Оглавление

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещённых действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

Ода лавочкам

ЛАВОЧКА И ПИРОМАН

К лавочкам у меня особое отношение. Раньше я их жёг. Ну как раньше — лет сорок назад. Высыпал смесь сахара и селитры, поджигал, зачарованно смотрел как горит пузырящаяся субстанция, а когда двор заполнялся дымом и криками бабушек — давал дёру. Не было для меня большей радости, чем нестись на адреналине через облако дыма, под вопли соседей, к спасительному забору между домами, за которым я был в безопасности. На лавочке потом получался настоящий кратер, обугленный, как после падения метеорита. Многие во дворе догадывались, кто автор этого шоу, но поймать не могли — доказательств не было, действовал я осторожно. Пытались заменить деревянные скамейки на железные, но быстро отказались от этой идеи — железо я прожёг насквозь термитной смесью. Ставили охрану из пенсионеров, которую я легко обманывал с помощью дымовой завесы. Зажигал на другом конце двора дымовую шашку из магазина «Бытовая химия», вся охрана с криками бежала меня ловить, а когда возвращалась на место — лавка уже дымилась новым кратером.

Скоро лавочки закончились, и я придумал новую забаву. Брал порошок алюминиевой краски (опять спасибо «Бытовой химии», вот полезный был магазин), залезал на крышу и вытряхивал его над клочком горящей бумаги. Получившееся огненное облако летело вниз, словно аннигилирующий звездолет, на зависть лучшим пиротехникам Голливуда.

Умудренные опытом пенсионеры меня всё же перехитрили, и с некоторого момента «Бытовая химия» перестала обслуживать юного пиромана.

Не желая сдаваться, я обнаружил новый состав, который сочетал в себе лучшее, что только можно представить — море огня и белого густого дыма.

Первый компонент — уже знакомая селитра — воровался на стройках, а второй –красная кровяная соль или гексацианоферрат калия — покупался в магазине фототоваров, где меня знали как приличного интеллигентного мальчика фотолюбителя. Спичечный коробок этой субстанции вспыхивал как порох и выдавал дыма словно «Спейс-шаттл» на старте. Коробка хватало чтобы накрыть весь двор…

Зачем я это пишу? Просто знайте, почти из любой ситуации есть выход!

Столько лет прошло, а как увижу деревянную лавочку, налетают воспоминания, ностальгия, в груди тепло становиться, слезы на глазах, рука сама к зажигалке тянется.

СЛУЧАЙ НА СТАНЦИИ ЙЫХВИ

В городе Йыхви я обычно делаю пересадку и, чтобы скрасить ожидание автобуса, покупаю хот-дог.

— Дайте, — говорю, — мне за 2.50 хот-дог.

— А где вы видите за 2.50, — начинает мучать меня продавщица — цена 3.50.

— Быть того не может, — удивляюсь, — три дня назад ел за 2.50.

— Как ели? — продавщица таращит глаза.

— Ну, — отвечаю честно, как учили родители и школа, — засовывал хот-дог в рот, затем совершал возвратно-поступательные движения челюстями, потом куски хот-дога через пищевод падали внутрь меня. Пока я это говорил, лицо тётки рябило от мимики. Продавщица замерла на секунду, потом будто что-то щёлкнуло у неё в мозгу:

— А берите за полтора, только сосиска пережаренная, идёт?

— Прекрасно, — отвечаю, и с ходу придумываю слоган: «Сказал правду — получил скидку!»

Только заморил червяка и предался сытным послеобеденным мечтаниям, как меня отвлекли от раздумий:

— Скажите, в каком магазине такие рюкзаки продают?
Я сначала удивился, а потом вспомнил, где нахожусь — на автовокзале города Йыхви, поэтому всё нормально.

— Сын просит точно такой, — продолжала женщина, — мы вас часто видим, у вас ещё товарищ прихрамывает.

Ага, делаю вывод, я уже стал достопримечательностью Эстонии. А рюкзак мой действительно классный — малинового цвета с черными вставками. Отвечаю даме:

— Помочь вам, увы, не смогу, поскольку рюкзак этот был найден мною на лавочке города Яффо. Дама удивилась:

— И вы прямо так взяли с лавочки? Я бы побоялась.

— А я смелый человек, — отвечаю, — если вижу что на лавочке, — сразу забираю себе.

И не только ведь рюкзак, подумал. Рубашки, брюки, футболки — всё у меня лавочное. Лавочки и оденут, и накормят, на лавочке можно познакомиться с хорошим человеком, на ней, наконец, дозволено сидеть. Ночью она станет тебе кроватью, днём — столом. Лавочки терпеливы, по-дружески просты, ничего не требуют, всё дают. Не подумайте, что к лавочкиной благодати я подхожу с иждивенческих позиций. Однажды я в очередной раз срочно убегал из Афин куда глаза глядят. За спиной у меня был рюкзак, в правой руке сумка с гербом Украины, а в левой — электрический чайник фирмы Siemens. Я шёл по улицам древнего города, и меня не покидало тревожное чувство, что в моей экипировке присутствует едва уловимое несоответствие историческому моменту. Осмотревшись, я заметил роскошную деревянную лавочку с мраморным основанием, на которую тут же водрузил чайник, восстановив таким образом вселенскую гармонию. Так что если вы когда-нибудь находили в районе Калифея чайник фирмы Siemens, знайте, это вам подарок от меня. Мой небольшой вклад в систему лавочных транзакций жизненно-необходимых-вещей.

Прóволочка из Парижа

История эта произошла так давно, что я успел её забыть. А вспомнил случайно, когда рассматривал зарядное устройство для своей винтажной «Нокии», сделанное из подручных средств: куска проволоки, электроразъёма неизвестных стандартов, выпавшего из кармана резистора и длинной красной нитки. Разумеется, не обошлось без суперклея — иначе как бы держались вместе эти несовместимые элементы бытия.

Другой вопрос — как эти элементы оказались в нужном месте и времени — не требует долгих объяснений, потому как по природе своей я несостоявшийся старьевщик. А так как своя лавка таким персонажам не положена, размеры найденных предметов жестко ограничены объемом карманов, которые всегда полны необходимыми в экстренных случаях вещами.

Отсюда автоматически проистекают сезонные колебания моего движимого имущества — зимой его больше, летом оно минимально.

Как и всякий неудачник в своем призвании, я готов часами бродить по блошиным рынкам, обозревая такой прекрасный и недоступный мне хлам…

Проволочку пятнадцати сантиметров в длину, о которой пойдёт речь, я открутил от забора на окраине Парижа. Как я там очутился — не помню. Помню длинную улицу, дождь, забор, огораживающий стройку, и себя, бредущего, как обычно, незнамо куда…

Железка эта так вызывающе торчала наружу, что не отломить её не было никакой возможности…

Каждому овощу — свой сезон, каждой непонятной штуковине — свой звёздный час. Нужно только уметь ждать, как правило, недолго.

Звездный час проволочки из Парижа пробил в Афинах всего месяц спустя на центральной пешеходной улице Ерму, где я повстречал знакомого уличного гитариста. Он стоял и озабоченно осматривал футляр для гитары.

— Ручка оторвалась, у тебя есть чем прикрутить?

— Конечно, — ответил я, — вот специально привез тебе в подарок проволочку из Парижа, — и с ловкостью фокусника вытащил из кармана заветное сокровище: — Держи!

Девайс пришёлся впору, товарищ сиял от счастья, а фраза «проволочка из Парижа» стала нарицательной в нашем узком кругу, или, как сказали бы сейчас — мемом.

Согласитесь, трансформация от хлама к мему — дорогого стоит.

Огрызок сна или апория Маэстро

Утро субботы оказалось ещё тяжелее, чем утро пятницы, чего я, ваш покорный слуга, декан кафедры лени и борьбы с неловкостью никак не мог ожидать. Не получалось у меня проснуться, хотя инородный предмет, проникший под простыню, отчаянно пытался меня разбудить. Ленивым усилием воли я засунул руку в клубок постельных принадлежностей (сплю я очень неспокойно и к утру все перемешивается в моем лежбище) и вытащил оттуда огрызок яблока.

Я подкинул его вверх, наблюдая, как и положено ученому мужу, за его полетом и обнаружил, что поднявшись метра на полтора, огрызок замедлился, остановился и вновь упал на меня. Я повторил этот удивительный опыт несколько раз, тщательно наблюдая за траекторией, и убедился в статистической достоверности проведенного эксперимента.

Что-то озадачивало меня в результатах испытаний, загадочный парадокс, неуловимая тайна бытия, скрытая в знакомой повседневности взмывающих вверх и возвращающихся на бренную землю огрызков.

И тут меня осенило! Огрызок летел вверх определенное, вполне осязаемое и документированное время, и падал он тоже за некоторый промежуток времени… но в своей верхней точке траектории замирал… или нет, по крайней мере, измерить этот интервал было невозможно.

Поскольку вариантов было всего два, я решил рассмотреть их оба. Если в верхней точке время нахождения огрызка было равно нулю, рассуждал я, то из этого следовало, что огрызок двигался вверх и вниз одновременно, поскольку нулевой промежуток времени не имеет длительности, стало быть, не существует временного промежутка, когда скорость равна нулю. Если же в верхней точке траектории огрызок останавливался на определимый, хоть и незначительный промежуток времени, то непонятно было, почему он не продолжал висеть там и дальше.

Я был на пороге открытия антигравитации, когда ход моих поразительных физико-дремотных рассуждений был прерван собачьим лаем. Скалли — беспородная четвероногая дама — грозно рычала у двери. Я открыл, придерживая верную псину за ошейник. На пороге стояли грязные работяги. Они извинились и сказали, что сейчас будут ломать забор, копать траншею и пилить деревья на моем участке в связи с приближающимися холодами, новым годом и необходимостью освоить нежданно выделенные деньги на строительство дороги. Скалли гавкнула для порядка. Я неловко пожал плечами, посмотрел на хмурое депрессивное небо и ответил — делайте что хотите. И они сделали…

Кантата для траншеи и Капеллы Возничего

Как быстро умеют у нас рыть канавы. Экскаваторы и бульдозеры — эти прилежные слуги энтропии — всего за пару часов превратили пригородную пастораль в академический хаос. Горы грунта выросли словно из под земли, причём их объем значительно превышал емкость соответствующих траншей. А потом пошел дождь, окончательно превратив дом в неприступную крепость.

Крепость, крепость, — думал я, стоя на пороге и любуясь свежеявленными коричневыми горами, рвами и болотами. Учитывая присущую мне мизантропию, это даже хорошо — никто теперь не потревожит мой покой длительное время, ведь всем известно, насколько быстро у нас роют и как долго потом засыпают, или не засыпают, что, как ни странно, одно и то же.

А в осажденной крепости жить можно долго — лишь бы имелся источник воды и запас еды. Недобрая мысль кольнула мне сердце. Замирая от дурных предчувствий, я зашел в ванную и открыл кран. Хорошо знакомый с детства хрюкающий звук оборвал мои надежды. Я начал закрывать вентиль — дисгармония обрела некоторое подобие мелодичности, в ней проступили невротические обертона, а тональность повысилась. Это играл прощальную симфонию разорванный безжалостными машинами, умирающий водопровод. А потом, на кривеньком си-бемоле второй октавы, все стихло.

Идти за водой было лень, к тому же на меня нахлынуло вдохновение. Я бродил по хате и декламировал: воет симфонию водопровод сквозь ржавые горла завинченных кранов. Это поёт, уходя, вода, вкручиваясь в водопроводное никуда.

Дождавшись, когда стемнеет, я взял две канистры и отправился на поиски воды прямо в стан неприятеля. Я преодолел болото, перелез поваленный забор, порвал брюки о какую-то железку и, наконец, подобрался ко рву.

Мне показалось, что в данном месте глубина траншеи невелика, и я смело сделал шаг. Увы, это была оптическая иллюзия.

Момент начала падения я пропустил, видимо он все-таки был равен нулю. Сознание моргнуло, вселенная вздрогнула, и я оказался на дне канавы. Криволинейная пластика моих движений совпала с неровностями грунта, что избавило от фатальных последствий — милая грязь приняла меня, как родного. «Законы природы действуют, если умеешь ими пользоваться» — запоздало пронеслось в голове.

Поразительно, но в траншее мне было хорошо и спокойно. Все тревоги исчезли. Я лежал, изнемогая от скоропостижно нахлынувшего счастья. Из канавы открывался потрясающий вид на звездное небо, где прямо надо мной, в зените, сияла Капелла Возничего.

Пальма новой жизни

Когда житель Израиля хочет начать жизнь с чистого листа — он едет в Эйлат. Сделал так и я, не выдержав семейного счастья с любимой женщиной. А по приезду в город-курорт без промедления приступил к построению новой жизни и направился в бюро по трудоустройству.

В конторе поинтересовались моей профессией. Ответил я честно и откровенно, ничего не приукрашивая, но и не умаляя своих достоинств — поэт, писатель, музыкант.

— Нам как раз такие и нужны, обрадовался трудоустройщик, — пойдёте работать садовником?

— Конечно пойду, — ответил я, стараясь придать голосу радостную интонацию, — имею опыт садовничества на еврейском кладбище в Братиславе.

— Вот и прекрасно, — резюмировал чиновник, — а это ваш босс, — и показал на дверь, в проёме которой возник негр огромного роста. Африканец улыбался, а в руках у него были гигантские — под стать росту — кусачки полутораметровой длины.

Инструмент новоявленный босс торжественно вручил мне, и мы вышли на жаркую эйлатскую улицу. Негр что-то весело напевал, а я с кусачками шел сзади, слегка пошатываясь — гаджет оказался не только большим, но и тяжелым. Меня снедали недобрые предчувствия — не так я себе представлял начало новой жизни.

События тем временем развивались стремительно — мы вошли на территорию отеля Hilton, мой темнокожий начальник притащил длинную стремянку, прислонил её к п