Глава вторая

Люди подходили к гримерным – всем хотелось поприветствовать музыкантов, и в особенности они хотели увидеть Софию.

– Прошу прощения, позвольте познакомиться с вами, позвольте вас поздравить!

Происходило настоящее столпотворение. Мужчины и женщины всех возрастов, дети – все хотели с ней сфотографироваться, сделать селфи, взять у нее автограф, сделать ей комплимент.

София не останавливалась ни на секунду, постоянно улыбаясь и приветствуя нескольких своих учениц.

– Как замечательно, вы пришли!

– Мы бы ни за что на свете такое не пропустили, наша дорогая учительница!

София посмотрела на них, состроив строгий взгляд:

– Ах, значит, учительница… Вот почему вы здесь. Боялись, что если я вас не увижу на концерте, то дам еще больше упражнений, да?

Девочки рассмеялись:

– Что вы такое говорите!

– Сегодня для вас мне хочется быть просто Софией.

Они обняли ее, сделали подряд несколько поспешных селфи, а затем ушли, блистая своими прическами в виде собранных в тугой, узкий пучок волос, своей бледной и нежной кожей, своими ярко-голубыми глазами.

Они выглядели так, как будто бы их сделали по трафарету. «Все они здесь невероятно красивы, – думала София, – они так изысканны, так естественно просты».

– София! Моя королева!

Но, как ни жаль, того же сказать о мужчинах было нельзя. Димитрий Останов был одним из самых ярких персонажей этого городка, всегда готовый организовывать обеды, вечеринки, мероприятия. Но в этом году он впал в некое подобие депрессии, поскольку все никак не мог смириться с тем, что его не выбрали на должность мэра третий раз подряд. Его обошел человек гораздо старше, но зато более любимый народом. Люди были уже сыты по горло всеми его бесчисленными и к тому же почему-то обязательными мероприятиями. Так что вот он, явился – Димитрий Останов во всей красе, в еле натянутой на пузо жилетке, грозившейся треснуть по швам каждую секунду, с прической в виде растрепанных волос, распределенных по обе стороны от лысины, и с красными щеками, словно от ужасного водочного похмелья. И конечно же его вечный спутник – полное отсутствие здравого смысла. Он неуклюже подошел к Софии, вытер свою руку о штаны, затем взял ее ладонь и поцеловал. Он посмотрел ей в глаза и с озорной улыбкой спросил, видимо, считая себя весьма обворожительным:

– Вы получили мои розы?

– Да, и записку я тоже прочитала, спасибо.

– Их было двадцать четыре.

Он произнес это так самодовольно, будто бы рассказывал о Кохинуре, Горе света, – самом дорогом алмазе на свете.

Софию чуть было не передернуло, но она предпочла действовать дипломатично.

– Вам понравился концерт?

– Мне нравится все, что связано с вами.

Он сделал очередную попытку поцеловать ее руку, на этот раз приблизив свои влажные губы на слишком опасное расстояние.

София резко отдернула руку, избегая его атаки, и тут же побежала навстречу другому человеку, только что вошедшему поприветствовать ее:

– Александра! Как хорошо, что ты зашла!

Она обняла молодую женщину, которой, однако, пришлось прошептать той на ухо:

– Вообще-то, меня зовут Ленина.

– Прости, – прошептала София. – Я, похоже, сильно устала от этого концерта, вот и перепутала. В любом случае я рада тебя видеть. Давай сфотографируемся!

– Да, давай.

Они обе улыбнулись своему импровизированному фотографу – какому-то растерянному парню, которому Ленина всучила мобильный телефон, в то время как Дмитрий Останов, едва улыбаясь, в смущении вышел из гримерки. Вновь он был разочарован в своих мечтах о королеве, которая все никак не хотела сделать его своим королем. Люди продолжали подходить, чтобы выказать свое восхищение Софии. Они по очереди заходили в гримерку, полную цветов, на фоне которых совсем потерялись прижатые к стене двадцать четыре розы Дмитрия Останова. Наконец, в сопровождении своей матери Даны прибежала и малышка Елизавета, подбежавшая к Софии сразу же, как увидела ее. Она бросилась на нее и некоторое время оставалась так стоять, словно отпечатавшись на ее красном платье. Она закрыла глаза и обняла ее еще крепче, еще сильнее, чтобы показать, насколько сильно ей понравился концерт.

София улыбнулась:

– Елизавета, тебе понравился концерт?

Маленькая девочка запрокинула голову, но продолжала крепко обнимать Софию. Затем она открыла свои большие, сияющие от счастья черные глаза – самые необычные в ее классе.

– Очень сильно! Я тоже хочу так играть… – И она посмотрела на свою мать, Дану, улыбнувшуюся ей в ответ.

На самом деле ей было очень грустно, поскольку у них не было денег, чтобы позволить Елизавете заниматься вечно.

София погладила девочку по голове:

– Ты прекрасно играешь. Однажды ты тоже будешь выступать… Это всего лишь вопрос упорства, страсти и постоянства. Но в таком случае нужно поставить музыку на самое первое место.

Сказав это, София вдруг погрустнела, ведь это именно то, что сделала она. И что, счастлива ли она теперь? А была ли вообще когда-нибудь?

Она отогнала эти мысли, улыбнулась и обхватила ладонями лицо этой красивой маленькой девочки:

– Я помогу тебе, и если ты действительно так сильно любишь музыку, то и она полюбит тебя.

Елизавета в последний раз обняла Софию и оставила ее поговорить с остальными.

К ней подошла Дана, мать:

– Поздравляю! Это был прекрасный концерт, по-настоящему волнующий, я испытала столько эмоций.

– Спасибо.

– Слушайте…

– Не волнуйтесь. Как-нибудь справимся…

– Но…

– Елизавета сейчас слишком сильно этим заражена, нельзя вот так сразу лишать ее мечты. Возможно, когда она полюбит кого-то другого, фортепиано само собой отойдет на второй план.

«Хотя, конечно, – думает София, – со мной этого не случилось». Но она все равно улыбнулась ей. Дана кивнула и сделала вид, что согласилась с ней, но все еще беспокоилась о том, что уроки стоили дорого. Ей удалось оплатить первые занятия, но больше она не потянет. Она часто подрабатывала уборщицей в школе, куда ходила ее дочь, а после обеда убирала в частных домах, но никто не хотел повышать ей оплату, а вот стоимость самой жизни выросла. И, словно всего этого было недостаточно, Сергей, ее муж и отец Елизаветы, потерял работу, его компания закрылась. Сейчас он пытался заработать хоть какие-то деньги, устраиваясь разнорабочим по вызову. Он выполнял небольшие заказы по работе с камнем или столярному делу, но иногда ему приходилось соглашаться и на другие, более простые заказы. Например, часто он ездил чинить оконные рамы, прочищать засоры в раковине или, еще хуже, в туалете, поскольку все это легко забивается и тот, кто знает, как починить, востребован всегда. И почему реальность всегда действует наперекор мечтам?

София посмотрела на нее и, кажется, угадала ее мысли. Она уже было открыла рот, чтобы что-то сказать, как вдруг в дверях появилась Оля. Она улыбнулась и развела руками – ей не нужно было говорить никаких слов, жест и так выражал все, что она хотела сказать: «Все было просто идеально, ты не ошиблась ни в одном пассаже» или «Это было твое лучшее выступление».

Но на этот раз Оля не остановилась на жестах, она все же решила добавить словами:

– Прекрасный концерт… Это было грандиозно.

Елизавета посмотрела на нее, затем вырвалась из рук матери и подскочила обратно к Софии. Она была совсем сбита с толку, и ей срочно нужно было поведать, как же все на самом деле, сказать ужасную правду, которую знала только она одна:

– Но это неправда, София! Ей это совсем не понравилось! Когда ты играла, она плакала!

София и Оля смотрели друг на друга ровно одну секунду, а затем рассмеялись.

– Спасибо, Елизавета… – София улыбнулась своему маленькому информатору. – Ты знаешь, Оля была моей учительницей, и я знаю – когда она плачет, это означает, что я выступала по-настоящему хорошо…

– Ох! – Елизавета отошла, но осталась в неком недоумении: какой странный у взрослых способ показать, что что-то хорошо.

Затем Дана взяла ее за руку и улыбнулась:

– Ну, дорогая, пойдем.

Но прежде чем выйти из комнаты, Елизавета в последний раз обернулась к Софии и с гордостью сказала ей:

– Ну что ж, тогда, надеюсь, однажды и ты будешь много плакать из-за меня! – И, довольная собой, она вышла из гримерки.

София смотрела, как эта полная энтузиазма и воли, упорства и настырности пианистка удалялась от нее. Она напомнила ей саму себя в детстве. «Но вот интересно, совершит ли Елизавета такую же ошибку, когда вырастет? А было ли это действительно ошибкой? В конце концов, никто меня не заставлял это делать. Или я просто ищу оправдания, чтобы скрыться от правды?» Внезапно София почувствовала, как ее сердце забилось сильнее. Такое с ней случалось иногда ночью – она просыпалась и больше не могла заснуть. Ее настигали тысячи мыслей. Тысячи воспоминаний. Тысячи «а что, если?». В течение дня они дремали, скрытые где-то глубоко за множеством обязательств, заставляя ее поверить, что все наконец-то наладилось. Оля заметила ее потерянность и наблюдала за ней. Но вот снова пришли люди, чтобы попросить автограф или фото, и София очень доброжелательно, с радостью разговаривала с каждым, и та тень, которая упала на ее лицо на мгновение, вдруг исчезла.

Глава третья

София и Оля шли по улице, внимательно следя за тем, куда они ступают. В центре тротуар еще не полностью замерз, так что там было менее опасно. Свет от двойных фонарей падал на снег, окрашивая его в янтарный цвет. Пройдя несколько шагов, София и Оля прошли мимо большого здания с красной крышей и продолжили путь по улице Новожилова мимо двух домов-близнецов, а затем и вдоль всех остальных домов на улице. Дорога была немного наклонена, поэтому Оля слегка покачивалась. София заметила ее неуверенный шаг:

– Осторожнее, не упади!

– Смотри сама не упади!

София рассмеялась:

– А правда, я действительно настолько хорошо играла? Или ты думала о своей стряпне?

– Нет, ты действительно играла просто великолепно. Я была очень тронута. Возможно, последний раз я так себя чувствовала на твоем первом концерте в Риме, когда ты играла…

– Рахманинова.

– Да, Рахманинова, Концерт № 3. Самый сложный. На уроках ты все никак не могла его сыграть, но как будто зациклилась на нем и хотела играть только его. Сначала не очень веселое аллегро кларнетов, фаготов и виолончелей, а затем, под аккомпанемент струнных инструментов, настала твоя очередь. Два такта, а потом соло фортепиано, пока не началась связующая тема и, наконец, интерлюдия…

– Ты говорила играть мне медленно, в темпе адажио, но я всегда бежала.

– Да, а потом короткая концовка. Та тихая, почти нерешительная мелодия, которую, когда она была написана, кто-то принял за традиционный русский мотив, но Рахманинов объяснил, что она практически написала себя сама. Он имел в виду, что, сочиняя эту мелодию, он думал только о звуке. Он хотел, чтобы пианино пело мелодию так, как если бы ее исполнял певец. И ты хотела это передать. Ты сказала…

– …перед огромным залом я буду вынуждена играть так, как надо.

Оля на мгновение закрыла глаза и улыбнулась:

– Так оно и случилось. Когда началась тема из трех нот, которую струнные тихонько шептали и которую тут же подхватывали гобой и кларнет, ты вступала с соло, и начиналась эта ностальгическая мелодия. И тогда я заплакала… – Затем она повернулась к ней: – Неужели я так плохо готовлю?

Но ответ услышать она не успела.

– София! София! – К ней подбежал запыхавшийся изящный парень в меховой шапке и темной овчинной шубе. – Мы тебя везде ищем. Мы собираемся всем оркестром выпить, ты хочешь с нами?

София остановилась в нерешительности.

– Давай, пропускать никак нельзя. Клара, Андрис и Раиса тоже пойдут. Долго сидеть не будем, выпьем по одной, это максимум на час. Я отвезу тебя потом домой.

София посмотрела на Олю, которая только пожала плечами, как бы говоря: «Тебе решать».

– Хорошо, я пойду. Но задерживаться допоздна нельзя – у меня завтра урок.

– Хорошо, обещаю, не задержимся. Спасибо, Ольга, скоро я ее верну.

Оля подняла руку:

– Не волнуйтесь, это правильно. Концерт был просто отличный, вы молодцы и заслужили отпраздновать.

Она направилась в сторону дома, стараясь не поскользнуться, а София и Виктор быстро зашагали в противоположном направлении.

Глава четвертая

Блики от освещенного снизу бассейна падали на маленькие кусочки мозаики на стене. Была поздняя ночь, но он все еще не спал. Танкреди сделал глоток коктейля «Бульвардье», который он только что приготовил. Ему нравился этот вариант негрони с виски вместо джина, его теплый, обволакивающий вкус, напоминающий французский «Бэль Эпок». И не только его. В этом бокале было нечто большее. Он делал этот же коктейль для Софии прямо здесь, на этом же месте, в баре на краю этого бассейна. Он рассказал ей, что этот коктейль был изобретен в 1927 году одним из самых легендарных барменов в истории, Гарри Макелхоном, создавшим его для американского писателя Эрскина Гвинна в «Harry’s Bar» в Париже.

София с любопытством взглянула на него и, отпив немного, закрыла глаза:

– Очень вкусно.

– Здесь используется бурбон. Он придает ему нотки карамели, дерева и специй.

– Да, я чувствую. Он прекрасен.

Они продолжили пить, болтать, улыбаться друг другу, совсем потеряв счет времени. Волосы Софии, освещенные теми же бликами света, которые теперь рисовали странные фигуры на стене, казались крошечными узорами на воздухе. Она о чем-то говорила, но Танкреди не слушал. Он был слишком восхищен звучанием ее голоса и движениями ее рук. Такие изысканные, легкие, они будто танцевали в ночи. Казалось, будто они исполняют саму темноту.

Танкреди допил и поставил бокал на небольшой хрустальный столик, стоявший рядом с плетеным шезлонгом. Странно, как одно-единственное мгновение, какая-то деталь целого дня может вызвать такую мощную бурю воспоминаний, сметающую любую уверенность.

«Иногда, – думал Танкреди, – мне действительно кажется, что у меня получилось, что я спасся и что я могу жить и без нее. Но затем вдруг крошечное воспоминание тянет меня назад, и я оказываюсь погруженным с головой в те короткие дни, которые я провел с ней. И все начинается по новой, опять и опять, каждый раз. Это похоже на бесконечно повторяющийся фильм, которому невнимательный режиссер забыл снять концовку. Концовку, которой мне так не хватает, которая оставляет меня в подвешенном состоянии. Незавершенным. Я скучаю по тебе, София. Я скучаю по всему, что хотел делать вместе с тобой. Я скучаю по тому, каким я был, когда был с тобой, но еще больше я скучаю по тому, каким я мог бы стать».

Танкреди встал. Он подошел к панорамному окну с видом на океан и стал наблюдать за темной водой, которая безмолвно и ритмично, в едином темпе, волновалась снаружи. У всего есть своя музыка. И у любви тоже. Все, что нам нужно, – это чтобы кто-то сыграл ее для нас и позволил нам ее услышать. Затем Танкреди посмотрел на небо и стал разглядывать несколько созвездий. «Интересно, видит ли она их тоже?» И ему тут же стало стыдно за эту мысль – словно он какой-то подросток. Но ему очень нравилось это чувство, которое он никогда раньше в своей жизни не испытывал.

Глава пятая

Часть одного старинного здания на Строительной улице переоборудовали под бар. Вековая конструкция, стены, покрытые темно-красными гобеленами, старые трофеи в виде медвежьих голов и рогов лосей, на которых устроили охоту в какие-то незапамятные времена, – все это украшало интерьер «Русского бриллианта». Это своего рода подпольное и очень эксклюзивное заведение, которое посещали только те, кто находился в самом сердце ночной жизни этого города. Даже найти вход – задача из непростых, поскольку он был скрыт на заднем дворе кухни старинного поместья. Чтобы войти, нужно было пройти сквозь красную занавеску, а после, у самого входа, вас ждал строгий фейсконтроль. Но внутри атмосфера была настолько впечатляющей, что любые усилия стоят того, чтобы все-таки попасть внутрь. А к тому же коктейли, которые готовил Устин, были невероятно вкусными. Виктор и София вошли в помещение и, сразу же закрыв за собой дверь, потерли руки, стряхнули с одежды снег, стараясь как можно быстрее убрать оставшиеся на них градусы ниже нуля, которые они притащили снаружи. Затем они огляделись. В колонках играла «Money for Nothing» Dire Straits в версии Марка Нопфлера, Эрика Клэптона, Стинга и Фила Коллинза. Кто-то танцевал под эту музыку, разливая вокруг себя водку, кто-то отбивал ритм стаканом простого апельсинового сока. Какая-то девушка пила капучино, а один камикадзе решился на «Асахи».

София отметила:

– Да здесь, похоже, подают все подряд.

– Что? – переспросил Виктор.

– Нет, ничего, ничего…

«На самом деле, ничего удивительного, что он этого не заметил, – подумала София, – с такими скрипачами, как он, это часто случается».

– Сегодня ужасно холодно.

– Ага.

– Так что давай выпьем чего-нибудь как можно скорее, чтобы согреться.

Они стали бродить по залам в поисках своих коллег. Наконец они дошли и до последней комнаты.

– Да где же они?

– Кто?

– Ребята из оркестра, Клара, Раиса и все остальные.

Виктор остановился у последнего столика и улыбнулся ей:

– Не знаю, похоже, они пошли спать. Не понимают, видимо, что красоту музыки… нужно отпраздновать! Давай сядем тут.

Они сели за столик, а затем София покачала головой:

– Не могу поверить, что ты так меня обманул.

– Если бы там не было гестапо, я бы тебе все сказал, как есть, но перед генеральшей КГБ я на это не решился.

– Неужели моя милая Оля кажется тебе такой суровой?

– Милая кто? Она же настоящий подполковник, а ты ее флаг, ее родина, которую она должна защищать от иностранцев.

– И от кого же это?

– От любого мужчины, который подходит к тебе.

– Серьезно, ты так это видишь?

– Все так говорят.

– Кто все?

– Каждый, кто умеет играть на музыкальных инструментах, знает ее, а значит, знает и тебя. Все тебя любят, все мечтают о тебе, все тебя хотят, но в той же степени, насколько боятся ее.

– Да что ты! – София рассмеялась. – Это уже перебор…

– Клянусь тебе.

Виктор положил правую руку себе на сердце.

София улыбнулась.

– Слушай, после всего твоего вранья о том, что меня тут все ждут, все меня ищут, что я никак не должна такое пропустить, что было бы величайшим позором не пойти выпить с ребятами из оркестра, я поняла, что ты просто лжец. И я больше никогда не поверю ни одному твоему уверению.

– Клянусь!

– Ничего твои обещания не стоят…

Виктор встал на колени:

– Молю тебя.

София рассмеялась:

– И молитв твоих не надо! Слушай, я просто тебе не верю. Сходи принеси мне выпить. Хоть немного развеюсь от твоего ужасного поведения.

Виктор встал:

– Конечно, моя королева. Все что пожелаешь!

– О нет, только не «моя королева», меня так зовет Дмитрий Останов.

– О нет, какой ужас… Я действительно опустился на самое дно.

– Я бы сказала, даже глубже.

– Моя обожаемая принцесса?

София сделала вид, что некоторое время думала.

– Не думаю, что кто-нибудь так меня когда-либо называл, по крайней мере, сегодня вечером…

Виктор свистнул и сделал вид, что вытер пот со лба:

– Подходит, слава богу. Чего тебе принести, моя обожаемая принцесса?

– Ну, удиви меня. – София прикинулась высокомерной, утонченной и исключительно требовательной. – Но знай, что твоя жизнь зависит от твоего выбора, от того, какой коктейль ты мне принесешь.

– Что?

– Да. Либо ты будешь жить долго и счастливо, либо будешь расстрелян взводом «Ольга».

Виктор сделал вид, что не может найти себе места.

– Тогда у меня нет права на ошибку. – И он отошел к ближайшей стойке.

София осталась одна и наконец может немного расслабиться. «Но в целом да, это правильно. Мне нужно спокойно выдохнуть после той энергии, которую я вложила в этот концерт. С другой стороны, если я смогла заставить плакать даже взвод „Ольга“, значит, я действительно была хороша!»

Вскоре Виктор вернулся обратно. Он ставит свой стакан на стол, а стакан Софии прячет за спиной.

– Готова? Давай поиграем в игру: ты закрываешь глаза, я протягиваю тебе стакан, ты отпиваешь из него, а затем если угадываешь, что я принес, то получаешь одно желание, и я сделаю все, что ты захочешь. А если ты ошибешься, то желание будет у меня, и ты сделаешь все, что я тебя попрошу…

София на мгновение задумалась. «Ставки довольно высоки. Если я проиграю, то мне бы не хотелось исполнять его желание, а спросить, чего он хочет, я конечно же не могу…»

– Но тогда одно условие: коктейль, который ты мне принес, должен быть известный, а иначе пари недействительно.

Виктор смело улыбнулся:

– Конечно, за кого ты меня принимаешь? Думаешь, я аферист?

– Я даже уверена в этом. Но ладно, согласна. Давай сюда.

София закрыла глаза. Ее уверенность подкреплялась тем фактом, что какое-то время своей жизни, когда она еще жила на Сицилии и училась в консерватории, ей довелось работать в баре, чтобы заработать на оплату счетов. Владелец, Альфредо, который был без ума от нее, провел ей целый курс – научил делать коктейли и правильно подавать их. Так что они часто играли в ту же самую игру. Возможно, Альфредо надеялся таким образом получить легальное разрешение на то, чтобы напоить ее и заполучить поцелуй от жесткой Софии. Поцелуй, однако, так и не состоялся, а однажды вечером у Альфредо, так напрасно напоившего ее огромным количеством коктейлей, отобрали лицензию.

София взяла стакан и начала пить. Она медленно сделала несколько небольших глотков, не открывая глаз. Но Виктор, не доверяющий ей, обошел ее сзади и для верности прикрыл ей глаза ладонями. София от неожиданности подпрыгнула.

– Если ты будешь подсматривать, то не считается.

– Я-то не обманщица.

София продолжила пить маленькими глотками, пытаясь распробовать коктейль полностью и уловить различные нотки вкуса. Вдруг она поняла, что знает ответ. Про себя она размышляла: «Итак, здесь точно есть персик, алкоголь и мороженое. Скорее всего, это „Peach Fashioned“. – Она отпила снова. – Так, нет, в нем еще есть померанец, который слегка отдает горечью, и бурбон, довольно крепкий ликер, а этот коктейль очень мягкий. Поняла, это „Бренди-Роза“. Если не ошибаюсь, он состоит из бренди, персикового мороженого и персика».

Она попробовала его еще раз и улыбнулась. Да, это должен быть он. Она уже собиралась дать окончательный ответ, как вдруг остановила себя: «Погоди-ка…» Она вспомнила слова Альфредо: «Женщины обычно не любят слишком крепкие напитки, поэтому лучше для них готовить коктейль на основе брюта, просекко или, лучше всего и если это возможно, шампанского».

«Точно! Это не бренди, это шампанское, поэтому он такой мягкий. И это не мороженое, а гренадин», – София улыбнулась и сделала большой глоток. И вот теперь она наконец решила дать свой окончательный ответ:

– Прекрасный «Беллини»! Действительно, очень вкусный.

Виктор убрал ладони, закрывавшие ее глаза, и сел напротив нее с понурым выражением лица:

– Как ты это сделала?

– Очень просто. Ты хотел взять нечто изысканное, утонченное, что бы понравилось мне и помогло бы тебе избежать встречи со взводом «Ольга». Так что ты выбрал самый безопасный путь. «Беллини» – это классика. Себя-то ты, конечно, спас, но и желание твое сгорело, а вот я теперь могу пожелать что угодно! – София взглянула на него с улыбкой. – Я выиграла, не так ли? Я угадала. Надеюсь, ты не из тех, кто увиливает от исполнения обещанного?!

– Конечно нет, я сделаю все, что скажешь.

Виктор сделал еще один глоток пива. «Я облажался. Надо было выбрать один тех коктейлей вроде „Май Тай“ или „Дадаумпа“. Они знаменитые и официальные, но она бы никогда их не угадала, – думал Виктор, – а я выиграл бы свою ставку».

– Готов?

– К чему?

– Платить долг.

– Здесь?

– Да.

Глава шестая

Виктор недоверчиво посмотрел на нее. Она ведь не могла попросить его об этом, всего лишь об этом… Даже он не знал, что в «Русском бриллианте» есть пианино, а она-то откуда?

София села на табурет, откинула юбку, а затем, вовсю веселясь, закатала рукава теплого, обнимающего ее синего шерстяного платья, которое она надела после концерта. Она закатала их до предплечья, как самый матерый дальнобойщик, и подмигнула Виктору:

– Я начну, а ты подхватывай!

И вдруг она начала играть «Honky Tonk Train Blues», и ноты буги-вуги сразу же разнеслись по клубу, привлекая всеобщее внимание. София играла с таким энтузиазмом и энергией, что это совершенно сбило Виктора с толку: скрипка лежала на его плече, а смычок вяло пытался нагнать темп. Он постукивал правой ногой, чтобы попасть в ритм мелодии. Но из-за толстого свитера, казавшегося ему сейчас изобретением дьявола, капли пота стекали по его лбу и терялись в короткой бородке. Кажется, будто бы все было против него. Он старался изо всех сил, но пальцы Софии продолжают все быстрее бежать по клавиатуре. Время от времени она замедлялась, весело улыбалась ему, покачивала головой, чтобы настроиться на один с ним темп. Людям вокруг, похоже, все это действительно очень нравилось. Кто-то достал гитару, кто-то – тамбурин, а другие отбивали ритм стаканом и вообще всем, что было способно издавать хоть какой-нибудь звук. Кто-то просто начал шуметь, что, по мнению Виктора, было совсем ужасно. А в итоге у них получился целый импровизированный оркестр, в котором принимали участие все оказавшиеся в баре. Кто-то узнал мелодию и начал петь. Виктору было тяжело, но он не сдавался и продолжал играть с невозмутимым видом. Закончил он исполнение последним аккордом – самым скверно сыгранным в его жизни, – в то время как София проскользила по всем восьмидесяти восьми клавишам и закончила «Honky Tonk Train Blues» лучше, чем сам Кит Эмерсон.

Люди зааплодировали им обоим, устроившим такое шоу. Их поздравляли и говорили им, что они – лучшая пара этого вечера.

София рассмеялась:

– А у нас есть будущее!

Даже Виктор, преодолев растерянность, наконец смог получить немного удовольствия.

– Ага… И какой у нас получился дуэт!

Получив огромное количество комплиментов, они вернулись за свой столик.

София посмотрела на большие часы на стене:

– Пора идти.

– Да, уже поздно.

Они надели пальто и вышли из клуба.

– Ужасно холодно…

– Да, это точно.

К счастью, Виктор заметил, что мимо проезжало такси, и остановил его на ходу.

– Нам повезло.

– Потому что у нас все получилось?

София засмеялась:

– Да нет, я про такси!

Виктор кивнул:

– Да, для тебя все словно шутка… А я даже не думал, что у меня получится. Понимаешь, я думал, что запнусь. Я ведь никогда не играл без очков.

– У тебя хорошо получалось за мной успевать.

– Ты думаешь? Вначале так себе было…

– Да, но после того, как музыка тебя захватила, все получилось.

Виктор посмотрел на нее. Как сильно он хотел бы заключить ее сейчас в свои объятия, чтобы выбросить еще не унявшийся адреналин. А может, это все выпитое пиво, которое делало ее еще более желанной.

– Да, потом стало лучше.

Такси остановилось у дома Оли.

София озорно посмотрела на него:

– А ты бы чего пожелал?

Виктору очень хотелось сказать ей правду.

София настаивала:

– Да ладно тебе, скажи, что я должна была бы сделать, если бы ты выиграл пари?

Виктор решил свести степень своего желания к самому минимуму:

– Сходить со мной поужинать.

София пожала плечами и рассмеялась:

– И всего-то? – Она вышла из такси. – Ты так хорошо импровизировал, что заслужил это. Может, завтра вечером?

Виктор не поверил своим ушам. Завтра ему нужно было проделать много подготовительной работы перед гастролями, но он понимал, что второго шанса может и не быть.

София заметила его секундную неуверенность:

– Может, вместо ужина ты предпочтешь снова сыграть в «Бриллианте»?

Виктор засмеялся:

– Завтрашний вечер отлично подходит. Я заеду за тобой в половине девятого.

– У меня урок вечером, давай встретимся в девять. – И не дожидаясь, когда он ответит, она вошла в подъезд.

Глава седьмая

София открыла дверь квартиры, стараясь не шуметь, затем закрыла ее за собой и прислонилась к ней спиной. В полумраке квартира на улице Никифорова выглядела очень красиво. Она находилась практически напротив ресторана «Небесный замок», где пару раз София и Оля ужинали. Свет уличных фонарей снаружи проникал сквозь неплотно закрытые тяжелые занавески и освещал ту часть гостиной, где стояло пианино с большим книжным шкафом за ним. Все остальное скрыто в темноте. Ей очень понравился этот вечер. Она была счастлива находиться здесь, в Первомайском районе, где родилась ее вечная учительница Оля. Москва была слишком… слишком обыкновенной, вот и все. Это был Рим, только немного холоднее. Это было ее прошлое, ее жизнь, и она не хотела иметь с этим никаких дел. Поэтому они с Олей переехали сюда. Ей нравилось все: дома, универсамы, два газетных киоска, которые постоянно конкурировали друг с другом, спокойное уличное движение, здания в центре и на окраинах. А еще здесь были концертный зал, ее юные ученики, Елизавета, у которой было многообещающее будущее великой пианистки. И еще тут был Виктор. Виктор – интересный, красивый, он хорошо играет. Конечно, может быть, в «Honky Tonk Train Blues» он мог бы постараться и посильнее. Но зато у него симпатичная улыбка, красивые глаза, красивые руки, он милый, остроумный, галантный.

София улыбнулась про себя. «Может быть, это восемь месяцев воздержания заставляют тебя так думать? Почему никто не признает, что мы, женщины, тоже часто горим от желания? Если женщина хочет заниматься любовью, то это почему-то плохо. Что ж, – подумала София, – будет лучше, если я сделаю себе травяной чай. Об этом подумаю завтра». В конце концов, завтра будет новый день. Она улыбнулась, думая о Скарлетт О’Хара, которая так сильно верила в завтрашний день. Затем на ум ей пришла Орнелла Ванони, и она стала напевать себе под нос: «Завтра будет другой день, посмотрим, что произойдет».

София включила свет и подпрыгнула от страха:

– О боже! У меня чуть инфаркт не случился! Ты что здесь делаешь?

За столом сидела Оля, которую она в темноте не разглядела.

– Я ждала тебя.

– Не нужно было, я ведь уже взрослая, знаю, как найти дорогу домой.

– И знаешь, как ее потерять.

София решила не обращать внимания на эти слова:

– Будешь травяной чай? Я хочу заварить себе.

– Да, спасибо.

София налила воду в чайник, подожгла конфорку, обошла кухню, взяла чашки, блюдца, достала печенье, масло, сахар, две салфетки и положила все это на небольшой столик из массивного дерева, стоящий в центре кухни. Она открыла дверцу небольшого резного шкафчика над холодильником:

– Какой чай ты будешь?

– А какие есть?

– С антиоксидантами, очищающий, расслабляющий, для похудения, с фенхелем и ягодами. – Она с улыбкой повернулась к Оле. – Есть на любой вкус.

– Тот, который будешь ты.

– Хорошо.

Вскоре они уже сидели друг напротив друга. София опустила пакетик чая из лесных ягод в чайник, а затем разлила заварившийся чай по чашкам.

Она подвинула сахар ближе к Оле, а сама взяла печенье с маслом:

– Это песочное печенье от Walkers просто восхитительно. – И она откусила от него кусочек, повертев упаковку в руках. – А еще вот то традиционное шотландское печенье в форме квадратиков. Не могу устоять, съем их все.

– А стоило бы сдержать себя. Как погуляла? Хорошо провели время с коллегами?

София сделала глоток травяного чая и поставила чашку на блюдце:

– Их не было, Виктор все придумал. Мы были вдвоем.

Оля на мгновение закрыла глаза и слегка улыбнулась, а затем снова стала серьезной:

– Тебе комфортно здесь, в Первомайском районе?

– Очень. Мне здесь все нравится. Я как раз об этом только что думала.

– И Виктор тебе тоже нравится?

София подняла взгляд на Олю.

Две женщины некоторое время смотрели друг на друга, а затем Оля нарушила молчание:

– Я часто замечала, как вы вместе шутите и веселитесь во время репетиций.

– Серьезно? А мне кажется, я со всеми понемногу шучу…

– С ним в особенности.

София осторожно отпила горячего чая. Оля медленно помешала ложечкой.

– Ты знаешь, что всегда говорил мне мой дедушка? Когда шутишь с мужчиной, который заставляет тебя смеяться, продолжай, и тогда, возможно, ты выйдешь за него замуж. В случае же если ты замужем, прекращай сразу, а иначе в какой-то момент станет слишком поздно. Разве что если ты не хочешь выйти замуж второй раз.

– Твой дедушка был очень милым.

– Очень. Но женился он только один раз.

– У него все вышло хорошо.

– Нет. Он шутил исключительно и только с моей бабушкой. – Оля встала. – Ну, я иду спать. Сколько ты уже не разговаривала с мужем?

– Ровно с тех пор, как приехала сюда восемь месяцев назад. Мы обменялись всего парочкой сообщений. И мы сами выбрали этот путь.

– А Танкреди?

– У меня нет ни номера Танкреди, ни его электронной почты… ничего. Даже если бы я захотела, я не знаю, как с ним связаться.

Оля кивнула:

– Хорошо. Пожалуй, нам не помешало бы навести порядок и решить, что делать в ближайшие годы.

– А чего ты хочешь?

– Я хочу того, чего хочешь ты. Я не буду скрывать, что хотела бы ездить с тобой на концерты по всему миру, но не могу не напомнить тебе также, что у тебя есть муж, который, как бы это сказать… находится в подвешенном состоянии.

София начала раздражаться:

– Не понимаю, почему нам, женщинам, не разрешается заниматься сексом.

– При чем тут это?

– Ни при чем, но если вдруг мы начинаем проявлять подобного рода интерес, нам говорят, что мы шлюхи. Большинству женщин нравится заниматься сексом, но им приходится делать вид, что это не так.

Оля поняла, что все оказалось сложнее, чем она думала.

– У нас, женщин, есть нечто большее, чем у мужчин, то, что делает нас уникальными, особенными, – это ребенок. Мне не повезло, но я встретила тебя, когда тебе было всего шесть лет. Ты стала моим ребенком. Думаю, что было бы еще прекраснее, особеннее мне самой привести тебя в этот мир, но я уже так сильно люблю тебя, что не могу представить, каково это – иметь другого ребенка и быть для него матерью… И никогда уже не узнаю. Но не ты. Ты все еще можешь это сделать, у тебя впереди вся жизнь, чтобы стать совершенной.

– Чтобы стать совершенной?

– Женщина совершенна в тот момент, когда рожает ребенка. Именно тогда происходит, сотворяется чудо. Я считаю, что это самая прекрасная вещь на свете. Гораздо прекраснее, чем умение играть все когда-либо созданные симфонии одновременно. – София молчала. Оля подошла и погладила ее: – Прости, я увлеклась. Мне так хотелось быть матерью, так что я бы не хотела, чтобы с тобой произошло то же, что и со мной. Однажды я читала сценарий о жизни художника Антонио Лигабуэ. Он собирался нарисовать женщину, но вдруг остановился, посмотрел на свою модель и сказал ей: «Вы ждете ребенка». – «Откуда ты знаешь?» – ответила ему удивленная женщина. «Свет твоей красоты говорит мне об этом». Он был безумным художником, но он знал, как увидеть этот свет. – Затем Оля направилась по коридору в спальню, но прежде чем выйти из кухни, она обернулась и улыбнулась Софии: – Ой, совсем забыла… Тебе передают привет Клара и Раиса. Я встретила их по дороге домой. Они вместе с другими оркестрантами шли в пиццерию.

Глава восьмая

Танкреди достал маску, трубку и ласты из шкафчика в раздевалке. Он уже надел купальный костюм и взял большое полотенце. Сегодня солнце не слишком жаркое, а температура просто идеальна. Чуть позже он погрузился в синеву океана. Его яркий оранжевый поплавок остался на поверхности, а сам Танкреди опустился под воду, коротко перебирая ногами по дну. Ему действительно нужно было заблудиться. Медленно он плыл вдоль берега. Практически сразу его окружили разноцветные рыбки-трубочки, с любопытством рассматривающие его со всех сторон, и несколько морских коньков. Неподалеку степенно двигалась большая черепаха. Танкреди ушел на глубину. Какое-то время он плыл рядом с ней, а затем вернулся, чтобы убрать из трубки воду. Он двигался по самой поверхности, продолжая разглядывать все, что происходило внизу. Каждый раз, когда море окатывало его водой, он чувствовал себя немного лучше. На несколько минут ему казалось, будто он спокоен, будто он сможет жить вот так, вполовину. Но это всего лишь иллюзия, которая длилась до тех пор, пока мимо не проплывала какая-нибудь прекрасная тропическая рыба. Жить вполовину невозможно после того, как испытаешь чувство целостности, единения с другим человеком. Тебе всегда будет не хватать этой другой части. «В конце концов родственные души встретятся, ведь у них только одно убежище на двоих», – писал Роберт Браулт. Это выражение никогда не оставляло его мысли.

«Мы прячемся, София. А может, мы просто ждем, когда кто-то из нас найдет другого, словно в детских играх. Ведь ты – замок, к которому подходит мой ключ, а у тебя есть ключ, открывающий мои замки. Это так. И я ничего не могу с этим поделать».

Чуть позже он вышел к большому шезлонгу на берегу и вытерся. «Возможно ли, что я больше никогда не встречу такую женщину, как она? Неужели она настолько уникальна? Почему я не вижу никаких альтернатив? Когда кто-то, кого ты очень любишь, оставляет тебя, единственный способ сохранить ему верность – это остаться одному. Я верю в это. Любая женщина, с которой я встречусь, будет предательством моего к ней чувства. Даже когда ее нет рядом, она занимает все мои мысли».

Танкреди поднялся, взял полотенце и направился к вилле. Он вновь прошел весь маршрут, идущий вдоль берега, до другого конца острова. Волны накатывали на песок и тут же убегали обратно. Как мимолетный поцелуй. Море все время целует пески, хотя те каждый раз отвергают его. Но море это не волнует, оно будет делать это вечно. «Как и я». И он вспоминает тот день и то, что случилось прямо там, на том месте, где он стоял.

На столе, покрытом серовато-бежевой скатертью и уставленном стаканами и столовыми приборами того же цвета, стояли корзины со свежими фруктами: тут были плоды хлебного дерева, кокосы, манго, бананы, папайя, гуава, авокадо, маракуйя, дыни, джекфрут, яванские яблоки, анноны, карамбола, ананас, апельсины и грейпфрут. Все это выглядело словно тропическая радуга.

В нескольких кувшинах рядом со стаканами были налиты фруктовые соки и вода. Рядом в маленькой корзинке из белого хлопка лежало немного цельнозернового хлеба, несколько тостов и более мелкие, мягкие и белые булочки, стояли кувшин с молоком, термос с горячим кофе, блюдце с маслом и баночки с разными джемами.

Светлые и легкие занавески танцевали вместе с утренним ветерком. Танкреди и София сидели напротив друг друга, они улыбались друг другу, пока он наливал ей морковно-имбирный сок.

– Спасибо.

София выпила сок, а затем намазала немного масла на ломтик хлеба. Сверху она добавила ягодного джема.

Танкреди взял кофе, капнул в него немного молока и стал пить.

– Я хочу прогуляться, а ты как?

– Давай, – ответила София.

Вскоре после того, как они оказались на берегу, солнце поднялось высоко, и отражения на воде стали казаться множеством маленьких сияющих зеркал. Поднялся ветер. Море разволновалось. Танкреди остановился. Сейчас. Он разбежался, ударил воду ногой, и тысяча крошечных капель поднялись в воздух, окатив пытающуюся увернуться Софию.

– Эй! – София рассмеялась и в свою очередь тоже ударила по воде, полностью обрызгав Танкреди.

Мгновение спустя они бежали друг за дружкой, пока он не догнал ее. Он схватил ее за бедра и притянул к себе. София обернулась и посмотрела на него.

– Вот… это… – сказал Танкреди.

– Что?

– Это. Быть легкими. – София молчала. Танкреди продолжил: – Просто проживать момент, не думая ни о чем другом, глядя друг на друга без какой-либо надобности в поцелуе или чем-то другом, быть такими… и чувствовать себя хорошо. Такого у меня не было уже давно.

– Однажды я прочитала фразу, которую запомнила навсегда. Ангелы летают потому, что они легко относятся к себе. – И София продолжила идти перед ним.

Танкреди улыбнулся:

– Мне нравится.

– Фраза?

– Как я себя чувствую с тобой.

София больше ничего не сказала. Он немного ускорил шаг и нагнал ее.

– Тебе нужно посмотреть фильмы о счастье, – сказала София.

– Хорошо. Не знал, что ты еще и кинокритик. Что ж, с чего мне начать?

– Например, «Лучше не бывает». У Мелвина, главного героя, такой же дурной характер, как у тебя. Его играет Джек Николсон. Он писатель сентиментальных романов, одержимый всем подряд и страдающий аллергией на любые контакты с людьми.

– Но я не такой.

– Действительно… Ты ведь не пишешь книги!

– Да нет, не такой уж я и невыносимый…

– Такой-такой, – рассмеялась София. – В общем, потом он встречает Кэрол, сначала они постоянно ругаются и совсем не понимают друг друга, но в конце концов он влюбляется и находит счастье в том, что разделяет с ней свою жизнь.

– Что ж, это мне по душе. Тогда действительно я похож на него.

София посмотрела на него:

– Значит, что-то изменилось?

– Да, кое-что изменилось.

И они продолжили идти дальше вдоль берега, время от времени, словно настоящая парочка, тыкая друг друга в бок, как будто встречались уже сто лет, любят друг друга и постоянно подшучивают друг над другом. С легкостью.

А сейчас он все еще на том же самом острове, в тишине, опять и опять пытался отыграть это воспоминание, настолько сильное и явственное, что ему казалось, будто вот сейчас он обернется и София окажется рядом. Казалось, что прелесть всех этих мгновений была с ним еще вчера.

Бывают вещи настолько хорошие или настолько плохие, что их невозможно забыть. Иногда эти вещи просты, несущественны для кого-то, но для тебя одного они значат весь мир. Возможно, рядом с ними даже более серьезные вещи забываются, а те остаются и по какой-то странной причине сопровождают тебя на протяжении всей жизни. И избавиться от них не представляется возможным.

Глава девятая

День проходил спокойно. София была безмятежна, она смеялась и шутила во время уроков со своими учениками. Елизавета даже попробовала сыграть отрывок из ее вчерашнего концерта.

– Так, ты сильно торопишь события. Тебе пока еще рано такое играть – для тебя слишком сложно.

– Но прости, ты же это играла. А я такая же, как ты, правда?

В этот момент зашла Оля, которая, услышав ее слова, не смогла промолчать:

– Вот как замечательно… Еще одна… София номер два!

Елизавета сидела за фортепиано и с любопытством рассматривала эту даму, надеясь, что хоть на этот раз она не расплачется.

– Доброе утро! – сказали ей девочки хором.

София улыбнулась Елизавете:

– Ну ладно, беги к маме, на сегодня мы закончили.

Елизавета выбежала из класса.

София взяла свое пальто:

– Какая честь! Какими судьбами?

– Твой замечательный концерт убедил меня вернуться в школу после трехлетнего перерыва в преподавании. Пойдем обедать вместе или у тебя еще есть дела? – спросила Оля.

– Нет, нет, я свободна.

Оля облегченно выдохнула:

– Слава богу, а то я думала, он больше тебя не отпустит.

– Виктор? Действительно… – улыбнулась София, надевая пальто. – Сегодня мы опять с ним встречаемся.

И она вышла из класса, весело глядя на нее.

Оля сразу за ней:

– Этого никак нельзя избежать?

– Давай просто пойдем поедим.

– Вы ведь уже сходили на свидание, на которое он заманил тебя такой хитростью…

София удивленно обернулась:

– И что? А при чем тут это?

– А при том… Ты как будто дала ему разрешение на ложь, ты развязываешь ему руки и соучаствуешь в преступлении.

– Брось, Оля! Ты преувеличиваешь. Мы были в пабе не одни, там была куча народу! Нам было весело, мы даже сыграли вместе…

– Сыграли?

– Да, песню из заставки программы, которую я недавно посмотрела. Она называется «Одеон», это точная копия программы 70-х годов, может, ты видела оригинал, когда его показывали по телевизору.

– Хочешь сказать, что я старая?

– Когда ведешь себя так, то да.

– Так что вы играли?

– «Honky Tonk Train Blues» Кита Эмерсона.

– Ни разу не слышала.

– Теперь понимаешь? Ты старая.

Они вошли в большую столовую концертного зала. Хотя Оля и не работала здесь уже какое-то время, некоторые заметившие ее люди приветливо улыбались ей. Затем она передала Софии листочек бумаги:

– Вот, старушка взяла тебе талон на питание.

– Не такая уж ты и старая, раз вспомнила об этом!

Они встали в очередь. В столовой обедали женщины, девушки, мужчины – самые разные люди, которые работали в этом большом центре, который назывался «Редакция». Здесь находились радио, местное телевидение и, конечно, концертный зал и музыкальная школа для детей. София взяла поднос и передала его Оле. Они положили на него столовые приборы, небольшие ломтики нарезного батона в целлофановом пакетике и салфетки, поставили стаканы.

– Кроме шуток, – Оля была всерьез обеспокоена, – тебе не кажется, что ты позволяешь ему слишком много? Вводишь его в заблуждение…

София начала раздражаться. Уже даже нельзя пофлиртовать немного? Повеселиться, отвлечься. Но она понимала, что Оля была с ней не на одной волне, поэтому постаралась ответить ей вежливо:

– Да нет, не волнуйся, все в порядке. Он просто мне более-менее приятен и относится ко мне чуть лучше, чем все остальные, вот и все.

– Он и заинтересован сильнее других.

– Возможно, но так ли это важно? Мы пока еще не собираемся в отпуск и не начинаем новую жизнь в другом городе. Мы просто идем поужинать. Это всего лишь ужин. Все на свете ходят ужинать, так что не о чем так беспокоиться.

Между тем очередь продвигалась вперед. София и Оля, стоя бок о бок, начали накладывать себе еды – они поставили на поднос мясное ассорти и голубцы. Затем Оля взяла пельмени, а София – блины со сметаной и лососем.

– Все на свете меня не волнуют, – сказала Оля. – У меня есть ты, и я забочусь о тебе.

«Верно, – подумала София. – Об этом я не подумала. У нее ведь есть только я».

Оля ей улыбнулась:

– Я не даю себя отвлечь. И шучу только с тобой.

– И ругаешь ты только меня…

– Ты права, прости.

После этого ее спокойствие, кажется, вернулось обратно. Они молча продолжили двигаться в очереди. Оля выбрала суп с фрикадельками и клецками, а София взяла пирожки – ей нравились с говядиной. Они решили не брать десерт, потому что любимой Софией яблочной пастилы нет. Взяв две бутылки воды, они сели и начали, не торопясь, есть. Оля отправила в рот первую ложку и медленно жевала.

– Надо сказать, готовят они все еще очень хорошо, точно так же, как и раньше. Только вся посуда в ужасном состоянии, посмотри, она поломана. Все старое.

Они обсудили студентов и разных хороших музыкантов, но Виктора Урасова больше никто из них не упоминал.

Оля провела с Софией весь день. В пять, закончив уроки, София закрыла дверь кабинета. В тот же момент Оля поставила партитуру на фортепиано:

– Весь день я себе это представляла. Хочу услышать, как ты играешь его еще раз.

– Петр Ильич Чайковский, Концерт для фортепиано с оркестром № 1 си-бемоль минор, сочинение 23. Ты, похоже, действительно решила меня наказать. Я так понимаю, ты выбрала такую тактику – вымотать меня до бессилия, чтобы вечером я никуда не пошла. Но я на это не куплюсь. – София приподняла бровь.

Оля искренне рассмеялась:

– Да нет, я просто хочу послушать что-нибудь сильное.

София прокрутила табуретку, поправила ноты и начала играть. На следующие полчаса Оля вновь стала ребенком, она вспомнила, как мама и бабушка водили ее на уроки фортепиано. Она вспомнила старые дороги, лошадей, которые ходили взад и вперед, возя в основном пищу. И церковь Святого Варлаама Печерского, где она впервые сыграла и от которой сегодня остались лишь руины. Затем ее приезд в Москву, поступление в консерваторию, занятия у очень строгого профессора Воробьева и своих однокурсниц – Клавдию и Людмилу. А у дверей – мальчик с улыбкой, которую она никогда не забудет, Радослав, он-то привез ее в Италию. София же в это время продолжала играть это завораживающее произведение, сложное для исполнения, потому что оно требовало от солиста безупречной техники, виртуозности и физической выносливости. Это произведение было козырем в репертуаре самых успешных пианистов, и прежде всего – Владимира Горовица, который триумфально дебютировал с ним в США в Карнеги-холле под руководством дирижера, а по совместительству своего тестя Артуро Тосканини. Эти звуки перенесли Олю в тот год, когда она стала учительницей, в тот момент, как она в первый день вошла в класс и увидела своих первых учеников, среди которых была и маленькая София – самая красивая, самая милая и в то же время самая суровая и самая упрямая. Когда София дошла до третьей части, Allegro con fuoco си-бемоль мажор, до Русского танца в неистовом танцевальном ритме, в котором многоцветная виртуозность пианиста может раскрыться в полной мере, Оля вдруг вспомнила ее в детстве, в светлом ажурном хлопковом платье и в рубашке из белого шелка, которую она выбрала самостоятельно с большой тщательностью, чтобы произвести впечатление на учителя. Хотя, конечно, в этом не было никакой необходимости. Достаточно было услышать, как она играет.

– Как я сыграла?

– Очень хорошо, несмотря даже на то, что, перелистывая к четвертой странице, ты немного сбавила скорость, сыграла где-то на восьмушку больше.

– Неправда, эта восьмая тут написана.

Оля постаралась сделать так, чтобы София ничего не заметила; она отвернулась, достала из сумки платок и быстро вытерла глаза:

– Ты права, эта восьмая действительно на месте, от тебя ничего не скроется.

София рассмеялась.

– Ничего, совершенно ничего! И мне кажется, что у тебя аллергия на мою игру. Не всерьез же ты снова плачешь!

Глава десятая

Вернувшись домой, София начала с безумством прибираться. На кухне она достала все: стаканы из буфета, затем тарелки, подносы, чашки, блюдца – нервно вытерла