Максим Викторович Разумков

Пират

Океанский странник

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Максим Викторович Разумков, 2018

Эпическая сага о современных пиратах и одновременно захватывающий роман о любви.

Во время съемок фильма о Второй мировой на Филиппинах группа статистов (россиян и тагальцев) угоняют военный катер. Совершив налет на торговое судно, они становятся обладателями энной суммы, позволившей зафрахтовать грузовой «трамп». В его трюме они прячут катер, и продолжают налеты в разных частях Света. Наконец, зажатые со всех сторон, они решают провернуть свою главную последнюю операцию и разбежаться.

18+

ISBN 978-5-4490-7505-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Пират
2. Максим Разумков
3. Пролог

Максим Разумков

«Пират»

* * *

Многие желали ему гибели в этот день. Люди разных национальностей, вероисповеданий и рас. Почти без преувеличения можно было сказать, что против него ополчился весь мир.

Но он продолжал бороться за жизнь…

Пролог

Он и она — мальчик и девочка лет пятнадцати — стояли на берегу озера. За их спинами высились стены старинного монастыря, казавшиеся в эту ненастную осень особенно величественными и неприступными. Был поздний вечер, все вокруг давно погрузилось во мрак и лишь маленькие островки света едва виднелись сквозь пелену начавшегося дождя. То были деревушки, разбросанные среди дремучих лесов Русского Севера.

— Опять дождь пошел, — сказал мальчик с характерным оканьем. Он был невысок ростом, а его плотную коренастую фигуру скрывала безразмерная темно-синяя ветровка, какие выдавались учащимся профтехучилищ. — Надень. — Он снял куртку и набросил ее на плечи девочке с той немного наивной нежностью, которую никогда не сможет подделать ни один профессиональный ловелас.

— Спасибо. — Лицо девочки засияло. Она гордилась своим другом. Гордилась его смелостью, силой, умением заботиться о ней.

Он тоже гордился возлюбленной. Ее хрупкая, еще по-детски нескладная фигурка, ее белокурые волосы и бездонные глаза, являлись для него тем, что он, не задумываясь, защитил бы даже ценой собственной жизни.

Девочка прильнула к нему. Несколько минут они целовались, а затем опять молча смотрели вдаль на свой «океан мечты». И каждый из них в эти секунды думал о тех временах, когда им уже не придется встречаться тайком на лесных полянах и в заброшенных сараях, скрывая свою любовь.

— Ты знаешь, — прервал молчание мальчик, — я все-таки набил морду тому козлу.

— Зачем ты это сделал?! — Она отстранилась и с тревогой посмотрела ему в глаза. — Что с ним?

Он усмехнулся:

— Да так, жить будет…

Мальчик хотел добавить еще что-то, но его прервал мощный луч света, ударивший в спину. Они обернулись. Прямо по бездорожью со стороны города к ним приближался видавший виды милицейский «газик». Машину нещадно трясло на неровностях, местами подбрасывало и кренило то влево, то вправо. Наконец она в последний раз натужно взревела старым изношенным двигателем и остановилась. Из «газика» вышли двое мужчин. Одного из них и мальчик, и девочка знали. Это был местный участковый дядя Саша — старшина Кривошонок, за свой маленький рост, тучную комплекцию и фамилию получивший прозвище «Кривобок». Второго — молодого худощавого мужчину в штатском они видели впервые.

— Вот, значит, ты где, Перепрышкин, — пробасил Кривошонок, подойдя к мальчику и хватая его за рукав. — А мы тебя обыскались. Ну что ж, Леня, садись в машину. А ты, — он строго взглянул на девочку, — топай домой. Слышала, что вышло постановление, по которому подростков, появляющихся без сопровождения взрослых после девяти вечера, приказано забирать?..

— До завтра, — успел сказать мальчик своей возлюбленной. Участковый втолкнул его на заднее сиденье и «газик» двинулся в обратном направлении, снова трясясь и подпрыгивая на ухабах.

В этом маленьком городке все находилось рядом. И исполком, и автобусная станция, и райотдел милиции, который разместился в побеленном трехэтажном здании начала века. Леню провели в кабинет участкового на первом этаже.

— Садись на тот стул, — указал Кривошонок на стоявший в углу примитивно обставленной каморки табурет. — Итак, догадываешься, почему мы тебя взяли? То-то! Теперь с тобой не я буду разговаривать, а товарищ Рагузин — следователь райотдела! — Старшина взглянул на своего молодого спутника, предоставляя ему инициативу.

— Меня, Леонид, зовут Игорь Петрович, — сказал тот, усевшись за стол и раскрывая папку с бумагами. — Вчера к нам поступило заявление от преподавателя хореографии в вашем городском Доме Культуры товарища Зарицкого. Он утверждает, что подвергся жестокому избиению. И, что характерно, утверждает, что избил его именно ты. Что скажешь?

Леня в негодовании привстал:

— Вот сволочь! Это же он подкатывал к моей девчонке! Я его сколько раз предупреждал. Дядя Саша, вы же знаете!..

— Значит ты не отрицаешь слова Зарицкого, — бесстрастным голосом констатировал Рагузин, записывая что-то в протокол.

— Ну, в обще-то, — заметил участковый, — пацан действительно дружит с девочкой, а этот Зарицкий, как бы сказать, немножко странный. Поселился у нас, принял группу молодых девок и показывает им всякие па. Я однажды присутствовал на их занятиях. Срам какой-то. Девки одеты черти во что, а Зарицкий им еще и ноги задирать помогает. Тьфу!

— Давайте по существу, — перебил следователь. — Я возбудил уголовное дело по 112-ой статье УК РСФСР по факту нанесения легких и средних телесных повреждений и побоев. Советую вам, Перепрышкин, рассказать все, что было на самом деле. Обстоятельно и честно…

И Леня рассказал все. И о том, как его возлюбленная, обожающая балет, вынуждена была терпеть каждодневные сальности, которые ей нашептывал хореограф. И о том, как два раза он уже говорил Зарицкому, чтобы тот оставил затею переспать с его невестой. И о том, как от бесполезных уговоров он перешел к делу: встретил хореографа после занятий и влепил ему, даже не кулаком, а открытой ладонью, две увесистые оплеухи.

Давая показания, Леня интуитивно чувствовал, что следователь абсолютно равнодушен к его судьбе. Ему все равно, какая подоплека была у этой истории. Рагузина интересовали только факты. Вернее один единственный факт — имели ли место удары по лицу потерпевшего. Этот мужчина с надменным лицом просто выполнял свою работу. Ни больше, ни меньше.

«Одна надежда — на Кривобка — на дядю Сашу! Он же мужик-то неплохой», — Леня вспомнил те случаи, когда участковый катал их — мальчишек — на «газике», или вставал в ворота, когда они пинали мяч на пустыре.

По окончании допроса Леню заперли в соседней комнате, а в кабинете Рагузин и Кривошонок решали его дальнейшую судьбу.

— В принципе — дело яснее ясного. Старый потаскун клеит молодую девчонку и получает по рогам.

— Согласен. Но что будем решать с Перепрышкиным?

— Если его отпустить под подписку, все, скорее всего, обернется условным приговором.

— Снова согласен. Но если его отправить до суда в череповецкий СИЗО, то ему впаяют, как минимум, пару лет. А то и три. Товарищ Горбачев не зря же говорил об усилении борьбы с хулиганством и подростковой преступностью.

— И все же жаль парня. Я на его месте также бы поступил. Так что решаем?

— А решать нечего. Завтра этапируем в Череповец. — Дядя Саша Кривобок на мгновение задумался и добавил, — мне вся эта шпана уже осточертела. Чем меньше их тут останется — тем мне меньше работы.

* * *

Первые лучи, показавшегося над океаном солнца, осветили восточную часть одного из самых маленьких среди семи с лишним тысяч островов Филиппинского архипелага. Они выхватили из темноты покрытую бамбуковыми зарослями гору и скользнули вниз. Для нескольких сотен человек, передвигавшихся по берегу в хаотическом беспорядке, наступал новый день.

Люди на берегу устроили настоящее вавилонское столпотворение. Подавляющее большинство их было облачено в одежды серых и песочных тонов — военные мундиры образца Второй мировой войны, и лишь десятка полтора выделялись из общей массы белыми майками и шортами. Не менее необычным казалось и соседство на довольно ограниченном участке суши современных микроавтобусов «Ниссан Серена» с застывшими у склона горы некогда грозными танками «Шерман» и М-3.

Шедевр! Очередной шедевр российской кинокомпании «Старлако» творился в эту минуту.

— Приготовились! — раздался усиленный мегафоном голос ассистента.

— Приготовились, — продублировал в микрофон рации второй режиссер.

Сам режиссер-постановщик Смирнов, словно генералиссимус на этом «театре боевых действий», вальяжно развалился в складном плетеном кресле. Его функции теперь сводились к одному — наблюдать за точностью претворения в жизнь разработанного плана. Точность же целиком зависела от подчиненной ему маленькой армии, начиная от главного оператора и кончая простым статистом.

— Камера!

Эпизод исторического боевика о последних месяцах войны Союзников с Японией был запущен в производство.

Снимать данную сцену предполагалось Смирновым с помощью нескольких аппаратов общим планом. Смысл заключался в том, что на фоне восходящего над океаном солнца происходит безжалостная рукопашная американских десантников с «джапами», коих изображали статисты тагалы. Одновременно в кадр должны были попасть несколько военных катеров. Все это, разумеется, сопровождалось мощными пиротехническими эффектами.

Со своего, стоявшего на возвышении кресла, Смирнов отчетливо видел показавшиеся на горизонте точки. Десантные катера стремительно рассекали водную гладь. На берегу же, на узкой полоске отделявшей океан от тропических зарослей, пришли в движение две сотни человеческих фигурок. Причем, как не без раздражения отметил режиссер, даже с такого значительного расстояния движения людей казались на редкость медленными. Смирнов понимал, что этим грешат все масштабные массовые сцены баталий, но все же не удержался и сделал негромкое замечание ассистенту:

— Я не требую от вас подготовить их к чемпионату по боям без правил. Но, черт возьми, это же война, а не игра в поддавки!

Ассистент тут же прокричал в мегафон парочку крепких фраз, которые, по его мнению, должны были придать происходившему внизу действию большую динамичность. Одновременно он отметил про себя, что как следует поговорит с человеком, отвечавшим за работу со статистами. А также с филиппинцем из местной киностудии, предоставившим таких никудышных «японцев».

Между тем тройка катеров приблизилась к берегу и равномерно распределилась по всей акватории, попадавшей в кадр основной камеры. Настала пора пиротехникам продемонстрировать свое умение. Смирнов нагнулся вперед, чтобы еще лучше рассмотреть сцену. Пока, до сего момента, к пиротехническому цеху у него претензий не возникало. Он молил Бога, чтобы так продолжалось и в дальнейшем.

Каждый участвовавший в массовке статист был строго проинструктирован в каких местах заложены заряды, в какой момент они будут активированы и каково минимально безопасное расстояние от эпицентра взрывов. И хотя эти заряды являлись не более чем пиротехническими игрушками, создающими лишь обилие дыма, режиссер в отчаянии схватился за голову: после начала «массированного обстрела побережья» статисты стали двигаться еще медленней. Они пугливо озирались по сторонам, жались и как будто напрочь забыли, для чего здесь находятся. Создавалось впечатление, что солдаты императорской армии братаются с американскими «джи-ай», а не поливают своей и чужой кровью каждую пядь земли.

— Стоп, — разочарованно сказал Смирнов. — Придется повторить эту сцену завтра на рассвете. — Он поднялся с кресла и стал разминать затекшую ногу. К нему приблизились оператор-постановщик и второй режиссер. Два этих человека и по темпераменту, и внешне разительно отличались друг от друга. Второй режиссер — высокий худощавый мужчина, с аккуратно уложенными остатками седых волос на загорелом черепе, характер имел резкий. Оператор — напротив — меланхолично взирал на все происходившее вокруг и только по-стариковски ворчал, никогда не повышая голос. Манера поведения этого толстенького благообразного человека преклонного возраста во многом была схожа с манерой поведения самого Смирнова: тот не имел привычки кричать на кого бы то ни было даже во время экстраординарных ситуаций нередко случавшихся в его работе. С оператором они были похожи и внешне. Несмотря на то, что Смирнов был значительно моложе, он также не мог похвастаться стройной фигурой и богатырским ростом.

— Ночь подготовки пропала даром. Это можно констатировать. — Смирнов достал из нагрудного кармана рубашки пачку «Мальборо» и закурил. — К сожалению, мы недостаточно хорошо вымуштровали массовку перед такой сложной сценой. На сегодня спланируем вот что… — он на мгновение задумался, — операторская группа самостоятельно отработает еще несколько натурных пейзажей, а вы, — Смирнов повернулся ко второму режиссеру, — проследите, чтобы статисты отрепетировали сцену до автоматизма и двигались в кадре не как сонные мухи. Завтра на рассвете постараемся отснять и общий план, и сразу же крупные планы эпизода. Мы итак выбились из графика.

Выслушав некоторые пожелания от оператора относительно ракурсов и поинтересовавшись у второго режиссера, как продвигаются дела у художника-постановщика, строившего в западной части острова «концентрационный лагерь», Смирнов спустился к берегу. Его ждал быстроходный катер. После окончания работы катер всегда отвозил режиссера на соседний обжитой остров, где в комфортабельном отеле с кондиционерами тот находил прохладу и покой. Настроение Смирнова на весь день было испорчено. И виной тому не только неудавшийся эпизод. Он вообще являлся одним из самых сложных, тем более что повторить два раза подряд масштабную сцену в лучах только-только начавшего восходить солнца нельзя. Проблема была глубже. На натурные съемки по смете отводилось три месяца. Пошла уже вторая половина срока, а группа серьезно выбилась из графика. Он — Смирнов — имел репутацию крепкого ремесленника, но еще никогда в жизни не привлекался к проектам такого масштаба. До этого он делал малобюджетные телесериалы о бытие милиционеров, рэкетиров и проституток, снимавшихся в петербургских дворах-колодцах, коммуналках и банях. Предложение от главы и основателя «Старлако» миллиардера Семена Фельдштинского являлось для Смирнова тем шансом, который выпадает раз в жизни. Кинокомпания «Старлако» была создана недавно, но аналогов тем трем картинам, которые она уже успела выпустить, ни в России, ни в Европе не существовало. Это были исключительно дорогостоящие блокбастеры, сравнимые по бюджету и спецэффектам с блокбастерами голливудских монстров «Эм-Джи-Эм», «Ю-Эй», «Парамаунт», или «Королко». И вот теперь «Старлако» решил замахнуться на Оскар американской киноакадемии в самой престижной номинации — лучший фильм года! Для этого был написан сценарий о любви советского летчика и американской журналистки. Они знакомятся в Америке за день до нападения Гитлера на СССР, где герой оказывается после триумфального трансатлантического перелета. Он пытается вернуться на родину, но вынужден остаться в Штатах. Затем следует Перл-Харбор. Герой уже в Гонолулу. В составе эскадрильи американских ВВС дерется с японцами над Тихим океаном. Героиня же очутилась на захваченном императорскими войсками острове и была интернирована в лагерь на Филиппинах. Естественно в финале храбрые десантники при поддержке авиации берут остров, где расположен концлагерь, а советский летчик спасает свою возлюбленную. Мелодраматический сюжет предполагалось поставить с размахом, подобным Камероновскому «Титанику». По понятным причинам фильм задумывался как полностью англоязычный. Даже солдат-техник на подмосковном аэродроме должен был половину монолога произносить на английском. Для завоевания Оскара Фельдштинский готов был пойти как на любые расходы, так и на любые несуразности. И режиссер Смирнов понимал: если ему оказана честь работать над подобным проектом, права на ошибку он не имеет. Ни о какой пролонгации не может быть и речи!

«Необходимо наверстать упущенное, ведь не за горами самая ответственная часть работы. „Старлако“ — та фирма, которая поможет мне встать в один ряд с Камероном, Спилбергом, Лукасом!» — с этими мыслями Смирнов примостил довольно увесистый зад на жесткое сиденье катера и взмахом руки указал находившемуся за штурвалом филиппинцу в сторону острова Лусон.

Был уже полдень, когда осатаневшие от нещадного солнца статисты, наконец, закончили репетировать неудавшийся на рассвете эпизод. Руководивший ими второй режиссер сжалился и объявил об окончании работы. Возможно, ему самому надоела жара или же он посчитал, что нужный результат достигнут и от уставших людей лучшего не добьешься. Две сотни человек, сведенные вместе замыслом режиссера Смирнова, разделились на три неравные группы. Те, кто изображал солдат 25-ой дивизии, дравшихся в феврале 1945-го против армии лучшего японского стратега Ямасита, принялись сдавать реквизиторам деревянные макеты автоматических винтовок М-1. Вторая группа, состоявшая преимущественно из тагалов — одной из основных народностей Филиппин, также рассталась до следующего раза с бутафорскими винтовками системы Арисака и организованно проследовала к выстроенному невдалеке причалу. Там их ожидал арендованный на время съемок допотопный пароходик-паром, каждый раз увозивший домой «императорское войско». Самой малочисленной была третья группа. Она же смотрелась и наиболее разношерстной на фоне исключительно мужского коллектива статистов: состояла из костюмеров, гримеров, реквизиторов, звукотехников, ассистентов по актерам. Членов съемочной группы ожидал другой арендованный пароход — более современный и комфортабельный. Рабочий день завершился.

Девяносто шесть (если быть досконально точным), уставших от многочасового стояния под палящими лучами солнца мужчин, медленно брели вдоль берега. Они направлялись к тому месту, которое меж собой окрестили «Асторией». Облюбованный для съемок остров был небольшим — всего около четырех миль в диаметре: покрытая «филиппинской махоганью», бамбуковыми и древесно-папортниковыми зарослями гора, да узкая полоска пляжей вокруг. Однако территории острова хватило не только для съемок. Прибывшая на Филиппины первой административная группа провела наиболее трудоемкий — подготовительный период. Администрацией были достигнуты соглашения об аренде необходимого реквизита с местными гражданскими и военными властями. Были бронированы гостиничные номера в прибрежном городе Аппари, заключен договор с местной киностудией, организован транспорт. Но кроме этого, для набранных по контракту статистов — молодых мужчин от двадцати до тридцати пяти лет, имевших хорошее здоровье, спортивное телосложение и свободное время, чтобы провести три месяца в западной части Тихого океана, и была выстроена «Астория». Она представляла собой временное одноэтажное строение типа казармы, включавшее в себя также и некоторые помещения для проведения досуга. Все-таки без бара, магазина, зала игровых автоматов и видео-зала многим людям не обойтись даже три месяца.

Девяносто шесть статистов завершили короткий полумильный марш-бросок. Теперь они были предоставлены сами себе. Каждый занялся своим делом. Кто-то умылся, переоделся и бросился к холодильникам с ледяным пивом, кто-то окунулся в теплые воды океана, кто-то, запасшись все тем же пивом, лениво растянулся в тени. А некоторые, не мудрствуя лукаво, просто завалились спать. Большинство подписавших контракт статистов были петербуржцами, поскольку отбор происходил на киностудии Ленфильм. Впрочем, среди них попадались жители других городов России и даже граждане стран СНГ и «дальнего зарубежья». Естественно, желающих слетать в экзотическую страну и подзаработать нашлось много. Отбор был жестким. Некоторые претенденты приходили на просмотр целыми компаниями, но контракт подписывал кто-то один. Поэтому среди временных обитателей «Астории» оказалось мало тех, кто был знаком друг с другом раньше. Уже здесь — на острове — девяносто шесть статистов разбились на небольшие группы по интересам, чтобы коротать свободное время. Кроме сотни статистов в казарме проживали несколько филиппинцев обслуживающего персонала, комендант — один из замдиректоров картины, а также пятеро дюжих омоновцев — на всякий случай. С благожелательного согласия режиссера Смирнова два раза в неделю некий предприимчивый филиппинец подгонял к острову судно с местными панпанами. Столь звучное имя для азиатских представительниц древнейшей профессии придумали еще солдаты Макартура в сорок пятом году на улицах капитулировавшего Токио. В соответствии с обстоятельствами идентично называли проституток и здесь — в «Астории». Присутствие женского пола, без сомнения, уменьшало риск конфликтных ситуаций и, как ни странно, способствовало более нормированному потреблению крепких горячительных напитков, продававшихся в баре.

Один из тех статистов, кто в качестве времяпровождения выбрал относительную прохладу в тени кокосовой пальмы, сел на песок и прислонился спиной к стволу с жестянкой пива в руке. Это был светловолосый, крепкосложенный мужчина среднего роста лет тридцати. При знакомстве он представлялся коротким именем Эл. Ему повезло — он прошел отбор и попал в число счастливчиков. Впрочем, он стремился на съемки военного боевика компании «Старлако» не только для того, чтобы скоротать время в теплых краях и заработать на массовке. У него была и другая цель, которую он вынашивал уже давно, и которая, при удачном стечении обстоятельств, именно здесь могла быть достигнута.

Судьба Эла не была простой. К своим тридцати его уже здорово потрепала жизнь и побросало по свету. Тюрьма, ужасы Чеченской войны, экзотические страны в качестве моряка торгового флота — все это было в его судьбе. Не нашлось в ней место лишь для одного — для того, что он искал всегда. Он видел мир богатства и успеха. Но видел со стороны! И в вонючем лагерном бараке, и в источающих злобу и смерть чеченских горах, и на изнурительных вахтах под палящими лучами экваториального солнца он грезил этим миром. Весь разум этого честолюбивого тщеславного человека кричал: «Не для меня! Почему не для меня существует мир дорогих лимузинов, роскошных особняков, блистающих красотой и бриллиантами женщин?! Почему это принадлежит кому-то другому?!» И здесь — на маленьком филиппинском острове он решил сделать последнюю попытку найти свое место под солнцем. Но для этого ему были нужны помощники.

С первого же дня Эл внимательно присматривался к тем людям, с которыми ему предстояло в течение срока действия контракта жить и работать. Как определить среди них тех, с кем можно осуществить свой план? Было понятно, что в большинстве обитатели «Астории» не слишком состоявшиеся в жизни личности, не имеющие твердого постоянного заработка. Но как не допустить ошибки?

Постепенно, по малозначительным деталям в поведении, по проскальзывающим в разговорах мыслям Эл приметил четверых статистов и постарался сойтись с ними поближе. Первым, на кого он обратил внимание, оказался Борис Иванов — двадцатипятилетний уроженец Петербурга. В спальном отсеке «Астории» их койки стояли рядом. Борис заинтересовал Эла своими откровенно криминальными манерами. Сам Эл, которому в жизни доводилось контактировать с организованным преступным миром, видел — многое из того, о чем болтает Иванов, напускная бравада. В лучшем случае сосед когда-то работал шестеркой на какого-нибудь мелкого мафиози, однако для предстоящего дела, по крайней мере, для его начала, он подходил. Его Эл охарактеризовал как человека готового ради денег на все.

Артем и Андрей являлись среди обитателей «Астории» редким исключением, поскольку знали друг друга давно. Эти двое приятелей даже внешне были похожи — крепкие рослые парни, которые держались независимо и уверенно. После одного случая Элу показалось, что такие ребята способны на многое. Дело было на десятый день с момента прибытия на остров. Как обычно вечер по окончании смены коротался доступными развлечениями, вроде азартных игр, и потреблением больших и малых доз алкоголя. В «Астории» уже сформировались компании, проводящие досуг вместе, и, естественно, что когда сотня молодых, разгоряченных выпивкой мужчин находится на довольно ограниченном пространстве, вполне вероятны конфликтные ситуации. Одной из компаний статистов, державшихся особняком, была группа чернокожих студентов. Африканцы, которые были призваны символизировать в фильме «единство американского народа», что-то не поделили в баре с Андреем. Эл не видел из-за чего возникла ссора. Он, как и остальные в питейном заведении, обратил внимание на происходящее только после того, как пятеро негров, смешно выговаривая по-русски матерные оскорбления, подступили к Андрею вплотную. Артема в тот момент в баре не было, и потому положение Андрея, оставшегося в одиночку против пятерых, завидным не казалось. Между тем, он спокойно и жестко смотрел на противников и не собирался идти на попятную с помощью извинений или смягчающих ситуацию слов. Заинтригованная возможностью увидеть дармовое зрелище толпа не вмешивалась и плотным кольцом обступила место предстоящей драки. Ибо ни у кого уже не осталось сомнения — драки не избежать. В ту секунду, когда бывший лидером в компании чернокожих, собрался перейти от нецензурных оскорблений к более решительным действиям, в зале появился Артем. Его никто не замечал, пока массивная табуретка с громким терском не опустилась на спину одного из негров, а их неформальный лидер не был крепко схвачен за волосы. К его горлу Артем приставил отточенный столовый нож.

— Брысь отсюда, черти!

— Что происходит?! — Расталкивая зрителей, к месту происшествия прорвался комендант в сопровождении троих омоновцев. Вероятно, кто-то особенно сердобольный или законопослушный все же доложил ему об инциденте. — Что происходит?! Друзья мои, расступитесь, да расступитесь же!

Освободившийся от цепкого захвата негр вытаращил глаза и истерично затараторил, путая слова так, что вызвал улыбки даже у милиционеров:

— Белая убивать меня, белая ножик ууу-ууу!! — Он несколько раз красноречиво провел пальцем по собственному горлу.

— Это правда?

Артем стоял рядом с Андреем, хмуро глядел на коменданта и продолжал молчать.

— Ну, ладно, ребята. Не пейте много, — примирительно изрек администратор. Он был добродушным молодым парнем, постоянно находившимся в легком подпитии. Похоже, ему было не выгодно раздувать из случившегося шумиху, и он спустил дело на тормозах.

Когда на следующий день Эл подошел к Артему с вопросом: «Почему ты не сказал, как все было на самом деле, ведь с тобой могли разорвать контракт?», тот ответил:

— Ненавижу ментов. Даже киношных…

Четвертым человеком, кого Эл посвятил в свой план, был Гинтарас Лауринчукас. Двухметровый литовец, он приехал в Питер в середине девяностых искать свое счастье. Организовал экспортно-импортную фирму, но в итоге не преуспел. В августе 98-го его фирма обанкротилась. Гинтарасу пришлось распродать все свое имущество — дом в Литве, квартиру в Петербурге, внедорожник «Ленд Крузер 100» и даже золотые «Пьяже», но он все равно остался должен некой коммерческо-криминальной структуре, у которой взял рублевый кредит с возвратом в валюте. Здесь — на острове — он мог хотя бы на три месяца освободиться от постоянного прессинга кредиторов. Вначале Эл не рассматривал Гинтараса, как кандидата в формируемую им команду. Просто они с первого дня сдружились и вдвоем образовали одну из тех компаний по интересам, которые возникали стихийно в «Астории». Элу импонировали спокойствие, рассудительность прибалта, и та ирония, с коей он наблюдал за всем происходящим вокруг. Исподволь, ненавязчиво и осторожно, Эл начал прощупывать взгляды своего друга и, наконец, решил: если начнет осуществляться его план — именно Гинтарас Лауринчукас является тем человеком, кого бы он хотел видеть рядом в критическую минуту.

— Вот ты где! — с характерным акцентом произнес Гинтарас и приблизился к сидевшему на песке Элу. — Пошли, филиппы сварили свою баланду.

Эл поднялся, отряхнул шорты и направился вслед за Гинтарасом в «Асторию». В довольно просторном зале, отведенном под столовую, два повара филиппинца предлагали каждому желающему исследовать их кулинарные способности. Но удушливая жара в обеденное время не способствовала аппетиту, и потому желающих было немного. Обычно большинство статистов игнорировали обед, сберегая силы до ужина. Вот тогда количество съеденного и выпитого принимало астрономические размеры! Те же, кто все же отважился отведать баклажанных адобо, сырой рыбы — кинилао, филиппинской рисовой бумаги люмпии и жаренных с медом бананов, неспешно подходили с подносами к раздаче, лениво выбирали блюдо и столь же лениво садились за пустующие столики.

Эл окунул в тарелку обжаренный в виде лепешки банан, обложенный маленькими лимонами каламанси, дождался, когда стекут излишки меда, и с мученической гримасой надкусил его.

— Послушай, — обратился он к литовцу, — завтра нужно переговорить с тем филиппом, которого ты подметил. Без них мы одни не справимся. Надо найти повод и пригласить его на ночь в «Асторию». Постараемся прощупать, что он за тип.

— Попробуем. — Гинтарас откупорил жестянку с пивом и сделал глоток. — Тем более, завтра Сесар должен притащить своих панпан, так что никто не помешает разговору. А повод… если он согласится пойти в «Асторию», значит, понимает, к нему есть разговор без посторонних ушей и просто так на ходу он состояться не может. Ну, а если откажется — то либо тупой, либо не тот человек, на которого следует делать ставку.

Покончив с обедом, Эл прошел к своей койке в спальном расположении. Вставив ключ в замочную скважину, он распахнул дверцу железного шкафчика, какие находились возле каждого спального места. Рядом, по соседству, громко храпел Борис Иванов. Эл расстегнул объемистую спортивную сумку и достал бритвенный станок. В этой сумке он хранил все необходимые ему вещи — одежду, предметы гигиены, деньги и старую, всю измятую черно-белую фотографию девушки, с которой когда-то давным-давно был знаком.

— Вот так! По-моему неплохо, — довольно произнес Смирнов, после того как статисты повторили неудавшийся прошлым утром эпизод. На этот раз сцена рукопашной баталии в лучах восходящего солнца удалась на славу. Все вышло скоординировано. Катера появились именно в тот момент, когда нужно, пиротехники по обыкновению сработали хорошо, а «японские и американские солдаты» дрались с такой яростью и энтузиазмом, что наблюдавший за их действиями режиссер несколько раз радостно потирал руки.

— Я всегда говорил, что из вас со временем выйдет отличный режиссер… или дрессировщик, — улыбаясь, сказал Смирнов стоявшему за спиной второму режиссеру. Тот выглядел явно польщенным и даже не обратил внимания на легкую издевку, прозвучавшую в конце фразы. — Итак, пока все идет удачно. Но не будем останавливаться на достигнутом. Сейчас же, сразу перейдем к крупным планам. У каскадеров все готово? — Казалось, постановщик заряжен энергией и пытается выжать из благоприятно складывающегося съемочного дня максимум. Однако была и еще одна веская причина, по которой Смирнов так торопился отснять как можно больше материала. Вчера ночью в отель ему позвонил сам глава компании «Старлако» Семен Фельдштинский. Со свойственными ему сердитыми нотками в голосе он сообщил, что на днях в Манилу должны прилететь главные действующие персонажи ленты. А для режиссера Смирнова один из них в данный момент являлся действительно главным персонажем. Не только создаваемого на острове кинополотна, но и всей карьеры.

В течение следующих трех часов сцены рукопашной схватки снимались с разных ракурсов, причем акцент делался на крупные планы. Небольшая часть статистов была отобрана вторым режиссером для создания в кадре иллюзии массовости. В основном же, за эти часы, он доканывал актеров, занятых во второстепенных ролях, стараясь добиться от них той же ярости и быстроты движений, каких в начале дня удалось добиться от статистов. Некоторых из актеров, не способных красиво упасть или ловко перекинуть противника через бедро, Эл знал давно — по фильмам и телесериалам. На экране эти ребята запросто выделывали еще не такие штучки. В реальной жизни все оказалось иначе.

Когда, наконец, второму режиссеру надоело добиваться идеального результата и, по возможности, он решил задействовать дублеров, был объявлен получасовой перерыв. Члены съемочной группы ринулись к микроавтобусу «Ниссан», в котором во время съемок им предлагали бутерброды, прохладительные напитки и кофе. В распоряжении статистов такой услуги не было. Каждый из двух сотен одетых в военную форму мужчин довольствовался тем, что он захватил с собой утром. Эл и Гинтарас съели по сандвичу, выпили пива и неспешно подошли к компании филиппинцев, прячущихся в тени от нещадного, вертикально стоящего тропического солнца.

Первым коренастого пожилого тагала приметил Гинтарас. Как только встал вопрос о привлечении к задуманному предприятию кого-нибудь из местных, литовец внимательно начал смотреть на людей, до которых ему, как и остальным обитателям «Астории», до сего момента дела не было. Очень скоро он увидел, что один из них выгодно отличается от соплеменников. Даже по незначительным фрагментам, попадавшимся Гинтарасу на глаза, стало ясно, — этот человек пользуется огромным авторитетом и влиянием. Во всяком случае, его более молодые товарищи подобострастно слушают и беспрекословно выполняют все, что он им говорит и приказывает.

— Хай! Ну и жарища сегодня, — обратился Эл к интересующему их человеку на английском, которому довольно сносно научился за «матросский» период жизни. — Я хотел бы кое о чем спросить. Если не возражаешь, наедине. Пройдемся?

Компания филиппинцев, а их было семеро, настороженно замолчала и с подозрением разглядывала Эла и Гинтараса. Раньше никто из русских с ними не заговаривал.

— Хорошо, — после секундного удивления ответил пожилой филиппинец и добавил своим несколько слов на тагалогском. Успокоенные аборигены занялись прежним делом — размеренной беседой в тени бамбуковой пальмы.

— Как тебя зовут? — спросил Эл, когда они отошли на несколько шагов.

— Фернандо.

— Хм, как Маркоса. А меня Эл. Это Гинтарас — он из Литвы… Послушай, Фернандо, нам с Гинтарасом нужно достать одну штуку… ну, словом, нам уже до чертей надоели все эти съемки, жара… надо как следует расслабиться. Я надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?

— Понимаю. — Фернандо прищурил свои и без того узкие глаза и внимательно, оценивая, посмотрел на Эла. — Ты говоришь о наркотиках.

— Вот видишь, как мы хорошо поняли друг друга! А насчет всего такого не беспокойся. Мы не копы, и сумеем хорошо заплатить.

— А вы, между прочим, представляете, что делают за драгс власти в моей стране? — усмехнулся филиппинец. — И, кстати, почему вы обратились именно ко мне?

— А к кому же еще?! — усмехнулся в ответ Эл. — Коли мы сидим безвылазно на этом треклятом острове и кормим комаров! К тебе мы обратились, потому что ты среди своих главный. Это, если постараться, не трудно увидеть.

— Хм…

Фернандо повел себя так, как Эл с Гинтарасом надеялись и представляли. Филиппинец усиленно делал скептическое выражение лица, но в итоге, с большой неохотой пообещал спросить у некоего человека, который знаком с еще одним человеком, а тот, в свою очередь, может поинтересоваться у еще одного типа и тому подобное.

— Ясно, — сказал Эл. — Мы с моим другом вообще-то думаем, а не остаться ли нам после съемок здесь на Филиппинах? Заняться каким-нибудь бизнесом. А для этого неплохо бы завести хороших знакомых, вероятных партнеров в будущем бизнесе. Например, таких как ты…

Фернандо снова пристально взглянул собеседнику в глаза:

— Ну и каким же бизнесом вы предполагаете с другом заняться?

— Дело в том, — Эл сделал вид, что подбирает нужное определение, — дело в том, что об этом лучше поговорить в более неторопливой обстановке. Кстати, почему бы нам не выпить по стаканчику сегодня вечером? Если ты не занят, то сегодняшней ночью мы можем весело провести время. В ту лачугу, где нас поселили, вечерком должны привезти кучу девчонок. Сам понимаешь — развлечение гарантировано.

— Я не большой любитель всего этого, — покачав головой, сказал филиппинец. — Однако… пропустить по стаканчику действительно неплохая мысль.

Съемочный день завершился часам к пяти вечера. Все участники творческого процесса изрядно устали, но режиссер Смирнов остался доволен. Многое удалось успеть. Теперь нужно просмотреть отснятый материал и выбрать из него наиболее удачное. Возвратившихся в «Асторию» статистов уже поджидал Сесар — маленький сухощавый филиппинец с постоянной (по поводу и без оного) улыбкой на лице. Причаливший к берегу старенький баркас, на каких перевозят продукты между островами, был буквально нашпигован представительницами прекрасного пола. Несмотря на скученность и неудобства, панпаны громко смеялись, курили и с нетерпением предвкушали ту секунду, когда им разрешат сойти на берег. Они очень ценили своих русских клиентов: выпивка, сигареты, сувениры и даже деньги доставались им, минуя жадные руки сутенера. Ко всему прочему, совокупиться с европейцем считалось престижным делом.

Основная масса желающих вкусить азиатской любви столпилась у причала и в грубовато-веселой форме требовала от Сесара быстрее продемонстрировать товар.

— Давай, не тяни, чукча! — раздавалось со всех сторон.

Филиппинец вежливо улыбался, кланялся, чуть ли не до земли, однако при этом не забывал о собственном кармане. В последний раз он не досчитался половины ожидаемых денег, так как позволил женщинам сойти с баркаса раньше времени. Подвыпившие русские, изголодавшиеся по особам противоположного пола, нетерпеливо совали в руки Сесара доллары, которые тот не успевал пересчитывать, брали понравившихся женщин и исчезали. В устроенной ими давке филиппинец, естественно, не мог контролировать обстановку. Не говоря уж о том, что многие клиенты вообще ничего не дали, предпочтя расчеты напрямую. И хотя утром на обратном пути Сесар устроил своим подопечным тщательный обыск, и какая-то часть его денег была возвращена, больше в такие конфузы он решил не попадать.

Наконец Сесар получил за каждую девицу по двойному тарифу, позволявшему статистам распоряжаться панпанами по своему усмотрению в плане вариации числа партнеров на отдельную особь, радостно засунул в карман гигантскую по меркам этой страны сумму и столь же радостно удалился. Девицы шумной гурьбой сошли на берег и вместе с ухажерами разбрелись по окрестностям «Астории». Теперь веселье на острове не должно было утихнуть до утра.

Эл, Гинтарас и Фернандо едва смогли отыскать свободный столик в переполненном баре. Для беседы о серьезных вещах данное помещение вряд ли подходило. Но начинать главный разговор никто здесь и не собирался. Дежурная выпивка за знакомство, осторожное прощупывание взглядов собеседника — вот то, что входило в планы Эла и Гинтараса в первый момент. Но одно им уже стало ясно сразу: если человек готов совершить преступление, а по меркам Филиппин продажа наркотических средств считалась очень тяжким преступлением, значит этот человек законопослушными догмами не обременен точно.

С трудом, через взаимную настороженность, завязывающейся беседе мешала компания за соседним столиком. Непонятно, каким образом успешно прошедшие жесткий ленфильмовский кастинг двое азербайджанцев, которые по замыслу режиссера, возможно, будут представлять на экране лиц латиноамериканской национальности, с похотливым улюлюканьем щупали взятою на двоих проститутку. При этом один из них тыкал пальцем в ее ягодицы и произносил слово «эс». Оно означало, чем конкретно ему хочется заняться с девушкой. Панпана кокетливо хихикала, прося накинуть еще пяток долларов.

— Пойдем отсюда, Фернандо, — сплюнув, произнес Эл. — Лучше выпьем на воздухе. В этом прокуренном обезьяннике все равно толком поговорить не удастся.

Они проговорили до утра. Их искусала мошкара, и за это время были выпиты две бутылки виски, дюжина банок пива и выкурено неисчислимое количество сигарет. Причем основная часть спиртного пришлась на долю Эла и Гинтараса. Филиппинец оказался достаточно сдержанным не только в вопросах общения с женским полом. Но главное, в конце беседы Эл с Гинтарасом поняли, что нашли того, кто был им необходим. Во всяком случае, они так считали и очень на это надеялись.

Гинтарас и Эл возвратились в «Асторию». Фернандо, отказавшись от ночлега, к их немалому удивлению отправился к поджидавшей его все это время моторной лодке.

— Ну и как тебе он? — спросил литовец.

— Ничего. Но тип скользкий. Для человека, которого всю ночь на моторке дожидаются «родственники», не очень-то подходит роль простачка, за которого в первый момент он пытался себя выдать. Но эти азиаты все такие — с хитрецой. И не потому, что он собрался кого-то обмануть. Просто менталитет такой. А вообще, было заметно, что он ухватился за нашу идею. Он тут и сам этим наверняка промышлял, либо знает тех, кто это делает. Но масштабы-то несопоставимые!

— А-ааа!! — закричал во сне, спавший на соседней койке Иванов. Вероятно, от выпитого ему приснилась сцена из его пацановской жизни.

Гинтарас неодобрительно покосился:

— Знаешь, Эл, за кого я действительно волнуюсь, так это… — Он снова покосился на Иванова. — Так что, даст Бог, начнем послезавтра. Хорошо, что съемку перенесли — можно выспаться и подготовиться. Кстати, слышал почему?

— Ну? — буркнул Эл, стягивая с себя майку.

— Послезавтра прилетает наша звезда. А знаешь, кого пригласили к нему в пару на главную женскую роль? Алину Беляеву, танцовщицу.

Раздевавшийся с усталым безразличием Эл неожиданно напрягся и невидящим взглядом посмотрел на Гинтараса Лауринчукаса.

Выходной оказался очень кстати. Уставшие от бурной ночи обитатели «Астории» начали просыпаться далеко за полдень, неспешно умывались и направлялись в столовую, где первым делом бросались к холодильникам с пивом. Размах у «Старлако» действительно был поистине голливудский, — пиво предлагалось бесплатно в неограниченных количествах. Сегодня вся киногруппа отдыхала, готовясь к завтрашней ответственной съемке с участием главных персонажей. Они прилетят лишь на один день, чтобы отработать в нескольких крупных планах. Далее их будут заменять дублеры, которые и раньше это делали. В последний раз во время съемок будет задействована техника, арендованная из музея Второй мировой с американской военно-морской базы «Субик» на острове Лусон, а там не за горами и последний кадр, который, по традиции, отмечается кинематографической братией грандиозной пьянкой.

Под вечер в столовую, где ужинало большинство статистов, вошел комендант. Впервые он был абсолютно трезв.

— Вот что, ребята. Я уполномочен передать вам, чтобы сегодня ночью никаких загулов не происходило. Завтра все должно быть тип-топ. И чтобы опухших перегарных рож не было. Лады?

— Смотри сам не упейся, — тихо произнес Эл. Он сидел за столом вместе с Гинтарасом и еще двумя парнями. Артем и Андрей, равно как и Иванов, всегда садились отдельно. Не общаться между собой они договорились с самого начала. Когда будет осуществлен их план, у заинтересованных лиц появится лишний повод поломать голову.

— Ты все проверил? — спросил Эл у литовца, когда они покончили с ужином и направились в спальное помещение.

— Да, — кивнул Гинтарас. — Там все как надо. И человек от Фернандо передал — они будут нас ждать.

— Что ж, отдохнем… перед дорогой.

В три часа утра они собрали свои вещи и тихо вышли из «Астории» под дружный храп и сопение нескольких десятков глоток. Элу и его помощникам предстояло преодолеть то полумильное расстояние, которое они преодолевали почти каждый день. Они направлялись туда, где проходит основная часть съемок — к «месту высадки на остров американских морских пехотинцев».

Под ногами приятно шуршал песок. Огромная луна освещала спокойный океан, делая пейзаж вокруг идиллическим. Но каждый из напарников Эла, включая его самого, испытывал огромное нервное напряжение, не позволявшее даже подумать о красоте райского островка. Каждый из них размышлял о предстоящем — о своей судьбе, о перспективах, или… о собственной участи.

Вокруг было тихо. Лишь негромкий плеск волн, да иногда крики ночных птиц в зарослях нарушали эту тишину. Но очень скоро к естественным звукам добавился другой — непонятный, монотонно повторяющийся, и по мере приближения становящийся все громче.

— Хоп — хоо! Хоп — хоо! Хоп — хоо!..

— Что это? — спросил Гинтарас у самого себя. Они уже практически дошли до нужного им места. Оставалось лишь обогнуть небольшой мысок.

— В любом случае приготовьтесь. — Эл осторожно продвинулся вперед, и ему стала видна бухта, на берегу которой находился съемочный реквизит. У склона горы стояли два танка, а возле временного причала застыли три катера. Это были два патрульных Ар-5 и Ар-9, строившихся голландцами для своих вест и ост-индских колоний, а также английский сторожевой Х. Д. М.Л.. Катера являлись небольшими — водоизмещением не более 26 тонн, и, также как и танки, были любезно предоставлены для съемок американцами. Все это хозяйство каждую ночь охранял один из омоновцев, дежуривший на берегу. Именно он и оказался источником тех непонятных звуков.

— Хоп — хоо! Хоп — хоо! — Раздетый до пояса милиционер стоял возле пальмы и размеренно бил по ней ногой. Удары получались у него хорошо. Вероятно, сказывались длительные тренировки.

— Круто! — выглянув из-за спины Эла, восторженно прошептал Иванов. Он даже непроизвольно подергивал плечами в такт ударам омоновца, словно тоже собирался показать умение бить людей сапогом по голове.

— Давайте… с Богом! — Не обращая внимания, сказал Эл Артему и Андрею. Те поднялись из укрытия во весь рост и, громко разговаривая, неспешно двинулись в сторону тренировавшегося милиционера.

Завидев приближавшихся к нему статистов, омоновец оторвался от избиения пальмы. Поигрывая мускулами груди и желваками, он сделал несколько шагов навстречу непрошеным гостям.

— Эй, вы! Проваливайте отсюда-на! Не слышали разве, здесь нельзя по ночам шляться!

Андрей изобразил пьяное бормотание. Оба напарника Эла, словно бы не понимая предупреждения, продолжали подходить к милиционеру.

— Вам что, не ясно сказано-мля?! А, быдло синее?!

В эту секунду неподалеку послышался еще один громкий голос, тоже принадлежавший явно нетрезвому человеку. Милиционер отвлекся, стараясь разглядеть в темноте того, кто этот голос подал. Похоже, изучая единоборства, омоновец упустил такой немаловажный аспект как недооценка противника. Эта ошибка оказалась для него роковой. Уверенный в своем превосходстве над «синяками», милиционер повернулся к ним в пол-оборота и потому не заметил взметнувшегося короткого отрезка трубы. Получив сокрушительный удар по голове, он не потерял сознания, а только согнулся от боли, хватаясь руками за кровоточащую рану. Артем сбил его с ног. Вместе с другом они удерживали милиционера, пока к ним бежали остальные. Гинтарас распустил заранее приготовленную нейлоновою веревку и стал связывать жертву. Они договаривались, что свяжут омоновца, заткнут ему кляпом рот и оттащат подальше в джунгли.

— Подожди, я сам, — остановил литовца Эл. — Посмотри, все ли действительно готово.

— Хорошо. — Гинтарас бегом бросился к причалу. Он должен был окончательно убедиться, что катера заправлены перед завтрашней последней съемкой.

— Ну, что? — крикнул Эл, когда литовец исследовал топливные баки и наличие ящика с холостыми патронами в самом маленьком катере — голландском Ар-5.

— О.К.!

Получив утвердительный ответ, Эл повернулся к связанному омоновцу, во рту которого торчал кляп. Милиционер ничего не мог сказать, но глаза его, смотревшие на Эла в упор, излучали такую ненависть, что, казалось, в эту секунду он размышляет, каким образом будет избивать этих упившихся ублюдков завтра утром. Представить же, что он сделает с тем, кто саданул его по голове железкой, было и вовсе страшно.

Эл подмигнул ему и улыбнулся. Затем взял в руки болтавшийся конец веревки. Ненависть в глазах омоновца сменил ужас. Он почувствовал, как веревка петлей обернулась вокруг его шеи. Если бы он мог, то обязательно закричал. Закричал тем единственным предсмертным криком, которым кричат люди, расставаясь с жизнью. Его тело изогнулось дугой, он пытался разорвать путы, спастись…

— Ну, вот и все, — произнес Эл, когда тело омоновца дернулось в последний раз, — теперь нам нет обратной дороги. — Он обвел взглядом остальных.

Артем и Андрей смотрели спокойно и жестко. Гинтарас, хотя в глазах его и мелькнула искорка сострадания, понимающе покачал головой. Иванов злорадно усмехался. Он подошел к задушенному милиционеру и пнул мертвое тело ногой.

— Теперь мы его спрячем там, где никто и никогда не найдет. На дне! И никто не узнает, что произошло на самом деле. — Эл нажал подсветку своих «Касио». — Пора!

Мельчайшие капли морской воды били в лицо. Эл показал Гинтарасу, как поддерживать постоянный курс, выбрался из рубки управления и сейчас стоял на носовой палубе: — Вау!! — и он и его люди ощущали пьянящее чувство свободы, — восторг, сродни восторгу идущего в штыковую атаку солдата. 165-ти сильный дизель развил экономичную скорость в 12 узлов. Эл мысленно поблагодарил нелюбимых им американцев, содержавших пятнадцатиметровый катер полувекового возраста в идеальном состоянии. А ведь судьба катеров этого класса была непростой. По мере продвижения японцев, все они были затоплены. Японцы их подняли и отремонтировали. Затем все повторилось, и их поднимали и ремонтировали уже американцы.

Через полчаса хода на горизонте показалась земля. Еще один маленький необитаемый остров из семи с лишним тысяч.

— Здесь, Эл? — спросил Артем. Продвигаясь к Элу, он тщательно держался руками за леера, стараясь не упасть, когда катер бросало на волне.

— Да. Будем надеяться, что филиппы не струхнули в последний момент.

Они подошли к берегу. Утро еще не наступило, а потому покрытый зарослями островок казался мрачным и негостеприимным. Для них — европейцев — ночные джунгли в любом случае представлялись опасными.

— И где он? — выбрался из рубки Гинтарас.

Словно ответом на его вопрос явился вспыхнувший несколько раз где-то на берегу фонарик. А следом послышался треск заводимого двигателя.

— Вот. — Эл всмотрелся вдаль и скоро увидел надувную резиновую моторку, в которой сидело семеро человек. Подойдя к дрейфовавшему Ар-5, все они поднялись на борт.

— Рад тебя видеть, Фернандо. — Эл искренне пожал тагалу руку.

В ответ тот только коротко улыбнулся.

— Я подготовил то, о чем ты просил. — Фернандо кивнул в сторону своих людей, занятых погрузкой на блоки спущенной моторки, ее двигателя и груза. — У нас расписание прохода канадской посудины с копрой. А также два АКСУ и три магазина к ним.

— Этого пока хватит. Не автоматы наша главная ударная сила. — Эл понизил голос. — Но… твои люди… надежны?

— Не беспокойся. Считай, все они — мои родственники. А у нас у тагалов родственные связи очень крепкие.

— О. К.. Беремся за дело…

Чиф — старший помощник капитана сухогруза «Мэрлоу» — вышел из рубки и зло сплюнул за борт. Скоро придется пережить много неприятных минут. Предстоит пройти возле Сулы — острова, где верховодит одна из национальностей Филиппин — моро. Чиф считал, что эти мусульмане-сепаратисты не те люди, которые обременены хотя бы частью цивилизованного разума или задатками гуманизма. Сепаратисты моро из группировки «Абу Сайяф» славились своей жестокостью. Сам чиф был родом из Новой Зеландии, являлся по национальности англосаксом, по вероисповеданию протестантом, а по характеру ярым расистом. Он ненавидел цветных, а в особенности проклинал японцев-ростовщиков, разоривших ферму отца, и потому заставивших его слоняться по океанам в малоприятном обществе матросов-азиатов.

Старпом снова сплюнул за борт и взглянул на восход солнца. Он представил то унижение, которое испытает очень скоро. Подобное унижение испытывают все, кто ведет суда через узенький пролив между многочисленными островами архипелага в районе Сулу.

Легкие филиппинские джонки, снабженные, словно канатоходец, противовесами, и вместительные сампаны дрейфуют по обоим берегам полумильного пролива. Им не нужны мощные моторы, чтобы гнаться за многотоннажными океанскими судами. Все обстоит проще. Достаточно натянуть стальной трос между лодчонками, и нос облюбованного контейнеровоза, балкера или танкера явится элементарным буксиром. Этот буксир и притянет их рано или поздно к бортам обреченного плавсредства, с которого посыплются сигареты, сувениры и даже доллары.

Именно необходимость платить этот необременительный, в сущности, оброк грязным отвратительным цветным, казался чифу особенно неприятным делом. Он понимал, что возразить не сможет. В случае отказа заплатить мзду, палубу судна забросают бутылками с «коктейлем Молотова», элементарно отцепятся от бортов и… Естественно, местные власти прекрасно знали о подобной разновидности рэкета. Но и у местных властей, и даже у могущественного Интерпола со специально созданным центром по борьбе с пиратством в Куала-Лумпуре есть задачи важнее, нежели пара-тройка блоков «Мальборо» или упаковка-другая жестянок с пивом. В конце концов, это же не Шан Лою — красавица-танцовщица из Кантона, известная под именем мадам Вонг, которая со своей флотилией грабила целые прибрежные города!

«Слава Богу, на этот раз встреча с бастардами произойдет тогда, когда я буду спать», — зевая, решил чиф. Его старпомовская «собачья вахта», с четырех до восьми утра, скоро должна была кончиться. С некоторым злорадством он подумал, как с туземцами будут объясняться капитан — толстый усатый португалец, или второй помощник. Только они, наряду со старпомом, были на сухогрузе «Мэрлоу» белыми, и только они втроем решали подобные форс-мажорные имущественные вопросы.

Всматриваясь во влажное тропическое утро, чиф представил вариант, при котором пираты-моро узнают о тех ста пятидесяти тысячах долларов, что хранятся в судовом сейфе. Тогда всему экипажу вряд ли поздоровится. По крайней мере, блоком сигарет отвертеться не удастся. Впрочем, к тому моменту, когда судно войдет в опасные воды, львиная доля суммы будет надежно перепрятана в потайной рундук. В сейфе останется мелочь. Так в «опасных водах» делали все.

По правому борту простирались небольшие острова и совсем крошечные островки, покрытые густыми зарослями джунглей. Сквозь гул мощных двигателей старпом не мог оценить легких манящих звуков просыпающейся природы. Но визуально окружающий мир выглядел прекрасным и безмятежным. И тем неожиданнее оказалось появление стремительного темно-серого катера.

«Что за дерьмо?!» — изумился чиф. Воды здесь были свободными от мелких корсаров, и хотя катер являлся по всем атрибутам военным, к силам береговой охраны Филиппин он тоже явно не принадлежал.

Старпом облокотился на фальшборт. Опытным взглядом он определил примерное водоизмещение. В носовой части «летучего голландца» чиф увидел крупнокалиберный стационарный пулемет, а также разглядел, что рулевое отделение усиленно противопульной броней.

Между тем катер поравнялся с сухогрузом и пошел параллельным курсом. На его палубе столпились несколько человек. Они молча смотрели в сторону «Мэрлоу» и пока их намерения оставались не ясными.

Из рубки катера вышел светловолосый мужчина в шортах. Он поднес мегафон к лицу и прокричал по-английски:

— Эй, на «Мэрлоу», стоп машины! Я хочу говорить с мастером!

«Уловив SOS, власти естественно, пообещают помощь. Но также вежливо и ненавязчиво посоветуют добавить еще парочку блоков сигарет. Никто не станет из-за такой мелочи обшаривать кучу островов, большинство из которых необитаемо или населено людьми, откровенно ненавидящими закон. Может действительно позвать жирного бастарда?» — Старпом подумал, что сейчас борется в душе с двумя противоположными желаниями — сбросить ответственность на португальца или же послать оборванцев подальше. Впрочем, эти оборванцы отличались от тех, с коими ему до сих пор приходилось иметь дело.

Пока он раздумывал над дилеммой, мерное бухтение дизелей было буквально разорвано неторопливым, размеренным грохотом. Именно так стреляет двадцатимиллиметровый зенитный автомат швейцарской фирмы «Эрликон», установленный на голландском патрульном катере Ар-5…

Эл коротко усмехнулся: «Даже уши заложило!» У него еще были сомнения относительно эффекта, который сможет произвести угнанная посудина, но после «предупредительных выстрелов» сомнения отпали. Только безумец решится на сопротивление.

По палубе сухогруза «Мэрлоу» в панике забегали люди. Эл снова поднял мегафон.

— Надеюсь, для капитана не понадобится дважды заводить будильник? Живо спускайте трап!

Очевидно, его приказ был воспринят должным образом. Эл перекинул за спину АКСУ и первым вцепился руками в балясину штормтрапа.

Поднимаясь на палубу сухогруза, он чувствовал нервную дрожь во всем теле. Если ребята наверху окажутся не из робкого десятка, им ничего не стоит проломить ему голову. И тогда… тогда у них в руках появится ровно та же огневая мощь, что и у нападавших — один из двух автоматов. «Эрликон» с холостыми патронами можно не брать в расчет. Но Эл решил побороть страх. Он решил с самого начала быть первым. И показать остальным, кто является хозяином предприятия.

— Что происходит?! Это попрание всех законов!!

Эл перевел дух, увидев перед собой сбившихся в кучу матросов-вьетнамцев и толстого усатого европейца с заспанным лицом. Именно он возмущенно и визгливо задавал вопросы. Эл догадался, что это капитан.

— Быстро, мастер, веди к сейфу. Если касса окажется пустой, пеняй на себя! — Теперь Эл уже окончательно успокоился. На борт поднялись Гинтарас и Фернандо со своими тагалами. Филиппинцы оттеснили матросов, а литовец с Фернандо встали по бокам Эла.

— Давай, шевелись! — Эл схватил мастера за рукав рубашки и подтолкнул. — Твой штурман или вахтенный, конечно, послал сигнал, так что в твоих интересах сделать все быстро. Иначе…

Похоже, капитан не горел желанием ставить жизнь на кон ради не принадлежащих лично ему денег. Он уже пожалел, что в соответствии с инструкцией, вахтенный матрос передал сигнал тревоги по новейшей радиостанции ГМССБ, позволявшей окончательно упразднить должность штатного радиста. Что если именно сегодня филиппинские стражи порядка вдруг добросовестно отнесутся к своим обязанностям?! Тогда первому не поздоровится ему — капитану! В неизбежной перестрелке он станет заложником. Единственным, что останавливало его от немедленной передачи судовой кассы в руки пиратов, было то, что кроме «ничейных денег», в сейфе находился чемодан с энной суммой, которую некий предприниматель попросил переправить в Сидней за умеренный процент. Этого процента оказалось достаточно, чтобы мастер не вдавался в размышления, отчего предприниматель не пожелал перевести деньги телеграфным трансфертом. Но теперь-то за них придется держать ответ. И это уже не абстрактные сто пятьдесят тысяч, которые возместят фирме страховые компании. За них отвечает он лично!

«Дева Мария! Почему я не спрятал их в другом месте заранее?!»

Эл довел португальца до капитанской каюты, расположенной как обычно по правому борту под рулевой рубкой.

— Ну?!..

Трясущейся рукой мастер набрал шестизначный буквенно-цифровой пароль на кодовом замке. «Может, впопыхах они?!..»

Но как только стальная дверца отошла в сторону, пират оттолкнул его. Видимо ему не терпелось самому оценить размеры добычи.

Глаза Эла восторженно сверкнули. Никогда в жизни ему не доводилось лицезреть такое богатство! Восхитительные, упругие пачки долларов, которых, на первый взгляд, было не менее сотни тысяч. Он даже на мгновение оцепенел, но тотчас взял себя в руки. Каждая секунда была на вес золота. Эл стал лихорадочно выгребать наличность и бросать пачки в сумку, которую держал находившийся рядом Фернандо.

— Все! — Эл подтолкнул филиппинца к выходу, когда добыча перекочевала к ним. В последний момент его взгляд скользнул по нижнему отсеку сейфа, где лежали судовые бумаги. Там же находился маленький потрепанный чемоданчик, чуть больше «дипломата» в размерах.

— А это что?

Португалец вздрогнул.

— Это… некоторые мои личные вещи…

— О.К.. — Эл уже хотел повернуться и вслед за Фернандо броситься прочь из каюты, но капитан совершил непростительную ошибку. Он не смог скрыть облегчения, которое явственно отразилось на его упитанной физиономии. А ведь именно сейчас для него должен был наступить самый напряженный момент. Теперь, когда пираты завладели деньгами, должно было решиться, оставят ли они пленников в живых или пристрелят как ненужных свидетелей?!

— Возьму на память. — Эл схватил чемоданчик и выскочил из каюты. Португалец остался один. Пираты спешно покидали сухогруз. Ему — капитану — уже ничто не угрожало. Но радоваться ли? Он обессилено опустился в кресло. Как теперь, оставшись в живых, он докажет заинтересованным лицам, что не сам стал инициатором нападения? А оправдываться и доказывать ему придется. Он кое-что слышал о человеке, являвшимся отправителем денег. Это человек не принадлежал к числу тех, кто может безнаказанно простить утрату шестисот тысяч долларов!

Ар-5 стремительно уходил в сторону группы маленьких островов. Там катер сможет затеряться. Эл еще продолжал испытывать напряжение. Он стоял за штурвалом в тесной рулевой рубке и нервно курил. Остальные члены команды, после первого азартного воодушевления, также были молчаливы и напряжены. Атмосфера на борту с каждой секундой становилась все более натянутой. Теперь, когда они завладели добычей, между европейцами и тагалами появилось вполне естественное недоверие. Сумка с деньгами оставалась у Фернандо, которого плотно окружили соплеменники. Гинтарас, Иванов и Андрей с Артемом сгруппировались в носовой части катера. Они недобро поглядывали на молодого филиппинца, в руках которого находился один из АКСУ.

Эл затушил окурок. Он понимал, что любое неосторожное действие может спровоцировать как тех, так и других. Последствия будут непоправимыми. Нужно было что-то решать, дабы разрядить обстановку. Когда они уйдут достаточно далеко и причалят к какому-нибудь островку, наступит самый главный момент — момент дележа добычи поровну между тагалами и европейцами. И тогда может произойти все что угодно.

Эл непроизвольно посмотрел под ноги. В углу рубки валялся тот потрепанный чемоданчик с личными вещами мастера, который он в последнюю секунду зачем-то прихватил с собой. В стремительном круговороте событий, когда нужно было как можно скорее оторваться от места нападения на сухогруз, он совсем забыл про него. Вбежав в рубку управления, он просто бросил его в угол и встал за штурвал.

Ар-5 прошел еще несколько миль, петляя между крохотным клочками необитаемых джунглей по узким проливам, и, наконец, застопорил ход в укромной, скрытой от посторонних глаз свисавшими к воде мангровыми зарослями, бухточке.

— Скажи ему, — Иванов нервно затеребил Гинтараса за рукав, кивая на Фернандо, — скажи, пусть вываливает лавэ, и будем считать! Ну же!!

Литовец раздраженно отстранился. Однако момент подсчета и дележа действительно наступил. Катер бросил якорь у самого берега так, что его нельзя было обнаружить даже с воздуха.

— Так что там у нас, Фернандо? — громко спросил литовец по-английски, обращаясь к группе тагалов. — Не пора ли взглянуть?

Пожилой филиппинец взмахом руки подозвал европейцев и, раскрыв сумку, вывалил ее содержимое прямо на палубу. В пачках были двадцати, пятидесяти и стодолларовые купюры. Частично пачки были целыми, частично уже распечатанными, поэтому считать пришлось каждую банкноту.

— Сто сорок четыре тысячи, восемьсот двадцать долларов, — закончив подсчет на глазах у всех, произнес Фернандо.

— Что ж, — выпрямился Гинтарас, — по семьдесят две с мелочью вам и нам.

Молодой филиппинец, тот, что держал в руках АКСУ, напряженно спросил о чем-то у Фернандо на тагалогском.

— Чего он хочет?

— Он говорит, что вас только пятеро, — перевел тагал.

— Ну и что? Уговор был, что делим поровну вне зависимости от числа ваших и наших. Разве ты не помнишь?

Фернандо на мгновение прищурился, затем утвердительно кивнул и произнес несколько слов своему молодому соплеменнику.

— А может еще разок кого-нибудь долбанем? — Иванов неуместно хихикнул. Он, как и все, почувствовал радостное облегчение, когда финансовая сторона была улажена полюбовно. Но в отличие от остальных выказывал радость слишком явно.

— Вы закончили? — неожиданно раздался голос Эла, который все это время наблюдал за процессом дележа, стоя в одиночестве возле рулевой. Он протиснулся к тому месту, где на палубе лежали две равные горки долларов, сгреб их в одну кучу и стал снова укладывать в сумку. — А теперь я буду делить…

Почти разрядившаяся атмосфера напряженности снова накалилась. Фернандо холодно наблюдал за действиями Эла. Филиппинец с автоматом потянул правую руку к затвору. Иванов истерично выматерился. Даже Гинтарас неодобрительно смотрел на друга.

— Если еще разок долбануть, — продолжая заниматься своим делом, спокойно произнес Эл, — то власти точно пришлют сюда вертолеты и полицейские катера. Второй раз такая фишка не прокатит. Всех нас быстро обнаружат и отправят туда, куда следует. У меня идея получше. Этих копеек никому из нас надолго не хватит. Чего их делить? А вот если зафрахтовать вместительную посудину с краном, в трюме которой можно пристроить наш катерок, то можно будет долбить и долбить, как вы и желали. Чтобы никто не заподозрил меня в двурушничестве, я предлагаю вот что: с деньгами мы отправимся в Манилу вдвоем с Фернандо. Там зафрахтуем посудину и организуем экспортно-импортную конторку. Надеюсь, так всех устроит?

— Ага, — сплюнул Иванов, — как же, разбежались!

— Действительно, — заметил литовец, останавливая рукой Артема и Андрея, синхронно двинувшихся к Элу с теми сосредоточенными выражениями лиц, которые не предвещали ничего хорошего. — Ты что-то перемудрил. Да и сам говоришь, что это копейки. На что ты зафрахтуешь мало-мальски приличное судно?

— Мои люди не верят тебе, — высказался Фернандо. — И я тоже. Отойди от денег.

Только сейчас Эл оторвался от укладывания долларов в сумку и посмотрел на пожилого тагала. Обстановка нервозности достигла пика. Филиппинец с АКСУ держал палец на спусковом крючке. Достаточно было одного кивка Фернандо, чтобы он выстрелил.

— Хорошо. Вы все мне не верите. Считаете, что с деньгами я помашу вам ручкой. Может быть, это заставит вас поверить?! — с этими словами Эл снял висевший за спиной АКСУ, вручил его Артему и прошел в рулевую рубку. Через мгновение он вернулся, неся в руках старый невзрачный чемодан. — Смотрите! — Эл раскрыл его и бросил рядом с сумкой с деньгами. Кейс глухо ударился о палубу. Все остолбенели. Чемодан был доверху набит тугими запечатанными пачками новеньких стодолларовых купюр. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — сумма, находившаяся в нем, в несколько раз больше той, которую делили вначале.

* * *

За неплотно закрытыми шторами забрезжил рассвет. Режиссер Смирнов проснулся и посмотрел на часы. Сегодня он должен быть как никогда в форме, поэтому решил встать пораньше. На широкой кровати сюиты еще спала девушка-помреж — его любовница. В кинематографическом мире помощник режиссера — самая легкая и малопрестижная должность. Помреж — это тот самый «человек с хлопушкой» — объявляющий номер кадра. Иногда второй режиссер или ассистенты могут поручить помощнику различные задания, до которых у них самих не доходят руки, но в основном задача помрежа далека от мобилизации интеллектуальных ресурсов. В данном случае она была особенно простой. Любовница Смирнова вообще ни разу не присутствовала на съемочной площадке.

Постановщик резво встал, прогоняя сонливость, и сделал несколько приседаний. Для его тучной комплекции этого оказалось достаточно, чтобы по завершении упражнений он тяжело дышал. Он уже хотел направиться в душевую, как его остановил неожиданно запищавший телефон. В такую рань ему мог звонить только один человек — босс — Семен Фельдштинский.

Но Смирнов ошибся. Это был не глава «Старлако».

— Владимир Владимирович, это Чердынцев, — послышался в динамике трубки взволнованный голос директора картины, — мне только что доложил наш администратор у статистов, у них там ЧП!

— Говори, Боря, не тяни! — насторожился Смирнов.

— Катер пропал.

— Что?!!

— Один из катеров исчез, и несколько человек из массовки вместе с омоновцем тоже.

— Старик, ты в своем уме?

— Говорю вам, это правда.

— Ладно, спускайся в холл. Сейчас со мной поедешь на остров, там разберемся.

Смирнов со злобой бросил трубку. Этого еще не хватало! Перед такой ответственной съемкой, в которой будет задействован сам главный герой. Актер, являющийся суперзвездой российского кино и… сыном Семена Фельдштинского!

— Ты что так рано, пупсик? — спросила, потягиваясь, восемнадцатилетняя любовница — глупенькая и прекрасная.

— Поспи еще, дорогая. У меня срочное дело. — Смирнов не стал принимать душ и терять время. Не смотря на то, что он считал инцидент пустяковым (скорее всего, статисты перепились и спьяну решили покататься на катере), нужно сделать все, чтобы он не отразился на сегодняшней встрече с сыном босса.

В холле отеля режиссера уже поджидал директор — плотный человек средних лет, всегда готовый услужить начальству. Он не был опытным и матерым руководителем администрации. Но его, как и постановщика, назначил на должность Фельдштинский, которому не нужны были люди знаменитые, а значит своенравные. Генеральный продюсер и единственный инвестор хотел все решать по своему усмотрению и не терпел, когда ему возражали.

— Все, старик, — сказал Смирнов директору, издевательски похлопав его по широкой спине, — если катер к нашему приезду не обнаружится, считай, что ты уволен. Будешь отправлен на «психодром»!

Когда они прибыли на остров, патрульный катер из музея Второй мировой войны так и не нашелся.

— А где ваш товарищ? — едва сдерживая гнев, первым делом обратился постановщик к омоновцам. — Он же должен был охранять реквизит?

— Не знаю, — мрачно процедил старший по званию капитан.

Прошло еще два часа, но обстановка не изменилась. Милиционеры с комендантом опросили статистов, однако безрезультатно.

Смирнов вынул сотовый телефон и, не задумываясь о разнице во времени, отстучал номер личного спутникового «Инмарсата» Фельдштинского, знало который весьма ограниченное число лиц.

— Семен Зиновьевич? Это Смирнов беспокоит, — выбрав наиболее подобострастную интонацию, произнес постановщик. — У нас тут кое-что случилось, я хочу посоветоваться.

Раздался щелчок приема.

— Ну? — за тысячи километров сердито фыркнул босс.

Смирнов обрисовал ситуацию, стараясь говорить кратко и точно.

— Значит, слушай внимательно. Если катер не найдете, никаких обращений в полицию и к американцам. Мне не нужны шумиха и скандал. В случае же если катер вообще пропадет, необходимо сделать все, я подчеркиваю все, чтобы договориться с военными о списании реквизита. Мы выплатим за него любую сумму, лишь бы ничего не просочилось в прессу. И о пропавших статистах никому не слова, понял меня?!

— Так точно! — неожиданно для себя самого выговорил Смирнов фразу, которую в последний раз выговаривал лет двадцать назад, проходя срочную службу в рядах СА в качестве киномеханика в офицерском клубе.

— Мои когда прилетают? — сменил тему босс. Теперь его тон был благожелательным, и постановщик понял — туча прошла мимо.

— Через три часа должны приземлиться, — отрапортовал он.

— Ладно. Можешь не встречать их в аэропорту лично. Занимайся катером и подготовкой к съемке.

Смирнов с облегчением отключил связь. В конце концов, зрителю плевать, сколько статистов «джи-ай» задействовано в кадре — девяносто шесть или девяносто один. А катером сегодня можно обойтись одним единственным. Тем, на котором главный герой приплывет спасать свою возлюбленную.

Звезды. Звездами становятся по-разному. Для кого-то путь на Олимп славы и успеха тернист и долог, для иных он прост, быстр и даже, в некоторой степени, комфортен. Ефим Фельдштинский — золотой мальчик российского кино. Он стал им в двадцать два, когда устав от нудных вечеринок с «Дом Периньоном», кокаином и голыми моделями, пришел к отцу, крупному «алюминиевому» магнату, решившему вложить деньги в киноиндустрию, и обыденно так сказал — «хочу»! Отец поспешил выполнить просьбу любимого чада. С этого момента невиданная рекламная кампания, забронированное место на главные роли в супердорогостоящих проектах «Старлако», пресса, радио, телевидение и Интернет — все было в распоряжении Фельдштинского-младшего, теперь ставшего не Фимочкой Фельдштинским, а Василием Золотогоровым. Нужно отдать должное новоиспеченному артисту Золотогорову. Даже усилия лучших имиджмейкеров, визажистов, гримеров и журналистов не позволили бы в одночасье вылепить кумира миллионов из какого-нибудь бездарного Франкенштейна. Василий же оказался человеком, не обделенным привлекательной внешностью, талантом, что вкупе с молодостью и вышеперечисленными факторами быстро сотворило из него звезду в масштабах СНГ. Миллионы девчонок на просторах бывшего СССР начали сходить с ума по вьющимся, черным как смоль локонам, по озорному мальчишескому взгляду, по тем образам мужественных и стойких парней, что создавал Золотогоров на экране. Теперь у него было не только богатство, но и слава. А что еще нужно человеку для полного счастья? Ответ на этот вопрос несколько озадачил самого Василия. Ему была нужна любовь. Причем любовь женщины, которая славой и богатством не уступает ему самому.

В первый раз он увидел ее во время организованной его отцом поездки в Чечню, для поддержания морального духа дерущихся с сепаратистскими бандами солдат. Разумеется, основной целью поездки являлось вовсе не это. Семен Фельдштинский посчитал, что если присовокупить к акции соответствующее внимание СМИ, такой пи-аровский ход окажется достаточно эффективным. Ну, а если его сына во время визита в Ханкалу будет сопровождать Алина Беляева — примадонна, звезда балета, таланту и красоте которой рукоплещет весь мир, успех предприятию гарантирован. Оставалось уговорить такую женщину составить компанию Василию, в тот момент еще только начинавшему путь к признанию. Ведь это же не какая-нибудь гризетка, из тех, что толпами осаждают пороги киностудий, просмотровых помещений конкурсов красоты и офисов музыкальных продюсеров!

Прием, устроенный в честь Алины Беляевой на роскошной вилле под Геленджиком превзошел все мыслимые каноны помпезности. От количества приглашенных знаменитостей разного профиля и масштаба рябило в глазах. Весь вечер Фельдштинский подчеркивал, кто является королевой праздника. А под конец был устроен сюрприз: с низко пролетавшего над виллой вертолета к ногам королевы были сброшены лепестки десяти тысяч роз. После этого Алина не могла устоять. Она дала согласие сопровождать сына продюсера в поездке в Чечню, как только тот вернется из командировки в Лос-Анджелес, где обучался актерскому мастерству у лучших репетиторов Голливуда.

Алина выкроила из своего донельзя заполненного гастролями графика несколько дней. Сама поездка ей практически не запомнилась. Полет в самолете, из тех, что происходят в ее жизни постоянно, и потому особенно нелюбимы, забинтованные солдаты в госпитале, десять минут в вертолете, те же солдаты возле какого-то полуразрушенного горного села и грязь, грязь, грязь… Она кому-то пожимает руку, кого-то приветствует, исполняет партию Джульетты на импровизированной, наспех сколоченной сцене… Весь этот мир крови и страданий, разрухи и нищеты, был теперь так не похож на ее мир — цветов и улыбок, постоянного творческого поиска, упоения работой. Когда-то и в ее жизни были боль и страдания, но та жизнь осталась в прошлом. Вспоминать о ней она не будет никогда.

Единственным светлым пятном во всей поездке явилось для Алины знакомство с Василием Золотогоровым. Сын Фельдштинского, который был младше ее на несколько лет, оказался очень недурен собой, а главное был обходителен, тактичен и явно восхищался ею. Не смотря на то, что Алина привыкла к тому, что возле ее ног лежат толпы поклонников со всего мира, в числе которых были политики, богачи, аристократы и просто известные личности, ей льстило его внимание. За все время Василий не отходил от нее ни на шаг.

Догадываясь, что простых солдат не удовлетворить одними лишь плие, батманами и фуэте, как бы виртуозно они не исполнялись, в качестве довеска Семен Фельдштинский включил в турне певичек из поп-группы «Сверчки», а также звезду русского шансона Вову Большепосадского. Шансонье пел о тюрьме, Чечне и Афганистане, а певички были молоды и красивы. Они постоянно пытались затащить Василия в постель, сначала поодиночке, а затем, отчаявшись, всем скопом. Но Василий замечал только Алину. С каждой секундой он все больше убеждался в тех чувствах, которые захлестывали его. Элегантная русоволосая красавица, от которой веяло таким внутренним аристократизмом, словно она принцесса кровей, и к тому же огромный талант: бесспорно, такую женщину не сможет заменить и тысяча маленьких глупышек. В последний день турне Василий окончательно понял, что он испытывал, когда думал о ней. Он испытывал… самовлюбленность.

Иметь — владеть всем самым эксклюзивным и лучшим на свете: вот в чем теперь была его цель. Будь то «Бланкпэйн 1735» — самые дорогие в мире наручные часы, выпускаемые лишь двумя экземплярами в год, или дорожная версия гоночного «Ниссана Ар-390», клиренс которого был настолько мал, что в России для такой машины не существовало дорог. И в эту — выстроенную им схему, в этот эталон жизненных ценностей и критериев, не могла не попасть Алина Беляева. Женщина, которую наиболее известная газета мира моды «Вуменз Вир Дэйли» признала самой элегантной женщиной года.

С той поездки в Чечню и начался их роман. Но развивался он не совсем так, как бы этого хотел Василий. Если бы его попросили охарактеризовать одним словом их отношения, он выбрал бы слово — «вялотекущие». Это определение казалось наиболее точным. Встречи их были редкими, поскольку график постоянных поездок и гастролей Алины почти никогда не совпадал с графиком поездок Золотогорова. Вдобавок сама Алина сохраняла дистанцию и не торопилась окончательно связать с ним свою судьбу. Однако после съемок нового блокбастера «Старлако», где он настоял, чтобы его партнершей была она, Василий решил сделать последнее решающее усилие. И тогда выстроенная им схема всего «самого-самого» приобретет окончательный вид.

Ассистент режиссера Смирнова по актерам нервничал. Какого черта толстяк отправил его встречать знаменитостей в аэропорт, а не поехал сам?! И какого черта их не встречает Чердынцев или кто-либо из административной группы, с кем, в случае чего, можно было разделить вину?! Хотя бы тот же ассистент по статистам, бездельничающий на острове с дармовым пивом?!

Да — ему было от чего нервничать. Ассистенту перевалило за сорок, и работал он на студии уже давно. Всегда получал мизерную зарплату. Пережил смутные времена, когда в начале девяностых казалось, что студии пришел конец, и тогдашнему директору Ленфильма Голутве, чтобы хоть как-то удержаться на плаву, пришлось сдать львиную долю павильонов банкирам, торговцам мебелью и компьютерами, кабатчикам и телевизионщикам. И вот — свершилось. Он приглашен на работу в «Старлако»: в этот волшебный мир с киноэкспедицией в экзотическую страну, месячной зарплатой, идентичной его прежней ставке за два года, и поистине голливудскими условиями работы! Потерять все это равносильно самоубийству! Ассистент не понаслышке знал о капризном характере звезд. Чуть что не так — отвечать ему. Он помнил, как лет десять назад, выходящий в тираж плейбой российского актерского цеха устроил на съемках фильма грандиозный скандал. Только за то, что вместо «СВ» на поезд Москва — Ленинград ему предоставили «купейный». Член съемочной группы, который с огромным трудом уговорил кассира Ленинградского вокзала выделить купейный билет из особой брони, был немедленно уволен. Оказаться в шкуре того неудачника ассистент себе позволить не мог. Благодаря работе в «Старлако» одна строительная контора предоставила его семье новую квартиру в рассрочку, дети теперь ходили в престижную школу и готовились поступать в платный ВУЗ, а жена не ушла окончательно к своему любовнику — владельцу трех торговых палаток на Сытном рынке. Нет — именно теперь ему никак нельзя оказаться на «психодроме» — ленфильмовском зале, где коротали время разовые рабочие!

«Черт бы их всех побрал!» — в очередной раз выругался про себя ассистент.

По залу прилетов на пилипино и английском прозвучало сообщение, заставившее его ругаться и нервничать еще сильнее. Частный реактивный самолет «Гольфстрим 4» приземлился в манильском аэропорту «Ниной Акино».

Когда те, кого он встречал, прошли формальные процедуры и появились в зале, ассистент расплылся в улыбке безграничного счастья. С этой улыбкой он стал продираться сквозь плотный ряд репортеров, бросившихся к стройной светловолосой женщине с какой-то особенной, грациозной походкой. Из прибывшей на Филиппины звездной пары местных журналистов интересовала только она — Алина Беляева.

— Я смотрю, они не очень-то ценят одного из нас, — глядя на Василия, засмеялась Алина, когда сопровождавший их охранник аэропорта оттеснил представителей СМИ и освободил проход. На ней было простое белое платье от миланского дизайнера Милы Шон, светлые волосы стянуты в тугой пучок, а огромные солнцезащитные очки закрывали половину лица.

— Пока что я — не оскараносец, — засмеялся в ответ Золотогоров, избравший для поездки в тропическую страну шорты, майки и сникерсы, сшитые на заказ у лондонских портных.

— Пожалуйста, машина ждет, — излишне суетился встречавший их ассистент Смирнова.

Они разместились в комфортном заднем отсеке лимузина, и арендованный администрацией для представительских целей девятиместный тюнинговый «Таун-кар» направился в финансовый центр города — Метро. В Ризал-Парке для Алины и Василия были забронированы две многокомнатные сюиты в одной из лучших гостиниц Филиппин «Манила Отель».

Пока два гостиничных батлера, шофер и ассистент режиссера возились с багажом, Золотогоров с Алиной вошли в роскошный вестибюль здания, построенного в 1912 году. Женщина остановилась, разглядывая витрину магазинчика сувениров, а Василий двинулся к стойке портье.

— У нас забронировано два люкса, — произнес он по-английски, доставая паспорт.

Клерк просмотрел базу данных в компьютере и отрицательно покачал головой:

— Сожалею, но здесь какая-то ошибка. Все сюиты на данный момент в отеле заняты представителями стран тихоокеанского региона, съехавшимися на ежегодный…

Василий не дослушал. Он направился к появившемуся в дверях ассистенту.

— Послушайте, а ведь нас, как бы это сказать, никто здесь не ждет.

Ассистент Смирнова побледнел, опустил на пол дорожную сумку одной из звезд и стал спешно отстукивать клавиши мобильного телефона. Руки его дрожали. Он сумел дозвониться до Чердынцева лишь с третьего раза.

— Все верно, — подтвердил директор. — Гостиница «Манила». Я сам заказывал.

— Борис Саныч, ты что?! — ассистент едва не выматерился вслух. — Нам здесь русским языком же сказали, все занято участниками саммита.

— Могу ли я чем-то помочь? — поинтересовался клерк-филиппинец.

Василий вкратце обрисовал ситуацию.

— Ах, вот в чем дело, — улыбнулся портье. — Я понял. У нас есть «Манила Отель» и «Отель Манила». Вы, вероятно, перепутали. Это гостиница на бульваре Роксаз.

Когда Золотогоров перевел слова филиппинца ассистенту Смирнова, и без того не лучшее состояние последнего ухудшилось ровно в два раза.

«Линкольн» повез звезд по новому адресу.

— Ты даже не представляешь, как я дожидаюсь минуты, когда вся эта чехарда кончится, и мы останемся в номере одни, — произнес Василий, доставая из бара бутылку сока.

— Ты смеешься? — удивилась Алина. — Уже съемка скоро, а я еще хочу принять ванну, отдохнуть с дороги, подготовиться. Если бы не было задержек, то тогда, возможно…

«Ублюдок!» — зло подумал Василий о сидевшем рядом с шофером ассистенте.

Машина выехала на бульвар Роксаз, вдоль которого тянулись современные здания отелей.

— На этой набережной раньше стояли старинные колониальные постройки — католические церкви и другие памятники архитектуры. Мне об этом говорил экскурсовод, когда я в первый раз была на гастролях в Маниле. Вдова Маркоса велела всех их снести и освободить территорию для развития туристической инфраструктуры. Между прочим, знаешь, кто одно время являлся главным дирижером Манильского симфонического оркестра? Ее двадцатилетняя дочь.

— А-а — вдова Маркоса — Имельда, — протянул, отвлекшись от своих мыслей Золотогоров. — Я смотрел передачу по телевизору. Это не у нее ли было тридцать тысячи пар обуви и пятьдесят тысяч бюстгальтеров?

«Таун-кар» остановился возле гостиницы «Трайдер Отель Манила». Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — этот отель классом ниже, чем предыдущий.

— А мне здесь нравится, не беспокойтесь, — осмотрев номер, состоявший из спальни и холла, сказала Алина ассистенту. Тот подобострастно суетился, пытаясь загладить оплошность, взмахивал руками и тараторил без умолка.

— Понимаете, такая накладка. Мне очень жаль, что так произошло. В следующий раз…

Стоявший в дверях Золотогоров, сделал незаметный жест появившемуся в номере батлеру. Филиппинец-посыльный тихо поставил на трюмо вазу с цветами и удалился. Этот роскошный букет редких орхидей с острова Себу обошелся Василию в пятьсот долларов. Теперь Алина не сможет устоять!

— Ладно, не волнуйтесь. Вы свободны, — остановил он поток оправданий, лившийся из уст ассистента.

Ленфильмовский работник попятился задом к выходу. При этом он продолжал извиняться и красноречиво махал руками до тех пор, пока случайно не скинул фарфоровую вазу с драгоценными орхидеями. Рухнув на пол, ваза разбилась, а букет теперь представлял собой жалкое зрелище. Алина не сумела скрыть улыбку, увидев полуобморочное состояние ассистента.

— Да идите же, идите! Горничная все уберет. Ничего страшного. С каждым бывает. — Василий буквально вытолкал в коридор беднягу, руками подбиравшего осколки.

— Что ж, — засмеялась Алина, — по всем канонам ты теперь должен настоять на увольнении этого растяпы?

— Это как раз то, что я собираюсь сделать меньше всего. Отдыхай. — Золотогоров улыбнулся и пошел к себе в номер.

— Нарожают же недоносков! — зло прошептал он, на ходу раскрывая сотовый телефон.

— Я постоянно пытаюсь дозвониться до вас! — послышался взволнованный голос режиссера Смирнова. — Как вы устроились? Я уже слышал об этом дурацком недоразумении.

— Не беспокойтесь, все в порядке. Просто я обычно отключаю мобильник.

— Ясно. Вы в курсе, что мы арендовали вертолет на американской базе, чтобы доставить вас и госпожу Беляеву на съемочную площадку?

— Да. Мы скоро будем. И… вот еще что. Тот человек, который встречал нас в аэропорту…

— Я слушаю?…

— Премируйте его как-нибудь. Он произвел хорошее впечатление.

Золотогоров отключил связь. Ему очень хотелось переспать с Алиной, ведь последний раз они были близки несколько месяцев назад. И если бы не придурок-ассистент, которого следовало бы!..

Но в выстроенной им схеме Василию Золотогорову отводилась роль идеального человека. И ко всему прочему, он должен обладать такими качествами, как великодушие, уважение и бережное отношение к тем, кто от него зависит. Именно так должен поступать Василий Золотогоров. Фима Фельдштинский поступал иначе…

Вечеринка была в самом разгаре. Она проходила на подмосковной даче сына главы инвестиционного фонда «Гефест» Дениса Гиндберга. Здесь собралась богема — представители «золотой молодежи» Москвы. Сыновья тех, кого принято именовать «новыми русскими». Чтобы скрасить мужской коллектив, хозяин пати вызвал на вечеринку нескольких девушек, работавших в модельном агентстве «Рашен Старз». Когда компания перебралась в подвальное помещение, где находился пятнадцатиметровый бассейн, вечеринка превратилась в оргию.

Шампанское «Дом Периньон» лилось рекой. Стол ломился от белужьей икры, а две хрустальные вазочки были доверху наполнены белым порошком — кокаином и героином. Обслуживали гостей трое студентов из Нигерии. Денис Гиндберг еще с детских лет, когда он посмотрел фильм «Всадник без головы», мечтал, что когда-нибудь и у него будут чернокожие слуги.

— Посмотрите-ка! — неожиданно воскликнул кто-то, указывая на светловолосую длинноногую девушку в бикини. Она безвольно развалилась в кресле и тупо уставилась в одну точку. — Посмотрите, как «герыча» перенюхала.

— Ден, дай ей нюхнуть «кокса», тогда мигом «снимет». На что нам безвольное полено?

— Эй, девчонки, что это у вас за подружка такая слабенькая?

— Она у нас звезда, — захихикали девушки, — на днях отправила по Интернету свое портфолио в «Виву»!

Теперь стало весело всем. Одно дело работа в доморощенном «Старз», образованном без году неделя, и совсем другое замахнуться на известнейшее парижское модельное агентство «Вива».

— А знаете, что самое смешное, — продолжали девушки, — ее пригласили в Париж для «живого кастинга» и купили билет бизнес-класса на рейс Аэр-Франс. Так что через неделю она… тю-тю!

— Ни фига себе! — присвистнул Денис, двинувшись в сторону развалившейся в кресле девушки. — Надо скорее поиметь тебя, крошка. Пока не поздно. Пока совсем не зазналась.

— У меня идея получше, — усмехнулся Ефим Фельдштинский. — Зови сюда своих черных и неси… видеокамеру. Мы сейчас свое портфолио организуем.

Присутствовавшие на вечеринке загорелись этой идеей. В особенности девушки, каждая из которых завидовала счастливице черной завистью.

— Ты звал нас, масса? — В зале появились африканские студенты. Масса Денис любил, чтобы они к нему обращались точь-в-точь, как рабы обращались к белым плантаторам.

— Вот что, бойз. Видите ту леди? Она вместе с вами утверждена на главную роль. Ясно, в каком фильме? Тогда поехали…

Дважды повторять не пришлось. Африканцы довольно заулыбались и разделись догола. Все трое имели гибкие мускулистые фигуры и внушительные мужские достоинства, всегда, казалось, находившиеся в полуэрегированном состоянии. Одурманенная героином девушка позволила снять с себя купальник, вяло раздвинула ноги и открыла рот…

— Теперь мы это сканируем, — улыбнулся Фельдштинский, когда все закончилось, — и запустим в «Нет».

Они так и поступили. Распространили отснятый материал на таких, ставших популярными во всем мире сайтах, как «Лучшие потаскухи России» и «Индивидуалки Москвы». Одна из копий была направлена по электронной почте в «Виву». Она была снабжена пояснением — «Я еще и это могу».

Через месяц несостоявшаяся звезда парижской моды работала на Тверской. А еще через полгода, после того, как на очередном бандитском «субботнике» ей изуродовали бритвой лицо, перебралась на продуктовый рынок в Кунцево, где обслуживала торговцев с Закавказья.

Арендованный у американцев «М-Д Дуглас 600», развивающий крейсерскую скорость в 280 километров в час, быстро доставил Алину и Василия к месту съемок. Когда лыжеобразные шасси коснулись прибрежного песка, к вертолету устремился режиссер Смирнов вместе со всей своей свитой.

— Все готово! У нас уже все готово, можно приступать. Гримеры и костюмеры в тех микроавтобусах. — Смирнов махнул рукой в сторону двух «Ниссанов Серена».

Пока актеры переодевались и накладывали грим, постановщик в последний раз лично проверил каждую мелочь. Он остался доволен декораторами из группы художника-постановщика. «Настоящий ад! — восхитился он, осмотрев макет концентрационного лагеря. — Американцы зальют весь поп-корн крокодиловыми слезами!»

Не меньше порадовали его и статисты, завербованные в одной из маленьких бедных деревень. Вид у мужчин, женщин и детей оказался соответствующий. Их даже не нужно было гримировать. Они прекрасно смотрелись в образе изможденных в застенках узников.

Когда до начала работы оставались считанные минуты, на горизонте показался катер. Красивое железное тело рассекало окрашенный пурпурными красками заката океан. Смирнов прищурился, вглядываясь в его очертания. «Нагулялись, засранцы!»

Однако, не смотря на то, что катер являлся военным, это был не пропавший Ар-5.

К берегу подошла отчалившая от катера моторка. На прибрежный песок спрыгнули молодой статный филиппинец в форме морского офицера и еще один мужчина постарше с сухим усталым лицом. Он был облачен в строгую серую двойку. Постановщик шагнул навстречу непрошеным гостям.

— Чем могу помочь?

— У вас здесь снимается кино? — ответил вопросом на вопрос гражданский. — Мне нужен кто-либо из руководителей киногруппы.

— Я — постановщик, — отрекомендовался Смирнов.

— Прекрасно. Моя фамилия — Вирата. Бенигно Вирата. Я являюсь представителем Национального бюро расследований — филиппинской службы безопасности. У меня к вам несколько вопросов.

— Пожалуйста, только позже. В данную минуту я…

— В процессе съемок вы используете военные катера. Так?

— Да… «Во что же вляпались эти говнюки?!!»

— Они все на месте?

«Никаких обращений в полицию! Но они же сами обратились? Это ты будешь объяснять потом — Фельдштинскому!!» — Смирнов сделал вид, что закашлялся:

— Ну, конечно. Как видите — они на месте и готовы к съемке. «Какой черт дернул меня подойти к ним? Лучше бы с ними объяснялся Чердынцев!»

Вирата оглянулся в сторону дрейфовавших в бухте катеров.

— Ладно. Если вы нам еще понадобитесь, мы сообщим. Счастливой работы.

— А что произошло? — озабоченно спросил постановщик.

— Пираты. Настоящий бич нашей страны. На этот раз при нападении на судно недалеко отсюда они использовали военный катер. Поэтому мы были вынуждены проверить все ли у вас в порядке.

— Понимаю… — покачал головой Смирнов. Он ровным счетом ничего не понимал.

Яркие всполохи взрывов то и дело озаряли сгущающиеся сумерки. Под громогласный рев лавина атакующих устремилась вперед. Ничто не сможет сдержать порыв солдат, когда до цели остаются считанные метры.

«Джи-ай» карабкались вверх — в гору. Многие из них падали, но новые ряды героев все ближе подбирались к воротам лагеря. Вот разлетелась в щепки одна из сторожевых вышек. Навсегда умолк японец-пулеметчик, покосивший много храбрых американских парней. Главная камера старательно запечатлела бутафорские ошметки рук, ног и кишок, летящих в разные стороны. Того — что осталось от японца после удачного выстрела из миномета.

Из тростниковых бараков навстречу освободителям уже бегут узники. Мужчины, женщины, дети. Они обнимают солдат. По их изможденным лицам текут слезы радости. Красивый молодой офицер в форме военного летчика бежит впереди всех. В одной руке он сжимает автомат, а в другой древко флага. Он не замечает тянущихся к нему благодарных рук. Наконец, в самом конце толпы узников, он видит девушку. Она бросается в его объятия. Летчик нашел свою возлюбленную. Он счастлив. Он швыряет на землю автомат и обнимает девушку одной рукой. А другая рука его вытягивается вверх, и вместе с ней устремляется вверх знамя. Звездо-полосатое полотнище американского флага победоносно реет над землей.

— Стоп! — скомандовал Смирнов. — Снято. Да стоп же…

— Ты увлекся, — заметила Алина, освободившись, наконец, от поцелуев Василия, которые становились все более настойчивыми. После сигнала «стоп» Золотогоров швырнул флаг на землю рядом с автоматом и теперь уже двумя руками откровенно ощупывал грудь и бедра партнерши.

— Хотя бы здесь есть возможность, — делано-обижено сказал он. — Нужно пользоваться моментом.

— Друзья мои, это было великолепно! — подбежав к исполнителям главных ролей, по-птичьи защебетал Смирнов. — Никогда в жизни не видел такой глубины чувств, такой экспрессии, такой…

— Смываемся, — тихо шепнул Золотогоров Алине. Они направились к поджидавшим их костюмерам и гримерам.

— Я слышал, ты через пару дней опять отправляешься в турне?

— Ты прав. — Алина на ходу скинула какую-то рваную кофту, в которой изображала пленницу. — У меня контракт не только с Мариинкой.

Василий несколько мгновений молчал, а затем выпалил без обиняков:

— Почему бы тебе ни закончить выступать и ни переехать жить ко мне насовсем? — Раньше он никогда не желал, чтобы она завершила карьеру. Ему нужна была именно звезда, о которой пишут в газетах и снимают телепередачи. А о бывших звездах все быстро забывают, появляются новые. Теперь же, убедившись, что в качестве действующей звезды она всегда будет поступать по-своему, он решил изменить тактику. Больше всего на свете он хотел, чтобы она от него зависела.

В ответ на предложение Василия Алина лишь рассмеялась.

Через полчаса пилотируемый двумя американцами выкрашенный в ярко-красный цвет «Дуглас» взмыл в воздух и взял курс на Манилу. А еще через несколько часов, этой же ночью, «Гольфстрим 4» вылетел в Петербург.

Из-за чехарды со сменой часовых поясов Алина проснулась только под вечер. Она жила одна в ста двадцати метровой, самой небольшой квартире построенного несколько лет назад элитного дома на Петроградской стороне. Дом был настоящим «городом в городе». Здесь имелся полный набор атрибутов присущих так называемому VIP-сектору первичного рынка жилья: подземный гараж, зимний сад, супермаркет, солярий, сауна, бассейн, фитнес-центр, ресторан, прачечная, еще один ресторан, служба горничных и так далее. Когда Алина приобрела здесь квартиру, еще не существовало таких понятий, как «фэйс-контроль» и «заселение жильцов по принципу однородной среды». Квартиры в только что построенном доме мог купить любой, располагающей необходимыми средствами. Поэтому Алина была, пожалуй, единственным жильцом, заработавшим свои деньги трудами праведными. Среди ее соседей оказалось много сомнительных нуворишей-банкиров, дорогих проституток, бонз петербургского отделения правящей партии и прочих малоприятных личностей, по тогдашней моде носивших бардовые пиджаки и «пудовые» золотые цепи. Некоторых из соседей за эти годы уже отстрелили. Однако не на территории дома: не в подъезде, как это обычно бывает. Продавая освобожденные из-за непомерной квартплаты семьями покойных квартиры, владелец строительной фирмы особо подчеркивал роль хаус-секьюрити: «Ни один из наших бывших жильцов не был застрелен на расстоянии ближе одного километра от своего дома!» Алину строгая охрана устраивала. Так ей было спокойней. Причем она опасалась не воров или тем паче киллеров, и даже не навязчивых поклонников ее таланта. Она опасалась… журналистов. Алина ни разу в жизни не дала ни одного интервью представителям российских средств массовой информации. И это их бесило. Журналисты лезли из кожи вон, чтобы заполучить его. Это был вызов их профессиональному самолюбию.

Все началось в самом начале ее карьеры. Главный редактор женского журнала «Метрополитен» снизошла до того, чтобы лично задать пару вопросов восходящей звезде балета. В гримерку Кировского театра с видом хозяина вошла заметно молодящаяся дама средних лет. Она панибратски похлопала одетую в балетную пачку Алину, улыбнулась большим ртом и произнесла на американский манер:

— Хай! Я из «Метрополитена». Как насчет того, чтобы сделать ваше лицо, милочка, лицом обложки в следующем месяце? Мы хотим иметь о вас большой репорт.

К ее немалому изумлению балерина не засияла от восторга. Слова же еще больше удивили редакторшу.

— Могу я дать ответ позже? После того, как ознакомлюсь с каким-нибудь из номеров вашего журнала?

— Хм… можете…

В тот же день Алина приобрела на газетном лотке свежий номер «Метрополитена».

На страницах журнала, среди яркой рекламы заоблочно-дорогих товаров, какие на турецких барахолках можно было приобрести раз в пятьдесят дешевле, иногда попадались плоды журналистского творчества. Алина прочитала первую же статью, озаглавленную — «Женщина в стиле Метро». В ней рассказывалось о некой девятнадцатилетней бизнес-вумен, разумеется «красавице невиданной красоты», которая устав за год от сидения за спиной мужа-бизнесмена в «золотой клетке», сама занялась бизнесом. И стала… председателем совета директоров нескольких банков. Следом за статьей о современной хай-тек-Золушке размещался чрезвычайно актуальный тест для читательниц: «Ваш муж уехал в деловую командировку в Нью-Йорк, а к вам в загородный коттедж приехал любовник. Он поставил свой „Феррари“ возле входа. Вдруг вы видите, что по шоссе к дому едет „шестисотый“ „Мерседес“ мужа. Ваши действия?»

«Сказать мужу, что приехал водопроводчик», — Алина решила, что именно такой журнал, как «Метрополитен», как никакой другой мог бы послужить трамплином для «раскрутки». Однако от интервью она все-таки отказалась. Больше всего на свете она не хотела ворошить прошлое. Невидимые нити, связанные с ним, оборваны навсегда. Она старательно вытравливала из памяти воспоминание о двух людях, один из которых был когда-то для нее самым близким человеком на земле, а другой убил ее любовь, но сделал из Алины Беляевой ту, кем она стала…

1985 год. Город Кириллов. Вологодская область.

Среди множества небольших, исконно русских городов, Кириллов мог выделиться по двум причинам. Во-первых, в черте города на берегу Сиверского озера располагался знаменитый Кирилло-Белозерский монастырь, построенный в четырнадцатом веке, а во-вторых, — в Кириллове некогда проходили съемки популярного фильма «Достояние Республики». Больше ничем особым этот десятитысячный городок похвастаться не мог. Те же добросердечные, простые русские люди, как и в других городах и деревушках русской глубинки, та же улица имени Ленина, естественно, самая длинная, Исполком, единственная гостиница «Русь» и Дом Культуры — в трехэтажном краснокирпичном здании бывшего Гостиного Двора. Именно в этом доме, в маленькой хореографической студии «самодеятельного танца» и начинался путь к славе Алины Беляевой.

В восемьдесят пятом ей было пятнадцать. К тому времени она посещала студию три раза в неделю уже одиннадцать лет. С ней и еще с пятью девочками занималась Арина Тимофеевна, шестидесятипятилетняя сухонькая старушка с добрым живым лицом. Арина Тимофеевна к большой профессиональной сцене имела поверхностное отношение: когда-то давно танцевала в кордебалете областного театра. Свои занятия она вела в основном… по учебнику — по «Методическому пособию для преподавателей начальных классов хореографических училищ». Преподавала девочкам классический танец, историко-бытовой, характерный. Объясняла разницу между мазуркой и полонезом. Ну, и, разумеется, репетировала.

Бесспорно одна из ее учениц — Алина Беляева — выделялась среди других. Даже человек далекий от понимания разницы между пор де бра и батман-тандю, не мог бы этого не увидеть. Но для Арины Тимофеевны все девочки оставались одинаковыми. В конце концов, главным для них являлось прикосновение к азам великого искусства, что обогатит их внутренний мир в будущем. Кем бы они ни стали: докторами, учителями, а может быть продавщицами или доярками. Она любила своих учениц и старалась вложить в них что-то светлое. На занятиях она не делала упор на «голую технику». «Главное в танце — выразительность, умение передать образ!» Девочки на любовь отвечали взаимностью, и каждая посещала студию с радостью.

В один из понедельников сентября 1985-го года, когда воспитанницы Арины Тимофеевны пришли после школы в ДК, им сообщили, что уроков танца больше не будет. Прошедшей ночью Арина Тимофеевна скончалась.

Вернувшись домой, Алина проплакала весь остаток дня и всю ночь. Для нее это был особенно сильный удар. Девочка буквально бредила балетом. Она посвящала ему почти все свободное время — повторяла упражнения, показанные Ариной Тимофеевной. Она жила с родителями в простом деревенском доме с огородом и курами, но мать, видя усердие дочери, разрешила ей не заниматься подсобным хозяйством, делала все сама. Мать считала, что из дочери растет настоящая балерина. Отец лишь усмехался и недовольно ворчал, вспоминая афоризм Райкина по поводу динамо-машины.

На следующий день после школы Алина поспешила в ДК. Несмотря на то, что она очень жалела умершую учительницу, не могла скрыть радости. Девочкам из группы сообщили, что уроки танца продолжатся с новым преподавателем. Когда Алина, сгорая от нетерпения, вошла в класс, ее встретил завхоз Дома Культуры. Это был крупный мужчина с физиономией пурпурного цвета, всегда носивший пиджак и кирзовые сапоги. Очень часто от него пахло водкой.

— Я и есть ваш новый учитель! — объявил он.

— Но… чему вы будете нас учить? — спросила за всех Алина.

— Как чему? Танцам! Нашим народным танцам. — С этими словами завхоз включил старый катушечный магнитофон. Из динамика полились звуки баяна — пять нот, постоянно повторяющиеся в одной и той же последовательности. Завхоз начал громко стучать по паркету каблуками, гнусавя частушки:

Эх, раньше я давала всем кому не лень,

А теперь моя давалка получила бюллетень!

Череповец, Череповец,

Мне без мужика — п…ц!

Алина поняла, что с мечтой о сцене можно распрощаться.

После того, как девочка поведала о своем горе матери, та резонно заметила:

— Хорошо, хоть, такой есть. Где ты у нас в городе сыщешь лучше?

«Ничего она не понимает», — с грустью подумала дочь.

Она смирилась с неизбежным. Да и стоило ли питать какие-то иллюзии? Наверное, покойная Арина Тимофеевна была права. Видя, с какой страстью Алина увлекается балетом, как она грезит о «большой сцене», старая учительница постаралась тактично объяснить девочке, пока ее мечты не зашли слишком далеко: «Пойми, все, что мы делаем, конечно, очень важно и нужно, но… для того, чтобы попасть даже в самую малоизвестную труппу этого не достаточно». И все-таки Алина продолжала надеяться. До сего дня.

Алина забросила каждодневные многочасовые тренировки. Она стала обычной девочкой обычного провинциального городка. Теперь она могла чаще встречаться со своим другом Леней — бывшим одноклассником, который поступил в речное училище. С мальчиком они дружили уже несколько лет. Леня жил на южной окраине Кириллова в одном из немногих домов современной постройки. Он был крепким коренастым юношей, обладавшим немалой физической силой. Что-то было трогательного в том, как этот «задира» и «хулиган» всегда провожал хрупкую, как статуэтка, Алину после уроков, неся ее портфель. За эти годы детская дружбы постепенно превратилась в нечто большее. Дружба переросла в любовь.

— Мы обязательно поженимся, — серьезно говорил ей десятилетний Леня, когда они только начинали дружить.

— Ты будешь моей женой, — говорил он после их первого поцелуя.

— Ты моя жена, — сказал Леня вслед за тем, как она отдала ему самое ценное, что есть у девушки.

И Алина знала — это правда.

Со дня смерти Арины Тимофеевны прошел месяц. Алина окончательно успокоилась. «Я просто родилась не в то время, не в том месте». Девушка выбросила из головы все «глупые мечты» и серьезно готовилась к поступлению в Череповецкий педагогический институт имени Луначарского. Как-то, по окончании уроков, в школе появился директор Дома Культуры.

— Девочки, те которые занимались у Арины Тимофеевны в кружке пляски, — объявил он, — с этого дня можете возобновить занятия. У нас появился новый преподаватель.

«Чему он научит на этот раз? — скептически усмехнулась Алина, вспомнив скабрезные частушки завхоза. — Не пойду!» Однако подруги уговорили ее. И она пошла с ними ради любопытства.

Возле станка в классе стоял поджарый импозантный мужчина лет сорока. В своем светло-сером костюме и ярком кашне он выглядел очень необычно для такого города, как Кириллов. Бросив на вошедших девочек беглый взгляд, мужчина представился:

— Здравствуйте, девочки. Я ваш новый хореограф. Меня зовут Герман Анатольевич Зарицкий. Раньше я преподавал в ленинградском Вагановском училище…

Когда Герман Зарицкий впервые увидел Кириллов, чувство безысходности, не покидавшее его два последних месяца, сменилось паникой. «Это еще хуже, чем я предполагал!» Он приходил в ужас от всего: от отвратительно одетых людей, отвратительно окающих в разговоре, от жалкой квартирки в двухэтажном деревянном доме с общим туалетом на этаже и развешенным на веревках бельем, а главное от той работы, которую ему придется здесь выполнять. «Почему я не воспользовался случаем тогда, когда представилась возможность?! Я был бы сейчас там, где Баланчин, Барышников, Нуриев!» Но когда Зарицкий думал об альтернативе, он понимал, что нужно смириться. Пока смириться. Ведь из двух зол лучше, как известно, наименьшее. «Ничего, я еще выберусь из этого ада! Я — один из лучших хореографов в стране, а может и в мире, обязательно вырвусь отсюда! Нужно только переждать год пока все уляжется». И вот теперь Герман Зарицкий увидел тот материал, с которым ему предстоит работать. Он еще раз взглянул на готовых к репетиции девочек, стараясь скрыть в своем взгляде брезгливость.

— На пуанты, девочки! Покажите, на что вы способны. — Юные танцовщицы выстроились вдоль станка. — «Господи, да половина из них просто свиноматки!» Вы знаете девочки, что такое — па? Хорошо. Начинаем…

Едва заметная усмешка медленно сползла с его лица. Глаза Зарицкого округлились. «Мой Бог! Какие выворотность, шаг, подъем! Какие — органика движений и чистота в ногах!» Он подошел ближе к одной из девочек и смотрел только на нее. Остальные прекратили занятие и тоже смотрели на Алину Беляеву.

— Плие! Деми-плие! Батман! Гран-батман! Тандю-батман! — Зарицкий не верил самому себе. «Это почти готовая звезда! Этуаль! Такой талант — один на миллионы! На миллиарды!!» Хореограф постарался взять себя в руки и скрыть охватившее его волнение. — Ну, что ж, девочки, на сегодня все. Я познакомился с вами, а со следующего раза начнем работать.

Ему нужно было как можно скорее остаться одному и подумать. Зарицкий молча ходил по классу взад-вперед, осмысливая увиденное. Наконец, он остановился. На его лице застыло выражение торжества. Он понял, как поступит. «Вы еще все у меня поваляетесь в ногах, недоумки!» — прошептал он, глядя в пустоту.

— Какой он очаровашка! А какие манеры! Немножко староват, но… — делились своими впечатлениями подруги Алины. Она же знала только одно — судьба дает ей шанс! Алина много слышала об училище имени Агриппины Вагановой. Именно это училище является мировой Меккой балета. И естественно свои классы там ведут только лучшие из лучших. О том, почему хореограф Зарицкий оказался после балетной Мекки в захудалом ДК, девушка не задумывалась.

С этого дня Алина вновь приступила к постоянной работе над собой. «За месяц простоя я того и гляди разучилась ставить ноги в первую позицию!» Она старалась отточить те элементы, которые считала отстающими. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы новый педагог обратил внимание на ее талант. И после нескольких занятий в классе она поняла — ей это удалось.

Как-то после урока, когда остальные девочки разошлись по домам, Зарицкий предложил Алине на минутку задержаться.

— Я вижу в вас некоторые задатки, которые, впрочем, еще нужно развивать, — сказал он. — Быть может я смогу вам помочь, если… — он на мгновение остановился и внимательно взглянул на нее. — Скажите, балет, что он значит для вас?

Зарицкий затронул тему, о которой Алина могла говорить часами. Девушка с жаром поведала учителю, как она грезит сценой. Как она собирает газетные вырезки и книги о великих танцорах и балеринах и как мечтает повторить их путь. Зарицкий слушал внимательно. Алина была счастлива, что нашла в его лице не просто пассивного слушателя, которого она не могла найти даже в лице матери или своего жениха, но и человека, куда тоньше нее самой разбирающегося в вещах, так ее волновавших. Вместо задержки «на минутку», девушка в тот день задержалась в студии на три часа. И впервые не пошла на свидание с Леней.

С тех пор она каждый раз оставалась после общих занятий в классе и занималась с педагогом по индивидуальной программе. Кроме того, они много говорили. Зарицкий оказался прекрасным рассказчиком. Он поведал девушке о таких историях из жизни ее кумиров, о которых она нигде не могла узнать. У Алины захватывало дух при одном упоминании фамилий Уланова, Максимова, Нежинский. «Когда Нуриева только приняли в Кировский и он пришел на первый урок, ему, как самому «молодому», протянули лейку, чтобы по традиции он полил пол. В ответ он показал всем фигу и сказал: «Я, во-первых, не молодой. А во-вторых, здесь есть такие бездари, которые только поливать и умеют». Алина весело смеялась. «А однажды в Большом поставили балет «Асель». Так сказать, в духе времени. Вы слышали о нем? В одном из актов на сцену под аплодисменты выехал… трактор». Чем больше они общались между собой, тем интереснее становилось Алине с Зарицким. Он был таким необычным, образованным, остроумным. А главное, он вдохнул новую жизнь в ее мечту. Спустя два месяца со дня их знакомства педагог сказал девочке нечто такое, что заставило ее глаза округлиться от удивления: «Я вас люблю и хочу, чтобы вы стали моей женой».

Алина решила, что ослышалась. Ей еще только исполняется шестнадцать, а ему… Однако Зарицкий продолжал говорить искренне, с жаром, сбивчиво:

— Поймите, возраст не должен стать помехой. Ведь главное для нас это искусство. Я смогу сделать из вас настоящую звезду. Только я! У меня огромные связи. Вы же хотите вырваться отсюда и превратиться в прекрасного лебедя? Блистать на подмостках Кировского, Большого, Гранд-Опера? Я дам вам это.

— Простите, но у меня уже есть тот, за кого я хочу выйти замуж. Да и вообще…

В этот же вечер Алина рассказала о разговоре с Зарицким своему жениху.

— Да он просто старый козел, — отрезал Леня. — Бросай-ка ты заниматься у него.

— Я не могу, ты же знаешь. Я так люблю то, что делаю.

— Тогда пусть он забудет о своих идиотских намерениях.

Но Зарицкий продолжал нашептывать Алине при первой возможности:

— Разве тебе не хочется вырваться в мир? Здесь ты превратишься в одну из этих свинарок. А там — цветы, поклонники, овации! И мы будем вместе, я дам тебе это!

В сквере, возле продуктового магазина на Комсомольской, Леня встретил Зарицкого.

— Послушайте, вы балетмейстер?

— Допустим. А что вам надо, молодой человек?

— Я Алинин друг… жених. Прекратите говорить ей глупости.

Но дьявол-искуситель продолжал свое:

— Тебя в таком возрасте никуда уже не возьмут. Не возьмут без меня, без моих рекомендаций. Я смогу договориться, чтобы ты…

— Если вы действительно хотите мне помочь, — возражала Алина, — почему же обязательно настаиваете на том, чтобы я вышла за вас замуж?

— Потому что мы должны быть вместе. Ты и я. Искусство вечно! А что может дать тебе твой мальчишка? Либо ты будешь прозябать с ним в этой глуши, либо ваши дороги и так разойдутся.

Леня предупредил Зарицкого снова, но это опять не подействовало. Тогда он дождался момента, когда хореограф остался в студии один.

— Мне кажется, вы не понимаете слов? — с угрозой в голосе спросил мальчик.

— Выйди вон, дегенерат! — Зарицкий схватил его за рукав куртки и попробовал выпихнуть из класса.

В ответ Леня крутанул рукой, мгновенно освободившись от захвата, и влепил хореографу пощечину. Взрослый мужчина отшатнулся, хватаясь руками за лицо.

— А так поймешь?! — И Леня ударил его открытой ладонью по второй щеке. К его изумлению у Зарицкого подогнулись ноги в коленях, он медленно осел на пол и заскулил тонким голосом:

— Я понял, понял. Прекрати-и…

— Так-то лучше.

Зарицкий убедился, что мальчик ушел и только после этого встал. Он вытер платком появившиеся в глазах слезы. «Подонок! Быдло!! Да такому место в тюрьме!» — он на мгновение перестал хныкать и повторил вслух, словно взвешивая каждое слово. — В тюрьме…

Через час в санчасть местного отделения милиции вместе с участковым вошел мужчина, у которого была сильно разбиты губа, нос, а один глаз превратился в маленькую щелочку в обрамлении огромного синяка.

— Привет, медицина! Гражданин хотел бы засвидетельствовать побои после избиения, которому подвергся…

На следующий вечер Леня с Алиной стояли на берегу Сиверского озера, когда к ним подъехал милицейский «газик». И Леню забрали. С тех пор Алина Беляева видела его только один раз — в суде. Больше они не встречались никогда.

Прошло несколько месяцев. Как ни было трудно, Алина постепенно свыкалась с их временной разлукой. Она постоянно писала ему, но ее письма оставались без ответа. Впрочем, на то было свое объяснение. Леня, с его буйным нравом, все время подвергался дисциплинарным взысканиям. Даже с приезжавшей на свидание матерью, с самым близким родственником, злостному нарушителю режима не всегда разрешали видеться. «Ему, просто, отказывают в переписке», — решила Алина. Она сама в любой момент готова была сесть в рейсовый автобус и поехать в колонию, но, учитывая обстоятельства и тот факт, что официально она своему другу никто, поездка казалась бессмысленной. «Всего два года, — утешалась девушка, — всего-то два года подождать. Как армия, быстро. Потом мы будем вместе. А пока у меня есть балет». Она продолжала заниматься в студии Зарицкого, который не оставил своей затеи. Хореограф постоянно пытался внушить ей мысль, что только он сможет дать ей будущее. Боясь, что Зарицкий откажется с ней заниматься, Алина больше не встречала его предложения в штыки. Но для себя твердо решила, что своего Леню дождется. В один из дней она навестила его мать, Ольгу Петровну, чтобы узнать, нет ли от жениха весточки. «Пожалуй, у Лениной мамы тоже не много новостей, но хотя бы пару писем за эти месяцы матери позволили бы написать?»

Искренне обрадовавшись визиту девочки, с которой дружил сын, Ольга Петровна в тоже время не смогла скрыть удивления: — А разве он не пишет тебе?

Алина отрицательно покачала головой: — А вам?

Вместо ответа Ольга Петровна раскрыла секретер и указала на аккуратно сложенную толстую пачку писем.

— И в них он… — девушка почувствовала обиду, — в них он ничего для меня не передает, не спрашивает?

Ленина мать удивилась еще сильнее: — Нет. Я думала, что вы и так друг с другом переписываетесь, чего ж ему у меня спрашивать?… Да ты постой, посиди, хоть…

Но Алина сказала «спасибо», спешно попрощалась и выскочила на улицу. «Он просто забыл меня! Я для него никто! Так — развлечение небольшое». — Ее душила обида, и она не могла сдерживать слез. Ей — неискушенному юному созданию, казалось, что мир любви рушится. Казалось, что произошла трагедия, хуже которой уже не может быть ничего…

Через неделю она узнала, что из ВТК Ольге Петровне пришел официальный бланк. Копия приговора, по которому за совершение умышленного убийства воспитателя колонии Леонид Перепрышкин осужден на десять лет. Это означало, что по достижении совершеннолетия, он будет автоматически переведен во взрослое пенитенциарное учреждение. Скорее всего, останется там же — в Череповце. На Череповецком металлургическом комбинате, где занятые на вредных производствах заключенные после пяти лет каторги либо становились калеками, либо умирали. А в этот день что-то окончательно умерло в душе Алины.

«Наверное — такова судьба, — спустя несколько бессонных ночей, решила она. — Я должна смириться или… или окончательно потеряю все. В конце концов, он — не самая худшая партия, если сможет воплотить в жизнь мечту. А любовь в жизни…»

Зарицкий был вне себя от радости:

— Дорогая, мы подадим твои документы в Вагановское. Там, в таком возрасте, проходят стажировку многие провинциалы из провинциальных трупп. Уже сформировавшиеся танцовщики и танцовщицы. Конечно, берут не всех. Но с моими рекомендациями и твоим талантом… У меня знакомый, большой друг Феликс Дутов — замечательный педагог нонконформистского толка. Он очень хорошо знает главного балетмейстера Кировского. Я уверен, через несколько лет ты будешь в нем солировать… а я стану твоим мужем и импресарио.

Алина приняла решение:

— Я согласна.

— Какое счастье, любимая! — Зарицкий привлек ее к себе. Ей на мгновение показалось, что его холодный поцелуй — поцелуй змеи. Во всяком случае, после их объяснений в любви с Леней, Ленины поцелуи были куда более жаркими.

На следующий день Зарицкий пришел на переговорный пункт междугородней телефонной связи, расположенный в центре Кириллова в сером, похожем на глыбу здании. Он заказал переговоры с Ленинградом, с тем самым другом нонконформистского толка. Через пять минут девушка-диспетчер пригласила его пройти в кабинку.

— Это я — Герман, не узнал?

— А-а, — довольно холодно протянул невидимый собеседник, — отчего же, я узнал вас.

Зарицкий проигнорировал это «вас»:

— Как поживаешь, Феликс?

— Спасибо хорошо. Вы извините, но я сейчас очень занят и…

— Подожди! Ты что? У меня для тебя сногсшибательная новость! Скоро я привезу тебе вторую Макарову. Да что там Макарову, старушка никогда в жизни так не танцевала. Та, которую я нашел, просто фантастика!

— Ты смеешься?! — Не смотря на скепсис вопроса, в голосе Феликса Дутова появились нотки заинтересованности. Он знал, насколько опытным хореографом был Герман Зарицкий.

— Брось, я не смеюсь. Я решил, что и мне пора бы восстановиться на прежней работе. Ей сейчас шестнадцать и она…

— Ха-ха-ха! — больше заинтересованности в голосе не было. — Для колхозного клуба в самый раз. Да и то — исключительно в кордебалете… Извините, но меня действительно ждут. — В трубке послышались короткие гудки.

Зарицкий в бешенстве вышел из кабины и бросил диспетчеру горсть монет. «Я прокаженный, пария, а они — что — чистенькие??»

В июне Алина сдала выпускные экзамены и окончила десятый класс. Теперь начиналась другая жизнь, нужно было выбирать себе дорогу на будущее. Мать хотела, чтобы она направила документы в пединститут. Только теперь Алина поняла, что на самом деле мать ни секунды не верила, что из самозабвенного увлечения дочери что-то получится. «Она такая же, как Арина Тимофеевна — добрая и жалостливая», — в отчаяние подумала девушка. Отец, в свою очередь, вообще был против ее отъезда. «Я тебя и без институтов устрою учетчицей к нам на лесопилку». А о балетном училище в Ленинграде он не желал даже слушать. Но она решила идти до конца. Вместе с Германом Зарицким.

— А где я буду жить в Ленинграде? — спросила Алина у педагога. Ей было страшно ехать в чужой город, в чужой мир. Но раз она не одна, то…

— В общежитии при училище. Где все. А я снова буду в нем преподавать. Потом, когда мы поженимся, будешь жить со мной. Только учти, никакой самодеятельности. Ты должна во всем меня слушаться, иначе… — Зарицкий осекся, чуть не сказав опасную глупость, — …иначе тебе никогда не удастся добиться настоящего успеха.

Их разговор проходил в квартире Зарицкого. В той самой, которую он возненавидел с первого взгляда. Здесь было тесно и не существовало никаких удобств. Педагог жил один, и только сейчас, приняв окончательное решение, Алина начала задумываться над некоторыми вещами. Почему он приехал в Кириллов, поменяв комнату и работу в Ленинграде? Был ли он женат и есть ли у него близкие или родственники? Впрочем — не важно, если он ее любит. Теперь, когда молодая девушка свыклась с потерей любимого, она снова стала открывать в Зарицком те черты, которые ей так импонировали в начале знакомства. Сердце пустоты не терпит. «Пожалуй, я смогу его полюбить. Со временем. В любом случае, в жизни, а особенно в том, чужом и неизвестном мире, нужен близкий человек, на которого можно положиться».

До дня их отъезда в Ленинград оставалось совсем немного. Алина ужасно волновалась. Ей предстоит выдержать экзамен там, где будут лучшие из лучших. Это не провинциальный ДК. И аудитория совсем иная. А о строгости и авторитете приемной комиссии она боялась даже подумать. Утешало, что Герман будет с ней рядом. Он объяснит тонкости, подскажет, направит в трудную минуту. Ей же нужно лишь успокоиться и продемонстрировать то, на что она способна. «Поступлю, поступлю, поступлю», — твердила она, как заклинание. Матери с отцом Алина сказала, что отправляется в Череповец, где будет поступать в институт Луначарского. Отец смирился и согласился на компромисс. «В конце концов, это лучше, чем безумная авантюра с танцульками». Но за день до отъезда родители выяснили ее истинные намерения. Разразился грандиозный скандал. Особенно бушевал отец, грозивший всевозможными карами. Ночью Алина собрала вещи, взяла документы и покинула родной дом. Она направилась к тому, с кем решила связать свою дальнейшую судьбу.

Пройдя по пустынным ночным улицам, она дошла до дома, в котором жил педагог. Несмотря на поздний час в окне его квартиры на первом этаже тускло горел свет. «Наверное, он упаковывает вещи», — решила Алина. Завтра утром они должны были выехать в Вологду, а оттуда вечерним поездом в Ленинград. Дополнительный августовский экзамен в Вагановское состоится через неделю, и за эти дни Зарицкий обещал Алине все устроить с документами и надлежащим образом представить ее членам приемной комиссии. Девушка вдруг почувствовала эмоциональный подъем. Не смотря на ссору с родителями, все будет хорошо. Со временем им ничего не останется, как понять ее и простить. Она добьется поставленной цели. Алина с удивлением обнаружила, что не испытывает угрызений совести или стыда, оттого что идет ночью в квартиру одинокого мужчины. Напротив, уже познавшее любовь молодое тело сладко ныло от одной этой мысли. «В конце концов, мы собираемся пожениться, так какие могут быть предрассудки?» И все же она решила пройти к нему как можно тише, чтобы отец с матерью избежали ненужных пересудов. Девушка осторожно толкнула входную дверь, но та оказалась заперта кем-то из жильцов. «Слава Богу, он живет на первом этаже и мне не придется бросать камушки», — улыбнулась Алина и направилась к окну квартиры Зарицкого. Она уже собралась постучать по стеклу полуоткрытого окна, но на мгновение остановилась. Ее привлекли неясные звуки, какое-то бормотание доносившееся изнутри. Вдруг она отчетливо услышала голос Германа, обратившегося к невидимому собеседнику:

— Да ты наливай, наливай себе. Я тебя вот что еще хочу попросить… — раздался звон чего-то стеклянного и негромкое бульканье жидкости. — Те доски, что ты принес последний раз, и не доски вовсе. Так — фуфло одно. Завтра я уеду, а через месяцок-другой вернусь. Ты уж приготовь что-нибудь поинтереснее.

Алина собралась отойти от окна, поскольку у Зарицкого кто-то был и, во-первых, ей не хотелось афишировать свое ночное появление перед посторонними, а во-вторых, казалось не тактичным подслушивать разговор. Тем более что содержание данного разговора ей было не понятно абсолютно. Но тут заговорил второй собеседник и любопытство пересилило.

— Да ладно тебе, бери, что дают. — Голос тоже принадлежал мужчине, причем явно не трезвому. Отчего-то он показался Алине знакомым. Наконец, она поняла, что вторым собеседником являлся их участковый дядя Саша. — Ты мне и без того по гроб жизни должен. Если б я не настоял, пацана бы выпустили на все четыре стороны. Да еще и тебя за клевету привлекли. Избили его, видите ли. Я не эксперт и то сообразил, что ты себе сам морду пытался расквасить. — Кривошонок на секунду прервался, послышались звон, бульканье и громкая отрыжка. — Уффф… крепка проклятая. А вот я тебе вмазал так вмазал. А то интеллигенция даже самой себе харю набить не может. — Милиционер весело рассмеялся. — А со мной Перепрышкин тю-тю — дорога дальняя, казенный дом. Ну, так берешь иконки-то?

— Сейчас решу, — нехотя ответил Зарицкий. Ему не слишком хотелось именно сегодня, перед отъездом покупать у участкового новую партию икон, выменянных на водку в ближайших деревнях. Ценности они почти не представляли. То, что ему было нужно, он получил давно, и покупал у Кривошонка товар скорее по необходимости. А уникальная икона 17 века давно припрятана в надежном месте, готова к отъезду и уже после будет ждать своего часа. Сейчас главное вернуться из вынужденной ссылки в Ленинград, замять с помощью девчонки скандал и с ее же помощью добиться своей цели — загранкомандировки в любую страну, не имеющую приставку социалистическая. Мужу и балетмейстеру звезды мирового балета это сделать будет проще. А там… А там и иконки и доллары пригодятся на первое время. Правда, вот из-за этих самых долларов он чуть было не потерял все…

Случай Германа Зарицкого был как раз тем случаем, когда из посредственного танцора получился выдающийся хореограф. Несколько лет он выступал в «глухом» кордебалете Кировского «танцором фона» с единственной командировкой в капстрану и без всяких перспектив выдвинуться на ведущие роли. Затем была травма, окончательно поставившая крест на его сценической карьере. Именно после этого он нашел свое призвание, открыв в себе тот дар, который в него заложила природа. Зарицкий с блеском сдал педагогический экзамен на балетмейстерское отделение в Вагановку, и с не меньшим блеском, одновременно с учебой, начал вести класс. У него развился поразительный нюх на таланты. Его сравнивали с Александром Пушкиным, открывшим Нуриева и Барышникова. Замаячили перспективы поездок на стажировку заграницу, где, как ему казалось, его ждало блестящее будущее. Разумеется, при разрыве с советским прошлым. Кроме того, его смелая редакция классики вызывала восторг и зависть коллег. Именно зависть и подковерные интриги, как он считал, послужили тому, что на стол директора училища легли показания родителей учеников о вымогательстве педагогом Зарицким взяток. Причем исключительно в твердой валюте. Герман вынужденно написал заявление об уходе, но его недоброжелателям этого показалось мало. Они настояли, чтобы он вообще убрался из города и даже нашли для него вакантное место — хореографа в провинциальном ДК. Зарицкий был вынужден согласиться и с этим. Он обменял предоставленную когда-то театром жилплощадь и оказался в маленьком городе Кириллове в подавленном настроении. Но с мечтой вернуться в «большое искусство» в «свободном мире» он не расстался. При первом же посещении нового места работы он понял, как это сделать. Перед ним был не ограненный алмаз, из которого при надлежащем обращении получится бриллиант самой чистой воды. С людьми, способными найти такие дарования, как эта девочка — Алина Беляева, считаются во все времена. Он снова будет востребован. Но план Зарицкого оказался глубже. Видя, насколько девушка влюблена в балет, он решил подчинить ее своей воле. Сделать так, чтобы она от него полностью зависела. Хотя института театральных агентов и импресарио, аналогичных зарубежным, в Советском Союзе официально не существовало, на практике все обстояло иначе. И он очень надеялся, что когда-нибудь еще станет купаться в лучах ее будущей славы. И в деньгах тоже.

Разыгрывая снедаемого пылкой страстью мужчину перед неискушенным юным созданием можно было добиться желаемого результата быстрее, а дружка девушки Герман в расчет не принимал. В конце концов, то, что Алине способен предложить он, не идет ни в какое сравнение с этим молокососом. Однако парень был настойчивым и несколько раз добивался от Германа, чтобы тот оставил девушку в покое. Поначалу Зарицкого даже забавляла подобная ситуация. Если он и был в кого-то влюблен, то только в себя и в искусство. Вернее в себя в искусстве, притом хорошо оплачиваемом. Но затем ситуация перестала забавлять. Мальчишка явился в студию и от словесных угроз перешел к рукоприкладству. Это было так грубо и противоестественно! Герман боялся и ненавидел насилие, а, кроме того, не мог допустить, чтобы кто-то сорвал его замыслы. Он понял, как поступить. После ухода мальчика он сжал кулак и сперва робко ткнул им себя в лицо. Однако нужного эффекта не последовало. Тогда он превозмог страх и ударил себя два раза сильнее, при этом расцарапав костяшки пальцев о собственные зубы. Лицо горело. От боли Герман едва не терял сознания. Его поташнивало, но он нашел в себе силы и явился в отделение милиции в кабинет участкового инспектора старшины Кривошонка. Выслушав, участковый скептически покачал головой и заявил, что никаких визуальных следов избиения на лице потерпевшего не наблюдает. И даже не советует обращаться с такими пустяками за освидетельствованием к врачу. Зато явственно наблюдается след от удара на костяшках пальцев самой «жертвы». Зарицкий был в панике. Его прекрасный план рушился на глазах. Он стал скороговоркой повторять наполовину придуманные объяснения, как вдруг, неожиданно для себя услышал от милиционера предложение о помощи. Естественно, не безвозмездной. Через пару минут, когда финансовая сторона вопроса была улажена быстро и к обоюдному удовлетворению, участковый встал со стула и приблизился вплотную: — Готов, что ли? — окая, спросил он. Зарицкий не до конца разобрался, к чему он должен быть готов, но на всякий случай утвердительно кивнул. В ту же секунду в его глазах взорвался оранжевый шар, и он потерял сознание. Нанесший три молниеносных удара милиционер выматерился, и полез за нашатырем в ящик стола. Зато теперь при взгляде на лицо хореографа ни у кого не останется сомнений, что тот действительно подвергся жестокому избиению. Протокол допроса потерпевшего и акт медицинской экспертизы оформились по всем правилам.

С момента ареста Перепрышкина все пошло прекрасно. Девушка, казалось, постепенно забывала о своем друге. Герман торжествовал. Однажды он не смог устоять и снова обратился за помощью к старшине Кривошонку. Герман не питал слабости к предметам русской иконописи, но прекрасно в них разбирался, поскольку питал слабость к долларам. В деревенском доме, где проживала одна из его учениц, он увидел поразительную по ценности икону 17 века. Вариант покупки семейной реликвии он отмел сразу. Здесь был не тот случай. Личное участие в краже ему претило, но Зарицкий не мог остаться равнодушным, что вот так просто в деревенском доме висит вещь, стоившая огромных денег. Встреченный им на городском рынке старшина, которому он обмолвился об этом, удивительно легко предложил свои услуги. Впрочем, опять далеко не безвозмездные. Через неделю Зарицкий получил то, что хотел, с помощью старого как мир способа. С этого момента Кривошонок принялся периодически приносить хореографу «доски», как именовались иконы в определенных кругах, и Герман предусмотрительно покупал их у старшины, даже если те не представляли особой ценности. Кое-что, впрочем, удавалось сбывать иностранцам в Горицах, где в период навигации на пристани швартуются круизные речные пароходы «Интуриста». И в последний перед отъездом в Ленинград день старшина Кривошонок как раз навещал хореографа, принеся в сумке очередную партию «товара»…

Она быстро шла по ночной улице. В душе ее клокотала ярость. Ей хотелось сейчас же, среди ночи немедленно идти выручать своего Леню. Ведь его оклеветали два этих негодяя. Он не виноват ни в чем! Алине казалось, что теперь все изменится, она непременно спасет его, вызволит из беды. Не может же у нас, в Советском Союзе, сидеть в тюрьме невиновный человек! Это ошибка! Но постепенно холодный рассудок подсказал, что даже если представить невозможное и доказать уже недоказуемое, куда деть убийство и приговор в десять лет? Этот факт не изменит уже ничто. Девушка постепенно замедляла свой поначалу решительный шаг. Теперь она не разбирала дороги и просто тупо брела по безлюдным городским улицам, преследуемая завыванием сторожевых собак. «Почему он не написал мне ни строчки?! Почему он молчит?» Мысли Алины неизбежно вернулись к вопросу о том, как теперь быть ей самой. К родителям она не пойдет, а видеть Зарицкого после того, что она узнала этой ночью, Алина считала кощунством и предательством. И даже мечта о сцене не заставит ее пойти на такое предательство. Но от самой мечты девушка решила не отступать ни на шаг. Это именно то, чему она посвятит теперь все силы.

Утро застало ее на автобусной станции. Маленький серый домик был на ночь заперт. Алина положила на землю чемодан и так, прислонившись к стене, просидела до открытия. «Я все равно своего добьюсь!» — твердила она. У нее имелись какие-то «копейки», а о том, как будет существовать в незнакомом городе, она не думала. К первому автобусу начал собираться народ. Это были в основном приезжие, увозившие детей после летних каникул. Алина приобрела билет. Сегодня она сделает первый шаг во взрослой самостоятельной жизни. Она вспомнила историю танцора, который вот также, в таком же возрасте, ехал в теплушке без денег в Ленинград. И поступил в Вагановское! Правда, звездой первой величины ему все равно стать не довелось. Уже подошел автобус, — обветшалый, смердящий выхлопами ЛАЗ, — когда девушка увидела в толпе пассажиров отца. Казалось, он был вне себя от ярости. «Он ни за что меня не отпустит!» — в страхе подумала Алина. Первой ее мыслью было спрятаться, но спрятаться на маленьком пяточке оказалось негде. Тогда она решила, что нападение — лучшая форма защиты, и сама шагнула ему навстречу, готовая стоять на своем до конца. Девушка уже открыла рот, чтобы бросить родителю вызов, но его поведение и слова заставили ее промолчать.

— Ты могла бы хоть попрощаться по-человечески, — хмуро произнес отец и протянул ей три пятидесятирублевых купюры. — Вот, возьми. Это все, что у меня было на книжке. Я скажу матери, что не нашел тебя, что ты уже уехала.

— Я сразу же напишу вам, — растроганно сказала Алина, подумав: «Это хороший знак! Мне повезет!»

Днем рейсовый автобус прибыл на автобусный вокзал Вологды. Железнодорожная станция находилась на той же площади, и Алина быстро сумела достать «плацкартный» на один из транзитных поездов, следующих в Ленинград. Рано утром она сошла на перрон Московского вокзала. «Боже мой, как много людей! И все они куда-то идут. И всем им есть куда идти». Девушка нерешительно огляделась по сторонам и увидела женщину, торговавшую выпечкой.

— Простите, могу я узнать, где здесь можно найти жилье в гостинице или…

Продавщица опытным взглядом мгновенно оценила простенько одетую провинциалку:

— Могу посоветовать гостиницу «Европейская», это недалеко, на углу Невского и улицы Бродского. Или «Асторию». Она тоже рядом.

— Спасибо. Угол Невского и улицы Бродского, — запоминая, повторила Алина. Она уже собралась идти, но женщина остановила ее и усмехнулась:

— Подожди. Вот там за углом возле касс стоят старушки. Они сдают комнаты приезжим. Думаю, тебе надо обратиться к ним.

Девушка договорилась с одной из сдававших жилье пожилых женщин, представившейся Ольгой Ивановной. Они сели в трамвай и отправились в конец Лиговского проспекта.

— Вот твоя комната. — Ольга Ивановна показала маленькую комнатушку в огромной коммунальной квартире. Из мебели в комнате присутствовала лишь раскладушка, но Алину и это устраивало. В конце концов, она же здесь ненадолго, через неделю ей дадут место в общежитии училища! Весь остаток дня и всю ночь девушка представляла, что скажет в Вагановском, что ей ответят, как к ней отнесутся: «Я хотела бы учиться у вас. — Конечно, пройдите в кабинет №.., напишите заявление и оставьте документы» Или: «Мы можем посмотреть вас прямо сейчас. О, вы несомненный талант! Вот адрес общежития, мы предупредим коменданта, чтобы он приготовил для вас место» Когда рано утром Алина приехала на улицу Зодчего Росси 2 и рассказала кто она и откуда, ей вежливо объяснили, что она обратилась не по адресу: «Мы не стажируем дилетантов»

«Ну, вот и все», — девушка почувствовала комок безысходности в горле. Она стояла в вестибюле этого прекрасного здания, расположенного на одной из красивейших улиц Европы, — стояла всего в шаге от своей мечты. Но дверь перед ней была закрыта.

Мимо прошла группа красиво одетых девушек — ее ровесниц. Прямая гордая осанка, чуть вывернутая стопа, шаг — полет: «Они настоящие, а я…» — Алина чуть не расплакалась от досады. Девушки весело переговаривались и до нее долетали обрывки фраз: «В этом адажио он мне все ноги отдавил. — Да, а Дутов еще собирается дать ему сольную партию в Эрмитаже. Ему же место только в шаркающем кордебалете!» Алина вдруг напряглась: «Дутов… Дутов…», — она вспомнила, что слышала эту фамилию от Зарицкого. Девушка подошла к вахтеру:

— Простите, как я могу увидеть Дутова?

— Феликса Герольдовича? — переспросил старичок-вахтер. — А по какому поводу? Он человек очень занятой.

Девушка растерялась. Она не знала, какую причину назвать. «Действительно, по какому поводу?!» — Простите, — извинилась Алина и медленно побрела к выходу.

— Подождите, — секунду подумав, остановил ее вахтер. Он увидел в глазах девчушки такую боль и безысходность, что ему захотелось чем-то помочь. — Я, конечно, внутрь вас пустить не могу, да и Феликс Герольдович сейчас работает, но… если вы дождетесь его после занятий, я вам его покажу.

Алина скромно устроилась в углу и прождала несколько часов. За это время мимо нее проходило очень много людей, большинство из которых принадлежало к тому миру, в который она так стремилась попасть. Наконец, она увидела невысокого худого мужчину с благородной сединой на висках. Именно на него едва заметным кивком указал вахтер.

— Простите, вы Дутов?

Хореограф на мгновение остановился, оценив ее взглядом. Он испытал инстинктивное чувство настороженности. Это чувство всегда испытывают те, от кого многое зависит, когда к ним обращаются абсолютно незнакомые люди.

— Допустим…

— Я… я хотела бы заниматься здесь. И у меня…

— А почему вы обратились ко мне, я веду мужской класс? — Дутов пошел дальше, но услышал вслед:

— Я занималась у Зарицкого, и он говорил, что вы можете помочь со стажировкой.

— Вот как? — хореограф снова остановился, припоминая телефонный разговор с опальным коллегой. — И каков же ваш, так сказать, послужной список? В какой труппе вы работаете?

— Ни в какой. Я училась в хореографической студии города Кириллова.

— Хм… — Дутов взвесил решение. «Чем черт не шутит?» — Пойдемте со мной. — Он развернулся и быстрой походкой двинулся к парадной лестнице. Алина едва поспевала за ним. Она не разбирала дороги, не думала, куда они идут, и видела только его спину. «Он уделил мне время!» — с радостью поняла девушка и от этого разволновалась еще сильнее. Наконец, пройдя по длинному коридору, они вошли в абсолютно пустую комнату, если не считать зеркал и балетного станка, тянувшегося вдоль больших окон.

— Ну-с, покажите на что вы способны?

Алина нерешительно застыла на пороге класса:

— Но я не думала, что сегодня нужно будет что-то показывать и не взяла ни трико, ни пуанты…

— Ничего страшного. Мне и без них все станет ясно. Итак — готовы?..

Сбросив босоножки, девушка прямо в своем самом нарядном платье, в котором она приехала в Ленинград, сделала несколько туров.

— Спасибо, — задумчиво произнес Дутов. По его лицу невозможно было понять, какое она произвела впечатление. — Вот что, подождите меня здесь, — с этими словами он удалился и отсутствовал минут двадцать. Алина сгорала от томительной неизвестности, мысли окончательно спутались. — Идемте за мной, — приказал хореограф, вернувшись. Они опять куда-то шли, поднимались по лестнице, пока не оказались в обставленном строгой мебелью помещении, на стенах которого висели портреты корифеев российско-советской балетной школы. За столом сидел старый седоволосый мужчина. Это был Константин Сергеев — легендарный в прошлом танцор, занимавший пост художественного руководителя училища. Он коротко поздоровался с Алиной и добавил: — Не будем терять времени, приступайте.

Под руководством Дутова девушке пришлось повторить то, что она демонстрировала в классе.

— Спасибо, — прервал ее Сергеев, — будьте добры подождать за дверью.

«Я выглядела, как корова!» — ужаснулась Алина. Ей казалось, что еще никогда в жизни она не выступала так отвратительно. Если бы ей дали время опомниться, придти в себя, собраться, наконец… Из кабинета худрука вышел Дутов. — М-да, девочка, что вы непрофессионал, видно даже слепому. В вас так мало академизма, а ведь академизм — именно то, чему мы здесь в Вагановском с детства уделяем особое приоритетное внимание. Но… лично я считаю, в этом наша главная беда. Нельзя зацикливаться на чем-то в ущерб остальному. Так что давайте свои документы и пишите заявление. Вы будете допущены к экзамену. И учтите, я вхожу в члены приемной комиссии, и… я буду на вашей стороне.

Он с улыбкой глядел вслед девушке, которая не шла, а словно летела на крыльях. Дутов принадлежал к элите преподавательского состава Вагановки. Он вел старшие мужские классы, а работа с младшими считалась малоперспективной, в виду отсутствия немедленных результатов. Но Сергеев только что дал ему «добро» одновременно с мужским классом заняться подготовкой этой девочки, у которой есть все задатки превратиться в звезду. Если, конечно, она не сорвется на экзаменах.

В тот день Алина просто бродила по городу вне себя от счастья. С ее плеч словно свалился нервный ком. Она гуляла по набережным, любовалась дворцами, а под вечер добралась до Театральной площади, на которой находилась знаменитая Мариинка — Театр оперы и балета имени Кирова. Алина долго смотрела на величественное, чуть тронутое стариной здание. Во всех окнах горел свет. Толпы людей устремлялись к парадному подъезду, чтобы попасть на вечерний спектакль и аплодировать мастерству артистов. «Когда-нибудь они будут аплодировать мне!» — Девушка развернулась и направилась в каморку на Лиговке. В оставшиеся дни она обязана беспрерывно работать, чтобы лучше подготовиться к первому туру.

Конкурс оказался огромным — более сорока человек на место. Желающие стажироваться в самом знаменитом балетном училище мира съехались сюда не только со всей страны, но и из заграницы. Большинство являлось уже сформировавшимися артистами, выступавшими в театральных труппах Уфы, Перми, Ташкента, Варшавы и даже Марселя. Многие девушки держались очень уверенно, поскольку в своих коллективах им не было равных. Глядя на них, Алина чувствовала себя первоклассницей, попавшей на ученый совет в Академию наук. «У меня нет ни единого шанса!» Девушек попросили выстроиться вдоль станка в большом просмотровом зале, а перед ними за столом восседала приемная комиссия, состоявшая из преподавателей Вагановки — сплошь бывших профессионалов сцены. Каждой девушке был вручен определенный номер и первый тур начался. По команде хореографа абитуриентки одновременно начали демонстрировать свои способности. Члены комиссии негромко обсуждали их и выносили решение: — «Седьмая», «Восемнадцатая», «Двадцать четвертая» — спасибо. — Экзамен продолжался. Строгая комиссия учитывала каждую мелочь. Вплоть до чистоты угла наклона руки над головой. — «Двенадцатая», «Тридцать восьмая», «Тридцать девятая» и «Сороковая». — Еще несколько девушек выбыло из борьбы. — «Третья», «Пятая», «Двадцать вторая», «Тридцать первая». — С каждым новым па их становилось все меньше. Отстраненная «Двадцатая» громко разрыдалась прямо в зале. Всего одним словом здесь перечеркивались годы изнурительного труда. «Тридцать третья» — высокая казашка — попробовала протестовать, но все было тщетно. Неумолимые жернова перемалывали людские судьбы. — «Первая», «Пятнадцатая», «Двадцать девятая»… — Наконец, комиссия вынесла окончательный вердикт — у станка остались только трое — «Девятая», «Одиннадцатая» и «Тридцать вторая». Алина не могла поверить своему счастью. У нее на руке была повязка с номером «11».

Вернувшись в коммуналку на Лиговском проспекте, она первым делом достала бумагу и ручку. Теперь уже можно было хоть о чем-то написать родителям. «Как они обрадуются за меня, — думала девушка, — и как за меня порадовался бы Леня». В конце письма поскриптум она добавила несколько строк с просьбой узнать, нет ли хоть каких-то известий о нем. «Как он сейчас? Что с ним?»

Во втором туре три оставшиеся претендентки по очереди исполняли фрагмент выбранной ими самими партии из классического репертуара. Первой в класс прошла девушка, приехавшая из Башкирии — юная прима Уфимского театра оперы и балета. Она казалось полностью уверенной в своих силах, а на Алину смотрела с плохо скрываемым пренебрежением. Через некоторое время ее сменила вторая соискательница, — прибывшая на стажировку из Франции — из знаменитой марсельской школы Ролана Пети. «Кто они, а кто я?.. Не трусь!» — настал ее черед, и Алина сжала всю волю в кулак. Она выбрала для исполнения один из самых сложных женских хореографических этюдов — партию Умирающего Лебедя, которую с блеском танцевала еще Анна Павлова. Раздались первые звуки гениальной музыки Сен-Санса, и Алина воспарила над миром. Она отвлеклась от всего и казалась полностью поглощенной танцем. Члены комиссии были зачарованы ее Лебедем. Ей по-своему удалось передать в классическом этюде то, на что когда-то делала акцент ее старая учительница: «главное не „голая техника“ — вдохните в исполнение жизнь!» «Я победила!» — с восторгом и уверенностью поняла Алина, разглядев после последнего па лица вагановских педагогов.

Просмотрев абитуриенток, члены комиссии объявили получасовой перерыв. «Наверное, эти полчаса самые важные в моей жизни!» — В ожидании судьбоносного решения Алина стояла в коридоре рядом с группой учащихся Вагановки. По непостижимым каналам до них уже дошла кое-какая информация о выступлении всех трех претенденток. И сейчас они ее кулуарно обсуждали: «Француженка, конечно, сильна в ногах и вращении, это их фирменный стиль, но координация, координация. — А Рамазанова вообще полный ноль, пусть бы Гюля не утруждалась в Одетте. Эта партия избранных». Алина не успела дослушать, что они скажут о ней, так как из класса вышла председатель комиссии — бывшая прима Мариинки. Она объявила решение. Все напряглись, внимательно слушая.

— Члены приемной комиссии пришли к выводу, что лучшей была Рамазанова…

Из глаз Алины брызнули слезы. Но следующие слова председателя вселили в нее надежду: «Еще не все потеряно!»

— …Однако, учитывая, что выступление всех трех участниц оказалось чрезвычайно качественным, мы решили на этот раз увеличить квоту приема на стажировку еще на одно место. И решили отдать его… нашей французской гостье Женевьев Лазаро. Поздравляю вас, девушки…

Алина медленно дошла до конца улицы Росси, миновала арку, и села на скамейку в маленьком сквере напротив набережной Фонтанки. Стоял один из последних погожих летних дней, а проходившие мимо люди наслаждались лучами ласкового августовского солнца. Алина закрыла лицо ладонями, несколько раз тихонько всхлипнула и разрыдалась. Вдруг она почувствовала, как кто-то осторожно положил ей руку на плечо. Она открыла глаза и увидела Феликса Дутова. На его лице отражались грусть и сочувствие.

— Ты была лучшей, девочка. Это все видели. Но… понимаешь… наверху есть мнение о привлечении большего числа «национальных кадров». К тому же Гюля Рамазанова — одна из дочерей Муртазы Рамазанова — первого секретаря башкирского Комитета Комсомола. Нам просто спустили разнарядку на нее. Ну, а француженку… ее мы не могли не принять по договору об обмене опытом между нашими школами. Кроме того, она действительно талантливая танцовщица. Но позволь мне что-нибудь сделать для тебя. Хочешь, я поговорю со своим знакомым — балетмейстером самодеятельного театра при Кировском заводе? Ты могла бы, одновременно с работой или учебой, танцевать в их…

— Спасибо. — «Кировский завод и Кировский театр» — Алина усмехнулась сквозь слезы и встала. — Мне нужно ехать на вокзал за билетами. Я еще хочу успеть подать документы в Череповецкий педагогический институт.

Глядя вслед уходившей навсегда девушке, Феликс Дутов думал о том, как несправедлива жизнь. При другом раскладе из нее могла бы получиться настоящая звезда, а он оказался бы скульптором, который ее вылепил. Жаль!.. Одно утешало — ему, как ведущему мужской класс, не придется возиться с той бездарной нацменкой.

«Написала родителям, похвасталась — дура!» — ругала себя Алина, укладывая вещи в чемодан. Она купила билет до Череповца на дневной поезд. До его отправления оставалось пятьдесят минут, и девушка решила рассчитаться с хозяйкой. Она прошла в смежную комнату, которую занимала Ольга Ивановна.

— Я уезжаю, спасибо вам. Вот деньги. — Алина протянула женщине пятидесятирублевую купюру, ожидая сдачу. Ольга Ивановна сухо кивнула. В этот момент в комнате раздалась замысловатая трель входного звонка. «Вот сейчас они придут и скажут, что ошибались, что я самая лучшая, что мне дают партию Одетты-Одиллии и вся моя жизнь станет похожей на волшебный сон… Если, конечно, Оле Лукое взмахнет волшебной палочкой и шепнет им где мня найти»

Хозяйка поспешила открыть дверь. Через минуту она вернулась. Не обращая внимания на остававшуюся в комнате девушку, Ольга Ивановна распахнула створку комода, достала бутылку вина и снова скрылась за дверью. Алина пораженно застыла. Она увидела, что внутри комода все полки были уставлены бутылками, на этикетках которых красовались цифры — «ЗЗ» и «72». А еще через пару минут в комнату вломились несколько мужчин. Часть из них оказалась в милицейской форме. Ведомая ими хозяйка что-то горячо доказывала и протестовала.

— О, мамаша, да вам тут «портвешка» на десять поминок хватит! — обнаружив склад в комоде, весело присвистнул молоденький старлей. — Так что не морочьте мозги, сейчас составим акт и… вперед с песней. — Он обернулся и заметил Алину: — А ты кто такая? Несовершеннолетняя? Тоже торгуешь или винца захотелось?

Девушка попробовала объяснить, что она здесь случайно, что она опаздывает на поезд, что она…

— Значит — несовершеннолетняя. Находишься в чужом городе без сопровождения родителей или взрослых родственников. И — без определенной цели. Все, — милиционер сделал крестообразное движение рукой, — оформляем «на короедку»!

— Простите, куда?

— В спец-пе-те-у…

Их доставили в пятое отделение милиции на Лиговском и поместили в одном из двух «аквариумов», — помещении с прозрачной лицевой стенкой, в котором ждут своей участи задержанные. В первом «аквариуме» находились мужчины. Оттуда доносились мат и пьяное бормотание. Алина непроизвольно поморщилась, испытывая одновременно и страх и отвращение. В тесной камере с рельефными стенами — «шубой» — стоял затхлый запах, а на грубой деревянной скамье сидела вульгарно одетая женщина, явно злоупотреблявшая косметикой. — В твоем возрасте, детка, еще рано цеплять клиентов на Московском, — фыркнула она при виде Алины. «Боже мой, она что — проститутка? — догадалась девушка. — Проститутка, спекулянтка спиртным и… балерина. Несостоявшаяся балерина». Прошло минут пятнадцать. Алина поняла, что на поезд она в любом случае опоздала. Наконец, дверь открылась и девушку вызвал дежурный — тучный усатый мужчина лет сорока, тоже имевший звание старшего лейтенанта. Однако в отличие от молодого коллеги, он общался с Алиной без ужимок и смешков — устало, по-деловому.

— Вот на кой он тебя притащил?! — спросил дежурный, глядя в пустоту. — Дел у меня, что ли, нет — возиться?.. Итак, ты — Беляева Алина. Приехала поступать в театр, но не смогла. Едешь домой. Ладно, сейчас проверим для проформы и отпустим с Богом. — Он снял трубку, чтобы выяснить номер телефона училища.

«Хорошую же я оставлю последнюю память — звонком из милиции… Да и черт с ними!» — Девушка равнодушно отвернулась. Она уже не испытывала страха — остались лишь пустота и отрешенность. Алина даже не прислушивалась, о чем говорит милиционер, пока он не повысил голос, позвав ее:

— Эй, девушка, возьми трубку. Они что-то хотят тебе сказать.

«Наверное — скатертью дорога». — Алло?..

— Это Беляева? — послышался незнакомый женский голос. — Феликс Герольдович Дутов просил передать, если вы объявитесь, чтобы немедленно связались с ним. У него для вас хорошая новость — вы приняты на стажировку в наше училище…

Будущий ярчайший «Бриллиант» и «Этуаль» в короне лучших театров планеты Алина Беляева на всю жизнь запомнила, что самую счастливую роль в ее судьбе сыграли — старушка-спекулянтка Ольга Ивановна, благодаря которой она очутилась в милиции, и… Гюля Рамазанова. Когда дочери главного башкирского «комсомольца» показали место в общежитии училища, привыкшая к комфорту Гюля наотрез от него отказалась. Не пристало ей — «голубой партийной крови» — так тесниться. Муртаза снял ей однокомнатную квартиру, а освободившееся место Феликс Дутов нашел возможность забронировать для талантливой русской девчонки.

С этого момента началось ее стремительное восхождение. Она работала как проклятая — от зари до позднего вечера. За несколько месяцев, под руководством маститых педагогов, ее уникальный талант раскрылся в полной мере. Уже через год она солировала в театре Эрмитаж, где дают спектакли учащиеся Вагановки, в партии Жизели. А еще через месяц ее взял на заметку сам Олег Виноградов — тогдашний главный балетмейстер и первый человек Кировского. Он пригласил юную танцовщицу в свою труппу.

Алине казалось, что она попала на другую планету. Даже внешне люди здесь отличались. Даже монтировщики-декораторы — «черная косточка» театра, получавшие зарплату в восемьдесят рублей, переодеваясь и выходя из 12-го служебного подъезда на улицу, мгновенно контрастировали с основной массой бедно одетых прохожих. Кто-то из них сказал, что одной поездки в Японию достаточно, чтобы обеспечить себя лет на десять вперед. Но за загранпоездки с суточными в валюте театр расплачивался атмосферой нервозности и интриг на всех уровнях. И Алину предупредили сразу: «если ты оступишься, не думай, что все как один бросятся помогать. И в прямом и в переносном смысле».

Олег Виноградов придерживался девиза — «дорогу молодым». Естественно, это ущемляло интересы «стариков». Алина чувствовала себя неловко перед людьми, отдавшими сцене не один десяток лет. Но мир балета — мир джунглей. Скоро из «артистки фона» она превратилась в Балерину. Когда основной состав находился на гастролях, ей стали давать сольные партии. И — началось: Раймонда, Сильфида, Аврора в «Спящей красавице», Никия в «Баядерке», Маша в «Щелкунчике», а в «Лебедином» па де труа и — вершина вершин — партия трогательной Одетты и соблазнительной Одиллии. Стажерка Академии русского балета имени Вагановой, солистка Мариинки — она победила в нескольких международных конкурсах. А первые же зарубежные гастроли стали ее триумфом. В Венской опере — «Доме на Ринге» — ей рукоплескали стоя более восьмидесяти раз. Ее жизнь превратилась в волшебный сон, в котором не было ни минуты свободного времени. Но она терпела и любила бешеный ритм бесконечной работы. Только спустя три года, со дня отъезда в Ленинград, она нашла время вырваться к родителям. Из мира прекрасного она окунулась в реальную жизнь, с ее пустыми прилавками, разваливающимся хозяйством и полным разочарованием людей в Горбачеве, на которого возлагалось столько надежд. Теперь народ нашел себе нового кумира. В стране происходили гигантские перемены и необратимые процессы. Как грибы после дождя вырастали партии и движения самых различных толков и направлений. От прозападных демсоюзов до организаций монархистов и движения патриотов с антисемитским душком «Память». Еще ни одно общество не было таким политизированным. Но Алину все эти процессы не волновали. Она жила в своем — волшебном сне.

Момент нового расставания с родителями, как ни кощунственно, Алина восприняла с облегчением. Слишком многое в городе напоминало ей о трагической любви. Мать Лени скончалась от рака, так что ничего нового о своем друге ей узнать не удалось. Кроме того, она боялась, что Зарицкий все еще в Кириллове и не желала с ним видеться. В первый год ее стажировки в Вагановке он приезжал в Ленинград, пытался встретиться, но она проигнорировала его просьбу.

Она вернулась в Северную столицу, и все завертелось по новой — репетиции, спектакли, гастроли. Она танцевала у Мориса Бежара во Франции и в Нью-Йорке у Барышникова. В лондонском Ковент-Гардене она выходила на ту сцену, где блистала легендарная Дама Марго Фонтейн. Сбылись ее самые смелые мечты. В чем-то поведенческие принципы девушки теперь стали схожи с принципами одного из ее кумиров Нуриева. Великий танцор тоже не жаловал прессу и не любил вспоминать о прошлом. Его девизом являлось выражение: «никогда не оглядывайся назад». Но в редкие часы отдыха, когда она оставалась одна, — во снах, — Алина видела первую любовь — своего Леню. Словно в реальности ощущала его неловкие ласковые руки, слышала те скупые, но искренние слова, которые он ей говорил, и вместе с ним строила планы на берегу их «океана мечты» — маленького Сиверского озера среди бескрайних лесов Русского Севера…

Алина окончательно отогнала от себя сон и встала с удобной двуспальной кровати. Ей снова приснился призрак из прошлого. «Прошло столько лет, я даже не знаю, жив ли он?» Не смотря на отдых после утомительного многочасового перелета с Филиппин, она все еще чувствовала себя неважно. Алина собралась принять ванну, но допустила ошибку: подключила телефон, который тотчас взорвался настойчивыми звонками.

— Я слушаю?..

Ей звонил один из ее зарубежных антрепренеров: — …Я в курсе, мадмуазель Беляева, что у вас через три дня турне по Скандинавии, но, повторяю, такой великолепный контракт! Вы не должны отказываться. Всего один вечер — завтра, условия великолепные и будет сама Ее Величество! Билеты первого класса на рейс КЛМ уже заказаны… Так мы можем надеяться увидеть вас в Амстердаме?

— Да.

Ее волшебный сон продолжал бежать в своем бешеном ритме.

* * *

По данным ЮНКТАД — комиссии ООН по товарообороту и сотрудничеству — общий объем морской торговли к 2000-му году перевалил за пять с половиной миллиардов тонн. Просторы мирового океана испещрены невидимыми линиями караванных путей, по которым бороздят торговые суда. Львиная их доля принадлежит таким судовладельческим гигантам, как «Коско», «Сенатор лайнз», «Норазия», «Зим». Но немало и представителей совсем небольших пароходств, зачастую владеющих единственным судном. Недавно к этим «лилипутам морей» добавилась еще одна вновь образованная компания — «Вест-пасифик шипинг лимитед», специализирующаяся на перевозке так называемых чартер-партий. «Вест-пасифик лтд» являлась трамповым судоходством, ее единственное судно-трамп не работало на определенных линиях с определенными видами товаров. Маршрут и груз этого судна, на борту которого красовалась надпись «Иваки Мару», а портом приписки значился мексиканский Веракрус, целиком зависел от разовых сделок, заключаемых руководством компании. В свой первый рейс в качестве «наемного работника» новой фирмы «Иваки Мару» вышел двадцатого марта из порта Субик-Фри, расположенного в столице Филиппин Маниле.

В сущности, это был самый рядовой рейс, каких тысячи и тысячи. По фьючерсному контракту трамп должен был доставить в Сингапур груз пиломатериалов, что и было успешно сделано. После завершения необходимых процедур и разгрузки, трамп простоял в порту несколько дней, а затем, по новому контракту вышел в направлении сомалийского порта Кисимайо с двумя контейнерами оптико-приборов в носовом трюме. И этот рейс ничем бы не отличался от обычных, если бы на второй день пути «Иваки Мару» резко не изменил курс…

Стоя на баке, Эл смотрел назад, наблюдая, как из кормового трюма тяжеловес извлекает закрепленный за рымы катер. Их ударную силу, которую перед заходом в территориальные воды они оставляли в нужном районе, а затем подбирали. Несмотря на легкую качку, крановщик, молодой филиппинец со шрамом, действовал профессионально четко. И Эл в который раз подумал, какого неоценимого человека он нашел в лице Фернандо. Со дня их первой акции прошел месяц. За это время пожилой тагал не только уладил вопросы с организацией фирмы, не только в кратчайший срок с помощью взяток сумел подготовить все бумаги и купил документы для пятерых европейских членов экипажа, но и набрал в трущобах Манилы десяток готовых на все головорезов, имевших матросский опыт. Один из них обладал капитанским дипломом, выданным Капитаном Порта Манила. Именно этот человек отвечал за управление судном и за представительство. Но только за это. Истинным капитаном «Иваки Мару» являлся Эл.

Штаб-квартира «Вест-пасифик» находилась в столице Филиппин. В скромном офисе остались секретарша и фиктивный владелец компании, который подписывал коносаменты, страховые сертификаты и другие бумаги. Он, как и секретарша, знал только то, что и положено знать «свадебному генералу». На Манильской фрахтовой бирже Эл и Фернандо осуществили бербоут-чартер — полный найм судна, когда фрахтователь сам подбирает команду и несет все расходы по эксплуатации. Их выбор пал на «Иваки Мару», потрепанный временем сухогруз-пятитысячник, с тяжеловесом и вместительным кормовым трюмом. С этого момента «Иваки Мару» должен был стать для них вторым домом…

— Все готово. Можем отправляться, — подошел к Элу Гинтарас Лауринчукас.

— Да, — Эл выбросил за борт окурок, — пора…

Он вступил ногой на балясину штормтрапа, перекрестился и спустился в катер. Кроме него в Ар-5 спустились Гинтарас, Иванов, Артем с Андреем и Фернандо с несколькими филиппинцами. Абордажная команда, готовая разорвать любого, преградившего путь к богатству. В отличие от первого раза, теперь были вооружены все. Не только «Калашниковыми», но и закупленными в трущобах филиппинской столицы девятимиллиметровыми индонезийскими пистолетами-пулеметами «Модель 8». Кроме того «Эрликон» был заряжен уже не холостыми патронами, Ар-5 имел современную навигационную систему и аппарат судовой спутниковой связи «Инмарсат-М». В потайной крюйт-камере находился изрядный запас пластиковой взрывчатки С-4, а предстоящая цель известна заранее — стоявший вместе с «Иваки Мару» в порту Сингапура контейнеровоз крупнейшей в мире судоходной компании «Коско».

Солнце, громадным пылающим диском, уплывало за горизонт. Ар-5 шел на крейсерской скорости и до цели, по предварительным расчетам, оставалось не более получаса. Наконец, в мощный бинокль уже визуально стал виден силуэт «десятитысячника», направлявшегося в Европу с грузом электроники. Контейнеровоз вышел из опаснейших вод Малаккского пролива, в котором хозяйничали пираты. Эл рассчитал курс так, чтобы катер напал на него со стороны северной оконечности индонезийского острова Суматры. Тогда сомнений в том, откуда появились флибустьеры, не останется ни у кого.

— Лево руля! — приказал Эл филиппинцу за штурвалом. Сам он обеими руками взялся за «Эрликон», поймав в перекрестье прицела борт контейнеровоза. Абордажная команда вооружилась «кошками», — пожалуй, единственным инструментом, сохранившимся в арсенале современных корсаров с далеких времен и роднившим их еще с древне-финикийскими коллегами.

Первые же выстрелы зенитного автомата посеяли среди китайских моряков панику. Никто не помышлял о сопротивлении. Молниями взметнувшиеся «кошки» десантировали на палубу контейнеровоза вооруженных автоматическим оружием налетчиков, чьи лица закрывали темные платки. «Идет, как по маслу, — сплюнул через плечо Эл, — просто, как два пальца…».

Спустя десять минут весь деморализованный экипаж, не успевший, как это закреплено в инструкции на случай нападения, запереться в специальном трюмовом помещении, был согнан в кормовую часть, и затем пересажен в спасательные плоты. А захваченный контейнеровоз, в сопровождении катера, направился в условленный район. Туда — где судно с грузом уже поджидал покупатель…

Еще находясь в Маниле, Фернандо объяснил Элу одну вещь: «Если хочешь делать дела в этом регионе, обратись к Роберту Тану».

— А кто этот тип?

— Сингапурский бизнесмен, уважаемый человек, столп общества и… самый порочный сукин сын из всех, о ком я слышал. Почти весь его доход заключается в скупке пиратской добычи. Разумеется, с большой выгодой для себя. Он покупает целые суда вместе с грузом, на которые сам же и дает наводку.

— Я смотрю, ты довольно хорошо осведомлен. Но на кой черт нам сдался этот Тан, если он все равно не даст настоящую цену? Хотя… действительно — судовая касса это одно, а груз и судно совсем другое. Но как мы выйдем на него? Он же наверняка не станет иметь дело с первыми встречными!

Фернандо задумчиво улыбнулся:

— Мне подсказали волшебное слово.

Эл улыбнулся в ответ. Он успел привыкнуть к тому, что старый филиппинец всегда говорит меньше, чем знает. А знает он, судя по всему, многое.

Архитектура Сингапура, которым последовательно владели индонезийские султаны, португальцы, голландцы, англичане, японцы и малазийцы — поражает контрастами. Квартал ультрасовременных небоскребов Раффлз-Сити, с самым высоким в мире отелем семидесяти трех этажным «Винсент Стемфорд», соседствует с узенькими улочками Чайна-Тауна, с их опиекурильнями, трансексуалами-шибоями и восточной экзотикой, а на окраинах города-государства раскинулись жилые микрорайоны — такие как Вудлендс и Джуронг, с типовыми домами-коробками, до боли напоминающими дома советской застройки конца семидесятых. Офис мистера Тана располагался в Раффлз-Сити на самой фешенебельной улице Сингапура Орчад-Роуд. На тридцатом этаже шедевра зодчества из стекла, стали и бетона.

Эл и Фернандо вышли из кабины высокоскоростного панорамного шведского лифта и прошли по мягкому ковролину в конец коридора. Возле дверей, ведущих в офис, их встретил первый пост охраны — двое рослых китайцев в строгих костюмах. Поинтересовавшись именами визитеров, они пропустили их дальше. Второй пост охраны обследовал гостей с помощью детекторов на металл и, наконец, Эл с Фернандо вошли в огромную светлую комнату — кабинет Роберта Тана.

Хозяин оказался невысоким китайцем лет сорока, облаченным в синюю тройку, модельные туфли и ярко-красный галстук от Бриони. Он приветствовал гостей и предложил на выбор виски, бренди или водку.

— Итак, вы согласны выполнить заказ, — подытожил он, когда они приступили к деловой части. — В данный момент меня интересует контейнеровоз компании «Коско». Он выйдет из Сингапура в Европу через два дня. Груз — ди-ви-ди-плееры местной сборки. За само судно и товар я готов заплатить вам… скажем, полтора миллиона долларов.

— Простите, — возмутился Эл, — но только один товар стоит в несколько раз больше!

— Как хотите, — пожал плечами Тан. — Я, кстати, забыл добавить, что плачу вам полтора миллиона сингапурских долларов.

Секунду подумав, Фернандо объявил за себя и за компаньона: — Мы согласны.

— Отлично! — Китаец вдавил кнопку на пульте, оживляя матовый экран встроенного в стену ж-к-монитора, имевшего размеры панорамного телевизора. После нескольких операций на экране появилась подробная карта семисот восьмидесяти километрового Малаккского пролива. — Вот здесь, — указал Тан, — лучше всего провести акцию. Здесь заканчивается постоянный непрерывный радиоконтакт с береговыми властями, проходящих по Малакке судов. Если справитесь быстро, с момента подачи сигнала бедствия у вас будет время, чтобы отогнать судно сюда, к группе этих небольших островов. Далее, оставляете судно под охраной и своим ходом выдвигаетесь в этот район. — Оперируя пультом, китаец укрупнил масштаб. — На этом перешейке вас встретят мои люди. Если все в порядке, они вместе с вами вернутся за контейнеровозом, примут его с товаром и выплатят обговоренную сумму наличными.

— А нельзя ли сразу связаться с ними, чтобы не терять время зря? — вставил Эл.

— Друг мой, в этих водах ежегодно исчезает по несколько судов. И никто их впоследствии не находит. Вся технология давно отработана. Кроме того, использовать рацию или спутниковую связь лишний раз нежелательно… Кстати, джентльмены, мне любопытно, как и на чем вы собираетесь…

— Мы же не спрашиваем у вас, как в дальнейшем будет именоваться контейнеровоз компании «Коско», куда и под каким флагом он будет ходить, — парировал Эл.

— О.К., — засмеялся китаец, — ценю осторожных людей с чувством юмора. Мне важно получить товар, а кто вы, откуда… — он многозначительно пожал плечами. — Итак, уточним детали…

…Операция протекала по плану. Захваченное судно в сопровождении катера добралось до нужного района. На контейнеровозе остались Артем и несколько филиппинцев. Остальные во главе с Элом выдвинулись на Ар-5 в тот квадрат, где их должны были ждать люди Тана. Им предстояло пройти на север восемь морских миль, петляя между многочисленными островками, в сторону полуострова Малакка.

Солнце уже окончательно скрылось за горизонтом, и все вокруг погрузилось во мрак. Наступила жаркая тропическая ночь. Эл щелкнул зажигалкой и прикурил сигарету. Он, как и остальные в катере, молчал, напряженно прокручивая в голове возможные непредвиденные нюансы: «встретят ли их?», «достаточно ли хорошо все спланировано?», «не упущено ли драгоценное время?» Он знал, что глобальная программа Международного морского бюро оснастить все суда спутниковыми передатчиками на случай угона «Шип-Лок» не нашла поддержки из-за отсутствия необходимых средств. Подсчитав затраты, судовладельцы убедились, что гипотетические потери от пиратских нападений на порядок ниже той суммы, на которую им придется раскошелиться в случае осуществления проекта. Но «Коско» — «Чайна оушен шипинг компани» — фирма могучей Китайской Народной Республики. У китайцев наверняка есть своя программа спутникового контроля. «Впрочем, как сканировать и нейтрализовать передатчик — не наша забота», — решил Эл.

— Подходим, — спустя полчаса хода объявил филиппинец-рулевой. Перед ними возникла свободная от зарослей полоска земли — перешеек между двумя островами. Осветив участок суши прожектором, они убедились, что он абсолютно безлюден. Эл сверился по джи-пи-эсовской координатной сетке. Ошибки не было. Их катер находился там, где и было условленно.

— Что будем делать? Подождем или… — Эл не закончил свою мысль. Из рулевой послышался сигнал «Инмарсата». — Твою мать, мы же договорились соблюдать режим молчания! — Он снял трубку и услышал сквозь шум помех голос Артема. Его всегда невозмутимый товарищ на этот раз не говорил, а буквально хрипел в динамик отрывистые фразы:

— На моторных джонках, целая флотилия! Они уже лезут!.. — Его слова прервал оглушительный треск. Этот треск не мог быть ни чем иным, кроме как длинной очередью, выпущенной из автомата. — Сдержать не сможем, их много, как долбаных тараканов! Все вооружены!.. — снова послышались частые выстрелы. — Что делать, Эл?! Что?! Прием!..

— Протяните время! Мы уже идем к вам!! — Он обернулся к рулевому: — Обратно! Полный ход!!

«Обманули, обвели вокруг пальца как дураков, которые сами загнали себя в ловушку! Хитрый узкоглазый и не думал ничего платить. Просто сгреб жар чужими руками!» — Эл выбрался на нос катера, нетерпеливо вглядывался в ночную мглу и крепко сжимал вспотевшей ладонью цевье «Калашникова». Другие члены его команды испытывали не меньшее напряжение. Все готовились к бою.

«Только бы успеть, — повторял про себя Эл, — только бы… С „Эрликоном“ можно разметать и десяток флотилий желторотых!»

Ар-5 побил собственные рекорды скорости. Закладывая крутые виражи между островами, не зная фарватер и потому рискуя ежесекундно напороться на камни, они добрались до места за двадцать минут. Но они все равно опоздали. Район был пуст. Контейнеровоз компании «Коско» исчез.

— Смотрите! — крикнул кто-то, указывая на нечто люминесцирующее, болтавшееся в волнах и постепенно сносимое к берегу маленького островка. Луч прожектора осветил воды залива. И Эл, и остальные увидели оставшихся на контейнеровозе товарищей — Артема и нескольких филиппинцев. Это их трупы, кем-то одетые в оранжевые спасательные жилеты, болтались в воде. И у каждого трупа был демонстративно вспорот живот.

Услыхав резкий звук за спиной, Эл непроизвольно обернулся. Иванов перегнулся через леера и дергался всем телом. Его рвало за борт.

— Нужно… убрать, похоронить, — нерешительно пробормотал Гинтарас. Он направил «Калашникова» в сторону появившихся синих акул, — самых распространенных в Тихом и Индийском океанах, привлеченных кровью и человеческими внутренностями.

— Да, нужно… — Эл хотел что-то сказать Фернандо, но увидел искаженное мукой лицо. Старый тагал, не отрываясь, смотрел на труп молодого филиппинца.

— Мой сын, — тихо произнес он.

Они вернулись на «Иваки Мару» далеко за полночь. Настроение у всех было подавленным. Тан, а вернее всего тот, кто за ним стоит, не просто украл их законную добычу. Кто-то демонстративно и жестоко дал понять, что не потерпит конкуренции в своих владениях.

— Какие будут приказания, капитан? — подошел к Элу Фернандо. Его лицо снова было спокойным и непроницаемым.

— Приказания? Действовать в соответствии с контрактом. Курс на Кисимайо. И, — Эл положил руку на плечо филиппинцу, — поверь, Фернандо. Они ответят за твоего сына и остальных ребят. И ублюдок Тан, и кто бы за ним не стоял — ответят!

Он спустился в свою каюту и заперся на ключ. Ему необходимо было побыть одному. Достав из бара бутылку «Баллантайна», он плеснул себе виски. — Паршиво, — пробормотал он вслух. — Паршиво начинать дела с провала! — Эл понимал, что для морального состояния их только-только сложившейся команды нет ничего хуже, чем первая же неудача. И он, чье лидерство признали даже азиаты, может его утратить. Необходимо было принять срочные меры, чтобы восстановить с трудом завоеванную репутацию. А уж после, чтобы утвердить ее окончательно, нужно отомстить за сегодняшнее. Отомстить также — демонстративно и жестоко.

Эл взял себя в руки и вышел из занимаемой им капитанской каюты. Поднявшись по трапу, он очутился на верхней палубе. Свободные от вахты члены экипажа отдыхали. Бодрствовали только дежурный в рубке, да двое механиков в машинном отделении. Кроме них не спал Фернандо, переживавший потерю сына. Филиппинец стоял возле фальшборта и смотрел в ночь. В чужие незнакомые созвездия. Эл не стал ему мешать, и вернулся к себе. «Старый сукин сын, — он почувствовал, что зол на пожилого тагала, — сам же предложил китайца!» Новая порция виски обожгла горло. Эл порылся в сумке и извлек потертую фотографию красивой молодой девушки, которую всегда возил с собой. Несколько секунду он всматривался в нее, а затем отбросил в сторону и налил еще. «Проклятая сучка! Когда же ты оставишь меня в покое?! Почему я вспоминаю тебя только тогда, когда мне хреновей всего?!»

Улыбающаяся на фотографии девушка была его первой и единственной любовью. Любовью — которая сломала его судьбу. А из-за самой — старой измятой фотографии, он впервые убил человека…

Ему очень хотелось есть. Есть и спать. Он даже не знал, какое из двух желаний доминирует. В короткие часы сна он видел разные вкусности — горячие домашние пироги с грибами и вареньем, собственноручно копченого в печке леща или холодную уху из окушков в жаркий летний день. А в долгие томительные часы до отбоя — с 6-ти утра до 22-ух вечера, ему мерещилась тихая пустынная комната и кровать, в которую можно лечь и проспать столько, сколько захочешь. Не страшась ни истошного вопля «подъем», ни «велосипедов», «табуретовок» и всех прочих шалостей, которые устраивают вновь прибывшим старожилы Череповецкой воспитательно-трудовой колонии, расположенной в поселке с символичным названием — Суда.

Именно здесь Леня Перепрышкин получил прозвище, которое пошло с ним дальше по жизни. Точнее Элом его стали именовать еще в следственном изоляторе, где он сидел в камере вместе с несколькими сверстниками и с одним взрослым — «батей» — старшим из так называемых «спокойных». Будучи этапированным после суда в колонию, Эл, благодаря немалой физической силе, гордому духу и пониманию, что можно, а что нельзя, быстро завоевал определенный авторитет среди других воспитанников. Группа подростков — «борзых», которая доминировала и заставляла более слабых выполнять свои требования, присмотревшись к новичку, оставила его в покое. Над ним даже перестали подтрунивать, как шутили над остальными новенькими, вставляя спавшему человеку между пальцев ног горящие куски бумаги. Объект этой «шутки», пожалуй, наиболее безобидной из всего арсенала, начинал еще во сне непроизвольно дергать ногами, напоминая велосипедиста. Постепенно Эл втягивался в новую жизнь. Организм приспособился к скудному рациону пищи, принимаемой в строго определенное время, а часов, отведенных на ночной отдых, стало вполне хватать. В конце концов, человек — очень выносливое животное. Серые унылые дни, с учебой в рамках профтехучилища и работой в промзоне, выстраивались в один сплошной длинный день. Так время летело быстрее и незаметней. «Твои два года проскочат — глазом не моргнешь», — говорили Элу знающие люди. И он мог бы уже почувствовать себя относительно спокойно, мог бы в унылом полузабытье дожидаться конца короткого срока, если бы не одно «но».

Почти с самого начала его невзлюбил один из воспитателей — заместитель начальника по режимной части с красноречивой и очень точно характеризующей обладателя фамилией — Бугай. Это был крупный широкоплечий мужчина с волевым подбородком и злыми глазами. Возможно, он не являлся от рождения тем, кому нравится подчинять и растаптывать чужую волю, однако многолетняя служба и специфика выполняемой работы сделали из него настоящего зверя, которого боялись все. А Бугай умел нагнать страху. Когда он только начинал служить, «малолетку» держали ребята из Мурманска. Осужденные мурманчане, этапированные в Суду, завели в колонии свои порядки и законы, некоторые из которых являлись откровенно абсурдными. Они, например, постановили, что стирать носки — «западло». Даже если это делается чужими руками. И все воспитанники долгое время ходили в ботинках на босую ногу. Администрация ничего не могла поделать — ни с помощью посулов, ни с помощью угроз. Мурманчан страшились больше. Бугай, тогда еще молодой лейтенант, только посмеивался в душе: «Кого испугает лишение внеочередного свидания, если человеку грозит превратиться в изгоя и отщепенца?!» Он повел себя иначе и вызвал в штаб для разговора по душам лидера мурманского землячества. Когда рослый рыжеволосый парень, с независимым и слегка нагловатым видом уселся на предложенный стул, в комнату вошел еще один воспитанник — из тех, кто именно и являлся в коллективе изгоем и отщепенцем — «опущенным». Забитый испуганный подросток безысходно озирался по сторонам, а в руках держал банку с желтоватой жидкостью. В отличие от взрослых зон, в которых практиковалось метить посуду «опущенных», в Судской колонии никаких пробитых мисок не было из принципа — «к нормальному пацану дерьмо не зашкварит». Но существовало нечто иное, что сразу же ставило на человеке несмываемое клеймо позора. По негласным законам, которые соблюдались куда строже, чем «правила внутреннего распорядка», если на кого-либо попадала хоть капля чужой мочи, человек сразу же превращался в парию, от которого все отворачивались. — Ну, что — сделал пи-пи? — улыбаясь, спросил Бугай у дрожащего от страха подростка. А затем все с той же улыбкой повернулся к лидеру мурманчан. — Так вот, сынок. Сейчас он просто поскользнется и законтачит мочу тебе на голову… Чтоб завтра же все были в носках!…

На следующее утро одним абсурдным «законом», касавшемся табу на стирку носков, в колонии стало меньше.

И вот с таким человеком, добивавшимся своего любыми способами, вступил в конфронтацию шестнадцатилетний Эл. Их противостояние началось с ничтожнейшего повода. Находясь на локалке, — отгороженной территории для прогулок, он забыл сорвать с головы берет-«таблетку» и вытянуться перед проходившим мимо Бугаем. Эл просто-напросто не заметил его, будучи погруженным в свои мысли. Услышав окрик, он уже собрался исправить оплошность, однако произнесенные воспитателем слова заставили его поступить иначе. Быть может, майор Бугай был в тот момент пьян, или же у него было паршивое настроение. Огрызнувшись на воспитанника, он прошелся «нехорошими словами» по всей его родне. Оскорблений в адрес матери, которую он очень любил, вспыльчивый и гордый Эл не терпел никогда и ни от кого. — Сам дери свою мать! — рявкнул он в ответ Бугаю.

Майор оторопел и несколько мгновений стоял молча. Прищурив недобрые глаза, он смотрел на Эла, а затем, так и не произнеся ни единого слова, повернувшись, пошел своей дорогой.

— Жди беды. Может ДИЗО, может еще что, — объяснили Элу ребята постарше и поопытней, когда он рассказал им о произошедшем. Но ни в этот, ни на следующий день, никаких ожидаемых возможных репрессий не случилось. «Наверное, он забыл или понял, что сам не прав?» — предположил Эл.

А на третий день после инцидента ему объявили, что за какое-то пустяковое нарушение режима, он переводится в отряд номер «7». В седьмом «строгом» отряде содержались злостные нарушители режима, половина которых «раскручивалась» администрацией на новый срок. Они даже жили в отдельно стоящем бараке-УРе с зарешеченными окнами на так называемом локально-профилактическом участке, и общаться с остальными обитателями колонии им было запрещено. Тем старшим воспитателем, кто непосредственно занимался отрядом «штрафников», был майор Алексей Бугай.

С этого момента жизнь Эла превратилась в ад. Занимавший по совместительству должность начальника отряда Бугай, постоянно донимал его всяческими придирками. Но никогда не повышал голос. Он общался с Элом нарочито спокойно. Со стороны даже могло показаться, будто чуткий воспитатель терпеливо наставляет нерадивого воспитанника, делающего все невпопад. Однако при любом удобном случае майор никогда не забывал добавлять, улыбаясь Элу в лицо: «Два годика, парень, всего-то два годика нам друг друга терпеть. А потом ты поднимешься на взрослую зону. Я тебе в этом клянусь своей покойной мамой, которую ты так любезно посоветовал мне отодрать»…

Эл решил ни словом ни жестом не реагировать на ежедневные провокации. Пусть этот садист заставляет его вкалывать по повышенной норме, сажает в ДИЗО, лишает посылок и свиданий на пустом месте, пусть… В конце концов, семьсот тридцать дней можно просуществовать и без конфет с шоколадками.

Минуло несколько месяцев. От недели к неделе придирки Бугая становились все изощреннее в своей абсурдности. К примеру, однажды Эла лишили свидания с уже приехавшей в Суду матерью лишь за то, что во время строевого прохождения их отделения по плацу с песней, он закашлялся и пропустил первую строку припева. Официальная формулировка повода к лишению гласила: «за злостное систематическое нарушение режима содержания, на этот раз выразившееся в саботирование воспитательно-массового мероприятия». А ДИЗО — дисциплинарный изолятор, аналог штрафного изолятора во взрослых зонах, практически стал ему «вторым домом». Бугаю вовсе не нужно было ломать голову, чтобы регулярно трюмовать Эла в карцер. Достаточно было применять две вещи, варьируя их последовательность по собственному усмотрению — «тумбочку» или «запретку». По негласным правилам «колонистов» работа на охранных сооружениях — «запретке» или дежурство на входе в барак — «тумбочке» выполнялись исключительно низшими категориями воспитанников — «чушками». И потому Элу оставалось лишь два пути: либо утратить всякое уважение в коллективе, либо ДИЗО. Он выбирал второе.

Уже во всей колонии было известно о беспредельном отношении майора Бугая к одному из воспитанников. Все знали, что майор задался целью морально уничтожить его. «Это же натуральный душняк!» — шептались не только заключенные, но даже учителя с воспитателями. Однако громко никто своего отношения не афишировал. Бугая боялись все.

В тот злополучный день Бугай вызвал Эла в штаб — помещение ВТК, в котором располагались кабинеты сотрудников колонии. Майор был страшно зол на воспитанника, которого никак не удавалось вывести из равновесия и заставить совершить необдуманный поступок. Для Бугая вопрос с Элом превратился в вопрос принципа. Он поклялся себе, что сломит его волю. Но ничего не действовало. Ни легальные и полулегальные меры, ни то, что именуется кумовскими мутками или приколами — провокациями, с целью опорочить заключенного перед товарищами по несчастью. Поскольку отношение к Элу начальника отряда не являлось секретом, никто не верил в «украденную посылку, с последующим случайным обнаружением вора» или в также случайно просочившуюся информацию, будто «воспитанник Перепрышкин является „капо“ — тайным осведомителем администрации».

«Что он затеял на этот раз?» — со злым отчаянием размышлял Эл, когда его вели через плац в кабинет Бугая. Он с тоской посмотрел в сторону. Сколько людей — ЗК — видели, видят и еще увидят эту картину: забор, сторожевые вышки, а за ними — сладкая недоступная воля? Одну и ту же картину, независимо от возраста зэка, географического положения или аббревиатуры пенитенциарного режимного учреждения. С той лишь несущественной разницей, что в отличие от взрослых ИТУ, в ВТК охранники на вышках не были вооружены автоматами.

— Входи, Перепрышкин, — без интонации в голосе произнес Бугай, когда Эл отрапортовал ему с порога, — вон стул…

Молодой воспитанник сделал несколько шагов, одновременно окинув взглядом тесное помещение. В кабинете майора ему бывать еще не доводилось. Здесь присутствовал утрированно-стандартный набор мебели и предметов: письменный стол, пара стульев, книжная полка, сейф, портрет одного из основоположников и двухпудовая гиря для поддержания физической формы силача-воспитателя. Но кроме этого он увидел на столе электрочайник и раскрытую коробку шоколадных конфет. «Неужели он допускает?..» — предположил Эл, но тут же отбросил свою мысль. Майор Алексей Бугай не был настолько глуп и наивен, чтобы рассчитывать на дешевые трюки. В его арсенале всегда имелось что-либо поизощренней. И сейчас, пока Бугай демонстративно затягивал начало разговора, Эл внутренне концентрировал волю. Он ожидал любой гадости. «Что — опять 188-я часть 3 или…?» В последнее время нервы его находились на пределе. Как гной в гнойнике накапливался груз отрицательных эмоций. Не только на психике подростка, на закаленном взрослом сказались бы тяжелый быт и постоянная борьба за сохранение человеческого достоинства, особенно легко утрачиваемого в «малолетке». А еще… прессинг воспитателя, как о чем-то решенном говорившего о 188-й статье — «новом сроке за систематическое нарушение режима», и тревожные мысли о любимой девушке, так и не ответившей ни на одно из многочисленных писем попавшего в беду друга.

Однако когда майор, наконец, обратился к нему, Эла ждала неожиданность. Бугай заговорил тоном, которого у него никогда раньше не было. Словно это говорил не тот безжалостный Торквемада, умевший заставить собеседника трепетать от грозного рыка или влезть ему в душу лживыми посулами, а растерянный человек, чувствующий себя не в своей тарелке.

— У нас с тобой, парень, отношения не самые безоблачные. Что есть, то есть. Я не буду претворяться, уверен, ты в курсе, что я о тебе думаю. Со своей стороны знаю, что ты думаешь обо мне. Но существуют моменты, когда даже заклятые враги вынуждены учитывать ситуацию и на время забывать старые обиды. — Бугай, сделал паузу, внимательно глядя Элу в глаза. — Я вынужден сообщить тебе, Перепрышкин,…крепись, сынок,… в доме, где ты жил, произошел пожар. И твоя мать… — он еще более внимательно смотрел на воспитанника, — с ней случилось несчастье. Твоя мама погибла…

Только то, что перед ним сидел ненавистный враг, перед которым нельзя ни на секунду проявить слабость, заставило подростка выдержать. Не выдать себя блеском слез в глазах, возгласом, движением, а тем более рыданием или истерикой. Лишь желваки на лице Эла ходили ходуном от стиснутых в зверином капкане зубов.

— Когда это произошло? — процедил он.

— Вчера. Ночью. Похороны через два дня. — Бугай засуетился, словно вспомнив о чем-то, и всунул в розетку вилку электрочайника. — Давай, выпей чаю, сынок. Не побрезгуй. Какие в такой день могут быть принципы или счеты? Мы все — люди… Кстати, — доставая с полки кружки и рафинад, майор быстро покосился на Эла, — я хочу, чтоб ты знал, — я не бездушное животное. И не враг тебе на самом деле. Понимая твое положение, я могу сделать так, чтобы ты простился с самым близким человеком, побывал на похоронах. Однако… и ты должен меня понять. Зачем эта глупая конфронтация? У меня свое начальство, перед которым я отчитываюсь. Знаешь, как мне достается за каждое отрицалово? А пенсия, увы, уже не за горами. Чего тебе стоит, ради такого святого дела, как похороны матери, разок заступить «на тумбочку», как и положено в порядке своей очереди на дежурство? Дел-то! Чего такого позорного? Глядишь, и другие, учитывая твой вес, одумаются. Да еще тебе надо чиркнуть в бумажке, где остальные, твердо вставшие на путь исправления, осознавшие собственные заблуждения воспитанники, уже публично отказались от конфликтных и глупых поступков. Между прочим, многие из них, как у вас говорится, откинулись по УДО. Разве ты не хочешь условно-досрочно освободиться, отбыв лишь полсрока? Я мог бы, естественно при соответствующем взаимопонимании, походатайствовать насчет этого на выездной сессии суда. — Бугай подступил к Элу вплотную. — Ну?… Как?… Смотри, ты сегодня заступишь на дежурство, а завтра я оформляю вам с кем-либо из воспитателей спецкомандировку в Кириллов… Что ты молчишь?…

Освободиться уже через несколько месяцев,… конечно, без такого троянского подарка можно прожить. Но похороны матери!.. У него не было отца. Мать, если не считать любимой девушки, бывшей одноклассницы Алины Беляевой, действительно являлась не только самым, но и единственно близким человеком. И он у нее был один. Эл представил, как будет проклинать себя всю жизнь за то, что не проводил ее в последний путь. Кто кроме него, уже взрослой сформировавшейся личности, сделает так, чтобы она ушла достойно? Хоть мир и не без добрых людей — у матери остались друзья, знакомые, — но все проверить и обо всем позаботиться необходимо именно ему. Да и Алину, которую он видел в каждом сне, а днем не находил места, почему от возлюбленной нет ни строчки, он сможет встретить. Тогда, по крайней мере, все прояснится. Ведь для человека не существует ничего хуже томительной неизвестности!..

— Нет, — тихо произнес Эл.

— Что нет? — повысив голос, переспросил Бугай. Прежней интонации доброжелательности и сочувствия, как ни бывало. Речь офицера — воспитателя и примера для несовершеннолетних правонарушителей, теперь обильно сопровождалась далеко не педагогическими выражениями — матерными ругательствами и специфической терминологией преступного мира. — Да ты знаешь, что у меня уже все готово по 188-3-й?! И все ДИЗО, и все раппорты учтены?! Ты не только мать не похоронишь. На могиле не появишься ни через шесть месяцев, ни через полтора года! А перед тем, как подняться на взросляк, я позабочусь, чтобы тебя, как следует встретили в этапнике! Уж поверь, мне не откажут в маленькой просьбе. Здесь-то ты смелый. А там тебя будут ждать такие прессовщики, что у тебя быстро крылышки с гребешком прорежутся. И выломиться ты из хаты на зону не успеешь, покуда не закукарекаешь и не закудахтаешь. Еще раз говорю, будешь подписывать?!

— Нет. — Эл снова ответил тихо. Но внутри него все кипело, как кипела и брызгала вода в электрочайнике, о котором позабыл Бугай.

А майор, в очередной раз потерпев неудачу, уже не мог сдерживать ярость. Он захрипел, резко дернул руку к заднему карману брюк и выхватил последний аргумент, которым решил воспользоваться. В его ладони оказался измятый, уже, естественно, распечатанный конверт.

— Знаешь что это такое, сученок? Это — письмо твоей матери. Последнее!! Я сейчас его сожгу, и ты никогда не узнаешь, каковы были ее последние слова к тебе… Хотя нет. Я лучше вытру им задницу и выброшу его в парашу. У вас же, ублюдков, кругом одно «западло»! Вот ты и заминируешься — полезешь в дерьмо руками доставать! — Бугай вынул из конверта лист бумаги и небольшую черно-белую фотокарточку. Из гордости Эл не сообщал матери о том, что подруга не отвечает на его послания. И ничего не спрашивал о ней. Но в последний раз он попросил мать выслать хранившуюся дома фотографию Алины. — Смотри! — продолжал распаляться майор. — Здесь и девка твоя. А ничего, между нами, телка. Догадываешься, чтобы я с ней сделал? — Бугай расстегнул ширинку, выпростал неестественно короткий и толстый член, а затем ткнул его головку прямо в улыбающееся на фотографии девичье лицо.

И Леонид Перепрышкин не выдержал. Не обращая внимания на боль, он ладонями обхватил плюющийся кипятком чайник и окатил из него воспитателя. Майор взвыл. Перед тем как схватиться за обоженное лицо, Бугай все же успел ударить кулаком воспитанника. Хотя Эл являлся физически развитым юношей, от удара силача-офицера он слетел со стула, как пушинка. Но его это уже не могло остановить. Эл вцепился руками в тридцати двух килограммовую гирю и, подняв ее, обрушил на темя скрючившегося от боли Бугая. Офицер тяжело рухнул на пол. Эл ударил снова. Он поднимал гирю и бил по ненавистному врагу до тех пор, пока черепная коробка майора не превратилась в кровавую кашу мозгов и раскрошенных костей. И пока сам окончательно не выбился из сил.

Тяжело дыша, Эл повалился прямо на труп офицера. Перепачканный кровью, он лежал на нем, находясь в абсолютной прострации. Постепенно, через несколько минут он начал приходить в себя. «Я убил человека! Сволоча, подонка, садиста,… но человека!» Эл не ведал, что с ним теперь будет. Как не знал в ту секунду, что пожар в его доме являлся еще одной — последней ложью майора Бугая. А также не знал того, о чем ему не суждено будет узнать никогда. В метре, на нижней полке закрытого стального сейфа, лежали две толстые стопки, так и не дошедших до адресатов писем. Их с Алиной писем друг другу…

Ему дали десять лет строго режима по 103-ей статье — «за умышленное убийство без отягчающих». Вероятно, судьи учли некоторые нюансы при вынесении приговора — «состояние аффекта», «негативное отношение потерпевшего», «свидетельства в пользу защиты». До наступления восемнадцатилетия Эла перевели в Грязовец, где находилась ВТК строгого режима, а после этапировали в поселок Шексну, в исправительно-трудовую колонию №12. Там его и застало известие о смерти матери, которое уже не являлось провокацией, а было горькой и беспощадной правдой. У него больше не осталось никого. После убийства Бугая Эл прекратил попытки написать Алине, резонно посчитав, что если она отказывалась общаться с ним тогда, когда его срок составлял всего два года, то какой смысл делать это теперь? С ним осталась лишь память, да та старенькая фотокарточка, превратившаяся в его талисман… Дни летели за днями, недели за неделями, месяцы шли один за другим, а годы — тащились, как черепахи. Эл мог бы «раскрутиться» еще на один срок, за то, что избил «красного» — заключенного-активиста из секции внутреннего порядка, но судьба распорядилась иначе — ему повезло. В 1992 году снова понадобилось подразгрузить зоны, в которых из-за бардака, наступившего с приходом к власти демократов, не стало работы и не хватало положенного законом довольствия. Произошла очередная амнистия, проводившаяся хоть и ограниченно, зато без разбору. Осужденный по «мокрой» статье Эл был амнистирован и вышел на свободу.

Двадцатидвухлетний молодой человек, которого никто не ждал, очутился в новой стране, с другой экономической, общественно-политической и моральной системой. Эл вернулся в Кириллов. Конечно, в заключении он не был отрезан от информации и до него долетали слухи о тех гигантских переменах, что происходят в мире, но одно дело слышать, а другое видеть и чувствовать. И новое он почувствовал быстро. Восторг народа от крушения коммунизма прошел. Наступили будни. Для себя Эл решил, что разница между тем, где он был «до» и где оказался «после», очень похожа на его переход из колонии для несовершеннолетних на взрослую зону. Только наоборот. Официально во взрослых ИТК режим содержания значительно строже, запрещено многое из того, что можно в «малолетке». Однако с другой стороны в ИТК нет той лютой жестокости и абсурдных правил, порожденных отсутствием житейского опыта у несовершеннолетних. Никогда на взрослых зонах, даже «красных» или общего режима, к власти не сможет придти живущая по законам джунглей беспринципная шваль, как это порой случается в «малолетках»!

В Кириллове для него не было ни работы, ни денег, ни перспектив. Он узнал, что его прошлой любви Алины тоже нет больше в маленьком провинциальном городишке. Алина Беляева давно переехала в Ленинград и добилась-таки поставленной цели. Она стала тем, кем мечтала. Ничто уже не связывало Эла с родными местами, а, будучи человеком честолюбивым, он не захотел мириться с единственно доступной ему в тот момент ролью — живущего на подножном корме безработного. Пробыв в родных пенатах всего месяц, он уехал. Мир велик. Он верил, что где-нибудь есть место и для него.

Эл колесил по стране, перебиваясь случайными заработками, благо именно случайные заработки стали доступней всего. Он воочию видел, как стремительно разрастается пропасть между двумя частями общества. Подавляющее большинство народа — все глубже засасывалось в трясину нищеты и бесправия. Благосостояние абсолютного меньшинства — росло как на дрожжах. «Я буду принадлежать к этому меньшинству!» — поклялся Эл. Чтобы попасть в ряды счастливчиков, уже не обязательно было являться выдающимся деятелем культуры, чемпионом Олимпийских игр или гениальным ученым. Более того, некоторые ученые теперь не просто жили впроголодь, но и доведенные творившимся воровством до точки, пускали себе пулю в висок. В стране появились новые герои и, оказавшись в Архангельске, Эл примкнул к группировке рэкетиров, которую сколотил один из его зоновских знакомых по кличке Требучет. В самоназвании рэкетиры предпочитали эвфемизм «бандит». Бандиты Требучета обкладывали данью владельцев торговых палаток, небольших закусочных и просто нелегальных спекулянтов. Группировка не являлась многочисленной и не могла рассчитывать на что-то большее. К тому же сам Требучет не обладал достаточным умом, чтобы на примере «борисовских» или «котласовских» завести тесные контакты во властных и правоохранительных структурах Архангельска. Эл работал с «требучетовцами» скорее от безысходности. Он понимал, что с ними «жирной каши не сваришь». Вместо того чтобы сделать прибыльные вложения, весь навар бездарно спускался в кабаках, банях и казино. А через полтора года, с момента, как Эл примкнул к банде, Требучет допустил роковую ошибку. Он вдруг решил расширить узкую до неприличия сферу собственного влияния и влез на крупнейшую оптовую базу города — Архопторг. Ответ конкурентов оказался быстрым и страшным. Самого Требучета и весь костяк группировки во время очередной пьянки в ресторане «Юбилейный» повязал СОБР. С удивительной быстротой и точностью подобранные свидетельства позволили прокуратуре в суде полностью доказать обвинения по тяжелой «бандитской» статье. Эл едва унес ноги и спустя три года после отъезда из Кириллова очутился в Санкт-Петербурге. Где-то здесь, в этом большом шумном городе, жила его прошлая любовь.

Сколько раз он клялся себе, что не станет предпринимать попыток увидеться с ней. У Алины своя жизнь — свой мир, который также далек от его мира, как небо от земли. Но однажды Элу случайно попалась в газете реклама строительной фирмы, бахвалившейся, что в ее новом доме купила квартиру суперзвезда мирового балета. Эл не выдержал. «Почему бы просто не сказать друг другу пару слов, без дальнейших последствий? В конце концов, так делают даже шапочные знакомые!»

Рассчитавшись с таксистом, он очутился на одной из улиц Петроградской стороны. Его взгляд скользнул по обветшалым фасадам старых невзрачных домов и остановился на облицованной гранитом и мрамором неприступной глыбе. Слабенькие лучи анемичного петербургского солнца отражались в зловещих бойницах зеркальных стеклопакетов. «Настоящая крепость!» — усмехнулся Эл. Он презрительно сплюнул и двинулся прямо к парадному входу.

Жильцы элитного дома парадным входом пользовались редко. Они предпочитали поменьше контактировать с уличными плебеями и сразу выезжали из подземного гаража в затонированных лимузинах. Поэтому двое дежуривших в холле дорменов-секьюрити, лениво бездельничая, считали часы до конца смены. За сегодняшний день от сего занятия они отвлеклись лишь однажды, когда к занимавшему пентхауз-дуплекс банкиру Майкину сутенер доставил двух молоденьких проституток.

— Посмотри, что там за чучело? — глядя в монитор, сказал старший секьюрити напарнику. Камера наружного наблюдения зафиксировала, что к дверям приближается молодой мужчина в потертой куртке и джинсах явно не от высокой кутюр. Опытным взглядом Цербера сторож сразу определил, что подобному лоху здесь делать нечего.

— Минуточку, молодой человек! — услышал Эл, едва снабженная фотоэлементом входная дверь отошла в сторону, — вы случайно не ошиблись адресом? — Перед ним возник горилла со злым лицом. Казалось, его добротный черный костюм готов вот-вот лопнуть по швам от переливавшихся под ним мускулов. — Вы к кому?

— Я хотел бы видеть Алину Беляеву. Она живет здесь.

— Вот как? — охранник ухмыльнулся, не скрывая презрения. — А в какой квартире?

Этого Эл не знал.

— Об этом я хотел поинтересоваться у вас. Свяжитесь по домофону, если она дома, передайте, что… — он осекся. Ему не хотелось конкретизировать что-либо хамившим барыжным шестеркам. Кроме того, возможно Алина будет против, чтобы посторонние знали о некоем Лене Перепрышкине. — Скажите, что это ее старый друг. Я сам представлюсь по домофону, — закончил он.

Охранник пожевал губы:

— Конкретно. Как представить?

Эл почувствовал, что теряет терпение:

— Послушай, тебя зачем сюда поставили? Чтобы ты делал свое дело. Так? И знал свое место. Иди и… — он не успел договорить. Сторож придвинулся к нему вплотную: — А соснуть не хочешь, отброс?!

В ту же секунду секьюрити получил сокрушительный удар в челюсть. Но поскольку он был выше и мощнее Эла, сумел устоять на ногах и вцепился в обидчика мертвой хваткой. Словно в «Тысяча и одной ночи», когда пещера Али-Бабы сперва не пускала гостя, а потом он не мог из нее выбраться, так и Эл теперь не мог покинуть пределы элитного дома. Охранник сильным рывком буквально втянул Эла внутрь. Его напарник моментально подскочил сбоку с короткой резиновой дубинкой в руке. Сопротивляться против двоих профессионально выдрессированных громил, когда один виснет на руках и мешает движению, оказалось практически невозможно. Эл пытался спрятать лицо, но получил несколько страшных ударов. Он упал на инкрустированный итальянским мрамором пол, и его продолжали избивать уже лежащего. Теперь изнывавшим от скуки секьюрити нашлось, наконец, дело.

Сквозь тупую боль ударов, Эл вдруг почувствовал, что тело конвульсивно затряслось. В руках у одного из секьюрити появился электрошокер. Он переключил тумблер «стан-гана» в положение «лайт» — «легко», так, чтобы жертва не теряла сознания, но зато всей шкурой могла испытать прелести американской игрушки фирмы «Тэйзер». Избиение приняло изощренный характер: удары дубинкой чередовались с пыткой током. «Еще пара секунд, и я вырублюсь!» — сверкнула в мозгу Эла мысль. Получив очередной электроразряд в затылок, он перевернулся на спину и выхватил оставшийся со времен работы на Требучета пятизарядный немецкий револьвер «Корт». Вдоль ониксовых колонн просторного холла эхом прокатился оглушительный хлопок выстрела.

Оцепенев от неожиданности, старший секьюрити наблюдал, как получивший пулю в лицо напарник замертво валится вперед. Беззащитная еще мгновение назад жертва огрызнулась самым решительным и действенным способом. Человек, которого они били, выстрелил, вскочил на ноги и бросился к выходу. Опомнившись, сторож рванулся к стойке контроля. Естественно, первым делом он решил сообщить о ЧП не в милицию или докторам, а хозяину — главе строительной корпорации Михаилу Фридельману. Фридельман жил в этом же доме на третьем этаже. — Ничего не предпринимай, я сейчас спущусь! — рявкнул он в динамик домофона.

— Вот дерьмо! Значит, он шел к плясунье? — Хозяин выслушал сбивчивый рассказ секьюрити и осмотрел место происшествия. Его мозг бывшего фарцовщика с Галеры с бешеной скоростью анализировал варианты. Фридельман гордился девизом: «умный извлечет прибыль даже от взрыва сверхновой в чужой галактике». Постепенно он понял, какую прибыль извлечет из убийства сторожа… На живущего в пентхаузе банкира Майкина покушались несколько раз. Значит сегодня вооруженный до зубов киллер пытался прорваться прямо к нему в квартиру. Ценой жизни одного из охранников, посту секьюрити удалось отбить нападение и спасти жильца! И другие жильцы, настоящие и будущие, могут быть стопроцентно уверены — в доме, который построил Фридельман, с ними ничего не случится!.. Ну, а сам Майкин после такого героизма не посмеет отказать в давно обещанном кредите на постройку элитного дачного поселка под Сестрорецком.

Фридельман отдал необходимые распоряжения, снова взглянул на окровавленный труп и улыбнулся краешком рта. Ему стало весело оттого, что он на свой лад переиначил поговорку «что русскому хорошо, то немцу — смерть».

«Повстречался с подружкой!» — зло думал Эл, петляя по петроградским дворам-колодцам. Он не знал, жив ли тот, в кого он выстрелил, но быстро скрыться с места происшествия нужно было в любом случае. Эл чувствовал слабость и боль. Биофизическое воздействие электрошокера основано на ненормально резком сокращении мышц, что приводит к молниеносному разложению сахара в крови. Происходит местный паралич, длящийся некоторое время. А ведь кроме электрических разрядов, Эла обработали дубинкой-«демократизатором» так, что его лицо превратилось в сплошной синяк. Попадавшиеся по пути люди в страхе оборачивались. Если их спросят, они вспомнят приметы подозрительного мужчины.

Наконец, Эл ушел, как ему показалось достаточно далеко, чтобы остановиться и перевести дух. Он очутился на каком-то пустыре с помойными баками. Поблизости не было никого, не считая старика и старухи, рывшихся в мусоре в поисках хлеба. «Их можно не опасаться», — решил Эл. «Эти пасынки реформ заняты более важным делом, и не станут обращать внимания на окровавленного незнакомца». Дрожащей рукой он вынул из пачки сигарету, прикурил и опустился на корточки. Необходимо было найти ответ на вопрос — что делать дальше. Не только в данную конкретную минуту, но и в будущем. Деньги, накопленные за время работы в банде, постепенно таяли, а оставаться в Питере, после произошедшего инцидента, стало опасно.

Поразмыслив, Эл понял, как он поступит. «Мусора патологически ленивы — там они меня не найдут! А от встречи с Алиной, которая приносит сплошные несчастья, я уж точно буду избавлен». Решение созрело. Спустя неделю он подписал документ, начинавшийся словами: «В целях исполнения конституционного долга по защите Отечества на территории Чеченской республики…». Но гримаса судьбы заключалась в том, что именно на территории мятежной республики, спустя долгие годы, Эл впервые увидел свою бывшую любовь…

Годовой контракт подходил к концу. Часть, в которой служил Эл, дислоцировалась недалеко от Грозного. Боевые действия то затихали, то разгорались с новой силой. Солдаты не понимали приказов командиров, а те, в свою очередь, не понимали приказов правящей в стране «семибанкирщины» с сомнительной родословной. Положенное довольствие солдатам поступало не регулярно, но Эл и его товарищи нашли выход. Чтобы прокормиться они продавали местным патроны от АК-74, предварительно варив их не менее двух часов. После такой процедуры можно было не опасаться выстрела в спину, а хлеб, молоко и самогон, полученные в обмен на «варенку», помогали продержаться в голодные дни. В последний месяц часть Эла передислоцировалась в предгорный район и окружила село Дудай-юрт. В это село боевики согнали русских рабов и пригрозили, что в случае попытки войти в Дудай-юрт для проверки паспортного режима, начнут резать заложников.

Эл растянулся на траве, курил и смотрел в глубокое, почти безоблачное небо. Штурм не предвиделся, и потому дни тянулись уныло и медленно. Рядом с ним корреспондент и оператор одного из российских телеканалов вели репортаж с места событий. Эл без интереса слушал, о чем говорит корреспондент:

«…Там, за моей спиной, позиции чеченских бойцов. Федералы безуспешно предпринимают яростные атаки, но партизаны-моджахеды стойко отбивают все наскоки агрессора. Оккупанты несут тяжелейшие потери! У всех честных людей, приверженных идеалам общечеловеческих гуманитарных ценностей, возникает вопрос, — когда же на многострадальной земле Ичкерии, наконец, прекратится эта кровавая вакханалия, этот пережиток имперского варварства?! Когда?!!… С вами был Евгений Алексеев, НТВ, Чечня».

— Эл?! — услышал он, что его зовет один из сослуживцев. — А, вот ты где. Пошли, там каких-то артистов привезли, на «птичке» прилетели, выступать будут.

«По крайней мере, это интереснее, чем слушать продажных журналюг». — Эл встал и пошел за товарищем в расположение части.

Строители соорудили временную эстрадную площадку в центре палаточного лагеря, которую окружило несколько БТРов и БМД. Нечасто для офицеров и солдат выпадают минуты отдыха в обществе знаменитостей. Вся территория перед сценой оказалась битком набита свободными от дежурств и нарядов людьми. Эл очутился в задних рядах, так как ближе пробиться было нереально. — Ну, кто приехал? — спросил он у соседа, долговязого контрактника с Урала, который, насколько он знал, отмотал срок по 206-й «за хулиганку». Тот вытянулся во весь рост, всматриваясь вперед поверх голов. — Хрен поймешь. Вроде сам Большепосадский приехал и какие-то бабы. То ли «карамельки», то ли х… льки, то ли «блестящие». Хрен поймешь…

Наконец ожили восемнадцатидюймовые концертные динамики американской фирмы «И-Ви-Эм», поставлявшей музыкальное оборудование в лучшие залы планеты. На сцену выскочил разудалый конферансье. Он произнес короткую проникновенную речь, щедро оперируя помпезными словосочетаниями, а в завершении громогласно объявил первый номер программы — звезду русского шансона Вову Большепосадского.

Фонограмма явно не была качественной. Сквозь грохот динамиков и восторженные вопли зрителей Эл сумел разобрать лишь несколько слов из двух исполненных шансонье песен. Что-то типа «Чечня — моя боль» и «слили бродяги в Доме актив». Следом за шансонье выступали девушки из группы «Сверчки», работавшие в модном стиле брит-поп. Гвалт стоял еще более невообразимый, чем во время стенаний Большепосадского. Теперь Эл вообще не разобрал слов, за исключением папуасских междометий: «ту-та-тра-ля-ля» и «там-там-только-там». Зато он прекрасно слышал, как беснуется его долговязый сосед, пожиравший глазами облаченных в обтягивающие эстрадные костюмы девчонок. Уралец завистливо качал головой и громко вскрикивал: — Как же их шпарит продюсер, ох, как же он их шпарит!..

Эл заскучал. Ему ничего не было видно сквозь лес поднятых рук. А вытягиваться на цыпочках, как делал сосед, ради того, чтобы поглазеть на «бабские ляжки», он считал унизительным. «Сверчки» отработали программу на бис и спорхнули со сцены. Последним номером концертной программы значилось что-то из классического репертуара. Уралец сказал, что по его сведениям это будет опера. «Похоже, они собрались повысить наш эстетический уровень», — усмехнулся Эл. В это время конферансье вновь взял в руки микрофон и объявил: — Братва, друзья: прима-балерина Мариинки, Ковент-Гардена и Гранд-Опера — Алина Беляева!

Полились первые звуки музыки Прокофьева, и Эл увидел ее. Теперь ему не нужно было вытягиваться на цыпочках, чтобы разглядеть сцену. Подавляющее большинство зрителей потеряло к представлению всякий интерес и расселось по-турецки. «Как она прекрасна! Как прекрасна эта проклятая стерва!» — Элу показалось, что не было тех лет страданий и разлуки. Показалось, что они снова там, вместе — одни среди волшебных лесов, сказочных полей и таинственных озер…

Выступление балерины длилось не более трех минут. Откатав, именно откатав Джульетту, Алина сделала прощальный реверанс, поклонилась публике и скрылась за эрзац-кулисами. Эл начал приходить в себя от пережитого шока. Он попробовал протолкнуться ближе к эстраде, разглядеть свою любовь. Быть может, она еще появится на сцене? Но вместо нее, словно черт из табакерки, появился конферансье:

— А сейчас, пацаны, вы можете передать свои пожелания любимым артистам! Маляйте записки!..

Эл схватил уральца за грудки: — Ручку, дай ручку!! — Долговязый контрактник удивленно и испуганно отстранился. — Ты что, спятил, так пугать? Возьми. Думаешь, «сверчки» тебя прямо тут обслужат?

Но Эл уже не слушал его. Он нацарапал Алине несколько строк, объяснил, что он здесь — рядом, всего в двадцати метрах от нее. И попросил хотя бы жестом намекнуть, что она готова с ним встретиться.

Он видел, как солдаты и офицеры по цепочке передают послания. Конечно, в основном записки были адресованы девчонкам из поп-группы. Возможно, какая-то часть предназначалась шансонье. Искусство балета подавляющему большинству присутствующих казалось малоинтересным и малопонятным. Но тем выше были шансы за то, что именно его просьбу Алина прочтет.

Концерт закончился. Зрители начали расходиться. Эл оставался на месте. Он ждал…

Через полчаса охранявший артистов Волгоградский ОМОН обеспечил живой коридор для прохода к вертолетной площадке. Алина шла под руку с каким-то лощеным молодым человеком, накинувшим из-за начавшегося дождя поверх гражданского костюма канолевый офицерский бушлат. Они о чем-то беседовали и беззаботно смеялись.

«Даже не обернулась — „любимая девушка“!» — Эл сплюнул и проводил взглядом оторвавшийся от земли транспортный Ми-8. Ему захотелось напиться до беспамятства, но в эту секунду по всему лагерю разнесся сигнал тревоги. Не дождавшись когда же, наконец, солдаты начнут штурм Дудай-юрта, бандиты принялись резать заложников…

Он очнулся в госпитале в Ростове. Вынужденный штурм проходил спонтанно, не был подготовлен и потому отправленных в атаку солдат оборонявшиеся косили как куропаток. Дудаевцы прекрасно укрепились и пристреляли все подходы к селу. Ко всему прочему командование, даже после того, как стало ясно, что заложников уже нет в живых, побоялось отдать приказ-аксиому — произвести перед атакой артподготовку — подавить огневые позиции врага имевшимися в распоряжении ТАУ и БМ-21 «Град». Элу повезло, он заплатил не слишком высокую цену. В отличие от остальных ребят из его взвода он остался в живых. Но перед тем как его контузило, он сумел отомстить. Он смог забросить несколько мощных оборонительных лимонок внутрь бетонного бункера, в котором находился весь костяк бандитов и их приспешников: командир боевиков, несколько саудитов, двое сомнительных иностранцев, представлявшихся то ли сотрудниками ПАСЕ, то ли членами миссии «Врачи без границ», журналисты московских либеральных изданий и один депутат Государственной Думы из фракции «Демвыбор России».

Эл провалялся в Ростовском окружном военном госпитале три месяца. За это время боевые действия в Чечне уже завершились. 31-го августа 1996 года начальником чеченского штаба Масхадовым и руководителем совбеза Лебедем было подписано Хасавюртское перемирие. Комиссовавшись, Эл снова встал перед проблемой выбора, — что делать дальше? Особых перспектив на горизонте не намечалось, и поэтому он с радостью согласился на предложение лежавшего с ним в одной палате срочника-мурманчанина завербоваться на торговое судно. Паренек перед призывом поступил в мореходку, а в Мурманском пароходстве знал нужных людей. «Замажешь лавэ и считай паспорт моряка у тебя в кармане», — объяснил он. Эл и сам когда-то учился в речном училище. «Почему бы не попробовать?» Через три месяца он ушел в свой первый рейс.

Он работал матросом на лесовозе, возившем русский кругляк в Сирию, где древесина была на вес золота, и в Юго-Восточную Азию. Лесовоз принадлежал некой российской частной компании, был, разумеется, зарегистрирован в офшоре под так называемым «удобным флагом» Белиза, а значит бытовые и материальные условия оставляли желать лучшего. Не говоря уж о страховке здоровья и жизни членов экипажа. «Если здесь тебе оторвет яйца, не надейся, парень, что контора пришьет новые», — сразу же пояснил Элу боцман — старый морской волк с сиплым пропитым голосом. Но Эл и сам вскоре многое узнал и во многом разобрался. Если бы подобное тому, о чем гипотетически говорил боцман, случилось с моряком зарубежного судоходства, то мощнейший транспортный профсоюз Ай-Ти-Эф скорее оторвал бы яйца у самих судовладельцев, чем оставил в беде подопечного. Эл услышал историю об одном русском матросе, которому лопнувший трос снес половину лица. Несчастье случилось вблизи китайского берега. Германский судовладелец попросил продержаться до Гонконга и авиарейсом выслал бригаду пластико-хирургов, что обошлось в 150 тысяч марок… Через четыре месяца матрос уже пьянствовал в мурманском ресторане «Полярные Зори», тратил 50000 долларов страховки и улыбался новыми фарфоровыми зубами. Его коллега из российской судоходной компании, в которой работал и Эл, в практически аналогичной ситуации получивший лопнувшим тросом тяжелейшую травму брюшной полости, обзавелся ежемесячной инвалидной пенсией, эквивалентной… пяти долларам США.

Разгрузившись в сирийском порту Латакия, лесовоз взял курс к берегам Юго-Восточной Азии. Для всего экипажа этот долгий переход был самым, что ни на есть, будничным. Новичку Элу он запомнился, прежде всего, изнурительной жарой, при которой любая работа превращалась в каторгу. А матросу на судне работа найдется всегда. И во времена СССР, и теперь, начальство предпочитает не тратиться на дорогостоящий стационарный ремонт в доках, поскольку в распоряжении имеется дешевая рабсила, вполне способная «латать дыры» без отрыва от производства. Но когда лесовоз завершил переход и встал на рейде в бангладешском порту Читтагонг, привычный рутинный график жизни моряков был резко нарушен. А Эл впервые столкнулся с тем, что предопределило его дальнейшую судьбу…

Он вернулся с берега на судно под вечер. Ему предстояло нести ночную вахту — с часу до шести утра. Двух с половиной миллионный Читтагонг, расположенный в устье реки Карнапули, ему не понравился. Даже в Сирии Эл не чувствовал себя таким чужим в окружающей обстановке. В отличие от Куала-Лумпура, Гонконга или Сеула Читтагонг не принадлежал к европеизированному парадному фасаду «юго-восточного экономического чуда». В этом настоящем городе юго-восточной Азии, с бенгальским менталитетом, помноженным на строгие мусульманские традиции, Элу запомнились лишь нагромождение архитектурных стилей, да множество бедняков. Мечети соседствовали с пагодами, христианскими церквями и зданиями бывших колониальных факторий. А на узких торговых улочках предпортового района Садаргхат он с трудом отбивался от толп оборванцев, зазывал в харчевни и велорикш, которые подвешивали на оси колясок керосиновые фонари — «чатти». Когда, после общения с колоритными аборигенами катер высадил Эла на борт родного судна, он вздохнул с облегчением.

Лесовоз стоял на внешнем рейде в трех милях от Читтагонга. Вместе с Элом и другими членами экипажа катер доставил на борт шестерых полицейских.

— Сторожить нас будут, — пояснил боцман.

«Зачем?» — не понял Эл, рассматривая маленьких тщедушных человечков со сморщенными эбонитовыми физиономиями. Он спустился в каюту, принял душ и переоделся. До заступления на вахту еще оставалось пара часов, но спать ему не хотелось. Эл снова поднялся на палубу, выкурить сигарету на свежем воздухе. Щелкнув зажигалкой, он облокотился на фальшборт и без интереса взглянул на треугольные паруса проходившего мимо сампана. «Еще один джутовоз», — мелькнула у него мысль, как вдруг сампан стал резко разворачиваться. Он приблизился к освещенной мощным прожектором корме лесовоза. В нескольких десятках метрах от себя Эл увидел, как из сампана, с помощью канатов на борт российского судна ползут какие-то люди. Их было много, человек двадцать, а действовали они быстро и слажено. По крайне мере, по канатам ползли с ловкостью обезьян. «Здесь же полиция?!» — изумился Эл. Но к еще большему его удивлению трое блюстителей порядка на юте моментально вскинули вверх руки и без сопротивления сдались на милость налетчикам.

Эл поднял тревогу. Основная часть экипажа еще не разбрелась по каютам на ночной отдых и потому находилась в кают-компании. Оторвавшись от игр в карты, нарды и от просмотра очередного видеопорнофильма, русские моряки выскочили на палубу. Они быстро разобрались что к чему, и вооружились ломами, лопатами и другими подручными средствами. Налетчики тоже были вооружены — дубинками и стальными прутьями. Безо всяких прелюдий на корме завязалась яростная рукопашная.

Противник оказался не готов к неожиданному резкому отпору. Ко всему прочему русские смотрелись значительно предпочтительнее в смысле физических данных. А уж драться Эл и его товарищи умели! Осознав, что им ничего не светит, налетчики позорно ретировались. Некоторые спрыгнули в воду сами, другим это сделать помогли, а довершила картину разгрома струя из брандспойта, сбивающая человека с ног.

Итог инцидента оказался таковым: несколько ссадин и синяков у членов команды, пропавший сигнальный буй и десяток метров испорченных канатов… А также вызванный полицейский катер, который появился лишь спустя три часа!

— Не поздоровится нам за самоуправство, — проворчал боцман, когда на следующий день лесовоз двинулся в обратный путь, а эйфория от собственной храбрости у экипажа прошла.

— Почему же? — спросил Эл.

— По инструкции мы обязаны беспрекословно выполнять имущественные требования.

Боцман как в воду глядел. Комиссия, занимавшаяся обстоятельствами нападения пиратов на российское судно Форрест-1, вынесла частное негативное определение в адрес капитана и команды, «грубо нарушивших правила поведения в рассмотренной нештатной ситуации».

А Эла случившееся заставило задуматься. Гипотетически он анализировал разные варианты. Какой результат был бы у схватки с пиратами, если бы хоть один из них оказался вооружен огнестрельным оружием?! Судовая касса? Радиоаппаратура? Личные вещи членов команды? Понятно, что сам груз бангладешских «джентльменов удачи» не интересовал. Эла поражала простота пиратской акции. Никакого противодействия охранявшей лесовоз полиции и «вагон времени», учитывая появление катера стражей порядка спустя три часа! При благоприятном итоге они завладели бы немалой суммой, с которой в такой нищей стране, как Бангладеш, можно падишахом жить долгие годы. «Что если бы операция оказалась спланированной более тщательно, а во главе этих оборванцев стоял человек умный и решительный, не побоявшийся застрелить для острастки парочку моряков?!» — Мысли Эла приняли оборот, способный ужаснуть любого законопослушного гражданина. В роле «умного и решительного человека» он видел себя.

Он проработал матросом несколько лет. Поскольку дома, как такового, у него не было, Эл отказывался меняться с рейса и практически все это время провел в плаванье. «Более полугода в море и наш брат сходит с катушек!» — говорили ему. Но он лишь усмехался в душе: «У меня надежный психотерапевт — семь лет лагерей». Эл побывал во многих странах почти всех континентов. Видел их богатство и нищету, ведь государства, как и люди, разнятся по своему благосостоянию, хотя зачастую близко соседствуют. В Америке его удивляли увешанные золотом бездельники в женских норковых полушубках, которым щедрый вэлфер позволял ничего не делать, но жить припеваючи: днями напролет слушать рэп, поглощать хамбургеры с колой, курить марихуанные джойнты и стучать баскетбольным мячиком по асфальту. А рядом, в маленьком Пуэрто-Рико, Эл не меньше удивлялся портовому грузчику, отпахавшему за два доллара тяжелейшую смену и легшему спать прямо на охраняемой пристани, поскольку возвращаться поздно вечером домой с двумя долларами в кармане было небезопасно.

Страны — как люди. Эл видел, что успеха и благополучия в мире джунглей чаще всего добивается не тот, кто мог бы быть этого достоин. Преуспевает хищник, не руководствующийся какими-то высокоморальными принципами, а готовый разодрать горло слабому. Он стал хитрее и научился себя сдерживать. Теперь это был уже далеко не тот гордый и вспыльчивый юноша. Эл реально понимал на какой ступеньке социально-иерархической лестницы находится. Не намного выше того пуэрториканского грузчика. Ведь после развала СССР и разворовывания в духе реформ мощнейшего на свете торгового флота, отношение к русским матросам в обеспеченных странах стало соответствующим. И потому он стерпел и не отреагировал, когда со словами «get out of here, moscow f… ragamuffin!» его выставили из бара американского Портленда чернокожие вышибалы. Но настоящий хищник и не наносит удара до тех пор, пока не уверен в успехе на сто процентов. А Эл верил — он еще выберет момент и ворвется в мир избранных. Нужно лишь дождаться.

Когда после трех лет беспрерывных скитаний по морям-океанам он решил предоставить самому себе необходимую для отдыха смену занятий и, пройдя ленфильмовский кастинг, очутился на маленьком филиппинском острове, понял — момент настал.

Направляемый «мышкой» маленький белый курсор пробежал по экрану монитора и, превратившись в «ладонь», остановился на ссылке «Ассошиэйтед пресс». Через мгновение прежняя картинка исчезла, а вместо нее почти сразу появился текст одного из новостных сообщений:

«По данным Международного морского бюро только за последние полгода было совершено более трехсот нападений на торговые суда. Наиболее опасными с точки зрения пиратских атак продолжают оставаться районы Юго-Восточной Азии: Индонезия, Малайзия, Филиппины, Таиланд, Малаккский пролив, а также районы Бразилии, Гвинейский и Аденский заливы, Карибское и Средиземное моря, побережье Сомали. Некоторые нападения не обходятся без человеческих жертв. Как уже сообщалось, недавно вблизи сомалийского побережья пираты на неопознанном военном катере захватили либерийский балкер „Зефир“, во время чего погибли капитан балкера, старший помощник и трое матросов. А сегодня стало известно о новом появлении таинственного катера. Об этом сообщили подобранные американским военным эсминцем члены экипажа кипрского сухогруза, шедшего с грузом сигарет корпорации „Филип Моррис“ на американскую военно-морскую базу. Моряки чудом остались в живых, после того как провели неделю в бушующем штормами океане на спасательном плоту, в который их, отобрав мобильные телефоны, пересадили пираты. Сам сухогруз исчез. С него не поступают сигналы потайного радиомаяка, который успели активировать члены экипажа. Вероятно, пираты использовали сканирующую аппаратуру, обнаружили и нейтрализовали маяк. А угнанное судно, как это обычно бывает, теперь будет перекрашено и снабжено новыми документами. По мнению наших экспертов, пиратами с военного катера являются кенийцы. Однако их лица во время нападения закрывали маски, так что свидетели затрудняются определить даже цвет кожи налетчиков. Остается поверить экспертам — людям, способным строить гипотезы, руководствуясь профессиональным опытом и знаниями. К выше сказанному следует добавить, что это не уникальные случаи применения морскими разбойниками военных катеров. Не так давно в Малаккском проливе другой военный катер, находящийся на вооружении индонезийских флибустьеров атаковал контейнеровоз китайской компании „Коско“. А за месяц до этого уже филиппинские последователи Френсиса Дрейка по схожему сценарию ограбили канадское торговое судно „Мэрлоу“, капитан которого вскоре пропал без вести. Если события и дальше будут идти по нарастающей, то, возможно, в один „прекрасный“ день мы услышим, что очередную свою вылазку корсары совершили на авианосце!»

Эл «кликнул» в правом верхнем углу, закрыв сообщение. Он узнал то, что хотел. «Пожалуй, у меня еще есть время в запасе». Он понял, что пока все совершенные им акции заинтересованные люди не связывают в единое целое. Можно было считать точку зрения экспертов «Ассошиэйтед пресс» — точкой зрения правоохранительных органов, поскольку тайну следствия «на Западе» хранить не умеют. В противном случае журналисты наверняка докопались бы до истины.

После трагического провала с контейнеровозом «Коско», Элу и его людям удалось провести две успешные операции, что укрепило авторитет главаря и пополнило судовую кассу — их «общак». Правда, в случае с либерийским балкером не все прошло гладко. Команда оказала сопротивление, пришлось применить силу, да и улов оказался невелик, но зато все с лихвой окупил захват кипрского сухогруза с сигаретами. Груз перекочевал в трюмы «Иваки Мару», а судно затоплено. Концы в буквальном смысле спрятаны в воду, а сигареты — товар, который очень высоко ценится в Сингапуре из-за непомерно высоких пошлин. Желающие купить крупную контрабандную партию табачной продукции найдутся моментально. Но в Сингапуре, в направление которого шел «Иваки Мару», у Эла было еще одно дело, от выполнения которого многое зависело. Если оно завершится успехом — он будет чувствовать себя полновластным хозяином предприятия, ему будут подчиняться и верить беспрекословно. Именно от этого доверия зависит, сумеет ли он сделать то, что решил сделать с самого начала. Сделать в тот решающий момент, который рано или поздно наступит.

— Капитан?

Эл оторвался от компьютера, услышав стук. В каюту вошел Фернандо.

— Я связался с малайцем-перекупщиком. Они готовы заплатить миллион долларов кэшем за всю партию и будут нас ждать. А также помогут с новыми запасными паспортами.

— Отлично. Паспорта нам рано или поздно пригодятся. Итак, получим деньги и займемся Таном.

При упоминании китайца, из-за которого погиб сын, глаза Фернандо блеснули сталью. Это не ускользнуло от Эла. «Не завидую желтопузому, когда он попадет в руки тагала». О мистере Роберте Тане Эл навел кое-какие справки, посетив его личный сайт в Интернете. Разумеется, там ничего не сообщалось о закулисной жизни сингапурского бизнесмена. Ничего не говорилось о том, что именно он является китом подпольного бизнеса, замешанного на человеческой крови. Напротив — мистер Роберт Тан оказался не только честнейшим предпринимателем, но и видным политиком — членом руководящего совета буржуазной Партии народного действия Сингапура. А, кроме того, еще имел и докторскую степень! Правда, в какой именно сфере для Эла осталось загадкой.

— У тебя что-то еще, Фернандо? — спросил Эл.

Филиппинец внимательно посмотрел ему в глаза:

— На счет китайца, капитан. Спасибо тебе. Я этого не забуду…

В конференц-зале самого дорогого и изысканного отеля Сингапура «Раффлз», расположенного в центре города на Бич-Роуд, проходила конференция представителей бизнеса из стран АСЕАН. Докладчик, — бывший министр труда и крупный судовладелец из Таиланда, — уже пятнадцать минут обрисовывал дальнейшие перспективы сотрудничества, взаимовыгодного взаимопонимания и прочие прописные истины, от перечисления которых сидящему в президиуме доктору Роберту Тану стало откровенно скучно. Он не мог дождаться, когда же, наконец, конференция завершится. Тогда у него еще останется в запасе пара часов, прежде чем ехать в аэропорт Чанги. Вечером он должен вылететь в Европу, а до этого намеривался навестить девицу с такими умопомрачительными формами, от одного вспоминания которых у него сразу восставала плоть.

Впервые Тан увидел ее три месяца назад в отеле «Шангри-Ла», находящемся в западной части острова Сентоза на самом берегу Южно-Китайского моря. В этом пирамидоподобном белоснежном дворце Тан имел крупный пакет акций и потому иногда лично проверял, как идут дела. Перед тем как переговорить с управляющим, он вышел на открытую террасу и посмотрел вниз. У подножия пирамиды причудливой дугой извивался открытый бассейн с изумрудной водой. К его кромке подошла очень высокая золотоволосая европейка, грациозно нырнула и медленно поплыла. Тан облизнул враз пересохшие губы. Фигура девицы полностью отвечала его вкусам: длинные сильные ноги, пышная «силиконовая» грудь и крепкий зад. Китаец почти наяву видел, что он с этим задом сделает. Он повернулся и быстро пошел прочь из кабинета управляющего. Нашлось нечто более важное. Бизнес мог подождать.

— Вы прекрасно плаваете, мисс, — улыбнулся он, когда незнакомка вылезла из воды, подошла к шезлонгу и взяла в руки полотенце. — Позвольте представиться, — меня зовут Роберт. Роберт Тан. Я совладелец этой гостиницы.

В надменном взгляде девушки проскользнула искорка интереса. Совладелец отеля — это звучит!

— Могу я узнать ваше имя? — продолжил китаец, улыбаясь еще шире.

— Агнешка Штроугал. Я модель агентства «Элит», — улыбнулась в ответ девушка. Родом она была из Чехии, а приехала в Сингапур из Бандар-Сери-Бегавана — столицы Брунея, в котором работала четыре месяца по контракту. Каждые четыре месяца султан Брунея отбирает в свой гарем манекенщиц, киноактрис, певиц и просто понравившихся женщин, с которыми за услуги расплачивается не облагаемыми налогом пятьюдесятью тысячами долларов и золотыми часами «Картье».

— Как насчет того чтобы провести время со мной, Агнешка? — без лишних преамбул спросил Тан. — Я мог бы хорошо заплатить.

— Я модель! — возмутилась девушка. — Модели агентства «Элит» и проститутки — это не одно и то же! — Ей самой стало смешно от собственных слов. Еще не утих скандал, связанный с показом по Би-би-си документального фильма журналиста Макинтайра, рассказавшего кое-что о закулисной стороне деятельности знаменитого агентства.

— Семьдесят тысяч долларов, если вы погостите в Сингапуре месяца три. Я оплачу вам сюиту в любом отеле или сниму апартаменты.

Агнешка внимательно посмотрела на мужчину. Через неделю в Париже у нее должна была состояться съемка для журнала «Вог», а через месяц участие в чешско-польско-американском фильме «Пражская весна — буревестник свободы», в котором ей предложили роль школьной учительницы, сражающейся против коммунистов и советских.

— Согласна. — Девушка решила, что за семьдесят тысяч долларов можно потерпеть еще одного похотливого коротышку.

…Тан отвлекся от воспоминаний. Докладчик, наконец, завершил выступление и под аплодисменты сошел с трибуны. Теперь можно было выскользнуть из зала и поехать к любовнице, которой он снял квартиру в Джуронге. Агнешка сначала возражала, ведь это было далеко не то, что ей обещали. Но Тан объяснил выбор не самого фешенебельного района тем, что поскольку он человек общественный и известный, в тихом месте им будет спокойней. В качестве компенсации он добавил к ранее обговоренной сумме еще десять тысяч. Он мог бы пообещать и все двадцать, поскольку на самом деле не собирался заплатить этой дуре ни цента. Сегодня он решил в последний раз попользоваться Агнешкой, перед тем, как направится в бизнес-поездку по Европе, которая, по его расчетам, продлится не менее полугода.

— В Джуронг, — велел он шоферу, усевшись на заднее сиденье роскошного 220-го «Мерседеса».

За пять минут до этого возле подъезда типовой бело-желтой многоэтажки, расположенной в свободной промышленной зоне Джуронг, остановился скромный «Ровер 400» из которого вышли четверо мужчин. Они осмотрелись по сторонам. Рядом протекала линия «Масс Рапид Транзита» — городской электрички, вдали виднелись коробки промышленных сооружений, а за ними высились краны, насыпающие в прибрежье грунт и отвоевывающие для Сингапурской агломерации новую территорию. Решительным шагом мужчины двинулись к подъезду. Один из них вставил отмычку в замок, и они вошли внутрь дома.

Фернандо вдавил кнопку звонка квартиры на восьмом этаже.

— Простите, кто вы? — послышался через переговорное устройство женский голос на ужасном английском.

— Эмиграционная служба. — Тагал поднес к объективу миникамеры, которые были повсеместно распространены в городе-государстве даже в не самых дорогих кварталах, точную копию настоящего удостоверения чиновника упомянутой службы.

Бог не обделил Агнешку Штроугал физическими данными, но явно сэкономил на интеллектуальных. Сингапур славился крайне либеральным визовым режимом. Визу на въезд в агломерацию без вопросов мог получить любой. Достаточно было лишь предъявить по пятьсот местных долларов на сутки пребывания. Почему чешской туристкой, переведшей в страну 50000 долларов американских, заинтересовалась эмиграционная служба — насторожиться и задаться этим вопросом у девушки не хватило ума. Впрочем, Сингапур славился также тем, что в криминогенном плане был очень спокойным городом. Не страшась ничего, Агнешка открыла дверь.

— Тс-с! — Эл сжал ладонью рот девушки, которая пыталась закричать, увидев перед собой пистолет. — Роберт уже звонил тебе?

Тан навещал любовницу три раза в неделю — по понедельникам, средам и пятницам. В выходные он молился и проводил время с семьей. Сегодня, как раз была пятница.

— Он звонил. Но кто вы? Что вам надо?!

— Заткнись! Если будешь делать, что скажут, останешься в живых. Когда он приедет?

— Скоро. Он звонил мне с какой-то… я не поняла. Не с вечеринки, а…

— Конференция — слишком сложное для тебя слово, верно? — Эл убедился, что девушка не врет. Только что он лично слышал весь разговор Тана с любовницей. В Сингапуре огромный выбор лазерных и прочих сканирующих АТА, и если мобильный телефон китайца был надежно защищен от прослушивания во всех диапазонах, то телефон в квартире района Джуронг был самым обычным, подключенным к не защищенной линии связи.

Почувствовав вибровызов, Фернандо вынул из внутреннего кармана пиджака «Нокиа».

— Он сел в машину, — произнес тагал, выслушав сообщение от филиппинца, наблюдавшего за «Мерседесом» возле отеля «Раффлз».

— Прекрасно, — Эл усмехнулся и снова повернулся к девушке, которая была выше его, а тем более Фернандо и двух других, находившихся в квартире тагалов, почти на полголовы. — Когда он заходит к тебе — как это обычно происходит? Говори подробно, от этого зависит твоя жизнь!

Не смотря на тщательное наблюдение за Таном, безопасность которого обеспечивалась основательно, они, естественно, не могли знать досконально, как именно обеспечивается безопасность в квартире любовницы.

— Сперва входит его телохранитель. Он тут все осматривает и по рации сообщает, что все в порядке. Ну, и все…

Эл кивнул. Остальное он знал. Он знал, что другие телохранители охраняют подъезд, а пока Тан идет к двери, прикрывают тело патрона пуленепробиваемыми щитами.

Бросив взгляд на часы, Эл огляделся. Квартирка, которую Тан снял любовнице, едва ли могла попасть в раздел книги Гиннеса за «самый дорогой интерьер». Две спальни, стандартная пластиковая мебель. «Действительно удобно. И не дорого, и времени на осмотр помещения тратить не нужно!» Он подошел к окну, из которого виден подъезд к дому. С минуты на минуту снедаемый страстью китаец должен был появиться.

Одна за другой у входа остановились машины. Это были два новых эс-классовских «Мерседеса» дабл-ю 220. Их, на Родине Эла, почему-то именовали «шестисотыми» вне зависимости от объема двигателя.

— Приготовились. — Эл вынул из наплечной кобуры маленький пистолет-пулемет «Клин 2», — уникальное русское оружие со сбалансированной автоматикой, снижающей импульс отдачи. «Клин» был в полтора раза скорострельней знаменитого «Узи», и когда торговец оружием предложил его Элу, тот не пожалел денег.

— Откроешь дверь. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, как себя вести?

Девушка застыла, ожидая входного звонка. Не вооруженным глазом было заметно, как она нервничает. Она даже вздрогнула, когда, наконец, проверяющий телохранитель позвонил в дверь.

— Открывай, — шепнул Эл, встав сбоку.

На пороге появился один из тех рослых китайцев, что исследовали детектором Эла и Фернандо еще в офисе Тана. «Впрочем, я могу ошибаться, — мелькнула у Эла мысль. — Люди других рас все на одно лицо». Он бросился к не успевшему опомниться китайцу, и втащил его внутрь. И только тогда заметил, что за его спиной находился второй бодигард, уже доставший из кобуры пистолет. Успеть прицелиться в налетчиков ему не хватило лишь долей секунды. Снабженный шумопламягасителем «Клин» с негромким треском и клацаньем мгновенно выплюнул ему в голову шквал пуль.

— Твою мать! — выругался Эл. Все стены лестничной площадки оказались забрызганы кровью и сгустками мозга. Это означало, что прежний план не сработает. План предстоит корректировать.

— Сообщи, что все нормально, — велел Фернандо оставшемуся в живых телохранителю, у виска которого держал дуло пистолета «Хэйсин». Китаец, не смотря на свои устрашающие габариты, испуганно извивался, корчился и лепетал молитву на разговорном фуцзяньском диалекте. Но это вовсе не мешало ему логически мыслить. Он прекрасно понимал, что шансов уцелеть крайне мало. Однако если сейчас он откажется выполнить требование, их вообще не станет. Он быстро прекратил паясничать, кивнул и произнес в микрофон рации ключевое слово.

— Тан идет, — объявил стоявший у окна филиппинец.

— О.К.. — Выслушав соотечественника, старый тагал нажал на курок. Голова телохранителя дернулась. Из выходного пулевого отверстия обильно фонтанировала кровь. Остаться в живых у него изначально не было даже тех мизерных шансов, на которые он уповал.

— Будем валить их прямо на площадке! — Эл услышал звук заработавшего лифта. Он чувствовал, что от нервного напряжения весь взмок. В эту секунду находившаяся в шоке Агнешка пришла в себя и панически закричала.

— Shut up, bitch! — Один из филиппинцев влепил ей увесистую пощечину. Это привело девушку в чувства. — Открой рот!

— Что? — всхлипнув, не поняла любовница Тана.

— Рот, открой рот!

Агнешка подчинилась.

— Шире! — Филиппинец вставил ей в рот глушитель «хэйсина» и выстрелил.

Эл смотрел, как на дисплее стремительно бегут цифры: 3, 4, 5…8. Наконец звякнул колокольчик, и створки кабины элевейтера разошлись в стороны. Вместе с Таном в просторной кабине находилось еще двое охранников.

«Клин» вновь негромко затрещал…

Прыгнув в последний раз на волне всем своим серебристым аэродинамическим корпусом, катер кроун-класса «Капри» сбавил скорость. С сухогруза «Иваки Мару» спустили трап. Пассажиры катера поднялись на борт.

— Осторожнее, — усмехнулся Эл, — он еще пригодится. — Двое филиппинцев грубо подтянули безвольное тело Роберта Тана. Взгляд у китайца был отсутствующим, в глазах не угадывалось ни единой мысли, а мускулы, казалось, не подчинялись воле. В момент захвата ему вкололи лошадиную дозу аминазина — нейролептика, применяемого для умиротворения «буйных» пациентов психиатрических клиник.

Эл перевел дух. «Похоже, прошло нормально». Расстреляв телохранителей Тана, они впихнули его самого на заднее сиденье «Ровера», и немедленно выехали на север в Вудлендс — приграничный район агломерации. На побережье их ждали Гинтарас Лауринчукас, Иванов и взятый в боатренте «Капри». Этот катер был достаточно роскошным и дорогим, чтобы о зафрахтовавшем его «туристе» не подумали дурного, и достаточно скоростным, чтобы при двадцати пяти узлах быстро доставить пассажиров к дрейфовавшему в нейтральных водах Южно-Китайского моря «Иваки Мару».

— Приведите его в чувства, — кивнул в сторону Тана Эл. А затем повернулся к Фернандо. — После того, как я с ним побеседую, он будет в твоем распоряжении.

Вместе с Гинтарасом Эл спустился в каюту.

— Выпьешь чего-нибудь?

Литовец отрицательно покачал головой.

— А я выпью. — Он плеснул на два пальца «Баллантайна» — любимого виски, которым иногда себя баловал. — Хочу подкрепиться перед долгим разговором. Долгим и важным.

От мистера Роберта Тана он надеялся узнать много полезного.

Тот самый филиппинец, который выстрелил в рот хозяйке квартиры в Джуронге, втолкнул в каюту более или менее пришедшего в себя Тана. Эл сидел за столом перед монитором компьютера. Он поднял глаза, посмотрев на пленника. Сейчас китаец выглядел уже далеко не тем баловнем судьбы, который всего несколько часов назад собирался развлечься с чешской шлюшкой, а далее лететь фешенебельным первым классом на другой континент. Взъерошенные волосы, изможденное лицо, помятый костюм. Даже очередной итальянский галстук от Бриони, к которым Тан питал особую слабость, съехал в сторону и казался третьесортной синтетической тряпкой.

— Присаживайтесь. Вы не узнаете меня? — обезоруживающе улыбнулся Эл. — А ведь мы с вами уже встречались не так давно. И даже, скажем, были компаньонами, собирались вести общие дела. К сожалению, дела пошли не столь удачно, как хотелось бы.

— Я не понимаю, — быстро заговорил Тан, сообразив, что, по крайней мере, отрицать абсолютно все — глупо. — Вы должны были встретиться с моими людьми в условленном месте. Я надеялся и понес убытки!

— Вас застрелить прямо здесь?

Китаец сглотнул.

— Так вот, дорогой Роберт, или вы будете продолжать валять дурака, или мы поговорим серьезно. Не забывайте, где вы находитесь. Итак, меня интересует, куда делся мой миллион сингапурских долларов? Плюс, разумеется, компенсация за моральные, материальные и временные издержки.

Эл заметил, как Тан мучительно пытается сконцентрироваться. Он примерно представлял, насколько путаются мысли в голове китайца, организм которого еще не полностью избавился от токсикозного отравления «лекарством».

— Поверьте, я не виноват. Я выполнил бы все пункты нашего договора. Какой смысл мне было обманывать вас и рисковать, когда от перепродажи судна с грузом в любом случае светил изрядный куш? Но… дело в том… я был вынужден поступить так, как поступил. Меня заставили рассказать об условиях сделки.

— Кто?

— Один очень и очень влиятельный человек. Человек, который способен на все. И он… он почему-то имеет какие-то претензии лично к вам. Это его люди увели контейнеровоз… Но, раз уж так вышло, я готов оплатить все издержки.

— Это само собой. И все же — кто конкретно?

Тан нерешительно пожевал губы. Было видно, как он испуган.

— Не думаю, что…

— Если мне придется повторить вопрос в третий раз, — Эл демонстративно положил перед собой «Клин», — для начала я прострелю вам, Роберт, коленную чашечку.

Китаец снова тяжело сглотнул. Из двух зол выбирают меньшее, а в данную секунду непосредственная опасность исходила от сидевшего напротив европейца.

— Фу Банфу. — выговорил он, наконец. — Один из руководителей К-14. Он специализируется на морском разбое.

Эл прищурился. К-14 — входила в тройку мощнейших «триад». В ее составе было более двадцати тысяч человек, штаб-квартира располагалась в Сянгане — Гонконге, а региональные отделения разбросаны по всему свету. Ни одна «семья» в мире — ни из «Борекудан» («Якудзы»), ни из «Коза Ностры», ни, тем более, из ОПГ бывшего СССР, не имела столько боевиков. И ни одна «мафия» не являлась столь замкнутой и кровожадной: в К-14 за малейшее непослушание практиковались четвертования ритуальными мечами. Тягаться с такими людьми — было равносильно самоубийству.

— Где его можно найти?

Тан с удивлением посмотрел на собеседника.

— Вы собираетесь… Впрочем, об этом никто не знает. Известно только, что его резиденция находится где-то в Аомыни. После ареста Вань Коук-Коя, одновременно с основным занятием Банфу возглавил тамошнее отделение «триады». Он чрезвычайно скрытен и влиятелен, его боится сам Стенли Хо — один из богатейших людей планеты, владеющий монопольными правами на игорный бизнес в Макао! Но если вам это интересно, я знаю, где в данный момент отдыхает его семья. Я лично помогал его старшему сыну в выборе яхты на сингапурской верфи.

Переступив внутренний барьер и разговорившись, Тан теперь болтал обо всем подряд. Даже о том, о чем его конкретно не спрашивали, и о чем вполне можно было умолчать. «Вероятно, длинный язык — его второй расовый признак». — Эл поощряюще улыбнулся:

— Приятно иметь дело с умным человеком, Роберт. Если так пойдет дальше, наша встреча для вас может завершиться относительно благоприятно. Пожалуй, меня удовлетворит материальная компенсация. Но перед этим я хотел бы убедиться в вашем искреннем желании плодотворно сотрудничать. Меня интересуют ваши источники: чиновники в портах, предоставляющие вам копии фрахтовых документов, наводчики, покупатели, заказчики. Помните, от вашей искренности будет зависеть жизнь! Да и доводить дело до амитала натрия, в сочетании с «горячей татуировкой» ваших гениталий, думаю, не в ваших интересах. Итак?..

Спустя полтора часа Эл закрыл последний из файлов, в которых аккуратно разместил все сообщенные китайцем сведения. Если хотя бы половина из них окажется правдивой — это станет бесценным сокровищем. Особенно важным казался один эпизод. Он вполне способен был стать золотым ключом к богатству, которым в других условиях можно было бы пользоваться долгие годы. Но Эл не обольщался — долгих лет у него в запасе не было.

— Надеюсь, вам будет достаточно компенсации в миллион долларов США, учитывая мое искреннее сотрудничество? — облизнув губы, спросил Тан. — Мы могли бы сейчас обсудить процесс передачи денег. Я свяжусь отсюда со своим управляющим, он приготовит кэш или переведет нужную сумму в любой банк по вашему усмотрению после моего освобождения. Все — сугубо конфиденциально.

— Да, конечно, — отвлеченно сказал Эл. «А потом весь экипаж „Иваки Мару“ будет болтаться в воде со вспоротыми животами!» Он вызвал в каюту охрану. Трое молодых филиппинцев грубо схватили Роберта Тана.

— Какого черта?! Мы же договорились сотрудничать?! — На лице китайца, который уже уверовал в благополучный исход, отразились удивление и страх. — Куда вы меня ведете?! Куда?!..

Эл остался один. Он щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету. Не смотря на то, что в жизни он повидал многое, сейчас не горел желанием наблюдать за тем, что филиппинцы сделают с Робертом Таном.

Китайца вывели на ют и сорвали с него всю одежду. Могущественный сингапурский бизнесмен теперь представлял собой совсем жалкое зрелище. Его тщедушное тельце с заметным брюшком и крохотным пенисом извивалось, пытаясь выпутаться из кокона веревок, которыми его спеленали подручные Фернандо. Роберт страшно кричал, ожидая своей участи.

Грациозным профессиональным движением старый тагал одной рукой раскрыл «бабочку». Только филиппинцы обладают уникальной техникой обращения с «бабочкой-балисонгом» — своим национальным холодным оружием. Одних лишь способов открывания этого ножа насчитывалось более двухсот, от простого «пакала» до сложного «хеликоптера». Тан закричал еще громче. Фернандо принялся проводить острым, как бритва, лезвием по его рукам и ногам. Он не задевал артерий, но после нескольких глубоких ранений тело китайца покрылось обильно струившейся кровью.

Сингапурский бизнесмен уже не кричал. Он выл по-звериному от охватившего его панического ужаса. Он понял, что с ним собираются сделать.

Учеными-ихтиологами подмечено, что в основном нападения акул случаются при соблюдении какого-либо из трех основных условий: наличия в воде крови, рвоты или иных питательных выделений; хаотичных движений жертвы, напоминающих селахиям бьющуюся рыбу; а также «запаха страха», исходящего от жертвы и улавливаемого специальными рецепторами. В случае с Робертом Таном были соблюдены все три условия. И потому, когда его, извивающегося, привязанного к джутовому канату, опустили за борт так, чтобы его тело оказалось наполовину погруженным в воду, акулы не заставили себя ждать.

«Тупые, ленивые и трусливые» — именно так характеризовались акулы в некоем «Наставлении», разработанном с началом боевых действий во Второй мировой войне на Тихом океане для американских летчиков и военных моряков. «Наставление» изобиловало перлами типа: «если на вас напала акула, ударьте ее по нежному, болезненному носу»! Надо признаться, что одного сбитого летчика брошюрка-памятка все-таки спасла. Спасла в буквальном смысле, когда он, уже израненный акулой и безуспешно испробовавший все советы, просто разорвал книжонку и выбросил с плота в море. Селахии любопытны: акула оставила жертву и погналась за обрывками страничек. Но в распоряжении доктора Тана не оказалось даже такого «спасательного средства». Его агония длилась всего несколько секунд. Выпрыгнувшая на полтора метра из воды мако — самая бесстрашная и свирепая из акул, чьим зубом вполне можно побриться, просто срезала на лету прочный джутовый канат. Наблюдавшие за расправой зрители в последний раз заметили мелькнувшую голову сингапурского бизнесмена, навсегда исчезнувшую в кипевшей кровью и яростью воде.

«Иваки Мару» на скорости в 13 узлов полным ходом шел на запад, в сторону Красного моря и Суэца. После расправы с Таном, Эл пригласил к себе в каюту Фернандо. Ему хотелось обсудить с тагалом их дальнейшие действия, учитывая некоторые из тех сведений, что сообщил на допросе китаец.

— Есть хорошая мысль, дружище, — сказал Эл, наполняя бокалы, — навестить кое-кого в Европе. Роберт успел поведать о своих источниках. Думаю, больше они ему не понадобятся. По крайней мере, на этом свете. Так что мы на законных основаниях можем их унаследовать. Соответственно и куш сможем урывать более жирный. Как насчет линии Европа — Америка?

— Мысль действительно неплохая, на первый взгляд. — Филиппинец сделал маленький глоток скотча. — Но не кажется ли тебе опасным хотя бы косвенно посвящать посторонних в наши дела? Мы уже обожглись один раз! В нашем бизнесе долго умудряется протянуть лишь тот, кто не высовывается и не наглеет. В Интерполе давно махнули рукой на то, что творится в Азии и Африке. А это — Северная Атлантика!.. Я, конечно, согласен, что на торговой линии между Европой и Америкой можно будет урвать в несколько раз больше. Но риск! Нас вычислят моментально!

— Послушай, Фернандо, — Эл наклонился ближе к тагалу, — и ты, и я, и остальные ребята договорились с самого начала — срубить нормальных деньжат и разбежаться. Срубить так, чтобы каждый был обеспечен до конца дней. Если мы будем работать по мелочевке — нас рано или поздно вычислят именно здесь. Мы уже наследили в Азии и в Африке, а там еще нет. Копы же не полные идиоты? В конце концов, они сопоставят военный катер и «Иваки Мару». Нам нужна парочка крупных, действительно крупных операций, и можно сворачиваться. Кроме того, я собираюсь сообщить тебе две вещи, которые узнал от Тана. На нас точат зуб ребята из К-14. Вполне вероятно мы где-то прищемили им хвост. А они действуют оперативнее полиции. И последнее, — Эл внимательно посмотрел на филиппинца, — именно человек из «триады» перебил тогда парней на контейнеровозе. Лично до него нам не добраться, но мы сможем отомстить. У его сына вилла на Капри, и он очень любит катать свою задницу на новой яхте по Средиземному морю.

Через некоторое время после разговора с тагалом Эл вышел из каюты. Непосредственно за управление судном и за поддержание всех бортовых систем в норме отвечали филиппинцы. Они работали на мостике, в машинном отделении, на камбузе. И не смотря на весь завоеванный Элом авторитет, по-настоящему подчинялись лишь одному человеку — Фернандо. «Что ж, тем важнее держать старого сукиного сына в узде!» — Эл вспомнил высказывание знакомого русского капитана, работавшего с экипажем из филиппинцев. На вопрос: «как ты с ними справляешься?», он отвечал: «выбираю из всей кодлы вожака, и постоянно колбашу его что есть силы!». Но в случае с Фернандо данный рецепт, конечно, не подходил. Здесь нужно было действовать тоньше. И пока что Элу удавалось гнуть свою линию, хотя он и замечал, что за сухим почтением, которое ему оказывают азиаты, скрывается настороженность, не редко возникающая между людьми разных культур, вероисповеданий и рас. Особенно она проявлялась у тех, кого Фернандо набрал в Маниле. Этим «новеньким» откровенно не нравилось, что европейцы находятся в привилегированном положении. У Андрея, Иванова и Гинтараса были отдельные одноместные каюты, а никаких функций на судне они не выполняли. Если те трое, оставшихся в живых, что были с Фернандо с самого начала, относились к белым более-менее терпимо и доброжелательно, то «манильские головорезы», учитывая и человека с капитанским дипломом, из европейцев не игнорировали только Эла. С остальными они даже не здоровались.

«Иваки Мару» был старым судном, построенным еще тогда, когда наиболее вместительный из трюмов размещали не в носовой или средней части, как принято в современном судостроении, а на корме. Естественно и удобства для членов экипажа не соответствовали стандартам 21-го века. «Нашли чему завидовать!» — усмехнулся Эл, войдя в каюту Андрея. В маленьком отсеке, в котором едва могла поместиться узкая койка и «баночка» — табуретка, кроме хозяина находился Иванов. Вдвоем они коротали время в «двадцать одно», вероятно ставя на кон нынешние и будущие барыши.

— Метнешь, Эл? — усмехнулся Андрей. Похоже, он уже «раздел» Иванова подчистую и теперь искал новую жертву.

— Почему бы и нет? — Эл присел на край койки. — Сдавай…

Он провел за игрой около часа, оставшись при своих, а затем навестил Гинтараса.

— Как жизнь? Еще не свихнулся от скуки? Лично я не нахожу себе места в этих переходах. Остается либо плевать в подволок, либо считать ворон. Только ворон взять негде.

Литовец хмуро кивнул.

— Эй, что с тобой? — Эл удивился холодному приему, который оказал ему друг. — Что случилось?

— Не знаю. — Гинтарас лежал на койке, без интереса листая «Холливуд Рипортер».

— Ладно, потерпи. Я обещаю, что в ближайшем порту оторвемся по полной программе. Я свожу тебя в самый дорогой бордель.

— Да дело не в этом. — Литовец отбросил журнал в сторону. — Зачем нам лишняя кровь? Я, конечно, все понимаю, но то, что филиппы вытворили с китайцем… это же средневековье!

— А, вот ты о чем? Хорошо. Я постараюсь придержать их в следующий раз. Но в бордель мы все-таки сходим! — Эл засмеялся и похлопал Гинтараса по плечу. «Не хватает еще, чтобы с ним у меня возникли проблемы!» — Ну-ка, — он взял в руки «Рипортер», привлеченный яркой картинкой на передовице с аршинными буквами «РАШЕНЗ СИНЕМА ТУДЭЙ», — что там о нас пишут буржуи?

В «шапке», которая привлекла его внимание, сообщалось, что в России проходят съемки фильма, способного претендовать на награды американской киноакадемии. А далее размещалась большая статья об исполнительнице главной женской роли — «Бриллианте» Мариинского театра Алине Беляевой.

* * *

Первое знакомство Алины со студией Ленфильм и с киномиром в целом состоялось в 1992 году. Ее, тогда уже известную молодую балерину, пригласили консультантом на фильм «Танец смерти». Этот американский триллер с участием Роберта Инглунда, знаменитого как Фреди Крюгер из «Кошмара на улице Вязов», повествовал о загадочных убийствах в ленинградской школе балета. Так что выбор кандидатуры на должность консультанта бывшей стажерки Вагановского училища был вполне закономерен.

Территория студии занимала целый квартал на Петроградской стороне. Алина вошла через центральный вход со стороны Каменноостровского проспекта. В бюро пропусков для нее был заказан пропуск, однако встречавшего администратора на месте не оказалось. Она спросила, как ей найти киногруппу, и пробегавший мимо сотрудник махнул рукой вдоль широкого светлого коридора. Она прошла по нему до лестницы, отметив, что на Ленфильме служебные помещения строились с размахом, в отличие от служебных помещений Мариинского театра, напоминавших узкие мрачные катакомбы с низкими потолками. Преодолев два пролета, Алина очутилась на небольшой площадке перед столовой и новым кафе, арендованным в те годы рестораном «Восток». И ужаснулась…

По периметру этой, если так можно выразиться «центровой» площадки главного ленфильмовского корпуса были расставлены скамейки, какие использовались в кинотеатрах и концертных залах. На них, кто как, сидели… пьяные нищие. Сначала она решила, что это загримированные статисты, готовящиеся к съемке очередного чернушно-перестроечного блокбастера. Но тут, к своему ужасу, увидела, что под сиденьем ближайшего «статиста», у которого во сне безвольно свисала голова, растекается лужа мочи.

— Добро пожаловать на психодром! — заметив оторопевшую девушку, усмехнулся кто-то из работников студии. — Вам помочь?

— Да… Я ищу, где киногруппа «Танца смерти»? — Алина брезгливо попятилась от непроизвольно уринировавшего мужика в грязных лохмотьях.

— Не обращайте внимания. Это… хм, рабочие. Они здесь на подхвате. Кому сбегать за бутылкой, кому из администрации предоставить ксиву для ведомости…

Алина не поняла, какую-такую «ксиву», и зачем ее предоставлять для ведомости администрации, однако направилась в указанном направлении: поднялась еще на несколько ступенек и пошла в конец тускло освещенного коридора, на стенах которого висели фотографии старых ленфильмовских кинолент. Гостям из Голливуда предоставили лучшее помещение — отгороженную стеклянной витриной бывшую студийную парикмахерскую. Перед приездом американцев ее несколько лет занимал режиссер Герман со своим «Хрусталев, машина!». После их отъезда он будет снимать фильм еще долго, чтобы на премьере в Каннах-98 первые зрители стали расходиться уже через пятнадцать минут. Американцы же отсняли «Танец смерти» за месяц. И заработали свой десяток-другой миллионов долларов.

Таковым предстал перед Алиной Ленфильм начала девяностых. С обстановкой излишней демократичности, в корне отличающейся от правил строгой иерархии в Мариинке, с обилием случайных людей и с хаосом творческого поиска. Вернее — поиска денег. Госкино прекратило выделять средства, и потому в производстве находилось всего три картины, две из которых безнадежно пролонгировались. Даже маститые постановщики с именем, чтобы запуститься, вынуждены были стаптывать башмаки, разыскивая спонсоров. Но желающих вкладывать капитал в абсолютно нерентабельное предприятие находилось мало. В рыночных условиях кино оказалось неконкурентоспособным. Очень скоро представители кинообщественности начали с ностальгией вспоминать годы «душителей творческого самовыражения» из Главлита. «Лучше обойтись без карикатурного Сталина в окружении голых баб, чем без зрителей в кинотеатрах!» — ворчали они. В ожидании лучших времен ленфильмовские работники «завязывали горе веревочкой»: тосковали о прошлом, обречено смотрели в будущее и глушили «белую» в двух студийных кафе, по темным углам павильонов, цехов и кабинетам новоиспеченных самостийных «кинокомпаний».

Следующая встреча звезды мирового балета Алины Катаевой с крупнейшей студией страны произошла спустя девять лет. И это был уже совсем другой Ленфильм. Постепенно студия обрела себя, найдя выход из тупика в производстве малобюджетных сериалов, начиная от качественных «Ментов» и «Бандитского Петербурга», и заканчивая сомнительными однодневками. Впрочем, Алина не смогла полностью окунуться в царившую на Ленфильме шумную атмосферу телесериального и клипового бума, поскольку в офисе компании «Старлако» было торжественно и тихо, словно в цюрихском банке «Кредит Суисс». А с тех пор как Василий Золотогоров убедил отца предоставить герл-френд главную женскую роль в новом блокбастере компании, служебный лимузин каждый раз доставлял Алину прямо к дверям отдельного входа в «Старлако», минуя общестудийные помещения…

Провожаемый завистливо-удивленными взглядами пешеходов длиннобазовый «Мерседес Пульман» помпезно вплыл под арку со стороны Кронверской улицы. Преодолев пару десятков метров залитой июньским солнцем студийной территории, машина свернула вправо. Через несколько секунд она затормозила в дальнем углу внутреннего ленфильмовского двора. Шофер распахнул дверцу перед ви-ай-пи-пассажиркой, и только что прилетевшая с очередных гастролей Алина проследовала к дверям массивного многоэтажного дома. Она приехала на последнее озвучание. Если оно пройдет нормально, Алина надеялась, что на этом ее работа в фильме о любви советского летчика и американской журналистки под рабочим названием «Океанский странник» должна завершиться. Она не знала еще, что основная работа только начинается.

Детище миллиардера Фельдштинского занимало три первых этажа в десятом корпусе Ленфильма и могло функционировать автономно. В «Старлако» имелись собственные монтажные, гримерные, звукотехнические, осветительские, костюмерные, пиротехнические, операторские, колористические, компьютерографические и другие цеха, необходимых для создания полноценного фильма. В них на лучшем иностранном оборудовании работали лучшие профессионалы с многолетним стажем и опытом. Соответственно и условия их трудовой деятельности выгодно отличались. Выкупленные у студии этажи в десятом корпусе после ремонта преобразились до неузнаваемости. Вместо стоптанного дешевого паркета, линолеума, пробковых стен и обшарпанных потолков, попавший сюда человек беззвучно ступал по мягкому ковролину вдоль строгих тосканских колонн, подпиравших полиуретановые потолки с красивой лепниной. Кабинеты и цеха были светлыми и удобными, в отличие от прежних стандартно-убогих. Даже одно из двух студийных кафе — «десятка», которое теперь обслуживало исключительно сотрудников и гостей «Старлако», из прибежища любителей пропустить стаканчик подальше от кабинетов начальства, превратилось в поражающую разнообразим блюд столовую. Именно столовую, предназначенную не для шумных загулов кинобратии с порхавшими по студии в поисках птицы-счастья девицами, а для того, чтобы работник, не тратя времени, мог вкусно поесть и выполнять свои обязанности дальше. Комнаты руководителей «Старлако» располагались на третьем этаже. Алину, вышедшую из кабины лифта американской корпорации «Отис Элевейтер», уже встречал Василий.

— Привет, дорогая! Прости, что не приехал в аэропорт. — Он поцеловал ее в губы. — Пойдем, отец будет рад тебя видеть.

Он увлек ее к дверям кабинета главы «Старлако», который, по размерам, был даже больше, чем знаменитый мосфильмовский кабинет Бондарчука старшего. Кроме хозяина в нем находились еще два человека — режиссер-постановщик Смирнов и темноволосый мужчина средних лет с располагающей внешностью.

Приветствуя Алину, Фельдштинский встал с ковшеподобного президентского кресла. Ему было под шестьдесят, для своего возраста он имел стройную подтянутую фигуру, а в его взгляде сквозили жесткость и холодное равнодушие человека, считавшего себя полубогом. «Неужели и Василий когда-нибудь станет таким?» — мелькнула у Алины мысль.

— Разрешите представить мистера Сэмюэля Бернстайна, вице-президента нью-йоркской рекламной компании «Аргус, Бернстайн и Жаботински». Эта компания сотрудничает с «Юниверсал» и ангажирует бродвейские мюзиклы. Она же будет двигать «Странника» на американском рынке. — Руководитель «Старлако» кивнул в сторону незнакомца, который с открытой доброй улыбкой пожал женщине руку.

— Я восхищен вашим талантом, — сказал он искренне, без тени лести. Бернстайн говорил по-русски, хотя и с заметным акцентом.

— Как и вы, Алина, Сэм только что с самолета, прилетел всего три часа назад и сразу же изъявил желание приступить к работе, — пояснил Фельдштинский.

— О да! Я, как у вас говорят, не люблю откладывать дела в длинный ящик. Кроме того, уже в аэропорту Кеннеди каждый раз начинаю тосковать по своей семье. — Сэм раскрыл портмоне и показал присутствующим фотографию миловидной хрупкой женщины и двойняшек лет восьми: девочки в праздничном субботнем переднике и мальчика в аккуратном темном костюме с кипой на голове.

«Должно быть, они счастливы имея такого отца», — отметила Алина.

Официант внес бутылку шампанского в серебреном ведерке и бокалы.

— Предлагаю выпить за знакомство и за начало совместной работы, — предложил тост глава «Старлако». — Кстати, Алина, Сэм успел высказать кое-какие мысли относительно вас. Мы знаем, что вы не очень-то любите давать интервью, но, думаю, на этот раз сделаете исключение. Мы хотим поместить серию статей о нашем фильме и об актерах в специализированных киноизданиях. Сэм уже договорился с главными — «Дейли Вэрайети», «Мувилайн» и «Холливуд Рипортер». Итак, — за успех!

Все присутствующие подняли бокалы и пригубили «Крюг брют» девяносто шестого года. Затем Алина и Василий отправились на озвучивание. Заокеанский гость обсудил с нанимателем некоторые нюансы и вместе с режиссером Смирновым собрался в просмотровый зал, чтобы по рабочим фрагментам получить представление об «Океанском страннике».

— Что ж, Сэм, буду рад встрече в Нью-Йорке, — прощаясь с Бернстайном, сказал глава «Старлако». — Вы уверены, что не хотите отправиться завтра на мою виллу на Черном море и погостить там несколько дней?

— Чертовски интересно было бы это сделать. Но, к сожалению, а вернее к счастью, семья для меня надежный страж от всех соблазнов. Потому-то я и спешу закончить здесь все дела как можно быстрее.

Сэм улыбнулся своей искренней открытой улыбкой. Он действительно торопился. Его друзья из NAMBLA — «Североамериканской ассоциации любви между мужчиной и подростком» — подсказали ему в Санкт-Петербурге парочку адресов, по которым ему не терпелось обратиться.

— Закрой глаза, — сказал ей Василий, когда после последнего дубля они зашли перекусить в столовую «Старлако». Небольшой зал был пуст. Они уселись за понравившийся столик возле окна, выходившего на проспект Максима Горького, и заказали сандвичи с кофе.

— Обожаю сюрпризы! — засмеялась Алина и зажмурилась.

Золотогоров раскрыл на столе изящный футляр. В нем находились ювелирные швейцарские часы «Реверсо» с гильошированным вручную циферблатом.

— Поздравляю будущую Мэрелин Монро!

— Какая симпатичная вещица, — она поцеловала любовника в щеку и примерила подарок.

— За твой первый Оскар!

— О Боже, ты в самом деле думаешь, что из этой затеи что-либо выйдет?

— Не думаю, — с авторитетным видом изрек Василий, — а знаю процентов на семьдесят. Кино для отца превратилось в слишком серьезное хобби. Он грезит успехом и решил не останавливаться ни перед чем. Американец, которого ты сегодня видела, только вершина айсберга. Догадайся с трех раз, какова главная предпосылка к победе?

— Ну, наверное, отсутствие в номинациях серьезных конкурентов. Естественно, помимо того, что и сам фильм должен соответствовать…

— А вот и нет! Главное в другом. Хотя и то, что пока никто, кто мог бы составить конкуренцию «Страннику» именно в его амплуа, с проектами подобного рода даже не запустился, играет нам на руку. Я имею в виду крупномасштабные эпические проекты Камерона, Спилберга, Ридли Скотта, Лукаса и прочих монстров. Разведка не дремлет! Даже если предположить, что они вдруг на скорую руку состряпают что-нибудь к марту, все равно не успеют откатать фильм достаточно времени, чтобы претендовать на Оскар. Существует, правда, еще опасность всяких интеллектуальных темных лошадок, вроде историй о скучающих домохозяйках, но еще раз подчеркну, по крайней мере, в своем амплуа «Странник» будет единственным. А теперь открою тебе секрет, что же для нас главное… — Василий сделал эффектную паузу и посмотрел Алине в глаза. — Важнейшим из искусств, как говаривал Ильич, является кино, а для нас важнейшим является… мода. Зарубежный фильм способен что-то выиграть на голливудском поле лишь тогда, когда предстанет в глазах американского обывателя этаким диковинным зверьком, которым все умиляются. Так было когда-то с итальянцами, затем в Голливуде прокатилась мода на шведов, венгров-поляков и, наконец, недавний пример с китайцами. Дошло до того, что гонконговец Джон Ву вошел в десятку самых кассовых режиссеров мира, а тайваньский кунгфуистский балаган, чуть не хапнул всех Оскаров вместе взятых! И все потому, что кто-то, видно с постнаркотического похмелья, ляпнул: «Это шедевр!», а остальное стадо подхватило. Конечно, наиболее оптимальное время, когда фильм из России был бы на пике моды, даже не прилагая никаких усилий, прошло. Перестройка кончилась. Но отец хочет организовать свою «перестройку». Свое «паблик-рилэйшенз шоу». Еще перед мировой премьерой «Странника» в американских газетах и по телевидению прокатится шквал восторженных откликов. Окажется, что и периферийные киноварвары на что-то способны! Ну а о том, чтобы этот шквал докатил нас в конце марта до сцены в новом «Холливуд энд Хайленд», позаботятся деньги и связи отца. Во всяком случае, ту сумму, которую он твердо решил вложить в раскрутку, и пять «странников» в прокате никогда не соберут! Все в мире делают кино, чтобы заработать, и учитывают вероятность окупаемости каждого вложенного цента. «Странник» же будет первым дорогостоящим фильмом, от которого владельцы заранее не ждут материальной прибыли. И, скажу тебе по секрету, включая расходы на рекламную кампанию, он обойдется дороже, чем «Титаник», «Клеопатра» и будущий «Терминатор 3» вместе взятые! Ну,… почти. Но, все равно, он еще долго будет оставаться самым дорогим фильмом в истории кинематографа!

Сказав заключительную фразу, Василий почти не грешил против истины. Заработавший бешеное состояние толлингом алюминия и продажей других российских природных ресурсов Семен Фельдштинский теперь желал всемирной славы на кинематографическом поприще. И готов был для этого потратить энную часть своих четырех миллиардов металло-долларов.

— Кстати, — Золотогоров сменил тему, — почему бы нам не отпраздновать сегодня по-настоящему? Как насчет «Голливудских ночей»?

— Звучит символично, — улыбнулась Алина. — Я была бы не против потанцевать, объезжая все найт-клабы подряд. — Она весело засмеялась.

— Как?! Тебе разве мало гастролей?! — деланно удивился Василий. — Ну, что ж, сегодня ночью «Пульман» в твоем распоряжении. И… не только автомобиль.

Эту ночь они провели вместе.

Мировую премьеру «Океанского странника» назначили на сентябрь. К тому времени фильм уже должен быть окончательно смонтирован и полностью готов к демонстрации. Причем первый показ Фельдштинский планировал не где-то, а в самом знаменитом кинотеатре планеты — китайском театре Граумана, в котором вручались еще первые голливудские Оскары. Из премьеры намечалось устроить грандиозное шоу общемирового масштаба. Заранее были разостланы приглашения наиболее выдающимся деятелям кинобизнеса, от мнения которых зависело очень многое. Список приглашенных лиц открывали Шерри Лэнсинг из «Парамаунта» и Стэйси Снайдер из «Юниверсал». Две эти женщины уже несколько лет занимали первые места в рейтингах самых влиятельных дам Голливуда. А за два месяца до эпохального события, в июле, началась рекламная кампания «Странника», обещавшая стать беспрецедентной.

Июльские выпуски «Вэрайети», «Рипортера», «Лайф», «Тайм», «Мувилайн», «Ньюс Уик», «Нью-Йорк Таймс», «Вуменз Вир Дейли» и других крупнейших газет и журналов вдруг одновременно запестрели сообщениями, что в нищей и загадочной России умеют не только разбазаривать сырьевые ресурсы, но и снимать кино. Причем кино с большой буквы, способное конкурировать с лучшими шедеврами мирового экрана. Не жалея восторженных эпитетов американская пресса публиковала статьи о «Старлако Пикчерз», о ее владельце меценате Семене Фельдштинском, об «Океанском страннике» и об исполнителях главных ролей — Василии Золотогорове и Алине Беляевой. Будущий блокбастер упоминали телекомпании NBC, CBS, CNN и новостной сервер «ТечВэб», радиостанция «Голос Америки» и телетайпное агентство UP, самый известный кинокритик в США Роджер Эберт и… один раз о фильме из России обмолвился сам Роберт Рэм — президент американской академии киноискусств. На витринах супермаркетов и шопов Нью-Йорка, Бостона, Чикаго, Детройта, Сан-Франциско, Лос-Анджелеса — от всего Восточного до Западного побережья появились модельки истребителя Р-З9 «Аэркобра» с логотипом «Старлако». Именно на этом самолете воевал в «Страннике» советский летчик. А фирма игрушек «Маттел», общеизвестная благодаря кукле Барби, выбросила на рынок новый продукт — куклу летчика, с лицом Василия Золотогорова, и женскую куклу, в которой при желании узнавалась Алина Беляева. Не отставала и полиграфическая индустрия, во множестве штамповавшая бесплатные плакаты и буклеты, посвященные скорой премьере. Рекламный болид раскрутился, включил седьмую передачу и разогнался до 220 миль в час.

Одному Богу и запустившему этот «болид» Семену Фельдштинскому было известно, сколько же он стоил!

Алина согласилась участвовать во всех мероприятиях, способствующих раскрутке будущего фильма. Она согласилась активно сотрудничать с прессой, в том числе и с российской, посещать устраиваемые «Старлако» акции, выступать на телеканалах. Ее жизнь и до этого вертелась в бешеном ритме, а после начала рекламной кампании «Странника» превратилась в нечто фантасмагорическое. Утром Алина могла дома дать интервью американскому корреспонденту «Рипортера», днем улететь в Москву на запись семейного ток-шоу, а вечером вернуться в Петербург и отработать Сильфиду. И так, чтобы на следующее утро все завертелось по новой. Она всегда тяготилась публичностью, и поначалу чувствовала неловкость, рассказывая посторонним о себе. Ведь одно дело беседовать на неродном языке с иностранным корреспондентом, от которого можно отвязаться банальной пошлостью вроде «мой любимый цвет — синий, дизайнер — Пьер Карден, а певец — Доминго», и совсем другое вопросы пытливых соотечественников из аудитории телешоу, стремящихся влезть в душу и докопаться до истины. Ко всему прочему вопросы порой встречались, мягко говоря, некорректные. Обуреваемые черной завистью люди найдутся всегда. Богатые отцы и богатые сожители нескольких московских кинозвездочек и певичек, которые не могли смириться с тем, что танцовщица из Петербурга скоро затмит их всех вместе взятых, оплатили бульварным журналистам дюжину провокационных статей. Об Алине распускались самые отвратительные и невероятные слухи, начиная с того, что она спит с молоденькими балеринами, и заканчивая описанием дворца на Сейшельских островах, которого у нее не было и в помине. Но Алина быстро научилась справляться с волнением и научилась достойно отвечать на выпады недоброжелателей. Когда во время прямого эфира позвонивший телезритель задал вопрос: «Верно ли пишет „Московский управленец“, подсчитавший, что в вашей жизни было сто двадцать мужчин?», Алина моментально среагировала: «А управленец из Москвы не написал вам, какая у него в школе оценка по арифметике?» В другой раз во время пресс-конференции на «Эхе столицы» заносчивая мадам крупных форм, завсегдатай всех правозащитных тусовок, стала пространно рассуждать о том, как стыдно и позорно выступать в партии Джульетты перед озверевшей солдатней, которая через полчаса ворвется в беззащитное село и начнет убивать «партизан». Алина прервала ее пылкую речь уничтожающим комментарием: «Думаю, несколько больше позора было бы, если б партию Джульетты исполнили вместо меня вы!» Даже в минуты самых ярких триумфов она не находилась под столь пристальным вниманием масс-медиа. Только теперь Алина поняла, как ошибалась, решив, что с последним дублем ее участие в фильме завершится. На самом деле натурными и павильонными съемками работа кинозвезд далеко не ограничивалась. А самым важным оказалось умение сохранять имидж, будучи под микроскопом не только друзей-поклонников, но и завистников-недоброжелателей. «Я справлюсь и выдержу!» Для нее все происходившее явилось вызовом. И она твердо решила покорить эту новую вершину.

В один из редких свободных часов, находясь у себя дома, Алина включила компьютер. Как только выпадала возможность, она просматривала отзывы о себе. Благо теперь поисковые серверы на «Алину Беляеву» выдавали огромное количество ссылок. Большинство статей и откликов составляли откровенную чушь. Алине было весело читать о себе небылицы, и она даже увлеклась этим занятием. В особенности ее забавляла развернувшаяся в Рунете дискуссия на тему: «Может ли фильм покорить Америку?» Мнения русскоязычных пользователей разделились. Одни были «за», другие, разумеется, «против».

Алина «кликнула» наугад страницу во втором десятке. На экране монитора в столбик появились ссылки с ее именем. Все как обычно: выдержки из публикаций прессы, факты творческой биографии и… порносайты. На этих сайтах в разделах «Голые знаменитости» запросто можно было найти кого угодно. Разумеется, это достигалось при помощи элементарного фотомонтажа. Такие сайты Алина всегда обходила стороной. Она уже хотела закрыть страницу, но неожиданно передумала. Последняя ссылка привлекла ее внимание. На сервере порножурнала «Аргосус» о ней была помещена насквозь лживая статья за подписью главного редактора — Германа Зарицкого.

Воспоминания, которые она так старательно вытравливала из памяти, снова вернулись.

* * *

— Надеюсь, нам здесь понравится, — сказал Эл Гинтарасу, когда они вошли в дверь одного из заведений с лаконичной надписью «Клуб». Это был один из тех «клубов-топлесс», что во множестве разместились вдоль трассы Барселона — Валенсия. Когда-то Испания считалась строгой католической страной с пуританскими нравами. Однако в конце 20-го века многое изменилось. Сегодня Испания является одной из наиболее бурно развивающихся стран секс-туризма, чему в немалой степени способствовал наплыв проституток из Латинской Америки, Африки, Франции, Балкан и СНГ.

Эл сдержал данное Гинтарасу слово. Как только «Иваки Мару» вошел в порт Таррагоны, обслуживающий в основном грузовые суда, он взял друга развеяться. Он чувствовал, что это необходимо.

Несколько лет назад Эл уже посещал Испанию. Но не Пиренейский полуостров, а курортные Канарские острова. Тогда с несколькими матросами он тоже собрался развеяться. Длинноногая красавица-проститутка в прибрежном баре назвала цену — 500 долларов. Изголодавшиеся по женскому обществу русские моряки были вынуждены направиться вглубь острова в горы, где толстая местная крестьянка неопределенного возраста обслужила их за пятьдесят долларов с носа прямо в придорожных кустах. Но это было давно и не в Каталонии. Где на родине Сальвадора Дали лучше всего можно удовлетворить определенные потребности Эл по личному опыту не знал. Однако мир — не без добрых людей.

В «рент-э-каре», где Эл и Гинтарас арендовали трехгодовалый «Сеат Толедо», их исчерпывающе проинструктировали. Клерк, черноволосый молодой каталонец с подкрашенными ресницами, назвал им адреса нескольких заведений в районе исторического центра Барселоны Рамблас, а также посоветовал отъехать по трассе в сторону Валенсии. Он хотел было дополнить список адресами гей, эс-эм или свингер-клабов, но Эл вежливо отказался: «Боюсь, мы с другом еще не доросли до такого» Вручая ключи от машины, клерк томно улыбнулся: «Не беда, сеньоры. У вас еще все впереди»…

Они прошли в уютный зал и сели за свободный столик. Посетителей в заведении было много. В основном одинокие туристы из Великобритании и Германии. Играла приятная музыка, а по залу с подносами в руках сновали официантки в микро-трусиках и с голым бюстом. Похоже, парень из кар-рента не солгал, когда говорил, что этот клуб респектабельный. Все официантки были как на подбор — молоды, стройны и красивы. Гости, не стесняясь, ощупывали их за «выпирающие места», поскольку это не только разрешалось правилами «топлесс-клабов», но и поощрялось.

— Веселись, приятель! — засмеялся Эл, заказав «каву» — каталонское игристое вино, изготовляемое на знаменитых винодельнях Пенедеса. — Присмотри девчонку, пока жирные старые бюргеры не разобрали лучших.

В ответ Гинтарас что-то пробурчал. Эл видел, что литовец с каждым днем становился все более угрюмым и неразговорчивым. Сначала он думал, что виной происходившей с Гинтарасом метаморфозе явился долгий утомительный переход, за время которого можно отупеть от скуки и однообразия. Но здесь, на твердой земле, с бокалом вина в окружении хорошеньких женщин?!…«Пожалуй, он еще не очухался, как следует».

Эл огляделся. Вдоль стойки бара на высоких крутящихся стульях сидело несколько девушек. В отличие от официанток, они были чуть более одетыми. Но на этом все различия и кончались.

— Выпьете шампанского, крошки? — громко окликнул Эл двух привлекательных блондинок, и тихо добавил Гинтарасу: — Или может позвать тех шоколадочек? Я просто негритянок не очень. Напробовался. Но если ты…

— Мне без разницы, — равнодушно ответил литовец.

За их столик сели приглашенные девицы. Им было лет по двадцать, и они явно родились не под южным солнцем Испании.

— Меня зовут Катя, а подружку Таня, — представилась одна из них.

«Мир тесен». Эл отрекомендовал себя и Гинтараса сошедшими на берег моряками с польскими именами. Именно польские имена стояли в паспортах моряков, которыми пятерых ленфильмовских статистов снабдил Фернандо еще в Маниле.

— Откуда вы обе, бэби? Россия?

— Из Украины.

— А город?

— Вряд ли название скажет тебе что-то, милый, — улыбнулась Катя, и положила под столом руку на колено Эла. — Он далеко от моря. Могу я выпить еще дринк? — Ее рука поднялась выше и начала поглаживать его пах.

Эл усмехнулся в душе. «По крайней мере, этой украиночке повезло». Он вспомнил, как когда-то встретил соотечественницу в грязном ливанском духане, с засаленными бараньим жиром коврами и подушками, и громадными круглыми шаурмами на немытых тарелках. Русская девушка из глубинки, у которой изъяли все документы, находилась в положении рабыни. Она не просила о помощи, нет. Просто поведала Элу свою историю. Историю дурочки, которой новоиспеченное российское модельное агентство пообещало работу танцовщицы в «элитарных клубах Швейцарии». Толстый духанщик, видя, что его собственность вместо занятия делом болтает с клиентом на родном языке, начал гневно кричать на девушку по-арабски. При этом он сверкал злыми поросячьими глазками в сторону русского моряка. С каким удовольствием Эл отправил бы его на рандеву с Аллахом! Но… к тому времени он уже превратился в человека, который сдерживается и закрывает глаза на то, что лично его не касается.

— Не хотите ли отдохнуть, красавчики? — захихикали девицы, после дополнительного дринка. — Можем вместе, можем в разных комнатах. Восемьдесят с человека за полчаса. Или семь сотен за ночь.

— Семь сотен песет? — пошутил Эл.

— Как хотите. Во всех здешних клубах единый тариф, а за тридцатник вас наградят AIDS в ближайшем сквере, — надула хорошенькие губки Таня.

— Да ладно. Нет проблем. Надеюсь, детка, за ночь ты вышибешь моему другу все мозги? — Эл заказал с собой еще бутылку «кавы», и вместе с Катей направился в «комнату для отдыха». В испанских «топлесс-клабах» эти комнаты были снабжены всем необходимым: отдельной душевой, видео-двойкой с арсеналом порнокассет и безразмерной кроватью.

Посмотрев в спину Гинтарасу, который в сопровождении Тани направился во вторую спальню, Эл удовлетворенно подумал: «Утром он проснется другим человеком».

Когда на следующее утро Эл пошел будить друга, вышибала-негр сказал ему, что тот ушел еще ночью.

Эл выскочил на улицу и осмотрелся. На паркинге перед зданием клуба «Сеата» не было.

— Слюнтяй долбанный! — Он сплюнул и присел на корточки. Голова болела, а тело еще не отошло после перипетий бурной ночи. Эл закурил сигарету. «А ведь ситуация еще поганее, чем кажется с первого взгляда!» По мере того, как он анализировал непонятный поступок друга, перед ним открывались все более и более мрачные перспективы.

В первую секунду Эл решил, что Гинтарас просто сбежал. Оказался не тем человеком, кто способен ради успеха выдержать риск и кровь. Его поведение за последнее время вполне укладывалось в такую гипотезу. Но затем Эл поймал себя на мысли, что все может оказаться намного хуже. Может оказаться, что литовец не просто вышел из игры — свалил с предприятия, а прямиком двинулся в Интерпол замаливать грехи. Это означало, что всем им пришел конец.

В голову Эла закралась мысль немедленно смыться самому. Ведь при худшем и вполне вероятном варианте на борту «Иваки Мару» сейчас вовсю орудует следственная бригада. А к дрейфующему в нейтральных водах Ар-5, который за время последнего перехода перекрасили и загримировали под моторную яхту, на всех парах движутся корабли испанских ВМС. Но Эл сдержался. Еще можно подумать. Не для того он поставил на кон жизнь, чтобы спасовать при первой опасности! Да и в случае, если Гинтарас сознательно двинул к копам, его бы уже десять раз успели арестовать прямо в кровати со шлюхой.

«Надеялся, что первым будет не он. И ошибся!» — С самого начала, еще на филиппинском острове, Эл считал наиболее ненадежным звеном Иванова. И думал избавиться от него, как только предприятие встанет на ноги. Однако затем многое изменилось. Ему как воздух понадобились и Андрей, и Гинтарас и даже истеричка Иванов. В окружении азиатов они являлись хоть какой-то опорой. Но больше других нужен был Фернандо, вернее его расположение. Если бы не авторитет старого тагала, молодые филиппы давно бы уже избавились от европейцев и взяли весь бизнес в свои руки. Именно потому «Иваки Мару» стоял сейчас в порту Таррагоны. Эл сам предложил бессмысленное с финансовой точки зрения и чрезвычайно опасное дело, которое могло продлить доброжелательное отношение старика.

Он знал, насколько развиты у тагалов традиции кровной мести по принципу Талиона — око за око, зуб за зуб. Фернандо не являлся исключением. Человек, убивший его сына, должен был поплатиться тем же. И пока Эл приводил Гинтараса в чувства, а официальный капитан «Иваки Мару» улаживал с агентом коммерческие вопросы, Фернандо с группой доверенных людей прорабатывал возможность захвата старшего сына Фу Банфу. Красавица-яхта отпрыска главаря К-14 «Си-Фэйворит» уже несколько дней стояла в порту Барселоны «Олимпик».

«Я главнокомандующий. Главнокомандующий армией малочисленных недисциплинированных новобранцев. А также многочисленных наемников, готовых повернуть оружие куда угодно в любой момент!» Эл принял решение. Сделано слишком мало. Нет смысла останавливаться на полпути. Он грезил действительно серьезным делом, которое позволило бы обеспечить себя на всю жизнь. Готов был рискнуть по крупному и верил, что своего добьется.

Прежде чем остановить на трассе попутку или такси, Эл достал «мобильный» и позвонил на «Иваки Мару». Даже если копы заставят вахтенного или капитана говорить под диктовку, по интонации можно распознать опасность.

— Я пытался дозвониться до тебя, мастер.

Эл перевел дух. Он услышал голос Фернандо, и этот голос был абсолютно спокойным.

— Забыл включить телефон, сейчас все О. К.. Как на борту?

— Завершили погрузку всей партии картона. И… уладили остальные дела.

Это означало, что у Фернандо есть новости относительно яхты «Си-Фэйворит».

— Все ждут только тебя. Скоро отходим. Где ты?

— Возникли небольшие трудности. Я буду через час — полтора. Я успею?

Фернандо на мгновение задумался. Видимо действительно произошло что-то срочное.

— Да. Но только поторопись, — ответил он, наконец.

Расстояние от Барселоны до Таррагоны составляло около девяноста километров. Трасса пролегала на юго-запад вдоль тихих бухточек Коста дель Гарраф и изумительных белых пляжей Коста Даурады. Но Элу было не до любования красотами. Он раздумывал над тем, каким образом объяснить исчезновение литовца.

Когда он приехал в Таррагону и поднялся на борт готового к отходу «Иваки Мару» его снова ждала неожиданность. Гинтарас Лауринчукас находился в своей каюте.

— Почему же ты не спросил у него, где я? — поинтересовался Эл у Фернандо, которого встретил у трапа. — И какого черта такая спешка?

— Думаю, тебе нужно взглянуть на него самому. А насчет спешки… «Си-Фэйворит» сейчас стоит возле причала спортивного порта Салоу в нескольких милях отсюда. И по моим данным должен выйти в сторону Капри с минуты на минуту. Мы перехватим их.

«Интересно, что сынок китайского мафиози делает в Салоу? — размышлял Эл, спускаясь в каюту Гинтараса.

Курортный городок Салоу был известен гей-пляжами. На них молодые мужчины «голубой» ориентации со всей Европы загорали, ежеминутно принимали душ, мазались кремами и играли в волейбол. А по вечерам озаренные мириадами неоновых огней пляжи превращались в гей-дискотеки, плавно перераставшие под утро в массовые содомистские оргии.

Впрочем, куда больше в данную минуту волновал Эла другой вопрос.

Каюта литовца оказалась не заперта. Гинтарас лежал на койке, и было не ясно, спит он или нет.

— Эй, приятель, некрасиво бросать друзей в беде! — Эл приблизился к нему вплотную. — Маленькие соотечественницы могли растлить меня окончательно!

Литовец открыл глаза. Таких глаз у Гинтараса Элу еще видеть не доводилось. Он уставился в одну точку в подволок и смотрел тупо и отрешенно. Зрачки его были странно расширены.

— Не мешай, — выдавил он из себя наконец.

Эл схватил его левую руку и закатал рукав. Он увидел то, что и ожидал — две красные точки — два свежих следа от уколов.

— Ладно, отдыхай. — Эл вышел из каюты. «По крайней мере, героин лучше, чем если бы он смылся к легавым» Он щелкнул зажигалкой и прикурил сигарету. Положиться в критические моменты на законченного наркомана нельзя. Но Гинтарас законченным наркоманом еще не был. «А когда он им станет, если доживет, я уже не увижу»

«Иваки Мару» вышел из территориальных вод и к нему присоединился Ар-5, на котором оставались трое филиппинцев.

— Подождем, — сказал Элу Фернандо.

— И долго?

— Нам скажут. — Фернандо договорился с работником спортивного порта Салоу, чтобы тот сообщил когда «Си-Фэйворит» заправится и выйдет в море.

— Ты уверен, что он сделает это сегодня?

— Да. Об этом говорили в порту сами члены команды. Они говорили, что хозяин решил вернуться на Капри.

— О. К….

Примерно через три часа они получили долгожданный сигнал.

— Живо! — прикрикнул Фернандо на нескольких соотечественников, спускавшихся в Ар-5. Филиппинцы были вооружены, а один из них держал в руке какой-то небольшой сверток. Эл тоже спустился с ними.

— Ты мог бы и не делать этого. Это только моя месть.

— Не только месть, но и работа, — усмехнулся Эл. — Ты разве не помнишь, как год назад в Средиземном море была захвачена яхта, с которой налетчики унесли денег и ценностей на 140 тысяч? И знаешь на чем они орудовали? На прогулочных аква-велосипедах!..

В бинокль на траверзе порта Салоу стали отчетливо видны контуры «Си-Фэйворита». Это была четырнадцатиметровая, двухвинтовая, дизельная яхта-катер. У нее были глиссирующие обводы, а над огромным тонированным ветровым стеклом рубки-салона по последней моде нависал длинный козырек. Глядя на эту «космическую» красавицу, возникали ассоциации с «Шатлом», Формулой-1 или фильмом «Звездные войны». Казалось, она запросто способна обогнать самолет. И действительно, в штилевой воде яхта могла с легкостью крейсировать на более чем 30 узлах.

Сравнивая, Эл мысленно взглянул со стороны на идентичный по размерам Ар-5. После самодельного тюннинга их катер теперь тоже выглядел прогулочной моторной яхтой. Эл улыбнулся: «И у Билла Гейтса с бомжем Казанского вокзала есть кое-что общее. Две руки, две ноги, туловище…»

Полным ходом они шли наперерез «Фэйвориту». За последние полчаса атмосферное давление резко упало, и небо неожиданно заволокло тучами. Надвигался шторм, налетающий внезапно и потому самый опасный первичный циклон, который в такое время года у побережья Каталонии бывает крайне редко. Волнение на море усиливалось. Ар-5 начало нещадно бросать на ветровых волнах. Для сохранения равновесия пятеро вооруженных филиппинцев на ютовой палубе вцепились руками в леера. Эл и Фернандо находились в рулевой.

— Скоро, — процедил Фернандо. Он напряженно смотрел вперед. В его взгляде стал заметен тот же стальной блеск, который Эл уже видел однажды. Тогда, когда говорил с ним о Роберте Тане.

Ветер усиливался, но до цели оставалось уже совсем немного. Всего несколько кабельтовых. Один из филиппинцев прошел на нос, где под брезентовым чехлом был спрятан автомат «Эрликон». Он ждал, когда Фернандо отдаст приказ.

Неожиданно они увидели, что «Си-Фэйворит» резко меняет курс. Яхта поворачивала к берегу. Похоже, экипаж решил переждать надвигающийся шторм. Описав полукруг, «Си-Фэйворит» двинулся обратно в порт.

— Не нужно! — Эл остановил Фернандо, готового приказать филиппинцу у «Эрликона».

— Они уйдут! Неужели ты надеешься догнать их на этом старье?

— Именно, — Эл усмехнулся. Он знал, о чем говорит. Знал, что окажется прав. — Теперь они от нас никуда не уйдут.

В погоне за скоростью и ультрамодным дизайном конструкторы подобных «фэйвориту» яхт жертвуют многими важными вещами, влияющими на остойчивость, мореходность и безопасность. К примеру, короткая носовая палуба, высокая надстройка и выдвинутый козырек могут послужить тому, что крупная ветровая волна, упершись в козырек всей массой, сорвет с катера крышу или выдавит стекло. Такие случаи не редкость. Поэтому, развернувшись навстречу сильному норд-весту, «Фэйворит» был вынужден резко снизить скорость.

Эл уверенно вел Ар-5 сквозь набегавшие волны. Катер поравнялся с яхтой, сбавил ход и пошел параллельным курсом, постепенно сближаясь. «Забавно!» — усмехнулся Эл. Он представил, что о его маневрах думают на яхте. Его размышления прервались. Когда до левого борта «фэйворита» оставалось метров двадцать, свист ветра и гул двигателей потонул в грохоте. В боковой иллюминатор было видно как бронебойные пули «Эрликона» уродуют стеклопластиковый корпус, как лопнуло черное однопрозрачное стекло в рубке-салоне, как выстрелы снесли одну из спутниковых антенн.

Яхта потеряла управление, накренилась, и начала беспомощно разворачиваться.

— Подойди ближе! — услышал Эл голос Фернандо. Трое филиппинцев метнули «кошки» и, не смотря на сильное волнение, быстро перебрались на «Си-Фэйворит». Через несколько секунд снова послышались выстрелы. Но теперь уже не швейцарского зенитного автомата-пулемета, а индонезийских автоматов «модель-8»…

Команда яхты, состоявшая из четырех европейцев, была уничтожена. Сын Фу Банфу оказался довольно тщедушным и непривлекательным даже для китайца. Он лежал голый в луже крови на огромной круглой кровати в своей хозяйской каюте. Рядом лежали тюбик с гелью, упаковка специальных презервативов и обнаженный труп загорелого молодого блондина. «Лучше бы ты, дружок, остался играть в волейбол на пляже», — усмехнулся Эл, посмотрев на него.

— Быстрее! — подгонял Фернандо филиппинцев, обыскивающих яхту и уносивших все ценное. Эл вынул из заднего кармана сложенных в кресле брюк портмоне китайца. В нем была мелочь и множество пластиковых карточек. Эл повертел их в руке и выбросил через разбитый иллюминатор за борт.

— Ты идешь, Фернандо? — крикнул он тагалу, перебираясь обратно на Ар-5.

— Сейчас. — Старый филиппинец взял протянутый ему сверток, тот самый, который находился у одного из соотечественников, и снова скрылся в каюте.

Фернандо подошел к мертвому сына своего врага. Секунду смотрел на него, а затем достал «балисонг», с которым не расставался никогда и нигде. Он воткнул нож в тело чуть ниже груди и резким движением вспорол живот до самой лобковой кости. После чего развернул сверток и всунул содержимое в кровоточащую рану.

В свертке, который у него был, находился маленький ди-ви-ди-плеер фирмы «Самсунг» контрафактной сингапурской сборки.

Просторный двухэтажный дом, стоявший на берегу реки Чжуцзян в одной миле от Макао, наполнялся музыкой и громким ревом десятка профессиональных плакальщиков. К парадному входу подъезжали машины тех, кто был приглашен на похороны. Гости в светлых холщовых одеяниях проходили в комнату с обтянутым белым шелком гробом, становились перед покойным на колени и кланялись три раза. Затем передавали деньги в коричневых конвертах специально занимавшемуся подарками человеку, причем сумма должна была быть нечетной. Каждый из гостей стремился выказать как можно больше сострадания и поддержки членам семьи усопшего, ибо покойником являлся старший сын человека, от которого, так или иначе, зависели в Макао все. Гости беседовали с родственниками, по традиции старались отвлечь их разговорами или игрой в маджонг. Наконец, облаченный в траурную белую одежду, в комнату вошел хозяин дома, при появлении которого все почтительно встали.

Фу Банфу недавно исполнилось семьдесят четыре. При первом взгляде на этого маленького полного человечка с луноподобной физиономией трудно было представить ту гигантскую власть, сконцентрированную в его руках. А между тем, он обладал возможностями, превосходящими возможности глав большинства государств планеты.

С юных лет Банфу занимался делом, которое позволило ему к семидесяти четырем годам стать тем, кем он стал. Совсем молодым человеком он начинал рядовым бойцом у Вонг Кунгкита, бывшего чиновника чанкайшистского правительства, сколотившего империю пиратов. То были годы Второй мировой войны — годы, когда заниматься морским разбоем было особенно опасно. Японцы без суда и следствия обезглавливали любого, кто казался хотя бы косвенно замешанным в пиратстве. Но Вонг презирал опасность и требовал того же от своих людей. Он грабил всех подряд, не взирая на принадлежность, в Целебесском, Яванском, Южно-Китайском морях и в Бенгальском заливе. Его удача продолжалась до 1946-го года. В конце сорок шестого года Вонг был застрелен полицией Макао, после того, как его выдал кто-то из арестованных сообщников. И именно с этого момента начала восходить звезда Фу Банфу.

Империя пиратов осталась без вожака. Двое ближайших помощников Вонга, каждый из которых желал унаследовать дело покойного, явились к его вдове Шан. Они хотели, чтобы она разрешила их спор. Шан была миниатюрной молодой женщиной, бывшей танцовщицей из Кантона, любившей красивые наряды и антикварные драгоценности. Помощники Вонга даже представить не могли, что за кроткой внешностью скрывается та, кого впоследствии сингапурская газета «Стрейтс Таймс» назовет «самой загадочной женщиной Востока». Мадам Вонг разрешила их спор по-своему — двумя выстрелами из двух маленьких инкрустированных револьверов, подаренных мужем на свадьбу. Но Шан была не только смелой и жестокой, она была еще и чрезвычайно предусмотрительной. На случай промаха или осечки в ее будуаре в тот момент прятался доверенный человек со снятым с предохранителя автоматом. Этим человеком, ставшим правой рукой новоиспеченной королевы империи, был двадцатиоднолетний Фу Банфу.

Наступила новая эра. Эра мадам Вонг.

Шли годы. Победы чередовались с поражениями, но их все равно было значительно больше. Счет ограбленных судов шел на сотни и тысячи. Москитная флотилия мадам Вонг наводила ужас на власти Таиланда, Макао, Гонконга, Малайзии, Индонезии, Сингапура, Филиппин и Японии. Но Шан Вонг, урожденная Лою, не ограничивалась исключительно разбоем на море. Вместе с директором департамента экономики при губернаторе Макао она занималась контрабандой аомыньского золота, владела казино, публичными домами и другими увеселительными заведениями в Макао и Гонконге. Несколько раз ей приходилось выполнять деликатные поручения ЦРУ, которое ради «укрепления принципов демократии и дальнейшей интеграции общедемократических ценностей» готово было на заключение сделки хоть с самим дьяволом. Но сотрудничество с рыцарями плаща и кинжала из Лэнгли не принесло империи никаких дивидендов. Во время агрессии США во Вьетнаме мадам Вонг поручалось атаковать прибрежные города, контролируемые вьетконговцами. Из этих рейдов не вернулось много ее людей, поэтому контакты с ЦРУ скоро прекратились. Куда спокойнее и выгоднее было заниматься прежним ремеслом, и не лезть ни в какую политику.

Фу Банфу все время находился рядом с неукротимой королевой пиратов, беспрекословно выполнял любой ее приказ. Он продолжал оставаться самым близким и доверенным человеком мадам. Настолько близким, что один знал все ее сильные и слабые стороны. И настолько доверенным, что лично занимался отбором стройных юношей-европейцев, удовлетворявших ее непомерные сексуальные аппетиты. Она верила ему, как самой себе.

В тот роковой день Банфу не оказалось вместе со своей хозяйкой. Он улаживал финансовые вопросы организации с несколькими гонконговскими банкирами. А мадам Вонг приняла участие в нападение на торговое судно. К ней поступили данные о крупной и дорогостоящей партии сырья для медикаментов, которую перевозил из Таиланда в Находку контейнеровоз под Советским флагом. Когда речь заходила о подобном куше Шан Вонг любила лично возглавлять операции по захвату. Так же, как делала это в годы своей молодости.

У побережья Тайваня пираты атаковали торговое судно на нескольких быстроходных катерах. Когда до контейнеровоза оставалось всего пара кабельтовых, гражданское судно неожиданно превратилось в военный корабль с замаскированными зенитными установками и торпедными аппаратами. Это был корабль созданного в те времена на Тихоокеанском флоте отдела быстрого реагирования, который должен был осуществить превентивную акцию и предупредить тем самым малейшую возможность нападения на любое плавсредство под флагом Советского Союза. Отдел должен был преподать наглядный урок, запоминающийся на всю жизнь, и навсегда отбить охоту даже подумать о посягательстве на имущество Союза Советских Социалистических Республик!

Образцово-показательный расстрел имел страшные последствия. Катера пиратской флотилии разлетались в щепки. Ни один из них не сумел спастись. Оставшихся в живых и барахтавшихся в воде корсаров спецназовцы добили из автоматов. СССР еще раз показал всему миру, что свои интересы отстаивать умеет.

Так на вершину иерархической лестницы в обескровленной организации взобрался Фу Банфу. Став новым вождем пиратской империи, он наладил связи с крупнейшей триадой К-14, и со временем вместе с Вань Коук-Коем стал одним из руководителей ее аомыньского отделения. В глазах всех он оставался самым верным и преданным соратником покойной королевы. И лишь в тайниках секретных архивов Особого отдела Тихоокеанского флота и ГРУ МО СССР лежали документы, проливающие свет на ту роль, которую Банфу сыграл в утечке информации о якобы доверху забитом дорогостоящим опием-сырцом контейнеровозе…

Фу Банфу подошел к гробу сына и поджег на подносе несколько коричневых бумажных патак и зеленых долларов. Здесь же лежали нераспечатанные подношения, еда, а также висела одежда покойного, дабы тому было комфортно и тепло во время визита к Властителю Неба — Юйхуану. До начала похоронной церемонии, сопровождавшейся представлением на ходулях и вручением гостям хонг-бао — денежного подарка, который необходимо потратить немедленно, оставалось еще около получаса. Банфу повернулся к одному из гостей и велел тому следовать за ним в кабинет, обставленный вполне по-европейски. По вероисповеданию он был католиком, так как родился в Макао в семье, принявшей в португальской колонии христианство, и потому сочетал национальные этнические традиции с европейским стилем поведения.

— Бо прекрасно выглядит, — как положено, похвалил покойного гость, являвшийся одним из самых доверенных людей главаря К-14.

— Я хочу знать, кто это сделал? Кто повинен в его смерти?!

— Когда я летал за телом в Испанию, мне объяснили, что у полиции нет определенной версии. Яхта Бо была ограблена. Экипаж успел передать на берег сигнал, что какой-то прогулочный катер обстреливает их из пулеметов. Думаю, это не более чем трагическая случайность — никто конкретно на Бо не покушался. Им просто понадобились деньги и ценности.

— Мы должны установить это точно. Нельзя рисковать. Хотя он и не занимался делами организации, все нужно проверить. Кроме того, я не собираюсь прощать то, что они совершили, кто бы они ни были! У нас есть возможность повлиять, чтобы расследованием смерти Бо занимались их лучшие профессионалы?

— Я позабочусь об этом. — Помощник учтиво поклонился.

— А когда они найдут убийц, суд над ними свершу я сам. — Фу Банфу тоже встал с кресла. Начиналась похоронная церемония и он, как отец, должен был нести гроб с телом сыны до разукрашенного яркими лентами открытого грузовика-катафалка.

Горячая и влажная августовская ночь обволакивала Неаполь. Ночь окутала своим жарким дыханием роскошь королевского дворца Палаццо Реале, готическую строгость церкви Сан-Лоренцо, портовые краны и узенькие улочки Старого города, где белье сушилось прямо на натянутых между домами веревках. За день в воздухе скопились автомобильная гарь, человеческие испарения и «запах бедности», присущий этому мегаполису юга Апеннинского полуострова. Чуть в стороне от города-муравейника, среди лимонных рощ на холмах, дышалось легче. С залива дул приятный ветерок, приносивший хоть какую-то прохладу ожидавшим своего часа людям. Их было около двадцати: основная масса в мундирах карабинеров и несколько человек в гражданских костюмах. В столь поздний час все они прятались в окружавших небольшую уютную виллу зарослях южных растений не по собственной воле. Их вынуждал к этому долг службы и железная логика высокого молодого мужчины с мужественным лицом, который единственный из всех не являлся итальянцем.

Там, внизу, раскинулся шумный Неаполь. Карабинеры — люди бывалые: они знали, сколько опасности таит этот портовый город с множеством неразрешенных проблем. Контрабанда, наркотики, проституция, неаполитанская каморра — родная сестра сицилийской мафии: все это было там — внизу. Но здесь, в этом аристократическом пригороде, среди умиротворяющей тишины, нарушаемой лишь шумом прибоя и трелью цикад?!.. Еще несколько дней назад они и представить не могли, что именно здесь им придется поставить финальную точку в расследовании преступления, не имевшего еще аналогов в мировой истории по своей кровавой жестокости, цинизму и бесчеловечности. Преступления, перед которым меркли деяния Джека Потрошителя, доктора Менгеле, Андрея Чикатило и Ганнибала Лектера вместе взятых…

Молодой мужчина, руководивший операцией, включил подсветку и посмотрел на часы. По расчетам операция должна начаться с минуты на минуту. И не только в Неаполе, но и одновременно по его сигналу еще в нескольких городах: в Риме, Тель-Авиве, Нью-Йорке и Москве.

Мужчину звали Анри Лемэ. Он являлся сотрудником Генерального секретариата Интерпола в Лионе. Одним из лучших сотрудников! Но и ему понадобилось девятнадцать месяцев и тесное взаимодействие с МАТАМ, ФБР, МУРом и СИСДе, чтобы распутать весь клубок омерзительной грязи.

Со стороны шоссе, ведущего к вилле, послышался нарастающий звук двигателя. Люка Патринни, оперативный работник занимавшегося оргпреступностью третьего департамента СИСДе — итальянской службы госбезопасности, прижал ладонь к уху, в которое был вставлен миниатюрный наушник. Выслушав донесение, он повернулся к Лемэ и тихо шепнул:

— Это они.

Анри Лемэ поднял рацию и произнес в микрофон ключевое слово. С помощью спутников связи оно немедленно дойдет до его коллег. Всех, кто в эту секунду с тем же неимоверным напряжением готовился к решающему удару. В Риме, Тель-Авиве, Нью-Йорке, Москве…

Из-за кустов вынырнул ослепительный сноп света. Небольшой грузовой фургон «Фиат» подъехал к автоматически открывшимся перед ним воротам.

— Минута, — объявил готовность Лемэ. Карабинеры и сотрудники СИСДе в штатском напряглись. Первые сжимали теплый металл винтовок «Эм-1 супер-90». Вторые проверили висевшие в кобурах под пиджаками пистолеты-пулеметы «Беретта эс-12». Для всех эта минута отсчитывала секунды удивительно медленно.

— Пошли!

С четырех сторон по периметру увитого виноградной лозой забора карабинеры начали проникать на территорию виллы. Соблюдая молчание, они бежали к стеклянным дверям главного входа и к воротам гаража, в который въехал «Фиат». Наконец послышались резкие крики команд, возвещавших, что задержание преступников началось.

Полицейским никто не оказывал сопротивления. Да это было и не удивительно, учитывая, что вилла принадлежала человеку, никогда в жизни не державшему в руках оружия. Вилла принадлежала священнику.

Анри Лемэ быстрым шагом шел к дому. Он увидел, как из гаража карабинеры выводят двух молодых парней, на руках которых уже защелкнулись наручники. Но сотрудника Интерпола сейчас больше интересовали не они, а хозяин дома — отец Франческо Белотта.

Священник, пожилой мужчина с благообразной внешностью Санта-Клауса, что-то возмущенно доказывал державшим его карабинерам. Они усадили его в одно из кресел уютного маленького холла.

— Ваш арест согласован со спецлужбой Ватикана, — войдя внутрь дома, без прелюдий заявил священнику Анри Лемэ. — Надеюсь, вам ясен мой итальянский, и нам не понадобится переводчик?

Падре Франческо понял, что перед ним старший и переключил свои гневные филиппики на француза:

— Это какой-то произвол?! Вы отдаете себе отчет?!!

— Да, отдаю. Я хочу задать вам несколько вопросов. — В этот момент полицейский внес в комнату большую картонную коробку — из тех, что только что были изъяты в гараже. — Что находиться в коробках, которые вам привезли минуту назад?

— Не имею понятия… Точнее… — Белотта жалко и нерешительно взглянул в направленный на него объектив видеокамеры, с помощью которой один из сотрудников СИСДе документально фиксировал все происходящее. Нужно было отвечать быстро и твердо, но что ему сказать священник не знал.

В присутствии появившихся свидетелей полицейские вскрыли коробку. В ней находились аккуратно сложенные компакт-диски и видеокассеты. Судя по названию, на них был записан научно-популярный фильм о флоре и фауне Земли. Анри Лемэ распечатал коробочку компакт-диска и вставил его в дисковод ди-ви-ди-плеера, соединенного с ж-к-монитором. Предварительно убавив громкость, он включил фильм с середины…

Отец Франческо опустил глаза и отвернулся. Двое понятых всматривались в экран и постепенно глаза их расширялись от ужаса. Один из них вдруг повернулся и бросился на улицу. Его стошнило. Даже видавшие виды карабинеры, для которых лицезреть отрезанную боевиками каморры голову являлось делом будничным и привычным, не могли смотреть то, что на самом деле представлял собой «научно-популярный фильм»…

Это было настоящее снафф-видео. О существовании «снафф» — что в дословном переводе означало «нюхательный табак» или «перченость», ходили легенды и слухи. На поверку все они так и оставались вымыслом. Но этот снафф-фильм — был настоящим…

Международная преступная группа, состоявшая из граждан России, Италии, Израиля и США занималась производством и распространением дисков и кассет, на которых похищенные дети подвергались самым изощренным пыткам. В конце фильма их убивали перед объективом камеры тем зверским способом, который укажет в заявке заказчик. Функции в преступном синдикате были строго разграничены. Этническая преступная группировка занималась похищением на улицах российских, украинских и белорусских городов неблагополучных ребятишек того пола, возраста, роста, комплекции и цвета волос, на которые поступал заказ. Некро-съемки проводились в Москве, на студии известного московского видео-бизнесмена Дмитрия Кузнецовского, имевшего двойное гражданство. В некоторых фрагментах в роли палача, естественно под закрывающей лицо маской, выступал он сам. Далее отснятый материал переправлялся в Италию, являвшуюся перевалочным пунктом на пути в США. На американском рынке товар пользовался бешеным спросом. Потерявших человеческое обличие заказчиков уже не устраивали потоки бутафорской крови и внутренностей, мегатоннами вываливаемые на них Голливудом. Состоятельные извращенцы желали лично создавать сценарии реальных «хорроров» на собственный вкус, и готовы были выкладывать за их воплощение до трехсот тысяч. Именно столько стоили уникальные фильмы в единственном экземпляре, которые через Интернет заказывали добропорядочные семьянины, брокеры с Уолл-Стрит, землевладельцы из Алабамы, лоббисты из Вашингтона, менеджеры нефтяных корпораций Техаса. Дьявол в образе священника Франческо Белотта был как раз той координирующей и связующей фигурой, которая занималась рассылкой и получением заказов от московского до нью-йоркского подразделений преступной группировки. Сейчас в его доме лежала новая партия фильмов, поступившая в порт Неаполя. Завтра он должен был переправить ее сообщникам в Риме, откуда самолетом они собирались доставить ее в США.

Но это было еще не все! Изуверы использовали также и внутренние органы умерщвленных детей. По фиктивным документам они отправляли их в Израиль, в частную тель-авивскую клинику по трансплантации, возглавляемую эмигрантом из бывшего СССР.

— В коробках сто пятьдесят кассет и дисков, — заявил появившийся в холле виллы Люка Патринни.

«Сто пятьдесят кассет. Сто пятьдесят „фильмов“. Сто пятьдесят невинных детских смертей!» — Анри Лемэ выключил плеер. Он знал, что в эту секунду его коллеги уже ведут допросы всех арестованных… не людей — нет. И даже не зверей. Просто — существ!

Лемэ мог многое, если не оправдать, то хотя бы понять. И он понимал мотивы поступков арестованного им два года назад серийного убийцы из Глазго. Маньяк убивал молодых женщин по всей Европе на почве неудач в интимной жизни. Он был болен, психически нездоров, страдал различными перверсиями, и в этом заключалась его трагедия. Но здесь?!!..

Анри Лемэ выслушал доклады помощников, сообщивших, что операция везде протекает планово и успешно. Неожиданно он почувствовал вибрацию мобильного телефона во внутреннем кармане пиджака. Ему звонил его непосредственный начальник Жискар Ури — директор департамента криминальных расследований Интерпола — организации международной уголовной полиции.

— Поздравляю, Анри! Вам, похоже, удалось свернуть шею гадине!

— Благодарю, месье директор. Думаю, что да.

— Отлично!.. Но я звоню вам не только, чтобы выразить благодарность. Возникло одно дело, и я хочу, чтобы вы переключились на его расследование немедленно. В этой грязи со «снафф» теперь уже вполне обойдутся без вашей помощи. Дела сдайте комендаторе Патринни. Итак, я хочу, чтобы вы завтра утром вылетели в Мадрид. Билет на ваше имя на десятичасовой рейс «Ал-Италия» из аэропорта Каподикино уже заказан. В Мадриде вас встретит Гильермо Каррильо, сотрудник СЕСИД. Он объяснит ситуацию и введет в курс дела. Обо всех соображениях, версиях и вновь установленных фактах докладывайте мне лично. Считаю вас, Анри, лучшим, и потому, надеюсь, вы справитесь с заданием.

— Я понял, месье. Постараюсь оправдать доверие.

— Ну, что ж — удачи…

Директор Жискар Ури положил трубку, стоявшего на столе в его кабинете телефона. Этим звонком он не сделал ничего, что могло бы показаться злоупотреблением служебным положением или нарушением присяги. И уж тем более это было не преступление. Просто он слегка изменил график работы своего лучшего сотрудника. В конце концов, он имеет на это право.

Жискар Ури удовлетворенно откинулся в кресле. Он выполнил маленькую просьбу, с которой к нему обратились. И теперь сможет позволить себе приобрести для восемнадцатилетней любовницы то, что она давно от него требовала. Новенький «девятьсот одиннадцатый» «Порше».

Словно сошедшая с обложки «Плейбоя» бортпроводница компании «Ал-Италия» забрала поднос с завтраком и улыбнулась далеко не дежурной улыбкой. Она уже успела оценить сидевшего в переднем ряду салона бизнесс-класса мужчину. Молодой, стройный, с тонкими, но в то же время мужественными чертами лица. И в хорошем костюме. «Интересно, каков он в постели?»

— Что-нибудь еще, синьор? Возможно, бокал «Боллинжера»?

— Граци, — улыбнулся Анри Лемэ. Он нагнулся над ноутбуком, в который перед вылетом скачал все последние новости. Подушечка указательного пальца нежно пробежала по сенсорной панели, направляя курсор.

Итальянские новостные серверы пестрели сообщениями о проведенной ночью операции. Сообщалось об арестах и обысках в домах распространителей и потребителей снафф-видео. В сети угодило несколько известных личностей. В частности в качестве потребителей «запредельного кино» фигурировали крупный миланский промышленник, солист известной хейви-металл-группы и один патриарх американской политики — сенатор от Демократической партии США, входивший в церковь поклонников Сатаны. Пресс-служба не по дням набиравших влияние сатанистов уже опровергла обвинения в его адрес и назвала их провокацией. Во время штурма частной тель-авивской клиники сотрудниками МАТАМ — спецотдела МВД Израиля, занимавшегося особо тяжкими преступлениями, застрелился главврач и владелец клиники Арье Горин. В России работники Московского уголовного розыска совместно с отрядом быстрого реагирования задержали главных исполнителей — Дмитрия Кузнецовского и членов группировки Абуязида Наджибулоева. Сам Наджибулоев, как сообщалось, успел скрыться где-то на территории Чечни. В связи с этим представители российского МВД как обычно заявили, что его арест — «вопрос нескольких дней». Но на первый план в связанных со вчерашней операцией сообщениях к удивлению Анри Лемэ вышел скандал, разразившийся из-за показа по государственным телеканалам Италии РАИ-1 и РАИ-2 кадров изъятых фильмов. Конкуренты во главе с медиа-магнатом Сильвио Берлускони обвинили журналистов РАИ в безнравственности. Раздуваемый скандал затмил собой само — страшное, бесчеловечное преступление.

«Что ж, выбить стул из-под конкурента важнее, чем убитые где-то в далекой России дети», — Лемэ отключил связь и откинулся в широком комфортабельном кресле. По натуре он был охотником, и теперь уже думал о новом деле, которое ему предстоит. Какое оно будет, он пока не знал. Но, учитывая настойчивость, с которой велел ему заняться этим новым расследованием директор Ури, можно было догадаться, что дело обещает быть важным, трудным и интересным. Тем более что здесь оказался замешан СЕСИД — Высший центр информации и обороны — главная разведслужба Испании.

Возле трапа приземлившегося в аэропорту Барахас самолета Лемэ уже ждал майор Гильермо Каррильо. Ему было лет сорок — сорок пять, и в его манерах отчетливо просматривалась армейская выправка.

— Добро пожаловать в Испанию, инспектор, — приветствовал он Лемэ, и указал на стоявший чуть в стороне черный 210-й «Мерседес» Е-класса.

— Куда мы направляемся? — поинтересовался француз.

— В контору. А пока я хочу просветить вас по поводу дела. Насколько я знаю, вы еще не в курсе. Моему шефу полковнику Фелипе Нуньесу звонил вчера директор Ури. Он сказал, что наше дело может быть связанно с рядом других, расследуемых его ведомством. И потому он срочно направил к нам вас, инспектор. Он характеризовал вас, как своего лучшего работника. Я, кстати, тоже наслышан о ваших успехах.

— Благодарю, майор, — Лемэ взглянул в окно на проносившийся мимо пейзаж пригородов испанской столицы. — Я бы хотел услышать, что же все-таки произошло?

— Возле каталонского побережья неделю назад была ограблена яхта одного богатого китайца.

— ???

— Подразделение СЕСИД, к которому я отношусь, занимается именно этим, — улыбнулся Каррильо. — Мы не ловим шпионов или террористов из ЭТА. Мы, как и Министерео дел Интериор — наше МВД, заняты уголовниками. Правда, — не обычными. Испания, слава Богу, не Индонезия. Случаи морского разбоя у нас крайне редки. Тем более с применением крупнокалиберных пулеметов и убийством людей. Поэтому мое ведомство и оказалось причастным к распутыванию этого громкого преступления. Впрочем, пока что особыми успехами похвастаться не могу. Да вы и сами сейчас увидите материалы: зацепиться за определенную версию, которая окажется верной, не так-то легко…

«Мерседес» свернул с шоссе и подъехал к комплексу невысоких белых зданий круглой и прямоугольных форм, построенного в середине восьмидесятых недалеко от Мадрида. Это была штаб-квартира Сентро Суприор де Информасион де ля Дефенса — СЕСИД.

Каррильо проводил Лемэ в кабинет на последнем четвертом этаже одного из корпусов.

— Располагайтесь. Кофе?

— С удовольствием.

Лемэ осмотрелся. Такой стандартный кабинет с пластиковой мебелью, оргтехникой и незаменимым кондиционером вполне мог находиться в офисе какой-нибудь маклерско-брокерской конторы. Но он находился в святая святых испанской военной разведки! Лемэ довелось за свою жизнь бывать во многих штаб-квартирах спецслужб мира. Впрочем, ни одна из них не имела столь скандальной репутации. Не успела утихнуть шумиха с арестом прежнего руководителя СЕСИД генерала Манглана и его заместителя полковника Пероте, как новые уголовные обвинения посыпались в адрес нынешнего шефа СЕСИД — генерала Кальдерона.

Каррильо включил компьютер и произвел несколько операций.

— В этом файле все данные, можете ознакомиться. — Он вдавил кнопку селектора и заказал секретарю две чашки кофе.

Лемэ увидел на экране монитора увеличенную фотографию мужчины с сухим невыразительным лицом и раскосыми азиатскими глазами.

— Цзяньин Бо, сорок три года, — комментировал майор, — богатый китаец из Макао. Постоянно проживал на Капри в Италии, где владел большой виллой на склоне горы Соларо. Также у него в собственности находилась моторная яхта «Си-Фэйворит», порт приписки Сингапур. Она простояла несколько дней в порту «Олимпик» в Барселоне, а затем зашла в один из спортивных портов возле курорта Салоу. После чего взяла курс на Капри и в прибрежных водах подверглась нападению. Члены команды, сам хозяин и его гость были убиты. Здесь, инспектор, все подробно. Баллистическая и трассологическая экспертизы, химико-физические исследования, дактилоскопия, личности погибших, предположительная хроника событий и запись допроса свидетелей.

— Я просмотрю. Но к какому выводу склоняетесь вы, майор?

Каррильо усмехнулся:

— Разбойное нападение с целью наживы, ничего более. Это подтверждает и тот факт, что с яхты пираты унесли все мало-мальски ценное. Как я уже говорил, перед смертью экипаж сообщил, что их обстреливает какой-то прогулочный катер. И действительно, «Си-Фэйворит» буквально изрешетили двадцатимиллиметровыми пулями зенитного пулемета «Эрликон», широко распространенного в годы Второй мировой войны. Сами трупы нашпигованы девятимиллиметровыми пулями. Судя по мнению экспертов, с вероятностью девяносто процентов можно утверждать, что стреляли из индонезийских пистолетов-пулеметов «модель-8», запущенных в производство с семьдесят пятого года. Список моделей, к которым также подходят патроны этого калибра, прилагается. По нашим пулегильзотекам и в базе данных вашего учреждения, инспектор, задействованное оружие не проходит

— Какие данные получены в результате поисков этого загадочного прогулочного катера?

— Хм, наши сотрудники и каталонская полиция попробовали ухватить след. Но слишком мало исходного материала. На протяжении одного только Каталонского побережья сорок спортивных портов и двадцать пять тысяч швартовок! Представьте, сколько можно насчитать плавсредств, попадающих в расплывчатую категорию «прогулочный катер»?!

— Да, пожалуй.

— Осведомители также не смогли сообщить что-либо стоящее. Никто ничего не слышал и не видел.

— О.К.. Вы сказали, что на яхте китайца был гость?

— А-а, — майор ухмыльнулся и произвел на компьютере несколько операций. — Взгляните сами. Мы побеседовали с его дружком. Он приехал в Салоу из Лондона в отпуск.

На экране монитора появилась видеозапись, сделанная полицией во время допроса свидетеля. Полный рыжеволосый мужчина средних лет говорил по-английски явно волнуясь:

«…Я не мог найти себе места, когда Зигфрид бросил меня с тем китайцем. Конечно, я простой служащий железнодорожной компании, у меня нет собственной яхты и виллы на Капри! Мне хотелось его убить! Но когда это произошло, когда его не стало… я до сих пор не могу пережить это. Все вспоминаю те дни и те ночи, что мы с ним…»

Свидетель разрыдался.

— Действительно ничего интересного, — кивнул Лемэ.

— Так что, дорогой друг, пока случайно не всплывут новые обстоятельства, где-нибудь не засветится использованное оружие, или, не дай Бог, пираты не проведут еще одну акцию, следствие будет топтаться на месте. В конце концов, мы не волшебники. Тут больше шансов у Интерпола, раз ваш шеф говорил что-то о том, что дело может быть связано с другими. Покопайтесь у себя.

Анри Лемэ задумался. На первый взгляд Каррильо абсолютно прав. На его месте он сам выстроил бы идентичную версию — разбойное нападение и ничего более. Охотники за наживой выбрали дорогую яхту в качестве объекта атаки. А кому она принадлежит конкретно — дело десятое. Лишь бы нашлось чем поживиться. Но с другой стороны Лемэ не давала покоя мысль: для чего Жискар Ури срочно сорвал его с расследования «снафф» и направил в Испанию? Насколько Лемэ знал никаких предпосылок для объединения данной пиратской акции с другими, которыми в настоящую минуту занимается Интерпол и его подразделение Центр по борьбе с морским разбоем в Куала-Лумпуре, не было!

«Значит, где-то есть связующее звено. И его нужно найти!»

— А вот этот китаец, владелец яхты. Что еще удалось установить о нем?

— Мы, разумеется, запросили у итальянских коллег данные. Бо Цзяньин вел праздный, но исключительно законопослушный образ жизни. Удалось выяснить, что он имел интересы в гостиничном бизнесе Макао. В частности в аомыньских отелях «Эшторил», «Лижбоа» и «Белла Виста». Но вел дела через управляющих, сам постоянно проживал на Капри. Что еще… имел нестандартную сексуальную ориентацию. Но не думаете же вы, инспектор, что его смерть — месть на почве ревности со стороны того англичанина, у которого он увел дружка с пляжа в Салоу? Да и версия о сведении счетов между коммерческими конкурентами вряд ли подходит. Даже для отвлекающего маневра расстрел из зенитных пулеметов, которые нацистские летчики использовали в качестве авиапушек, а моряки союзников, чтобы сбивать этих самых летчиков, слишком сложен. Несомненно, — это морской разбой. В общем, мы выполнили все формальности и передали тело прибывшему из Макао управляющему. Цзяньин завещал похоронить себя на Родине.

— Понятно. Я хотел бы детально ознакомиться со всеми установленными фактами.

— Пожалуйста, работайте. Мой кабинет к вашим услугам. Как я уже сказал, в этом файле вы найдете все. Если я понадоблюсь, позовите меня через секретаря. Я буду поблизости.

Лемэ остался один. Он любил делать все основательно и потому стал пунктуально исследовать содержимое файла. Мысленно он отдал должное испанским коллегам из МВД и СЕСИД. Они действительно проделали титаническую работу: опросили тысячи возможных свидетелей, представителей собственной агентуры в криминальной среде, собрали и скрупулезно рассортировали всю информацию. Но следов таинственного катера, именно того единственного, который нужен, обнаружить не удалось.

«Здесь обязательно должно быть что-то, на что они не обратили внимания!» — Лемэ просмотрел фотоматериалы, сделанные на борту расстрелянной яхты. Каждый кадр был снабжен ссылкой с детальным описанием. Инспектор «кликнул» на очередной снимок. На экране возникла каюта хозяина. Даже после страшного разгрома, который бандиты учинили в ней, она поражала роскошью внутреннего убранства. Гобелены пастельных тонов с национальным китайским узором «меандр» украшали переборки, подволок был зеркальным, а основную площадь занимала громадная круглая кровать под красивым нежно-розовым балдахином. На ней и лежали обнаженные трупы хозяина и его гостя. Бо Цзяньина и Зигфрида Зиндермайера, стройного блондина-манекенщика из Дюссельдорфа, подрабатывавшего проституцией на пляжах в Салоу.

Лемэ смотрел на экран несколько секунд, а затем позвал майора Каррильо.

— Скажите, майор, что означает вот это? — Инспектор указал на ссылку с заключением судмедэксперта.

— «На брюшной полости трупа глубокая резаная рана, имеющая… нанесенная острым металлическим предметом… в рану всунут посторонний предмет, размерами…»… Ну, это вещи не столь необычные, чтобы придавать им особое значение. Часто преступники, потерявшие от крови рассудок, глумятся над жертвами. Не обязательно, что они имеют парафилии на почве садизма. Помню, во время ограбления центрального банка в Барселоне, налетчики отрезали голову кассиру и насадили ее на машинку для пересчета купюр. Стресс, знаете ли.

— Ясно. И все же, что это было?

— Маленький ди-ви-ди-плеер новой модели со встроенным в панель жидкокристаллическим экраном. Мы, разумеется, отдали его на экспертизу. Плеер оказался контрафактным, то есть подделанным под определенную фирму. В данном случае под корейскую «Самсунг». Такие подделки, и даже очень высокого качества, не редкость. В Азии много предприятий подделывающих различную электронику.

— Спасибо за информацию. Я еще поработаю.

— Быть может, вы хотите выяснить все на месте? Вылететь в Таррагону или Салоу? — осведомился майор. Ему не очень-то хотелось возиться с этим свалившимся на голову интерполовцем. И он был бы рад скорее спровадить его, тем более что сегодня вечером собирался успеть на «Сантьяго Бернабеу» на первый официальный матч в новом сезоне своего любимого «Реала». Но его шеф полковник Нуньес и шеф интерполовца Жискар Ури являлись хорошими приятелями. Гильермо Каррильо понимал, что волей-неволей ему придется выполнять указание Нуньеса: оказывать гостю полное и всеобъемлющее содействие.

— Нет, думаю — это лишнее. Уверен, ваша служба сделала все, что в ее силах. Ничего нового после них мне обнаружить не удастся. По крайней мере, на данном этапе.

Лемэ снова остался один. Он продолжил просмотр информации, но ничего полезного не нашел. И все же, что-то не давало ему покоя. С одной стороны непонятный до конца приказ Жискара Ури, а с другой мимолетные и второстепенные на первый взгляд совпадения.

«Поддельная штамповка вместо фирменного хай-энда на яхте миллионера? Мог ли этот богатый китаец иметь какое-то отношение к поддельной электронике из Юго-Восточной Азии? И его ли этот плеер? А если не его, то зачем налетчикам тащить с собой на дело видео-плеер? Раз уж нечем занять руки, не логичнее ли прихватить лишний пистолет или мешок для добычи?» — Анри Лемэ не верил в версию майора Каррильо, будто налетчики вспороли жертве живот и всунули в рану первую попавшуюся вещицу без всякой причины. Он чувствовал, что за этим что-то кроется. А значит, это и есть тот след, за который стоит ухватиться.

Вечером Лемэ сидел в номере отеля перед подключенным к Интернету ноутбуком. Майор Каррильо, как ему показалось, чрезвычайно обрадовался, когда гость, наконец, покинул штаб-квартиру СЕСИД. «Что ж, — подумал инспектор, — профессиональная конкуренция существует везде. Спецслужбы — не исключение».

Для Лемэ был забронирован одноместный номер в отеле «Мелиа Кастилла». Этот современный многоэтажный отель, построенный в форме выгнутого треугольника, располагался в деловой части Мадрида и являлся важным конвекционным центром. В нем находилось два десятка залов для проведения различных конференций, симпозиумов и семинаров. Но инспектору Интерпола было не до многолюдных деловых встреч. Он пытался отыскать ниточку, потянув за которую можно распутать весь клубок.

Пальцы привычно пробежали по клавиатуре. Лемэ набрал свой личный идентификационный номер и пароль для входа в базу данных Генерального секретариата международной полиции. Каждый раз, когда он совершал эту операцию находясь вдали от Лиона, с ужасом представлял, как обходились сыщики прошлого без электронных средств передачи и получения информации, без компьютеризированных лабораторий, без мобильной связи, наконец! Сколько тратилось времени и сил на то, что можно сделать в считанные секунды! Теперь же, что ни год — новое открытие. Даже за месяцы расследования дела со «снафф» человеческий гений успел изобрести нечто, что серьезно помогло следственной бригаде. Специализирующаяся на баллистических экспертизах огнестрельного оружия американская фирма «Интэйллиджент Аутомэйшен» разработала методику Диск-Принт, способную с точностью идентифицировать любые оптические диски. Применение этой методики позволило доказать причастность всех компакт-дисков со снафф-фильмами к видео-центру Дмитрия Кузнецовского в Москве.

Лемэ просмотрел в архиве Интерпола ссылки на интересующую его тематику. «Любопытно!» — Он остановился на сообщении о захвате контейнеровоза китайской компании «Коско» в Малаккском проливе. — «Очень любопытно!!» — Контейнеровоз с грузом электроники бесследно исчез в апреле этого года. Внимание инспектора привлек тот факт, что вопреки обыкновению конкретное наименование и количество товара указано не было. А фирма отправитель из Сингапура, которой принадлежали контейнеры с грузом, отказалась от претензий и от получения страховки. Интерпол занимался только поиском пропавшего судна. Так могло быть в одном случае — в случае, если с грузом электроники что-то нечисто. Но еще сильнее заинтересовали Анри Лемэ свидетельские показания моряков-китайцев. Они рассказали, что на них напал военный катер, на борту которого находился крупнокалиберный зенитный пулемет-пушка. Инспектор прокрутил еще несколько сообщений, поступивших в базу данных Интерпола от куала-лумпурского Центра по борьбе с пиратством и от ICCIMB — международного аналитаческого отдела контороля за пиратсвом.

«Нападение на либерийский балкер возле побережья Сомали, захват кипрского сухогруза с сигаретами»… Снова потерпевшие показали, что имели дело с военным катером, вооруженным «пушкой с длинным и тонким стволом». По описаниям всех свидетелей это вполне могло быть одно и тоже оружие. И… это оружие вполне могло оказаться двадцатимиллиметровым швейцарским зенитным автоматом «Эрликон».

Лемэ просмотрел более ранние сообщения о разбойных нападениях на морские и океанские суда: «несколько моторных джонок у побережья Таиланда, вооруженных самодельными минометами…», «ночная атака сейнера возле порта Белен на Амазонке… двенадцать трупов…», «канадский сухогруз Мэрлоу с грузом копры подвергся нападению пиратов на неопознанном военном катере недалеко от филиппинского острова Лусон… пиратский катер был оснащен зенитной установкой»!

— Нет, не может быть! — покачав головой, вслух произнес Лемэ. — Филиппины, Малакка, Африка, Испания! — Ему самому показалось, что в своих предположениях он зашел слишком далеко. — Не может быть, чтобы это были одни и те же люди!

Инспектор отключился от связи с базой данных интернациональной полиции и несколько минут сидел молча, жадно куря сигарету. Затем, практически машинально, набрал на обычном поисковом сервере «Алта-Виста» слово «OERLICON». На экране в столбик появились ссылки различных энциклопедий, сайт фирмы, исторические справки о Второй мировой войне, в которой практически все воюющие стороны имели на вооружении сначала двадцатимиллиметровые, а затем и более поздние тридцатипятимиллиметровые «Эрликоны». Лемэ прокрутил список вниз, отвлеченно раздумывая о своих версиях. Неожиданно всплывший баннер привлек его внимание. На рекламе новостного сервера «Теч Вэб» сообщалось, что весной на Филиппинах завершились съемки фильма «Океанский странник». Анри Лемэ уже неоднократно слышал об этом российском фильме, снятом совместно с американским «Юниверсал Пикчерз», о котором вдруг разом заговорили все мало-мальски крупные издания и телеканалы. Но он не являлся поклонником современного российского кино. Его заинтересовало другое: время — весна, и место — Филиппины, в контексте интернетпоиска нужного оружия.

Лемэ «кликнул» на ссылку, открыв статью целиком. Он нашел то, что искал. И даже более…

В пространной, хвалебной и явно ангажированной статье рассказывалось о создателях, актерах и о фильме в целом. Раздел, в котором упоминался зенитный швейцарский автомат, был посвящен филиппинскому периоду съемок, где были задействованы настоящие танки «Шерман» и М-3, истребители «Аэркобра» и военные катера, на вооружении которых находились, в том числе и зенитные пушки «Эрликон». Вся техника арендовалась из музея расположенной на Лусоне американской военной базы. Автор статьи гарантировал, что зрителя ожидает незабываемое зрелище, поскольку съемки проводились с невиданным размахом. Как он выразился: «Фильм снимался в условиях максимально приближенных к боевым! В одном из эпизодов был даже случайно взорван на рейде один из катеров — патрульный Ар-5, за потерю которого кинокомпании пришлось выложить американскому армейскому командованию громадную неустойку! Правда, просочились слухи, будто злые языки утверждают, что катер не был взорван, а его просто кто-то у русских украл по их же собственной халатности. Но, похоже, все это не более чем зависть недоброжелателей…»

— Бинго!! — Анри Лемэ почувствовал, что, возможно, он попал в точку. По крайней мере, в деле, связанном с канадским сухогрузом «Мэрлоу». Ведь военный катер с зенитным вооружением не прогулочная моторка. Его в магазине не купишь. А значит, он откуда-то должен был взяться.

Он набрал номер телефона своего непосредственного начальника.

— Чем можете похвастаться, инспектор? — поинтересовался Жискар Ури.

— Пока ничем особенным, месье. — Анри Лемэ решил ничего не уточнять и ни о чем не спрашивать. Раз шеф не раскрывает своих карт, он не будет раскрывать своих. — Возникла кое-какая небольшая версия, связанная с Юго-восточной Азией. С Филиппинами. Но это только предварительный набросок, не более. Мне еще нужно все проверить. Я собираюсь вылететь в командировку, и хочу попросить вас договориться с местным бюро Интерпола о взаимодействии со мной.

— Отлично, я все сделаю. Итак, куда вы летите? В Манилу?

— В Санкт-Петербург.

Директор Ури отключил мобильный телефон. «Черт побери, работа отвлекает даже в такие минуты!» Он лежал на широкой кровати в объятиях восемнадцатилетней любовницы, которая в этот день была особенно страстной. Сегодня они уже успели съездить в автосалон и заказать «Порше» серебристого цвета с интерьером из красной кожи английской фирмы «Коннолли». Но с другой стороны Жискар Ури знал, что его лучший сотрудник ничего просто так не просит. И потому надо как можно скорее по полуофициальным каналам выслать запрос о содействии генерал-майору Гордиенкову, руководителю НЦБ Интерпола России.

Режиссер Владимир Смирнов сидел в полупустом зале кафе главного ленфильмовского корпуса. Перед ним стояла початая бутылка водки. Настроение у постановщика было скверным.

Он безразлично окинул взглядом большой, приятно затемненный зал. «Ничего не меняется. Несмотря на время, все возвращается на круги своя!» Он вспомнил, сколько перемен происходило в этом кафе с момента открытия. Чередовались арендаторы, переделывался интерьер. Как-то из кафе даже хотели сделать японский ресторан, уже не для работников студии, а с отдельным входом с улицы. И вот теперь все вернулось. Лишь прилавок теперь располагался не напротив входа, а сбоку. Да еще в ассортимент добавили разливное пиво. «Так и со мной…» — Смирнов плеснул себе еще водки и выпил залпом.

— Владимир Владимирович! — За столик подсела какая-то молодящаяся дама средних лет, от которой нестерпимо пахло приторно-сладкими духами. Режиссер ее видел впервые. — Вы не узнаете меня?

— Простите, не припомню.

— О, чисто внешне мы пока не так известны! Я из Москвы, автор сценария фильмов «Последний патрон Рэкетира», «Путь Рэкетира» и «Рэкетир стреляет без промаха». Правда, эти фильмы еще не успели поставить, но не суть. Мне кажется, у меня есть именно то, что вам нужно! — С этими словами дама достала из сумки тоненькую стопочку листков машинописного текста. — У меня есть великолепное либретто сценария для вашего будущего фильма…

«Ну, тогда я тебя знаю, — устало усмехнулся про себя режиссер. — Не конкретно тебя, а таких…» Он с грустью подумал о сочетании факторов, из-за которых российское кино в начале девяностых едва окончательно не сгинуло в пропасть. Приход на теплые места сынков и дочек мэтров прежних лет, хотя доподлинно известно на ком отдыхает природа, вседозволенность, породившая растерянность у тех, кто за долгие годы привык гениально снимать между строк, и вот такие горе-профессионалы, как эта дамочка.

Между тем московская авторша уже вдохновенно обрисовывала сюжетные коллизии собственного шедевра:

— В центре внимания девушка, приехавшая в Москву и ставшая работать в лучшем модельном агентстве топ-моделью…

Смирнов вежливо кивнул. «Лет пять-десять назад она стала бы работать в лучшей интуристовской гостинице — валютной проституткой…»

— …Мафия пытается помешать ей выиграть на конкурсе красоты «Мисс Всея Руси». Бандиты хотят, чтобы победила их кандидатка. Но тут на пати у подруги-дизайнера наша девушка знакомится с воевавшим в Чечне парнем, «чеченцем»…

«Раньше он был бы „афганцем“…»

— …С этого момента начинается самое интересное. Он начинает ей помогать…

Смирнов уже перестал слушать. Он вспоминал о том, как все хорошо было год назад…

Звонок Семена Фельдштинского и уникальное предложение. Он сразу же ухватился за него. С этим проектом можно было горы свернуть! Великолепные условия для творчества, неограниченные финансово-технические ресурсы, прекрасный кандидат на главную мужскую роль. Правда с главной женской ролью вышла неувязка. Фельдштинский потребовал, чтобы роль предоставили юной супруге его коммерческого партнера — по совместительству члена Совета Федерации. Девушка являлась победительницей какого-то из многочисленных «кокурсов красоты», завершившегося, впрочем, омерзительным скандалом из-за откровенных подтасовок результатов голосования жюри. Когда Смирнов просмотрел ее кинопробы, ему сразу же вспомнились слова своего зарубежного коллеги, сказанные после кинопроб манекенщицы Клаудии Шифер: «Более тупой индюшки я еще не встречал!» И вдруг в дело снова вмешался случай, ставший поистине счастливым. Утвержденный на главную мужскую роль Василий Золотогоров настоял, чтобы партнершей по фильму была его герл-френд — всемирно-известная балерина Алина Беляева. Увидев ее игру в первый раз, Смирнов пришел к выводу: балет чуть не украл у кинематографа выдающуюся актрису!…

«Так все хорошо начиналось…» — снова подумал он.

— Вы не слушаете меня?! — раздраженно оторвала его от раздумий сценаристка.

— Нет-нет, что вы! Я весь во внимании.

— Я подхожу к кульминации. В финале герой сойдется в решающей схватке с главным бандитом, в совершенстве владеющим приемами… как его… ну этого?

— Кунг-фу, — подсказал Смирнов. Он попытался отгадать, каким же способом герой убьет главного? Засунет в доменную печь на заброшенном заводе? Растворит в кислоте? А может придавит пятидесяти тонным прессом?

— …И ловким приемом он бросает его на растерзание крокодилам!

— Простите, — изумился режиссер. — Как я понял, все действие происходит в Москве! Где вы в Москве…

— Вот! — Сценаристка победоносно вскинула вверх указательный палец. — В этом вся соль! Финальная схватка состоится в зоопарке!

— Владимир Владимирович! — неожиданно послышался голос появившегося в зале Бориса Чердынцева. С ним было двое незнакомых молодых мужчин. — Здесь двое товарищей из органов хотят с вами поговорить.

Смирнов оказался даже рад такому неожиданному повороту событий. В принципе совесть его была почти чиста, и уж лучше поговорить с товарищами из органов.

— Простите, — улыбнулся он дамочке, — к сожалению, у меня важная встреча. Быть может, мы обсудим ваше либретто в следующий раз?

Незнакомцы сели за стол. Один из них представился сотрудником санкт-петербургского бюро Интерпола. Второй мужчина оказался иностранцем, тоже полицейским, и соотечественник заявил, что ему поручено выполнять функции переводчика.

— Я слушаю вас? — доброжелательно сказал Смирнов…

Анри Лемэ прилетел в санкт-петербургский международный аэропорт Пулково-2 рейсом авиакомпании «Иберия» днем. Как и было договорено, в зале прилетов его встречал капитан Величко из петербургского бюро. Внешне они казались ровесниками, но Величко был ниже ростом и крепче сложен. Лемэ знал, что за десять лет существования российский Интерпол вошел в пятерку наиболее активно функционирующих НБ международной уголовной полиции. А петербургское бюро являлось одним из самых эффективных. Правда, он также знал, что около половины всех дел, расследуемых петербургскими коллегами, составляли дела по поиску угнанных в Германии машин. До недавнего времени это был замкнутый круг. Добропорядочные бюргеры продавали автомобили перегонщикам, через некоторое время обращались с заявлениями об угоне, получали страховку, а страховые компании уже сами выбирали время, когда им обратиться в Интерпол. В итоге машины через несколько лет обнаруживались в России у новых владельцев, приобретавших их вполне законно. Вернуть их назад в Германию было нельзя. Но теперь стороны достигли соглашения, по которому угнанные машины конфисковывались даже у тех российских граждан, кто честно выкладывал за них свои кровные. Занимается ли лично Величко угнанными машинами, Лемэ не знал. Но по-английски русский говорил вполне сносно.

— Добро пожаловать в Россию, инспектор, — приветствовал гостя капитан. — Пойдемте, я в вашем распоряжении.

Они сели в неприметную синюю «Ладу» ВАЗ-2108 и двинулись по шоссе в направлении города.

— Насколько я представляю, вы здесь полуинкогнито? — осведомился Величко. — Хотите кое-кого расспросить, так сказать, не для протокола?

— Да. Мне бы хотелось, чтобы вы помогли мне задать несколько вопросов кому-нибудь из представителей кинокомпании «Старлако». Это возможно сделать сейчас?

— Отчего нет? Значит, мы едем на Ленфильм. Офис «Старлако» располагается там.

Они стали проезжать по многолюдным центральным проспектам и улицам.

— Каковы ваши первые впечатления о Петербурге? — поинтересовался капитан.

Лемэ подумал, что город выглядит вполне по-европейски, но это все-таки не Париж.

— Красиво. Много дорогих автомобилей. — «И половина из них наверняка угнанные», — добавил он про себя.

«Лада» миновала Троицкий мост, проехала по Каменноостровскому проспекту, развернулась и остановилась напротив главного входа в Ленфильм.

Через несколько минут Борис Чердынцев подвел их к столику в студийном кафе, за которым сидел режиссер-постановщик того фильма, благодаря которому Анри Лемэ очутился в России…

— Инспектор Лемэ хочет задать вам пару вопросов относительно съемок «Океанского странника», — перевел капитан Величко.

— Я немного говорю по-английски, — сказал Смирнов. — Можете обращаться ко мне на этом языке.

— Хорошо. — Лемэ закурил сигарету. — Не могли бы вы, господин Смирнов, сообщить об обстоятельствах, связанных со взрывом во время съемок на Филиппинах одного из катеров?

«Ах, вот он о чем! — подумал постановщик. — Ну что ж, я скажу ему…»

Смирнов помнил все. Приказ Фельдштинского, который он выполнил, обманув филиппинских полицейских и тем подставив себя. Помнил, как потом Фельдштинский лично о чем-то договаривался с американским вице-адмиралом, чтобы замять дело. Знал о пропавшем омоновце, семье и коллегам которого была выплачена сумма, соответствующая их молчанию. Как ни странно, никто не разыскивал исчезнувших статистов. Словно у них не было ни семей, ни близких. Лишь о литовце расспрашивали какие-то откровенно криминального вида типы. Узнав, что он остался на Филиппинах, они обматерили всю студию, но все же ушли и больше не появлялись. Смирнов помнил все…

— А никакого взрыва и не было, — ответил режиссер.

Теперь настала пора удивиться инспектору Лемэ.

— Вы хотите сказать, что…

— Я хочу сказать, что катер был угнан. Вместе с ним в ту ночь исчезли несколько членов съемочной группы. Пятеро статистов и один милиционер-охранник, стороживший реквизит. — Он хотел было добавить, что после пропажи к нему обращались сотрудники филиппинской службы безопасности по поводу ограбленного пиратами на военном катере судна, но решил благоразумно промолчать. В конце концов, сокрытие важных улик, отказ в помощи следствию и лжесвидетельство не красят никого.

«Бинго!! О-ля-ля!» — во второй раз за эти дни воскликнул в душе Лемэ. — Если не возражаете, господин Смирнов, я хотел бы поконкретнее узнать еще вот о чем…

Разговор продолжался около часа. Инспектор Интерпола понял, что слетал в Россию не зря. В конце он поблагодарил собеседника, пообещав, что разговор останется между ними.

— Могу я теперь увидеть самого господина Семена Фельдштинского? — спросил Лемэ.

— Для этого вам понадобится преодолеть много тысяч миль, — грустно усмехнулся Смирнов. — Вчера он вылетел в Лос-Анджелес на мировую премьеру «Океанского странника». В качестве не только продюсера фильма, но и в роли режиссера-постановщика.

* * *

Под крылом «Гольфстрима» тянулся однообразный унылый пейзаж: выжженное горное плато, казавшееся в лучах заходившего солнца огненно-рыжим. Алина смотрела в иллюминатор. Для нее этот полет стал особенно утомительным. Она чрезвычайно устала, даже не взирая на многолетнюю привычку, и на то, что частный самолет Семена Фельдштинского по уровню комфорта соответствовал капиталам владельца.

До конечной точки путешествия оставалось совсем немного. «Там я смогу отдохнуть!» Ей страшно хотелось принять расслабляющую ванну и поспать хотя бы пару часов. Алина никогда не любила перелеты. Вдобавок сейчас она чувствовала еще и тревожное волнение. Как когда-то перед своим первым выходом на сцену в своей первой сольной партии. Теперь ее ожидала премьера в новом амплуа. В качестве звезды мирового киноэкрана.

Не считая экипажа, в «Гольфстриме» они летели втроем, вместе с Василием и Фельдштинским. Телохранители, помощники и обслуга вылетели в Л-А заранее. «Гольфстрим» совершил две посадки для дозаправки в Ирландии и Нью-Йорке и вот уже много часов находился в воздухе.

— Чуточку шампанского? — спросил Золотогоров. Алина не смогла сдержать улыбку. Все-таки в Василии было что-то мальчишески-притягательное. Он оставался бодрым и веселым. Бесшабашным! А ведь ему тоже предстояли дебют и испытание на невиданном уровне, учитывая все те громкие имена, что соберутся на премьере. А главное, учитывая тот имидж нового Дугласа Фербенкса, Грегори Пека и Алена Делона, который ему авансом создали американские СМИ.

Пейзаж за бортом вдруг резко изменился. Тянувшееся долгие мили плато оборвалось, и внизу, в окружении океана и гор, появился Лос-Анджелес. Еще не стемнело, но мегаполис уже расцвел мириадами огней. Особенно в центре — в «даун-тауне», где компактно сгруппировались несколько небоскребов, и где по ночам хозяйничали латиноамериканские воры и негритянские бандиты.

— Ну, наконец-то, — заметил глава «Старлако», оторвавшись от ноутбука. Он сидел в огромном, занимавшем практически всю ширину салона кожаном кресле, и общался по сети с деловыми партнерами.

«Гольфстрим» пошел на посадку.

— Пожалуй, они атаковали меня как Нейла Армстронга, свалившегося с луны, — довольно усмехнулся Фельдштинский, после короткой, но весьма бурной пресс-конференции. В международном аэропорту Лос-Анджелеса, занимавшего третье место в мире по пассажиропотоку, российских кинематографистов встречали представители всех крупнейших информационных агентств.

— Если он Армстронг, то мы… Гагарин с Терешковой, — тихо шепнул Василий Алине.

Втроем они разместились в задних отсеках двух длиннобазовых «Линкольнов». В первый сел Фельдштинский. С ним были Сэм Бернстайн, а также высокопоставленный чиновник студии «Юниверсал Пикчерз» Аарон Блюмкин, который являлся исполнительным продюсером «Странника» с американской стороны. Во второй лимузин сели Алина и Василий.

— Нас везут куда-нибудь в люкс «Бель-Эйра»?

— Бери выше! — засмеялся Золотогоров. — Отец договорился с этим мужиком из «Юниверсала». Он предоставил нам на время посещения Л-А свою виллу. Естественно — в Беверли-Хиллз.

Кортеж обогнул город с его бесчисленными хайвэями и авторазвязками и направился туда, где некогда была захудалая неприметная деревушка, стоявшая на пыльных безжизненных холмах. И никто никогда не узнал бы о ней, если б не судьбоносное событие, произошедшее в 1913 году. Именно в тот год патриарх мирового кино Сесиль Де Милль создавал один из первых вестернов. Режиссеру так понравился пейзаж в Голливудлэнде, что он изрек эпохальную фразу: «Зачем искать другую натуру, если все фильмы можно делать здесь!»

Премьера «Океанского странника», запущенного в американский прокат под тем же названием, должна была состояться на следующий вечер. Алина решила, что успеет как следует отдохнуть. Тем более что вилла мистера Блюмкина оказалась просторной, комфортной и со вкусом обставленной. Она была выстроена в испанском стиле, утопала в зелени и принадлежала прежде какой-то вышедшей в тираж голливудской звезде. По соседству располагались обители других топ-менеджеров киноиндустрии, и потому этот участок Беверли-Хиллз не был столь запружен зеваками. Туристы и поклонники, которых организованно возят в Беверли-Хиллз на экскурсии, предпочитали любоваться на ограды дворцов именно киноидолов, а не тех, кто остается за кадром.

— Мне показалось, ты абсолютно не волнуешься? — спросила Алина у Василия, когда они легли в постель в одной из гостевых спален.

— Я волновался перед премьерой своего первого фильма в московском Доме Кино. Сейчас это уже прошло. Ты же не мандражируешь, каждый раз выходя на сцену, словно дебютантка?

— А я и есть — дебютантка, — засмеялась она, обнимая любовника.

Василий ответил на ее поцелуи, которые постепенно становились все более страстными. «Черт возьми! Я имею женщину, которая завтра, быть может, станет самой знаменитой женщиной в мире!» Именно эта мысль доставила Золотогорову особенно острое наслаждение. И именно такой ход событий полностью вписывался в схему его жизненных ориентиров. Он твердо решил, что больше откладывать не будет: настало время сделать решающее усилие и заставить самую знаменитую женщину окончательно связать с ним свою судьбу.

День премьеры начался увлекательно. Утром Аарон Блюмкин лично сопровождал гостей на экскурсию в парк аттракционов студии «Юниверсал». Это был второй Диснейленд, с умопомрачительными спецэффектами, декорациями наиболее знаменитых фильмов компании и развлечениями на любой вкус. Затем Алина с Василием гуляли по бульварам Сансет, Крисчент-Драйв и Уилтшир. Катались на роскошном ретро-кабриолете «Верона» по Голливудскому бульвару, с вшитыми в асфальт тротуара двумя тысячами бронзовых звезд. Делали покупки в магазинчиках на Родео-Драйв и обедали в ресторане кинематографистов «Мортон». Василий продолжал оставаться абсолютно спокойным, был весел и, как умелый гид, показывал Алине достопримечательности. А заодно рассказывал забавные истории о Голливуде и его обитателях:

— Ты знаешь, почему Слая Сталлоне теперь передергивает при слове сыр? В Каннах в отеле «Маджестик» он как-то попросил ассорти из французских сыров, съел вместе с коркой маруаль, а из камамбера выел середину! Это стало достоянием желтой прессы, которая быстро выставила его на всеобщее посмешище.

Когда они подъехали к ресторану «Спаго» — еще одному заведению, облюбованному местными кинознаменитостями, Василий нагнулся к Алине, принюхиваясь.

— Что ты делаешь? — удивилась она.

— Надеюсь, ты не сильно надушилась своими «Джой»? Когда я стажировался в этой деревне несколько лет назад, в некоторые здешние рестораны перестали пускать слишком благоухающих посетителей. По мнению владельцев, духи не позволяли остальным гостям сполна оценить всю изысканность кухни.

На бульваре Голливуд они остановились возле магазинчика Фредерика. Помимо продажи ультра-дорогого женского белья, магазинчик также хранил первые появившиеся на экране трусики, бюстгальтер Мадонны, пояс Нормы Бейкер (Мэрелин Монро) и другие столь же ценные реликвии.

— Возможно, скоро в витрине будут висеть твои лифчик или трусики, — засмеялся Василий, — а может еще и…

Он хотел было добавить напрашивающуюся сальность, но вовремя сдержался.

Наконец они добрались до театра Граумана, построенного в виде китайской пагоды и разукрашенного словно рождественская елка. Именно перед его входом были отпечатаны в асфальте ладони тех, кто навсегда вошел в анналы истории мирового кино. И именно в этом театре проходили все самые громкие голливудские премьеры. Сейчас фасад здания украшали рекламные афиши сегодняшней премьеры — российского фильма «Oceanic voyager», а на Алину с Василием смотрели их собственные изображения гигантской величины.

— Впечатляет. Ни на одних театральных афишах мое имя еще не писали такими аршинными буквами, — засмеялась она.

Золотогоров взглянул на свои «Бланкпэйн».

— Пора готовиться. Через несколько часов мы с тобой под ручку войдем туда по красной ковровой дорожке. А толпы поклонников будут с нетерпением ждать возле входа.

— Ты думаешь? — усмехнулась Алина.

— Ну, если пока они будут ждать не именно нас с тобой, то, по крайней мере, наших гостей. Именно нас, я надеюсь, они будут ждать в марте. Возле той стройплощадки, которую я тебе показал.

Он уже успел продемонстрировать ей место, где ударными темпами шла стройка гигантского зала «Холливуд энд Хайленд». Оскар снова менял местожительства и переезжал из зала «Шрайн Одиториум» в новый дом.

Алину Беляеву нельзя было назвать новичком, не привыкшим находиться в центре внимания публики. Но даже ей стало не по себе от вспышек фотокамер, количества знаменитостей и всей предварительной суеты, сопутствующей началу демонстрации. Нужно было сразу зарекомендовать себя, держаться уверено и раскрепощено, отвечать на многочисленные поздравления сотен людей так, как будто принимаешь их как должное. Тем более что большинство приглашенных смотрели на кандидатку войти в их мир — в мир элиты кино, как на белую ворону. Когда-то на юную провинциалку, стремящуюся попасть в мир элиты балета, также смотрели в Вагановском. Алина об этом помнила. «Черт возьми! Я смогла тогда, смогу и теперь!» Она держалась достойно. Она давно научилась скрывать истинные чувства в любых ситуациях, но все равно окончательно пришла в себя лишь тогда, когда погас свет, а на экране появились закручивающаяся спиралью русская буква «С» в логотипе «Старлако», перекрещенный лучами прожекторов Медный Всадник Ленфильма и вращающийся земной шар — символ «Юниверсала».

Она тоже пока не видела фильм целиком. На студии Алина просматривала в основном рабочие фрагменты с собственным участием. И потому сегодняшняя премьера была для нее премьерой во всех отношениях…

Фильм начинался с планов Кремля. И вот уже Иосиф Сталин, в исполнении известного российского актера Петренко, лично напутствует «молодого сокола» — летчика Валерия Стрекалова, которому суждено установить новый рекорд беспосадочных межконтинентальных перелетов. Стрекалов — Василий Золотогоров — на подмосковном аэродроме. Беседует с техниками по-английски. Немного сентиментальных эпизодов: летчик прощается со своей девушкой и обещает быстро вернуться. А на дворе двадцатое июня 1941-го…

Минут десять экранного времени уделены непосредственно полету. Естественно герой преодолевает различные трудности: воздушные ямы, грозу, а в довершении из топливных баков самолета советской конструкции как из дырявого ведра вытекает топливо. Но также естественно, что летчик выходит из всех передряг с честью и благополучно достигает североамериканского континента.

Эпизод радостной встречи посланника Страны Советов с дружественным, хотя и буржуазным американским народом был тщательно скопирован с кадров кинохроники. Съемки проходили в канадском Ванкувере, но по фильму подразумевалось, что действие происходит в САСШ — Северо-Американских Соединенных Штатах. Именно здесь Стрекалов и знакомится с берущей у него интервью корреспонденткой «Нью-Йорк Таймс» Джулией Прескотт — Алиной Беляевой. С первой же секунды молодые люди чувствуют взаимный интерес. Он очарован ее красотой, а она не может не поддаться на обаяние человека, ко всему прочему окруженного ореолом героизма. Интервью заканчивается, — список вопросов, да и время, отведенное на них, исчерпаны. Но ни он, ни она не в силах расстаться так просто. Когда празднично-официальная шумиха улеглась, Стрекалов сбегает из отеля через черный ход. Забыта ждущая в Москве девушка, оставлены в дураках следящие за ним в гостинице агенты НКВД. Он не боится, что за подобный поступок запросто может очутиться в подвалах Лубянки. Его ждет Джулия.

Он садится в ее маленький «Форд» и они едут по вечернему Нью-Йорку. Она показывает ему 102-этажный «Эмпаер Стейт», Манхеттен, величественный Гудзон и место своей работы — штаб-квартиру «Нью-Йорк Таймс» на Таймс-Сквер. Это лирическое действо сопровождается красивой музыкой и, само собой, завершается в небольшой уютной квартирке журналистки.

Эротическая сцена, опять-таки под приятную музыку, выглядит довольно целомудренно. Фильмы категории «А» в пуританской Америке редко когда включают в себя откровенные постельные сцены. Герои полностью поглощены друг другом, обуревающими их чувствами и не знают, что по всем радиостанциям мира в эту секунду передается экстренное сообщение: чуть за полночь по западноевропейскому времени нацистская Германия напала на Советский Союз.

Рано утром Стрекалов завтракает в квартире Джулии. Ему не хочется уходить от возлюбленной. Но долг есть долг: нужно возвращаться в отель, тем более что снова предстоит обмануть бдительных агентов Берии и пробраться в номер незамеченным. В этот момент девушка включает радиоприемник. Начинается выпуск последних известий. Диктор сразу же анонсирует главное: вот уже много часов в России идут кровопролитные бои…

Летчик прекрасно понимает, что его отсутствие в гостинице давно обнаружено, что это расценено как дезертирство и что за подобное его ждет неминуемый расстрел. Не спасет даже личная дружба с товарищем Сталиным! Но он не принимает в расчет собственную судьбу: в опасности Родина и, не смотря ни на что, он должен как можно скорее вернуться в Союз. Если ему поверят и дадут шанс искупить вину перед Партией и Народом, он не пожалеет жизни чтобы доказать свою преданность.

А между тем агенты НКВД уже связались с Москвой и получили точные недвусмысленные указания, как поступить с предателем.

Стрекалов вбегает в номер отеля, чтобы захватить вещи и немедленно связаться с советскими представителями. Но советские представители ждут его сами. Один из них поднимает пистолет и коротко зачитывает приговор. Он уже готов спустить курок, как вдруг в номер вламывается толпа журналистов. Прямо с порога, наперебой, они начинают расспрашивать русского героя-летчика по поводу военных действий в России. Стрекалов отвечает невпопад и спешно пятится к выходу. Камера оператора фиксирует его напряженный взгляд. Не отрываясь, он смотрит в глаза чекисту, спрятавшему руку с пистолетом за отворот пиджака.

Далее следует умопомрачительная погоня со стрельбой по наружным пожарным лестницам гостиницы, которая заканчивается на крыше тридцатиэтажного здания. Разумеется, по всем канонам голливудского экшена, безоружный Стрекалов выходит победителем в схватке с двумя вооруженными до зубов советскими шпионами. Один из них, потеряв равновесие, срывается вниз, а другой, после изнурительной борьбы в партере на самом краю крыши, получает пулю из своего же собственного пистолета.

Обратной дороги нет! Стрекалов это отчетливо сознает. Но он не желает оставаться в стороне, в то время как его народ, истекая кровью, противостоит фашистским захватчикам. С помощью Джулии, вместе с американскими пилотами-добровольцами, летчик-герой попадает в Англию. В составе английских ВВС он бьется с немцами над Ла-Маншем. Однако этот эпизод в фильме кратковременен. Куда дольше и крупномасштабней показано нападение японцев 7-го декабря на Перл-Харбор. Естественно авторы не затронули в фильме такую деликатную тему, как вопиющая безответственность американского командования, допущенная в тот день. По ныне обнародованным документам известно, что летящие в сторону американской военно-морской базы японские самолеты были заранее замечены с авианосца «Энтерпрайз», с аэродрома Моклеове и с острова Оаху. Однако выслать истребители на перехват никто не удосужился, все понадеялись друг на друга. (Или… имели соответствующие указания из Белого дома!)

Вместе с новыми боевыми друзьями — американскими летчиками-добровольцами, Стрекалов возвращается в Америку. Америка теперь в состоянии войны, и он включен в состав эскадрильи, дерущейся с японскими милитаристами. А между тем его возлюбленная, бывшая по заданию редакции на одном из тихоокеанских островов, оказывается в плену у «самураев». Ее интернируют в концлагерь на Филиппины. Следует несколько эпизодов, призванных наглядно продемонстрировать весь ужас японских застенков. Начиная от кошмарных бытовых условий в лагере, с антисанитарией, голодом и жестокостью садистов-надзирателей, и заканчивая кадрами «кимотори» — старинного японского воинского обычая разрубать мечом пленника надвое, сопровождавшегося каннибальскими действиями.

Течение фильма плавно переходит на заключительный этап войны. Валерий Стрекалов продолжает храбро сражаться на своей «Аэркобре». На его счету не один десяток сбитых вражеских самолетов. Он награжден орденами и числится в рядах лучших ассов американских ВВС. Он знает, что его возлюбленная томится в японском плену где-то на Филиппинах. И не оставляет попыток узнать где именно.

Наконец, из показаний захваченного японского офицера, удается установить точное место, куда интернировали журналистку Джулию Прескотт. Командование решает штурмовать остров, на котором расположен концлагерь. Стрекалов добивается, чтобы его включили в состав десантников и морских пехотинцев, готовящихся к штурму.

В фильме наступает кульминация…

Менее всего Алину интересовали батальные сцены. Конечно, они были поставлены с размахом, профессионально, но ей, как женщине, не слишком импонировали все эти взрывы, стрельба, натуралистические кадры оторванных конечностей. Заключительные двадцать минут она смотрела, что называется, вполглаза. Вот к острову подходят катера с десантом, грузовая «амфибия» доставляет танки. На берегу начинается рукопашная. Василий, а точнее его дублер, дерется в самой гуще. Камера постоянно выхватывает его из толпы. В крупных планах, разумеется, Золотогоров снимался уже сам. «Когда же они, наконец, перебьют друг друга и спасут меня?!» — раздраженно подумала Алина. Ей показалось, что сцена побоища излишне затянута. Она уже собралась повернуться к сидевшему рядом Василию, чтобы съязвить по этому поводу, как вдруг пораженно застыла. Все ее нервы и мускулы напряглись как одна струна!

Какое-то мгновение, всего миг. Она увидела промелькнувшее крупным планом лицо, точь-в-точь напоминавшее лицо человека, который был и продолжал оставаться предметом ее сновидений и грез. Тем, кого она любила и не забудет никогда.

Весь долгий остаток этого праздничного вечера она так и не смогла до конца оправиться от нахлынувших воспоминаний. Она снова принимала поздравления, (было видно, что фильм действительно понравился публике) раздавала интервью, улыбалась, отвечала на множество вопросов. Но мысли ее были далеко.

После премьеры на вилле Блюмкина состоялась вечеринка, которую устроил для наиболее избранных и нужных людей Семен Фельдштинский. По периметру красиво подсвеченного разноцветными огнями бассейна были расставлены столики со свежей икрой, причем не каспийской, а северной — ямальской белуги, в серебряных ведерках со льдом стыли бутылки «Боллинжера» и «Дом Периньона», водки «Столичная-Кристалл» и петербургской водки «Русский Стандарт». Ну а для тех, кто предпочитал более демократичные закуски и напитки, предлагались пиво, хот-доги и поп-корн. Голливудские знаменитости щеголяли друг перед другом туалетами: дамы были в вечерних платьях, а их кавалеры в дорогих костюмах. По нарядам и аксессуарам вполне можно было составить целый каталог французских и итальянских фамилий: Шерер, Ларош, Перис, Сен-Лоран, Гуччи, Пуччи, Бриони, Черрути. Гости разбились на небольшие компании, как всегда происходит на многолюдных приемах, и обсуждали богемные сплетни, какие-то новые проекты, творческие идеи.

Стэйси Снайдер, ответственная за выпуск фильмов «Юниверсал Пикчерз» и продюсер Дино Де Лаурентис беседовали с молодым сценаристом-вундеркиндом, представившим свой юмористический вариант очередного сиквела «Ганнибала»:

— …И в кульминации Лектер жарит на сковородке ее глаза! Предложите этот ход Харрису.

— Боюсь, ничего не выйдет. Томас, наверное, уже написал, что финале Лектера самого съедают коровы-людоеды…

Голландский режиссер Пол Верхувен объяснял певице Шер, каким образом лично он построил бы сцену схватки с агентами НКВД в только что просмотренном фильме:

— …Вырвал пистолет и застрелил — это банально! Там нужен был лифт! Представляешь, он прыгает на крышу уходящей вниз кабины. Через некоторое время противник прыгает за ним следом. Но герой успевает нажать «стоп», остановить лифт и агент КГБ, вместо того, чтобы плавно приземлиться, разбивается в лепешку! Проламывает крышу кабины и виснет головой вниз! И кровь капает из его открытого рта!

— Пол, это гениально!..

Компания руководителей и ведущих популярнейшей телепередачи «Тунайт Шоу» обсуждала скандальные подробности развода Николь Кидман и Тома Круза:

— Вы слышали, что порноактер Чед Слейтер заявил, будто Николь бросила Тома именно после того, как узнала о любовной связи мужа и Слейтера?

— Да, бедняжка Том. Я как-то видел парочку фильмов с этим Чедом. У него же член размером с двухгаллоновую бутыль!..

Семен Фельдштинский отошел в сторону вместе с Роджером Эбертом, главным голливудским кинокритиком:

— Что вы скажите, Роджер, насчет того, чтобы следующим летом посетить Россию? Погостить на моей вилле на Черном море? Бьюсь об заклад Гавайи, Ницца и Бермуды никогда не сравнятся с тем отдыхом, который я вам гарантирую. Так сказать — экстремальным отдыхом! Вы понимаете, что я имею в виду?

— Хм, экстремальный отдых? По-моему, это неплохая мысль…

К Алине подошел невысокий плотный шатен лет пятидесяти в ярком кашне.

— Госпожа Беляева, позвольте выразить вам свое восхищение. Как актриса вы неподражаемы! Но мне кажется, вам не стоит забывать и о балете. Как вы смотрите на то, чтобы дать несколько сольных выступлений в «Холливуд Боул» в любое удобное время? Я директор этого зала и могу предложить самые выгодные условия…

Только глубокой ночью Алина осталась одна. Вечеринка еще не закончилась, но она, сославшись на закономерную усталость, отправилась отдыхать. Приняв ванну, женщина легла в постель. Перед ее глазами стояло лицо, увиденное на экране. Постепенно оно становилось значительно моложе.

Алина не питала никаких иллюзий. Конечно — это не был тот, кто ей так дорог. Просто похожий статист. Похожий на повзрослевшего Леню…

* * *

Четыре мощных прожектора рассекали предутреннюю мглу. В их лучах, словно злобные насекомые, кружились маленькие жесткие снежинки. Периодически резкие порывы январского ветра подхватывали их и бросали в атаку на несколько сотен человек, вот уже два часа подряд неподвижно стоявших на промерзшем плацу.

Восемь утра. Давно прошло время завтрака и развода. Давно должен был начаться рабочий день в более-менее теплых ангарах промзоны. Но люди, разделенные на отряды, продолжали стоять. Сверху они напоминали когорты и манипулы древнеримского легиона, выстроившиеся в боевой порядок. Лишь хорошо утеплившиеся охранники в меховых бушлатах суетливо сновали взад-вперед мимо угрюмо застывших зэков, да собаки-людоеды нетерпеливо рычали и скулили неподалеку. Собаки как будто понимали человеческий язык и знали, что на утренней поверке в лагере не досчитались двоих. Два человека ушли в побег. Звери предвкушали охоту.

Куцые телогрейки и тонкие «кирзачи» не спасали от тридцатиградусного мороза. Прожектора безжалостно «четвертовали» несчастных людей, и никто из них не смел незаметно опустить «уши» шапок. Разъяренный чрезвычайным происшествием ДПНК приказал заключенным стоять на плацу до тех пор, пока беглецов не схватят. Или пока кто-нибудь не расскажет об обстоятельствах побега. Спешно вызванный в свой выходной на работу начальник колонии приказ дежурного помощника не отменил.

Полдень. Пальцы на ногах уже давно перестали болеть. Они уже онемели. Рукам легче. Можно незаметно, не снимая рукавиц, вытащить пальцы, сжать их в кулак и отогреть.

Половина второго. Проклятый северный ветер усилился, разогнал тучи. Стало ясно, а потому еще холоднее.

Один из заключенных, человек лет шестидесяти, но похожий на глубокого старца, упал первым. Старик лежал на ледяном неровном асфальте минуты три, пока к нему не подошел контролер. Сначала он сильно пнул упавшего ногой, и только убедившись в отсутствии какой бы то ни было реакции, нагнулся. Затем неторопливо выпрямился, матернулся вслух и побрел, шаркая валенками, в сторону штаба. Он действительно мог не торопиться с докладом начальнику и с вызовом врача для оказания помощи. Покойникам помощь не к спеху…

Вырвавшийся из динамика приятный женский голос оторвал Эла от воспоминаний. Бортпроводница авиакомпании «Бритиш Аэрвейз» объявила, что самолет идет на посадку в лондонский аэропорт «Гетвик».

Пограничник долго рассматривал его паспорт моряка, в котором было указанно польское имя — Гжегаш Яблоньский. Сразу было видно, что пограничник не очень-то радушен по отношению к выходцам из Восточной Европы. Туманный Альбион итак наводнило разномастное отребье из стран третьего мира. Дошло до того, что какие-то арабы объявили пригород Манчестера «Зоной свободной от белых»! Но документы у моряка оказались в порядке. Разрешение присутствовало, и потому суровому британцу ничего не оставалось, как проштамповать страницу, брезгливо протянуть паспорт обратно и произнести: «Welcome».

У пассажира, прилетевшего рейсом «Бритиш Аэрвейз» из Лиссабона, не было с собой багажа. Эл быстро миновал «зеленый коридор», вышел из терминала и взял такси. Он назвал водителю адрес. Черная пузатая машина «Лондон Кэб» тронулась с места.

Еще у берегов Португалии Эл забронировал номер в отеле «Бедфорд». Отель находился на Саутгемптон Роу недалеко от делового центра города — Сити. Конечно это был не «Четыре сезона», «Барклай» или «Дорчестер», но неискушенному Элу и трех с половиной звездный «Бедфорд» показался дворцом. Тем более что с марта он практически все время находился в море.

Он поднялся в номер и заперся на ключ. «Боже, как хорошо!» Не раздеваясь, Эл упал лицом вниз на кровать. Впервые за последние месяцы он чувствовал себя в полной безопасности. Не нужно было класть на ночь между койкой и переборкой снятый с предохранителя «Клин», опасаясь бунта филиппов. Пропал постоянный подсознательный страх увидеть на горизонте военный корабль, высланный на перехват «Иваки Мару». Осталось лишь вполне естественное, и пока еще не столь ощутимое напряжение, возраставшее каждый раз по мере приближения акции.

Эл перевернулся на спину и с удовольствием вытянулся во весь рост, ощущая нежную свежесть отглаженной хрустящей простыни. «Скоро я всегда буду спать на таких простынях. Я это заслужил. Слишком долго мне приходилось терпеть человеческое дерьмо!» Он решил, что настало время сделать последний — главный ход в той партии, которую играл с судьбой. Именно здесь в Лондоне партия перейдет в эндшпиль, и именно отсюда должна стартовать пешка, которая, в конце концов, проберется в ферзи. И тогда он сорвет банк!

Раскрыв записную книжку, он снова прочитал имя и адрес, а затем вырвал страницу и сжег ее в большой хрустальной пепельнице на туалетном столике. Пожалуй, он мог бы и не перечитывать в последний раз, поскольку итак твердо запомнил все данные. Квентин Макленнон. Впервые Эл услышал это имя два месяца назад от Роберта Тана. И сразу же почувствовал насколько важна и уникальна сообщенная китайцем информация. Пытаясь спасти жизнь, Тан выложил тогда все свои сокровенные секреты. Он прекрасно понимал, что утаить что-то и отправиться в преисподнюю не самый лучший для него выход. Ведь он надеялся выжить! Надеялся, как на страховку, на тот миллион, который обещал вернуть. А уж исправлять ситуацию собирался после.

И в принципе он был абсолютно прав. На том свете секреты ему не пригодились.

«Повезло же сукиному сыну в свое время!» — усмехнулся Эл. Теперь он знал, откуда взялись могущество и богатство сингапурского доктора-бизнесмена. Без Квентина Макленнона Роберт Тан был бы никто! С ним же он при желании и наличии соответствующих талантов мог полностью затмить славу мадам Вонг и объединить под своим началом всех «джентльменов удачи» в мире! Но видимо ему это было просто не нужно. Когда-то он поймал за хвост курицу, несущую даже не золотые, брильянтовые яйца, и вполне удовлетворялся скромной ролью координатора и посредника в отдельно взятом регионе планеты — в Юго-восточной Азии. Процента, получаемого с организаций подобных К-14, ему хватало с лихвой.

А сейчас наследником Роберта Тана стал Эл.

Из дверей главного входа здания, построенного самим Ричардом Роджерсом — архитектором таких шедевров как центр Помпиду в Париже и гигантского Миллениум Дум на полуострове Северный Гринвич в Лондоне, вышел поджарый седоволосый мужчина лет шестидесяти. Во всем его облике сразу же угадывалось сочетание двух, порой взаимоисключающих вещей — внутреннего достоинства и больших денег. На нем был безукоризненный твидовый костюм от Андерсона и Шепарда. Если в костюмы от Версачи очень любили облачаться удачливые пуэрториканкские сутенеры, разбогатевшие эмигранты с Брайтон-Бич и звезды российской эстрады, то у лондонских портных Андерсона и Шепарда одевались люди несколько иного сорта: коронованные особы, ведущие политики и президенты крупнейших корпораций.

Мужчина проследовал к синему «Ягуару XJ12». Щеголеватый молодой шофер в форменной фуражке услужливо распахнул заднюю дверцу.

— Домой, мистер Макленнон?

Мужчина утвердительно кивнул.

— Слушаюсь, сэр.

«Ягуар» тронулся с места и влился в мощный автомобильный поток. Квентин Макленнон расслаблено откинулся на мягкую кожаную спинку заднего сиденья. После напряженного рабочего дня он сильно устал. В эту секунду в салоне раздалось короткое попискивание, и из гнезда аппарата факсимильной связи показался лист с очередным сообщением. «Черт бы побрал эти технические игрушки!» Макленнон с ностальгией вспомнил те старые добрые времена, когда человек после работы был свободен и предоставлен самому себе. Он мог пойти в театр, ресторан или просто прогуляться с женой и детьми. И никто не смел прервать его законный отдых после трудового дня. Теперь же с развитием сотовой, цифровой, спутниковой, факсимильной и еще Бог знает какой связи человек превратился в заложника технического прогресса.

Макленнон сначала нехотя начал читать донесение, поступившее из Нью-Йорка. Это оказался еще один из бездны коммерческих отчетов, которые ему приходилось анализировать каждый день. Отчеты поступали со всех материков планеты за исключением Антарктиды. Впрочем, если следовать закону теории вероятности, сообщение с Белого материка тоже в любой момент могло поступить. Ведь бизнес, которым всю сознательную жизнь занимался Квентин Макленнон, как ни один другой бизнес на свете походил на лотерею.

На этот раз факс, словно ловкий шельмец-крупье, чуть-чуть не выдал хорошую карту. Очень сильную! Козырного туза! Жаль. Макленнон подумал, что в случае положительного результата сообщение из Нью-Йорка произвело бы фурор. И еще благоприятнее отразилось на составленном им годовом отчете, с которым он через неделю выступит на заседании центрального комитета крупнейшей в мире страховой компании «Ллойд».

Путь корпорации, ныне объединяющей более четырехсот синдикатов и ворочающей сотнями миллиардов долларов, начался в 1688 году в маленькой закусочной, открытой вблизи лондонского порта Эдвардом Ллойдом. Постепенно кафе превратилось в клуб моряков, судовладельцев и купцов, которые делились в нем профессиональными новостями: данными о местонахождении судов, лоциях отдельных акваторий, рыночной конъюнктуре. А менее чем через сто лет несколько десятков купцов, брокеров и андеррайтеров подписали в кафе покойного Эдварда Ллойда документ, возвещавший о внесении на депозит Банка Англии первого страхового фонда.

Свою репутацию «Ллойд» заработал в 1906 году. В Сан-Франциско произошло страшное землетрясение, разрушившее практически весь город. Страховые компании в ужасе отказались выплачивать по полисам. Все страховые компании, кроме одной.

Из лондонской штаб-квартиры «Ллойда» в североамериканское отделение пришло твердое указание: «Заплатить держателям полисов полную сумму до единого цента вне зависимости от условий страховки».

Сегодня «Ллойд» превратился в гигантского бизнес-спрута, протянувшего щупальца и опутавшего не только все уголки планеты, но и практически все сферы человеческой деятельности. У «Ллойда» страховалось все и вся. Жизни, здоровье, имущество. Существовало лишь два ограничения — неприемлемые для сторон условия договора и отсутствие фантазии у клиента. В практике «Ллойда» имелось страхование ног Бетти Грэйбл на один миллион долларов и голоса певца Спрингстина на пять миллионов. А манекенщица Сьюзен Миззи застраховала свою самую интимную часть тела на десять миллионов фунтов. Причем это были далеко еще не самые экзотические примеры. Бороды клуба бородачей из Дербишира «Ллойд» застраховал от… похищения! Некто застраховался на миллион долларов, что не умрет со смеху во время представления комиков. В ту же сумму оценили вероятность обнаружения Элвиса Пресли живым. И на миллион фунтов была застрахована поимка чудовища озера Лох-Несс.

Компания «Ллойд» умела идти в ногу со временем. В эпоху компьютеров и Интернета она как ангел-хранитель контролировала уже не только реальный, но и виртуальный мир. Совместно с корпорацией «Каунтерпейн Секьюрити», занимавшейся проблемами хакеров, «Ллойд» предлагал всем желающим застраховать от взлома свой сайт на сумму до 100 000 000 фунтов стерлингов.

Разумеется, страховка судов и морских грузоперевозок всегда продолжала оставаться наиболее важной и прибыльной сферой деятельности компании. Со временем, занимавшееся морскими делами подразделение даже приобрело некоторую самостоятельность. «Л-А» — так называемые «Агенты Ллойда» имелись практически во всех крупнейших портах мира. А мистер Квентин Макленнон был как раз тем человеком, кто непосредственно контролировал работу морских андеррайтеров. Он являлся одним из руководителей «Ллойдовского регистра Британских и иностранных судов».

«Ягуар» бесшумно миновал автоматически открывшиеся ворота и въехал на территорию усадьбы Макленнона. Она располагалось в графстве Суррей в фешенебельном пригороде Лондона Уокинге в получасе езды от столицы. Стоял прекрасный осенний вечер. Теплые солнечные лучи ласкали кроны высоких сосен и скользили по не тронутому газонокосилкой садовника травяному покрову. Квентин Макленнон всю жизнь имел дело с точными цифрами, исключающими даже намек на романтику. И потому, в отличие от соседей, предпочитал геометрически безупречному «английскому газону» естественный и прекрасный хаос живой природы.

Вышколенный дворецкий встречал хозяина на пороге увитого плюшем трехэтажного особняка викторианской эпохи. После смерти жены, скончавшейся семь лет назад, Макленнон жил в нем вместе с дворецким, кухаркой и горничной. Его дети — сын и дочь давно покинули отчий дом. Сын работал в подразделении «Ллойда» в Кейптауне, а дочь связалась с каким-то «свободным художником-бисексуалом» из Дании. Она звонила отцу лишь тогда, когда ее дружку требовались деньги. Можно было бы сказать, что Макленнон одинок. Он вел уединенный образ жизни, по возможности сторонился шумных компаний, приемов, вечеринок и не имел подружки. Но самому себе одиноким он не казался. С ним было то, чему он посвящал все свое свободное время.

Приняв ванну, переодевшись и покончив с ужином, он спустился в цокольное помещение особняка. Несколько привычных операций с кодовым замком тяжелой железной двери и вот он уже снова погрузился в мир, где не существовало годовых отчетностей, пищащих автомобильных факс-модемов и заседаний ЦК компании «Ллойд».

В огромном полутемном зале находились сокровища, созданные человеческими руками на самой заре цивилизации. Долгие годы Макленнон любовно собирал их по всему свету. Он не жалел ни денег, ни сил, ни времени, и нередко готов был преступить закон, чтобы собрать у себя реликвии той эпохи, в которой жил в мечтах. Эпохи древней Месопотамии.

Его взгляд скользнул по уникальным предметам, благодаря труду археологов обнаруженным в Двуречье. Постороннего человека вряд ли бы сильно впечатлили глиняные черепки с непонятными иероглифами из Урука, фрагменты ахеменидских барельефов, перевезенных Ксерксом в Вавилон из Персеполя, чудом уцелевшее изваяние бога Бела из Ура. Скорее непосвященный обратил бы внимание на золотые украшения скифов, вторгшихся в 612 году до Рождества Христова на берега Тигра и Евфрата, и вместе с вавилонянами и мидийцами уничтоживших до основания Великую Ниневию — столицу Ассирийского царства. Но для Макленнона все эти предметы были одинаково дороги.

«Как жаль, что я могу наслаждаться ими лишь в подвале. Здесь им не место!» — не раз думал он. Но Макленнон не мог допустить, чтобы посторонние узнали о его сокровищах. Многие бесценные реликвии, собранные в его особняке, были украдены из коллекций разных музеев планеты и числились в международном розыске.

Неожиданно раздавшийся сигнал оторвал его от изучения глиняной таблички с долговыми расписками голодавших вавилонян, данными во время осады города Дарием Первым ростовщикам крупнейшего в Вавилоне олигархического дома Эгиби.

— Сэр, — послышался из динамика голос дворецкого, — к вам посетитель. Он сообщил, что у него есть новости от Джей-Джей.

Макленнон насторожился. Он снова почувствовал неприятный холодок. «Джей-Джей» являлись кодовыми инициалами человека, коего ему хотелось забыть навсегда. Когда-то давно, лет двенадцать назад, Макленнону сообщили об уникальной находке в Ираке. Японская археологическая экспедиция обнаружила таблички с письменами, которые по всем предварительным данным были частью считавшейся сгоревшей во время штурма Ниневии знаменитой библиотеки Ашурбанипала! Он не мог допустить, чтобы эти легендарные реликвии, первое в истории бесценное собрание человеческой мудрости, не достались ему. Сообщивший информацию человек предложил свои услуги. Судно, перевозившее раритеты в Японию, было атаковано и похищено в Малаккском проливе. Макленнон получил то, что желал. Но он не учел одного. С этого момента он оказался на крючке у тех, от кого всю жизнь страховал своих клиентов.

Ему не были нужны деньги. Грязные деньги! Он всегда отказывался от предлагаемого процента. Но, тем не менее, каждый раз ему приходилось сообщать пиратам информацию о наиболее дорогостоящих грузах, о сроках и о маршрутах судов в тех районах земного шара, на которые они указывали. Он не мог отказать бандитам. Если бы он только знал, чем обернется его желание завладеть раритетами! Всю команду японского судна и возвращавшихся на нем членов археологической партии при нападении зверски убили. «Их кровь на моей совести!» — понял тогда Макленнон. А также он понял, что, отказавшись сотрудничать с бандитами, потеряет все. Пираты располагали достаточными доказательствами, чтобы при случае упрятать его за решетку на долгие годы. А точнее — навсегда!

Вот уже несколько месяцев от Джей-Джей не поступало никакой информации. Макленнон почувствовал проблеск надежды. «Быть может, я сброшу с себя это ярмо?!» В последний раз он сообщил сведения о грузе электроники, отправляемом некой фирмой на контейнеровозе «Коско». Служба безопасности андеррайтера в Сингапуре выяснила, что застрахованный груз контрафактный, и потому в случае чего можно было припугнуть отправителя и не выплачивать страховку. Макленнон старался минимизировать убытки, которые своей вынужденной деятельностью доставлял «Ллойдовскому регистру Британских и иностранных судов». И вот сегодня надежда рухнула. Они снова дали о себе знать! Причем на этот раз их действия вышли за обычные рамки. Макленнон всегда общался с Джей-Джей по электронной почте. Живых контактов ни с ним, ни с кем-либо из его связных представитель «Ллойда» никогда не имел. «Чего же им еще от меня понадобилось?!!»

— Проводите гостя в библиотеку, Норман, — велел он дворецкому, — я сейчас поднимусь.

Пол в библиотеке покрывал роскошный персидский ковер, а все стеллажи из красного дерева были заставлены трудами Сейрига, Оппенхейма, Тревера, Гуиллини, Дабберстайна, Белявского и других исследователей Древнего Востока. Посреди комнаты Макленнон увидел крепкого светловолосого молодого мужчину, который без интереса рассматривал корешки книг.

— Вы хотели меня видеть?

— Мистер Макленнон? — повернулся Эл к хозяину дома.

— Да. А вы?

— Можете звать меня так, как вам заблагорассудится. Придумайте имя сами.

— В таком случае я буду звать вас — Иван. Я кое-что смыслю в фонетике. У вас акцент русского, пытающегося копировать интонацию американца.

— Как вам будет угодно.

— Итак, что привело вас ко мне? Норман сказал, что вы говорили о каком-то Джей-Джее?

— Вы правы. — Эл усмехнулся и на мгновение огляделся. — Быть может нам будет удобнее говорить сидя?

— Возможно. Но сначала я хотел бы все-таки повторить свой вопрос: с какой целью вы занимаете мое время?

— Дело в том, мистер Макленнон, что теперь для вас Джей-Джеем являюсь я. И надеюсь на продолжение сотрудничества в той области, в которой вы сотрудничали с Джей-Джеем раньше.

В первый момент Макленнон подумал, что перед ним обыкновенный шантажист, каким-то образом узнавший о его связях и явившейся требовать деньги. Но сейчас хозяин дома видел, что ошибся.

— Пройдемте в соседнюю комнату, — предложил он гостю.

Они сели в глубокие замшевые кресла перед низеньким журнальным столиком и беседа продолжилась.

— У меня есть к вам предложение, которое будет выгодно нам обоим, — сказал Эл, закурив сигарету. — Я знаю, что ваша теперешняя роль вас тяготит. Вы отказались от вознаграждения и вполне естественно мечтаете о прекращении сотрудничества с людьми, подобными мне. Прежде ваша мечта никогда бы не смогла осуществиться. Человек, который общался с вами по почте, ни за что на свете бы вас не отпустил. Но теперь он мертв. Никто не знает о теневой стороне вашей жизни. Никто… кроме меня и моих людей. От того найдем ли мы с вами общий язык, будет зависеть превращение вашей мечты в реальность.

Несколько мгновений Квентин Макленнон молчал, осмысливая слова гостя.

— Хотите чего-нибудь выпить, Иван? — спросил он, наконец.

— Пожалуй, — после короткой паузы ответил Эл. — Если возможно, «Баллантайн».

Макленнон вызвал слугу и отдал Норману соответствующие указания.

— Итак, я слушаю ваше предложение?

— Как я уже сказал, мы хотим снова обратиться к вам по известному вопросу. Однако… не исключено, что на этом наши с вами контакты прекратятся навсегда. Надеюсь, вы догадываетесь, отчего это будет зависеть? Вопрос должен получить исчерпывающий, я бы даже сказал сверхисчерпывающий ответ!

— Хм… У меня нет никаких гарантий, что после этого вы не обратитесь ко мне снова, — заметил Макленнон, — аппетит приходит во время еды.

— А никаких гарантий и не может существовать в принципе. Все основывается даже не на джентльменском доверии. Все зависит лишь от моей доброй воли. Я вполне мог бы вам вообще ничего не обещать, но все же постараюсь кое-что объяснить. В знак, так сказать, моего расположения. Итак. Я обладаю достаточной информацией о неких археологических изысканиях, проводившихся, если не ошибаюсь, в конце восьмидесятых в Ираке. Далее у меня имеются интересные подробности о целой цепочке трагических и, надо думать, не случайных событиях, происходивших с судами и грузами, застрахованными у «Ллойда». Для примера назову последний инцидент с контейнеровозом компании «Коско». Скажу вам откровенно, Макленнон, всеми материалами, которые находились у Джей-Джея, я не располагаю. Для британского правосудия моих, возможно, окажется недостаточно. Презумпция невиновности у вас в Англии, как мне кажется, практикуется слишком буквально. Но для того чтобы поставить жирную точку в вашей карьере материалов хватит с лихвой! Теперь о приятном для вас. И я, и мои люди вовсе не горим желанием вечно заниматься тем, чем мы заняты. Я, например, хоть сию минуту готов отойти от дел и уйти на покой. Но, к сожалению, жизнь в современном мире очень трудна, а тем более дорога. Пока что я не могу себе этого позволить. С другой стороны, если бы нашелся человек, способный снабдить меня и моих друзей информацией, которая решит все наши проблемы раз и навсегда, я сделал бы это с радостью.

— Хорошо, — Макленнон пожевал губы, — а в каких, кхм, пределах находится то, что позволило бы нам расстаться навсегда к обоюдному удовольствию?

Эл улыбнулся, пожал плечами и развел руки в стороны.

— Хорошо, — снова повторил хозяин дома. — Мне кажется, у меня есть кое-что, что могло бы вас заинтересовать даже вне зависимости от географического положения и сроков. — Макленнон опять подумал о последнем факсимильном сообщении из Нью-Йорка, которое получил сегодня уже на пути домой. — Я, конечно, не знаю ваши возможности, но думаю, при желании вы найдете способ, как справиться с этим делом. Это, — он усмехнулся, — не моя забота. Моя задача сообщить вам достойную информацию, а она, в том плане, который вас интересует, поистине уникальна. У вас есть возможность использовать электронную почту?

— Думаю, да.

— Тогда сделаем вот что…

Когда гость покинул пределы особняка, Квентин Макленнон налил виски сразу на четыре пальца, что с ним случалось крайне редко. Он еще и еще раз спрашивал себя, стоит ли выдавать информацию о не заключенном в последнюю секунду контракте? Сумма, фигурировавшая в нем, даже для Великого «Ллойда» представлялась огромной. Но с другой стороны, если, рискнув, он, наконец, избавится от отравляющего жизнь проклятья, то…

Почему-то ему казалось, что говоривший с ним молодой мужчина не лгал. В любом случае, если они умудрятся справиться с этим делом, другие дела им уже попросту не понадобятся. Если справятся…

Но, скорее всего, они обломают на этом деле все зубы!

На следующий день Эл приобрел недорогой н-бук с хорошим модемом и сообщил Макленнону адрес почты. Вечером на И-мэйл ему пришло анонимное сообщение. Он перечитал его несколько раз и… не поверил. Данные, содержавшиеся в послании, казались из области фантастики! «Черт возьми, если это правда, то это воистину сверхисчерпывающий ответ на все вопросы! Но как справиться с задачей, которая по сложности исполнения практически не имеет аналогов?! И как, даже проведя операцию успешно, навсегда исчезнуть после той бури, которая покатится по миру?!..»

Эл закурил сигарету, взял себя в руки и постарался уже хладнокровно осмыслить полученные сведения. «Думаю, моя шкура не стоит того, чтобы ею так уж дорожить!» Он принял решение. В его голове постепенно стал вырисовываться набросок будущего плана. «Не торопись! Все гениальное просто. Времени достаточно!» Конечно, он понимал, что ему будет нужна уточняющая помощь. «Пожалуй, Макленнона стоит побеспокоить еще раз».

Эл снял трубку телефона в своем гостиничном номере и попробовал связаться с «Иваки Мару», который сейчас курсировал у западного побережья Франции. Он не опасался, что за время его отсутствия на борту может что-то произойти. По крайней мере, пока Фернандо и его филиппинцы нуждаются в нем так же, как он в них. Сейчас в судовой кассе судна лежали все их активы — около полутора миллионов долларов. Сумма хотя и немаленькая, но явно недостаточная даже для одного человека, решившего начать жизнь с нуля и при этом навсегда избавиться от заботы о куске хлеба насущного. (Самому Элу, после письма Макленнона она представлялась просто ничтожной). К тому же, в любом случае, Фернандо еще понадобятся европейцы. «Понадоблюсь я!»

Аппарат спутниковой морской связи «инмарсат М» действует по принципу рации. Прием и передача голосового сообщения происходят не одновременно.

— Я слушаю тебя, мастер. Прием? — послышался голос старого тагала.

— Кое-что получилось. Возможно даже больше того, что я ожидал, — осторожно заметил Эл, — Когда вы сможете быть в Дувре?

— Через сутки.

— Я буду вас ждать.

Эл отключил связь. Затем он позвонил в гостиничный сервис, заказал плотный ужин, после чего подключился к Интернету. Он чувствовал, что сегодняшней ночью ему вряд ли доведется уснуть. О слишком многих вещах он должен узнать, прежде чем вернется на «Иваки Мару». Он должен в них ориентироваться, если хочет составить именно тот план, который приведет именно его к долгожданному успеху.

Уже расцветало, когда Эл допил последнюю чашку кофе и оставил, наконец, компьютер в покое. За ночь он просмотрел множество ссылок и посетил не меньшее количество сайтов. Если сопоставить их вместе, никто не смог бы увидеть между ними взаимосвязь. Но для него связь была самая прямая. Она касалась того сообщения, которое выслал ему Квентин Макленнон. Касалась его будущего. Касалась… нет — даже самому себе он боялся назвать цифру!

«Через полтора месяца, — засыпая, думал Эл. — Через полтора месяца…» Мысленно он видел сияние всех цветов радуги, которому испокон веков поклоняются люди. А его губы были готовы прошептать одно единственное слово — «Галактикум».

* * *

Трагическое действо подходит к своей кульминации. На площадь перед дворцом рабы выносят раджу и его дочь Гамзатти. Все ждут танца баядерок, посвященного богу Бандрината. Храбрый воин Солор и Великий брамин смотрят на Никию — баядерку, в которую они оба влюблены. Один смотрит с радостью, другой с тоской человека, не добившегося взаимности. Вот сейчас Никия исполнит свой завораживающий танец. Но дочь раджи не хочет уступить Солора простолюдинке. По ее приказу слуги вручают сопернице корзину с цветами. Никия уже знает, что на дне корзины притаились ядовитые змеи. Она начинает свой прощальный танец, проникнутый грустной нежностью к возлюбленному…

Трехактовый балет Людвига Минкуса «Баядерка», поставленный Мариусом Петипа еще 1877 году, через семнадцать лет после открытия Мариинского театра, по праву считается визитной карточкой петербургского балета. И по праву триумфально не сходит со сцены вот уже более ста лет. Для Алины Беляевой партия Никии была одной из самых любимых. Ведь в ней передавалась трагедия несчастной несбывшейся любви.

Опустился знаменитый занавес Мариинки работы Александра Головина, и Алина скрылась за ним. Зрители в роскошном лазурно-золотом зале не видят, какая титаническая работа происходит в мрачных катакомбах служебных помещений в такие минуты. Особенно в те короткие промежутки во время спектакля, когда занавес не опускается, а лишь гаснет свет. Кордебалет и солисты торопятся занять позицию в новой картине. Декораторы, чертыхаясь, меняют декорации с быстротой спринтеров, вынося и вывозя их из приасел длинного узкого туннеля-склада. Эти крепкие суровые люди очень не любят, когда кто-то мешается под ногами. Особенно посторонние…

Василий Золотогоров едва успел отскочить, услышав предостерегающий окрик. Он двинулся навстречу Алине и чуть не был сбит монтировщиками, тащившими заранее приготовленные у входа в туннель декорации к «Баядерке» художников прошлого века — Кваппа, Ламбина, Иванова и Аллегри.

— Какой конфуз! Храброго летчика Стрекалова не могли сбить немецкие «Фоккеры» и японские «Ки», а здесь… — засмеялась Алина.

— Да уж, — Золотогоров засмеялся в ответ, — сделал петлю, зашел в хвост и… чуть не протаранили. Какие планы после спектакля?

— Зависит от тебя.

— Почему бы ни поужинать вместе?..

Она вышла из 12-ого служебного подъезда, возле которого, на автомобильном паркинге, ее уже ждал Золотогоров. Алина отпустила своего шофера и села в «Вайпер» Василия. Восьмилитровый (!) двухместный «Додж», с характерным даже на низких оборотах «рыком», начал медленно выруливать через лабиринт других машин. Одновременно следом двинулась черная «Волга», ощетинившаяся множеством антенн.

— Ты что, завел себе охрану? — усмехнулась Алина.

— Да, знаешь ли, отец настоял. В принципе киллеров я не опасаюсь, а от хулиганов или назойливых поклонниц в самый раз. Их всего двое — омоновцев, не мешают. Я же не веду себя, словно удачливый купчишка, нанимая на последние деньги целый взвод «титанов реслинга», которые при первом же выстреле обмочат штаны и разбегутся, спасая собственные шкуры?!

— Ну-ну, не сердись. А куда мы едем?

— Недалеко, здесь — в центре, на Морскую. Мне посоветовали один ресторан, он открылся несколько лет назад. Сказали, там хорошая кухня.

Через десять минут они вошли в зал ресторана «Да Винчи», расположенного на улице Малая Морская.

Интерьер был выдержан в тонах розово-кирпичного цвета, а на стенах висели картины молодых художников, которые можно было купить.

— Не хочешь ли приобрести одну? — поинтересовалась Алина, когда метрдотель проводил их к маленькому круглому столику с бело-бордовой скатертью и свечами.

— Э… нет. Боюсь, я ничего не смыслю в живописи. — Василий не стал уточнять, какое впечатление произвели на него работы молодых художников, особенно в сочетании с их ценой.

Золотогоров заказал себе и подруге салат под многообещающим названием «Загадка Моны Лизы» из копченой утиной грудки и белых трюфелей. Он уже собрался раскрыть карту вин, как к столику подскочил управляющий.

— Какая честь для нас! Рад видеть вас, госпожа Беляева, и вас, господин Золотогоров, в нашем скромном заведении. Я только что вместе со всей семьей посмотрел в «Кристалл Паласе» ваш новый фильм. Это было великолепно! Позвольте, от заведения, презентовать бутылочку вина. Его нет в карте, это только для особых случаев. Для самых дорогих гостей, — сказал он, подчеркнув слово «дорогих».

Официант откупорил бутылку, и разлил пурпурную жидкость по бокалам.

— Кхм, — усмехнулся Золотогоров, прочтя название на этикетке. — «Шато Петрю» восемьдесят шестого года… Одна эта бутылочка стоит около трех тысяч! Пожалуй, в знак благодарности мне действительно придется прорекламировать «Да Винчи» всем своим знакомым. Вот что значит претендовать на Оскар!

— Кстати, — осведомилась Алина, — а что там произошло со Смирновым? Я имею в виду режиссера.

— Он получил достаточно. Не думаешь же ты, что отец вложил в предприятие такие деньги, чтобы сделать из этого ремесленника второго Камерона?! Знаешь ли, со ста миллионами и дурак состряпает приличное кино. А вот с тридцатью тысячами… Что-то он раньше со своими сериальцами даже в СНГ не прославился! А, между прочим, все Великие становились знаменитыми именно с низкобюджетных фильмов. И Спилберг, и тот же Камерон, который сделал первого «Терминатора» с бюджетом фильма категории «С». По крайней мере, материально Смирнов более чем не обижен. Пусть теперь сам продюсирует и снимает все что хочет. И докажет на что способен. Пусть сперва получит приз на каком-нибудь захудалом «Кинотавре», а уж потом замахивается на большее. В любом случае роль отца в съемочном процессе огромна. Он все время инспектировал работу Смирнова, который претворял в жизнь именно его, а не собственные идеи.

— Что ж, — согласившись с доводами, кивнула Алина, — в таком случае давай пропивать половину новых «Жигулей».

Оценив обонянием богатство букета, Василий пригубил маленький глоточек:

— Ну вот, я уже пропил бампер.

Они пробыли в зале около двух часов. Фотограф спросил разрешение и по традиции ресторана сделал несколько снимков знаменитых посетителей. Теперь фотоизображения суперзвезды мирового балета Алины Беляевой и будущего триумфаторы Оскара Василия Золотогорова будут висеть на почетном месте в обществе «девочек-шиншилл», «маш-медведей» и других столь же особо выдающихся творческих личностей, посещавших «Да Винчи».

Провожая гостей до самой машины, управляющий снова и снова подчеркивал свое восхищение ими.

— Спасибо. Мы обязательно побываем здесь еще не раз. И я обязательно расскажу друзьям о вашем гостеприимстве, — приободрил его на прощание Золотогоров.

— Поедем ко мне или к тебе? — спросил он у Алины, когда они сели в «Вайпер».

— К сожалению, сегодня я не могу. У меня в восемь утра самолет. Подписала контракт с театром «Колон» и уезжаю на неделю в Буэнос-Айрес.

— Жаль… Я, кстати, не сообщил тебе самого главного. Скоро тебе нужно будет взять отпуск. Кровь из носу! Возражения и отговорки не принимаются. У меня для тебя очень большой и знаменательный сюрприз. Через полтора месяца. И стартует он — в Нью-Йорке.

* * *

Сквозь зелень полей неслась на юг стремительная бело-желтая лента «Электростара» — поезда компании «Коннекс Рэйл» новой 375-ой серии. Именно эти пригородные поезда обслуживают южные графства Англии. И именно в одном из вагонов, следующего из Лондона в Дувр поезда, Эл в последний раз анализировал предстоящий с Фернандо разговор.

Он сидел в кресле возле окна по ходу движения и с тупым видом рассматривал проносившийся за стеклом пейзаж. Парочке молодых экстравагантных французов, сидевших напротив, скорее всего, казалось, что перед ними один из тех скучных типов, которых кроме портера и футбола не интересует на свете ничего. О, если бы они могли хоть на мгновение заглянуть в его мысли!..

Для себя Эл уже давно все решил. Он поставит на кон жизнь. Он никогда не был суеверным, да и верил в Бога скорее благодаря религиозному воспитанию, полученному от матери, но сейчас готов был поверить в судьбу. Ведь именно ему, выстрадавшему свою удачу человеку, судьба, в лице Квентина Макленнона, преподнесла такой шанс. А все в сообщении Макленнона, от начала и до конца носило поистине мистический характер…

Некоторое время назад в нью-йоркское отделение «Ллойдовского регистра Британских и иностранных судов» обратился адвокат очень богатого человека по имени Раджишвар Сингх Рам. По национальности Рам был сикхом и являлся потомком знатного и влиятельного древнего рода. Он был вынужден эмигрировать из страны, после того, как оказалась раскрыта его связь с сепаратистами, участвовавшими в покушении на премьер-министра Индии Индиру Ганди в 1984 году. С тех пор Рам проживал в США и вел чрезвычайно замкнутый образ жизни. Он купил огромное поместье в Мериленде и практически ни с кем не общался. И тем неожиданнее оказалось предложение адвоката, прибывшего по его поручению в офис «Ллойда» в Нью-Йорке. После долгих лет затворничества Раджишвар Рам решил явить миру то, о чем кроме него никто не знал.

В Париже в музее минералогии в декабре должна была пройти грандиозная юбилейная выставка, во время которой широкой публике предполагалось показать самые знаменитые коллекции бриллиантов. Уже было достигнуто соглашение с «Де Бирс», что в демонстрации примет участие сама «Звезда Тысячелетия» — 203-каратный, самый «чистый» в мире «солитер», найденный несколько лет назад нищим конголезским шахтером. Этот камень вместе с еще одиннадцатью менее крупными «голубыми» бриллиантами, составлял выставочную коллекцию «Де Бирс». Ее предположительная стоимость равнялась тремстам пятидесяти миллионам фунтам стерлингов, что составляло полмиллиарда долларов! Но Раджишвар Рам владел коллекцией из двадцати трех чистейших, без единой трещины, «паутинки», «уголька» или «включения» бриллиантов, имевших редчайший сапфирово-голубой оттенок. В отличие от знаменитых бриллиантов вроде «Санси», «Большой Розы», «Хоупа» его камни не имели соответственно шумной, кровавой или мистической истории. Они передавались в его роду из поколения в поколение, и даже само их существование сохранялось в тайне. А вершиной коллекции являлся 296-каратный бриллиант класса «D» идеально круглой формы, не уступающий в «чистоте» «Звезде Тысячелетия», но превосходящий ее в массе. И Рам решил показать всем, чей камень и чья коллекция действительно являются лучшими на свете!

Он хотел лично присутствовать на своем триумфе. И не желал расставаться с камнями, которые хранил в сейфе нью-йоркского банка.

Поскольку Рам не переносил самолетов, единственным способом добраться до Европейского континента оставался морской. И тут совпало еще одно событие, которое в череде других показалось Элу мистическим. В свой первый рейс из Нью-Йорка готовился отправиться «Галактикум», трехсот шестидесяти метровый, самый большой и роскошный в мире теплоход, только что построенный на Атлантических верфях Сент-Назера. Он мог перевозить до трех тысяч пассажиров и столько же обслуживающего персонала. Многие состоятельные люди не желали пропустить эпохальное событие и заранее забронировали каюты на «премьерный» рейс. Одна из кают-люкс, с отдельным выходом на палубу и каютами для слуг и охраны, была забронирована для Рама.

«Ллойд» предлагает услуги по страхованию имущества частных лиц, перевозимого морским путем. И когда адвокат Раджишвара Рама начал вести переговоры о столь крупной сделке, в нью-йоркском отделении уже радостно потирали руки. Однако преждевременно. Ни описания, ни даже упоминания о сверхдорогих «солитерах» нигде не существовало. Проведение необходимой полной и всесторонней геммологической экспертизы с привлечением множества специалистов из Джи-Ай-Эй — Геммологического института Америки — требовало времени, а клиент, ко всему прочему, боялся ранней огласки. В итоге время было упущено, а переговоры зашли в тупик. С одной стороны сотрудники «Ллойда» понимали, что поскольку о перевозимой коллекции не знает никто, то и вероятность целенаправленного ограбления практически исключается. К тому же Раджишвара Рама во время перехода через Атлантику помимо слуг должны были сопровождать шестеро вооруженных сотрудников ФБР. С другой стороны… Если камни все-таки пропадут, то отыскать их и установить подлинность не удастся никогда! Даже похищенные и расколотые известные «солитеры» специалисты способны идентифицировать. Но здесь…

В итоге обуреваемый тщеславием потомок северо-индийских магараджей решил действовать на свой страх и риск. Хотя, как казалось не только ему, никакого риска не существовало и в помине…

«Великое ограбление парохода! Это звучит погромче „Великого ограбления поезда“!» Эл усмехнулся в душе. По иронии судьбы именно неудавшаяся кража бриллиантов, чуть было не затмила собой ограбление почтового вагона с двумя с половиной миллионами фунтов в 1963 году, считавшееся самым крупным в истории. Тогда налетчикам, унесшим по сегодняшним меркам 100 000 000 долларов, сопутствовала удача. Эл прочитал в британской прессе, что их современным последователям, пытавшимся выкрасть из павильона «Деньги» в Миллениум Дум ту самую полумиллиардную коллекцию «Де Бирс», повезло значительно меньше. Горе-грабителей, без затей протаранивших стену землеройным «Катерпиллером» и бросившихся с топорами громить пуленепробиваемый стеклянный колпак, взяли с поличным. Британские СМИ недоумевали, куда в случае удачи они собирались продать ту же «Звезду Тысячелетия» даже распиленную на части??!

Ситуация с бриллиантами господина Раджишвара Рама в этом плане являлась прямо противоположной.

В голове Эла уже окончательно выстроился набросок плана, с помощью которого он собирался совершить «величайшее ограбление в истории». Оставалось решить отношения с Фернандо. В конце концов, он посчитал, что, так или иначе, с тагалом нужно быть откровенным. Почти…

За окном поезда потянулись меловые холмы. Знаменитые меловые холмы и скалы Дувра, служившие естественным ориентиром для мореходов еще с древних времен. Поезд приближался к конечной станции.

— Чувствуешь себя, как будто вернулся домой? — улыбнулся Фернандо, наливая в бокалы виски. Они сидели вдвоем в капитанской каюте «Иваки Мару».

Эл усмехнулся. «А ведь старик прав. Другого дома — у меня нет… Пока нет!»

— Ты угадал, дружище! — Он громко рассмеялся, а затем снова стал серьезным. — Ну, как тут без меня?..

В начале разговора они обсудили результаты легальной деятельности компании «Вест-пасифик шипинг лтд», явно оставлявшие желать лучшего. Но каждый понимал, что главное ждет впереди.

— В общем, — Эл откашлялся, — в общем, поездка оказалась полезной. Я же говорил тебе, что Тан сообщил мне о своих весьма интересных контактах. Так вот, у нас появилась возможность сорвать действительно стоящий куш…

— Сорвать хороший куш — звучит заманчиво. — Старый филиппинец прищурил глаза. Эл уже давно понял, что за его кажущимся иногда стариковским добродушием ни на мгновение не исчезает ловкий и расчетливый игрок. — Ну что ж, рассказывай.

— В «Ллойдовской страховой компании» на Тана работал один чиновник, временами имевший доступ к кое-каким секретным материалам, касавшимся договоров о страховке грузов, маршрутов судов и так далее. Китаец отстегивал ему за это определенный процент. Я припугнул чиновника имевшимися у меня материалами, объяснил, что Тан мертв и что теперь он будет работать на меня. Он согласился и дал весьма любопытную наводку. У них в компании есть услуга, по которой можно застраховать багаж частных лиц, перевозимый морским путем. Ты, может быть, слышал, что через полтора месяца из Нью-Йорка в Саутгемптон отправляется в своей первый рейс «Галактикум»? Так вот на нем некий тип собирается перевезти в Европу драгоценностей миллионов на тридцать-пятьдесят, а может и больше. Во всяком случае, он застраховался примерно на такую сумму. Эта информация секретна и потому, чтобы не привлекать внимания, с ним будут только несколько охранников.

— Ты собираешься взять на абордаж посудину с шестью тысячами человек на борту?

— Нет.

— Почему?

— Потому что кое-кто из нас будет в числе этих шести тысяч.

Машина с трудом продиралась по узким улицам сквозь витавшую в воздухе пыль и толпу маленьких сморщенных человечков, сплошь в светлых рубахах с короткими рукавами. Деревенские подростки что-то кричали и пытались заглянуть сквозь тонированные стекла «Тойоты Корона», на заднем сиденье которой расположился Анри Лемэ. В итоге шофер-филиппинец вынужден был остановиться совсем: впереди всю проезжую часть загородила какая-то разукрашенная «каракатица», напоминавшая гибрид армейского внедорожника «Джип» и автобуса. Это был «Джипни» — национальный филиппинский вид транспорта, который специально выпускают неокрашенным, чтобы владелец мог проявить все буйство фантазии. Лемэ нетерпеливо взглянул на часы. Он уже опаздывал.

Откуда-то сверху прямо на капот машины упали овощные очистки и прочий мусор. «М-да, — здесь не бульвар Роксаз и не Макати-Сити!» — усмехнулся про себя инспектор, подумав, что в туристическом и деловом центрах Манилы, такое вряд ли бы могло произойти.

Наконец пассажиры джипа-автобуса сообща растолкали «Джипни», его двигатель завелся, и проезд для других машин оказался свободен.

«Тойота» миновала еще несколько улиц и затормозила возле ворот трехэтажного, аккуратно побеленного дома, при виде которого не оставалось сомнений в его казенной принадлежности…

Анри Лемэ прилетел в Манилу вчера днем рейсом «Аэр-Франс». О его визите уже были извещены соответствующие органы, пообещавшие содействие. В штаб-квартире Национального бюро расследований Лемэ направили на север острова Лусон, где находился тот человек, который интересовал инспектора.

Анри поднялся по пахнущей хлоркой, свежевымытой лестнице. Дежурный выслушал его и кивнул на дверь в кабинет руководителя следственной бригады, занимавшейся делом о нападении на грузовое судно «Мэрлоу».

— Мабухай! — приветствовал гостя хозяин кабинета. Возможно этому сухому невзрачному филиппинцу было лет сорок-пятьдесят. С точностью Лемэ определить не мог. — Мое имя Бенигно Вирата, мне звонили насчет вас, инспектор. Садитесь. Я вас слушаю.

«Похоже, он не растрачивает попусту время вопросами типа: как прошел полет или каковы впечатления о погоде?»

— В ходе моего расследования меня интересуют кое-какие факты, которыми занимаетесь вы, — в том же деловом тоне начал Лемэ. — Точнее говоря следы, оставленные преступниками на «Мэрлоу». Все, что есть — отпечатки пальцев, любые предметы, а главное — нет ли в корпусе судна пуль из того зенитного автомата, которым был вооружен катер бандитов.

— К сожалению, ничего, — покачал головой Вирата.

— Они что, все сплошь были в перчатках?

— По показаниям моряков — нет. Но они ни до чего не дотрагивались.

— Ну, как же?! Они же поднимались на борт по штормтрапу, а не взлетали по воздуху! На деревянных балясинах должны были остаться следы.

Вирата скептически усмехнулся:

— Друг мой. Быть может там у себя в Интерполе вы и действуете по всем правилам академических учебников. А у нас… У нас на Филиппинах истории подобные «Мэрлоу» случаются по несколько раз в неделю. Пиратство приняло такие размеры, что недавно в пятидесяти милях от Манилы, чуть ли ни в акватории Субик-Фри, эскадра пиратов разгромила эскадру военных кораблей береговой охраны! С применением пулеметов, пушек и переносных ракетных установок. Понимаете, о чем я говорю? Так вот — по тревоге на «Мэрлоу» прибыл патрульный катер. И в нем находились не Шерлоки Холмсы, а простые деревенские ребята, служащие в полиции. После того как они составили протокол, сухогруз «Мэрлоу» по инструкции пошел в ближайший порт. За это время все деревянные балясины уже сто раз испачкали, отмыли и снова испачкали.

— Ясно. — Лемэ вытер платком лоб, который постоянно потел от непривычного жаркого и влажного климата.

— Скажу вам больше, — тем же наставительным тоном продолжил Вирата, — даже я стал бы делать дактилоскопию в последнюю очередь. И то из чистой формальности. У нас в базе данных хранится целая гора отпечатков пальцев, ладоней, слепков зубов, образцов крови и даже спермы пиратов, личности которых давно установлены. Ну и что! Они чуть ли не в открытую живут в своих деревнях, куда на патрульной машине не въедешь. А когда за ними посылают войска с бронетехникой, их успевают предупредить. Да и войска, как показывает опыт сражения под Субик-Фри, не всегда способны с ними справиться.

— Ясно, — снова повторил Лемэ. — Меня интересует вот еще что… — он сделал паузу, словно обдумывая вопрос. На самом деле он обдумывал, как задать его так, чтобы перейти на нужную тему по возможности плавно. Он не хотел, чтобы филиппинец догадался, что именно интересует гостя. Судя по всему, Вирата был чрезвычайно цепким малым, а директор Ури настаивал, чтобы Лемэ не посвящал в истинные мотивы расследования никого. «С ним нужно быть осторожным!» — …Какие версии по горячим следам возникли лично у вас? Это один из пиратских картелей? В материалах, с которыми я ознакомился, указывалось, что среди налетчиков присутствовали европейцы.

— Множество версий, — устало вздохнул Вирата, всем своим видом показывая, что разговаривает с гостем лишь из вежливости и служебной необходимости. — И известные крупные группировки в том числе.

— Я знаю, что вы интересовались также у русских, которые неподалеку снимали фильм о войне и использовали военные катера. Вы в курсе, что один из катеров в итоге исчез, предположительно взорвался во время съемок из-за ошибки пиротехников?

— Дева Мария! Да что вы говорите? — удивился филиппинец. — Я действительно заезжал к русским. Но у них все было в порядке. Если какой-то катер и исчез, то уже после.

— Ну, что ж. Спасибо за информацию. — Прощаясь, Лемэ протянул руку. — Не смею вас больше отвлекать.

— Да что там, никаких проблем. В этой глуши, где я работаю, такой известный человек, как вы, большая редкость. До нас тоже дошли новости о том, как ловко вы разоблачили ту международную шайку педофилов.

Когда за посетителем закрылась дверь, Бенигно Вирата на мгновение задумчиво застыл. Он действительно был цепким и умным полицейским. При желании он мог бы рассказать интерполовцу, кто напал на канадский сухогруз «Мэрлоу». И даже мог назвать судно, которое через месяц налетчики зафрахтовали на Манильской фрахтовой бирже…

Он вынул мобильный телефон и набрал международный номер. Сигнал шел по защищенному каналу связи через Мельбурн и Осаку. Конечной точкой являлось Макао.

После третьего гудка в доме, стоявшем на берегу реки Чжуцзян, сняли трубку.

Седой уоррент-офицер, сопровождавший Анри Лемэ, с виду чем-то походил на Сардонапала. Но только с виду. На самом деле он оказался веселым и очень общительным человеком. «Для меня, — подумал, уточняя, Лемэ. — Для новобранцев — вряд ли».

Они ехали в открытом «Джипе» вдоль гигантского плаца военно-морской базы США «Субик», расположенной на берегу одноименного залива. Уоррент тараторил без умолка:

— …Я здесь с девяносто первого и застал то извержение, мать его! Мы все чуть в штаны ни наделали, когда ждали, взорвется ли вулкан. А летуны с базы «Кларк» и подавно. Ну, я вам скажу, и деньки были, пока нас, вместе с гражданскими и летунами, не посадили на корабли и не отправили в Штаты. Срань Господня!..

Лемэ отвлекся и взглянул на группу мускулистых парней в песочно-камуфляжных штанах, игравших в баскетбол. На военно-морской базе «Субик» служили не только моряки, но и пехотинцы. Анри подумал, что это, наверное, пехотинцы.

— Вот здесь, в этом ангаре, — произнес уоррент-офицер, указав на металлическое сооружение, в котором, пожалуй, могла поместиться даже самая мощная американская ракета-носитель «Титан 4» вместе с шатлом «Дискавери». — Это и есть та лавка окаменевшего от старости дерьма. Сейчас я доложу начальнику…

Капитан второго ранга Клайтон был мало похож на военного, скорее на историка, кем он, в сущности, и являлся. В его глазах присутствовала мысль, в отличие от тех американцев на базе «Субик», с которыми уже довелось пообщаться Лемэ. Он предложил полицейскому пройти в кабинет, но Анри сказал, что, возможно, разговор не займет много времени. Все зависит от результата ответов на несколько первых вопросов.

Они стояли в центральном проходе огромного ангара-музея, а вокруг располагались экспонаты, — немые свидетели самой кровавой в истории войны: самолеты, танки, артиллерийские установки и около десятка различных военных катеров, покоившихся на специальных стапелях. Разница между обычными музеями и музеем базы «Субик» состояла в том, что экспонаты не были снабжены поясняющими табличками.

— Это, если не ошибаюсь, пикирующий бомбардировщик «Ки-115», — указал Лемэ в сторону одного из экспонатов, — самолет для летчиков-камикадзе. У него автоматически отстегивались шасси при взлете.

— Вы правы, — Клайтон был явно польщен, — Ох, и много же они доставили проблем нашим парням! Особенно здесь, когда Ямасита с пятьюдесятью тысячами солдат отошел в горы. Мы начали 27-го апреля, но он продержался до самого конца войны. Думаю, Мак и генерал Крюгер допустили ошибку, решив добивать их в горах во чтобы то ни стало. К тому времени торговый флот Японии уже был уничтожен на девяносто процентов. А ведь море являлось единственным источником, по которому они хоть как-то латали дыры.

Лемэ мог бы добавить, что не меньшей ошибкой являлась Хиросима с Нагасаки в тот момент, когда японский премьер Судзуки по неофициальным каналам уже передал Трумэну и Черчиллю согласие Императора на капитуляцию. Но Анри промолчал. В конце концов, анализировать поступки глобальных масштабов не его дело.

— Итак, что же вы хотели у меня узнать? — спросил Клайтон.

— Мне необходимо выяснить имеются ли где-нибудь образцы баллистики или трассологии оружия некоторых ваших экспонатов. Точнее зенитного автомата «Эрликон» именно с того катера Ар-5, который был арендован русскими и… э… случайно уничтожен.

— Боюсь, что нет, — с сомнением покачал головой американец. — У нас — точно. Здесь все-таки музей, а не стрельбище или лаборатория. Когда-то «Эрликоны» снабжали тремя типами снарядов — бронебойными, разрывными и зажигательными, но ведь это было более полувека назад! А русские кинематографисты, которым мы выдали несколько ящиков холостых, насколько я знаю, сдавали гильзы и их потом утилизировали. Нет, — он снова покачал головой, — ни образцов, ни даже стреляной пули или гильзы мне не найти. А в чем собственно?..

— Не волнуйтесь. Так, маленькая версия, которую, в череде множества других, я отрабатываю.

Инспектор улыбнулся и добавил:

— Ну вот, как видите до вашего кабинета мне дойти так и не довелось.

«Неудача!» — Анри был практически уверен в том, что знал, кто ограбил сухогруз «Мэрлоу». В Петербурге он уже просмотрел экземпляры договоров статистов, исчезнувших во время съемок. Их имена ему были известны. Поскольку среди нападавших находились не только европейцы, вполне естественно, что сообщниками у них могли оказаться именно те, кто изображал японских солдат. Те, с кем русские могли контактировать. Однако в бухгалтерии «Старлако» он убедился, что переписать фамилии принимавших участие в съемках филиппинцев невозможно. Половина статистов-тагалов из близлежащих деревень обходилась вообще без каких бы то ни было документов. Во избежание путаницы русские решили выдать всем особые жетоны и по ним вести финансовые ведомости и начислять зарплату. Разговор с филиппинцем из местной киностудии, с которым он связался по телефону еще вчера, тоже не дал результатов. Филиппинец заявил, что выполнял в основном функции вербовщика и никому в документы не заглядывал. Впрочем — все это не имело решающего значения. Достаточно было и того, что инспектор уже и так знал. Однако его задание, полученное от директора Ури, заключалось вовсе не в расследовании ограбления «Мэрлоу». И на базе «Субик» он потерпел очень чувствительную неудачу. Он не сумел отыскать то, на что так надеялся.

Выстроенная версия, которая сначала ему самому представлялась фантастичной, постепенно становилась все более реальной. Детальное знакомство с показаниями очевидцев четырех нападений — на канадский сухогруз, китайский контейнеровоз, либерийских балкер и кипрское судно с сигаретами, еще сильнее убедило Лемэ, что он на верном пути. По его просьбе коллеги из нескольких стран повторно опросили свободных от рейса моряков. Параметры в описании всех четырех не современных (!), как указывали свидетели, военных катеров, на которых их атаковали пираты, расходились в мелочах и незначительных деталях. Это вполне мог быть один и тот же катер! И на Филиппинах, и в Малакке, и в Африке. А значит и у Каталонского побережья, куда его тоже могли доставить на каком-нибудь грузовом судне как раз под видом «прогулочной моторной яхты»!

«Ах, если бы удалось получить образец отстреленной пули!» — с жалостью подумал Лемэ, возвращаясь в Манилу. Для него такой оборот оказался бы самым лучшим подарком. Сверив пулю-снаряд «эрликона» с исчезнувшего на Филиппинах Ар-5 с теми крупнокалиберными пулями, которыми преступники нашпиговали корпус яхты «Си-Фэйворит» можно было бы уже праздновать победу. Но даже отрицательное заключение экспертизы, позволяло, по крайней мере, сэкономить кучу времени и сил. Позволяло сразу отбросить разработку неправильной версии.

Анри любил и умел доводить начатое до конца. Локальная неудача — еще не поражение. Он будет исходить из своей гипотезы, пока не добьется результата. Возможно не сразу, но он его получит. И сейчас, кода машина затормозила возле гостиницы, он уже знал, что будет делать дальше.

Войдя в просторную, прекрасно обставленную в европейском стиле комнату, девушка нерешительно осмотрелась. В этот дом ее привезли с завязанными глазами, и она плохо представляла, где находится. Окна закрывали тяжелые портьеры, так что даже теперь, когда с нее, наконец, сняли темную повязку, понять хоть что-то она не могла. И это ее пугало.

На вид девушке казалось лет двадцать — двадцать два. Она была миниатюрной китаянкой с хрупкой и стройной фигуркой. Она полностью соответствовал классическим национальным канонам красоты. С раннего детства родители бинтовали ей ноги и заковывали в тугой лиф в виде корсета, и потому у нее была очень маленькая стопа и такая же маленькая грудь ребенка. В «Большом Китае» этот обычай, нередко уродовавший женщину, был запрещен в 1950 году специальным декретом. Но на португальскую колонию Макао указы из Пекина в те времена еще не распространялись.

Экзотическая красота, так приманивающая европейцев-туристов, являлась ее главным капиталом. В одном из самых фешенебельных аомыньских отелей «Лижбоа» девушка не боялась конкуренции, которая усилилась с наплывом проституток из Восточной Европы. Богатые русские выбирали именно ее. О, они умели быть щедрыми. Умели сорить деньгами! В Макао до сих пор рассказывают историю о том, как в начале девяностых некий русский с огромной золотой цепочкой на шее и в ярко-красном пиджаке выиграл в рулетку пятьдесят тысяч. Он повернулся к жене дипломата из какой-то маленькой страны под названием «Латвия», сидевшей за игральным столом вместе с мужем. И при всех предложил немедленно отдать ей весь выигрыш целиком, если она прямо в зале обнажится до трусиков. Женщина нерешительно переглянулась с мужем — ведь она была женой официального представителя своей страны! Но соблазн оказался слишком велик. Она разделась под гром аплодисментов. Русский честно выполнил обещание и широким жестом передал выигрыш. Правда при этом он добавил непонятную фразу на родном языке, отчего дипломат, до того не постеснявшийся прилюдно обнаженной супруги, стыдливо отвернулся.

Да, русские были хорошими парнями, хотя зачастую, выпив лишнего, становились буйными и грубыми. Но сегодня ее пригласили к человеку, о котором, еще не видев, она сразу составила впечатление, как о чрезвычайно влиятельном и богатом. Ее сутенер, работавший на «триаду», испуганно общался с представителями клиента, которые чувствовали себя в отеле «Лижбоа» настоящими хозяевами.

Как и требовал заказчик, она облачилась в национальную одежду из тисненой ткани и одела вниз кыньцзяр, — нательную безрукавку ручной работы с множеством маленьких пуговок. Ей пообещали щедро заплатить, но когда на заднем сиденье большого нового «Мерседеса» завязали глаза, она почувствовала себя неуютно. Войны между группировками, контролирующими «рынок порока», гремели в Макао постоянно. И нередко жертвами в них становились сами «жрицы любви»…

Постепенно ее глаза привыкли к яркому свету. Девушка увидела, что перед ней в кресле сидит толстый пожилой китаец маленького роста с добродушным лунообразным лицом. «Это, наверное, и есть клиент», — поняла она.

— Как тебя зовут? — спросил мужчина и улыбнулся.

— До-Цо, — ответила девушка.

— «Большая Ошибка»? Твой отец, что… считал твое рождение большой ошибкой?

— Я была пятой дочерью подряд. А он хотел сына.

— Интересно, До-Цо, ты оправдала свое имя? Имя нужно оправдывать. Даже такое. Я, например, оправдал, стал богатым. Меня зовут — Фу.

— Не знаю, господин. Но я постаралась, чтобы все вышло как раз наоборот.

Он засмеялся.

— Что ж, мы это сейчас проверим.

Девушка продолжала оставаться на месте. Она ждала, когда он прикажет ей раздеться. Проявить инициативу настоящая китаянка не имела права. Ему это может не понравиться!

— Сейчас, До-Цо, ты предашься любви с двумя мужчинами. Постарайся показать все, что ты умеешь. Не стесняйся чувств. От того, как мне понравится представление, и будет зависеть, являлось ли твое появление на свет ошибкой.

Мужчина подал знак вошедшему слуге. Глаза До-Цо расширились от ужаса. В руках слуга нес… автомат!

Он протянул оружие сидевшему в кресле хозяину. В тот же миг дверь снова раскрылась, и в помещение прошли два абсолютно нагих юноши. Оба они были высокими светловолосыми европейцами со стройными мускулистыми фигурами. Но больше всего До-Цо поразили размеры их пенисов: воистину они напоминали хоботы слонов.

— Начинай, До-Цо! — громко приказал хозяин дома. — Они — твои рабы. Пусть они удовлетворят все твои самые изощренные желания.

Девушка сняла с себя верхнюю одежду. Затем начала расстегивать кыньцзяр. Пуговку за пуговкой. В первый момент она делала это нерешительно: слишком необычным казалось все происходившее вокруг. Но потом вид красавцев-юношей, жадно пожиравших глазами ее молодое гибкое тело, заставил ее саму почувствовать нарастающее возбуждение.

Она сбросила всю одежду. Покачивая тугими, как резиновые шары, ягодицами, До-Цо подошла к большой кровати с четырехугольными валикообразными подголовниками чжэньтоу. Юноши тоже приблизились к ней. Все трое стояли друг напротив друга абсолютно голыми. Наконец, она догадалась, что от нее требуется.

До-Цо обхватила ладонями голову одного из мужчин и нагнула ее к своему лону. Рот другого юноши она жадно поймала губами в страстном поцелуе. Еще секунда и До-Цо начала стонать от охватившего ее восторга. Все громче и громче, пока ее стоны не превратились в рев истекающей течкой львицы.

…Фу Банфу был здесь и не здесь. Пространственно-временные оковы рухнули. Часть его сознания словно телепортировалась на много лет назад…

Это он, молодым, в расцвете сил мужчиной, так же сидит в кресле, сжимая вспотевшей от любви и ненависти ладонью цевье советского автомата «Калашникова». А в нескольких шагах резвится ОНА. Его Любовь. Его Шан. Его Королева! Она заставляет найденных им (!) юношей снова и снова ублажать свое прекрасное тело богини. Каждый ее стон, каждый всхлип, отзываются в его душе, в его самом сокровенном внутреннем мире страшной болью. Но она не замечает этого! Еще бы! Он для нее евнух, бездушная вещь, нужная лишь для того, чтобы защитить в критический момент. При нем можно позволять себе все!! Вещи — стыдиться не обязательно.

Наконец, после долгих кошмарных часов, она успокаивается. Шан отодвигается от выбившихся из сил мужчин и поворачивается раскрасневшимся от похоти лицом к нему. Она смотрит в глаза, а на губах ее застывает брезгливая довольная ухмылка.

Он знает, что значит этот взгляд. Знает, ЧТО он сейчас должен сделать…

И так из месяца в месяц. Из года в год. Он снова будет страдать. Он снова будет искать для нее новых высоких красавцев-блондинов с большими членами…

Когда-то, еще совсем молодым юношей он признался ей в любви. Шан улыбнулась и поцеловала его в губы: «Если это действительно так, ты должен доказать силу своих чувств». В тот день она в первый раз приказала найти кобелей для случки. Больше он о любви вслух не упоминал.

Но годы шли. Годы вырастали в десятилетия. И время неумолимо брало свое.

Тело и лицо Шан долго сопротивлялись Хроносу. Однако победить безжалостного Бога никому из людей еще не удавалось никогда.

Теперь ему приходилось смотреть, как увядает ее плоть — его мечта, так и не превратившаяся в реальность. С каждым новым разом все сильнее и сильнее. Нет, он не должен этого допустить! Он не разобьет мечту! Пусть она навсегда останется такой же прекрасной, какой была много лет назад в тот день, когда с его помощью стала Королевой Империи Вонга.

Он принял решение. Его доверенный агент вьетнамец выступит связным и посредником. Посредником между ним и… начальником Особого отдела Тихоокеанского Флота СССР контр-адмиралом Сергеем Вольным…

До-Цо сладострастно извивалась в объятиях юношей. Втроем они устроили настоящий спектакль, меняя позы, темперамент, скорость фрикций. В своем бесстыжем распутстве молодые тела были прекрасны. «Как она сейчас похожа на молодую Шан!» — радостно подумал Банфу.

У девушки были полностью выбриты гениталии, и лобок матово заблестел, когда она пустилась вскачь на одном из юношей. «У Шан там тоже ничего не было. Даже узенькой полоски волос. У нее на лобке находилась цветная татуировка…

…Нужно будет приказать художнику, чтобы он вытатуировал на теле До-Цо такую же».

Лежавший под девушкой юноша неожиданно задергался в сладострастных конвульсиях. Его партнер прижал ее лицо к своему паху. Он остановился на несколько коротких мгновений, усиливая подступивший оргазм, и в третий раз за сегодняшний день выплеснул семя. На этот раз девушке в рот…

«Вот и все»…

— Повернись ко мне, До-Цо, — громко приказал Фу Банфу. — Отстранись от них и посмотри на меня. Вот так. А теперь улыбайся. Улыбайся и продолжай смотреть мне в глаза.

Девушка тяжело дышала. Он видел, как вздымается ее маленькая, почти детская грудь с затвердевшими от возбуждения острыми черными сосками. Ее лицо раскраснелось после пережитого удовольствия, и все поры на коже раскрылись, словно на процедуре у косметолога. «Это хорошо…»

Оглушительный грохот наполнил замкнутое пространство помещения, отражаясь от стен и усиливаясь в геометрической прогрессии. Пули советского автомата калибра 7,62 рвали в клочья живую плоть, разбрызгивая кровь жертв на белую, уже смятую и влажную от пота сладострастия простыню. Несколько коротких секунд и рожок опустел. Все было кончено. Лишь крик очнувшийся от шока До-Цо, да звон катившихся по деревянному полу гильз нарушали тишину.

«Надо запретить ей в следующий раз орать», — подумал Банфу, отложив в сторону автомат. Шан Вонг — «Черная Вдова» — эта самка паука-крестовика, пожиравшая кавалеров, в такие минуты вела себя по-другому. Она не кричала от ужаса. Она… смеялась.

— Замолчи, До-Цо, — с какими-то усталостью и опустошением спокойно приказал он. — Тебе ничто не угрожает. Более того, сегодня ты доказала, что твой отец сам совершил большую ошибку, выбрав не то имя.

В помещении появились слуги. Им нужно будет прибраться. Заменить кусок стены из специального пулепоглощающего материала, отмыть кровь и вынести трупы, которые пойдут на корм великолепному четырехгодовалому самцу-тигру по имени «Лэ» — «Радость», имевшемуся в зверинце Банфу. «Лэ» уже не раз пробовал человечину — мясо врагов своего хозяина. Сегодня он полакомится снова.

— Приведите ее в порядок и отвезите домой, — кивнул Фу Банфу на девушку одному из порученцев. — Велите ей прекратить заниматься тем, чем она занималась в «Лиссабоне» и компенсируйте это материально. Пусть никуда не уезжает из Аомыня. Скажите, что когда она понадобится в следующий раз, ей сообщат.

Он вышел из комнаты и снова очутился в реальности того мира, которым правил. К нему немедленно подошел его «правая рука» — ближайший помощник. За несколько часов отсутствия уже накопились какие-то дела, требующие внимания.

— К нам поступил звонок с Филиппин от одного из осведомителей. Его зовут Бенигно Вирата, он из службы безопасности. Это он передал данные о тех людях, которые перешли нам дорогу несколько месяцев назад в случае с канадским теплоходом.

Фу Банфу нахмурился, вспоминая события тех дней. По его приказу капитан канадского судна перевозил наличные деньги, предназначенные для одного портового чиновника в Сиднее. Чиновник был очень осторожен: каждый раз наотрез отказывался получать деньги, если существовала хоть малейшая опасность их отследить. Он требовал только наличными и только таким образом, чтобы в Австралии они вообще никогда не фигурировали. Какие-то люди атаковали судно возле Лусона. Деньги исчезли. Деньги нужно было вернуть.

Агентуре, имевшейся у К-14, могли позавидовать большинство разведок мира. Сотрудник Национального бюро расследований Филиппин Бенигно Вирата работал на «триаду» уже несколько лет. По роду служебной деятельности ему поручили заняться обстоятельствами нападения на «Мэрлоу». Но, как выяснилось, этим интересуются не только официальные структуры. И Вирата понимал, что куда важнее выполнить задание именно тех, кто ему столь щедро платил.

Он приложил все свои профессиональные навыки, знания и опыт. Собственные осведомители в местных занимавшихся пиратством группировках доложили, что это дело не их рук. Когда в ходе проверки Вирата посетил остров, на котором русские снимали кино, он ухватил нить.

Постановщик фильма солгал, заявив, что у русских все в порядке. Среди статистов-тагалов имелись те, кто был готов поделиться информацией, и Вирата быстро выяснил, что один из трех военных катеров сегодня отсутствует. Остальное было «делом техники». Уже через несколько дней сотрудник НБР знал имена филиппинцев, общавшихся с русскими статистами. А спустя пару недель один из них засветился в Маниле, открыв экспортно-импортную фирму морских перевозок.

Фу Банфу получил сообщение об этом в тот момент, когда у него в руках находился один из предполагаемых виновников исчезновения денег — капитан судна «Мэрлоу» Жоао Морейра. Теперь стало ясно, что португалец здесь не причем. Но… за ошибки в любом случае нужно отвечать.

Когда дрожащего от страха Морейра подвели к клетке, в которой жил Лэ, сопровождавший его охранник-китаец произнес:

— Знаешь, в чем твое счастье? В том, что ты не сделал попытки скрыться от нас. Иначе тигр съел бы тебя живьем.

Сказав это, китаец поднял пистолет и выстрелил в голову капитану. Лэ недовольно зарычал. Он любил, перед тем как приступить к обеду, немного поиграть с живой жертвой в «кошки-мышки».

Зафрахтованное судно «Иваки Мару» пришло в Сингапур. Фу Банфу как раз размышлял, как проучить тех, кто ввязался явно не в свое дело, когда узнал, что они обратились за помощью к доктору Роберту Тану — его наиболее важному осведомителю. «Что ж, — подумал глава К-14, — теперь у них появится возможность сполна рассчитаться с долгом».

Проучив дилетантов, он совершенно забыл обо всем, что связано с ними и с канадским судном «Мэрлоу». Контейнеровоз «Коско» и груз контрафактной электроники были давно реализованы. И вот теперь с Филиппин поступил сигнал, что некий агент Интерпола Анри Лемэ ворошит прошлое. Но самое главное заключалось в том, что он, сам того не подозревая, ворошит прошлое по его — Банфу — приказу!

«Что может быть общего между смертью Бо в Испании и событиями на Филиппинах?» — подумал Фу Банфу. Он, разумеется, не знал досконально обо всех тонкостях расследования, проводимого Лемэ. Его интересовал конечный результат. Но в любом случае у «лучшего сотрудника», как охарактеризовал интерполовца директор Жискар Ури, должны были быть веские причины прибыть в Манилу. Это значит, что ему не только не нужно мешать, но и, пожалуй, при случае стоит помочь. Но потом…

— Сообщите Вирате, чтобы он предоставил все сведения о деле с сухогрузом «Мэрлоу», если Лемэ обратится к нему снова, — приказал своему адъютанту Фу Банфу.

«Похоже на подготовку и на осуществление акции уйдут все наши активы», — размышлял Эл, подсчитав затраты. Одни лишь билеты на премьерный рейс «Галактикума», которые были забронированы для самого Эла, Гинтараса, Фернандо и еще четверых филиппинцев обошлись в кругленькую сумму. К примеру, стоимость «первоклассовой» каюты Эла на одной из верхних палуб «Галактикума» составляла 25000 долларов. Правда в эту сумму входил авиабилет до Нью-Йорка, а также однодневная туристическая виза в США объединенной категории Б-1/Б-2, которая автоматически выдавалась всем, кто купил место на супертеплоход. Сами билеты были заказаны на те имена, которые стояли в еще не использованных документах, приобретенных у малайцев-перекупщиков. С документами не должно было возникнуть проблем. Но оставалась проблема оружия…

Эл прекрасно понимал, что решить эту важнейшую задачу возможно только в Европе. Решить пока «Галактикум» не вышел из Сент-Назера в Нью-Йорк, куда он должен прибыть без пассажиров, но с полностью укомплектованным экипажем. И за оставшееся время необходимо найти того из трех тысяч членов экипажа и обслуживающего пассажиров персонала, кто сможет помочь.

— Если мы промахнемся с кандидатурой, — сказал он Фернандо, — то… все пропало. Мы должны быть уверены в его лояльности на сто процентов!

— Деньги? — спросил тагал.

— Да. Необходимо купить человека с потрохами. Необходимо, чтобы он нуждался в деньгах, и притом знал, что если подведет, возмездие будет неминуемо.

— Дело за малым, — усмехнулся Фернандо, — найти его.

— Вот об этом, дружище, пусть побеспокоятся твои ребята. Никого из нас, кто будет на борту, он заранее видеть не должен.

— И в какую же сумму ты думаешь уложиться?

— Игра стоит свеч. Скупиться не будем. А от четверти миллиона долларов кэшем, я надеюсь, мало кто откажется.

«Иваки Мару» двигался на юг вдоль западного побережья Франции. Судно выполняло абсолютно неприбыльный и нерентабельный контракт по поставке стройматериалов, который едва окупал расходы на топливо и оплату портовых стоянок. Но Эла данная проблема интересовала в наименьшей степени. В конце концов, «Вест-пасифик шипинг лимитед» относилась к числу тех фирм, которые изначально обречены на банкротство.

По мере приближения срока отъезда в Нью-Йорк он чувствовал все возрастающее волнение. Нет, не страх за собственную участь в случае ареста или смерти. Решившийся сесть за стол с неограниченными ставками игрок подспудно готов к возможному проигрышу. Самое страшное для него наступает тогда, когда в кульминационный момент его роял-флеш соперник перебивает покером. И Эл больше всего опасался, что дело, которое может принести ему долгожданную удачу, сорвется в последнюю секунду. Множество факторов способны повлиять на успех: лояльность Квентина Макленнона, найдут ли филиппинцы Фернандо нужного человека среди членов экипажа «Галактикума», да и не откажется ли сам владелец уникальных «солитеров» от поездки?!

А ведь завладеть ценностями и даже покинуть чудо-теплоход — это еще половина дела. Вторая половина — куда сложней!

Эл спустился в свою каюту. «Чертов литовец — опять вмазался!» Сегодня он имел разговор с Гинтарасом относительно предстоящей акции. Он пожалел, что когда-то сделал у малайцев дополнительные документы именно для него, а не для Андрея или даже для Иванова. Но, так или иначе, а напарник-европеец на «Галактикуме» ему необходим. Придется пойти на определенный риск и взять литовца с собой.

Гинтарас долго не открывал каюту, и Эл уже молотил кулаком, когда он, наконец, объявился на пороге. Зрачки у литовца походили на две маленькие булавочки. Эл кое-что смыслил в наркотиках. Зрачки наркомана обычно расширены, но в первый момент после употребления героина они наоборот сужаются. «Похоже, я отвлекал его своим стуком от крайне важного дела!» — зло усмехнулся в душе Эл.

Он говорил с Гинтарасом около получаса и все это время его не оставляло впечатление, что литовец находится где-то далеко. Его ответы были односложными и вымученными. Предмет разговора Гинтараса явно не интересовал.

«Ничего, когда захочет шмыгнуться пошевелит мозгами. Отсутствие денег для таких — прекрасный стимул к бурной интеллектуальной деятельности!»

В своей каюте Эл подключился к Интернету. «Какого черта меня тянет к этому ящику!» — каждый раз думал он, узнавая новости об Алине Беляевой с помощью компьютера. Он уже был в курсе, что премьера «Океанского странника» прошла с успехом. По крайней мере, этому событию уделили пристальное внимание крупнейшие средства массовой информации. Сейчас фильм с триумфом шел по всему миру, имея очень хорошие, даже по меркам голливудских блокбастеров категории «А», кассовые сборы. А на Алину обрушился шквал восторженных рецензий разномастных критиков. Все они в один голос утверждали, что добрая половина успеха фильма связана с ее участием.

На официальном сайте «Океанского странника» Эла заинтересовал раздел, посвященный истории создания фильма. Здесь описывался процесс «вокруг» съемок, а также приводились наиболее значимые и даже курьезные эпизоды, возникавшие в работе кинематографистов. Все что осталось «за кадром», но в еще большей степени способно было подогреть интерес публики и заманить ее в кинотеатры.

«Пожалуй, самую любопытную деталь они все-таки упустили», — усмехнулся Эл.

Время шло. Время неумолимо приближалось к решающей дате. Наконец он получил долгожданное известие. Людям Фернандо удалось завербовать человека из обслуживающего персонала «Галактикума», который согласился пронести и надежно спрятать на громадном судне несколько пистолетов и гранат.

До отъезда на Северо-Американский континент Элу оставалось сделать еще одно дело. Он посетил Нант и провел там два дня. Вернувшись на «Иваки Мару» он понял, что полностью готов осуществить то, к чему так долго стремился. Теперь все зависело даже не столько от него самого, сколько от взбалмошной дамы по имени Фортуна.

Семидесятитысячный городок Сент-Назер переживал пору бурного экономического роста. Прошло десятилетие застоя. Десятилетие засилья корейцев, захвативших почти весь мировой рынок судостроения. Сент-назерской судоверфи «Шантье де Атлантик», являвшейся филиалом знаменитой «Группы Альстом», наконец-то снова удалось твердо встать на ноги. Несколько лет назад на ней был построен «Миллениум», первый из четырех «систер-шипс», заказанных фирмой «Селебрити Круиз». Сегодня выполнялось сразу несколько заказов, и занятость на верфях уже возросла с шести до двенадцати тысяч человек. Работа кипела вовсю.

Если смотреть с высоты птичьего полета, то верфи «Атлантики» представлялись гигантским муравейником цехов, сборочных помещений, доков и ангаров, испещренных шлюзовыми каналами. С этим предприятием, так или иначе, были связаны практически все жители города. Они кровно зависели от его успеха или неудачи. И все они с восторгом приветствовали выход в океан нового шедевра компании — суперлайнера 21-го века «Галактикум».

Это был самый большой теплоход в истории водоизмещением 160 000 тонн, высотою в семнадцать палуб, длинной 360 метров, а его максимальная скорость составляла 36 узлов. Такого гиганта мог превзойти разве что «Фридом Шип», если бы… если бы когда-нибудь его все же построили. Но желание мультимиллиардера Нормана Никсона создать монстра длинною в полтора (!) километра, высотою надводной части 57 (!) метров, грузоподъемностью в два с половиной миллиона (!) тонн и с 50 000 (!) пассажирами, казалось, мягко говоря, не совсем адекватным. Чем-то его идея напоминала один из прожектов героя русской классической литературы, собиравшегося построить мост до Луны.

Владельцы «Галактикума» — консорциум нескольких европейских банков — не имели столь фантастических амбиций. Но зато их детище стало реальностью.

К услугам счастливчиков, способных позволить себе приобрести билет первого или второго класса на премьерный рейс суперлайнера, предусматривалось практически все, чего только можно желать. Любители спорта смогут пользоваться тремя фитнес-центрами с бассейнами, саунами, соляриями, тренажерными залами и теннисными кортами. На борту станут функционировать два театра с труппами профессиональных актеров, кинотеатры, музей океанографии, супермаркет и множество модных бутиков. Ну а ночные клубы, бары «по интересам», рестораны и казино удовлетворят самые взыскательные вкусы клиентов.

Рекламой это особенно не афишировалось, но на «Галактикуме», в дополнение к вышеперечисленному, имелся еще и приват-салон некой мадам Жози, в котором желающим предложат любые виды традиционного и нетрадиционного секса. От общения в интимной обстановке с начинающими фотомоделями до последнего писка секс-моды — мастурбации с помощью специальных вакуумных спермососов.

Да, это был воистину дворец нового тысячелетия, созданный для трансатлантических переходов. Дворец, в котором сильные мира сего толстосумы смогут еще раз убедиться, что родились под счастливой звездой.

Большинство жителей Сент-Назера, провожавших «Галактикум» в первый переход, смотрели на величественного красавца с грустной завистью. Они понимали, что в качестве пассажиров им не суждено побывать на нем никогда.

С момента общения с филиппинским следователем и начальником музея базы «Субик» прошло несколько недель. За это время Анри Лемэ вплотную подошел к разгадке порученного дела. Ему оставалось установить лишь одну важную деталь, перед тем как доложить Жискару Ури итоги расследования нападения возле Каталонского побережья на яхту «Си-Фэйворит»…

Следуя выстроенной им версии, Лемэ попробовал встать на место преступников. По логике (если это были те, кого он подозревал) они либо уже имели грузовое судно для транспортировки угнанного катера, либо должны были им обзавестись: купить или зафрахтовать.

При поддержке местного НБР инспектор получил доступ к документам о сделках на Манильской фрахтовой бирже, прошедших за интересующий его временной промежуток. И несколько сделок привлекли его внимание…

Штаб-квартира компании «Вест-пасифик шипинг лимитед» располагалась в не самом фешенебельном районе Манилы Калукану-Сити рядом с железнодорожным вокзалом. В большом старом доме находилось множество конторок и офисов, кишащих клерками. Однако Лемэ пришлось прождать добрых три дня, прежде чем в офисе «Вест-пасифик» кто-то появился. Неопрятный старик-филиппинец, которого, наконец, застал Анри, и оказался владельцем судоходной компании.

Спустя полчаса разговора инспектор Интернациональной полиции уже прекрасно понимал его истинную роль. Роль подставного лица.

Судя по выясненному маршруту сухогруза «Иваки Мару», зафрахтованного «Вест-пасифик», это судно могло быть именно тем, которое искал Лемэ. Особенно интересным казался факт его прибытия в Сингапур в тот момент, когда там находился контейнеровоз «Коско». Анри все еще не давала покоя мысль о непонятном поступке налетчиков, без видимых причин глумившихся над трупом владельца яхты «Си-Фэйворит». Директор Ури требовал от своего сотрудника не только установить личности преступников, но главное выяснить: было ли это обычное ограбление или существовали какие-то более глубинные мотивы. Лемэ вылетел в Сингапур.

В первые дни разузнать что-либо конкретное о грузе электроники, отправленном одной местной фирмой на китайском контейнеровозе в Европу, Анри не удавалось. Во-первых, к нему — европейцу — даже местные блюстители порядка относились насторожено. Во-вторых, здесь не хуже Сицилии умели соблюдать закон «омерта» — кодекс молчания. А в третьих, самой фирмы уже не существовало. Похоже, она была одной из тех фирм-однодневок, которые лопаются как мыльный пузырь, и уносят в небытие все свои тайны.

Но неожиданно все изменилось кардинально. Те, кто раньше отказывался говорить с ним начистоту, вдруг начали активно помогать и охотно отвечать на вопросы. Лемэ мог поклясться, что за этим неестественным рвением стоит указание очень влиятельного лица. Вот только кого и зачем? Но в любом случае помощь таинственного доброжелателя оказалась более чем полезной. Анри, наконец, удалось выйти на представителя той, уже несуществующей фирмы — владельца груза. «Мы отправляли партию ди-ви-ди-плееров „Самсунг“», — с готовностью сообщил он.

«Ого»! — Лемэ решил, что если обнаружится связь между Бо Цзяньином и темными аферами в Юго-восточной Азии, все встанет на места. А связь эта, как подсказывали логика и интуиция, обязательно должна присутствовать. (Бо наверняка был как-то замешан либо в делах с поддельной электроникой, либо с похищением контейнеровоза). И тогда высветится ясная картина — картина мести. Вот только на почве чего?

Что может быть общего между богатым китайцем с острова Капри и русскими статистами на Филиппинах?

«Это нужно узнать, прежде чем доложить директору окончательные результаты».

Лемэ подавил в себе желание пойти по наипростейшему пути, — запросить ордер на немедленный арест всего экипажа «Иваки Мару». Он это обязательно сделает, но чуть позже. А сначала…

Анри заказал авиабилет и вылетел в Аомынь.

В это самое время на другом конце света осень позолотила листву роскошного парка, раскинувшегося на сорока акрах плодородной земли Мериленда вокруг четырехэтажного дворца. Этот дворец, построенный в величественном нео-георгианском стиле, когда-то принадлежал одному из Вандербильдов. Сегодня он являлся обителью политэмигранта из Индии Раджишвара Сингха Рама.

В просторном зале два человека с удивительной грацией и филигранной точностью движений вели поединок. В их руках сверкали настоящие боевые кирпаны. Но бой являлся учебным, и потому до крови дело не доходило. Один из бойцов был значительно старше противника. Он выглядел глубоким старцем, сохранившим необычайную силу и гибкость. Такое впечатление создавалось благодаря длинной белоснежной бороде, столь же длинным седым волосам, заколотым красивым гребнем кангха, и той ловкости, с которой он демонстрировал приемы национального сикхского боевого искусства Гатки.

Второй мужчина был значительно моложе. Пожалуй, он мог годиться противнику во внуки. У него тоже была длинная борода кеш и длинные темные волосы, заколотые массивным гребнем, кожаные шаровары качха, а на руке сверкал железный браслет кара.

Старик сделал ложный выпад и молниеносным движением руки прочертил дугу перед горлом противника. Если бы бой не являлся учебным, то изогнутый тигриным когтем кинжал — кирпан выдрал бы врагу кадык.

Раджишвар Рам засмеялся молодым бархатистым голосом, давая понять ученику, что тому еще много предстоит тренироваться, прежде чем стать Мастером:

— В следующий раз, Гобинд, я надеюсь, ты не посрамишь имя Великого Гуру и все-таки справишься со мной — стариком.

Гобинд Сингх поклонился. Он являлся тезкой десятого духовного Гуру сикхов Гобинд Сингха, который и довел боевое индийское искусство Шастра Видьи до совершенства. Именно он создал Гатку — этот сложнейший комплекс боевых навыков, медитации, йоги и аюрведической медицины.

Религиозное движение сикхов возникло на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого веков нашей эры. Основы его заложил Гуру Нанак. Его учение объединило индийские бхатки и мусульманский суфизм, и проповедовало любовь к ближнему, равенство, миролюбие и согласие. Но геополитические и исторические обстоятельства сложились так, что именно сикхи, как называли себя последователи учения Гуру Нанака, стали прирожденными воинами — бесстрашными и беспощадными. Их жизнь протекала в постоянных войнах за право отстоять свою религию. С запада на них наседали Моголы и магометане под своими черно-зелеными знаменами смерти. Позднее их сменили британцы, действовавшие уже не только грубой силой, но и подлостью. Но сикхи не зря добавляли к именам слово Сингх — Лев, они сражались как львы против любого противника: превосходящего числом или оснащенного более современным оружием. Огнем и мечом им приходилось спасать религию, призывающую к миролюбию и добру.

Однако в жизни иногда случается так, как говорится в известной пословице: «благими намерениями выложена дорога в ад». В 1981 году среди сикхов начали распространяться сепаратистские настроения, принявшие поистине уродливые формы. Движение сепаратистов, ратовавших за создание на территории Пенджаба независимого государства Халистан, возглавил некий Джарнейл Сингх Бхиндарвале. Его сторонники стали безжалостно убивать всех иноверцев, а также тех сикхов, кто был против отделения от Индии. В городе Амриштар они захватили религиозную святыню — Золотой храм-гурудвар, и оттуда вели подрывную деятельность. В восемьдесят четвертом по приказу Индиры Ганди правительственные войска взяли религиозную святыню штурмом. После двухдневной артподготовки в Золотой храм вошли танки. Сам Бхиндарвале и еще тысяча человек были убиты.

Раджишвар Сингх Рам являлся непримиримым нихангом — наиболее воинственным сикхом, слыл ярым сторонником вождя сепаратистов и одним из его ближайших друзей. Смерть друга требовала отмщения.

В Индийской армии и полиции сикхи, как лучшие воины, составляли большинство. Они же были и в охране премьер-министра.

По приказу Раджишвара Рама двое личных телохранителей-сикхов расстреляли Индиру Ганди в октябре, — спустя несколько месяцев после подавления восстания в Пенджабе. Когда следствию стало известно о его роле в организации покушения, Рам вынуждено покинул родину и бежал в США. Он приобрел роскошное поместье и жил в нем затворником пятнадцать лет, опасаясь мести индийских спецслужб. Завтра его затворничество должно было, наконец, кончиться…

Появившийся слуга доложил о приезде гостей. Рам кивнул и велел впустить.

В приемный зал дворца Вандербильдов вошли двое крепкий мужчин в темных костюмах. Один был афро-американцем, другой белым. Негр представил себя и своего спутника:

— Специальный агент Горман, мистер Рам, а это специальный агент Фостер. Мы будем руководить вашей охраной на «Галактикуме».

Ни по лицу негра, ни по лицу белого нельзя было прочесть удивлены ли они внешностью клиента с длинными, давно не стрижеными волосами и бородой, в желто-синем тюрбане и с большим кинжалом за поясом. Оба были абсолютно непроницаемы.

Рам являлся наблюдательным человеком. Их невозмутимость от него не ускользнула. И это ему понравилось. Он больше доверял тем людям, которые умеют держать себя в руках в любых ситуациях. После получасового разговора он окончательно убедился, что из штаб-квартиры ФБР в Квонтико по его просьбе прислали надежных парней. Пятнадцать лет назад, получив политическое убежище, Рам поделился с американскими спецслужбами кое-какой информацией о подполье в Пенджабе, и вот теперь американцы вернули должок.

— Сегодня у меня назначена еще одна встреча, Гобинд, — сказал Раджишвар Рам ученику, после ухода эфбээровцев.

Гобинд Сингх удивленно посмотрел. Он являлся не только учеником одного из последних выдающихся мастеров Гатки, но и выполнял для него функции секретаря. Об этой — еще одной встрече — ему ничего известно не было. За годы, что он жил и работал у Раджишвара Рама, гостей в доме можно было пересчитать по пальцам. Сегодняшний день побил все рекорды.

Преданность Гобинда старому сикху была сопоставима с преданностью собаки любимому хозяину. Причем в лучшем смысле этого выражения. Двенадцать лет назад Гобинд был жалким пятнадцатилетним сиротой, выполнявшим грязную работу в Бруклине — бедном эмигрантском районе Нью-Йорка, в котором смешались национальности и расы всего мира: пуэрториканцы, китайцы, поляки, негры, евреи, кавказцы. На соседней улице жили несколько подростков из СССР. Они постоянно задевали маленького уличного уборщика со смешной длиной косой. Похоже, им доставляло удовольствие издеваться над слабым и бесправным. В конце концов, словесные оскорбления сменились рукоприкладством. Несколько раз Гобинда жестоко избивали. Но от рано умерших родителей ему все же успело передаться понимание того, что он Сингх — Лев! Гордый дух его народа победил. В один из дней, когда обидчики снова решили поиздеваться и избить «грязную обезьянку», Гобинд пустил в ход отцовский кирпан и… сам ужаснулся. Трое врагов оказались мертвы.

Как и везде убийство в США — преступление очень серьезное. К тому же убитыми оказались несовершеннолетние школьники! Поднялся большой шум с политическим душком. Нью-йоркские правозащитные организации — «Хадассах», «АЕК», «Антидиффамационная Лига» и другие в унисон закричали о заговоре КГБ с целью сорвать политику «Перестройки» и «Разрядки» Горбачева, а также свободы выезда. Полиция и FBI приложили к поиску загадочных красных агентов-убийц все силы. И через двое суток арестовали… юного бедняка-сикха, отомстившего за унижения.

Но маховик репрессий уже был раскручен. В США существует пять видов смертной казни: инъекция памкурониумбромида, газовая камера с цианидом, электрический стул, расстрел и виселица. По законам штата Нью-Йорк на тот момент Гобинд Сингху, даже не взирая на несовершеннолетие, вполне грозило превратиться в «суповую курицу» — грозил электрический стул. И лишь вмешательство Раджишвара Рама, принявшего участие в судьбе юноши, спасло его. Рам потратил огромные деньги на кампанию в прессе с целью изменения общественного мнения, и нанял лучших адвокатов, сумевших представить дело таким образом, что Гобинд Сингх спасал собственную жизнь: совершил убийства в целях самообороны.

Юноша отбыл в заключение около года, после чего был взят на поруки своим благодетелем. С тех пор он безвыездно жил в его поместье в Мериленде, постигал Священное Писание предков Ади Грантх — «Книгу Господина» и считал Раджишвара Рама приемным отцом. Завтра его затворничество тоже должно было завершиться. Вместе с Рамом он собирался в далекое путешествие. Первое путешествие в своей жизни…

Когда в поместье старого сикха прибыл тот таинственный еще один посетитель, оказавшийся пожилым мужчиной с бледным постным лицом и небольшим кейсом в руках, Рам попросил Гобинда оставить их одних. А ведь до этого момента у него никогда не было секретов от приемного сына!

По количеству всевозможных запоров и уровню сложности сигнализации с этим помещением не могла сравниться ни одна тюрьма в мире. Но если тюремные замки и стены существуют для того чтобы не выпустить человека, то здесь все электронные и механические стражи выполняли прямо противоположную функцию — не впустить.

Начальник сейфового хранилища банка «Чейз-Манхеттен» лично сопровождал клиентов в большой, сверкающий чистотой и сталью бункер, где вдоль стен располагались железные шкафы с пронумерованными ячейками. Нью-йоркский адвокат Раджишвара Рама вставил маленький плоский ключ в одну из двух замочных скважин ячейки №2473. Одновременно банковский служащий вставил свой ключ в другую. Замок открылся.

Адвокат Рама выдвинул металлическую полку. На дне ее находился один из тех стандартных контейнеров, в которых абоненты сейфов хранили то, что было для них ценным: важные документы, наличные деньги, семейные реликвии и ювелирные украшения.

Но, пожалуй, во всей этой «кладовой сокровищ» не было контейнера с содержимым, которое могло бы сравниться с содержимым контейнера из ячейки №2473.

Адвокат поблагодарил клерка и передал контейнер в руки агентам ФБР Горману и Фостеру.

Через пять минут от здания «Чейз-Манхеттена», расположенного напротив Федерального Резервного Банка с его десятью тысячами тонн золота, в направлении района Си-Порт двинулся грузовой фургон «Шевроле Астро». С виду он был самым обычным и неприметным, но в пуленепробиваемом заднем отсеке «шеви» находились шестеро вооруженных профессионалов, готовых отразить любое нападение. Они не знали досконально, что именно им приказано охранять, но зато очень хорошо знали свое дело.

Спустя двадцать минут, миновав, наконец, уличные пробки, «Шевроле» подъехал прямо к тому причалу, который был переоборудован компанией «Уайт Стар Лайнз» для приема сверхкрупных судов еще в 1912 году. Именно этот причал ждал знаменитый «Титаник». Ждал, но так никогда и не дождался.

* * *

Все вокруг красавца-гиганта «Галактикум» создавало и подчеркивало праздничную атмосферу. В Нью-Йорке стояла солнечная погода, которая в отличие от других ясных осенних дней, не сопровождалась сильными порывами ветра. Оркестранты играли бравурные марши. На пристани столпились провожающие, представители мировых СМИ и просто зеваки, пришедшие в погожий денек поглазеть на чудо-лайнер и его счастливчиков-пассажиров, благо среди них находилось множество их кумиров-знаменитостей. Пассажиры — в основном состоятельные и известные люди, по именам которых вполне можно было составить отдельный вариант справочника «кто есть кто», в прекрасном настроении поднимались по трем трапам на борт. Они заранее предвкушали удовольствия, ожидавшие их во время рейса. На борту уже находился сам Руди Джулиани — мэр Нью-Йорка, тоже не пропустивший эпохальное событие и возможность лишний раз засветиться перед избирателями и прессой. Все предвещало праздник, который только начинался.

На самой верхней палубе «А-1» возле леерного ограждения стоял загорелый светловолосый мужчина в безукоризненном бежевом костюме от Хармера. Он наблюдал за мелькавшей далеко внизу праздной толпой и прибывавшими пассажирами. Если бы кто-нибудь удосужился заглянуть в этот момент ему в глаза, то прочел бы в них одно чувство — чувство торжества.

Сколько лет он ждал этой минуты! Ради нее стоило терпеть годы нищеты и страданий. Теперь он стоит равным среди тех, кого всегда считал людьми с другой планеты. Как ныне он далек от того простого — гордого и глупого паренька Лени Перепрышкина из захудалого провинциального города!

Эл не спеша обрезал кончик дорогой кубинской сигары «Кахиба Эсплендидос», также не спеша раскурил ее и продолжил наблюдать за тем, что происходило внизу.

Зеваки его не интересовали. Пришло его время! Он усмехнулся, вспомнив оскорбления в портлендском баре. Теперь уже он сам и в буквальном и в переносном смысле смотрел свысока на простых ньюйоркцев.

Между тем все новые и новые гости продолжали прибывать. Три тысячи человек! Три тысячи — избранных.

Лощенные, уверенные в себе мужчины вели под руку прелестных молодых дам, не обращая внимания на одетых с иголочки матросов и палубных офицеров, снующих носильщиков и вышколенных стюардов.

Богатые бизнес-леди, с тем же уверенным видом позволяли сопровождать себя красивым, безукоризненно выдрессированным любовникам.

На борт украшенного гирляндами разноцветных флажков и вымпелов «Галактикума» поднимались супружеские пары и одинокие пассажиры.

Но даже тем, кто отправлялся в путешествие не имея спутника или спутницу, скучать вряд ли придется. Владельцы лайнера позаботились обо всем.

Обычно самыми роскошными и дорогими считаются маленькие круизные суда, поскольку внимание персонала к отдельно взятому клиенту на них больше. Но на «Галактикуме» всех без исключения пассажиров обоих классов собирались окружить не меньшей заботой.

Пепел с сигары увесистой горкой рухнул вниз. Эл опустил взгляд и столкнул его носком светло-коричневой модельной туфли от Труссарди.

Прямо на пирс въехало еще несколько лимузинов. Еще несколько пассажиров — ви-ай-пи поднялись по главному трапу. Эл заметил оживление, которое возникло в толпе ротозеев и журналистов при их появлении. Он хотел было постараться рассмотреть, кто это был? Наверняка кто-то очень известный и знаменитый. Возможно, он тоже узнает их лица…

— Бокал шампанского, сэр? — отвлек его появившийся рядом стюард с подносом в руках.

— Благодарю, — Эл взял один из бокалов и снова посмотрел вниз. По трапу поднимались уже другие пассажиры.

До отправления лайнера оставалось пятнадцать минут.

Пожилой католический священник в черной сутане не спеша прошел мимо и остановился в паре метров от Эла. Не поворачивая головы, он тихо произнес:

— Они прибыли еще до нас — заранее. Индус с несколькими слугами в каюте-люкс «Принцесса Морей» на носовой палубе «А-2». Одновременно его охрана доставила груз на фургоне «Шевроле». Как ты и говорил — охранников шестеро. Четверо белых и два негра.

Эл ответил также тихо, и также не оборачиваясь:

— Хорошо, Фернандо. Пусть твои ребята определят график их дежурств.

Точно в контрольное время раздался протяжный гудок. Мэр Джулиани, портовые чиновники и корреспонденты спешно покидали готовое к отходу судно. Наконец, практически беззвучно заработали мощнейшие турбины «Галактикума». Никто даже не почувствовал вибрации от их работы, поскольку лайнер имел великолепные стабилизаторы. В сопровождении нескольких лоцманских буксиров гигант медленно отошел от пирса.

Вывести такое огромное судно из акватории порта дело довольно сложное, требующее немалого мастерства и слаженности исполнителей. Достаточно вспомнить тот же «Титаник», который «примагнитил» в порту Саутгемптона лайнер «Нью-Йорк» с такой силой, что все шесть стальных швартовочных тросов «Нью-Йорка» лопнули словно гнилые нитки. По иронии судьбы аварию тогда избежать удалось. Но… если бы этого не произошло, то не было бы и трагедии, до сих пор будоражащей умы людей на всех континентах.

Есть и более современный пример инцидента, случившегося как раз в нью-йоркском порту во время морского фестиваля по случаю Дня Независимости. Пассажирский лайнер «Королева Елизавета 2» задел японский эсминец «Кашима», бросив его на британский военный корабль «Манчестер», хотя, казалось бы, акватория Гудзоновских портов достаточно велика, чтобы избежать подобных столкновений.

Небо порозовело, а на востоке уже сгустилась тьма, предвещавшая скорое наступление ночи. Красиво подсвеченная «Статуя Свободы» и блестящие мириадами огоньков небоскребы Манхеттена провожали «Галактикум» в его первый рейс. Сам лайнер представлял собой настоящую феерию света, был буквально залит огнями и выходил в темный океан пылающим в ночи факелом. По обе стороны его сопровождали моторные катера и яхты, владельцам которых было лестно продефилировать по Гудзону в обществе гиганта.

Наконец, «Галактикум» выбрался на простор, оставил позади плавучие маяки канала Амброз, избавился от опеки буксиров и стал разгоняться.

Это было началом путешествия. Началом праздника избранных.

Эл спустился в свою каюту на миделе палубы «В-2». Каюта состояла из просторной спальни и роскошного санузла. Здесь находилось все, чтобы оправдать ожидания человека, выложившего за несколько дней пребывания на судне кругленькую сумму. Дизайнеры тонко продумали интерьер, выдержав его в стиле арт-деко. В каюте имелся большой телевизор, способный принимать спутниковые каналы, и компьютер, подключенный через спутник к сети Интернет. В мини-баре стояли дорогие напитки — подарок владельцев «Галактикума».

Эл принял душ и переоделся в вечерний темно-синий костюм, который обошелся ему в три тысячи двести долларов. По документам он являлся теперь гражданином Французской Республики — состоятельным коммерсантом-виноделом из Тулузы Мишелем Горюнофф, имевшим русские корни. И было бы удивительно, если бы состоятельный месье Горюнофф оказался одет в какую-нибудь пятидесятидолларовую тряпку из триффт-шопа.

На журнальном столике каюты лежал солидного вида справочник, обложку которого украшали золотые, выгравированные каллиграфическим подчерком буквы — «Galacticum». В этом справочнике — путеводителе содержались сведения обо всем, что могло скрасить досуг пассажира: превратить для него путешествие в незабываемый праздник. Эл просмотрел список ресторанов и баров лайнера:

«… ресторан тайской кухни „Бангкок“… дансинг-бар с молодежным хип-хопом „Дженерейшн 21“… гей-бар „Раскаленная сковородка“ с приват-стриптизом…»

Наконец он остановил свой выбор на ресторане палубы «А-3» «Илья Муромец», предлагавшим русскую и европейскую кухню, а также варьете и большой дансинг.

Эл связался по внутреннему телефону и заказал столик в «Муромце».

Через пятнадцать минут он проследовал по коридору до круглого панорамного лифта «Отис» и поднялся на палубу «А-3».

Зал русского ресторана был огромен и имел несколько уровней, постепенно снижавшихся к эстраде. В зале царил приятный полумрак, почти все столики оказались заняты посетителями, а на ярко освещенной сцене уже шла программа варьете. Девушки из кордебалета синхронно задирали стройные ножки под знакомую Элу мелодию. Солист, одетый а-ля Распутин, густым басом пел Калинку, при этом почти без акцента.

Облаченный в шелковую атласную рубаху с пояском и цыганские сапожки метрдотель подвел Эла к его столику возле эстрады.

— Могу рекомендовать вам, сэр, наше фирменное блюдо. Русские блины со сливочным сыром «масло» и белужьей икрой, — предложил он. — А из напитков у нас имеется огромный выбор настоящей русской водки.

Эл сделал заказ и осмотрелся. Вокруг сидели в основном пожилые пары или компании людей среднего возраста. Молодежи было не много.

«Вся молодежь в „дженерейшене“», — подумал Эл.

Один столик неподалеку оказался пуст, но, судя по табличке, уже был зарезервирован.

«Вовремя я успел. Иначе пришлось бы жариться в „Раскаленной сковородке“!»

Официант принес заказ, а «Распутин» запел новую песню по-русски:

«…Если б знали вы, как мне дороги, Подмосковные вечера…»

Эл выпил рюмку ливизовской водки «Русский Стандарт» и вытер салфеткой тонкие усики, которые отпустил пару недель назад.

К пустовавшему столику подошла компания — двое мужчин и стройная светловолосая женщина в серебристом вечернем платье. Она на мгновение обернулась. Эл рассмотрел ее лицо.

Он не поверил своим глазам.

— Что мы будем здесь пить? Водку? — засмеялась Алина.

— Все что прикажете, королева, — быстро сказал Борис Дубровицкий. Он схватил ее руку и довольно бесцеремонно поднес к своим губам, при этом не удосужившись нагнуться ни на сантиметр. На вид Дубровицкому казалось лет тридцать — тридцать пять, у него было лисье личико, а в манерах присутствовало что-то отталкивающее. Алина не понимала, почему Василий согласился, чтобы этот тип составил им компанию за ужином. В конце концов, Василий приготовил сюрприз — путешествие на «Галактикуме» — ради того, чтобы они побыли в столь романтической обстановке вдвоем, а не в обществе человека, имевшего весьма дурную репутацию. Алина слышала, что Дубровицкий — официально являвшийся президентом крупной брокерской компании, на самом деле связан с криминальным миром. Когда-то он даже сидел в тюрьме: то ли за мошенничество, то ли за спекуляцию.

— Я бы вместо водки предпочел шампанское, — заметил Золотогоров.

Метрдотель, почтительно стоявший перед знаменитыми посетителями, сделал знак кельнеру. Тот уже нес бутылку в серебреном ведерке со льдом.

— Это от заведения, господа. Я счастлив, что вы выбрали именно наш ресторан. Готов поспорить, ваш выбор оказался правильным.

— Давай, свободен, — сказал Дубровицкий, протянув ошалевшим официанту и метрдотелю по стодолларовой купюре. — Если не возражаете, Алиночка, я сам вам налью.

Алина обратила внимание на огромный золотой браслет на его руке и не менее большие золотые перстни на пальцах.

«Какая пошлость»! — подумала она.

Эл плеснул водку прямо в бокал из-под минеральной воды. Сразу граммов сто-пятьдесят. И выпил залпом.

Оставаясь незамеченным в полумраке зала, он продолжал пожирать глазами свою прошлую любовь. Алина сидела к нему в пол-оборота, и он не мог не признаться себе, что любуется ее отточенным профилем.

«Твою мать»! — тихо выругался он.

«Распутин» спел последнюю песню — «Катюша», и программа варьете сменилась эстрадно-танцевальной программой. Оркестр заиграл хиты разных лет и народов, а посетители ресторана начали выходить на эстраду.

Эл выпил еще водки и, повинуясь неудержимому внутреннему порыву, встал. В эту секунду он не думал о предстоящем деле. Все бриллианты мира отошли на второй план!

Он снова вытер салфеткой губы и двинулся прямо к столику, за которым сидела она.

— Вы позволите, джентльмены, пригласить вашу леди на танец? — спросил Эл по-английски, обращаясь персонально к артисту Золотогорову.

Алина и оба ее спутника повернулись и посмотрели на незнакомца. Просьба интересного молодого мужчины в хорошем костюме и с элегантными усиками вызвала у каждого из них разную реакцию. Золотогоров, секунду подумав, доброжелательно кивнул. Алина улыбнулась. Дубровицкий смотрел с плохо скрываемой неприязнью.

Оркестр заиграл мелодию популярного в свое время в Советском Союзе ансамбля «Бони-М» «Океаны Фантазий». Эл вывел партнершу в центр дансинга и осторожно, стараясь не выдать себя дрожью рук, обнял за талию. Несколько секунд они танцевали молча. Он не решался что-либо сказать.

Первой прервала молчание она.

— Вы путешествуете один?

Опомнившись, Эл ответил. Голос его звучал хрипло:

— Да, знаете ли. Один…

— В такое романтическое путешествие следует отправляться с друзьями. Или… с любимым человеком.

Эл сглотнул и заворожено вдохнул запах ее духов. Аромат ее кожи. Она была так близко! Он чувствовал ее теплоту и наслаждался ее дыханием.

— Готова поспорить, вы — не американец. Откуда вы приехали в Нью-Йорк? — снова спросила Алина.

— Э… из Франции. Из Тулузы.

— Как вас зовут?

— Эл, — неожиданно для самого себя выпалил он. И тут же поспешно добавил: — Простите, я пригласил вас на танец и даже не удосужился представиться. А как ваше имя?

Алина на мгновение отстранилась и с улыбкой посмотрела ему в глаза:

— Алина Беляева, если вам это о чем-то говорит.

— Неужели? Простите, я не узнал вас сразу. Конечно же, я не дикарь, и слежу за последними событиями в мире искусства. Поздравляю вас с дебютом в качестве киноактрисы…

Между тем музыка кончилась.

— Не покажусь ли я слишком нахальным, если приглашу вас чуть позже еще на один танец? — поинтересовался он, провожая ее к столику.

— Хм, попробуйте, — засмеялась Алина.

Уже возвращаясь к своему столу, Эл обратил внимание на Дубровицкого, угрожающе-презрительно цокавшего языком. И кое-что вспомнил…

Оркестр исполнил еще несколько мелодий, прежде чем Эл отважился пригласить ее снова. На этот раз уже и Золотогоров, которому вероятно передалось настроение Дубровицкого, встретил непрошеного кавалера с неприязнью.

— Послушайте, мистер, вам не кажется, что вы злоупотребляете вежливостью дамы?

Эл ничего не ответил, но Алина пришла ему на помощь:

— Конечно, мы потанцуем. Я сама обещала господину э… Ренуа еще один танец.

— Значит моя фамилия — Ренуа? — улыбнулся Эл, когда они влились в ряды танцующих.

— Вы же назвали мне лишь свое имя, вот и пришлось выдумывать на ходу. Тем более что я действительно обещала вам танец.

— Ваши спутники не слишком-то этому рады. Одного из них я знаю, он российский киноактер. Ваш партнер по тому нашумевшему фильму. А вот другой… мне показалось, он был самым сердитым. Это ваш близкий друг?

— О, нет! Я его знаю чуть дольше, чем вас. Он наш с Василием соотечественник и Василий согласился на его предложение пойти в ресторан. В России он весьма влиятельный и богатый бизнесмен. Но вы так и не ответили, почему путешествуете в одиночестве?

— Очень простая история. У меня бизнес во Франции и по делам фирмы я должен был вылететь в США. А здесь совпало такое событие — первый рейс «Галактикума». Вот я и решил: почему бы не совместить полезное с приятным, вернуться в Европу на таком чудо-лайнере? А вы… просто позволили себе небольшой отпуск?

— Что-то в этом роде. У меня донельзя плотный гастрольный график, и кратковременная передышка станет совсем не лишней.

Несколько секунд они танцевали молча. Мелодия вот-вот должна была закончиться, а Эл не знал, что сказать дальше. Не знал, как продлить то счастье, которое испытывал в этот миг, прижимая ее к себе.

— Знаете, — наконец сказал он, — у меня просто не хватит наглости пригласить вас еще раз, да и ваши спутники, боюсь, мне этого не позволят. Но чертовски не хочется вот так — сразу завершить вечер. Быть может… — он запнулся, — быть может, вы выкроили бы время прогуляться со мной по этому гиганту. Здесь столько всего интересного, если верить путеводителям, лежащим в наших каютах.

— А вы настырны, — укоризненно покачала головой Алина. — Сперва один танец, потом еще… У вас нет привычки садиться людям на шею? Хотя…. в какой-то мере ваша настойчивость даже забавна. Вы не похожи на скромника, но и на наглеца — тоже.

Мелодия завершилась, и многие пары танцоров уже покинули эстраду. Эл стоял напротив Алины, смотрел ей в глаза и не замечал, что все еще сжимает ее руку. Неловкая пауза затянулась.

— Послушайте, — прервала молчание Алина, — я скоро буду вынуждена уйти, но если через час у вас еще не пропадет желание посмотреть «Галактикум», то мы можем встретиться, скажем, там, где находятся эти большие окошки, из которых капитан смотрит вперед.

— На носовой прогулочной палубе «А-4», — пояснил Эл, не веря в свою удачу, — там еще круглый открытый бассейн. Я даже не знаю, как вам благодарен за то, что вы согласились на мое предложение! — Он нагнулся и нежно поцеловал ее холеные длинные пальцы.

Он проводил ее за столик и вернулся к уже остывшему ужину. Но изумительная севрюга на вертеле с гарниром из белых трюфелей так и оставалась нетронутой. Он тупо смотрел в свою тарелку. Кусок буквально не лез ему в горло. Его переполняла галактика нахлынувших чувств. «Что же ты делаешь?! Ты погубишь себя»! — пытался холодный разум потушить так никогда и не угасавшее пламя любви в его душе.

Наконец, Эл поднял взгляд и… увидел, что перед ним стоит Дубровицкий.

— Слушай, человек, — грубо бросил тот по-английски, — тебе же сказали не совать нос, куда не надо! Надеюсь, я вижу твою физиономию так близко в последний раз, и ты больше не станешь обременять нас своим присутствием?

Эл холодно взглянул ему в глаза. Сейчас они принадлежали человеку, уверенному в своей безнаказанности и превосходстве над другими людьми, коих он считал быдлом. Но Эл прекрасно помнил, что эти глаза могут быть совсем иными. Жалкими, вымаливающими пощады глазами труса. Именно такими они были, когда заключенный Перепрышкин избивал в Шекснинской колонии стукача-активиста по кличке «Гудок» — осужденного за спекуляцию и фарцовку кабацкого официанта Борьку Дубровицкого.

Эл вынул из бумажника десятидолларовую купюру и процедил по-русски:

— Ну, красный, не помнишь меня?! Давай, халдей, живо принеси пива, а не то своим дерьмом всю жизнь будешь харкать!

Даже в полумраке ресторана стало заметно, как Дубровицкий побледнел. Он не произнес ни слова и быстро отошел от столика.

«Куда катится Россия?! — осуждающе покачал головой Эл. — Сколько мрази повыползало на свет Божий за эти годы!»

Еще работая на Требучета, он узнал, что стукач из СВП Дубровицкий стал криминальным авторитетом. И даже более того — ходили слухи, что он купил себе титул Вора!

Эл заметил, что столик Алины опустел. Метрдотель лично провожал знаменитых гостей к выходу. Луч прожектора на мгновение осветил голую спину Алины под открытым платьем. Матово блеснула безукоризненная загорелая кожа. Всего несколько минут назад Эл чувствовал ее тепло и бархатистость своими ладонями. Суждено ли этому повториться еще хоть раз?

— Я сейчас догоню вас, друзья, — произнес Борис Дубровицкий вслед покидавшим зал «Ильи Муромца» Алине и Василию. Затем он развернулся и направился к маленькому угловому столику, за которым сидели двое крепких парней в темных костюмах. Оба они были похожи как братья-близнецы, благодаря коротким одинаковым стрижкам, выступавшим вперед челюстям и приплюснутым носам профессиональных боксеров.

— Значит так, пацаны, — скороговоркой зашептал Дубровицкий, — вон за тем столом возле эстрады сидит терпила. Встретите его, когда он выйдет из кабака и пойдет по открытой палубе. Я хочу, чтобы он искупался. Но только тихо, мне не нужны здесь неприятности. Незачем изменять график движения такого прекрасного скоростного лайнера.

— Не беспокойтесь, Борис Исаакович. Он навсегда останется барахтаться в Атлантической ванне…

Эл все-таки заставил себя попробовать аппетитно поджаренную севрюгу. Даже холодной она была действительно восхитительна, отдавала дымком жаровни и таяла во рту. В иной раз он с удовольствием насладился бы здешней кухней, но в моменты сильного душевного волнения вкусовые рецепторы человека практически не функционируют.

Он посмотрел на швейцарские «Радо» с черно-золотым керамическим браслетом. До встречи с его любовью оставалось еще сорок минут.

«Черт возьми! Все летит к дьяволу! Я не должен этого делать!»

Конечно, он понимал, что она не узнала его. Да и почему Алина должна вспомнить или узнать мертвеца с того света?! Но чтобы его план, его цель, которая стояла перед ним, смогли осуществиться, он не имел права так рисковать. Нельзя было допустить, чтобы кто-то или что-то вмешались в заранее обдуманную комбинацию. Гинтарас, Фернандо и его филиппинцы имели каюты на нижних палубах лайнера. Все они прибыли в Нью-Йорк порознь, и никто из них не должен светиться и заранее привлекать внимание. А теперь получалось так, что сам Эл уже совершил несколько ошибок. Флирт с женщиной, который, скорее всего, изначально бессмыслен, и глупая стычка с ублюдком Дубровицким, знающим его настоящее имя!

Но Эл был человеком, желавшим от мира все. И сейчас те годы, что суровые реалии жизни лепили из него холодного циника, приучая рассчитывать каждый шаг с пунктуальностью местечкового процентщика, словно растворились в небытие. Сейчас он готов был снова броситься с головой в тот сладкий омут любви, который однажды уже исковеркал его судьбу.

Эл принял решение. Он положил на столик несколько купюр и двинулся к выходу из ресторана. До встречи с Алиной он хотел еще успеть принять душ и переодеться.

Словно звездолет в вечном безмолвии Великого Космоса шел по ночному океану «Галактикум». Даже такой гигант казался песчинкой среди бескрайней черной пустоты.

Ночь стояла безветренная, однако поздняя осень взяла свое: было очень холодно. Тучи заволокли небо, и не виднелось ни единой звезды. Лишь в гладкой штилевой воде отражался озаренный множеством огней корпус огромного лайнера.

Эл направился к панорамному лифту по террасе открытой бортовой палубы. Отовсюду доносились отголоски мелодий. На всех семнадцати пирамидообразно спускавшихся вниз палубах-этажах не затихало веселье.

Поежившись от холода, Эл сделал несколько шагов, как вдруг услышал позади себя быстро приближающийся топот. Кто-то бежал за ним. Он обернулся и увидел двух крепких парней. Сомнений не оставалось, — они направлялись к нему!

Эл почувствовал, как в одно мгновение напряглись все мышцы, ждущие сигнала к действию. А действовать было необходимо, причем немедленно: в руках у одного из парней появилась раздвижная металлическая дубинка.

«Долбанный собачий холод»! — чертыхнулся Эл, проклиная погоду, благодаря которой на открытой палубе не оказалось ни души. Пассажиры предпочли теплоту и уют закрытых помещений.

Он мгновенно огляделся, оценив обстановку. Успеть укрыться в кабине лифта — надежда сомнительная. Закричать или попытаться колотить кулаком в ближайший иллюминатор — тоже.

«У меня нет с собой даже перочинного ножа! — в отчаяние понял он. — Придется рассчитывать на кулаки и крепость модельных туфель Труссарди».

Двое преследователей замедлили бег в нескольких метрах. Теперь они приближались к нему шагом, но все также — не произнося ни единого слова. Небольшой плюс для Эла заключался лишь в том, что тянувшаяся дугой терраса была слишком узкой, чтобы позволить противникам его окружить. Но… этот единственный плюс вряд ли окажет решающее значение на конечный исход схватки.

— Заблудились, ребята? — зло процедил Эл по-русски, прекрасно понимая с кем имеет дело.

Вместо ответа один из телохранителей Дубровицкого, тот, что держал дубинку в руке, с необычайной для своей мощной комплекции скоростью бросился вперед. Эл успел увернуться каким-то чудом. Железка звякнула о ребро высокого фальшборта. Эл ударил противника кулаком, но вероятно для профессионального боксера пропустить такой удар, было сродни атаки с мухобойкой на медведя. Его брат-близнец подскочил сбоку. Эл охнул и перегнулся пополам. Кулак врага чуть ни разорвал его живот в районе солнечного сплетения.

«Все! Сейчас железяка вышибет мне мозги!» — он почувствовал, как похолодел затылок, ожидавший принять на себя страшный удар.

Но вместо этого вокруг раздались какие-то непонятные звуки: шарканье ног и прерывистое дыхание. Эл кое-как распрямился и поднял голову. Он увидел двоих филиппинцев с ножами в руках. Они бросились на его обидчиков, применяя тактику своей национальной борьбы Биколано. Этот вид единоборств отличался предельной экономией движений. Все его законы подчинялись одному — кратчайшему пути к достижению цели, быстрейшему нанесению сокрушительного удара. Филиппинцы не тратили время на ложные замахи. Их ножи со скоростью атакующей кобры кромсали руки уже серьезно раненых телохранителей Дубровицкого, с помощью которых те тщетно пытались защититься от неминуемой смерти. Схватка продолжалась всего несколько секунд…

Эл разглядел Фернандо, который оставался за спинами своих людей. Когда все было кончено, он подошел, переступив через трупы.

— Что это значит, мастер? — сдерживая злость, спросил он.

— Старые хвосты. Случайно я встретил в ресторане людей, которые являлись моими давними врагами.

— Вот как? И что было бы, если бы мне не понадобилось срочно найти тебя?

— Не трудно догадаться, — усмехнулся Эл. — В любом случае, спасибо тебе, дружище.

— Ладно. — Фернандо осмотрелся и сказал что-то своим людям на тагалогском. — Нам повезло, что поблизости нет ни души. Все разбрелись по норкам. Попробуем незаметно избавиться от трупов. — Он достал из внутреннего кармана своей черной сутаны большой носовой платок, нагнулся и принялся стирать с палубы кровь, насколько возможно. Двое филиппинцев подтащили тела убитых к лифту.

— Опустите их на палубу «Е-3». Там вообще никого нет и оттуда можно выбросить тела за борт. Не попадитесь вахтенным и не забудьте стереть следы за собой, — уже по-английски повторил приказ старый тагал.

— Хорошо, что у них на «Галактикуме» все автоматизировано и не предусмотрены элевейтер-бои… — покачал головой Эл. — Ты говорил, что тебе понадобилось срочно найти меня? Так в чем дело, я слушаю?

— Похоже, мы разобрались с графиком дежурств охранников апартаментов «Принцесса Морей». Они дежурят в три смены, судя по числу заступивших. Четверо отдыхают, а двое пасутся возле входа в отсек, где находится каюта индуса и каюты обслуги. Сам индус никуда не выходит.

«Об этом он мог бы сообщить мне и завтра утром, — подумал Эл. — И уж во всяком случае, для этого не нужно было идти целой группой. Он что, следит за мной?»

— О.К., Фернандо. Пойду зализывать раны. Встретимся завтра утром.

— У тебя еще остались здесь старые хвосты? — усмехнулся тагал.

— Нет, их было только двое. Теперь уже ни одного. Нет проблем.

— Что ж, смотри сам…

Звякнул колокольчик лифтовой кабины. Прозрачные створки разошлись в стороны и из кабины вышли филиппинцы. Они молчаливо утвердительно кивнули. Это означало, что им удалось избавиться от трупов самым простым и надежным способом.

«По всей видимости, точно таким же способом те двое парней собирались избавиться от меня». — Эл почувствовал неприятный холодок, при мысли о том, где он мог бы сейчас находиться, если бы не Фернандо.

Эл вбежал в каюту, сбросив на ходу порванный в схватке пиджак. Он уже опаздывал. «Хорошо еще, что этот ублюдок саданул мне в живот, а не разукрасил как елочную гирлянду всю физиономию!» Он быстро сполоснул лицо в душевой и увлажнил виски дорогим мужским одеколоном «Ромео Джили». Затем переоделся в теплый шерстяной свитер и выскочил навстречу своей, поистине роковой любви.

Нужно было благодарить Господа, что он остался жив. И молить его, чтобы нелепый инцидент, повлекший за собой два трупа, не всплыл и не нарушил их планов. К тому же оставался еще и свидетель — Дубровицкий, который уже должен был сообразить, что с его боевиками случилось неладное.

Но в эту секунду Эл думал только об одном. О том, чтобы Алина выполнила свое обещания придти.

Что в таком случае произойдет, какие последствия будет иметь их встреча: этот вопрос он перед собой тоже не ставил. «Ты потерял рассудок!» — твердил закаленный жизненными бурями разум. Но сердце отказывалось его воспринимать.

Эл поспешно шел к ближайшему лифту вдоль роскошной застекленной прогулочной палубы, на переборках которой висели подлинники известных современных художников. Навстречу ему попадались изрядно подвыпившие компании, влюбленные парочки и не дремлющие стюарды, готовые исполнить любые приказы пассажиров. Но он не замечал никого.

Наконец он поднялся на громадную носовую палубу «А-4», с которой лучше всего можно было озирать океанский просторы.

Ощущая холодное дыхание осенней Атлантики, Эл двинулся в направлении трапа, который спускался к большому открытому бассейну. Сейчас воды в нем, разумеется, не было, но вокруг портиков имелись шезлонги, на случай хорошей дневной погоды.

Он прошел вдоль причудливо извивавшихся сухих желобов аква-горок самых разнообразных форм и размеров, и остановился возле вышек для ныряльщиков.

Вокруг не было никого. И Алины — тоже!

Эл нетерпеливо посмотрел на часы. Он опоздал на целых пять минут! Быть может, она не застала его и ушла?! А может она…

— Подойди ко мне.

Эл вздрогнул, услышав за спиной этот тихий голос. Голос, который произнес фразу по-русски!

Он резко обернулся. Закутанная в длинную шаль Алина стояла возле опоры одной из вышек. Эл сделал несколько нерешительных шагов ей навстречу. Он ощущал, как подгибаются в коленях ноги.

С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец Алина шагнула и прижалась к нему всем телом.

— Неужели это ты?

Эл почувствовал, что она плачет.

— Ты… ты узнала меня? — пораженно спросил он.

Вместо ответа она прижалась к нему еще сильнее.

Наверное, трудно представить контраст между тем, что творилось в ее душе и спокойной улыбкой в тот момент, когда он подошел к столику в ресторане. За одно это Алина Беляева была достойна всех Оскаров мира! Конечно же, она узнала его сразу, — не могла не узнать того, о ком помнила всегда. И не менее трудно представить, сколько внутренних сил ей потребовалось, чтобы сохранять видимость спокойствие до самого конца ужина.

Лишь переступив порог своей каюты, расположенной рядом с каютой Золотогорова, и оставшись одна, Алина позволила дать волю чувствам. Она просто опустилась в ближайшее кресло и застыла на целых двадцать минут.

Через двадцать минут она подумала, что произошедшее явилось Божьим знамением.

Им столько нужно было сказать, столько друг у друга спросить. Но в первые секунды ни он, ни она не могли произнести ни слова. Два человека просто стояли, крепко прижавшись телами, не замечая ни холода, ни времени, ни всего остального мира.

А потом… Так постепенно копится снежный ком на вершине горы, чтобы обрушиться в единый миг гигантской лавиной. Они наперебой стали говорить, задавать вопросы, отвечать на них, не слыша ответов и даже не понимая их смысл. Лишь спустя пять минут они смогли разговаривать внятно.

— Я до сих пор не верю, что это ты, — сказала Алина, нежно проведя ладонью по его щеке. — Это сон?

— Нет. Я…

— Почему же ты шел ко мне так долго?! Где же ты был все эти годы?

— Я не знаю, что ответить. Я был никем и не хотел вторгаться в твою судьбу.

— Но хотя бы записка, хотя бы один телефонный звонок. Ты…

— Ты же не стала отвечать на те письма, которые я писал из тюрьмы!

Алина непонимающе покачала головой.

— После этого я снова пытался тебя найти, — продолжил Эл, стараясь, чтобы в словах она ни на йоту не заметила того гневного упрека, который копился в его душе долгие годы. Старался не выдать, сколь много страданий причиняли ему мысли о том, что она попросту вычеркнула его из своей судьбы. — В Ленинграде, в доме, где ты купила квартиру. Но там… там мне помешали обстоятельства. А еще один раз я видел тебя на войне. Ты выступала перед солдатами в тот день, когда меня ранило. Я написал тебе записку, но, похоже, ты была занята другим.

Алина снова покачала головой. Снова не понимала, о чем он говорит. Но она прекрасно помнила то выступление, ту поездку. Именно тогда они сошлись с Василием…

Конферансье, собиравший послания воинов, рассортировал их по адресатам. Девчонки из группы «Сверчки» весело хихикали рядом, перечитывая увесистую горку скомканных тетрадных листков. Алина уже переоделась в армейской палатке, выполнявшей для заезжих артистов функцию гримерной, когда конферансье протянул ей три листка. Оказалось, что среди солдат нашлись те, кто написал что-то и для нее. Она развернула первую записку:

«Слушай, крошка, у тебя в этой мини-юбке такая задница, что я кончил прямо во время балета!»

В следующей записке было:

«У меня двадцать пять, а в диаметре восемь. Почему бы нам ни встретиться прямо сейчас возле БМД №461?»

Последнюю третью записку Алина читать уже не стала…

— Кто ты теперь? — сменила она тему разговора.

— Это трудно так сразу объяснить. — Эл пожал плечами. — Теперь я уже не знаю — кто я? Теперь — после того, как сегодня снова встретил тебя. Я работал матросом, когда война кончилась. А сейчас… сейчас у меня кое-какой маленький бизнес. Я пытаюсь встать на ноги. — Он подумал с секунду и добавил: — А ты, насколько я слышал, готовишься выйти замуж за этого артиста, за Золотогорова? Поздравляю…

Алина посмотрела ему в глаза со всей возможной нежностью:

— Теперь, после того, как ты меня встретил, об этом можно забыть. Если… если, конечно, ты… у тебя… Я никогда тебя не забывала. Я считала, что ты умер, но всегда помнила о нашей любви. Быть может, мы могли бы…

Он привлек ее к себе и закрыл рот поцелуем…

Эта ночь на красавце-лайнере «Галактикум» была ночью, ради которой стоит прожить целую жизнь. И он, и она благодарили Бога за тот дар, что Всевышний им преподнес. Для них не существовало ни прошлого, ни будущего. Осталось лишь настоящее.

Прекрасное настоящее, которое не должно было кончиться никогда.

Он неловко расстегнул ее платье, когда они переступили порог каюты на палубе «В-2». Эл снова чувствовал себя тем неотесанным пятнадцатилетним мальчишкой, который держит в объятиях хрупкую статуэтку своей мечты. Теперь Алина из простой, юной и прелестной девушки превратилась не только в мировую знаменитость, перед ним была утонченная красавица — аристократка до мозга костей.

И от понимания разделявшей их пропасти он сейчас волновался даже больше, чем много лет назад.

Но что может победить чувства, которые смогли пройти испытание расстоянием, временем и гримасами неласковой судьбы? Пройти испытание долгой-долгой разлукой?..

Два больших иллюминатора каюты пропустили первые — еще робкие солнечные лучики, предвещавшие наступление нового дня. Алина лежала, положив голову ему на грудь, а Эл прижимал ее тело к себе скрещенными руками, словно боялся, что любовь может снова исчезнуть. Он вдыхал аромат ее разметавшихся волос цвета спелой пшеницы и считал секунды. Никогда еще в жизни секунды не таяли для него с такой быстротой.

— О чем ты думаешь? — спросила Алина.

Он улыбнулся:

— О Меркурии.

— О чем?!

— Я думаю о планете в Солнечной системе под названием Меркурий. Я где-то читал, что ночь на нем длится две тысячи сто часов. Я хочу, чтобы наша с тобой ночь длилась столько же.

— Глупенький, — она повернулась к нему и поцеловала в губы, — зачем нам это, если у нас впереди много-много ночей? У нас впереди вся жизнь. Впереди будущее. Весь мир будет принадлежать нам всегда!

«Это всегда может кончиться ровно через три дня», — с грустью подумал Эл.

— Ты не говорил мне, где твой дом. Но мы можем жить, где захочешь. Если у тебя есть какие-то неприятности в России, то мы купим дом в любой стране мира. Я слышала, что «Галактикум» перед Саутгемптоном зайдет на несколько часов во французский порт — в Гавр. Давай сойдем там?

Эл снова улыбнулся. Как это было бы просто и хорошо…

Но это — невозможно!

— Боюсь, у меня есть еще кое-какие неотложные дела. Есть определенные обязательства. Да и обеспечить тебе тот уровень, которого ты достойна и к которому привыкла, я…

— Причем здесь это?! — с жаром возразила Алина. — Я же не с денежным мешком мечтаю остаться. Кроме того, у меня… ну, в общем, у меня достаточно средств на первое время, пока твой бизнес не встанет на ноги.

— Тактично с твоей стороны, — усмехнулся Эл, — и лестно. Ты все еще продолжаешь считать меня гордецом, который отказался взять у тебя взаймы двадцать пять копеек на билет в кинотеатр. Помнишь?

— Да. Тогда в клубе шел индийский фильм. «Месть и Закон». Мы так его тогда и не посмотрели.

«Я посмотрел его через год. В Судской колонии».

Алина протянула руку и взяла со столика путеводитель-справочник.

— Я даже не знаю о твоих нынешних кулинарных пристрастиях. Какую кухню ты предпочитаешь? — она пролистнула страницу. — Французский ресторан — «Ле-Сирк — Галактикум»? Они переманили шеф-повара из нью-йоркского «Ле-Сирка»… Или, вот. Ресторан флорентийской кухни «Палаццо Питти». Фирменное блюдо — бифштекс на углях в оливковом соусе «бистекка а-ля фиорентина». — Она захлопнула путеводитель. — Да и вообще! Кажется «месье Ренуа» собирался показать мне на лайнере много интересного. Так с чего мы начнем?

— По крайней мере, не с «раскаленной сковородки». Но сначала, — Эл встал с кровати и взглянул на часы, — мне надо отойти на двадцать минут. Нужно кое-кого проведать.

Эл двинулся по коридору мимо запертых дверей кают. Было удивительно тихо. Похоже, половина обитателей «Галактикума» — пассажиры, буквально вымерла после бурного ночного веселья.

Он прошел метров тридцать и остановился перед дверью каюты, в которой за компьютером и пультом внутренней связи сидел дежурный стюард миделя палубы «В-2».

Эл задал вопрос, получил ответ и направился дальше.

Прошедшей ночью Борис Дубровицкий заснул очень поздно. Неприятный эпизод в кабаке заставил его выпить алкоголя больше обычного. Он не любил, когда ему напоминали о кое-каких фактах биографии. Те, кто допускал неосторожность это сделать, потом горько жалели. Вчера он отправил двоих порученцев сполна рассчитаться с человеком не просто затронувшим опасную тему, но и имевшим к ней непосредственное отношение.

Несколько лет назад, твердо встав на ноги в иерархии криминального мира России, Дубровицкий уже пытался его найти. Но посланные по его приказу люди, да и менты, не смогли отыскать Леонида Перепрышкина. И вот вчера, здесь, в самом неожиданном месте…

«Пожалуй, это явилось компенсацией за ту неприятную минуту, которую пришлось пережить. А сколько веревочка ни вейся…», — усмехнулся Дубровицкий.

Но, кроме того, у него еще имелись поводы, чтобы сегодняшним утром проснуться не в самом приподнятом настроении. Его порученцы, вместо того, чтобы сразу порадовать хозяина описанием агонии врага, где-то запропастились. Такое поведение попахивало утратой должного уровня дисциплины. А ведь он не прощал до абсурда со стороны — даже случайно попавшей в него пробки от шампанского, неловко открытого членом его «профсоюза»! Вплоть до маслины в бошку за подобную мелочь! К тому же он не сумел выполнить то, что задумал еще в нью-йоркском порту при посадке на лайнер. Из-за инцидента в ресторане он упустил время и так и не предложил балеринке зайти в каюту на «чашечку кофе». Конечно, это не повод, чтобы особо расстраиваться. В конце концов, чем-чем, а подобным общением он давно уже не обделен. Московские модельные агентства сполна поставляют пацанам своих самых свежих овец. Здесь вопрос заключался в другом. В тщеславии. Одно дело тупая сучка, способная лишь на минет и верчение задом на подиуме, и совсем другое мировая знаменитость, обладавшая врожденным шармом. Впрочем, безвыходных ситуаций не бывает. То, что не удалось вчера, вполне можно сделать сегодня. Главное остаться с балеринкой наедине. А уж добиться от нее взаимопонимания он сумеет всегда.

Дубровицкий прошлепал босыми ногами к бару-холодильнику, откупорил банку минералки «Зелтер» и запил водой таблетку аспирина.

— Эй, вставай! — Поморщившись, он повернулся к спавшей девице, которую заказал вчера по внутреннему телефону в салоне мадам Жози.

Молодая девушка-брюнетка нехотя потянулась.

— Давай, проваливай! У меня много дел.

Дубровицкий солгал. Никаких особенных дел у него не было. Он уже закончил все дела в Нью-Йорке. В Америке он побывал, чтобы заново наладить связи с пацанами из Бруклина, разорванные после разгрома видео-центра Дмитрия Кузнецовского в Москве. Со всех концов Америки на Брайтон-Бич сыпались заказы от клиентов на продолжение снафф-серии. А значит, — столь выгодный бизнес необходимо было возродить как можно скорее! Рыночная экономика на то и существует, чтобы спрос не превышал предложение.

Но перед возвращением в Москву Дубровицкий все же не отказал себе в маленьком удовольствии оттянуться несколько дней. И забронировал апартаменты-люкс «Гольфстрим» на кормовой палубе «А-2» суперлайнера «Галактикум».

Неожиданно раздалась мелодичная трель электрического звонка. Дубровицкий матернулся, накинул халат, вышел из спальни, прошел вдоль большого холла-гостиной апартаментов и приблизился к двери.

— Что надо?

— Стюард Морис Демонжо, сэр.

— Какого черта?! Я никого не звал. Убирайся!

— Дело в том, сэр, что двое ваших помощников…

Дубровицкий открыл дверь. И… получил сильнейший удар пыром в пах.

Он упал на ковер гостиной и скорчился от боли:

— А-а! Ты расколол мне яйца!

— Ничего, для полноценной сексуальной жизни задницы тебе вполне хватит.

Эл нагнулся над ним и произнес:

— Если ты, козел, попробуешь выкинуть что-нибудь снова, отправишься следом за своими ублюдками плавать в океан. Запрись в каюте, капо, и сиди здесь до конца рейса. И если хоть одна живая душа узнает о нашем разговоре, я прикажу своим людям опустить тебя прямо тут, заснять на видеопленку и послать экземпляр на ваш ближайший долбанный сходняк. Твои синие корешата полюбуются, кому они продали корону. Все ясно, Гудок?

Дубровицкий испугано кивнул.

— Так-то лучше. — Эл вышел из апартаментов, сильно хлопнув за собой дверью. Он усмехнулся, подумав о том, что в первом же порту его наверняка будут поджидать стриженые уродцы. Но… к тому времени его на «Галактикуме» уже не будет.

Он оказался прав. После его ухода Дубровицкий кое-как проковылял в спальню, вышвырнул оттуда проститутку и раскрыл чемоданчик спутникового телефона «Инмарсат-Нера».

— Я заказала нам завтрак, — улыбнулась Алина, встретив его на пороге каюты.

Эл посмотрел на большой поднос с аппетитно подрумяненными тостами, яйцами всмятку, тоненькими ломтиками ветчины, джемом и апельсиновым соком.

— Выглядит неплохо. Ты приучаешь меня к европейскому стилю?..

После завтрака они отправились осматривать лайнер. Если до начала путешествия Эл удивлялся, почему число пассажиров «Галактикума» практически равнялось количеству членов экипажа и обслуживающего персонала, то теперь этот вопрос отпал сам собой. Такого разнообразия всевозможных заведений, призванных скрасить досуг пассажиров, не имел ни один лайнер в мире. Только ресторанов на «Галактикуме» насчитывалось около полутора десятков. И в каждом, помимо поваров, официантов и администрации функционировала собственная программа варьете с музыкантами, солистами и кордебалетом.

Алина и Эл побывали на виртуальном капитанском мостике с электронными симуляторами управления судном, и в большом салоне-музее — точной копии салона знаменитого лайнера «Нормандия», затонувшего вследствие пожара в нью-йоркском порту. Провели около часа в драматическом театре на утреннем представлении пьесы Мольера «Скупой». Причем занятые актеры явно не были дилетантами и имели хорошую профессиональную подготовку.

После спектакля они зашли в икорный бар на кормовой палубе «В-1».

Помещение бара было приятно затемнено, звучала живая фортепьянная музыка, а стены украшали гобелены а-ля Хохлома. Они сели за крайний столик и сделали заказ тотчас появившемуся официанту.

— Мне нужно будет отойти ненадолго, — сказала Алина. — Я соберу вещи и перенесу к тебе в каюту, если не возражаешь?

— Ты не боишься, что на судне окажется корреспондент какого-нибудь «желтого сплетника»?

Она засмеялась, но затем добавила уже серьезно:

— Кроме того, мне нужно… Ну, в общем, нужно расставить все точки над «i» в одном вопросе.

Эл понимающе кивнул.

После ее ухода он быстро спустился на нижнюю пассажирскую палубу, где его, в своей внутренней каюте, уже ждал Фернандо. Они проговорили минут десять, еще раз уточнив детали плана. За все время разговора Эла не покидало ощущение, что тагал не слишком-то рад тому, что он проводит время в обществе женщины. Но вслух Фернандо своего недовольства не высказал.

«Старый сукин сын конечно прав», — умом понимал Эл. Но пусть ему отмерено всего лишь три дня счастья, их он никому не отдаст.

Алина вошла в свою просторную внешнюю каюту с роскошной спальней и индивидуальным балконом-террасой. Сделав несколько шагов, она вздрогнула от неожиданности. В каюте она была не одна. В кресле молча сидел Василий Золотогоров.

— Как провела время? — спросил он ледяным тоном.

Она вызывающе подняла голову:

— Лучше я его не проводила еще никогда.

Он встал и посмотрел ей в глаза:

— Изволь объяснить.

— Я снова встретила того, кого любила всегда. Я пришла за своими вещами и… и еще, чтобы сказать: между нами все кончено.

Золотогоров не смог скрыть муку, отразившуюся на его лице. Неожиданно он сорвался и ударил Алину ладонью по щеке.

— Тварь! Это этот ублюдок из ресторана?! Шикса проклятая!

В этот миг Василий Золотогоров исчез.

В этот миг снова появился Фимочка Фельдштинский.

Она уничтожающе посмотрела на него.

— Это все, что ты хотел мне сказать? — и, повернувшись, прошла в спальню.

Фельдштинский долго смотрел на закрывшуюся дверь. Он не мог до конца поверить в произошедшее. Отказывался верить…

Как могла она променять его — знаменитость, красавца, наследника миллиардов — на кого-то другого?! Он мог купить для нее весь мир! Мог…

Он слишком хорошо узнал ее за эти годы и понял: между ними действительно все кончено. Обратной дороги нет.

Фельдштинский повернулся и решительным шагом направился к выходу. Ему хотелось как можно быстрее очутиться в ближайшем баре.

Сюита «Принцесса Морей» являлась самой роскошной из апартаментов лайнера «Галактикум». На последующие рейсы ее уже забронировали член шведского королевского дома, один из руководителей суперкорпорации «Голдмен анд Закс» и голливудская кинозвезда первой величины, пожелавшая до поры до времени оставаться инкогнито. Но в первом рейсе «Принцесса Морей» принадлежала Раджишвару Сингху Раму.

Непосредственно апартаменты имели площадь в сто пятьдесят квадратных метров. Интерьер был выдержан в едином стиле нео-ампир, поражавшим воображение своей помпезностью и роскошью. Многие предметы обстановки имели историческую и художественную ценность и приобретались на известных антикварных аукционах «Кристи» и «Сотбис». Естественно, помимо историко-художественных, лучшая каюта была оборудована также и наиболее дорогими техническими шедеврами. Эксклюзивная климатическая установка поддерживала нужную температуру и влажность с точностью до микрон, мощнейшие бесшумные вытяжки в считанные секунды уничтожали запах выкуренной сигареты, а электронным средствам связи могли позавидовать командные пункты генеральных штабов многих армий мира. Кроме непосредственно жилых апартаментов ви-ай-пи-пассажира, «Принцесса Морей» имела четыре двадцатиметровые каюты для сопровождающих: помощников, охранников, обслуги.

Раджишвар Рам сидел в кресле и смотрел по спутниковому каналу Си-Эн-Эн новости. Перед ним на столике лежала большая коробка шоколадных конфет. Несмотря на предельный аскетизм в питании, шоколад являлся его слабостью. Он даже специально взял с собой в путешествие несколько коробок шоколада одной малоизвестной бразильской фирмы, продукцию которой очень ценил.

Рам нажал кнопку на пульте и выключил телевизор. Несколько мгновений он сидел, уставившись в пустоту, а затем опустил взгляд вниз. Рядом с раскрытой коробкой шоколада находилось то, ради чего люди способны пролить кровь, совершить предательство, сойти с ума. Какая горькая ирония состояла в том, что неземная красота концентрировала в себе не только все цвета радуги, как выразился восточный поэт, но и все зло и пороки мира.

Он протянул руку и взял с красивой подставки лучший бриллиант своей коллекции — 296-каратный голубой камень, ограненный ста восьмьюдесятью гранями «индийской розы» полтора столетия назад британским ювелиром. Два года потратил ювелир на работу. Ему запрещалось покидать дворец предков Рама, а после того, как он закончил огранку, его удушили. Раджишвар Рам подумал, что, быть может, благодаря этой смерти удалось избежать многих других. Существование камня сохранилось в тайне.

Сколько примеров знала история, когда знаменитые алмазы и алмазы бриллиантовой огранки на разных этапах своего пути оставляли позади реки крови. Мистический «Хоуп», приносивший владельцам сплошные несчастья, или «Большая Роза», на поиски которой отправились жрецы одной из индийских сект, убивавшие всех, кто прикасался к камню-святыне. «Кохинор» — «Гора Света» — похищавшийся бесчисленное множество раз, или «Орлов», имевший несколько названий, одно из которых ему присвоил Шах Надир. Он назвал этот алмаз бриллиантовой огранки «Дейатинор» — «Море Смерти».

И сейчас Раджишвар Рам чувствовал, что выпускает злого джина из бутылки. Этот процесс необратим! Он не знал, когда его камни начнут собирать свою кровавую жатву. Завтра, через год, через десять лет, а может через сто?

Но то, что рано или поздно из-за них прольется кровь, в этом он был уверен.

Он спрятал бриллиант. А затем с иронией посмотрел на намертво вделанный в переборку каюты сейф. Это был прекрасный сейф американской фирмы «Винчестер». Его электронный кодовый замок имел три миллиона комбинаций, а огнестойкость соответствовала жесткому американскому стандарту качества UL-72. Но разве остановит он злого джина?!

Рам подошел к пульту связи и вызвал Гобинда. Он прекрасно понимал, что на этом свете ему не так уже много осталось. И потому торопился передать как можно больше знаний о великом искусстве Гатки. Он не хотел, чтобы наследие его предков сохранилось на земле лишь в качестве суррогатных клубов учителей-самозванцев, плодившихся ныне в Европе и Америке, словно поганки после дождя.

Капитан «Галактикума» Винсент Кроуфорд пребывал в великолепном расположении духа. «Галактикум» превосходил все его ожидания. А ведь Кроуфорд, этот подтянутый пятидесятилетний британец, способный быть истинным джентльменом при одних обстоятельствах и жестким деспотом при других, за свою карьеру ходил на очень многих суперлайнерах. Раньше, до того момента, как его переманили владельцы «Галактикума», он работал в знаменитой компании «Кунард». И как раз в основном на так называемых «трансатлантиках» — лайнерах, курсирующих между европейскими портами Брестом, Ливерпулем, Гавром, Саутгемптоном, Гавром и американским Нью-Йорком.

Единственным, что в какой-то мере подливало ложку дегтя в бочку с медом, было то, что «Галактикум» должен был пересечь Атлантику по строго отведенному графику. Владельцы посчитали, что если чудо-лайнер продемонстрирует все свои скоростные качества, то пассажиры просто не успеют его полностью оценить и не сумеют вдоволь насладиться путешествием. Прошло то время, когда «трансатлантики» и их владельцы яростно оспаривали «Голубую Ленту». Этот приз за самое быстрое пересечение Атлантического океана почти сто лет не имел материального воплощения. Лишь в 1935 году ювелиры изготовили кубок «Голубой Ленты Атлантики» в виде поддерживающей земной шар серебряной богини Ники на красивой ониксовой подставке. Но уже тогда члены комитета соревнований поняли, какую опасность таит «победа во что бы то ни стало», — победа любой ценой. И потому решили ограничить пункты старта и финиша маяками «Фастнет» для судов из Ливерпуля, «Тариф» из Средиземного моря, «Бишоп-Рок» из Ла-Манша и плавучим маяком «Нантакет» возле американского побережья.

За исключением ограничения скорости, во всем остальном Винсент Кроуфорд оставался более чем доволен. Именно такое судно, о котором мечтает любой капитан, и станет венцом его многолетней безупречной карьеры.

— Вы звали меня, сэр? — спросил старший офицер Бертран Лефевр, отвечающий за хозчасть и работу с пассажирами.

— Да, — кивнул Кроуфорд. — У вас все в порядке?

— Первая ночь прошла прекрасно. Честно говоря, я впервые имею дело с таким количеством ви-ай-пи-персон. В начале даже немного нервничал. Но никаких жалоб или недоразумений, насколько я знаю, не возникало. Были лишь мелочи. Я подготовил доклад. Пассажирка с носовой деки «С-2», некая миссис Эшби, выразила палубному стюарду недовольство в связи с громкой музыкой из ближайшего бара. Мистер Лоуренс с миделя деки «D-4» пожаловался на, как ему показалось, несвежую икру и пересушенные тосты, которые ему принесли на завтрак. И еще… ну это из области фантастики. В общем двое молодых парней заявили, что, возвращаясь из бара «Раскаленная сковородка» будто бы видели, как какие-то люди тащили других, не способных стоять на ногах. Им показалось, что они, якобы, были мертвые. Я думаю, что они просто были мертвецки пьяные.

— А что там у нас в этой… как ее — «Закаленной сковородке»?

Лефевр улыбнулся:

— Гей-бар, сэр.

— М-да. Мне кажется, созерцание «трупов» придало остроту и пикантность их ощущениям прошедшей ночью. Поперчило.

Кроуфорд отпустил помощника и задумался. Крайне важно, чтобы именно первый рейс прошел гладко, без сучка и задоринки. Команда, состоящая из французов, британцев и бельгийцев, должна окончательно притереться друг к другу. От того, как скоро это произойдет, будет зависеть вся последующая работа. И уж он — Винсент Кроуфорд — позаботится, чтобы никаких форс-мажорных обстоятельств в оставшиеся три дня не случилось.

— Тебя гнетет что-то? — спросила Алина, придвинувшись к нему.

— С чего ты взяла? — Эл обнял ее за плечи.

— Мне показалось, что ты все время думаешь о чем-то еще. Мы разговариваем, вспоминаем, строим планы, а ты иной раз будто перестаешь слушать.

Он улыбнулся, но ничего не ответил. Эл понимал, что очень скоро ему придется начать с ней неизбежный тяжелый разговор. Разговор, который для них может стать последним. Но сейчас, в эту тихую ночь, он не желал думать о будущем. Пусть оставшиеся два дня пройдут так, как он о них грезил в течение шестнадцати лет…

Сегодня вечером они посетили маленький бар на нижней палубе. Но, едва допив первый дринк, оба почувствовали, что им не терпится остаться вдвоем.

— Нам нужно многое наверстать, дружок! — весело подмигнула Алина.

— Мы это итак делаем ударными темпами! — в тон ей засмеялся Эл. — Но я не против…

Они занимались любовью, вспоминали прошлое, Алина строила планы на будущее.

— Как ты смотришь на то, чтобы побывать на каком-нибудь отдаленном тропическом острове? Не Таити, не Гавайи, а что-нибудь тихое, уединенное, не испорченное наплывом туристов и цивилизацией?

Эл вспомнил маленький филиппинский остров, где дебютировала его партия с судьбой.

— Или мы можем сперва съездить в Кириллов, я уже несколько месяцев не навещала родителей. Но если тебе тяжело там быть, я могу это сделать после, одна. А мы отправимся еще куда-нибудь.

Он увидел перед глазами Сиверское озеро — их «Океан мечты», на берегу которого они вот также строили когда-то планы. С тем же жаром совсем юной девушкой Алина говорила о будущем. Каким безоблачным оно тогда представлялось.

— А если из этой затеи с Оскарами все же что-то выйдет, — продолжала она, — я хочу, чтобы в «Холливуд и Хайленд» мы вошли вместе. — Алина засмеялась. — Ты когда-нибудь примерял смокинг?

Эл улыбнулся в ответ. «Моими смокингами были зековская роба, солдатская гимнастерка и пропотевшая майка, в которой я красил палубу в пятидесятиградусную экваториальную жару».

— О, кстати, я все хочу спросить, — Алина неожиданно стала серьезной, — мне померещилось, или в «Океанском страннике» я все-таки видела тебя? Ведь это был ты, правда?

«Осторожнее!» — Эл на секунду задумался. — Да — это был я. Я подписал контракт и ездил на Филиппины в качестве статиста.

— Ты это сделал… ты это сделал потому, что я снималась в этом фильме?

— Да, — солгал он. — Но когда ты приехала на съемки, меня уже там не было.

— Удивительно… Мы могли с тобой встретиться еще полгода назад.

«Мы могли встретиться еще в девяносто втором, после амнистии. Но тогда ты этого не захотела».

Неожиданно зазвучал внутренний телефон. Эл быстро спрыгнул с кровати, подошел к столику и снял трубку. Через десять секунд он повернулся к Алине.

— Я вынужден отойти ненадолго.

Она смотрела на него с удивлением.

— Ничего особенного, — быстро сказал Эл, — у меня здесь появился один знакомый-коммерсант, он хочет встретиться по какому-то пустяку. Ему не терпится предложить для моей фирмы партию своего барахла. Не удобно обижать человека. Я сейчас же вернусь.

Он понял, что она ему не поверила.

— В чем дело? — спросил Эл у Фернандо, который ждал его в пустом курительном салоне.

— Мне не нравиться литовец. Один из моих парней сегодня случайно встретил его. Он о чем-то шептался со стюардом. А затем, заметив, что его увидели, быстро прекратил разговор и удалился.

— Я знаю. Знаю, о чем он шептался. Он искал наркотики. Я сам разберусь, не волнуйся. Если он сейчас и расслабился, то в нужный момент будет О.К.. Прошу тебя, ничего не предпринимай. Я обо всем позабочусь.

«Чертов идиот! — зло думал Эл, спускаясь на палубу где находилась каюта Гинтараса. — Не может потерпеть! Еще удивительно, что тагал предупредил, а не решил с ним вопрос сам! Быстро и кардинально».

Гинтарас открыл дверь практически сразу.

— Какой приятный сюрприз! Что, решил навестить старого дружка?

Эл перевел дух. Литовец казался абсолютно трезвым. Эл даже не обратил внимания на раздраженные, если не сказать враждебные нотки в его голосе. «Похоже, „Галактикум“ все-таки не Гарлем. Здесь не так-то просто разжиться героином и прочей дрянью».

— Зашел узнать, как самочувствие. Не возражаешь?

— Отчего же, это очень благородно с твоей стороны.

«Сукин сын! Я пришел спасать его шкуру, а он издевается!»

— Прошу тебя, продержись, дружище. Продержись всего несколько дней, — попробовал достучаться через эту стену отчуждения Эл. — А потом все кончится, я обещаю. Все кончится раз и навсегда.

Кончится навсегда… Он подумал, как бы эти слова действительно не стали пророческими. Пророческими для него самого!

Последнее время его не покидало предчувствие, что все идет как-то не так, что все летит в тартарары. И даже встреча с Алиной казалась дурным предзнаменованием. Словно судьба — величайшая мошенница — сжалилась над ним и решила хоть немного компенсировать свой скорый безжалостный удар, который станет последним. Сжалилась так, как жалеют приговоренного, выполняя его последнюю просьбу.

«Боинг-727» лучшей авиакомпании года «Сингапур Аэрвейз» приземлился в не так давно построенном аэропорту особого административного района Аомынь в тот день, когда на другом конце света лайнер «Галактикум» начал свое первое путешествие.

Аэропорт располагался на крохотном острове Тайпа и сам по себе являлся шедевром современных технологий. Архитекторам и проектировщикам не только пришлось отвоевывать у моря землю для строительства, но и решить сложнейшую задачу укрепления десятиметрового слоя вязкого илистого дна.

Анри Лемэ еще ни разу не доводилось бывать в Макао. Совсем недавно, вслед за Гонконгом, эта некогда португальская колония перешла под контроль Большого Китая. Однако принцип «одна страна — две системы» здесь действовал так же, как и в бывшем Гонконге — особом административном районе Сянган. Простым китайцам из социалистического Китая въезд сюда был заказан.

Лемэ прошел необходимые процедуры и взял такси. Он назвал водителю адрес:

— Отель «Лиссабон».

Шофер кивнул, и машина тронулась с места.

Макао имеет крохотную территорию. Его четыреста пятидесяти тысячам жителей приходиться ютиться на 20 квадратных километрах полуострова Аомынь и островов Тайпа — Данцзы и Колун — Лухуань. Сам город, если отбросить несколько современных высотных зданий, хранил архитектурную память минувших веков. Здесь находилось много узеньких улочек, католических церквей и двух-трех этажных колониальных построек от барокко до неоклассицизма. Однако, не смотря на название, отель-казино «Лиссабон» оказался круглым современным небоскребом, в особенностях архитектурного стиля которого сразу угадывались азиатские черты.

Лемэ рассчитался с таксистом и вошел в вестибюль дома-дворца, в котором от богатства до банкротства был всего один шаг. Одна сданная карта.

— Желаете у нас остановиться? — немедленно подошел к нему клерк-китаец, объяснявшийся на вполне сносном английском.

— Думаю, да.

— Прекрасно! Вы, наверное, приехали посмотреть гонки? Сейчас такой наплыв туристов, но на счастье, у нас имеется свободный номер.

Анри слышал об этих мото и автогонках Гран-при Макао, проводящихся на улицах Аомыня несколько раз в году. Посмотреть их съезжаются множество туристов и в маленьком городе становится совсем тесно.

Распаковавшись в номере, из окон которого открывалась прекрасная панорама на реку Чжуцзян и пересекавший ее мост-эстакаду замысловатой волнообразной формы «американской горки», Анри спустился в зал казино. Как обычно здесь было многолюдно практически в любое время суток. (Исключение составляли лишь часы профилактики). Бряцали «однорукие бандиты», звенели рулеточные шарики, а за зеленым сукном игроки испытывали счастье в баккара. В основном все присутствующие были китайцами — туристами из Сянгана, решившими расслабиться и пощекотать себе нервы. А где это можно сделать лучше, как не в соседнем Макао, где на одну карту разрешалась предельная ставка в 225 000 американских долларов!

Лемэ взял коктейль и прошелся вдоль длинных рядов игральных автоматов, заманивающих игроков буйством сверкающих иероглифов. Казино «Лижбоа», как и другие казино, бои быков, ипподром, собачьи бега и даже игральные билетики «Синий голубь» принадлежали в Макао одному и тому же владельцу — синдикату «Тай Хинг» — монополисту игрового бизнеса, возглавляемого миллиардером Стенли Хо. Покойный Бо Цзяньин имел в этом синдикате свою долю от прибылей.

Анри Лемэ пытался представить, каким же образом этот вполне обеспеченный респектабельный китаец, постоянно проживавший в Италии, мог быть замешан в криминальные аферы? Да еще пересекся с русскими пиратами, после чего те жестоко отомстили, вспоров ему живот? Разумеется, там, где азартные игры, легкие деньги и проститутки, обычно полно преступников. Но здесь — в Макао — дела обстояли несколько иначе. Если проституцию действительно контролировали триады, то Синдикат по туризму и азартным развлечением являлся вполне законопослушной и достаточно мощной организацией — монополистом. Сейчас Аомынь был городом «двух Хо» — главы новой администрации банкира Эдмонда Хо — Хэ Хохуа и самого Стенли. А Стенли Хо и его ближайшему окружению конфликты с законом попросту не нужны. Они и так всем здесь владели.

И все же Лемэ чувствовал, что где-то должна быть связь.

На следующее утро он побывал в бывшем департаменте полиции, где теперь сидели представители коммунистического Китая. Лемэ попробовал добиться встречи с кем-либо из высокопоставленных чиновников, но ему вежливо отказали, посоветовав придти на следующий день.

На следующий день все повторилось снова. Поскольку никаких официальных запросов по каналам спецслужб о содействии с ним не существовало, то и разговаривать с интерполовцем никто не стал.

Лемэ попробовал навести справки о том человеке, который приезжал за телом Бо Цзяньина в Испанию, но и здесь потерпел неудачу. Китайцы — служащие отеля — вежливо качали головами, улыбались, но об управляющем делами покойного Бо Цзяньина по имени Генри Лао помалкивали.

«Похоже, от них мне не добиться ничего. Не у Стенли Хо же спрашивать? Да и какого черта я тут делаю, когда подозреваемые в любой момент могут совершить новое преступление?!»

Анри Лемэ принял решение. Он заказал билет на ночной авиарейс в Париж из нового гонконговского аэропорта Чен Лам Кок, поскольку из Макао прямого рейса не было. Он посчитал, что сделал все, что в его силах. Остается одно — доложить директору Ури о полученных в ходе следствия результатах, а остальное пусть он решает сам.

До вылета самолета было несколько часов. Лемэ уже собрал вещи, как в этот момент послышался осторожный стук.

— Войдите, не заперто.

На пороге появился худощавый китаец лет тридцати пяти в белой рубашке с короткими рукавами и в светло-бежевых брюках. На запястье его поблескивал массивный золотой браслет часов.

— Вы хотели меня видеть? Мое имя Генри Лао, — представился визитер по-английски.

Лемэ не подал виду, насколько он удивлен.

— Да, прошу вас, проходите. Я являюсь сотрудником генерального секретариата Интерпола. Меня зовут Анри Лемэ, и я занимаюсь расследованием обстоятельств гибели господина Цзяньина. Я искал вас, потому что мне необходимо выяснить кое-какие факты из жизни покойного. Я могу задать вам несколько вопросов?

— Разумеется.

— Скажите, у господина Цзяньина могли быть враги?

— Да.

— Э… я имею в виду враги в связи с его коммерческой деятельностью.

— Я тоже.

— А не могло ли это быть связано с морскими грузоперевозками некоторых партий товара?

— Вполне.

— Хм… — Лемэ почувствовав, что история, произошедшая с ним в Сингапуре, повторяется. Сначала ничего, а потом… Этот китаец кажется чересчур откровенным! — Поясните, пожалуйста.

— Прежде чем я это сделаю, мне необходимо узнать, что вас интересует конкретно. Тогда я смог бы быть больше полезен, — резонно заметил Генри Лао.

— Хорошо. — Анри решил играть в открытую. В конце концов, появление китайца явно не случайно. И знает он — все! — Имел ли господин Цзяньин отношение к нелегальной партии электроники, перевозимой из Сингапура на контейнеровозе «Коско»? Могло ли произойти после этого нечто такое, что заставило бы других людей желать его смерти? И отомстить, убив в Испании?

— Почему вы решили, что это была месть?

— Теперь ваш ход, — улыбнулся Лемэ.

Лао чуть прищурился:

— Вы правы. Сейчас мой черед быть откровенным. Да, после того, как контейнеровоз был захвачен, предпосылки к этому появились у членов экипажа судна «Иваки Мару», — твердо сказал он. — Итак, почему вы сами решили, что это было убийство на почве мести, а не простое ограбление?

— Мое внимание привлек предмет, который был в ране убитого Цзяньина.

— Что вы имеете в виду?

— Бо Цзяньин связан с захватом контейнеровоза?

— Да, — снова твердо ответил Лао. — Итак?

— У трупа, кроме огнестрельных ранений был вспорот живот.

Китаец кивнул:

— Я знаю, я сам ездил за телом.

— Когда труп обнаружили, в ране находился один из образцов того груза контрафактной электроники, что исчез после захвата пиратами контейнеровоза «Коско». Ди-ви-ди-плеер, подделанный под фирму «Самсунг».

Генри Лао поднял голову и несколько мгновений молча смотрел собеседнику в глаза. Затем он встал с кресла и произнес:

— Надеюсь, теперь каждый из нас узнал то, что ему было нужно. Возвращайтесь в Европу.

Выбравшись из номера, Генри Лао — ближайший помощник Фу Банфу — быстро отстучал по клавишам мобильного телефона. В доме на берегу реки Чжуцзян сняли трубку после третьего гудка.

Фу Банфу молча выслушал сообщение. Теперь все встало на свои места. Он недооценил тогда этих дилетантов! Что ж, придется исправлять дорогую ошибку.

— Выясни, где сейчас находится «Иваки Мару»?

Через сорок минут снова зазвонил телефон.

— Они были в Европе. Выполняли трамповую перевозку из Дувра во Францию и обратно. Сейчас снова вышли в Ла-Рошель, будут там завтра к вечеру.

— Хорошо. Ты знаешь с кем можно связаться в Европе. Мы хорошо заплатим за эту услугу. И еще, — что с французом?

— Собирается домой.

После ухода Лао, в мозгу Анри Лемэ уже вовсю пульсировал сигнал тревоги. «Нужно скорее возвращаться и доложить обо всем директору Ури». Интерполовец посмотрел на часы и снял трубку телефона. Он заказал у диспетчера отеля машину до паромного терминала, поскольку отель «Лиссабон» предоставляет трансферт до аэропора и до причала бесплатно. Затем забронировал место на реактивный катер «Джумбо Кэт», который из Макао в район Гонконга Сентрал прибывает менее чем за час. Казалось бы, сделано все…

Уже перед самым выходом из номера Лемэ снова снял трубку телефона и сделал международный звонок.

Директора Ури на месте не оказалось, и он продиктовал сообщение его заместителю:

— …Подозреваемые — экипаж сухогруза «Иваки Мару», порт приписки Веракрус, Мексика. Могут быть замешаны в нескольких эпизодах нападений на торговые суда. Представляют крайнюю опасность. Конец сообщения.

— Желаю вам скорейшего возвращения, Анри, — без интонации в голосе сказал на прощание заместитель директора криминальных расследований Интерпола. — Я сейчас же начну принимать меры по задержанию и досмотру этого сухогруза.

Лемэ вздохнул с облегчением. Ему показалось, что он сбросил с себя тяжелый груз. Не смотря на то, что Жискар Ури настаивал на полной конфиденциальности проводимого расследования, интуиция Анри подсказывала: откладывать дальше нельзя.

Он вызвал батлера, который принял его багаж, и вместе с ним вышел из номера.

Слуга погрузил багаж Лемэ в синий непрозрачно тонированный минивэн «Мазда МРV» с символикой отеля «Лижбоа» на крыле. Шофер, молодой китаец вежливо улыбнулся своему пассажиру:

— Приятно отдохнули, сэр? — спросил он по-английски, заметно смягчая согласные.

— Пожалуй, — обронил интерполовец, залезая в просторный задний отсек.

Машина тронулась с места и влилась в автомобильный поток.

«Когда я прилечу в Париж, о сухогрузе уже наверняка все будет известно. По крайней мере, сети будут расставлены и в ближайшем порту захода экипаж арестуют по подозрению в пиратстве. Что ж, еще одно дело завершено».

Анри подумал о том, что ему готовит судьба в ближайшем будущем. Где он будет выполнять свое новое задание: в Европе, в Азии, в Америке?.. А может быть жизнь и еще не совершенные преступления забросят его в Африку или в Австралию?.. Не пора ли взять отпуск и подумать о себе?! Его подружка Мишель, не выдержав разлук месяцами, уже нашла себе другого парня. А он…

В этот момент Лемэ почувствовал легкий инерционный толчок вперед. Это отвлекло его от раздумий. Минивэн остановился. Сквозь пелену тонированных стекол можно было увидеть, что он затормозил в тупике какой-то улицы чайна-тауна с броскими разноцветными иероглифами на вывесках многочисленных лавчонок.

С немым вопросом Анри перевел взгляд на водителя.

Китаец обернулся к пассажиру. В его глазах читалось чувство некоторого сожаления оттого, что он сейчас сделает.

В салоне минивэна три раза щелкнул пистолет с шумопламягасителем, который не только снижал громкость, но и уменьшал силу выстрела: не позволял пулям пробивать тело навылет и уродовать кузов «мазды». Она еще послужит отелю «Лиссабон».

Шофер аккуратно уложил труп на пол, снова сел за руль, завел двигатель и выехал в направлении дома, стоявшего на берегу Жемчужной реки Чжуцзян. «Лэ» уже наверняка нагулял себе аппетит перед ужином…

Наступал последний вечер перед заходом «Галактикума» в Гавр. Во Французский порт лайнер должен был придти ровно в пять утра — минута в минуту.

Самые лучшие дни, что они были вместе, пролетели незаметно. Но если Алина оценивала их, как начало долгого счастливого будущего, то Эл воспринимал эти три дня по-другому. Быть может, его счастье уже подходило к концу.

Он до самого последнего момента откладывал разговор, который, так или иначе, между ними должен состояться. Но в эту минуту, когда они пили кофе в каюте и болтали о пустяках, откладывать его дальше уже было нельзя.

— Знаешь, — непосредственно засмеялась Алина, посмотрев, как утонул в чашке кусочек сахара, — я боялась, что мы, как «Титаник», врежемся в какой-нибудь шальной айсберг.

— Нет, после той аварии атлантическую трассу перенесли южнее, — автоматически ответил Эл.

— Послушай, а где ты так выучился английскому? Еще немного, и я поверю, что советская система образования — лучшая в мире.

— По-твоему лучше закончить Йельский университет и воспринимать слово «Талибан», как название фирмы, производящей мыло? А если серьезно: когда тебя выкидывают в чужой город с чужими обычаями и языком, то волей-неволей…. Во всем нужна практика. — Он взглянул на часы, закурил сигарету, а затем подошел к иллюминатору и молчаливо глядел вдаль секунд тридцать. Наконец вздохнул и повернулся к возлюбленной.

— Нам нужно кое о чем поговорить. Это очень важно.

Алина сидела в легком халатике на кровати, поджав под себя голые ноги. Она с удивлением уставилась на него. Слишком уж необычно звучал его голос.

— Ты действительно хочешь остаться со мной навсегда? Связать со мной свою судьбу не смотря ни на что?

— О чем ты спрашиваешь? Ну, конечно!

— Тогда тебе нужно прямо сейчас перейти в свою каюту.

Она насторожилась.

— Если ты хочешь, я сделаю это. Но почему? — в ее голосе послышались сожаление, упрек и тревога влюбленной женщины.

— Это необходимо, потому… — Эл запнулся, — ну, в общем, ты сама все скоро поймешь. И еще, чтобы ни случилось, никому не говори, что мы с тобой были знакомы раньше. Так, легкий, ни к чему не обязывающий флирт. Это в твоих же интересах.

Колокол тревоги в душе Алины уже бил в набат.

— Я ничего не понимаю. Объясни, что ты имеешь в виду?!

— Я не могу тебе сказать ничего, кроме того, что я обязательно разыщу тебя. Потом, через некоторое время. И тогда нас ничто уже не разлучит. Мы останемся вдвоем, вместе, ты и я, и весь мир будет у наших ног!.. Пойми, я действительно не могу сейчас всего объяснить. Но верь, все, что я делаю… все, что произойдет в дальнейшем… я просто уже не способен ничего остановить. Я буду вынужден поступить так, как поступлю. Но знай, ты — лучшее и самое дорогое, что у меня есть. Я всегда любил тебя, и буду любить до конца дней. А сейчас — иди.

Он попробовал обнять ее на прощанье, но Алина резко отстранилась.

— Я поняла. Что ж, спасибо за то время, что мы провели вместе. Оно действительно стало для меня лучшим. Но,… по всей видимости, всему хорошему когда-нибудь наступает конец. Пожалуйста, отвернись. Я должна переодеться…

Она ушла, сказав напоследок грустное и безапелляционное «прощай». В каюте еще витал аромат ее духов, ее вещей, ее кожи. Эл оцепенело опустился на край кровати. Он сидел молча, уставившись в одну точку. Казалось, он смотрит невидящим взглядом слепого. Но это было не так. Сейчас перед ним ярчайшей кометой проносились те три прекрасных дня, что они были вместе.

Слишком мало шансов сохранялось за то, что они с Алиной встретятся снова. Даже если все кончится благополучно, даже если его план удастся, захочет ли она видеть преступника, вора, убийцу, на которого повсеместно идет охота?!

Да, конечно, — если ему повезет, он сможет купить себе имя, паспорт, поменять лицо и узоры ладоней, зачеркнуть прошлое и обрести безоблачное настоящее. Но ее путь — путь известнейшей, талантливой и блистательной женщины, слишком удален от его пути. И это чудо, что их жизненные дороги случайно пересеклись в эти три дня счастья на борту лайнера «Галактикум».

Сидевший неподвижно Эл, вдруг резко поднялся. Он словно сбросил с себя ком безволия. Сейчас это уже снова был решительный и неумолимый волк, готовый схватить добычу, во что бы то ни стало.

Он опять взглянул на циферблат швейцарского хронографа «Радо». Девять часов вечера по Гринвичу, семь по Среднеатлантическому времени 18-го ноября.

Через пять часов он, возможно, станет одним из богатейших людей планеты.

А через пять минут — его ждал Фернандо.

Мадам Жози Готье на вид казалось лет сорок. На самом деле ей было за шестьдесят, и она всегда оставалась мадмуазель. Замужем она не была никогда в жизни.

Ее путь куртизанки начинался на улицах Парижа сразу после конца войны. Это было время романтического подъема и безудержного веселья, которые, не смотря на не залеченные раны нацистской оккупации и трудное экономическое положение, охватили нацию. Люди хотели любить и быть любимыми.

Она, в меру сил, давала им и то и другое.

В юности Жозефина была очень привлекательной стройной шатенкой, сполна обладавшей тем, что американцы называют «секси». Ее сексуальная привлекательность не оставляла ее без работы даже в разгар самых жестких экономических кризисов, то и дело охватывавших Францию.

Но помимо красоты, данной ей от природы, с годами она приобрела и открыла в себе незаурядные деловые и организаторские способности.

Годы шли. Жозефина понимала, что век куртизанки не долог. Нужно было задуматься о будущем. И тогда она решила, почему бы вместо своих врожденных талантов не попробовать применить приобретенные?

Ее салон в пригороде Парижа Сен-Дени постепенно стал пользоваться успехом. Жозефина всегда оставалась сторонницей смелого разностороннего секса, никогда не отказывалась от экспериментов, экспромтов и поисков чего-то нового. Ее девушки, которых она отбирала лично, давали клиентам именно то, что каждый из них желал. Этот чуткий индивидуальный подход скоро принес свои плоды. Клиентами салона мадам Жози становились все более влиятельные и богатые люди. Как правило, именно они больше всего нуждаются в особом уходе. Сильные мира сего, привыкшие в повседневной жизни повелевать, распоряжаться судьбами сотен и тысяч простых людей, приезжая на тихую улицу в Сен-Дени, сбрасывали с себя панцирь, который их сковывал в будни. Им хотелось почувствовать «обратную сторону медали».

В салоне мадам разрасталась коллекция эксклюзивных эс-эм-предметов: изделий из латекса, бандажей, различных плеток, цепей, наручников и фаллоимитаторов. Часть помещений была даже специально переоборудована, и после ремонта представляла собой мрачные каменные склепы-жертвенники кровавых финикийских богов Хадада и Молоха. Клиенты, среди которых находились известные финансисты, политики и деятели шоу-бизнеса, это оценили. К тому же они чувствовали полнейшую безопасность и ощущали себя в салоне мадам, «как дома». Ее девушки были не только строги, но и справедливы: никогда не наказывали провинившихся «рабов» без причины.

Предприятие разрасталось и приносило неплохой доход. Все шло прекрасно, но в один из дней случилась беда.

Одна из девушек, обслуживающая генерала, члена комиссии «НАТО — Партнерство во имя Мира», в ужасе прибежала в кабинет мадам. Мадам Жози пришлось влить в нее добрую рюмку коньяку, прежде чем она смогла говорить.

— Я… я не знаю, что произошло?! Мы «играли», он надел кружевные трусики и лифчик, и приказал выпороть его плеткой. При этом кричал: «Я понял, мой капрал! Да, сэр! Так точно, сэр!». А потом он вдруг страшно захрипел и рухнул без чувств! Я попробовала привести его в сознание, но он… он…

Генерал оказался мертвым. По всей вероятности, он умер от инфаркта.

И тут мадам Жози допустила роковую ошибку. Вместо того чтобы попытаться как-то связаться с натовскими военными или дипломатическими представителями, она вызвала обычную «скорую помощь». Журналисты-папараци одной желтой газетенки давно следили за домом, в котором частыми гостями бывали многие известные люди. В возникшей неразберихе им удалось пробраться в дом вместе с врачами.

Во избежание возможных осложнений, мадам Жози запретила трогать тело до приезда медиков. И мертвый генерал, бравый офицер орденоносец, предстал перед врачами и папараци в самом что ни наесть неприглядном виде. Мало того, что он лежал грузным животом на какой-то мрачной каменной глыбе с вделанными металлическими скобами для рук и ног, так еще и одет был, мягко говоря, не по-уставному.

Папараци удалось сделать несколько снимков и беспрепятственно скрыться. На следующий день разразился грандиозный скандал. Скандал рос как снежный ком! Мадам Жози пришлось закрыть заведение и истратить гигантские деньги на адвокатов. Ей пришлось судиться со всеми подряд: с бульварными газетчиками, натовскими военными и семьей генерала. На нее и на ее заведение повесили все шишки! Она оказалась на грани банкротства. Немного помогло то, что один из ее старых клиентов, член совета директоров банка «Лионский кредит», памятуя о великолепных способностях ее девушек, предложил обслуживать состоятельных пассажиров на новом лайнере «Галактикум». «Лионский кредит» входил в консорциум банков, которые являлись владельцами лайнера. Знакомый мадам Жози заявил, что им все равно хотелось бы включить в сервисное обслуживание пассажиров интимные услуги. Разумеется, не афишируя этого, но кому нужно, как он сказал, тот узнает и оценит. Полученный аванс позволил мадам Жози немного свести концы с концами. Однако он явно оказался не достаточен. Больше всего на свете мадам хотелось бросить все и уйти на покой. Но уйти состоятельным человеком! Предложение, с которым к ней обратились перед самым отходом лайнера в Нью-Йорк, позволяло разом решить все проблемы.

За трое суток рейса дела шли неплохо. Мадам Жози вполне могла быть довольна при иных обстоятельствах. Все ее десять девушек шли нарасхват. И хотя клиенты обычно вызывали девушек к себе в каюты и не пользовались услугами непосредственно салона с его разнообразием спецсредств, что могло принести дополнительный доход заведению, все равно касса пополнялась с изрядным постоянством. Но в эти дни Жозефина Готье все время думала о другом. Она уже и сама была не рада, что согласилась пронести и спрятать столь опасные предметы. Конечно, те триста тысяч американских долларов, что она смогла выторговать взамен предлагаемых двухсот пятидесяти, деньги немалые. Вместе с ее накоплениями «на черный день» их вполне хватит, чтобы спокойно встретить старость в какой-нибудь тихой деревушке на юге. Но чем дольше она ждала, когда за товаром явится связник, тем острее чувствовала опасность. Когда это произойдет, ей останется одно: как можно скорее спрятаться в дальнем углу и переждать то, что будет. Возможно, она выполняла поручение азиатских террористов, жаждущих захватить лайнер?! Но, в конце концов, деньги уже лежали в банковском сейфе. Ей ничего не оставалось, кроме как ждать. И уже, судя по всему, не долго. Скоро рейс завершится и тогда… тогда она разорвет все контракты, плюнет на своих шлюх и уедет на ближайшем экспрессе в направлении Лазурного берега.

Салон мадам Жози находился на кормовой нижней палубе «Е-3» в неприметном внутреннем отсеке без дополнительных указателей. Он состоял из нескольких маленьких отдельных кают и двух залов, в одном из которых располагался бар, а в другом небольшой бассейн с искусственной волной. Сейчас семеро девушек были на вызове, одна уединилась с клиентом в каюте, а две оставались свободны.

В начале десятого в салоне раздался звонок. Чем ближе было к концу рейса, тем сильнее каждый раздавшийся звонок ударял Жозефину Готье по нервам.

— Пришел клиент, мадам, — сказала одна из остававшихся девушек, — пышногрудая брюнетка лет двадцати четырех по имени Ми-Ми.

В зал бара вошел молодой светловолосый европеец в хорошем костюме с волевым лицом.

«Это не они! — перевела дух Жозефина. — Этот господин с хорошим загаром и чуть-чуть подшофе мало похож на азиатского террориста».

— Добрый вечер, месье. Рада вас видеть. И мои девочки рады тоже.

Предстоящий клиент улыбнулся в ответ и пошатнулся. Похоже, она ошиблась. Подшофе он был вовсе не чуть-чуть.

— У вас очень мило, — сказал мужчина, окинув взглядом помещение.

— О да, мы стараемся, чтобы наши гости чувствовали себя, как дома. Не хотите ли познакомиться с девушками. Вот Ми-Ми, а это Сьюзи.

— Я хотел бы посмотреть комнаты, чтобы выбрать.

— Конечно, пойдемте, я вам все покажу.

Мадам Жози лично сопровождала клиента в экскурсии по салону.

— Интерьер всех наших кают разный. От модерна до ампира. Во всех комнатах, разумеется, душевые и прочие удобства. Кстати, вот здесь небольшой бассейн с искусственной волной. Действует чрезвычайно возбуждающе. Если вы пожелаете, то…

— Нет-нет, спасибо. Здесь слишком просторно. Я хотел бы что-то более интимное.

Они осмотрели все комнаты, кроме одной.

— Там сейчас занято, — улыбнулась Жозефина.

— А, понятно. — Мужчина сделал шаг, и напротив каюты, в которой одна из девушек уединилась с клиентом, неожиданно оступился. Чтобы не упасть, он выставил руку и, опершись, сильно дернул ручку двери. Дверь оказалась не заперта. Послышался испуганный возглас девушки и недовольное ворчание клиента, которым помешали в самый ответственный момент столь бестактным образом.

— О, тысячу извинений! — Мужчина быстро исправил оплошность и повернулся к мадам Жози. Теперь он казался абсолютно трезвым. Посмотрев Жозефине в глаза, он тихо произнес ключевое слово.

Это произошло так неожиданно, что мадам Жози в первую секунду растерялась. Но затем быстро взяла себя в руки. Ведь рано или поздно это должно было произойти.

Она привела Эла в маленькое служебное помещение салона, где находились кое-какие предметы секс-арсенала. Через несколько секунд в его руках оказалась спортивная сумка с семью пистолетами китайского производства «Хэйсин», двумя мощными оборонительными лимонками «Тип-1», изготовленных также в Китае по образцу советских Ф-1, и четырьмя зелеными колбами «слабых» РГД-5, предназначенных для наступления.

— Катер подберет нас в два двадцать по Гринвичу, — сообщил Фернандо.

— Хорошо, у нас в запасе будет двадцать минут. Начнем ровно в два. — Эл передал тагалу сумку с оружием, которое тот должен был раздать остальным.

Вернувшись в каюту, Алина не находила себе места. Ее одолевали тысяча мрачных мыслей и догадок. Начиная от ноющего тупой болью предположения, что он попросту пользовался ею в эти дни, и кончая самыми немыслимыми версиями, которые ей самой представлялись неправдоподобными.

«А что я вообще знаю о нем?!» — Она вспомнила, что за все время так и не задала себе этого естественного вопроса. Слишком уж неожиданно произошла их встреча. Нахлынувшее счастье затмило собой все остальное.

«Что ж, быть может и не стоило питать каких-то иллюзий. Быть может, разлучившая нас когда-то судьба поступила правильно?»

И все же Алина была благодарна судьбе за три дня, что та ей подарила.

Она приняла ароматизированную ванну, легла в постель и попробовала расслабиться и заснуть. Проворочавшись два долгих томительных часа, она включила ночник и усмехнулась: «Я же знала, что это не удастся». Алина решила изменить тактику и взяла в руки купленную в Нью-Йорке книжку о балете. Но через сорок минут она вынуждена была отложить ее в сторону. Алина не могла заставить себя думать ни о чем другом. Она думала лишь о том, что ждет их в будущем. Их — ее и Леню.

Минуло еще тридцать минут, прошедших в череде тяжелых раздумий и невероятных предположений. Наконец, Алина не выдержала. «Нам нужно объясниться окончательно. Если он хочет быть со мной, то… Ну, а если ему это не нужно… В любом случае я должна все узнать раз и навсегда!»

Она оделась и направилась в его каюту. На стук никто не ответил. Алина посмотрела на часы. Без десяти два ночи.

Эл осторожно прошел мимо двух палубных стюардов. До него донесся обрывок разговора:

— Эти русские ведут себя, словно весь мир им теперь обязан! Один из них заказал в ресторане ведро «Еннесси Х. О.» и стал при всех мыть в нем ноги. Другой при этом восхищенно ржал.

«Быдло!» — Элу почему-то стало стыдно за неизвестных соотечественников.

Последний день на «Галактикуме» ознаменовался гигантским праздником. Музыка гремела даже сильнее обычного. Повсюду сновали компании, то ли выходившие из увеселительных заведений, то ли туда направляющиеся. Кроме того, в последнюю ночь путешествия пассажирам был обещан какой-то умопомрачительный сюрприз.

«Это точно. Сюрприз вам будет!» — Эл добрался до нужного места.

Возле апартаментов «Принцесса Морей» оказалось на удивление тихо.

Он встретился с Фернандо возле входа в отсек. Тагал спокойно усмехнулся. Холодный ветер обдувал полы его сутаны и оттого ему приходилось поддерживать их рукой. Двое филиппинцев стояли чуть сзади. Еще один филиппинец и Гинтарас должны были контролировать обстановку на дальних подступах.

— Good luck! — кивнул Эл.

Тагал пошел вперед.

Дежурный стюард, специально прикрепленный к апартаментам, заступил ему дорогу.

— Очень сожалею, падре, но здесь частная территория. Не могли бы вы…

Стюард не докончил фразы. Балисонгом старый тагал владел в совершенстве.

Теперь вход в коридор-накопитель, в котором по всем раскладам должны были бодрствовать двое охранников, оказался свободен.

Специальный агент Горман любил делать все обстоятельно и никогда не перекладывал свои обязанности на других. Но сейчас, когда ему нужно было еще и контролировать работу стажеров, надлежало стараться вдвойне. Он слишком долго оставался в тени, слишком долго ему приходилось выполнять «черновую работу», чтобы теперь зачеркнуть годы безупречной службы. Ведь это, на первый взгляд, понижение ранга, — исполнение функций охранника (спецагенты ФБР обладают всеми полномочиями сотрудников правоприменяемого органа ФБР — LEA и считаются в ФБР белой косточкой), вовсе не было таковым. Непосредственный начальник Гормана Руководящий специальный агент Миллер подчеркнул, что его карьера целиком зависит от успешного выполнения поставленной задачи!

Он вышел из каюты, которую занимал вместе с другим специальным агентом Фостером, и проверил подчиненных ему стажеров Национальной академии ФБР в Квонтико.

— Все О. К., сэр, — бодро сказал молодой рыжеволосый парень, развалившийся в роскошном кресле.

— Рад это слышать.

— Да и осталось-то уже немного. К утру будем в Гавре, а там и… — Стажер осекся на полуслове, обратив внимание на увесистый предмет, звякнувший чугунным корпусом о паркет палубы в нескольких метрах от них. Предмет докатился до переборки и остановился. Горман и оба дежуривших охранника, как завороженные смотрели на черную ребристую поверхность лимонки. Они едва успели понять, что кольцо чеки у запала гранаты нетронуто, как в отсек ворвались несколько человек.

— На пол! На пол!! — закричал вбежавший первым молодой светловолосый европеец.

Эл подскочил к Горману и с силой ударил его рукояткой пистолета по голове. Негр скорчился от боли, спешно присел на четвереньки, а затем также поспешно лег на палубу лицом вниз. Двое других эфбээровцев, понимая, что оружием они воспользоваться не успеют, последовали его примеру.

Филиппинцы держали их под прицелом, а также контролировали остальные каюты. Эл и Фернандо проследовали дальше по коридору, и приблизились к двери, ведущей в апартаменты «Принцесса Морей». Тагал закрепил возле дверного замка гранату РГД и выдернул чеку. Они отбежали за угол. Спустя четыре секунды работы замедлителя раздался хлопок взрыва. В замкнутом пространстве он прогремел особенно оглушительно.

Сквозь пелену дыма Эл и Фернандо бросились к входу в апартаменты. Мощная дубовая дверь больше не являлась преградой. Они ворвались внутрь.

В просторном холле-гостиной горел свет. Хозяин еще не лег спать. Раджишвар Рам сидел вместе со своим помощником Гобиндом в мягких креслах. При появлении непрошеных гостей старый сикх встал. Как показалось Элу, его черные глаза смотрели абсолютно спокойно.

— Что вам нужно? — спросил Рам по-английски тихим, но твердым голосом. В эту секунду Эл не мог не восхититься его самообладанием.

— Вы знаете, зачем мы пришли. И знаете за чем! У вас на раздумье осталось несколько мгновений. — Эл поднял пистолет и прицелился сикху в голову.

Раджишвар Рам боковым зрением увидел, как Гобинд нагнул голову, а его рука незаметно потянулась к тюрбану.

— Не нужно, Гобинд, — остановил он ученика. Рам прекрасно понимал, что тот намеривается сделать. Гобинд хотел метнуть спрятанное в тюрбане специальное кольцо нихангов — чакру. Его края были остро отточены, и, при соответствующем опыте воина, брошенная чакра несла неминуемую смерть.

Раджишвар Рам сделал несколько шагов и подошел к вделанному в переборку сейфу «Винчестер». Неожиданно из коридора послышались частые выстрелы, а затем последовал взрыв. В апартаменты вбежал один из филиппинцев. Переведя дух, он прошептал несколько слов Фернандо.

— Нужно торопиться, — сказал Элу старый тагал. — Охранники пытались выскочить из своей каюты. Пришлось швырнуть гранату.

— Быстрее! — приказал Раджишвару Раму Эл.

Сикх набрал комбинацию на цифровом замке. Сейф открылся.

— Не думаю, что это принесет вам счастье, — заметил он, протянув налетчикам металлический контейнер.

«Плевал я на твои пророчества! — Эл молниеносно раскрыл контейнер. — Вот оно!!» Он увидел то, к чему стремился всю жизнь — власть и богатство. На дне ящичка в специальных мягких футлярах играли всеми цветами радуги три десятка бриллиантов различных размеров и форм.

— Все, уходим! — Эл бросился прочь из гостиной сюиты, испытывая возбуждение даже большее, чем перед началом акции. Первая часть плана удалась. Бриллианты находились у него в руках.

Когда они выбрались в коридор, двое филиппинцев продолжали держать под прицелом каюту, из которой валил дым. Специальный агент Горман лежал на палубе в той же позе лицом вниз, однако теперь под его головой растекалась лужа крови. Вероятно, он все же решил попытаться оказать сопротивление.

Филиппинцы спиной продвигались к выходу из отсека, в любой момент ожидая повторной вылазки. Наконец они выбрались на открытую палубную террасу, где их уже ждал Гинтарас.

«Чертов дурак, нашел же где-то!» — Элу понадобился всего один взгляд, чтобы заметить состояние литовца. Если бы кто-то захотел нанести удар с тыла, Гинтарас, который должен был контролировать обстановку, ничем не смог бы помочь. Он пребывал в состоянии сильнейшего наркотического опьянения. — «Скорее всего, негодяй вмазался тогда, когда мы шли под пули!»

Эл бросил взгляд на часы. Они управились за десять минут. Через десять минут катер с «Иваки Мару» должен появиться прямо по курсу «Галактикума».

Неожиданно раздался оглушительный треск, и черное небо вокруг озарилось множеством разноцветных огней фейерверка.

«Значит, это и есть тот сюрприз? — усмехнулся Эл, — что ж, тем лучше. Будет теперь нашим маяком!»

Пассажиры из баров и ресторанов высыпали на открытые прогулочные террасы. Всем хотелось полюбоваться незабываемым зрелищем. Эл, Фернандо, Гинтарас и четверо филиппинцев продирались сквозь восторженные компании зрителей. Им необходимо было спуститься на нижнюю носовую палубу Е-4 до того момента, как поступит приказ обесточить лифты.

Спустившись вниз, они увидели, что и здесь множество пассажиров громкими возгласами приветствуют каждый залп салюта. Эл поднял пистолет и, расталкивая толпу, бросился к палубному офицеру. Оказавшись от него в нескольких метрах, он схватил за волосы какую-то женщину, и три раза выстрелил в воздух. Стоявшие рядом пассажиры испуганно шарахнулись. Те, кто находился чуть дальше, на фоне треска фейерверка не придали выстрелам значения. Но, наконец, и до них донеслись испуганные возгласы и крики.

Старший палубный офицер Томпсон не поверил своим глазам. Прямо перед ним какой-то сумасшедший набросился на женщину и начал палить из пистолета. При этом он что-то громко кричал. Лишь спустя пять секунд Томпсон сообразил, что налетчик обращается к нему.

— Передай на мостик! Все машины стоп! Спустить носовой трап по правому борту! Живо, или я убью ее! Я убью ее!!

— О, Боже! — Томпсон в ужасе разглядел, что террорист не один. Несколько его вооруженных сообщников теснили пассажиров. А азиат в сутане священнослужителя поднял над головой гранату!

Офицер поспешил к внутреннему телефону, еще до конца не веря, что подобное может происходить наяву.

В два часа пятнадцать минут дежуривший на мостике старший помощник получил ошеломляющий сигнал. На пассажиров лучших апартаментов судна «Принцесса Морей» совершено вооруженное нападение. Имеются убитые и раненные. Он едва успел придти в себя и уже собрался доложить о чрезвычайном происшествии капитану Кроуфорду и офицеру по безопасности, как буквально следом произошел новый страшный удар. На нижней палубе вооруженные террористы захватили заложников и требуют остановить лайнер!

Винсент Кроуфорд проснулся мгновенно. Как только старпом произнес первые слова по внутреннему телефону, капитан уже почувствовал беду. «Прощай безупречная карьера!» Нужно отдать ему должное: он мгновенно взял себя в руки и оценил обстановку.

— Выполняйте все их требования. Я иду…

— Сейчас, сэр, не волнуйтесь. Сейчас будет спущен трап. — Томпсон облизнул пересохшие губы. Он чувствовал не только угрозу собственной жизни, но и ответственность за жизни тех невинных пассажиров, которые могли погибнуть в любую секунду.

Эл снова взглянул на часы. Турбины лайнера остановились, но гигантское судно почти не снижало скорость и двигалось инерционно.

На встречу ему на крейсерской скорости шел Ар-5.

Им оставалось только ждать и надеяться, что катер придет вовремя.

Не застав его в каюте, Алина зашла в ближайший бар и заказала чашку чая. Она села за столик возле большого иллюминатора и автоматически помешивая ложечкой сахар, продолжала думать о своем. Кто-то попросил у нее автограф, но она невежливо отказала. «Где он?! Неужели я ему не нужна?!!»

Те