Ты знаешь, мне кажется, она даже сможет говорить, по крайней мере, она понимает некоторые слова. Но что делать с телом, я пока не знаю.

— Но вы её оставите?

— Конечно, Глеб уже распорядился.

И когда успевает? Наверное, когда я сплю. Или думаю. А подумать мне есть о чём. Хорошо хоть мысли мои здесь никто не читает, или всё-таки читает? Нет, вряд ли, судя по реакции на моё поведение — не читают. Хотя, можно проверить. И я пошла в холл.

Аарон продолжал сидеть и думать. Виктор с подозрением посмотрел на меня, но ничего не сказал, когда я подошла к Аарону.

— Скучаешь?

Он ответил спокойно, хотя и взглянул на меня с удивлением:

— Думаю.

— А Виктор всё время говорит мне, что думать вредно. Предлагаю пройтись по саду.

На Виктора я даже не посмотрела, сразу протянула Аарону руку. С пластырем на пальце. Я теперь точно знаю, что Аарон мои мысли не читает, судя по его глазам. И мы с ним пошли в сад, Виктор шёл за нами в нескольких шагах с совершенно невозмутимым лицом. Сейчас я сама знала, о чём он думает: о сейфе в магме. Пусть думает, что хочет, а мне нужно выяснить, чем я так похожа на Елену, которая Прекрасная.

Я опиралась на локоть Аарона той самой рукой, выставив палец с пластырем, вроде как он у меня болит. Аарон спросил:

— Сильно поранилась?

— Не очень, просто неприятно. Но Самуил запрещает снимать пластырь, беспокоится, что меня могут обратить. Это действительно можно сделать шипом от розы?

— Вряд ли, но ведь Самуил на нём не нашёл ничего?

— Нет, мне просто интересно. Кстати, а человек сильно меняется после обращения?

Он повернулся ко мне и внимательно посмотрел в глаза. Точно — мысли не читает.

— Это уже будешь не ты.

Слегка коснувшись пальцем пластыря, нежно погладил руку и добавил:

— Самуил прав, нельзя позволить тебя обратить.

— Потому что это меня убьёт?

— Опасность существует всегда, но самое… ты уже не станешь…

Аарон не успел докончить фразу, к нам подходил Глеб — очень медленно и с очень мрачным лицом.

— Я тебя искал.

— А я решила прогуляться по саду и попросила Аарона составить мне компанию.

Месть Виктору за магму состоялась, я заметила взгляд Глеба в его сторону. Так как Аарон продолжал держать меня за руку, я подала Глебу другую и предложила:

— Пройдёмся немного.

А вот это уже за балкон, за демонстрацию чувств перед всеми и эксперимент надо мной. Глеб замер на секунду, взял мою руку и поцеловал.

— Конечно, дорогая.

Теперь столбом встал Аарон. Видимо, он ожидал от Глеба какой-то совершенно иной реакции, но справившись с собой, улыбнулся мне. Так мы и шли: я в центре и оба гиганта, наверное, очень смешное зрелище, я им даже до плеч не достаю. Какое-то время мы молчали. Я никак не могла придумать — о чём с ними двумя разговаривать, а они, скорее всего, разрабатывали военные действия, которые я спровоцировала. Память подсказала выход. Когда я рассматривала портрет Екатерины, мне вспомнилось одно стихотворение, и я решила хоть его прочитать, чтобы нарушить наше молчание.

— А среди вас есть поэты?

Они остановились одновременно, ответил Глеб:

— Я никогда об этом не слышал.

Столько талантов, а стихов никто не пишет. И я стала читать вполголоса:

Из тысячи горящих глаз необходимы мне лишь те,

В которых каждый раз огонь дрожит на дне.

Его ресницам не сберечь, не погасить слезам,

Он может искрою обжечь, летя к моим глазам.

В нём жизни, в нём любви заряд.

Застыну на пути, найду тебя,

И взгляд во взгляд и глаз не отвести.[1]

Они стояли с такими лицами, что я улыбнулась, они что — совсем не знают, что такое стихосложение? А может текст оказался сильно по теме? Видимо, не зря вспомнила, уже совсем привыкаю существовать среди них, самых страшных хищников в мире. Усталость неожиданно почти придавила меня, я поняла, что хочу только лечь и не двигаться.

— Глеб, я устала, проводи меня в дом.

Он сразу подхватил меня на руки, и мы оказались в моей комнате. Глеб не сразу опустил меня с рук. Я почему-то решила, что он сейчас скажет: отдохни и поедем домой, в сейф. Но он наклонился и стал нежно касаться моего лица губами, именно касаться, а не целовать. Так делают дети — они как бы исследуют твоё лицо на ощупь. Но ведь и пальцы тоже исследовали меня на ощупь! Как он это делал, держа меня на руках, я уже не могла думать. Наконец, Глеб тяжело вздохнул и положил меня на кровать, постоял, опустив глаза, потом наклонился и едва ощутимо коснулся губ. В этот момент мы встретились глазами, и он исчез.

Усталость давила на меня так, что я даже думать не могла, мысли растекались словами в разные стороны, и уже не могли собраться. Я ещё помнила, что надо о чём-то обязательно подумать, только не помнила о чём. В комнату вошёл Виктор и что-то спросил, но я смогла только поднять на него глаза. Он повторил вопрос, но слов я так и не поняла. Когда я снова открыла глаза, в комнате был Самуил и подсоединял на мне какие-то проводки, а Андрей колдовал у компьютера.

— Самуил, что случилось?

— Ну, наконец-то, Катенька, зачем ты меня так пугаешь, сейчас уже всё хорошо. Почему ты не сказала, что устаёшь так быстро? Ты не терпи, говори всегда, мне говори, эти не поймут, они же не устают совсем.

Всю речь Самуил выдал скороговоркой и размахивая руками.

— Самуил, подожди, не так быстро, я что — потеряла сознание от усталости?

— Вот именно, в твоём организме всё в порядке, ты просто устала.

— От чего?

— Гулять надо меньше.

Это уже Виктор решил высказать своё мнение, оказалось, что он стоял у двери. Самуил обернулся к нему:

— Ты не прав, как раз гулять надо много, но не торопясь, прогуливаясь с кем-нибудь, только не одной.

Виктор произнес что-то совершенно нечленораздельное, поднял глаза и пожал плечами. Именно эти движения помогли мне вспомнить события вечера.

— А Глеб знает?

— Нет, ты была без сознания недолго, меньше часа, а он куда-то уехал с Элеонорой и просил ужинать без него.

— Самуил, надеюсь, ты понимаешь, ему совсем необязательно говорить о моей усталости.

— Он знает.

Виктор смотрел на меня уже серьёзно, даже немного грустно.

— Я встретил его, когда искал Самуила.

Неужели опять сбежал? Но Виктор, наверное, иногда читает мои мысли, потому что сразу доложил:

— Они вернутся к ночи. Уехал весь клан, осталась только внешняя охрана.

Подумал немного и добавил:

— Аарон тоже уехал с ними.

Парад принимать или разборки учинять за плохую работу. Пока мужа нет, будем кушать в полное своё удовольствие. Но для успокоения Самуил сделал мне пару уколов.

После ужина я попросила Виктора сопровождать меня на прогулке, раз Самуил прописал. Мы шли с ним по дорожкам сада и молчали. Я хотела задать массу вопросов, но в последний момент передумала — уж очень задумчивый сидел за ужином. Он же позволяет мне думать, я тоже не буду ему мешать. Виктор сам нарушил молчание и сказал напряжённым тоном:

— Ты совсем не знаешь наш мир.

— Мне ещё к чему-нибудь надо подготовиться?

Виктор молчал долго, и я уже решила, что это его очередное таинственное изречение, и он больше ничего не скажет. Но он пригласил меня присесть на одну из редких скамеек в саду и встал передо мной.

— Когда-то очень давно, ещё в клане Аарона, у меня была подруга, мы жили вместе. Я был по-своему счастлив с ней. Однажды по поручению клана я был в Риме и какое-то время жил в гостинице… хозяйка милая женщина, а её дочь просто красавица. Ольга приехала ко мне неожиданно, сказала, что соскучилась. Я представил её сестрой, и мы поселились вместе. В те времена без регистрации брака в гостинице не селили, а мне нужно было оставаться именно там. Через несколько дней Ольга заявила, что я слишком много внимания уделяю дочери хозяйки гостиницы. Я только посмеялся, но на следующий день они обе исчезли.

Виктор замолчал, и глаза его были закрыты. Я сразу поняла, что это была та самая Ольга, с которой мы встречались у Аарона.

— Ольга заявила мне, что теперь у неё нет соперницы.

Он сказал это тихим спокойным голосом и лишь глаза выдавали волнение. А ведь Ольга убрала лишь два объекта питания, и он тогда любил её. Виктор ничего не делает просто так, зачем он это мне рассказал? Алиса. Неужели я ошиблась в ней, и она ещё что-то сделала против меня, а мне просто ничего не сказали? Но сколько бы я на него не смотрела, он больше ничего не сказал. Стало уже совсем темно, и мы пошли в дом.

Утром я проснулась очень рано и сразу решила всё обдумать, пока ещё что-нибудь не произошло. О поведении Глеба думать было сложно, и я решила сначала разобраться с Алисой. Девочка влюбилась в крутого генерала, сама стала крутым бойцом и вдруг генерал женится на какой-то старой человеческой тётке — обидно. Виктор прав, я рассуждаю по человеческим меркам: укол шипом розы это у девчонок старших классов средней школы, а она боец, лучший в клане, судя по рассказу Андрея. Ольга, не задумываясь, убрала двух женщин при одном подозрении, а Алиса? Она любит Глеба со всей страстью молодости, сколько бы ни было ей лет, хоть сто, по глазам видно.

А эта демонстрация на балконе? Что хотел доказать Глеб этими нежностями? Если Аарон с Элеонорой так удивились поведению Глеба, то что говорить о влюблённой девушке. Видимо, всё-таки у них не принято проявлять физическую нежность. И это демонстрация не только для Алисы, но и для Аарона. Как тогда Виктор сказал — порвёт каждого, кто пойдёт против его воли в отношении меня. И для Элеоноры, как главы клана, который создал он. Всё, что связано со мной только по его воле, иначе порвёт весь клан. Не зря генерал всех войск и начальник штаба. Одним движением пальца по моей шее он каждого поставил на им определенные места. Кроме меня. А почему кроме меня, я совсем растаяла, физическая память подвела. И, судя по моей неожиданной усталости, такой сильной, он и сейчас получает от меня энергию. Но ведь у меня нет эмоций, и эта энергия с ними уже не связана. Раз усталость физическая, значит и энергия физическая. Додумалась. Да всей моей физической силы даже на один его вздох не хватит. Здесь что-то другое, совершенно мне непонятное. Надо поговорить с Самуилом. И Андреем, уж они-то всё знают.

Глеб зашёл, когда я уже была готова выйти из комнаты. Он пожелал мне доброго утра и пригласил проехаться по окрестностям. Я удивилась, но кивнула.

Мы ехали минут десять и остановились у небольшого домика с высоким забором. Глеб не вышел из машины, долго смотрел невидящим взглядом перед собой, потом обернулся ко мне и сказал:

— Вчера я убил Алису перед всем кланом, в назидание.

Я даже не вздрогнула, просто закрыла глаза. В голове не было ни одной мысли, эмоций нет, а теперь и мыслей нет. Наконец, одна появилась — Виктор рассказал об Ольге, чтобы я была готова. Он спасает невероятных мутантов и сам убивает лучшего бойца за неудачную шутку, в назидание. Порвёт любого, кто пойдёт против его воли. Он целовал меня в спальне, а потом пошёл убивать Алису, которая любила его. Глеб тогда сказал, что мог убить нас всех в санатории, теперь я понимаю — мог убить. Только зачем он мне это сейчас сказал, ведь мог сделать так, что я никогда бы об этом не узнала. Аарон, он знает всё и в любой момент может мне рассказать. В горе и в радости, обещала любить и помнить свою любовь — помни, пока помнишь и прими все его поступки. Как Виктор сказал: ты не знаешь наш мир. Мысли проходили медленно, иногда останавливались и долго стояли у меня перед глазами, видимо, чтобы я их полностью осознала, а потом уходили и их место занимали другие. Я открыла глаза и посмотрела на Глеба, он продолжал сидеть в прежней позе.

— Глеб, я верю, что ты не мог поступить иначе.

Он очень медленно повернулся и посмотрел на меня прозрачными глазами с маленьким чёрным зрачком.

— Ты мне веришь?

— Я верю, что ты поступил так, как считал необходимым. Я совсем не знаю ваш мир, я знаю только вас и верю вам… верю тебе. Именно потому, что ты мне сказал это сам.

Глеб взял мою руку и поцеловал. Какое же из двух решений было самым тяжёлым для него: решение судьбы Алисы или необходимость самому сказать мне об этом? Он ещё раз поцеловал мне руку и тяжело вздохнул:

— Теперь я должен выбрать новую девочку в клан. Посиди в машине, я приведу её.

— Можно мне с тобой?

Он резко повернулся ко мне:

— Ты хочешь пойти со мной?

— Если можно.

В доме оказалась небольшая школа — около десяти учениц лет двенадцати. Нас встретила приятная женщина в строгом костюме и провела по школе. Девочки жили в небольших, но очень чистых и уютных комнатах.

Когда мы зашли в класс, девочки встали и поздоровались. По тому, как они смотрели на Глеба, они знали кто он такой, а меня рассматривали несколько подозрительно, но без враждебности. Глеб молча их разглядывал, а моё внимание привлекла невысокая светленькая девочка с ясными, какими-то лучистыми глазами. И я поняла — она похожа на Любочку из санатория! Я обернулась на Глеба, он сразу понял меня и что-то сказал на итальянском. Сопровождающая нас женщина подошла к девочке, взяла её за руку и подвела к Глебу, он посмотрел на неё сверху вниз и опять кивнул.

Пока девочку собирали, мы ждали в машине. Решившись нарушить тяжёлую тишину, я спросила:

— Они здесь живут до поступления в клан?

— Андрей решил, что нужно изолировать детей с высоким процентом вируса, независимо от того, попадут они в клан или нет. Они подрастут и могут уйти в другой клан, если захотят, но редко кто уходит. И уже сейчас они проходят определенную подготовку.

Наконец, девочку привели, и она села на заднее сиденье, тихая и слегка испуганная. У неё начиналась новая жизнь, и скоро она превратится в крутого бойца, аналитика или ещё кого-нибудь, совершенно мне неизвестного. А, может быть, также как Алиса, будет по всему миру искать детей-мутантов и спасать их. Или убивать.

В столовой нас уже ждали Аарон и Самуил.

— Катенька, как хорошо, что ты утро начинаешь с прогулки, Глеб, ей нужно больше гулять.

Аарон смотрел на меня взглядом хищника из-за угла, внимательно и напряжённо. Глеб подвёл меня к столу и обратился к Самуилу:

— Мы привезли девочку, проведи полную проверку, вечером будет посвящение.

Аарон переводил взгляд то на Глеба, то на меня, видимо, пытаясь понять, знаю ли я про Алису, не выдержал и спросил:

— Ты была в школе?

— Да, мы выбирали девочку в клан.

Я решила пока не говорить Аарону, что всё знаю. Глеб посмотрел на меня тёмным взглядом, но ничего не сказал. Потом подумаю, почему не сказала, доверюсь своей интуиции. А сейчас мне нужно разобраться со своей усталостью, Самуил будет занят, значит надо поговорить с Андреем. Думать сразу обо всём я не могу, эмоций нет, а если ещё и с ума сойду, то точно — останется только сейф. Быстро допив чай, я встала, все тут же поднялись, даже Самуил с чашкой в руках:

— Я прошу меня извинить, у меня срочное дело к Андрею, надеюсь, он никуда не уехал?

Самуил только отрицательно покивал головой, и я сразу вышла, даже не взглянув на Глеба и Аарона. Думаю, оба остались в недоумении. Оказавшаяся за дверью Элеонора провела меня к Андрею и сразу исчезла.

Андрей колдовал над тремя компьютерами, но сразу на меня обернулся:

— Доброе утро, Катя.

— Доброе. Андрей, я знаю про Алису, Глеб сказал.

Он выпрямился во весь рост, и взгляд стал очень серьёзным, я первый раз увидела его таким. И сказала совершенно не то, о чём хотела с ним поговорить:

— Объясни мне, почему он это сделал? Я ему сказала, что верю ему, но хочу сама разобраться. Понятно, что он генерал и волен поступать, как ему вздумается, но раз уж я оказалась в этом замешана, то хочу понять — в чём моя вина.

Андрей протянул мне руку и подвёл к стулу, видимо, ему нужно было время, прежде чем ответить.

— Ты ни в чём не виновата. Просто не знаешь законов нашего мира, его опасностей.

— Вот и объясни мне, в чём проступок Алисы. Для такого наказания.

Он сел передо мной на пол и скрестил руки на коленях.

— Ты знаешь, что значит для нас человеческая кровь, и когда в клане появляется человек, не найденный мутант, а Человек…

Андрей повторил это слово с заглавной буквы, и лицо стало ещё строже.

— … то по непреложному закону клана, установленному Глебом, исключается всякая возможность не то, что нападения — случайного ранения. Розы в танце должны были быть без шипов. У всех девушек цветы были очищены, кроме Алисы, я проверил. Она сделала это специально, у бойцов такого уровня ошибок не бывает. Не говоря о том, что ты жена Глеба и уже только поэтому такой поступок самоубийство. Он мог убить её сразу, и был бы прав. Глеб собрал весь клан, чтобы продемонстрировать — закон, установленный им, непреложен для всех.

Он помолчал, взял мою руку и тихим голосом сказал:

— Любой из нас сделал бы так же.

А я вспомнила, что Глеб рассказывал об Андрее: сколько же он всего пережил, пока Глеб не взял его к себе. Взъерошив ему волосы, я легонько стукнула по носу:

— Вы меня спасёте от всего на свете, даже от моей глупости.

Он удивлённо вскинул на меня глаза, робко улыбнулся, а потом покачал головой:

— Не говори о глупости, ты мудрая, очень мудрая.

Это я-то мудрая? Две мысли одновременно думать не могу, где найти ту мудрость. Кстати, о мыслях, у меня же дело важное.

— Андрей, я пришла к тебе за спасением, между прочим.

Его лицо мгновенно опять стало серьёзным.

— Что случилось?

— Почему я тогда так резко устала, до потери сознания? Может это после удара по голове и кровопускания?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, твои боевые ранения здесь не причём, ты совершенно здорова. Что-то с энергией. Ты очень быстро потеряла много жизненной энергии и не успела восстановиться. Хуже всего то, что этот процесс ты не можешь контролировать, он может повториться в любой момент. Когда ты почувствовала усталость, кто был рядом с тобой?

— Глеб и Аарон.

Мы подумали об одном — ободок.

— Но ведь я его больше не надевала.

— Мы не знаем всех возможностей этих камней.

— Но я могу передавать свою энергию только Глебу, причём здесь Аарон?

У меня ещё теплилась надежда, что я что-то отдаю Глебу, а не Аарону. Андрей только пожал плечами.

— Андрей, ты понимаешь, выяснить адресата можно только экспериментальным путем.

Он сделал такое лицо, что я опять улыбнулась.

— Тебе что нужно, чтобы я всегда ходила в проводках?

Теперь уже он улыбнулся.

— Как только ты почувствуешь хотя бы намёк на усталость, сразу приходи ко мне.

Я кивнула и увидела Глеба. Как долго он стоял у двери, мы — видимо, всё-таки я — не заметили. Андрей встал и вытянулся перед Глебом.

— Свободен.

Не оборачиваясь, Андрей вышел. Глеб подошёл ко мне и сел так же, как Андрей, только ближе, даже руки скрестил на коленях.

— Начинай эксперимент.

Когда-то я решила ни перед кем не отчитываться, значит — не буду. Эксперимент, так эксперимент. Его лицо было почти рядом, и я решила этим воспользоваться, не часто могу смотреть на него на одном уровне. И тут же придумала месть: значит, меня можно щупать прилюдно, побудьте на моем месте, генерал. Жалко зрителей нет. Закрыла глаза и пальцами стала касаться его лица. Высокий лоб, брови, скулы, прямой нос, подбородок, крепкая шея. Подумав, почему же я обошла глаза и губы, и решила вернуться к ним. Глаза Глеб закрыл, и я поводила пальцами по длинным ресницам, теперь — губы. Я не успела ещё их коснуться, как Глеб поцеловал мои пальцы. От неожиданности я открыла глаза и встретилась с глазами Глеба. Невероятного синего цвета, мне они показались огромными, они занимали всё пространство и как бы втягивали меня, и я непроизвольно качнулась навстречу. От этого движения пришла в себя и откинулась на спинку стула. Глеб опустил голову и закрыл лицо руками. Он что — хотел меня поцеловать, по-настоящему поцеловать? Лицо было так близко и эти огромные глаза, мне показалось, что они вобрали меня всю без остатка. Но усталости я не чувствовала, только небольшой вулкан буйствовал в голове. А пальцы навсегда запомнили это лицо.

— Глеб, эксперимент закончен.

Он убрал руки с лица и посмотрел на меня, в глазах тоска и боль. Одним движением поднялся и подал мне руку.

— Экспериментировать с Аароном я тебе запрещаю.

Что случилось за то мгновение, пока он поднимался? Передо мной стоял генерал со всеми вытекающими — лицом, взглядом и тоном.

— Ты меня сразу в сейф отвезёшь?

— Нет, мы поедем завтра. С тобой всегда будут Андрей или Виктор.

Я машинально подала руку, и он повёл меня из лаборатории.

Меня посадили под домашний арест. В соседней комнате по очереди дежурили, как Глеб и обещал, Виктор и Андрей, причём разговаривать им со мной, видимо, запретили. Когда я спросила Виктора — что случилось, он только отрицательно покачал головой и ничего не сказал, но выйти из комнаты не позволил. Интересно, они ведь мне поклялись, а если я сейчас потребую исполнить клятву и выполнить мой приказ, что они сделают? Только приказа у меня никакого нет. Сначала Глеб меня целует и убивает Алису, потом пытается поцеловать и сажает под домашний арест. Кто же здесь логику-то найдёт, кроме меня мудрой. Самое главное — это понять, что же Глебу на самом деле от меня нужно? Эмоций получил, до сих пор получает чего-то там, по гостям со мной ездит, не повёз бы меня сюда, смотришь, Алиса осталась бы жива. При воспоминании об Алисе я подумала: а может быть это показательно и для меня — надо вести себя в соответствии с непреложными законами, которые устанавливает он. Однако мы это уже проходили, если бы он хотел меня убить, это можно было уже сделать, иногда просто не спасать. Не хочет, чтобы я виделась с Аароном — не буду, не обязательно же так сразу под арест. Будет доставать из Пустоты в сейфе?

Пройдя комнату раз сто, я устала и прилегла. Да, кстати про усталость. С этим тоже не всё ясно. Вернее, совсем не ясно. Ободок я не носила уже давно, во дворце, где меня ждёт Аарон, не была совсем, за эти дни с ним практически не разговаривала. Только стихотворение прочитала и под ручку один раз прошлась. Может в стихотворении чего-то не так? Я его медленно прочитала про себя и осознала строчку «и взгляд во взгляд и глаз не отвести». Вот оно! Глеб решил, что с его взглядом не получилось, а проверить с Аароном он просто не позволит физически — что б ни взгляда! Поэтому и арест. А уехать сегодня он не может, потому что вечером посвящение новой девочки. Вот так стихотворение я вспомнила, там же — «в нём жизни, в нём любви заряд»! Теперь этот заряд из меня оба будут доставать, они ведь всё воспринимают буквально. Что же я им чего-нибудь из легендарного Пушкина не прочитала, типа «Буря мглою небо кроет»?!

Я старалась думать о чём угодно, кроме главной мысли, которая пришла мне, когда Глеб сказал об Алисе — сколько я смогу выдержать это напряжение? И тут же спрятала эту мысль глубоко-глубоко, заложила разными другими мыслями, которые посчитала более важными на тот момент. В этой череде событий, разборках с Глебом и Аароном, свадьбе, не говоря уже о днях боли, мой организм существовал на грани своих физических возможностей, всё-таки совсем немолодая девушка. Никакие ухищрения Самуила с его уколами не смогут восстановить мою нервную систему при полном отсутствии эмоций, положительных, в частности. У меня всегда было ощущение, что, когда смеёшься, радостно, в полный голос, до слёз, в организме всё обновляется и начинаешь жить новой полной жизнью. Я сейчас практически не смеюсь, улыбаюсь редко, какое уж обновление. Даже воспоминания тела, которые всколыхнул Глеб, никак не помогают. А ещё эти спонтанные потери жизненной энергии, которые я контролировать не могу. Вот отдам остатки и тихо растворюсь в пространстве. В благородном семействе сверхчеловеков наступит спокойствие, и будут они, как и раньше, заниматься привычными разборками, без сотрясений, вызванных моим присутствием.

Обед мне принёс Андрей, поставил поднос на столик и неожиданно подмигнул. Я округлила глаза и изобразила вопрос, но он сразу сделал серьёзное лицо и вышел. Хоть кормят, уже хорошо.

После обеда в качестве развлечения я достала копию ободка и стала рассматривать. Интересное произведение искусства, я покопалась в своей памяти: где такое видела и видела ли вообще. Очень похоже на восточное украшение, даже скорее египетское, может такое носила сама Нефертити. Подошла к зеркалу и надела его, рассматривая себя, пришла к выводу, что личико немного не подходит к такому украшению. В дверь постучали, и я решила, что это Андрей за подносом пришёл, но в комнату вошли Глеб с Аароном. От неожиданности я замерла на мгновение, а потом сняла ободок. Глеб был спокоен, а вот Аарон не смог сдержать радостного блеска в глазах.

— Катя, Аарон пришёл попрощаться, он уезжает.

— Катенька, спасибо тебе за стихотворение, никогда не думал, что стихи могут быть такими прекрасными… кто написал такое чудо?

— Я уже не помню, случайно встретила в какой-то книжке. Если захочешь, я могу когда-нибудь ещё почитать стихи, немного, но интересных. У меня нет для тебя подарка, будем считать, что я тебе подарила стихотворение.

Глаза Глеба темнели с ужасающей скоростью: сейф, пожалуй, уже открыли.

— Я вижу, ты иногда надеваешь мой подарок?

— Да, он очень красив, но, к сожалению, мало к какой одежде подходит, поэтому я красуюсь иногда перед зеркалом.

Не торопясь, я положила ободок в тумбочку у кровати, и снова обернувшись к Аарону, сказала:

— Доброго пути тебе, Аарон. Приезжай в гости.

Глаза Глеба стали совершенно чёрными, а у Аарона совершенно жёлтыми.

— Обязательно, надеюсь, и ты посетишь меня в ближайшее время.

— Это как муж решит.

Муж уже решил — сейф у магмы под тоннами гранита. Глеб ничего не выражающим голосом пообещал:

— Всё возможно.

Когда они ушли, я тяжело опустилась на кровать. Опять сама напросилась на сейф. Им ведь не понять, что приглашение в гости — это дежурная фраза при прощании и чаще всего ничего не значит. И что кроме стихотворения, я могу ему подарить? Поцелуй? Вовремя Аарон собрался уезжать, раз уж сажают под арест, пусть хоть было бы за что. Почему нет, когда женщина совершенно равнодушна к мужчине, она спокойно может подарить поцелуй без ущерба для своих эмоций, конечно, когда нет насилия. А при полном отсутствии этих самых эмоций я смогла бы поцеловать Аарона. Только что раздумывала о физической немощи и исчезновении в пространстве, а сейчас рассуждаю, что могла бы натворить, да Аарон вовремя уехал. Пришли два красавца неопределенного возраста, я их столкнула лбами, и всё — жизнь удалась. Всё-таки, страшнее женщины зверя нет, где уж там сверхчеловекам всяким. Буду надеяться, что Аарон теперь посидит какое-то время в своём дворце-крепости в ожидании меня, только ждать долго придётся: с моими возможностями, даже если соберусь, процесс может быть очень длительным. Да и по дороге перехватить могут. Вот почему Глеб не слушает Виктора, тот бы сразу ему сказал, что нельзя меня оставлять один на один с мыслями — ему дороже обойдётся.

Ужинала я опять в полном одиночестве. Не хватает только балкончика, моря и вида на ночной Неаполь. Зато стихотворение для Аарона вспомнила, правда, если Глеб его услышит, то начало третьей мировой обеспечено.

Ночью я чувствовала присутствие Глеба, даже ощутила пальцы на щеке, но сделала вид, что сплю, благо, по биению сердца он теперь не может ничего понять. Наверное, ещё не пришло время для доверия.

На завтрак меня пригласил Виктор со словами:

— Заточение закончилось, каторгу отменили.

— Судебный процесс завершился?

Он приподнял бровь, изобразил задумчивость и, улыбаясь, изрёк:

— Практически.

— А на завтраке будет оглашение приговора?

— Оглашения не будет — Глеб уже уехал.

— А я здесь остаюсь на вечное поселение?

Виктор рассмеялся.

— Нет, ты поедешь с нами.

За столом сидели Самуил и Элеонора, они весело болтали. Когда я зашла, Самуил встал из-за стола и подошёл ко мне.

— Катенька, как я рад, что ты снова себя чувствуешь хорошо.

Видимо, мое заточение называлось недомоганием. Элеонора только улыбнулась и по глазам я поняла, что она понимает всё правильно. Несмотря на историю с Алисой, я не увидела в её глазах враждебности. Самуил предложил:

— Катя, хочешь посмотреть на девочку?

— Конечно!

— Она такая замечательная, очень быстро освоилась, Элечка уже учит её словам. Но что делать со скелетом, я пока так и не понял, но мы подумаем, надо девочке помочь.

Девочка сидела за маленьким столиком, видимо, сделанным специально для неё, одетая в пестрое платье и улыбалась. Она узнала меня и, что-то лопоча, сразу подбежала ко мне, обняла всеми руками, провела пальцами по моему лицу, как бы запоминала. В её маленькой комнатке стояла кровать, стол со стульями и огромный, почти во всю стену, экран. Элеонора нажала на пульте какие-то кнопки, и на весь экран появился деревенский дом. Девочка крикнула и замахала рукой.

— Фотография её дома, она его узнает среди других домов.

Девочка действительно сильно изменилась, она успокоилась и глаза посветлели. Когда мы прощались, я поцеловала её в щечку, она заулыбалась и положила мне ладонь на место сердца, что-то залопотала. Я не понимала, что она говорит и только улыбалась. Тогда девочка повернулась к Элеоноре, взяла её руку и тоже приложила к моему сердцу. Элеонора посмотрела на меня и только пожала плечами, тогда девочка резко вскрикнула, сильно сжала руку Элеоноры и потом опять приложила её к моему сердцу.

— Она хочет сказать, что у тебя болит сердце.

Самуил с Элеонорой переглянулись, тогда девочка догадалась, что мы её поняли и успокоилась.

— Катенька, я тебя проверял после истории с цветком, у тебя совершенно здоровое сердце, не понимаю совсем, что она хочет сказать.

— Я понимаю.

Это сказал Глеб. Никто не заметил, когда он вошёл, судя по выражению лиц Элеоноры и Самуила.

— Вы готовы ехать?

— Конечно, конечно, все готовы.

Самуил засуетился и сразу ушёл.

— Катя, иди к себе, Виктор тебя проводит.

Я отдала девочку на руки Элеоноре и пошла к себе, за дверью стоял Виктор. Мы прождали Глеба около двух часов, Виктор со мной не разговаривал, только таинственно улыбался.

Элеонора вышла нас проводить с папкой в руках.

— Рисунки девочки, если хочешь, можешь себе оставить. Она сразу стала рисовать, когда поняла, что может сидеть за столом.

Я, конечно же, хотела. Глеб открыл дверцу места рядом с водителем, значит — я прощена? Элеоноре он только кивнул.

Пока мы ехали, я рассматривала рисунки девочки. Резкие линии, но удивительный выбор цветов: яркие, только светлые тона. Рисунки дома, видимо, в котором она жила. Значит, она выходила, если знает, как он выглядит, цветы, стилизованный портрет женщины, может быть той самой бабушки. Один рисунок меня поразил: на нём была изображена я — даже удивительно как прорисовано лицо, совершенно узнаваемо — и у меня очень большое сердце, на половину груди, оно не было закрашено, только линия, пустое сердце. Я была не одна, рядом со мной стоял большой, в два раза больше меня мужчина, и у него тоже большое сердце, но оно было закрашено ярким алым цветом. Только вот понять по рисунку невозможно — на кого похож этот мужчина, просто резкие линии, обозначающие черты лица. И я не сразу заметила тоненькую пунктирную линию между сердцами.

Глеб тоже видел рисунки, он умудрялся вести машину на привычной скорости, наблюдать за мной и рассматривать их. Его лицо оставалось строгим и властным, в нём ничего не изменилось. Наверное, она оставалась для него «этим созданием», которое правильно всё про нас увидело — мое пустое сердце.

Когда мы вернулись домой, в тот дом, где я однажды неожиданно для себя проснулась — вот я уже и называю дворец домом — первым делом пошла плавать. Наверное, я действительно была в прошлой жизни рыбой, только вот с безмолвием у этой рыбы плохо получается. Глеб помог мне выйти из машины, сразу передал мою руку Олегу и ушёл. Даже слова не сказал. Олег мне искренне обрадовался, совершенно не обращая внимания на мрачное лицо Глеба.

— Наконец ты дома.

— Тебе без нас было скучно?

— Особенно без тебя.

— Зато у нас веселья было на несколько лет вперед.

— Я знаю.

Значит, не надо мучиться вопросом — что можно говорить, а о чём лучше умолчать.

Плавала я долго и с удовольствием, а то вдруг придёт Глеб и сразу посадит в сейф. Но пришёл Самуил с подносом чая. Мы сидели, пили вкусный чай Олега, и я ждала вопросов — Самуил совершенно не умел притворяться. И он решился:

— Катенька, дорогая моя, как ты себя чувствуешь?

— Как после дороги и длительного заплыва. Ты хочешь опять меня обследовать?

— Нет, пока нет.

— Тогда можно мне снять пластырь с пальца… сама я его снять не смогла, мне кажется, он прирос к моему пальцу.

— Он врос в твою кожу, скоро будет совсем незаметно.

Я внимательно рассмотрела палец: действительно, не осталось краёв пластыря, палец выглядел лишь немного припухлым и красноватого цвета. Самуил тяжело вздохнул, потом ещё раз.

— Самуил, ты хочешь мне сказать, что я переселяюсь в сейф?

Он удивлённо вскинул на меня глаза и замахал руками:

— Что ты, девочка моя, что ты! Это совершенно не об этом!

— Тогда о чём?

— Я не умею об этом говорить, но Глеб поручил мне, вернее попросил…

И начал опять вздыхать. Но уже хорошо, что в сейф в ближайшем обозримом будущем меня не посадят, можно и вздохи Самуила послушать. Только я не успела дослушать вздохи Самуила — усталость рухнула на меня сначала тяжёлым одеялом, от которого заболели мышцы, а потом бетонной плитой и я потеряла сознание.

Мне снился сон про меня. Я бежала по лесу, сквозь листву пробивалось яркое солнце и всё вокруг радовало меня, потом появилось море, и оно тоже сверкало солнечными бликами, и мне было весело от этого блеска. Адеодата шла по волнам навстречу и звала к себе, она говорила о тоске и печали, но очень весело, со смехом. Потом появилась девочка с руками и тоже говорила о тоске и печали, весело смеялась и радостно махала всеми руками. Я хотела бежать к ним, но меня кто-то не пускал, обернувшись посмотреть, кто же держит меня, увидела маску вместо лица, мне хотелось снять эту маску, но маска никак не снималась — она вросла в лицо. И я проснулась.

Солнце светило в лицо и разбудило, вывело из весёлого сна про тоску и печаль. Рядом сидел Глеб и держал меня за руку. Он увидел, что я проснулась, улыбнулся и поцеловал руку.

— Привет.

— Привет, долго я проспала?

Он посмотрел на меня грустным взглядом, провёл рукой по щеке и только потом ответил:

— Два дня.

Это становится традицией — я теряла сознание на пару дней, теперь спать стала по два дня. Главное, чтобы кормили иногда, а то и есть буду раз в два дня. Я поняла, что голодна как волк.

— А завтрак дадут? Можно даже вместе с обедом и ужином.

Глеб облегчённо рассмеялся:

— Обязательно, даже с пирожками.

Меня кормили гороховым супом, жареной картошкой и ещё много чем из русской кухни. И пирожки с грибами, брусникой, салом, даже вишней. Я перепробовала чуть-чуть всего, и мне уже казалось, что превратилась в колобок. Самуил радовался как ребёнок и тоже ел очень вкусно. Глеб смотрел на меня весь обед и улыбался, как будто и не было генерала всех войск и домашнего ареста.

Всё повторилось — я ела и спала, ела и спала, и так ещё два дня почти бессознательного состояния. Только на третий день я не уснула после обеда и вышла на балкон подышать воздухом моря. Я стояла и вспоминала свой сон: почему так радостно в тоску и печаль и что их объединяет в моём сне — Адеодату и девочку с руками? Наверное, мне легче отказаться от борьбы, как Адеодате, а потом тосковать в безнадёжности. А девочка говорит, что радость надо найти в тоске и печали. Только вот где её найти?

Ко мне подошёл Самуил.

— Молодец, девочка, выкарабкалась. Теперь у тебя есть время во всём разобраться и помочь себе.

— Я всё уже понимаю, только как помочь не знаю… да и нужно ли? Подумаешь, тихо растворюсь в пространстве, у вас меньше хлопот будет. Не хочу я себя спасать, незачем.

— Что ты говоришь! Как ты можешь так говорить! Мы все только жить начали!

Самуил кричал на меня и махал руками. Рядом с нами из ничего материализовались все, Глеб хотел подойти ко мне, но Виктор его остановил. Самуил покраснел и, не обращая внимания на них, продолжал на меня кричать:

— Ты не смеешь так говорить! Надежда только на тебя! Ты не умерла, когда должна была умереть, выдержала всё, что человек выдержать не может, и сейчас говоришь такое! Если бы у моей Сарочки был хотя бы маленький шанс и чуть-чуть сил…

Он как-то обмяк, махнул рукой и медленно ушёл. Поступок Самуила настолько поразил, что я оцепенела. Все стояли и смотрели на меня с удивлением, и видимо ждали объяснений, но я ничего сказать не могла. Олег чуть тронул меня за руку и исчез. Неожиданно ко мне подошёл Андрей и обнял, я увидела темнеющие глаза Глеба, но Виктор продолжал придерживать его за плечо. Не обращая внимания на Глеба с Виктором, Андрей предложил:

— Давай прогуляемся?

Я только кивнула головой. Ни думать, ни говорить я не могла.

Андрей перенёс меня в сад. Тот самый, под стеклянной крышей, в котором я однажды уже пряталась сама от себя. Только тогда я сидела в самом влажном и жарком месте, а Андрей привёл меня в маленькую беседку, где оказалось просто тепло и уютно. Он сел рядом на скамейку и обнял.

— Я очень удивился, когда Глеб тебя привёз. У нас были иногда люди, но в основном по делам, и мы мало общались. Когда я попал к Глебу, то сам решился отказаться от живой крови, но для меня это было тяжело, и я старался не встречаться с людьми, кроме Самуила. Потом научился справляться с собой и сейчас могу общаться совершенно свободно, даже тебя обнять. О том, что он тебя почувствовал, я догадывался, но узнал уже после истории с похищением.

Я не сразу осознала его слова, настолько сильным был шок от поступка Самуила, но постепенно стала понимать, о чём он говорит. В этом моя самая страшная ошибка — я всё время забываю об их сущности, они настолько иные, что понять друг друга нам просто не дано. Андрей продолжил:

— Ты оказалась совершенно другой, не такой как наши и другие женщины, которых я встречал раньше… настоящей женщиной.

Он даже от смущения слегка покраснел.

— А когда ты решилась зайти к этой многорукой, только чтобы её успокоить, я не знал, что думать. Ты поступаешь совершенно по-другому, очень честно и сразу пытаешься помочь, даже если тебе может быть от этого плохо. Когда ты появилась, у нас… мы стали как семья…

Я слушала Андрея и никак не могла понять, откуда у этого мальчика такие мысли. Настоящая женщина — интересно, какая она? Я уж точно на неё не похожа, просто он их не видел никогда среди своих компьютеров. А уж насчет семьи, это он совсем погорячился, от меня одни разборки: даже когда из дома вывезли, и то умудрилась втянуть всех в выяснения отношений, пришлось под арест сажать.

— Ты так чувствуешь музыку… я это сразу понял, ты её сердцем переживаешь, она для тебя не звук — а чувство… эмоция.

— У меня уже нет эмоций, только память о них. Ты слышишь моё сердце, оно бьётся ровно.

— Но ты ведь помнишь всё, как ты чувствовала, что для тебя значили слова, мысли, звуки.

— Долго ли я всё это буду помнить… да и сил нет, старенькая я уже, Андрей.

Он так весело рассмеялся, что я тоже улыбнулась.

— Старенькая-старенькая, только я тут ещё раз проанализировал твои данные с ободком, написал пару новых программ и понял, почему у тебя болела голова.

Андрей таинственно замолчал, и мне пришлось толкнуть его в бок локтем, чтобы заговорил:

— Твой мозг сопротивляется воздействию камней.

— Но этого не может быть… все говорят, что человек не может им сопротивляться, я видела, что с Виктором происходило.

— Но ты же смогла тогда от воздействия больших камней освободиться, пока не знаю, как, а от маленьких — точно можешь. На них записана программа воздействия, но ты на неё не реагируешь, у тебя голова заболевает и только.

Это уже интересно, значит, я могу спокойно носить по очереди ободок и копию, и выяснить всё-таки, что Аарону от меня нужно. Если от этой усталости по дороге не рухну.

— А с усталостью что делать? Я всегда знала, что лень меня погубит.

Андрей опять рассмеялся.

— Ты не устаёшь, твоему организму нужны чувства, эмоции. То, что ты с такими муками отдала Глебу — жизненная сила, отдавая её, ты должна была умереть, но ты выжила, значит, её можно восстановить. Правда, я пока не знаю — как, но вместе мы это выясним.

Он замолчал, а мне было так удобно сидеть рядом с ним, опираясь головой на его плечо. Вместе? Что я могу, у меня даже желаний не осталось — вот как Самуил на меня рассердился, у него тоже нервы на пределе, и всё из-за меня. Я вздохнула, кругом виновата: Глеба с Аароном в конец рассорила, Самуила довела до нервного срыва, Виктор вообще хочет в магму отправить, и это за одну поездку. Скоро Андрей с Олегом сами меня в сейф посадят.

— Через несколько дней вилла будет готова, можешь себя навестить.

— Как тебе это удаётся, сразу столько дел делать?

— Главное организовать, а потом само дело делается: всего лишь мой учёт и контроль бойцов.

Ну, конечно, у кого я спрашиваю?

— Андрей, пойдём в дом, надо извиниться перед Самуилом. Спасибо тебе.

Он ласково взглянул на меня и кивнул. Мы нашли Самуила в его лаборатории, он о чём-то очень серьезно разговаривал с Олегом. Выглядело это интересно: Олег стоял, а Самуил быстро ходил вокруг него, иногда взмахивая руками. Когда я подошла, Самуил не сразу заметил меня и Олег остановил его, повернув за плечи ко мне лицом.

— Самуил, прости меня, ты прав… мне не надо было так говорить.

Он посмотрел на меня больными глазами и схватил за руку.

— Катенька, дорогая моя девочка, это ты меня прости, я глупый старик, я должен лучше всех понимать, как тебе плохо, как тяжело продолжать жить в этом бессилии, без чувств, среди нас каменных, в постоянной опасности, в ужасах этих. Ты только скажи, что тебе нужно, я всё сделаю, я помогу тебе во всём. И ты ещё извиняешься, прости…

Мы обнялись и примирение состоялось. Чтобы остановить поток извинений я рассказала об открытии Андрея, и мы дружно решили провести эксперимент с ободком. Олег внимательно нас выслушал, а потом спокойно сказал:

— Скоро вернутся Глеб с Виктором, тогда и видно будет.

Мне ничего не оставалось делать, как согласиться. Видно, так видно, всё-таки мужняя жена. А пока пошли ужинать.

После ужина я пошла к себе, всё равно Глеба ещё не было, а без его разрешения Олег не даст ничего сделать. Да и я сама не хотела ещё больше напрягать ситуацию. Кто знает, как он отнёсся ко всему, что произошло. Меня всего-то посадит в сейф, а вот Андрею может сильно попасть. Одна надежда на Виктора, хотя он тоже хорош: удерживать генерала в такой ситуации очень смелый поступок, видимо, считал, что совершенно прав.

Я достала ожерелье Глеба и перебирала маленькие камешки, пытаясь восстановить ощущение тепла, но пальцы чувствовали только грани камней. В комнату вошёл Виктор и сразу заметил ожерелье в моих руках.

— О чём грустим, красавица?

— Не греет.

— Камень структура тонкая, кристаллическая, разные грани надо пытаться рассмотреть — вдруг какой отзовётся. Да и самому камешку надо волю дать, как повернуться, покатай на ладони, он и заиграет. Допусти до ладошки, не держи в пальцах.

Он всё это говорил весёлым голосом, но на этот раз глаза были серьёзные. Значит, совсем плохо. Я вздохнула, положила ожерелье в тумбочку и повернулась к Виктору.

— Веди на Голгофу.

— Какую Голгофу, о чём ты говоришь, слышимость у нас хорошая, прощены все, а тебе медаль.

Значит, они всё слышали. Тогда почему у него такие глаза? Я смотрела на него и пыталась понять, что же такого Глеб себе надумал, если Виктор так серьёзен и что за медаль меня ожидает. Он подошёл ко мне, взял за руку и многозначительно изрёк:

— Ты у нас умница, всё поймешь.

Вот опять умницей назвал, Андрей вообще мудрой, а я ни в чём разобраться не могу. Как мне в тоске и печали радость найти, да ещё и камешку волю дать. Пока что этот камешек сам меня воли лишает, а граней столько, что ни один бриллиант не сравнится.

В лаборатории нас уже ждали, не было только Глеба. Меня опять присоединили к проводкам, и Виктор надел на меня ободок.

— Виктор, я сама скажу, когда его снимать.

Он кивнул, но было понятно, что не очень послушается. Всё повторилось как в прошлый раз: я радостно ходила по незнакомому дому, что-то напевала, потом появился Аарон, стал произносить слова на незнакомом мне языке и его глаза светились как у хищника в темноте. И всё — картинка пропала. Я решила, что Виктор опять снял ободок, но нет, он смотрел на меня спокойно, может несколько удивлённо. Ободок оставался на моей голове, только слегка камешки нагрелись. Я сама его сняла и рассказала своё видение. Андрей усмехнулся:

— Посмотри на экран.

Сначала было всё нормально, голова как голова, потом слегка засветились камни, видимо, началось воздействие на мой мозг, но вокруг моей головы образовалось едва заметное свечение и камни потухли. Самуил смотрел на экран с видом биолога, встретившего живого динозавра. Олег спросил:

— Голова не болит?

— Совсем немножко, а это что — моя святость сверкает? И что он мне говорил… похоже на язык ассасинов, но я не знаю, не уверена. Жаль, повторить я эти слова не смогу.

— Катя, подожди, я сейчас.

Олег исчез на минуту и появился с кусочком кожи в руках. Когда он его развернул, оказалось, что на нём написан какой-то текст. Олег стал зачитывать слова, и что-то знакомое промелькнуло в их звучании.

— Олег, чуть измени тональность, растяни звуки.

Олег повторил.

— Да, это те слова… по крайней мере, очень похоже. Что это?

— Часть клятвы воина ассасина. Полностью текст не известен, эта часть говорит об абсолютной преданности.

Всё ещё больше запуталось. Я же не понимаю языка ассасинов, зачем мне его запоминать, или в нём есть какой-то гипноз, и я теперь как воин буду ему верна? Верна — в чём? Я недоуменно смотрела на всех, они должны понять больше меня. Первым догадался Виктор, но эта догадка ему совсем не понравилась, и он явно не хотел мне эту догадку говорить. Он хмуро взглянул на меня, вздохнул и мрачно сказал:

— Преданность… это хорошо.

Теперь поняли уже все, кроме нас с Самуилом. Они переглянулись и как-то напряглись, Андрей даже побледнел. Мне объяснять никто ничего не собирался, по глазам видно. Самуил, который всё это время продолжал смотреть на экран, повернулся ко мне и заявил:

— Катенька, ты совсем можешь не бояться ходить в этом украшении, оно тебе не повредит — оно тебе даже поможет.

Ещё интереснее, одни стоят как столбы каменные, так напряглись, а радостный Самуил заявляет, что этот ободок может мне помочь. Последовало объяснение:

— Он активизирует центры мозга, отвечающие за эмоции.

А вот теперь уже я замерла. Замкнутый круг.

— Самуил, объясни, пожалуйста, что ты сейчас сказал?

— Это свечение и есть частично восстановленные эмоции. Всё правильно: тогда, у Аарона, именно твои эмоции защитили тебя от воздействия камней Вавилона, а потом, когда мы тебя облучили этими камнями, остановили процесс передачи эмоций Глебу. Твой мозг, защищаясь от лучей, закрыл поток, поэтому ты осталась жива. Катенька, тебя спасли эти камни.

Самуил вес светился, ведь он оказался прав как ученый. Значит меня спас Аарон, предложив использовать эти камни? Поклялся в верности и спас. Я посмотрела на Виктора, и он понял, что я обо всём догадалась. Но я эту мысль пока думать не буду, останусь одна и разберусь, потом, всё потом.

— Виктор, что означает эта часть клятвы, верность верностью, но что это означает на практике?

Ответил Олег:

— Абсолютная власть. Дающий клятву отдаёт свою жизнь.

Пожалуй, это тоже надо обдумать в одиночестве. Самой что ли на пару лет в сейф попроситься? Все сложности взаимоотношений успею обдумать, выйду, а они уже решились. Только осталось решить — в чей, можно во дворец Аарона для разнообразия.

— Самуил, а как ободок может мне сейчас помочь?

— Твой мозг, защищаясь от воздействия лучей, вынужден запускать центры, отвечающие за эмоции. Мы экспериментальным путем выясним, каким образом заставить вернуться твоим эмоциям не только от воздействия ободка, а навсегда. Может, попробовать съездить во дворец Аарона, который в твоём видении? Там центры могут заработать сильнее, и все эмоции восстановятся сразу.

К последней фразе не был готов даже Виктор, он произнёс какой-то нечленораздельный звук и отрицательно покачал головой. А Олег посмотрел на меня и не удивился моему спокойствию, он понял, что я эту мысль уже подумала, а Самуил лишь её озвучил. Вот тебе и радость в тоске и печали.

— Олег, завари, пожалуйста, чаю своего… мне без него это не переварить.

Самуил, до которого, наконец, дошло — что он сказал, тоже закивал головой.

— Катя, что ты помнишь о своих ощущениях в доме Аарона, не только в комнате с камнями, а в самом доме?

Олег был очень серьёзен, задавая этот вопрос, даже напряжён. Я ответила, совершенно не задумываясь:

— Уютно, мне в доме было спокойно и уютно, волновало только состояние Виктора, но теперь это уже понятно. А камни я воспринимала как живые, некоторые излучали тепло, некоторые холод, и ещё осталось ощущение силы, какой-то энергии, но всё прекратилось, когда я коснулась ожерелья Глеба.

— Девочка моя, мы найдём выход, не надо никуда ехать.

Самуил запил свое состояние чаем и уже мог разговаривать.

— Конечно, найдём, всё будет хорошо, я знаю.

Я шла к себе в комнату, отказавшись от сопровождения Олега. Он хотел проводить меня, но я покачала головой, и он понял. Почему-то ноги привели меня в зеркальный зал. Здесь впервые Глеб сказал мне, что я для него что-то значу, отсюда он нёс меня как хрустальный сосуд, и девочка внутри меня была счастлива. А потом честно объяснил мне, что ему от меня нужно и я ему это отдала. По случайности осталась жива, и теперь не знаю, что с этой жизнью делать. Моя память сохранила эпизоды моего чувства, но скоро я всё забуду, и, если не попытаюсь восстановить свои эмоции, могу даже умереть. Ну, с последним я уже давно смирилась. А вот чувство я бы хотела вернуть, не память о нём, а то ощущение тревожного ожидания встречи, радости от взгляда, улыбки, счастья от возможности прикоснуться. И наш единственный танец, во мне пела каждая клеточка только от самой возможности почувствовать его руки на себе. Я действительно любила Глеба, прав Самуил, по-настоящему, как женщина может любить мужчину — умом и телом, фантазией и инстинктом. Тело до сих пор помнит всё и отзывается на каждое его движение, отказываясь признавать очевидное, только сердце молчит.

— Катя.

Оказалось, Глеб стоял за моей спиной. Я повернулась к нему и обняла. Он подхватил меня и перенёс куда-то. Зал, где проходила наша свадьба. Пустым он казался огромным.

— Зачем мы здесь?

— Ты не пожалела, что вышла за меня замуж?

Он смотрел на меня со своей высоты полным боли взглядом и держал за плечи. Потом не выдержал и посадил на стол, наши лица стали почти на одном уровне. Я улыбнулась:

— Не пожалела. Ни одной минуты.

— Ты спасла меня, возродила, а я принёс тебе только боль и лишил радости. Ты боролась за меня, даже когда я сам уже ничего не хотел. Ты боролась, когда уже не было надежды, теперь будем вместе бороться за тебя. Завтра мы поедем к Аарону.

Он помолчал, опустив глаза, видимо, принимая сложное для себя решение, но заговорил спокойным голосом:

— Если ты решишь, что мне нужно уехать, я уеду. Можешь там быть сколько захочешь.

Я не знала, что ему сказать. Он решил за меня, не зная, чем всё может закончиться. Коснувшись пальцами его лица, я прошептала:

— Глеб, никто не знает, что может произойти с моей памятью или эмоциями. Это только гипотеза Самуила, только маленькая надежда.

— Ты сама говорила, что нужно воспользоваться любой возможностью. Я хочу, чтобы ты вернулась из Пустоты.

Неожиданная мысль поразила меня — а вдруг я не вернусь к нему, вдруг останусь с Аароном? Я даже замерла от этой мысли.

— Ничего не бойся, я буду рядом, даже если ты прогонишь меня. Я прошу — верни себя любым способом.

Любым? А если я всё забуду, и для меня ничего уже не будут значить мелодия моря и закаты в Неаполе? А что это значит для меня сейчас — только воспоминание, только память о сильной эмоции. Глеб взял мои руки, стал целовать пальцы, и они вздрагивали от прикосновения его губ, потом обхватил их ладонями:

— Вспомни меня, какого любила.

Он смотрел на меня глазами полными боли и тоски, а я вспоминала свой сон — радость в тоске и печали. Почему радость только в тоске, почему не только радость? Почему должен быть такой выбор, а не просто счастье, не важно, сколько оно продлится — сто лет или один год? Как я мечтала увидеть глаза Глеба без этого вселенского льда, обращённые ко мне. И вот он смотрит на меня, а моё сердце бьётся спокойно, и неизвестно как я поступлю завтра, когда эмоции вернутся, но я всё забуду.

Глеб взял моё лицо в обе ладони и поцеловал в губы, нежно, едва касаясь.

— Запомни меня.

Он целовал меня, медленно передвигаясь губами по лицу, и мне казалось, что он улыбается.

— Даже если ты забудешь меня, теперь твоё лицо будет помнить.

И поцеловал в губы, неожиданно жёстко, так, что я едва не задохнулась.

— Я уже не смогу без твоей любви. Но решать тебе.

Глеб подхватил меня на руки и отнёс в комнату. Именно отнёс, медленно, слегка прижимая к себе, как будто завтра уже не будет.

Я лежала, и губы горели, горело лицо, горело всё тело. Как это может быть, если сердце бьётся ровно, совершенно без сбоев, а тело горит и в голове пожар. Мыслей не было, казалось, что они сгорали по пути, огонь в крови сжигал всё. Тело говорило на своём языке и не хотело слушать никаких мыслей: оно готово было отключить мозг и сердце, чтобы они не мешали ощущать любовь. И только со временем одной мысли удалось пробраться сквозь жар тела, и она смогла погасить бушующее пламя: если я сейчас рухну в омут усталости, всё отменится и неизвестно, когда я смогу вернуть эмоции, если вообще приду в себя. И тело, осознав эту мысль, стало гасить пожар в крови, уже совсем скоро я лежала совершенно спокойно и могла думать. Понимает ли Глеб, что я могу забыть чувство к нему, всё забыть, стать чистым листом или ободок сработает так, что я приму клятву Аарона и останусь с ним в благодарность за спасение. И я вспомнила Екатерину, её одиночество в своей благодарности, отсутствие страсти в глазах. Поцелуй Глеба сегодня привёл мой организм в такое состояние бури, которое я уже не ожидала от себя, и это при полном отсутствии эмоций. Об этом лучше не думать, пока тело спокойно. Глеб всё решил за меня, и я согласна опереться на его плечо, по крайней мере, попробовать.

Утром меня ждал букет невероятного алого цвета. Виктор как всегда прав — разные грани надо рассмотреть, допустить до ладошки. Я покраснела как эти цветы, а ведь серьёзная женщина серьёзного возраста.

Когда в комнату вошёл Олег, я ещё приводила своё лицо в цвет, близкий к натуральному, никакие примочки холодной водой не помогали. Но он сделал вид, что выгляжу я прекрасно и пригласил на завтрак. В столовой были все, Глеб сразу подошёл ко мне, взял за руку и подвёл к столу.

— Если ты не против, мы поедем к Аарону сразу после завтрака, я его уже предупредил. С нами поедут Олег и Самуил.

— Как ты ему объяснил наш приезд?

— Он нас приглашал, я согласился.

— Глеб, ему нужно рассказать всё и про ободок тоже.

Повисла напряженная тишина. Самуил закашлялся и произнёс:

— Катенька, он может неправильно отреагировать, можно просто предложить посетить дворец, который ты в прошлый раз не посмотрела.

— Нельзя его обманывать, это может усложнить ситуацию. Мы не знаем, как может сработать ободок во дворце… как я могу себя повести.

Я подняла глаза на Глеба и добавила.

— Нужно, чтобы Аарон понимал всё. Мне кажется, ему можно довериться, он не причинит мне зла.

Глеб повернулся к Виктору, и он согласился со мной:

— Катя права, нужно объяснить всё, тогда ему будет сложнее завести интригу. Аарон сам предложил использовать камни, когда Кате было плохо, теперь он может опять помочь.

Глебу эта идея не нравилась, но он был вынужден согласиться с нашими доводами:

— Хорошо.

Мне хотелось спросить, почему с нами не едет Виктор, но, подумав, решила не влезать в мужские игры, ему явно поручили что-то очень важное и связанное именно с Аароном. О способностях Олега я не знала ничего, кроме фразы Самуила, что он по силе не уступает Глебу, а это уже впечатляет. Много читает, он сразу понял, какие слова произнёс Аарон, и видимо, самое доверенное лицо Глеба. Но между мной и Олегом до сих пор стоят слова, сказанные им в санатории, и я ничего с этим не могу поделать, я просто их помню. Я общаюсь с ним совершенно свободно и доверяю ему, но слова помню.

Когда я вернулась в комнату, там уже меня ждал Виктор и собранные чемоданы.

— Я решил сократить количество багажа, а то в машину не поместится.

А сам смотрел на меня грустными глазами.

— Виктор, что случилось? Я же вижу… я что-то сделала неправильно? Или могу сделать?

Он улыбнулся и подал мне ободок Аарона.

— Удачи. Помни о нас, нам будет грустно без тебя.

— Почему ты прощаешься со мной навсегда?

Я даже взяла его за руку, чтобы он не ушёл без ответа.

— Всё в этой жизни возможно.

— Я понимаю — Глеб во мне сомневается, но почему ты решил, что я там останусь?

— Женщины любят менять свой облик… всякий.

Поцеловал мне руку и ушёл. Я могу настолько измениться, что буду уже не я, даже если вернусь? Даже — если? Неужели я сама уже сомневаюсь в этом? Может, ничего не делать и остаться как есть бесчувственной на оставшееся время? Сколько осталось — столько осталось. Адеодата, тогда она заберет меня с собой в грусть и печаль. Только без радости. Когда-то я решила бороться за молодого мужа, может, опять начать бороться за него? А для этого надо начать бороться за себя. Логика железная, совершенно стальная. Итак, флаг подняла, осталось план боёв разработать.

Глеб ехал спокойно, лишь иногда оборачивался на меня и улыбался. А я думала о том, как ему сказать, что с Аароном должна поговорить я. Но решила не напрягать ситуацию заранее и промолчала.

Аарон ждал нас на ступеньках лестницы и улыбался. Если он и удивился нашему неожиданному визиту, то сейчас это уже не было заметно. На каждой ступеньке лестницы стоял почётный эскорт из бойцов с мечами наперевес и в форме, похожей на одежду ниньзя, только белоснежной, а не чёрной. Лица закрыты, видны только глаза, очень внимательно следившие за нами, особенно за Глебом.

— Здравствуй Катенька, я так рад тебя видеть, здравствуй Глеб.

— Здравствуй Аарон.

Глеб только кивнул и даже не посмотрел на эскорт. Олег с Самуилом следовали за нами. Аарон изменился, я не видела его всего несколько дней, но за это время он как бы помолодел. Выглядел старше Глеба, но лет пять точно сбросил. Особенно глаза — они светились радостью, и он постоянно улыбался. Неужели мой приезд мог так его обрадовать? Я продолжала связывать интерес Аарона ко мне только с возможностью воздействовать каким-то образом на Глеба и никоим образом непосредственно с собой. Но Аарон просто светился. Он пригласил нас в дом широким жестом:

— Катенька, тебя ждёт вкусный обед, тебе в прошлый раз понравилось?

— Да, всё было великолепно.

Глеб усмехнулся:

— Ты всегда умел принять гостей.

Аарон сразу провёл нас в столовую. Олег спокойно сел за стол, а Самуил волновался, и пальцы его подрагивали, когда он садился рядом со мной. Я погладила его по руке:

— Самуил, всё будет хорошо.

Он только покивал головой. Официанты стали заносить подносы, и Самуил от удивления успокоился. Обедали мы в полном молчании, не считая восхищенных возгласов Самуила. Аарон, не обращая внимания на Глеба, смотрел на меня, не отрывая глаз. Закурив сигарету, я призналась:

— Аарон, твой подарок произвёл на меня неожиданный эффект.

Глеб напрягся и взял меня за руку.

— Глеб, только я знаю, что было записано на камнях. Прости, но можно сначала я скажу?

Аарон не удивился, он ждал.

— Наверное, мне действительно понравится в том дворце, который я увидела на записи… мы туда сможем поехать?

— Когда захочешь, хоть сегодня, он недалеко.

Кивнув, я спросила Самуила:

— Ты сможешь показать запись моей головы Аарону?

Олег поставил ноутбук на стол и включил. Появилось изображение, и Аарон удивлённо его рассматривал. Я попросила Самуила объяснить тайну свечения вокруг моей головы. По мере рассказа удивление Аарона возрастало, он время от времени смотрел то на меня, то на Глеба.

— Ты спас меня, предложив использовать камни, и я прошу сейчас помочь мне ещё раз.

Я понимала, что Глебу очень сложно смириться с ролью просителя в доме Аарона, и он сейчас едва сдерживается, всё-таки просьба из моих уст звучала несколько мягче и естественнее.

Аарон несколько раз задумчиво кивнул и только потом ответил:

— Да, обязательно, мы сегодня же поедем туда. Самуил, насколько ты уверен в последствиях?

— Совершенно не уверен, я не понимаю процесса, как можно говорить о последствиях, всё что угодно… до полной потери памяти. Тем более, что у Катеньки уже была частичная потеря памяти, мы смогли её восстановить, но что может быть сейчас…

Он вскочил из-за стола, взмахнул рукой, одумался, и снова сел за стол.

— Мы не знаем механизма воздействия камней Вавилона на людей. Я могу сначала попробовать на себе, хотя во мне уже было много вируса, и я всякого на себе испробовал, результат может быть не совсем чистым…

— Можно попробовать на любом другом человеке, прежде чем…

Аарон не успел договорить, как я его прервала:

— Ни на ком мы пробовать не будем. Будем считать, что мой случай уникальный, у вас не получится лишить человека эмоций, а потом их восстанавливать с помощью этих камней. Для вас человеческая жизнь ничего не значит… для меня — значит, любая. Тем более, что есть ещё одна проблема… долго ждать результатов эксперимента я не могу.

Аарон почему-то мрачно посмотрел на Глеба, но тому хватило самообладания спокойно объяснить ему одной фразой то, что мы знаем о моих приступах усталости:

— Катя может не пережить очередной такой приступ.

Аарон побледнел и посмотрел на меня странным взглядом: глаза стали яркого жёлтого цвета, совершенно прозрачного. Я не сказала ему, что знаю о клятве верности, пусть считает, что не поняла слов. Хватит с меня разных клятв, всё равно забуду. Олег закрыл ноутбук и сказал:

— Я поймал видение Катерины и знаю, кто его записал, мне нужно с ним поговорить.

Аарон негромко что-то произнёс и почти сразу в столовую вошёл невысокий молодой человек, очень тонкий в кости и бледный.

— Мы поговорим в саду.

Олег не спрашивал, он просто довёл до сведения. Аарон кивнул молодому человеку, и они с Олегом вышли. И только потом до меня дошли слова Олега: что он поймал видение и знает, что я видела под воздействием камней. Вот кто читает мысли! Может быть, не словами, а картинками, видениями! Вот почему он всегда появлялся, как только я о нём подумаю и всегда отвечал на мои внутренние монологи. Он видел мой подвиг на скале, когда я стояла рядом с Аароном, и именно это видение поймал Глеб. Тогда я не поняла в своих переживаниях, почему Глеб решил, что он меня потерял, осознала только сейчас. Какие могут быть тайны среди них?! Всё слышат, всё видят, перемещаются в пространстве быстрее моей мысли, все силы такой, что от меня молекул не останется, если решат уничтожить, и я ещё и разборки учиняю. А я единственная и неповторимая, нет больше такой как я! Виктор сказал, что им будет грустно без меня, конечно, кто же им ещё такой цирк устроит. Может быть, я потом всё и забуду, и не стану нужна беспамятная, но, пожалуй, могу сделать так, чтобы они меня не забыли в своих столетиях.

Из сада вернулся Олег.

— Я всё выяснил. Катя, ты можешь надеть украшение уже сейчас.

Он подал мне ободок. Повертев его в руках, я не стала сразу его надевать, а посмотрела на Аарона:

— Аарон, я обещала почитать тебе стихи… может быть, я потом уже не буду помнить ничего, своё обещание тоже, поэтому одно я сейчас прочитаю… для всех.

Я взяла руку Глеба и начала читать, закрыв глаза:

Я очень тоскую, я б выискать рад

Другую такую, чем ехать назад.

Но где же мне руки такие же взять,

Чтоб так же в разлуке без них тосковать?

Где с тою же злостью найти мне глаза,

Чтоб редкою гостьей была в них слеза?

Чтоб так же смеялся и пел её рот,

Чтоб век я боялся, что вновь не придет.

Где взять мне такую, чтоб всё ей простить,

Чтоб жить с ней, рискуя недолго прожить?

Чтоб с каждым рассветом, вставая без сна,

Таким же отпетым бывать, как она.

Чтоб, встретясь с ней взглядом в бессонной тиши,

Любить в ней две рядом живущих души.

Не знать, что стрясётся с утра до темна,

Какой обернется душою она.

Я, с нею измучась, не зная, как жить,

Хотел свою участь с другой облегчить.

Но чтобы другою её заменить,

Вновь точно такою должна она быть;

А злой и бесценной, проклятой, — такой

Нет в целой вселенной второй под рукой.[2]

Стало так тихо, что было слышно, как дышит Самуил. Видимо, никто больше не дышал. Я надела подарок Аарона на голову, а ожерелье Глеба было на мне под платьем, оба были со мной. Я готова совершать очередной подвиг. Все смотрели на меня как на привидение и молчали. Самуил закрыл лицо руками и тяжело вздохнул, Олег был бледен, и смотрел на меня тяжёлым взглядом, видимо, увидел флаг. Аарон опустил глаза и на его лице заиграли желваки, на Глеба я смотреть не могла, он высоко поднял голову и сжал кулаки. Когда он посмотрел на меня, в его глазах была только боль.

— Аарон, давайте уже поедем, я готова.

— Катенька, дорогая моя, может, ты сегодня просто походишь в украшении, а завтра поедем смотреть дворец?

Голос Самуила дрожал, он умоляюще посмотрел на меня.

— Самуил, давайте уже всё пройдём, может, ничего и не произойдёт, ты опять пропишешь мне постельный режим и уколы.

Глеб решительно встал и сказал спокойным голосом Аарону:

— Поехали.

Аарон тяжело поднялся и повернулся ко мне:

— Это недалеко.

Действительно, мы ехали не более получаса. Небольшой дворец, весь воздушный, с балкончиками и скульптурами, представить, что это самое защищённое место на земле, было сложно. Я так и ехала с подарком Аарона на голове и ничего не чувствовала — ни видений, ни головной боли. Олег сел в нашу машину и внимательно наблюдал за мной. Ничего не происходило. Мы вошли, и я поразилась красоте внутренней отделки. Всё было светлым и ярким: кремовые обои с вышивкой золотом, зеркала в светлой оправе, диваны и диванчики, пуфики, столики разнообразных форм и везде живые цветы в изящных горшочках.

Мы ходили по залам, и ничего не происходило, хотя я узнавала некоторые места, по которым радостно гуляла в своём видении. Глеб всё время держал меня за руку или обнимал за плечи, Аарон шёл за нами и не сказал ни слова, только глаза темнели. Когда мы прошли по всем комнатам, Аарон предложил:

— Катя, я предлагаю зайти в комнату с большими камнями Вавилона.

Я пожала плечами — почему нет. Мы вернулись в дом Аарона, и пошли в комнату с драгоценностями. Самуил с Олегом остались за дверью, камням могут сопротивляться только Аарон с Глебом. И я. Никакого восторга, как в прошлый раз, я не ощутила: красивые разноцветные камни, и никакого тепла или холода, никакой энергии. Обычные камни, я даже потрогала пальцами некоторые — ничего. Я повернулась к Глебу и обняла его.

— Ничего, я ничего не чувствую.

Все вернулись в столовую и молча сидели за столом, даже мы с Самуилом вяло ужинали. Зря боялись, ничего страшного не произошло, ничего не произошло. Я даже обрадовалась — пусть идёт, как идёт. Оглядев всех, улыбнулась:

— И что вы такие мрачные, будем считать, что Самуил был прав и начнём экспериментировать.

— Не получилось, потому что рядом с тобой находился Глеб.

Олег сказал это будничным тоном, как будто указал на ошибку в расчетах.

— Надо чтобы он уехал и только потом повторить всё, через пару дней.

— Да, да, Катенька, ведь тогда прекратилось воздействие камней, как только ты коснулась ожерелья Глеба, это связано с твоими эмоциями, рядом с ним камни никак на тебя не действуют. Он как-то берёт на себя их излучение, направленное на тебя.

Глеб посмотрел на меня:

— Надеюсь, всё получится, и ты вспомнишь меня.

— Я вспомню, и всё получится, у меня всё получается. Даже когда невозможно… ты же знаешь.

Он наклонился ко мне и нежно поцеловал в губы, нежно-нежно. И ушёл. Я сидела за столом, опустив руки на колени, и вспоминала, как мы слушали мелодию моря, виды Неаполя, нашу свадьбу и первый день семейной жизни. Надеюсь, если я действительно всё забуду, Глеб найдёт возможность напомнить.

Аарон поселил меня в те же апартаменты, только рядом в комнате устроился Олег, Самуила тоже где-то рядом. Аарон пожелал нам доброй ночи и сразу ушёл. Я сидела без единой мысли в голове на диване в гостиной. Олег подошёл и сел передо мной на пол.

— Катя, он рядом.

— Я знаю.

Он взял меня за руки и, улыбнувшись, сказал:

— Ты же у нас оптимистка, всегда идёшь напролом, как танк.

— Это я-то танк?

— Конечно, как ты в санатории накинулась на нас как фурия, ничего не испугалась.

Я вздохнула, зря он вспомнил санаторий. Но он внимательно посмотрел мне в глаза и продолжил:

— Помни — мы с тобой всегда и везде. Наша клятва в силе.

Опять эта клятва, а если я что-нибудь, ну совсем этакое прикажу?

— Приказывай.

— Олег, ты всегда читал мои мысли?

— Нет, на самом деле я мог воспринимать мысли только во время пика твоих эмоций, чаще всего догадывался. Хотя, догадаться было иногда очень сложно.

Он рассмеялся, даже глаза повеселели.

— Почему ты хотел, чтобы мне сразу всё объяснили про Глеба? Неужели надеялся, что я пойму?

— Было бы меньше проблем. Ты очень легко воспринимаешь информацию, спокойно.

— Ну да, всего несколько истерик.

— Для женщины совсем мало.

— Ты хорошо знаешь женщин?

— Я изучал психологию людей, профессионально. Но ты нарушила своим поведением многие психологические законы, особенно когда попросилась в подвал, совершенно нелогично.

— О, ты не знаешь все мои мысли, к счастью. Фрейд бы этого не перенёс.

Теперь уже и я улыбнулась. Аналитик есть, гений есть, теперь есть профессиональный психолог, полный набор на одну меня.

— Между прочим, даже при отсутствии эмоций ты была на высоте. Некоторые твои выходки можно записывать в учебники по психологии… как исключительные случаи.

Настроение он мне поднял, и я уже не была так подавлена. Ночь прошла спокойно, и я даже спала.

Утром за завтраком — Олег не принимал, в отличие от Виктора, участие в выборе наряда, и я надела свободное платье из светлого хлопка — я чувствовала себя спокойно, без напряжения. Два дня мы переживём, а потом посмотрим, что получится. Когда я уже закурила после чая, к сожалению, Олег здесь не заваривал свой коронный чай, Аарон спросил:

— Кто написал это стихотворение, которое ты вчера нам так проникновенно прочитала?

— Был такой поэт в прошлом веке, Константин Симонов. Он жил во времена тирании и Второй мировой войны, известен больше своими военными и политическими стихами, лирика мало известна. Он любил актрису, Валентину Серову, у них были сложные отношения, потому что она всю жизнь любила своего первого мужа, военного летчика, погибшего во время испытаний. Они расстались, и он ей сломал карьеру как актрисе, за нелюбовь и независимость.

Самуил был искренне возмущён:

— Но стихотворение такое страстное, как он мог оставить её, да ещё и отомстить. Катенька, я не понимаю — как можно мстить любимой женщине?

— Такая странная любовь тоже бывает, Самуил. Любовь бывает разной, всё зависит от того, насколько она сильна и честна. Можно ведь любить себя в своей любви к кому-то, или свою любовь, тогда ты только требуешь и меньше отдаешь. Какое-то время их удерживала страсть, но он так и не смог простить ей любви к Серову.

Аарон внимательно слушал наш разговор и смотрел на меня. Что-то неуловимое иногда появлялось в его глазах, но я не пыталась понять — что же это было.

Потом мы гуляли по саду, и я думала об Элизабет. Аарон говорит, что они не любили друг друга, и она только его боялась, но он хранит память о ней, продолжает беречь её сад и цветы. Олег шёл чуть позади меня и о чём-то рассуждал с Самуилом. Аарон шёл рядом и продолжал напряженно думать. Он неожиданно остановился и спросил:

— Катя, ты боишься меня?

— Нет, и никогда не боялась. Почему ты спросил об этом?

— Элизабет боялась меня с первой нашей встречи, хотя, как мне казалось, я её не обижал. Я женился на ней по всем законам, нашим и человеческим, поселил в своём доме, но она пугалась каждый раз, когда я заходил к ней.

— Она знала — кто ты?

— Да, родители знали и сказали ей, и она согласилась выйти за меня замуж. Я её не неволил, хотя мог просто выкрасть. Я упустил свой шанс, наверное, можно было поступить иначе… я теперь понимаю, что можно.

Он помолчал и пошёл дальше, придерживая меня за локоть.

— Тогда мне казалось, что я делаю всё правильно, но я совершенно не думал о её чувствах, меня интересовали только мои ощущения жизни. А потом я её убил.

Я не знала, что ему ответить, ведь, если бы не камни Вавилона, я тоже должна была погибнуть, просто не выдержала бы боли. Видимо во мне что-то изменилось, потому что сразу подошёл Олег и спросил:

— Что случилось?

— Я вспомнила о боли, ничего страшного.

— Катенька, девочка моя, давай не будем об этом вспоминать, всё уже прошло.

— Самуил, ты не знаешь, почему мой старенький организм всё это выдержал? Так долго?

— Не надо говорить — старенький, у тебя великолепный организм, но я не знаю, почему он это выдержал. Обычно в таких случаях не выдерживают болевой шок, а ты смогла, смогла и хорошо, пусть это останется медицинской тайной.

Олег улыбнулся и позвал нас пить чай, он его заварит сам, с разрешения Аарона, конечно. Аарон, естественно, разрешил. Всю обратную дорогу Аарон поддерживал меня за локоть и помог сесть на стул. Я этому немного удивилась, но решила не обращать внимания. Но Олег обратил. После чая он предложил мне отдохнуть и, не слушая Самуила предлагавшего ещё погулять для пользы здоровья, и даже не посмотрев на Аарона, перенёс меня в комнату. Я заметила, что Олег не очень считается с мнением Аарона, как главы страшного клана: он вежлив, но спокоен и уверен в себе, он объясняет или ставит в известность, а не спрашивает. Находясь рядом с Глебом, он всегда старается быть в тени и демонстрирует полное подчинение, а сейчас ведёт себя совершенно иначе — как равный Аарону, как глава клана. Всего скорее есть полномочия от Глеба, а может, он сам такой, только не показывает этого. Опять интересная компания у Аарона собралась: королева, это я, без ложной скромности уточним, человек Самуил, и неизвестно кто Олег, простой боец с большими полномочиями и, всего скорее, физическими возможностями. И ещё где-то сам Глеб, и Виктор со специальным заданием. Армия.

После обеда мы всё-таки пошли гулять по настоянию Самуила, восхищавшегося садом. Олег пошёл рядом со мной и лишил возможности Аарона подойти ко мне: он как бы встал между нами, не давая ему возможности коснуться меня даже случайно. Поддерживает чистоту эксперимента или оберегает мою нравственность? Так мы и гуляли, слушая речи Самуила о пользе прогулок по свежему воздуху.

Весь следующий день мы провели так же: прогулки и рассуждения Самуила, молчаливый Аарон, и совершенно безмолвный Олег. За ужином я не выдержала и стала расспрашивать Аарона о его клане. Это было последнее, о чём он хотел говорить, судя по взгляду. Но я больше ничего не придумала и смотрела на него, ожидая ответа.

— Я собрал в него все возможности, какие только нашёл и продолжаю находить, мы конкурируем с Элеонорой. Сейчас он самый большой по количеству бойцов, мало кто может мне противостоять.

Сказав это, он посмотрел на Олега, но тот никак не отреагировал на его слова и продолжал спокойно рассматривать гравюры, которые нашёл в библиотеке Аарона. Он всегда что-то читал, когда не сопровождал меня.

— Подготовка идёт по всем направлениям, техническим в том числе, хотя, пожалуй, такого специалиста как Андрей у меня нет. Но он отказался переходить ко мне.

И улыбнулся мне слегка иронично. Интересно, как он его приглашал, аналитиков, равных Виктору, у него тоже нет, судя по словам того же Виктора. Да и клан Элеоноры он тоже тронуть не может, хотя и конкуренты. За всем стоит Глеб, он главный соперник, и ещё я туда вклинилась. Аарон продолжал на меня смотреть и понял мои умозаключения.

— Ты удивительное создание, очень давно никто из людей не привлекал моего внимания так, как ты.

— Чем же я так удивительна? Обычная женщина очень среднего возраста, с очень средними способностями, а о физических возможностях лучше не задумываться.

Он с удовольствием рассмеялся, даже глаза поменяли цвет на золотистый.

— Конечно, твои физические возможности не сравнимы с нашими, но остальные способности сильно перекрывают их. Ты совершенно естественна в своём поведении, честна, даже когда тебе это совсем не выгодно и совершенно не задумываешься об опасности. Ты ведёшь себя как королева, которая уверена, что будет так, как она решила.

Я была настолько удивлена, что даже не смогла ничего сказать, только с недоумением обернулась на Олега и Самуила, а они улыбались очень довольные.

— Я — королева?

— Королева, девочка моя, королева, только не всегда помнишь об этом.

Олег тоже кивнул головой с хитрецой в глазах. Уж он-то знал всё про моё королевское происхождение и воспитание бассейном. Королева, так королева, если они так хотят, пусть будет так. Живу во дворцах, общаюсь почти с королями, даже стихи им читаю, и они борются за меня. Осознала — считаю себя королевой. Я улыбнулась и спросила Аарона:

— Но ведь и среди ваших женщин есть удивительные создания?

Его глаза потемнели, а лицо изменилось и стало серьёзным.

— Ты забываешь о нашей сущности хищников. Стремление к убийству меняет всё, не каждый может отказаться от живой крови, животного или человека.

Подумал минуту и продолжил:

— Женщины не могут оставаться естественными в своём женском поведении, когда в них просыпается жажда крови. Конечно, есть некоторые… но они такие же хищники, как я, и это определяет их поведение и отношение ко мне.

Да, зря я затронула эту тему. Видимо наступает такой уровень развития личности, когда недостаточно обычных качеств обычного человека, или не человека, а требуется что-то в человеке, или не человеке, что отличает его от остальных. По крайней мере, для него. Конечно, я им интересна, вряд ли они много общались с человеческими женщинами. Удивительно, но я действительно чувствую себя с Аароном очень спокойно, с Глебом не так. Наверное, потому что Глеба люблю, и мне важно, как он ко мне относится каждую минуту, а Аарон просто интересен. Но я так до сих пор и не разобралась в его отношении ко мне, он пытается мне что-то сказать, а я не понимаю. Может, и не нужно пытаться понимать, завтра всё решится, потом и подумаю. И я улыбнулась Аарону.

Утром я проснулась от присутствия Глеба, открыла глаза, но рядом никого не было. Как это, он же должен быть далеко, иначе ничего не получится, он что — вернулся? Я выскочила в гостиную, но и там никого не было. А где же Олег? Он-то куда ушёл и меня бросил? Переодевшись, я отправилась искать кого-нибудь. Мне навстречу шёл Самуил с очень тревожным лицом.

— Катенька, в доме никого нет, Олега тоже нет.

Глеб меня разбудил, что-то почувствовал и разбудил, нужно найти Олега, немедленно.

— Самуил, он где-то здесь, пойдём в сад.

Первым свистящие звуки услышал Самуил, он остановил меня и приложил палец к губам. Потом услышала и я. Эти звуки были похожи на те, когда Олег с Глебом тренировались на мечах. Но Олег не должен был уйти тренироваться, бросив меня и Самуила одних в доме, что-то случилось. Несколько вихрей носились по поляне, от кустов пионов не осталось даже кочек, голая земля, иногда в вихрях на мгновение проявлялись отблески мечей. А на другой стороне поляны скрестив руки на груди, стоял Аарон и наблюдал за схваткой. И я поняла — одним из вихрей был Олег. Во мне что-то всколыхнулось, в голове пронесся вихрь не меньше тех, которые носились по поляне, и я вышла на поле битвы. Самуил закричал:

— Катенька, ты куда, не смей!

Он побежал за мной, пытался остановить, но я вырвала у него руку и пошла дальше. Аарон увидел меня и резко что-то сказал. Вихри сразу остановились, одним из них действительно оказался Олег: он тяжело дышал, но внешне был спокоен, ран на нём не было, зато меч весь в крови. Обернувшись, я увидела несколько тел многоруких, которые лежали вокруг, и тех, кто преобразовался из вихрей. Я подошла к Олегу и спросила:

— С тобой всё нормально?

— Всё хорошо, королева.

И я пошла к Аарону. Он спокойно смотрел на меня сверху вниз с лёгкой иронией в глазах.

— Мои бойцы немного потренировались с Олегом.

Он слегка наклонил голову, чтобы посмотреть мне в глаза и получил звонкую пощёчину. Конечно, я не стала подпрыгивать, чтобы достать до него, и удар больше пришёлся по подбородку, но впечатление было сильным. Почему он не перехватил мою руку, мне так и осталось непонятным, ведь сделать это ему не составляло труда.

— Никогда не смей трогать моих сопровождающих. Никогда.

Гордо повернулась и ушла, оставив Аарона в состоянии ступора. Олег тоже был примерно в таком же состоянии, а Самуил просто прирос к земле. Я взяла Олега за руку и повела в дом. По дороге толкнула плечом Самуила, он очнулся и тоже пошёл за нами.

В столовой я села за стол, сцепила руки и спросила Олега, который встал передо мной, как солдат перед генералом:

— Как это произошло?

— Пока ты спала, я пошел тренироваться, вчера Аарон сам предложил посмотреть его бойцов. Тренировка была назначена ночью в дальнем конце сада, а к поляне я уже передвинулся сам, чтобы попасть в дом. Самуил, пожалуй, мы разрушили весь сад.

— Бойцов было много, и ты бился всю ночь, я правильно понимаю?

Олег усмехнулся, и, не ответив на вопрос, уточнил:

— Что собираешься делать?

— Продолжать эксперимент, но сначала поговорю с Аароном. Я не права?

— Права. Не отступай, после твоей пощёчины он будет согласен на всё. Я же говорю — танк.

И улыбнулся. Самуил говорить не мог, только пожимал плечами и взмахивал руками в разные стороны.

— Олег, передай Глебу, чтобы он не возвращался. Я сама приеду, когда посчитаю нужным, Аарон нас больше не тронет. И, пожалуйста, больше никаких тренировок.

— Хорошо, Глебу я передам картинку.

И опять улыбнулся, по улыбке я догадалась, какую картинку он ему передаст. Олег неожиданно качнулся, и мы с Самуилом подбежали к нему. Самуил обрёл голос и потребовал:

— Немедленно ко мне восстанавливаться.

Они ушли, а я смотрела им вслед и удивлялась картине, как маленький Самуил поддерживает огромного Олега.

А теперь мне надо подумать, как себя вести с Аароном. Что это было? Демонстрация силы? Кому — мне? Зачем? Глебу? Тоже непонятно: Глеб знает все его возможности и доверил ему меня с Самуилом, да и Олега тоже, ясно, что один Олег не смог бы справиться со всей армией Аарона. Он что — решил меня просто забрать у Глеба как уникальное создание? Возможностей за эти дни было много. А может, он хотел показать место Олегу: мол, нагло себя ведёшь со мной, главой клана? Ну что ж, пусть только придёт. А пощечину я ему дала совершенно неожиданно для себя, я не знала, что скажу, просто шла, рука сама поднялась в размахе. Хотел уникальность, пожалуйста, Глеб вот уже настрадался от моей уникальности, жениться пришлось. А ведь Аарон получил по физиономии на глазах у своих бойцов, и от кого — от человека! Теперь, небось, добивает свидетелей. Разрушил весь сад, который столько лет сохранял в память об Элизабет, в одну ночь стёр с лица земли. Там даже намёка на деревья в некоторых местах не осталось — голое место. Он многолетнюю память об Элизабет втоптал в землю за одну ночь. Что же с ним произошло за вчерашний вечер?

А вот и герой дня — в столовую входил Аарон. Он на мгновение остановился у порога и медленно пошёл ко мне, глаза совсем чёрные. Я встала из-за стола и высоко подняла голову.

— Я тебя слушаю, Аарон. Разрушая сад Элизабет, и пытаясь убить Олега, ты хотел что-то сказать мне… я жду.

Он смотрел на меня совершенно непроницаемыми глазами и молчал. Наконец, произнёс глухим голосом:

— Ты действительно королева.

— Это ты мне уже говорил, и должен понимать, что моих подданных трогать нельзя.

— Что для тебя значит один слуга?

— Олег не слуга. Он поклялся мне в верности, и я приняла его клятву, ты это видел. Для меня верность это не служба. Раз он поклялся мне, то теперь я за него отвечаю — за его жизнь и за его смерть. Только я могу решать его судьбу, и он такой же гость в твоём доме, как и я.

— Ты ему настолько доверяешь?

— Я ему доверила свою жизнь, как и тебе. Пытаясь его убить, ты покушался на меня. Ты хочешь меня убить?

Он так долго молчал, что я уже решила — возьмёт и прямо сейчас свернёт мне шею вместо ответа.

— Нет.

Я протянула к его лицу свою руку тыльной стороной.

— Тебе нужна моя кровь? Возьми.

Аарон побледнел так, что стали видны прожилки на лице, откинул голову и отлетел от меня к двери. Тяжело вздохнув, я села за стол, нелегко дался мне этот порыв, ноги задрожали и просто подогнулись. Я успела выкурить сигарету, когда Аарон снова подошёл к столу и сел передо мной на другой край стола. Глухо спросил:

— Ты помнишь всё в своих видениях?

— Да… и твою клятву тоже.

Он опять долго молчал и смотрел на меня. Мне страшно хотелось выпить чая, но я понимала, что Олега сюда звать нельзя ни в коем случае, пусть слушает из комнаты Самуила.

— Ты сказала, что приняла клятву Олега… приняла ли ты мою?

— Олег поклялся мне в присутствии сотен глав кланов, а ты записал свою клятву на камни и сказал на неизвестном мне языке. Как я могу её принять, или не принять? Мне не нужна была клятва Олега и не нужна твоя.

Аарон взглянул на меня уже ясными жёлтыми глазами и покачал головой.

— Ты продолжаешь меня удивлять… твоё хрупкое тело можно уничтожить мановением пальца, но ты меня совсем не боишься, я это вижу. Сегодня, защищая слугу, ты напала на меня и ударила.

Я спокойно смотрела ему в глаза, он ещё не знает, как меня называет Олег.

— Олег не слуга. Челюсть, надеюсь, цела?

Он засмеялся с таким удовольствием, что я тоже улыбнулась. Неожиданно его лицо оказался напротив моего, близко-близко, и глаза посмотрели прямо в мои глаза. Я с трудом удержалась, чтобы не откинуться на спинку стула, и только широко раскрыла глаза. Рассматривая меня, Аарон спросил:

— Как мне тебя понять?

Если бы я знала, давно бы себе сказала. И так же неожиданно он оказался на прежнем месте.

— Сад Элизабет уже ничего не значит для меня, это пепел и его нужно развеять. Ты помогла мне понять, что это прошлое, и оно должно исчезнуть.

Теперь я виновата в исчезновении сада. Ну почему надо уничтожить, рос бы и рос, радовал своей красотой. Самуил расстроится. Интересно, в чём я ещё виновата? Я внимательно смотрела на Аарона и удивлялась изменениям в нём — он молодел на глазах. Ну, не как в кино, но действительно стал выглядеть моложе. Сейчас, говоря мне об Элизабет, глаза его светились жёлтым светом.

— Ты первый человек в моей жизни, который так мне интересен, не кровью и энергией, а сам по себе.

Эта фраза насторожила, тень сейфа опять замаячила передо мной — посадит и будет рассматривать как муху цеце.

— Ты знаешь, а с эмоциями я ещё интереснее: то в бассейн бросаюсь, то истерики закатываю на весь дом.

Что я говорю?! У Аарона глаза ещё больше заблестели, прямо переливаются. Ладно, потом разберёмся в его переживаниях.

— Пора ехать продолжать эксперимент.

Сказала и подумала: а вдруг Олег ещё не восстановился после ночной битвы и нам придётся ехать втроем. Аарон с огорчением в голосе согласился:

— Машины готовы.

— Переоденусь и сама позову Самуила и Олега.

Я сразу пошла в комнату Самуила и увидела совершенно нормального улыбающегося Олега, кивнула ему и ушла переодеваться.

Уже в машине я надела на себя ободок и через какое-то время почувствовала, что камни стали тёплые, да и в теле прошли какие-то проблески ощущений. Но как только я начала их осознавать, они исчезли. Всё прекратилось и камни опять стали холодными. Одна надежда, что в самом дворце они появятся.

По дворцу мы ходили сначала все вместе, потом я одна, но ничего не происходило: камни оставались холодными и проблесков в моей нервной системе больше не повторялось. Я ничего не сказала о своих ощущениях в машине, хотя Олег подозрительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мы вернулись в дом Аарона.

Обедали в полном молчании: Аарон куда-то уехал, Олег молчал абсолютно, Самуил со вздохами. После обеда я решила пойти отдохнуть, пока Аарона нет. Но лежала пять минут, вскочила и встала перед Олегом, который читал книгу, устроившись на диване в гостиной. Он сразу поднялся и отложил книгу в сторону.

— Олег, ты не слуга.

— Я знаю. Тебя это не должно волновать.

— Мне действительно не нужна твоя клятва. Я тебе верю. Теперь поняла, почему вам так важно — чтобы я вам верила. Сегодня поняла… когда предложила свою кровь Аарону. Я верю, что вы справитесь с собой.

Смотрела на него снизу вверх и опять вспомнила санаторий, совсем не вовремя. Олег одним движением поставил меня на диван, и мы стали почти на одном уровне глаз.

— Я мог убить вас всех. Я знаю, ты помнишь об этом.

— Олег, это было давно и неправда.

— Правда. Помни об этом всегда, тебе в нашем мире нельзя иначе.

В его глазах и лице ничего не изменилось — он был совершенно спокоен.

А я посмотрела на него и заплакала. Я заплакала! Слёзы текли по моим щекам, а я радовалась им как ребенок. Но всё прекратилось так же быстро, как и в машине: мои нервы успокоились, и сердце забилось ровно и спокойно. Олег облегчённо вздохнул, снял меня с дивана, утер слёзы и предложил:

— Пойдём, придёт Аарон, и продолжим эксперимент с большими камнями Вавилона.

Но Аарона не было до ужина. Мы уже десять раз успели вместе с Самуилом обсудить мои ощущения в машине и особенно слёзы, а его всё не было. Не было и ужина. Кстати, людей я не видела с утра, обед был уже сервирован, когда мы приехали. Нет сада — нет людей? Или… Нет, об этом я думать не буду.

Аарон зашёл в столовую и сразу подошёл к Олегу. Куда делись золотистые глаза и радостное лицо — гневный маршал с поля битвы.

— Ты понимаешь, что я могу тебя сейчас убить и буду прав?

— Понимаю.

В отличие от Аарона, Олег отвечал спокойно, только весь напрягся, даже я заметила. Я сразу вскочила и подошла к ним.

— Что случилось?

— Королева, это мужские дела, тебя они не должны волновать, правда, Аарон? Наши проблемы не должны касаться женщины.

Олег многозначительно подчеркнул это слово, Аарон только сжал кулаки и отошёл от него. Виктор, задание Виктора, он что-то совершил, и это что-то привело Аарона в такую ярость, что он даже плохо владеет собой. Я встала перед Олегом и выдала:

— Ему сначала придётся убить меня.

— Никто никого не убьёт, по крайней мере, сегодня. Нужно продолжить эксперимент, ты ведь сегодня уже плакала.

Аарон в своём гневе не сразу понял слова Олега, только у самой двери остановился и обернулся на меня:

— Получилось?

— Я немного поплакала, совсем чуть-чуть.

Это мое «чуть-чуть» произвело на Аарона неожиданное впечатление: он оказался рядом со мной, взял моё лицо в ладони и стал смотреть в глаза, как бы высматривая эти слезинки. Я улыбнулась:

— Совсем чуть-чуть.

Он вздохнул, отпустил меня и ушёл. Я обернулась и посмотрела на Олега грозным взглядом королевы:

— Что сделал Виктор? И насколько это опасно для него и для тебя?

Олег сначала улыбнулся, потом не выдержал и рассмеялся:

— Ты как настоящая мамаша, сразу начинаешь выяснять, кто разбил окно и порезался ли кто-нибудь. Никто не порезался, а потом посмотрим… окон много.

— Олег, вы всё продумали, чтобы Аарон не смог ничего со мной сделать, а с вами? Ведь ты мог погибнуть в этом ночном бою, да и с Виктором могло произойти всё, что угодно? Он меня не тронет, а вас?

Олег посмотрел на меня странным взглядом, подошёл ко мне и сказал:

— Вот за такие слова мы за тебя умрём.

— Олег, хочешь, я тебе ещё много разного скажу, только не надо умирать за меня.

Он опять рассмеялся.

— Пожалуй, у тебя всё получится.

Ну, конечно, только у меня, да без них я бы уже давно сидела в сейфе, или летала над морем разобранная на молекулы! Самуил, наконец, обрёл дар речи и сказал мне уверенным голосом:

— Катенька, дорогая моя, никто никого не убьёт, Глеб всех спасёт, он всегда всё продумывает так, что всё получается, он всё сделает и у нас получится, всё будет хорошо.

Я только покивала головой и грустно вздохнула.

Аарон вскоре вернулся, и мы пошли в комнату с камнями. Странное ощущение присутствия Глеба охватило меня сразу за порогом, и я попросила Аарона выйти. Может быть, я просто вспомнила, как мы здесь с ним были, но походила среди камней и поняла: я его сейчас чувствую, даже его руку у себя на плече. Больше ничего — Глеб и я. Камни были камнями, я отдельно от них. Я сняла украшение Аарона, вдруг оно как-то мешает мне почувствовать камни, и отдала его Олегу. Мне показалось, что стало легче, голова даже просветлела, будто ушёл туман, но и присутствие Глеба усилилось, я совершенно ясно чувствовала его руку и взгляд на себе. Ещё походив какое-то время среди камней, я беспомощно обернулась на стоящих за порогом Самуила и Олега, встретилась глазами с Аароном. И всё мгновенно исчезло: я больше не чувствовала Глеба — ни руки на плече, ни взгляда. Опустив глаза, опять стала ходить среди стоек с камнями, ощущение Глеба не вернулось, но и камни я не стала чувствовать. Я решила никому ничего не говорить, особенно о присутствии Глеба: не получилось и не получилось. Кроме Олега, он и так понял, видно по взгляду.

Я сидела в столовой и пила уже третью чашку чая, прямо Сахара внутри. Стоп, а почему Сахара? Что-то со мной происходит, только понять не могу. Это была даже не усталость в обычном понимании, а странное чувство тяжести в мышцах. У меня получился только шёпот:

— Самуил, я падаю.

В сознание меня привёл Олег, он держал меня за руку и что-то радостно говорил Самуилу и Аарону. Я не понимала слов, звуки делились и не могли собраться в понятное значение. Но постепенно стала чувствовать тепло руки Олега и силу, исходящую из его пальцев — я принимала его энергию. И опять пустота.

Было тепло и грустно. Почему грустно, если тепло? Эта мысль разбудила, и я открыла глаза. Рядом со мной сидел Самуил, держал меня за руку и покачивался, как если бы читал молитву. Я прошептала:

— Самуил, ты молишься за меня?

Он так обрадовался, что слёзы хлынули из глаз:

— Катенька, Боже мой, ты жива, я за тебя молился всем сразу, всем богам, которых знаю… Ты жива, жива, несмотря ни на что жива…

Ниоткуда появился Олег, сразу за ним Аарон. Оба бледные, с чёрными глазами. Опять я их напугала чем-то, обмороком очередным, за всю жизнь ни разу в обморок не падала, а сейчас по расписанию, можно закономерность выводить, математическую.

— А на этот раз долго я спала?

Самуил оглянулся на Олега, тот кивнул и отчитался:

— Сутки, дважды сердце останавливалось, поэтому молчи. Сопротивление бесполезно, а то скотч принесу и решу вопрос насилием.

И улыбнулся облегчённо, даже глаза посветлели. Сердце останавливалось? Два раза? Я смотрела на них удивлённо, но молчала, свою угрозу Олег может исполнить.

— Я тебе потом расскажу, даже в подробностях. А сейчас молчи, мы тебя лечить будем, не мешай нам.

Он взял меня за руку, и я почувствовала его энергию, которая перетекала в меня сначала тонкой струйкой, потом всё сильнее и сильнее, целым потоком. Я заметила, как он бледнеет с каждой минутой, хотела отнять руку, но он так грозно на меня посмотрел, что не стала сопротивляться. Когда он качнулся, Аарон его поддержал и помог встать, а затем взял мою руку, и я тоже почувствовала его энергию. Всё получилось — я их чувствую. Мне стало значительно легче, и я захотела есть. Наконец, Аарон отпустил мою руку и посмотрел на меня каким-то потухшим взглядом.

— Тебе лучше?

— Всё хорошо, только есть очень хочется.

Он мрачно усмехнулся:

— Мне тоже.

Самуил быстро взял меня за руку:

— Ты иди, тебе нужно срочно восстановиться, я с Катенькой посижу, только посмотрю, чем её можно накормить.

Но в дверь уже заходил Олег с подносом, полным еды, и главное — на нём стояла чашка с чаем. Аарон тут же ушёл.

Всё повторилось, как тогда, когда я отдавала эмоции Глебу: я ела и спала, меня накачивали энергией Олег и Аарон. Они, в отличие от меня, восстановились быстро, когда я проснулась через час, они уже выглядели совершенно нормально. Самуил всё время сидел рядом со мной, даже ел редко, судя по внешнему виду. Прошло три дня, это мне сказал Самуил, когда я решила, что пора вставать. Чувствовала я себя совершенно нормально, даже голова не кружилась. На мой вопрос о сердечных отклонениях, Олег обещал мне всё рассказать, когда я приду в себя. Я пришла.

Мы сидели в столовой втроем, Аарон ушёл ещё утром и собирался вернуться только к вечеру. Я чувствовала себя хорошо, и он мог позволить себе заняться делами клана.

— Олег, ты обещал мне всё рассказать.

— Хорошо, всё так всё. Ты потеряла сознание от недостатка энергии.

— Олег, подожди. Катенька, когда у тебя сработал процесс восстановления эмоций, он забрал у тебя энергии по всему телу, оттуда боль в мышцах.

— Я что — опять бредила?

— Громко.

Это уже Олег решил вставить своё слово в рассказ, значит, я кричала от боли.

— Самое главное — ты стала воспринимать энергию, и они с Аароном тебе помогли, но продлилось это недолго… выключилось восприятие.

Самуил тяжело вздохнул:

— Но ты боролась сама. Катенька, ты молодец, из последних сил боролась и протягивала руки, когда начинала чувствовать энергию. Это повторилось несколько раз.

Он опять вздохнул и замолчал.

— Самуил, я знаю, что я молодец, но меня сердце моё волнует, с чего это оно вздумало отключаться?

— Глеб не выдержал и появился здесь.

Я встрепенулась:

— Он был здесь? Но почему он ушёл, всё же получилось?

— Не совсем, Катенька. Когда он подошёл к тебе, твоё сердце остановилось.

— Значит, мне было просто плохо, причём здесь Глеб?

— Мы тоже не сразу поняли, что случилось. Я смог запустить твоё сердце уколом… но, когда Глеб… оно опять остановилось.

Самуил замолчал. Я смогла только прошептать:

— Но почему?

Олег поднял на меня грустные глаза:

— Ты продолжаешь отдавать ему все эмоции… те, что восстановились, ты ему сразу отдала, и сердце не выдержало. Аарон смог запустить его только с третьей попытки, у меня ничего не получилось, а уколы вообще не действовали. Твоё сердце нормально заработало только тогда, когда Глеб уехал.

— Катенька, не надо так смотреть! Ты жива, ты теперь можешь забирать энергию у этих твердокаменных, я думал уже всё, я и тебя потерял как Сару, что опять всё страшно и непонятно.

И зачем мне все эти эмоции, если Глеб опять будет вдалеке? Ведь неизвестно, может это навсегда, и каждая наша встреча будет меня убивать. Всё правильно — человек, предначертанный для них, отдавая свою энергию и жизнь, должен умереть. Это я случайно выжила, но закон всё равно должен сработать, и у нас с Глебом нет будущего, никакого, даже мимолетного, в короткую длину моей жизни.

Уже три дня я лежала. Всякие попытки Самуила и Олега поднять меня с кровати разбивались о моё молчание. Наверное, мои эмоции восстановились, но я не хотела их знать, совершенно эмоционально. Я даже есть перестала. В качестве тяжёлой артиллерии прибыл Виктор. Как его допустил Аарон, осталось тайной для всех, даже для Олега, потому что, когда Виктор зашёл в комнату, у него глаза округлились до невероятных размеров. Виктор ослепительно улыбнулся:

— Катя, Катерина, нарисована картина, как поживаешь?

Я посмотрела на него и ничего не сказала, даже не поздоровалась, подумала и кивнула головой. Он же совершил какой-то там подвиг и не заслужил такого с ним обращения. А Олег с Самуилом? Стыдно, но ничего не могу с собой поделать. Тоска меня гложет, как и показано было мне во сне — радость в тоске и печали.

— Глеб на днях сюда собирается, ты платье выбери и красоту наведи, а то страхолюдиной лежишь, можешь напугать мужа. Тебе я медаль обещал, обещал, не могу же я её на ночную рубашку повесить.

Глеб сюда? Я смотрела на Виктора и не понимала — как это может быть, он не должен сюда приходить, иначе он меня убьет. А что, хоть один раз, но ещё встретимся, а потом пусть сердце останавливается.

— Самуил, я хочу есть, много, за все дни.

Олег облегчённо улыбнулся и исчез. Почему в доме у Аарона нет бассейна? Вот у Глеба везде, по паре на дворец, иногда даже больше. Значит — ванна. Через два часа я сидела в столовой умытая и накормленная, в ярком синем платье с отделкой по вороту и рукавам белым венецианским кружевом. Виктор открыто ухмылялся и что-то вполголоса обсуждал с Олегом, Самуил светился, как начищенный самовар и только предлагал мне различные блюда: от пельменей до соленых огурцов, повар видимо остался тот же, вкусно было очень. Может ещё и потому, что я почти не ела эти дни. А теперь знаменитый чай Олега. Аарон не появлялся, видимо, пока не может встретиться с Виктором, чтобы не порвать на куски у меня на глазах.

— Виктор, а что ты там такое совершил, что Аарон Олега чуть не убил у нас на глазах?

— Тебе, который по счёту проступок назвать, у меня их несколько?

— Начинай по списку.

— Я встретился с интересными людьми, разноплановыми, разнохарактерными и вообще… разнообразными. Немного побегал, чуть-чуть попрыгал, полазил по стенам, разбил несколько окон, но совершенно не порезался, берёг себя. Двери не ломал, стены не рушил, этим у нас Глеб занимается.

— И всё?

— Представляешь — ничего интересного, и чего Аарон обиделся?

Всё, он больше ничего не расскажет, как объяснил Олег — не женского ума дело. Они меня берегут от внешнего мира, их мира, страшного и жестокого, чтобы даже тень не задела. Чуть не погибли оба из-за меня, а шутят и королевой обзывают. Олег тоже улыбнулся на рассказ Виктора о его подвигах.

— Теперь я тебе торжественно вручу медаль от Глеба, он приедет и сам тебе речь скажет.

Виктор подошёл ко мне и достал из кармана бархатную коробочку, а из неё удивительной красоты брошь — невероятной красоты гроздь винограда, листья из золота, а виноградины из камня прозрачного густого бордового цвета созревшего на южном солнце винограда. Эти виноградины напомнили мне о том вине, которое Глеб покупал на наш пикник у моря. Где та шаль, которую должна носить каждая замужняя итальянская женщина и которая должна защитить меня от всякого зла?

— Нравится медаль?

— Очень нравится.

Прикрепив мне брошь, он отошёл на пару шагов и демонстративно полюбовался.

— Ну, всё, я своё дело сделал, мне пора уезжать, а то Аарон всех из-за меня выселит. А тебе, Катенька, ещё вокруг камешков погулять надо перед приездом Глеба, чтобы его обмороками не пугать. Нервный Глеб опять дворец может порушить, восстанавливать придётся, а тебе наш бассейн уж больно понравился.

Он подошёл ко мне, очень серьёзно посмотрел мгновенно потемневшими глазами, как будто и не шутил только что, поцеловал руку, кивком попрощался с Олегом и Самуилом и ушёл.

— Катенька, он совершенно прав, тебе надо встретиться с этими камнями и набраться сил перед приездом Глеба. А я придумаю, как тебе помочь и с Глебом встретиться и в живых остаться. Придёт Аарон и пойдём.

— Самуил, я пойду туда одна с Аароном, а ты придумай, пожалуйста, что-нибудь, ты же у нас учёный и гений.

— Конечно, дорогая, всё будет хорошо.

Но противореча своим словам, тяжело вздохнул и совершенно безнадёжно покачал головой. Потом махнул рукой и ушёл.

— Олег, а как Аарон допустил сюда Виктора после всего, что тот натворил?

— Аарон сейчас на всё согласен, лишь бы ты пришла в себя, просто выжила.

Олег внимательно посмотрел на меня, видимо решая, говорить ли мне всё.

— Он тебя спас, только он умеет так энергию направить, чтобы кровоток заставил сердце заработать. Он вокруг тебя камни разложил и всю свою энергию отдал, я его полуживого вынес из комнаты, когда понял, что ты ожила. Самуил, оказывается, знал о такой способности Аарона и сказал, что нужно сделать.

Я слушала Олега, поглаживая пальцами виноградинки на броши, и чувствовала тепло, исходившее от них, как же радостно это ощущать. Не знаю, как бы я отнеслась к рассказу Олега, не будь этой броши. Аарон спас меня очередной раз, а Глеб чуть не убил. Но сейчас мне нет ничего дороже этого тепла под пальцами, моё сердце лихорадочно бьётся только от мысли о встрече с Глебом. Моё сердце живёт, а не просто перекачивает кровь в организме. Так странно, что именно самые сильные в мире хищники, для которых человек только пища, готовы отдать свою жизнь за моё слабое, существующее лишь мгновение по сравнению с ними, сердце.

В столовую вошёл Аарон и замер на пороге, увидев меня. Его глаза поменяли цвет от чёрного до золотистого за мгновение, он как-то лихорадочно вздохнул, улыбнулся и подошёл ко мне.

— Катя, ты прекрасно выглядишь, тебе уже лучше?

— Спасибо, что разрешил Виктору навестить меня.

Брошь Аарон заметил не сразу, улыбался и смотрел на меня, казалось, что обнимал своим взглядом. Он удивил такой радостью от моего появления в почти здоровом виде. Да и само спасение, практически ценой своей жизни, тоже не вписывается в тот образ, который у меня сложился. Враг-друг, такое бывает среди равных по силе — они могут соперничать только друг с другом, остальные уже не в счет. И я в этих отношениях могу играть какую-то роль, но не ценой жизни же спасать. Думать об этом мне не хотелось, брошь грела, и все остальные мысли уже не очень волновали.

— Аарон, Олег мне рассказал, что ты меня спас, но я не знаю, как тебя благодарить за это.

Он подошёл ко мне, и я встала перед ним, взяла за руку:

— У меня нет ничего, чтобы я могла тебе подарить в благодарность за свое спасение, только слова.

Лишь подойдя ко мне, Аарон заметил брошь на моей груди. Взгляд сразу изменился и глаза потемнели. Он мрачно оглянулся на Олега и тот неожиданно для меня встал и ушёл из столовой. Аарон тронул пальцами брошь и спросил:

— Ты хочешь меня поблагодарить?

— Хочу, но у меня ничего нет… моего ничего.

И вдруг испугалась, что Аарон заберёт брошь Глеба, и я не смогу ему помешать. Он взглянул на меня тревожными глазами и убрал руку.

— Поцелуй меня.

Благодарность за спасение жизни ценою в поцелуй. И я вспомнила свои мысли: что могу поцеловать мужчину, к которому равнодушна и имела в виду тогда именно Аарона. Что же изменилось, почему я медлю и не смеюсь кокетливо, а смотрю на него в напряжении? Оказалось, что сделать это для меня сейчас совсем непросто, и сердце забилось быстрее, и кровь прилила к щекам. Я тронула пальцем его подбородок в месте пощёчины. Он мгновенно подхватил меня на руки, наши лица оказались очень близко, и когда я коснулась губами щеки по его телу прошла дрожь, он крепче прижал меня к себе. Я поцеловала его. Губы Аарона отзывались моим и были настолько горячими, что, казалось — я касаюсь огня, ещё немного и моё сердце разорвётся от заполнивших его эмоций и этого пламени. Всем телом я ощутила бушевавшую в нём страсть, и она испугала меня. Он сразу это почувствовал и отпустил меня. Ноги не держали, и я практически упала на стул. Аарон был бледен, но глаза сверкали ярким солнечным светом и были совершенно прозрачными. Мгновением наклонил голову в лёгком поклоне и исчез.

Я сидела совершенно в бессознательном состоянии довольно долго, пока не пришёл Олег. Посмотрела на него и спросила:

— Что это было?

— Твоя благодарность за жизнь.

— Я не понимаю… Олег, я же люблю Глеба

Покачала головой в растерянности и повторила:

— Не понимаю.

— Жизнь — дорогое удовольствие.

Кивнув головой, я ушла к себе в комнату. Олег сидел на диване и делал вид, что читает, но дверь к себе я не закрыла и видела, что страницы он не переворачивает. Почему он ушёл и оставил нас вдвоем с Аароном? От одного его взгляда ушёл, что-то понял в глазах и ушёл. А со мной что происходит? Я точно знаю, что Аарона не люблю, тогда что за буйство чувств во мне? Организм истосковался по эмоциям? Но я же не юная девушка, у которой от взгляда любого сексуального мужчины, в смысле секса в глазах, закипает кровь, и она готова на всё. Я Аарона-то совсем не знаю, кроме разборок и моих болевых бессознательных состояний, были только светские разговоры и пощёчина, откуда столько эмоций? Ответ на его эмоции? Да их у него тоже скажем немного в принципе, не говоря уже об отношении ко мне. Откуда столько страсти? К обычной, совсем немолодой женщине, да ещё и человеку. Интерес к интересу многолетнего соперника? Совсем запуталась в себе. Однако, всё просто: откуда у меня могут быть умные мысли и поступки, когда я то в гуще любви кувыркаюсь, то в боли многодневной, то с эмоциями, то совсем без них, то совсем кусками, то есть — то нет.

Олег так и сидел недвижимо на диване и не читал. Я решительно встала и подошла к нему.

— Олег, ты передал картинку с поцелуем Глебу?

— Нет.

— Правильно, не нужно ему знать о моих ошибках, моральных и физических. Вот буйство пройдёт, тогда и разберусь. Может, я ещё всё забуду… совсем.

Он посмотрел на меня и улыбнулся, но как-то грустно.

— Ты совершенно права, время покажет.

Надо поговорить с Самуилом, может быть, он сумеет мне что-нибудь объяснить. Мы застали его в состоянии творческого порыва: он ходил по комнате, заваленной какими-то записями и колбочками.

— Катенька, как хорошо, что вы пришли. Надо сообщить Глебу — он может прийти через два дня, ты уже будешь готова.

— То есть, ты просчитал количество моих эмоций для пятиминутного свидания?

— Какого пятиминутного свидания? Девочка моя, ты будешь совершенно свободна от всякого воздействия Глеба. Надо только поговорить с Аароном о камнях.

Мы с Олегом переглянулись, объединенные тайной поцелуя.

— Самуил, а при чём Аарон с камнями?

— Если Аарон согласится тебе подарить один из камней Вавилона, то вместе с камнями из украшения он защитит тебя от Глеба.

Камни Вавилона. Как их собирал Аарон лучше не спрашивать, раз они воздействуют на всех, кроме Аарона и Глеба. Ну и меня. Но самое интересное — что он запросит за камень, если вообще согласится. А после сегодняшнего поцелуя, пожалуй, лучше об этом даже не задумываться.

— Самуил, у меня к тебе просьба… пока ничего не говори Аарону. Мне нужно подумать.

— Но Катенька, это надо обсудить с Глебом, я же понимаю, что решать ему. Олег, мне надо с ним поговорить, где телефон?

— Самуил, я тебя прошу, Олег, скажи ему, не надо Глебу пока ничего говорить.

— Почему, Катенька? Я не понимаю.

— Самуил, просто поверь мне… давай подождем один день.

Я не сразу поняла, что показывает Олег — он настойчиво обращал моё внимание на мои уши. Причем тут уши? Да, а вот об этом я опять забыла, Аарон всё слышал. Закрыв глаза, я тяжело вздохнула.

— Олег, я не готова с ним говорить. Пусть слышит, не готова… и всё.

Но Олег был непреклонен:

— Тебе решать, но с Глебом поговорить надо

— Олег, давай проверим сначала, вдруг не получится.

— Катенька, я знаю, что получится.

— И что, мне теперь всю жизнь с камнем на шее жить?

— На голове. Потом мы еще что-нибудь придумаем. Или ты хочешь всю жизнь прожить здесь?

Олег смотрел на меня и ждал ответа. Я ответила не сразу, через несколько секунд, которые Олег сосчитал:

— Нет, не хочу.

Что же мне делать? Признаться Глебу? И что будет, если ещё и камень у Аарона просить придется? Олег достал телефон и подал его Самуилу. Я решила, что слушать их разговор не в силах и ушла к себе в комнату. Олег опять сел на диван в гостиной и взял книгу.

— Олег, почему ты ушёл?

Он смотрел на меня и молчал. Таких глаз я не видела у Олега никогда, в них была такая страшная сила, что я даже отошла на несколько шагов. Наконец он прикрыл глаза и ответил:

— Я дал тебе возможность решать самой, как отблагодарить Аарона.

Что за сила была такая в его глазах, я физически ощущала её давление, и что он думал обо мне в этот момент?

— Ты меня осуждаешь?

— Нет, это твой выбор благодарности.

И опять этот взгляд невероятной силы, но уже совсем коротко. Вопросы у меня закончились, вернее, ответы были таковы, что больше спрашивать уже было нечего. Зашел Самуил с телефоном и застывшим на лице удивлением.

— Глеб сказал, что он согласен и будет завтра утром.

Этому известию Олег не удивился, а я от неожиданности села на диван.

— Катенька, надо найти Аарона и поговорить с ним. Если хочешь, я могу это сделать.

— Не нужно, я поговорю сама.

Олег встал с дивана и как всегда невозмутимо заявил:

— Оставайтесь здесь, я с ним поговорю.

— Олег, нет, это моё дело, и я сама…

— Не королевское дело в аптеку за лекарством ходить.

И исчез. Лекарство? В аптеку? А цена лекарства королеву тоже не должна интересовать? Мы с Самуилом только переглянулись. И тут я поняла — Виктор. Они что-то очень таинственно обсуждали в столовой на своём языке, пока я ела всё подряд. А потом Виктор уехал неизвестно куда бегать по стенам и бить окна. Поэтому Глеб так быстро согласился — у него есть ещё козырь в рукаве и Олег в заложниках. А я с Аароном целуюсь.

Можно, конечно, оправдать себя тем, что эмоций сначала было мало, потом их стало много, и я не справилась — они меня захлестнули. Но правда в другом. Я всю свою сознательную жизнь провела среди слабых мужчин и сильных женщин, сама всего боялась и никогда никому не верила, все предательства воспринимала как должное. Никогда не считала себя достойной настоящего чувства, всегда казалось, что именно со мной этого просто не может быть, потому, что быть не может. В Глеба я влюбилась сразу и безоговорочно, это действительно любовь с первого взгляда и навсегда. И замужество, каким бы фиктивным оно ни было, я воспринимаю совершенно серьёзно, независимо от того как сам Глеб к этому относится. Только поверить в любовь Глеба, настоящую, без оговорок на энергию, я не могу, да и не пытался Глеб мне её доказать. Поцелуй Аарона, совершенно неожиданно страстный, такой, когда всё тело в этом поцелуе, показал мне — какая она может быть.

Самуил что-то говорил, но я не слышала его, погрузившись в свои мысли. Вот она радость в печали и тоске. Люблю Глеба, а страсть ощутила от Аарона и сразу запуталась в себе. Такую страсть не сыграть, даже таким как они, сверхчеловекам, тело выдало, энергия в нем просто бушевала. Только вот одна мысль меня тревожит — а не снесёт ли меня эта страсть, не разнесет ли она меня на молекулы, так же как энергия Глеба? И ещё одну мысль лучше даже не думать — что они могут сделать в борьбе друг с другом, если у кого-нибудь из них действительно настоящее чувство, во что я не верю, но предположить же можно самое невероятное. Только вот получается, что настоящее чувство у Аарона. Но подумать эту мысль я не успела, вошёл Олег.

— Аарон приглашает нас в комнату с камнями. Катя, можешь выбрать любой.

Я смотрела на него и понимала, что он ничего мне не будет рассказывать о том, как они с Аароном договорились, а тем более какова цена этой договорённости. Олег был как всегда спокоен, но глаза опять светились этой удивительной силой. А ведь я его тоже совсем не знаю, он всегда старался быть в тени Глеба, практически как охранник, обычный боец, а оказывается сила непонятная в нём.

Аарон нас уже ждал, он стоял у окна спиной к нам и смотрел на разрушенный сад. Я не знала, как себя вести с ним после поцелуя, но бесконечно стоять у двери нельзя, и так уже за меня всё Олег сделал. Аарон повернулся и протянул руку. Я подошла к нему и после небольшой заминки свою руку подала. Рука была такой горячей, что мне сразу стало жарко. От его руки или от своего волнения?

— Они твои.

Все? Ну, уж нет, такого благородства нам не надо, возьмём самый маленький. Прохаживаясь между стоек с камнями, я пыталась выбрать самый маленький камень, когда почувствовала тепло от одного из самых крупных камней. Красный, цвета крови, грани сверкают своим внутренним светом, как будто внутри есть источник энергии и сильный поток тепла. Когда я взяла его и покатала на ладони, он как будто стал плавиться под моими пальцами и поменял форму: грани расплылись, цвет изменился, стал практически алым. Но стоило мне убрать пальцы, как камень восстановил грани и засветился ровным красным светом.

— Он тебе нравится?

— Да, я возьму этот.

— Я хочу, чтобы ты знала — они все твои.

Я подняла на него глаза, Аарон смотрел на меня с такой любовью и нежностью, что у меня перехватило дыхание. Бежать, немедленно бежать. Лихорадочно вздохнув, я сказала хриплым голосом:

— Спасибо, но мне достаточно одного.

И ушла так быстро, насколько могла, сердце колотилось, и готово было выпрыгнуть из груди. Моё сердцебиение выдавало меня с головой перед ними — Аароном и Олегом.

Думать можно только тогда, когда кровь в венах не несётся как горная речка и в голове не гремит вулкан. Значит надо успокоиться, а для успокоения нужна мысль. Замкнутый круг. А в этот круг я загнала себя сама. Думать надо конкретно, мечтать тем более. Мечтала о любви, пожалуйста — на блюдечке с голубой каёмочкой. Даже с набором камней самоцветных. Хотела вернуть эмоции, пожалуйста — по полной программе сумасшедшего дома, никакие успокоительные уколы не помогут. Все мечты сбываются, только, что с этими мечтами делать, когда они в полном объёме и с добавкой. Как я буду разговаривать с Глебом? Если я ему ничего не скажу про поцелуй, то это уже будет ложь в отношениях, они только начали формироваться, что-то стало проясняться и сразу измена.

Как-то уж очень серьезно я про измену. Между прочим, по нашему брачному контракту я Глебу ничего не должна, это он должен хранить мне верность, а не я ему. Сами обозвали королевой, вот я и подарила королевский поцелуй в благодарность за спасённую жизнь. А что там подданные ещё приплатили, это уже дело королевской казны. Что касается сердцебиения — то это избыток эмоций, они же копились всё время моего бесчувственного состояния, вот и брызнули в самый неожиданный момент. Когда Глебу сносило крышу, всё было нормально, теперь сносит крышу мне, будем считать, что тоже всё нормально и осуждать я себя ни за что не буду. И я успокоилась. Они сильные, умные, облечённые властью, столетиями живут в своих войнах, а я слабая женщина, хрустальный сосуд с нужной для них энергией, вот пусть и берегут этот сосуд.

На ужин я шла совершенно спокойно, мысли в стройном порядке и камень в руке. За столом сидел Аарон и ждал меня. Олег на этот раз не сел за стол, а устроился на диванчике с книжкой в руке. Во время моих размышлений он сидел в гостиной, только один раз зашёл ко мне и сказал:

— Ты права, не переживай ни о чем.

Я только посмотрела на него и мои мысли, и так правильные, выстроились в тот самый стройный порядок. Но один вопрос я бы хотела прояснить до приезда Глеба. Поедая вкусности и иногда посматривая с улыбкой на Аарона, который так ничего и не сказал кроме приветствия, я обдумывала вопрос. Мне нужно его задать так, чтобы мне ответили правду, а не дружно отговорились в два голоса. Закурив сигарету и положив камень перед собой, я сказала Олегу совсем не то, что так долго сочиняла:

— Скольких жизней стоил Глебу или тебе этот камень?

Как я и предполагала, они переглянулись, но видимо договориться не успели, потому что промолчали оба. Аарон совершенно не ожидал от меня такого вопроса: когда я вошла, он улыбнулся мне и так и сидел с улыбкой на лице. Олег сделал вид, что читает очень важную книгу, но ухмылку я успела заметить, прежде чем он опустил голову. Аарон перестал улыбаться и уже удивлённо взглянул на меня. Я решила не отступать:

— Королева хочет знать цену лекарства.

Взяла камень в руку, он стал сглаживать грани и скоро превратился в красный светящийся шарик. Как это происходит с драгоценным камнем, бриллиантом — совершенно непонятно. Аарон смотрел на меня и молчал, молчал и Олег.

В столовую вошёл Самуил и радостно сообщил, что он наладил аппаратуру и сможет заняться мной сразу после ужина. Но я ответила, даже не оглянувшись на него:

— Самуил, пока мне не назовут цену вопроса, я не буду его носить.

И положила шарик на стол, он через несколько секунд опять превратился в камень с сияющими гранями.

— Сколько выдержу завтра, пусть столько и будет.

Олег с Аароном опять переглянулись, и Аарон с трудом выговорил:

— Никаких жизней уплачено за него не было, мы договорились иначе.

— А иначе из чего состоит?

На этот вопрос ответил Олег, не дав Аарону сказать ни слова:

— В «иначе» жизней нет — ни наших, ни человеческих.

Почему они молчат об истинной договоренности? Выяснится потом когда-нибудь что-нибудь и придётся мне расхлебывать это их «иначе». Ясно, что Глеб мне тоже ничего не скажет. Придётся идти с Самуилом и готовиться к встрече с ним, хоть не на пять минут.

Процедура заняла почти два часа, и я успела многое обдумать. Аарон был не готов встретить меня такой спокойной на ужине. Видимо моё лихорадочное сердцебиение, по его мнению, должно было сохраниться дольше. Значит, ему тоже есть о чём подумать. Я, как-никак, замужняя женщина, должна владеть собой, особенно перед приездом мужа, да ещё такого, как Глеб. Надо признаться во всём сразу — на фоне пощёчины, поцелуй будет смотреться значительно скромнее, чем он был в действительности. Но эти мысли шли параллельно с одной, главной — как я завтра встречусь с Глебом. За эти дни, которые опять заставили меня вспомнить все ужасы передачи Глебу моих эмоций, я всё время задавала себе вопрос — зачем ему так дорого, во всех смыслах, не просто сохранять мне жизнь, но обязательно вернуть мне эмоции, чувства? Он сказал мне, что не может без моей любви, но зачем она ему? Зачем любовь, когда есть энергия, есть эмоции и ещё пара-тройка сотен лет существования? Любовь женщины-человека, немолодой, у которой впереди не так уж много лет относительно активной жизни, и любовь свободная, а не завоёванная в борьбе, любовь ума и тела. Он меня к Аарону отпустил, всего скорее, понимая, что буйство эмоций возможно в любом виде, значит, предполагал измену, может не физическую, а именно такую — измену умом. Но получилось частично телом.

Очень странное ощущение в голове от воздействия камня — тепло и сила, которая не давит, а наполняет, хотя камень должен меня просто защищать. Удивительно, эти камни воздействуют на людей подавляюще, а меня наполняют энергией, правда, не очень понятно какой, мне даже кажется, что я начинаю чувствовать себя сильнее физически. Может у меня есть родственники из древнего Вавилона, а я не знаю? А вдруг это генетическая память и я когда-то в прошлой жизни была жрицей храма, танцевала с этими камнями, и они меня помнят? Ещё немного и я решу, что была царицей Вавилонского государства, жрица меня уже не устраивает.

Наконец, Самуил закончил и сказал любимую фразу любого врача:

— Катенька, ты теперь совершенно здорова.

То есть полна эмоций и готова к встрече с мужем. Олег предложил за ночь закрепить камень на украшении, чтобы можно было носить их вместе, а не прикладывать ко лбу, но Самуил не согласился.

— Не будем пока Катеньку оставлять без камней перед приездом Глеба, потом уже дома это можно будет сделать.

Олег спорить не стал и лишь позвонил кому-то, видимо, договаривался. Жаль, я никакие языки не знаю, начать, что ли, учить итальянский, чтобы хоть понимать, о чём говорят. Ага, а они будут говорить на своем ассасинском — его я точно никогда не смогу выучить.

Ночь я провела в каком-то лихорадочном возбуждении, эмоций оказалось слишком много. В те короткие моменты, когда я спала, мне снились то Глеб, то Аарон, они мне что-то говорили, но я не понимала слов и, проснувшись, помнила лишь ощущение их присутствия во сне. Это моё чувство вины перед обоими не даёт покоя. Хотя в чём я перед ними виновата? Опять я стараюсь себя обвинить. Один довёл меня до полного нервного истощения, а другой затребовал поцелуй у замужней женщины за спасение жизни. Получается, что на подвиг их не хватает — за всё нужна плата, а я ещё что-то про любовь себе надумала. Передают из рук в руки хрустальный сосуд, кому достанется тот и пользуется, а меня забыли спросить. Вот они — эмоции. Интересно, как скоро Глеб пожалеет, что вернул мне мой характер, а Аарон узнает его настоящий? Пожалуй, очень быстро.

Будучи уверенной, что Глеб приедет уже к завтраку, я огорчилась, не увидев его в столовой. Моё лихорадочное состояние продолжалось, и я никак не могла успокоиться. Олег обеспокоенно посматривал на меня, но я ему улыбалась и делала вид, что всё хорошо. Аарон зашёл с букетом алых роз и вручил его мне очень торжественно, как-то даже демонстративно. Самуила тоже не было и это добавило мне беспокойства. Ещё немного и у меня начнется истерика, чашка в руке так дрожала, что чай выплеснулся на стол. Как же мне себя успокоить? Вот уже и Аарон смотрит на меня несколько удивлённо.

И вдруг вместе с Самуилом в столовую зашёл Глеб. У меня из глаз брызнули слёзы, и я кинулась ему на грудь. Он поймал меня практически на лету и на руках отнёс в комнату. Я рыдала, уткнувшись в него, и что-то шептала, но сама не очень понимала слова, которые произносила.

Глеб сидел на диване, держал меня на коленях и что-то тихонько говорил, но я не слышала его слов в своих рыданиях. В моей груди всё разрывалось, слёзы пытались выпустить эту боль души, но их не хватало, и боль продолжала меня терзать. И вдруг успокоилась — боль ушла и слёзы высохли. Я ещё какое-то время всхлипывала, но и дыхание вскоре выровнялось.

— Глеб, я поцеловала Аарона.

— Я знаю.

— Кто тебе сказал?

— Ты.

— Я?

— Когда нёс в комнату.

Значит, в пылу истерики я ему всё рассказала. А всё — это что?

— Что ещё интересного я тебе рассказала?

— Ты не знаешь, что теперь делать, но ты не виновата потому, что ты королева.

— И… всё?

— Где Виктор, незачем ему лазить по окнам, это опасно, можно порезаться из-за тебя. Каким окнам?

Я рассмеялась, но нормальным голосом, не истерично, как боялась. И рассказала объяснения Виктора о том, чем он занимался. Глеб усмехнулся и подтвердил его слова:

— Действительно, кое-чем похожим он и занимался. Виктор ждёт в машине.

Это известие совсем меня успокоило, и я облегченно вздохнула. Глеб вытер мне слёзы удивительно тонким платком, который достал из нагрудного кармана костюма. Я в своей истерике даже не заметила, в чём он был одет, оказалось в синем костюме.

— А ещё я дала пощёчину Аарону, ты видел?

— Видел… оказывается, ты ещё и драться умеешь. С тобой опасно ругаться, можешь побить.

Посмотрев на него, я наконец, увидела эти бездонные синие глаза. Они улыбались мне ласково, без укоризны.

— Хорошо, что у вас сковородок нет в пределах досягаемости, в моих руках это страшное оружие.

— Я это учту, что ещё я должен знать о характере своей жены?

— Ну, сейчас ещё не знаю, вдруг не все эмоции проявились в полную силу. Наверно, это будет проясняться постепенно, поэтому будь всегда готов к неожиданностям.

Он весело рассмеялся, облегчённо, казалось, что он счастлив, нежно прижал меня к себе и признался:

— С тобой всегда неожиданно.

— Мы сейчас поедем?

— Когда захочешь.

— Поехали, только надо собрать багаж.

— Он в машине.

Пока я в столовой разливала чай, Виктор всё собрал.

— Откуда ты знал…

Я не докончила фразу, не сумев объяснить, откуда он знал, что всё получилось, и я поеду с ним.

— Я всегда верил, что у тебя всё получится… и Самуил позвонил сегодня утром.

— Я ничего не забыла.

Он только улыбнулся мне и провёл по щеке рукой.

— Только всегда придётся ходить с этим камнем, пока Самуил не придумает чего-нибудь.

И я показала Глебу камень, который, как оказалось, продолжала сжимать в ладошке — камень превратился в красный шарик. Глеб смотрел на него с таким серьезным лицом, как будто и не смеялся только что.

— Мы найдем выход, обязательно.

В столовой сидел один Аарон, Самуил с Олегом уже ушли. Я вдруг испугалась прощания с Аароном и не знала, как себя вести, но рядом был Глеб, и просто взяла его за руку. Глеб что-то произнёс на ассасинском языке, а потом сказал:

— Я благодарю за помощь и всегда готов принять тебя.

Аарон был бледен, и глаза стали совсем чёрными, непроницаемыми как ночь. Он встал и взял руку, которую я протянула ему на прощание.

— Аарон, прости меня, если я доставила тебе неудобство своим присутствием и спасибо за помощь.

Аарон поцеловал мне руку сухими и жёсткими губами, ответил глухим голосом:

— Всегда рад служить тебе королева.

Глебу он только кивнул. Когда мы вышли на крыльцо меня охватил ужас: перед нами стояла армия, бойцы в разной одежде по полкам — единственное военное слово я вспомнила в этот момент — в полном молчании и абсолютной тишине, даже ветерка не чувствовалось, ни единого звука птичьего пения. Глеб может и понял, сколько их, для меня тьма. Это был не парад или смотр, это была демонстрация силы. От сада даже не осталось кочки — ровная земля. Я оглянулась на Глеба и крепче взяла его за руку. Он был совершенно спокоен и шёл с лицом генерала всех войск, который принимает парад чужеземного государства и я, как смогла, изобразила лицо королевы, правда немного напуганной.

Из машины вышел Виктор и приветственно помахал мне рукой. И только тогда я увидела, что машин много, около десяти, огромные чёрные и в них кто-то сидит. Эскорт у Глеба тоже получился внушительный. Обычно мы ехали с Глебом в первой машине, но сегодня он подвёл меня к третьей и сел за руль. Я от испуга даже не обернулась на Аарона, а Глеб кивнул ему уже из машины. Выезжали мы с территории владений Аарона очень медленно и скорость стали набирать только на трассе. Неужели боевые действия уже начались под звуки моих рыданий и истерики?

Только зайдя к себе в комнату, я поняла, как устала. Глеб молчал всю дорогу, выражение маршала всех войск не сразу уступило улыбке, и я чувствовала себя неуютно. Картина тьмы войск всё стояла перед глазами, и я понимала — кто бы ни сидел в машинах, сопровождающих Глеба, шансы выйти победителями в битве были невелики. Одно меня слегка успокаивало: Аарон должен был понимать, что в этой битве у меня тоже не было шанса выжить, и всего скорее, это была только демонстрация силы, а не реальная готовность к военным действиям. Может, он мне показал свою силу, выступившую на месте сада в память Элизабет? Но для меня такое выступление не может быть привлекательным, для женщины из сверхчеловеков, наверное, они должны ценить силу своего самца-хищника, но меня только отпугнуло. Как тогда во время поцелуя — бушевавшая в нём страсть напугала меня своей необузданностью. В наших непонятных отношениях с Глебом я всё-таки всегда чувствовала, что он никогда не пойдёт на насилие, даже когда следовало меня просто заставить замолчать, ведь потом сама пожалею о сказанном, и он это понимал раньше меня. Особенно это касается первых дней моего присутствия в его доме. Всё можно было сделать иначе: проще и грубее, без музыки моря и ночей Неаполя, разговоров за столом, он всё равно получил бы желаемое. Я вспомнила Валентино с его молодой снохой, как она доверила ему своего ребёнка, зная — кто он по своей страшной сущности. Доверила ребёнка, только чтобы он понял, что со мной происходит, помогая ему этим пережить мои страдания. Она была совершенно уверена, что он удержит свою страшную сущность.

И ещё один момент я поняла, вспоминая тьмы войск Аарона — Глеб никогда не демонстрировал мне специально свои физические возможности, только случайно я увидела его во время тренировки с Олегом. А у Элеоноры он мне показал не себя, супермена, а то, с чем я могу встретиться в их страшном мире. Не говоря уже о том, как он себя вёл в своей сумасшедшей агрессии, даже позвал своего врага, Аарона, только чтобы защитить меня от самого себя.

В комнату зашёл Самуил и сразу беспокойно подбежал ко мне, тревожно спросил:

— Катенька, дорогая моя девочка, как ты себя чувствуешь, ты все ещё лежишь, ты устала? Может мы…

— Самуил, всё хорошо, я устала, но это нормальная усталость после всего, что было. Да и зрелище этих войск Аарона, зачем ему это нужно было — непонятно… так странно.

— Девочка моя, тебе не нужно об этом думать. Глеб защитит тебя от их страшного мира… у них свои законы, которые нам не понять.

Он помолчал, поглаживая мне руку, потом посмотрел каким-то больным взглядом и сказал:

— Глеб спасал мою Сару до последнего вздоха и готов был умереть, но спасти её, хотя энергию уже получил. Он защитит тебя.

Мне вдруг захотелось отвлечь его от грустных мыслей — мы дома и будем думать только о хорошем.

— Самуил, я хочу есть, давай пойдём обедать или ужинать, поедать чего-нибудь.

Он тут же улыбнулся.

— И тортиками нас Олег давно не угощал, Самуил, хочу тортика!

Глеб смотрел на меня и улыбался, видимо удивлялся, как можно поместить в себя столько еды. Нахальный Виктор даже спросил меня: кормил ли Аарон гостей, а то я ем уже третий кусок торта.

— Тортов там точно не было, и вообще — я соскучилась по итальянской кухне.

Андрей просто светился от радости, он так обрадовался моему приезду, что даже позволил себе обнять меня, правда, оглянувшись на Глеба.

— Глеб, а что у тебя запланировано на завтра?

— У тебя есть предложение?

— Хочу навестить знакомую на вилле и купить обновок.

Мысль об обновках посетила меня неожиданно. Я вдруг поняла, что не хочу надевать ничего, что носила у Аарона в доме. Даже не только то, что надевала на себя, а вообще всё, что было в чемоданах. Это был женский протест на тьмы войск. Я посмотрела на Глеба и хитро улыбнулась:

— Я же благодаря тебе богатая женщина, правда?

— Смотря сколько обновок ты собираешься купить.

Глеб рассмеялся и сверкнул синевой:

— Если не хватит на счетах, продадим один из дворцов.

— Ты меня остановишь, если я превышу сумму. Надо избавиться от багажа.

И я повернулась к Виктору. Он весело взглянул на меня, кивнул головой и вышел. Андрей тоже весь подобрался и, оглянувшись на Глеба, решил отчитаться передо мной о проделанной работе:

— Катя, на вилле остались только внутренняя отделка комнат и бассейна. Скульптуру тоже отреставрировали, и ты стала лучше выглядеть.

Глеб довольно улыбался, гений не терял времени зря. Самуил тоже обрадовался:

— Катенька, купи себе что захочешь, женщина должна ходить по магазинам, она от этого выздоравливает.

Глеб пригласил меня посмотреть на море. Мы стояли на балконе, и я любовалась закатом и звездами, яркими точками на чистейшем, без единого облачка, невероятно многоцветном небе. Солнце зашло, остались последние лучи, они ещё расцвечивали небо в невообразимые цвета, но уже не такие яркие, и это позволило звездам заявить о себе и даже отразиться на глади моря. Глеб обнял меня, сразу стало тепло и спокойно.

— Я скучал по тебе каждую секунду.

— Почему?

— Почему скучал?

Он наклонился ко мне и взял за плечи.

— Ты не веришь мне?

— Верю, что ты скучал, но — почему?

Я смотрела ему в глаза и ждала ответа. А он молчал, его глаза стали совершенно прозрачными, казалось, даже зрачки растворились.

— Глеб, ты прав — сосуд с энергией дома, уже хорошо, без него было скучно.

Погладив его по руке, я одним движением освободила плечи и ушла с балкона.

Что я хотела от него услышать? Что он любит меня? Глеб никогда даже намёком не давал понять, что что-то чувствует ко мне как к женщине. Он меня бережёт, холит и лелеет, но это не имеет никакого отношения к любви. Когда он меня целовал перед отъездом к Аарону, честно объяснил — чтобы не забыла, а если забуду, то лицо вспомнит. Он меня ни разу не обманул, это я сама обманываюсь. Поцелуй Аарона всколыхнул во мне страсть тела, эмоции захлестнули, и я опять сама себя обманула. И Глеба обидела. Он так радовался, что всё получилось и я опять дома. И что теперь делать? Идти извиняться? В чём? В том, что опять обманулась и виновата, что люблю и хочу, чтобы он меня любил? Сама с Аароном целуюсь, а потом обвиняю мужа, когда он честно признается в том, что меня не любит. Вернее, не говорит, что любит. Наверное, я себя уговариваю, что Глеб просто не хочет мне этого говорить по каким-то своим причинам, а на самом деле сильно даже любит. Обычный самообман влюблённой женщины.

В комнату вошёл Олег. Он внимательно посмотрел на меня весёлыми глазами и спросил:

— Камень ты так носить будешь или мы его закрепим на что-нибудь? Мастер здесь.

Он же всё слышал и стоит, улыбается, ну да, опять стало весело в доме — я появилась. Я тяжело вздохнула и решила уточнить:

— Обязательно носить его на голове, может, как подвеску сделать — он же форму меняет, то есть грани, то в шарик превращается?

— Надо спросить у Самуила, как лучше сделать.

И мы пошли к Самуилу. Они разговаривали с Глебом в его лаборатории: Глеб был мрачен, а Самуил растерян. Неожиданно для себя я подошла к Глебу, обняла его и спросила:

— Глеб, посоветуй мне, как закрепить этот камень, как бы тебе хотелось видеть его на мне? Как подвеску на груди или на голове?

Глеб растерянно смотрел на меня, а Самуил сразу замахал руками:

— Что ты девочка, что ты, только на голове!

— Но я ведь его сейчас ношу в руке, и он работает.

Я показала шарик на ладони, он светился ярким красным светом. Подняв глаза на Глеба, я увидела, что глаза его потемнели до черноты, а лицо стало ещё мрачнее. Конечно — подарок Аарона. Или дорогая покупка.

— Катенька, это может не сработать в самый неожиданный момент и тебе станет плохо, пока в тебе много эмоций — это хорошо, что будет потом, не знает никто. А ещё лучше закрепить его на украшение Аарона, пусть они будут вместе.

— И как я в нём завтра поеду по бутикам выбирать наряды? Мне надеть нечего для такого украшения.

Я выдала это, не очень представляя, что висит в моём гардеробе.

— Глеб, а здесь нет доставки по журналу?

Он совсем растерялся от моего вопроса и посмотрел на Олега, а тот очень глубокомысленно изрёк:

— Надо спросить у Андрея, он всё знает. Андрей зайди к Самуилу.

Тот появился через минуту со стопкой красивых иллюстраций.

— Я распечатал несколько рекламных журналов по доставке товаров.

Зачем я это затеяла? Неужели не хочу ехать с Глебом? Мне ведь на самом деле совершенно всё равно, как буду выглядеть в этом украшении. Наверное, хочу просто дольше постоять, обнимая Глеба. Он посмотрел на меня и спросил:

— Ты уже не хочешь ехать?

— Хочу, но сначала выберу что-нибудь в журнале. Или не выберу, поеду в джинсах и с драгоценностями на голове, тебе будет стыдно за меня.

— Не будет. Ты всегда прекрасно выглядишь.

Интересно, это Самуил его научил хвалить мою внешность? Сам он одевается, кстати, очень хорошо и выбрал мне всю одежду со вкусом.

В журнале мне ничего не понравилось, Андрей хмыкал, Олег делал глубокомысленное лицо, а Глеб улыбался. Самуил сразу сказал, что ничего не понимает в женской одежде и ушёл.

— Придётся ехать в джинсах.

Андрей сделал такое лицо, что все рассмеялись. Мне стало легче от того, что мир вернулся и Глеб смеётся, обнимая меня. Я отдала камень Олегу и попросила:

— Глеб, ты проводишь меня?

Пожелав всем доброй ночи, мы ушли, оставив Андрея и Олега что-то внимательно рассматривать в журналах. Глеб медленно вёл меня по залам дворца и продолжал обнимать за плечи.

— Глеб, я не права, мне не…

Он резко повернулся ко мне и остановил словами:

— Но где же мне руки такие же взять, чтоб так же в разлуке без них тосковать? Где с тою же злостью найти мне глаза, чтоб редкою гостьей была в них слеза?

Он произносил слова едва слышно, только для меня, и смотрел нежно и немного грустно.

— Я скучал по тебе.

Он поцеловал мне руки, подхватил и мгновенно перенёс в комнату.

— Отдыхай, сегодня был трудный день.

И исчез. Глеб запомнил стихотворение, он его понял, он этими словами признался мне, что действительно скучал! Но почему сразу ушёл? Почему он исчезает, бросает одну со своими мыслями? Камень. На мне нет ни камня, ни украшения Аарона. И думаю я совершенно спокойно, хотя ничего у меня не болит, но сердце бьётся слишком ровно для таких мыслей. Он успел у меня забрать весь хаос моих эмоций за те несколько минут, что мы были вместе. Глеб ушёл так быстро потому, что понимал — он меня убивает без камня, с каждой минутой забирает мою жизнь. А я опять забыла в пылу своей любви.

Утром Самуил разбудил меня ни свет, ни заря, заставил сразу надеть украшение. Камень поместили в почти прозрачную, состоящую из тончайших золотых нитей сеточку и закрепили по центру ободка. В зеркало лучше не смотреть: тетка неопределённого возраста в украшении восточной принцессы с большим красным камнем по центру лба.

— Самуил, может сразу паранджу надеть?

— Катенька, ты похожа на восточную царицу, красавицу и умницу.

Делать нечего, надо привести себя в относительный порядок и что-нибудь подобрать к этому украшению, вернее, меня в этом украшении. Неожиданно вошёл Глеб с большой коробкой в руках.

— Доброе утро.

— Доброе утро. Это что — деньги на обновки?

Глеб рассмеялся и открыл коробку. В ней оказался настоящий шедевр: платье цвета южной ночи — чёрное с проблесками красного и золотого, глухим воротом и вставками по рукаву тонких полос красного и золотого кружева.

— Это откуда?

— Всю ночь колдовал.

Он опять рассмеялся, довольный моим выражением лица, и ушёл.

— Катенька, мы тебя ждём на завтрак.

По дороге в столовую я решила зайти в зеркальный зал. Не знаю, что я хотела увидеть, но мне захотелось оценить себя в том самом зеркале, в котором когда-то впервые увидела себя рядом с Глебом. Передо мной стояла женщина, внешность которой одежда подчеркивала, а не скрывала недостатки, как я привыкла одеваться. Цвет платья скрыл фигуру, но подчеркнул ровную осанку спины и, удивительно — гордую посадку головы. Я вдруг заметила, что украшение на голове из маленьких камешков не просто украсило мою голову, но и оттенило цвет волос, а кудри по концам смотрелись как продолжение украшения. Но самым странным было то, что камень, ярко-красный, неожиданно подчеркнул цвет моих глаз — они стали опять зелёными, как в молодости, того изумрудного тона, который я уже забыла. В них ещё не было уверенности красоты, но уже не было и запуганного состояния загнанного кролика. Эта немолодая женщина уже не боялась посмотреть на себя и вокруг, уже не боялась всего на свете. Она готова встретиться с неизвестным и не ждёт удара судьбы — она ждёт подарка.

Появление Глеба я не заметила, вообще не замечала ничего вокруг, пока рассматривала себя и удивлялась неожиданным выводам. Только когда он обнял меня, увидела его рядом с собой в зеркале. Он был в тёмно-сером, почти чёрном костюме и синей, под цвет глаз, рубашке. Мы смотрели друг другу в глаза через зеркало, и я поражалась его полному восхищения взгляду. Этот совершенной красоты мужчина смотрел на меня восхищёнными глазами, и я впервые принимала этот взгляд не с испугом и неверием, а осознанием того, что действительно достойна такого взгляда как женщина.

— Я изменилась?

— Нет, ты всегда была такой.

Помолчал и добавил:

— Удивительной.

А вот этого я никак не могу понять — в чём же эта моя удивительность? Пора идти, а то я сейчас заплачу от своей красоты и удивительности, особенно от восхищённого взгляда Глеба.

— Пойдём.

Глеб кивнул мне в зеркале, а сам повернул за плечи к себе и поцеловал. Это был настоящий поцелуй страсти, до боли в губах и вулкана во всём организме. Глеб целовал меня как муж — властно, не давая возможности двинуться в его руках, и, казалось, его горячие губы охватили всё моё тело. Удерживая мою голову рукой, он случайно сдвинул ободок с камнем и тот упал на пол. Не прошло и нескольких секунд, как вулкан в организме утих, и я уже не чувствовала губ Глеба. Он сразу отпустил меня, тяжело вздохнул, потом медленно поднял ободок и надел его мне на голову, тщательно поправил красный камень и глухим голосом сказал:

— Прости.

Интересно, прости за что — за то, что поцеловал, или за то, что забрал все чувства за секунды? Я смотрела на него и пыталась понять, поцелуй — потому что поцелуй, или поцелуй — потому что энергия и эмоции? Его глаза сверкали ярким синим светом, и губы были совершенно алого цвета, мягкими и горячими, я захотела почувствовать их ещё раз и коснулась пальцем. Глеб закрыл глаза и весь напрягся, я увидела, как натянулась ткань на рукаве пиджака от мышц руки, кулаки сжались и на лице заиграли желваки. И вся эта мощь напряглась от одного моего касания пальчиком. Но это не напугало меня, как получилось с Аароном, а только утвердило чувство собственной значимости. Я обняла Глеба и попросила:

— Давай сначала поедем в город, а вечером к Адеодате.

— Хорошо, как скажешь.

Но голос был ещё глухим и напряженным, лишь в столовой он поздоровался со всеми уже нормальным голосом. Когда восхищённые возгласы относительно моей красоты, наконец, затихли, Глеб обратился к Виктору:

— Всё готово?

— Да, Инесса вас ждет.

На мой вопросительный взгляд Глеб объяснил:

— Владелица известного дома моделей, она из наших. Это у неё я наколдовал тебе платье за ночь.

Он признался легко, даже с удовольствием и продолжал улыбаться всё время, пока я пила чай. Мне хотелось задать ещё один вопрос, который мучил меня со дня отъезда из дома Аарона, но поцелуй в зеркальном зале выбил настолько, что я вспомнила о нём только за столом и решила перенести выяснение на потом, слишком уж хорошее настроение было у Глеба.

Мы ехали в машине, и я всю дорогу думала о том, как же так получилось, что я сегодня восприняла отношение Глеба ко мне как к женщине совершенно естественно, как должное. Я пока не решила, любимой ли женщине, но то, что как к женщине, это неоспоримо. Наверное, уже начинаю привыкать к постоянному присутствию и определенному отношению к себе Глеба, и даже не думаю, что он может поступить как-то иначе, значит, я действительно достойна такого отношения. И такой страсти. Не буду думать сегодня ни о какой энергии, пусть будет обычная страсть мужчины к женщине. Поцелуй этого достоин. И почувствовала, что опять краснею, пришлось отвернуться к окну.

Венеция была шумной, многолюдной и пахла бензином. Бутик Инессы так и назывался, на итальянском это имя даже я смогла прочитать. Нас провели в отдельный кабинет и предложили кофе. Я поняла, что Глеба здесь хорошо знают, судя по взглядам девушек и одной чашке кофе. Но и на меня девушки смотрели хоть и не очень одобрительно, но с уважением, видимо, оценив количество драгоценностей на голове и кольцо с изумрудом на пальце.

Наконец, к нам вышла Инесса. Высокая сухопарая женщина средних лет с длинными почти бесцветными волосами и очень обаятельной улыбкой. Глеб нас познакомил, и Инесса сразу предложила мне посмотреть несколько образцов платьев и пригласила в соседнюю комнату. Так как Глеб изобразил нахмуренные брови, Инесса оправдалась тем, что там сейчас находится Элеонора, значит, в охране нет необходимости. Я обрадовалась присутствию Элеоноры, мне хотелось узнать о девочке, многорукой и той, похожей на Любочку.

Элеонора мне тоже обрадовалась очень искренне и сразу стала рассказывать о многорукой девочке. Она уже разговаривает, очень хорошо рисует, проявляются зачатки телепатии и очень сильная энергетика, правда пока совсем неконтролируемая. Кстати она часто вспоминает обо мне. Мне показывали какие-то платья и костюмы, но в разговоре с Элеонорой я не очень понимала, что это и стоит ли мне брать. Я кивала головой и дальше слушала рассказ.

— А как поживает девочка, которую мы привезли вместо Алисы?

Элеонора улыбнулась какой-то очень доброй улыбкой и не выдержала, засмеялась.

— Она совсем не похожа на бойца, хотя чем бы ни занималась, у неё всё получается. Но её стезя другая, пока не знаю, что это, но явно не боец, не Алиса.

Мы ещё немного поговорили о девочках, я выбрала пару костюмов и несколько платьев совершенно без примерки. Инесса меня заверила — Глеб её предупредил, что может так получится, и она шила эти платья и костюмы по моим размерам, но, если что-то не подойдёт, всегда можно вернуть. На этом и расстались. Мне выдали пакеты с нарядами, и мы вместе с Элеонорой вышли из примерочной.

Глеб стоял с каким-то молодым человеком и что-то обсуждал, но я сразу почувствовала, как напряглась Элеонора, хоть и продолжала улыбаться. Молодой человек обернулся на нас и весело поздоровался:

— Здравствуй Элеонора, давно тебя не видел, рад встрече. Глеб, познакомь меня с твоей молодой женой.

Красив был этот молодой человек, очень красив. Яркая, ослепительная красота: чёрные пронзительные глаза с густыми, настолько длинными ресницами, что доставали до бровей, прямой нос с лёгкой горбинкой и чётко очерченные пухлые губы. Только взгляд, несмотря на улыбку, был тяжёлым и высокомерным. Глеб усмехнулся и представил его:

— Катя, познакомься, Павел, глава клана. Он не был на нашей свадьбе.

Павел слегка наклонил голову, взял мою руку, откровенно потрогал пальцы, потом едва коснувшись губами, поцеловал. Глеб демонстративно обнял меня за плечи и, посмотрев на Павла тёмным взглядом, сказал:

— Теперь ты знаешь мою жену, и надеюсь, у тебя не будет проблем. Элеонора, мы едем вместе. Прощай, Павел.

В машине Глеб приказал:

— Элеонора, полная готовность, связи по прямой.

Подумал немного, обернулся на меня и продолжил:

— Я отказался участвовать в следующей акции и буду выступать на Совете против.

Меня охватил ужас. Акция. И Глеб будет против на Совете, один раз ему это уже не удалось — остановить акцию. Во мне всё застыло, просто заледенело. Сразу встали перед глазами девочки, лежащие на полу гимнастического зала. Но Глеб их не убил, а в остальных местах в живых не осталось никого.

Глеб что-то сказал на ассасинском и остановился, Элеонора пересела в свою машину, которая ехала за нами.

— Ты хочешь ещё что-нибудь купить?

Я только отрицательно покачала головой. Какие наряды, когда должна решиться судьба многих, может быть сотен жизней.

— Когда Совет?

— Через неделю. Павел инициатор и начинает собирать сторонников, нас случайно встретил и решил мне предложить участие.

— У него много сторонников?

— Достаточно.

Глеб ехал быстро, стараясь выехать из города, но заметил какую-то машину и остановился. Рядом встала большая красная машина с открытым верхом, и из неё вышел Павел. Глеб тоже вышел из машины, они несколько минут говорили, и я заметила, что Павел смотрел в мою сторону. Подозреваю, что тонированные стекла не мешали ему видеть меня. Павла не было на нашей свадьбе, и он не клялся меня защищать, значит, у Глеба появилась большая проблема в лице меня. Остаётся только сейф. Как только Глеб вышел из машины, я почувствовала такую пустоту, словно осталась одна на планете. Наконец, Глеб вернулся, и явно был встревожен.

— Нам придётся вернуться домой.

С трудом я опять закивала головой, спазм перекрыл горло и говорить я не могла. Куда делась та уверенная в себе женщина, которая смотрелась сегодня в зеркало и гордо стояла рядом с Глебом? Напуганная даже не действием, только известием, голос уже пропал и страх сковал всё тело. Сжав кулачки, я постучала по коленкам: я не буду бояться, я уже другая, я стала сильной. Помогло. И смогла посмотреть на Глеба уже не взглядом испуганного зайца, я так надеюсь.

— Глеб, как мне тебе не помешать?

— Ты не можешь мне помешать, ничего не бойся, нас никто не тронет. Элеонора уже успела всех предупредить.

— Что он тебе сейчас сказал?

— Павел хочет приехать ко мне ещё раз переговорить, завтра. Надо подготовить встречу. Но потом мы обязательно поедем на виллу.

Он уже улыбался мне, но больше ничего не сказал за всю дорогу. Видимо Элеонора успела позвонить, так как нас встречали все.

— Катя, разбери пока покупки, а потом будет обед.

Глеб говорил, улыбаясь, но глаза потемнели. Виктор донёс меня вместе с покупками в мгновенье и сразу хотел уйти, но я остановила его:

— Виктор, скажи мне, этот Павел, он и в прошлый раз всё это начал? Акцию?

— Несколько глав кланов, не он один. И их многие поддерживают.

— Аарон?

Виктор не сразу ответил, просто смотрел на меня, но я не опускала глаз и требовала ответа.

— Да.

Вдруг ослепительно улыбнулся и сказал весело:

— Но это было до знакомства с тобой, вдруг он сейчас передумает?

Я лишь отрицательно покачала головой — на это рассчитывать не стоит.

— Катя, не бойся ничего, не такое переживали, а с тобой нам ничего не страшно. Глеб сейчас благодаря тебе силён, как никогда, да и свадьба показала, что его многие поддерживают.

— И вы как три богатыря.

— Это даже не обсуждается.

Ещё раз ослепительно улыбнувшись, Виктор ушёл. Я смотрела на пакеты с покупками и вспоминала сегодняшнее утро, страстный поцелуй Глеба и свои мечты. Одно слово порушило всё. Но я не позволю страху победить меня, я должна Глебу, им всем помочь. Ещё не знаю — как, но я это сделаю. Не хочу снова превратиться в трусливого серенького зайчика, с таким трудом изгнанного из своей души.

Чтобы себя чем-то занять, стала рассматривать покупки — я ведь даже не посмотрела там, в бутике, что мне положила Инесса. Удивительно, или Глеб с ней предварительно переговорил, или у неё идеальный вкус для меня. Мне понравилось всё. И надеюсь, по размеру тоже подойдёт.

Просто так сидеть я не могла и решила пойти к Самуилу. На месте в лаборатории его не было и, услышав голоса в кабинете Глеба, я пошла туда. Умом я понимала, что женщине нечего делать на важном совещании сверхчеловеков, но остановить себя уже не смогла. Они меня, конечно, услышали ещё издали, и когда я открыла дверь, всё молчали.

— Я не хочу бояться, поэтому должна что-то делать, чем-то помочь вам. Правда, не знаю, чем. Чтобы я не натворила глупостей, вы должны что-то мне поручить. Драться как вы я не могу, к сожалению.

Они смотрели на меня удивлёнными глазами, потом их лица растеклись в улыбке, и, наконец, все начали смеяться, даже Глеб не выдержал и расхохотался. Олег сквозь смех проговорил:

— Дерёшься ты… в общем… неплохо.

Тоже улыбнувшись, мне сразу стало легче на душе от их смеха, я как равная села за стол Глеба. Виктор первым убрал улыбку с лица и серьёзно на меня взглянул, потом повернулся к Глебу и осторожно сказал:

— Глеб, а почему нет? Катя у нас девушка умная и выдержка соответствующая, в твоём доме он не посмеет её тронуть.

И снова улыбнувшись, ехидно добавил:

— А потом мы её посадим в сейф.

Видимо, вопрос о сейфе уже решён. Глеб смотрел на меня, его глаза темнели, и лицо стало как у маршала всех войск, от улыбки не осталось и следа.

— Глеб, что мне нужно сделать?

Он длинно вздохнул и опустил глаза.

— Катя, они другие.

— Я знаю. Но ведь Аарон меня не тронул.

Лучше бы я этого не говорила — взгляд Глеба стал тяжёлым как бетон. Но я решила не отступать:

— Глеб, я не боюсь. И вы будете рядом, Павел меня уже видел, про меня знает и всё равно будет на тебя давить мной. Я не хочу быть твоей слабостью, хочу быть твоей силой.

Опять они посмотрели на меня как на привидение. Теперь уже Виктор сказал:

— А говорила — драться не можешь.

Глеб смотрел на меня странными глазами, они опять меняли цвет, но без вихря, становились то тёмными, то практически прозрачными. Наконец он сказал:

— Павел приедет завтра с двумя главами кланов, они хотят обсудить со мной возможность участия в акции. Ты имеешь право присутствовать на встрече как моя жена.

Я кивнула головой, на это я совершенно спокойно могу согласиться, точно зная, что Глеб против акции. Если я официально могу участвовать в разговоре, то им придется примириться с моим присутствием и тем, что я скажу.

— Есть что-то, о чём я не могу говорить?

— Ограничения нет, ты — хозяйка дома.

Пожалуй, я только не должна громко кричать, что не пущу мужа на ваши мужские прогулки, сам феодал вряд ли это позволит. Вошёл Самуил и сразу обратился ко мне:

— Катенька, мне нужно срочно сделать тебе кардиограмму.

— Зачем? Всё хорошо, у меня ничего не болит.

— Ты слишком долго была рядом с Глебом, и это могло на тебе отразиться.

Только не сейчас, когда я могу что-то сделать, участвовать с ними в одном деле! Я умоляюще посмотрела на Самуила, но услышала непререкаемый голос Глеба:

— Самуил, немедленно.

Пришлось подчиниться, и я пошла с Самуилом в его пенаты. Кардиограмма превратилась в полное обследование моего организма. Самуил даже взял у меня немного крови на анализы. Всё действо длилось почти два часа, я устала и проголодалась. Наконец, Самуил сел передо мной и тяжело вздохнул.

— Катенька, ты слишком быстро отдаешь энергию Глебу, за секунды ты отдаешь то, что копится в тебе целый день.

Глеб говорил с ним о поцелуе, иначе откуда он знает о секундах и передаче энергии. Вот сейчас он скажет Глебу и тот посадит меня в сейф энергию экономить.

— Самуил, а Глебу моя энергия сейчас помогает, или он уже всё набрал?

— Он действительно получил от тебя много энергии, но пока ты жива… прости девочка, он будет у тебя её забирать и увеличивать свою силу. Каждый всплеск твоей энергии даёт ему дополнительную физическую силу.

— Самуил, ты же знаешь про акцию и Совет.

Он опустил плечи и сокрушенно кивнул головой.

— Знаю. Какой ужас, я надеюсь, что Глеб сумеет их убедить…

Он сказал это совершенно безнадёжно, и плечи опустились ещё ниже. Но видимо одумавшись, нельзя же при мне быть таким безнадёжным, он взбодрился и уже другим тоном сказал:

— Глеб всё сделает правильно и сможет нас… тебя защитить.

— Дело не во мне, Самуил, дело в людях, в их жизнях. Представляешь, скольких они убьют в этой акции, демонстративно, для устрашения.

— Что мы можем с тобой сделать? Мы слабые люди, только надеяться на то, что Глеб нас сможет защитить.

— Самуил, я хочу помочь Глебу. Даже если вы меня сейчас посадите в сейф, его всё равно будут шантажировать мной, всегда будут шантажировать. Я хочу помочь ему, и сама не бояться. Завтра я должна выйти к гостям, и они должны почувствовать силу Глеба, всю его мощь.

— Катенька, это для тебя очень опасно.

— Чем? В доме Глеба меня никто не тронет, а Павел меня уже видел, и он ждёт моего страха, если я не выйду — то это будет мой страх и слабость Глеба. Я хочу, чтобы Павел понял, что я — человек, и я его не боюсь.

Самуил опять тяжело вздохнул и кивнул головой.

— Сердце твоё работает нормально, без сбоев и пока на тебе никак не отразились такие сильные потери энергии. Только, Катенька, дорогая моя девочка, не надо сильно рисковать собой, никому от этого хорошо не будет, Глеб себе этого никогда не простит.

— Никакого риска, буду благоразумной, как пенсионерка на скамейке. Ты не хочешь пообедать, а то опять забрал моей крови литр, надо её восстановить.

— Катенька, не шути так. Не здесь.

— Извини, действительно неудачно.

Обедали мы вдвоём, штаб видимо ещё заседал. Мне очень хотелось сразу пойти и сказать Глебу, что у меня всё хорошо, но решила сначала поесть. Самуил изредка смотрел на меня странным взглядом, вздыхал и наконец решился:

— Катенька, я не должен с тобой об этом говорить, но прости меня, старика, я очень ошибся, не обсуждая это с Сарой, и не хочу повторить свою ошибку.

— Что ты хочешь знать?

— Ты продолжаешь любить Глеба?

— Почему ты это спросил? Глеб во мне сомневается?

— Столько всего произошло за последнее время, твои отношения с Аароном… Я не знаю, как это сказать, прости меня, я не умею об этом говорить.

Он махнул рукой и замолчал. Поцелуй Аарона — вот что его беспокоит. Не будем его волновать.

— Самуил, я всего лишь поцеловала Аарона, поблагодарила его за своё спасение, и это уже его проблема, как он к этому поцелую относится. Я всего лишь исполнила его просьбу. Я люблю Глеба.

Когда после обеда я пошла в кабинет Глеба, там никого не было. Штаб исчез в полном составе. Конечно, в доме кто-то из них остался, без охраны меня не бросили, но штаб уже закончил заседание, и всё решили. Без меня. Но на встречу я всё равно пойду, не запрут же они меня сегодня.

До ужина никого не было, только пришёл Олег и на мой вопрос — где все? — ответил:

— Вернутся после ужина.

Приставать с вопросами я к нему не стала, решив, что без Глеба он мне ничего не скажет, и ушла выбирать себе наряд на завтрашнюю встречу. Больше всего мне нравилось платье, которое принёс Глеб, но два раза в одном перед Павлом я появляться не буду. Значит, выберем другой наряд. И я остановилась на тёмно-зелёном платье из плотной ткани с низким вырезом и накидкой из кружева такого же цвета. Низкий вырез позволит надеть ожерелье Глеба, своим изяществом оно только подчеркнёт украшение на голове.

Как и обещал Олег, ужинали мы втроём, то есть мы с Самуилом и молчаливый Олег с книгой. Я решила дождаться Глеба, уточнить, как он решил о моём участии на встрече, и гуляла по коридорам дворца. Вот здесь, у окна, он первый раз меня обнял, я тогда решилась коснуться его, и он меня сразу обнял. Как давно это было.

Когда я уже решила, что он не появится, Глеб постучал в дверь. Я знала, что это он и сразу вскочила с кровати.

— Привет. Самуил сказал, что у меня всё хорошо, сердце работает и с энергией нормально.

— Ты всё-таки хочешь пойти на эту встречу?

— Да, обязательно и у меня для тебя есть подарок.

Он удивленно поднял брови, но спросить не успел, я подошла к нему и наклонила обеими руками его голову. Я целовала его со всей страстью, на какую была способна в этот момент и прижималась к нему всем телом, он сразу подхватил меня на руки. От жара его губ и тела во мне самой закипели все вулканы мира, ещё немного, и мы будем одним горящим факелом. Пора, и я резким движением сняла с головы украшение. По моему телу прошла волна, лава в моей крови мгновенно застыла, и я замерла в его руках. Всё получилось, как я задумала — Глеб получил энергию.

На встречу я шла уверенно и спокойно, даже если не скажу ни слова, что очень сомнительно, мое появление будет иметь значение для всех. Вчера, после моей неожиданной выходки с поцелуем — к счастью, без сознания я была совсем недолго — Глеб категорически запретил мне идти на встречу с Павлом. Олег лечил меня энергией, кстати, он совершенно не удивился моему поступку, только сказал:

— Подвиг, конечно, хорошо, но лучше дозировать… хотя бы через день.

Глеб мрачно посмотрел на него, но глаза светились невообразимой силой и мышцы распирали пиджак. Прибежал Самуил, опять качал головой, но обратился к Глебу с неожиданными для него словами:

— Глеб, пусть идёт на встречу. Катеньке это надо, она от этого будет сильнее. С сердцем всё нормально.

И ушёл, больше не сказав ни слова. Глеб с Олегом переглянулись, а потом посмотрели на меня.

— Глеб, вот видишь, даже Самуил согласен. Вы будете рядом, вокруг охрана, энергии во мне теперь много, и ты ему нужен.

Я даже пальцы загибала в доказательство своей правоты. Мне нужно было самой себе доказать, что я не боюсь этих других, а это легче сделать, когда кого-нибудь защищаешь, так легче быть храбрым.

— Глеб, помоги мне быть сильной.

Он смотрел на меня своими синими, блестящими от бурлящей в нём силы глазами и было заметно, как он мечется внутри себя между желанием немедленно спрятать меня в сейф и пониманием правоты моих слов.

— Хорошо. А теперь отдыхай.

Пожал мне руку, и они с Олегом ушли. Мне казалось, что от волнения не буду спать, но, видимо, я действительно отдала все эмоции Глебуи совершено успокоилась, потому что проспала всю ночь.

Олег пришёл за мной утром, одетый в чёрный костюм, чёрную рубашку и сразу ставший похожим на бойца крутой мафии из голливудских фильмов, только не хватало автомата в руках. Он одобрительно улыбнулся, одним взглядом оценив мой внешний вид. Я надела ожерелье Глеба, кольцо с изумрудом и украшение на голову, в общем — полный набор королевы.

— Как картина?

— Совершенство. Только подвиг не планируй, Павлу достаточно твоего появления. Я не помню случая, чтобы человек присутствовал на подобной встрече. Нам пора, он уже подъезжает.

Когда мы зашли в зал, я даже взяла Олега за руку от удивления. В центре стояли два стола, между ними расстояние метра в два и по бокам стояли два четырехруких бойца с мечами. По периметру зала — ниндзя и ещё какие-то непонятные существа в длинных плащах и масках. У одного из столов на стуле, больше похожем на трон, сидел Глеб, он сразу подошёл ко мне и спросил:

— Доброе утро, как ты себя чувствуешь?

— Доброе утро, всё хорошо.

Он улыбнулся и подвёл к королевскому трону рядом со своим. Олег встал с моей стороны, Виктор со стороны Глеба, Андрея не оказалось видимо, он осуществляет какую-то связь. Глеб и Виктор тоже в чёрных костюмах и чёрных рубашках, только у Глеба на галстуке поблёскивал большой красный камень в платиновой оправе. У гостевого стола стояло четыре стула, значит гостей четверо. Глеб надел мне моё обручальное кольцо и показал своё — муж и жена. Есть за что бороться. Я обернулась на Олега, он улыбнулся ободряюще, и я опять заметила в его глазах неизвестную невероятную силу.

Гости почувствовали моё присутствие в зале до того, как зайти, потому что Павел вошёл с явно выраженным удивлением в глазах, идущие рядом с ним двое мужчин и одна женщина тоже были удивлены не меньше его. Глеб встал, приветствуя гостей, но от стола не отошёл, я осталась сидеть, только чуть наклонила голову в приветствии. Я удивлялась своему абсолютному спокойствию, может, потому что отдала все свои эмоции Глебу, и они ещё не восстановились, но мое сердце билось ровно, и гости слышали это, значит, они должны понять — я их не боюсь. Глеб сказал длинную фразу на асассинском и, повернувшись ко мне, сказал на русском, чтобы гости поняли, на каком языке они должны говорить:

— Я приветствовал гостей нашего дома.

Он подчеркнул «нашего», что опять привело гостей в некоторый шок. Всё-таки, прав был Виктор, в их мире женщина-человек не должна значить ничего, и власть мужа абсолютна, раз они так прореагировали на выражение «нашего дома». Я, конечно, больше смотрела на Павла, на его реакцию, но и на других гостей тоже обратила внимание. Особенно на женщину, она выглядела как студентка, высокомерная студентка института иностранных языков из столицы. Одета примерно также — дорогой обтягивающий брючный костюм из белой кожи и кольца почти на всех пальцах, на шее крупный жемчуг, длинные тёмные волосы рассыпались по плечам. Она смотрела на меня удивлённо, правая бровь так и осталась вскинутой вверх, а яркие синие глаза рассматривали меня как раздавленную на асфальте лягушку. Я улыбнулась ей самой милой улыбкой, какую смогла изобразить. Мужчины выглядели чуть старше, но не больше тридцати, один — с совершенно бесцветными волосами и прозрачными глазами, практически альбинос. Второй негр, как с картинки про Африку, только глаза жёсткие с прищуром. Да, они другие, совсем другие. Хищники.

— Катя, позволь представить тебе гостей. С Павлом ты уже знакома, Алексис, глава клана из США, Калао глава клана из Франции, Арно глава клана из Швеции. Они не были на нашей свадьбе.

Глеб представлял гостей, а я слегка преклонила голову и каждому улыбалась. Гости едва смогли чуть кивнуть, они совершенно не ожидали, что Глеб будет их официально мне представлять. Павел сел и сразу высказался:

— Прекрасно выглядишь, Катенька, свежо и вкусно.

Не отрывая взгляда от его пронзительных глаз, я улыбнулась, и сразу ответила,

— Спасибо, Павел, ты сразу оценил все мои достоинства и внешние, и внутренние. В моём возрасте редко услышишь такой комплимент.

Глаза Павла слегка округлились, но он улыбнулся. На Глеба я не смотрела, но раз промолчал, значит, мой ответ гостю принял. Наступило тяжёлое молчание, Алексис смотрела на меня как на корову, которая неожиданно заговорила на плохом латинском, а Калао и Арно с презрительным интересом, как на говорящего попугая. Наконец, Глеб заговорил голосом маршала:

— Я слушаю тебя, Павел.

Этой фразой он сразу отсёк от разговора остальных гостей. Павел понял правильно: на его предложение Глеб уже ответил отказом, остальные недостойны внимания. Мое присутствие не то, чтобы останавливало Павла, но как бы подтверждало отказ Глеба.

— Ты так изменился за последнее время, появился другой Глеб. Я не ошибаюсь?

— Ты не ошибаешься.

Павел перевёл взгляд на меня и его глаза превратились в узкие щёлочки. Видимо размышлял: как же это получается, Глеб так изменился, а я жива, не просто жива, а цвету и пахну — человеком.

— Я хотел бы обсудить с тобой подробности акции на случай, если ты передумаешь отказываться.

— Слушаю.

— Но твоей жене вряд ли будет интересно слушать мужские разговоры.

— У меня нет секретов от моей жены.

Павел усмехнулся, и в этой усмешке проявилась угроза.

— Хорошо. Предполагаются акции во всех странах мира, в школах и университетах. Дети.

Биение моего сердца не изменилось ни на секунду. Все дни с передачей моих эмоций Глебу вели меня к этому разговору.

— За час до акции мы предупредим правительства. Как обычно, никаких требований, просто развлечение. Надо встряхнуть стадо и влить свежую кровь в наши ряды.

Они их не просто убьют, они их обратят, и появятся новые силы. А кто не выдержит обращения — умрет. А кого-то просто убьют, как развлечение. Девочки на полу гимнастического зала. Сама напросилась, могла отсидеться в сейфе, а потом узнать, что Глеб всё решил, или просто отказался от участия. Хотела быть сильной — будь. Я посмотрела на свои руки и подняла глаза на Павла.

— А почему вы никогда не нападаете на военные части? Детей вы можете обратить в любое время… это не демонстрация силы, смешно демонстрировать силу детям. Особенно вашу силу.

Павел приподнял бровь и изобразил удивленное лицо, я спокойно встретила его ироничный взгляд. Не выдержал негр, Калао, он вскочил, но не успел ничего сказать: рядом с ним мгновенно оказался один из четырехруких и у его горла появился меч. Глеб кивнул головой, две руки тут же обхватили его, и они исчезли. На месте исчезнувшего вместе с негром четырехрукого сразу проявился шестирукий с мечами. Павел оглянулся на происходящее, посмотрел сначала на меня, потом на Глеба.

— Интересный вопрос. Павел, ты второй раз предлагаешь провести акцию с детьми.

— Глеб, ты понимаешь, никто из людей не может бороться с нами, военные для нас как те же дети.

— Ты никогда не набирал в свой клан детей, почему сейчас такой интерес? Хочешь создать себе новую армию? Или мировую армию?

Вопрос Глеба очень не понравился Павлу, он опять сузил глаза. Но ответила Алексис:

— Это устрашение, люди за своих детей готовы пойти на всё.

Сцена повторилась: рядом с ней появился четырехрукий и меч сверкнул у горла. Видимо обещание выслушать Павла имело точное определение — остальным сидеть и молчать.

— Павел, ты так и не объяснил — почему дети?

Павел побледнел, искоса посмотрел на меня и ответил:

— Армию я создавать не собираюсь, слишком долго, это ты занимаешься экспериментами и подбираешь уродцев. Мы выберем чистых детей и дадим им нашей крови, создадим новую расу, без мутаций.

— Ты занимаешься проблемами вируса?

— Да. Твой Самуил отстал… устарел. Новая генетика позволит создать новый вид, отличный от людей по развитию тела и ума. И на это не потребуются десятилетия, они будут готовы уже через несколько лет. Пусть их сначала будет немного, но за первыми опытами пойдут другие, и они будут ещё сильнее. Мне недостаточно нескольких десятков, мне нужны сотни, чтобы можно было отсеять неудачные образцы. Заодно потрясём стадо.

Глеб задумался, а я, казалось, даже не дышала, настолько меня поразила эта расовая теория. Заразить детей вирусом и создать из них монстров, очень похоже на фашизм, только с уклоном на сверхспособности.

— Я подтверждаю свой отказ. Участвовать в акции я не буду. Мнение выскажу на Совете. Надеюсь, у тебя не будет проблем. Прощай.

Он встал и четырехрукий отпустил меч от горла Алексис.

— Прощай Глеб, до свидания Катенька.

Павел ослепительно мне улыбнулся, и они ушли. То, что я сделала, когда они ушли, удивило всех, да и меня тоже: я решительно встала, Глеб сразу обернулся на меня, и громко сказала, оглядывая зал:

— Вы не уродцы. Каждый из вас боец.

Ответом мне была полная тишина, но я увидела, что глаза у одного из четырехруких блеснули. Они не могли ответить, но поняли меня. Глеб подошёл ко мне и положил руку на плечо.

— Скорость один.

Они уходили по одному, начиная с тех, кто стоял у двери, последними ушли шестирукие. Тяжело опустившись на стул, я посмотрела на Глеба — он был ещё маршал, но пытался мне улыбнуться. Олег повернулся ко мне и сказал:

— Пожалуй, тебе придётся посидеть в сейфе.

Подошедший Виктор тоже кивнул головой. Растерянно оглядев всех, я уточнила:

— Это потому, что Павел сказал Глебу — прощай, а мне — до свиданья?

— Ты осталась жива, и он решил, что дело в твоей крови. Силу Глеба он оценил.

Олег говорил спокойным голосом, но тревожно посмотрел на Глеба. Значит, он прочитал мысли Павла. А я вспомнила слова Глеба, удивившие меня, и решила сразу выяснить:

— Почему ты так сказал: надеешься, что у него не будет проблем?

— Это угроза. Если он что-то сделает против меня, то у него будут проблемы.

Но пока проблемы у меня, ну что ж, сейф, так сейф. Ещё один вопрос меня заинтересовал:

— Ты же был готов разговаривать с главами кланов, почему только с Павлом говорил?

— Когда Павел договаривался о встрече, он называл другие имена. С этими я бы сразу отказался говорить.

Глеб как-то странно посмотрел на меня, и я догадалась — кто-то из них пытался меня похитить. Но что за страшная идея: создать новую расу сверхчеловеков. Она обязательно выведет на мировое господство, это уже было неоднократно в истории и всегда приводило к краху, только ведь гибли миллионы людей. Но это всё-таки были войны самих людей, а не сверхчеловеков, с которыми человеческие возможности не сравнимы в принципе. Один, такой как Глеб — даже необязательно как он, значительно слабее — в состоянии перебить город без ущерба для себя, и основная масса населения даже не поймёт, кто их убивает. А если это армия из сотен хорошо подготовленных бойцов? Специально созданных в лабораториях для установления мирового господства? Закончится тем, что людей загонят в стада для питания сверхчеловеков. Павел и сейчас так говорит о людях, собственно и обо мне. И если бы тогда Анна не пожертвовала собой, то я бы навсегда осталась у них. Правда, это «навсегда» длилось бы очень недолго.

Глеб что-то сказал Виктору и тот, кивнув, исчез. Олег посмотрел на меня и обратился к Глебу:

— Охрана двойная, но надо поговорить с Элеонорой, нужен слухач-телепат. Сейчас он пойдёт против всех за её кровь. Акция ему уже не так важна.

— Я опять всё испортила своим появлением?

Глеб улыбнулся, а Олег отрицательно покачал головой.

— Нет, он нас уже видел, всего скорее, встреча была специально подстроена, чтобы убедиться в слухах. Ему нужно было увидеть меня, чтобы оценить мои изменения, и попытаться понять, почему ты осталась жива. Это только вопрос времени — его появление.

Всё как у людей. У кого-то стало очень хорошо, значит это хорошо надо испортить, или отобрать для себя, даже если размером не подходит. Я тяжело вздохнула, всё-таки много сил забрала эта встреча.

— Глеб, а к Адеодате мы уже не сможем поехать?

— Сможем, после обеда и поедем.

— Тогда, пожалуй, я до обеда отдохну, как-то они сильно на меня подействовали.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Взгляд Глеба стал напряжённым, и Олег сразу на меня тревожно посмотрел.

— Просто немного болит голова. Вы же знаете — от всего на свете меня лечит бассейн и диван. Я полежу, а потом искупаюсь, и всё будет хорошо.

Глеб взял меня на руки и медленно вышел из зала. Он нёс меня по залам дворца и прижимал к себе очень бережно, как ту маленькую девочку, которая опять выглянула и ждёт подарка. Несмотря на появление Павла с его угрозой, я чувствую себя значительно увереннее и спокойнее: поддержка Глеба в моих попытках участвовать в их делах очень много для меня значила. Он признал за мной право личности, и не просто жены, а жены-человека. То, как он себя сегодня повёл перед очень опасным врагом, будет известно всем в его кругу, все узнают, что он возвёл жену-человека на очень высокое положение, почти равное своему. Дело даже не в том, что это опасно с точки зрения попытки выкрасть меня из-за моей бесценной крови, или чтобы навредить Глебу, но и как прецедент отношения к человеку. В их мире нормальное отношение к человеку можно сравнить с отношением человека к кошке: вроде и любит, но как свободную личность воспринимать не может. А естественным является только как хищника к жертве, то есть — как к шницелю.

Глеб мягко положил меня на кровать и едва коснулся лба губами.

— Отдыхай, генеральша.

Улыбнулся и исчез по своим генеральским делам. Сладко потянувшись, я сразу уснула.

Мне снился сон. Когда-то давно я знала человека, мужчину, который испугался даже не чувства ко мне, а только подозрения на то, что я значу для него больше, чем остальные. Испугался и сразу предал: громко, чтобы знали все, что он ко мне никакого отношения не имеет. Но при этом вёл себя так, что окружение сразу сделало правильный вывод и сочувствовало мне, посчитав, что отказала ему я. При этом я-то как раз никаких особых чувств к нему не испытывала. Просто было обидно за предательство. Во сне он старался прижаться ко мне, и был сильно избит, потом мы куда-то ехали вместе и что-то обсуждали. Я проснулась от ощущения заново пережитого предательства и удивления — прошло столько времени, я о нём уже давно забыла, даже при случайной встрече ничего во мне уже не вспоминало ту историю. Интересно, неужели опять судьба снова нас столкнет, и история может повториться? Почему сразу повторится — просто столкнет. Пора вставать и идти на работу.

Это, наверное, продолжение сна. Только во сне я ехала на машине, а здесь во сне лежу на кровати… не на своей. Странная комната, если бы я по какому-то поводу попала в больницу, то это должна быть больничная палата, а помещение больше похоже на комнату дворца. Огромная кровать, шёлковое белье, гобелены на стенах. А на мне что надето? Вот это да! Я что — в спектакле каком-то играла? Кольцо такое красивое, и на шее что-то надето. Поднявшись с кровати, я подошла к зеркалу. Только помахав несколько раз руками, поняла, что женщина в зеркале это я. В тёмно-зелёном платье и накидке из такого же цвета кружева, с ожерельем на шее. Закралось еще одно подозрение: я сошла с ума и теперь лежу привязанная к кровати и напичканная успокоительными, а всё это придумал мой воспалённый мозг. Я потрогала камни на ожерелье, вроде ощущаю, оглянулась вокруг: всё ярко вижу, мебель не двигается и не разговаривает. В дверь постучали, и сразу вошёл огромный мужчина в чёрном костюме, улыбнулся мне и сказал:

— Катенька, ты отдохнула, можем ехать к Адеодате.

В ужасе я стала медленно отходить к окну. Он сразу перестал улыбаться и мгновенно оказался рядом со мной.

— Что случилось?

Я только вжала голову в плечи и прижалась всем телом к окну. Что же это такое? Кто это? От страха подогнулись колени, и этот гигант подхватил меня на руки. Пытаясь защититься, я стала махаться руками, но бесполезно — силы были слишком неравны. Гигант обхватил меня руками и прижал к себе достаточно сильно, чтобы я не смогла отбиваться, но не грубо.

— Катя, что случилось, что с тобой?

Какое-то время я ещё пыталась сопротивляться его рукам, но потом затихла и спросила шепотом:

— Вы кто?

Гигант замер, нежно прижал меня к себе и мягко опустил на кровать. Вдруг заволновался и стал что-то искать глазами, нашёл какое-то украшение на покрывале, попытался надеть его на меня, но я испуганно отмахивалась от его рук и прижалась к спинке кровати. Я смотрела на него с ужасом и оглядывалась вокруг, пытаясь найти хоть что-то, что бы вернуло моё сознание. Почему-то кричать я не решилась. Гигант вдруг сел рядом со мной на кровати и закрыл лицо руками. Это простое и совершенно неожиданное движение не то, чтобы успокоило, но я осознала, что он пока меня убивать не собирается. Да и вёл себя странно — как бы удивился моему поведению, а потом пытался успокоить. Наконец гигант опустил руки и, обернувшись ко мне, сказал глухим голосом:

— Катя, не бойся меня, я тебе потом объясню, расскажу всё, но сейчас тебе обязательно нужно надеть это украшение на голову. Поверь мне.

Он смотрел на меня огромными синими глазами, в которых плескалась боль. Если бы не эта боль в глазах, я, наверное, именно в этот момент сошла совсем с ума, потому что страха уже не было, он куда-то делся. Гигант протянул мне ладонь, на которой лежало украшение. Я несколько раз поднимала на него глаза, но не могла заставить себя двинуть рукой. А он продолжал смотреть на меня полными боли глазами и протягивал мне украшение. Лихорадочно вздохнув, я, наконец, решилась и взяла его дрожащими пальцами.

— Его нужно надеть на голову.

Не понимая, как же это одевают на голову, я долго вертела его в руках. Какой большой камень в золотой сеточке, а остальные совсем маленькие на цепочках. Мне поможет зеркало, но он так и сидит на кровати и смотрит на меня, а я не могу сказать, чтобы подвинулся. Но он сам догадался и взял со столика зеркало, поднёс его к моему лицу. Камень надо в центр лба, а почему? Наверное, видела в кино или на иллюстрации. В зеркале отражалась испуганная тётка в драгоценностях. И что теперь? Зачем? Я посмотрела на гиганта и ещё сильнее вдавилась в спинку кровати. Он встал, долго смотрел на меня, тяжело вздохнул и ушёл.

А мне что делать? Врача в белом халате ждать? У меня опять задрожали руки, и вернулся страх. Где я и что со мной? Откуда это всё? Бесконечный сон? Кто этот гигант с болью в глазах? И почему он должен мне что-то объяснять, если я его не знаю? Или знаю? Но почему не помню? Вопросы сыпались один за другим, но ни на один ответа не было. Да и страх какой-то неправильный: то есть, то нет и почему я надела это украшение на голову, непонятно. Говорят, в таком возрасте женщины иногда сходят с ума, только никогда не думала, что сумасшествие бывает таким детальным и тело может так реагировать на прикосновения: я же чувствовала руки этого гиганта не как во сне, а именно как в жизни, синяки даже выступят. А если нет? Тогда точно — сошла с ума. А если да — тогда что? Розыгрыш? Да кто из моих знакомых найдёт такие драгоценности, да ещё и актёра с такой внешностью? И главное — зачем? И где?

В дверь осторожно постучали, я быстро забралась под одеяло и натянула его до подбородка. В комнату вошли тот же гигант и пожилой седой мужчина, гигант остался стоять у двери, а седой подбежал ко мне и быстро заговорил тревожным голосом:

— Катенька, девочка моя, как же это? Почему это произошло? Ты опять всё отдала и мозг не выдержал.

Значит, я всё-таки сошла с ума и это врач психиатр, а гигант — санитар. И драгоценности существуют только в моём больном воображении. С ужасом посматривая на них, я только выше натягивала одеяло. Седой попытался погладить меня по руке под одеялом, но я её быстро убрала в сторону.

— Глеб… Катя слишком много эмоций отдала за последние несколько дней… она их быстро вернула и сразу отдала. Мозг исключил раздражитель в виде воспоминаний, осталось выяснить — насколько далеко по времени. Кратковременная потеря у неё уже была, это немного усложняет дело. Но мы сначала успокоимся… правда, девочка моя? Ты нас не бойся, мы любим тебя, никто не причинит тебе зла, я тебе сделаю укол, ты поспишь, и всё будет хорошо.

Ничего не понятно, но вот и уколы, говорят, от них спят, и ужас уходит хоть на время. Завтра я проснусь в больничной палате, и наступит полная ясность. Санитар так и остался стоять у двери, только смотрел на меня теми же полными боли глазами. А ему-то какое дело до сумасшедших тёток? Я протянула руку седому, чтобы он сделал мне укол, хоть что-то из реальности, чем очень удивила обоих, они переглянулись и даже обрадовались.

— Всё будет хорошо, Катенька, скоро ты всё вспомнишь, и будешь как прежде весёлая.

Седой говорил, поглаживая мне руку и от этого было немного спокойней. Санитар подошёл и тоже хотел взять меня за руку, но я её быстро спрятала под одеяло.

— Глеб, не торопись, Катеньке надо всё вспомнить, она у нас умница, у неё всё получится.

Я смотрела на них и поражалась, какое у меня интересное сумасшествие, как в кино. Насмотрелась всего в телевизоре, вот и получила драгоценности хоть в сумасшествии.

Утром ясность не наступила. Всё было на том же месте: кровать, я в драгоценностях, букет в вазе. Красивые цветы, интересно в каждой палате такие стоят, или только мне кто принес? Сюда? Или цветы тоже иллюзия? Пахнут вкусно, очень интересный запах. В дверь постучали, и вошёл врач.

— Катенька, дорогая моя, как ты спала?

— Хорошо. Как Вас зовут?

— Самуил, девочка моя, меня зовут Самуил, и не надо говорить мне Вы, мы с тобой и со всеми на ты.

Мне всегда было легче разговаривать с чужими людьми на Вы, это как бы отстраняло меня от них, сохраняло моё личное пространство, но может в больнице так принято.

— Хорошо, пусть будет Самуил, такое интересное имя.

— Ну, а Глеба ты уже вчера видела.

В это время как раз входил санитар. Глеб, тоже интересное имя, особенно с такой внешностью. Откуда только такие мужчины берутся, да ещё в санитарах ходят. Он огромный, и глаза такие синие, аж слепят. Если бы я не сошла с ума, то сразу бы влюбилась. В обычной жизни я таких красавцев не встречала: лицо с правильными чертами и эти синие глаза, как на обложке. И волосы такие густые, тёмные и блестящие. Мне бы тоже неплохо голову помыть, только как здесь это все организовано, может раз в неделю.? Как только проснулась, то сразу надела это украшение на голову, чтобы порадовать врача, что я такая послушная пациентка. А Глеб странный, так внимательно смотрит на меня, и зачем он всё время заходит в палату, я же не буйная, лежу себе тихонечко на кровати. А есть уже хочется, да и переодеться тоже, в халат, например.

— Катенька, ты же завтракать с нами пойдёшь? Если хочешь переодеться, то вот твоя одежда в гардеробной, вот ванная, есть ещё бассейн, Глеб тебя потом туда проводит. Только с головы украшение не снимай.

Ещё раз пожал мне руку и ушёл, а санитар остался. Неожиданно предложил:

— Я тебе помогу одеться.

Отрицательно помотав головой, я только выше натянула одеяло.

— Я сама.

Он вздохнул и вышел из палаты. Как это — в палате гардеробная? Чего там только не висело на плечиках, и не лежало на полках, и это все мое? Да такого у меня никогда не было, они что-то перепутали, не может эта одежда быть моей. Хотя размер мой… это халаты, просто мой мозг видит их красивыми платьями. Найдя такое логическое объяснение, я спокойно пошла в ванную и уже ничему не удивлялась, я точно знала, что это — иллюзия. Только вот почему больше больных не было, может, я их просто не вижу? Вся умытая, я долго выбирала халат, в смысле платье, странно… надевать-то его приходилось как платье. Гладко причесав волосы, я снова надела украшение на голову и догадалась — то, что я вижу как украшение, на самом деле какой-нибудь аппарат по обследованию моего сошедшего с ума мозга. Поэтому и носить его надо постоянно. Может, есть надежда на моё спасение? В дверь опять постучали, и вошёл санитар Глеб.

— Ты готова идти на завтрак?

— Да.

Я хотела его спросить, всех ли больных санитары водят на завтрак, или только особо буйных, может, я и была такой, просто не помню, но постеснялась, да и узнать о своём буйстве не хотелось. Мы вышли за дверь, и я остановилась на пороге. Это был дворец. Постояв немного, я опять нашла логическое объяснение — чего только не придумает моя фантазия. Глеб стоял рядом и не торопил меня. Он вообще странный, постоянно смотрит на меня этим своим больным взглядом.

— Хочешь, я понесу тебя?

Понести меня на руках? Я даже отступила от него на несколько шагов от удивления и покачала головой:

— Нет, зачем, я сама.

И быстро пошла вперед, правда сильно обогнать его не удалось, да и дороги в столовую я не знала. А остальные больные где? Почему никого нет, может, я иду не вовремя, опоздала? Но Глеб спокоен, значит накормят. Хоть и напугал он меня сильно, но чего уж теперь, хорошо, что он меня ведет, сама бы я не нашла столовую в этих лабиринтах. А вот и она… только больше похоже на ресторан с золотыми колоннами, да и стол всего один.

Точно — помешательство буйное. Я остановилась и даже попятилась назад, но Глеб меня остановил, взял за плечи и тихо сказал:

— Ничего не бойся, они — твои друзья.

Эти друзья были такими же гигантами как Глеб, все. Их было трое, они стояли у стола и смотрели на меня. Глеб слегка подтолкнул меня, и я решилась сделать шаг, потом другой и так мелкими шажками дошла до стола. Они мне улыбались, а я переводила взгляд с одного на другого и не то чтобы боялась, больше удивлялась. Они были огромными, высокими и широкоплечими, мышцы прямо бугрились под пиджаками. Только один, самый молодой, одет в футболку, но и он был очень высокого роста и очень крепкий. Яркий блондин с короткой стрижкой, почти под ноль, и приятной улыбкой, его светлые глаза светились такой добротой, что я непроизвольно улыбнулась ему в ответ. В центре стоял жгучий брюнет лет тридцати, с яркими чёрными глазами, но, несмотря на ослепительную улыбку, глаза у него были серьезными. Справа стоял самый высокий среди них, тоже лет тридцати, с мягкими чертами лица и большими серыми глазами. Но было в этом лице что-то такое, что казалось достаточно мгновения и оно станет совершенно другим — жёстким и строгим. А русые волосы такие густые, что даже короткая стрижка не может этого скрыть. И это — мои друзья?

Глеб помог мне сесть за стол и сам сел через стул от меня. Я оглянулась вокруг, больше посуды не было, только столовые приборы на одного человека, и подняла на них глаза:

— А мы уже все поели, приятного аппетита.

Это на мой немой вопрос ответил жгучий брюнет.

— Меня зовут Виктор.

Я кивнула головой, а сама подумала: как же я одна есть буду под внимательным взглядом этих друзей? Молодой блондин сделал широкий жест рукой и поклонился шутливо:

— А я Андрей.

Ему тоже кивнула. А ведь я никому не представилась, но раз они мои друзья, значит, знают, как меня зовут. Последним своё имя назвал самый высокий:

— Олег.

И как мне себя с ними вести, одно дело в жизни, другое — в сумасшествии?

— Катя, а что ты помнишь последнее, когда проснулась?

Прежде чем ответить, кажется Виктору, я подумала — если Глеб санитар, то они кто? Кроме того, что они мои друзья. И сразу догадалась: в сумасшествии люди представляют себя Наполеонами, а я придумала себе таких друзей. Ещё раз на всех троих посмотрела, уже внимательнее и решила — пусть будут такие.

— Мне снился сон, а потом я собиралась идти на работу.

Глеб закрыл лицо руками в каком-то непонятном мне ужасе, а Виктор с Олегом переглянулись. Теперь вопрос задал Олег:

— А какой тебе снился сон?

Опять задумавшись, стоит ли говорить, я решилась ответить, ведь больные рассказывают всё врачам, может это поможет излечиться:

— Мне снился человек, который меня предал.

Они переглянулись, но ничего не сказали. Есть перед ними я не могла, да и вопросы отвлекали, поэтому, поставила чашку и увидела сигареты.

— А курить здесь можно?

— Можно, Катенька, можно.

Виктор опять ослепительно мне улыбнулся и потянулся с зажигалкой.

— А врач когда придет? Или здесь врачи бывают только раз в день?

Эти простые вопросы почему-то очень их удивили, и никто мне не ответил. Они все переглядывались, но молчали. Глеб так и сидел, закрыв лицо ладонями. Наконец, Олег спросил:

— А зачем тебе врач, ты себя плохо чувствуешь?

Они, что — не знают, что я сошла с ума и нахожусь в больнице? Да они же моя фантазия! Я им улыбнулась и весело ответила:

— Нет, я чувствую себя хорошо.

Олег кивнул Андрею, тот быстро ушёл и почти сразу появился с Самуилом, такое смешное имя. Он сразу подошёл ко мне и стал спрашивать:

— Катенька, у тебя что-то болит? Может голова? Ты скажи, сразу скажи кому-нибудь, если меня не будет рядом.

Я смотрела на него и не понимала. Укол он сделал мне настоящий, но может его я тоже придумала? Потом вспомнила о синяках, и решила посмотреть — да, они стали проявляться. Самуил тоже обратил на них внимание:

— Катенька, это у тебя откуда?

Кивнув на Глеба, я честно сказала:

— Ваш санитар поставил.

У всех на лицах был такой ужас, что я тоже испугалась. Самуил прошептал:

— Глеб, Катенька думает, что она в больнице.

Глеб отнял руки от лица, посмотрел сначала на Самуила, потом на меня и увидел синяки. Его лицо закаменело, а глаза из ярко-синих, стали совершенно чёрными. Я смотрела на него, и не понимала: как это может быть, так глаза не могут меняться. Он протянул свою руку к моей, но я тут же отдернула её и спрятала за спину. Жест был совершенно непроизвольным — я ещё помнила, как он меня испугал утром. Он медленно убрал руку и тяжело вздохнул, посмотрел на Самуила и спросил:

— Что делать?

Самуил развёл руками и только потом ответил:

— Слишком большой промежуток времени, память можно попытаться вернуть только на ассоциациях и ощущениях. Информация только навредит, и неизвестно — как в этом случае работают камни Вавилона.

Они все смотрели на меня с тоской и болью в глазах, только почему? Я их не помню, если я их придумала, то они должны быть весёлыми, а не такими грустными и в ужасе от того, что я в больнице. И я решила им это сказать, всё равно они моя фантазия.

— Я же вас придумала, почему вы такие грустные?

Ужас на лицах стал ещё больше. Самуил подошёл ко мне и взял за руку.

— Катенька, дорогая моя, ты не в больнице, ты дома, просто ты немного устала и потеряла память, совсем ненадолго, скоро ты всё вспомнишь.

Этот дворец — мой дом? Я недоверчиво посмотрела на него. Но он продолжил:

— Ты здесь живёшь, а Глеб твой муж.

Этот санитар — мой муж? Да, моим фантазиям предела нет.

Разговора не получилось. Я не стала отвечать доктору и решила вернуться в палату, только дорогу забыла, уж очень сложно мы шли по больничным коридорам. Придётся искать, я встала из-за стола и пошла к выходу. Молодой парень, кажется, его зовут Андрей, быстро меня догнал и предложил проводить:

— Ты одна здесь не разберёшься, много коридоров.

Посмотрев на него снизу вверх, я удивилась своей фантазии — зачем же я таких больших придумала, смотреть даже неудобно.

— Я всякой техникой заведую, тебе надо будет сканирование сделать… ещё разных обследований, может, сразу и начнем?

— А врач их прописал?

— Да.

— Хорошо, пойдём, чем быстрее, тем лучше, не люблю я в больнице лежать, домой хочу.

Он опять странно посмотрел на меня, с той же болью, и повёл на это самое обследование. По дороге я заметила, что Олег идет за нами.

— А он зачем идёт, он тоже врач?

— Нет, но он мне будет помогать.

Мы пришли в какой-то компьютерный центр, Андрей посадил меня в кресло и облепил разного цвета проводками, обследование началось. В руках я держала то самое украшение, которое Глеб заставлял меня обязательно надеть на голову. Теперь на моей голове был прикреплен настоящий шлем, весь ощетинившийся проводками и металлическими штырьками, как в кино про роботов. А это, интересно, тоже моя фантазия, как про мужа? Да, выбрала я себе того самого в мужья, которого бы выбрала в жизни. Только в жизни я таких не встречала. Обследование настоящее, только санитаров я вижу по-другому, а не как больничных тёток. Что же меня довело до такого состояния? Самуил говорил о какой-то усталости, но от чего я так устала? Работа, дом, работа, дом. Странно всё, почему именно так, то что-то из реальности — как укол, или синяк, то чистая фантазия — гиганты эти, одежда, драгоценности и дворец. Синяк появился, когда я была буйной, это когда Глеб меня напугал. А напугал он меня, когда я была буйной. Кто бы это понял.

Андрей снял с меня шлем и надел какую-то другую конструкцию.

— Я тебе буду показывать фотографии и картинки, а ты называй.

Картинок и фотографий было много: что-то я узнавала, что-то совсем ни о чём не говорило. Были ещё кадры из какого-то художественного фильма, актриса даже чем-то на меня похожа, про каких-то гимнасток. Кстати, там мужчина на Глеба похожий, и она на него сильно кричала. И очень интересные фотографии скульптуры в разных ракурсах, красивая женщина. Кстати, изображений Глеба было больше всего, нафотографировали красивого мужика и показывают больным тёткам. Наконец, Андрей снял с меня все проводки и сказал:

— Скоро всё пройдёт, с головой у тебя всё в порядке, только надо вспомнить свою жизнь. Мы тебе поможем.

Вспомнить свою жизнь? Какую жизнь, если я только проснулась и собиралась идти на работу? Но почему я их не боюсь? Как можно бояться своей фантазии? Ага, увидела бы настоящих санитаров, вот тогда страха бы и натерпелась. Олег стоял рядом и просто внимательно смотрел на меня, ничем особенно не помогая Андрею. Мне мешал его взгляд, и я старалась на него не смотреть. Он неожиданно взял мою руку и, удерживая достаточно крепко, я так и не смогла её вырвать из его ладони, спросил:

— Ты чувствуешь тепло?

Тепло я чувствовала, и не просто тепло — его пальцы были горячими, и по моей руке вверх пошла волна энергии, я её даже немного испугалась.

— Мне горячо.

Олег облегченно вздохнул, потом улыбнулся и отпустил мою руку.

— Всё хорошо, Катя, ты выздоровеешь. Ты всё вспомнишь.

Мне пришлось кивнуть головой только для того, чтобы он больше не трогал моей руки. Андрей мне тоже улыбнулся и спросил:

— Может, хочешь искупаться в бассейне?

Бассейн в больнице? Толпа сумасшедших в маленькой кастрюле.

— Там сейчас никого нет, будешь только ты.

— А купальник?

— У тебя в комнате. Я провожу.

Он действительно проводил меня в комнату и помог найти купальник в гардеробной. Какой купальник, в какой гардеробной?! Что за сумасшедшая фантазия в сумасшедшем доме? Меня, наверное, забыли привязать, и я неприкаянно брожу по коридорам в своих фантазиях. Только вода в бассейне была мокрой и теплой. Как я люблю плавать! Особенно в таком бассейне, большом и глубина разная, можно где-то встать, отдохнуть и опять плавать в глубоком месте. Неужели вода морская? Соли, наверное, добавили. И крытый, солнце и вода, прямо как в море. В моих фантазиях сбываются мои мечты: море, солнце… и красивый мужчина — у бортика стоял Глеб с розой в руках. Я сразу стала тонуть, даже не от страха, от неожиданности. Глеб прыгнул в бассейн в одежде и взял меня на руки, розу держал в зубах. Как в кино, где-то я видела розу в зубах, там Мастрояни стоял в бассейне с розой в зубах. Но Глеб не Мастрояни. Как только он увидел, что я сняла украшение, то есть аппарат, то сразу невероятным образом достал меня из бассейна, взял его со стула и надел на меня. Только потом подал мне розу и сказал мрачным голосом:

— Никогда его не снимай… никогда.

А роза зачем? Шикарная белая роза, побывав в воде бассейна покрылась маленькими капельками воды и источала тонкий, но сильный аромат. Потрогав лепестки губами, я ощутила бархатную поверхность, нежную и одновременно плотную. Глеб смотрел на меня, и в глазах появилась тоска, такая пронзительная, что у меня защемило сердце. Что с ним? Почему я вижу в своей больной фантазии этого тоскующего гиганта? Моя мечта? Как она может быть связана с ним? Слишком красив даже для моей фантазии. Но я его уже не боялась, сама не знаю почему.

— А зачем я должна всё время носить этот аппарат?

— Какой аппарат?

— Ну, на голове.

Он удивленно посмотрел на меня, помолчав, объяснил:

— Чтобы у тебя не болела голова.

— Но она у меня не болит, я же снимала его, и голова не болела.

— Если надолго снимешь, может заболеть.

— Почему ты подарил мне розу?

— Она тебе нравится?

— Очень… мне никто таких не дарил.

Он высоко поднял голову и произнёс что-то нечленораздельное, а я не поняла, что случилось — чем я его обидела? Сам же розу подарил, я не просила. От неожиданности отступила от него на несколько шагов. Глаза Глеба опять потемнели, а только что были синими-синими.

— Прости. Я не хотел тебя напугать. Ты будешь ещё плавать? Если нет, я могу тебя проводить в комнату.

Я отошла еще на пару шагов, странно, я его не боялась, но мне было с ним неспокойно. Как я могла выбрать его своим мужем? Рычит и глаза меняет, как в кино о сверхчеловеках. Да и слишком молодой для меня. Но сама я дорогу не найду, а Андрей ушёл.

— Хорошо, а ты за другими не смотришь, только за мной?

Имела в виду другими больными, но это слово не люблю, да и в сумасшедшем доме звучит совсем обидно. Он опять удивленно посмотрел на меня, долго думал, потом мрачно ответил:

— Смотрю и за другими, но главная — ты.

Почему главная — я? Ну да, это же моя фантазия, поэтому я главная. Эта мысль меня успокоила, я удовлетворенно кивнула головой, надела халат и пошла с ним к себе в палату.

После бассейна синяки расползлись сильнее и уже были видны из-под рукава халата. Глеб показал на них и сказал глухим голосом:

— Прости.

Остановившись, я повернулась к нему, должна же моя фантазия сказать мне правду.

— Скажи — я очень буйная? Меня часто приходиться привязывать к кровати?

Глеб смотрел на меня странными глазами: они стали очень большими и цвет в них менялся от синего до совсем прозрачного, он несколько раз пытался что-то сказать, но у него не получалось, и он только мычал. Потом, так с собой и не справившись, отрицательно покачал головой. Наверное, не хочет огорчать. Я вздохнула и пошла дальше. И вдруг услышала непонятный звук, обернувшись на Глеба, увидела, что он тихонько смеётся. Встретившись со мной глазами, признался:

— Мы тебя не привязываем к кровати, даже когда стоит это сделать.

— Я что — мебель ломаю?

С ужасом представила, как кидаюсь стульями и разными предметами.

— Вроде в комнате порядок…

Глеб уже откровенно рассмеялся и сквозь смех ответил:

— Нет, до мебели не доходит. Ты разговариваешь.

— Я кричу и ругаюсь матом?

— Нет, к счастью, но говоришь много.

Ну, это ещё можно пережить. Значит, надо меньше разговаривать, зачем про сон рассказала, лучше было промолчать.

— А почему у тебя такие глаза странные, всё время меняют цвет?

Он остановился, встал передо мной, и улыбка сошла с лица. Я даже попятилась.

— Ты меня боишься?

— Н-нет, просто ты очень резко остановился… прости за вопрос, не нужно ничего говорить.

А может, он и не санитар вовсе, а такой же больной как я? Он опустил голову и засунул руки в карманы. Зачем я только спросила, одни вопросы в моей голове, даже фантазии какие-то странные. Я отошла еще на пару шагов и прижала розу к груди. Глеб посмотрел на меня, и опять в его глазах появилась боль.

— У меня вирус… он меняет глаза. И не только глаза. У меня сердца нет.

— Как это — сердца нет? Совсем?

— Совсем.

Так не бывает, чтоб без сердца. Значит он больной, а не санитар. Он придумал себе, что у него нет сердца, и страдает. Сразу успокоившись, я подошла к нему и, заглядывая в глаза, сказала:

— Сердце всегда есть, только ты этого не знаешь, или не помнишь. Я же забыла всё, совсем не помню, как сюда попала, но про сердце точно знаю — оно есть всегда. Тебе тоже надо о нём вспомнить.

Я смотрела на него снизу вверх, и мне захотелось как-то успокоить его, убрать эту боль из его глаз. Но решилась только погладить его по локтю.

— Да ты же весь мокрый! Тебе надо срочно переодеться, а то простынешь и заболеешь. Иди, быстро переодевайся, я сама дойду, постараюсь не потеряться.

Но он никуда не уходил, а смотрел на меня, его глаза стали совсем синими и лицо удивительным образом менялось, какая-то гримаса исказила черты лица, казалось — он сейчас заплачет. Но глаза оставались сухими, и только боль заполняла их.

— Не стоило прыгать из-за меня в бассейн, я же хорошо плаваю, сама бы выбралась, а ты теперь совсем мокрый… пойдём, провожу в твою палату.

Схватила его за локоть и повела.

— Показывай дорогу.

Глеб безропотно пошёл, даже руки из карманов не достал. Странно, обычно, когда идёшь с высоким человеком, приходиться торопиться и семенить ногами, шаг ведь разный, а с Глебом и Андреем я шла совершенно спокойно — они как-то умудрялись идти вровень с моими шагами. Мы шли по коридорам и комнатам дворца, и я удивлялась своей фантазии. Я, конечно, была в музеях, но это было давно, а оказывается, помню и нарисовала всё так точно.

Сколько зеркал! Я даже отпустила локоть Глеба от удивления. Какая красота, маленькие и большие, в стенах и на полу… и я в этих зеркалах. Не сразу узнала себя в этой женщине, хоть и была в халате и с мокрыми волосами. Остановившись у одного из зеркал, я стала себя рассматривать, совсем другой взгляд, я себя такую не знаю. Конечно, сказал бы мне кто-нибудь вчера, что стану буйной пациенткой сумасшедшего дома, разве поверила? Глеб подошёл и неожиданно положил руки мне на плечи, я вздрогнула, но руки не убрала. Может ему в его бессердечном страхе будет от этого легче, я же хочу ему помочь. Смешно было на нас смотреть: такой большой Глеб в строгом костюме, и я в халате, от этой картины я даже улыбнулась ему в зеркале.

— Тебе нравится твой муж?

Вопрос был таким неожиданным, что я даже обернулась к нему. Какой муж, зачем моя фантазия опять об этом вспомнила? Он такой же больной, как я, почему он об этом говорит? Но Глеб смотрел на меня и ждал ответа. Может не нужно с ним спорить и лучше просто согласиться, ведь в жизни он бы мне понравился, я бы точно в него влюбилась, совершенно безнадёжно конечно.

— Нравится.

Он тоже, наверное, видит не меня настоящую, а длинноногую красавицу, голубоглазую блондинку с миндалевидными глазами, я очень красочно её представила, даже имя придумала — Юлия. Мне захотелось узнать, права ли я и как он меня видит:

— А меня какую ты видишь? Я тебя вижу синеглазым красавцем.

Глеб вдруг обрадовался этому вопросу, даже глаза засверкали синим светом от улыбки.

— У тебя зелёные глаза, кудрявые волосы бронзового цвета, красивые полные губы, созданные для поцелуев… ты вся мягкая и нежная.

Я так удивилась описанию, что непроизвольно спросила:

— А почему не блондинка Юлия?

— Что?! Ты помнишь Юлию?

— Я её не помню, я её придумала.

Настроение у меня упало, значит, больная здесь только я, он видит меня настоящую, а я вижу его придуманного. Правда, описание меня получилось слишком романтичным, но действительно похожим. Только про губы он погорячился и о полноте тоже как-то скромно сказал — мягкая.

— Юлия действительно была, ты встречалась с ней, ты с ней разговаривала. Ты её помнишь.

Глеб так обрадовался, даже чмокнул меня в щёку, чем сильно напугал, я скинула его руки с плеч, отошла на несколько шагов и выставила руку с розой перед собой. Он сразу замер и глаза опять поменяли цвет, сильно потемнели.

— Прости, я не хотел тебя напугать.

Сама удивляясь своему испугу, я глубоко вздохнула, как-то лихорадочно.

— Не делай так больше, я тебя не боюсь… но так не делай.

Почему я так испугалась? И лицо горит, прямо пылает, как у смущённой девушки от первого поцелуя. Глеб смотрел на меня своими потемневшими глазами, и в них опять появилась тоска. Он протянул мне руку:

— Не бойся меня.

Постояв в сомнении, я решила поверить ему, сама не знаю почему. Он так и вёл меня дальше, держа за руку.

— Прошло уже много времени, может, ты хочешь поесть?

— Да, я бы поела чего-нибудь, а что, уже кормят?

— Ты можешь прийти в столовую в любое время и сказать: «Сезам, покорми меня» и тебя накормят.

— Как в сказке?

— Как у тебя дома.

Я рассмеялась, вот это фантазия — мечта, а не жизнь. Какой интересный сумасшедший дом, наверное, очень дорогой, может, я попала в эксперимент по лечению буйных больных и поэтому со мной здесь так обращаются? Лечат добром? Мы каким-то путем пришли в столовую и там уже был яркий брюнет, Виктор, кажется.

— Катя, как бассейн?

— Тепло, как в море.

Глеб усадил меня за стол и предложил:

— Говори волшебные слова.

— Сезам, покорми меня.

Виктор удивлённо посмотрел сначала на Глеба, потом на меня и спросил:

— Теперь всех так кормят?

— Нет, только Катю.

Неизвестно откуда появился молодой человек с подносом в руке, как он держал огромный поднос на трех пальцах и не уронил, осталось для меня тайной. Расставил блюда передо мной, слегка поклонился и ушёл.

— Мы не будем тебе мешать и пока отойдём в сторону, нам нужно поговорить с Виктором.

Это меня даже обрадовало, потому что есть под их внимательными взглядами я бы не смогла. Всё было очень вкусно, особенно суп с грибами, как-то очень по-домашнему, совсем не как в больнице. Глеб с Виктором долго говорили в полголоса, Виктор внимательно слушал Глеба, а однажды обернулся на меня с удивлением и чему-то радостно улыбнулся. Когда я уже пила чай и закурила сигарету, они подошли ко мне. Виктор попрощался:

— Катя, я вынужден уехать на пару дней, не скучай и больше ешь сладкого, тортиков, например.

Передо как раз мной стояло блюдце с удивительно вкусным куском торта, и я улыбнулась ему.

— Удачно тебе съездить.

Он протянул руку, как бы пытаясь взять мою, но остановился на полпути и только сказал:

— До свидания, Катя.

Виктор ушёл, а я задумалась о том, что совсем перестала бояться их, таких огромных и сильных, зачем же я их придумала? Так боялась жизни и одиночества? А Глеб ведь так и не переоделся, я отвлеклась на зеркало и забыла, что он весь мокрый.

— Глеб, ты же так и остался мокрым, простудишься и будешь болеть, я совсем забыла, что тебе нужно переодеться. Иди, переодевайся, я посижу здесь.

Он опять на меня смотрел странным взглядом и весь напрягся, даже лацканы пиджака разошлись. Но сразу успокоился и негромко позвал:

— Олег.

Тот почти сразу появился в дверях, и подошёл к столу.

— Побудь с Катей, пока я переоденусь, а то могу простудиться.

Олег поднял бровь, непонятно повёл плечами и согласился:

— Конечно, ей не будет скучно.

Глеб вышел, а он сел за стол напротив меня и улыбнулся:

— Вкусный торт?

— Вкусный, так странно, что здесь кормят такими вкусностями. Ты уже ел?

Не зная о чём с ним говорить, спросила о еде. Какие у него руки горячие, до локтя дошло, зачем ему мою руку трогать и знать тепло ли мне?

— Да. Красивая роза.

Он чуть тронул розу, которая лежала на столе рядом со мной, и мне показалось, что лепестки посвежели, стали ярче и проявился аромат. А вот и подтверждение моего сумасшествия, я тяжело вздохнула и отвела глаза от цветка.

— Для этого я брал твою руку — ты получила энергию, как этот цветок.

Ну, конечно, моя фантазия должна знать мои мысли. Любая женщина хочет становиться моложе, как этот цветок, я видимо не исключение, хотя мне казалось, что это не так. Олег чему-то улыбнулся и неожиданно спросил:

— Ты в зеркало давно смотрелась?

— Только что.

— Ну и как? Сильно изменилась?

Да, в зеркале была другая женщина, я себя едва узнала. Но ведь в своих фантазиях каждый, особенно женщина, представляет себя значительно лучше, чем есть на самом деле. Я посмотрела на цветок, потом на Олега, он продолжал улыбаться.

— Да, я хочу так выглядеть, как в зеркале, только уже поздно, старовата.

Олег весело посмотрел на меня и неожиданно взял мою руку, я не успела отдёрнуть, как он жёстко удержал её, и я опять почувствовала тепло.

— Не бойся, с розой же ничего не произошло.

И я решила не сопротивляться, раз моя фантазия такова, значит, я хочу стать молодой и красивой хоть в этой фантазии. Мне стало спокойно, даже настроение улучшилось. Не буду думать о сумасшествии, я же сейчас не буйствую, да и Глеб сказал, что мебель не ломаю. Надо только помнить, что говорить надо меньше, сдерживать себя, я даже плотно сжала губы.

— Не получится.

— Что не получится?

— Молчать не получится, у тебя это никогда не получалось. Ты всё равно скажешь всё, что думаешь.

Олег отпустил мою руку, смотрел на меня и улыбался.

— Твой сон тебя беспокоит?

— Нет. Этот человек меня уже давно не интересует.

В столовую вошли Глеб с Андреем, за ними шёл Самуил. Они все сели за стол, и Самуил обратился ко мне:

— Катенька, дорогая моя, мы тебя обследовали и поняли, что ты потеряла память от серьёзного напряжения, и чтобы её вернуть, надо успокоиться и подлечиться. Помни, что ты дома, а не в больнице, мы твои друзья, мы любим тебя и поможем во всём… ты только верь нам.

Я смотрела на них с ужасом и непониманием. Как дома? Какие такие друзья? Какой дворец? Какой бассейн? Бассейн напомнил мне о синяках, и я подняла рукав халата — синяк светился всеми цветами радуги.

— Вот видишь, Катенька, синяк настоящий и уколы я тебе делал настоящие и роза настоящая… и на картинках, которые тебе Андрей показывал — ты.

Они все смотрели на меня, и я начала ёжится под их взглядами, хотя их глаза были наполнены состраданием. Олег встал и поставил передо мной ноутбук.

— Хочешь узнать, как ты здесь живёшь?

Беспомощно оглядев всех, я кивнула головой. На экране я гуляла по саду и что-то говорила Виктору, потом садилась в большую чёрную машину с Глебом, сидела с Самуилом на балконе. Олег прокомментировал:

— Ты сильно болела, и Самуил тебя лечил. А это твоя свадьба.

Я шла по залу в белом платье и алой накидке, с красным ожерельем на груди и… рядом шёл Глеб. Он действительно мой муж? Андрей достал из папки документы и показал мне. Два документа на итальянском языке, два заверенных в посольстве на русском. Свидетельство о браке и брачный контракт. С Глебом. Я не знала, что делать и, главное — что думать. Это сумасшествие или я действительно что-то в своей жизни забыла? Болела чем-то и забыла? Синяк настоящий? Настоящий, рука в этом месте побаливает. Чмок Глеба я почувствовала, даже покраснела. Но я это тоже могу придумать, хотя такой свадебный наряд вряд ли.

Олег посмотрел на Андрея:

— Платье, скорость один.

Андрей встал из-за стола и спокойно вышел из столовой. Почему-то я спросила:

— А что такое скорость один?

— Чтоб не бегал по дворцу, поскользнуться может.

Ну да, полы натёрты до блеска, это я заметила. Я ещё раз посмотрела на документы: моя фамилия, год рождения и паспортные данные мои. Глеб мой муж, настоящий муж. И даже свадьба была, платье красивое даже на экране.

То, что развернул на столе Андрей, поразило меня до глубины души, сплошной жемчуг и камешки по кружеву — бриллианты? И накидка с непонятной надписью, как у королевы. Я трогала жемчуг, золотое шитьё накидки, красные камни ожерелья, но не могла вспомнить своих чувств на свадьбе. Олег вывел крупным планом кадр, где я стою в этом свадебном платье рядом с Глебом, потом кадр, где я в окружении всех подписываю бумаги, и все смеются. И опять беспомощно посмотрела на всех, Глеб встал и подошёл ко мне.

— Ты мой муж?

— Муж.

Он взял мою руку, надел на палец большое кольцо со светлым камнем, и показал мне своё такое же. Кольцо было с надписью и подошло как влитое. Вот этого мне точно не придумать, просто фантазии не хватит. Глеб предложил:

— Под кольцом на твоём пальце есть след от кольца.

Подвигав кольцо на пальце, я заметила красные полосочки на коже, но за свидетельство своего замужества не приняла, мало ли какая аллергия на что-нибудь. И задала самый важный вопрос:

— А как я с тобой познакомилась?

— Ты приехала в Италию отдыхать, мы познакомились, и ты вышла за меня замуж.

— Почему?

— Что почему?

— Почему я вышла за тебя замуж?

— Ты меня полюбила.

— А ты?

— Я тоже.

Что-то не так, не знаю — что, но неправильно.

— Это неправда. Всё было не так.

Глеб побледнел, оглянулся на Самуила.

— Всё было так, Катенька, вы полюбили друг друга, и ты вышла за Глеба замуж.

— Катя, я очень болел, и ты меня вылечила… потом ты болела, и мы тебя вылечили. И поженились.

— Ты женился на мне из благодарности?

— Нет, это ты согласилась выйти за меня замуж, чтобы вылечить меня.

— Чем ты болел?

— У меня были проблемы с кровью.

— А как я тебя вылечила?

— Ты ухаживала за мной и вылечила.

— Просто ухаживала?

— Хорошо ухаживала, разговаривала со мной… стихи читала.

— А какие?

И Глеб тихим голосом прочитал:

Из тысячи горящих глаз необходимы мне лишь те,

в которых каждый раз огонь дрожит на дне.

Его ресницам не сберечь, не погасить слезам,

он может искрою обжечь, летя к моим глазам.

В нем жизни, в нем любви заряд.

Застыну на пути, найду тебя,

И взгляд во взгляд и глаз не отвести.

— Да, я знаю это стихотворение.

Это стихотворение очень много для меня значило, и я его редко читала, посторонним вообще никогда. Значит Глеб действительно не посторонний. А найти это стихотворение случайно практически невозможно, я его больше ни от кого не слышала. Мне стало легче, значит я не сумасшедшая, просто забыла много интересного в своей жизни. Олег посмотрел на меня весёлым взглядом и успокоил:

— Ты не сумасшедшая, просто твой организм так защищается от усталости, ты так много за Глебом ухаживала, что сама заболела.

— А как я попала в Италию?

Они опять все переглянулись, и Самуил осторожно сказал:

— Ты приехала отдыхать в санаторий… там встретила Глеба и стала за ним ухаживать.

Они почему-то ждали от меня реакции на эту фразу, внимательно наблюдали и ждали.

— А что случилось в санатории? Там что-то случилось?

— Ты спасла команду гимнасток от отравления… пищевого.

Олег смотрел уже серьёзно, даже головой покивал:

— Вызвала врачей и спасла. Промывание с Глебом вместе делали… гимнасткам. Так и познакомились.

— Он, что — тоже отравился? А как же он гимнасткам помогал?

Самуил радостно замахал руками:

— Хоть он и был слаб, но сразу стал тебе помогать. А потом ты стала за ним ухаживать.

Глеб сидел, закрыв лицо руками, конечно, мужчине сложно признаться, что он отравился, это же не подвиг какой, неприятные симптомы.

— А проблемы с кровью у тебя уже были?

Глеб поднял лицо и кивнул головой. Самуил решил объяснить подробнее:

— Катенька, дорогая моя, Глеб из-за этого в санаторий и приехал, а тут массовое отравление… сама понимаешь, всякое бывает. Вы там всех спасли, так и познакомились. А потом ты приехала сюда с Глебом и ухаживала за ним… и вы поженились.

Они смотрели на меня и ждали еще вопросов, но я не знала больше, о чём спрашивать, и Самуил решительно потребовал:

— Катенька, ты устала, давай продолжим завтра, тебе пора отдохнуть. Глеб, проводишь свою жену?

Глеб сразу встал и протянул мне руку, я подумала и подала свою — муж так муж. Мне все пожелали спокойной ночи, а я только кивнула, слов у меня пока не было.

Глеб вёл меня по залам и молчал, мне тоже нечего было сказать. Мысли роились в голове, но ни одну из них я думать не могла. Глеб держал меня за руку и шёл медленно, иногда он смотрел на меня, и опять в глазах была боль. Неужели он так любит меня? Или просто благодарен за спасение? А я его люблю? Но эта мысль тоже не нашла отклика в душе, и я решила подумать об этом завтра. Зато проявилась следующая: он, что — останется сегодня со мной ночью? И к этой мысли я тоже не знала, как относиться, говорят, что он мой муж… но я-то этого не помню! И что делать? Когда мы пришли в мою комнату, эта мысль завладела мной, и я начала волноваться. Глеб зашёл со мной в комнату и тихо сказал:

— Не бойся меня, отдыхай спокойно.

Подержал мою руку, а потом поцеловал её очень нежно и ушёл. Я упала на кровать и долго лежала, не в состоянии даже двигаться. Нельзя ни о чём думать, надо спать, завтра наступит и всё прояснится. Надеюсь.

На удивление я спала хорошо, очень спокойно, проснулась радостной и бодрой. Сразу всё вспомнила и долго лежала в кровати, пытаясь осознать происшедшее. Замужем за красавцем-мужчиной невероятного роста и силы, живу во дворце, купаюсь в бассейне, в друзьях такие же гиганты, врач под боком, неизвестно чем болела, сказали, что любят все. Только я ничего не помню из этого. Одно я решила твердо: даже если это сумасшедший дом, то пока не приведут в чувство, буду считать, что этот дворец и этот муж — настоящая реальность. И удивительные цветы на столике, теперь я знаю, кто их приносит.

Но была одна проблема — как мне найти бассейн, я ведь дороги не запомнила, а как позвать кого-нибудь не знала. Будем искать опытным путем, кто-то же должен быть в этом огромном дворце… а как бассейн на итальянском языке? Хотя, вчера все говорили на русском. А как я живу в Италии, если не знаю итальянского языка? Тоже, наверное, забыла. В дверь постучали, и я обрадовалась, вот всё и решилось с бассейном. Вошёл Самуил и радостно поздоровался:

— Здравствуй, Катенька, как спалось?

А сам смотрел тревожным взглядом. И я ему улыбнулась:

— Хорошо, Самуил. Ты покажешь мне, где здесь бассейн?

— Конечно, девочка моя, обязательно. Голова не болит?

— Нет, всё хорошо. Мне это на голову надевать?

— Совершенно необходимо, ты пока носи его постоянно, скоро я найду способ тебе помочь, и ты будешь от него свободна.

— А чем я болела?

Самуил задумался, помолчал немного, даже погладил меня по руке.

— Ты перенервничала, пока ухаживала за Глебом, ведь ты его уже любила, вот и нервничала… у тебя начались проблемы с нервами и эмоциями, начались срывы эмоциональные…

— Так я действительно сошла с ума?

— Нет, конечно, нет, ты стала сильно уставать, терять сознание, сердечко болело, голова стала болеть.

— А при чём это украшение?

Самуил опять замолчал, похлопал по моей руке, только потом объяснил:

— Новые технологии по древним рецептам.

И сам себе утвердительно кивнул головой, а затем добавил:

— Глеб ещё решил украсить для тебя драгоценностями… у соседа купил.

— Аппарат купил?

— Нет, камень в центре. Ну, пойдём, тебе нравится купаться в нашем бассейне.

По дороге я решилась задать Самуилу ещё один вопрос.

— А Глеб совсем вылечился?

— Абсолютно, он теперь совершенно здоров.

— Да… по нему не видно, что он был болен.

Самуил вдруг смутился и ответил скороговоркой:

— Внешность обманчива, знаешь ли, вроде большой, а болен сильно… так бывает.

Купалась я долго и с удовольствием, сумасшествие, если это и так, начинало мне нравиться. Самуил безропотно ждал меня, только изредка советовал глубоко не нырять, а то он плавать не умеет и староват для спасателя. По дороге обратно мы тоже так никого и не встретили, безлюдный получается дворец.

На завтрак я надела светлый костюм двойку, цвета шампанского, такие носили в тридцатые годы, сюда только бусы нужны из жемчуга, длинные в два ряда. А в столовую как я дойду? Нужно попросить путеводитель с жёлтыми стрелочками, как куда идти, пока не запомню дорогу. Но в дверь опять постучали, и вошёл Глеб.

— Доброе утро, дорогая.

Он тоже настороженно посмотрел на меня, и я ему улыбнулась.

— Спасибо за цветы, они мне очень понравились.

— Катя, тебе это покажется пока странным… я по утрам тебя целовал.

Почему странным? Муж всё-таки, если дарит по утрам цветы, значит — и целует. Я храбро подошла к нему, но головы не посмела поднять, совсем смутилась и почувствовала, что краснею. Глеб погладил меня по волосам и слегка коснулся губами макушки.

— Пойдём, тебе пора завтракать.

— А ты?

— Я встал рано, и мы уже все поели, кроме Самуила, он ждёт тебя в столовой.

Мы медленно шли, и я вдруг непонятно чему развеселилась.

— Ты вчера хотел понести на руках, ты правда носил меня на руках?

— Правда.

— Неси.

Он тоже засмеялся, подхватил меня на руки и понёс. Чувствовала я себя на его руках немного странно, но уютно и удивлялась этому, мой вес он нёс легко, как будто даже не замечал, а я девушка немаленькая, и как он сказал тогда у зеркала — сильно даже мягкая.

— Тебе не тяжело?

— Нет, совсем нет… ты лёгкая как пушинка.

И опять рассмеялся. Я — пушинка? Удивительно, но он даже не запыхался и шаг не изменился, действительно силён, не зря в мужья выбрала. Что за болезнь крови у него такая была, что стихами лечится? Но не всё сразу, иначе я запутаюсь и что-нибудь не так пойму, а потом сделаю. Уж очень сильно отличается этот дворец и муж от того, что я помнила совсем недавно. Тень больничной палаты ещё висела надо мной и могла накрыть в любой момент.

В столовой сидели Самуил и мужчина невероятных размеров, Самуил рядом с ним смотрелся ребёнком. Глеб усадил меня за стол и представил незнакомца:

— Катя, познакомься, это наш сосед… дальний, Аарон.

Я с внутренним ужасом рассматривала нашего дальнего соседа, он был даже выше Глеба и крупнее в плечах, большие какие-то желтоватые глаза, а в чертах лица явно заметны африканские корни. Он встал и слегка поклонился мне:

— Здравствуй, Катя, рад тебя видеть. Глеб мне рассказал о твоём здоровье, и я сразу приехал, может быть, я смогу чем-нибудь тебе помочь.

Он внимательно смотрел на меня, но его лицо мне ничего не говорило, только что-то из записи нашей свадьбы напомнило.

— Ты был на нашей свадьбе свидетелем?

Аарон замер, посмотрел на Глеба и утвердительно кивнул головой. Глеб уточнил:

— Катя ничего из своей итальянской жизни не помнит, и мы показали ей некоторые записи.

Неожиданный блеск промелькнул в глазах Аарона — какие имена всё-таки интересные у местных обитателей — но сразу исчез в желтизне. И глаза тоже необычные.

— Катя, а как ты ко мне в гости приезжала, ты тоже не помнишь?

— Нет, не помню, мне кажется, что я вижу тебя в первый раз.

Почему-то у меня появилось ощущение, что он этому факту обрадовался, глаза опять блеснули как у кошки, и мне стало немного жутковато.

— Я вижу, ты носишь мой подарок.

— Твой подарок?

— Это украшение на твоей голове.

Я обернулась на Самуила, и тот чуть не поперхнулся чаем.

— Катенька, я тебе говорил, что Глеб купил камень, а украшение… да, его тебе Аарон подарил.

Теперь я уже удивлённо смотрела на Аарона: с чего это Аарон мне такие подарки делал, замужней женщине? А тот улыбался во всю ширь улыбки, и глаза сияли. Зато Глеб сидел мрачнее тучи и даже на меня не смотрел. Что-то не так, какая-то тайна моего прошлого, так ли уж безоблачна была моя семейная жизнь? Может, я не просто так память потеряла, не от усталости за чтением стихов у постели цветущего от здоровья Глеба, а как-то это связано с Аароном. Но тогда почему я должна носить это украшение современных технологий из подарка дальнего соседа? Да ещё с камнем в сеточке, купленным самим мужем… у того же соседа? А сосед практически счастлив от того, что я все тайны позабыла. Эти вопросы надо было срочно запить чаем, я потянулась за чашкой, и из-за рукава платья показался синяк. Аарон, наблюдавший за мной, сразу его заметил, обернулся на Глеба, мрачно на него посмотрел и спросил:

— Катенька, что это?

Не очень понимая почему, но я твердо решила, что правду говорить не стану, и совершенно честно посмотрев на него, солгала:

— Ударилась о бортик бассейна, Глеб сильно переживает, а мне не так уж больно.

На Глеба я не смотрела, поняла реакцию по глазам Самуила. Дался им всем этот синяк, обычный синяк, я таких на работе по десять раз за день поставить могу, да ещё пять раз порезаться о бумагу. Но Аарон мне не поверил, видимо моё лицо не выглядело совсем честным, глаза его удивительным образом потемнели, как у Глеба, только стали карими, и он грозно посмотрел на Глеба и Самуила. Он что, решил — Глеб меня бьёт? Я даже улыбнулась этой мысли, пока он носит меня на руках и дарит букеты. Моя улыбка удивила всех троих, Глеб с Самуилом переглянулись, а Аарон опять поменял цвет глаз, они вернули свой жёлтый цвет. И что же нас так связывало, что дальний сосед сразу приехал, узнав о моей потере памяти? И почему Глеб его позвал, а сам сидит мрачнее тучи? Обычный треугольник? Совсем смешно, я и в нашу свадьбу-то не очень верю, а чтобы ещё один гигант боролся за моё сердце — это уже слишком. Сейчас я беспамятная, значит, могу спрашивать обо всём, а какие выводы сделаю, это уже только моё дело.

— Почему ты подарил мне это украшение? Оно же очень дорогое?

Аарон не сразу ответил, оглянулся на Глеба, но тот не стал ему помогать, а только опустил глаза и усмехнулся. Сложные у нас у всех отношения, даже Самуил не знает, что сказать. Наконец дальний сосед признался:

— Ты приезжала ко мне в гости, и в благодарность я подарил тебе это украшение.

А это уже совсем интересно — и что я там такого сотворила, раз он мне такие камни дарит, а муж потом добавку выкупает? Теперь уже я удивлённо посмотрела на Глеба и уточнила свою догадку:

— А ты потом ещё камень купил у него для украшения?

— Катенька, я же тебе говорил… новые технологии, чтобы у тебя голова не болела.

Самуил спас всех. Ответить мне было нечего, и я закурила сигарету. Всё равно непонятно. Значит, у меня уже давно болела голова, и Аарон подарил мне украшение в качестве лекарства. Но уж больно дорогой подарок… хотя, может у него дворец покруче будет. И в каком таком санатории я смогла найти такого Глеба?

— Аарон, а ты тоже успел позавтракать? Ты ничего не ешь.

Он сначала округлил глаза, потом хмыкнул, и только после этого ответил:

— Я не привык есть в гостях, всегда дома… диета такая… сложная.

Диета, ну да, повар Глеба с ней не справится. Сам он тоже при мне ещё даже воды не выпил, только Самуил и ест. Может, еда отравлена? Зачем? Сначала меня убеждать, что я жена любимая, доказывать, что не сошла с ума, а потом травить? Если бы это у меня дворцы были и каменья самоцветные, ещё можно было понять, но у меня нет ничего для них интересного. Я доела печенье и выпила весь чай. Можно считать, завтрак закончен, чем бы заняться, а то я уже устала с утра от вопросов.

Глеб обратился к Аарону:

— Приезжали Павел с Алексис, Калао и Арно. У тебя они тоже были?

Но задавая этот вопрос Аарону, Глеб смотрел на меня. Я должна их знать? Аарон тоже обернулся ко мне:

— Катя присутствовала на встрече?

— Она задала главный вопрос. Почему именно дети.

— И Павел ответил?

— Он хочет создать армию по новым генетическим технологиям.

Глеб рассказывал о разговоре с каким-то Павлом и продолжал смотреть на меня. Но я не помнила никакого Павла, тем более разговора о создании армии. А какое я имею отношение к этому? И ещё, Аарон был так удивлён моему участию на этой встрече, как будто я была на заседании генералитета. Чем вообще они занимаются, если к ним приходит какой-то Павел и рассказывает о создании армии? И я этому Павлу задаю вопросы, а он мне отвечает. Надо уточнить.

— Глеб, ты генерал?

— Нет, я не генерал, но член Совета генералов… Аарон генерал.

Почему-то я обрадовалась, что Глеб не генерал и спросила Аарона:

— Ты будешь создавать армию из детей? Генетически усовершенствованных?

Аарон был в шоке, произнёс что-то нечленораздельное и почти злобно посмотрел на Глеба, но тот никак не прореагировал на его взгляд, смотрел на меня и улыбался.

— Я не занимаюсь такими делами, это Глеб собирает мутантов.

Аарон не смог сдержаться от выпада в адрес Глеба, но сразу пожалел об этом.

— Мутантов? Каких мутантов?

Становится всё интереснее и интереснее: генералы, армии и теперь мутанты. Точно, сумасшедший дом, только кто больной? Самуил пытался что-то сказать, но у него тоже ничего не получилось, он махнул рукой и налил себе ещё чашку чая. Глеб усмехнулся:

— Ты же знаешь о радиации и экологии, так вот, я нахожу детей-мутантов и собираю в одном месте, а Самуил пытается им помочь, если получается.

Он помолчал несколько секунд, но кивнул сам себе и продолжил:

— Некоторых ты видела… у тебя даже рисунки одной девочки-мутанта из Чернобыля есть. Олег, принеси рисунки девочки.

Теперь я была в шоке. Я и мутанты?! Почти сразу появился Олег с папкой. Он достал рисунки и положил передо мной. На одном из них была я, по волосам поняла, да и вообще очень похоже. Но сердце у меня пустое, и пунктиром соединено с сердцем мужчины, ярко окрашенным в красный цвет. Что это может значить? И кто этот мужчина? Глеб? Или Аарон, с украшением в благодарность за приезд? Кому же я сердце своё отдала, да так, что девочка-мутант это почувствовала и нарисовала? Олег опять поставил передо мной ноутбук, и я увидела себя с… головой девочки. Я гладила её по волосам и что-то говорила, звука не было, не сразу я заметила, что меня обнимают четыре руки. Наверное, я бы упала в обморок, если бы не сидела на стуле. Не сразу смогла спросить:

— Это она нарисовала?

— Да, ты ей очень понравилась.

Аарон взглянул на Глеба, тот кивнул, и он посмотрел запись, а когда обернулся на меня, у него было каменное лицо и совершенно чёрные глаза. Неужели это всё я? Свадьбы, мутанты, армии и гиганты, которые не едят. Я закурила очередную сигарету и запила чаем.

— А что с девочкой?

— Она уже говорит, рисует картины, можно спросить у Элеоноры, она за ней присматривает.

Аарон покивал головой и опять посмотрел на меня чёрными глазами. Ещё одна тайна, понятно, у Глеба какой-то вирус, а у этого тоже вирус? Может в этих местах все с вирусом ходят, поэтому едят отдельно от меня. А Самуил, он же местный, почему он ест одну еду со мной? Я поняла, что думаю всякие глупости, чтобы не думать о девочке с четырьмя руками. Конечно, я знаю за собой такое качество: могу кинуться в ситуацию, а потом думать, или уже даже не думать, но — мутанты? А Глеб им жизни спасает. Значит, могла, увидела девочку и смогла.

— Я сама к ней подошла?

— Олег, запись.

Сама, Глеб уговаривал, угрожал вирусом, а я вошла. Аарон совсем потерял дар речи и, видимо понимания тоже, судя по выражению лица. Такое я ни в каком сумасшествии придумать не смогу, на это у меня точно фантазии не хватит. Значит, остальное тоже правда?

— Катенька, давай выйдем на свежий воздух. Глеб, так нельзя, так много информации, это может повредить восстановлению памяти. Катенька, пойдём, погуляем по саду, подышим воздухом.

Я смогла только кивнуть. Больше я пока не смогу переварить про себя, надо сделать перерыв. А ведь точно, Глеб меня на руках держал, когда от девочки унести хотел, значит, уже выздоровел. Задавленная информацией, я смотрела на него, совершенно растерянная, и не могла поверить, что это всё я. Он улыбался мне немного странно, как будто обещал ещё много тайн про меня.

Но Глеб повёл нас не в сад, а на встречу с морем. Мы стояли на балконе и смотрели на море, оно было спокойным, но не ярким, солнце спряталось за облака, и обещалась быть дождливая погода. Глеб закутал меня в плед и осторожно положил руки на плечи, как бы придерживая его, но я не очень понимала, что он делает. Почему я всё забыла, что стоит за этой усталостью и эмоциональными срывами? После встречи с мутантами? Вряд ли, на записи я совершенно спокойна, я жалею эту девочку, а не боюсь. Я обернулась на Глеба:

— Глеб, значит, это всё… правда?

— Только маленькая часть.

А вот это меня напугало, если мутанты и армии — это маленькая часть, то что входит во всё остальное? Аарон стоял рядом, весь напряжённый как струна и руки скрестил на груди. Запись с девочкой-мутантом произвела на него очень сильное впечатление, даже сильнее, чем на меня. Он не сказал ни слова после просмотра записи и был мрачен. Олег с нами не пошёл, молча собрал рисунки и ушёл вместе с Самуилом.

Море, как я люблю смотреть на море в любую погоду, мне достаточно было включить телевизор и смотреть на волны, особенно шторм. А теперь стою на невероятной высоте с двумя огромными мужчинами и пытаюсь вспомнить, когда я общалась с девочкой-мутантом.

— Ты не замерзла?

— Нет, пусть голова проветрится, может, и вспомню что-нибудь.

Но ничего не вспоминалось, никаких зацепок в моей памяти не было, только работа и дом, ну и лёгкое сумасшествие первого дня.

— Когда ты зашёл ко мне в первый день, ты меня куда-то позвал, название странное, я не запомнила от страха.

Аарон повернулся к нам, но Глеб долго молчал, лишь поглаживал мне плечи.

— Это твоя знакомая, мы завтра поедем к ней в гости, у неё древнее имя — Адеодата.

— Мы к ней собирались?

— Да, ты хотела её навестить в восстановленном доме.

Это уже хорошо, что у меня есть знакомая женщина, а не только мужчины, можно будет с ней откровенно поговорить. Надеюсь, что она прольёт свет на мои отношения с Глебом и Аароном, хоть намекнёт, что же со мной случилось, если мы подруги, конечно. А вдруг Глеб не позволит ей откровенничать со мной? Надо сразу поставить условие, что я хочу поговорить с ней наедине.

— Глеб, а какие у меня с ней отношения? Мы подруги?

Он не ожидал такого вопроса, хмыкнул неопределенно, конечно, мужчинам это сложно определить.

— Я хочу с ней поговорить наедине, без тебя, вдруг она скажет мне что-то такое, что поможет вспомнить мою жизнь, а при тебе будет стесняться говорить.

Глеб сразу согласился:

— Конечно, говори, сколько захочешь, я вас оставлю вдвоём.

Аарон смотрел то на меня, то на Глеба и продолжал чему-то удивляться. Тому, что у меня есть подруга, а что в этом удивительного? Наверное, свою жену к подругам не допускает.

— Аарон, а ты женат, я знаю твою жену?

— Моя жена умерла… уже давно. Её звали Элизабет. Ты сегодня в таком же платье, какое носила она. Но ты на неё совсем не похожа, ты совсем другая.

А почему я должна быть похожа на его жену? Только потому, что надела похожее платье? Но он так странно на меня смотрел, что я решила больше не говорить о его жене, какая-то очередная тайна витала и над этой его фразой. Ещё недавно я сидела дома в полном одиночестве, а сейчас замужем, смотрю на море, живу во дворце и купаюсь в бассейне. Совершенно неожиданный оборот судьбы. Осталось только выяснить, как же это произошло, когда всё успела, я даже в санатории никогда никакие не ездила. А уж представить, что поехала в Италию… на какие деньги? Кстати, о деньгах, Глеб видимо богат, раз живёт во дворце, зачем ему я понадобилась, такие на сиделках не женятся, да ещё и совсем не молоденьких. Всё так странно, в моей голове никак не укладывается. На роковую страсть совсем не похоже.

— Катя, пойдём, ты можешь замёрзнуть, скоро будет дождь.

Мы ушли с балкона, и Глеб привёл нас в оранжерею, вернее сад под гигантской крышей, даже пальмы помещались. Наверное, отсюда Глеб утром принёс мне цветы. Я подошла к большому кусту пионов, совершенно белоснежных, я таких никогда не видела, даже не знала, что есть такой сорт. Аромат стоял удивительный, и видимо от него Аарону стало плохо, он побледнел и качнулся.

— Тебе плохо? Может у тебя аллергия на эти цветы?

Глеб сразу подошёл к нему и поддержал за локоть.

— Тебе нужно на свежий воздух, Глеб, помоги ему, уйдём отсюда.

Мы опять вышли на балкон, и Аарон тяжело вздохнул. Он обернулся ко мне и спросил:

— Ты действительно ничего не помнишь?

— Я должна что-то особенное помнить?

Глеб взял меня за руку и решительно потребовал:

— Аарон тебе лучше уйти. Катя устала, действительно много информации.

— Подожди, Глеб. Я должна что-то помнить о твоей жене? Или о себе? Почему ты сравниваешь меня с ней?

— Прости. Глеб прав, мне лучшей уйти.

Он так стремительно ушёл, что я даже не успела с ним попрощаться. Глеб хотел что-то сказать, но я прервала его вопросом:

— Что между нами было? Только говори правду, всё равно когда-нибудь я узнаю.

Теперь побледнел Глеб. Неужели я изменяла ему с Аароном? Но почему? Наконец, Глеб решился:

— Пойдём в дом, здесь холодно. Я попытаюсь тебе всё объяснить.

Он привёл меня в библиотеку и посадил на диванчик, а сам сел напротив на какой-то пуфик.

— Ты действительно очень похожа в этом платье на его жену… Элизабет. А пионы её любимые цветы, их был целый сад.

— Был… что это значит?

— Ты была у него два раза, в последнюю поездку он его уничтожил… весь.

— А причем я? Он его уничтожил из-за меня? Мы были вместе с тобой?

— Нет, в первый раз я сильно болел, а во второй был вынужден уехать раньше.

— Ты болел, а я уехала к Аарону? Глеб, я не понимаю… я за тобой ухаживала, но при этом уехала к нему, нелогично.

Глеб что-то скрывает про свою болезнь, и про моё участие в его выздоровлении, и про замужество тоже. Есть одна большая тайна, поэтому всё непонятно. Он смотрел на меня опять этим взглядом, полным боли и печали, и молчал.

— Глеб, я изменила тебе с Аароном?

Этот вопрос почему-то очень удивил его, он даже как-то растерянно улыбнулся.

— Ты сама мне сказала, что поцеловала его.

Вот это уже совсем интересно — я сама призналась Глебу, что поцеловала Аарона, это как считать, изменой или нет? А поцелуй был явно несоседский, раз пришлось признаваться. И после этого Аарон разрушил сад своей жены.

— Ты меня простил?

Глеб опять задумался, неужели не простил мне тот поцелуй? Или не хочет об этом говорить — забыла и забыла?

— Ты не виновата, ты была не в себе… ты тогда уже болела.

— Чем я болела? Самуил сказал, что у меня было нервное расстройство, что-то с эмоциями, это тогда ты хотел привязать меня к кровати?

Глеб совсем растерялся, и смог только прошептать:

— Я тебя никуда не привязывал, никогда.

Подумал и уже нормальным голосом сказал:

— У Аарона был камень к этому украшению, ты выбирала, какой тебе понравится.

— И поцеловала в благодарность?

Глеб облегчённо кивнул.

— В благодарность. Тебе пора обедать, пойдём в столовую.

— Мне? А ты не будешь?

— Мне нужно срочно уехать по делам. Пообедай с Самуилом.

Он не хочет мне рассказывать, история с Аароном его волнует, но говорить со мной он об этом не хочет. Хорошо, не будем задевать мужскую гордость, кто знает, что я тогда натворила. Узнаю и будет стыдно за себя.

— Хорошо, пойдём.

Мы по дороге зашли за Самуилом в его лабораторию. Он весь засветился, увидев нас.

— Катенька, дорогая, как я рад тебя видеть, я обитаю здесь, ты всегда можешь сюда прийти просто так поболтать.

— Самуил, мне нужно срочно уехать на пару часов, пообедай с Катей, я перекушу в городе.

Самуил вздрогнул и испуганно посмотрел на Глеба. Он что — боится, Глеб нарушит свою неизвестную диету, как у Аарона? Да что же они такое едят, что не могут при мне принять? Жучков, паучков? Может, они такие большие из-за своей таинственной диеты? И теперь охраняют свой тайный рецепт даже от меня? А что, вдруг продам конкурентам, хотя, судя по суммам со многими нолями на моих счетах, я очень богатая женщина и продавать рецепт мне нет необходимости. Глеб быстро ушёл, и мы остались вдвоём с Самуилом.

— Самуил, скажи… Глеб богатый человек?

Он почему-то опять вздрогнул, вздохнул и ответил странной фразой:

— Он богат как человек.

Я имела в виду финансовую сторону его богатства, а Самуил дал чисто человеческую характеристику. Видно, что Самуил хорошо относится к Глебу и поэтому ко мне, даже лабораторию устроил у него дома, всего себя посвятил лечению Глеба и меня.

— Расскажи мне про мою болезнь, как я болела.

— Ты всегда была рядом с ним, отдавала все силы для его лечения, ухаживала за ним. Девочка моя, ты всю себя отдала ему, свою жизнь. Мы даже ему переливали твою кровь.

Это значит после переливания крови у меня с нервами стало плохо, они что — слишком много перелили? Но я неплохо выгляжу, даже лучше, чем выглядела раньше. В моей болезни тоже какая-то тайна, но я её выясню, а пока будем обедать. Как раз вошёл Олег и пригласил нас в столовую, но он тоже уже пообедал — и когда успел? — поэтому посидит для компании.

Мы с Самуилом очень вкусно обедали супом и котлетами, а Олег с улыбкой смотрел на нас. Я налила себе чай и закурила сигарету.

— Такой вкусный чай, передайте повару моё восхищение.

— Катенька, сама можешь сказать — это Олег так заваривает.

— Это ты так завариваешь? Научи меня.

— Большой секрет, один китаец научил, и я ему обещал никому его не раскрывать.

— А как вы жили до появления меня?

— Скучно, Катенька, очень скучно, одна работа и никакого развлечения.

— А я, значит, вас стала развлекать?

— Ещё как, Катя, с тобой не соскучишься. Самуил однажды тебе сказал, что мы только жить начали с твоим появлением.

Олег сказал это, как-то особенно взглянув на меня, даже как-то напряжённо. Опять за его словами что-то важное, что-то связано с этими словами, он мне хочет напомнить какой-то разговор. Но я ничего не помню, Самуил тоже напрягся весь, смотрит на меня, будто в чём-то передо мной виноват.

— Ты заставила нас на многие вещи посмотреть совершенно иначе, и в первую очередь на самих себя… мы с тобой стали другими. Ты так безоглядно бросилась спасать Глеба, не посмотрев ни на что, отбросив все условности, что поразила нас всех.

Он вдруг хитро посмотрел на меня и рассмеялся.

— А из-за меня ты дала пощёчину Аарону.

Я дала пощёчину Аарону? А как я до него допрыгнула? За что? Вопросы стояли в моих глазах, но Олег на них не отвечал, просто улыбался.

— Ты не скажешь мне за что?

— Нет, сегодня я только перечисляю твои подвиги. Подробности ты должна вспомнить сама.

Действительно, как Глеб сможет мне объяснить наши отношения с Аароном, если я его целую, бью по лицу за Олега, постоянно ношу его дорогущий подарок на голове и виновата в разрушении сада его жены. Как-то уж очень сложно для дальнего соседа, а как тогда быть с ближними соседями, я что — всех уже перебила? Конечно буйная, и им всем хотелось меня к кровати привязать. А Глеб сказал, что это только малая часть.

— Что я ещё натворила?

— Ты спасла из рабства Виктора.

— Откуда?!

— Он числился в рабстве у Аарона, но сбежал к Глебу, а ты приехала с Виктором к Аарону и официально забрала его у него, насильственно.

— Я что, с ним дралась?

— Нет, он сразу испугался и добровольно отдал.

— Самуил, он смеётся надо мной, шутит так?

— Катенька, он говорит совершеннейшую правду, можешь спросить у Виктора, когда он приедет.

Я смотрела на них и даже не удивлялась, резвятся надо мной, теперь мне можно говорить всё, что угодно, я же ничего не помню. Только непонятно, как это я за Глеба замуж вышла, документы настоящие, обманывать им нет никакой необходимости. Если бы я была помоложе, можно было придумать романтическую историю, чего в жизни не бывает. Но на сиделке, как бы она не ухаживала за больным, даже таким странным, как Глеб, просто так не женятся. За что же он мне так много заплатил? Да ещё и в своём доме оставил. Спрятал? От чего или кого? Или ещё что-то от меня нужно получить, тогда — что? У меня?! Ещё немного и я додумаюсь до кровавых криминальных разборок. Да у меня кроме меня самой и маленькой квартирки ничего и нет, а Глеб мне счета и какую-то собственность передаёт и во дворце содержит. С бассейном.

— Катенька, о чём ты так задумалась, не надо так сильно думать, пусть всё идёт, как идёт, тебе и так много наговорили, я предупреждал, надо понемножку, капельками.

— Капельками, что — капельками?

Не знаю, почему спросила о капельках. Слово красивое, но Самуил оглянулся на Олега, и они оба опять тревожно посмотрели на меня. А это-то слово, что может таинственного в себе нести? Я ждала ответа от Самуила, но ответил Олег:

— Информацию тебе выдавать капельками.

Могу не дождаться окончания капели, судя по тому, что мне наговорили про меня из малой части. Но Самуил прав, уже многовато, пора взять тайм-аут.

— Пожалуй, я пойду, поплаваю в бассейне.

— Катенька, дорогая моя, после обеда надо отдыхать, а не носиться по воде, как ты. Лучше полежи, отдохни.

От чего? От разговоров? Но Олег уже встал и подошёл ко мне:

— Я тебя провожу.

Уговорили, лежать, так лежать, может, мысли какие умные придут. Олег всю дорогу молчал, только иногда посматривал на меня и улыбался. Я тоже решила изобразить покорную пациентку и не задавала вопросов. Но думать на кровати не удалось, я просто уснула.

Был уже вечер, когда я открыла глаза, бодрая и отдохнувшая. Прав был Самуил, надо больше спать. А теперь бассейн. Только найти надо, пора начинать самой разбираться в хитросплетениях коридоров. Не пришлось — как только я открыла дверь комнаты, увидела Олега, который сидел на диванчике и читал книгу.

— Собралась плавать?

— Хочу добраться до бассейна сама.

— Пошли, я буду направлять, если ошибёшься.

— Ты так и просидел у моей двери?

— Книжка интересная попалась.

Посмотрев на обложку, я увидела арабскую вязь.

— Ты читаешь на арабском?

— И ещё на десяти языках.

— Полиглот.

— Глеб на восемнадцати.

— А я на русском.

Он рассмеялся:

— Зато хорошо.

Пока я плавала, Олег так и просидел на скамеечке, увлечённо читая свою книгу. На обратном пути я ошиблась один раз, ноги сами шли в нужном направлении. Значит, они знали этот путь. Так же с книжкой в руках Олег проводил меня на ужин, ошиблась я два раза, и то отвлекаясь на картины. Конечно же, Олег сидел на диете и обещал поесть потом, по указанному Самуилом времени. Тот закивал головой, правда понял, о чём говорит Олег только со второго раза. По лицу Олега я поняла, что говорить об этой диете не стоит, всё равно ничего не скажет, только мило улыбается и молчит.

Глеба всё не было. Спрашивать я ничего больше не стала, переварить бы то, что мне уже наговорили. Самуил поинтересовался:

— Катенька, как твой синяк поживает?

— Цветет всеми цветами радуги, пройдёт, рука уже не болит.

Он посмотрел на него, закатав рукав платья, и поцокал языком. Но укол решил не делать, это уже хорошо.

— Самуил, это обычный синяк, я такие по десять раз на день могу поставить.

— Катенька, у тебя не должно быть никаких синяков.

— Почему? Это обычное дело, я же сама его об руки Глеба поставила.

— Тебе надо себя беречь, тогда получилось недоразумение… Глеб разволновался и не рассчитал силы.

Самуил опять засмущался, ну да, ну да, больной, причем тяжёлый, силёнок не рассчитал, синяк поставил, пока буйную пациентку успокаивал. А вот и тяжёлый больной вернулся с какой-то женщиной. Глеб представил её:

— Знакомьтесь, это Анжелина. Катя, ты с ней знакома, мы были у них в гостях, она живет в семье Валентино.

Глеб внимательно посмотрел на меня, но лицо этой женщины ничего мне не говорило. Анжелина подошла ко мне, обняла и что-то долго говорила на итальянском языке, обернулась к Глебу и сказала ему длинную фразу, потом стала махать руками в возмущении. Глеб слушал её и улыбался.

— Тебе передает привет отец её мужа, Валентино.

Это имя мне тоже ничего не говорило. Я беспомощно смотрела на эту женщину и ничего о ней не помнила. Глеб ещё поговорил с ней, но тут что-то сказал на итальянском Олег и они с ним согласились.

— Катя, выйдем на балкон, Анжелина хочет сделать тебе подарок.

Меня обернули в плед, посадили в кресло как сильно больную. Анжелина всё время что-то говорила, даже требовала от Глеба, наконец он куда-то сходил и принёс мне удивительную шаль, большую и очень красивую. Анжелина показывала узоры и что-то говорила, видимо рассказывала, как вязать. Олег подошёл ко мне и обещал потом перевести. Наконец, она успокоилась, чинно села на стул у края балкона и запела. Это была молитва, я сразу поняла — она о чём-то молила богов. Высокий, очень красивый голос и удивительная мелодия, настоящая мелодия моря. У меня внутри всё запело вместе с ней и защемило так, что я заплакала. Слёзы текли из глаз, сердце трепетало от волнения и ещё от чего-то, чему объяснения нет. И я даже не сразу поняла, что песня закончилась, во мне всё продолжало петь, каждая клеточка моего тела участвовала в этом звуке, казалось, что лечу вместе с ним над морем.

Анжелина увидела, что я плачу, подбежала ко мне, расцеловала и долго что-то говорила и всё время показывала на Глеба, прикладывала мне ладонь на место сердца и опять показывала на Глеба. Он стоял рядом и смотрел на меня грустным взглядом, но не переводил её слов. Анжелина даже потрясла его за рукав, но он молчал. К нам подошёл Олег и сказал что-то Глебу на совсем непонятном языке, но он и ему только отрицательно покачал головой. Я понемногу успокоилась и пожала руку Анжелине, благодарила её, но понимала ли она меня, не знаю. Глеб продолжал молчать. Наконец, он тяжело вздохнул и сказал Анжелине несколько слов, после которых она пожала мне руку, поцеловала и ушла. В след за ней ушли Олег и Самуил. Справившись с голосом, я всё же спросила:

— О чём она мне говорила?

— Что тебе нужно носить эту шаль, она убережёт тебя от всякого зла.

— Это моя шаль?

— Твоя.

— Я уже болела, когда ты мне её подарил?

— Да, тебе было плохо.

— Что она ещё сказала?

— Что у тебя хороший муж.

— И это ты не хотел переводить? А что сказал Олег?

Глеб замолчал так плотно, что воздух вокруг него загустел. Не хочет говорить и не надо, пусть будет, как будет. Мне и сегодняшней информации хватит, слишком много тайн вокруг. Глеб опустился на корточки и долго смотрел на меня тёмными глазами, провёл рукой по щеке.

— Ты можешь узнать обо мне много такого, что испугает тебя, и ты не захочешь меня знать. Помни — ты свободна и в любой момент можешь уйти от меня.

Не сразу я осознала слова, которые он сказал. Уйти? Но я же всё знала до потери памяти и не ушла, почему я могу уйти сейчас?

— Если ты решишь уйти от меня, знай, я всегда буду рядом и смогу тебя защитить. От себя тоже.

От себя? Что за тайна витает над этим домом, и какое я к этому имею отношение?

— Если ты решишь уйти завтра, только скажи. У тебя есть дома и деньги, я помогу тебе во всём.

Я схватила его за руку:

— Почему я должна уйти сейчас, если я не ушла тогда, когда всё знала?

— Именно потому, что ты сейчас ничего не знаешь, ты свободна от ужаса моей тайны.

— Расскажи мне всё.

— Нет. Сейчас у тебя есть выбор.

— Хорошо, пусть моя память сделает этот выбор за меня, я решу, когда всё вспомню.

— У тебя сейчас есть шанс жить нормальной жизнью.

— Без тебя?

— Без меня тебе будет легче.

— Позволь мне решить самой, сам сказал — это мой выбор.

Он взял мои руки и поцеловал:

— Ты не меняешься, даже потеряв память.

Мне был приятен этот поцелуй, наверное, руки вспомнили предыдущие поцелуи. Я всё вспомню и тогда решу, нужен ли он мне с этой его страшной тайной, и нужна ли я ему в этой тайне.

— Мне нравится, когда ты носишь меня на руках. Анжелина же сказала, что у меня хороший муж.

Глеб рассмеялся и взял меня на руки.

Ночью я спала. Сначала хотела всё обдумать, всё, что узнала за этот день. Но меня волновал только поцелуй Глеба. Он принёс меня в комнату, снял плед и слегка коснулся губ. Поцелуй был так нежен, что я осознала его только когда он ушёл. Глеб меня целовал раньше — губы вспомнили. Вспомнила щека, когда он коснулся её. Вспомнили руки, когда он их поцеловал. Только память молчала. Осталось довериться телу, оно всё вспомнит и поможет памяти. С этой мыслью я уснула.

Проснулась бодрой и выспавшейся, мой организм, забывший тревоги, решил отдохнуть. Меня ничего не тревожило, я была совершенно спокойна. Пока умывалась, вспоминала наш разговор с Глебом и собственное решение всё вспомнить. Но не получится ли так, что Глеб сейчас перекроет все каналы информации и попытается оставить меня без всякой возможности что-либо вспомнить? Если бы он этого хотел, то мог оставить меня в состоянии буйной сумасшедшей, решившей, что она сошла с ума и лежит в больнице. Этого он не сделал, значит, сумасшедшая ему не нужна, а какая нужна? Он сказал — сделай свой выбор, значит, нужна в трезвом уме и ясной памяти, поэтому поможет эту память восстановить.

Сейчас я понимаю только одно — кругом тайна, она всего скорее одна, остальные тайны вокруг неё. И в этой тайне я центр, скромно, но пока получается так. Всё вокруг меня, сосед этот дальний с подарками и женой, которая на меня похожа, но сад он разрушил, выражение какое-то неправильное: сад можно выкопать, а он разрушил. Олег что-то об этом знает, как-то они связаны — сад и Олег, и ещё эта пощечина.

Удивительно, но я почувствовала кураж неизвестного, который уже давно во мне был забит ежедневной обыденностью и страхом перед изменениями. У меня этот кураж был в молодости, но сейчас валялся на диване и давно забыл, как это — быть куражом. Я всё узнаю, просчитаю и сделаю выводы, на самом деле я всё умею, только давно не надо было применять эти умения. А может в той жизни, которую забыла, я уже применяла эти способности, ненужные в обычной жизни? Поэтому и хочу вернуться туда, вспомнить всё, стать снова такой, какой смогла стать с Глебом? Для него это важно, по боли в глазах видно, только он хочет дать мне право выбора между нормальной жизнью и жизнью с ним. Свой выбор я уже сделала ещё тогда, значит, не буду его менять и сейчас. И, видимо, фигура Глеба играла в этом выборе не последнюю роль, если не самую главную. Я его любила, могу полюбить и сейчас. Или вспомнить свою любовь.

Рассматривая себя в зеркало, я удивлялась изменениям в своей внешности. Глаза стали яркого зелёного цвета, мелкие морщинки разгладились, в волосах совершенно нет седины. Правда мягкость осталась прежней.

В дверь постучали, и вошёл Глеб. Поздоровавшись, он преподнёс мне букет неизвестных цветов нежного розового цвета в невысокой хрустальной вазочке.

— Красивые. Я думаю, ты уже позавтракал, и меня ждёт Самуил.

— Ждёт.

По пути в столовую я ни разу не обманулась в поворотах, можно собой гордиться. Самуил радостно поздоровался и лишь тревожно посмотрел на меня, но потом успокоился, понял, что я не изменилась за ночь. Глеб курил, смотрел на нас с Самуилом и улыбался своим мыслям.

— Глеб, я вчера поняла про себя, что я храбрая женщина.

Мое заявление встревожило его, но он кивнул головой.

— Я хочу увидеть мутантов. Если буду просто думать, то это может продлиться годами… надо встряхнуть мою память. Я же их видела, не на записи, живьём.

— Катенька, дорогая моя, не нужно, неизвестно, как твоя нервная система на эту встряску отреагирует. Может получиться обратный эффект.

— Но, я же обнимала эту девочку, значит — я её не боялась.

Глебу категорически не понравилась моя идея:

— Катя, первой твоей реакцией был шок.

— Глеб, мне сейчас нужен шок.

— А если ты испугаешься и снова всё забудешь?

— А ты будешь снимать и покажешь мне, как вчера показал, и я вспомню.

— Хорошо. Завтра привезут эту девочку.

— Завтра? А в доме есть какой-нибудь мутант, может сразу сегодня?

Самуил с Глебом переглянулись, и мрачно уставились на меня.

— Катенька, понимаешь в чём дело…

— Самуил, пойми, я сегодня такая храбрая с утра проснулась, а завтра моя храбрость может улетучиться, я забьюсь в угол и буду плакать, как мне страшно. Глеб, помоги мне, раз ты молчишь, значит, кто-то есть, просто ты не позволяешь мне их увидеть, чтобы я не пугалась. Я не хочу бояться, один раз увижу — и не буду бояться.

Глеб смотрел на меня так, как будто я это уже говорила когда-то. Синева его глаз поражала глубиной и прозрачностью, я никогда не видела таких, и не могла представить, что они могут так меняться от почти прозрачного до чёрного цвета. Он и есть мутант. Я улыбнулась самой ласковой улыбкой, какую смогла изобразить. Неожиданно он весело рассмеялся, даже глаза засветились.

— Ты права, это тебе действительно поможет.

Поднялся и приказал:

— Олег, внешняя охрана, пост два, скорость один, ко мне. Запись.

Я обернулась, думала Олег стоит в дверях, но его не было, наверное, уже ушёл, пока оборачивалась. Самуил заволновался:

— Глеб, может ты поторопился, может всё-таки девочка лучше?

— Всё правильно, Самуил, Катя права — не надо бояться.

Глеб подошёл ко мне, встал рядом, одним движением развернул мой стул вместе со мной к двери в столовую.

— Смотри, сейчас зайдёт тот, кто охраняет тебя.

Как же я погорячилась, заявив, что не хочу бояться. Испугалась я сильно, до дрожи в коленях и мурашек по коже. Но Глеб положил мне руку на плечо и это прикосновение немного успокоило. Он был больше Глеба и даже Аарона, шире в плечах и у него оказалось четыре руки. А в руках длинные мечи, поэтому мне показалось сначала, что он похож на паука, передвигающегося на задних лапах. Усиливала это впечатление чёрная кожаная одежда. Под маской не было видно лица, но глаза ярко блестели, и в них проскользнуло заметное волнение. Это человек огромных размеров с четырьмя руками. Я изо всех сил пыталась не показать свой страх, но у меня плохо получалось. Глеб приказал властным тоном:

— Али, убери мечи.

Я даже не успела заметить, куда делись мечи, они просто исчезли из рук Али.

— Подойди, скорость один.

Али сделал несколько шагов, и я вдруг успокоилась. Он охраняет меня, Глеб сказал, что он охраняет меня, значит, он мне не страшен. Надо побороть свой страх и выход один — я встала и пошла к нему мелкими шажками, Глеб шёл рядом со мной. Когда я подошла на расстояние пары метров, Али встал на колено и опустил голову, движение было таким быстрым, что я даже испуганно остановилась. Но Глеб опять положил мне руку на плечо и разрешил:

— Али, можешь говорить.

Али поднял голову, удивлённо посмотрел на Глеба, потом на меня и, помолчав мгновение, сказал глухим голосом:

— Приветствую тебя, жена командора.

— Здравствуй, Али, рада с тобой познакомиться.

Удивление светилось в совершенно чёрных глазах Али. Он человек, большой, с четырьмя руками, но — человек.

— Али, сними маску… Глеб, можно ему снять маску?

Глеб кивнул, и Али медленным движением снял маску. Лицо было настолько обезображено складками обвисшей кожи, что выделялись только глаза и нос, губ даже не было видно. Подойдя к нему, я коснулась лица дрожащими пальцами.

— Али, прости, я не знала.

Глаза Али совсем округлились от удивления, и он склонил голову.

— Али, маску.

Так же медленно Али надел маску и посмотрел на Глеба вопросительно.

— Говори.

— Мы все благодарим жену командора за слова. Мы — бойцы.

Кивнув ему, я улыбнулась, хотя пока не знала за какие слова.

— Свободен, скорость один.

Али встал, склонил голову и ушёл. Глеб понял, что обратно я не дойду, взял на руки и отнёс обратно к столу. Мне понадобилось выпить две чашки чая, прежде чем смогла говорить. Глеб смотрел на меня и улыбался.

— За какие слова Али меня благодарил?

Глеб открыл ноутбук и нашёл нужную запись: я стояла перед несколькими четырехрукими и даже шестирукими и ещё перед кем-то в плащах и говорила, что они не уродцы, а бойцы. Тогда была значительно храбрее, чем сегодня.

— А почему я это сказала?

И Глеб показал всю запись встречи с этим Павлом. Меня даже передернуло от его речи.

— Для него военные действительно не страшны?

— Не страшны.

Он странно на меня смотрел, в глазах опять появилась тоска, и я решила об этом пока не спрашивать: он как-то с этим тоже связан, и я пока не знаю, хочу ли знать — как. И почему с предложением провести акцию с детьми и генетическими экспериментами Павел пришёл именно к Глебу.

— А в гости мы когда поедем?

— Она приехала сама. Пойдём.

Мы вышли на балкон, там стояла скульптура женщины с рукой, направленной в сторону моря.

— Катя, знакомься, это Адеодата.

Надежды на разговоры с подружкой не оправдались. Глеб обнял меня и извинился:

— Прости, но именно к ней мы с тобой собирались в гости.

Я смотрела на него и не знала, что делать. Почему он вчера мне ничего не сказал? Не хотел, чтобы кто-то знал? Самуил? Аарон? Вряд ли Самуил, он знает всё про меня, остаётся Аарон: у нас очень странные отношения и в эти отношения скульптура явно не входит. Я рассматривала Адеодату, и она показалась мне на кого-то похожей.

— Посмотри внимательней с этого ракурса.

Глеб ладонями повернул мою голову, и я увидела, что она очень похожа на меня.

— Я? Почему Адеодата?

— Ты хотела с ней поговорить.

Он провёл пальцами по моему лицу, вздохнул и ушёл. И я осталась одна на балконе, вернее с подругой. Только молчаливой. И как мне с ней разговаривать? Она была важна для меня, для нас обоих, иначе Глеб не привёз бы её сюда. Поэтому я должна вспомнить. Итак, она похожа на меня, очень похожа и с ней связано что-то очень важное. Какое-то сравнение… я с кем-то её сравнивала. Раз она похожа на меня, значит, я сравнивала её с собой. Почему? Я в своей забытой жизни любила Глеба, значит, она тоже кого-то любила. Кого? Того, кого проводила в море и по кому страдает. И кто ушёл навсегда. Глеб может уйти навсегда? Или я могу его потерять навсегда, или уйти от него сама? А может, если перестать бороться за него, я могу потерять его навсегда? Или перестав бороться за себя — я тоже его потеряю? Молодец, подруга, мы с тобой хорошо поболтали. Я знаю, почему ты страдаешь — ты не боролась, ты отступила. Мне отступать нельзя.

Глеб стоял у двери на балкон, он даже не уходил, стоял там и смотрел на меня, не мешал говорить с подругой.

— Поговорила?

— Мы весело поболтали, и она рассказала мне свой секрет.

— И в чём он?

— Он же секрет. Его раскрывать нельзя. Я приду к ней позже ещё поболтать.

Он приподнял бровь и спросил:

— А мне можно с ней поговорить?

— Если она захочет.

Мы вернулись в столовую, и там сидел Виктор.

— Здравствуй, Катя.

Глеб взял меня за руку и подвёл к столу:

— Выпей чаю, мы с Виктором тоже поболтаем.

Болтали они вполголоса и на неизвестном мне языке, но говорили явно обо мне, Виктор несколько раз оборачивался на меня и улыбался, но глаза были страшноватые — яркие, пронзительные. Лицо Глеба по ходу разговора тоже менялось, оно стало жёстче, и взгляд стал строже. Он посмотрел на меня только раз, и сразу отвёл глаза, когда я на него оглянулась. Что же такое они обсуждают серьёзное, раз такие глаза у Виктора, да и Глеб изменился. Я успела выкурить уже вторую сигарету, когда они подошли к столу.

— Катя, расскажи мне, пожалуйста, свой сон, со всеми подробностями.

Я как смогла вспомнить, рассказала. Глаза Глеба опять потемнели, и он что-то сказал Виктору на неизвестном языке, Виктор кивнул, улыбнулся мне ослепительно и спросил:

— Катя, ответь мне, только очень серьёзно — тебе этот человек важен?

— Нет, уже давно, я его даже не видела несколько лет. Сама удивляюсь, почему он мне прис нился.

— А предательство ты сильно переживала?

И я сразу вспомнила всё: и своё переживание, и сплетни, которые меня преследовали несколько лет, и разное отношение разных людей. Видимо моё лицо изменилось, потому что Виктор, не дожидаясь ответа, сказал:

— Можешь не отвечать, я все понял.

Они с Глебом переглянулись, и Виктор попрощался со мной:

— Катя, я опять уеду на день, не скучай.

Он быстро ушёл. Глеб встал и предложил мне руку:

— Пройдёмся по саду.

Настроение у меня испортилось. Не хочу вспоминать эту историю, она мне тогда надоела, нервов в действительности ушло много. Мне пришлось долго ходить с гордым лицом в грязной истории. Почему подумала в «грязной»? Наверное, я так отношусь к ней внутри себя. Пусть живёт и радуется жизни подальше от меня. Хорошо, что я в Италии.

А вот и беседка, можно посидеть в тепле и уюте, даже птички поют. Глеб по дороге сорвал яркий синий цветок и торжественно вручил его мне. Я села на скамейку, а Глеб присел на корточки передо мной, он хотел, чтобы наши лица были на одном уровне. Кстати, мне так тоже удобней, а то я всё время вынуждена задирать высоко голову, когда разговариваю. Интересно, сколько он так сможет просидеть?

— А на каком языке вы с Виктором разговаривали? Олег сказал, что ты знаешь восемнадцать языков, ты — полиглот?

— У меня было много свободного времени и языки я изучаю легко. На самом деле достаточно выучить несколько основных, остальные даются уже легко, по подобию.

Ну да, некоторые один толком выучить не смогли, не говоря о других, по подобию.

— Так на каком вы говорили?

— Это древнеарабский язык, его придумали разведчики для передачи шифрованных данных.

— Арабский вы тоже все знаете? Вместе с древнеарабским?

— Чтобы хорошо выучить язык, нужно на нём с кем-то разговаривать, мы вместе и изучали.

Мне показалось, или Глеб смутился? Стесняется своих знаний? Или за этим тоже стоит какая-то тайна? Но я решила его не смущать и рассказала о том, как в университете наша преподавательница иностранного языка удивлялась моему умению точно переводить тексты без малейшего представления о грамматике. Глеб рассмеялся, и глаза у него опять стали синими. Он вдруг взял мою руку и начал читать тихим голосом:

Я очень тоскую, я б выискать рад

Другую такую, чем ехать назад…

Замерев от первых строк, я похолодела: откуда он может знать это стихотворение, опять я рассказала? Этого не может быть, как я могла его ему рассказать, если любила? Значит, прощалась, уходила, или он уходил. Я могла его рассказать только совершенно посторонним людям, но не человеку, которого люблю, только если прощание навсегда, чтобы помнил. Когда Глеб замолчал, он был бледен как полотно, только глаза светились чистым, синим цветом.

— Ты его прочитала, когда мы решили, что ты можешь потерять память при лечении.

— Вы знали, что я могу всё забыть?

— Мы лишь предполагали. Но надеялись, что этого не случится.

Случилось. Глеб продолжал держать меня за руку и слегка поглаживал пальцы. Теперь я точно знаю — я любила его. Зная, что могу всё забыть, я прочитала ему это стихотворение, прощаясь, чтобы он меня помнил. Значит, верила ему, верила, что он меня любит. Или очень надеялась на это.

Глеб поцеловал мне ладони, а потом положил их себе на лицо и стал водить моими пальцами по глазам, лбу, скулам. Когда дошёл до губ, то стал целовать кончики моих пальцев, и они вздрагивали при каждом прикосновении. Это уже было когда-то, они помнили, мои пальцы уже касались его лица, и он их так же целовал. Я закрыла глаза и пыталась вспомнить, когда это было, но ничего, кроме ощущения пальцев не было в моей памяти. Пустота.

Глеб отпустил мои руки и резко встал.

— Прости.

Схватив за руку, я потянула его обратно к себе, он подчинился и сел на пол беседки. Я взяла ладонями его лицо и, посмотрев прямо в глаза, сказала:

— Мне всё равно, что у тебя за такая страшная тайна, и ты хочешь меня выгнать от себя из самых лучших побуждений. Я знаю, что любила тебя таким, какой ты есть. И хочу, чтобы ты знал, что я не отказываюсь от этой любви, я её вспомню.

А потом обняла, он сразу вскочил, обнимая меня, и я взлетела над скамейкой. Мне стало смешно от этого движения, и я рассмеялась, весело, во весь голос, так, как не смеялась уже давно. Он закружил меня, а я продолжала смеяться, совершенно детское ощущение — ребёнка кружат на руках. Мне почему-то вспомнилась какая-то девочка, и она тоже радостно смеялась, ей тоже было хорошо. Что за девочка и почему ей так же хорошо, как мне сейчас? Ну и пусть, не буду ни о чём думать, мне хорошо и это уже хорошо. Глеб смеялся, и глаза его светились, синева, абсолютно прозрачная, совершенно нечеловеческая, как нарисованная небесными красками. Наконец он остановился и, удерживая меня на руках совершенно не напрягаясь, коснулся губами моих глаз, лба и губ.

— Ты удивительная, я с тобой как настоящий человек.

— А ты что — искусственный, робот что ли?

И всё мгновенно изменилось: глаза потемнели, лицо окаменело, он весь напрягся и медленно опустил меня. Глеб продолжал обнимать меня, но руки сжимались, и мне стало больно.

— Глеб… больно.

Он сразу убрал руки, опустил голову и глухо сказал:

— Прости.

Куда делся синеглазый, счастливый Глеб? Передо мной стоял мрачный, темноглазый, совершенно придавленный неизвестный мне человек. И это только от одного моего совершенно ничего не значащего шутливого вопроса.

— Глеб, что не так, что я такого сказала?

Он смотрел на меня тёмными глазами и молчал. Наконец тряхнул головой и сказал:

— Ты хотела вспомнить всё сама, пусть так и будет. Пойдём, тебе пора обедать.

Взял меня за руку и повёл в столовую. Я шла за ним и пыталась понять, как мой вопрос мог так подействовать на него, что в нём такого, он, что — не человек? Мутант? Ну да, глаза меняются непонятно каким образом, но и Аарона они тоже меняются. И — что? Я встала перед ним и спросила:

— Ты мутант?

Он усмехнулся, глаза ещё сильнее потемнели, стали совсем чёрными. И пошёл дальше. Обещала вспомнить — вспоминай. И вспомню, подумаешь, мутант, страшнее того, кого я видела сегодня, быть не может. Или может? А как можно быть страшнее? Почему этот Али на службе у Глеба? Потому, что тот богат? Вряд ли, богатством такого не удержишь, оно ему не нужно. В благодарность за спасение? Но он Глебу не просто благодарен — он ему служит. И Павел с идеей о создании армии генетически усовершенствованных детей пришёл именно к Глебу. Пришлось задать себе тот вопрос, от которого я старательно ухожу — кто он? Не генерал, но член Совета генералов, богат как Синдбад, силён как Геркулес, не мутант, но мутанты ему служат, совсем не ест, вернее неизвестно что ест. И совершенно непонятно зачем ему нужна я, и не просто нужна — до боли и тоски в глазах. Не потому же, что я за ним ухаживала в неизвестно каком санатории и ему перелили мою кровь. Может в ней всё дело? Ну, перелили и перелили, донор он и есть донор, подошла и хорошо. Вся запуталась. Поем и во всём разберусь.

Мы пришли в столовую и там уже сидел Самуил. Глеб, увидев его, сразу сказал, что у него дела и ушёл. Не прошло и минуты, как пришёл Олег.

— Самуил, а что — меня одну даже с тобой оставить нельзя?

Спросила я между супом и котлетами. Он даже поперхнулся и что-то произнёс нечленораздельное. Олег улыбнулся и ответил за него:

— Вдруг у тебя вопросы появятся, не на все Самуил может ответить.

— Нет вопросов, поем и пойду спать.

— Я провожу.

Вот нахал, и ещё улыбается. Я действительно ушла под сопровождением Олега к себе и легла. Хотела думать, но уснула.

Я проснулась очень резко, от звука, но не поняла, что был за звук. Мало ли что упало в доме. И решила встать, а то просплю всё интересное. Интересное стояло за дверью — Али со всеми мечами. Ну, я так решила, что Али, оказалось, что рук шесть, просто я не сразу их сосчитала. Тот, кого я приняла за Али, обернулся на меня, чуть склонил голову в приветствии и глухо произнёс:

— Приветствую тебя, жена командора, но прошу пока оставаться в своей комнате.

— Что случилось?

— Маленькие неприятности.

Уже открыв рот спросить про эти маленькие неприятности, я увидела идущего по коридору Олега. Он улыбнулся мне и спросил:

— Как спалось?

Кивнул шестирукому:

— Свободен.

— Олег…

— Павел приходил тебя навестить, мы ему говорили, что ты спишь, а он настаивал на встрече. Пришлось объяснить, что тебя будить не будем.

И опять улыбнулся. Только глаза ещё от этого объяснения не отошли, блестели сильно. Мой испуг был испугом тела, а не головы. Тело знало, чего бояться и боялось, а я не понимала, с чем связать этот страх. Решила связать с Глебом.

— А Глеб где?

— Он ещё не вернулся, будет к ночи. Он поужинает в городе. Самуил тебя ждёт, не ест.

Глаза Олега пришли в норму, и уже ничего не напоминало о маленькой неприятности с Павлом. Я непроизвольно рассмотрела одежду Олега, она была в порядке, значит, хоть не подрались. Только зачем сразу охрану к моей двери ставить, да ещё такую? Можно подумать, Павел бы вошёл без разрешения. Но эта мысль была неправдой, я сразу это поняла, как только начала думать. Пытался войти любым способом, а его не пустили Олег и эта охрана из мутантов. И дрались. Только зачем я Павлу этому так нужна, чтобы вламываться в чужой дом, да ещё такой охраняемый? Как-то не очень мне нравится быть центром всего в этой тайне. Ну, отберёт он меня у Глеба — тот же его порвёт. Стоп, слово какое-то странное: почему именно порвёт, а не побьёт, например, или убьёт? Оно тоже имеет значение, я стала вспоминать. Только как эти воспоминания слов и тела собрать в одну кучу и что-нибудь понять? Мало ещё информации или я совсем глупая.

Самуил сидел бледный и какой-то потерянный. При виде меня он встрепенулся.

— Катенька, с тобой всё хорошо?

— Всё нормально, я недавно проснулась. Проспала всё на свете.

Самуил облегчённо вздохнул, видимо решил, что я проспала неприятность с Павлом. Олег сидел задумчивый и очень серьёзный. Когда после ужина я собралась идти на балкон, Олег меня предупредил, что сейчас пойдёт дождь, а в бассейн идти тоже не надо, там воду слили для очистки. Остается только библиотека, он покажет мне альбомы и книги на русском языке. И сказал это так, что я поняла — выбора нет. Правда, Самуил мне ещё предложил обследование полное пройти, но я решила согласиться на библиотеку.

Альбомы оказались действительно очень интересными. Глеб восстановил этот дворец из руин, и Олег показал мне гравюры, на основе которых восстанавливали комната за комнатой. Особенно меня поразил зеркальный зал, все зеркала были восстановлены по зарисовкам какого-то итальянца, который не поленился зарисовать все зеркала, даже те, которые были включены в плитки пола. Я хотела сразу пойти сравнивать зеркала и зарисовки, но Олег рассмеялся и предложил мне самой нести пять альбомов зарисовок, а так как размеры некоторых альбомов мало отличались от самих зеркал, то я решила перенести процесс сравнения на завтра.

Глеб опять меня поразил. Мало того, что знает восемнадцать языков, и я этому верю, разыскивает мутантов и воспитывает из них бойцов, так ещё и дворцы восстанавливает. Опять возник вопрос, который становиться с каждым разом всё больше — какое отношение ко всему этому имею я? Что могло привлечь его во мне, простой сиделке сильно средних лет? Привлечь так, что я поверила в его любовь к себе? Чем же я такая удивительная? Такая удивительная, что дальний сосед со мной целуется, а местный диктатор пытается меня выкрасть? Последнее совсем не понятно, особенно генетически усовершенствованные дети и я.

Олег уже не рассматривал альбомы, а внимательно смотрел на меня. Это стало меня раздражать, и я спросила:

— А кем ты работаешь?

— Психологом.

— Значит, ты со мной всегда ходишь, чтобы я опять не сошла с ума?

— Этим психиатры занимаются, а я психолог и ты не сошла с ума. Ты просто потеряла часть памяти.

— Помоги мне её восстановить или расскажи всё.

Он взглянул на меня весёлыми глазами и ответил:

— Это ты должна сделать сама, я тебе только помогаю. Мы от тебя ничего не скрываем.

Ну да, ну да, совсем ничего. Особенно про меня никто ничего не скрывает. И про Глеба.

— Почему Глеб на мне женился?

— Предложил тебе, и ты согласилась.

Опять ослепительная улыбка.

— Я спросила — почему.

— Спроси у него.

— Свадьба была?

— Очень красивая, ты же видела.

— Я видела только нас с Глебом, а кто ещё был?

— Около ста гостей, только плёнка попортилась, уже не восстановить.

— Ага, и компьютер поломался, других больше нет, и флэшка тоже погнулась, и диски потерялись.

— Точно.

И о чём с ним говорить? Я вздохнула и пошла к себе. Олег шёл за мной, и я спиной чувствовала, что он продолжает улыбаться. Надо в этом разобраться сейчас, я решительно обернулась к нему:

— Зачем я всем нужна — Глебу, Аарону, Павлу?

— Ты единственная и неповторимая.

— А ещё удивительная.

— Удивительная.

— Хорошо, пусть так… как Елена Прекрасная, все говорят о ней, а на самом деле нужны медные рудники. Всю вину за Троянские войны повесили на бедную женщину.

Почему Елена Прекрасная, почему именно она? Причём Троянские войны? Я смотрела на Олега вопросительно, но он лишь пожал плечами, как будто понял мой внутренний монолог.

— Интересное сравнение.

— Что, близко к правде?

Он только хмыкнул, но отрицательно покачал головой. Значит — рудники. И какими рудниками я обладаю? Массой мягкого тела? Да тел у них целая страна, половина Европы заодно. Можно Америку добавить, обе. С их внешностью и деньгами, дворцами ещё и Африку с Антарктидой. Антарктиду исключим, там одни пингвины, им дворцы не нужны, жарко. Никаких зацепок, как говорят в детективах. Олег неожиданно кивнул головой.

— Это ты чему киваешь?

— Своим мыслям о психологии.

Если исключить массу тела, остаются стихи. А вот и проверим, когда придёт Глеб. Есть у меня для них сюрприз. Но Глеб так и не появился, и мне пришлось идти спать.

Удивительно, как много я спала. Спала глубоким, по-настоящему восстанавливающим силы сном. Проснулась утром бодрая и решительная. Сегодня после завтрака буду всё думать, пора уже сложить все части головоломки под названием «Катя + Глеб». Интересно, воду в бассейн уже налили, хочется искупаться. Пойду, посмотрю, вдруг всё готово. Но уйти я не успела — вошёл Глеб.

— Доброе утро, дорогая.

Он сегодня тоже был настроен решительно, сразу подошёл ко мне и поцеловал. Тело вспомнило предыдущие поцелуи и ответило мгновенно. Вся моя решимость думать и во всём разобраться улетучилась. Пусть будет, как будет, лишь бы каждое утро начиналось с такого поцелуя. Но едва Глеб заметил, что на мне нет украшения, то сразу отвёл руки и отодвинулся от меня, стал озираться по комнате в поисках. Увидел и сразу водрузил его мне на голову. Как будто и не было страстного поцелуя — строгие глаза и плотно сжатые губы.

— Одевай его сразу, как только встаёшь с постели.

Я с трудом понимала, что он говорил: зачем его постоянно надевать на себя, я же только встала, ещё в халате, что, и в бассейн с ним ходить? Он успокоился, нежно поцеловал меня в лоб и, улыбнувшись, повторил:

— Носи его всегда. Я тебе ещё одно украшение дарил, посмотри.

Поразительной красоты браслет с зелеными камнями, тяжёлый от количества больших и маленьких камешков. Глеб сразу надел его мне на левую руку.

— Ты его тоже должна носить постоянно.

Чем дальше, тем смешнее. Обычно женщина упрашивает мужчину, чтобы он подарил ей на большой праздник маленький камешек, а меня заставляют носить тяжеленые украшения, и говорят — носи его всегда. Ещё пара украшений и я уже никуда ходить не смогу, просто не выдержу веса драгоценностей.

— А в бассейне я тоже с ним купаться буду?

— Бассейн ремонтируют, что-то с подачей воды произошло, поэтому купание отменяется. Идём завтракать, я в городе поел.

Мне оставалось только кивнуть головой, есть он при мне не будет — это я уже поняла и не сопротивляюсь.

— Раз я не иду в бассейн, то мне нужно переодеться.

— Я подожду.

И что, мне при нём переодеваться? Я изобразила строгий взгляд, и он с улыбкой отвернулся. Даже если он мне муж и неизвестно что было раньше, но сейчас я скромница. Платье я выбирала долго, будем сегодня красавицей, раз вся в драгоценностях, то внешность должна соответствовать. А вот и то, что нужно, прямо хозяйка медной горы: прямое, без всяких отделок, с глубоким вырезом, цвета малахита, даже прожилки чёрные в наличии. Когда Глебу было разрешено обернуться, я стояла в полной красе с гордо поднятой головой. Он рассматривал меня, и глаза становились все синее и прозрачнее. Наконец, он вздохнул и достал из моей прикроватной тумбочки ещё одно ожерелье — маленькие бриллианты на тончайшей золотой нити.

— Последний штрих.

Мне показалось, или его руки подрагивали, когда он надевал мне его? Точно — Хозяйка Медной Горы, даже мои глаза стали ярче, прямо горят зеленью, ещё пара таких поцелуев и светиться будут, как у Глеба. Значит, здесь воздух такой, все мутантами становятся и есть перестают.

— Глеб, а перед потерей памяти я ела, или тоже как вы воздухом уже питалась?

Глеб побледнел так, что стали видны все сосуды на лице, как рентгеновский снимок. Он даже не мог ничего мне сказать, только отрицательно помотал головой, когда смог двигаться. Ну, вот опять, да что же я такого спросила? Совершенно обычный вопрос, особенно для женщины моего возраста и моей мягкости. Хорошо, мне нужно усвоить урок — о еде вообще разговаривать нельзя, никакой. Кормят, уже хорошо, а то тоже посадят на воздушную диету и целовать перестанут.

— Я готова. Пойдём?

Глеб кивнул головой и взял меня на руки. А вот это мне в муже нравится, хоть воздухом питается, а всё ещё силён — ни разу за всю дорогу руки не дрогнули. В столовой сидели Самуил и Аарон. Впечатление от Хозяйки Медной Горы было сильным, я получила удовольствие от выражения глаз Аарона и восклицаний Самуила:

— Катенька, красавица, ты сегодня прекрасно выглядишь, просто удивительно, девочка моя, как ты хороша.

— Доброе утро, Катя. Ты сегодня выглядишь прекрасно.

— Это муж у меня такой, всё драгоценностями балует.

И я подняла руку с браслетом. Самуил за меня порадовался, а вот Аарон почему-то сразу на Глеба обернулся. Глеб усмехнулся и улыбнулся мне восхитительной улыбкой:

— Мне для своей жены ничего не жалко, лишь бы была в хорошем настроении. Вчера Павел хотел ей его немного подпортить, но она спала, и он ушёл.

Я не поняла, почему они так долго друг на друга смотрели, но спрашивать не стала, и так уже довела мужа до нервного расстройства простым вопросом.

— Глеб, а бассейн скоро починят?

И сразу тревожный вопрос Аарона:

— У вас ремонтируют бассейн?

— Там немного осталось, плитку положить, я решил и её поменять… раз воду слили. А на балконе большая лужа после дождя, так что, Катя, ты туда тоже пока не ходи.

Аарон и этому удивился, даже помрачнел немного, сидел, опустив голову и скрестив руки на груди. Что же произошло такого с бассейном и балконом, и так расстроило дальнего соседа? Пожалуй, сильно вчера поговорил Олег с Павлом. Они пытаются скрыть от меня большую проблему, изображая маленькую проблемку. Всерьёз собирался Павел меня выкрасть, раз бассейн с балконом разнёс в пух и перья. А почему Аарон так расстраивается, интересно, Павел у него уже был? Может, он уже согласился армию создавать, и переживает, что Глеб отказался. А меня воровать зачем, этого я так и не поняла.

— Катенька, девочка моя, ты сегодня такая красивая, не грусти, ты нам стихи лучше почитай.

Ну, что ж, пусть будет так, вы крутые, неизвестно люди или мутанты, раз я вылечила Глеба стихами, напомним ему ещё одно:

Я, верно, был упрямей всех. Не слушал клеветы

И не считал по пальцам тех, кто звал тебя на «ты».

Я, верно, был честней других, моложе, может быть,

Я не хотел грехов твоих прощать или судить.

Я девочкой тебя не звал, не рвал с тобой цветы,

В твоих глазах я не искал девичьей чистоты.

Я не жалел, что ты во сне годами не ждала,

Что ты не девочкой ко мне, а женщиной пришла.

Я знал, честней бесстыдных снов, лукавых слов честней

Нас приютивший на ночь кров, прямой язык страстей.

И если будет суждено тебя мне удержать,

Не потому, что не дано тебе других узнать.

Не потому, что я — пока, а лучше — не нашлось,

Не потому, что ты робка, и так уж повелось…

Нет, если будет суждено тебя мне удержать,

Тебя не буду всё равно я девочкою звать.

И встречусь я в твоих глазах не с голубой, пустой,

А с женской, в горе и страстях рождённой чистотой.

Не с чистотой закрытых глаз, неведеньем детей,

А с чистотою женских ласк, бессонницей ночей…

Будь хоть бедой в моей судьбе, но кто б нас ни судил,

Я сам пожизненно к тебе себя приговорил.[3]

В качестве сюрприза я хотела прочитать совершенно другое стихотворение, но или поцелуй Глеба произвёл на меня такое сильное впечатление, или неожиданное ощущение опасности так подействовало, но на ум пришло именно это. Я вдруг осознала себя женщиной в окружении мужчин, внимание которых было значимо для меня. Не только Глеба, но и Аарона. Оно было слишком откровенным для обычного застольного чтива, но я же хочу обратить на себя их внимание, а может вчерашний кураж ещё не весь выветрился. И, пожалуй, мне удалось и кураж свой реализовать и внимание на себя обратить, судя по выражению лиц, даже Самуил забыл свой чай. Неужели я Глебу не читала этого стихотворения в качестве лекарственного средства?

Насладившись зрелищем лиц, я представила автора:

— Это стихотворение поэта Константина Симонова.

— Катенька, это тот же Симонов, который про актрису такое страстное стихотворение написал?

— Вся его любовная лирика ей посвящена.

Аарон с Глебом продолжали на меня смотреть как на приведение. Вдруг Аарон резко встал и сказал Глебу:

— Необходимо обсудить некоторые вопросы перед Советом.

И так грозно посмотрел на него, что Самуил съёжился от его взгляда. Глеб не особенно обратил внимание на его взгляд, продолжал смотреть на меня. Но всё же через некоторое время встал, так и не взглянув на Аарона, и сказал мне:

— Катя, извини, мужские дела.

Они быстро вышли из столовой и почти сразу вошёл Олег. Смена караула.

— Доброе утро. Катя, ты сегодня выглядишь как королева.

— У меня ещё много чего есть в гардеробной, только выгулять негде… даже балкон лужей залило.

Олег улыбнулся хитро и предложил:

— Можем выгулять твой бесподобный наряд в библиотеке.

Ну да, перед книжными полками.

— А что, я и раньше никуда не выезжала?

— Почему? Иногда даже в гости, к Аарону, например.

И что? Муж сам послал, плохо ему было, вот и отослал подальше, чтобы другому больному стихи читала. Ох уж эти тайны мужские, даже стихи не помогают. Придётся идти в библиотеку, перед книгами и альбомами в драгоценностях дефилировать. Но Олег вдруг встревожился и встал.

— Посидите здесь.

И быстро исчез, как испарился.

— Самуил, а как он это сделал?

— Он ещё не так умеет, бегает быстро.

Я сидела и слушала свой организм, но он не испугался как вчера, оставался спокоен. А вот и Олег вернулся, и не один. Это была она — эта девочка с четырьмя руками. Она держала за руку какую-то женщину и испуганно прижималась к ней. Я встала и хотела подойти, но остановилась на полпути, не хотела её ещё больше испугать. И она узнала меня:

— Катя, Катя! Я пришла к тебе!

Она отпустила руку женщины и, смешно ковыляя на своих руках, подошла ко мне. Говорила она, немного растягивая звуки и необычно произнося согласные, но говорила! Я взяла её на руки, она оказалась совсем легкой, совершенно невесомой.

— Меня зовут Наташа.

— Привет, Наташенька, я берегу твои рисунки, мне они очень нравятся.

— Как он живёт?

— Кто?

— Кому ты сердце отдала.

Вспомнив её рисунок, я поняла его — я кому-то отдала своё сердце.

— Наверно хорошо, раз я ему отдала своё сердце.

Она гладила мое лицо своими тоненькими пальчиками и радостно смеялась.

— Я ждала, что ты придёшь, а пришла сама.

— Как ты живёшь?

— Хорошо, я рисую, но мне больше нравится летать и играть с мечами.

— Ты летаешь?

— Хочешь, покажу?

И сразу выскочила из моих рук, она оказалась очень сильной, я чуть не упала от её движения, но меня поддержал Олег, неизвестно как оказавшийся рядом. Наташа действительно летала: подпрыгивала и летела как птица, планируя от толчка. И держалась в воздухе достаточно долго, но размеры столовой мешали ей развернуться в полную силу полёта. Налетавшись, Наташа снова устроилась у меня на руках. Обняв меня за шею, скороговоркой спросила:

— А ты как живёшь?

— Я тоже хорошо.

Подумав немного, решила ей всё рассказать:

— Только я всё забыла, устала и забыла, ничего не помню.

Она засмеялась неожиданно звонко, колокольчиками.

— Ты всё помнишь, только не хочешь думать. Не бойся думать, ты всё знаешь. Ты сильная, очень, только забываешь об этом. И ты любишь, а когда любят, всё могут. И он тебя любит. Сильно, только сам никогда не скажет. А вот и он.

В дверях столовой стояли Глеб и Аарон. Она меня ещё раз поцеловала в щёку и попрощалась:

— Мне пора, приезжай в гости сама, я тебя буду ждать.

Быстро соскочила с моих рук и как-то мгновенно оказалась на руках женщины, помахала мне рукой, и они ушли. Глеб и Аарон медленно подходили ко мне, Глеб улыбался, а Аарон смотрел на меня удивлённо и как бы несколько смущённо. Ещё не совсем придя в себя от встречи с девочкой, я даже не заметила, кто подвёл меня к столу.

Я всё знаю, но не хочу думать — как права эта девочка. Действительно, я не хочу раскладывать части головоломки, мне сейчас просто хорошо от самой себя, мне хочется быть такой. Не знаю сильной ли, но просто женщиной, которую носят на руках, и которая может рассказать стихотворение мужчине, не очень задумываясь о последствиях. А может, стоит задуматься: кому же я это стихотворение прочитала и о ком говорила Наташа, стояли там оба. Замужем я за Глебом и любила, кажется, его, а вдруг — нет? Вдруг что-то было такое, что я вспоминать не хочу, и это что-то и есть моя любовь к Аарону? И на самом деле сердце я отдала ему. По ходу своих размышлений я смотрела то на Глеба, то на Аарона. И эти мои размышления не нравились никому: Глеб с Аароном сидели мрачные, Самуил тоже как-то безнадёжно помешивал ложкой в чашке, а Олег вообще сжал губы в ниточку и посматривал на меня, опустив голову.

Глеб встал и подошёл ко мне.

— Мне нужно уехать, дела Совета. Надеюсь, ты не будешь скучать. Аарон согласился побыть с тобой.

А сам смотрел на меня, как будто прощался надолго.

— Меня обязательно охранять? Ведь Олег здесь.

Мне самой было непонятно, почему меня смущало присутствие Аарона, а может не присутствие, а собственные размышления? Утром я не сомневалась, что люблю Глеба и была от этого счастлива, но Наташа своими словами посеяла во мне сомнения. Как мало надо, чтобы начать сомневаться в своей любви.

— Мне так будет спокойнее.

Он был совершенно откровенен — если бы у него был выбор, он бы Аарона со мной не оставил. Да и Олегу эта идея не очень нравится.

— Хорошо, я буду тебя ждать и обещаю никуда не выходить. Хочешь, я тебя провожу до машины?

— Хочу.

Он немного замешкался от удивления, прежде чем ответить. Неужели я его никогда до этого не провожала в дорогу? Надо завести традицию. Я встала и, кивнув всем, вышла из столовой вместе с Глебом.

— Тебе нужно собраться в дорогу.

— Нет, всё готово.

И опять он помедлил с ответом.

— Глеб, это очень опасно — куда ты едешь?

Он совсем не ожидал от меня такого вопроса, даже остановился.

— Нет. Почему ты так решила?

— Не знаю, после визита Павла.

— Мне он не страшен, а ты здесь в безопасности.

Я обняла Глеба и прижалась к нему.

— Приезжай скорее.

Глеб поднял моё лицо ладонями и спросил, всматриваясь в мои глаза:

— Что с тобой, ты чего-то боишься?

— Нет, я боюсь за тебя.

— Со мной всё будет хорошо.

И поцеловал, нежно, едва касаясь губ.

— Я скоро вернусь.

А ушёл очень быстро, практически исчез. У меня стало пусто на душе, как будто часть её ушла вместе с Глебом. И как я могла сомневаться? Возвращаться в столовую не хотелось, и я пошла в библиотеку, пусть Аарон сидит там и сам себя охраняет.

Я уже совершенно спокойно ориентируюсь в пространстве. С моим географическим критинизмом это должно быть странно, но мои ноги знали все пути и ходили сами, главное голову не подключать к поиску пути. Видимо, и во всём остальном тоже, голова мне всегда только мешала, надо отпустить ситуацию и ни о чём не думать, всё решится само собой. Но Наташа сказала, что я всё знаю, только думать не хочу. И не буду. Только, пожалуй, не дадут — в библиотеку вошёл Аарон.

— Книгу себе выбираешь?

— Нет, я вообще перестала читать… начиталась за жизнь столько, что пора начать пересказывать. А ты тоже знаешь восемнадцать языков?

— Двадцать один, я старше Глеба.

— Вы с каждым годом по языку добавляете?

— Нет, только по необходимости.

Он рассмеялся, сверкнув глазами.

— Мне языки легко даются.

Мне бы так, я бы хоть английский выучила или итальянский, чтобы погулять по городу можно было спокойно. Ага, с охраной в виде Али и Олега.

— Аарон, вы с Глебом друзья давно?

Он замер на мгновение, потом улыбнулся и честно признался:

— Недавно, как стали соседями. Глеб купил этот дворец, и мы подружились.

— Аарон, а зачем я Павлу нужна? Чтобы Глебу насолить? Выкрасть и требовать выкуп?

Аарон долго молчал, похаживая между креслами и диванчиками, формулировал ответ на вопрос, на который Олег уже не стал отвечать. Теперь Аарон не ответит, приедет Глеб и тоже не ответит. И Виктор не ответит. Останется Самуил.

— Что-то в этом роде.

Вот вам и ответ, можно было не спрашивать. Аарон остановился напротив меня и спросил:

— Ты будешь скучать без Глеба?

— Да. Мне с ним спокойно, и я переживаю, не понимаю опасности и переживаю. Когда я всё знала, мне было понятно — когда опасно, а когда нет. Сейчас я этого не знаю, и мне кажется всё опасным.

— Ему ничего не угрожает, можешь не переживать. Он сильнее, чем ты можешь себе представить.

— После своего заболевания?

— После него в особенности. Ты ему помогла настолько, что он стал сильнее многократно.

Как это понять? Аарон стоял рядом и смотрел на меня с высоты своего роста жёлтыми как у тигра глазами.

— Ты и сейчас ему помогаешь стать сильнее.

Стихами? Украшение, какое-то значение имеет это украшение на голове.

— Ты должен знать, зачем я это ношу на голове, красота, одно дело… но ещё для чего?

— У тебя будет болеть всё тело, если ты снимешь его в присутствии Глеба.

Перед глазами встала картинка фокуса Олега с цветком, как роза расцвела от одного прикосновения его пальцев. Теперь понятно — Глеб как тот цветок, при мне расцветает. А если я сниму украшение, он этого цветения не получит. Или наоборот? Если ему так нужна эта энергия, то да — я ему сильно нужна. Но почему у меня всё будет болеть, если я сниму украшение? Может, он как раз и не хочет мою жизнь забирать, поэтому это украшение? Чтобы от себя защитить и не забирать моей жизни?

— Он этими камнями меня от себя защищает?

— Да. Ты ему постоянно отдаешь свою жизнь, а камни этот процесс останавливают.

Аарон молодец, хоть часть тайны объяснил. Конечно, зачем Глебу еда, если можно снять с моей головы камешки и получить кусок жизни, а потом опять крышку закрыть до следующего обеда. Но ведь и остальные не едят, они, что — тоже от меня питаются? И Аарон тоже?

— А ты тоже от меня питаешься?

Он был так поражён моим вопросом, что даже как-то странно повёл челюстью из стороны в сторону. Прожевывал кусок моей жизни? Наконец, помычав, резко ответил:

— Нет, я тобой не питаюсь. Только Глеб.

Это уже хорошо, что только он, всё благородное семейство я бы прокормить не смогла. Но при этом я выгляжу хорошо, можно сказать, даже очень хорошо. Значит, не часто крышку открывает, бережёт, а может Олег меня подпитывает, как ту розу. А Глеба не может, того только я могу кормить. Я всё это знала и любила Глеба, а Аарона? Может я узнала Глеба раньше, а потом, встретив Аарона, засомневалась в своей любви к Глебу? Почему? А потому, что это химия, которой объяснения нет. Одна моя знакомая девочка пяти лет объясняла просто — потому что.

Аарон так и стоял, и смотрел на меня своими жёлтыми глазами и думал о своём, о чём-то очень важном для него, я знаю это состояние, когда ничего не существует.

— Ты так и не вспомнила ничего о нас?

— Что-то вас всех объединяет ещё, кроме роста?

— Глеб прав, у тебя сейчас есть выбор, воспользуйся им и уходи. Мы сможем обеспечить тебе безопасность. Ты должна остаться такой, какая есть — человеком.

— Ты не человек?

Его глаза потемнели и стали двумя чёрными точками, казалось, зрачок исчез.

— Мы не люди в твоём понимании этого слова.

— Мутантов я уже видела, это не значит, что вы не люди. Вы просто другие.

— Тебе осталось вспомнить самое главное… когда это вспомнишь, поймёшь всё.

Он взял меня за руку, чуть тронул пальцы и усмехнулся:

— Девочка права… когда любят, всё могут. Вспомни, что ты очень сильная, ты сильнее нас. Хрупкое тело и сильная воля. Не всякий из нас выдержал бы то, что вынесла ты. И всё из-за любви… эта сила оказалась сильнее законов природы.

И кого же из вас я любила так, что перенесла неизвестно что неизвестно из-за какой любви, против законов природы? Что такого страшного в них, что страшнее мутаций и так важно для меня. Что может объединять их всех, и это связано только со мной? Если моей энергией может питаться только Глеб, но тайна объединяет их всех. И почему Аарон, как и Глеб, стремится от меня избавиться, даже безопасность обеспечить. Если я уйду от Глеба, то Павлу я уже буду не нужна, или нужна? Тогда зачем?

— А если я не уйду сейчас от вас, то перестану быть человеком?

— С нами вообще опасно человеку находиться. Чем ближе, тем опасней.

— И кем я стану? Мутантом?

Аарон отрицательно покачал головой, отпустил мою руку и отошёл на несколько шагов.

— Нет, ты уже не станешь мутантом или одной из нас. Ты просто погибнешь.

— Так ты предлагаешь уйти от вас? Или мне уйти от Глеба к тебе?

Он молчал очень долго, смотрел на меня и молчал.

— Я хочу, чтобы ты знала… в любой момент, всегда, что бы ни случилось, ты можешь позвать меня, и я приду к тебе и сделаю всё, что ты ни попросишь. Мой дом всегда открыт для тебя. Ты можешь быть уверена — в моём доме ты будешь в безопасности от всех, от меня тоже.

В библиотеку вошёл Виктор, ослепительно улыбнулся мне, и очень близко подойдя к Аарону, сказал:

— Аарон, я Глеба по пути встретил, он просил тебе передать, чтобы ты ему позвонил, срочно.

Аарон усмехнулся и кивнул.

— Катя, извини, дела.

Он ушёл не оглянувшись. Виктор сел на диван и спросил:

— Весело болтали?

— Как ты съездил?

— Очень продуктивно, я решил проблему.

И опять ослепительная улыбка. Я даже спрашивать не стала, какую проблему и почему он у меня про мой сон уточнял. Аарон и так мне много всего наговорил. В дверях появился Самуил:

— Катенька, пока нет Глеба, я бы тебя обследовал, самое подходящее время.

Придётся идти, я и так всеми силами отбивалась от всех медицинских процедур, заодно подумаю в тишине. Подумать не удалось — Самуил сделал мне укол, и я благополучно уснула.

Проснувшись практически перед ужином, я лежала и думала о том, что мой организм думать не хочет совсем ни о чём. Вот так бы лежала и не думала. Например, я бы не думала о том, что остается только одно — провести эксперимент и не надевать несколько дней ничего из драгоценностей. Но вспомнив утро, поняла — наденут, даже если буду сопротивляться. Но Глеб же уехал, значит можно экспериментировать. Хотя, без него какой это эксперимент?

Самуил радостно возился у компьютера и что-то показывал Андрею. Заметив мен, сразу подошёл ко мне и сказал:

— Катенька, дорогая моя, камни работают, твоя энергия восстанавливается, вот что значит постоянно их носить. Надеюсь, и ночью ты кладешь их рядом с собой?

— Нет, зачем, они лежат в тумбочке.

— Как в тумбочке? А когда утром к тебе пришёл Глеб, ты в них была?

— Нет, он меня поцеловал и надел на голову.

Я понимаю — Самуил удивился поцелую Глеба, но и у Андрея было такое лицо, будто я сказала что-то очень неправильное.

— Катенька, ты точно помнишь, что Глеб надел тебе его после поцелуя, а не перед ним?

— Да, он заволновался, когда увидел, что его на мне нет…

Ну, вот, теперь и я начала краснеть, ведь муж, ему же можно по утрам целовать свою жену, не Аарона же я целовала.

Они переглянулись, опять долго рассматривали что-то в компьютере, время от времени посматривая на меня тревожным взглядом.

— Катенька, давай мы тебе ещё раз мозг отсканируем.

Деваться некуда и я только кивнула, вряд ли они там найдут много интересного. Но всё оказалась настолько интересно, что Самуил побежал звонить Глебу. А Андрей сел рядом со мной, взял за руку и с улыбкой сказал:

— Ты меня с первого дня своего появления у нас удивляла, и я всегда верил, что ты сама найдёшь выход из этой безнадёжной ситуации.

— Я тебя удивляла? Чем это?

— Выдержкой, ты нас не боялась совсем, хотя всё понимала. И женским обаянием.

— Я вас должна была бояться?

Андрей замер, понял, что сказал что-то не то, отрицательно покачал головой и замолчал так же плотно, как и все остальные. Хорошо, подойдём с другой стороны.

— А своим женским обаянием я много у Глеба крови выпила? Я это могу, я знаю за собой эту способность.

У Андрея глаза стали как два процессора, он сначала открыл рот, потом закрыл, отпустил мою руку и отошёл от меня.

— Нет. Ты его крови не пила.

Это уже хорошо. Только что же я его так напугала своим вопросом, аж побледнел весь и ушёл от меня. Он, конечно, молодой парень, но такие женские штучки уже должен понимать. Его спас Самуил:

— Катенька, Глеб сказал, что приедет завтра утром, и мы всё проверим, а сегодня ты можешь походить без камней, а после ужина мы снова тебя проверим.

Ура, можно уже снять это с головы. Только меня заинтересовал вопрос — причём здесь поцелуй Глеба? Почему важно, что — после, а не — до? И Глеб заволновался, когда понял, что украшения на мне нет. Значит, при поцелуе он больше от меня энергии получает. Ну да, я вся в эмоциях и ему легче получить от меня энергию. Но он действительно не хотел, чтобы я оставалась без камней на голове, переживал за меня. Но если я сейчас без камней уже не буду отдавать свою энергию, то зачем ему буду нужна? Вот теперь и посмотрим: сам предлагал уйти, отправит ли меня куда-нибудь от себя подальше. А то Аарон предлагал дом и защиту, могу и к нему уйти. Осталось только выяснить, почему я их должна была бояться, и почему не боялась.

На ужин Аарон пришёл с небольшой коробочкой в руках. Увидев меня без украшения, он удивлённо обернулся к Самуилу, и тот радостно сообщил, что я уже практически свободна от влияния Глеба.

— Конечно, всё нужно проверять и проверять, вот приедет завтра Глеб, мы всё ещё раз повторим… поцелуй обязательно, но я абсолютно уверен, что у Катеньки процесс уже закончился. Каким образом это произошло мне непонятно, Андрюша уже высказал несколько гипотез, теперь у нас есть время выяснить.

А вот это я помню, когда-то уже слышала, про «время и выяснить», и связано с неприятными мыслями о свадьбе. Женился — чтобы выяснить? Что нужно было выяснить тогда? Будет или не будет работать процесс передачи энергии? Действительно — всё замыкается на мне. Виктор, что-то обсуждавший с Олегом, обернулся к Аарону и сказал:

— Катя у нас девушка непредсказуемая, опять все законы порушила. Никогда не знаешь, что она придумает: сегодня одно, завтра другое, приду — не приду, люблю — не люблю. Вот закон передачи энергии и сдался… не выдержал.

Олег улыбнулся и добавил:

— У красивых умных женщин действия всегда опережают понимание. Сделает, а потом поймёт, зачем сделала.

И это всё обо мне? Неужели я столько всего натворила, что они меня теперь боятся, хотя это я должна была их бояться. И почему они это всё Аарону говорят, как будто слышали наш разговор в библиотеке. Или мысли мои прочитали. А почему нет: двигается Олег как стрела, силы у всех столько, что лучше даже не думать, что со мной будет, если попаду под случайный размах. Если они мутанты, то значит мутанты необычные, ещё необычнее, чем Наташа и Али. Все, кто не ест, а ест здесь лишь Самуил. Осталось только с ним поговорить. Виктор ничего не скажет, а если скажет, то я ничего понять не смогу.

— Самуил, может сейчас, сразу после ужина меня отсканируем?

— Катенька, ты молодец, пойдём.

Аарон, так и не сказавший ни слова, пошёл вслед за нами. Пока Самуил с Андреем закрепляли на мне различные проводки, Аарон стоял у двери и вертел в руках коробочку.

— Аарон, это у тебя что, если не секрет?

— Это подарок для тебя.

— Подарок? А что, сегодня праздник?

— Праздник. Ты свободна.

Свободна от Глеба? И это для него праздник? Ему нужна я, свободная от Глеба. Его не волнует моё официальное замужество, ему важна свобода моего тела, в смысле энергии, от Глеба. Тоже как Павел украдёт? Аарон открыл крышку, и я замерла. Такой красоты я не видела никогда. В коробочке лежал браслет, состоящий из алмазов разной величины, блистающих всеми гранями, и на эту светящуюся поверхность опустилась отдохнуть золотая бабочка, её крылья были сделаны из тончайших пластин, сверкающих всеми цветами радуги. Аарон хотел одеть мне его на руку, но Андрей остановил:

— Сейчас нельзя, мы будем сканировать мозг Кати, на ней не должно быть никаких камней.

Аарон тяжело вздохнул, пожал мне руку и отдал коробочку Андрею. Ничего себе подарочек, наверное, пару дворцов стоит. И это — мне? Чтобы правильно решила, как умная и красивая женщина. Пока Глеба нет с поцелуями. Настроение у меня поднялось, может и Глеб с подарками появиться, ему ведь расскажут. Корону привезёт, Российской империи. Себя бы привёз, целого и невредимого. Не буду ни о чём думать, думать это обязанность мужчины, они сильные, богатые и умные, пусть и думают, как меня завоевать. Я теперь свободная женщина, Глеб что-то там про дома и счета говорил, значит и богатая, а если ещё и все камешки продам с короной будущей, ещё богаче буду. А им разрешу безопасность свою обеспечивать, если откажутся, Али с Наташей к себе переманю, а может, кого ещё из местных мутантов.

Самуил был практически счастлив:

— Катенька, дорогая моя девочка, что-то у тебя произошло совершенно мне непонятное. Ты больше не отдаёшь ничего — ты набираешь! Я попросил подойти Олега, он тебе поможет.

— Поможет в чём?

Олег уже вошёл и ответил сам:

— Я передам тебе свою энергию, а потом посмотрим, отдашь ли ты её.

А кому отдавать, если Глеба нет рядом?

Он взял мою руку, я сразу почувствовала тепло от его пальцев, и это тепло поднималось по руке и заполняло меня энергией, скоро мне даже жарко стало. Потом всё успокоилось, и я уже не чувствовала тепла, но во мне шёл какой-то процесс, как будто восстанавливались какие-то связи и кирпичик за кирпичиком строилось новое тело. Олег достал откуда-то зеркало и поднёс к моему лицу.

— Посмотри на себя.

Мои глаза светились яркой зеленью, а на щеках играл румянец, даже мышцы лица подтянулись. Интересно, это теперь навсегда такая красота, до приезда Глеба сохранится?

— Олег, это как с той розой? А надолго ли?

— Если не будешь сильно волноваться и делиться, то навсегда.

Не буду волноваться, а Самуил обещал, что и делиться не буду.

— И долго теперь ждать?

— Катенька, перед сном я ещё раз тебя посмотрю, будет уже понятно, отдаёшь ты энергию или нет. Пойдём, чай попьём, Олег, ты заваришь?

Аарон сидел в столовой и говорил по телефону таким тоном, что у меня мороз пошёл по коже, хорошо, что я слов не понимала. Олег только усмехнулся, оглянувшись на меня, предложил:

— Чай будет готов через несколько минут, поболтай пока с Аароном.

Ну да, о чём с ним можно поболтать, если он рычит по телефону. Однако, Аарон сказал ещё несколько фраз и закончил разговор.

— Всё хорошо, Катя, я подчиненным объяснил задачу.

Аарон уже улыбался, потом, увидев браслет на моей руке, спросил:

— Тебе понравилось?

— Изумительно, кто сделал эту красоту?

— Есть такой мастер, ему уже много лет… я ему рассказал о тебе, и он сделал этот браслет… он так тебя увидел.

Моя мягкость не позволяла мне признать себя бабочкой, но душа стремилась к этому. Всем нам с детства хочется быть бабочкой: летать с цветка на цветок, радостно собирать вкусную пыльцу, а не работать с утра до вечера. Работать, в смысле думать, мне сегодня не хотелось, поэтому я решила просто пить чай и молчать, а то спрошу что-нибудь и мне вдруг ответят такое, о чём придётся думать.

— Ты действительно похожа на удивительную бабочку… воздушную и прекрасную.

— Аарон, я, конечно, прекрасная, но насчет воздушности ты погорячился.

Он вдруг встал, подошёл ко мне и взял на руки.

— Совершенно воздушная и невесомая…

— Катя у нас действительно на бабочку похожа.

В дверях стоял Глеб и улыбался, а глаза были совершенно чёрными.

Аарон не двинулся и с рук меня не отпустил, как я не пыталась тихонько убрать его руки, держал меня и смотрел на Глеба. Самуил решил разрядить обстановку и быстро подошёл к Глебу.

— Глеб, как хорошо, что ты приехал раньше, вот сейчас всё и проверим. Катенька, мне нужно тебя обследовать, пойдём со мной… Глеб тебе тоже надо пойти с нами, целовать.

Последнее слово Самуил произнес совершенно непроизвольно, помня цель обследования. Глеб подошёл к Аарону:

— Аарон, тебе придётся вернуть мою жену.

Он взял меня с рук Аарона и пошёл в лабораторию Самуила. На Глеба я посмотреть не решилась, сразу спрятала лицо в отвороты пиджака. Индийское кино, латиноамериканский сериал, Санта-Барбара. То не нужна никому, то сразу битва титанов, причём, один из них муж, между прочим, официальный. Сейчас целовать будет для чистоты эксперимента. Сам виноват, нечего было по делам ездить, меня бросать, привёл Аарона, теперь расхлёбывай. Пожалуй, расхлёбывать придется мне, за браслет тоже. Глеб шёл очень медленно, Самуил даже пару раз на нас оглянулся, но, встретившись с Глебом глазами, только вздыхал и пытался сам идти ещё медленнее.

Глеб посадил меня в кресло и отошёл, чтобы не мешать Самуилу навешивать на меня проводки, Андрея в лаборатории не было. Я сидела, закрыв глаза, и старалась не дышать. Почувствовав губы Глеба, даже вздрогнула от неожиданности. Он на мгновение замер, отодвинулся от меня, но потом его губы снова коснулись моих пылающих губ. Он был очень нежен, губы были мягкими и горячими, только огня не было. Наконец, этот бесконечный поцелуй закончился. Когда я открыла глаза, Глеб уже исчез, а Самуил совершенно счастлив:

— Катенька, дорогая моя девочка, у тебя всё получилось, всё получилось, ты абсолютно свободна от Глеба, совершенно, ты совсем не отдаешь ему энергии, она вся остаётся в тебе, ты совершенно здорова.

Свободна? Я не поняла смысла этого слова, я просто не знала, что это значит. Но уже хорошо, свобода — это хорошо. Самуил снял с меня проводки, и я ушла к себе, не сказав ему ни слова.

Полёживая в ванне, я думала о том, что совсем не умею вести себя со своим мужем. Наверное, мне надо было рассмеяться и пошутить, сказать что-нибудь весёлое и кинуться ему на грудь с рыданиями радости от того, что он вернулся. Раньше обещанного времени, между прочим. И сразу меня застал на руках Аарона и с его подарком на руке. Кстати, браслет так и остался лежать в лаборатории Самуила, я совсем о нём забыла. Получилось, что за камень на голову я поцеловала его, а за дорогущий браслет позволила чуть-чуть подержать на руках. Очень я дорогое удовольствие для Аарона. Осталось только, чтобы меня выкрал Павел, и всё — проблема решена для обоих. Ни тебе измен, ни финансовых потерь. И что теперь делать? Утром попроситься в ссылку в свои дома? Свободна, так свободна. Построю высокий колючий забор вокруг дворца, пущу собак и Али возьму с собой, он хороший, он со мной пойдёт. Если отпустят. Может, Глеб сразу со мной разведётся, дома обратно заберёт со счетами вместе, отправит голую и босую, скажет — иди, дорогая, на свободу. Грустно как-то стало, утром возьму браслет Аарона, на хлеб придётся продать и шалаш, хорошо, что в Италии тепло.

Утром меня встретил огромный букет белоснежных роз. Рядом с вазой лежал браслет, и бабочка сверкала всеми цветами радуги. Какой у меня удивительный муж — простил. Я радостно вскочила с кровати и побежала в ванну, во время завтрака всё и обсудим. В гардеробной обнаружила светлое платье и к нему решила приколоть розу. Цветы были удивительно свежими, яркими, я не выдержала и опустила лицо в букет. Лицо вспомнило: я так уже делала, и цветы были так же прекрасны и ощущение восторга от прикосновения лепестков так же остро. Вдохнув аромат, я вспомнила, зачем подошла к букету и выбрала цветок. Удивительно — ни одного шипа, совершенно гладкий стебель. С шипами тоже что-то связано, нельзя, чтобы были шипы, иначе кровь. Странная мысль, ну и укололась бы, ну и что? Уколоться нельзя, именно мне нельзя, может случиться что-то очень страшное. Тайна Глеба, она связана с этим цветком. Если я это вспомню, значит, вспомню всё. Хочу ли я этого? Видимо, эта тайна заставляет Глеба всё мне прощать, все мои выходки, а когда я всё вспомню, наши отношения могут измениться, или стать такими, как были раньше. Но я не помню их. Помню, он меня целовал, тело помнит, он был радостным, когда заходил тогда, в первый день моего беспамятства. А я? Как я к нему относилась? Все говорят, что любила, но я флиртую с Аароном совершенно спокойно, они для меня равны в ощущениях. Правда, поцеловаться с ним я ещё не успела, чтобы сравнить свои чувства. Только что была счастлива, что Глеб меня простил, а сейчас думаю, кто же мне нужен — Глеб или Аарон.

За этими мыслями меня и застал Олег.

— Доброе утро.

— Доброе, доброе.

— Самуил просил тебя зайти к нему до завтрака.

— Всё же уже закончилось, зачем?

Олег только пожал плечами, с медициной не спорят. На меня он старался не смотреть… после вчерашнего? Сам сказал, что красивые и умные женщины сначала делают, а потом думают. А я и не думала, и не делала ничего предосудительного.

Самуил уже ждал меня, очень довольный.

— Катенька, красавица, доброе утро. Надо убедиться, как прошла ночь, всё ли в порядке.

А поцелуй? Интересно, почему Глеб не пришёл? Мой вопрос понял даже Самуил. Он вздохнул:

— Катенька, Глеб уехал утром по делам.

Уехал. Он не хочет со мной разговаривать. Тогда зачем букет? Видимо даёт мне право выбора. Поэтому и браслет Аарона положил рядом с букетом. Ох, уж, этот выбор. Пришёл бы и сказал: люблю дорогая, и никому не отдам — ты только моя. И никакого тебе выбора, и сомнений. Муж и есть муж.

Ночь прошла спокойно, никому ничего не отдала, вся энергия со мной. Свободна.

В столовой сидел мрачный Аарон. Жив, уже хорошо, даже синяков нет.

— Доброе утро, Аарон.

Он поднял на меня совершенно чёрные глаза без зрачка.

— Доброе утро, Катя.

На мне не было ни одного украшения, кроме живой розы на платье. Я такая, какая есть на самом деле, без драгоценностей и какой-то там энергии — только плоть и кровь. Слабая женщина сильно среднего возраста.

— Ты изумительно выглядишь, очень естественно… очень домашняя.

Но глаза остались совсем чёрными, и как это у него получается? Как у Глеба — от диеты.

— Что-то случилось?

— Почему должно что-то случиться?

— Твои глаза… они совсем чёрные.

Он опустил голову и тяжело вздохнул.

— Я виноват перед тобой.

— В чём? Ты о браслете?

— Нет. Браслет подарок, ты вольна делать с ним, что захочешь.

И я решила больше ничегоне уточнять, а дождаться объяснений. Он молчал ещё долго, слишком долго — в столовую вошёл Олег и сел напротив него за стол. Олег был спокоен и чего-то ждал. Аарон теперь смотрел на него, явно что-то между ними произошло: Аароном, Глебом и Олегом. И это что-то было очень важным для всех троих. Наконец, Аарон посмотрел на меня:

— Я тебе угрожал… стремясь добиться тебя.

Угрожал? Как можно угрожать, добиваясь любви? Как сила может повлиять на чувства? Добиваются только добром и лаской, подарками, наконец. Олег неожиданно улыбнулся, встал из-за стола и ушёл. Он, что — заставил Аарона признаться в своём поступке, или присутствовал как свидетель его слов?

— Я испугалась твоей угрозы?

— Нет, совсем не испугалась… ты дала мне пощёчину.

Аарон вдруг улыбнулся, казалось, ему стало легче от признания, а может, вспомнил мою пощёчину. А я вспомнила слова Олега, что я дала пощёчину Аарону из-за него.

— Ты угрожал Олегу?

— Я хотел его убить, чтобы ты поняла мою силу.

— Убить? И чего ты хотел от меня добиться?

— Я не понимал тебя, не знал, какая ты на самом деле… мне казалось, что такая же как все.

Он говорил об убийстве и улыбался. Я знала, какие они, и это меня не пугало. Я подумала «они», значит, они все такие — и Глеб, и Олег. Все. Для них убийство привычное дело. Кто же они? Но я их не боялась. Вслушиваясь в свои ощущения, я пыталась понять, что чувствую после слов Аарона: меня удивили его слова, но страха не было. Я знала их настоящих и не боялась.

— Почему ты решил это сказать?

— Ты нас не знаешь, не помнишь, и поэтому Глеб прав. Сейчас у тебя есть шанс уйти от нас и жить нормальной жизнью. Безопасность мы сможем тебе обеспечить, от себя тоже. Ты больше нас не увидишь, сможешь жить совершенно спокойно.

Вот что значит свобода. — иди куда хочешь, делай что хочешь.

— Мне сейчас уходить?

Аарон замер от удивления, мне показалось, что он даже вздрогнул.

— Я понимаю, что с Глебом вы уже всё обсудили, он тоже мне свободу обещал.

Как вставала из-за стола и шла в комнату, я не помню, Аарон так мне больше и не смог ничего сказать. Пришла в себя от рук Олега, он обнимал меня, а я кричала. Слова сами выскакивали из меня несвязными фразами про одиночество, страхи, нелюбовь и ещё что-то, что мой мозг решил выплеснуть как какую-то лишнюю информацию, гнетущую его много лет. И неожиданно всё прекратилось. Видимо силы меня покинули или всё вышло до последней капли. Я замерла в его руках без единой мысли и совершенно без сил, казалось, дуновение ветра может унести меня. Наверное, я этого и хотела — навсегда исчезнуть из этого мира, в котором мне нет места.

Олег продолжал обнимать меня и слегка поглаживал по голове, его рубашка совсем промокла от моих слёз. Заметив пятно, я всхлипнула и прошептала:

— Я испортила тебе рубашку.

— Счёт предъявлю.

Он понял, что я начала успокаиваться, и поднял моё заплаканное лицо ладонями.

— Ты нам нужна, всем, без тебя нам очень плохо, и никто тебя никуда не выгоняет. Мы боимся, что, когда ты вспомнишь, ты нас не простишь.

— Прощу, я же оставалась с вами, когда всё знала. А теперь вы меня все выгоняете.

— Ты неправильно поняла. Самуил же сказал, что с тобой у нас только жизнь началась. Но как бы плохо нам не было без тебя, если ты решишь уйти, ты можешь это сделать. Это и хотел тебе сказать Глеб. А ты услышала только то, что захотела услышать — свой страх. Мы все с тобой… я, Виктор, Самуил, Андрей, Глеб и… Аарон.

Он запнулся, прежде чем назвать Аарона, но назвал. Я ещё раз всхлипнула и облегчённо вздохнула. Все со мной и никто меня не выгоняет, свободу дают — но зачем она мне без них? В дверь постучали и в комнату вошли все, даже Аарон, только Глеба не было. Виктор осмотрел комнату и очень смешно пощёлкал языком:

— Катенька, такой разгром даже Андрей учинить не сможет.

Вот это да! Везде валялись вещи, даже бельё, розы и осколки вазы. Андрей сделал большие глаза и почесал голову:

— Ну, если постараться…

И все засмеялись, даже Аарон. Мне было так хорошо с ними, как было только с девочками. Какими девочками я подумаю потом, сейчас мне просто хорошо. Самуил на радостях обратился к Олегу:

— Завари свой чай, и торт есть вкусный… Катенька, пойдём есть вкусный торт.

— А то, что я натворила?

Я обернулась на разгромленную комнату. Виктор опять пощёлкал языком, но потом махнул рукой:

— Во дворце комнат много, найдём тебе уголок.

И все опять рассмеялись. В столовой была настоящая домашняя атмосфера, мы много смеялись над шутками Виктора, который сегодня был в ударе. Олег тоже смеялся, но чаще смотрел на всех замершими прозрачными глазами. Аарон тоже радовался, ведь моя истерика началась после нашего с ним разговора и он, видимо, первое время переживал: как я буду себя вести с ним, но я была так счастлива, что улыбалась ему совершенно искренне. Андрей с Самуилом просто радовались от такого весёлого утра и моего хорошего настроения после истерики.

Так и прошёл весь день: в разговорах, прогулках по дворцу и поедании всяких вкусностей, мы с Самуилом не могли остановиться и тоже смеялись сами над собой. Аарон улыбался, но много не разговаривал, после утренней моей эскапады боялся сказать лишнее слово. Виктор и Андрей были самыми главными в наших беседах, просто поразительно, как много они знают обо всем. Олег улыбался и продолжал смотреть на всё это буйство странными бесцветными глазами.

После ужина Виктор привёл меня в небольшую, но очень уютную комнату.

— Переночуй пока здесь, завтра твоя комната будет уже готова.

Всю ночь мне снился Глеб. Мне всё время казалось, что он стоит рядом с моей кроватью и смотрит на меня, я открывала глаза, и никого не было. Утром я долго лежала и думала о нём. Мой вчерашний страх остаться одной прошёл после такого дня, но я так и не решила — как мне себя с ним вести. Он меня волновал, сильно волновал, но я не знала, как он сам ко мне относится. Именно его непонятное отношение и мешало осознать собственное чувство к нему. Мне самой иногда кажется, что я отдала ему не только свою энергию, но и часть собственно жизни и он страдает от моей жертвы. Но раз я сама эту жизнь ему отдала, то это уже не жертва. Надо с ним откровенно поговорить, а то мы целуемся или он уезжает куда-то. Всё время некогда. Или я даю повод к ревности. Надо ещё вспомнить каких-то девочек, с которыми мне было очень хорошо, только закончилось всё плохо. Почему плохо? Эмоции странные, вроде плохо, но не страшно. Чем же я могу это всё объединить? Только собой. А во мне кроме характера ничего и нет, тело да кровь. Додумать эту мысль я не успела — зашёл Самуил.

— Катенька, дорогая моя, надо идти завтракать, у нас сегодня много дел и Глеб уже приехал.

— А каких дел?

— Глеб тебе всё расскажет.

— Хорошо, я скоро приду.

Когда я уже была готова выйти, в дверь постучали, и вошёл Глеб с букетом роз.

— Доброе утро.

— Доброе утро, когда ты приехал?

— Ночью.

Он так и остался стоять у двери. Я подошла к нему и спросила:

— А цветы для Самуила?

— Для тебя.

И протянул букет. Я рассмеялась.

— А если бы я не спросила, ты так и не отдал бы мне?

Глеб тоже улыбнулся.

— Отдал.

Подойдя к столику, я поставила букет в вазу. Подумала и достала одну.

— Глеб, почему мне нельзя ставить синяки и порезаться? На стеблях нет ни одного шипа, все срезаны.

Я смотрела на него и боялась той мысли, которую сразу отогнала от себя. Не давая возможности Глебу ответить, заговорила сама:

— Глеб, я вчера истерику закатила… боялась, что придётся уйти в свободу, а идти мне некуда, и всем пришлось доказывать мне, как они меня любят. Только ты остался. Ты тоже мне свободу предлагал… если ты и сейчас так думаешь, мне действительно придётся уйти.

Он молчал так долго, что я решила начать собирать вещи. Розу положила на столик рядом с вазой и подошла к шкафу. Но открыть не успела — Глеб оказался рядом и повернул меня лицом к себе.

— Я всё видел. Тебе не нужно никуда уходить, если ты этого не хочешь.

Как это может быть — такой синевы не бывает в природе, его глаза сверкали синим огнём и в них время от времени менялся цвет, то ярче, то светлее. Он коснулся моего лица пальцами и вздохнул.

— Я только хочу, чтобы ты знала — ты свободна от нас и всегда можешь уйти, когда сама этого захочешь.

Помолчал немного, закрыв глаза, и продолжил:

— Я буду счастлив, если ты останешься.

— Счастлив?

— Да. Я счастлив… что ты есть в этом доме… что ты есть рядом со мной.

Всё, что угодно, но не этих слов я ожидала. И дались они ему с явным трудом, он смотрел на меня, и в его глазах опять появилась боль. Он хотел что-то ещё сказать, но я приложила палец к его губам:

— Не говори ничего, я сейчас счастлива, и не хочу больше ничего знать.

Он кивнул и поцеловал меня, нежно-нежно перебирая мои губы, как цветок. Потом рассмеялся очень счастливым смехом, а я уткнулась в него и покраснела. Какие дела могут быть после такого поцелуя? Но они были, и Глеб о них напомнил:

— Нам пора. Мне нужно многое тебе объяснить.

Глеб помог прикрепить цветок мне на платье. Кстати, что я хотела собирать в пустом шкафу? Весь мой гардероб остался в разгромленной мною комнате, и я надела то же платье, в котором была вчера.

По дороге в столовую я решила задать вопрос, который у меня возник, но после поцелуя забыла о нем:

— Глеб, а как это… ты сказал, что всё видел, ну, мою истерику?

— Это как раз относится к тому, что я должен тебе объяснить.

— Давай частями, сначала ответь на мой вопрос.

Он остановился, подсадил меня на какой-то столик и взял за руку.

— Мы другие, не совсем люди… вернее, совсем не люди.

Я согласно кивнула головой, меня это не удивило, некоторые части головоломки уже сложились.

— Наверное, ты уже многое вспомнила или сама поняла. Олег может передавать мне всё, что видит сам, как фильм.

А вот это настоящий ужас, он всё видел и слышал! Значит, знал, что в шкафу ничего нет, и я снова была готова закатить истерику! Но Глеб явно волновался по другому поводу, он смотрел на меня с болью и ждал моей реакции.

— Ты видел всю мою истерику? Глеб, прости меня, я совершенно не владела собой, мне стало так плохо… ну куда я уйду… я же без вас жить не могу. Вот.

Он вдруг лихорадочно вздохнул и спросил шёпотом:

— Так ты не боишься наших возможностей?

— Я их не очень пока знаю, ты мне должен о них рассказать… но я не боюсь вас, значит и ваших возможностей.

— Мне придётся тебе кое-что показать.

Глеб обернулся, осматривая комнату, подошёл к серебряному столику у зеркала и, нажимая указательным пальцем в центре, совершенно не напрягаясь… пробил столик. Соскочив, я подбежала посмотреть: в центре столешницы образовалась дыра, металл прогнулся и разорвался в том месте, где давил Глеб. Однако, силища в нём немалая. Он снова вздохнул и… исчез. Я огляделась вокруг, но его нигде не было, и позвала почти шёпотом:

— Глеб, вернись, пожалуйста.

Он появился передо мной.

— Ты можешь исчезать совсем?

— Не исчезать, я могу с такой скоростью двигаться. Я выходил из комнаты.

Ну, тогда, конечно — я для них пушинка.

— Вы все такие?

— У каждого свои способности, но наша физическая сила много больше человеческой. Мы с Аароном самые сильные.

— Ты сильнее Али?

— Я один могу убить всю охрану нашего дворца.

Глеб сказал это и посмотрел на меня потемневшими глазами, ожидая мою реакцию.

— Сильный муж — это хорошо… я всегда мечтала иметь сильное плечо, на которое можно положиться.

Он видимо не ожидал от меня таких слов, потому что у него сначала глаза округлились, а потом он рассмеялся:

— Ты удивительная.

— А зачем нам тогда такая охрана?

— Есть другие и среди них есть мои враги. Я хочу, чтобы ты была в безопасности, особенно когда меня нет дома.

Слово «дома» прозвучало неожиданно чувственно и нежно. Но я вспомнила Павла и задумалась.

— Зачем я нужна Павлу настолько, что он посмел напасть на твой дом? Ему нужна моя кровь?

Глеб побледнел и напрягся:

— Почему ты так решила?

— У меня просто больше нечего взять. Можно было меня выкрасть назло тебе и требовать выкуп, но таким как вы деньги не нужны. Чтобы напасть на тебя нужна очень веская причина… а у меня ничего нет, что бы заинтересовало Павла в его стремлении создать новую армию мутантов. Только моя кровь. Она чем-то уникальна для него?

Глеб смотрел на меня и глаза стали совсем чёрными, как у Аарона, но ответить не успел, я догадалась сама:

— Твоя болезнь. Я вылечила тебя своей кровью. Он тоже болен, как ты? Или хочет создать целую армию таких как ты? Для этого я ему нужна?

— Павел считает — раз я вылечился, то на основе твоей крови он сможет создать мутантов нового вида. Но самое важное для него другое…

Он замолчал и тронул мою руку, но не стал её брать, только погладил.

— Ты должна была погибнуть, отдать свою жизнь мне и погибнуть. Таков закон обмена энергии для таких как мы. Но ты осталась жива… как это происходило тебе лучше не вспоминать. Он уверен, что тебя можно использовать многократно для передачи жизненной энергии таким как мы.

— И ты хотел выгнать меня из своего дома, когда меня ищет этот Павел?

Вопрос я задала раньше, чем подумала. Глеб взял мою руку и чуть сжал пальцы.

— Я в любой момент могу тебя спрятать так, что никто и никогда не найдёт. Если бы ты захотела от меня уйти, я бы смог тебя защитить. От всех, от Павла тоже.

Глеб говорил совершенно спокойно, и я поверила ему сразу. Вспомнила Али, улыбающегося Олега после разборки с Павлом, демонстрацию продырявленного серебряного столика. Хотя, Аарона он всё-таки позвал меня охранять. И ещё слова о том, что он один может убить всю охрану дворца, значит, он может просто убить Павла, если тот будет сильно ему докучать. Подняла на него глаза и поняла — может убить всех, если ему будут мешать. Теперь его глаза были не синими, а цвета стали, чистого металла. А лицо превратилось в лицо робота, и где-то я это лицо уже видела.

— Глеб, я верю тебе, и всегда верила, я это знаю. Чем я тебе могу помочь?

Ну и что я такого сказала? Глеб произнёс какой-то странный звук, глаза посинели мгновенно, и он расхохотался на весь дворец.

— Ты самая поразительная женщина из всех, кого я знал за сотни лет!

— Женщины за сотни лет? Это уже интересно.

Но он пока не мог ничего говорить, продолжал смеяться, только один раз отвлёкся, чтобы поцеловать мне руку, и снова засмеялся. Я терпеливо ждала, когда сможет ответить на мой вопрос, он меня заинтересовал больше, чем его смех. Наконец, Глеб успокоился, его глаза стали серьёзными, и он ответил:

— Мы живём значительно дольше вас… людей, и за несколько сотен лет я не встречал такую женщину… как ты.

Этой информации я тоже сразу поверила, про сотни лет, а вот про женщин усомнилась. Что ж, пусть хоть говорит так, а я сделаю вид, что поверила. Глеб ещё раз поцеловал мне руки и признался:

— Ты помогаешь мне каждую минуту, когда ты рядом, я чувствую себя человеком.

И провёл пальцами по щеке, ему очень нравится касаться меня, ему хорошо от моих прикосновений, это настоящее, это не изобразить. Его пальцы старались коснуться моей кожи в любой момент, как только ему казалось, что можно себе это позволить. Я видела, как ему хотелось меня обнять, но он сам не позволял себе такого желанного движения рук. И вдруг у меня от этой мысли вздрогнуло внутри — это уже было, он боялся ко мне прикоснуться и тоже помнит этот страх. Глеб стоял и смотрел на меня, водил пальцами по щеке и радовался этому движению, не позволяя пальцам даже чуть-чуть опуститься вниз и прикоснуться к шее. И я сделал первый шаг к этому узнаванию друг друга — обняла его и прижалась всем телом. Он не ожидал от меня такого и даже не сразу обнял меня, но потом сильно прижал к себе и прошептал:

— Не покидай меня, я уже не смогу без тебя.

Мне хотелось напомнить ему, что он сам недавно настойчиво предлагал свободу, но не стала портить такой прекрасный момент выяснением этого глупого вопроса. Как я могла сомневаться в своей любви к нему, она была и есть, никакая потеря памяти не смогла стереть её в моем сердце. Глеб честен со мной даже тогда, когда есть право и возможность быть другим. Он даёт мне ту самую свободу выбора, которой никогда у меня не было и которой я не знаю, как воспользоваться. Наконец, Глеб вспомнил о важных делах, провёл рукой по моим волосам и сказал:

— Нам нужно обсудить некоторые вопросы, к обеду у нас будут гости.

Я сильнее к нему прижалась и спросила:

— Что я должна ещё знать о вас к приезду гостей?

Он превратился в статую и прижал меня к себе, но понял, что делает больно и сразу опустил руки. Куда делась синева глаз и счастливое выражение — всё как будто стёрли, передо мной стоял Глеб без единой кровинки в лице и серыми глазами.

— Ты должна знать самое главное, что поддерживает в нас жизнь, чем мы питаемся…

Он замолчал и тяжело вздохнул, я прикрыла его губы рукой.

— Ты хотел сказать — кровь? Я знаю, не вспомнила… догадалась.

Глеб попытался что-то сказать, но я его опять остановила:

— До потери своей памяти я вам доверяла, верила, что останусь жива. Ты и сейчас вёл себя со мной совершенно честно, дал возможность понять всё самой и сделать свой выбор. Я его сделала.

Глеб поцеловал мне пальцы и взял ладонями лицо:

— Ты всё вспомнишь, и у тебя всегда будет право выбора.

— Я знаю, и верю тебе.

Потом счастливо улыбнулась и заявила:

— А ты помни, что я тебя не боюсь, несмотря на твои всякие возможности. Страшнее женщины зверя нет. Вот так. Ты не видел, во что я комнату превратила — настоящий разгром!

Он засмеялся тихим смехом, когда ужас сменяется радостью, а долгое напряжение всех эмоций вдруг сменяется свободой. Его руки снова обняли меня, и это объятие было лёгким и нежным, он обнимал меня как любимого ребёнка, как хрустальную вазу. И это я тоже вспомнила: состояние хрустальной вазы, когда к тебе относятся так бережно, что сама не можешь полностью осознать то состояние защищённости, в котором находишься. Я только сейчас поняла — я ему настолько важна, что он готов отдать всё за мою безопасность и за мой свободный выбор. Нужна со всеми моими сомнениями, которые он принимает безоговорочно, судя по браслету на столике, непониманием его решений, просто вздорным характером, которым я только и могу объяснить некоторые свои поступки. Я ему нужна, и он сделает всё, чтобы я была с ним и при этом абсолютно свободна. Мне бы ещё кто объяснил, что такое эта свобода.

Глеб сказал, опустив глаза:

— Но сегодня придут другие, они на моей стороне, против акции с детьми, но… они другие.

Другие — это когда кровь от человека, а не из пакетика. Я знала это всегда, но изо всех сил не хотела признавать, как будто не понимала слов.

— Тебе нужно, чтобы я показалась им, что я жива и существую на самом деле?

— Что-то в этом роде, но ты можешь этого не делать. Это твоё решение. Им достаточно увидеть меня изменившегося.

Посмотрела на него и поняла, что на самом деле ему очень нужна эта встреча. И он опять давал мне право выбора.

— Я пойду на эту встречу. Ты мне объяснишь, что я должна делать?

— Ничего… быть собой.

Я кивнула, и мы пошли в столовую. Там нас ждал Самуил.

— Катенька, доброе утро, ты прекрасно выглядишь. Глеб, у нас сегодня гости, судя по подготовке, которую затеяли Олег с Виктором?

— Да, будут главы десяти кланов, посиди в комнате, я не хочу, чтобы ты был в зоне досягаемости.

— А Катя?

— Она решила встретиться с главами.

Самуил рухнул на стул и с ужасом посмотрел на меня, потом на Глеба и снова на меня.

— Катя, ты понимаешь, это очень опасно для человека.

— Самуил, Глеб мне рассказал, и я многое вспомнила. Я была храброй, буду и сейчас, а они меня не дадут в обиду.

Я действительно не боялась, сама себе удивлялась, но страха не было. Пока пила чай, Самуил смотрел на меня и только возмущённо покачивал головой.

— Самуил, ты единственный человек в доме и у меня к тебе много вопросов.

Он удивлённо на меня посмотрел и даже забыл о своём беспокойстве.

— Что ты хочешь знать?

— Как это происходило — моя передача энергии Глебу?

По тому, как он быстро опустил голову, практически спрятал глаза, я поняла, что было неприятно. Но насколько это неприятно? Почему Глеб сказал, что лучше не вспоминать?

— Самуил, я уже многое вспомнила, помоги мне.

— Ты едва выжила.

Самуил покосился на Глеба, он кивнул головой, и ему пришлось начать говорить.

— Ты должна была погибнуть, но камни Вавилона тебя спасли, часть тех камней ты носила на голове.

— Самуил, как это происходило?

— Ты кричала от боли несколько дней.

Несколько дней боли. Это поразило меня больше, чем сама возможность смерти. Я всё пережила и пошла на это ради Глеба, значит — любила.

На встречу я шла под руку с Глебом как жена и хозяйка дома. Он предложил переодеться и надеть драгоценности, но я отказалась, надела только обручальное кольцо.

— Глеб, их интересует только моя кровь и твоё отношение ко мне.

Он подумал и согласился со мной, только усмехнулся. В зале, куда мы пришли, стояло два стола, разделенных чертой. Черта была невидима, но чувствовалась очень сильно: по концам этой черты стояли шестирукие, и такие как Али, все с мечами. За большим столом сидели десять мужчин разного возраста и внешности, все они были крупными и высокими, но меньше, чем Глеб и Аарон. Мы с Глебом подошли к столу поменьше, там стояло только два стула похожих на трон. Олег встал возле стула Глеба, Виктор у моего стула. Моё появление рядом с Глебом произвело соответствующее впечатление: взгляды были направлены только на меня. Глеб произнёс несколько фраз на непонятном языке, и, обернувшись ко мне, перевёл:

— Я приветствовал гостей нашего дома.

Разглядывая этих гостей, я увидела на некоторых лицах едва заметную усмешку. Что ж, можете не верить, но я действительно хозяйка в этом доме.

— Добрый день, рада вас видеть в своём доме.

Глеб улыбнулся мне, в глазах что-то изменилось, и он опять обратился к гостям:

— Завтра на Совете вы должны решить, кто из вас будет участвовать в акции Павла. Я отказался от предложения, и он напал на меня.

Некоторые удивились этому, судя по взглядам, но были и те среди гостей, которые явно знали о поступке Павла.

— Павел приходил за моей женой, он посчитал, что на основе её крови сможет создать свою армию.

Глеб замолчал, давая возможность осознать свои слова. Поднялся молодой мужчина с длинными светлыми волосами и с иронией в глазах спросил:

— У него есть на то основания? Ты сам понимаешь, то, что с тобой случилось, не может не волновать нас всех. Твоя жена осталась жива и у тебя продолжает оставаться возможность получить энергию ещё раз или постоянно её получать.

Они сами хотят выяснить, что случилось с Глебом, их не очень интересует армия Павла, их интересуем мы — Глеб и я. Среди них есть те, кто ищет своего энергетического поставщика и очень хочет повторения для себя ситуации Глеба. Они хотят выяснить, что во мне такого, что позволило Глебу стать таким сильным и получать от меня энергию постоянно. Они не знают, что всё уже закончилось, и что я каким-то образом отключила этот поток. Глеб всё это понял и сказал интересную фразу:

— Вирус мутирует, вы все знаете, что среди вас во мне больше всего вируса и, может быть, именно это позволило моей жене остаться в живых, её кровь не имеет отличий от обычной человеческой крови. Самуил это доказал. Её энергия подходит только мне, никто и никогда не сможет получить её энергию кроме меня.

Они ему не поверили: когда спасаешь свою жизнь, хватаешься за соломинку и для них этой соломинкой стала я. Той соломинкой, за которую можно совершить всё что угодно, ведь от этого зависит жизнь. Даже то, что Глеб стал намного сильнее, их вряд ли остановит. Я обернулась к Глебу и тихонько спросила:

— Можно мне сказать?

Глеб кивнул:

— Ты хозяйка дома.

Сняв под столом мокасины, я осталась босиком — почему нужно быть именно босиком, я не знала, но именно так — встала и вышла из-за стола. Странное это было зрелище: за столом сидели десять мужчин, вокруг разные мутанты с мечами, за моей спиной Глеб, Виктор с Олегом и в центре я — босиком, с живой розой на платье.

— Никто из вас никогда не относился к человеку, как к равному себе. Мы для вас пища. Когда вы находите человека, подходящего вам по энергии, вы его просто используете.

Я замолчала, ожидая хоть какой-то реакции на свои слова, но они смотрели на меня как на говорящий кухонный аппарат, не очень понимая, почему Глеб разрешил этому аппарату говорить.

— Только вот одна проблема — донор одноразовый. Если Павел погубит столько детей и создаст свою армию, у вас уменьшится шанс встретить своего человека, ведь он их ещё и обратит, и они тоже будут убивать людей. А вдруг тогда Павел или вы сами убьёте именного того, кто может вас спасти?

Некоторые услышали меня, я увидела в глазах понимание моих слов. Они вернулись к мысли об акции Павла. Глеб встал и сказал:

— Нужно остановить Павла, не просто его убить, а дать понять остальным, что выход на мировую арену не обязательно начинать с убийства детей. Мы сами не готовы жить среди людей. То, что предлагает Павел сейчас — это самоубийство, его армия нас же и уничтожит. Он может выпустить в мир мутации, которые повлияют на генетику человека и найти среди них чистого, годного для обмена энергии будет уже практически невозможно. Вирус продолжает мутировать, и неизвестно какие получатся мутации после опытов Павла. Я ему не верю, кто знает, какие на самом деле способности он хочет вывести. Если мы будем слабеть и умирать от отсутствия годных для обмена энергией людей, то останется только он со своей армией генетически модифицированных созданий.

Я стояла у самого края невидимой границы, разделяющей наши столы, и получается так — что целые миры. Мир, в котором человек в лучшем случае энергетический донор, и мир, в котором Глеб и я существуем рядом как муж и жена, семья.

— В вашем мире нет самого главного, что производит чудо — в нём нет любви. Только любовь может полностью отдать себя другому и быть от этого счастливым, наверное, поэтому я осталась жива. Если вас полюбят, то отдадут вам всё… свою жизнь.

Я хотела ещё добавить, что сама отдавала свою жизнь Глебу и поэтому осталась жива, но вдруг передо мной появилась спина, потом меня кто-то схватил, и через мгновение я оказалась одна в какой-то комнате и вздрогнула от лязга закрываемых дверей. Это что — сейф? Постояла какое-то время, ничего не понимая, потом села на диван и задумалась. Что же произошло? Кто-то пытался на нас напасть? Или только на меня? При всех? Сигарет с собой нет, нечем нервы успокоить. Через какое-то время снова послышался лязг, дверь открылась, и вошёл улыбающийся Андрей.

— Как ты?

— Непонятно. А что случилось?

Андрей рассмеялся.

— Не сильно испугалась? Мне пришлось действовать быстро и унести тебя в наш сейф.

Сейф? Ну да, комната совсем как сейф, одни двери чего стоят. Андрей продолжал улыбаться, но на мой вопрос так и не ответил.

— Андрей, а сигарет у тебя нет? Курить хочется на нервной почве.

Он вытянул лицо и через мгновение появился с сигаретами и хрустальной вазочкой вместо пепельницы.

— Глеб скоро придёт за тобой, только обсудит кое-что с гостями.

Андрей сказал это, опять улыбаясь, но глаза были страшноватые, я таких у него никогда не видела.

— Андрей, мне не нужно было говорить?

— Ты сказала самое главное, они поймут, кто уже готов, тот поймёт. Не переживай, Глеб знает, что делает, он всегда это знает.

А вот у меня с этим проблемы, я сначала делаю, потом думаю, как умная и красивая женщина. Как он с ними обсуждает кое-что после нападения, я думать точно не буду после эффектной дырки в столе, серебряном, между прочим. А почему Аарона не было? Он же вчера был, или встреча только с Глебом и тот решил не появляться? Как всё странно. Андрей смотрел на меня восхищённым взглядом и лишь улыбался, ничего так и не рассказал, видимо решил, что муж должен сам объяснить. Наконец, вошёл Глеб, Андрей сразу ушёл.

— Ты не испугалась?

— Нет, я не поняла ничего. На нас напали? Андрей мне так ничего и не сказал.

Глеб подошёл ко мне и подал руку помочь встать.

— Я тебе всё покажу на записи, ты должна это видеть, чтобы больше не бояться. Я знаю, ты у меня очень смелая.

— Может, мне не следовало ничего говорить?

— Всё правильно, это им сказать могла только ты… я всегда тебе доверял.

Глеб обнял меня и поцеловал в макушку, опять как ребенка, но я подняла лицо и подставила губы — я жена, а не ребенок. Он улыбнулся и поцеловал меня страстно, как муж. Мне с ним ничего не страшно, он мой муж и защитит от всего и от всех. Даже если защищать придётся от себя самой.

— Пойдём, нас ждут, все хотят убедиться, что с тобой всё хорошо.

А что со мной могло произойти, я исчезла раньше, чем успела что-то понять. Глеб мгновенно перенёс меня в столовую. Мне конечно надо привыкать к такой скорости, пока она немного пугает. Самуил радостно приложил руки к груди, а Виктор с Олегом только улыбнулись. Андрей установил на столе большой экран и подключил его к компьютеру.

— Всё готово. Показать всю запись?

Глеб посмотрел на меня:

— Ты готова?

Я только кивнула головой.

Да, со стороны наша встреча смотрелась как суд над девушкой из гарема. Если не вслушиваться в слова, то казалось, что я стою перед ними и жду решения своей участи. Огромные мужчины сидят за столом и рассматривают босую женщину с розой на платье, а вокруг страшная охрана с мечами. Только рассматривали они меня не как собственность своего гарема, в их глазах было не вожделение мужчин, а лишь голод волков. Я была не права — мне нельзя было подходить так близко к невидимой границе между нашими мирами. Они не слушали Глеба, они смотрели на меня, по-разному: кто с интересом, кто с неприязнью, но у всех в глазах был этот голод волка. Потом что-то произошло, по экрану проносились какие-то полосы и снова картинка, только за столом теперь сидели только шестеро гостей, четырех не было, напротив них стоял Глеб и спокойным голосом говорил:

— Теперь вам всё понятно, каждый из вас должен сделать выбор, я не угрожаю, вы свободны в своём выборе. Но мою позицию вы поняли. Вы сами должны решить: или вы нейтральны и сотрудничаете со мной или я буду действовать в соответствии со своими представлениями о безопасности моего дома. Катерина моя жена и я смогу обеспечить ей полную безопасность, где бы мы не находились, в своём доме или любом другом месте… вы знаете как я умею это делать. Никакой попытки угрозы я не потерплю ни от кого, в чей бы адрес она не была направлена — моей жены, ближнего круга, моих людей или моих кланов. Поступившие неправильно уже это поняли и их кланы тоже. Завтра об этом будет знать Совет. Встреча закончена.

Он произнёс фразу на неизвестном языке, повернулся к ним спиной и ушёл. Гости ещё какое-то время сидели молча, их лица были невозмутимы, но слишком напряжены, чтобы можно было сказать, что слова Глеба не произвели на них впечатление, потом стали исчезать по одному.

Несмотря на то, что Глеб говорил спокойно, угроза просто витала над ним, он сам был как оружие невероятной силы и не скрывал её — он её демонстрировал. Казалось, он показывал, с чем им придется столкнуться, если кто-то из них случайно подумает ему угрожать. На меня его поведение с гостями произвело неожиданный эффект, я вдруг поняла — вернее, поверила каким-то совершенно женским чутьем — что он действительно меня спасёт от всякой угрозы, даже намёка на угрозу, так, что я знать об этом не буду. И не только меня, всех, кто рядом с ним, тех немногих, кому он доверяет.

— Глеб, а как я исчезла и что было потом, до твоего прощания с гостями?

Он не сразу мне ответил, сидел, не поднимая головы, и о чём-то думал. Но решив для себя, что я не должна бояться никого, его тоже, ему пришлось показать мне всё. Глеб посмотрел на меня серыми глазами, а потом кивнул Андрею:

— С замедлением, чтобы Катя увидела.

В центре между столами стояла я как статуя, ко мне потянулись руки четырех из гостей, но двигались они очень медленно, и пока руки тянулись ко мне, передо мной встал Глеб. Это его спину я увидела неожиданно для себя. А руки гостей продолжали тянуться ко мне, Глеб взмахнул рукой в их сторону, они медленно развернулись на месте и упали со стульев. Рядом встал Олег и тоже поднял руки и, оставшиеся сидеть гости оказались придавлены к спинкам стульев, по лицам было видно, что двинуться они не могут. К тем, кто упал со стульев медленно подошли шестирукие и разрубили на куски своими мечами. Когда шестирукие ушли, на места, где остались части тел, так же медленно подошли фигуры, с головы до пят укутанные в чёрные плащи, как-то подвигались и на месте кусков тел не осталось даже пятен. Когда они закончили, Глеб с Олегом отпустили руки и гости смогли распрямиться. Никаких следов присутствия гостей, пытавшихся мне угрожать. Олег сразу отошёл от Глеба, а тот, не опуская глаз с оставшихся гостей, спокойно произнёс:

— Кланы наказать.

Я не поняла, кому он это сказал, но гости побледнели. Меня уже не было в том месте, где я стояла, как меня уносили, камера не зафиксировала.

— Глеб, а что значит — кланы наказать?

— Главы этих кланов присутствовали на нашей свадьбе и поклялись тебе, что никогда не причинят тебе зла. Когда клятву приносит глава клана, за неё отвечает каждый боец клана. Если клятва нарушается — не важно, кто её нарушил, рядовой боец или глава клана — отвечает весь клан. Сейчас бойцов кланов уже убили.

Опустив глаза, я долго не могла посмотреть на Глеба. Что за клятва такая, чтобы всех убивают за нарушение, которое совершил один член клана, а вдруг он просто ошибся? Прямо татаро-монголы какие-то, Чингисхан с Батыем. Глеб кивнул Андрею и тот включил запись. Вдоль стен большого зала стоят мужчины и женщины в разных костюмах, а я сижу на троне и рядом Глеб, они по одному ко мне подходят и целуют руку. Виктор, Олег и Андрей тоже подходили ко мне и целовали руку, только почему-то ещё и мою руку на голову клали.

— Это и есть клятва? Это на каждой свадьбе так?

— Только когда кто-то из двоих — человек, чтобы его защитить от нападения. Теперь все кланы знают, что кто-то напал на тебя, и я их наказал сам, не прибегая к их силам. И так будет с каждым, кто посмеет подумать о нападении. Я не вхожу в Совет и могу только высказать своё мнение, у меня нет права голоса, так как нет официального клана в подчинении.

Глеб мрачно усмехнулся, но продолжил:

— Поэтому я показал всем, что сам могу тебя защитить. Завтра на Совете я буду говорить об этом.

Не сразу я поняла, что кланы — это как военные объединения, у них есть командиры и бойцы. А кланов этих много, четыре из них Глеб уничтожил из-за меня. Убил неизвестно сколько бойцов. Неожиданно пришла страшная мысль, поразившая меня до глубины души: хорошо, что их уничтожили, ведь теперь они не убьют детей в акции. И ужаснулась, получается, что я оправдала убийство этих бойцов.

Олег подошёл ко мне и, посмотрев на Глеба, сказал:

— Катя, эти бойцы могли пойти на участие в акции, даже если глава клана откажется, бывало и такое. Они профессиональные убийцы, не жалей о том, что сделано. Главное — все остальные теперь поняли, что ты защищена и уже никто не посмеет напасть на тебя.

Какая-то мысль тревожила, но я никак не могла её сформулировать, какие-то девочки, девочки и бойцы. Что их может объединять? Акция. Я подняла глаза на Олега, потом перевела взгляд на Глеба и спросила потухшим голосом:

— Девочки на полу гимнастического зала и я, как это объединить? Что я вспомнила?

Глеб весь сжался, но взгляд не опустил, сказал Андрею:

— Запись в санатории, всю.

Я долго плакала тихими слезами отчаяния и безнадёжности. Все сидели и молча смотрели на меня, а я не могла поднять на них глаза, из них лились горячие слёзы, и я их не утирала. Запись я смотрела без криков ужаса, как только увидела девочек, то стала вспоминать именно те части, которые были на записи, моя память опережала сцены лишь на мгновение, несколько секунд. И поняла, что попала сюда после акции — Глеб привёз. Он забрал меня, чтобы получить эту самую жизненную энергию, за которой они все охотятся. Вот она, та самая страшная тайна, о которой он говорил, когда предлагал свободу выбора. А может быть таких тайн ещё много, и эта лишь одна из них. Мой мозг этого не выдержал и всё забыл из чувства самосохранения.

В столовую вошёл Аарон, увидел меня заплаканную и грозно посмотрел на Глеба, Олег повернул к нему ноутбук и включил запись. Арон медленно сел на стул и стал смотреть, через короткое время закрыл экран и опять посмотрел на Глеба:

— Ты сказал Кате, что все остались живы?

Продолжая всхлипывать, я прошептала:

— Я помню, что они остались живы… я плачу не об этом.

Но внятно говорить не смогла, а стала лихорадочно затягивать рукава платья, и протянула руки Глебу и Аарону, они оба вздрогнули. Аарон вскочил со стула, стремительно отошёл в угол, а Глеб страшно побледнел и сжал кулаки. Сквозь всхлипы и слезы я зашептала:

— Вам… хватит? Сколько… есть…

Самуил вскочил, замахал на меня руками и громко заговорил, тоже сквозь слёзы:

— Катенька, дорогая моя девочка, ты ошибаешься, ты просто не знаешь, милая моя, память сыграла с тобой страшную шутку. Они не пьют крови с людей! Я им поставляю донорскую кровь! Глеб институты создал, только чтобы люди не пострадали, пакетами поставляю, люди сдают за деньги, они совсем не страдают! Ты не понимаешь пока, но скоро ты всё вспомнишь! Глеб спасает людей от них! Он и завтра спасать едет, чтобы акции этой не было.

Он тяжело вздохнул, и уже спокойно продолжил:

— Катенька, верь нам, тебе здесь ничего не угрожает и никогда не угрожало, они спасали тебя, и ты любишь Глеба и всех нас, только вспомни об этом.

Продолжая плакать, я поняла, что говорит Самуил, только тогда, когда он подошёл ко мне и сильно встряхнул за плечи:

— Это донорская кровь, Катенька, мы её покупаем! Люди её сдают сами. Они не губят людей, они их спасают, завтра Глеб с Аароном поедут на Совет и будут бороться против этой акции. Катенька, дорогая моя девочка, ты всё вспомнишь, ты всё знала тогда, Глеб тебе рассказал, ты любишь его и знаешь, что он тебя никогда не обманывал. Глеб, скажи ей!

Глеб встал, подошёл ко мне, опустился на колени и взял мою руку:

— Это было на второй день нашей свадьбы, мы стояли на балконе, и ты спросила меня — как мы едим, ты думала, что как с тренером.

Он внимательно смотрел мне в глаза, в надежде, что я вспомню, но я ничего не помнила в своём плаче.

— Я тебе тогда сказал, что мы не пьем кровь у людей, чтобы ты не боялась нас.

И я вспомнила:

— Шницель… я думала, что я для вас шницель.

— Да, да, мясное блюдо.

— Что?!

Это одновременно сказали несколько голосов, я даже вздрогнула. Они все вскочили и лица были ужасны: глаза блестели, а губы плотно сжаты. Первым смог говорить Олег:

— Ты не верила нам, но неужели ты думала, что мы можем тебя убить?

Немного успокоившись, я уже смогла говорить:

— Я ждала этого, но не знала… сам Глеб это сделает или кому-нибудь отдаст… или продаст. Только после того, что он рассказал про энергию, я решила, что он меня не убьет.

Аарон подошёл к столу и едва слышно спросил:

— И ты его любила?

Я только закивала головой, сама удивляясь своим воспоминаниям. Они роились голове отдельными кусками, но я больше помнила ощущения, чем конкретные ситуации.

— Я плохо помню, я не боялась, я знала, что уже …умерла раньше… тогда, в санатории. Мне так казалось. Но что-то было потом… с моей кровью, я её отдала, нет предлагала. Или отдала?

Продолжая смотреть на Глеба, я пыталась вспомнить сама, но картинки не собирались.

— Ты предложила сама и отдала мне свою кровь.

Синих глаз не было — два чёрных провала на пергаментном лице, и холодные руки.

— Значит… я для тебя была донором?

— Да, Катенька, донором, вот именно — донором!

На сердце стало легче, и я лихорадочно вздохнула. Аарон так и стоял возле стола и смотрел на меня очень странными глазами, они были такими яркими, совершенно жёлтыми, как два огонька. Он задумчиво повторил:

— Донором.

Немного успокоившись и вздохнув, я взяла лицо Глеба в руки и сказала,:

— Прости, я же помню только кусочки, они пока не соединились. Я, наверное, буду ошибаться, ты мне объясняй, хорошо?

Он только кивнул головой, но так и остался стоять на коленях передо мной. Постепенно лицо его пришло в нормальное состояние, он взял мои руки, поцеловал и сказал глухим голосом:

— Всё, что ты хочешь знать. Любой из нас ответит на твои вопросы, никаких тайн.

Он встал, обернулся на остальных и повторил:

— Никаких тайн.

Все повторили, как приказ. Только Аарон молчал, он так задумался, что даже не слышал последних слов Глеба, и тому пришлось обратиться к нему отдельно:

— Аарон, никаких тайн, мы должны ответить на все вопросы Кати совершенно откровенно.

— Да, я согласен. Глеб, мне нужно поговорить с тобой до заседания Совета.

Глеб отпустил мои руки и отошёл на пару шагов.

— Катя, вы пока с Самуилом пообедайте, мы с Аароном скоро вернёмся.

И я согласно кивнула головой, хотя есть совсем не хотелось. Глеб улыбнулся:

— А где волшебные слова?

— Сезам, покорми меня с Самуилом.

Сразу вошли два официанта с большими подносами, а Глеб с Аароном вышли. Самуил так обрадовался миру в доме, что ел много и вкусно, а я лишь ковырялась в еде. Ко мне подошёл Олег и предложил:

— Позволь тебе помочь?

Я протянула ему руку, и он делился со мной энергией, сразу стало легче и настроение улучшилось, даже появился аппетит.

— Спасибо, Олег.

— Можно вопрос?

— Да, конечно.

— Как ты могла так держаться с нами, если всё время ждала, что мы тебя съедим?

— Не знаю, я ведь и не боялась вас совсем. Наверное, действительно что-то во мне умерло тогда… в санатории.

Олег поцеловал мне руку и тихо сказал:

— Прости.

Теперь я уже ела с удовольствием, перепробовала всё, что подали, и особенно обрадовалась кусочку торта. Виктор смотрел на меня немигающим взглядом и вдруг рассмеялся:

— Конечно, что ей стоит дать Аарону пощёчину, если она всей нашей толпы не боялась.

Самуил вздрогнул, Олег усмехнулся, а Андрей вдруг весело рассмеялся, и его смех подхватили все, я тоже засмеялась сначала робко, потом во весь голос захохотала. Нервное напряжение последнего часа выходило из меня этим хохотом, и я совсем развеселилась, сразу вспомнив эту сцену.

— Я вспомнила, вспомнила пощёчину!

И сразу вспомнила Олега с мечом, моё лицо резко изменилось, и все опять напряглись.

— Ты бился с мечом, и там были мутанты с мечами, в саду…

Олег согласно кивнул.

— И что-то про королеву сказал, Самуил, ты там тоже был!

— Был, девочка моя, был и пытался тебя остановить, но ты как фурия неслась к Аарону отомстить за мальчика.

И все опять засмеялись, оглянувшись на мальчика двухметрового роста с хвостиком. Когда вошли Глеб с Аароном, наше веселье достигло наивысшего предела, и удивление на их лицах добавило нам всем веселья. Глеб сразу улыбнулся, а Аарон встал у стола с непонимающим видом, и я решила его обрадовать:

— Аарон, я вспомнила, вспомнила пощёчину, твой дом, комнату с камнями, как я там ходила и… ела огурцы!

Но он ничего не говорил, стоял как столб и только озирался на всех с недоуменным видом. Он не понимал, как можно так смеяться после моих рыданий ещё полчаса назад. А Глеб был счастлив, его глаза светились от радости невероятным синим цветом, потому что в доме опять мир. Самуил прижал руки к груди и высказал своё восхищение:

— Катенька, дорогая моя девочка, ты у нас самая замечательная в мире, такой больше нет!

— Виктор, а ты про внутреннюю и внешнюю политику со мной разговаривал, совсем меня извёл разговорами, это я тоже помню.

И опять смех, уже над Виктором, потом я вспомнила как Олег меня из бассейна доставал, когда я топиться собиралась, правда, не помнила по какому поводу, а он меня достал и тортом откармливал. Олег тоже смеялся над этим, но отказался объяснить повод моего утопления. Аарон смотрел на нас с каким-то странным выражением лица — недоверчивым и удивлённым. И так продолжалось ещё долго, я вспоминала какие-то сцены, или даже части сцен, а мне их объясняли, или делали вид, что не помнят. Про себя я понимала, что они что-то продолжают скрывать от меня, но мне было так хорошо, что начала хоть какие-то мелочи вспоминать и значит — я не сошла с ума и не лежу в обшарпанной больничной палате. Всё это на самом деле: и муж, и Самуил, и друзья необычайные и дальний сосед Аарон, которому не всё равно, что со мной происходит.

А этот сосед так и стоял у стола и смотрел на нас своими странными глазами, иногда он оборачивался то на Глеба, сидевшего напротив меня и улыбавшегося совершенно счастливой улыбкой, то на Самуила, пытавшегося всё мне объяснить, то на меня, радостно смеявшуюся от любого воспоминания.

— Аарон, я помню твоё ожерелье из капелек, мне от него было тепло, ты его подарил на нашей свадьбе. Глеб, а где оно?

— Лежит в твоём столике, принести?

— Нет, просто я его вспомнила. А ещё я помню зелёную гадость, которой меня поил Самуил.

Все опять замерли и напряглись. Самуил встал, а потом опять сел и ничего не сказал.

— У меня болело горло, и ты меня лечил. Я простудилась?

Все молчали, и я догадалась — хоть тайн от меня и нет, но говорить о некоторых они не хотят. Глеб встал и подошёл ко мне, хотел что-то сказать, но я его остановила:

— Глеб, мне сейчас так хорошо, что я пока не хочу знать всё. То, что я сейчас вспомнила, связано с болью, и я не хочу об этом думать. Когда вспомню, тогда и подумаю.

Глеб смотрел на меня и улыбался. Я поняла, что ему сейчас тоже не хотелось говорить о боли, ему тоже сейчас хорошо.

— Нам с Аароном надо уехать, с тобой остаются Олег, Виктор и Андрей. Самуил уедет с нами, я предполагаю его выступление на Совете.

Аарон удивился его словам, но ничего не сказал, только опять посмотрел на меня своим жёлтым взглядом. А Самуил только кивнул и уточнил:

— Мне показатели брать?

— Возьми всё, что посчитаешь нужным по вопросу. Катя, я провожу тебя в твою комнату.

Подойдя к Аарону, я спросила:

— Ты приедешь к нам после Совета?

— Нет, у меня много дел. Я пока не знаю, когда смогу с тобой встретиться.

— Тогда мы приедем к тебе, я хочу увидеть те места, которые вспомнила.

— К сожалению это пока невозможно… у меня начался ремонт дома. Я решил кое-что изменить.

Он не хочет, чтобы я приезжала, что-то случилось, когда они разговаривали с Глебом, и он не хочет об этом говорить со мной. И Глеб не скажет, что поделаешь — мужские дела. Я не буду настаивать и напрашиваться, может, и не стоит пока вспоминать всё, и так уже столько вспомнила, на год думать хватит.

— Желаю тебе удачи во всех делах. Прощай.

— Прощай, Катя.

Аарон поцеловал мне руку и быстро ушёл.

Глеб шёл очень медленно и не стал предлагать взять меня на руки. Он был неожиданно очень серьёзным: губы плотно сжаты, глаза стали серыми, похожими на весенний лёд.

— Когда ты вернёшься?

— Завтра. Вас будет охранять моя и Аарона внешняя охрана… я уверен, что нападение не повторится, но на всякий случай не выходи из дворца.

— Глеб, что-то случилось?

Он остановился и повернулся ко мне, долго смотрел в глаза, и только потом сказал:

— Я не знаю, что произойдёт завтра на Совете, меня никто тронуть не посмеет, но недопонимания могут возникнуть.

Глеб замолчал, а так как я уже имела представление, как могут выглядеть эти недопонимания, сразу заволновалась. Он заметил моё волнение и улыбнулся:

— Всё будет хорошо, только слушайся Олега, он будет всё знать.

Ну да, и Глеб будет всё знать обо мне. Пришло моё время улыбаться.

— Я буду хорошей девочкой. Могу даже из комнаты не выходить до твоего появления.

— Таких строгостей даже в гаремах не было.

— Откуда ты знаешь о строгостях в гареме? Посещал?

Он таинственно улыбнулся и промолчал, взял меня на руки и мгновенно перенёс в мою бывшую комнату, полностью убранную, с большим букетом роз на столике. Розы были такого красного цвета, что казалось — комната окрасилась в алые тона.

— Я прошу тебя, не делай глобальных выводов, дождись меня. Чтобы ты не вспомнила, я попытаюсь тебе объяснить. Не уходи, не дождавшись меня.

Последнюю фразу он сказал, опустив глаза и перебирая мои пальцы.

— Я никуда не уйду, постараюсь ничего не вспоминать без тебя. А ты сразу по приезду расскажешь мне о девушках гарема.

Глеб рассмеялся весело, как будто не было серых глаз и сжатых губ.

— Там не было ничего интересного, можешь не переживать.

Стремительно обнял меня до боли в ребрах, поцеловал сначала глаза, потом кончик носа и нежно-нежно в губы.

— Таких как ты, там не было точно.

Я еле дышала в его руках и смогла только прошептать:

— Там только молоденькие длинноногие красавицы?

Он опять рассмеялся и поцеловал меня до боли в губах и кислородного голодания.

— Тебе придётся подождать до завтра, я приеду и расскажу.

Обернулся у порога и добавил:

— Султан сильно на меня был обижен.

Султан? Но спросить ничего я не успела — он уже исчез.

Султан ходил по гарему и выбирал себе девушку на ночь. Никто ему не нравился, и он был недоволен. Одна девушка решила обратить на себя внимание и протянула к нему руку с розой, но он отмахнулся от неё, и она отдала розу сопровождающей его пожилой женщине. Женщина удивилась, но розу взяла и неожиданно укололась, султан заметил это, страшно рассердился и убил девушку. Он убил её мимоходом, просто ударил по голове, и голова покатилась по полу. Султаном был Глеб.

Я лежала на кровати, и сердце билось в лихорадке. Девушку звали Алиса. Это имя было единственным, что всколыхнулось в моей памяти. Женщиной, кому отдал розу султан, видимо была я, хотя себя не узнала, слишком странно и богато была одета. Но именно мне нельзя уколоться и ставить синяки. Значит, это было в действительности. Глеб убил эту девушку. Она его любила, я это знала и сказала ему, но он всё равно её убил. Почему? И почему в этом сне я думала о боли, боли физической, как это может быть связано? В моей голове всё перепуталось, картинки перемешались настолько, что я свои ощущения не могу связать с изображениями. Я страдала физически от убийства этой девушки? Он меня тоже наказал за то, что я укололась о шип? Как он мог меня наказывать, если сейчас постоянно просит прощения за каждое движение? Может, поэтому и просит? Причём здесь боль, неужели так сильно наказал? И боль рухнула на меня со всей мощью, какой видимо была в то время. Это было последней мыслью, которую я помню.

Меня разрывало на невообразимо маленькие кусочки, молекулы и что-то не давало этим молекулам соединиться, от меня осталось только облако боли, состоящее из крови и крика. А спасти может только зелёная жидкость, которую делает Аарон. Он меня спасёт, как спасал всегда, от всего, что мне угрожает. Глеб несёт мне боль, Аарон — спасает. Глеб — это любовь, значит боль. И неожиданно в одно мгновение всё закончилось. Боль исчезла, только сердце неслось как поезд, и голова кружилась.

Надо мной склонились Олег и Виктор, они держали меня за руки и что-то говорили, но я ничего не слышала, лишь растянутые звуки, как мелодия, вернее ноты. Потом появился Андрей, надел мне на голову украшение, и всё прошло — поезд замедлил ход, остановилось и головокружение. Я просипела:

— Что произошло, за что Глеб меня так наказал?

Они переглянулись, ответил Олег:

— Глеб тебя не наказывал, ты ему с болью передавала энергию. Он скоро вернётся и всё тебе сам расскажет. Ты ему и сейчас опять отдавала свои силы, боль из-за этого. Катя, всё прошло, всё закончилось.

Потому, что надели украшение? Силы меня совсем покинули, я лежала на кровати как оболочка, и в этой оболочке не было ничего, даже воздуха. Они снова взяли меня за руки, и оболочка стала заполняться плотью и кровью, силами. И я уснула.

Меня разбудили губы, они нежно касались моего лица, горячие и мягкие, едва касались кожи, а она поднималась к ним, и когда они двигались дальше по лицу, просила не уходить, не бросать в одиночестве. Странное чувство блаженства кожи и страха внутри тела, именно страха: он съёживался, а потом снова заполнял всё внутри и превращался в большой ком льда, который не мог растопить жар кожи. Я открыла глаза и увидела Глеба, он целовал меня, закрыв глаза и удерживая моё лицо ладонями. Он почувствовал мой взгляд и открыл глаза, синева сразу поглотила меня всю, с комком льда внутри.

— Привет.

— Ты уже вернулся?

— Ещё вчера.

— Ты не уезжал?

— Ты спала долго и не хотела просыпаться, пришлось разбудить.

— У меня лёд в груди, он всегда был, только я о нём забывала, а во сне он вернулся. Откуда он?

Глеб опять закрыл глаза и плотно сжал губы в тоненькую полоску, как будто боялся, что скажет что-то и потом сильно пожалеет.

— Алиса… кто она, она тебя любила, а ты её убил, почему?

Я спросила — почему, а не — за что, значит, сразу оправдала, когда всё знала, понимала — почему. Этот вопрос был проще, и Глеб сразу на него ответил:

— Она подарила тебе розу с шипами, и ты укололась. Мы были не дома и там нельзя допускать кровь, твою в особенности. Там много других, для них кровь имеет значение. Я убил её в назидание другим, тебя никто и никогда не смеет тронуть.

— А лёд?

Он взял мои руки и закрыл ими свое лицо.

— Ты прячешься от меня?

Глеб, не убирая моих рук от своего лица, медленно кивнул. Это уже было, только тогда пряталась я и стеснялась на него посмотреть.

— Посмотри на меня.

Он убрал мои руки и закрыл глаза. А я рассмеялась, так это комично выглядело — плотно сжатые веки и длинные ресницы веером. Глеб сразу открыл глаза, и зрачки мгновенно из непонятного серого цвета превратились в ярко-синие.

— Ты смеёшься?

— Глеб, я не знаю — почему лёд, но ты рядом со мной и всё мне объяснишь. Правда?

Он смотрел на меня, и мука в глазах превращала синеву в серую муть. Глеб опять закрыл глаза, и судорога пронеслась по его лицу, он резко встал и спросил совершенно спокойным голосом:

— Как ты себя чувствуешь, сможешь встать? Уже вечер, тебе нужно поесть.

Эта судорога лица мгновенно изменила его: жёсткие глаза и плотно сжатые губы, он стоял передо мной строгий и властный.

— Я подожду тебя в коридоре.

И что произошло? Почему? За что? Откуда этот лёд в глазах, он у меня в душе — у меня! Как и почему этот лёд у него в глазах? Полежав ещё немного на кровати, я решительно встала, умылась и выбрала красное платье. Я не позволю ему так со мной обращаться. Пусть объяснится, за что он меня так наказал, что даже признаться не может и делает меня виноватой.

Глеб ждал меня у окна, руки в карманах, спина напряжена, голова гордо поднята. И что он там может видеть в зеркальном отражении? Если только свои мысли.

— Я готова.

Глеб обернулся, мрачно посмотрел на меня, стремительно подхватил на руки и мгновенно перенёс в пустую столовую, посадил за стол. Громко сказал:

— Сезам.

Сразу появился молодой человек с подносом еды, поставил на стол и исчез. Я смотрела на Глеба и не понимала, что с этим льдом в моей душе, почему это так на него повлияло. Только что нежно целовал, а сейчас генерал всех войск и султан, жестокий феодал.

— Глеб, этот кусок льда в моём сердце касается только меня, ты не причём, я знаю.

Он смотрел на меня глазами цвета этого самого льда и долго молчал. Наконец, глухо заговорил:

— Ты это уже говорила, ты не хотела, чтобы я знал о твоём чувстве, ты его скрывала… пыталась скрыть от меня потому, что боялась меня всегда. И сейчас боишься.

Я решительно встала и подошла к нему.

— Никогда я тебя не боялась, никогда. Не доверяла тебе, но не боялась, я это знаю.

— Как можно не доверять и одновременно не бояться такого… как я?

— Я готова была принять от тебя смерть, я сама на это пошла… по записи видно, что я готова была тогда и уже не боялась никогда. Лёд в моей душе отношения к страху перед тобой не имеет. Это моё, только моё и ты тут не причём.

Уткнувшись ему в грудь, прошептала:

— Помоги мне растопить этот лёд.

Глеб очень осторожно обнял меня и едва слышно спросил:

— Разве это не твой страх передо мной? Этот лёд?

— Нет, он связан с чем-то другим, но только во мне самой… это что-то другое. Я просто его поняла у вас, когда встретилась с вами, когда смерти уже не боялась. Мне нужно что-то в себе изменить, чтобы лёд растаял. А ты должен мне помочь… просто больше некому. Он образовался, когда я тебя увидела и что-то для себя решила… я не помню, что я решила, но именно тогда он и образовался. Но тебя я не боялась, это не страх перед тобой.

— Ты скажи мне, если в тебе будет хоть капля страха передо мной.

— Это тебе надо бояться, чтобы я до кастрюль и сковородок не дошла, в моих руках это страшное оружие.

Глеб рассмеялся, но смех был грустным, он мне не поверил. А я попыталась отвлечь его от грусти:

— Расскажи мне про Совет, как было.

— Всё оказалось значительно проще — они не смогли набрать себе сторонников.

Глеб улыбнулся уже веселее и продолжил:

— Тронная речь Самуила о возможных мутациях людей после экспериментов Павла и выступление Аарона создали такую атмосферу, что Павел уже не смог ничего сделать. Совет принял решение не проводить акцию и запретил Павлу набирать армию. Если вдруг выяснится, что он этим занимается, его клан уничтожат.

— Ты выступал?

— Не успел, мне позвонил Олег, и я сразу вернулся.

— Из-за меня?

Он кивнул и тронул пальцами моё лицо, легонько, едва касаясь, как бабочку, чтобы не улетела, или чтобы крылья не повредить.

— Глеб, пока я буду есть, расскажи мне, что сказали Самуил и Аарон.

Я села за стол, действительно есть хотелось сильно. Глеб сел напротив меня и рассказал, что Самуил выступил очень красочно, привел меня в пример.

— Меня?

— Сколько в тебе сошлось всего интересного, чтобы ты смогла мне помочь. Когда-то он тебе об этом рассказывал. Так вот, в тебе нет в нескольких поколениях мутаций, а если Павел займётся генетикой, таких как ты будет найти значительно сложнее, практически невозможно. Все главы это поняли. Аарон сказал проще — не будет таких, как ты, и мы исчезнем как вид.

Глеб странно посмотрел на меня, глаза опять стали ярко-синими, задумался, но решил сказать:

— Аарона долго не будет, он занят важными делами, и мы с Самуилом будем ему помогать.

— Это опасно?

Он горько усмехнулся, даже губами повёл, неожиданно тяжело вздохнул.

— Нет, теперь я сильнее его.

— Поэтому не опасно?

— Я смогу ему помочь без риска для себя и Самуила.

Быстро поев, я взяла чашку и почувствовала другой вкус, это оказался не чай Олега.

— А что — Олега нет?

— Он сопровождает Аарона, будет завтра.

Глеб опять опустил голову и закрыл лицо руками, посидел так некоторое время, приведя меня очередной раз в замешательство, потом решительно поднял глаза и спросил:

— Почему в бреду ты говорила о наказании, почему ты решила, что я тебя наказал? Что там было такого в твоём сне?

— У меня в голове всё перемешалось, девушка Алиса, которая тебя любила, и ты убил её за то, что она хотела подарить тебе розу с шипом… ты розу не взял, она отдала её мне, а я укололась. Одновременно я вспоминала о физической боли и соединила всё в один кошмар. Решила, что я виновата в том, что укололась, и ты за это меня наказал.

— Она хотела отдать розу мне?

— Чтобы ты выбрал её как султан на ночь. А ты на неё за это рассердился и розу не взял.

От удивления он даже откинулся на спинку стула, долго смотрел на меня, раздумывая, потом улыбнулся:

— Правильно — я выбрал тебя. Но при чём здесь наказание, за что я должен был тебя наказать?

— За то, что я укололась… или за то, что взяла розу. Ты же был султан, значит — хозяин.

И задумалась над словами, которые произнесла. Получается, что я считала себя виноватой за чужой поступок, за любой свой поступок, просто память выбрала реальное событие и показала мне моё отношение к себе.

— Глеб, ты здесь не причём. Это я так к себе во сне относилась, считала себя виноватой во всём, что бы ни произошло, а память перемешала, добавила воспоминание о боли, объяснив это наказанием. А наказать мог только султан, то есть ты.

Глеб мгновенно оказался рядом.

— Но тогда ты считала возможным, что я могу тебя наказать?

— Глеб, это сон для меня, я настолько боялась всего в жизни… ну, кроме вас, в прошлой своей жизни… наверное, поэтому считала возможным наказание за любой свой поступок. Это про меня.

Я подумала ещё одну мысль, но сказать Глебу её не могла. Ему я тогда не верила и сейчас не верю. Отсюда возможность наказания именно от него. Не верю в возможность настоящей любви ко мне — что он сам отдаст розу мне. Он сказал, что выбрал меня, но зачем выбрал? Я ведь опять ему энергию отдавала, от неверия в чувство, от того, что знала — зачем он меня выбрал. Во мне всё замерло от этой мысли, и Глеб сразу это заметил:

— Что ты подумала? Скажи, прошу тебя.

Он умоляюще смотрел на меня, хотел знать, что за мысль так на меня подействовала. Я глубоко вздохнула и решилась, буду сильной, надо стать сильной. Не важно, что скажет он, важно — что я смогу сказать всё и надеюсь, лёд начнёт таять.

— Глеб, я тебе не верила никогда. Это не страх. Я никогда не верила…

Мне не хватало воздуха, и я опять глубоко вздохнула.

— …что ты можешь меня выбрать. Не ради энергии — ради меня. Поэтому я и укололась, решила, что роза не для меня. Моя любовь к тебе неправильная, она не достойна ответного чувства, поэтому и наказание. Не может такая как я любить султана.

Глеб замер, побледнел до синевы и прожилок на лице, лихорадочно вздохнул и прошептал:

— Ты всё время так думала?

Опустив голову, я смогла только кивнуть. Зачем ему говорить, что я и сейчас так думаю?

— А если султан недостоин твоей любви?

Он сказал это едва слышно, а так как я не подняла головы, в очередной раз не поверив его словам, он поднял моё лицо и посмотрел в глаза. У него даже не было зрачка, совершенно прозрачные, как два сверкающих множеством граней алмаза, глаза. Мы смотрели друг на друга не двигаясь, и оба не верили друг другу. Я не могла поверить ему, слишком сильно во мне укоренился кусок льда, и алмазы не могли его растопить, моя память подсказывала мне именно те события, которые только подтверждали недоверие. И одно из них — мысли в первые дни своего пребывания у Глеба, его ледяные глаза и вечер моего откровенного признания. Глеб видимо тоже не верил мне, так как больше не сказал ни слова, только смотрел на меня и ждал ответа.

— Выбирает султан.

Это были не те слова, которых он ждал, но других у меня не было. Алмазы померкли и стали чёрными жемчужинами. Он повторил:

— Султан.

Одним движением он поставил меня на стол, разорвал и выбросил платье. Это было так неожиданно и быстро, что я даже вздрогнуть не успела, так и стояла перед ним, даже не пытаясь прикрыться. И что — кинет на пол? Покажет мне, что султану не важно — любят ли его, достоин ли он любви, он берет своё, не оглядываясь на такие мелочи? Я не отводила от него глаз и ждала продолжения. Удивительным образом я успокоилась, стояла перед ним на столе практически обнажённая, как рабыня на торгу и не боялась его. И я не стеснялась себя, своего полуобнаженного тела, даже гордо вскинула голову и раздвинула плечи. А он замер и только смотрел на меня совершенно чёрными глазами, сжав кулаки.

— Глеб!

Виктор оказался на столе рядом со мной, скинул пиджак и надел его на меня. Он медленно встал передо мной, полностью закрыв широкой спиной, и сказал:

— Глеб, мы уходим.

Медленно взял меня на руки, соскочил со стола и вышел из столовой, Глеб ничего не сказал нам вслед.

Из столовой Виктор выходил очень медленно, как будто чего-то ждал, может реакции Глеба, но как только вышел в коридор перенёс меня в комнату мгновенно. Он бережно положил меня на кровать, прикрыл одеялом, опустился на колени и взял мою руку. Я сразу поняла, как замёрзла, просто оледенела, казалось, во мне не осталось капли живой крови — в венах течёт ледяной поток. Только почувствовав жар пальцев Виктора, начала согреваться. Он держал меня за руку и смотрел удивлёнными глазами, как будто увидел в первый раз. Немного согревшись, я спросила его:

— Зачем ты это сделал?

— Я поклялся тебе и клятву исполняю.

— Он бы меня не тронул.

Виктор опустил глаза и очень мрачно изрёк:

— Ты многого не понимаешь.

— Так объясни мне, чтобы я не делала ошибок. Как я могу понимать, если я даже помню кусками, ощущения накладываются на ситуации, но я уже не знаю — те ли это ощущения, которые действительно были в тот момент.

И сразу уточнила:

А какая клятва?

— Ты не помнишь?

— Нет, я видела на записи свадьбы, что вы подходили ко мне… так это была клятва? И в чём вы мне поклялись? В вечной дружбе?

Виктор сделал такие глаза, что я улыбнулась.

— Самуил прав, всё рассказать, что происходило, невозможно. Тебе придётся вспоминать самой, а мы постараемся это пережить без существенных потерь. Мы поклялись тебе служить, наша жизнь принадлежит тебе наравне с Глебом.

Он сказал это шутливым тоном, но глаза были очень серьёзными. Странно всё, настолько странно, что моя голова опять перестала что-либо понимать. Ну, защищаешь ты свой дом от врагов и знакомых — это понятно, но как могут жизни твоих самых близких принадлежать тебе? Значит — и моя жизнь принадлежит ему, я ведь его жена? А тогда почему сам свободу предлагал, да ещё так настойчиво?

— А моя жизнь тоже ему принадлежит?

— Он на тебе женился по всем законам — нашим и человеческим.

— Виктор, моя жизнь по вашим законам принадлежит Глебу?

— Абсолютно.

Виктор сказал это и улыбнулся почти ласковой улыбкой.

— Только ты не переживай, Глеб у нас муж неправильный, твою свободу практически не ограничивает, даже сам тебе предлагал вольную, помнишь?

Ну да, ну да. А может я зря вольной не воспользовалась? Султан, феодал и ещё кто-то там, муж по всем законам.

— А как ты посмел выступить против него, если твоя жизнь принадлежит ему?

— Тебе я поклялся дважды. Моя жизнь принадлежит тебе два раза, больше, чем Глебу, ему только один. Всего — три.

Он смеётся надо мной. Сидит, улыбается ослепительно.

— Что он может тебе сделать?

— Порвёт на ленточки, потом снова зашьёт, а Самуил уберёт шрамы.

— Виктор, я серьёзно спрашиваю!

— А я очень серьёзно ответил.

Виктор опять ослепительно улыбнулся. И что мне теперь делать? Мы с Глебом будем отношения выяснять по поводу моих мыслей и воспоминаний, меня будут спасать от его гнева, а он своих соратников на ленточки разрывать. Я впервые задумалась об истинных отношениях Глеба со всеми: Самуилом, Олегом, Виктором и Андреем. Их жизни принадлежат ему, но при этом они его не бросают, трижды на день спасают меня, от него, кстати, тоже. А я его не боюсь и люблю. Он все время испытывает меня и что-то пытается мне сказать, а я не понимаю или не хочу понимать.

— Ты теперь всю ночь меня будешь от него охранять?

— Нет, Глеб ушёл.

— Откуда ты знаешь?

— Он мне сказал, мы слышим значительно лучше людей. Ты можешь позвать меня в комнате, и я тебя услышу в столовой.

— Значит и Глеб слышал всё, о чём мы говорили?

— Да он за дверью стоял, только сейчас ушёл.

— И про ленточки?

— Теперь он знает, что я готов.

Я смотрела на него и пыталась понять, что из всего им сказанного может быть правдой. Если они слышат всё, что происходит в доме, значит, полностью доверяют друг другу. Виктор меня не обманывал, он говорил только правду, а Глеб слушал.

— Если он может слышать из столовой, о чём мы с тобой говорили, зачем он стоял у моей двери?

— Вот вернётся, у него и спроси.

Никаких тайн ни от кого, только от Самуила — он человек. Они всё друг про друга знают: кто, где, что сказал. А может и подумал. Но я же не могу так, я обычный человек — плохо вижу, плохо слышу, плохо помню, а ещё хуже понимаю. От этой мысли я тяжело вздохнула.

— Виктор, вам без меня было легче жить?

— Катенька, да без тебя у нас и жизни не было, скукота одна. А теперь каждый день как на вулкане — чем выше, тем горячее. Жизнь началась интересная, главное… созидательная.

— Как это — созидательная?

— С тобой пришли человеческие чувства, эмоции, а какие ты разборки учиняла! Это издавать надо, как пособие по подвигам человека в нашей среде.

Он помолчал, поглаживая мою руку, я совсем согрелась и его пальцы стали просто теплыми.

— Ты пока не понимаешь, что ты сделала для Глеба, для нас всех. Ты дала ту надежду, которой у нас не было.

Виктор вдруг хитро улыбнулся, как будто и не было слов о невозможной надежде, округлил глаза и изобразил громкий шёпот:

— А сколько удовольствия получил Аарон, ему ведь от тебя тоже досталось. Он твою пощёчину теперь всю оставшуюся жизнь помнить будет.

— Ему было так больно?

Он смеялся долго и со вкусом, даже откинулся на пол. Почему мои совершенно простые вопросы вызывают у них такую реакцию? То бледнеют, то замирают, цвет глаз меняют, а этот хохочет так, что даже всхлипывает и говорить совершенно не может. Виктор, отсмеявшись, наконец, встал с пола и обратился ко мне:

— Катя, мне придётся тебе кое-что показать… это неприятно, но необходимо увидеть, чтобы ты поняла.

Виктор постелил свой пиджак на пол, сел рядом с ним и закатал рукав рубашки до локтя, продемонстрировал мне крепкую, всю в мышцах левую руку, даже сам полюбовался. Потом погладил мышцы правой рукой и неожиданно оторвал кусок кожи с мясом в полный захват пальцев. Он даже не застонал, только слегка сморщился, а кровь хлынула на пиджак. Я закрыла себе рот руками, чтобы не закричать от ужаса. Но происходило что-то странное: кровь почти сразу остановилась, рана изменила цвет с алого на бледно-розовый, а края стали медленно затягиваться. Не прошло и минуты, как от огромной раны на руке Виктора остался только шрам. Виктор спокойно стряхнул остатки крови с рук и свернул свой пиджак.

— Скоро и шрама не останется. Про Самуила я пошутил, он нам для лечения ран не нужен.

Я так и сидела на кровати и с ужасом смотрела на Виктора. Действительно, пока он выносил пиджак с кровью за дверь, шрам практически исчез, что он мне и продемонстрировал: на руке была совершенно чистая кожа, без намёка на повреждение, я даже потрогала пальцем место раны.

— Значит, моя пощёчина Аарону ничего для него не значила?

— Ну, что ты… масса удовольствия, он вряд ли её почувствовал физически, но знает, что ты его коснулась очень эмоционально.

И меня осенило:

— Значит, и Глеб меня совсем не чувствует?

— С Глебом история несколько иная. Он чувствует тебя. Когда ты отдала ему свои эмоции, свою энергию, то помогла процессу восстановления его ощущений. Но можешь не волноваться — как и прежде ранить его практически невозможно, если вдруг произойдет чудо, и его ранят, то заживет всё мгновенно, ещё быстрее, чем у меня.

И всплыла картинка: Глеб с мечом, несколько царапин на руке, а потом я ему предлагаю взять мою кровь, а он отказывается.

— Виктор, он что — отказывался принять мою кровь?

— Категорически, а ты так же категорически настаивала, угрожала даже.

— Я помню, как он старается стоять от меня далеко, говорит, чтобы я не подходила, почему?

— Он тебя своей агрессией, набранной десятилетиями, сносил как листок. А ты не боялась, между прочим, сама старалась подойти.

Я пыталась подогнать свою память, что-то ещё вспомнить, но больше картинок не было. Много всего, действительно, между нами происходило, как в этом разобраться, понять друг друга без ущерба для окружающих? Виктор погладил меня по руке:

— На сегодня хватит, выспись хорошенько, мозг должен отдохнуть. Ни о чём не думай, всё придёт в своё время.

Кивнув, я натянула выше одеяло, почти до подбородка, и сразу вспомнила синие-синие глаза Глеба, удивительная счастливая улыбка, он смотрел на меня и был от этого счастлив. Когда это было, и почему я это вспомнила, натянув одеяло до подбородка? Я что — боялась счастливого Глеба? Немедленно спать.

Ночью я проснулась от ощущения присутствия Глеба, открыла глаза, но никого рядом не было. Долго лежала с открытыми глазами, даже не пытаясь уснуть. Как сложно любить, всё время в напряжении и мыслях об ответном чувстве, надежды и разочарования. У меня всегда были сомнения в возможности любви ко мне кого бы то ни было, а уж такого, как Глеб и подавно. И я опять вспомнила: много зеркал и мы с Глебом, я плачу от понимания невозможности его любви, он мне говорит что-то, а я ему не верю. Но почему он мне не верит, если я ему отдала свою кровь и жизнь? На этой мысли я уснула.

Утром меня разбудил Самуил. Он был слегка возбуждён и настроен решительно:

— Катенька, быстро вставай, у меня очень мало времени, а дел много.

Он так и остался в комнате, только отвернулся, когда я одевалась. Не задумываясь, что мне одеть, я выбрала первое попавшееся серое с вышивкой платье. По дороге я его спросила:

— Самуил, а чем ты так занят?

— Я тебя обследую немного, так, для очистки совести, Глеб чего-то волнуется о твоём здоровье, а я абсолютно уверен, что у тебя всё хорошо. Мне нужно срочно вернуться к Аарону.

— Он заболел?

— У него небольшие… проблемы, а я ему должен помочь, у меня в лаборатории есть кое-что, что ему может помочь, да и пару анализов надо для него завершить.

Он опять навесил на меня проводков, долго что-то сравнивал и смотрел в данных.

— Катенька, у тебя всё хорошо, зря Глеб волновался. Сердечко тоже хорошо работает.

— А почему Глеб за меня волновался?

— Он решил, что ты вчера перенервничала. У вас что-то произошло? Прости, я не должен спрашивать, но, если от этого зависит твоё здоровье, мне нужно знать.

— Ничего не произошло. А Глеб дома?

— Да, они с Олегом сидят в столовой и ждут тебя.

— Олег тоже здесь? Значит, будет вкусный чай.

Самуил вдруг встал передо мной и взял за руку.

— Катенька, дорогая моя девочка, ничего не бойся и не переживай, Глеб так тебя любит, что никогда не причинит тебе никакого зла, только постарайся его понять, помоги ему.

— Глеб меня любит?

Самуил сильно смутился, стал суетливо снимать с меня проводки и только быстро пролепетал:

— Мы все тебя очень любим, Глеб тоже. Ну, пойдём завтракать.

Они сидели за столом и о чём-то серьёзном разговаривали в полголоса. Глеб был очень напряжён и мрачен, а Олег внимательно смотрел на него. Я остановилась на пороге, громко сказала:

— Доброе утро.

Мне было очень важно, чтобы Глеб подошёл ко мне и подвёл к столу — это бы стало нашим примирением. Но он продолжал сидеть и смотреть на меня совершенно серыми глазами, как будто и не слышал моих слов. И это он так любит меня?! Я развернулась и ушла. Во мне всё кипело — султан, феодал, вчера вёл себя как самодержец, платье красивое порвал, никакого подарка за это не подарил! И уперлась в него лбом, так быстро шла, что не заметила, что он стоит передо мной. Но даже головы не подняла, постояла несколько секунд, и стала его обходить, но он оказывался передо мной раньше, чем я переступала ногами. Сжав кулаки, я подняла голову:

— Я что, теперь без твоего разрешения уже не могу из столовой уйти?

— Доброе утро.

Крепко сжав губы, я решила молчать. Пусть говорит, что хочет, я с ним говорить больше не буду. Если что и скажу, то такое, что потом уже некому будет говорить — он меня просто прибьёт. Интересная мысль, а почему я решила, что он может меня прибить? Или я уже много такого говорила, за что прибить можно было? Но жива же. Глеб взял меня за плечи и наклонился ко мне, но я закрыла глаза и ещё крепче сжала губы — целоваться не дамся.

— Посмотри на меня.

Я только покачала головой, ну уж нет, раба — так раба.

— Прости меня.

— А разве раба из гарема может сердиться на султана?

Вот зря открыла рот, он сразу меня подхватил и поцеловал. Я пыталась сопротивляться, но совсем недолго, силы были неравные, а потом уже и не хотелось бороться. Едва отдышавшись, сразу опять закрыла глаза и опустила голову, поцелуй, конечно, был хорош, ничего не скажешь, но я ещё обижена.

— Я боюсь тебя.

Когда я поняла, что он сказал, то сразу открыла и глаза, и рот. Он медленно опустил меня на пол и снова взял за плечи, а потом обнял. Я так не увидела его глаз, он их старательно уводил в сторону. От удивления смогла только прошептать:

— Ты меня боишься? Я такая страшная?

— Ужасно… как мегера, фурия и остальные богини.

Отодвинувшись, я стала отступать от него, запуталась в ногах и упала бы, вернее, начала падать, он меня подхватил, взял на руки и наши глаза встретились. Эта синева не просто поражает, он захватывает всю, как будто я уже внутри этих синих озер.

— Мне необходимо тебе кое-что показать. Потом сама решишь, нужен ли тебе такой султан.

Я сидела в аппаратной одна и смотрела на себя. Глеб принёс меня сюда, усадил в кресло и включил большой экран.

— Во дворце везде скрытые камеры, установили в целях безопасности, когда ещё строили, они работают постоянно. Я отобрал некоторые моменты твоей жизни здесь. Если не захочешь смотреть, только скажи.

А сам ушёл. Почему нельзя было мне всё это сразу показать? Вот она моя жизнь, наконец, некоторые моменты сложились в моей голове. Я внимательно выслушала рассказ Глеба о вирусе и мутациях, да я это помню. Как они меня выдерживали всё это время, совершенно несносная тетка. Рассказ Самуила о Саре меня поразил, вот оказывается, какой Глеб, до последнего пытался спасти её, и Самуил с ним остался. А Олег, между прочим, совсем тёмная личность, что-то в нём есть таинственное, очень странное и мрачное, жуткая тайна в прошлом.

А вот и мою кровь Глебу переливают, Аарон тоже здесь, помогает. Дальнейшее я смотрела уже не дыша. Как меня выносили, и что происходило с Глебом специально показано в замедленном темпе… и что он сотворил с лабораторией. Они не могли его не то что остановить — придержать. Неужели это от моей крови? И несколько минут на экране оставалось перекошенное от ужасной гримасы лицо Глеба. Я даже не сразу поняла, что это он, настолько другое лицо: чёрные глаза, полные злобы и ненависти, разинутый в ярости рот, с невероятно острыми зубами, как у хищника, всклокоченные волосы. Что с ним сотворила моя кровь? Почему так произошло? Неужели передача моих жизненных сил происходила таким образом? Но сейчас Глеб совершенно другой — спокойный и нежный, может, это временно, только в момент получения энергии? Ведь он только получил мою кровь, не всю… он же меня не убил. Как ни странно, я испугалась лишь в первый момент, почти сразу стала смотреть на ужасную гримасу Глеба с жалостью, даже сочувствием. Как же ему было сложно всё выдержать, сдерживать себя в этой ярости. Наконец лицо исчезло, и появилась запись разговора Глеба с Аароном, уже совершенно спокойный Глеб просит Аарона защитить меня от него, использовать всех его бойцов, а ещё лучше увезти меня подальше.

Это он меня от себя защищал, поэтому и послал к Аарону, но он же спокоен, ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он разговаривал. На всякий случай, вдруг не выдержит жажды. От этого слова всколыхнулось воспоминание: я говорила об этом с Аароном… Элизабет, он убил свою жену Элизабет, это её сад он уничтожил, когда пытался убить Олега. Мне нужен тайм-аут.

— Глеб.

Запись сразу остановилась, и на экране остались Глеб с Аароном, мирно беседующие обо мне. Глеб сразу подошёл ко мне.

— Ты не хочешь смотреть?

— Хочу, мне нужен перерыв и у меня закончились сигареты.

Он сразу подал мне новую пачку.

— Это уже было, когда-то ты мне уже что-то показывал и подавал сигарету. Когда это было?

— В первый день, когда ты проснулась в моём доме. Я показал тебе записи из санатория.

Да, я сразу вспомнила: тихий вечер, звезды и огни большого города вдалеке. Красивый мужчина показывает, как собирались убивать девочек, Любочку. Но я его не боюсь, страха во мне нет.

— Я тебя тогда не боялась.

— Я знаю.

Он сидел рядом со мной, но на меня не смотрел. В его руках был пульт, он понажимал кнопки, и на экран вернулось его перекошенное гримасой злобы лицо.

— Вот моё истинное лицо… моя сущность.

— Совсем не похож, это ты на меня рассердился? Я тебя так довела?

Глеб мрачно посмотрел на меня, но я не дала ему возможности что-то сказать:

— Глеб, моя кровь ещё не так может довести мужчину, видимо не всю получил.

Он не собирался слушать шутки и уже открыл рот, чтобы остановить меня, но я прикрыла ему губы пальцами.

— Я тебя не боялась и не боюсь.

Помолчала и, собравшись с духом, добавила:

— Хорошо, что ты мне это показал, это очень честно. В моей голове начинает складываться картинка, только я ещё не поняла, в чём ты передо мной виноват, неужели только из-за дурного настроения и перекошенной физиономии? Кровь я тебе отдала добровольно, даже уговаривала, подумаешь — перелили чуток. Я ведь и раньше донором была.

Поразительно, я всё вспоминала спокойно, мой мозг выдавал картинки, но ужаса не было. Наверное, я всё приняла ещё тогда, всё понимала и продолжала любить Глеба, спокойно жила среди них, знала — кто они и не боялась. Неожиданно я поняла ещё одну мысль: мне с ними хорошо и спокойно, со всеми.

— Возьми пульт, сможешь остановить в любой момент.

Глеб весь сник, стал как-то меньше, потрогал мою руку и так на меня посмотрел, как будто прощался навсегда. Мне показалось, что он хотел меня поцеловать, но резко отодвинулся и сразу исчез. Я опять осталась одна.

Балкон и мы разговариваем с Глебом, я лихорадочно говорю о том, что шла по какой-то скале не к Аарону, а к нему, Глеб меня обнимает и исчезает. Я сползаю на пол, и меня уносит Олег. Всё остальное я смотрела, вдавившись в кресло. Тело вспомнило мгновенно — свой крик, бред, боль. Мне сейчас не было больно, только спазм свёл мышцы так, что не могла двинуть даже губами. Кадры шли сначала медленно, потом всё быстрее, как будто длилось это очень долго: фигурки бегали вокруг меня, что-то делали, но я продолжала извиваться как змея, и мой рот был разинут в крике или сжат в стоне. Но вот всё закончилось — меня уже кормят чем-то, я сплю и опять ем. И снова крик и стон, метание по кровати, меня держат в море на руках, опять кровать и мой крик, потом сипение и беззвучно разинутый рот, звуки издавать я уж не могла. А потом я в зале: обнаженная лежу на столе, Виктор и Олег пытаются удержать мои руки и голову, которой машу во все стороны, а вокруг меня Аарон раскладывает какие-то камни. И я постепенно успокоилась, стала как кукла, пустая кукла. Я вспомнила всё про боль и Пустоту.

В себя я пришла уже в комнате, когда Глеб меня туда перенёс, и когда я потеряла сознание, осталось для меня неизвестным. Просто открыла глаза и увидела Глеба, он сидел рядом со мной и держал за руку, на лице ни кровинки, совершенно чёрные глаза. У двери стоял Виктор и тоже смотрел на меня прозрачными глазами, как два провала на лице.

— Глеб, мне больно, везде больно…

Виктор подошёл ко мне и решительно взял мою руку из ладоней Глеба, тот не сопротивлялся, даже не мог ничего сказать, сел у кровати и закрыл лицо руками.

— Катенька, у тебя мышцы болят, Самуил сейчас укол сделает и всё пройдёт. Вот Олег уже пришёл.

В дверях появился Олег с Самуилом на руках.

— Катенька, девочка, укольчик сделаем, и всё пройдёт, всё хорошо, не пугай меня, я этих скоро убью сам, нервов на них нет никаких. Я им говорил: медленно, капельками, а они тебе всё сразу, да я лучше бы тебя в сейф недели на две посадил, мебели там мало, убиться не за что. Глеб с ума сошёл, лечиться ему надо, капли пить, как ты его терпишь. Катенька, сердце у тебя работает нормально, это просто шок, спазм мышечный, сознание выключилось до боли, оно у тебя мудрое, ничего не бойся. Я с тобой буду, Аарон без меня пусть побегает. Глеб, я остаюсь здесь, вас нельзя одних оставлять.

Самуил говорил очень быстро, как-то лихорадочно, но при этом умудрился сделать мне укол, измерить температуру, пощупать пульс, потрогать лоб и приложить мою руку к своей груди. Укол начал действовать, и боль стала проходить.

— Мне уже лучше, а давно я лежу здесь?

— Да уже с полчаса, хорошо я ещё не уехал, чтобы они без меня делали, энергию ты не брала… вот как они без меня, столбы каменные.

Наконец он убедился, что мне стало лучше, и немного успокоился.

— Глеб, ты очень рисковал, Катенька могла не выдержать, а если бы организм всё вспомнил по полной программе, как в прошлый раз? Надо забрать у Аарона камни, пусть будут здесь на всякий случай.

— Самуил, не ругайся, Глеб не виноват, я сама попросила…

— Ты не знала, что просишь, а он знал.

— Ты не просила, я сам решил тебе показать, я виноват.

Ну вот, теперь и в этом виноват, я ещё в его прошлых поступках не разобралась, а он опять виноват. Я улыбнулась всем и решила разрядить обстановку:

— Мне уже не больно, всё прошло. Только есть очень хочется. Больных кормят или сразу на диету?

— Кормят, девочка моя, кормят.

На руки меня взял Виктор, Глеб только подошёл ко мне, как Самуил его остановил решительным жестом:

— Глеб, нам нужно поговорить, срочно.

Глаза Самуила были такими строгими, что Глеб только смог кивнуть Виктору и безропотно пошёл за Самуилом.

Виктор мгновенно перенёс меня в столовую и сразу сказал волшебное слово:

— Сезам.

Откуда у них всегда есть готовая еда? Как только произносится это слово, сразу появляется молодой человек с подносом готовой горячей еды.

— Виктор, а этот молодой человек по волшебному слову еду на поднос получает?

Виктор уже смог рассмеяться и ответил:

— А мы ещё и не то можем. У Глеба много волшебных слов.

Он помолчал, потом вздохнул, хлопнул руками по коленям и встал передо мной.

— Это я виноват, Глеб не хотел тебе всё показывать…

— Виктор, никто не виноват, я должна это знать, вспомнить… я это всё уже приняла когда-то, я с этим жила. Самуил разволновался, как доктор. На самом деле всё уже прошло, мне совсем не больно. Если я пережила тогда, то сейчас уже не страшно.

Столько есть нельзя, но я съела всё, что было на подносе, если бы предложили добавки, то съела бы и её.

— Виктор, то, что вы можете отдавать энергию, вам не вредит?

— То, что мы отдаем тебе, если ты это имеешь в виду, на нас никак не сказывается, мы можем отдавать тебе и значительно больше без ущерба для себя. Ты что-то придумала?

— Я хочу стать физически сильнее, не хочу падать в обмороки по пустякам.

Виктор долго смотрел на меня большими глазами, потом расхохотался:

— И ты ещё спрашиваешь, как мы жили без тебя — да жизни никакой не было!

Глеб неожиданно проявился в центре столовой и посмотрел на нас с Виктором удивлённым взглядом.

— Глеб, скоро нас всех ждут большие сложности: Катя решила стать физически сильнее и будет гонять, в случае чего, всех сковородками.

Глеб с сомнением посмотрел на меня, сомнением не из-за физических возможностей, а из-за очередной моей авантюры.

— Что ты имеешь в виду?

Он встал напротив меня и смотрел больными глазами, в них была только боль.

— Я хочу, чтобы вы поделились со мной энергией… мне уже хорошо, но я хочу стать физически сильнее, а то сразу сознание терять.

В глазах Глеба ничего не изменилось, та же боль и страдание.

— Это хорошо, полезно для тебя.

Но глаза остались такими же, казалось, изнутри его что-то так сильно грызет, что боль сейчас выплеснется наружу кровавым потоком. Глеб обернулся к Виктору:

— Иди к Самуилу, он тебя ждёт.

Виктор исчез мгновенно. Глеб отвернулся от меня, и вся его спина говорила о страдании и вине.

— Глеб, всё в порядке, ну упала в обморок, ну спазмы, зато я всё вспомнила.

— Это произошло из-за меня.

Он обернулся так резко и появился радом со мной, что я вздрогнула.

— Ну и что? Глеб, это всё в прошлом. Я рада, что вспомнила, будет, чем гордиться.

Но от одной мысли о боли у меня закружилась голова и я непроизвольно схватилась за края стола. Глеб подхватил меня на руки и крикнул:

— Самуил!

Я не успела сказать Глебу, что всё хорошо, просто закружилась голова, как он перенёс меня в комнату и уложил на постель. Практически сразу появился Виктор с Самуилом на руках.

— Катенька, что случилось?

— Самуил, всё хорошо у меня закружилась голова, и я устала немного, это от переедания.

— Глеб, я тебя предупредил. Звони Аарону.

Как Глеб исчез, я даже не успела заметить.

— Самуил, объясни мне, что случилось, почему такое беспокойство? У меня всё хорошо, ну устала, подумаешь — голова закружилась.

Самуил сел рядом со мной на кровать и взял за руку.

— Катенька, Глеб показал тебе только часть твоих переживаний в этом доме. Я имею ввиду физических, про остальное лучше даже не вспоминать… это вы сами с Глебом вспомните.

Что может быть ещё? Может Глеб и не так неправ в своём чувстве вины? Он что — меня бил? И у меня разбита голова, отсюда головокружения?

— А что, у меня голова была поранена?

— И такое было, только ты не переживай, я тебя хорошо подлечил, всё нормально, ты не переживай.

Мой вопросительный взгляд Виктор не совсем его понял и тоже вопросительно посмотрел на меня. Так как я не смогла впрямую спросить, бил ли меня Глеб, поэтому задала общий вопрос:

— Меня били по голове?

— Катенька, дорогая моя, удар был сильный, даже сотрясение было, рёбрышки тебе немного помяли, но всё прошло, ты об этом не думай, я тебя хорошо вылечил.

Мой вопрос Виктору стал ещё больше, но он опять не понял его и решил уточнить:

— Катя, что ты хочешь спросить?

— Кто меня бил?

Самуил чуть с кровати не упал от моего вопроса:

— Катенька, ты думаешь, что тебя бил Глеб?! Что ты девочка, даже не думай!

С этими словами в комнату вошёл встревоженный Глеб.

— Самуил, о чём ты говоришь?

— Глеб, Катенька решила, что удар по голове… это ты и ребра — это ты, она не помнит об этом нападении, надо рассказать… потом, когда-нибудь.

— Я тебя не бил… никогда.

Глеб стоял столбом и грозно смотрел на Виктора, тот только пожал плечами, что он тут не причём, просто не понял вопроса.

— На меня нападали? И вы не смогли меня защитить?

Этот вопрос привёл всех в ещё большее состояние паники: они переглядывались и не знали, что сказать. Первым смог говорить Глеб:

— Да, тогда я не смог тебя защитить, тебя успели увезти из моего дома. Мы тебя нашли через несколько часов, но тебя ударили при похищении и повредили ребра.

— Что имеем, не храним, потерявши плачем. Я вспомнила подвал, кирпич, а потом ты пришёл… потолок кирпичный.

Больше ничего вспомнить не удалось, потому я что потеряла сознание. Это был кошмар: я приходила в сознание на несколько минут, начинала видеть окружающих, потом опять впадала в беспамятство, и так продолжалось бесконечно. Когда я очередной раз пришла в себя, то даже не поверила себе, когда не потеряла сознания снова. Говорить я не могла, от напряжения у меня свело горло, и только просипела:

— Всё закончилось?

Самуил молчал и только смотрел на меня глазами, полными слёз. Я увидела остальных и ужаснулась: Глеб был бледен, и глаза впали настолько, что их почти не было видно, а Виктор и Андрей едва стояли на ногах. Самуил, так же молча, подал мне стакан воды, которую я с удовольствием выпила и уже смогла сказать полным голосом:

— Прямо Сахара какая-то…

Самуил кивнул, налил ещё один стакан и подал мне. Как хорошо, догадливый, понял, что мне одного стакана не хватит.

— Спасибо.

Самуил опять кивнул, наполнил стакан и снова подал мне.

— Я больше не хочу, спасибо.

У Самуила округлились глаза, он бросил стакан и схватил меня за руку:

— Катенька, дорогая моя, ты пришла в себя? Ты всё понимаешь? Ты точно не хочешь больше воды? Ты меня слышишь?

— Слышу и воды не хочу.

Все облегчённо вздохнули, Андрей сполз по стене на пол, а Виктор сел на стул, Глеб встал рядом со мной и тихим голосом спросил:

— Тебе действительно лучше, голова не болит?

— Всё хорошо. Глеб, что с вами? Что случилось?

Глеб покачал головой, повернулся к Самуилу:

— Самуил, посиди с Катей, нам надо восстановиться.

Тот только покивал головой, быстро-быстро, потом заплакал. Когда они ушли, я хотела подняться, но Самуил сразу меня остановил:

— Лежи, лежи, тебе нельзя вставать, у тебя совсем нет сил, они тебе отдали всё, у них даже времени не было восстановиться, ты у них всё забирала и сразу теряла, забирала… и силы твои заканчивались.

Он сел рядом со мной и тяжело вздохнул.

— Сколько же тебе пришлось пережить, я думал, всё уже закончилось… но я ошибался.

Самуил гладил меня по руке и вздыхал тяжело. Потом улыбнулся:

— Ты молодец, опять выдержала, ты не сдаешься никогда, даже когда сил нет.

— Самуил, расскажи мне, что случилось.

Мои потери сознания выглядели смешно, если не считать, что Глебу с Виктором и Андреем пришлось отдать мне все свои силы. Я приходила в себя, просила воды, выпивала три стакана, опять теряла сознание, они меня накачивали энергией втроём, и так сутки.

— Сутки? А куда же мне столько воды влезло?

Самуил усмехнулся, и я не стала уточнять.

— А как же они? Я… зачем мне столько энергии? Зачем они мне её отдавали?

— Ты умирала от потери сил, твой организм выключал все функции, твоё сердце останавливалось. Катенька, это с тобой уже было, мы знали, что делать, но я не думал, я не сразу понял… закон берёт своё, он забирал теперь у них ту энергию, которую ты отдала. Я очень боялся, что у них её просто не хватит… сил и энергии.

— Они спасли меня.

— Катенька, девочка моя, ты нас всех спасла, много раз спасла, они тебе свой долг отдали сейчас.

— Значит, мы квиты, никто никому не должен, и никто ни в чём не виноват.

Вошёл Глеб и, увидев его глаза, я поняла, что он так не думает.

— А Олег уехал?

— Нет, он здесь, восстанавливается.

Глеб выглядел значительно лучше, лицо было нормальным, а глаза синими. Да, мне бы так восстанавливаться и красоту наводить, а то усталость опять начинает давить. Глеб взял меня за руку, но я ничего не почувствовала.

— Самуил, Катя не берет энергии.

— Что?!

Ни у Виктора, ни Андрея, ни Олега. Я ничего не чувствовала ни у кого и понимала, что опять начинаю терять сознание. Изо всех сил пытаясь не провалиться в темноту, я прошептала:

— Али, он большой, у него мечи…

В себя я пришла от ощущения, что лежу в гамаке, и меня качают. А ещё звук моря, тот непередаваемый звук, который не рассказать словами, но узнаваем всегда. Вся завернутая во что-то очень тёплое, я лежала на руках Али и он, покачивая меня, ходил по балкону.

— Али, привет.

— Приветствую тебя, жена командора.

Он поздоровался со мной глухим голосом и сразу оглянулся на кого-то. Рядом появился Глеб и погладил меня по лицу.

— Всё хорошо, теперь всё хорошо.

Есть хотелось ужасно, и я сразу сообщила об этом. Глеб облегчённо рассмеялся. Я сметала всё, что мне приносили из еды, Али стоял за моей спиной и держал все четыре руки на моих плечах, как сказал Самуил — на всякий случай. Остальные сидели напротив и радостно смотрели на меня, выглядели уже совершенно нормально. Когда я наелась и пила вторую чашку чая, Самуил полностью обрёл дар речи:

— Катенька, дорогая моя, как ты догадалась, что Али сможет тебе помочь?

— Я не догадывалась, просто возник его образ. Али, я совсем себя хорошо чувствую, тебе тоже надо отдохнуть и восстановиться.

Но Али даже не шелохнулся, руки так и остались на моих плечах, они едва касались меня, но я продолжала чувствовать тепло. Я умоляюще посмотрела на Глеба, чтобы он отпустил Али, но он был непреклонен.

— Катенька, дорогая моя, ты оказалась совершенно права, вспомнив Али. Ты почему-то отказалась брать энергию Глеба и остальных, но совершенно спокойно берешь её у Али и его…

Самуил замешкался, подбирая слово, он не хотел говорить мутантов.

— …друзей.

Я повернулась к Али и как смогла, подняла голову.

— Спасибо Али, вы меня спасли. Передай своим друзьям от меня благодарность.

Али кивнул головой и проговорил почти шёпотом:

— Я передам, жена командора.

И сразу посмотрел на Глеба, тот улыбнулся и тоже в ответ ему кивнул.

— Катенька, дорогая моя, мы поговорили с Глебом и решили, что во дворце всегда будет кто-нибудь из друзей или сам Али, на всякий случай. Если ты не против, можно, конечно, сделать так, что ты их не будешь видеть.

— Конечно, я буду рада видеться с Али и его друзьями.

Али за моей спиной как-то лихорадочно вздохнул, и от его рук поток энергии значительно усилился. Глухой голос тихо произнёс:

— Благодарю за доверие, жена командора.

— Али, ты можешь называть меня по имени — Катя, так проще.

Али, видимо, смотрел на Глеба, тот приподнял бровь и скептически посмотрел на меня, потом сказал:

— Ты моя жена, жена командора.

Мне пришлось согласиться, генерал — так генерал, буду генеральшей.

— А где Олег, он все ещё восстанавливается?

Глеб как-то нехорошо усмехнулся, как недовольный генерал, и ответил голосом генерала:

— Он ведёт переговоры о сдаче вражеских войск.

— На нас кто-то нападал?

— Павел пошел ва-банк, прошлой ночью он решил выкрасть тебя, зная, что мы все здесь. Олег с ним разобрался и сейчас решает вопрос о клане и наемниках с Советом.

Я ужаснулась — они были совершенно без сил, и из-за меня Олег был один против войска.

— Он один со всеми разобрался? Вы же мной были заняты, все силы мне отдали.

Виктор улыбнулся и решил вставить комментарий:

— Ну почему один: охрана дворца, Али с друзьями.

— Али, ты воевал с армией Павла, а потом отдавал мне энергию?

— Мы его вывели из боя, некоторых его друзей тоже, но ничего — Олег у нас сильный, за всех побегал. А сейчас и Совету всё популярно объяснит: так, мол, и так, Павел плохо себя повёл, хотел чужую жену увести без её согласия, а муж помешал. С друзьями.

— Олег может выступать на Совете? Он тоже генерал?

— Генерал, не генерал, но на Совете его будут слушать, ещё как будут слушать. Он у нас, как это говорят у вас — серый генерал.

Глеб слушал Виктора с усмешкой, а я почувствовала, как напряглись руки Али. Совсем непрост простой боец Олег, профессиональный психолог, хоть и стоит всегда в тени Глеба. Я вспомнила момент записи, когда Олег стоял рядом с Глебом и давил гостей своей энергией, а они тоже не люди слабые — главы кланов. И всё это из-за меня, моей бесценной крови и непонятной энергии. Которую я теперь тяну из них из всех.

— Али, я до сих пор забираю у тебя энергию?

Али помолчал, видимо, смотрел на Глеба, только потом ответил:

— Уже значительно меньше.

Мне очень хотелось выйти на балкон, но вряд ли мне сейчас это позволит Самуил, да и Глеб будет против, поэтому лучше вернуться в комнату и поспать, усталость давила на меня, но это была обычная усталость после очень плотного обеда. Самуил помог мне, я ничего не успела сказать:

— Катенька, тебе надо поспать, Али будет стоять у двери, и слушать твоё сердце.

Глеб подошёл ко мне и взял на руки.

— Али, явишься по зову.

В комнате Глеб осторожно положил меня на кровать и нежно поцеловал.

— Отдыхай, мы будем рядом.

— Глеб, ты ни в чём передо мной не виноват, я сама пошла на всё, я теперь помню, даже слова Самуила о неизвестном процессе.

Он кивнул мне, но в глазах оставалась печаль.

— А ты не так уж страшен в гневе… я страшнее, Аарона испугала.

Глеб улыбнулся, потом сказал:

— Ему сейчас трудно, но есть надежда, что он справится без нашей помощи.

— Самуил уже не поедет к нему?

— Нет, он нужнее рядом с тобой. Аарон сам не простит мне, если с тобой что-нибудь случится.

— А Олег?

— У Олега теперь много дел с кланом Павла.

Глеб резко встал, явно не желая обсуждать дела Павла, и повторил:

— Отдыхай, ты хотела быть сильной.

Мне оставалось только кивнуть ему и завернуться в одеяло. Я услышала, как Глеб позвал Али, и сразу уснула спокойным сном.

Меня разбудил встревоженный Самуил.

— Катенька, проснись, нельзя так много спать, пора вставать, мне надо тебя посмотреть. Катенька, девочка, просыпайся.

— А что… я долго спала?

— Уже вечер, ты спала сутки.

— Зато отдохнула, сами говорите — отдыхай, отдыхай, вот я и отдыхаю. Только есть хочется.

— Молодец, энергия восстанавливается, но не сутками, мы с Глебом уже начали беспокоиться.

— А где он?

— Они с Олегом беседуют.

— Значит, Олег вернулся?

— Час назад и сразу с Глебом ушли в сейф.

— Что значит — в сейф?

— Комната, в которой ничего не прослушивается никем, даже они не могут прослушать не только разговоры, но и сердце человека.

— Ты туда собирался меня посадить на пару недель?

— Между прочим, совсем неплохая идея, главное — совершенно безопасная.

— Ну да, ну да. В основном для вас. А я бы там от скуки умерла.

— Катенька, никогда так не говори, никогда.

— Хорошо, я бы там скучала без вас, любимых. А вам бы как без меня скучно было!

— Это другой вопрос, мы бы к тебе в гости приходили, по одному. Одевайся, и пойдём обедать или ужинать, на твоё усмотрение.

— И то и другое — всё сразу!

Я выбрала светлый костюм из очень интересной ткани: она была тонкой, но плотной, и немного светилась на сгибах. Может, что из драгоценностей надеть? В столике я нашла тончайшее ожерелье с маленькими камешками. Ожерелье, которое мне подарил Глеб, тёплое и очень уютное. К костюму подходит, и кольцо с изумрудом под цвет глаз. Али стоял у двери и смог, при наличии четырех рук, унести нас с Самуилом вместе.

В столовой были все: Олег с Глебом, Виктор с Андреем и Аарон.

— Аарон, здравствуй, мне сказали, что ты очень занят, я не рассчитывала тебя так скоро увидеть.

Аарон поздоровался со мной, но не подошёл поцеловать руку, только наклонил голову.

— Я немного болен, боюсь тебя заразить.

Интересно, чем он болен, что может меня заразить? Но судя по тому, что, когда он встал приветствовать меня, Глеб тоже встал, чем-то, ну, очень опасным.

Али встал за спиной и положил мне руки на плечи, чем поразил Аарона. Всё объяснил Самуил в нескольких фразах, и Аарон вздрогнул.

— Тебе пришлось заново всё пережить?

— Всё уже прошло, это тебе надо думать о себе и быстро выздоравливать. Ты отказался от живой крови?

Мой вопрос застал всех врасплох, Аарон даже попятился, а Глеб только усмехнулся:

— Да, Катя, тебя не обмануть. Аарон действительно решил отказаться от живой крови. Это процесс длительный и сложный, но он держится.

Глеб открыто улыбался, но рядом с Аароном уже стояли Олег с Виктором, на всякий случай. Да и Али весь напрягся. Одна я была абсолютно уверена, что Аарон не бросится на меня, удержит свой голод. Он смотрел на меня странным взглядом, но я уже знала взгляд голодного волка, сама видела. Во взгляде Аарона было больше тоски и боли, он только начал свой путь, а Глеб ему поможет.

— Аарон, я не боюсь тебя, я уверена, что у тебя всё получится, и мы ещё проведём с тобой много часов за мирными беседами.

Виктор сделал такое лицо, что обернувшийся на Аарона Глеб был вынужден грозно на него посмотреть, чтобы тот угомонился — не та ситуация. Он снова посмотрел на меня весёлыми глазами, почему-то моя догадка очень развеселила его, и сказал:

— Катя, у нас разговор с Аароном, надо обсудить решение Совета, поэтому мы тебя покинем.

Аарон уже справился с собой и сразу со мной попрощался:

— Я сразу уеду… надеюсь, ты права, и мы скоро встретимся.

Все ушли, остался только Самуил. Он сидел очень серьёзный и задумчивый.

— Самуил, ты же знаешь, что решил Совет, и это решение вас не устраивает, если Глеб позвал Аарона в его нынешнем состоянии.

— Глеб сейчас тебя не оставит, он рискнул пригласить Аарона и даже разрешил ему встретиться с тобой, только чтобы не покидать тебя.

— Самуил, что решил Совет?

Самуил ещё раз пять вздохнул, прежде чем сказать:

— Совет требует представить всю информацию о тебе.

— Что это значит?

— Если коротко — весь процесс и, естественно, почему ты осталась жива.

— То есть то, зачем приходил Павел?

— Они, конечно, не будут нападать на Глеба, но это очень серьёзно. Мне нужно подумать, как эту информацию представить. Одно хорошо — все акции отменены на многие годы, они поняли тебя.

— Меня? Перед ними выступал ты, я только нескольким сказала, да и то не совсем внятно.

Неожиданно Самуил рассмеялся чистым радостным смехом.

— Катенька, ты им самое главное сказала — чуда у них нет, чуда любви. Только чудо любви может так передать энергию. Поэтому ты и жива осталась. Ты не думай ничего плохого, то, что сейчас с тобой происходит, очень тяжело, для тебя и для Глеба, но всё будет хорошо, вы справитесь. Так ни у кого не было, никогда, никому такого шанса закон не давал. А Глеб всю жизнь к тебе шёл, он всё сделал, чтобы быть достойным тебя, и сейчас делает.

Я долго молчала, думая о словах Самуила. Сформулировать свой вопрос мне помог Али. В этих разговорах я совсем о нём забыла, что он продолжает стоять за моей спиной. Кстати, Самуил тоже. Я вздрогнула от неожиданности, когда услышала за своей спиной глухой голос:

— Жена командора, можно сказать?

— Конечно, Али.

— Я вам сейчас мешаю, энергию ты уже не берешь, можно мне покинуть тебя?

— Да-да, ты свободен.

— Я услышу тебя везде, когда позовешь. Позови по имени, я услышу, больше ничего слышать не буду.

— Хорошо, Али.

Я встала и улыбнулась ему.

— Спасибо тебе за всё.

Неожиданно он встал передо мной на колени и опустил голову:

— Я умру за тебя.

— Али, умирать не надо, ты мне и так помогаешь. Ты меня спас.

— Это ты меня спасла.

Быстро поднялся и исчез. Я в недоумении оглянулась на Самуила, он смотрел на меня грустными глазами.

— Самуил, я не понимаю, чем я его спасла?

— Ты его от рабства спасла.

— Как Виктора?

— Нет… от душевного рабства. Он был просто мутантом, изгоем в мире… огромным, сильным, но никому, кроме кланов не нужным. Понимаешь, Катенька, они ведь пушечное мясо для кланов, погибают в межклановых битвах никем, они для них даже не бойцы, у них в кланах даже имён нет. Имена им дал уже Глеб. Он всем даёт личные имена, когда обучает… как бы душу им даёт. А ты его равным признала, благодаришь его, спасибо говоришь. Катенька, ты теперь среди них легенда. Ты не знаешь… может, Глеб меня потом ругать будет, что я тебе это сказал, но пусть ругает. Они все к нему попросились и клятву дали, а он принял, под защиту свою взял и кланам объявил, выкупил всех, кто не ему принадлежал. Элеонора теперь сильнее Аарона будет, он их всех в её клан определил, а у неё и так много своих было. Сама видела.

Самуил замолчал, но продолжал мне улыбаться мягкой грустной улыбкой. Опять меня Глеб поразил, я непонятно чем занимаюсь, память теряю, энергию из всех вытягиваю, ругаюсь с ним из-за пустяков, а он со мной возится постоянно, терпит незаслуженные упрёки. И ещё успевает жизни спасать.

— Самуил, ты говоришь, Глеб всё сделал, чтобы достойным меня быть, а я могу быть ему достойна? Хоть немножко, а то я совсем запуталась в своём беспамятстве… мне кажется, что я только ему жизнь старательно порчу и ему без меня будет легче жить. Я же всё ему уже отдала, он всё получил и может жить спокойно хоть тысячу лет.

Самуил побледнел так, что я за него испугалась.

— Ты всё же хочешь от него уйти?

— Нет, я не об этом… куда я могу уйти от вас, идти мне некуда. Я о другом, зачем меня так старательно спасать ценой жизни… почти. Сегодня, нет, вчера, я видела, какие они были, когда меня спасали, ты сам сказал, что боялся — энергии у них не хватит. Мне от одного взгляда на них плохо стало, замерло всё внутри.

Самуил медленно приходил в себя, понял, наконец, что я никуда уходить от Глеба не собираюсь, а потом странно на меня посмотрел, как будто думал совершенно не о том, что я сказала.

— Катенька, дорогая моя девочка, я всё понял. Ты вчера сама решила не забирать у них энергию и выбрала Али.

— Я сама?

— Ты только что об этом сказала: ты их пожалела и дала команду организму, и он сразу перестал принимать от них энергию. Катенька, ты сама теперь управляешь собой.

Он сказал это так гордо, будто я стала нобелевским лауреатом. Я только махнула рукой — скажет тоже, сама управляю своим организмом — я мыслями управлять не могу, где уж всем организмом. Но Самуил даже встал из-за стола и нервно заходил от возбуждения. А я загрустила, он так на мой вопрос и не ответил, достойна ли я Глеба, наверное, совсем нет. Сосуд с какой-то там энергией, беречь, холить и лелеять. Да, эта мысль мне знакома. А теперь особенно из-за проблем с Советом. Опять от меня только проблемы.

Самуил остановился в своем круговороте вокруг стола и спросил:

— Катенька, ты ведь ещё о чём-то меня спросила?

— Нет, Самуил, больше ни о чём. Пойду спать. Али.

В столовую сразу вошёл Али и мгновенно перенёс меня в комнату.

— Ты свободен. Мне не нужна энергия, я чувствую себя хорошо, буду спать.

— Я буду за дверью, жена командора.

— Хорошо. Ты мой главный защитник.

— Нет, я боец, главный — командор.

— Пусть будет так, главный — так главный. Ты защитник.

Мне показалось, что он улыбнулся под маской.

Я лежала и думала о себе. Всё хорошо, почти. Муж красив, силён, богат, честен, хоть и не генерал, но член Совета генералов, влиятелен в своих кругах и так далее и тому подобное, список можно продолжать до бесконечности. А я? Помню свою жизнь кусками, вернее, картинками, ощущения от этих картинок перепутались: там знаю, тут не помню, здесь не чувствую, а когда не знала никогда. Хожу в драгоценностях по дворцу, кормят по волшебному слову, в охране многорукий воин готовый за меня умереть, потому что я его от духовного рабства спасла, а ещё кланы хотят меня на молекулы разобрать. Сравнение совсем не в мою пользу, хотя этот самый распрекрасный муж готов за меня отдать жизнь. Я как Самуил начала вздыхать, потом заплакала, сначала тихо, потом уже громко в подушку. В комнату постучались, и сразу появился Али.

— Что случилось, жена командора? Тебе плохо?

— Плохо. Но всё хорошо, ничего страшного, сейчас всё пройдёт.

Только продолжала плакать, никак не могла остановиться от какой-то безысходности, которую сама не понимала.

Али взял меня на руки, покачал как ребенка, но я продолжала плакать. Тогда он вышел в коридор и громко позвал:

— Командор.

Почти сразу появился встревоженный Глеб.

— Жена командора в таком состоянии десять минут с усилением эмоционального состояния.

Глеб сразу взял меня на руки и отпустил Али:

— Свободен.

Сел на кровать, продолжая держать меня на руках.

— Почему ты плачешь, кто тебя обидел?

— Ты.

— Я?

Глеб так искренне удивился, даже лоб наморщил, пытаясь вспомнить, когда он успел это сделать.

— Когда? Чем я тебя обидел?

— Тем, что ты такой хороший, правильный, умный…

Пытаясь вспомнить все обиды, я даже перестала плакать.

— Знаешь языки, Али и его друзей спас, к себе взял, ты Самуила не ругай, что он мне это сказал. Ты весь такой, такой… а я? Что ни сделаю — то сразу проблема, а если скажу — так война. Языков не знаю, силы нет, чуть что, сразу в обморок падаю, старая совсем, некрасивая, толстая… одним словом, тётка.

Глеб внимательно слушал, пытаясь заглянуть мне в глаза, но я голову опустила, потому что смотреть на него не могла от стыда за себя, только пальцы загибала, когда перечисляла свои недостатки. Он осторожно погладил меня по волосам, положил руку на шею, а потом мягко повернул мою голову к себе. Я быстро закрыла глаза, мне уже было самой непонятно от чего стыдно — от своих недостатков или от истерики. Губы касались моего лица очень бережно, они не тревожили, лишь пытались успокоить горячечный жар кожи, собирали слезинки на ресницах и щеках. Я его лихорадочно обняла и снова зарыдала, мои плечи тряслись, и я все сильнее прижималась к нему.

— Прости меня, что я такая плохая, что только тебе мешаю в жизни, мешаю тебе быть таким хорошим и правильным!

Глеб нежно прижимал меня к себе и гладил по плечам, едва слышно приговаривая:

— Тихо, хорошая моя, тихо, не плачь, любимая моя, единственная, лучшая в мире.

В своём рыдании я не очень понимала слова, всё пыталась вырваться из его рук и выставляла пальцы для дальнейшего перечисления собственных недостатков и его достоинств. А он только продолжал прижимать меня к себе и повторял:

— Лучшая в мире, удивительная, самая умная и неповторимая, ты такая одна есть во всем мире.

— Самая какая?

— Единственная в мире, умная, красивая, неповторимая, поразительная, добрая, ласковая.

— Ласковая?

— Очень.

Глубоко вздохнув, я ещё раз всхлипнула, и задала, видимо, самый насущный для себя вопрос:

— А как это — я ласковая?

Глеб задумался, опустил глаза и ответил, введя меня в краску:

— Очень нежно целуешься.

— Я нежно целуюсь?

— Изумительно.

Глеб поднял моё лицо и посмотрел на меня, его невероятные синие глаза улыбались, а губы требовали доказательств им же сказанных слов. А что, может, действительно я умею ласково целоваться, надо вспомнить. Я закрыла глаза, потянулась к нему и поцеловала, сначала нежно, лишь пробуя на ощупь его губы, но потом во мне вскипели все мои истерзанные истерикой эмоции, и я совершенно потеряла над собой контроль. Губы Глеба тут же отозвались моим, стали невероятно горячими, страсть равно завладела нами, объятия стали плотнее, мои руки непроизвольно теребили густые волосы и эти простые движения вырвали из груди Глеба глухой стон. Он приподнял меня, сильно прижал к себе, и я задохнулась от этого настолько, что пришла в себя и поняла, что он сейчас меня сломает. Ничего сказать не могла, только чувствовала, что мои ребра уже скрипят и трескаются. Я пыталась оторваться от его губ, но полный страсти, Глеб не чувствовал моих попыток, и лишь прижимал меня всё сильнее. Что ж, умереть от поцелуя в объятьях любимого мужа тоже неплохо, я решила отдаться на волю судьбы и перестала сопротивляться его рукам. Наконец, Глеб почувствовал моё состояние, перестал целовать, слегка ослабил руки, и я рухнула, вернее, пыталась упасть от боли, но не успела — он сразу подхватил и мягко положил на кровать. Я даже застонала от боли, так отозвались мои ребра на прикосновение мягкой постели. Глеб рухнул на колени и закрыл горящее лицо руками.

— Прости, я совсем забылся.

Стараясь не двигаться, чтобы не застонать, я лишь слабо улыбалась, осознавая, что любой звук боли отзовётся в нём страданием.

— Глеб, я теперь точно знаю, что ласковая и умею целоваться. Ты меня убедил.

Он только покачал головой, опустил руки и передо мной был уже совершенно другой Глеб: бледный, но спокойный, глаза потеряли синеву и превратились в сталь.

— Прости, это никогда не повторится, я тебя больше не коснусь.

Помолчал и сказал совсем тихо:

— Никогда. Не бойся.

Я даже не успела ничего сказать, как он исчез. Двигаться мне было очень больно, но и позвать Самуила я не могла, мне не хотелось никому признаваться, что в порыве страсти Глеб меня чуть не убил. В дверь постучали, и сразу вошёл Али.

— Жена командора, меня к тебе послал командор, тебе нужно много энергии.

Мне лишь осталось кивнуть головой — надо, теперь надо. Но Али почти сразу убрал руки:

— Ты ничего не берёшь.

Дверь распахнулась, и в комнату вошёл Виктор с Самуилом на руках, Али сразу вышел.

— Катенька, я ничего не понял… Глеб сказал, что тебе плохо, что он тебе рёбра сломал, как сломал? Что случилось?

— Самуил, ничего страшного, чуть помял случайно… так получилось, я сама виновата.

— Немедленно рентген!

— Самуил, к утру всё пройдёт, у меня очередная истерика случилась, подумаешь рёбрышки… ой, ой, не надо меня трогать, Самуил, больно же!

— Виктор.

Самуил больше ничего не сказал, лишь мрачно посмотрел на меня. Виктор очень осторожно взял меня на руки, при этом я ойкала уже сильнее, так как оторваться от кровати оказалось очень больно. А добрый Виктор вместо того, чтобы меня пожалеть, лишь прокомментировал:

— Я понимаю, подвиг раз в месяц, но ты же скоро по два раза в день будешь подвиги совершать… у Самуила на тебя лекарств не хватит, он Аарона не успевает спасать, а тут ещё ты. Вы уж договоритесь: один день он, через неделю — ты.

Мгновенно очутившись в лаборатории Самуила, Виктор очень бережно положил меня на стол, и я старалась не стонать от боли, но у меня плохо получалось. К счастью, рентген показал, что переломов нет, но есть какие-то смещения и мышцы чего-то там, я не поняла. Самуил сердито пыхтел, смотрел снимки на экране и говорил непонятные слова на английском, чтобы я не поняла. Виктор откровенно обрадовался отсутствию переломов, и ехидно посоветовал мне посидеть несколько дней в сейфе для заживления организма.

— Виктор, ты когда-то хотел меня ближе к магме вместе с сейфом отправить, я помню.

— Ну и что, время показало, что я был совершенно прав.

— Только я не помню, за что.

— Лучше не вспоминай, вдруг захочешь повторить, мы можем не выдержать сразу серии твоих подвигов. Дай с Советом разобраться, потом уже можешь начать медаль зарабатывать.

— А ты так и не рассказал мне о своих подвигах.

— У меня их значительно меньше, и они не такие крутые, как у тебя, скучно и не интересно. Даже гордиться нечем.

— Ага, Аарон чуть Олега не убил.

— Катя, ты так стремительно всё вспоминаешь… с тобой уже страшно разговаривать.

— Почему?

— Вдруг вспомнишь обо мне что-нибудь и рассердишься, а у тебя такая теперь охрана, страшно подойти. Али как грозный страж, мечи так и сверкают.

— Вот и будет он впускать ко мне гостей только с моего разрешения.

Пока мы так мило беседовали с Виктором, Самуил успел сделать мне уколы. Сразу стало легче, и я уже готова была совершать новые подвиги: например, найти Глеба и объяснить ему, что он ни в чём не виноват, это мне надо стать сильнее.

— Виктор, а где Глеб? Мне с ним обязательно надо поговорить.

Виктор сразу стал серьёзным, даже глаза потемнели.

— Он ушёл, да? Сбежал от меня, чтобы никогда больше не касаться даже случайно.

Глеб уже уходил от меня в страхе, что не сдержится и убьёт. Поэтому и сейчас так испугался, но теперь меня к Аарону не отправить — тот тоже сам от себя бегает кругами.

— Глеб никуда не сбежал, но встречаться сейчас тебе с ним не нужно. Сначала остынь и подлечи ребра. Будешь всё время ойкать, разговора не получится.

Он прав, укол пройдёт, снова будет больно, и я не удержусь, или Глеб почувствует и разговора не получится, он меня к Самуилу оправит, а сам совсем невидимый по дворцу ходить будет. Для меня невидимый.

— Катенька, ты у меня полежишь несколько дней, тебе пока нельзя даже вставать, укол действует недолго, снова больно будет, я на тебя твой же корсет надену, он у меня где-то лежит.

— Мой корсет?

— Я тебе говорил — когда тебя похищали, тогда и рёбра помяли немного, ты в корсете ходила.

Самуил ненадолго уходил и вернулся с корсетом, Виктор сделал умильное лицо.

— Красота, главное в этом одеянии ты далеко самостоятельно двигаться не сможешь.

Это точно, двигаться я пока совсем не могу, а чтобы у меня и в мыслях не было никуда идти, Самуил мне ещё укол сделал, и я уснула.

Так как Самуил не уехал к Аарону, то лечил меня за двоих: делал уколы, ставил капельницы, поил неизвестной гадостью и прерывал мои жалобы на такое жестокое лечение одной фразой:

— Ты сама хотела быть сильной — так будь, дорогая моя.

И я становилась на некоторое время безропотной больной, всё принимала и терпела, до следующего возмущения. Ко мне изредка приходил Виктор, с удовольствием наблюдал за моими мучениями, иногда заходил Андрей и совершенно искренне мне сочувствовал, он установил экран и демонстрировал записи моего пребывания в домах Глеба, вернее дворцах. Практически с первых дней.

С первых кадров стало понятно, что информация прошла цензуру Глеба, так как его почти не было на записях, даже в разговорах он редко упоминался, как будто и нет хозяина дома. Лишь один разговор с Самуилом был представлен полностью, где мы говорили обо мне — почему именно я, что во мне такого — и я узнала, что Глеб подбирал для меня одежду.

Я помнила все слова, которые Глеб говорил мне, пытаясь успокоить в истерике. Он назвал меня «любимой», это слово явно вырвалось непроизвольно, от страха за меня, что со мной опять может что-то страшное произойти, ведь в любой момент я могла потерять сознание или выключить сердце. Никогда, ни в каких разговорах он не говорил, что любит меня, всё что угодно: ценит, бережёт, даже красавицей может назвать, но не любимой. Когда я узнала, что он подбирал для меня одежду, то сразу догадалась — несмотря на то, что он совсем меня не знал, проведя со мной первые сутки и что-то там рассматривая во мне бессознательной, он понял обо мне всё. Так подобрать одежду нельзя, если ты не понимаешь человека, дело не в размере и цветах ткани, вкус определяется характером человека, его эмоциями и представлениями о себе в жизни. Он не позволяет себе меня любить, сопротивляется этому чувству всеми своими гигантскими силами и способностями, а главное — прошлым опытом, которого я не знаю.

Историю Анны я вспомнила сама, увидев её на экране, сразу вспомнила рассказ Глеба. Он её по-своему любил, она была для него важна и оставила в его сердце глубокий шрам. Но было ещё что-то в его многолетней жизни, что он хранит глубоко и никого к этому не допускает, что мешает ему признаться даже самому себе, что он может полюбить человека, не подобную ему, а именно человека. Глеб отказывает себе даже в возможности этого чувства у себя, и не верит в возможность моего чувства к нему. Демонстрация своего портрета говорит как раз об этом — такого монстра любить нельзя априори, в этом он не сомневается и убеждает меня. А уж тем более, после этой истории с моим похищением из санатория, разными моими физическими страданиями, поверить в моё чувство он не хочет. После всего, что он натворил со мной, любить я его не могу — так он решил. А уж его страстный порыв с ломанием моих ребер совершенно не вписывается в эту стройную идею, значит, только её подтверждает как исключение.

Неожиданным для меня было появление Олега с букетом ярких красных цветов, они заполнили своей яркостью и ароматом всю лабораторию, казалось, всё окрасилось в розовые тона. А благоухание совершенно затмило запахи лекарств.

— Добрый день, Катя, это тебе от Глеба.

От Глеба? За все дни моего пребывания у Самуила от него не было ни одной весточки: ни Андрей, ни Виктор даже не говорили о нем. Он как будто исчез, провалился в параллельную вселенную, в которой меня нет.

— Спасибо. Как там дела в Совете? Мне готовиться к распылению на молекулы? Чтобы всем досталось.

Олег улыбнулся и, взяв меня за руку, весело сообщил:

— Распыление не потребуется. Ты единственная и неповторимая только для Глеба, а он у нас личность неприкосновенная во всех отношениях. Особенно после его вчерашнего выступления перед главами некоторых кланов.

— Он уезжал?

— Нет, они были у нас в гостях, но раз ты чувствовала себя неважно, то Глеб встретился с ними один.

— Значит все живы.

Олег рассмеялся, я давно не видела его таким довольным, на всех сказывается моё недвижимое состояние, точно в сейф посадят, отпуск себе устроят. Долговременный.

— Живы. Глеб им небольшую демонстрацию силы устроил, так сказать показательное выступление. Впечатление получилось очень серьёзным, хотя обошёлся только собой и частью возможностей, самые главные оставил в секрете. Но я думаю, все догадались, что, если что, он и остальные им покажет.

— Надеюсь, им этого хватило.

— Что ты, он же с ними ещё и поговорил. А потом выступил Самуил с тронной речью, из которой мало кто что понял, столько там было формул и определений на латинском языке.

— Это я из них состою? Из формул и определений?

— Так Самуил решил. А напоследок сказал что-то вроде вашего выражения «ищите да обрящете». То есть — сначала найдите такую, потом обретёте, наверное. Но обещал всем помощь.

Самуил неподражаем, разобрал меня на формулы и доказал, что я предназначена для Глеба, и только для него. А Глеб показал, что с ними будет, если они чего не поняли. Я смотрела на Олега, и очередной раз поражалась его способности меняться. Только что смеялся, но рассказывая о демонстрации Глеба, его лицо непостижимым образом изменилось и стало жёстким, лицом генерала всех войск, как иногда бывало у Глеба. Таинственный как хамелеон, меняется от простого бойца в тени Глеба до генерала за один миг. Олег понял мои мысли и сразу засобирался уходить:

— Выздоравливай.

Цветы в букете тоже были таинственными: они оказались не просто красными, они меняли свой цвет в зависимости от освещения, от алого до темного бордового. Соцветия напоминали цветы каштана, высокие, но значительно крупнее и лепестков было больше. А аромат успел заполнить всё помещение, но был не давящим, как у орхидеи, а свежим, ярким, и немного напоминал запах моря по утрам.

Самуил влетел, размахивая полами халата.

— Катенька, тебе уже лучше, не правда ли?

— Мне уже не просто лучше, мне совсем хорошо, можно, я вернусь в свою комнату?

— Можно, тем более, что я должен съездить к Аарону, совсем быстро, завтра я уже вернусь.

Он встал передо мной и сделал грозные глаза.

— Катенька, дорогая моя девочка, я очень надеюсь, что ты тихонько полежишь у себя в комнате, никуда не будешь ходить и дождёшься меня в полном здравии. Глеба я тоже предупредил.

— О чём? Чтобы он на пушечный выстрел ко мне не подходил?

Самуил вдруг смутился, даже покраснел, и уже не смог ничего сказать, быстро сделал укол и позвал Али.

Уже в своей комнате я вспомнила, что забыла спросить у Самуила можно ли мне искупаться в бассейне, и попросила Али догнать его. Али почти сразу вернулся и сказал, что можно, даже нужно. Наконец-то бассейн. Я сразу же собралась и Али меня перенёс.

Глеб изменил всё: бассейн увеличился в размерах, стенки отделали зелёным кафелем, и вода стала совсем как морская по цвету, кругом лесенки, это для инвалидов в лице меня. Но самое интересное — вокруг бортика поставили вазоны с цветами самых различных оттенков, большими и маленькими, высокими и не очень, некоторые оплетали вазоны, и они казались зелёными шарами. И скамеечки как беседки, с цветами в миленьких горшках. Прямо Версаль.

Хорошо, что бассейн крытый и в нём тёплая вода, я с удовольствием плавала, Али встал у входа в бассейн как статуя, очень подходил как дополнительное украшение бассейна. Я уже накупалась, когда почувствовала присутствие Глеба, и стала осматриваться, надеясь его увидеть, но если он и наблюдал за мной, то из-за какого-то укрытия, или из-за вазона. Эта мысль мне понравилась, и я рассмеялась:

— Глеб, я тебя вижу!

Но Глеб не отозвался и из-за вазона не появился. Тишина, слушается Самуила. Мне осталось только вздохнуть и выбраться из бассейна по одной из лесенок, но я не успела и двух ступенек преодолеть, как сильные руки подняли меня. Глеб держал меня за плечи и смотрел сверху стальными глазами.

— Ты не замерзла?

— Нет, вода очень хорошая, тёплая.

Он обернул меня полотенцем, но сразу остановился в движении подсушить волосы, опустил руки и отошёл на несколько шагов.

— Али, отнеси мою жену в её комнату. Катя, пора обедать, я жду тебя в столовой.

Глеб уходил медленно, не оборачиваясь. Вот так и будем существовать рядом на приличном расстоянии друг от друга, хоть не убежал в леса, уже хорошо, можно в глаза посмотреть, даже если обнять нельзя. Правда глаза стали другими, совершенно такими, как в первые дни: лёд и сталь борьбы с собой.

Одевалась я очень тщательно, цветы напомнили мне о страсти Глеба, с которой он теперь борется изо всех сил, и я ему решила помочь. Только гардероб им самим был выбран так, что сделать это было сложно, да и я сильно изменилась. Осознание того, что Глеб на самом деле меня любит, хотя и не признается в этом никогда, отложило на мне свой отпечаток: глаза светились, и улыбка не сходила с губ. Никакая сталь в глазах не могла заглушить его слова, сказанные мне хоть и непроизвольно. К выбранному тёмно-зелёному платью с атласной отделкой я не одела никаких украшений — пусть буду только я.

В коридоре меня ждал Виктор.

— А где Али?

— Глеб его отпустил, пусть отдохнёт.

— От меня?

— От всего.

Виктор хотел взять меня на руки, но я остановила его.

— Я пойду сама, ты можешь идти.

Но он лишь покачал головой, и пошёл рядом со мной. Мы шли по коридорам дворца, и я пыталась вспомнить свою жизнь, те моменты, которые мне не показали. Пока больше ничего не вспоминалось и мне стало грустно, память может опять надо мной пошутить, а я не пойму.

— Не грусти, ты всё вспомнишь, время тебе поможет.

— Если за это время я опять не совершу подвига просто от незнания. А вам придётся меня очередной раз спасать или самим спасаться.

Виктор рассмеялся:

— Жизнь от этого только интересней. Но дозируй, учти — Самуил уехал, на сегодня не планируй никаких подвигов.

— То есть — молчать?

— Это ты сама реши.

— Значит, молчать, руками не махать, держаться от вас подальше, может, вернуться в комнату и сказаться больной?

— Это не выход, Глеб сразу Самуила вызовет, а тот на радостях тебя ещё недели две лечить будет.

— Вам же легче станет.

— Ты ошибаешься на свой счет: через две недели молчания и ничего неделания ты совершишь такой подвиг, что нам его уже не пережить. Да и Глеб может разволноваться, опять проблема — успокаивать придётся.

Виктор шутил про мои подвиги, но сам смотрел на меня грустными глазами.

— А почему ты грустишь?

— Я? Никогда. Ты ошибаешься.

— Ты можешь мне сказать — это из-за меня? Я что-то совсем испортила в ваших отношениях с Глебом?

Он остановился и взял меня за руку.

— Ты должна знать только одно — ты так изменила нашу жизнь, что возврата к прошлому быть уже не может. А Глебу сейчас очень трудно, постарайся его понять.

Виктор говорил так серьёзно, и глаза были такими грустными, что я только вздохнула и кивнула головой. Первый раз он говорил со мной так о наших отношениях с Глебом, значит — совсем плохо.

Глеб был в столовой один, и так мрачно посмотрел на Виктора, что я сразу поняла — он слышал наш разговор. Я конечно об этом забыла, но Виктор не мог, он говорил, зная, что тот нас слышит, но ему оказалось важнее сказать мне, что Глебу трудно, не оглядываясь на него самого. Виктор встал у двери и смотрел на Глеба спокойным взглядом, он ждал его реакции и был готов. Глеб подошёл ко мне взял за руку, мельком посмотрел на Виктора, махнул рукой, и Виктор исчез.

— Как ты себя чувствуешь?

— Очень хорошо, есть хочу. Сезам.

После бассейна всегда хочется есть, и я с удовольствием уминала всё, что было предложено. Глеб сидел напротив и смотрел на меня полными тоски глазами. Ничего, тебе даже полезно пострадать, таинственный мой муж, ты меня ещё плохо знаешь, я тебя люблю и не позволю отказаться от меня. И пошла в наступление, закуривая сигарету, я спросила:

— Глеб, а что, мне совсем нельзя выходить из дворца?

— Можно, ты хочешь прогуляться?

— Очень хочу, а то я всё дома и дома, давай съездим куда-нибудь.

— Куда ты хочешь поехать?

— Женщина мне пела, в первые дни моего беспамятства, мы можем к ней съездить? Она так красиво поёт и что-то мне своей песней напоминает, счастье какое-то, мгновенное состояние счастья. Хочу вспомнить.

Глеб смотрел на меня очень внимательно и временами в его серых глазах стали проявляться всполохи синевы, но он их подавил и резко встал.

— Хорошо, сразу после обеда мы можем ехать.

— Подожди, а как поживает моя подруга на балконе, ей не холодно?

— Она уехала к себе в дом.

— А я хотела с ней поговорить по душам. Заедем по пути?

Глеб глубоко засунул руки в карманы и плотно сжал губы. Неужели откажется? Но он встряхнул головой и согласился.

— Это будет дольше, но можно.

Вот и хорошо. Я заставлю тебя всё вспомнить вместе со мной, ты поможешь мне, а я не позволю тебе уйти в свою серую бетонную тоску.

— Оденься тепло, уже осень, на улице прохладно. Я зайду за тобой. Виктор.

Выбирая одежду, я вдруг осознала, что совершенно не воспринимаю течения времени. На улице уже осень, а я совершенно этого не заметила, то валяюсь в бессознательном состоянии неизвестно сколько времени, то разборками занимаюсь, то просто никуда не выпускают, а из окон ничего не видно.

Когда Глеб зашёл за мной, я так и стояла в задумчивости что надеть: пальто или шубку красоты невозможной. Шубка была сшита из белого меха неизвестного мне зверя, невесомая и очень тёплая. Но главное, несмотря на свой белоснежный цвет, она меня не полнила. Длинная, в меру широкая, с большим капюшоном, она напоминала средневековые плащи благородных дам. Глеб улыбнулся, сразу сообразив, что муки выбора не дают мне возможности собраться.

— Глеб, что мне делать? И пальто нравится, а шуба меня покорила.

— Выбери то, что тебя больше покорило.

— Тогда выбираю шубу, а жарко не будет?

— В машине кондиционер.

Тёмный брючный костюм с большими серебряными пуговицами, белоснежная шубка — мечта сбылась, я очень понравилась себе в зеркале. Обернувшись на Глеба, сделала лицо и гордо подняла голову:

— Тебе будет не стыдно за свою жену.

Глеб только улыбался. Сам он был одет в чёрное удлиненное пальто с воротником из плотного атласа и чёрный костюм. В распахнутых полах виднелся чёрный галстук с большим красным камнем в платиновой оправе.

— Надень кольцо с изумрудом.

Я совсем забыла о драгоценностях, такая шубка просто требует украшений. Кольцо и ожерелье с камешками в золотой паутине. Картина закончена. Оказалось, не совсем — Глеб достал небольшую коробочку и подал её мне.

— Это к шубе.

В коробочке оказались белоснежные перчатки, на застежке маленькие бриллианты. Перчатки оказались в пору.

— Ты знал, что я выберу шубу?

— Мне так показалось. Всё не было возможности тебе вручить.

Конечно, на кровати валялась и из дома не выходила. Нас провожали как королевскую чету, был почетный эскорт с Али во главе, явно его статус повысился, он теперь не простой боец — хранитель тела жены командора. И едем мы уже не одной машиной, а с сопровождением: три огромные чёрные машины, около двух стояли Олег и Виктор. Глеб открыл передо мной дверцу рядом с местом водителя второй машины, и негромко приказал:

— Олег, скорость два.

Видимо, раньше мы ездили со скоростью один, потому что скорость два — это скорость самолёта на земле. Хорошо, что в Италии дороги хорошие, у нас бы так не получилось. Посмотреть осенние сады мне не удалось, так как тонированное стекло и скорость превратили поездку в одно стремительное движение. Видимо и светофоры тоже слушались Глеба, потому что мы ни разу не остановились на перекрёстках.

Когда выехали на побережье и проехали деревню, я сразу узнала места — я здесь была, и мне было хорошо в этом месте, а вот и беседка.

Первым из машины вышел Олег, из дома уже вышел Валентино и радостно подошёл к нему, я сразу его узнала, значит, они тоже знакомы. Они поговорили, и вдруг Олег сделал какой-то знак Глебу и тот сразу вышел из машины, приказав мне на ходу:

— Посиди в машине.

Он видимо что-то нажал, так как в машине что-то брякнуло, стёкла совсем потемнели, и двери автоматически закрылись. И как я смогу выйти из сейфа на колесах? Они говорили уже несколько минут, и Глеб несколько раз оборачивался в мою сторону, а Валентино возбуждённо махал руками, и что-то продолжал рассказывать. Мне совсем не было слышно никаких звуков, сидела в полной тишине с осознанием вины: я захотела приехать к этим людям и у них что-то случилось. Наконец Глеб вернулся в машину.

— Что случилось?

— Сегодня ночью заболел младший ребенок Анжелины, и они в больнице. Встретиться не удастся.

— Что-то серьёзное с ребенком?

— Пока не знаю, Виктор туда уже поехал и, если проблема серьёзная, он заберёт их в клинику Самуила.

Я смотрела на него и даже не удивлялась его поступку. Такой Глеб, какого я знаю, не может поступить иначе. Он спасает детей, и это нормально, если не знать о его сущности самого страшного хищника на земле, который может убить только взмахом руки, зачем руки — мизинца. Олег обнял Валентино и уже собрался уходить, когда тот взял его за руки и о чём-то спросил. Олег обернулся на нашу машину, и Глеб опустил стекло с моей стороны. Валентино сразу подбежал и долго говорил на итальянском, жал мне руку, даже лихорадочно поцеловал сухими губами. Потом махнул Глебу, заплакал без слёз и пошёл к дому. Замерев от неожиданности, я даже не смогла сразу спросить Глеба, о чём он говорил, только беспомощно на него обернулась.

— Он благодарил тебя.

— Меня? Я ничего не делаю, это же ты всё, он тебе должен быть благодарен. Я совсем не причём.

Глеб улыбнулся, глаза стали синими-синими, сталь ушла, но лишь на мгновение, через несколько секунд лицо изменилось, и спокойным ничего не выражающим голосом он перевёл слова Валентино:

— У меня может быть только такая жена, самая лучшая в мире.

Задумался на мгновение, сомневаясь, всё ли переводить.

— Он сказал, что ты меня спасла, значит, спасла их всех и многих других.

А вот это уже ближе к истине. Я, конечно, его спасла, не буду отрицать, но если бы он не спас их всех значительно раньше, то от моего спасения ничего бы уже не зависело. Но перевёл не всё, что-то ещё сказал Валентино, но Глеб этого мне говорить не хочет. Он смотрел на меня своими глазами цвета льда и молчал.

— А теперь мы к моей подруге уже не поедем?

— Да, поехали.

Мне кажется, ехали мы на скорости три. Как его машины могут двигаться на скорости самолёта? Моторы что ли переставил? Тонировку он не убрал, и я так ничего и не видела за окном, но просить убрать, её я не стала, зачем-то он её оставил. Я уже привыкла к тому, что просто так Глеб ничего не делает, всё продумано до мелочей. Всё, кроме моих выходок, с ними он справиться не может.

Чтобы не смотреть в тёмное окно, я стала разглядывать Глеба. В профиль он тоже был красив как бог. Ни одной морщины на лице, властный подбородок сильно не выделяется, но при этом очень чётко очерчен, нос не большой и не маленький, очень ровный, начинается по всем канонам римской красоты, между бровей. Глаза большие, но не выпуклые, и не круглые, а чуть удлиненные по краям, такие, которым могла бы позавидовать любая красавица всех веков. А ресницы… таких у мужчин быть не должно, они не слишком густые, и не слишком длинные, а именно такие, которые подчеркивают красоту глаз. Особенно таких — синих невероятно, или цвета льда, или стали. А губы лучше целовать, а не рассматривать. Я отвернулась к темному окну и вздохнула — в стекле увидела себя.

— Глеб, ты бы хоть переднее стекло как-то…

— Прости, я всё вижу.

Он что-то нажал и окна посветлели. От неожиданности я даже вдавилась в кресло. Навстречу мне нёсся лес, гигантские деревья, длинные ветви которых нагнулись практически до земли и на них багровели остатки листьев. Это был сказочный лес, в нём должны происходить волшебные события с принцессами и королями, драконами и рыцарями. Я сразу представила, как рыцарь в латах спасает принцессу, привязанную к стволу такого дерева, например, от дракона, или от злого короля. Вся в своих фантазиях, не сразу поняла, что Глеб говорит по телефону.

— Я с тобой.

Он медленно положил телефон в карман и развернул машину, мы поехали за Олегом. Его лицо превратилось в маску, даже руки на руле напряглись так, что стали заметны костяшки пальцев. Я сразу испугалась сама не знаю, чего, но до дрожи в руках и коленках. Спрашивать, что случилось, тоже не смогла, просто посмотрела на Глеба испуганным взглядом. Он обернулся ко мне и сказал металлическим голосом:

— Ты не хочешь верить, теперь сама посмотришь.

Эти слова напугали меня ещё больше, я вся оцепенела от страха, но через несколько секунд, сжав кулаки, решила, что не позволю этому страху задавить себя. Глубоко вздохнув несколько раз, я обернулась на Глеба и спросила сиплым голосом:

— И что я должна увидеть?

— Нас настоящих.

А до этого момента он был не настоящим? Спасая ребенка Валентино, он не был настоящим? И поняла — он хочет меня напугать специально, чтобы я ужаснулась чему-то и оставила всякие надежды на отношения, нормальные отношения между нами. Должна увидеть монстра и испугаться, сразу бежать от него подальше. Будет демонстрировать портрет как тогда на экране. Я ещё раз глубоко вздохнула и успокоилась.

На той же скорости мы ехали ещё какое-то время по лесной дороге, и мне приходилось изо всех сил держаться за ремень безопасности. Олег ехал перед нами, судя по красным огонькам впереди. Наконец мы остановились. Глеб открыл дверь и приказал:

— Сиди.

Опять что-то щёлкнуло в машине, и я оказалась в запертой тёмной машине, без всякой надежды увидеть, что происходит снаружи. Не знаю, сколько его не было, но я уже десять раз испугалась и столько же раз пыталась себя успокоить. Ни звука я не услышала, ни проблеска света, абсолютная тишина и темнота. Когда в машине щёлкнуло, я подпрыгнула. Глеб открыл дверцу с моей стороны и молча подал мне руку. Я даже не пыталась остановить дрожь в руках, колени сразу подогнулись, и он взял меня на руки. В темноте я не видела его лица. Он шёл к небольшому домику, освещённому только светом из окон. Навстречу нам вышел Олег.

— Я нашёл одну живую в подвале.

Глеб ничего не ответил и вошёл в дом. Я даже не смогла отвернуться от картины, которую увидела, сразу превратилась в статую. Кругом была кровь: на стенах, полу, на мебели и трупы, некоторые разорваны пополам, у некоторых не было голов, части тела валялись отдельно — руки, ноги, головы. Одна мысль смогла пробиться сквозь ужас и вывела меня из этого состояния, иначе бы сошла с ума. Я даже не спросила, прошептала отдельными звуками:

— А живая? Где подвал, надо спасти…

Глеб попытался поставить меня на ноги, но я сразу повалилась, и он снова взял меня на руки.

— Хочешь посмотреть? Подвал, так подвал.

Она лежала в самом углу на каком-то кровавом тряпье. Вся поломанная, кости торчали из рук и ног, и смотрела на нас ясными глазами полного сознания. Больше я ничего не видела — только эти глаза. Глеб подошёл ближе, и я зашевелилась в его руках:

— Отпусти меня.

Он постоял мгновение, но потом опустил меня на кровавый пол. Крови было столько, что я даже поскользнулась, и Глеб меня поддержал. Склонившись над тем, что было когда-то человеком, я погладила по голове и хрипло проговорила:

— Мы тебя спасём… не бойся… всё закончилось… они тебя спасут…

Когда я встала и посмотрела на Глеба, он уже звонил по телефону, закончив говорить, приказал:

— Олег тебя вынесет из подвала. Посиди в машине.

Так как я не двигалась, он встряхнул меня за плечи и повторил:

— Посиди в машине.

Я кивнула, и Олег подхватил меня на руки. Их не было так долго, что я уже готова была кричать от бессилия и ужаса. Наконец, они вынесли её на каких-то досках, перемотанную тканью и положили в машину Олега. Глеб сказал Олегу несколько слов и тот сразу уехал.

Глеб не сразу подошёл к машине: скинул с себя пальто и пиджак, остался только в брюках и рубашке, потом даже брюки порвал до состояния шорт и сорвал рукава рубашки, снял галстук и аккуратно сложил в пакет. Когда сел в машину, воздух загустел настолько, что меня стало выдавливать к двери. Он вздохнул, даже не посмотрев на меня, завёл машину и предупредил:

— Шансов выжить у неё нет.

Кивнув, я стала лихорадочно снимать с себя шубу, наконец, поняла, почему он снял с себя одежду — моя шуба тоже была вся в крови.

— Глеб, открой дверь.

Он посмотрел на меня невидящим взглядом, но дверь щёлкнула, и я сразу выбросила шубу, дрожащими руками сняла перчатки и тоже выкинула. Подумала мгновение и сняла сапоги, отправила их к шубе. Всё, на мне больше нет крови, я быстро захлопнула дверь. Глеб не понимал, что я делаю, смотрел на меня, но ничего не говорил.

— Прости, они все в крови… чтобы тебе не мешало ехать.

Глеб усмехнулся, мне показалось — удивился, но ничего не сказал. Мы ехали так же быстро, и меня это устраивало, думать в такой тряске было невозможно. Видимо где-то на полпути домой нас встретил Андрей и Глеб пересадил меня в его машину, так и не сказав ни слова, сразу уехал. В машине Андрей укутал меня в одеяло, уложил на заднем сидении и закрепил ремнями, чтобы я не упала на этой дороге. Лишь после того, как убедился, что я в полном сознании, тревожно спросил:

— Как ты?

— Я не знаю, как я. Что это было? Только не говори, что не знаешь.

Андрей вёл машину тоже как пилот самолёта, на меня не оборачивался и долго думал, прежде чем ответить.

— Куда Глеб уехал? Андрей, не молчи… скажи хоть что-нибудь.

— Этот дом надо сжечь, Глеб не стал этого при тебе делать. Там были бойцы разных кланов и наёмники.

— У Глеба будут проблемы?

— Нет, они нарушили закон. Иногда это случается. Катя, ты не знаешь нашей жизни вне дома Глеба.

— Андрей, если ты не хочешь, чтобы я насовсем сошла с ума, хоть что-нибудь расскажи. Как Глеб узнал?

— У него есть разведка, у всех кланов она есть, Глеб их тренирует. Задания разные: надо уметь существовать среди людей, определять места сборов наёмников, предотвращать подобные ситуации. Кто-то из бойцов обнаружил и сообщил, но он бы с ними не справился. Олег хотел один поехать, но Глеб решил всё сделать сам.

Значит, часть трупов в доме не была людьми, их убил Глеб, этих самых наёмников-убийц. Только людей спасти не удалось, может быть, хоть эта женщина выживет.

— А куда отвезли женщину?

— Ближе всего один из домов Аарона, туда уже Самуил выехал. Надо выяснить, может они её обратили.

— Тогда что с ней будет?

Андрей замолчал так плотно, что я поняла — её убьют. Не буду думать об этом, иначе действительно сойду с ума.

— А что значит этот красный камень на галстуке у Глеба? Он кроме этого камня никаких драгоценностей не носит.

— Это знак для всех, что он имеет право отдавать приказы всем членам кланов, кроме глав.

Влиятельный муж. Я изо всех сил пыталась сохранить остатки разума, не думать о том, что видела. Надо попытаться успокоиться, не впасть в истерику, Самуилу некогда сейчас мной заниматься — ему надо эту женщину спасти.

— Поплачь, можешь покричать, если хочешь… на меня покричи. Мы уже скоро приедем домой.

Но кричать я не могла, пустота во мне не давала сил ни на плачь, ни на крик. Я не знаю, что буду думать завтра, даже через пять минут, но одно я знаю точно — Глеб не добился своего. Он хотел мне показать, какие они, каким он был раньше, но сейчас он другой, совсем другой, лучше многих людей. И этого Глеба я люблю. Как бы он не старался меня от себя оттолкнуть, показывая себя страшным монстром, у него уже ничего не получается. Он уже не тот, каким возможно был, и уже никогда таким не будет. И мне сейчас всё равно, каким он был раньше, я этого не знаю и знать не хочу.

— Ты не уйдёшь от нас?

Андрей даже остановил машину, чтобы задать этот вопрос. Мы стояли в полной тишине, и он даже не обернулся ко мне, опустил голову и ждал моего ответа. И сказал не от Глеба — от нас.

— Нет, Андрюша, никуда я от вас не уйду. Даже если выгонять будете.

Он облегчённо засмеялся, и рванул машину так, что если бы не ремни, то я вылетела из машины.

Нас уже встречали. Как только машина остановилась у лестницы, сразу подошёл Али, отстегнул ремни и вместе с одеялом взял на руки.

— Как чувствует себя жена командора?

— Жива. Али, хочу в бассейн.

Я плавала из одного конца бассейна в другой раз за разом, пока не поняла, что могу утонуть от усталости. Пришлось позвать Али, чтобы он достал меня из воды — силы закончились мгновенно, как только остановилась в движении.

Мне казалось, что не смогу спать в эту ночь, но усталость после многометровых заплывов в бассейне взяла своё и я уснула.

Утром я проснулась от аромата, запах был немного странным, необычным. На столике стоял букет неизвестных мне цветов, белоснежных до голубого сияния. Небольшие соцветия образовывали совершенно круглые шапки на длинных ножках среди пушистых зелёных листьев. Приподнявшись на локте, я потрогала цветы, и они обдали меня волной аромата. Красота неземная, как белоснежная пена. Глеб сидел у моей постели и смотрел на меня.

— Привет, когда ты вернулся?

— Недавно. Как ты?

— Я поплавала в бассейне и уснула. А что — опять два дня спала?

— Нет, всё нормально.

Он сидел на полу, сцепив руки на коленях, очень бледный, с совершенно прозрачными глазами.

— Глеб, а как та женщина?

— Самуил её пытается собрать.

— Её не обратили?

Он удивился моему вопросу, даже приподнял бровь, но ответил сразу:

— Нет.

— Значит, у неё есть шанс?

— Пока нулевой. Если только Самуил не совершит волшебства.

Мне так хотелось обнять его и сказать, что люблю всё равно, несмотря на все его попытки, но побоялась реакции на свои объятия.

— Глеб, у тебя вчера ничего не получилось.

— Что не получилось?

— Как с портретом на всю стену. Это они такие, не ты. Как ребёнок Анжелины?

— Виктор перевёз их в клинику Самуила. Что с портретом?

— Мне всё равно, какой ты был триста лет назад, меня тогда ещё не было. Я вижу тебя таким, каким вижу сейчас. Ты правильно сделал, что меня туда привёз, только ничего у тебя не получилось.

— Правильно сделал?

Глеб так удивился, что даже вскочил на ноги.

— Правильно.

Я смотрела на него снизу вверх, но моей шеи не хватало, чтобы посмотреть ему в глаза, и я встала на кровати. Он смотрел на меня синими глазами, без намёка на сталь. Встав на кровати и пытаясь уравновеситься, я повторила:

— Правильно, мне надо было это увидеть, чтобы понять, от какого мира ты меня защищаешь, и чем занимаешься, когда не борешься со мной. Или меня спасаешь. Или ещё что-нибудь из-за меня делаешь.

В доказательство своих слов я решила стукнуть его по плечу, но не удержалась на мягкой поверхности кровати и стала падать, но Глеб поймал меня на руки и мягко прижал к себе.

— Глеб, ты же убил тех, в доме, я знаю, и спас бы людей, если успел.

— Но я…

— Я знаю, ты был таким. Давно и неправда.

— Правда.

Он опустил меня на пол и отошёл.

— Глеб!

— Я буду ждать тебя за дверью.

Хорошо, теперь моя очередь, то он мне доказывал, что я единственная и неповторимая, а теперь я буду ему доказывать, что люблю его, единственного и неповторимого. Выбрав лёгкое светлое платье, я надела ожерелье с капельками бриллиантов, оно мне помогает. Подумала и надела кольцо с изумрудом, под цвет моих позеленевших глаз.

Глеб стоял у двери как стоял Али, как страж, поза и лицо соответствовали стражу. Он оглянулся на меня и предложил руку. Но я встала перед ним, и гордо подняв голову, заявила:

— Ты теперь вместо Али охранять меня будешь?

— Нет, он остаётся твоей охраной.

Кивнув, я обняла его.

— Глеб, не обижай меня, я знаю, что совсем глупая, не понимаю ничего в вашей жизни. Только помни — я тебя всё равно буду любить, даже если ты меня выгонишь от себя.

Глеб вздрогнул, когда я его обняла, но не оттолкнул, а очень осторожно обнял и тяжело вздохнул:

— Я не должен был тебя…

— Ты правильно сделал, я во дворце живу, в бассейне купаюсь и не знаю страхов за стенами. Я очень благодарна тебе за всё, за то, что бережешь и защищаешь, но хочу знать какова твоя жизнь без меня. Хоть маленький кусочек. Я хочу быть достойной тебя.

Глеб наклонился и внимательно посмотрел на меня, глаза были синими, льда не было.

— Ты не боишься меня?

— Совсем, ни капельки, я верю тебе.

— Я чуть тебя не убил.

Мой смех поразил его так, что он даже отодвинулся от меня, видимо, решил, что я опять сошла с ума. Но я продолжала смеяться и пыталась обнять его. Он схватил меня на руки и тревожно посмотрел в глаза. А я постучала пальцем ему по лбу и сквозь смех заявила:

— Глупый, совсем глупый великан! Как ты не поймёшь, да я счастлива была от твоего поцелуя, от слов твоих, от глаз синих!

Он смотрел мне в глаза совершенно непонимающим взглядом. Я провела пальцем по его губам и сказала уже серьёзно:

— Глеб, я тебя совсем не боюсь, ты меня не пугай специально, всё равно не поверю.

— Счастлива? А поломанные ребра?

— Ну, не поломанные скажем, а чуть помятые. Но слова дороже стоят.

Глеб продолжал смотреть на меня и уже хотел что-то сказать, но остановил себя, даже губы сжал. Потом опустил голову, чтобы я не увидела его глаз, и пошёл в столовую. Неожиданно остановился и усадил меня на диванчик, сам сел передо мной на пол и, заглядывая в глаза, спросил:

— Я не совсем понял твои слова — что ты хочешь быть меня достойна. Что ты имела в виду?

— Ты так много делаешь, так правильно, стольким помогаешь и вообще… я по сравнению с тобой…

Он вскочил и схватил меня за плечи, но потом быстро убрал руки, даже завёл их за спину. Глубоко вздохнул и уже спокойным голосом спросил:

— Неужели ты думаешь, что можешь быть меня недостойной?

— Глеб я действительно ничего не делаю, только разборки учиняю да в обмороках валяюсь. Я не…

Глеб поцеловал меня так быстро и нежно, что я даже не успела ответить на его поцелуй, а он уже оказался на другой стороне комнаты. Я непроизвольно коснулась своих губ пальцами, которые сразу мелко задрожали. Он смотрел на меня глазами, полными любви и обожания, синими и лучистыми. Как-то взмахнул руками, я даже не смогла полностью увидеть движение, таким оно было стремительным, но потом завёл их за спину.

— Ты самая лучшая в мире, я никогда не буду достоин тебя. Ты самая важная часть моей жизни, я только с тобой начал жить, жить полной жизнью. Каждое мгновение с тобой меняет меня, нас всех.

Он подошёл ко мне и нежно взял за руку.

— Я не достоин тебя, но прошу — не уходи, не бросай меня.

Глеб говорил мне о своей любви, только другими словами. Неужели он действительно любит меня — такую слабую и вздорную? Поверить в это было невозможно, но вот он сидит передо мной в совершенно невероятной для человека позе и смотрит своими синими озерами, просит не бросать его. У него были такие горячие руки, губы пылали, и он едва себя сдерживал, чтобы не поцеловать меня и обнять. Я вспыхнула мгновенно и тоже сдерживала себя с трудом, чтобы не кинуться ему на шею и не поцеловать. Невероятным усилием я подняла руку и коснулась его губ, он закрыл глаза и едва коснулся моих пальцев губами.

— Я никуда не уйду. Я люблю тебя, и всегда буду любить.

Глеб весь напрягся, понадобилось время, чтобы он смог справиться с собой и посмотреть на меня уже спокойным взглядом. Мне тоже. Я взяла его за руку и повела в столовую.

В столовой сидели все кроме Самуила. И они всё слышали. Для меня первые минуты неожиданно оказались очень напряжёнными, я вдруг смутилась и покраснела под взглядами, Глеб был совершенно спокоен. Задумчивый взгляд Олега смутил меня больше всех, и я запереживала: может, он продолжает во мне сомневаться или недоволен открытым проявлением чувств Глебом. Олег вдруг встал, подошёл ко мне, взял за руку и сказал:

— Ты уникальная человеческая женщина. Вчера ты меня поразила.

Поцеловал мне руку и снова сел на диван. Андрей улыбался и был откровенно счастлив от всего: от того, что я никуда не ухожу, и мы помирились с Глебом. Виктор тоже широко мне улыбнулся, глаза светились от удовольствия, но от комментария отказался, думаю — пока. Я облегчённо вздохнула и приступила к завтраку.

— Олег, а как эта женщина из домика, Самуил не звонил?

— Не звонил, но я знаю, что она пока жива.

— Неужели нет никакой надежды?

— Надежда всегда есть. Ты знаешь это лучше всех.

— Я могу что-то для неё сделать?

Глеб, сидевший рядом со мной, обернулся ко мне:

— Пока ей нужен только Самуил, ты уже сделала всё, что смогла.

— А если попытаться давать ей энергию? Это может ей помочь?

— Я вчера пытался, но она не принимала.

Значит, Олег пытался ей сразу помочь, и, наверное, Глеб тоже, поэтому их так долго не было. И вдруг только сейчас я подумала о том, как они вчера сдерживались среди такого количества крови, и не просто сдерживались — а спасали живого донора с живой кровью. Я с ужасом посмотрела сначала на Глеба, потом на Олега. Глеб сразу заволновался:

— Что случилось?

— Как вы вчера смогли? Смогли сдержаться?

Глеб побледнел от моего вопроса, но ответил откровенно:

— С трудом.

И я ещё в машине, пахнущая живой кровью и громко бьющимся сердцем.

— Олег, я…

— Это было испытанием, Глеб прав, но я его прошёл. Я теперь слышу её сердце на расстоянии, пока она жива.

Я гуляла по саду и думала, после завтрака Глеб уехал и обещал вернуться лишь к ночи. Олег впервые признался, что ему было сложно сдержаться при виде живой крови, особенно такого количества, и потом долго ехать с куском живой плоти, абсолютно беспомощным. А моё присутствие? Когда я появилась среди них, кто знает, как они себя сдерживали во время наших вечерних посиделок, иногда кто-нибудь неожиданно уходил, только теперь я задумалась — почему. Я совершенно не относилась к ним с точки зрения угрозы, сразу решив для себя, что я шницель, не боялась их. И ставила в тупик этим своим бесстрашием, но сами они при этом должны были истязать себя моим присутствием постоянно. А Глеб? Вчера я не сразу поняла его состояние, решила, что это ещё горячка боя, хотя для него несколько наемников вряд ли представляли реальную угрозу, тем более, когда рядом Олег. Кровь, вот что вывело его из себя и страх за меня. Вернее, за свою жажду при мне. Не просто не напасть на меня — не показать эту жажду. До сих пор не понимаю, как догадалась выкинуть одежду, пропитанную кровью.

Стали был они спасать эту оставшуюся в живых женщину? Всего скорее — нет, и я это понимаю совершенно чётко. Нерационально. Они бы не стали её убивать, просто сожгли вместе с домом и остальными трупами. Это для меня она равная мне личность, за которую нужно бороться как за любую жизнь. Глеб и Олег, вопреки привычным канонам поведения в их мире, не убивают людей, заставляя свой организм существовать в постоянной муке, но и признать за личность могут только в том случае, если это неожиданно касается их, как со мной. Полное противоречие существования в этом жутком мире: их жизнь зависит от людей, и смерть тоже, если они не найдут свою энергетическую пару, и при этом они убивают людей постоянно. А если этот человек энергетическая пара, например, Аарона? И он навсегда лишиться возможности продлить своё существование? Или Олега, Виктора, Андрея?

За такими грустными мыслями и застал меня Олег.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, правда, я чувствую себя хорошо.

Он внимательно на меня посмотрел, как просканировал, и, убедившись, что всё нормально, кивнул головой.

— Я предложил Самуилу попробовать мутантов для передачи энергии Норе.

— Норе?

— Её зовут Нора Хансен. Она из Швеции, приехала к друзьям в отпуск. Возраст тридцать пять лет, разведена. Работала в Национальной библиотеке. Это пока вся информация, доступная полиции. Есть ещё медицинские показатели, они обнадёживают: горные лыжи, плавание. Не спортсменка, но на здоровье не жаловалась, судя по справке.

— А как ты определил, что это именно она?

— Из женщин в их компании были две итальянки, одна француженка и она. Только она натуральная блондинка.

— Она блондинка? Я даже не помню её лица, только глаза.

— Цвет волос я увидел только в доме, когда Самуил обрил ей голову.

— И голова повреждена?

Олег посмотрел искоса, сорвал маленький цветок и протянул мне, я непроизвольно взяла.

— Я не буду тебе перечислять её повреждения. Их слишком много для человека.

— Олег, правда есть шанс?

— Ты же выжила, хотя по закону передачи энергии шанса не должно было быть. Человеческие женщины могут многое.

— А ваши?

— Они слишком как мы: практически равны по физической силе, стремления почти как у мужчин. На самом деле у нас немного отличий между мужчиной и женщиной, меньше, чем у людей. У вас женщина значительно слабее мужчины физически, но очень сильна волей. Ты на одном упрямстве выжила. Может, и у Норы получится.

— Олег, а можно как-то больше о ней узнать?

— Зачем тебе?

— Не знаю, наверное, очень надеюсь, что она выживет.

Страшась задать следующий вопрос, я помолчала, но всё же заставила себя спросить:

— Олег, а этот дом далеко от того, где живёт Аарон? Может её в клинику Самуила перевезти, или к нам.

Олег даже остановился и опять очень внимательно на меня посмотрел.

— Нора совершенно не транспортабельна. И ещё долго будет такой. Ты из-за Аарона переживаешь за неё?

Я только кивнула, вчерашняя сцена ещё стояла перед моими глазами, особенно — невидящий взгляд Глеба. Олег улыбнулся удивительно мягкой улыбкой:

— Глеб ему сразу сообщил и бойцов поставил, они, конечно, ему не страшны, но Глеба предупредить успеют. Сегодня он уехал вместе с Глебом, а завтра я уже буду там.

— Олег, только не обижайся… ты сможешь его остановить?

Он только усмехнулся, но глаза стали такими, что я сразу поняла — сможет.

— Не переживай, он знает, что это ты её спасла.

Ну вот, опять создала проблему для всех. А может, я просто хочу разбавить нашу мужскую компанию и заиметь подругу не только в виде скульптуры? Будем надеяться, что она окажется не такой как Юлия, если работает в библиотеке. Я вздохнула и взяла Олега за руку.

— Олег, скажи, когда я у вас только появилась, вам было сложно сдерживаться?

— Сложно. Это тебе объяснить практически невозможно… не с чем сравнить. Но то, что ты нас не боялась, а мы чувствуем сильный страх, как это не странно, помогало. Мы быстрее привыкли к запаху твоего присутствия. Ты заставила нас принять себя.

— Как это — заставила?

— Почти каждый день что-то происходило и привлекало к тебе внимание. Это отвлекало от жажды.

Он задумался на мгновение, встал передо мной и признался, опустив глаза:

— А после того, как мы пытались тебя спасти в твоей боли, жажда совершенно прошла. Твоя кровь меня больше не волнует.

— А остальные? Виктор с Андреем?

— Я думаю тоже, ты спроси у них сама.

Олег пошёл дальше медленным шагом, чтобы я успевала за ним. Мне показалось, что он хочет о чём-то меня спросить и не решается, хотя на Олега это было не похоже. Он сорвал ещё несколько цветов и вручил мне.

— Вчера ты меня поразила.

— На самом деле я чуть не сошла с ума. Я схватилась за мысль о выжившей, чтобы сохранить остатки разума. Там их много было… наёмников?

— Десять человек, три наёмника и двое из клана.

Он странно на меня посмотрел, говоря о бойцах клана, и я сразу догадалась — клан Аарона.

— Почему они… я не знаю, как спросить… или они так питаются?

— Нет, видимо, они были недовольны отказом Аарона участвовать в акции. Во многих кланах так бывает. Если они могут откупиться от клана, то уходят и становятся наёмниками. Эти не успели уйти.

— А в кланах Глеба так тоже бывает?

— Нет. У Глеба жёсткие законы, такие к нему не идут. И он таких не берет, к нему в клан попасть очень сложно. Он сам смотрит каждого бойца.

— И при этом у него нет официальных кланов?

Олег улыбнулся, сорвал мне веточку какого-то пахучего дерева, ещё помолчал, но я упорно смотрела на него, требуя ответа.

— Официальных нет, но все знают какие кланы под его протекцией.

— А как относятся к такой ситуации сами главы кланов?

— Их немного, одну из глав ты знаешь.

— Элеонора.

— Сама видела — как.

Он опять помолчал, но пройдя несколько шагов, продолжил:

— У него нет боевых кланов в нашем понимании. Чем занимается Элеонора, ты знаешь… есть клан, который занимается поставкой крови, скажем так медицинский, им больше Самуил занимается. Клан, занимающийся подготовкой бойцов, курирует Виктор. Глеб знает каждого во всех кланах.

— А ты? Какой ты клан курируешь?

Олег весело рассмеялся:

— Я осуществляю общее руководство, кажется, так у вас говорят.

Ну да, ну да, общее руководство всеми кланами и боевые акции, энергия непонятная, силища немереная.

— А ты сам… я думаю, ты мог бы стать главой клана.

— Я был главой клана.

— И что?

— Теперь нет.

Олег мог удивительным образом так ответить, что дальнейшие вопросы отпадают сами собой. Он сегодня и так многое рассказал. Простой боец, всегда в тени Глеба, но Совет его слушает не как бывшего главу клана, а как нынешнего очень влиятельного и сильного члена команды Глеба, причём совершенно самостоятельного. Как бы ни старался Олег это скрыть от меня, я поняла. Он на равных разговаривает с Глебом и Аароном, причём, не просто разговаривает, а принимает решения.

— Олег, я давно хотела тебя спросить… вернее, как вспомнила. Чем ты расплатился с Аароном за камень? Я помню только то, что человеческих жизней в оплате нет.

Он совсем не ожидал от меня этого вопроса, даже остановился.

— Ты вспомнила. Королеве не нужно знать цену лекарства.

— Ты мне это уже говорил, а я сейчас не королева и хочу знать.

— Ты королева всегда. Я обещал ему услугу.

— Какую?

На попытку плотно замолчать я выдала угрозу, решила, уж сегодня он мне всё расскажет:

— Я поеду к Аарону и спрошу у него.

Олег улыбнулся, понимая, что Глеб меня не выпустит из дворца, не г

...