Посвящается Елене Сергеевне Митиной,

моему главному редактору, наставнику и другу

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Петенька

ГЛАВА 1

Вестники прошлого

– Помогите! — резкий крик прогнал холодную тишину. — Они опять здесь!

Петя вскочил с постели. Он спал, как всегда, не раздеваясь. И тотчас выбежал в коридор, не успев смахнуть сон с ресниц.

— Прогоните их! Да что же это?!

Мама.

Босая, растрёпанная, в белой сорочке, она шла, прикрывая ладонью трепещущий огонёк свечи. Одна против толпы давно умерших родственников, которые ожили в её воображении и явились в гости посреди ночи.

— Прочь! Прочь!

— Я здесь, маменька, с вами.

Петя знал: мама его не услышит. В такие моменты их разделяла незримая, но непреодолимая граница. И всё равно каждую ночь он шёл следом за мамой, оберегая её от опасности куда более реальной, чем призраки: маленький огонёк свечи мог перепрыгнуть на шторы, а оттуда — на деревянные стены дома.

Кроме Пети, никто не поспешил маме на помощь. Слуги заперлись у себя в комнатах. Если они и слышали крик, то сидели тише воды ниже травы. Душевную болезнь барыни крепостные считали беснованием и боялись заразиться. Петя не сумел объяснить им, что галлюцинации — последствие воспаления мозга, которое случилось у мамы пять лет назад, после скоропостижной смерти отца. Она так тяжело переживала эту утрату, что три дня лежала в горячке и сама едва не погибла.

— Помогите же кто-нибудь!

— Я помогу!

Свеча в маминой руке заплакала воском. Горячие капли скатились на её пальцы, упали на паркет и застыли мутными лужицами. Мама и этого не заметила. Она упрямо заглядывала в каждую комнату, пытаясь осветить крошечным огоньком все уголки дома.

— Осторожно!

Петя отвёл маму от полки с книгами и мягко направил в столовую — подальше от кабинета отца. Набросить бы ей на плечи тёплую шаль, обуть в домашние туфли… Но для этого надо бежать в спальню. А как оставить маму одну?

Наконец она устала, и Петя сумел уложить маму в постель. Он укрыл её одеялом. Потом вторым. В комнате было холодно.

Наверное, слуги плохо протопили печи. Или дрова кончились? Утром выясню.

— Ты же прогонишь их? — засыпая, спросила мама. — Правда?

— Всех до одного, — пообещал Петя.

Он осторожно убрал тёмную прядь, соскользнувшую ей на щёку. И остался рядом — убедиться, что она уснула.

— Всех… — повторила мама, погружаясь в сон.

Её поджатые губы расслабились. Лицо сделалось безмятежным, почти ангельским. Но лишь до утра. Утром бледный лоб снова прочертят морщины — мама начнёт записывать беседы умерших родственников, стараясь не упустить ни слова. И подозревать всех вокруг в заговорах против неё. Всех, кроме Пети.

Бедная моя страдалица… Маменька…

Петя подошёл к окну. Стекло затянуло инеем. Петя продышал в нём кружок и посмотрел наружу. За окном царила непроглядная стылая ночь. Где-то во тьме, неподалёку от дома, бежала речка Ранова. Она не засыпала даже суровой зимой, словно незаживающая рана в душе его матери.

Ра-но-ва — ра-на…

Петя поднял свечу повыше. Пусть в кромешной тьме зажжётся ответный огонёк! Пусть кто-нибудь вспомнит, что в усадьбе Рязанка живёт мальчик — Петя Семёнов десяти лет от роду! Но нет. Лишь узкий серп месяца выглянул из-за туч. Он посеребрил высокие ледяные сугробы и спрятался за набежавшее облако.

— Спи крепко…

Петя поправил мамино одеяло и вернулся к себе в комнату. Лёг, не раздеваясь, чтобы вскочить, если мама опять проснётся. И крепко прикусил губу, стараясь не спать. Ему нужно быть начеку. Всегда. Каждую минуту… Каждую ми…

 

Сны приходили к нему как спасение — тёплые, радостные. Во сне всё было правильно. Всё было как раньше, когда большая семья Семёновых дружно жила под одной крышей.

Вот папины родители. Дедушка Николай — широкоплечий богатырь, воевавший в молодости с турками. Его легко угадать по крепким, размеренным шагам, которые отзываются во всём доме. «Посмотри, Петруша, грузди-то каковы!» — грохочет дед, и Петя торопится заглянуть в его большую корзину. Но вместо корзины появляется бабушка Маша — маленькая, кругленькая, как мячик. «Аз, буки, веди», — терпеливо объясняет она, раскладывая на столе буквы из слоновой кости. Буквы блестят, отполированные пальчиками прежних учеников: бабушка объясняла по ним алфавит своим пятерым сыновьям, крестьянским ребятишкам, брату и сестре Пети. Настал его черёд.

Здесь же вторая бабушка — Наташа, мамина мама. Ей тоже нашлось место в доме. Худенькая, хрупкая, точно фарфоровая статуэтка, она сидит с вышивкой у окна. Острая иголка танцует в умелых пальцах, вырисовывая нитками узоры на ткани.

Петя протягивает руку — потрогать вышитый цветок. Но бабушка превращается в старшего брата. Николенька считает ворон, отложив учебник с французскими глаголами. Вихры топорщатся надо лбом. А вот сестра Наташа — склонила над тетрадкой аккуратно причёсанную головку: острое пёрышко скользит по строчке, оставляя за собой ровные ряды букв. Рядом с сестрой Оленька — дочка папенькиной кузины. Кузина овдовела и разорилась, поэтому Оленька живёт у Семёновых. Глаза у неё нежные, лазоревые. Они смотрят ласково и печально.

А Петя торопится дальше. Скорее, скорее, пока его сон не растворился в утренних лучах солнца. Нужно непременно увидеть…

Вот же они! Мама и папа — счастливые, влюблённые, словно только вчера вышли из-под венца. Маменька в новом платье. Отец — в белом льняном костюме, весь окружённый теплом и светом. Он сам и есть свет!

Отец залезает на свою кровать, подхватывает Петю, поднимает над головой. На дощатом полу, далеко внизу, лежат папины сапоги. Зато железное кольцо, ввинченное в потолок, прямо перед глазами. Обычно оно держит кисейный¹ полог, который пышным шатром опускается вниз, закрывая спящего от насекомых и сквозняков. Но сейчас полог забрали стирать.

Петя давно мечтал дотянуться до этого кольца. И вот желанная цель рядом. Петя обхватывает кольцо! Крепкие пальчики ощущают прохладу металла, сердце ликует!

— Не страшно? — папа прижимает сына к груди, его мягкие бакенбарды щекочут Петины щёки.

Он мотает головой. Чего бояться?

— Ещё, папа! — просит Петя.

Снова хватает кольцо и… Просыпается.

...Петя долго лежал с закрытыми глазами. Сон был таким явным… А что, если это настоящая жизнь?! Может, ему приснилось, что отец умер? Что сестра учится в далёком Петербурге, а брат — в Царскосельском лицее? Ну конечно! Жизнь идёт своим чередом: деда-богатыря не парализовало от горя. И бабушка Маша не увезла его в Рязань к одному из своих сыновей, поближе к врачам. Вторая бабушка тоже здесь, в соседней комнате. И Олю не забирал к себе ещё один папин брат… Этого не могло быть по-настоящему.

Этого! Не! Могло! Быть!

Но вот Петя открыл глаза, и реальность навалилась на него всей своей безнадёжностью: отец покоится в семейном склепе, а Семёновых разметало по свету.

Петя откинул тяжёлое одеяло. Нужно было занять себя делом. Нечего тут лежать.

Сейчас дам распоряжения о завтраке, потом дождусь Якова Абрамовича. Вместе составим список продуктов, пошлём за ними кого-нибудь. Спрошу, хватит ли сена для коров и лошадей до весны? И не утеплить ли сарай с дедушкиными тонкорунными овцами? Морозы-то нынче какие! И ещё напомнить, чтобы напилили льда, — ледник почти пустой. И дрова!

— Наталья, ставь самовар! — крикнул Петя.

Но горячий сверкающий самовар уже поджидал молодого барина на столе.

ГЛАВА 2

Где отражается небо

Зима тянулась долгая, надоедливая. Петя почти не выходил из дома. Но вот небо очистилось, зазвенела капель. Маленький робкий скворец, обогретый солнцем, запел первую весеннюю песенку. И Петя почувствовал прилив сил, словно родники его души отомкнулись после студёной зимы. Теперь они бурлили, шумели — не давали сидеть на месте. И он не сидел.

Однажды утром, накинув старый тулупчик, Петя отправился в путешествие, которое давно задумал. Запястья торчали из рукавов. Но едва ли Петя замечал это. Его ждало заповедное место — Зерка́лы, — расположенное в пяти верстах² от усадьбы. Конюх рассказывал, что там есть глубокие овраги, куда весной водопадами льются ручьи с полей и соединяются в гладкое, как зеркало, озеро. Правда ли это? Пете хотелось выяснить.

Наст лежал тонкий, но Петя был лёгкий, не по годам худенький. Наст держал его. И Петя шагал, чувствуя на лице тёплое дыхание ветра. Он сам был как ветер — быстрый, неудержимый. Петя торопился вернуться домой к полудню, когда проснётся маменька. Нельзя оставлять её без присмотра. Чуть недоглядишь, и она непременно раскроет новый заговор. Ещё и велит кого-нибудь наказать. А кто посмеет с ней спорить? Даже Петя не рисковал…

Осталась позади усадьба Рязанка, вильнула за пролесок широкая дорога, разбитая телегами. Впереди появилась снежная поляна, где раскинулись глубокие овраги, лабиринтами расползавшиеся в стороны. Пахло талым снегом, мокрой землёй и ещё чем-то неведомым, что приносит с собой весна.

Ещё издали Петя услышал весёлый шум. Подошёл ближе и увидел, что водопады грохочут в каждом овраге… И какие высокие — не меньше трёх саженей³! Мутновато-серые потоки обрушивались с высоты, поднимая пенные брызги, закручиваясь, перепрыгивая друг через друга… Петя полюбовался ими и последовал за течением. Вскоре он обнаружил, что вода действительно соединяется в общее русло, проходит по огромным камням, как по порогам, и утихает, превратившись в широкое прозрачное зеркало.

В зеркале отражалось нежно-голубое, словно едва народившееся небо. Ближе к лету вода испарится, и напитанная влагой земля даст жизнь горькой полыни, жгучей крапиве, развесистым лопухам… Но сейчас казалось, что зеркало лежит здесь целую вечность. И в нём можно увидеть не только небо, но и всю историю мира — прошлое, настоящее, будущее…

Зеркало, зеркало, покажи, как вылечить маму!

Но лишь прозрачное облако проплыло по нему, похожее на оторванный лепесток.

 

Зерка́лы манили Петю. Ему казалось, что он открыл лучшее на земле место, которое никто не видел. Впрочем, так оно и было: только юный барин туда ходил. Целую неделю он убегал из дома пораньше, чтобы полюбоваться весенним озером. Но вот наст начал таять, и вылазки пришлось прекратить: можно было по пояс провалиться в мокрый, рыхлый снег и насквозь промочить единственный тулупчик.

Зато теперь красота ожидала повсюду — в лесу, в саду, на полях! Светились жёлтые чашечки анемонов. Фиалки, все в каплях росы, кивали нежно-голубыми головками. Менялись деревья: не по дням — по часам! Одни одевались в мягкую зелень. Другие наряжались бело-розовыми цветами. А скольких крылатых вестников прислала весна! Первыми явились грачи и принялись рыхлить клювами землю в поисках червей. Вместе с жаворонком завела трели коноплянка. В лесу замелькали пёстрые зеленушки…

Казалось, природа распахнула для Пети двери — широко-широко. И подарила ему свою красоту: любуйся, бери — всё даром!

Петя радовался каждому новому цветку, каждой птичке. Вот только некому было рассказать об увиденных чудесах. Не с кем пройтись по лесу рука об руку. И поговорить — тоже не с кем.

Наташу бы сюда. Или Николеньку… А лучше — двоих сразу. Наташа несла бы корзинку с цветами, а Николенька — пугал белок и топтал траву. И бросал в нас желудями, но нарочно промахивался. И мы бы смеялись…

Петя почти физически ощущал пустоту рядом с собой. Но не отчаивался. Он складывал в тайники памяти все птичьи трели, пёстрые бутоны, нежные ароматы. А потом, сидя рядом с мамой в душном плену стен, закрывал глаза и возвращался к своим безграничным просторам. И опять становился свободным ветром, который может лететь куда пожелает. Куда пожелает…

ГЛАВА 3

Миротворец

– Она опоздала подать чай! — Александра Петровна ворвалась в гостиную, где Петя читал книгу. — Опоздала на пятнадцать минут! Saloperie!⁴ Serpent!⁵

Внутри у Пети что-то натянулось и тревожно зазвенело. Ему захотелось раствориться, исчезнуть. Но он лишь прямее сел и отложил книгу.

— Наверняка подговаривает кого-нибудь из скотников подпалить дом! — маменька горячилась всё больше. — А может, что похуже задумала!

Речь шла о сенной⁶ Анне. Очевидно, девушка заболталась с подружками, потому и опоздала. Будь мама здорова, она бы не заметила эту оплошность. Но болезнь в маминой голове делала всё белое чёрным, а чёрное превращала в беспросветную тьму.

— Ступай к Якову Абрамовичу! Пусть велит выпороть Анну розгами! — сказала мама.

Петя покорно кивнул. Во время приступов спорить с мамой было бессмысленно и опасно. Одно слово в защиту крестьян, и Петя сделается её врагом. А если мама потеряет к нему доверие, кто о ней позаботится?

Впрочем, исполнять мамино приказание юный барин тоже не собирался.

Разве можно пороть крестьянку? Подумаешь, зазевалась… Дедушка никого не порол. Папенька — ни разу в жизни! И я не позволю!

Мамин приказ рушил мирный уклад жизни в усадьбе, который начал создавать ещё Петин дедушка. Он с уважением относился к каждому человеку, будь то генерал или пахарь. Крестьяне называли его отцом родным. А уж Петиного папеньку и вовсе готовы были на руках носить. Он кормил голодных, защищал сирот и вдов, справедливо распределял барщину⁷. Даже помогал ловить шайки грабителей, которые появлялись в округе. А если в крестьянской избе вспыхивал пожар, первым спешил на помощь. Крестьяне так любили его, что один из них не раздумывая бросился за папой в огонь, когда тот провалился в горящий дом вместе с крышей.

Да где же Яков Абрамович?!

Мысли прыгали в голове, точно лошади, увидавшие под ногами гадюку. Петя остановился, сделал вдох-выдох. И наконец сообразил: конечно, Яков Абрамович в людской⁸!

Юный барин приходил в людскую как в другой мир. После тихого дома, где слуги боялись скрипнуть половицами или сказать лишнее слово, здесь было многолюдно и шумно. Пахло жареным луком, стираным бельём, по́том. Все одновременно говорили, хохотали, ругались. Словом, жили.

Петя замер на пороге, оглядываясь. Конюх чинил упряжь. Повар храпел на лавке, подложив под мясистую щёку полено. Его жена хлопотала у печи. Сын повара Василий, почти ровесник Петра, слушал Якова Абрамовича, который что-то ему объяснял. Здесь же была и Анна. Девушка весело хохотала, согнувшись пополам так, что кончик её русой косы опускался на дощатый пол. Очевидно, рассказывала жене повара какую-то историю. Заметив Петю, Анна прикрыла ладонями раскрасневшиеся щёки и, подхватив поднос с чаем, бросилась вон.

— А! Пётр Петрович! — управляющий улыбнулся.

В людской тотчас стало тихо. Даже повар перестал храпеть.

— С чем пожаловали? — спросил Яков Абрамович.

Он любил и уважал юного барина и всегда радовался его визитам.

— Здравствуйте, — Петя кивнул конюху, улыбнулся Василию и почти шёпотом попросил Якова Абрамовича: — Скажите Анне, чтобы не задерживала больше чай. Никогда. Пусть поменьше болтает. Маменька гневается.

Последние слова Петя нарочно растянул, как мешок, в который запихнул больше, чем туда умещалось. Управляющий помрачнел. Его пальцы забарабанили по столу. Он понял всё, о чём Петя умолчал. Кто же не знал состояния барыни?

— Всё передам, — Яков Абрамович кивнул и добавил: — Ступайте с миром.

Петя устало вздохнул. Кажется, обошлось…

Когда он вернулся домой, маменька мерила шагами кабинет. И Петя снова весь вытянулся, окаменел. Приготовился.

— А что Яков Абрамович? — спросила мама. — Почему давно не заходит? Не сговорился ли и он с кем-нибудь?

Только не это, маменька! Только не Яков Абрамыч! Пожалуйста!

Управляющий рачительно вёл дела Семёновых: и на дальнем дворе, и в полях под его неусыпным оком всё шло своим чередом. Он выгодно продавал пшеницу, умел экономить и отдавал вырученные деньги до последней копейки. Благодаря ему Семёновым удавалось худо-бедно сводить концы с концами, ведь мама давно перестала вникать в хозяйственные заботы.

— Ему сейчас некогда, — проговорил Петя, надеясь, что его лицо спокойно, как маска. — Он… Он…

Что же придумать? Чем отвлечь маму от несправедливых обвинений?

И вдруг его озарило:

— Яков Абрамович сейчас думает, где проложить дорожки в саду. Сад теперь весь в цвету. Вы бы вышли посмотреть!

Растения, природа врачевали мамины мысли вместо лекарства. Петя не раз прибегал к этому средству.

— В саду… — эхом повторила мама.

Она склонила голову, словно прислушиваясь к чему-то. И Петя торопливо проговорил, стараясь, чтобы его слова прозвучали громче тех, что не умолкали в мамином воображении:

— Да, в саду. Кстати, вы уже видели статью про дельфиниумы в английском журнале по садоводству? Я нашёл его у папеньки в кабинете. Начал читать, но не все слова понял.

Про цветы, маменька! Поговорим про цветы! Прошу!

— Если хочешь, могу перевести для тебя, — предложила мама.

— Очень хочу! — обрадовался Петя и добавил: — Вы, наверное, и сами немало знаете о дельфиниумах.

— Кое-что знаю… — мама улыбнулась и начала рассказывать: — У этого цветка есть второе название — живокость. В Средние века его добавляли в настойки и мази, которые помогали при переломах.

Помогали при переломах… Настойки из живокости! Вот чудеса! Если растение помогает сращивать сломанные кости, выходит…

— А вообще-то дельфиниум ядовит, — мама прервала его размышления. — Цветы и листья этого растения есть нельзя — отравишься.

Петя готов был слушать дальше. Но мама хлопнула в ладоши и объявила:

— Займусь переводом. Plutôt, mon ami, plutôt!⁹

Они вдвоём перебрались в кабинет. Мама устроилась за столом, Петя — на диванчике с «Историей государства Российского» Карамзина. Он смотрел в книгу, но все его мысли были о маме. Пока она увлеклась переводом и забыла про Якова Абрамовича. Надолго ли? Очередной приступ — и над управляющим снова нависнет угроза. Как отвести от него подозрения раз и навсегда?

Мама занималась переводом почти весь день, не прерываясь даже на чай. Видя, насколько она увлечена, Петя оставил её одну и вышел на крыльцо — подышать свежим воздухом. Густой аромат сирени наполнил лёгкие, но не прогнал тревогу.

Как спасти Якова Абрамовича? Если маменька прогонит его, кто будет вести хозяйство? Мы же разоримся!

И тут появился управляющий. Он шёл через двор к дому.

— В Урусово¹⁰ намечается свадьба, — сказал Яков Абрамович, не поднимаясь на крыльцо. — Крестьяне хотят просить у барыни позволения жениться.

Петя возликовал. Маменька обожала свадьбы! Она всегда разрешала молодым людям соединяться узами брака и щедро одаривала невест. Если Яков Абрамович сообщит ей эту новость, то наверняка сумеет её порадовать! А там, глядишь, и маменькины подозрения развеются…

— Идите и скажите барыне сами.

Слова прозвучали как мольба. Но управляющий замотал головой:

— Нет! Не могу! У меня тут дела…

Ещё утром барыня велела пороть сенную. Вдруг и ему достанется под горячую руку? Яков Абрамович крепостным давно не был — Петин дедушка дал ему вольную. Но управляющий оказался суеверен не меньше крестьян. И считал, что лучше пойти без ружья на медведя, чем к «бесноватой барыне».

— Ступайте к маменьке, прошу! — напирал Петя. — Надо, чтоб вы! Поверьте, пожалуйста!

Управляющий почесал затылок.

— Ох, была не была, — Яков Абрамович махнул рукой. — Только и вы со мной!

Они вошли в комнату. Петя замер, стараясь, чтобы лицо не выдало его чувств.

— А! Яков Абрамович! С чем пожаловали? — мама продолжала писать, сверяясь со статьёй в журнале и заглядывая в лексикон¹¹.

— Тут такое дело… — Управляющий быстро посмотрел на Петю и, ободрённый его улыбкой, проговорил: — Тимоха, сын старого кузнеца, надумал жениться на Аксютке, плотниковой дочке. Сразу после Пасхи, на Красную горку¹², под венец и пойдут. Ежели вы не против. Дозвольте им разрешение у вашей милости испросить? Они все на улице ждут — и молодые, и родители ихние.

— Аксютка? Тимофей? Жениться! — лицо Александры Петровны озарила улыбка. Она отложила перо и поднялась из-за стола. — А ведь я их помню! Так славно пели они колядки¹³! Пригласите всех в большую комнату!

Яков Абрамович ушёл за крестьянами. А мама поспешила в спальню. Вот она распахнула сундук, в котором Петя мог легко поместиться. А вот скрипнула крышка резной шкатулки…

Петя всматривался в мамино лицо. Он научился определять её настроение по взмаху ресниц. И теперь с облегчением выдохнул: похоже, болезнь отступила на время. Александра Петровна перебирала вещи — искала подарок невесте. Наконец она выудила пару вещиц.

— Идём, Pierre¹⁴, — позвала маменька.

Когда они вошли в комнату, крестьяне и управляющий терпеливо их поджидали. Гости оказались весёлыми, красивыми. Мужчины нарядились в расшитые косоворотки¹⁵. Женщины — в пёстрые одежды, которые берегли для торжественного случая. Особенно хороша была молодая девица в голубом сарафане и рубахе с пышными рукавами. Золотистая, словно спелая пшеница, коса опускалась ниже пояса и оканчивалась нежным завитком.

Крестьяне поклонились барыне. Потом поднесли ей скромные дары: румяный каравай, маленький бочонок мёда, мягкие кроличьи шкурки. В ответ Александра Петровна вручила невесте красивый шарф, атласные ленты и несколько серебряных монет.

— Живите в любви и согласии. Берегите друг друга! — напутствовала она. Потом обратилась к управляющему: — После свадьбы выделите молодой семье земельный участок.

— Не извольте волноваться, — кивнул Яков Абрамович.

Надо проследить, чтобы надел¹⁶ дали в хорошем месте, где не придётся выкорчёвывать пни, нет оврагов и склонов, а земля — жирная, плодородная.

Управляющий мог позабыть об этом. У него забот столько, что и не сосчитать. Но Петя забывать не имел права.

ГЛАВА 4

Воспоминания как лекарство

Был вечер. Уютно горела на столе масляная лампа. Где-то под полом пел сверчок. Пахло свежей сдобой, которую напекли к ужину. Петя с мамой чаёвничали.

— Ах, Петя, свадьба — это прекрасно! — Александра Петровна мечтательно улыбнулась, должно быть вспоминая свою юность. — Amour, amour…¹⁷

— Совсем как у вас с папой, правда? Расскажите! — ввернул Петя. — S’il vous plaît, maman!¹⁸

Воспоминания были вторым лекарством против болезни. Рассказывая о прошлом, мама словно проживала всё заново. И становилась здоровой. Хотя бы на время.

— Oui, mon cher!¹⁹ — Александра Петровна пересела на диван.

Петя устроился рядом, прильнул к маме, словно птенец, который ищет тепла.

— Мне было пятнадцать, когда я впервые увидела твоего отца. Он так интересно рассказывал о военных походах, о русской литературе! Но я и подумать не могла, что выйду за него замуж.

— Зато папенька сразу вас полюбил, — вставил Петя.

Он не раз слышал эту историю. Но готов был слушать её снова и снова. Живое воображение дорисовывало Пете события, и он проживал их вместе с родителями.

Отец с первого взгляда полюбил юную Александру. Но не посмел обмолвиться о своих чувствах — он был на десять лет старше. Четыре года спустя состоялась новая встреча. Отец сильно болел. Его отправили в Горячие Воды²⁰ на лечение, но никто не верил, что он поправится. Даже врачи. Ехать самостоятельно отец не мог, поэтому один из его друзей, Алексей Ступишин, вызвался сопровождать больного. По пути они остановились отдохнуть в Елисаветино, где жила мама.

— Я еле уговорила Алексея пустить меня к твоему папе, — продолжала мама. — Ах, Петенька, ты бы видел его! Бледный, измученный… Он с трудом стоял передо мной на костылях. Потом Ступишин его увёз. Я думала, мы никогда не встретимся.

Эта часть истории Пете особенно нравилась. Было в ней что-то такое, отчего перехватывало горло, а на глаза наворачивались слёзы…

…Чувствуя близость смерти, папа велел другу позаботиться о той, что стала ему всех дороже. И взять юную Александру замуж. Алексей не посмел отказать, думая, что исполняет желание умирающего. Вот только мама предложение о замужестве отвергла.

— Все мои мысли были о твоём отце, — сказала мама. — О нём одном… Если бы он умер, я бы никогда не вышла замуж.

— Но он выздоровел!

— И приехал ко мне, чтобы всё объяснить. А потом попросил моей руки.

Мама прижала Петю к себе. Он почувствовал, что её сердце бьётся размеренно и спокойно. И замер, счастливый.

Как хорошо, что у нас есть воспоминания, на которые можно опереться. Ах, маменька, если б только они могли тебя вылечить! Если б только…

— Мне хочется отдохнуть, — маменька выпустила Петю из объятий. — Пойду прилягу…

Мама ушла.

Петя посмотрел за окно и увидел, что вечер клонится к ночи. Облака налились густым, тёмно-сиреневым соком. Небо темнело. Пора было убирать со стола. Но Петя не торопился звать слуг. Навалилась усталость. Да и как не устать? Он отвоевал для мамы один день без страхов и подозрений, в очередной раз сохранил мир в усадьбе. Можно отдохнуть. Но лишь до утра. Новый день непременно принесёт новые испытания. Потому что болезнь вернётся. Не завтра, так послезавтра, через неделю, месяц… Она всегда возвращалась.

Что делать? Как вылечить маменьку? Может, есть притирки? Или микстура? А может, мазь…

И тут он вспомнил: дельфиниум!

Петю словно молнией пронзило: если растение помогает сращивать кости, то наверняка есть и такой цветок, который вылечит мамину душу!

Но что это за цветок? Где его искать?

Найду! Где бы ни был! Хоть на краю света!

ГЛАВА 5

Случайная встреча

Время для поисков выдалось подходящее. Весна пробудила травы, деревья, кустарники… Всё благоухало, менялось. Утром, пока мама спала, Петя бродил по саду. Он не знал, как готовить из цветов микстуры и мази, а потому среза́л и ставил в вазы те, что, по его мнению, подходили. Подходили, конечно, самые красивые — так он решил. Очень скоро свободных ваз не осталось. Тогда в дело пошли крынки²¹, горшки… Сын повара Василий, готовый подсобить молодому барину, каждое утро оставлял на веранде всё новые и новые сосуды. Маменька только диву давалась.

— Опять цветы, Pierre, милый! Эдак ты в саду ничего не оставишь!

Но Петя продолжал своё дело с таким упорством, словно решил переселить в дом весь сад. Он срывал жёлтые и голубые ирисы, алые, как кровь, тюльпаны, нежные нарциссы, пышные гортензии, лилии всех сортов… Где только не стояла посуда с цветами: на полу, на кофейном столике и на большом обеденном столе, возле кресла, в котором мама занималась вышиванием или читала, и рядом с диваном, где любила прилечь после ужина… Сначала в благоухающий сад превратилась гостиная, за ней — маменькина спальня и кабинет отца. Лишь Петина спальня была по-монашески строгой. Все цветы — маме.

Петя хотел, чтобы цветы окружали маму постоянно. Правда, из-за этого становилось душно. Приходилось открывать окна. В комнату налетали мухи, комары. И Анна без устали гоняла их веткой.

— Может, хватит цветов-то, барин? — тоскливо спрашивала девушка, стараясь не подпустить большую чёрную муху к Александре Петровне.

Но Петя продолжал поиски заветного цветка.

Цветы и впрямь радовали маменьку. Только от болезни не вылечили. Как-то ночью Петя в очередной раз проснулся от шума и до рассвета ходил за мамой, пока та не выбилась из сил. Петя уложил её спать, а сам, вздремнув немного, с первыми петухами снова отправился в сад.

Наверное, я что-то не так делаю… Где-то не там ищу…

Сонный, упрямый, маленький, Петя бродил среди деревьев и поредевших клумб. Он почему-то решил, что сразу же узнает лечебный цветок, стоит его увидеть! Но все растения были ему хорошо знакомы…

Отчаяние погнало Петю дальше — прочь из сада, мимо конюшни и дворовых построек, по тропе, уводящей к деревне за пролеском. Он почти миновал пролесок, когда среди золотистых стволов мелькнул чей-то платок. Крестьянка! Большая, пышная, она напевала какую-то песенку, то и дело склоняясь к земле.

— Поедем мы, душенька, в город торговать, — донеслось до Пети. — Станем мы, душенька, домик наживать…

Петя улыбнулся, прильнул к шершавому стволу и стал слушать. Ему нравилось, как поют крестьянки. Иногда их песни долетали до усадьбы. И жить становилось веселей. Вот и теперь звонкий голос лентой извивался между стволами деревьев, тянулся над травой и наполнял Петю радостью.

— Купим мы, душенька, курочку сидеть. А курочка тру-лю-лю-лю тру-лю-лю…

Грибы, наверное, собирает.

Но нет.

Крестьянка среза́ла серпиком тра́вы! Неприметные жёлтые цветы, зелёные, едва пробившиеся из-под земли росточки… Она связывала их травинками в маленькие тугие пучки, складывала в корзину. И опять принималась за дело.

Петя вспомнил. Это же Марфа! Она лечила больных, помогала женщинам в родах. Даже делала отвары для дедушки, когда того парализовало. Её дом был наполнен дикими травами!

Может, спросить Марфу, какое растение вылечит маменьку? Но если спрашивать, придётся обо всём рассказать. А если рассказывать… Нет, сам найду лечебный цветок! Найду, хоть он совсем крошечный!

Петя побежал. Сначала медленно, потом всё быстрей и быстрей… Путь его лежал в лес, который называли Точилкой.

Петя бежал и вспоминал, что раньше они всей семьёй приезжали сюда на долгушке²² — рвали ягоды, собирали цветы, грибы или просто лежали на одеялах в тени деревьев. Как-то раз лошади так разогнались, что долгушка перевернулась, Семёновы горохом высыпались на траву. А отец увлёкся газетой и, не заметив падения, продолжал читать. Все потом долго смеялись. Из таких поездок Петя привозил домой самые интересные растения. «Он маленький, к земле близко, вот ему и везёт на диковинки!» — сказал Николенька, который не мог ничего найти. «А по-моему, он смотреть умеет», — ответил папа.

— Умею! — воскликнул Петя, задыхаясь от бега. — Умею…

Красный, потный, он побежал ещё быстрее. И уже сам не понимал, куда торопится — то ли за цветком, то ли за долгушкой из прошлого, в которой ехала их семья… А может, он хотел убежать? Петя и сам не знал. Но скоро силы оставили его. Он упал на траву, которая мягко приняла на себя лёгонькое тельце. И долго-долго лежал, слушая, как жужжат пчёлы, собирая нектар с клевера. Потом встал, вытер рукавом солёные щёки и пошёл собирать цветы.

Поиски лечебного цветка продолжались всё лето. Но пришла осень, зачастили дожди.

Сначала вернулись в людскую крынки. Потом осиротели кувшины. Наконец, рачительная Анна убрала в кладовку вазы. И галлюцинации принялись терзать маму с новой силой. Петя ничего не мог поделать. Но он мог быть рядом. Всегда рядом с мамой.

ГЛАВА 6

Гости в усадьбе

Снова потянулась зима. Петя, заковав сердце в броню, стойко держался. Тихо сидел рядом, когда маменька записывала разговоры, которые слышала она одна. Вставал по ночам, чтобы идти рядом с ней — оберегать и защищать, а потом укладывать спать. И то ли он привык, то ли время сжалилось над Петей и пошло скорее, но весна будто бы наступила раньше, чем в прошлом году. Снова начались экспедиции в поля и леса, снова ветер свободы гладил его по щекам и ерошил лёгкие кудрявые волосы. Петя был почти счастлив.

Как-то раз он стоял на крыльце после очередного похода. Но не торопился идти в дом. Мама наверняка спала. Куда спешить, если можно лишнюю минуту провести на свободе? А то ведь сидеть ему в четырёх стенах до вечера.

Он закрыл глаза и потянул носом воздух. Ветер принёс речную свежесть Рановы, запах травы, нагретой солнцем. И ещё тонкий, почти неуловимый аромат земляники. Петя улыбнулся. Представил, как завтра положит на язык первую крошечную ягоду, как брызнет к нёбу сладкий вкус лета и захрустят на зубах мелкие зёрнышки.

Открыл глаза. И словно впервые увидел дорогу, ведущую к дому. Она покрылась короткой, мягкой травой. Кое-где виднелись жёлтые головки одуванчиков. А ведь ещё несколько лет назад у травы не было шанса даже проклюнуться к свету. Дорога лежала крепкая, точно камень. Её прибили копыта лошадей и колёса карет, которые постоянно приезжали в усадьбу. Их было слышно издали. Звон колокольчика доносился из-за деревьев. «Динь-динь» звучало всё громче, и наконец к дому подъезжала громадина на рессорах²³ и высоких колёсах, запряжённая шестёркой, а то и восьмёркой бодрых рысаков²⁴. Внутри у громадины были устроены погребцы, где возили провизию: белый хлеб, печёные яйца, жареных кур и цыплят, ветчину, яблоки… На крыше крепились ящики, обитые кожей, в которых лежали дамские платья. А на запятках²⁵ стояли один над другим сундуки. Встречающие собирались возле кареты, ждали, когда откинутся ступеньки, и гадали, кто по ним спустится. Будут ли это родные из Тамбовской губернии? Или приятели отца из Тульской? А может, папенькины однополчане из Орла?

Петя тряхнул головой. В груди словно раскрылась дыра, сквозь которую потянуло ледяным ветром. И тут вдалеке послышался звон колокольчика.

Петя вгляделся в просветы между деревьями. Неужели и впрямь к усадьбе едет карета? Быть того не может!

Кажется, у меня тоже галлюцинации начались…

Но нет! Колокольчики звучали всё ближе. Вскоре по дороге, приминая одуванчики и траву, проехала карета. Она остановилась перед крыльцом. Дверца открылась. Из кареты легко выпрыгнула девушка.

Льняные волосы рассыпались по плечам. Тоненькая ладонь взметнулась вверх.

— Петя! Петенька! Не узнал?

Какой знакомый голос… Но неужели… Оля?

Оленька Корсакова, назва́ная сестра и подруга детства, принятая в их семью, в самом деле махала ему рукой. А вот из кареты выбрался папин брат, Михаил Николаевич. У Пети кольнуло в груди — до чего похож на отца! Дядя одёрнул сюртук и помог спуститься своей супруге Анне Александровне.

— Оля! Оленька!

Петя со всех ног бросился к ней, крепко обнял, заглянул в глаза — всё такие же лазоревые. А какой взрослой, какой красавицей она стала!

— Ну, крестник, принимай гостей, — Михаил Николаевич пожал Петину ладонь. — Рассказывай, что делаешь? Как поживаешь?

Дядино имение Подосинки располагалось неподалёку, в восьми верстах²⁶ от Рязанки. Но после смерти брата Михаил Николаевич перестал приезжать…

— Сколько мы тебя не видели! А ты всё такой же маленький да худенький, — тётя пригладила его кудрявые волосы, и он почувствовал нежный аромат её духов. — Наверное, бегаешь много?

— Бегаю! — рассмеялся Петя.

Наконец-то гости! Родные! Он всегда любил дядю Мишу и его жену, которую в семье ласково называли Нинушкой. Про Оленьку и говорить нечего. Ему хотелось без конца обнимать их. Хотелось рассказать про Зерка́лы и Точилку. Про сад и книги. Поделиться всеми радостями и открытиями, что так долго копились у него внутри. Сразу вспомнилось прошлое. Как молоденькая тётушка больше времени проводила с племянниками в детской, нежели с мужем и его родственниками. Как вместе с Олей собирали полевые ромашки, чтобы украсить к обеду стол…

— Добрый день.

Петя вздрогнул и обернулся. Мама стояла на крыльце — тонкая, прямая, холодная. Пальцы нервно теребили носовой платок. Брови хмурились. Лицо в обрамлении тёмных волос казалось особенно бледным.

Когда она проснулась? Почему так рано?

— Прошу, проходите. Размещайтесь в мезонине²⁷. Я велю подавать обед.

Мама говорила чопорным голосом. Но смотрела не на гостей. Её взгляд был устремлён на Петю. На него одного.

Маменька, не надо! Умоляю! Это же наши, родные! Помнишь, ты утешала Оленьку, когда она плакала, скучая по маме и сёстрам? А с Нинушкой ходила по грибы! И дядю Мишу ты всегда любила больше других папиных братьев! Маменька!

Александра Петровна не услышала эти мысленные мольбы. Её взгляд пронзил Петю, точно игла — бабочку. Он отступил на шаг от дяди, его жены и Оленьки. Потом ещё и ещё. Поднялся по ступеням. К маме. Словно перешёл из одной крепости в другую. Словно близкие люди в одночасье стали врагами. Впрочем, для мамы они и впрямь были врагами, которые приехали отнять у неё свободу, имение, сына. Говорить с ними — значит предать маменьку. Разбить ей сердце.

И Петя молчал. Молчал за обедом, когда дядя расспрашивал его про житьё-бытьё в Рязанке. Молчал за чаем, когда тётя пыталась поговорить про книги. И когда Оля вспомнила про Наташу, отделался парой-тройкой ничего не значащих фраз. Он смотрел под ноги, боясь поймать на себе недоумённый взгляд названой сестры или дяди с тётей.

Говорила одна мама. Петя, слушая её резкие, острые, как лезвие, фразы, холодел сердцем и одновременно удивлялся: невозможно было даже заподозрить, что мама душевно больна. Она разговаривала осмысленно и жёстко.

Родные так и не поняли, чем заслужили столь неласковый приём. Они уехали в тот же день, не оставшись ночевать. И больше не навещали Семёновых.

Дорога перед домом продолжала наливаться зеленью.

 

Летние дни мелькали один за другим. Петя всё так же вставал на рассвете, чтобы в одиночестве совершить экскурсию в лес. Часто бывал в поле с Яковом Абрамовичем — проверял, как идёт у крестьян работа. Много времени проводил с мамой. И по-прежнему чувствовал себя бесконечно одиноким.

Но вот и на его долю выпало немного счастья. В усадьбе появился гость. Вернее, гостья.

Вернувшись с дальнего поля, Петя вошёл в гостиную и ахнул.

— Бабушка!

Наталья Яковлевна уехала в Москву к приёмному сыну вскоре после того, как у мамы начались первые признаки болезни. А теперь мама и бабушка пили чай за столом, о чём-то мирно беседуя, словно всё вернулось на круги своя.

Бабушка встала и, раскинув руки, приняла Петю в объятия.

— Родной мой! — Она поцеловала внука в макушку. — Петюшка!

Он почувствовал, как в его волосах запутались слёзы. Наталья Яковлевна улыбалась и плакала.

— Я пригласила бабушку пожить у нас, — сообщила мама.

— Насовсем? — ахнул Петя. — Правда?

— Правда, — подтвердила бабушка. — Уже и вещи мои в комнате — с твоей по соседству. Ну да хватит разговоры разговаривать. Садись и ты чай пить!

Петя всё не мог насмотреться на бабушку. Неужто появилась у него родная душа, с которой можно поделиться радостями и тревогами!

Как хорошо придумала маменька — позвать бабушку!

Бабушка улыбалась Пете. Весь её вид, решительный и деловитый, говорил о том, что бабушка приехала не просто так — погостить. Она собиралась взять на себя заботы о внуке и дочери. «Уж теперь-то дело наладится! — словно говорила она, поглядывая на Петю из-за чашки маленькими блестящими глазами. — Уж теперь заживём!»

Ох, бабушка, что тебя ждёт? В Москве было спокойнее. А у нас тут сплошные тревоги. Справишься ли ты, милая? Выдержишь?

 

Петя стоял у себя в комнате, думая, раздеваться ему или нет. Обычно он ложился спать прямо в одежде. В любую минуту Петя мог потребоваться маме. Посреди ночи не будет времени натягивать штаны и рубашку. Бежать к ней сразу, по первому крику! Но ведь теперь есть бабушка…

Он начал было расстёгивать воротник и в последний момент передумал. Решил, что на всякий случай снова ляжет одетым. Мало ли…

Петя быстро уснул. Но сон его был лёгким и чутким.

— Уходите! Убирайтесь отсюда! Вон!

Кажется, только что закрыл глаза. А уже кто-то говорит за стеной… Мама!

Петя сел на кровати, потирая лицо. Может, приснилось?

— Я говорю: прочь с глаз моих!

Не приснилось. Мама яростно гнала кого-то из комнаты. Надо сейчас же бежать, успокаивать. Или… Теперь с этим справится бабушка? Мгновение Петя помедлил. Но в следующую секунду рванул из комнаты.

— Тише! Тише! — он взял маму за руку. — Всё хорошо!

Мама не слышала и не видела Петю. Призраки прошлого были для неё реальнее всех живых. С третьей попытки она зажгла свечу и, высоко подняв над головой подсвечник, шагнула в коридор. Бледная, в халате, с растрёпанными волосами, мама сама была похожа на привидение.

— Сашенька…

Из темноты появилась бабушка. Тоже проснулась от криков. Но и её не заметила мама. Прошла вперёд, освещая свой путь крошечным огоньком свечи.

— Прочь! Вас не звали!

Маленький огонёк выхватил из темноты масляный портрет дедушки Николая Петровича, изображённого в мундире и со шпагой. Круглый столик с брошенными на нём кружевными перчатками. Высокую вазу.

— Бог с тобой, Сашенька! Ступай к себе! — бабушка попыталась взять дочь за руку, но та вырвалась и пошла вперёд. — Где же слуги? Хоть бы кто помог её уложить!

Петя хотел объяснить, что слуги заперлись в комнатах и не выйдут оттуда ни за какие сокровища. Но маменька закричала:

— Гоните их!

И Петя поспешил следом.

Маленький огонёк метался по комнате. Петя не отставал ни на шаг. Бабушка семенила за внуком. В трепещущем свете он видел её ночной чепец, съехавший набок, и большие испуганные глаза, полные слёз.

— Бабушка, вы идите, — он старался говорить спокойно. — Я сам. Я знаю, что делать…

Возрази мне, бабушка! Скажи, что никуда не уйдёшь… Я так устал! Я тоже хочу спать…

Но Наталья Яковлевна покорно кивнула и торопливо ушла к себе. Дверь в её комнату захлопнулась. В замке трижды повернулся ключ.

— Там ещё один! За портьерой!

Только под утро Петя убедил маму, что выгонит прочь незваных гостей. Она уснула. А Петя ещё долго стоял рядом, гладил её по руке и тихонько вздыхал.

Страдалица ты моя…