автордың кітабынан сөз тіркестері  Сторона Германтов

Марсель Пруст

Мои нервы омывал такой мощный поток жизни, что никакими движениями мне его было не исчерпать; каждый мой шаг по булыжнику мос­товой пружинил, словно на каблуках у меня были крылышки Меркурия

Мы скучаем за обедом, потому что воображение в нем не участвует, а книга нас занимает, потому что мы читаем ее в обществе нашего воображения.

то была и другая причина: хваленая роскошь, недоступная Курвуазье, роскошь, наслаждаться которой предлагали своим друзьям Германты, как богатые, так и близкие к разорению, не зная себе равных в этом искусстве (я и сам нередко испытывал на себе это их свойство благодаря Роберу де Сен-Лу), имела далеко не только материальную природу: это была еще и роскошь чарующих разговоров, любезных жестов, несравненная словесная элегантность, происходившая от богатого внутреннего содержания.

тут внезапно и как-то сразу в артерии Блока хлынул поток мыслей о миллионах, величии, славе, мыслей, безрассудно слипшихся в один ком, от которых у него началось что-то вроде сердечного приступа, что-то вроде кровоизлияния в мозг, и он возопил прямо перед любезной старой дамой: «Если бы я знал!» — а по­том неделю не мог уснуть, до того глупо прозвучал его вопль. В этом выкрике Блока не было ничего особенно интересного, но мне он запомнился как доказательство того, что иногда в жизни под влиянием необычайно сильного чувства человек говорит то, что думает.

Я вам кажусь, наверно, совсем старомодной, — продолжала она, обращаясь ко мне, — знаю, сегодня любить мысли в поэзии и поэзию, в которой есть мысль, считается признаком слабости.

Взволнованная последними стихами, г-жа д’Арпажон воскликнула:
Реликвии души во тьме пылятся тоже! 318
— Месье, попрошу вас написать это на моем веере

Ко всем этим причинам выставлять напоказ приобретенную в родных краях оригинальность у герцогини Германтской добавлялось то, что она усвоила у любимых писателей, Ме­риме, Мельяка и Галеви, — почтение к «естественности», пристрастие к прозаизмам (помогавшее ей постигать поэзию) и отменно светское остроумие; все это оживляло в моих глазах общую картину.

Ах, если это для здоровья, то в самом деле, гигиены там больше, чем изобилия. Кстати, не так уж у нее и вкусно, — добавила герцогиня, не слишком любившая, чтобы лучшую кухню в Париже приписывали другому дому, кроме ее собственного

о бок выставляли напоказ в са­лоне герцогини свои формы, долгое время враждебные, источенные ревностью и ссорами, а теперь наконец умиротворенные дружбой; да ведь и сама эта дружба родилась из любви, именно любовь помогла герцогу Германтскому разглядеть в его подругах достоинства, присущие каждому человеку, но заметные только любовному вожделению

Светские знакомые изумлялись; они и не думали подражать герцогине, однако от ее поступка испытывали некоторое облегчение, как когда читаешь Канта и после наистро­жай­шего доказательства детерминизма обнаруживаешь, что пре­вы­ше царства необходимости расположено царство свободы