Оглавление

Аннотация

Калеб Шаттибраль, мастер–маг и неунывающий шутник–философ, продолжает бороться за Вселенское Равновесие. На этот раз ему и его друзьям Судьба уготовила новое, невероятно опасное испытание. Древнее Зло, терпеливо ждавшее своего часа, восстало, чтобы выжечь Соединённое Королевство дотла. Дорога, пропитанная страхом и ужасом, поведет нашего героя к тоненькому лучику спасения. Препятствия, что встанут на пути у Калеба, будут охотно проверять его выдержку и самообладание на прочность. Игральные кости уже брошены: за ошибку — расплата смерть. Хитроумные головоломки, мистические подоплеки, темные, затянутые липкой паутиной секреты, отчаянные сражения и колдовские дуэли — все это будет окружать Калеба и следовать за ним попятам. Сможет ли он одолеть все преграды и не опустить руки, когда отчаяние будет так близко? Кто знает? Кто знает? Дорогой читатель, перед тобой второй том «Легенд». Устраивайся поудобнее и приготовься окунутся в удивительный мир волшебства и тайны.

«Какова она, это жизнь, что влечет меня вдаль?

Каков он, этот дом, где не могу я остаться?

Каково оно, приключение, зовущее в путь?

Моё сердце полно, когда ты рядом со мной»

Л. Маккеннитт

Это вторая книга, повествующая о Калебе Шаттибрале и его друзьях.

Посвящается моим вдохновителям и учителям прекрасного: Г. Лавкрафту, Р. Сальваторе и Л. Маккеннитт, а равно и всем тем, кто прошёл Свой путь через Тьму к Свету, и не сломался.

С благословения Вселенной, я начинаю…

Глава 1. Цена жизни

Я очнулся под водопадом света. Солнце, льющееся через дыру в узорчатом своде, ласкало мне лицо и заливалось за воротник. Этакие приятные тёплые обнимания. Сам я, по–видимому, лежал в крайне неудобном положении — руки под спиной, ноги перекрещены. Конечности изрядно затекли, однако тело, вопреки этому, пребывало в состоянии умиротворения и какой–то лёгкости. Мне было хорошо и более того, радостно. Отчего в груди так весело прыгают зайчики? Стоп. Я же умер. Я не могу быть живым. Всего несколько мгновений назад свершилось Пророчество Полного Круга — древнее предсказание о победе сил Добра над силами Зла. Аватар Ураха, Бога Света, уничтожил Тауруса Красного Палача — могущественного человекоподобного козла, немезиду Десницы Девяносто Девяти Спиц. Таурус, он же Первый из Круга Смерти, был испепелён яркой божественной вспышкой, которая пронзила Бытие. Вселенская Прореха тут же заглотила меня в своё нутро, где я и… погиб? Нет. Я жив. Но почему? Мне ясно виделись звёзды, тёмный туннель и нестерпимо блистающий в нём конец. Я летел туда, стремился стать искоркой, хотел приобщиться к Замыслу. Я чувствовал нечто грандиозное… Однако что–то пошло не так. Сознание вернулось ко мне там же, где до этого покинуло — в громадной полой статуе Ураха, находящейся под хрустальным куполом Гамбуса, — миниатюрного загадочного мира. Так и что? В голове роятся миллионы вопросов, но прежде чем искать на них ответы, надо хотя бы подняться.

Я высвободил руки, согнулся дугой, после чего встал. Машинально подобрав сумку, завалившуюся под обломки камня, и откатившийся чуть поодаль от неё Лик Эбенового Ужаса — посох, доставшейся мне в награду за победу над Милтаром Бриззом в башне Мил’Саак, я направился к обугленному пульсару — крупной волнистой звезде, расчерченной на полу. Именно на ней, при помощи сосудов–хранителей, Таурус пытался извратить Пророчество Полного Круга. На обсидиановых столбах, к которым были прикованы герои древности, ныне остались висеть лишь пустые цепи, испещрённые отталкивающими кривыми символами. В середине пульсара, где до этого в прозрачной чаше вертелась смарагдовая змея Десницы Девяносто Девяти Спиц, теперь подрагивала глянцевая клякса–вуаль. Я содрогнулся — в неё засосало вопящего Тауруса, а следом и меня. Сейчас непроглядная чернота дышала затаённым покоем, но каждый дюйм моей кожи ощущал всю мощь и непростительную гибельность её существования. Только опусти в разлом ногу и обратно достанешь уже аккуратно отрезанную культю. Я боязливо, но не без присущей мне задумчивости, смотрел в чуждую всему космическую прорезь, а ладонь сама собой приводила одежду в порядок. Пальцы задели по мечу — Альдбриг на поясе. Здорово, что он не потерялся. Ноги повели меня прочь от пульсара, к тому, кто ещё вчера был воплощением страха и сеятелем страданий, к Фарганорфу. Дракон–лич возлежал у лестницы кучей разбитых костей. Его серповидные когти и баснословно острые клыки отливали пергаментной белизной. Хищная, лишённая плоти морда навсегда вывернулась под неестественным углом. Созерцая распахнутые настежь челюсти и выпуклые надбровные дуги, я отметил про себя уникальность зрелища. Когда ещё доведётся поглядеть на останки дракона? Вместе со счастливо сгинувшим лихом пропала и тысячелетняя мудрость. Старейший Вирм Севера не имел в себе ни капли жалости, но вот парадокс, — когда Таурус сплетал Высшую Магию, он не стал цепляться за угасающую жизнь, а, напротив, в виде всезжигающей энергии передал её мне. В тот момент я одновременно выступил в роли преобразователя и проводника. Энергия перековалась во мне в заряд, которым я швырнул в опростоволосившуюся Эмириус Клайн. Я попал. Кульминационная развязка и занавес! Опять вылезают эти вопросы: зачем Фарганорф так поступил, и как, тролль побери, я очутился в рядах тех везунчиков, что в сказках ложатся в могилу лишь для того, чтобы потом вновь вернуться на сцену событий?

Потирая переносицу, я направился к дальней стенке развороченной залы. Здесь, за низеньким отгораживающим бортиком, в полукольце, громоздились столы, шкафы, комоды и прочая мебель с разнообразными книгами и замысловатыми предметами. Из–за аляповатых ваз с красными цветочками выглядывала кровать. Своеобразное жилище себе выбрал Нолд Тёмный. Я сел в резное кресло и, подперев рукой подбородок, погрузился в размышления. Эмириус Клайн, Джед Хартблад, Цхева, Нолд Тёмный, Таурус, Урах — все исчезли из Гамбуса, а я и Фарганорф — нет. Этому должно быть объяснение. Неужели Вселенная считает, что я для чего–то ей ещё пригожусь? Я усмехнулся. Ферзи в шахматах ценятся на вес золото. Но я– то — пешка! Так, плюнуть и растереть! Таурус верховодил мной словно марионеткой на детском спектакле кукол. Я подал ему на блюдечке сосуды–хранители и едва не стал свидетелем его кровавого триумфа. При мысли о том, что могло случиться, у меня начинают дрожать поджилки. Если бы Пророчество Полного Круга грянуло так, как задумывал Таурус, то Урах был бы убит, а наш мир потонул бы в огне, принесённом гогочущими легионами Десницы Девяносто Девяти Спиц. Однако… спицы… Матрона Тьмы уверяла меня, что Бог Света не тот, за кого мы его принимаем. Конечно, она много лгала мне и умело играла, но кое–что, мне кажется, в её словах было правдиво. Является ли Урах неподдельным Богом Света и величайшим корчевателем потусторонней скверны или в том, что произошло, отразилась только его благообразная личина, наклеенная на облик истинного «Я» — глумливого и чрезвычайно хитрого Князя Десницы Девяносто Девяти Спиц? Мне никогда не узнать этого. Да и так ли это теперь важно? Наверное, я застрял в Гамбусе на веки вечные.

А мои друзья? Что с ними? Я поскрёб ногтем по столешнице. Бертран Валуа и Альфонсо Дельторо — закадычные приятели моей бесшабашной молодости и по совместительству завсегдатаи клуба «Грозная Четвёрка»! От вас нет весточек уже много лет. И столько же вы не получали их и от меня. Проходя через перипетии этого, без сомнения, самого опасного приключения в жизни, я понял, как соскучился по вам. Ах, если бы я только мог черкнуть письмецо и отправить его в Энгибар или в Магика Элептерум… Под локтем у меня чернильница, но пиши — не пиши, никакая птица не преодолеет заслон Гамбуса. Фарганорф, Искривитель Реальности — единственный, кому это было по силам, заснул и более не проснётся. Так близко и так неимоверно далеко, за пределами хрустального ободка, в Килкваге, не находит себе места от волнения дорогая моему сердцу компания. Я прямо вижу, как в ожидании меня озадаченно шевелит усиками Снурфи — мой любимчик, чёрный таракан, как хмурит полосатый лоб Мурчик — серьезного характера кот, как Дурнбад — бесстрашный гном, меряет шагами пол и бормочет ругательства на лундулуме, как Грешем — мой горе–ученик стискивает рукоятки коротких мечей, как Серэнити — Великий инквизитор Иль Градо тихо, почти про себя, читает молитвы и нервно крутит в латной перчатке амулет Ураха, и как Эмилия… Эмилия, моя подруга, от переживаний она сходит с ума. В её изумрудных широко распахнутых глазах медленно–медленно набираются слёзы отчаяния. С каждой канувшей в прошлое минутой нежнейшая душа колдуньи даёт новую трещину… Прости, моя родная, я не могу дать о себе знать, что за жребий мне выпал, а ты не в состоянии поведать мне про свой.

Жаль, что я сейчас не рядом с ней… рядом со всеми ними. Интересно, закрылись ли червоточины — порталы, выплёскивающие орды демонов из бездны, или моя теория на счёт того, что Таурус был их распространителем и неким стабилизирующим звеном, оказалась неверной? Я поспособствовал отсечению у Десницы Девяносто Девяти Спиц её мерзопакостной верхушки, но, ведь известно, что перерубленный червяк — это уже два червяка. Или нет? Пару месяцев назад, когда вся эта кутерьма с Десницей Девяносто Девяти Спиц только–только распалялась, старая экс–королева Элизабет Тёмная и её невестка — действующая королева Констанция Демей накидали мне кучу заданий: закрыть червоточины, отыскать похищенного принца Фабиана и Корону Света, а также восстановить, по возможности, целостность трещащего по швам Соединённого Королевства. За большинство из заданий я так и не взялся, не успел, впрочем, погибель Тауруса, скорее всего, принесла свои плоды. Я почему–то в этом уверен.

Я откинулся на спинку кресла. Мысли, мысли, мысли, были бы вы конструктивными, а то вы так, просто пиявки–мучители. Чтобы расслабиться и как–то распутать клубок, если не тайн, то, как минимум чувств, я прикрыл веки. Сон снизошёл почти мгновенно. Тяжёлый, он был отражением всего того, что мне довелось пережить за последнее время. Миражи и тени шептали мне о незавидной доле и бессрочном заточении. Я просил их перестать, умолял унять свой гнусный дребезжащий говорок, отстать от меня — всё бесполезно. Они распухали и пучились, обступали со всех сторон и наседали сверху. Я закричал и вышел из дрёмы. Желудок нестерпимо болел. Я схватился за него рукой и закашлялся. У меня изо рта заморосила желчь. Петраковель предупреждала, что излеченный вампиризм будет аукаться мне подобными спазмами. Что же, не такую уж и непомерную цену я уплатил за то, чтобы не вступать в общество кровососущих, гроболюбящих и бледнющих недомертвецов. Низкий поклон королю Каменного Королевства Булю Золотобородому — тяпнул меня в Явархе, собака.

Я вздохнул, вытер набежавшие сопли, а затем неторопливо, потому как заметил краешком глаза тёмное движущееся пятно, стал поворачиваться корпусом влево. Рука на рукояти Альдбрига… Тихо, вот так… Я резко отпрыгнул и выставил меч перед собой. Полосатый хвост, серое тельце, милые лапки — я отёр рукавом скопившийся на висках пот. На приземистую тумбочку взбирался енот. Фу, как ты напугал меня, приятель. Как ты сюда пролез? Моя, было утихшая, сердечная мышца заколотила с утроенным усердием. На животе енота зияла рана, из которой вывернулись запёкшиеся кишки с копошащимися по ним червями. Альдбриг и Лик Эбенового Ужаса заняли боевое положение — будучи мастером–некромантом, я зомби от живой твари отличу на раз–два. Енот между тем принялся внимательно меня рассматривать. От его всепроникающего взгляда глазок–вишенок мне стало не по себе.

— Как я и предсказывал — мы встретились, Калеб Шаттибраль. Я бы явился быстрее, но подходящее «вместилище», предрасположенное к речи, лежало слишком далеко от Первородного Соблазна, — гулко протявкало гальванизированное животное.

Я чуть не поперхнулся.

— Что?

— Клинок Ночи. Грёзы наяву. Вспоминаешь?

Альдбриг вырвался из ладони и со свистом залетел в ножны, Лик Эбенового Ужаса прижался к груди. От этих, не имеющих ко мне никакого отношения манипуляций, я похолодел и осунулся. Чутьё подсказывало мне, что я вляпался, вернее меня скоро вляпают, во что–то муторно–худое.

— На корабле мне приснилась моя отрубленная голова, — кое–как выдавил из себя я. — Она сказала, что поймает меня.

— На грани До и После, — кивнул зомби–енот. — Это был я.

— Ты… кто… или что… ты такое? — запинаясь, спросил я.

— Моё настоящее имя невозможно воспроизвести ни на одном языке Вселенной, поэтому для тебя я буду Привратник.

В такт произносимых слов мёртвое млекопитающее отвратительно качалось.

— Привратник? Ты хранитель каких–то врат?

— Практически. Когда из чьего–то тела в Гамбусе вырывается душа, я указываю, куда ей должно отправиться дальше.

Я плюхнулся в кресло, подоткнутое мне под колени порывом магии. Внутренне я осязал неуловимые энергетические линии, которые как бессвязными узорами, так и ровными геометрическими фигурами ползали по всему вокруг. От мельчайшей пылинки до самой громоздкой подпоры, всё прибывало под их дирижёрством. Мне доводилось приобщаться к неиссякаемым лавинам мощи, бездумно хлещущим в небесные просторы, но здесь… Здесь скользили уравновешенность и сдержанность. Я понимал, что энергетические артерии несут в себе необъёмную для человеческого разума реку информации. Она спиралями вклинивалось в эпицентр–енота, а потом расходилась из него во все уголки Мироздания. Невообразимо.

— То есть, иначе выражаясь, ты помощник Смерти?

Как бы близко я ни стоял у горячего края «каши–малаши», природная любознательность всегда прорывается из меня наружу.

— В твоём восприятии я укладываюсь в эту величину.

— Значит, это ты не дал мне окончить путь? Я умер, ведь так? Я нёсся туда, где блистал свет…

— Да, ты умер и да, по моей воле ты вернулся назад.

— Зачем?

Неожиданно голенище енота хрустнуло, и он плашмя упал на пол. Вновь вставая на задние лапы, Привратник потерял часть потрохов. Склизкой, дурно пахнущей массой они размазались по бочку жаровни.

— Затем, что ты мне нужен. Ты выходец из совершенно иного рукава Бытия и оттого не принадлежишь Гамбусу. После гибели ты стал прецедентом, который не прописан в Законах Универсума. У меня был выбор, как поступить с тобой; Я мог пустить тебя раствориться в сверкающем Забвении или оставить у себя. В прошлом спаянные эпохи и континуумы приоткрыли мне гобелены будущего. Я знал, чему отдам предпочтение ещё до твоего рождения.

— Но почему именно я? Разве Нолд Тёмный, Эмириус Клайн и прочие соучастники Пророчества Полного Круга теперь не у тебя? Они тоже не из Гамбуса и, будь уверен, любой из них исполнит твои прихоти в сто раз лучше меня.

Привратник отрицательно махнул лапкой.

— Они мне недоступны.

Осознавая, что мне никак не вычеркнуть себя из планов Привратника, я сглотнул комочек слюны.

— Для чего я тебе понадобился?

Зомби–зверь поскрежетал зубами, полминутки помолчал, после чего прогавкал:

— Я хочу получить Корону Света. Ты принесёшь её мне.

— Корону Света? Серьёзно? Что ты про неё знаешь?

— Всё.

— Мне неловко тебя расстраивать, но она где–то там, за Гамбусом. Мне при всём желании до неё не добраться.

— Эта проблема разрешима. Искривитель Реальности отворит для тебя окно в родной мир.

Я округлил глаза. Неужели Привратник сцапал этого монстра в свои сети? Или, вручая мне своё естество, Старейший Вирм Севера припас для себя уголёк, который если на него дуть, умудриться разжечь в его незрячих колодцах прежний пламень? Лазеечка вернуться домой!

— Ты реинкарнируешь Фарганорфа, так же, как и меня?

— Не совсем. Это сделаешь ты.

— Я?!

— Дракон–лич попал в мои чертоги вместе с тобой, точнее в тебе. Только ты, воплощённый в изначальную форму, в силах провести ритуал и отделить его частицу от своего духа.

— Каким образом?

Енот подошёл вплотную к моему креслу. Его гадкая, извращённая трясучка саднила мой рассудок подобно напильнику.

— В Гамбусе есть много сакральных мест, мест мощи, пользуясь которыми можно добиться самых различных результатов, в том числе и тех, что выворачивают душу наизнанку и вытряхивают из неё чужеродное. От сего святилища, Первородного Соблазна, на восток вьётся дорога, приводящая к Отражателю — хитроумному комплексу линз. Твоя цель настроить Отражатель так, чтобы исторгающиеся из него лучи сложили на небе пульсар. Когда всё устроишь, поворачивай обратно, я расскажу тебе о том, что надо будет предпринять для завершения ритуала.

Я облизал губы.

— Все более–менее значимые места обыкновенно зорко охраняют и, как понимаю, Отражатель не является исключением из правил?

— Ты сам себе ответил.

— Тогда начёт настройки…

— Ничего сложного. Ты сообразишь, что к чему.

— Ясно. Буду разбираться по ходу пьесы.

Потряхивающийся енот ткнул пальчиком мне в плечо.

— Прежде чем уйдёшь, ты обязан напитать себя. Вот жаровня, нож в твоей сумке, пища перед тобой.

После этих слов гниющий енот закатил глаза и рухнул мне на живот. Фу! Видимо Привратник вышел из гуттаперчевого тельца. Я скинул с себя зверя. Постепенно всё проясняется. Чудо не произошло с бухты–барахты. Древнее, непостижимое создание, в пику «Костлявой», выволокло меня назад в Гамбус, чтобы я плясал под дудку его желаний. А желание–то каково? Корона Света! Замахнулся не на абы что! Чем Привратнику приглянулся монарший венец? В Соединённом Королевстве среди колдунов и подобных вертлявых личностей век от века гуляют толки о таинственных чарах, заключённых в гигантские алмазы и золотой ободок Короны Света, однако короли и королевы никогда не подтверждали, как, впрочем, и не опровергали эти домыслы. Народы провинций вообще исключительно редко лицезрят Корону Света на челах своих правителей, и из–за того, в суп сплетен непрестанно сыплются перчинки да соль. Обычно, королевские особы возлагают на себя легендарный головной убор только при восхождении на престол или на Величие Света — эпохальный праздник, славящий Ураха и его всемилостивую благодать. Ровно в полночь, в пирамидальном храме Шальха, что стоит на внушающей трепет площади Вилика Ура Светелик, Величием Света отмечают завершение старого и начало нового тысячелетия.

Кстати, это событие должно будет осуществиться как раз в этом году! Но как? Соединённое Королевство разбито на осколки, Корона Света как сквозь землю провалилась, и кроме того… меня принуждают её раздобыть и возвратить совсем не владельцу… Хотя, кто сказал, что я так и поступлю? В Гамбусе Привратник — одна из главных шишек — это точно, а за его пределами… имеет ли он какое–то влияние? Я критично осмотрел червивого енота. Возможно. Необходимо это как–то выяснить, а пока… Пока я буду паинькой и сделаю то, что мне приказали. Чтобы пустить пыль в глаза, я даже съем этого подпропавшего зверя. Я сыграю очень осторожно. Я затаюсь, смиренно починю Фарганорфа, тем более что теперь сам о том неимоверно мечтаю, наобещаю Привратнику с тридцать три короба и поминай, как звали! Я окажусь дома и держи «нос», мой алчный спаситель! А Фарганорф? Он, конечно, та ещё кость в горле, даром, что весь из них и состоит. Ладно, о том, как избавиться от дракона–лича я побеспокоюсь позже, сперва его ещё надо поставить на лапы. Я хмыкнул. Где–то во мне сидит не кто–нибудь, а сам Старейший Вирм Севера! Неуловимой песчинкой он витает по моим жилам и истошно ревёт! Ррррр! А вдруг, ставши носителем трансцендентного летающего чудища, я обрёл толику его сверхсилы? Я прислушался к себе. Нет. Ни фонтана энергии, ни фантастической твёрдости бицепсов, ни безграничных знаний о первобытных эонах и вехах я в себе не обнаружил. Ну и пусть! Я сам — орешек со скорлупой! Вселенная, меня посадили в лужу, и что с того? Я выберусь из неё! Легко! Вот прямо даже не запачкавшись!

Приободрившись, я обошёл по периметру импровизированную комнату Нолда Тёмного. Среди всякой всячины, которая, естественно, меня интересовала, мне попалась тумба, забитая дровами. Подойдёт. Я взял парочку сухих брусков, после чего кинул в жаровню. Магическая искорка сорвалась с пальца! Вжух! Поленья затрещали, а я принялся протирать полой мантии заплесневелую сковородку с растопыренными декоративными щупальцами — её, прочую посуду и рядок бутылок без этикетки я нашёл в серванте неподалёку. Язычки огня вились всё выше и всё ярче. Запах дыма приятно щекотал ноздри. Досадно, что мясо, которое мне, так сказать, преподнесли, не слишком свежее. Наверняка оно заблагоухает не так славно, как сосна, да, это её пожирает пламя. Угрюмо вздохнув, я развязал узелок на сумке — пора приступить к разделке тушки. Енот лежал брюхом книзу, поэтому я не видел его дефектов — и хорошо. Ладонь нащупала прохладную рукоять. В отсветах и бликах полыхающей жаровни лезвие старинного кинжала гномов набрало в себя багряного оттенка. Я поднёс его к глазам…

— Давай, парень, рубани уже этого плешивого енота! Я чувствую, что он возле меня!

Я выронил из рук заговоривший кинжал. Голос принадлежал призраку из Леса Скорби. На Куркумных Болотах он вселился в Дурнбада. Применив тёмное искусство, я вытащил его из друга и, повинуясь нахлынувшему сардоническому импульсу, заточил в оружие.

— Джейкоб! Ты говоришь!

— Ты удивлён? Я тоже.

Подобрав кинжал, я улыбнулся. Мне стало радостно от того, что у меня появился собеседник. Пусть Джейкоб несколько своеобразен в общении, но так даже лучше — не заскучаю.

— Ещё бы! Запечатанный в предмет, дух обзаводится речью, только если поблизости от него есть материальный остов, в котором он раньше обитал. Твой скелет попивает чаёк в Лесу Скорби, поэтому ты должен быть нем, как рыба.

— Опять ты пустился в свои заунывные рассусоливания.

— Наверное, на твою клетку–сталь повлияло реализовавшееся Пророчество Полного Круга, — ничуть не смутившись, с полуусмешкой продолжил я. — В миг уничтожения Тауруса энергетические завихрения оказались столь экспрессивны и напористы, что все, находящиеся в их досягаемости, колдовские покровы, в том числе и мои, лишились некоторых связующих нитей, а это привело к тому, что твои мысли стали беспрепятственно покидать кинжал и попадать в пространство. Эпичность произошедшего отодвинула правило Юджина на второй план!

— Молю тебя, уйми свою научную канаву! Я говорю, и прекрасно!

— Есть шансы, что это навсегда.

— Трижды прекрасно! Мне надоело молчать!

Я повертел клинок перед носом.

— Любопытно, почему ты, такой неудержимый болтун, дал знать о себе только сейчас? По какой причине я не услышал твой металлический баритон ещё пару часов назад?

— О чём ты? Я до конца оклемался от твоего несуразного пророчества всего как минуту–две.

Я заинтересованно нахмурился.

— Тебя оглушило?

— Что–то типа того.

— Опиши подробнее.

— Я был в прострации. Всё слышал, но по состоянию как будто дерябнул виски из большого стакана.

— Красочное сравнение.

— Только не ври, что так не делал.

— Ох, делал! Где те бары и кабачки, где я предавался этому беззаботному времяпрепровождению?

— Канули в лету, парень. Всё туда летит вверх тормашками.

Я перевёл взор на бездыханного енота.

— Что–то алкогольное я отыскал, осталось только приготовить к нему гарнир.

— Прекрасная идея! Бери меня в руку и вперёд свежевать тухлятинку!

— Эй, это прозвучало тошнотворно!

— В суровую повседневность иногда полезно закинуть кроху терпкого юмора.

— Тут наши мнения совпадают, — хмыкнул я, садясь на корточки у коченеющего зверя.

Весь кухонный процесс от «подайте мне фартук» до «пальчики оближешь» проходил под поклоны настольного маятника и пикантные комментарии Джейкоба. Тик–так — шкура снята, тик–мак — срезаны самые по виду удобоваримые филейные части, тик–тук — объятые жаром сковороды они покрылись румяной корочкой, тук–тик — яство на тарелочке, тик–тик — в фужере белое сухое вино, милости прошу отужинать!

На самом деле употреблять в пищу падаль категорически возбраняется. Сильнейшее отравление — это самое маленькое и безобидное, что может ожидать человека позарившегося на непонятно как умершее животное. В моём случае, я так решил после тщательного осмотра препарированного Джейкобом тельца, енот, хоть и был источен обитающим в нём червём, под чарами Привратника безвозвратно не испортился. Кровь в его сосудах не застыла и, вследствие того трупный яд, если и успел сформироваться, то совсем в небольшом количестве.

Я наколол вилочкой кусочек, прожевал, проглотил. Так себе вкуснятина. Вино же оказалось недурным. Я обновлял себе фужер, пока бутылка не опустела. А что? Отметить второй «День Варения» сама Вселенная велела! Радостно, но не без нервической нотки, похихикивая над вывертами проказницы Удачи, я, чтобы сбросить хмельную пелену, направился к громадному шкафу с книгами. Обложки. Они стискивали толстые–претолстые кипы пожелтевшей бумаги. Целые опусы! Я вытянул с полки сине–чёрный фолиант. Почему моя рука легла именно на него? Ну, во–первых, по сравнению с товарищами он показался мне непростительно худощавым, а во–вторых, на краях его переплёта имелись экстравагантные треугольные вставки. Серебряные, они были испещрены звёздными оттисками и мифическими бестиями. «Первоначала» — название, выведенное странным, однако почти интуитивно доступным к прочтению языком, моментально заинтриговало меня. Автором значился Индиговый Духовидец. Примостив Лик Эбенового Ужаса между перекрестием восковых огарков канделябра, я удобно, как привык делать в Шато, облокотился спиной о стену и стал жадно поглощать глазами строчки.

Индиговый Духовидец, ссылаясь на ряд снизошедших на него теологический откровений, писал о сотворении Бытия. По его словам, всё–всё во Вселенной появилось после Большого Взрыва — некого, неизмеримого по силе и необъяснимо–случайного толчка, который прорвал бесцветный вакуум и заполнил его раскалённой материей. Вместе с веществом, скоропостижно распространившимся по всей плеяде свежеиспечённых Универсумов, из сосредоточения Большого Взрыва вылетели и постигли себя Вседержители — сущности, что в итоге облачились в одежды Творцов. В списке демиургов, состоящем ровно из девяносто девяти имён, Индиговый Духовидец особенно выделил нескольких; Рифф, Назбраэль, Юкцфернанодон, Урах и Харо — в отличие от других великих духов не углубились в запредельные дебри непознанного, а остались там, где изначально возникли — в Гамбусе. В нём, в мистическую Эру Предтеч, была заложена основа для всего живого. Общими стараниями пятерых, жизнь, выпестованная из первичных элементов, обрела форму. По безбрежным растрескавшимся землям самостоятельно задвигался камень, из жерла вулканов потекла причудливая лава, в воде забарахтались нелепые волны, а по раздираемым молниями фантасмагорическим небесам закружи дикие ветры — то были разумные стихии. Чуть позже, в Гамбусе, доселе тусклые океаны обзавелись яркими водорослями и фосфоресцирующими кораллами, а голые долины поросли травой и лесами. Просторы наводнились многообразием животных, птиц и рыб. Далее, мишурой тесно переплетённых видений, Индиговый Духовидец повествует о том, как Вселенная родила второй раз. После огненных конвульсий и череды неописуемых катаклизмов из её агонизирующего лона вышла несметная масса мыслящих образов, разделившихся на три группы. Тогда как две из них, Порядок и Хаос, ознаменовали собою неумолимо противоборствующие полюса, Арбитры — третья группа, возглавляемая Смертью, приняла на себя заботы по устройству и соблюдению основополагающих законов Зримых и Незримых Миров. К моменту пробуждения первых дриад и нимф Юкцфернанодон охладел к ваянию. В конце главы он покинул Гамбус, и на страницах Первоначала его имя стало упоминаться автором всё реже. К середине книги грёзы Индигового Духовидца исполнились угольной черноты и ослепительного сияния. Эмоциональная неряшливость, с которой подавалось эпопея, и нюансы перевода сложили для меня лабиринт противоречий. В полунамёках на туманные события и за неизвестными иероглифами крылась тайна становления звериных рас и гуманоидных народов. Природа и Вседержители то сообща, то порознь помешивали бурлящий метаморфизмами котёл. Эволюция, приправленная сверхъестественным вмешательством, спустя недатированный временной провал, предъявила людей, гномов и эльфов на умиление Вселенной. Тысячелетия сменялись тысячелетиями, королевства рассыпались на черепки, дабы потом неожиданно воспарить в былом могуществе. Две сотканных окраины; Мир Света — Ураха и Мир Тьмы — Назбраэля вбирали в свои чертоги души, поставляемые Смертью. Так было, пока Харо…

Мой взгляд упёрся в безнадёжно измаранный лист. Что? И за ним такой же! Я быстро пролистал книгу — остаток весь в чернилах! Кто–то специально испортил концовку Первоначала. Но зачем? Я сморщился, сел за стол и выудил из сумки талмуд с Пророчеством Полного Круга. Аромат! Я его ни с чем не спутаю! Это розмарин! С задней стороны, расположившейся поодаль от меня стойки для оружия, в подвешенном за крючок горшочке рос великолепный зелёный куст. Ты сейчас придёшься очень кстати, пахучка! Розмарин стимулирует работу мозга, улучшает смекалку и сообразительность. Вдыхая сладковатое камфорное благоухание, я освежил в памяти предания Соединённого Королевства. Да, это феноменальное открытие! Эй, там, псевдоколдунишки из Магика Элептерум, Бертран, ты не в счёт, позовите меня на свой хилый симпозиум! Я вам такое расскажу — закачаетесь! Легендариум Индигового Духовидца есть ни что иное, как прелюдия к тому, что мы издревле считали точкой отсчёта! Такие извечные вопросы как «откуда родом наши предки?» и «что было До?» — теперь разгаданы! Джед Хартблад обмолвился мне, что Гамбус был сконструирован Нолдом Тёмным из специфической эссенции, добытой им в закромах Червонного Капища живорезов — но это не так. Ядро, из которого пошла рябь самозарождающихся Универсумов, Было всегда и Есть везде. За привычной трёхмерной оценкой окружающей действительности, видимо, нет рамок, и в том, что Гамбус для нашего убогого восприятия выглядит как хрустальная сфера, насыщенная зудениями и гротескными метеоявлениями, я думаю — вполне логично. Мы, смертные, познаём Гамбус так, как можем.

Под воздействием мыслительных процессов весь хмель из меня словно выжали. Я абсолютно протрезвел. Да и не мудрено! Закусив губу, я забарабанил пальцами по подлокотнику. Метафизические аномалии и их закрытые семью печатями секреты меня привлекали с самого детства. Кем бы ни был Индиговый Духовидец — сумасшедшим или провидцем, его труд — драгоценнейшая реликвия, подарила моей кумекалке «глоток свежего воздуха». С такими космическими ребусами я ещё не сталкивался. От Гамбуса я перенаправил интеллектуальный взор на Арбитров. В Первоначалах глава «Держатели Равновесия» даёт им заретушированную, затянутую липкой паутиной энигматичности, характеристику. По силе они значительно уступают Вседержителям, но их безликая царица Смерть как минимум стоит наравне с Урахом, а то и выше. Арбитры лишены какой–либо притязательности. Они существуют, чтобы блюсти одним только им известные своды правил. Но Привратник… Ему захотелось обладать. Когда–то это желание изменило его и выдернуло из круга собратьев, безразличных ко всему земному. Привратник, олицетворяющий собою казус в метафоричном математическом уравнении, чрезвычайно могуществен. Прибывая у истоков Гамбуса, в древнейшем сосредоточении всего и вся, он способен изыскивать средства к вторжению на территорию других хранителей Врат Мёртвых. Так, на Клинке Ночи, Привратник проник в мой сон. Если я, по прибытию в Килквагу, брошу его задание в корзину, то нутром чувствую — он меня достанет. Я покачал головой. Пожалуй, буду беспокоиться об этом позже. Сейчас первостепенно сделать из Гамбуса «ноги».

Я сунул в сумку «Первоначала», водрузил в руку Лик Эбенового Ужаса и потопал к лестнице. Проходя мимо Фарганорфа, мне приспичило хлопнуть его по выбеленным костям. Скоро запорхаешь, пташка! Уж я порадею! Порожки повели вниз. Сменами пейзажей, круговоротом битв и веретеном героических эпизодов, фрески, молча и торжественно, пересказывали мне житие Ураха. Кое–какие изображения были любопытнее прочих. Особенно меня поразил кусочек, где Бог Света, в образе человека с нимбом, преклонил колени перед юной девушкой, которая исходя из антуража мрачной безысходности, его отвергала. Аж до мурашек! Я сошёл к арочным дверям. За ними меня ждал алеющий закат и прелый осенний ветер. Нестыковочка! Когда Старейший Вирм Севера нёс меня на закорках и громыхал рыком в небесах нас приветствовало лето! Я взъерошил волосы. Пророчество Полного Круга поглотило Красного Палача не вчера, и не на той неделе. Пронеслись месяцы или даже годы! Мои друзья… Я не представляю, сколько вы томились в ожидании меня… Эмилия, давно ли ты, выплакав все глаза, ушла из гнетущего замка Джеда Хартблада? Подруга, что только в последнем совместном путешествии раскрылась для моего глупого сердца во всем своем женском обаянии, как я хочу обнять тебя и сказать, что ты для меня значишь… Сентиментальность всегда занимала во мне отдельную нишу, теперь же, при располагающей депрессивно–очаровательной атмосфере, она обострилась.

Щурясь, я присмотрелся к солнечному ареалу. Занимательный факт — светило, тонущее в багряных облаках, точно такое же, как и у нас. Почему? Наш мир создан по подобию Гамбуса? Интригующее вопрошание требует схожего ответа. Где он? Я не вижу, чтобы мне его несли! Ха! Подобными «из–за чего» и «как так» можно замызгать парочку академических досок. Я огляделся. От Первородного Соблазна расходился узел дорог. Моя — та, что узкой тропкой заворачивает на восток. Почти машинально, в заливающем спину солнечном сиянии, я побрёл в намеченном направлении. Вокруг желтеющей поляны, на которой воздвигли гранитного Бога Света, раскинулись лесные покрывала. Деревья, в основном дубы, вязы и клёны, почтительно кренились вдоль пути. Едва смыкающиеся ветки выстилали передо мной арочный проход. Я приметил, что ходьба меж могучих деревянных мудрецов доставляет мне удовольствие. Тихо, спокойно, как будто ничего плохого и не было в моей жизни. Я мог бы так прогуливаться по окрестностям Весёлых Поганок. Вон шишка закатилась под корягу, а там сова ухает — мышки прячьтесь, она голодная. Принесённое крыльями сгущающихся сумерек, на небосклоне проступило звёздное море. Из его мерцающих волн и перемигивающихся узоров, перламутровой жемчужиной, постепенно выныривала одутловатая луна.

Похолодало. Я застегнул плащ на все пуговицы и накинул капюшон. Ступни поднывали уже час или два, и мне пришлось дать им заслуженную передышку. Устроив «Мадам Сижу» на ложбинку замшелого валуна, я стащил сумку на колени.

— Ты что оглох?! Ау! Тетерев! — донеслось до моего уха невыразительное скрежетание.

Лезвие кинжала попало в середину трактата о Пророчестве Полного Круга и поэтому крики Джейкоба тонули в буквенной тюрьме. За всеми этими возвышенными думами, я грешным делом успел позабыть про него.

— Зачем ты так надрываешься? — хмыкнул я, кладя оружие подле себя.

— Тебя бы так засунуть не пойми куда!

— Справедливое замечание.

— Куда мы навострили сапоги? В Отражатель?

— А как ты узнал, что мы движемся?

— Ты трясёшь меня словно маракасы.

— Значит, ты и прикосновения теперь ощущаешь?

Я погладил пальцами рукоять.

— Что я сейчас сделал?

— Пощекотал у подмышки.

Я изумлённо покрутил старинное орудие убийства.

— Магический коллапс повлиял на тебя намного сильнее, чем я думал.

— Вот тебе и повод держать меня у пояса. Через мой клинок ты будешь познавать маниакально любимые тобою колдовские науки.

Я расхохотался.

— Ты мне тогда своим трёпом продуху не дашь! Ну, уж нет. Если ты продолжишь ехать в сумке, нам обоим будет комфортнее.

— Парень, поверь, комфорт комфорту рознь. И я сейчас говорю не о твоём кожаном мешке.

— Тогда о чём?

— О том, что мы не одни.

У искателя приключений, услышавшего такую фразу, зачастую сразу начинаются неприятности. Я моментально вырвал из ножен Альдбриг. Где враг?! Правее моей стоянки, на трухлявом пне восседал Птикаль. Я прямо дар речи потерял. Круглолицый, розовощёкий, он тёр красным платком взмокший лоб. Завидев меня, дурачок воскликнул:

— Ты обещал принести мне мармеладных червячков!

— Птикаль, мой дорогой, я намеревался отдать их тебе в Шато, — отозвался я, разогревая навершие Лика Эбенового Ужаса. Я прекрасно осознавал, что передо мной обманка.

— Мастер обещал! — повторил толстячок и разрыдался.

Пламя затрепыхалось сквозь пустые глазницы черепа. Я был готов явить напалм огня в любую секунду.

— И я не солгу.

Птикаль пустил струйку слюны.

— Хорошо! Но когда?

— В Шато. Ты получишь их в Шато. Веришь мне?

Я стал прицеливаться.

— Да! Но ты идёшь, а не скачешь! Почему? Так мне придётся тебя ждать тысячу тысяч лет!

— Стреляй, он не тот, за кого себя выдаёт! — крикнул Джейкоб.

Прежде чем я последовал его совету, Птикаль зарябил и распался на шарики Света, которые спустя мгновение устремились ввысь.

Минута, две, три. Никого. Я разрядил Лик Эбенового Ужаса в лужу, а потом стиснул рукоять кинжала.

— Откуда ты знал, что там кто–то есть?

— Я почувствовал магическое колебание.

— Пророчество Полного Круга! Вдобавок к голосу и тактильности, оно наделило тебя уникальным даром!

— Полезным для тебя, парень!

— Местечко на ремне ты себе заработал, — пробормотал я, лихорадочно роясь в сумке.

Кампри — золотой орех — подарок ворожей лежал под ворохом книг. Я был уверен, что некто, примеривший на себя обличие Птикаля, нарочно подсказал, что у меня с собой есть ещё более необычный друг, чем Джейкоб. Я положил орех на землю. Никакой реакции. Его надо швырнуть! Я подхватил Кампри и что есть мочи кинул вниз. Не долетев до травы дюйма два, орех завис в воздухе и раскрыл сапфирные лепестки. Из них клубами синего дыма выпрыгнул призрачный конь! Расплывчатая голова боднула меня в грудь. Ух, как морозно!

— Я тоже рад тебя видеть, Юнивайн! Унесёшь меня обратно в Лес Скорби?

Грива отрицательно заколыхалась влево–вправо. Но попытаться стоило! Вероятнее всего, призрачный конь способен попасть куда угодно, где будет находиться его Камень Призыва, и Гамбус тому не исключение. Однако бестелесность и умение мгновенно перемещаться по потусторонним червоточинам не распространяются на седоков Юнивайна. Только Фарганорф в состоянии распахнуть для меня створы хрустальной сферы. Поправка — был в состоянии.

— Тогда отвези меня, пожалуйста, к Отражателю. Эта штука где–то впереди.

Юнивайн заржал и забил копытом.

— Это значит «садись сверху»?

Призрачный конь повернулся бочком. Я забрался в седло, и мы помчались. Скорость, с которой Юнивайн запетлял по тропе утопающей в ночном тумане, была так высока, что у меня перед глазами всё смазалось в одно тёмное пятно. Скакали мы довольно долго. Я изрядно устал, и мой неутомимый товарищ понял это. К рассвету мы притормозили так, что мне стали видны очертания деревьев, а спустя примерно час Юнивайн остановился у громаднейшего вяза с дуплом, да таким, что туда поместился бы даже Грешем, будучи рыжим толстяком. Вяз пустил корни у скромной по ширине речушки. Как только я слез с коня, он собрался в вихрь и затянулся в Кампри, который оттопырил мне карман. Юнивайн воплотился где–то у Оплота Ведьм, а Джейкоб и я снова остались вдвоём. Лучше, чем ничего, правда? Журчащий поток, влекущий на себе охапки побуревшей растительности, манил меня подойти поближе. Откинув неторопливо плывущие листья, я умылся и протёр шею. Желудок между тем недовольно урчал. Хрустящие тосты, сосиски, сыр, кофе, яичница — он требовал этого в большом количестве. Может, рыбу поймать? Но как? Ах, если бы только у меня была при себе удочка или Снурф с его крючковатыми цепкими лапками! Увы! Придётся устроить себе «диетический день». Голодание даже полезно. Иногда. Раз не получится перекусить, то поспать в том дупле вполне удастся. Я влез в проём вяза. Свалявшиеся комья травы и клочья шерсти недвусмысленно намекали, что внутри некогда проживало семейство лис. Я свернулся клубочком, чихнул и, подложив сумку под голову, обратился к Джейкобу:

— Я собираюсь вздремнуть. Предупреди, если на горизонте встрепыхнётся что–нибудь.

— Договорились, я пихну тебя под ребро.

— Только не остриём!

— Ха!

— Расценю твоё «ха» как «само собой разумеется».

— Точно так. Спи, парень, я буду начеку.

— Спасибо.

Смежив веки, я стал думать о подоплёке, с которой столкнулся на пути к Отражателю. Что таится за внезапным появлением моего ирреального домочадца? Здешний Птикаль вёл себя один в один как тот, что жил… живёт у меня в Шато. Дурачок был скопирован с моей памяти. Но как? Для чего? И главное — кем? Враждебностью от фантома не веяло, впрочем, это ни о чём не говорит. Гамбус, Привратник, Отражатель… Моё одиночество сродни иллюзии — повсюду таятся следящие глаза. Надо быть настороже. Отосплюсь, а там…

Балдахин сна обвязал меня водевильными грёзами. В череде сменяющихся персонажей, панорам и фантазий, я вдруг ясно услышал знакомый голос. Он взывал ко мне:

— Парень, у нас гости!

Потом прибавился другой голос. Глухой и властный.

— Вставай, мальчишка!

Сонный морок видоизменился в длинное серое повествование о маленьком мальчике и старике. Чаще всего фрагменты–оттиски крутились вокруг многоуровневой башни полной диковинных механизмов, спрятанных волшебных дверей и зачарованных ниш. Быт могущественного волшебника перемежевался с воркотнёй и несмышлёными играми ребёнка.

— У тебя затычки в ушах?! Он приближается!

Сновидение поставило упор на отдельной картине. Сейчас оно дало мне детально рассмотреть старика и дотоле расплывчатую обстановку. Высокий, привыкший хмуриться человек с окладистой бородой и сетью гусиных морщин у глаз чертил на доске руны, а рядом с ним, туда–сюда, ползала коробка с дырками. Периодически из прорези–щёлочки показывался любопытный носик или звенел детский смех.

— Вопи громче, шпилька, или поцарапай ему мизинец!

В гамме, включающей в себя все оттенки чёрного и белого, возник странного вида гуманоид с загнутым в спираль черепом и впечатляющим количеством пальцев. Он прошамкал к коробке и пронзительно возопил:

— Калеб! Ты в опасности!

— Он будет в ней, если не проснётся!

В какой–то миг я понял, что не сплю и голоса, которые звенят в ушах — это не эхо усыплённого сознания. Я вскочил, и голова естественно соприкоснулась с препятствием. Твёрдая кора вяза преподнесла моему лбу выпуклую блямбу. Перед зрачками затрепыхались золотистые мушки. Меня ухватили за ворот и бесцеремонно вытащили из лисьего гнезда. В черепе всё гудело, но меня целиком занимало другое. Я обомлел, потому как колючие, чуть раскосые глаза Квиля Лофирндваля буравили мне темя тяжёлым взором. За спиной моего приёмного отца радостно подметал хвостом землю лабрадор по кличке Виноград. До самой своей смерти Виноград был предан мне, и я почитал его за лучшего друга…

Собака прошмыгнула между ног Квиля и спустя секунду стала вовсю лизать мои ладони.

— Я кричу тебе уже битых пять минут! — пролязгал Джейкоб.

— Видимо мне довелось слишком крепко заснуть, — прошептал я, всматриваясь в суровое лицо. Сколько я искал его? Сколько мечтал увидеть вновь? Не сосчитать тех чисел и лет. Однажды Квиль впал в подобие комы и Энигма — творческая мастерская и по совместительству дом колдуна, попросту растворилась в воздухе, оставив меня безудержно ревущего стоять у колодца с полупустым ведром.

— Тебе надо уходить отсюда. Немедленно.

— Зачем?

— Надвигается свирепая буря.

Я поглядел на затягивающееся чёрными облаками небо и неотложно вспомнил ту вакханалию молний, что терзали хрустальный свод Гамбуса в Мил’Саак. Сейчас я убедился, что тот, кто прислал мне проекцию Птикаля, а теперь и Квиля Лофирндваля — желал мне добра. Предчувствие грандиозного шторма засосало у меня под ложечкой. Я растерянно стал искать глазами место, где можно было бы укрыться.

— Там есть скала, а в ней глубокая пещера, что сбережёт твою жизнь, — продолжал Квиль, указывая серповидным посохом на северо–запад. — Садись на коня и дуй туда.

— Откуда ты знаешь, что убежище находится в той стороне?

Фантом моего приёмного отца задумчиво насупился.

— Я вижу её. Местонахождение пещеры занимает весь мой разум.

— Ты поедешь со мной?

— Нет. Мне… У меня много других дел.

Я положил руку на плечо чародея.

— Прислушайся к себе и скажи мне — кто ты?

Ветер затеребил наши капюшоны. Виноград загавкал на угольные тучи. Под начинающийся дождь брови Квиля Лофирндваля поползли к седым волосам. Он потряс головой, а затем неожиданно расхохотался:

— Конечно, как я только сразу не заметил — ты выглядишь на тридцать с хвостиком. Я помню, как вчера твоя возня не давала мне сварить зелье, но… Это было не вчера?

— Да.

— Я не настоящий?

— Скорее всего, выражаясь вашим чокнутым научным языком — ты магически стабилизированная сущность, кем–то взятая из воспоминания Калеба, — подтвердил Джейкоб.

Квиль Лофирндваль улыбнулся в бороду.

— Не хочу выяснять, где я взаправдашний, когда ты в беде, скажу лишь одно, мальчишка, я был рад увидеть тебя возмужавшим. Мать и отец гордились бы тобой.

У меня спёрло дыхание, а на глазах навернулись слёзы. Спасибо, Вселенная, их было не видно из–за разыгравшейся мороси.

— Беги, я предвижу, что гроза совсем рядом!

Квиль хлопнул в ладош, и и Кампри сам собой бултыхнулся об землю. Призрачный конь появился спустя миг. Я вскочил в седло и сверху вниз крикнул:

— Я люблю тебя!

— И я тебя, мой мальчик!

Мой приёмный отец и Виноград рассеклись на светящиеся полосы, быстро растворившиеся в нахлынувшей полутьме.

— Юнивайн, туда, к пещере!

Всхрапнув, мой эфемерный друг ринулся в гущу оранжевых зарослей. Петляя между россыпи источенных ветрами камней и стволов заскорузлых деревьев, мы уносились от подступающего урагана. Я отвернул голову от струи холодного воздуха, чтобы поглядеть назад. Сплошная стена града, молний, листвы и обломанных веток не отставала от нас ни на шаг. Юнивайн перепрыгнул через бездонную расселину и взял вправо. Мимо моего взора промелькнули колонны, волнистым строем уводящие к руинам куполообразного здания. За развалинами последовала цветочная поляна и вновь лес. Мы обогнули загромождённый валежником холм и выскочили к иззубренной, торчащей из почвы словно гребень, невысокой горе. Не сбавляя темпа, Юнивайн поскакал вокруг каменной породы. Вот он! Арочный вход притаился под нависающим природным карнизом! Призрачный конь тоже заметил его. Совершив манёвр, он завернул к тёмному провалу, после чего остановился и влился в Кампри. Мы успели! Спасибо, дружище! Я вдохнул носом бушующую сырость. Всполохи и вспышки на небесах достигли своего апогея. Земная твердь дрожала, а гром клялся оглушить всяког, о кто не найдёт себе прибежище. Под ипохондрию непогоды, я вошёл вовнутрь базальтовых сеней.

Глава 2. Фаворит Праматери

Я сконцентрировал несколько шариков Света. Алая, пурпурная и синяя сферы развеяли густую черноту. Вперёд вёл явно рукотворный проход. Молотками и зубилами были стёсаны как своды, так и стены. Подгоняемый стонами обезумевшей бури, я зашагал по искусно подогнанному булыжнику. По пути мне попадались мотки паутины и кучки вековой пыли. Разорвав очередную молочную сеть, я вышел к перекрёстку с занятным фризом. На декоративной композиции, лентой опоясывающей архитравы колонных горловин, были вырезаны пауки, плетущие свитки, и люди с повязками на глазах, водящие по ним пальцами, — видимо, читающие наощупь. Многогранность узоров и их виртуозная проработка поражали воображение. Я почесал у себя за ухом. Что бы могла значить эта «застывшая музыка»? Неужели когда–то гора была облюбована экзотическим культом, почитающим кровососущих прядильщиков? Где его последователи? Сгинули? Всеобщее запустение говорит именно об этом. Я наугад выбрал коридор и, процарапав у его края засечку (по привычке), двинулся вглубь. Дышалось легко. Где–то сверху гулял сквознячок и отдалённо завывал взбесившийся тайфун. Я поднялся по приземистым порожкам и оказался в вытянутом овальном зале. Он поражал. В интенсивном блеске магических шаров я разглядел целые полотна паутинных сетей и занавесок. Среди их бесконечных переплетений теснилась архаичная мебель и непонятные приспособления. Пройдя по истлевшему ковру, я очутился у гладкой фосфоресцирующей двери. Что за ней? Не прикасаясь ладонью к створу, я надавил Ликом Эбенового Ужаса на замочную скважину. Дверь бесшумно раскрылась. За ней меня ждало нечто экстраординарное.

Желтоватые, приплюснутые с концов коконы, ровным, почти выведенным по линейке строем, заполняли собою четырёхугольною комнату, посреди которой свисал высохший арахнид–исполин. Я заворожённо приблизился к одному из коконов. В грязноватой бреши, зияющей между тугих нитей, проглядывалась мумия с завязанными глазами. Её рот был распахнут в душераздирающем крике, а тело, перекрученное в агонии, как бы из последних сил пыталось вырваться на волю. Оторвав взор от высосанного покойника, я перевёл его на чудовище в центре. Каракурт, так мне захотелось его назвать из–за внешней схожести с данным пауком, был в холке крупнее медведя. Неимоверно острые, загнутые клыки вылезали из отвратительной пасти не меньше, чем на фут. Коричневый пушок, не полинявший от времени, тонким слоем оплетал арахниду пятнистое брюхо и жёсткие конечности. Я присвистнул. Ну и гадина!

— Я чувствую разложение и тлен! Где мы? — прорезал тишину Джейкоб.

— В логове сдохшего насекомого переростка.

— Много костей и всё такое?

— Картина из разряда — «при жизни я был сноровистым ловцом мух».

— Речь о пауке? Они никогда мне не нравились.

— Сейчас я почему–то думаю так же.

Покинув подвешенную тварь, я, ведомый любопытством, переместился к алтарю. Его сердцевина была плотно зашторена непроглядной материей. Как интригующе! Пальцы потянули за краешек ткани. Ого! Из щели полился свет! Я одёрнул полог. На треножной подставке покоилась прозрачная ёмкость конической формы. Её нутро заполняли туманные, испускающие собственный свет лоскуты с выступающими иероглифами и абстракциями. Такого непонятного по назначению объекта я ещё не встречал.

— Парень, магия!

— Всё нормально, это я тут кое–что нашёл.

— Поподробнее объяснить не можешь?

— Я сам пока не во всём разобрался, — прошептал я, наклоняясь над артефактом.

Вдруг лоскуты всколыхнулись и хороводом заметались по дну ёмкости. Их безостановочное движение создало единый дымно–мерцающий круг. Потом круг распался и эфирные полоски, уже переливающиеся разными цветами, склеились в миниатюрную фигуру паука, держащего над головой беспрестанно перестраивающийся перламутровый знак.

— Ты что там творишь? Меня прямо–таки будоражит от напора колдовства!

— Это не…

Я не окончил фразу по вине неземного паука. Он выполз из своего мистического обиталища и швырнул в меня знаком. «Подарочек» угодил мне в переносицу и рассыпался снопом искр, а его «даритель» в то же мгновение прыгнул к арахниду и тягучей жижей втёк ему под зубастую пасть. Подумать над случившимся я не смог — стало не до того. То древнее страшилище, куда вселилась призрачная сущность, зашевелило внушающими трепет лапами. Жвала разверзлись и издали пронзительный вопль. Он был властным и призывающим. Под его силой в коконах ожили и задёргались насильственно упокоенные слепцы. Вне сомнений каракурт понукал их спешить к нему, чтобы помочь отделаться от, превратившейся в соляной столб, удерживающей верёвки.

— Что это так истошно визжит?!

— Лучше не спрашивай!

— У тебя проблемы?

— Что–то вроде того! — выкрикнул я, со всех ног драпая в коридор напротив. Тёмный ход оказался короткой перемычкой между помещениями. Лабиринты столов с растянутыми на них гобеленами паутины и плеяды низеньких шкафчиков со скатанными рулонами на полках привели меня в соседнюю галерею, некогда бывшую подземным садом. Я опрометью пробежал по зачахшим грядкам, а затем едва ли не кубарем скатился по раздробленным порожкам вниз. В боку кололо; мне хотелось оторваться от погони, которая, несомненно, шла полным ходом. Её гибельные отголоски, выражающиеся мерным перебоем восьми «прутьев» и шарканьем разложившихся стоп, звучали всё отчётливее. Ступенчатый провал продолжал вести в недра пещеры и от этого моя паника только росла. Казалось бы, что я так разволновался? Опытный некромант должен чувствовать себя в любом склепе как у себя дома, но… противник уж больно шустрый попался. Я не понаслышке знаю о ловкости и скорости гальванизированных пауков — подчинить их своей воле за тридцать секунд не получится, а вот отравиться ядом или приобрести дыру в черепе за этот промежуток времени — легче лёгкого. Куда ведёт эта бесконечная шахта?! Надо успокоиться и сконцентрировать заклинание. Перейдя с бега на размашистый шаг, я принялся подготавливать заклинание «Цепной Молнии». Спустя три пролёта в моей перчатке забрезжил аннигилирующий шар, который я переложил на Лик Эбенового Ужаса. Злоехидное навершие посоха заблестело трепыхающимися дугами. Теперь при выстреле из посоха мощь «Цепной Молнии» увеличится стократ. Держа под контролем одно чародейство, я неотложно занялся вторым, профессиональным. Оперируя тёмным ремеслом, моя рука проникла в грешную Бездну Назбраэля, откуда вылущила загробную, извергающую из себя противоречие, субстанцию — её я использую на восставших слепцах. Конечно, в отличие от арахнида их можно было бы подвести под некромантическую опеку и заставить перерубить самих себя в требуху, но это долго и небезопасно — при манипуляциях меня некому будет прикрыть. Сейчас я ищу способ, как «решить уравнение», не изгаляясь. Моё нисхождение, окрашенное сыростью монолитных сводов и мысленными тревогами, прервалось в громадной естественной каверне. Над потолком горели неугасающие фонари, а вдоль красной стекольчатой дороги высились разнообразные каменные пауки. Они были так правдоподобно и самобытно содеяны, что я безотчётно разинул рот. Багряное покрытие повлекло меня сквозь жуткую толщу. Птицееды, мизгири, тарантулы, крестовики — они и множество других паукообразных были лишь преддверием к зениту ксенофобии. Дрога вильнула и вывела к статуе, превышающей по своей порочности и кошмару все прочие когда–либо виданные мною дикие постаменты. Безумный скульптор выдолбил из породы настолько бесовское отродье, что понять, где в этом богомерзком клубке сочленений арахнид, а где гомункул с инфернальными чертами, было попросту невозможно. Подле сплющенного титанического урода, в молитвенном экстазе, застыли изваяния людей. Широко распахнутыми лазуритовыми глазами–кристаллами они взирали на зажатую в клешнях спираль.

С трудом оторвав взор от кощунственной пантомимы, я, было, хотел бежать дальше, но обнаружил, что стеклянная тропа исчезла! Свет фонарей затухал, а спираль демонического божка, наоборот, разгоралась! Вместе с тем топот преследователей уже звучал совсем рядом! Позиция! Мне нужна оборонительная позиция! Я лихорадочно завертел парящими надо мною магическими сферами. Их сияние выхватило из савана теней очертания мумий. Они неумолимо приближались ко мне, а я ещё не подыскал место, где дать им бой! Куда?! Куда!? Эгей! Годится! Птицеед, набившийся в соседи к паучьему богу, практически полностью прижался брюхом к плите. В три прыжка я очутился у него на спине. Спираль разродилась вспышкой, и тут же послышался хриплый вой мёртвого войска. Сколько тухляков было в той комнате? Двадцать? Тридцать? Придётся пересчитать «вручную»! Меня окружали, однако я нашёл в себе силы проявить хладнокровность. Первую партию доковылявших до меня мумий уложила та самая орбита из недоступных глубин Назбраэля. С безобразным чавкающим звуком она слетела с моей перчатки, шмякнулась на пол, и вслед за тем, на секунду осветив всё вокруг гнилым оранжевым всполохом, расщепила кости доброму десятку врагов. Я повернулся назад. Лик Эбенового Ужаса испустил белоснежный зигзаг. Бах! Бах! Бабах! Семь мумий стали жертвами массового заклинания.

— Ты воюешь?!

— Да!

— Пусти меня в дело!

— Попозже! — выпалил я, успешно отбивая Альдбригом направленный мне в колено топор. Мой импровизированный помост быстро превращался в островок посреди бурлящего моря. Я расквасил трухлявую черепушку посохом, а другую отсёк мечом, но пропустил удар в лодыжку.

— Ай!

Я едва не упал на завывающую толпу мертвецов. Под разорванной штаниной потекла кровь.

— Не сдавайся, дерись, парень!

— Я стараюсь!

— Меня вновь посетили те магические ощущения! К тебе пришла подмога!

— Где она?!

— Под тобой!

Перекрутив Альдбригом замысловатую восьмёрку, которая спасла меня минимум от пяти порезов, я брякнул Ликом Эбенового Ужаса по плечу мумии. На этом моменте моё везение закончилось. Несколько пар культяпок чрезвычайно болезненно вцепились мне в голенища. Я не потерял равновесие только потому, что ткнул мечом в перемотанную глазницу. В отместку моё колено получило сокрушительный удар молотом. Падая назад, я ожидал напороться на пику или саблю, но… вместо них приземлился в латные рукавицы! Лысая голова, вена на весь лоб, изуверские голубые глаза! О, Вселенная! Это Касиус Млут, небезосновательно прозванный за свою свирепость Яростным! Таинственный благодетель вынул из моей памяти самого непримиримого и эффективного борца с нежитью! Великий инквизитор Иль Градо, предшественник Серэнити, досаждал мне десятки лет. Касиус ненавидел меня и мечтал прилюдно сжечь. Однажды, когда я попал к нему в лапы основательно, Королевский Дом в лице королевы Элизабет Тёмной своим прямым приказом вытащил мою шею из петли. Сейчас, увидев Касиуса, я не знал плакать мне или смеяться. Вначале великий инквизитор разберётся с реинкарнированными трупами, а потом непременно примется за меня.

— Шаттибраль! На этот раз ты не выкрутишься!

Касиус Млут перебросил меня через себя (словно пушинку!) и попутно треснул мне локтем в челюсть. Я охнул и, поскуливая от саднящего колена и лопнувшей губы, прижался к холодному основанию тлетворного изваяния. Теперь от кровожадного сонма меня отделял непревзойдённый мастер оружия и чемпион Ураха. Даже Серэнити не с такой опалой врезалась в нечестивые ряды, как прежде этот берсеркер Касиус кромсал моё неупокоенное войско. Может быть именно поэтому в Час Икс здесь появился он, а не она? Эх, жаль, что нельзя поменять их местами!

— Привет, кудряшка! Ты пришёл дать мне адрес своего цирюльника?

— Язви, сколько влезет, чернокнижник! На суде ты запоёшь иначе!

Великий инквизитор шарахнул топором по торсу мумии, с ноги перебил тянущуюся к нему руку, пригнулся и совершил круговое движение носком сапога! Удачная подсечка дополнилась многочисленными ратными комбо и магической атакой из стальной ладони — фонтан пульсирующего синего пожара срезал последнюю пятёрку сипящих нечеловеческими голосами слепцов. Всю победоносную схватку я тужился выдавить из себя заклинания «Огня» и заодно сообразить — где мой главный соперник? Где реанимированный арахнид?

— Отец Всемогущий! Тьма пожирает Тьму! — заорал Касиус Млут, метнувшись вбок.

В перчатке зарделась капелька пламени — уже не так кисло! Привстав на здоровую ногу, я выглянул из–за скульптуры и опять удивился. Причиной, по которой каракурт всё ещё не добрался до меня, был Марципан! Мой верный командующий форта Нави схлестнулся с монстром кривым ятаганом! Хищные жвала остервенело щелкали перед чёрным шлемом, бронированные лапищи со звоном скрещивались со щитом, а заговорённый булат метил в ссохшиеся, но аномально сверкающие медью зрачки. Вероятно, паук собирался подобраться ко мне с тыла, однако зомби, материализовавшийся поблизости, смешал ему все планы. В драке оба оппонента проявляли завидное проворство и военную сноровку. Кто же из них одержит верх? Правильно — никто. Подобно разъярённому быку Касиус ворвался в молчаливое противостояние. С рычанием, восхваляющим Всеотца, он жахнул топором по панцирю арахнида, стремительно извернулся из–под ответного наскока и пресёк финт Марципана. Выверенной комбинацией, состоящей из колдовских палящих пассов и ударов рубила, великий инквизитор, не забывая о парировании с фланга, прижал омерзительного каракурта к его искусственному собрату. Бац! Бац! Блок! Бац! Бац! Уловка белым плащом, прыткий выверт топором и оглушительно–едкий, сдобренный благословением небес, световой ремиз. Штурм великого инквизитора увенчался успехом. Распаханный от горловины до раздутого брюха паук, заливаясь ошалелой трелью, сплясал свой последний конвульсивный танец и одеревенел навсегда.

— Спасибо, волосатик, теперь можешь проваливать!

Прикончив злокозненного каракурта, Касиус Млут свёл топорище с ятаганом.

— Ну, уж нет! Без тебя, Шаттибраль, я никуда не уйду!

— Разбежался!

В надежде защитить себя и зомби от неминуемой расправы, я метнул шар «Огня». Он опалил оттопыренное ухо и долбанул в сталактит. Касиус даже не зажмурился! Его сморщенная некрасивая физиономия была искажена полоумной экзальтацией. Он неуклонно теснил Марципана, и распоротый бицепс его ничуть не смущал. Командующий Нави, в прошлом бывалый солдат, под влиянием моих эзотерических ритуалов, усовершенствовался и стал превосходным воином. Конечно, сейчас Касиус жал его нещадно, впрочем, не без труда. Клинки сходились и расходились, а я безотлагательно сосредотачивал стихийный коктейль.

— Кто выигрывает? — осведомился Джейкоб.

— Пока счёт не в нашу пользу! — гаркнул я, высвобождая каустический цветной заряд из Лика Эбенового Ужаса.

Опять мимо! Да что ты делать будешь! Благополучно увернувшись от кипящего комка, великий инквизитор, что есть мочи, ударил по щиту ногой. Зомби накренился и отчаянным трюком, типичным для его вида оружия, пропорол Касиусу икру. Воздух сотрясла ругань едва ли присущая служителю храма.

— Ого! Отличное четверостишие!

— Джейкоб, молю, уймись!

Пораненный Касиус пошатнулся и Марципан тут же воспользовался этим обстоятельством. Ломанувшись вперёд, он взметнул ятаган под углом, метя в селезёнку. Великий инквизитор ожидал этого. Его слабость, как оказалось, была мнимой. Касиус отшиб хитрый тычок, стремглав перегруппировался и применил первоклассный магическо–тактический приём. Ложно взмахнув топором, он перекинул его в другую руку. Намереваясь отразить штурм с нового края, Марципан немного сместился, и этот нюанс стал его гибелью — неожиданно в пустой руке великого инквизитора возник второй топор, который свистнул и, пройдя в прореху между ятаганом и щитом, гильотинировал синюшную шею. Рассечённый на неравные куски зомби опал на землю грудой доспехов.

— Всякая гниль да падёт под святой яростью Ураха!

— Ух, как самозабвенно это было прогорланено! Акцент, слог, сама интонация! Меня аж мурашки пробрали! Брр!

— Варварский ор Касиуса — вещь сугубо устрашающая!

— Отрадно, что он тебе друг!

— Только с приставкой «не»!

— Недруг?

— В яблочко, ржавое лезвие!

— Вот как? Значит ты опять в затруднительном положении?

— Более чем!

Прихрамывая, Касиус Млут направился ко мне.

— Принимай поздравления, Шаттибраль. Я решил не утомлять Всеотца формальностями бумажной волокиты и произвести твоё судилище вдогон к тому, что уже свершил над слугами Назбраэля!

— Прости, Касиус, когда из той проймы, что тебе заменяет рот, вылетают столь детские угрозы, мне хочется хохотать!

— Неужели? Скоро твой смех подмениться хныканьем, голосистыми раскаяниями и выспрашиваниями сию секундной смерти. Ты обратишься в тромбон, что моей по команде будет воспроизводить ноты заслуженно страдающей плоти. До, ре, ми, фа, со, ля, си — из них, зубодробительных и отчаянных, я воспроизведу музыку растоптанного грехопадения!

— Сразу видно — к запугиваниям человек подходит со всей серьёзностью. Не обижайся, но его мрачная увертюра фанатично–жестокой словесности ласкает мне слух неизнеженными виньетками!

— Психическое расстройство — красноречию не помеха, — проворчал я, внимательно наблюдая за ковылянием Касиуса. Его голубые глаза–угли, втягивающие неистовство через апокалиптическую вену, неотрывно буравили мне темя. Амулет Ураха трепыхался поверх разорванной ризы. Футы съедали расстояние, а пульс изнашивал моё сердце. Отнимающаяся нога и стресс лишили меня чародействотворения, и теперь баталия обещала стать занятной, но, по всей видимости, короткой. Хотя… Почему это я настраиваюсь на проигрыш? Ему не бывать! Опираясь на Лик Эбенового Ужаса как на клюку, я поднял Альдбриг на уровень пояса. Потанцуем! В сумерках лиходейской, испещрённой идолами каверны застонала секущаяся сталь. От того, что Касиус Млут, как и Грешем, — амбидекстер (в правой и левой руке клинком машет одинаково чётко и без помарок), моя оборона с первых же секунд подверглась суровому испытанию. Топоры ударились о меч и посох крест–накрест, прошли по касательной и, не расцепляясь, вывернули мне руки вверх. Вовремя сориентировавшись, почти интуитивно, я вернул запястья в прежнее положение, чтобы принять новый шквал ударов. Быстрые и едва уловимые секирные махи с мифической безошибочностью выискивали мои самые плохо прикрытые места. Металлический па–де–катр Касиуса всецело подчинил меня своему ритму, контратаковать не было никакой возможности. Постепенно, шаг за шагом, я отпячивался к балюстраде, окаймляющей мерзко хмыкающего тарантула. Когда я прижмусь спиной к сочащемуся влагой камню, великий инквизитор перетрёт меня в крупу. Ножные раны установили правила смертельного дебюта, однако Касиус, более травмированный, но несравненно лучший знаток арсенальных премудростей, выявил в этом своё преимущество. Синхронно сведя волшебные топоры с Альдбригом, он, отдавая бедро в жертву игольчатой оконечности Лика Эбенового Ужаса, выбил меч и, швырнув меня подсечкой наземь, прорезал лезвием мою грудину. Уже на холодной плите я, истекая кровью, столкнул середину посоха с оружием Касиуса. В отличии от Ночи Всех Усопших, разломившегося напополам под гнётом одного плешивого жреца в соборе Эльпота, Лик Эбенового Ужаса переносил столь негуманное отношение вполне покладисто. Великий инквизитор почувствовал, что победа близка и от этого, потеряв бдительность, продолжал давить. А зря. Молниеносно оторвав кисть от посоха, я, выхватил с ремня кинжал и, напрягая все мышцы руки, вонзил его Касиусу в живот.

— Лысая башка, получи исподтишка!

Великий инквизитор закачался, топоры со звоном опали, а голубые глаза недоумённо заплыли под веки.

— Нет… Ты… Меня… — отрывисто захрипел он наполняющимся краснотой ртом.

— Убил, — не менее ослабленно пролепетал я. — Прощай, длинноволоска…

Спустя минуту, обессиленно привалившись к рунической платформе, я не без удовольствия проследил весь процесс фантомного развоплощения. Распростёртый пузом к низу Касиус и лежащий поодаль от него Марципан, засеребрились десятками набухших пупырышек, а затем лаконично, даже как–то робко, рассосались в сыром воздухе хлопушкой искр. Я истощённо вздохнул. Сознание затуманивалось, боль снедала мне тело, и жизнь не собиралась задерживаться в нём надолго.

— Парень! Ты как?

— Джейкоб… похоже… ты тут… застрянешь…

— Что? Ты совсем плох? Оцени своё состояние по десятибалльной шкале.

— Десять… из… десяти…

— Скверно… Эй! Снова магия!

— Да? Разберись с ней… без меня.

Я закрыл глаза. Мне не хотелось смотреть на того, кто завершит дело Касиуса. О, Вселенная, как же нынче муторно умирать… Пальцы. Сухие и явно тонкие, они заводили по моей изнывающей груди. Свежесть стянула мне пылающие лёгкие морозной плёнкой. Последующий за этим рвотный кашель и тремор выволок меня в пелену безвременья. В ней, в нездоровой и хлипкой грёзе, мне привиделось лицо столь заботливое и отлучённое годами, что у порога, хранимого в Гамбусе Привратником, я не мог не насладиться его видом. Рыжие волосы, выдающиеся губы, фиалковые озёра над изящным носом… Лорина… Та самая колдунья… Она единственная поддерживала меня на экзамене в Магика Элептерум, а когда я с треском провалился на нём, дала мне неприкрашенное, искренне–доброе напутствие, которое стало моим кредо, и книгу «Прикладная магия. От новичка до мастера». В тот день Лорина, с которой я проговорил от силы всего–то пять минут, запала мне в душу и укрепилась в ней оплотом добродетели. Не знаю, почему так вышло. Наверное, тогда, впитав в себя бескорыстную ласку и внимание, я просто почувствовал её схожесть с мамой, которая очень меня любила… В пёстром, животрепещущем сне, сляпанном из акустических колебаний и вогнутых эскизов, моё естество раскололось на две половинки. Ими, невидимками, я пребывал в жуткой глиптотеке, где меня иссёк Касиус, и параллельно с этим, метался по чудесным паркам с античными деревьями и залам, что познали красоту колонн и петроглифов. Как в мертвенном застое, так и путешествии по неведомым закоулкам, я обнаруживал рядом присутствие той колдуньи, ставшей мне проводником через Мир Теней и Духов. Она ворожила надо мной и тихо напевала мягким голосом древние рифмы могущества, таящие в себе бесконечный альтруизм и целительную силу.

Рождение — смерть, путь только один

Дало нам его Мирозданье.

Но все же Судьбы ты своей господин

И рано бросаться в скитанье.

По звёздам и весям успеешь пройти,

На то будет целая Вечность.

С загробного мира пытайся сойти.

Отстаивай свою вещность!

Пусть мысли и чувства тебя поведут

Обратно к добру и стараньям!

Дороги увьются и не пропадут

Послужишь ты злу наказаньем…

Я обновлялся. Кожа срасталась. Шрамы изглаживались и пропадали насовсем. Теперь мне дышалось как прежде — легко и без излома. С каждой строчкой, с каждым услышанным словом я всё больше хотел проснуться. Наговор всё длился и длился, пока не достиг своего наивысшего побуждающего аккорда, который прозвучал так:

Любовью Вселенской, что сердце полно,

Не должно Случайностью быть сожжено!

Я глубоко, как никогда раньше, вдохнул в себя воздух. Фиалковые глаза. Я их вижу. Наяву. Облачённая в бирюзовый плащ с фибулой в виде разложенного шатра, Лорина сидела передо мной на коленях и тепло улыбалась. Разъедающие спазмы, что царили во мне так недавно, уняли свои безжалостные тиски — боль ушла, уступив место слезам. И я плакал не потому, что глубокие и явно роковые увечья исчезли, колдунья — вот из–за кого мои эмоции полились через край. Я прижался к её атласной блузке и крепко–крепко обнял. В ответ мне на волосы опустилась ладонь.

— Долговязый юноша, ты стал таким взрослым.

— Если бы Вы только знали, как я тосковал по Вам!

— Но я никогда не покидала тебя.

— Никогда?

— Я — порождение твоей памяти.

Я отстранился, чтобы посмотреть на старую колдунью.

— Значит Вы… Вам ведомо, что Вы…

— Я — Лорина и вместе с тем, я — не она.

— Кто Вас послал ко мне?

— Меня никто не посылал. В отличие от других, тех, кого ты называешь фантомами, я, услышав твой отчаянный зов, пришла сама.

На меня вновь нахлынул вертеп обрывочных картин. Горьковато–халцедоновые и янтарно–аметистовые этюды, что были нарисованы Лориной в минувшем мороке, обретали во мне свою истинную суть. Из чистой энергии и флюидов, что черпаются из безымянных источников, древних как само Время, колдунья, погрузив меня в чуткое полузабытьё, свершила эзотерический акт, который подобно магии Света заживил мои разрубы.

— Без Вас бы я погиб…

Лорина загадочно покачала головой.

— Ты — сын Вселенной, Калеб, и твои трудности, как Матери, хорошо известны Ей. Она провидела, что ждёт тебя и, в лазеечке, отделяющей Мир Света от Мира Тьмы, показала мне, прибывающей в небезразличной нетленности, каким образом можно попасть в Зрячую Крипту, чтобы откинуть заведённую над тобою косу Смерти.

Я улыбнулся и отёр мокрые щёки.

— Значит Вселенная… Со мной?

— Ближе, чем ты думаешь, Калеб.

— Стало быть, я ещё пригожусь ей…

— Не зацикливайся на этом. Живи и радуйся каждому дню.

Мягко зарозовевшись, колдунья наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Мне пора. Береги себя, Калеб, и помни…

Лорина развоплотилась.

— Добро всему Основа, — прошептал я, уловив последние отзвуки милого голоса.

Подобрав Лик Эбенового Ужаса, кинжал (Джейкоба), сумку и Альдбриг, я, уже ничего не страшась, твёрдо зашагал по опять проявившейся стекольчатой тропе. Оставив позади отёчного арахнида с безобразной спиралью в лапах и кучу его застывших родственников, я добрался до арочного хода, ведущего лестницей вверх. Порожки, запруженные паучьими сетями и крошевом осыпавшегося гранита, провели меня по искусственному стволу и вывели к обветшалой двери. Я пихнул её и оказался в зале с рядом скамеечек. На ветхих знамёнах, свисающих с потолка, уже было не разобрать гербов. Изъеденные молью гобелены, занавешивающие все стены, размыкались у приступочка, за которым крылась новая дверь, более массивная и прочная. Из замочной скважины задувал ветер и лился свет. Там выход из Зрячей Крипты!

Потянув за резное кольцо, я отворил створ и подставил лицо занимающемуся солнцу. Перемычка–мостик, раскинувшийся над обрывом, перевёл меня на башню, предоставившую на обозрение потрясающую осеннюю перспективу. От вершины горы, на которой я находился, расходилось оранжевое море леса, увенчанное куполом синего, абсолютно безоблачного неба. О том, что шторм мне не привиделся, говорили переломленные кроны и выкорчеванные у подножья деревья. Безутешный птичий щебет не умолкал ни на секунду. Конечно, теперь придется заново вить гнёзда! Раздумывая над событиями, что произошли со мной после встречи с Птикалем, я отрешённо водил глазами по ландшафту. Кто всё–таки подсылает мне фантомов? Они возникают для подсказки или действия… Я считал, что их появления несут только помощь, но, видимо, ошибся. Касиус раскидал нежить, однако потом не пропал и пустил свой гнев на меня. Он мог стоить мне жизни… Лорина… Ради того, чтобы увидеть её снова, я готов ещё раз подставить грудь для удара. А мама? Папа? Вдруг в дальнейшем они тоже придут ко мне? Сердце заколотилось. Пусть они будут… не теми, но… Я сжал перила. Нет, их непременный уход доставит мне лишь страдания.

— Почему ты скрежещешь зубами? У тебя воспалились десны?

— Нет, они в норме. Странно, что ты молчал больше двух часов.

— Я решил дать тебе побыть наедине с собой.

— Очень мило с твоей стороны.

— На будущее: когда у тебя появятся дети — прививай им воспитание с младых ногтей. Оно потом, правда не сразу, проявит себя.

— Это ты так завуалированно сейчас подметил свою деликатность?

— Лучше скажи — мы выбрались из могильника?

— Да, пару минут назад.

— Что вокруг?

— Чаща и… погоди.

— Ну? Что?

— На горизонте какая–то фортификация.

— Детали?

Сузив глаза, я потянулся взором к крошечному строению.

— Не разобрать, очень далеко.

— Сдаётся мне, парень, это то, что ты ищешь.

— Думаешь там Отражатель?

— Необязательно, но там могут быть подсказки, указывающие на то, где он.

— Мне почему–то тоже так кажется.

— Тогда по коням!

Вызывать Юнивайна на башне я не стал — для него площадка была бы слишком тесной. Ещё немножко поглядев на искрящуюся под небесной голубизной точку сооружения, я, парадоксально не обременённый усталостью (подозреваю, что из–за магии Лорины), запорхал по пролётам вниз. Порожки совершили полных восемь оборотов и распрощались со мной у раскуроченного циркульного проёма. Остатки крепких ворот, оплавленных либо заклинанием, либо чем–то подобным, уже как тысячелетия предоставляли дом лишайникам и мхам. Среди взнузданных корней деревьев и поваленных стволов прослеживалась бугристая линия. Я поковырял её Ликом Эбенового Ужаса. Булыжник. И если полагаться на природные ориентиры, он стелется на восток. Я стянул перчатку и вынул из сумки Кампри. Золотой орех с сапфировыми лепестками приятно холодил ладонь. Сомкнув пальцы посильнее, я метнул его о влажную землю.

Как и прежде, Кампри не долетел до неё, а завис в футе–двух над муравейником. Драгоценные заслонки завибрировали, но не раскрылись. Я озадаченно почесал затылок. В чём дело? Может я тревожил Юнивайна слишком часто, и он должен отдохнуть? Или у него, такое вполне допустимо, имеются свои заботы? Я подобрал орех, состроил сам себе огорошенную гримасу и, пристально карауля взглядом изгибы тропы, устремился вглубь высокоствольника. Изредка перекидываясь с Джейкобом пустопорожними репликами и наматывая при этом милю за милей, я не уследил, как вечер с невестой–луной затеяли звёздный вернисаж. Под треньканье цикад, полёты мотыльков и таинственный шорох бурелома, ночь усыпляла одних и пробуждала других. Я относился к первой категории. Присев на смятую траву, я напился из сызнова увесистой фляги (мой поклон попавшемуся родничку) и стал готовиться ко сну. Хищные звери, такие как кабаны, волки и медведи после чего–то жуткого, а в данном случае это был опустошительный вихрь, стараются не показывать носа из укрытия хотя бы пару дней, поэтому они меня не побеспокоят. Впрочем, опасности разные бывают… В конце концов, Альдбриг из ножен вынимается быстро, а случись сюда заявиться «необычным гостям», Джейкоб тут же даст мне об этом знать. Устраиваясь поудобнее, я потихоньку погружался в туманную завесу, порождённую охотно остывающим воздухом. Вообще мне нравится дымная пелена с её визионерной основой и сопричастностью к мистике, однако ныне в ней заколебались огоньки. Истомно–жёлтые, газовые глобулы света манили меня пойти за ними. Поражённый скоростью нахлынувшего марева и несколько сбитый столку волшебными перемигиваниями, я сразу взялся за концентрацию заклинания. Вооружившись переливчатым «Ледяным Болидом» и с мечом наперевес, я, не дожидаясь плутовского удара из непроглядной завесы, уверенно двинулся к вихляющимся огонькам.

Серебристый дым окутывал всё плотнее. Через десяток шагов я уже не видел ничего кроме тех ирреальных светящихся глобул. Содрогаясь в пульсации, они подплывали то ближе, то почти пропадали за границей различимого. Постепенно меня охватывала ажитация и чувство, что вся эта хмарь есть прелюдия к чему–то пребывающему за рамками леса и времени. Однако взволнованность, как бы абсурдно это ни было, распаляла во мне не страх, но отраду. Только суровый жизненный опыт не позволял мне сбросить заклинание и вернуть Альдбриг на место. Пахнущие гумусом и дождём глобулы болтались уже практически подле меня. Их шафранная люминесценция отдавала волнами благожелательности и расположенности. Туман сходил на нет, а вместе с ним рассасывались и газовые фонарики–поводыри. Просека расширялась, деформировалась и приобретала цивилизованный вид. У колеи, тут и там, цвели ромашки, пионы и хризантемы. Огибая пригорок, я уже знал, что будет за ним, и от того мчался чуть ли не бегом. Флюгер с залихватским петушком, печная труба, весело пыхающая снопами жара, свет в оконцах и недоделанные качели у сарая… Таким я помнил родительский дом.

— Парень, ты топаешь к магическому сосредоточению!

— Фантомов ощущаешь?

— В нём? Нет.

— Досадно…

Распустив волшбу, я остановился у резного крыльца. За овальным скосом отлакированных брёвен, по правую руку, цвёл чудесный палисадник, а дальше, у беседки, был разбит огород. Невысокий заборчик опоясывал хлев и прилегающую к нему оранжерею. В ней мама выращивала для меня раннюю клубнику.

Медная колотушка на двери притянула мои пальцы к себе. Тук–тук–тук. Сглотнув ставшую комом в горле слюну, я нерешительно замер. Тишина. А чего я ожидал? Не ожидал, но надеялся… Я повернул ручку до упора и переступил порог. Гостиная была точно такой, как в моём детстве — сиреневые занавески в лисичках, широкий обеденный стол с тремя большими стульями и одним махоньким, альков за перегородкой, в нём кровать, а рядом другая, поменьше. Узорчатый ковёр звал меня в комнатушку с бежевыми обоями. На низенькой тумбочке лежала пряжа и недовязанный свитер, напротив — два шкафа с книгами, в углу, предшествующему зажжённому канделябру и дивану, приютился каталка–конь и парочка игрушек из ваты. Я опустился на мягкий пуфик и взял в руки Медка. На потрёпанной, дружелюбно–родной мордочке плюшевого мишки расплылась улыбка–ниточка. Разгладив складочки за ушами, я потрепал ему нос–пуговку. Мой ты милый, сколько безобидных шалостей мы с тобой совершили? Сколько ночей скоротали вместе? Незатейливые мечты уводили нас в сказочные страны, где степенные вороны и кроткие зайцы жили в гармонии и дружбе с хмурыми сычами и толстыми белками. Куда канули наши фарфоровые замки? Обо что разбились их серебряные минареты и купола? О две гробовые доски… Мама! Папа! Даже умерев и воскреснув, я не позабыл и не позабуду вашу… вашу… Вы и сами всё знаете…

Прижав Медка к себе, я притянул со спинки кресла объёмистое покрывало. Аромат полыни… Под колыбельное шатание свечного пламени и всеобщую атмосферу уюта, мне не составило труда соскользнуть в реалистичное и очень необычное сновидение. То место, что мой разум избрал для передышки, было уже знакомо мне. Зрячая Крипта, название коей Лорина выудила из полустёртой таблички, мельком прочитанной мною в холле горы, более не пустовала. Десятки людей в балахонах и глазных повязках составляли мою торжественную процессию. Их мерное песнопение и барабанный ритм, доносящийся из скрытых ниш, подсудобливали моменту подобающий апломб. Задрапированные чёрным бархатом и окантованные склепным золотом панели, что полукругом вились по потолку, только усиливали производимый эффект мрачности и тайны. Освещение, повинуясь гнетущему хору и ритму барабанных палочек, плодило демонические тени, уходящие длиннополыми рваными фалдами за углы и повороты. По мере того, как я проходил сквозь удушливые залы, моя свита разрасталась, а звуковое дефилирование, вбиравшее в себя гул заунывных органов, кичилось октавами гнетущей панихиды. Когда из полутьмы нефа, в который я спустился по винтовой лестнице, выплыл куций алтарь, исклёванный рунами и кривыми символами, ритуальный шум грянул так, что со сводов посыпалась вековечная пыль. Дрожа всем телом, я встал в круг восьми факелов, подвешенных за паутинные тросы. Колдовское пламя было направленно строго в центр алтаря, на блюдо, где распластался уродливый арахнид. Именно он распространял столь едкое зловоние и, кажется, саму мглу. В его бородавчатых лапках с пятнами облезшего хитина, без устали мусолился белёсый моток… Что? Я сплю или бодрствую? Всё так предметно и так осязаемо… Из утробы лиходейского создания что–то забулькало и затрещало. Мало–помалу его невнятное «чмыканье» и скороговорное «прешепетывание» становилось понятным для восприятия.

— Ты не наш, ты не «видящий», ты не «шелкопрядный», ты не тот, но ты приглянулся нашей Праматери. Испытание было предопределено не тебе, однако Урочный» давно сгинул, а ты получил «отметку». Теперь, докажи, что достоин Её. Преодолей препятствия Испытания, срази Укулукулуна в Анкарахаде и предстань перед Непрекращающей Плести Тенета Рифф.

— О чём ты говоришь? — спросил я, передёргиваясь от омерзения.

— Ты узнаешь, ты постигнешь, если только Укулукулун не сломает, не задушит и не высосет тебя раньше, чем это произойдёт.

— Что?

Вместо ответа арахнид затеребил моток более резво, даже с некоторым остервенением. Его, безусловно, сакраментальное копошение имело надо мной действо. Оно изымало из меня нечто инородное. Над переносицей жутко сдавило, из ноздрей пошла кровь и, по–моему, я закричал, когда увидел, как вместе с ней сочится грязно–меловая масса, сама собой окатывающаяся на паучьем блюде в подобие продолговатой шкатулки. Словно под гипнозом я наблюдал, как выравниваются податливые стеночки и выстилается сетевой узор на крышке. Тёмные, с болотным отливом иероглифы дурного толка выкликивали на тальковой окантовке невообразимые письмена, непостижимая древность которых чувствовалась в каждой завитке. Замочная скважина, сформовавшаяся последней, предполагала наличие ключа. Арахнид выкопал его из своего мотка. Он был торфяным и обладал фасетчатой структурой. Не понимаю, зачем и почему, я принял ключ и шкатулку в руки.

— Эта шкатулка — Путаница — дверь Рифф. Путаница откроет для тебя путь в Анкарахаду после трёх поворотов.

— Я не буду ничего крутить.

— Тогда Укулукулун станет сводить тебя с ума и склонять к самоубийству.

— Кто он и зачем ему это?

Я приметил, что бесовский рефрен и перебой барабанов практически стихли. Неф светлел, а люди вокруг, покачивая плечами, как бы таяли и воском оседали на старинные плиты.

— Укулукулун — архонт Дома Шелка, Укулукулун — король Анкарахады и слуга нашей искусительницы Рифф. Праматерь, наша Мракоплетущая Рифф имеет на тебя планы. Укулукулун боится потерять место подле Неё. Срази его пока в силах, победи его, пока он не добрался до тебя первым!

В сонном стенании я вдруг осознал, что шкатулка прислушивается к разговору. Сейчас она показалась мне живой и до безумия страшной. Орнамент на её чужеродном материале как–то покосился в сторону. Угловато и извращённо, он со всей злобой тянулся к моим пальцам. Я хотел бросить Путаницу в гадкого арахнида, но она прилипла к ладони! Из замочной скважины затрепетал смрадный дым. Его синюшные струйки змеями поползли по моему запястью.

— Парень! Тут вот–вот всё шарахнет в бездну!

Я панически оглянулся на стекающие в пространство декорации. Гобелены волнами уходили в пол, тумбы вгибались в себя, а разлапистые лавки–лари, в достатке населяющие залу, разрезались на бесчисленное множество светящихся чёрточек.

— Джейкоб!

— Удирай из этой кабалы!

Мои сапоги прилипли к половику и не желали двигаться. Тогда как Зрячая Крипта стиралась о грани нестерпимо белого света, паук и шкатулка набирали реалистичности и колорита. Тошнотворный туман Путаницы уже доставал мне до локтя! Его ядовитость разъедала одежду и плоть. Я костенел.

— Я не могу пошевелиться!

— Ты спишь! Это всё понарошку!

Однако боль была самой, что ни на есть настоящей! Мышцы, вплоть до грудины и спины, изнывали в мучениях. Левая рука не слушалась, а правая превратилась в сгусток агонии. Я запаниковал ещё больше, когда паук раззявил жвала и приготовился к прыжку.

— Изиди, тварь!

— Дороги назад нет, ты «Отмеченный». Праматерь спеленала для вас с Укулукулуном Паутину. Либо ты, либо тебя! Выбирай! Не затягивай!

Арахнид спружинил. Бородавочные лапы вцепились в изуверские выщерблены Путаницы. Два клычка с треском вонзились в крышку. Под дикий вой, центром которого была шкатулка, мычание развоплощающихся лицедеев, барабанную перебранку и туманный шелест, я, угнетённый звуком и блеском, сиганул в пучину обесцвечивающегося коловорота…

— Парень! Парень! Проснись!

Я часто заморгал, не понимая, что происходит. Покрывало, уволочив с собой Медка, слезло на колени. Плюшевый ротик улыбался, а я, как кривое отражение его, опускал уголки губ книзу. Что происходит в этом чокнутом Гамбусе?! Охапка несуразностей раздувается со скоростью ошпаренной блохи. Я всегда придавал значение снам, но это фантастическое, как ни расцени, умопомрачение побило все рекорды натуральности! Надо же… Я поглядел на руку — ни шкатулки, ни ключа, но… Я по–прежнему нахожусь в родительском доме. Мною развлекаются, и желающих вступить в забаву только прибывает. Мне необходимо спокойно подумать, осмыслить…

— Парень! Эй!

— Ну и ночка…

— Ты кричал как резанный.

— Правда?

— Да. Про Анкарахаду, Укулукулуна, Испытание и всяких пауков.

— Они мне снились.

— Я почувствовал, как в дрёме тобою овладела магия, но не та, что окружает тебя сейчас.

— Другая?

— Сильно другая. От неё веяло смертью и чем–то, как бы это сказать, липким.

— Значит, не привиделось…

— Что?

— Если учуешь её вновь — буди меня.

— Да не вопрос.

Отирая рукавом вспотевший за ночь лоб, я принюхался. Не может быть… с кухни идёт аромат сдобы! Запахи — хранители ассоциаций. Бывает раньше, идёшь, уловишь с пригорка пряную лавандовую нотку, и в памяти нежданно–негаданно всплывает поле, усеянное цветами, Виноград, с лаем несущийся вдоль каёмки дороги, и ведёрко окуней, пойманных на речке. Под влиянием невидимых глазу поветрий, образы, что сохранила молодость, могут подобно деликатному котику потрогать лапкой шнурок прошлого, а бывает, что иначе, ливнем обрушиться на незащищённую зонтиком голову. И чем старше ты становишься, тем больше власти имеют над тобой отголоски временной петли. Погружая в радость или ниспровергая в уныние, они, зрительной кавалькадой, возвращают тебя в ту пору, что осталась нетронутой лишь для одного тебя. Этим утром, под крышей уже несуществующего и вместе с тем вечного дома, я заново проникся потерявшимися корнями в веках впечатлениями моего детства. Подбиваемый слепой надеждой, я с Медком подмышкой влетел на кухню. На печном шестке, в керамическом блюде, громоздились пирожки, а рядышком с ними заварник, полный кипятка, нарезка сыра и кувшин молока. В раскрытое окно, через едва шелестящие шторки, заглядывало осеннее солнце.

Я облокотился ладонями об подоконник и вздохнул. Я ждал её, да ждал, свою маму… Я зажмурился и представил, что она не умерла, а просто ушла в сад, чтобы потом вернуться… Мне так бы этого хотелось! Отстранившись от нетленной панорамы (подозреваю, такой её мои глаза запечатлели столетия назад), я сложил еду на поднос и отнёс в гостиную. Я даже не удивился, когда увидел приготовленную к завтраку тарелку и столовые приборы. Только расположены они были неправильно — мне подойдёт место папы, а не моё маленькое. Садясь на стул отца, я с грустью думал о бессмысленности происходящего и свалившихся на меня проблемах. Рука потянулась к печёной горке. Ох, как же вкусно! С капустой и яйцом! Этот пирожок — самое чудесное, что мне довелось съесть в новой жизни! Я усмехнулся — следовательно, с печёнкой мне понравится и того пуще! Вот и он, я узнал его по подрумяненному бочку! Восхитительно! Позабытое лакомство стряхнуло с меня саван нахлынувшей хандры.

Но миг умиротворения, увы, длился недолго. Прихлёбывая из кружки облепиховый чай, я наткнулся глазами на ковёр, что скрывал под собою погреб. И сразу мягкая булочка в горле обернулась непроходимым камнем, а на ресницах проступили слёзы. Там, в сыроватом помещении, где моя семья по зиме хранила картофель, мне довелось услышать последний возглас мамы и глухой удар — то, как она упала на пол. Во время путешествия по Железному Пути Серэнити вынула из меня видения тех кошмарных дней, слившихся воедино вплоть до похорон родителей подле Энигмы. Однако вскрик… Его Великий инквизитор забыла изъять. Я всё смотрел и смотрел на незамысловато вытканную лужайку, а кулаки между тем стискивали скатерть и крутили её по столу. В ушах стоял многократно повторяющийся хлопок смерти. Не в силах этого выносить, я взревел, словно зверь и, опрокинув поднос, бросился вон из иллюзорного дома, что навсегда отпечатался во мне нестираемым пятном порушенного счастья. Пароксизм рвал меня на части, я рыдал и не задумывался, куда несут меня ноги. Сникшие заросли бурьяна, ветки близко растущих деревьев, коряги и лиственные насыпи не могли остановить моего горячечного бега. Я нёсся, пока лёгкие не загорелись огнём, грозящим выжечь мне нутро дотла. Скованный спазмами икроножных мышц, я завалился на прелую траву и залился диким, надсадным воем. Зачем мне надо было его увидеть?! Зачем?! Ненавижу! Ненавижу!

— Что с тобой случилось, человек? У тебя что–то болит? Почему ты мечешься?

Колючка опасности вызволила меня из чёрного забытья и помогла воспринять тот факт, что со мной говорит не Джейкоб. Я не вникнул, что конкретно было произнесено, и мозг дал трактовку нужную мне в данную секунду. Чудно! Рядом враги! Они позволят моей душе выместить ярость, что терзает её подобно раскалённому колесу! В критические моменты, особенно в припадке гнева, энергия может сконцентрироваться во мне без надлежащего позыва и умственного усилия. Когда так происходит, чаще всего она принимает элементарный вид — становясь шаром «Огня» или дугой «Молнии», но изредка в моих перчатках начинает закручиваться нечто такое странное, что даже к тёмному искусству это сложно отнести. Лёжа лицом в оранжевом ворохе, созданном листопадом, я ощутил, как доселе владеющее мною бешенство перетекло в магический заряд. С быстротой кобры я перевернулся на спину, единым махом поднялся и кинул не глядя, однако точно зная, что в верном направлении, кроваво–сизый, испепеляющий воздух едкими парами, сгусток.

— Так тебе, злодей! — истошно заорал я, выпучивая зрачки вслед волшебно–шипящему ареолу.

Врезавшись в скалу, за которую как мне почудилась, метнулась тень, моё непроизвольное колдовство расщепило часть камня.

— Внешность обманчива! Я вовсе не злодей! — просвистело откуда–то из–за деревьев.

— Джейкоб, что там у нас? Фантом? — спросил я, немного успокоившись, впрочем, вынимая меч и зорко осматривая вездесущие кущи.

— Ничего подобного. Почему ты надрывал глотку целых пятнадцать минут? Оса укусила?

— Кое–кто покрупнее, — отозвался я, продвигаясь вперёд и раздвигая заросли Альдбригом.

— Пчела?

— Не совсем.

— Шмель?

— Паук! — выдохнул я, найдя того кто, скорее всего, едва не попал под мой скворчащий болид. Я отпрянул, а с ремня и кустов одновременно раздалось:

— Он пустил в тебя яд?

— Нет необходимости бросаться в меня гроздьями пламени!

За обветшалыми папоротниками, у влажной базальтовой стенки, поджал под себя восемь лап гигантский — в два раза превышающий размером Снурфа или Мурчика, старый–престарый, синий арахнид.

— Он разговаривает?

— Представь, прямо как ты, — сказал я, прижимая меч к колену и приподнимая посох вверх. В глазницах Лика Эбенового Ужаса задёргались красные точки дезинтеграции.

— Я не ядовитый!

— В таких огромных клыках– и нет яда? Не верю!

Арахнид вжался в растрескавшуюся породу.

— Я питаюсь цветами!

— Хорошо, допустим, что это так. Ради чего ты подкрадывался ко мне?

— Человек, смири своё озлобление, ты сам пришёл ко мне.

— Он забалтывает тебя!

— Тихо, Джейкоб!

— Обернувшись чуть направо, заметишь воронку — она мой дом.

Медленно я повернул голову в сторону жёлто–травяного клубка. Чуть выше того места, где я остановил свой бег и приклонил колени, была вырыта нора, которая визуально подходила под габариты моего собеседника. Мне стало стыдно от того, что во мне всплыли первые вопросы паука. Он не желал мне ничего дурного.

— Ты спрашивал, болит ли у меня что–то?

Арахнид едва слышно поскрежетал педипальпами.

— Да. Ты напугал меня.

— Прости, я был изрядно взвинчен и не осознавал, что делаю. Я уже ухожу.

Вкладывая в ножны Альдбриг, но не распуская чаротворения с Лика Эбенового Ужаса — вдруг что, я трижды размашисто отшагнул к дубу позади себя.

— Постой! Не покидай меня!

Арахнид неуклюже засеменил за мной. Покрытые жёсткими пластинами конечности служили хозяину уже явно не так безукоризненно как раньше. Я подумал, что членистоногий монстр может страдать от суставной ломоты. Удивительно, что ему удалось укрыться от моего колдовства, ещё дюйм–два, и беседа бы не состоялась.

— Не подпускай его близко к себе!

— Мой кинжал прав, я не могу доверять тебе, — согласился я с Джейкобом. — Оставайся там, у тех сорняков, пока я не покину твоё гнездо.

Гигантский паук застыл и как–то удручённо опустил жвала к земле.

— Мне нужна твоя помощь, человек! Мне не к кому обратиться, кроме тебя!

— Парень, либо испепели аспида, либо топай отсюда! Недаром тебе поутру приснился кошмар о его братии! Это знак!

Я понимал, что призывы Джейкоба н безосновательны, и мольба древнего, истасканного годами многоглазого страшилища могла быть лишь мнимой, усыпляющей внимание, прелюдией охоты, однако сердце, привыкшее подсказывать мне, как надо правильно поступить, не дало расчётливому благоразумию повернуть меня вспять. Оно говорило — ты же чувствуешь, что существо попало в беду! Хотя бы выслушай его!

— Что у тебя стряслось? — спросил я, изучающе разглядывая бирюзовые прожилки на вздутом брюшке.

— Глупо!

— Я контролирую ситуацию, Джейкоб!

Паук помялся, а затем грустно затрещал:

— Полагаю, прежде всего, мне надлежит представиться. Вот уже более чем сто сезонных смен я ношу имя Бракарабрад и живу в Тутовой Прогалине, где мои родители, а до них родители их родителей вязали сети и рождали на свет потомство. Наш род, Серебряная Роса, отличается от всех известных тебе паучьих племён тем, что не принимает соков иных созданий, но разводит сады, с коих питается нектарами. Ты можешь убедиться, что я не вру, заглянув за тот холмик, там у меня воздел.

— А потом ты продолжишь свой рассказ?

— С твоего позволения.

Я натянуто улыбнулся.

— Предупреждаю, если мне случится обнаружить по ту сторону дёрна твоих голодных родичей — добряка ломать не стану. Мой посох ой, как занозисто щипается.

— Собственно о родичах я тебе и хотел поведать. Возвращайся, человек.

— Калеб. Меня зовут Калеб.

— Тебя зовут не Калеб, а болван! Паукам кинжалы не нужны! Тобою сейчас закусят, а я останусь лежать в Тутовой Прогалине, пока твоё колдовство не развеется и мой дух не освободится!

— Как ты помнишь, оно никогда не сойдёт с лезвия и ты, до конца времён, будешь ржаветь в стылой почве, — хмыкнул я, заинтригованно направляясь к покрытому проплешинами зелени холму.

— Вот, вот! Ты умеешь ободрить!

Я неторопливо обогнул тройку деревьев и, поднявшись на взгорок, затем спустился с него вниз к дивно пахнущему, ухоженному вертограду. За бортиками, слепленными из паутины, дружно, ряд к ряду, вздымались самые невообразимые цветы — большие, красновато–розовые, с упругими стеблями и толстыми листьями, по–видимому, не боящимися мороза. Бутоны качались на уровне моей груди. Вот бы Эмилии здесь понравилось! Эх, жаль, что её нет рядом… Я побродил вдоль зарослей, после чего вернулся к Бракарабраду, который смиренно ждал там же, где мы и расстались.

— Я готов слушать дальше.

— Спасибо, что не покинул меня, Калеб.

— Переходи к сути, а то, знаешь ли, у нас и без тебя забот полон рот! — прокряхтел Джейкоб.

Бракарабрад осел лапами на мшистую подстилку и неожиданно испустил из всех глаз потоки слёз.

— Не обращай внимания на мой кинжал, он не собирался тебя обидеть, — поспешил утешить я паука, подразумевая, что тот расплакался от резкого высказывания моего друга.

— Пустяки! Мы спешим!

Арахнид утёр чёрные зрачки пучком ковыля.

— Как видишь, Калеб, я тут один, а между тем, тремя днями ранее в Тутовой Прогалине нас было двое. Пастасараму — мою любимую дочь похитила Импрет, могущественная ведьма, что обитает в Гиро — сланцевом гало к северу от моих клумб. Я… Я бесконечно стучу Импрет в дверь, заклинаю отдать моё дитя обратно, клянусь сделать для неё всё, что она захочет, но все мои стенания разбиваются об издевательский смех! Я боюсь того, что когда–нибудь сквозь него ведьма скажет мне, что моя дочь больше не воротится в Тутовую Прогалину, потому что… потому…

Бракарабрад вновь не смог удержать плач. Он рыдал так громко, и так отчаянно горько, что у меня не осталось сомнений, как я должен поступить. Так было всегда — сострадание, коим я обладаю с детства, не даёт мне воспринимать чужое горе безучастно.

— Зачем Импрет понадобилась Пастасарама? — осведомился Джейкоб вперёд меня.

— Пастасарама необычный паук — Лородорола понесла её в позднюю зиму и, наверное, оттого от кончиков лап до пушка на спинке она совершенно белая. Ранее Импрет дружила с нами и частенько блуждала по Тутовой Прогалине, наслаждаясь видом цветов и их ароматом. Пока не увяла, Лородорола привечала её, и ведьма, до того много раз видевшая Пастасараму подле матери, всегда неглижировала её белоснежный окрас.

— Неглижировала? Это как?

— Другими словами не замечала, — объяснил я.

— Вы только поглядите, какой богатый словарный запас у мистера паука! Браво! Браво! Не то, что у меня — самого обычного парня из Леса Скорби!

Арахнид озадаченно поглядел на кинжал.

— Не зубоскаль, — попросил я. — Продолжай, Бракарабрад.

— Всё шло своим чередом. Однако намедни Импрет как подменили. Вся закутанная в чёрные шали, она заявилась ко мне с требованием отдать ей Пастасараму для какого–то ритуала. Я предложил ведьме себя вместо дочери, но та, безумно расхохотавшись, сказала, что только алебастровая паучья шуба годится для удовлетворения её потребностей. Тогда я прыгнул на Импрет, однако та уклонилась. Разразившись проклятиями и обещаниями заполучить желаемое против отцовской воли, она развоплотилась, а потом, совсем скоро… Пастасарама исчезла.

— Думаешь, могло случиться непоправимое? — мягко спросил я у вновь начинающего хлюпать Бракарабрада.

— Тревога о судьбе дочери сводит меня с ума. Я стараюсь верить в хорошее, но время идёт, и моя надежда на то, что всё образуется, таит вместе с ним.

Угрюмый арахнид упёрся мордой в лопуховую поросль.

— Когда тишину Тутовой Прогалины нарушил леденящий жилы крик я выбежал, чтобы хоть чем–нибудь помочь тому, кто его издавал, но… вспышка магии едва не погубила меня. Передо мной — неимоверно сильный колдун, он сможет справиться с Импрет — вот, что вопреки опасности прогремело в моём разуме. Я не знаю, что за кара заставила тебя, Калеб, так убиваться и стенать подле моего крова, однако если ты спасёшь Пастасараму из силков злокозненной ведьмы, то мне будет за счастье, если ты дозволишь, попытаться расплести паутину твоих проблем. Мои клыки, как и мудрость тысячелетнего рода Серебряной Росы, навеки станут твоими слугами!

— Слуги мне не нужны, — протянул я, активно обмозговывая то, как поведёт себя Импрет, когда я заявлюсь к ней с просьбой выдать Пастасараму. Тон, которым я ответил Бракарабраду, навёл его на ложный вывод.

— Я… Больше мне нечем уплатить… Видимо, моя трагедия…

— Ты меня неправильно понял, — улыбнулся я, отвлекаясь от внутренних рассуждений и впервые с того момента как покинул фантомный дом, смотря поверх крон. — Заглянув к Импрет, я не слишком отклонюсь от намеченного пути. Однако прежде, чем наша встреча состоится, я бы хотел узнать о ведьме чуточку больше, а именно: какую школу волшебства она практикует, если ли у неё стража, каков её характер, и тому подобное, — всё, всё, всё.

— Серьёзно? Мы потащимся к Импрет?

— Да, Джейкоб.

— Ой, ну ладно– ладно, убери из голоса этот мороз. Твоё добросердечие тебя когда–нибудь погубит.

— Не ворчи.

— А ты не молчи! — напустился кинжал на Бракарабрада. — Говори, где у ведьмы слабые места! Любая, даже незначительная мелочь, вероятно, может облегчить Калебу предстоящий поединок!

— Я попробую!

Паук перебрался на плоский валун, после чего задумчиво почесал коготком меховой подбородок.

— Всю мою жизнь Импрет была мила и приветлива с Серебряной Росой. Изредка она колдовала для наших посевов дождь или наоборот солнце, когда то подзабывало про нас. Я ни разу не видел, чтобы ведьма носила оружие, впрочем, как и тех, кто бы её охранял. Голубое платье, перчатки с блёстками, искренняя улыбка — она впархивала к нашему очагу непременно такой. Импрет всегда мало говорила и много слушала, однако я знаю, что у ведьмы есть какие–то обязанности в стеклянном замке, что высится на том утёсе.

— Отражатель! — гаркнул Джейкоб.

— Он самый, — подтвердил я, как раз, в этот момент, щуря глаза на яркий квадратик. — Чем она там занимается, Импрет не обмолвилась?

— Нет, об этом она не упоминала.

— Добавишь ещё что–то помимо сказанного?

На минутку Бракарабрад впал в раздумье, после которого отрицательно помотал четырьмя лапками.

— Пожалуй, что нет.

— Не густа капуста! Из этой информации супа не сваришь!

— Но и не пусто, бульон вполне застряпается, — не согласился я. — Подведём итог. Вся эта канитель с погодой указывает на то, что ведьма хорошо владеет магией Стихии, а точнее её разновидностью — Воздушным аспектом. Блестящие перчатки могут быть зачарованы на поддержание тлеющего, но по необходимости быстро доводящегося до кипения заклинания «Молнии» или иную смертоносную, а вполне допустимо, что и защитную, волшбу. Уверен, они таят в себе сюрприз, — вслух самому себе стал проговаривать я. — Также примечательно, что Импрет де–факто изменилась в одночасье, и сему должна иметься веская причина. Чует мой нос, что в этом как–то замешан Отражатель, в котором ведьма выполняет какую–то работу.

— Ничего себе, как ты всё разжевал! — изумился арахнид, нервно плетя из паутины платочек.

Пожав плечами, я перекинул сумку через плечо.

— Всего лишь логика, основанная на опыте.

— Ты… Ты идёшь к Гиро прямо сейчас? — вопросил Бракарабрад, жалостливо глядя на меня тёмными глазами.

— Да, и полагаю, что лучше тебе со мной не ходить, — кивнул я, заметив, как паук собрался слезть с камня.

— Почему?

— Разве неясно? Ты испортишь всю затею! — просипел Джейкоб.

— Некоторые маги умеют распознавать, кто или что находится за их дверью. Если ты будешь поблизости от меня, Импрет попросту встретит нас издевательским смехом и мы, не солоно хлебавши, останемся куковать под её крыльцом.

— Я понял. Я подожду вас с Пастасарамой… либо тебя одного в Тутовой Прогалине. Принеси мне любые вести!

— Хорошо, до встречи, Бракарабрад.

Я потопал по направлению к чудесному саду.

— Человек!

Исполинский синий арахнид выполз из–за уступа. Как он обогнал меня на своих нездоровых лапах?! Да при том так бесшумно и быстро! Наверное, в молодости он был поистине неуловим!

— Да?

— Благодарю тебя!

— Пока не за что.

Глава 3. Большая проблема маленькой феи

Миновав поражающий воображение сад, я вышел к миниатюрной полянке с древним колодцем. Ведро на его основании выглядело вполне сносно, чего нельзя было сказать про цепь — оторванная, она повисла на ржавой ручке. Мои ладони тронули каменный овал, а глаза устремились вглубь подземного ствола. Темень. Почти не задумываясь, я сконцентрировал шарик Света. В его сиреневых лучах в футах десяти–пятнадцати заблестела подрагивающая гладь. Сломанная цепь меня не смущала. Чары Левитации вначале утопили ведро, а потом уже полнёхонькое водрузили его в мои руки. Поставив «студёную» около радушного хвоща (авось какой–нибудь волчок не откажется полакать водички), я пошёл по узенькой тропинке, что вилась из лесного массива. Почему–то я не сомневался, что она выведет меня именно туда, куда нужно. Едва различимая змейка утоптанной земли уходила то вправо, то влево, водя мои сапоги по замысловатому маршруту, дающему насладиться прикрасами осенней чащи. Гибкие берёзы, обстоятельные каштаны, раскидистые вязы с гордостью демонстрировали мне свои пышные убранства. В пахучих сугробах листьев, укутывающих собою низ деревьев, и цветных кронах, что пропускают через себя солнечные блики, я всегда вижу не просто красные, зелёные и жёлтые оттенки, но целый калейдоскоп красок, неизменно влекущий мою утончённую душу в спокойную гавань. Царящее вокруг безмолвие нарушали только мои шаги да шорох опадающей листвы. Джейкоб молчал и на короткий миг я ощутил себя абсолютно одиноким. Одиночество никогда не тяготило меня, более того, иногда оно приходится мне как нельзя кстати — сейчас, в мистический момент природного коловорота, я был рад побыть наедине с собой. Однако мысли, хоть и припудренные умиротворением, гнали меня в мрачные закоулки прошлого и настоящего. В лабиринте зарослей мне мерещились фигуры родителей. Ночь, проведённая в фантомном доме, бередила желание ещё хоть раз увидеть родные лица, и восприимчивое сознание услужливо вторило ему. Чтобы отделаться от пустых и болезненных вожделений, я переключил думы на Импрет. Мне казалось, что история про Пастасараму лишена какой–то краеугольной детали. Что ускользнуло от внимания Бракарабрада? В драматических, нуждающихся в незамедлительном решении или эмоционально–напряжённых ситуациях из вида может исчезнуть нечто существенное. Арахнид же при встрече с Импрет находился в двух ипостасях сразу. Веками водящая дружбу с Серебряной Росой ведьма вдруг ни с того, ни с сего резко меняет свои приоритеты — очень загадочно. Конечно, позволительно предположить, что Импрет, как и любой эгоистично–расчётливый колдун, панибратствовала с соседями пока это было ей выгодно, но, наверное, это не тот случай. Тут заковырка кроется в ином… В чём? Ответ ждёт меня впереди.

Дорога вильнула к болотцу. На толстом слое тины, как в мармеладном желе, застряли кувшинки. Я притормозил, чтобы разглядеть упитанную жабу, забравшуюся прямо на бутон и подмявшую его под себя. «Ква–ква–ква» — возмущённо высказывала она своё «фи» расположившимся поблизости подружкам. Моё появление вызвало уже всеобщий гвалт. Десяток ртов, наперебой, стали просить меня покинуть их важное совещание, что я и сделал с лёгкой ухмылкой. В спину, вместе с багульниковым амбре, мне ещё долго летело лягушачье недовольство. Завернув за россыпь тесно прижатых скал, я вышел к несуразному кремниевому шару с золотой дверью, разделённой на два створа. Предварительно сформировав заклинание Огня», я, взявшись за причудливую скобу, постучал. Спустя минуту из–за драгоценного полотна раздался оглушительный старушечий смех. Я–то надеялся, что ведьма окажется миловидной особой, ну да ладно.

— Это Гиро? Здесь живёт великолепная Импрет? — осведомился я своим самым обольстительным голосом.

Если задаваемый женщине вопрос снабдить ненавязчивым комплиментом, можно выгадать пару очков в свою пользу, уж я–то знаю эту лисью уловку.

Гогот разразился ещё пуще и это меня немного смутило.

— Мне напел вереск, что сия красавица пребывает именно в этом… роскошном доме! — вновь проворковал я.

— Проваливай, а не то я тебя испепелю молниями!

— Ох, угроза! Нравом Импрет напоминает мою Фчифчи, — прокомментировал Джейкоб.

— Мне надо поговорить с тобой, — отозвался я, ненавязчиво наклоняя Лик Эбенового Ужаса.

— А мне — нет, катись отсюда!

— Дело касается Пастасарамы!

Импрет снова рассмеялась, а потом выдала:

— Она моя, и точка!

— Я так не считаю.

— Меня это не волнует!

Золотистая дверь внезапно налилась синевой. Я, привыкший к шельмоватости магических предметов, по наитию отскочил в сторону. И вовремя! В следующую секунду, сияющий зигзаг прожёг дыру ровно там, где до этого стояли мои ноги.

— Ой, ой, как мне больно! Я умираю! — притворно запричитал я, из–за уступа нацеливая посох на арочную пройму. Мне хотелось, чтобы Импрет поддалась любопытству и открыла дверь, посмотреть, кого она сокрушила, а я бы шваркнул по ней Огнём. Естественно, устраивать дамам «а–та–та» нехорошо, но я изрядно разозлился — кошёлка чуть меня не обуглила!

— Я в тебя не попала, но в другой раз, будь покоен, попаду!

— Как ты узнала? — проорал я из укрытия.

— Она использует странную магию, — прошептал Джейкоб. — Не как фантомы, но очень похожую, искажённую.

— Не валяй дурака! Я тебе не скажу! — сквозь хохот пролаяла ведьма.

— Ух, какая вредная…

Мне пришлось прикусить язык, потому что дверь исторгла из себя новую молнию. Она сдёрнула с меня капюшон и я, ошарашенный её меткостью, по–пластунски пополз за бугор.

— Надо было хотя бы кинуть в неё сферой Огня, — пробурчал я себе под нос, приглаживая дымящиеся волосы и распыляя стихийную волшбу в воздух.

— Пустое. Барьер, через который ты говорил с Импрет, был зачарован на магическое отражение. Бац, и твоё жало полетело бы обратно, — оповестил Джейкоб.

— Ага? Заранее нельзя было сказать про рикошет? Я же мог быть уже мёртвым!

— Не злись, парень, то, о чём я тебе сообщил, я только сейчас понял.

Скептически поглядев на кинжал гномов, я, нахмуривая лоб, процедил:

— Что же в сухом остатке? Крыльцо надёжно защищено, и через него в Гиро путь заказан, впрочем, это ещё не значит, что всё потеряно. Иногда визитёры могут неожиданно явиться с «чёрного входа».

— Отражатель? Ты к нему клонишь?

— Я думаю, что у ведьмы есть секретный ход или портал быстро и безопасно приводящий в Отражатель и обратно. Им–то я и воспользуюсь, чтобы продолжить разговор уже на своих условиях.

— Звучит победоносно, только вот одно «но»: эту лазейку ещё придётся отыскать.

— Скажу даже больше, здесь куча этих «но», перво–наперво нужно добраться до Отражателя и войти в него. Предвижу, что сделать это будет ничуть не легче, чем уговорить Импрет выдать Пастасараму.

— Не попробуешь — не узнаешь.

— Точно, — кивнул я, вынимая Кампри. Посланный моей рукой в почву, он спустя мгновение замигал волнами синего дыма, из которого материализовался Юнивайн. Встряхнув удивительной гривой и приветливо заржав, призрачный конь присел на четыре ноги.

— Здравствуй, дорогой! Получив твою дружбу, я стал ею часто пользоваться, — сказал я, садясь в седло.

— На то друзья и нужны!

Юнивайн согласный с Джейкобом чуть всхрапнул.

— Тогда пункт прибытия всё тот же — Отражатель. Мне кажется, что та штука, возвышающаяся над лесом, это он.

Юнивайн устремил взор к указанной моим пальцем ориентации, а потом, как всегда, со скоростью превышающей прыть всякого живого существа, рванулся через чащу Гамбуса. Деревья, камни, кустарники — всё заволокло пеленой и слилось воедино. Этакий коричнево–зелёный мазок, прилипший к глазу. Совершенно не ощущая ездовой тряски, я, тем не менее, был преисполнен вниманием её извечного спутника — ветра. Противный писк в ушах и почти морозное, не прекращающее иссушать кожу, дуновение не давали в полной мере сказать — да, кататься на Юнивайне одно удовольствие. Через какое–то время мой неутомимый носильщик сбавил темп, и я смог различить, как ловко мы увёртываемся от нависающих веток и объезжаем вездесущие препятствия. Конечно, всё это делалось исключительно для меня. Призрачный конь бестелесен и любые вещественные препоны ему нипочём. Дорога шла вверх и за редеющим алым строем облюбовавших высоту рябин хорошо проглядывался Отражатель. Рассмотреть монумент мне помогло и то, что вскоре мы стали огибать его по плиточной дороге, уложенной вдоль пятифутовых постаментов, содержащих в себе авантажные лампадки.

Отражатель представлял собою трёхгранник башен, примыкавших к внушительному зданию без окон и крыши. Серые стены венчало множество отполированных дисков, хаотично исторгающих магический свет во все стороны. Самые крупные из источников сияния были закреплены на выдающихся шпилях, попеременно исторгающих радужные всполохи. Столь странная неизвестного предназначения постройка произвела на меня глубокое впечатление. В Отражателе чувствовалась седокудрая древность и тайна, что тысячелетиями скрывает в себе нелущёное зерно Познания. Я так погрузился в созерцание причудливых парапетов, тонких зеркал, пилястр и контрфорсов, что не заметил, как Юнивайн подменил бег трусцой. Рябины, сокращающие свои посадки, уступили место лужайке и её гигантским базальтовым столбам, поддерживающим на себе треугольный потолок, под которым у костра восседал полуголый великан. Перекинув босые ноги крестом, он что–то безмятежно насвистывал в клетку, где томилась крошечная фея. Для гуманоидного чудовища росточком в пять локтей, она была, что мне мушка. Тюрьма феи находилась на столе, и среди разнообразных, по габаритам даже превосходящих потребности огров нехитрых предметов (в том числе и хрустальной дубинки), её изысканные прутья и гагатовый колпак вызывали диссонанс. За спиной великана, на расстоянии его трёх шагов, по глазурной мозаике катались волшебные лучи, а сразу за ними скромно темнел проход в Отражатель.

— Юнивайн, тпру, — тихо сказал я.

Призрачный конь застопорился у бирючиной изгороди, и я незаметно слез на землю.

— Приехали? — поинтересовался Джейкоб.

— Говори на три октавы ниже, впереди громила величиной с мачту корабля.

— Стережёт проход в Отражатель?

— Вроде того.

— Что будешь делать?

Наблюдая за великаном, я поджал губы. Ему явно нравилось вот так вот, всем весом, нагружать стул, почёсывать пузо и что–то бубнить понурой фее. Изредка верзила макал здоровущую кружку в пенную бочку и кусал зажаренную ногу, наверное, телячью. Рассеянные качания головой, мешкотные потягивания и прочие ленивые движения наводили меня на вывод, что желающих пробраться в Отражатель великан встречает крайне редко и оттого излишней бдительностью себя не утруждает. Это хорошо, потому что тягаться в силе с такой махиной меня как–то не прельщает, а вот прибегнуть к маленькому чародейскому трюку и мышкой подобраться к пёстрому балдахину, чтобы затем юркнуть за него, будет в самый раз.

— Парень! Ты опять в ступоре?

— Да? Я накину на себя заклятие Маскировки и полупрозрачным контуром, фактически не различимым при полуденном солнце, проскользнув под носом у громадины, растворюсь во тьме Отражателя. И никакого лязга стали, всё будет чисто и аккуратно.

— План что надо, за одним маленьким, но весомым изъяном. Отражатель (ты, наверное, сейчас стоишь к нему лицом), испускает из себя колоссальную, невыразительную для восприятия мага энергию, которая подавляет собою любые волхвования. Так что бормотать старинные руны и кидать ритуальные пассы здесь без толку — ничего не произойдёт.

— Умеешь ты обрадовать, — проворчал я после неудачной попытки сконцентрировать Покров Невидимости. — У Импрет дверь заговорена, тут волшебство не сплетёшь. Как же быть?

— Дождись, пока верзила уснёт, а там прокрадись без всяких своих штучек.

Провожая взглядом кружку, вновь тонущую в необъятной бочке, я вскинул бровь.

— Задаётся мне, что твой совет не так и плох.

— Как и все мои советы, парень!

Я отпустил Юнивайна, а потом удобно примостился за пьедесталом и стал ждать, когда алкогольное опьянение возьмёт над стражем верх. Мои прикидки о финале возлияния, исходившие из гипотетических представлений о том, сколько дрожжей и сахара способно в себя принять тело такой кубатуры, оказались близки к реалии. Лишь к сумеркам пальцы–брёвна вяло уронили недопитую чарку на груду обглоданных костей, утянув за собою и плечо, и голову. Завалившись на бок, великан сонно перевернулся на живот и затянул оглушительно храпящую серенаду. Пора! На цыпочках (правда это было излишним, если учесть какой вокруг стоял грохот от посекундных «хабх–хабгх–хабх–фугх») я выбрался из теней на поляну и в щепетильно разгорающимся мерцании звёзд прокрался к беспросветной утробе Отражателя. Спиртные пары, витающие в воздухе, были такими плотными и вонючими, что у меня слегка помутилось сознание. Как будто сам выпил! Основная локализация едких миазмов, конечно, приходилась на клетку феи. Чуть живая, она, закатив глаза под веки, часто–часто дышала. Пробираясь мимо отключившегося стража, я вскользь подумал о том, что надо бы как–то извернуться и освободить её, но… не окажу ли я себе этим «медвежью» услугу? Вызволяя фею из заточения, мне может не повезти подставиться под дубинку растревоженного великана, а об этом ли я мечтаю? Ага, кукиш с маслом! Я в Гамбусе только проездом и роль эмансипатора всех и вся мне не подходит! О том и думать не стоит!

Ах, Вселенная, вначале Пастасарама, теперь это… Я страдальчески вздохнул. Фея выглядела так жалко и чахло, что моё треклятое сердоболие, наперекор всякому здравому смыслу, подталкивало меня прямо к столу. Подвергнуть эго суровому испытанию и отмахнуться от нравственного побуждения? Да ну! Это не про Калеба–Я–Возьму–На Себя–Ваши Проблемы– Шаттибраля! Компания «пьянствующей пожарной каланчи» и сопутствующее ему времяпрепровождение рано или поздно угробит эфемерное создание и, если я уйду, брошу эти прозрачные крылышки на произвол судьбы, то не прощу себе того уже никогда.

Скользя во тьме не иначе как по–змеиному, я подобрался к грубому табурету, к тому, который был рядом с пирамидой ящиков, забитых снедью. Благополучно забравшись на него и удостоверившись, что великан по–прежнему прозябает в хмельном усыплении, я перебрался на выщербленную, однако отлакированную столешницу. На золочёной решётке, удерживающей полумёртвую фею, имелась нехитрая щеколда — всего два движения и мне удастся её вынуть. Я потянул руку…

— Парень не!..

— Тшшшш! — испуганно прошипел я, сдавливая кинжал полой мантии и вместе с тем бережно берясь за шпингалет.

Задвижка, поартачившись для приличия, всё же уступила нажиму и отъехала в сторону. Мутные глазки приоткрылись, и фея, удивлённо, впрочем, не без панической нотки, вполголоса прощебетала:

— Ты пришёл спасти Фирджи из лап Яцка?

— Твоя проницательность тебя не подвела, — утвердительно прошептал я, потянув створку на себя. Моё действие породило жуткий визг. На клетке лежало заклятие Хлопушки–предупреждения, но разве Джейкоб не сказал, что потенциал Отражателя гасит собою всю волшбу?! По–видимому, на вещи «сторожа–переростка» данная специфика не распространяется! «Почему…» — на этом вопрошании, неприятно поразившая меня мысль оборвалась, а всё из–за того, что был дан старт накалу страстей, закономерно последующему за звуковым сигналом. Яцк мигом очнулся от дрёмы и, не удостаивая меня вниманием, с рёвом бросился ловить Фирджи, которая, ликуя, уже почти выбралась на волю.

— Не смей, негодница, не смей!

Ручища хлопнула по дверце, закрыв её, но поздно — фея успела выпорхнуть в ночные просторы. Упоённо хихикая, она совершила неуловимый пирует над макушкой великана и, стремительно набрав высоту, дабы не попасться в беспрестанно сжимающиеся кулаки, пропела:

— Добрый мой избавитель! Крепись! Я попробую помочь тебе в борьбе с Яцком!

Произнеся эти слова, Фирджи, оставляя за собой серебристый след пыльцы, вихрем понеслась к Отражателю. И я, и Яцк потеряли её из виду практически сразу, что естественно заставило нас обратить внимание друг на друга. Не мешкая, великан сцапал кварцевую дубинку. Я отпрыгнул, предвидя, куда она может угодить, однако прогадал — громоподобный удар пришёлся не в стол, распрощавшийся с моей персоной, а на матово–чёрный, выпирающий из почвы на целый фут кристалл, дотоле не замеченный мною за смятым лежаком. Раздался взрыв света. Не причинив мне физического вреда, он рассеялся по периметру и неярким негаснущим куполом, сотканным из подрагивающих ромбиков, накрыл небольшую площадь, заключившую меня и стража в колдовские рамки.

— Вокруг тебя дезинтегрирующий буфер! Не трогай его! — завопил Джейкоб через подкладку мантии.

— Час от часу не легче! — раздосадовано отозвался я, снова прыгая, — в этот раз дубинка явно метила в меня. Глухо ухнув об поляну, она оставила после себя неглубокую ямку. Глиняные комья, врезавшиеся в преграду перед Отражателем, превратились в пучки искр и всполохи молний, наглядно подтвердив предостережение Джейкоба.

— Тебе кирдык! — заорал великан, занося необыкновенное оружие для нового удара. — За то, что ты выпустил малявку Фирджи, я размажу тебя в лепёшку! Сотру Громыхателем в порошок!

— Как бы ты сам при этом не расшибся! — нервно огрызнулся я, перескакивая с места на место.

При всем своём феноменальном масштабе Яцк, что печально, двигался очень плавно, даже несколько грациозно. Его туловище, снабжённое невиданными буграми мышц, без затруднений маневрировало и разворачивалось туда, куда тащили меня ошалелые ноги. Не завладей им слепая ярость, виною коей стала потеря феи, я бы простился с жизнью ещё в первые секунды чудовищной охоты. Пребывая под властью чувств и не выветрившегося хмеля, Яцк лупил грозным орудием без всякого прицеливания, но часто, вымещая тем самым клокотавшую в нём злобу. Бух! Бух! Бух! Принимая в себя промашки великана, твердь отзывалась мелкой дрожью, меня же трясло как в лихорадке. Принуждённый бегать от монстра по очерченному смертью кругу, и лишённый привычной чародейской подвязки, я подчинился первобытному инстинкту самосохранения. Яцк страшно рычал и громил свой незатейливый скарб, снабжающий меня краткосрочной защитой.

— Думаешь, спрятался? Я тебя везде достану! — прогорланил великан, обрушивая грязную пятку на перевороченный вверх–тормашками стул со спинкой. Моя импровизированная крыша треснула, я откатился. И в самый раз! Ступня, пробив деревянное сиденье, по щиколотку вылезла из дыры.

— Поймай меня вначале, недотёпа! — крикнул я, всаживая Альдбриг в отвратительную мозоль, проживающую ниже мизинца.

Яцк взвыл, резко поднял ногу вместе с проломленным стулом и взметнул хрустальную оглоблю, в надежде поразить ею мою бренную плоть. Однако когда она шваркнулась о камень, великан не обнаружил меня среди раздавленного щепа и крошева. Я, не будь копушей, перекатился к тлеющему костру, над рдением которого увидел как энергетический свод, продукт оригинального механически–волшебного деяния, проминается под давлением лучей, исторгающихся из Отражателя. Сочные палочки света, фиолетовые, красные, малиновые, словно ножи резали магические ромбы, но те неустанно восстанавливали свою геометрическую сцепку. От завораживающей конфронтации, которой я, вопреки надвигающемуся Яцку, залюбовался на два вдоха и выдоха, меня оторвало лязганье Джейкоба:

— Я чувствую твоих союзников! Они не могут пробиться через заслон!

— Вижу! — только и вымолвил я, в последний момент, увёртываясь от Громыхателя.

Озверелый великан послал его с такой нечеловеческой силой, что, чуть не задев меня, по инерции сам трепыхнулся вперёд. Ножища со стулом завелась за другую ножищу и Яцк от собственной подножки рухнул физиономией прямо в угли. Вопль обжёгшегося стража был таким лютым и оглушительным, что для того, чтобы не оглохнуть, мне понадобилось заткнуть уши. Пока Яцк судорожно катался по траве, ругался и тёр рубашкой обугленное лицо, я наконец заимел малюсенькую передышку. Измождённо опираясь на Лик Эбенового Ужаса, я напряжённо обдумывал, как найти выход из такой дрянной ситуации. Возможно ли серьёзно покалечить или подавно убить Яцка без магии, мечом? При фантастической удаче — да. Если мне каким–то чудом посчастливится перерезать ему подколенную артерию (до «сонной», когда враг встанет, я Альдбригом не дотянусь), то он попросту истечёт кровью. Сейчас, пока Яцк деморализован, было бы самое то попробовать дать дерзкой идее ход, но… поздно, он уже поднимается.

— Молись своим никчемным богам! Я иду! — брызжа слюной и до хруста костей сжимая рукоятку диафонической дубины, воскликнул великан.

Весь в саже, с ослеплённым глазом, он гневно сорвал с себя прицепившийся стул и ломанулся ко мне. Его уродливый вид, тускло играющий острыми гранями Громыхатель, тяжёлая поступь и колоссальная высота, внушили бы страх кому угодно, и по правде сказать — я ему тоже едва не поддался. Спешно ища взором то, что хоть на минуточку сумеет уберечь меня от нападок Яцка, я неожиданно заприметил тот вороной кристалл, очертивший границы сражения коварной перегородкой. Он! Дело в нём! Чтобы добраться до загадочного минерала, придётся совершить отчаянный кульбит. Великан приближался, а я всё стоял, проявляя невероятную выдержку. Когда, обрадованный моим мнимым принятием фатума, Яцк размахнулся Громыхателем, чтобы прикончить меня, я прошмыгнул у него под набедренной повязкой и со всей прытью помчался к намеченной цели. От этого фортеля верзила буквально обезумел. Кинувшись вдогонку, он сыпал такими изощрёнными проклятиями, что мне и слышать–то не доводилось. Добежав до кристалла «с языком на плече», я, выиграв у Яцка драгоценное время, от души рубанул по нему Альдбригом. И тут же меня поразила электрическая дуга. Меч выпал из онемевшей руки и я, задыхаясь, упал на ворох вонючих покрывал, служивших стражу кроватью. Пока мой шок проходил, а участок, разделяющий меня и Яцка, сокращался, лучи Отражателя, проминающие купол, бросили своё занятие и соединились на небе в одну точку, разросшуюся и преобразовавшуюся в головку Фирджи. Ротик открывался и закрывался, но звуков не издавал.

— Твои друзья просят передать тебе, что Яцк должен ударить дубиной по Хромму, тогда его чары разрушатся! — послышался голос Джейкоба.

— Проще пареной репы! — обречённо хихикнул я, понимая, что мне сейчас предстоит сделать.

Подле идеально–симметричного Хромма валялись спальные принадлежности. Видимо, Яцк любил встречать чужаков «сюрпризом», поэтому, спал подле него, держа Громыхатель наготове. Чтобы выйти сухим из воды, а по моим оценкам у меня на это был всего один шанс на миллион, я, поставив на «карту» сразу всё, залез под кипу зловонного тряпья. Где–то надо мной утробно зарычал подоспевший Яцк. Само собой он не догадывался об истинной причине моего поступка. Яцк решил, что я сглупил, и что теперь его Громыхатель легко приготовит из меня отбивную. Ища добычу, в дюйме от навершия заткнутого за ремень посоха, хлобыстнула дубинка, потом ещё и ещё раз, но всё мимо. Извиваясь не хуже ужа, я в холодном поту полз под одеялом, пролегающим в непосредственной близости от кристалла, и беззвучно упрашивал Вселенную о том, чтобы верзила в меня не попал.

— В прятки играть со мной задумал, червяк?! Так я тебе покажу! — гаркнул Яцк откуда–то слева.

Осознанно идя на смертельный риск, я, высунувшись из–под покрывала прямо перед Хроммом, ответил:

— Эй ты, остолоп, я у тебя под носом!

Подтрунивание дало нужный результат. Яцк стремительно крутанулся и с перекосившимся от бешенства ртом занёс Громыхатель за плечо. Я торопливо ретировался вглубь скомканных перин и пудовое «бабах» пришлось уже по опустевшим складкам. Звук был глухим, не стеклянным как изначально, поэтому я «через не хочу», с икотой, лишь по необъяснимой удаче избегая гибели, вновь отправился бороздить необъятные наволочки, доверив чутью подтолкнуть меня к Хромму в подходящий момент.

— Я вижу, как ты там мечешься, и меня это только забавляет! — хохотнул Яцк, так–таки обнаружив меня и хорошенько наподдав мне стопой по рёбрам. Я ойкнул, трижды перекувыркнулся и, обласканный обессиливающей загрудинной ломотой, сбитой кеглей выкатился из пододеяльника, да не куда–нибудь, а к измазанным ногам стража.

— Ха–ха! Крысёнка выгнали из его норки! — гоготнул Яцк, смекнув, что его пинок выбил из меня дух. — Всё, ты своё откашлял! Готовься к смерти!

Холодно блеснув на фоне скучающей луны, Громыхатель устремился к моей персоне, распластанной подле угольного, как будто надсмехающегося кристалла. Вжух! Я зажмурился и… по раскуроченному жилищу великана прокатился многократно повторяющийся, словно увязший сам в себе, звон. В тот миг, когда изборождённая оскаленными резцами дубина должна была вколотить мой череп в луговую подстилку, я, сжавшись в комочек, совершил оборот назад. Вместо меня Громыхатель бултыхнулся в Хромм!

Ура! Энергетические ромбики тут же распустили свои ниточки и лучи, изливающиеся из Отражателя, и, более не сдерживаемые их силой, хищно впились в остолбеневшего великана. Как только это произошло, он завизжал, а потом, к моему глубокому изумлению, стал скоротечно уменьшаться в размерах! Когда пёстрый свет оставил Яцка в покое, он уже не был той громадиной, что раньше. Теперь мы, а я стоял напротив него и улыбался, смотрели друг на друга вровень.

— Добро пожаловать с небес на землю! — крикнул я, взмахивая Альдбригом.

— Я тебя и так изничтожу! — с ноткой озадаченности ощетинился Яцк, парируя мой удар Громыхателем, который сократился соразмерно своему владельцу.

Лик Эбенового Ужаса заблокировал ответную атаку и при поддержке Альдбрига, отведшего дубинку вправо, пропорол остриём кожу над пупком Яцка. Болезненно взвыв, страж сумбурно замельтешил кварцевым оружием перед моим лицом. Я переместил баланс тела на выставленную вперёд ногу и уверенно, посылая меч в верхнюю часть туловища, при этом слегка смещая локоть с посохом книзу, напал на противника. Панически защищаясь, Яцк, непривыкший вести бой с равным себе по росту врагом, ежесекундно допускал мелкие ошибки, награждающие его порезами и синяками. Впрочем, до по–настоящему опасных ран дело не доходило.

На небе вновь проступила мордашка Фирджи. Я отвлёкся, за что получил жуткий удар по запястью. Лик Эбенового Ужаса вывалился из обмякшей руки и я, пытаясь отыграться хоть в чём–то, стукнул Альдбригом плашмя. Дубина и меч проскрежетали, и Яцк отпрянул с разбитой фухтелем губой. Верзилу, однако, приобретённая травма не шибко обеспокоила. Он понимал, что выведя мне руку из строя, значительно сократил мои ратные возможности, потому он как минимум заимел в поединке преимущество, а как максимум проложил себе плёвый путь к победе.

— Что? Без палки ты уже не так лыбишься? — осведомился Яцк, напирая Громыхателем. — Чуешь приближение кончины? Здесь она, рядышком!

— Я чувствую только смрад от твоих подмышек! — пропыхтел я, ловко уходя из–под дробящей дубинной завитушки.

— Торопиться надо, парень! Скоро заклинание Отражателя рассеется, и твой неприятель обретёт прежний вид! — сообщил Джейкоб. — Кинь его на лопатки, пока это не случилось!

— Передай Фирджи — пусть она поспособствует этому! Один я не выкручусь!

— Попробую!

Поглощённые топтанием по кругу и обменом кварцево–стальных «любезностей», мы далеко не сразу заметили как в звёздной каше, затуманенной облаками, пухнет сизый шар, творимый макушкой Отражателя.

— Приготовься!

— К чему?!

Яцк, только завершивший успешный наскок, презентовавший мне гематому на голенище, отшагнул к базальтовому столбу и настороженно сощурил здоровый глаз.

— С кем ты там шушукаешься?

Сизый шар пробуравил ночной воздух и миниатюрной кометой влепился в моё запястье. Что–то хрустнуло и тупая боль, а также онемение пропали из него, как и не бывали.

— С твоей смертью! — выкрикнул я, бросаясь напролом, воодушевлённый внезапным исцелением.

Ложно вздыбив полу плаща, завлекая за ней дубину, и быстро двинув мечом в бок, мне удалось не только вонзить остриё в печень Яцка, но ещё по окончанию финта подхватить посох, валяющийся в траве. Ошеломлённый моим агрессивным натиском и сызнова заработавшей пятерней, страж, тесно прижимая к кровоточащему увечью кулак, едва успевал выставлять Громыхатель в нужную для защиты позицию. Альдбриг, веками путешествующий со мной по миру и, по сути, ставший моим продолжением, безжалостно высекал искры из хрустальной дубины, норовя добраться до живота или шеи её обладателя. Вжих! Вжих! Вжих! Контрнаступление Лика Эбенового Ужаса! Вжих! Вжих! Вжих! Прокол! По торсу Яцка уже вовсю текли красные ручьи, и я небезосновательно считал, что вот–вот поставлю точку в этом ратоборстве, однако колесо фортуны — своенравная девица, в который раз оно укатилось от меня на противоположный конец воинского везения. Великан опять стал становиться великаном. Его мышцы набухали и пучились, ноги раздавались вширь, а косая сажень в плечах увеличивала свою и без того внушительную диагональ. Завидев изменения, Яцк демонически расхохотался.

— Магия Фирджи на исходе! — просигналил Джейкоб.

— Мне нужно ещё пять минут!

— Фея говорит, что удерживание заклинания может привести к непоправимым последствиям!

— Непоправимые последствия случаться гораздо раньше, если позволить Яцку вновь обрести всего себя! — выдавил я, перекрестием меча и посоха принимая Громыхатель сверху.

Вдруг страж осунулся и по–бесовски заголосил. Его рост вначале замедлился, а потом, появился еле–еле приметный регресс. Это лучи Отражателя затрепетали как по Хромму, набравшемуся изнутри оранжевой истомы, так и по Яцку. В этот недолговечный миг деформации, ниспосланный Фирджи, мы с великаном, сейчас превышающим меня всего наголову, ожесточённо заколотили друг по другу инструментами вражды. На пике баталии, израсходовав, наверное, десять «вторых дыханий» и открыв одиннадцатое, я, избитый Громыхателем, исхитрился ткнуть Яцку посохом в морду, уклонился от слепого тычка коленом, после чего по рукоять вонзил клинок в натужно вздымающуюся грудь. Лавина крови хлынула из уст побеждённого великана. Он закашлялся, бухнулся на карачки и затих. Всё. Несите бокал шампанского чемпиону! И не забудьте присовокупить к нему сырную нарезку! Шучу, мне бы лечь и умереть — так устал.

Я отёр выступивший на лбу пот и произвёл беглый осмотр себя любимого; Переломы — точно есть, куда же без них, растяжения, налитые лимфой большущие опухоли, ссадины… В общем жить буду. Усевшись на обломок ящика, я устало уставился на Хромм. Что–то мне в нём не нравилось. То ли его чернота, то ли крепнувшая под остовом ржавая таинственность, колыхающаяся наподобие свечного пламени.

— Парень, ты не умер?

— Разве есть в природе сила, что сможет скинуть меня в могилу? — усмехнувшись, ответил я.

— Фу! Напыщенные речи ничуть не лучше заумных лекций.

— Зато предсмертный хрип хуже и того, и другого.

— Однозначно, — согласился Джейкоб. Помолчав, он добавил: — Я ощущаю толчки мощи… Она прорывается!

Между тем свечение в Хромме стало настолько интенсивным, что казалось, кристалл никогда и не был чёрным. Оранжево–красные всполохи лизали его чрево и раскаляли добела. Я поднялся, намереваясь покинуть это гиблое место, однако не успел… Измятая Громыхателем поляна, я и розовеющий горизонт стали жертвами нестерпимого жара, вплеснувшегося из Хромма. Сокрушающая волна, вывернувшая мне жилы наизнанку, уходя, родила на моей мантии и волосах пучки разноцветного огня. Весело закружившись под мои крики боли, они были вынуждены вскоре погаснуть, потому–как сырая земля не дружит с пламенем.

— Гвоздики–точилки! Я опоздала! Он сгорел! — пропел знакомый голосочек.

— Прокоптился — да, сгорел — нет, — промычал я, приподнимая ещё дымящуюся голову.

Фирджи быстро порхала крылышками и опечаленно прижимала ладошки к щекам.

— Жив? Ура! Подожди, я тебя подштопаю!

Фея принялась летать туда–сюда, рисуя в предрассветной мгле пыльцовые знаки. Лучи из Отражателя, по–видимому, послушные её невесомой пляске, обдали меня тёплым, врачующим водопадом бликов. Наконец я поднялся на ноги таким, каким был до конфликта с Яцком.

— Во–первых, спасибо за лечение…

— Это тебе спасибо! Спасибо огромное, что дал мне волю! — затараторила Фирджи.

— Пожалуйста, — кивнул я. — А во–вторых, что с ним произошло?

— Я сказала твоему кинжалу, что если Хромм перенасытиться сиянием Отражателя, то произойдёт беда! И она произошла! Кристалл выбросил излишек! Дукас не смог его удержать!

— Дукас? Что за Дукас? — полюбопытствовал Джейкоб.

— Дукас — мой брат. Он ждёт…

Фея смущённо запнулась.

— Меня зовут Калеб.

— Он ждёт тебя, Калеб, в Отражателе.

— Надеюсь, чтобы поблагодарить не словами, а как следует? Парень своей жизнью тут рисковал!

— Джейкоб!

— Твой кинжал прав. Теперь мы с Дукасом перед тобой в неимоверном долгу.

— Раз так, то плотный завтрак и чашка кофе будут приняты мною в вашем доме без возражений.

— Конечно! Конечно! Идём!

Кинув последний взгляд на поверженного Яцка, его чудовищный Громыхатель и утихомирившийся Хромм, я бодро пошагал за низколетящей феей. Пройдя сквозь штору полупрямых и косых, часто прерывающихся и изменяющих свою цветовую насыщенность зеркальных излучений, я оказался в лабиринте, собранном из разнообразных отшлифованных осколков, кабошонов, охровых слюд, пёстрых вогнутых луп и пятнистых стёкол. Коридоры так и будоражились блеском, и по мере того, как осеннее солнце поднималось над отсутствующим потолком, они ярились всё с большой силой. Я двигался медленно, практически наощупь, с трудом различая очертания оранжевого платья Фирджи. Вроде бы мы преодолели несколько длинных галерей, пару раз свернули налево и спустились по лестнице, ступеньки которой были вырезаны из яшмы. Фея прикоснулась к овалу двери и на меня снизошла благодатная полутьма. Вернее там, где я очутился, висело множество фонариков, и света было предостаточно, но после той лавины отсверков, что мучили мои глаза всего одно моргание назад, обстановка показалась мне сладостно–затемнённой. Когда я, наконец, к ней привык, то смог разглядеть, что нахожусь в помещении, декорированном под сюрреалистический лесной уголок. Деревья, мхи и даже нарисованные тучки на круглом своде — всё несло в себе избыток лимонных и соломенных штрихов. Фирджи провела меня под ветками песочного дуба, а потом увлекла за россыпь адонисов и кустарников, за которыми, утопая в мраморной основе, вращались шестерёнки и трещали малюсенькие рычажки. Над этим тикающим и гудящим механизмом парил, если так можно выразиться, фей в коричневой мантии. Он быстро носился от балки к табличке с цифрами, от тонкой матовой трубки к руническому тетраэдру, от одной непонятной штуки к другой. Его пальчики перебирали, щёлкали и нажимали до тех пор, пока широко улыбающаяся Фирджи не пропищала:

— Дукас, посмотри, кого я к тебе привела!

Дукас тут же прекратил мельтешение и, издавая звуки, отнесённые мною к степени «крайнего восхищения», бросился меня обнимать и целовать.

— Ты! Ты! Вернул мне мою драгоценную гаечку! Да! Мою Фирджи! Мою Фирджи! С этого радостного дня я — твой страстный обожатель! Да!

— Мне так неудобно дышать, — просипел я.

Переполненный эмоциями фей сжимал ручками мои ноздри всё крепче и крепче.

— Ой, прости! Да! Естественно! Знаешь, ведь это всё я! Да! Я тебя привёл сюда! Да, да! Я! Сюда! Обоюдная помощь! Да! Но ты, конечно, осчастливил меня больше! Да! Несравнимо больше!

— Отсюда поподробнее! — потребовал Джейкоб. — Что значит — ты? И про какую такую обоюдную помощь ты говоришь?

Воззрившись на кинжал гномов, Дукас восторженно воскликнул:

— Вот каков он! Твой «Улавливатель» и мой «Передатчик»! Или твой «Передатчик» и мой «Улавливатель»! Неважно! Он — клинок! Да! Зачарованный на разговор клинок! Именно его эфирная структура, попавшая в объектив Искателя, случайно привлекла моё внимание! И ты здесь! Благодаря ему мы осуществили свои желания! Да! Мы!

Прежде чем я, насупившись, успел что–то сказать, вклинилась Фирджи:

— Дукас, Калеб ничегошеньки не понимает! Расскажи ему всё с самого начала!

— Прекрасная идея, сестрица! Прекрасная! Заодно и ты послушаешь всю историю целиком! Только! Только! Так, не так!

Дукас молниеносно дёрнул за рычажок, и из скрытой ниши выкатился гигантский палевый эллипсоид. Обогнув вербу, он, чуть дрожа, остановился между мной и феями. Ажурные стенки треснули, явив под собой мягкий стул и накрытый скатертью стол, укомплектованный изысканным сервизом и едой.

— Так! Так! Как надо! Прошу не стесняйся, всё для тебя! Да!

Фирджи верно подметила — сбивчивая болтовня Дукаса, намекающая на то, что ему принадлежит некая роль в моём походе, довольно–таки удивила меня. Пробудившиеся во мне подозрения и предположения, настойчиво призывали напитать их информацией, поэтому я, после того как удобно устроился и налил себе ароматного чаю, не преминув при этом наложить на фарфоровую тарелку картошки с овощами, промолвил:

— Я весь во внимании.

Дукас спланировал на край блюдца, подхватил оливку и, взмыв на уровень моих глаз, экспансивно зажурчал:

— С чего бы? С чего бы? Да! Фирджи и я, мы славная семья, мы — брат и сестра! Да! Всю свою жизнь мы занимаемся тем, что следим за Жёлтой Башней Отражателя! Да! Ты сейчас в ней! Это она! Да! Здесь мы латаем агрегаты, клеим битые колбы, смазываем маслом гайки, перенастраиваем положения зеркал! Всё в этом роде! И в чём суть? Да! В одну из крайне дождливых ночей в шпиль, что прямо над нами, сиганула молния, и параболический экран — Хроникёр, главный распорядитель светового перемещения в Жёлтой Башне, вышел из строя. Фирджи — виртуоз ремонта, а я мастер–корректировщик, поэтому мудрёный и сложносоставной Хроникёр, требующий к себе особого светотехнического подхода, отправилась чинить она. Однако каких–либо положительных результатов ей достичь не удалось, да, а всё из–за того, что оплавленный край шпиля, как назло притягивал и проецировал молнии аккурат в надсводный проем, ведущий к поломке. Путь наружу был закрыт! Да! Жуть! Катастрофа! Добросовестность на пару с ответственностью, талдычившие мне губками Фирджи, что бесперебойная работа линз превыше всего, потолкали мою ненаглядную сестру на крайне опасный шаг. Хоть я и уговаривал её дождаться прекращения ненастья, она, вопреки всем моим увещеваниям, покинула Отражатель через Спектральный Зоб, чем, к нашему общему горю, нарушила заповедное правило…

— Спектральный Зоб — это вход, который стерёг Яцк, — перебила пояснением Фирджи.

— Что за правило ты нарушила? — спросил я, кусая хлеб, намазанный арахисовой пастой.

— Первостатейное! Оно запрещает нам, дирижёрам–оптикам, отлучаться из Отражателя.

— Да! Во веки веков! Так гласит Немеркнущий Закон! — подкинув и поймав оливку, подхватил Дукас. — Дайте процитирую его кусочек: — «Если дирижёр–оптик пересечёт черту Спектрального Зоба, и таким образом оставит предписанную ему зону обслуживания без присмотра, что из–за непременного сдвига фокусировок Отражателя является категорически недопустимым, то за этот демарш он будет отловлен Яцком и посажен в тесный острог, в котором, маясь от скуки и непогоды, проведёт неопределённый срок, дожидаясь моего беспристрастного приговора».

Я окинул взором беспрестанно тренькающие шарниры и щипцы.

— Получается, что ваша будничность находиться в зависимости от неких регламентов. Кто же их сочинитель?

— Немеркнущий Закон, как и весь этот искрящийся, вечно меняющийся оплот акварельного вальса — Отражатель, принадлежит уму нашего покровителя, Горгона Преломляющего Оттенки, — отпивая из чашечки, ответила Фирджи. — Мне жутко не хотелось переступать через границу Спектрального Зоба, но разве у меня был выбор? Нет! Хроникёр накалялся, и если бы я промедлила, то Жёлтая Башня перестала бы функционировать, а вместе с ней и весь Отражатель!

— На момент моего появления ты сидела у великана в заложниках, поэтому могу предположить, что Горгон Преломляющий Оттенки ещё раздумывал, как с тобой поступить — миловать или казнить, — заявил я, ощущая, как по спине разливается неприятный холодок. Даровав Фирджи свободу и убив Яцка, я заочно «подмочил», если и вовсе «не утопил» будущее знакомство с создателем Отражателя, который, по–видимому, не числился в рядах «лопушков».

— По ходу я знаю кое–кого, наплевавшего на устав Горгона не раз и не два, — едва слышно проворчал голос с моего пояса.

— Мы не в силах узнать, как бы наш покровитель отреагировал на данный инцидент. Его с нами давным–давно нет! Да! Да! — покачал головкой Дукас, не разобрав того, что изрёк Джейкоб. — Однажды, годы и годы назад, Горгон Преломляющий Оттенки заперся в своей комнате, и что же? Да! Лучезарный Замок на его двери с тех пор так и не открывался.

— То есть, говорить, что ваш покровитель не с вами, в принципе не совсем корректно? — крякнул Джейкоб.

— Ну, формально — да, но номинально — нет. Горгон Преломляющий Оттенки всей душой любил Отражатель и ежедневно, ежечасно, ежесекундно его холил и лелеял. То, что он исчез без предупреждения и соответствующих инструкций на время его отсутствия, может указывать только на что–то очень плохое, — опечаленно пропела Фирджи.

Новость о том, что Горгон Преломляющий Оттенки некогда предпочёл добровольное заточение в своих апартаментах, меня изрядно обрадовала. Теперь мне не надо будет выкручиваться и объяснять, что за спектакль разыгрался у Спектрального Зоба. Я незаметно выдохнул и, перед тем как отправить в рот имбирный пряник, сказал:

— Мне кажется, мы несколько отошли от первоначальной темы. Дукас, удовлетвори, пожалуйста, мою просьбу, возобнови свой рассказ.

Фей быстро закивал.

— Да! Спешу продолжить! Да! Ради устранения неполадки, Фирджи стрелой вылетела из Отражателя, увернулась от ручищ взбаламученного Яцка и, превозмогая дробь нескончаемого ливня, вспорхнула к Хроникёру! Да! Я видел это всё в Искатель! Молнии так и вились вокруг моей сестры, но она, демонстрируя чудеса сноровки и отваги, не только избегала их — её ключики, полировщики, загустители, сцепщики и прочие инструменты, поочерёдно, а иногда и в паре, трудились над реставрацией Хроникёра. Да! Любо–дорого было смотреть! Да! И одновременно страшно!

— Ух, я тогда находилась словно во сне, — пискнула Фирджи, отодвигая от себя блюдце. — Дети урагана — адамантовые зигзаги (молнии, видимо) обещали меня изжарить и ослепить, а чудовищный ветер своим воем и порывами с живостью аккомпанировал их намереньям!

— Однако, невзирая на все кошмарные тернии, моя храбрая сестра исправила Хроникёр, и Жёлтая Башня вновь озарилась светом! Да! Как бы и желал того Горгон Преломляющий Оттенки!

Поменявшись в лице, Дукас скинул оливку в миску.

— При всём при том эйфория от успешного завершения дела быстро сменилась стылой горечью. Да! Разобрав Брикетную Заслонку, увы, без этой операции Хроникёр было не отремонтировать, Фирджи допустила в монокль, координирующий перераспределение излишней энергии по всем зеркалам, попадание влаги, благодаря чему обугленный шпиль, по–прежнему мечущий молнии в проход Жёлтой Башни, удесятерил мощность зарядов и частоту их образования. Чтобы вернуться обратно, Фирджи должна была проделать тот же путь, что и в начале. Она спикировала вниз, но Яцк, грубый и надменный Яцк не дремал! Да! Он протянул кулачищу, ловко словил мою бедную, измученную сестру и посадил в клетку! Беда! Беда! Да!

— На все мои оправдания и воззвания к доводам разума, глупый Яцк бубнил, что согласно Немеркнущему Закону он обязан держать меня в клетке и ему чихать на то, что Горгон Преломляющий Оттенки куда–то запропастился, и суд, возможно, никогда не состоится, — пролепетала Фирджи, перепархивая мне на плечо. — Представляешь, Калеб, если бы Дукас не обнаружил твой кинжал Искателем и не привёл бы тебя ко мне, чтобы ты совершил подвиг, достойный эльфийского рыцаря, то я могла бы провести вечность, смотря сквозь прутья на ненавистного, повседневно пьяного Яцка и родненький Отражатель.

— Мне, конечно, приятно, что меня сравнили с эльфийским рыцарем, подали вкусный обед и бла–бла–бла, но теперь мы подступили к главному, к вашей и моей взаимосвязи.

Внимательно поглядев на Дукаса, я недвусмысленно постучал костяшкой пальца по клинку подгорного царства.

— Эй! Я тут! — мигом откликнулся Джейкоб.

— Да! Вы оба тут, и как я вначале сказал, — это моя заслуга! Да! Пойдём, я покажу

Глава 4. Приумножающие Триплексы

Фей поманил меня к скрученной посадке яблонь. За её переплетением, от элегантного фонтанчика в форме птички скользила дорожка, вымощенная жёлтым камнем. Травка, пробивающаяся сквозь трещины и выбоины в кладке, перемешивалась с редкими подмаренниками и купальницами. По бокам лиственными вздрагиваниями перешёптывался тепличный, не ведающий о заморозках и жаре, сад. Феи парили чуть впереди, и их пыльца, отделяющаяся от прозрачных крылышек, постоянно попадала мне в нос. Я чихал и украдкой улыбался. Маленькие разносчики аллергии! Тропинка пошла вверх, к пьедесталу, прилегающему к замшелому своду Жёлтой Башни. Когда мы поднялись, Дукас потянул за спрятанный рычажок — постамент разделился напополам и разъехался. Из его нутра вынырнул прибор, отдалённо похожий на подзорную трубу. Поддерживаемый треногой, он имел десятки эластичных шнуров со светящимися кубиками на концах. После нежных надавливаний Дукаса, щупальца, а иначе я их назвать не мог, закувыркавшись по оси основного цилиндра, стали трогать стенку Жёлтой Башни. Для чего были нужны эти мимолётные касания, я понял, когда в монолитный на первый взгляд фундамент, как червь в землю, зарылся пульсирующий апельсином шнур — оказывается, он нащупывал дырочку! Заинтересованно следя за углублением «каменного ныряльщика», я на миг упустил из виду его товарищей, а они, проворные и неуловимые, так же успели просочиться в замаскированные прорехи. Странный, подрагивающий под напором бегающих туда–сюда магических крупиц аппарат нагрелся и, немного погодя, исторг из порфировой горловины поток раскалённого пара. Белой дымкой он покружил над нами, а потом собрался в плотное облако, зарябившее всей палитрой красок. В туманном многоцветии, еле–еле дрейфующем у меня перед грудью, проступил отчётливый знак вопроса.

— Искатель! — гордо представил конструкцию Дукас. — Смею доложить, что среди всех изобретений нашего покровителя, он по гениальности уверенно держит позицию лидера. Да! А почему? Отвечаю! Как ты наверняка заметил, Калеб, в архитектуре Отражателя наличествует много хрупких деталей, которые, разумеется, бьются и выходят из строя по вине самых прозаичных оказий. Для того, чтобы повреждения можно было своевременно поправить или компенсировать, нам необходимо соответствующее сырьё, и здесь без Искателя уже никуда. Да! Искушённый в распознавании минеральных и металлических залежей, он шутя отыщет их, извлечёт и перенесёт сюда, в Эфирную Тучу.

— Если фигли–мигли этой штуки распространяются на золото и алмазы, то она достойна похвалы! — одобрил Джейкоб.

— Однако, как я понимаю, возможности Искателя не ограничиваются изысканием руд, — подтолкнул я Дукаса в нужное мне русло.

— Да! О, да! Помимо того в пределах пятидесяти миль плюс–минус погрешность в милю–две, Искатель способен обнаруживать колдовские вуали. Их спиритические излучения, Передатчики, попав в Улавливатель, — фей потеребил шнур, — преобразуются. и искажённо, в виде карандашных очертаний предмета, отображаются в Эфирной Туче. Чем дольше происходит контакт, тем чётче становиться картинка. Например, Фирджи, круглый год протирающая Искатель одной и той же заворожённой на вечную чистоту тряпочкой, проявляется в Эфирной Туче почти сразу и во всех подробностях. Да!

— Я её всегда ношу с собой! — пискнула Фирджи, вынимая из кармана сиреневый лоскуток.

— Мы достигли главного отрезка рассказа! — торжественно объявил Дукас. — В ту роковую, мокрую ночь, ознаменовавшуюся потерей моей любимой сестры, от безысходности я кусал локти и думал, думал, думал, как её воротить домой. О бросании Жёлтой Башни на самотёк и сражении с Яцком и речи быть не могло — и то, и то закончилось бы плачевно. Нужен был план, и он у меня стал формироваться, когда я, отчаянный, обратил взор на Искатель — он тренькал. Его Улавливатели наткнулись на исключительно сильный магический маяк, отдающийся в Эфирной Туче красными и фиолетовыми помехами. Быстро растворившись во мгле, они вдруг сменились проступившим обрывком диалога, суть которого я расценил так: кто–то обязал кого–то идти в Отражатель! Затем маяк разом угас, и осталась только едва приметная искорка–точка, рапортующая о том, что всё это мне не привиделось. Да! С Искателем такое было впервые! Да!

— Беседа с Привратником, — бледно хмыкнул я.

— И я на заднем фоне, — лязгнул Джейкоб.

— Что?

— Это мы между собой. Не останавливайся.

Фей принялся летать взад–вперёд.

— Да? Я знаю, что до Отражателя добраться нелегко. Чтобы укрыть своё детище от посторонних глаз, Горгон Преломляющий Оттенки специально выстроил его в месте подверженном разрушительным бурям и штормам. Да! Гибель в вихре или камнепаде! Не позавидуешь! Нацелив все Улавливатели на объект, то бишь, как мне стало ныне известно, на кинжал, я выяснил, что тебе нужно покрыть приличное расстояние и, предвидя твой будущий конфликт с Яцком — преподносящий шанс на освобождение Фирджи, я возжаждал помочь тебе это сделать. Да! Идея, родившаяся у меня в голове, показалась мне предварительно радикальной, но, ах, но… Да! Я прокрался в другие башни Отражателя и, сняв с тамошних Искателей Приумножающие Триплексы, вставил их в наши Улавливатели…

— Ты свихнулся, братец! — закричала Фирджи, набрасываясь с кулачками на Дукаса. — Ты хоть понимаешь, что натворил? Моё тюремное приключение того не стоило! Ты вывел из строя Искатели наших коллег — это раз, а два — в Отражателе из–за твоих краж могло произойти что угодно плохое!

— Она зрит в корень, — шепнул голос мне в ухо.

— Джейкоб?

— Парень, погоди, пусть они выяснят отношения! — откликнулся мой друг.

— Ты вернул Приумножающие Триплексы их владельцам?! — неимоверно громко для своей щуплой комплекции и маленького росточка, вопросила разъярённая Фирджи.

— Да! Эм! Пока нет! Не вернул! Ещё не подсуетился! Да? И когда? План только осуществился!

— Напильники–стамески! Это надо сделать немедленно!

— Их отнесёшь ты, это будет повод попасть в башни… — пошушукал мне всё тот же голос.

— Кто это говорит?! — воскликнул я, крутя подбородком в разные стороны.

Между тем, для поглощённых склокой фей, мои слова прозвучали несколько иначе.

— Он сказал — дай договорит! Да! — взвизгнул Дукас, отчаянно тыча в меня пальчиком. Сердитая сестра припёрла его крылышками к окуляру Искателя.

— Из всех присутствующих меня слышишь лишь ты, — прошелестело у меня с колен. — Отражатель испорчен, тебе не… выполнить поручение Привратника… мои силы утекают… Зарядиться… Найди его дефекты… Почини… и тогда я… помогу тебе.

Нестройное, призрачное обращение, вмещающее в себя просьбу, осведомлённость о моих намереньях и расплывчатый посул их реализации, хоть и огорошило меня, но не напугало. Я почти привык, что в Гамбусе — родоначальнике всех миров, творятся каббалистические и не разъясняемые вещи. Если таинственный шептун окажется врагом, я покажу ему «зубы». Впрочем, может статься так, что незнакомец не лицемерил, а предлагал обоюдовыгодную сделку — такой расклад меня устроил бы больше. По деловому этикету следующий шаг должен быть за мной. Он–то и отделит «чёрное» от «белого».

Дукас, убедивший сестру в том, что изложению требуется эпилог, фанатично жестикулируя, расписывал как Искатель, укреплённый Приумножающими Триплексами, изобличил новые, доселе потаённые в нём чудеса. Погрузившись на минутку в мысли, я упустил все технические описания.

— … под пристальным вниманием сконцентрированных лучей твой кинжал, правда, я тогда думал на посох, сам стал Улавливателем! Да! И Передатчиком, и Улавливателем! Да! Успех! Успех! Эфирная Туча предоставила мне шикарный обзор — смотря, как ты идёшь сквозь лес, я повелел Искателю как–нибудь увеличить твою скорость! Да! Фантастика! Он исполнил! Из Жёлтой Башни к тебе устремились шарики света! В мгновение ока они преодолели долы и, очутившись подле тебя, обратились пухлым человечком…

— Птикалем! Он напомнил мне о Юнивайне! — возопил я, собрав разрозненные факты и догадки в метафоричный кубик–рубик. — Фантомы — это порождения Искателя!

— Да! Оперируя твоей памятью, он, как гончар из каолина, вылепливал образы, подходящие под каждую, отдельно взятую ситуацию.

— Ты видел в своей Эфирной Туче, куда по наущению чокнутого Искателя меня отправил Квиль Лофирндваль? — грозно спросил я.

— Да? Старик? Да! Видел! Но кроме Зрячей Крипты других укромных пещер поблизости не было! Тебя бы поглотил тайфун! Да! А так ты выжил! — заламывая ручки, выдавил Дукас.

— Выжил? Ты же это сейчас прострекотал?

Я придвинул оскаленное лицо к оторопелому фею.

— Я именно, что выжил! Кое–как! Гнилой каракурт, орда зомби и изюминка вечеринки — Великий инквизитор Касиус Млут, все они, с неугасающим энтузиазмом, соревновались за право разорвать меня на куски!

— Мамочки мои! — выдохнула впечатлительная Фирджи.

— Та ещё заварушка была! Парня чуть на «Каракарскую» колбасу не порезали! — поддакнул Джейкоб.

— С тем лысым человеком, сознаюсь, вышла промашка! Да! Но кто же знал, что так получится?! Да! Не я! Паук пробудился, его почитатели всколыхнулись, я запаниковал и, прокручивая Приумножающие Триплексы, перестарался — вместе с дружественным воином в дегтярном доспехе к тебе перенёсся громадный, феерично–лилейный жрец, разгромивший не только нежить… Да! От моих скорбных воззваний и поспешных вращений Приумножающих Триплексов Искатель перегрелся и замкнулся в себе. Его свет, побуждаемый неведомыми мне задачами, хаотично заметался по горизонту, а Эфирная Туча померкла. Я наладил Искатель не более как час назад — в тот момент ты открывал клетку Фирджи.

— Приход Лорины и твой дом детства — породил сбой в Искателе!

— Такой вывод напрашивается сам собой, — утвердил я, по–актёрски прикладывая палец к губам. — Мне вот что неясно, Дукас, почему, модернизировав Улавливатели, ты не воспользовался ими, чтобы победить Яцка? Ведь у Фирджи была при себе волшебная тряпочка, а у её тюремщика такая же дубина.

— Всё верно! Всё верно! Но! Искатель не мог пробиться через гагатовый колпак птичника — наш покровитель смастерил его невосприимчивым к любым видам магии, да, как и Громыхатель! Моё световое полоскание для них было, что об стену горох! Да! Передатчики не переделывались в Улавливатели! Хоть ты тресни!

— Теперь истолкуй мне мой бой с Яцком.

Дукас сморщился.

— Ты показался в Эфирной Туче слишком поздно, и оттого Яцк опередил меня. Его Хромм, расстелив непроницаемую завесу, заблокировал мне доступ к твоему кинжалу.

— Однако тебя это не сломило! Мужественно пустив в ход мою подсказку, ты переборол Яцка…

— Да! С моей скромнейшей помощью!

— … и добрался до Отражателя! — довершила Фирджи.

— Дукас, тебе не приходило в голову, что я мог бы переступить гобелен Спектрального Зоба тайком? — саркастически обронил я, наводя внимание на явный изъян во всей задумке.

— Без всяких самоотверженных порывов, спасений незадачливых фей и перспектив нарваться на ненужные проблемы! — прибавил Джейкоб.

Маленький дирижёр–оптик помял подол своей мантии.

— Эм? Да? Нет. Ты бы просто ударился лбом о цветную стену, потому как Отражатель не открывается перед чужаками без соизволения стража или, ну, да… смерть Яцка дала тебе на то разрешение.

— Не унывай! Ты сделал доброе дело! Оно зачтётся тебе! — просвистела Фирджи, упоённо танцуя в воздухе.

— Ага? Вот оно что…

Присев на лавочку, наверное, ею когда–то пользовался Горгон Преломляющий Оттенки, я отрешённо поскрёбся носом об Лик Эбенового Ужаса. Феи, приземлившись на шелковистый, канареечно–жёлтый тын лапчатки, учтиво ждали того, что я скажу дальше. Обвивающие меня цепи загадок потихоньку разматывали свои звенья. Фантомные посещения были продуктом моих воспоминаний и колдовских интерференций Искателя. Организовывая мне достопримечательные «свидания с прошлым», Дукас всеми силами пропихивал меня в Отражатель, дабы я отстоял в нём его интерес. Касиус, Квиль, Птикаль, Лорина, Марципан, родительский дом, Виноград — они, поднёсшие мне к глазам и сердцу клочки прежних дней, эскортировали меня к «сторожевому псу», избежать драки с которым, как теперь выяснилось, было нельзя. Смехотворная по соотношению силы коллизия — муравей и гигант, обескураженно отшумела поражением последнего. В «лавровом венке» я, ничем не сдерживаемый, миновал радужный маскарад Спектрального Зоба. Тут, на первом этапе, озаглавленном как «Дорога от Первородного Соблазна до Отражателя», я ставлю жирную точку. Однако она, в манере свойственной моим точкам, окукливается рассуждающей запятой — как бы сложилось моё путешествие без настойчивого присмотра Дукаса? И сложилось бы вообще? Может я бы погиб в круговороте, выдирающего деревья вихря, или, позабыв про Юнивайна, до сих пор плёлся бы через чащу, стирая подошвы сапог о камни и щебень. Всё могло бы быть, но снисходительная Вселенная распорядилась иначе. Впереди этап под номером два — «Засвети на небе пульсар и доложись об этом Привратнику». Ой, предчувствую — «чистая страница книги» ещё обагриться моей кровью. Но куда же без этого? Мужчину шрамы украшают, так что прыгнем в омут с головой! Кое–кто благодаря моим радениям обрёл семейное единство — пора об этом напомнить и взыскать должок.

— Пока я шёл в Отражатель, мою шкуру, из–за твоего халдейского обращения с Приумножающими Триплексами, Дукас, не единожды пытались ободрать. Морок постоянно давил на моё сознание и ты, оправдывайся–не оправдывайся, не сделал ничего, чтобы намекнуть мне о том, что он значит. Ныне уже одно это приводит меня в бешенство, — мрачно промолвил я после кратковременного молчания.

— Отвёрточки — плоскогубцы! Мой бедный брат обошёлся так с тобой не нарочно! Были обстоятельства! Он же сказал!

— Мне–то от этого что?

— Да? Я! Но! Да, я… — заохал фей, резко бледнея.

— Да! Да! Но! — криво передразнил я Дукаса, игнорируя клёкот Фирджи. — Что я? Вот и то! В конце сумасшедшего турне, не предупреждённый об особенности Спектрального Зоба и от того соответствующе неподготовленный к поединку с его стражем, я, по доброй воле и пренебрегая всеми чреватостями, освободил Фирджи. Опять же, заклинание Сигнализации на клетке стало для меня неприятным сюрпризом. Я уделал Яцка, и это «доброе дело, хочу отметить, тоже идёт вам в плюс, ведь неизвестно, сколько бы ещё раз в будущем вы бы могли попасть к нему в сети.

— Я подставил тебя, подставил, да, и нет мне прощения! Но злого умысла я не таил! Да! Не вынашивал его и не взращивал! — завыл Дукас. Он приземлился на лавочку и, укрыв голову подрагивающими крылышками, засипел в подол:

— Всё правильно ты указал! Да! И твой гнев справедлив! Да! Я должен был продумать всё лучше! Лучше–е–е–е–е…

Порция негодования, выплеснутая мною специально — для узды последующего диалога, ниспровергла легкоранимого фея в яму самобичевания. Пару секунд он трясся и стонал, а потом… брякнулся в обморок. Жалея, о том, что чересчур «перегнул палку», я, под пронзительные вскрики Фирджи, плеснул на Дукаса водой из фляги. Это привело его в чувство. Фей уселся в лужицу, стёкшую с него, и осоловело заморгал ресничками.

— Послушай, я рад, что в твоей жизни всё наладилось и… Я уверен, что ты желал бы того же и мне.

— Более чем, более чем! Да!

— Отлично. Ты можешь помочь это устроить, — кивнул я. — Как ты знаешь, мне препоручили навестить ваш чудесный Отражатель, и не просто так. Мой отправитель…

— Кто он? Кто он? Кто? Да? Кто? — пытливо прожужжал Дукас, перепархивая на череп Лика Эбенового Ужаса.

— Братец, не прерывай Калеба на полуслове!

Он… — подыскав нужный эпитет и имя, я про себя хмыкнул, — Он очень выньдаположный друид–эзотерик, мой дядя — Снурф. В его необыкновенных экспериментах, направленных на регенерацию дестабилизированной природы, сейчас превалируют жонглирования с заоблачными светилами и их сиянием. Снурф собирает ночной свет в специальные мисочки, ворожит над ними, а потом распыляет над прогоревшими лесами и загнивающими болотистыми кочкарниками. Безжалостные когти, что катаклизмы впускают в кожу мира, под воздействием мягко блистающих крупиц, обламываются, а иногда и убираются совсем.

Фирджи захлопала в ладошки.

— Как мило! Как достойно! Твой дядя Снурф — большой молодец!

Я натянуто улыбнулся.

— Птичкам, рыбкам, зверушками и рощам — он первый друг, однако на сироту племянника его теплота не распространяется. Снурф, никогда не любивший ни мою маму, ни моего папу, гоняет меня и в хвост, и в гриву. Я доковылял до Отражателя, спасибо тебе, Дукас, (на навершии посоха фей беспокойно задрыгал ножками) с приказом собрать на небе из его лучей репродукцию пульсара. Если волшебные цвета, сакрально сложенного изображения Отражателя, для вбирания которых была недавно выплавлена Снурфом подходящая бронзовая чаша, добавить в уже имеющиеся световые эссенции, то их силы возрастут до небывалых высот! Мёртвые пихтарники распустятся вновь, дюны и барханы разгладятся и опять станут плодородными землями, а заражённые мором реки сызнова ощутят чистоту и биение жизни.

— Выколотки–гвоздодёры! Это так бархатисто звучит, что мне срочно нужно станцевать!

Закружившись вокруг себя, Фирджи задорно застучала каблучками по лавке. Дукас, так же забарабанив чечётку, провозгласил:

— Да! В своих нравственных стремлениях Снурф невероятно похож на Горгона Преломляющего Оттенки! Да, а ты, наделённый без исключения всеми высокодуховными качествами, посланник его волеизъявления! Да! Да! Вы, и ты, и он, вы бесподобны! Да! И мы непременно окажем содействие добрейшему господину Снурфу, однако…

Резко оборвав свой пляс, Дукас, уставившись на сестру, обхватил ладонями щёчки и замотал головкой словно метроном.

— У нас, наверное, ничего не выйдет! Да? Не выйдет! У двоих–то? Да, Фирджи?

— Сто процентов из ста!

— Эй, почему это? Затычки из ушей выньте! Парень вам непрозрачно намекнул, как его надо отблагодарить за расшивку ваших дурацких неурядиц! Уважьте человека! — взъерепенился Джейкоб.

— Снурф не пустит меня домой, пока в надзвёздной сфере не увидит пульсар Отражателя! Я останусь без крыши над головой! Этого ли вы мне желаете? Этим ли хотите наградить за тяжкий труд? — напустился я на фей, метая взглядом молнии.

— Нет! Нет! Да! Вернее, нет, не совсем так! Потребуется поддержка наших соседей — вот так точнее! Да! Их тоже! — заскулил Дукас, сыпля на меня сверху пыльцой. Я чихнул и дирижёр–оптик, подхваченный потоком воздуха из моего рта, слетел с Лика Эбенового Ужаса.

Растягивая грудь для очередного чиха, я натужно изрёк:

— Ты рассуждаешь, словно кашу жуёшь! Повтори всё ещё раз, медленно, избегая речевого каламбура и своего вездесущего «да»!

— Не причиняя вреда деятельности Отражателя, мы можем выделить на моделировку пятивершинника, и с огромной радостью сделаем это, все Запасные Зеркала. Но их яркости, к сожалению, не хватит, чтобы запечатлеть весь узор, максимум треть. Понимаешь? Ресурсов только одной Жёлтой Башни здесь будет недостаточно. Без мощи Красной Башни Короля Брена и Синей Башни Импрет мечта Снурфа так и останется мечтой. Тебе придётся заручиться их…

Моё громогласное «апчхи» опрокинуло Фирджи в лопуховую заросль.

— Да! Тебе понадобятся их Запасные Зеркала! Да! Ой, извини! Я опять это сказал, да? — зачастил Дукас, вылетая из–за горчичного дерева. — Если Жёлтая, Синяя и Красная Башни объединят свои усилия то, гарантирую, мы все увидим, да, прости, озарение небес! Пульсар воспылает! Да! И ты на «ура» выполнишь свою сановитую, глубоко этичную миссию!

Я открыл рот, собираясь со всей прямолинейностью отправить Дукаса лично истребовать у других дирижёров–оптиков Запасные Зеркала, но передумав, закрыл его. Поводов на то у меня было три — генеральный, второстепенный и побочный.

Генеральный — неизвестно, как фея или его сестру встретят прежние владельцы Приумножающих Триплексов. Не надевая пенсне сыщика, Король Брен и Импрет уже давно, по дорожке пыльцы ведущей от барахлящих Искателей к Жёлтой Башне, поняли, в ком возбудился аппетит до чужого добра. Их справедливая обида, заражённая спорами враждебности, шутя отвергнет все упрашивания и ходатайства крылатых пискунов. Ультимативный отказ как способ наказания фей, потом, безусловно, перекинется и на меня. Этого допустить нельзя, поэтому Красную и Синюю Башню я навещу сам.

Второстепенный — в моём списке героических свершений есть пункт с «восьмью белоснежными лапами». Бесстыжее похищение Пастасарамы из Тутовой Прогалины клеймит Импрет как злодейку, это так, но её странное преображение из внимательной и отзывчивой ведьмы, ухаживающей за посевами Серебряной Росы, в монстра не находит у меня дискурсивного объяснения. Только колдун–мракобес, до костей изгрызенный плесенью Тьмы, позарится снимать с кого–то кожу, а за стихийными ведьмами такого пристрастия не водится, им подавай иное: огонь, воду, ветер. Разрыв многовековых дружеских отношений, жуткий мотив, чёрные шали вместо излюбленных синих одежд, враждебность, сии, кричащие о своей ненормальности метаморфозы проклеены ленточками загадок и гнилостных противоречий. Необходима очная ставка с Импрет. Она, подобно ножу для писчей бумаги, подковырнёт угол запечатанного конверта и выудит из него лист, который поведает мне, что предпринять дальше. Приступить к «спасательной операции» меня подначивает ещё и собственный стимул — Импрет метнула в меня Молнию, а я не из тех, кто стерпит такое — я мягко или крепко, смотря по ситуации, шлёпну её в ответ.

И третий, побочный повод — удовлетворить изголодавшееся любопытство. Одержимый расширением своей эрудиции, я всегда, как саранча на злаки, мчусь поглощать бесценную цедру тайн. Исследовать или не исследовать Отражатель? Пфф! Сомнения такого толка меня никогда не мучали! Всенепременно исследовать! Секреты, прячущиеся за композициями люстр, линзовыми пилястрами, рычажками, искрящимися канелюрами и слепящими изразцами так и молят, чтобы я поскорее их всех отыскал, а затем раскрыл! Разве тактично им отказывать в этом? Ни в коем случае! Сверхъестественность! Инженерная каббалистика! Дифракционные мистерии! Ух! В закутках Отражателя таких сокровищ полным–полно и я с наслаждением, если получится, окунусь в их закулисную негу.

— Мне тут припомнилось, что о пропорциях и размахах цветной звезды Отражателя дядя Калеба пожеланий не озвучивал. Возможно, не придавая, как выражаются в простонародье, кисти излишнюю жирность, у вас, фей, заладится обстряпать дельце Запасными Зеркалами Жёлтой Башни, не? Обрисуйте пульсар поменьше, да и баста!

— Какой он умный, твой зачарованный кинжал! Он мыслит не как оружие, но как умудрённый летами человек! — восхитилась Фирджи, высовывая фиолетовую макушку из–под стеблей.

Я рассмеялся.

— Долго кочуя от хозяина к хозяину, Джейкоб поднабрался сметливости. Но это ещё что! Потом он персонифицировался и поверил, что и сам когда–то имел две руки и две ноги.

— Они у меня были!

— Ты забавный! Да! — звонко произнёс Дукас, потерев ладошкой по рукояти оружия.

— Не щекочись!

— Да? Ой! По «Искателю» я знаю, что дом Снурфа находиться очень далеко и крохотный пульсар, а другой нашими Запасными Зеркалами не создать, твой дядя не заприметит! Да! Незадача!

Я потянулся и широко зевнув, вспомнил совет невидимого шептуна.

— Ладно, давай мне Приумножающие Триплексы. Я пойду, отда