АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
ГЛОССОЛАЛИЯ
ПОЭМА О ЗВУКЕ

1

Глубокие тайны лежат в языке: в громе говоров — смыслы огромного слова; но громы говоров и мгновенные молнии смыслов укрыты метафорным облаком, проливающим из себя в волны времени линии неизливных понятий; и как несхожи нам ливень, грома, облака, так несхожи и смыслы звучаний, и образы слова; отличен от них сухой, плоский понятийный смысл.

Что такое земля? Она — лава; лишь корост кристаллов (камней) сковал пламень; и рокоты лавы бьют в жерла вулканов; и верхний пласт — земли — так тонок; покрыт он травой.

Так и слово, которое — буря расплавленных ритмов звучащего смысла; толщею кремнистых корней эти ритмы окованы; пылкий смысл утаен; верхний пласт — слово-образ (метафора); его звук, как гласит нам история языка, только склейка разъединенных, разъедаемых звуков; а образ — процесс разрушения звука; и смыслы обычного слова — трава! — начинают расти из него; так: падение фонетической чистоты есть развитие диалектической пышности; и падение пышности есть термин, есть осень для мысли.

Бурный пламень, гранит, глина, травы — не схожи; не схожи нам смыслы: понятий, метафор, корней и движений воздушной струи, построяющей звуки в огромнейшем Космосе (в полости рта).

2

Некогда не было злаков, «Земель», ни кремней, ни гранитов; было — пламенное; распускались по Космосу лопасти летучего газа; земля клокотала огнистым цветком; развивалась, сливалась она из Космической сферы; и эти жесты огней повторили позднее себя: в лепесточках цветов; оттого-то космический свет — цвет полей; все цветы напоминания об огнях безграничной, космической сферы; все слова — напоминанья о звуке старинного смысла.

Некогда не было в нашем смысле понятий: понятийный корост обстал образ слова; некогда не было самого образа слова: образы обложили позднее безобразный корень; ранее не было корня; все корни — змеиные шкурки; змея же живая — язык; некогда та змея была струями, нёбо же — парусом ритмов, несущих; космос, твердея, стал полостью рта, струя воздуха — эта танцовшица мира — язык наш.

Прежде явственных звуков в замкнувшейся сфере своей, как танцовщица, прыгал язык; все его положения, перегибы, прикосновения к небу и игры с воздушной струей (выдыхаемым внутренним жаром) сложили во времени звучные знаки спиранты, сонанты: оплотневали согласными; и — отложили массивы из взрывных: глухих (р, t, k) и звучащих (b, d, g).

3

Игры танцовщицы с легкой, воздушной струей, точно с газовым шарфом — теперь нам невнятны.

И сочетания звуков, слагаясь, ссыпаясь, ссыхаясь, отяжелили наречия; словари звуко-образов, бременя память нам, не взирают нам в душу былым своим явственным жестом; так: ясность звучного смысла — в умении видеть танцы танцовщицы с шарфом — воздушной струей; темнота же его — в словарях, из которого понастроены человечеством храмы наречий.

Сочетанье высокого «i» и низким «u» (иностранное «y») не означает для нас — сочетанья, слияния; не понимаем: звук «W» есть звук «U», в «i» есть «n»: iun-iuw-iun- (go) — iuv(enes) — нам бежит по истории; и означает: «слиянье» и «юность»; не понимаем мы древнего «W», произносимого около глотки; не понимаем, как только потом возникает звук «V» перелетая к губам. Выражение влетания воздуха в глотку есть Hah; оттого то и «ах» — удивление, опьянение воздухом; «ha» — отдание, эманация; воздуха, жара, души; и звук «Hauch» выражает значением смысла — значение звука. Полугласная «h» (верней «а» с придыханием) — первое веяние воздуха звука из жара, из глотки.

Образованье спирант — образование горящих туманностей газа: тончайшей материи звуков; в «w», «v», «r», «h» и «s» мы имеем распад на тепло (w), энергию (r), воздух холодный (v) и воздух теплый «h», на свет и огонь («s» и «r»); а в сонантном ряду u-w-r-l-n — образованье: из воздуха влаги; l-m-n — явно жидки; три взрывные — g-b-d — почти тверды: «b» — вязко, «d» — звонко, «g» — рыхло-рассыпчато; k-t-р — (ряд глухих, глухо-взрывных) — тверды; я — сказал бы, что каменны, если б «р» не являлся нам символом твердой животности, «t» — растительной тканью; «k» — каменный, минерально-безжизненный звук; вот три царства: животных («р», «b»), растений («t», «d»), кристаллов («k») и аморфных земель («g»).

4

Все движение языка в нашей полости рта — жест безрукой танцовщицы, завивающей воздух, как газовый, пляшущий шарф; разлетаяся в стороны, концы шарфа щекочут гортань; и — раздается сухое, воздушное, быстрое «h», произносимое, как русское «xa»; жест раскинутых рук (вверх и в сторону) — «h» (см. рис. № 1).

Жесты рук отражают все жесты безрукой танцовщицы, пляшущей в мрачной темнице: под сводами нёба; безрукую мимику отражает движение рук; те движения — гиганты огромного мира, незримого звуку; так язык из пещеры своей управляет громадою, телом; и тело рисует нам жесты; и бури смысла — под ними.

Жест руки наш безрукий язык подглядел; и повторил его звуками; звуки ведают тайны древнейших душевных движений; так, как мы произносим звучащие смыслы словес, так творили нас некогда: произносили со смыслом; наши звуки — слова — станут миром: творим человеков из слов; и слова суть поступки.

Звуки — древние жесты в тысячелетиях смысла; в тысячелетиях моего грядущего бытия пропоет мне космической мыслью рука. Жесты — юные звуки еще не сложившихся мыслей, заложенных в теле моем; во всем теле моем произойдет то же самое с течением времени то, что происходит пока в одном месте тела: под лобной костью.

Переполнится мыслью все тело мое.

Рис. № 1

5

В звуке «r» подлетает язык: его кончик дрожит; струя воздуха сзади толкает язык; и срывается с места он, силяся побежать по направлению к выходу в свет — имитация жеста бега по времени — «r». (См. рис. № 2).

В звуке «s», у зубов, завиваясь спиралью, струя выдыхания излетает наружу, рисуя нам жесты спиралью взвиваемых рук.

Рис. № 2

В звуке «b» замыкаются губы; и сила покрова из губ (как давление с периферии к центру) звук «b» нам кидает обратно; и оттого, — вот жесты «b»: отступя шаг назад, наклонив долу голову, приподымаю я руку над ней, уходя под покров.

В звуке «р» — жест иной. (См. рис. № 3).

Так мимика звуков слагает нам танец; искусство ритмических звуков — язык языков.

6

Видел я эвритмистку; танцовщицу звука; она выражает спирали сложенья миров; все они мироздания; выражает, как нас произнес Божий Звук: как в звучаниях мы полетели по Космосу; солнца, луны и земли горят в ее жестах; аллитерации и ассонансы поэта впервые горят.

Будут дни: то стремительно вытянув руки, то их опуская, под звезды развеет нам рой эвритмисток священные жесты; на линии жестов опустятся звуки; и — светлые смыслы сойдут. Жестикуляция, эвритмия — искусство словесности; филология в наши дни есть искусство медлительных чтений; в грядущем она — быстрый танец всех звезд: зодиаков, планет, их течений, горений; узнания мудрости — ноты и танцы; умение жестами выстроить мир означает, что корень сознания вскрыт: мысль срослася со словом; так: выражение звука есть знание; и ответ на вопрос есть мимический жест, изображающий жизнь вопроса во мне; без уменья изображать жизнь вопроса нам нет разрешений вопроса.

Рис. № 3

Видал эвритмию (такое искусство возникло); в нем знание шифров природы; природа осела землею из звука: на эвритмистке червонится звук; и природа сознания — в нем; и эвритмия — искусство познаний; здесь мысль льется в сердце; а сердце крылами-руками без слов говорит; и двулучие рук — говорит.

Эвритмиею опускали нас духи на землю; мы в них, точно ангелы.

Видел я эвритмисток (близ купола, крепкого звуком): их шарфы метались; и дугами крылий качались их руки; и опускались их шарфы; бывало, стоит та и эта, протянет к нам руки, рисуя далекие звуки; казалось: за ней кто-то есть; и расколами звука — блестит сама Древность: -

— В древнейшей Аэрии, в «Аэре», жили когда-то мы, звуки; и звуки доселе живут; звукословием выражаем мы их:

Рудою солнца посеян свет,
Для вечной правды названия нет.
Считает время песок мечты,
Но новых зерен прибавил ты…
На крепких сгибах воздетых рук
Возводит церкви строитель звук.

Сергей Есенин.

7

Над булыжником мостовой простоять можно дни; можно днями себе представлять старину его жизни. Но не под силу геологу эту жизнь пережить.

Таково положенье лингвиста над корнем обломком дышавшего смысла; он волен часами продумывать перемены корней — по языкам, по векам; но не под силу лингвисту исполниться жестом, стать воздухом корня: летать существами его по истории языков, в сотрясениях воздуха слышать печати древнейшего смысла; и, облекаяся в образ бормочущих былей, восстановлять то, что было.

Геолог не может сказать: «Да, я видел булыжники перворожденными вспышкой огней; да, я видел летучие танцы тончайшей материи, понял все ритмы кристалла». Геолог нам скажет, что пыльный булыжник — осколок такой-то породы, тогда-то осевшей.

И — скажет лингвист: -

— Индоевропейские языки распадаются нам на семь групп; первая, индо-иранская группа, содержит в себе: язык Вед, язык надписей Дария, язык текстов Авесты, гоноры областей Курдистана, Афганистана, Белуджистана, Памира; вторая содержит в себе диалекты: аттический, ионический, кипрский, аркадский, дорический, беотийский, элладский и фессалийский; итало-кельтская группа дает языки — умбрский, осский, латинский, британский (тут — говоры; кимврский, корнский, бретонский) и гельский со включением гальского диалекта; четвертая группа (германская) носит язык надписей (рун), готский, шведский, норвежский, исландский и датский; немецкий представлен тремя диалектами (фризским, верхне- и нижне-германским); славяно-балтийская группа объемлет собою нам прусский, литовский, латышский; и диалекты: словинские, сербо-хорватские, македоноболгарские, малорусские, великорусские, белорусские гоноры; польские и полабские диалекты; и — лужицкие диалекты; шестая, албанская группа, дана нам в албанском; седьмая, армянская группа — армянским… -

— Так скажет лингвист; и он скажет еще -

— что по способу артикуляции двоеродны согласные: взрывные и спиранты; взрывные характерны прерывом воздушного тока в местах полости рта, возобновлением тока (эксплозией); при ослабленной силе давления взрывные суть b-d-g; и p-t-k суть глухие; образование затвора губами — рождает губные: прикосновение язычного кончика к верхне-переднему небу рождает зубные; прикосновение к небу язычной поверхности порождает гортанные. Все спиранты суть звуки, возникшие от суженья воздушного тока (гортанью, губами, зубами). Сонантами называются средние, гласно-согласные, звуки: v-w-r-l-n-m — суть сонанты; в «m», «n» токи воздуха пролетают чрез нос; при «1» кончик язычный касается неба: края — опускаются; в «r» этот кончик дрожит не касаяся неба; древний «w» переходит отчетливо в «gh» чрез исчезнувший звук, изобразимый обычно как «gwh»; поздний «v» есть сонант. И так далее.[1]

— Только это расскажет лингвист, принимаясь за звук.

Таково положение лингвиста над корнем.

8

Присоединением окончаний, приставок и грамматических форм обрастают первичные, язычные формы. Первичные языки односложны; так: односложен китайский; и нет различия в нем меж предлогом, глаголом, наречием, прилагательным; нет падежного окончания; расположение корней заменяет спряжение; во да ни означает я бью тебя; ни да во означает ты бьешь меня.

Впоследствии сочетаются корни; иные, теряя значения, сопровождают слова; таково китайское цзы: первоначально цзы — сын; но лао-цзы есть старый; хао-цзы есть нищий; си-цзы есть актер и т. д.

Во втором периоде языков таковые слова суть приставки: агглютативные языки (таков нам китайский, туранский) приклеивают приставку к корням, а во флективном периоде (в третьем) приставочный и приставляющий корень теряют первичные смыслы.; санскритские корни — такие: утратили первые смысли они.

Все падежные окончания — остатки словес; по Максу Мюллеру в слове «lucet» остатки трех слов: luc-e-t; и оно — предложение, сжатое в слово: предложения — древнее позднейших словесных сложений. Да, предложения — суждения речи; и так: смысл — прежде корня; смысл «lucet» утерян: и находим — в круге смыслов; в «luc», «е», в «t». Но эти смыслы — утрачены.

Переменчивы корни; tud (tudati) есть толкаю; меняется корень tud-tup-tyd-tus; и даются слова: typto, tupati, timpati, topati и tusiti; тузить — происходит отсюда; отсюда же слова тимпан, что есть точно (по корню): тузимый, толкаемый.[2]

9

Варенец и варенье, молочный продукт и плоды — что тут общего? Корневое значение «war» не связуемо с образом.

Курица поклевала — встает один образ; и позобаше — другой уже образ; оттенены два момента.

Понятие от поятие; взял, усвоил и понял одно в корне слово; Begriff от begreifen — схватил; и notion от noter: счел, учел. Так в абстракциях мысли не выражает звук слова понятие суммы оттенков (усвоил, схватил, счел, учел, понял, взял).

Понятие — неотделимо от ореола из образов; он препятствует сосредоточить внимание на отвлеченном словесном моменте; понятие — взятие; но — не всякое: взятие мыслью; и оттого то понятие в круге образов слова — момент; таковы все абстракции.

Изображение точки, момента, всегда только чувственно; изобразимая точка — модель; необходимости изображенья понятий при помощи слова — трагедия философии: наше средство познания, слово, — неотделимо от образа.