Оглавление

ВСТУПЛЕНИЕ

Дорогой читатель!

О Второй мировой войне написано огромное множество книг. В этом нет ничего удивительного, так как эта тема остается актуальной и по сей день. Историческая и художественная литература по этой тематике регулярно дополняется и расширяется за счет новых произведений, которые пишутся авторами во многих странах мира. Особый интерес Вторая мировая война и все, что с ней связано, вызывала и вызывает у российских читателей. И кажется, словно уже не осталось такого явления или эпизода из этого периода истории, о котором бы не рассказывалось подробно на страницах учебников и романов, в газетах или научных статьях. Но они есть. Эта книга — рассказ об одном из таких явлений.

Наверное, каждый из нас знает о том, как в годы Второй мировой войны фашисты устраивали концентрационные лагеря для своих пленников. Там их заставляли работать в нечеловеческих условиях, там их пытали, морили голодом, массово уничтожали. Такие названия, как Бухенвальд, Освенцим, Дахау, Треблинка по праву наводят ужас на любого, кто когда-либо читал или слышал о них. Но мало кто знает, что в те годы существовала страна, в которой также устраивались лагеря смерти, ужасы которых не уступали, а то и превосходили ужасы немецких лагерей. Имя этой стране — Независимое Государство Хорватия.

Это государство образовалось весной 1941 года на развалинах бывшего Королевства Югославия, оккупированного немцами и итальянцами. Независимое государство Хорватия, или НГХ, с одобрения Гитлера и Муссолини основали хорватские националисты-радикалы — усташи — во главе с вождем («поглавником») Анте Павеличем. В состав НГХ, помимо собственно хорватских земель, входила практически вся Босния и Герцеговина. Таким образом, в новообразованной стране проживали представители сразу трех народов (и одновременно конфессий): хорваты-католики, бошняки-мусульмане и православные сербы. Ни один народ не был в явном большинстве в целом по стране. Так, сербы жили и в хорватских регионах, и в Боснии и Герцеговине; там же, в Боснии, жили (и живут до сих пор) боснийские хорваты.

Лидеры усташского движения во главе с Павеличем разработали и приняли государственную программу, одно из важнейших мест в которой занимало решение национального вопроса. Бошняков решено было причислить к хорватскому народу, их даже называли «цветами хорватства». Сербов же, считавшихся усташами «низшей расой», планировалось разделить на три части: одну треть обратить в католичество, вторую изгнать, третью — уничтожить. Таким образом, геноцид сербов стал неотъемлемой частью государственной программы НГХ.

Для этих целей в стране начали открывать распределительные и концентрационные лагеря. Впрочем, сами власти называли их «рабочими». Туда отправляли сербов, евреев, цыган, бошняков и даже хорватов, недовольных режимом Анте Павелича. Отправляли и просто всех, считавшихся «нежелательными элементами» — коммунистов, антифашистов и им сочувствующих. Национальная принадлежность в этом случае не играла роли — пленными лагерей НГХ были русские, белорусы, чехи, словаки и даже немцы.

Некоторые лагеря открывали немцы и итальянцы, полностью их контролируя. Такие лагеря по своему укладу и распорядку ничем не отличались от лагерей Германии и Италии. Другое дело — лагеря, основанные усташским правительством НГХ. И внешне, и даже по структуре управления они могли напоминать немецкие (по образцу которых, в общем-то, и создавались). Но реальное положение дел в них было совсем другим. В усташских лагерях не было ни немцев, ни итальянцев — весь управленческий аппарат был представлен усташами.

Поскольку многим усташам, особенно молодежи, с детских лет внушали ненависть к сербам и вменяли в обязанность уничтожать их любыми способами, жизнь пленных усташских лагерей была настоящим адом. Усташи соревновались друг с другом в том, кто убьет больше пленных в день, или в том, кто придумает больше способов пытки или убийства. От зверств и мучительной смерти не были избавлены ни женщины, ни дети — даже новорожденные и грудные младенцы. Известны случаи, когда немецкие или итальянские солдаты и офицеры спасали пленных от усташей, не в силах наблюдать подобное обращение с людьми.

…К сожалению, тема усташских лагерей в нашей стране не получила широкого распространения. Тому есть минимум две причины. Первая — советских военнопленных туда не отправляли. Вторая — в послевоенной социалистической Югославии эта тема оказалась под запретом в рамках тогдашней политики «братства и единства». Считалось, что упоминания о лагерях смерти, устроенных усташами, могут нарушить хрупкое равновесие и помешать строительству дружбы между хорватами и сербами. После распада Югославии в 1991 году говорить и писать об этом начали только в Сербии, куда переехали на постоянное проживание и многие сербы — бывшие пленные усташских лагерей. В новой независимой Хорватии после 1991 года начал процветать ревизионизм, восхваление усташского движения, появились его последователи — их можно назвать неоусташами. О лагерях смерти начали говорить как о «рабочих», а число их жертв — сводить к минимуму.

Работая над этой книгой, я поставил себе задачу — показать российскому читателю по возможности широкую и достоверную картину, описывающую усташские лагеря. Информации такого рода на русском языке практически нет. Насколько мне известно, в русскоязычной литературе в принципе нет книги, в которой бы систематически описывались усташские лагеря. Подчеркну, что предлагаемую мной книгу нельзя считать учебником истории — по причине того, что факты в ней разбавлены значительным количеством допущений и гипотез. При этом как-либо подтвердить или опровергнуть их в наши дни попросту невозможно. Дело в том, что усташи старались не оставлять следов своих преступлений: так, ямы в горах Велебита, куда сбрасывали еще живых узников, потом бетонировались или закидывались камнями, что сделало невозможным извлечение останков и их подсчет. В последние месяцы войны, когда поражение Гитлера уже было лишь вопросом времени, усташи расформировывали лагеря, уничтожая всю документацию, стирая бараки с лица земли. Пленных же массово уничтожали, а затем либо сжигали, либо сбрасывали в реки.

…В мае 2018 года мы с другом посетили мемориальный комплекс на территории некогда крупнейшей системы усташских лагерей смерти — Ясеновца. День был солнечный и теплый, почти жаркий. К мемориалу вел широкий дощатый настил. Слева от нас, возле озерка, располагалась плита-путеводитель по территории бывшего лагеря: она словно бы повторяла форму окрестностей в миниатюре. В глаза бросалось явное стремление устроителей комплекса скрыть как можно больше следов былой деятельности лагеря. Кроме плиты (которую тоже еще нужно было найти) — ни таблички, ни указателя. Только мемориал и зеленый холм с букетами цветов у подножия. И сонная тишина весеннего дня.

Когда мы вошли под каменные своды мемориала, изнутри повеяло прохладой и… гнилью. Дощатый настил, ведший к мемориалу, заходил и внутрь, но там его доски из-за отсутствия солнца и высокой влажности почти совершенно прогнили. Они с мягким скрипом пружинили под ногами, и ходить по ним было откровенно неприятно. На противоположной от входа стороне, на дощатом сгибе, была установлена табличка с четверостишием из поэмы хорватского поэта-антифашиста Ивана Горана Ковачича «Яма». Я перевел его на русский язык:

«Где же блеск стекла, куда же счастье дели,

где ласточки гнездо? И что же сад затих?

Где же стук знакомый колыбели,

и в луче солнца рой пылинок золотых?»

Рядом лежали памятные венки, многие — с национальными флагами, так что было видно, приезжие из каких стран их возложили. Тут были венки из Нидерландов, Германии, Испании, Австрии, Хорватии, Сербии, России…

Возвращаясь обратно, мы направились в сторону музея. Где-то на полпути нам встретился любопытный экспонат — поезд, очевидно из тех, которыми перевозили пленных. Окна вагонов были забраны колючей проволокой.

В своей книге «Ветер с Балкан» я достаточно подробно описал наш визит в Ясеновац. По итогам осмотра мемориала, музея и окрестностей у меня создалось впечатление, что власти очень хотят полностью скрыть все следы лагеря — но не могут этого сделать. И это понятно. Невозможно стереть память о месте, где за четыре года были уничтожены сотни тысяч людей.

…Как я уже писал выше, в современной Хорватии набирают популярность ревизионизм и новые последователи усташского движения. Чтобы получить представление о текущем положении дел в этом смысле, в апреле 2019 года я начал переписку с Игором Вукичем — хорватским историком-ревизионистом, основателем локального Товарищества «Ясеновац», автором книги «Рабочий лагерь Ясеновац».

Позицию И. Вукича полностью характеризует одна-единственная фраза из его ответа, который он прислал мне по электронной почте:

«Наши исследования направлены на то, чтобы получить картину событий, происходивших в лагере в Ясеновце, при этом количество жертв для нас сугубо вторично».

Чтобы понять, насколько популярна сейчас в Хорватии такого рода позиция, я вступил в переписку с Хрвое Класичем, профессором Загребского университета. Он известен своими антифашистскими взглядами, его даже приглашали в Сербию, в Нови-Сад, читать лекцию по Второй мировой войне — что само по себе является удивительным случаем.

На мой вопрос о Вукиче профессор Класич ответил следующее:

«Он непопулярен. Игор Вукич и его соратники — ревизионисты, отрицающие холокост и геноцид. Таких „ученых“ достаточно в каждой стране. Просто здесь их голоса слышны чуть лучше».

Продолжая тему Ясеновца, я не мог не спросить профессора Класича о количестве жертв лагеря. Его ответ практически полностью совпал с моим собственным мнением:

«Думаю, эта цифра — от 80 до 130 тысяч. Точнее мы уже никогда не узнаем».

…В апреле 2019 года я написал письмо посольству Сербии в России с просьбой о встрече. Мне было интересно понять, что думают об усташских лагерях официальные представители страны, которая приютила значительную часть выживших пленных лагерей. Спустя пару недель мне позвонили: «Добрый день! Это посольство Республики Сербия, мы звоним по вашему запросу. Когда вы сможете к нам подъехать? Господин посол хочет с вами встретиться».

Третьего мая меня принял в своем кабинете тогдашний чрезвычайный и полномочный посол Сербии в России — господин Славенко Терзич. Он смог уделить мне около 20 минут, живо интересуясь предложеной мной темой. Ниже — отрывки из нашей беседы.

Автор: У нас в России практически никто не знает об усташских лагерях смерти. О немецких знают все. Поэтому я и пишу книгу для российских читателей, чтобы они узнали.

Славенко Терзич: Да! Об этом мало говорится. Это был ужасный геноцид. Если в немецких лагерях все было автоматически, как на заводе, то там был ужас.

А.: И об этом у нас никто не пишет.

С.Т.: У нас во время Югославии тоже почти никто не писал. Было запрещено. Тито строил идеи «братства и единства», чтобы мы подружились. Поэтому и у нас молчали.

А.: Я хочу это показать. Не только Ясеновац, но и другие лагеря, например, на острове Паг.

С.Т.: Был еще лагерь для детей…

А.: Даже несколько.

С.Т.: Да, несколько… Очень хорошо, что Вы об этом хотите писать. Вы читаете книги на сербском?

А.: И на сербском, и на хорватском. Сейчас у меня первый этап работы — я перевожу на русский то, что считаю нужным. Когда это будет сделано, я добавлю свои мысли по этому поводу…

С.Т.: Да-да! Я скоро улетаю в Белград, возможно, я смогу там найти для Вас еще какую-то интересную литературу.

То, что государственный чиновник столь высокого ранга открыто оперирует понятием «геноцид», говорит о многом. Как и то, что мой аналогичный запрос в посольство Хорватии остался без ответа…

…Уже в процессе работы над этой книгой я поставил перед собой еще одну задачу — лично встретиться и пообщаться с выжившими пленными усташских лагерей. Узнав о существовании ряда организаций, которые в теории могли бы мне помочь, попробовал им написать. Писал, например, в Сербский народный совет Загреба, Музей жертв геноцида в Белграде и некоторые другие организации.

Один из сотрудников Музея жертв геноцида откликнулся на мою просьбу и направил мне контакты Милинко Чекича, почетного президента Товарищества пленных Ясеновца. Я отправил господину Чекичу сообщение, а уже на следующий день от него пришел ответ на электронную почту. В ответе было приглашение в Белград на презентацию книги о бывших пленных и уверения в том, что там я наверняка увижу кого-то из них и смогу с ними пообщаться.

Это было 23 мая. А уже 28 я стоял у входа в Дом армии Сербии, что в Белграде по улице Франзузской, и ждал господина Чекича. Поскольку он писал, что ему 83 года, я ожидал увидеть дряхлого старца с клюкой, а то и вовсе в инвалидной коляске. Было около половины двенадцатого, а ровно в полдень должна была начаться презентация книги «Узники лагерей — сборник воспоминаний». День был солнечный и жаркий — у нас в Москве и в июле-то такие выпадают не часто.

Ко мне подошел пожилой мужчина невысокого роста, плотно сложенный, с ясным и острым взглядом. Твердая поступь, опрятно одет. Ему можно было бы дать лет шестьдесят, максимум шестьдесят пять. Внешне ничего необычного. Вот только глаза… Умный, острый и одновременно добрый взгляд.

— Простите, вы Никита?

— Добрый день. Да.

— Добрый. Я Милинко. Пошли? — и он махнул рукой в сторону входной двери.

Так вот и началось мое знакомство с бывшими пленными усташских лагерей. Внутри Милинко познакомил меня с президентом Товарищества Славко Милановичем. Как выяснилось, в Товариществе есть президент (Славко), почетный президент (Милинко), главный Одбор (управляющий орган из опытных членов), секретарь, а также рядовые члены Товарищества — это и бывшие пленные, и их дети, родственники и даже просто посторонние люди, которым интересны дела Товарищества.

Презентация книги прошла замечательно. Оказывается, в этом (2019) году Товарищество праздновало юбилей — 60 лет непрерывной работы. Славко и Милинко рассказывали присутствующим, что все эти годы члены Товарищества собирали информацию о таких же, как они сами, бывших пленных лагерей — причем не только усташских, но и немецких, австрийских и прочих. Кроме этого, они записывали все рассказы своих товарищей, собирая их в единую базу. С недавних пор они начали ее оцифровывать. Но и это не все — члены Товарищества регулярно проводят совместные занятия в школах на уроках истории, а также выступают на собраниях и конференциях, в том числе и международных.

Когда официальная часть мероприятия закончилась, Милинко познакомил меня с Еленой Радойчич, членом Одбора. Родилась она в 1934 году в местечке Ябланац в общине Новска. Усташи убили ее деда, бабку, отца и четырехлетнего брата, а ее саму отправили в концентрационный лагерь Стара-Градишка. К сожалению, в ходе нашей беседы ее куда-то срочно позвали, и она вынуждена была уйти.

Откуда-то из толпы, то уходившей, то возвращавшейся, вынырнул Милинко, ведя за собой молодую женщину, почти девушку, с веселым и задорным взглядом.

— Елена еще вернется. Мы сейчас пойдем в ресторан. Познакомься, это Ясмина Тутунович-Трифунов. Она историк, работает в Музее жертв геноцида. Пообщайтесь, пока Славко все там готовит, а я пока отойду.

И практически убежал куда-то с энергией, немыслимой для человека своего возраста.

Общаться с Ясминой было одно удовольствие. Когда мы уже собрались идти в ресторан, задал ей вопрос, о котором чуть не забыл ранее:

— На сайте музея Жертв геноцида я видел цифру — 130 тысяч жертв Ясеновца. Это в самом деле ваша официальная позиция?

— Это список тех, чьи личности подтверждены. О ком мы смогли найти хоть какую-то информацию. Конечно же, это неполный список. Мы по мере возможности его дополняем.

…В ноябре того же года я снова поехал в Белград. Меня пригласили на рабочую встречу Товарищества, которая должна была пройти в ближайшую пятницу. А днем ранее у меня была запланирована встреча со Славко. «Выпьем кофе, поболтаем» — выразился он. Я был только «за», ведь в мае мне так и не удалось найти время для обстоятельной беседы.

Седьмое ноября, Белград, квартал Скадарлия. Скрученные безжалостной осенью листья уже устилают улицы и перекатываются под порывами ветерка. Но погода отличная: солнце и тепло, некоторые прохожие — в легких майках и рубашках. Мы со Славко сидим в кафе, пьем домашний кофе и не спеша общаемся. Часть нашего диалога мне удалось записать.

— Когда и где Вы родились?

— Фактически я родился 12 октября 1936 года. Но почему-то по документам у меня написана дата рождения — 10 сентября. Так уж получилось. Мама говорила мне, что на самом деле я родился 12 октября.

Родился я в деревне Млечаница около Меджуводья, община Козарска-Дубица. (Тогда она называлась Босанска-Дубица).

— Как Вы пережили начало войны и попали в лагерь?

— Начну с отца. Мой отец был солдатом королевской югославской армии. Когда началась война, четники настойчиво звали его к себе. Он отказался. Тогда они сняли с него все обмундирование и отпустили на все четыре стороны. Отец в итоге уехал в Славонски-Брод. Там его арестовали и отправили в Германию, откуда он вернулся после войны в родную деревню.

Остальные члены семьи — моя мать, тетка, сестра в возрасте полутора лет и я — летом 1942 года бежали на Козару. Сестра умерла в дороге — не выдержала тяжелых условий в столь нежном возрасте.

Тогда немцы вместе с усташами организовали мощное наступательное движение в этом направлении (знаменитое Козарское наступление). Огромное количество сербских семей, как и моя, бежали на гору Козара, чтобы там хоть как-то укрыться от врага и попытаться уйти на не занятые им территории. Немецко-усташские отряды взяли Козару в кольцо. В окружении оказалось, наверное, тысяч семьдесят… нет, тысяч шестьдесят восемь — шестьдесят девять.

Там, на Козаре, нас защищала Пятая Козарская партизанская бригада. Дважды — в ночь с третье на четвертое и с четвертого на пятое июля 1942 года — они пытались прорвать осаду. Обе попытки провалились: бежать удалось лишь очень немногим, а потери среди партизан были очень значительны.

Пятого июля нас взяли в плен и отправили в распределительный лагерь Церовляни, оттуда нас отправили в Ясеновац.

— На чем Вы туда ехали?

— Шли пешком. Благо, это было недалеко. В том месте, куда нас привели, не было почти никаких построек. Мы жили на голой земле. Иногда я, любопытный мальчишка, бегал в сторону печально известной Цигланы — лагеря Ясеновац №3.

— А что Вы ели?

— С едой было плохо. У матери в сумке было немного кукурузного зерна. Какое-то время оно выручало, потом ели чью-то фасоль. Когда же и она закончилась, мы ели траву и корни.

Некоторые из нас, деревенских жителей, имели при себе сделанные собственными руками предметы быта, украшения и так далее. Они делались с душой, были очень красивыми и изящными. Нам разрешали обменивать их на еду. Пленных подводили к ограждению из колючей проволоки, там они менялись с местными жителями.

— При Вас умирали пленные?

— Конечно. Когда кто-то умирал, его не хоронили. Все тела оставались лежать на месте. Шел такой запах… Теперь я не могу видеть даже мертвую крысу или птицу на улице — сразу начинает тошнить.

— Сколько времени Вы провели в Ясеновце?

— Чуть больше месяца. Да, немногим больше.

— А что потом?

— Потом нас отправили в местечко Банова-Яруга, там мы жили до 1943 года. Затем нам разрешили вернуться в родное село. Конечно, нашего дома уже не было — как и соседних домов. Все Междуводье в руинах. Поэтому мы копали землянки и жили там. Иногда на нас совершали набеги усташи, иногда — конные черкесы. Черкесов мы все очень боялись — они были жестокими кровопийцами.

— Когда Вашу деревню освободили?

— Освобождения, в общем-то, и не было. Тут не было боев за село, не пролегала линия фронта. Просто в конце 1944 года усташи и немцы как-то покинули эти края. Вот так мы и освободились.

— Что Вы думаете о количестве жертв Ясеновца? — Этого мы никогда уже не узнаем. Можем говорить, например, о миллионе, но это не истина. Это мысли. — Знаете, из того, что я читал и что сам видел в Ясеновце, я пришел к выводу, что всего за 4 года существования количество жертв было от 100 до 200 тысяч, не больше. –- Если брать сам лагерь — может быть. Может быть! Почему нет? Но если брать окрестные места массовых ликвидаций, уничтоженные соседние села…

— Довелось читать у некоторых авторов, что хорваты-домобраны не были жестоки.. — Это правда! Домобраны были чем-то вроде регулярной армии. Они были нормальными людьми по большей части. Могли помогать беженцам. Усташи же были чем-то вроде особых подразделений, там все было совсем иначе.

…Мы расплатились и собрались уходить. Славко передал мне бумажку с адресом Товарищества: Савская площадь, 9/IV.

— Четыре — это же номер здания? — спросил я, не сомневаясь в ответе.

— Нет, здание там одно. А четыре — это этаж! — шокировал меня Славко.

На следующий день мы собрались в кабинете, который в самом деле был на четвертом этаже. Как мне пояснили, Товарищество только арендует его у СУБНОР-а (Союза товариществ борцов народно-освободительной войны). Вдоль стен стояли шкафы с книгами и документами — все они принадлежали СУБНОР-у. На мой вопрос, есть ли здесь что-то, принадлежащее Товариществу, Славко кивнул на одинокую книжную полку возле окна, плотно забитую документами.

Собравшихся было человек пятнадцать. Из уже знакомых мне — Славко, Милинко и Елена. Была еще незнакомая девушка примерно моего возраста, остальным собравшимся можно было дать от сорока до семидесяти лет. Главной темой для обсуждения была поездка делегации Товарищества в Загреб на детское кладбище Мирогой, которая должна была состояться завтра. Там похоронены дети, умершие в детских лагерях НГХ, а также в городских приютах и больницах после спасения из лагерей. Члены главного Одбора торопливо проверяли документы, уточняли информацию о автобусе, месте встречи, количестве и составе делегации…

Нашлось время и для других дел. Так, например, незнакомую девушку и меня приняли в ряды Товарищества. Я стал первым членом-иностранцем из дальнего зарубежья за все время работы Товарищества. Также нам немного рассказали о том, как прошло заседание Международного комитета по вопросам беженцев и жертв фашизма, состоявшееся 20 и 21 сентября в столице Словении — Любляне. Товарищество на этой встрече представляли, конечно же, Милинко и Славко.

***

Подводя итог вышесказанному, отмечу вот что. Я представляю на суд читателей книгу, которую, будь я ученым-историком, можно было бы написать совсем иначе. Ее нельзя считать учебником, так как она написана не специалистом, а любителем, и вопросов в ней больше, чем ответов. Но ее нельзя считать и художественной литературой, поскольку она повествует о реальных событиях и раскрывает истории и судьбы реально существовавших людей.

Право отнести эту книгу к какому-то жанру — или же не относить — я оставляю читателям. Гораздо важнее, чтобы она вызвала у людей интерес.

В таком случае я буду знать, что писал ее не напрасно.

ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ УСТАШСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Как появилось усташское движение? Принято считать, что его основоположником стал хорватский политик и публицист Анте Старчевич. В 1861 году он вместе с Эугеном Кватерником основал хорватскую националистическую Партию права. Самоназвания «усташи» в том смысле, который стал известен в двадцатом веке, при жизни Старчевича еще не существовало. Но идеология Старчевича, безусловно, является предтечей усташской идеологии, которую распространял его последователь и лидер НГХ — Анте Павелич.

Немецкий историк Карлхайнц Дешнер считал, что главным идейным вдохновителем усташского движения был именно Анте Старчевич.

«Их духовный лидер, Анте Старчевич, придерживался мнения, что сербов как народа вообще не существует, а все то, что зовется сербским — подлежит уничтожению.» (K. Deschner: Abermals Kraehte der Hahn, Stuttgart 1962).

Хорватский историк Йосип Хорват: «Старчевич являл собой пример хорватского национал-империалиста. Он растянул хорватское влияние далеко за границы страны: по его мнению, и сам Душан Сильный — представитель хорватской династии Неманичей…»

Антисербская риторика Старчевича, вся его расистская идеология опирается на три основных постулата: 1) сербы — расово и человечески неполноценные существа, оскверняющие своим присутствием хорватские земли; 2) прогресс и развитие хорватского народа тормозятся по вине сербов; 3) хорваты имеют право и даже обязанность очистить свои земли от сербов — любым пригодным для этого способом.

Чтобы оправдать свои идеи, Старчевич намеренно в своих речах и документах лишал сербов права на любую идентичность, представляя их то «помесью цыган и греков», то «искусственным творением Вены и Пешта, созданным с целью воспрепятствования созданию хорватского государства». И далее он заключал: сербы, как существа, по своим умственным и культурным характеристикам уступающие даже животным, не могут быть приравнены к человеку. И их уничтожение не может быть грехом: напротив, очищение родной хорватской земли от их присутствия — прямой долг любого хорвата-патриота.

Однако подобное отношение к сербам в хорватской среде родилось еще задолго до Старчевича. Сербский историк и исследователь Срджа Трифкович в своей книге «Усташи — балканское сердце тьмы» писал:

«В 1690 году состоялось так называемое Великое переселение сербов. Австрийские войска вынуждены были отступить из Южной Сербии, Косова и Метохии, тем самым фактически возвращая их туркам. Местные сербы, опасаясь турецкой мести, начали уходить на север вслед за австрийцами. От 50 до 80 тысяч сербов, покинув южные окраины своей земли, поселились на землях к северу от Савы и Дуная. Австрийский император Леопольд I взял сербских беженцев под защиту короны.

В 1699 году прошла еще одна, менее значительная, волна переселения. Хорватские и венгерские магнаты, а также представители их католической верхушки потребовали, чтобы «схизматиков» перевели в состояние феодальной зависимости, а заодно и покатоличили. Амброз Кузмич, священник Загребской епархии, в докладе от 13 ноября 1700 года пишет: «…лучше валахов перебить, нежели разрешить им поселиться, так как от них более вреда, нежели пользы: ни царь, ни держава никогда не будет жить с ними в мире». Это — первый известный нам пример предложения радикального окончательного решения «сербского вопроса» в Хорватии».

Последователи Анте Старчевича — Йосип Франк, Доминик Мандич, Иван Пилар, Керубин Шегвич и сам Анте Павелич — продолжали распространять по территории Хорватии идею расизма и шовинизма, готовя почву для геноцида сербов. «Партия права», основанная Анте Старчевичем, позже преобразовалась в еще более антисербскую «Чистую партию права», которую возглавил Йосип Франко. Начиная с 1890 года, эта партия регулярно претворяла в жизнь радикально антисербскую политику.

Хорваты-националисты, проводившие антисербскую политику, считавшие своим долгом создать этнически чистую Хорватию, начали организованно регулировать и развивать свое движение. Назвав сами себя усташами, а свое движение — усташским, они впервые сформировали свою организацию в Италии. Одним из первых шагов новооснованной организации стало создание тренировочных лагерей — как на территории Италии, так и в Венгрии — в Янка-Пусте.

С. Трифкович: «Хорватский сепаратизм родился одновременно с Югославией. Уже 2 декабря 1918 года франковцы начали активно призывать хорватов принять участие в акции против объединения. А 5 декабря в Загребе, на площади бана Елачича, произошло столкновение противников объединения с силами Народного совета. Хорватские националисты потеряли в этом столкновении 13 человек. Этот день потом занял почетное место в усташском календаре, став государственным праздником в НГХ. Таким образом, один, по сути, внутрихорватский конфликт превратился в миф о массовом народном отпоре сербской оккупации».

Когда и как усташское движение получило свое название? Это можно узнать, например, из карточки Государственного архива Хорватии. Ее можно найти в интернете в открытом доступе (1. fond/ HR-HDA-249 Ustaša. Hrvatski oslobodilački pokret; HR-HDA/S — 1594; ISAAR (CPF) Međunarodni standard arhivističkog normiranog zapisa za pravne i fizičke osobe i obitelji, 2. izdanje, Zagreb, Hrvatski državni arhiv, 2006.).

Что же записано в этой архивной карточке? Например, то, что у усташского движения было сразу два полных названия. В период с 1932 по 1933 годы оно называлось «Усташ — хорватская революционная организация» (сокращенно «Усташ — ХРО» или УХРО), а с 1933 по 1945 годы было известно как «Усташ — Хорватское освободительное движение» (сокращенно «Усташ — ХОД»). Впрочем, последнее сокращенное название в русскоязычной литературе нередко пишется как ХОП — прямой транслитерацией с хорватского (HOP — Hrvatski oslobodilački pokret).

Любопытно, что впервые в истории слово «усташ» относилось к… сербам. Правда, тогда оно имело совсем другой, первоначальный смысл — «повстанец», «восставший» независимо от национальности человека, его политических и религиозных взглядов. Так, об этом свидетельствуют воспоминания Петра Карагеоргиевича «Дневные записи одного усташа о боснийско-герцеговинском восстании 1875–1876 годов». В промежутке между двумя мировыми войнами слово «усташ» появляется в учебнике истории для младших классов средних школ в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (КСХС) за 1924 год. В этом учебнике есть такие строчки: «Петар Карагеоргиевич вступает в ряды усташей и борется за народ сербский. Уйдя в усташи, он взял себе другое имя — Петар Мрконич».

С первых же дней существования организации ее руководящим органом являлся Главный усташский штаб во главе с вождем («поглавником») Анте Павеличем. До 1941 года усташская организация вела свою деятельность за пределами Хорватии. В 1941 году, после провозглашения НГХ, было принято решение интегрировать усташское движение в государственный аппарат. Тогда же, в 1941 году, была основана новая усташская организация — «Усташская молодежь», включавшая в себя мальчиков и девочек, юношей и девушек в возрасте от 7 лет до 21 года. В 1942 году был выпущен документ, утверждавший список членов усташского движения: помимо усташей-мужчин, это были и женщины (Женский отдел ХОД), «Усташская молодежь», а также все сочувствующие усташскому движению, в том числе и члены Усташской войницы.

Главные задачи новоиспеченной организации: свержение короля Александра, выход всех хорватских земель из состава Королевства Югославия и создание независимого хорватского государства.

После основания УХРО Павелич вместе с группой своих ближайших приспешников бежал из Югославии. Павелич посетил Австрию, Германию и Болгарию, а позже переехал в Италию. Здесь, а также в Германии и Венгрии, основатели усташского движения открыли целый ряд усташских центров. В них они обучали бойцов, которые должны были составить ядро повстанческой армии и освободить Хорватию от власти официального Белграда.

В 1932 году был опубликован первый программный документ усташского движения — Конституция УХРО. Годом позже его дополнил еще один важный документ (по некоторым данным — заменивший собой Конституцию) — так называемые «Принципы усташского движения».

Ниже — некоторые параграфы «Принципов» (из редакции документа уже после создания НГХ):

Ǥ8.

Отбросив восстанием чужие силы со своих народных и исторических территорий, хорватский народ претворил в жизнь свое право на верховную (суверенную) власть, на полностью самостоятельное и НЕЗАВИСИМОЕ ГОСУДАРСТВО ХОРВАТИЯ. Он имеет право распространить свою верховную власть на все свои народные и исторические территории. Хорватский народ не связан никакими международными или иными другими обязательствами из прошлого, которые бы не находились в полном согласии с данными принципами, и подобные обязательства в нашем Независимом Государстве Хорватия не следует брать в расчет.

Ǥ11.

В хорватских государственных и народных делах в Независимом Государстве Хорватия лишено права голоса любое лицо, не являющееся частью хорватского народа по происхождению и крови. Также ни один чужой народ и ни одно государство не может принимать решения о судьбе хорватского народа и хорватского государства.

Ǥ12.

КРЕСТЬЯНСТВО — ОСНОВА И ИСТОЧНИК ЛЮБОЙ ЖИЗНИ, И, БУДУЧИ ТАКОВЫМ — ЯВЛЯЕТСЯ ПЕРВЫМ НОСИТЕЛЕМ ЛЮБОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ В ХОРВАТСКОМ ГОСУДАРСТВЕ… Кто в Хорватии не имеет сельских корней — тот в девяноста случаях из ста не является хорватом ни по происхождению, ни по крови…»

…Итак, вскоре после основания усташского движения его лидеры, находившиеся в эмиграции, начали организовывать учебно-тренировочные базы. С этой целью Павелич сформировал орган, контролировавший создание и работу таких баз. Итальянское правительство официально признало его в 1932 году. С тех пор он упоминается в итальянских документах как «усташское военное ядро». Попытки Павелича набрать в свой лагерь как можно больше рекрутов-военных нельзя назвать успешными: на первых порах в лагере проходили подготовку около 40–50 человек. В конце 1935 года был достигнут максимум — около 550 человек. В основном это были выходцы из крестьянских семей Лики, Далмации и Западной Герцеговины. Большинство из них не имело никакого образования, они эмигрировали из родных краев в поисках работы.

Одним из самых известных тренировочных лагерей был Янка-Пуста (Янковац) — усташский тренировочный лагерь в Венгрии, неподалеку от государственной границы с Королевством сербов, хорватов и словенцев, рядом с современными местечками Мурски-Крстур и Белезна. В 1931 году эту землю взял в аренду усташ Густав Перчец, прошедший в документах под вымышленным именем — Эмиль Хорват. С разрешения венгерских властей он организовал там усташский центр.

В середине мая 1933 года Анте Павелич назначил на должность временного управляющего лагеря усташского офицера Векослава Серватци. Едва заступив на новую должность, Серватци основал новый, чуть меньший по размерам тренировочный лагерь — База-Пусту в 25 км от границы. Это было сделано из соображений осторожности, так как лагерь Янка-Пуста располагался чересчур близко к границе и уже был известен. Позже Серватци основал еще один небольшой лагерь в местечке Велика-Канижа.

В конце марта 1934 года, после неожиданного предательства Степана Петровича, тренировочные лагеря близ венгерской границы перестали быть безопасным местом для усташей. И уже в апреле того же года Серватци перевез своих людей в более безопасное место. На этом работа Янка-Пусты как усташского тренировочного центра была прекращена, а в конце 1934 года он был полностью покинут и заброшен.

Чтобы понять, почему дальнейшие отношения Павелича с итальянцами развивались определенным образом, нужно иметь в виду важный момент: уже во время основания «военного ядра» в 1931–1932 годах Павелич во всех своих действиях был полностью зависим от Рима. Итальянская полиция передавала ему деньги и помогала во всех организационных моментах: снабжала амуницией и оружием, едой, одеждой и обувью. Посредником между Павеличем и Муссолини выступал инспектор Этторе Конти, который был ответственным по делам усташской группы вплоть до ее отъезда из Италии. Содержание усташей обходилось итальянскому правительству почти в 100 000 лир ежемесячно.

Летом 1933 года в ряды усташей был принят некто Петар Ореб. После прохождения обучения в усташском лагере на территории Италии он с венгерским паспортом был отправлен в Югославию с заданием убить короля Александра. (Было известно, что король прибудет в Загреб 17 декабря, где отпразднует свой день рождения). Покушение провалилось, Ореба и его помощника арестовали фактически в последний момент, когда они уже готовились совершить убийство. Арест оказался возможен благодаря информированности Владеты Миличевича, эксперта Министерства внутренних дел по вопросам усташского движения.

Незадолго до прибытия Ореба Муссолини направил в Югославию одного из своих дипломатов с целью наладить контакт с королем Александром и постараться улучшить отношения с Югославией. Обе стороны были готовы к общению, и единственной преградой к «потеплению» отношений тогда было лишь требование Муссолини признать итальянское доминирование в Албании. Возможно, эту преграду удалось бы как-то преодолеть, но тут королю Александру сообщили об аресте Ореба и всех обстоятельствах готовившегося покушения. Король пришел в бешенство от двуличности официального Рима и в одностороннем порядке прервал с ним все контакты.

Король Александр был убит в Марселе 9 октября 1934 года. В организации и исполнении убийства приняли непосредственное участие и усташи. Международная реакция на его смерть вынудила Венгрию ликвидировать усташские тренировочные базы и перебросить оставшийся десяток усташей в Италию. Дошло до того, что Павелич стал изгоем в большинстве стран Европы; все организации, хоть как-то (пусть даже косвенно) связанные с Павеличем, расформировывались и запрещались. Особенно выделялась в этом смысле Бельгия, где был распущен целый ряд «общественных» и «гуманитарных» организаций, на самом деле также бывших усташскими. Под давлением международных сил Муссолини выселил всех усташей на Липарские острова — за исключением самого Павелича и его молодого помощника Эугена Дидо Кватерника. Итальянские власти отказались выдать их как французам, так и югославам, после чего посадили их в туринскую тюрьму.

После марсельского убийства короля Александра, а именно 25 октября 1934 года, МИД Германии направил предписания всем представителям Рейха за рубежом. Они содержали жесткое требование: в любом диалоге с официальными лицами стран-хозяек выражать явное осуждение усташей. Тем самым Рейх стремился показать Европе, что не только не имеет никакой связи с марсельским убийством, но и считает усташское движение однозначно негативным явлением. Немецким дипломатам было поручено ссылаться на факт запрета печати двух хорватско-эмигрантских газет и на то, что по запросу посольства Югославии все живущие в Германии хорваты, которых можно было бы подозревать в связи с усташами, находятся под постоянным надзором. Кроме того, дипломаты Рейха могли ссылаться и на помощь, которую Германия оказала Югославии в расследовании марсельского убийства.

Сотрудничество же Югославии и Рейха продолжало расти и развиваться. Дальнейшие требования югославской стороны усилить надзор над живущими в Германии хорватами направлялись непосредственно в гестапо. Связь Павелича, весь 1935 год проведшего в туринской тюрьме, с остальными членами усташского движения была практически полностью прервана. Усташи во всей Европе затаились, свернув свою деятельность — это был так называемый период «великого молчания». Германия начала проводить беспрецедентно жесткие меры по отношению к местным хорватам: все они находились под постоянным надзором полиции. Кроме того, она практиковала превентивные аресты подозрительных хорватов: например, целая волна таких арестов прошла перед визитом главы правительства Югославии Милана Стоядиновича в 1937 году. Таким образом, вскоре после марсельского убийства положение усташских эмигрантов стало крайне незавидным: их деятельность была под запретом, их лидеры могли быть в любой момент арестованы, неоткуда было ждать ни политической, ни финансовой помощи.

Несмотря на все это, Павелич попытался обратиться непосредственно к немецкому правительству. В 1936 году он составил объемный меморандум «О хорватском вопросе», который адресовал Министерству иностранных дел в Берлине. В меморандуме Павелич сделал акцент на собственной приверженности идеям национал-социализма, а также вновь вернулся к тезисам о противоположности сербов и хорватов. Подчеркивая, что хорваты, в отличие от сербов — «готы», то есть не славяне, а германцы, Павелич также объяснил суть единой Югославии. По его мнению, югославское государство было создано нелегально, без какой-либо поддержки хорватского народа. Большую часть территории Югославии Павелич назвал «этнически, исторически и культурно хорватскими землями, крайне важными для Европы». В числе главных врагов хорватов Павелич, помимо сербов, приводил «международное масонское сообщество, еврейство и коммунизм».

«В хаосе национальностей — царство евреев. Хорватское национальное государство было бы нежелательно евреям, так как отец современного хорватского национализма — Анте Старчевич — был враг еврейства и антисемит. И в самом деле, Югославия развилась именно так, как это и предвидели евреи — как настоящее Эльдорадо для еврейства…»

Особенно Павелич отметил то, что «в еврейско-масонских руках находится вся хорватская печать». Именно это, по мнению Павелича, объясняет наличие «хорватских» текстов, направленных против Германии и национал-социализма.

Меморандум Павелича, однако, не возымел никакого эффекта. Официальная позиция Берлина по усташам осталась прежней. В Германии вспомнили о меморандуме только после того, как было принято решение о нападении на Югославию. Что же касается Италии, судя по всему, она и вовсе не узнала о существовании этого документа.

Период с 1934 по 1937 годы стал самым тяжелым для усташского движения. Оно повсеместно было под запретом, осуждалось и критиковалось, а его лидеры были разбросаны по ссылкам и тюрьмам. Казалось, существованию усташей вот-вот наступит конец.

Но 25 марта 1937 года в Белграде был подписан Договор о ненападении и дружбе между Италией и Королевством Югославия. Согласно Договору, «на определенных условиях Королевство Югославия амнистировало эмигрантов-усташей и позволяло им легальный въезд на свою территорию» (Д. Затезало «Ядовно — комплекс усташских лагерей 1941»). В самом Договоре упоминаний об этом нет; возможно, эта договоренность была отражена в каком-то из дополнительных договоров, подписание которых было предусмотрено пунктом 5 Договора. В свою очередь, итальянская сторона дала обязательства — запретить усташскую деятельность на своей территории, оповещать югославское правительство о состоянии усташской эмиграции и обеспечить возможность возвращения в Югославию всем желающим усташам-эмигрантам.

Естественно, что по возвращении на родину такие видные усташские лидеры, как Миле Будак, Младен Лоркович, Юре Францетич и прочие немедленно начали разворачивать широкую сеть усташской пропаганды. Так, в начале февраля 1939 года был основан ежедневник «Хорватский народ», который был абсолютно легальным усташским СМИ.

Усташское движение опиралось и на католическую церковь. Клерикализм помогал воспитывать новых членов движения в духе экстремистского национализма, шовинизма, расизма, национальной и религиозной ненависти, сепаратизма и стремления к мести. Такого рода воспитание проводилось специально созданными в этих целях обществами: «Крестовое братство», «Мариина конгрегация», «Домагой» и прочих.

Особенно следует выделить «Крестовое братство», которое, будучи зарегистировано как сугубо религиозная организация, фактически являлось полувоенным институтом усташства. С 1937 года это общество начало функционировать в Госпиче под руководством Степана Патка и Анте Брклячича. «Крестовое братство» воспитало самых кровавых палачей и убийц. Члены братства приветствовали друг друга поднятой правой рукой и возгласом «Да здравствует Анте Павелич!».

Еще одно общество из Госпича — «Мариина конгрегация» — было основано жупником Николой Машичем и воспитывало преимущественно девочек и девушек — учащихся средних школ.

Клеро-националистическую концепцию в своих речах выражали многие усташские лидеры. Сотрудничество усташства с католической церковью подчеркивал, например, Миле Будак, который в своем выступлении, состоявшемся 13 июля 1941 года в Карловце, заявил: «Братья и сестры! На нашей преданности церкви и католической вере основана вся наша работа, ведь история научила нас, что не будь мы католиками — мы бы давно прекратили существование. На них-то, братья и сестры, на наши величайшие святыни — церковь, веру и семью — нападают наши главные враги: православные и большевики. Они всегда ищут самое чувствительное место, чтобы ударить по нему. Но именно тут мы дадим им сильнейший отпор, ведь на этих святынях базируется идеология усташского движения».

Можно понять и принять тот факт, что усташи создали образ внешнего врага (точнее, двух — сербов и коммунистов всех национальностей). В этом нет ничего необычного. Необычно другое — то, с какой нечеловеческой свирепостью усташи обращались со своими пленными. Пытки и казни в исполнении усташей приводили в ужас как итальянских, так и немецких солдат и офицеров. И это при том, что усташское движение всегда черпало силу в народе — иначе оно бы не смогло просуществовать так долго. Неужели целый народ можно считать геноцидным, неужели в те годы вся хорватская нация была нацией изуверов и жаждущих крови зверей?

Разумеется, нет. Ответ кроется в том, из каких именно слоев народа пополняли свои ряды усташи, а также в том, каким образом они этого добивались.

Лидеры усташского движения обращали свои взгляды не только на Лику и Далмацию (хотя Лику в принципе можно считать колыбелью усташства), но и вообще на бедные деревни и села, на районы с низким уровнем жизни. Бедные, неграмотные, но любящие свою Родину крестьяне — вот кто был основным «сырьевым ресурсом» для Павелича и его приближенных. Повлиять на мировоззрение этих людей таким образом, чтобы они поверили в идею этнически чистой Хорватии, Хорватии без сербов и евреев, было не так уж сложно.

А вот научить этих людей убивать — сложнее. Тут в ход шли разные инструменты убеждения, в зависимости от конкретного человека. Например, молодым ставили в пример старших — уже состоявшихся убийц. Дальше все зависело от крепости психики «обрабатываемого» новичка и дара убеждения его более опытных товарищей.

Как это выглядело в жизни — то есть как проходило первое «боевое крещение» усташей — можно понять из рассказа усташа Йосипа Орешковича. Ему было всего 19 лет, когда в 1942 году его схватили партизаны. На вопрос, как он, такой юный, мог совершать все эти страшные злодейства, Орешкович рассказал целую историю, которая наглядно демонстрирует нам, как Павелич воспитывал своих палачей.

«Еще будучи учеником 6 класса госпичской гимназии, я в 1939 году вступил в ряды религиозной организации «Крижары». Там нас воспитывали в усташском духе. Наши встречи посещали Юрица Фркович и Юцо Рукавина, они читали нам лекции антисербского толка. Наш пароль был: «Во имя Христа — убей антихриста!» Антихристами для нас были сербы, евреи и коммунисты. Мы организовали ударную группу, которая по ночам нападала на всех «левых». Когда началась война и армия Югославии рассыпалась, мы участвовали в ее разоружении. Мы сразу же вступили в ряды усташей, поскольку считали это своим национальным долгом. Меня и еще некоторых из Госпича направили в лагерь Слана на острове Паг.

К нам приводили девушек-пленниц, раздевали их догола и говорили, что мы можем взять любую из них, но с условием: после полового акта их нужно будет убить. Некоторые из молодежи, опьяненные вином и желанием, легко убивали тех, кого выбрали. Я так не мог. Мне было это противно, о чем я заявил публично. Спустя пару дней в лагерь прибыл какой-то высокий чиновник из Загреба по фамилии Лубурич. Прибыл он, чтобы познакомиться с работой лагеря. И вот тогда-то, с его приездом, и началась настоящая мясорубка. Все море около острова Паг было красно от крови. Лубуричу доложили, что я и еще некоторые усташи не хотят принимать в этом участие.

Узнав об этом, Лубурич созвал всех усташей, построил нас и выступил перед нами с речью. Он сказал, что те, кто не способны убивать сербов, евреев и коммунистов — предатели усташства. После чего спросил — кто же тот усташ, который отказывается убивать пленных? Вперед шагнули я и еще несколько людей. Поскольку я шагнул первым, Лубурич подозвал меня к себе, поставил перед строем и спросил, какой же из меня усташ, если я не могу убивать сербов и евреев.

Я ответил ему, что готов в любой момент отдать жизнь за Поглавника, и что я могу легко убить врага в сражении — но не могу убивать беззащитных, а особенно женщин и детей. Услышав это, Лубурич рассмеялся и ответил, что и это — тоже борьба. Также он добавил, что сербы, евреи и коммунисты — не люди, а животные, и что наш долг — очистить Хорватию от этой чумы. Тот же, кто отказывается это делать — враг Поглавника и Хорватии. После этого он подозвал к себе человека из своего сопровождения и что-то шепнул ему. Тот ушел и через какое-то время вернулся с двумя маленькими (на мой взгляд, им было года два) еврейскими детьми.

Лубурич дал мне одного ребенка и сказал, чтобы я зарезал его. Я ответил, что не могу. Все усташи около меня прыснули от смеха, а затем начали меня дразнить и кричать, что я «усраш», а не «усташ». Тогда Лубурич достал нож и передо мной зарезал ребенка со словами «Вот как это делается». Когда ребенок закричал и брызнула кровь, я чуть не потерял сознание. Кто-то поддержал меня, не дав упасть. Когда я немного пришел в себя, Лубурич сказал мне поднять правую ногу. Я выполнил приказ, а он положил мне под ногу второго ребенка и приказал: «Ударь!» Я ударил ногой и, похоже, разбил голову ребенку. Лубурич подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал: «Браво! Ты будешь хорошим усташем!»

Так я впервые убил ребенка. После этого я напился до полусмерти. Помню, что уже будучи пьяным, вместе с другими насиловал еврейских девушек — потом мы их всех убили. Прошло еще какое-то время, и мне уже не нужен был алкоголь, чтобы убивать. Позже, когда лагерь Слана был ликвидирован и все его пленники уничтожены, я был отправлен в Кореницу — очищать эти края от сербов. Что я тут делал, вы знаете…»

***

Отдельного внимания заслуживает усташский лозунг-приветствие: «За дом — готовы!» Откуда он взялся и что означает?

Как только стало очевидно, что гитлеровский режим падет, Павелич бежал в Аргентину (к слову, пределы Хорватии он покинул еще осенью 1944 года). Там, по договоренности с другими лидерами НГХ, он указом от 8 июня 1956 года основал так называемое Хорватское освободительное движение (ХОД). Помимо прочего, эта организация имела и свою газету. В одном из номеров этой газеты — за январь 1968 года — на второй странице была опубликована небольшая статья, в которой приводился разговор с Павеличем. Разговор этот состоялся летом 1957 года в Аргентине. В ходе беседы тогда уже бывший «поглавник» не просто утверждал факт изобретения усташского лозунга, но и достаточно подробно рассказывал, что же сподвигло его на это, каким образом «За дом — готовы!» появился на свет. Ниже — отрывок из его рассказа.

«К сожалению, некоторые эмигрантские газеты полагают, будто этот лозунг имеет сходство и даже прямое происхождение от итальянско-фашистского лозунга «Готовы!». Тот лозунг, который был придуман мной, не имеет ничего общего с какими бы то ни было итальянскими или иными иностранными лозунгами, приветствиями и так далее. Когда мы создавали новую Хорватию, возникла потребность в некоем усташском приветствии, которое было бы не только военным, но и общенациональным. И с этой целью я принялся изучать нашу историю, начиная с самых давних времен.

И однажды, листая архивы, я натолкнулся на интересное высказывание в тексте приказа короля Петра Крешимира IV, изданного в городе Нин в 1069 году. Помимо прочего, король писал: «Как наш всемогущий Господь наше королевство по суше и морю распространил, мы Нашей волей решаем и с готовым сердцем повелеваем…»

Во время правления Крешимира Великого наша страна распространила свою власть так широко, как никогда более — вся Босния была нашей. В том же приказе король писал о «нашем далматинском море». Для меня это было крайне символично: усташ никогда не отдаст ни хорватскую Боснию, ни наше море!»

«Я прекратил дальнейшие поиски» — продолжал Павелич. «Было ясно, что вот она — та основа, которая затем станет нашим приветствием. Готовы! Готовы отдать все, даже жизнь — за что? За то, что из земного нашего существования является для нас самым святым — за дом! В понятие „дом“ я вкладываю не только территорию нашей Родины: это еще и то, что понятно и близко каждому — домашний очаг, вообще все родное…»

…С 1935 по 1942 годы в хорватском городке Винковцы издавался ежедневник, ставший с первых дней войны проусташским. В номере ежедневника за 14 ноября 1941 года можно найти обращение (вероятно, одного из лидеров НГХ) к усташам.

«Дорогие усташские герои! Каждый день — будь то в школе, при встрече, на улице или дома — мы приветствуем друг друга нашим красивым усташским приветствием «За дом — готовы!» Это приветствие прекрасно, полно смысла и содержания. Чтобы мы могли еще сильнее полюбить это приветствие, чтобы мы произносили его с еще большим пониманием и уважением, я расскажу вам о том, что оно значит и почему мы, усташи, приветствуем друг друга именно таким образом.

Когда мы говорим «за дом», конечно, имеем в виду не какой-то конкретный дом, то или иное здание — мы имеем в виду общий дом для всех нас, хорватов. Мы имеем в виду нашу прекрасную хорватскую родину. Так же, как отдельный дом служит обиталищем для одной семьи, так и наша родина — один общий дом для всей нашей огромной семьи, имя которой — народ.

Но обратите внимание: не просто так слово «родина» («domovina») происходит от слова «дом». Когда мы еще маленькие дети — наш дом для нас и является родиной. Когда мы вырастаем — мы узнаем, что наша родина — нечто гораздо большее. И чем старше мы становимся, тем шире для нас становится понятие родины. Его конечное значение — вся наша страна, весь наш народ.

Народ — группа людей, которые имеют нечто общее: то, что они могут называть своим. То, чем они могут гордиться: например, как гордимся мы такими великими нашими личностями, как король Томислав, Крешимир, или Зриньские, Старчевич и другие. Как и наш поглавник, в том числе. Вы никогда не встретите представителя другого народа, например, серба, который бы назвал этих людей своими. Который бы гордился ими так же, как гордитесь вы.

А мы гордо говорим: они — наши! Они прославили имя хорватского народа на весь мир. Вы знаете, что нас, хорватов-католиков, везде в Европе называли «оплотом христианства». А хорваты-мусульмане в то же время были достойными представителями нашего народа во дворцах турецкого султана.

Когда нужно было защищать нашу землю, наши предки делали это. Мы были народом воинов и борцов за святой крест и золотую свободу. Но, кроме того, наш народ был богат и на тех, кто брал в руки не только меч, но и перо. На тех, кто описывал наши подвиги и тем доказывал, что мы — не только народ воинов, но и культурный народ писателей, мастеров искусства и науки.

И вот что важно, дорогие усташские герои: все то, что наши предки оставили нам — это и есть наш дом, это и есть наша родина.

Они, наши предки, защищали наши прекрасные края своей кровью. Мы должны быть им благодарны за то, что чудесное Адриатическое море мы можем называть нашим. Они оставили нам славу борцов и воинов, славу мастеров и писателей.

В нашей народной песне «Родина» отец спрашивает сына: «Готов ли ты, сынок, пойти по пути наших дедов?» И сын отвечает ему, что готов работать, учиться, сражаться — делать все, чтобы прославить свою родину.

Видите, дорогие усташские герои, этот ребенок показал, что же нам нужно понимать под словом «готов».

Готов! — работать, учиться, быть умным, готовым ко всякому труду, быть способным послужить во благо родины.

Готов! — быть дисциплинированным всегда, на каждом шагу — ведь без дисциплины невозможно ничего достичь.

Готов! — жертвовать своими личными интересами, ведь только на жертвах основывается величие хорватского дома.

Поэтому, дорогие усташские герои, произносите наше приветствие с уважением, чтобы показать всем: вы знаете, что оно значит.

Покажите в жизни, что вы поняли всю суть нашего приветствия. Произносите его не только словами, но и действиями. Покажите, что вы за дом — готовы!»

ОБРАЗОВАНИЕ НЕЗАВИСИМОГО ГОСУДАРСТВА ХОРВАТИЯ

…Неизвестно, по какому сценарию развивались бы в дальнейшем отношения Югославии и сил Оси, если бы не одно ключевое событие. Неожиданно для всех (в том числе и для Гитлера) князь Павел Карагеоргиевич, управлявший Югославией после смерти короля Александра, 5 февраля 1939 года сместил Милана Стоядиновича с должности главы правительства. Прежде всего эта отставка ударила по перспективам дальнейших отношений между Белградом и Римом. Будучи превосходным дипломатом, Стоядинович смог наладить отношения с Италией. Он добился того, что между Италией и Югославией возникло взаимопонимание, основанное на примерно равном тогда политическом весе двух стран. Одним из ключевых успехов Стоядиновича стал фактический отказ Италии от территориальных притязаний на Адриатике и в Албании. Устойчивое политическое равновесие и регулярные двусторонние контакты позволяют нам говорить о существовании «малой Оси»: Рим — Белград. После отставки Стоядиновича Италия немедленно вернулась к прежним территориальным вопросам.

Тем не менее, отставка Стоядиновича случилась не вдруг, как это могло бы показаться. Стоядинович, человек крайне талантливый и успешный, имел неосторожность недооценивать тех, кто его окружает. За четыре года на посту главы правительства он нажил немало внутренних врагов. Среди его политических противников были и хорваты, видевшие в нем убежденного «великосерба» и поборника белградского централизма. Между тем, едва заступив на должность главы правительства в 1935 году, Стоядинович начал делать все возможное для ослабления установленной еще королем Александром диктатуры. Доходило до того, что в печати вновь появились критические и оппозиционные материалы, открытая критика правительства. Но если сербская оппозиция к тому моменту была разрознена, этого нельзя было сказать об оппозиции хорватской. Особенно крепкой и единой показала себя Хорватская крестьянская партия во главе с Владко Мачеком.

Силу и единство ХКП во многом определяли личные взгляды Мачека: с одной стороны, он требовал от официального Белграда как минимум статуса автономии для всех хорватских земель; с другой, он не был ярым радикалом и всегда был сторонником диалога с властями Югославии. «Я признаю только Корону и государство» — говорил Мачек, имея в виду правящую Югославией династию Карагеоргиевичей и единое (по крайней мере, формально) югославское государство. Это политическое равновесие, нежелание бросаться в крайности, и помогло Мачеку сохранить свою партию и свой политический вес вплоть до начала нападения на Югославию.

Хотя Стоядинович и обещал Мачеку решить «хорватский вопрос», этого так и не было сделано. Конституция королевства 1931 года не давала такой возможности, а менять ее не хотел князь Павел. Единственная известная встреча Стоядиновича и Мачека состоялась в январе 1937 года и не дала никаких результатов.

Тем временем в 1937–1938 годах почти половина всех членов усташской организации вернулась из Италии в Югославию. Тем самым и центр их деятельности оказался перенесен в Хорватию. Вернувшиеся усташи взяли на себя обязательство воздерживаться от какой-либо политической деятельности. Но лидеры усташского движения — Миле Будак, Славко Кватерник, Иво Оршанич и другие — не согласились на роль пассивных наблюдателей и продолжили работу, прикрываясь членством в сторонних организациях.

В связи с этим в рядах ХКП стало появляться все больше и больше сторонников радикального решения «хорватского вопроса». Чтобы уберечь партию от приближающегося раскола, Мачек время от времени выступал с более резкими заявлениями в адрес Белграда, чем обычно. Но радикальное крыло партии продолжало расти.

Стоядинович же, взявший курс на либерализацию, вместе с тем взял курс и на сближение Югославии с Германией и Италией. Логика была понятна: налаживая связи с двумя центрами «новой Европы», он старался отвести от Югославии возможный удар сил Оси. Но тем самым он полностью подорвал к себе доверие значительной части простого сербского народа: ведь еще совсем недавно сербы выдержали кровавую войну с немцами. Курс на сближение с Германией многие сербы воспринимали едва ли не как предательство, измену родине.

Резкое, казавшееся тогда неудержимым сближение Югославии с силами Оси испугало князя Павла. Он не был готов к такой роли Югославии в европейской политике, поэтому и принял решение о снятии Стоядиновича с должности. Официально озвученная причина — так и не решенный «хорватский вопрос» — на самом деле не имела никакого отношения к реальному мотиву, побудившему князя Павла так поступить.

Для реа