автордың кітабын онлайн тегін оқу Как можно изменить школу
Иван Боганцев
Как можно изменить школу?
Bookmate Originals
2020
Новые эпизоды выходят раз в две недели.
Как можно изменить школу?
Чем хорошая школа отличается от не очень хорошей? Это важный вопрос не только для тех, кому приходится или когда-нибудь придется выбирать школу для своих детей. От качества сегодняшних школ зависит уровень образования, степень реализации, социальные навыки завтрашних взрослых. А значит, в большой степени — и вся наша жизнь.
Как мы выбираем школу
Большинство родителей воспринимают школу как неприятный, но неизбежный перевалочный пункт на пути к еще неясному будущему ребенка. Конечно, они признают, что к этому будущему его во многом должно подготовить учебное учреждение — но вот как именно? Наверное, не будет преувеличением сказать, что большинство отцов гораздо лучше представляют себе, как работает их автомобиль, чем то, как устроено место, где учатся их дети.
Школу часто выбирают по территориальному признаку. Этот фактор является решающим для 30–40% родителей, но так или иначе принимают его во внимание почти все. Конечно, учиться недалеко от дома удобно — особенно это относится к ребятам из младших классов, которые устают от дороги и не могут ездить на учебу сами. (Кстати, если учесть, какую часть детства ребенок проводит в школе и как сильно она влияет на его развитие, кажется странным, сколько людей готовы поставить во главу угла именно этот фактор. Ведь для взрослого человека близость к дому, как правило, не является основной причиной для выбора той или иной работы. Работу воспринимают как возможность реализовать свой потенциал, ради которой можно тратить время на дорогу, а иногда даже переехать в другой город или другую страну.)
Выбирая школу, родители часто смотрят и на ее внешний вид и «наполнение». На свежесть ремонта, вид территории, оснащенность новыми девайсами: электронной доской, проектором и пр. Именно на создание технологической среды в школе был направлен один из важнейших за последние годы московских проектов в области образования — «Московская электронная школа».
Однако самый важный фактор, напрямую влияющий и на качество образования, и на атмосферу в школе, не определить на глазок. Потому что самое главное в школе зависит от учителя. Так, существует исследование, согласно которому восьмилетние дети с одинаковыми способностями за три года расходятся на 50 процентных пунктов в зависимости от учителя, к которому они попадают [1].
За годы учебы ребенку предстоит иметь дело с несколькими десятками учителей. У каждого из них — свое образование, свой опыт, личные качества, мотивация и загруженность. А еще у каждого есть зарплата.
Что можно измерить деньгами
Сколько должен получать учитель? Конечно, зарплата не может быть прямым свидетельством профессиональных качеств преподавателя, но эти два показателя очень сильно коррелируют друг с другом. Интересно, что в лучших мировых образовательных системах учителю платят соизмеримые в относительных показателях деньги — они составляют приблизительно 95% от ВВП страны на душу населения.
Страны, которые платят меньше, как правило, значительно отстают в рейтинге PISA (Programme for International Student Assessment — международного теста, который оценивает знания и умение применять их на практике у школьников из нескольких десятков стран). Отстают в рейтинге и страны, которые платят значительно больше — такие есть среди бедных африканских стран с небольшим количеством учителей.
В России ВВП на душу населения составляет $28 000 — то есть, чтобы оказаться на одной ступени с зарплатами в лучших образовательных системах мира, годовой заработок учителя должен составлять не менее 2 млн рублей в год, или 170 000 рублей в месяц. Излишне говорить, что не только для всей России, но и для более богатой Москвы эти цифры пока невообразимы.
Однако если показатель не является достижимым, это не значит, что к нему не стоит стремиться. Увеличение уровня зарплат приведет к повышению спроса на профессию — вместе с которой должна произойти реформа самого педагогического образования. Ведь все успешные национальные системы образования отличаются еще и жесткой системой отбора и тренинга учителей.
В Финляндии учителей набирают из 10% лучших выпускников школ, в Южной Корее — из 5%. В учителя идут люди с наиболее высоким уровнем языковой и математической грамотности, с развитыми коммуникативными навыками и навыками межличностного взаимодействия. В России же педагогический вуз, к сожалению, не является пока желанным местом ни для абитуриентов, ни для лучших профессоров.
Как правильно тратить деньги
Конечно, важно не только то, сколько денег страна тратит на образование, но и как она это делает. К примеру, Южная Корея и Люксембург тратят одно и то же количество денег на каждого своего учащегося, получая при этом несоизмеримый результат (Корея стабильно находится в первой десятке PISA, а Люксембург — в четвертой, даже ниже России).
Основатель и руководитель проекта PISA Андреас Шлейхер, один из самых влиятельных людей в мировом образовании, считает, что это происходит именно из-за того, как распределяют бюджет эти страны.
Так, Корея тратит больше денег на зарплату учителям, соглашаясь на большие классы, а Люксембург идет по другому пути, нанимая для того же количества детей больше преподавателей.
Интуитивно кажется, что чем меньше детей в классе, тем лучше. Однако оказывается, что в ситуации ограниченного ресурса (а ресурс школы, муниципального или городского образовательного бюджета и пр. всегда ограничен) в выигрыше оказываются те, кто предпочитает направить его на более качественного (а значит, более «дорогого») учителя, а не на сокращение детей в классе.
Свобода или учеба
У национальных школьных систем, находящихся на вершине рейтинга PISA (как, в общем, и у хороших школ), есть много общего: это и строжайшая процедура отбора учителей, и структура финансирования, и величина учебных классов. Но есть между этими системами и существенные, если не сказать радикальные отличия. Наверное, самым острым вопросом является отношение к насильственному характеру школьного образования и наличию у ребенка права на выбор.
И на Западе, и на Востоке школа традиционно является принудительным институтом. В XX веке, когда образование стало всеобщим, то, что еще вчера казалось правом ребенка, стало превращаться в обязанность, если не сказать повинность.
Так, к середине XX века сложился «промышленный» уклад современной массовой школы, где ребенок оказался лишен всякого выбора, — уклад, повсеместно принятый и сегодня. Ребенок не только не выбирает, ходить или не ходить в школу (школа является обязательной почти во всех странах мира), — он не выбирает, чему ему учиться, с кем учиться и в каком темпе учиться.
Он получает заранее расфасованное по предметам знание в порядке, определенном государственными стандартами, находясь в группах, разделенных по возрасту, а не по уровню владения предметом или интересу к нему. При этом обучение приравнивается к проведению времени в классе с учителем, а знание — к результату тех или иных экзаменов или проверочных работ.
Если базовые предпосылки школы промышленного образца оказались схожими в западной и восточной традициях, то реакция на них — наоборот. В восточных странах, таких как Корея, Китай или Сингапур, дети продолжают учиться в условиях строгой дисциплины, ограниченного выбора и, как правило, значительно более высокой академической нагрузки (большинство корейских школьников, с учетом обучения в государственном и частном секторе, проводят за обучением до 60 часов в неделю).
На Западе же появилась мощная контртрадиция, выступающая за повышение автономии ребенка в школе и передачу ему ответственности за собственную образовательную траекторию.
Наверное, самым известным и радикальным представителем этой традиции оказалась школа Саммерхилл, открытая новатором Александром Ниллом еще в 1920 году. Нилл решил дать детям абсолютную свободу, сделав уроки необязательными, причем настолько, что некоторые дети не посещали их годами, пока естественный интерес к обучению не прорастал в них, если можно так выразиться, органическим образом. Более того, дети стали полноценно участвовать в управлении школой, принимая законы, многие из которых досаждали самому Ниллу. Согласно известной байке, дети и учителя на общем сборе должны были принять закон о том, можно ли материться ученикам школы. У всех детей и сотрудников было по одному голосу. В итоге дети пролоббировали форму закона, при которой ученикам разрешено было материться в школе, но не за ее пределами, где хрупкую репутацию экспериментальной школы нужно было беречь.
Модель Саммерхилла (существующего и по сей день) оказалась слишком радикальной для массового воспроизводства, однако к началу XXI века идеи демократизации образовательного процесса проникли в тысячи западных школ.
Выбор предметов, академической нагрузки, темпов обучения является повсеместной практикой в прогрессивных школах; в отдельных случаях старшеклассники могут участвовать даже в кадровой политике. Защитникам традиционного образования становится все тяжелее и тяжелее отвечать на вопрос, почему, например, в Нидерландах ребенку запрещено решать, нужен ему или нет иностранный язык, при том, что по закону он считается достаточно взрослым, чтобы принимать решение о собственной эвтаназии.
В то же время подавляющее большинство школ — это знает каждый родитель, который выбирал школу для своих детей — продолжает работать так же, как и пятьдесят лет назад, предпочитая свободе — дисциплину, а доверию — контроль.
Что дальше?
Если мы хотим улучшить качество школ, нам необходимо увеличить их финансирование — это печальная, но необходимая составляющая почти любых реформ. Однако важно, на что пойдут эти средства — очевидно, что большая их часть должна пойти на зарплаты учителей. Одновременно нужно провести реформу педагогического образования — и вернуть престиж самой профессии преподавателя.
Любая образовательная реформа поставит нас перед выбором: пойти по пути демократизации школьного образования или держаться в рамках традиционной модели. А это в большой степени не прагматичный, а ценностный выбор, который зависит от того, что каждый из нас вкладывает в словосочетание «хорошая школа» или «хороший учитель».
