Иван Боганцев

Зачем нужен учитель в школе?

Bookmate Originals
2020

Новые эпизоды выходят раз в две недели.

Зачем нужен учитель в школе?

Какова роль учителя в школе? И какова — ученика? Кажется, что эти вопросы не представляют особой трудности. Ученик приходит в школу, чтобы получить знания, необходимые для адаптации ко взрослой жизни. А учитель — источник этого знания, причем не только предметного, но и межпредметного и даже морально-этического. Задача учителя — передать это знание ребенку в том объеме, в котором это вообще возможно.

«Задняя парта, я вам тут не мешаю?»

Основной инструмент учителя — повествование. Хороший преподаватель отличается от плохого тем, что он умеет сделать свой рассказ увлекательным, приблизить его тему к непосредственному опыту ребенка и тем самым зажечь его любопытство. Задача ребенка в рамках этого обмена — слушать то, что ему рассказывают, и выполнять необходимые ритуалы: писать тесты, проверочные работы и контрольные.

В этой схеме у учителя есть определенное поле для маневра: как правило, он может выбрать формат работы или добавить дополнительный материал к уроку. Ученик же является полностью зависимой единицей. Он не выбирает, ходить или не ходить в школу, не выбирает, что изучать, с кем и в каком темпе.

Обучение происходит тогда, когда учитель говорит, а ученик слушает: на этой аксиоме было построено все школьное образование XX века. Для удобства учителя и ребенка содержание этого обмена, по крайней мере в его предметной части, определено и ограничено государством (в России это ограничение называется Федеральный государственный образовательный стандарт, или ФГОС).

Однако стандартизация коснулась не только содержания программ, но и формы их подачи. Поскольку целью «тотального» образования изначально была подготовка необразованной массы населения к работе на промышленных производствах, то и моделью школы стала фабрика. На фабрике, как и в школе, объем производства строго нормирован, смены разделены на фиксированные временные интервалы (с отдельным интервалом на обед), а конец интервала обозначает звонок. Хорошо известно, что позиция «завуча», составляющего сетку расписания, во многом имитирует менеджера на фабрике. Рабочему же, как и ученику в школе, отведена роль пассивной единицы, лишенной возможности что бы то ни было выбирать.

Инте-инте-интерес, выходи на букву С

В течение второй половины двадцатого века эта на первый взгляд стройная парадигма начала постепенно давать трещины.

Во-первых, исследования в области педагогики и психологии постепенно меняли привычное представление о процессе обучения. Работы психологов Выготского, Пиаже, Дьюи и их последователей показали, что ребенок является равноправным участником процесса познания, полноценным создателем смыслов. Считать ребенка резервуаром, в который можно просто загрузить нужное знание (мыслители середины века иногда использовали метафору «банковский счет»), не просто неэффективно, но и губительно для его мотивации. А вот вовлечение учащегося в процесс обучения, напротив, приводит к более высоким педагогическим результатам.

Эти выводы все чаще подтверждались не только повседневным опытом школьных учителей, но и более экзотическим образом. Известный бразильский педагог Паулу Фрейре, автор книги «Педагогика угнетенных» (1968), провел многие годы, обучая письменности коренное население на берегах Амазонки. Он сделал вывод, что любого из туземцев можно научить читать за 40 часов, если слова, с которых начинается обучение, наделены для него особым смыслом. Прислушиваясь к выбору учеников, он обсуждал с ними, к примеру, доступ к колодцу или процент долга землевладельцу. Записывая связанные с этими темами слова на доске, Фрейре заметил, что их написание люди запоминают гораздо быстрее, чем в случае со словами, которые выбирал он сам.

Вторая причина, по которой промышленная модель школы перестала казаться единственно верной, заключается в том, что изменились запросы самой промышленности. На смену индустриальной экономике пришла постиндустриальная, а вместе с ней изменились представления о том, что должен уметь каждый выпускник школы. Такие навыки, как хорошая память, счет в уме, привычка к монотонному труду, уступили место умению решать нестандартные задачи, работать в команде, коммуникации и творческому мышлению. Решать новый тип задач, оставаясь в рамках старых ограничений, оказалось просто-напросто невозможно. Сказало свое слово и беспрецедентное развитие технологий: может ли учитель быть источником знания, когда оказалось, что все оно помещается в настольном компьютере или даже смартфоне?

Наконец, промышленная модель содержит огромное количество внутренних противоречий, замалчивать которые с годами становилась все сложнее и сложнее. Например, если задача школы — передать ученику минимально необходимый для взрослой жизни набор знаний, как получается, что ни один учитель, даже самый молодой, им не обладает?! Почему на поверку оказывается, что словесник ничего не слышал про звездный параллакс, а преподаватель физики — про уши Алексея Каренина? Ответ на этот вопрос только один: потому что взрослым мы позволяем преследовать одни интересы в ущерб другим, а подросткам — нет. И это свидетельствует о колоссальной неэффективности промышленной модели.

Все эти аргументы привели к тому, что прогрессивное педагогическое сообщество отказалось от идеи «обучение происходит тогда, когда учитель говорит, а ученик слушает». Обучение происходит тогда, когда ученик активно вовлечен в процесс познания, причем учитель может даже при этом не присутствовать. Его задача — создать максимально благоприятные условия для того, чтобы обучение состоялось.

Обтесывать или удобрять

О разных педагогических стратегиях подробно пишет в своей книге «Садовник и плотник» (2016) американский психолог Элисон Гопник. «Плотник» в данном случае олицетворяет традиционную, промышленную парадигму. Продукт его деятельности соответствует заранее утвержденному образцу, и его мастерство во многом оценивается по тому, насколько точно он воспроизводит этот образец. «Садовник» относится к своей деятельности не менее трепетно. Однако он вкладывает свои силы не напрямую в продукт своей деятельности, а в ту среду, где ему предстоит развиваться. В сравнении с плотником он имеет куда меньшее влияние на результат, который может как принести разочарование, так и, наоборот, превзойти самые смелые ожидания.

Отказ от устаревших аксиом еще не означает изменение роли конкретного учителя или ученика. Непосредственная жизнь школ повсюду сейчас изменилась настолько, насколько это позволили местные особенности. Связаны они в первую очередь со степенью популярности там прогрессивных идей, а во вторую — с тонкостями национального законодательства.

В одних странах, таких как Финляндия, реформа образования стала государственным проектом. В итоге там изменили не только работу школ, но и систему подготовки учителей. В других — таких как США или Нидерланды — законодательство позволяет частному образованию быть катализатором многих изменений, невозможных в государственных школах. Наконец, в третьем типе стран, к которым относится и Россия, инновации пока вспыхивают лишь спорадически и в основном представляют собой адаптацию западных моделей.

Все наоборот?

Каким же образом меняется роль ученика и учителя там, где это все-таки происходит? Прежде всего ученику передается больше автономии и контроля за процессом собственного обучения. Количество обязательных уроков уменьшается, а в освободившееся время ребенку предлагается самостоятельно спроектировать свою образовательную траекторию, как правило — под руководством куратора или наставника (неслучайно прогрессивные школы отказываются от словосочетания «классный руководитель»). Например, количество обязательных часов обучения в Финляндии — наименьшее в Европе, 6000 против почти 10 000 в Великобритании. Эти не означает, что дети учатся на 4000 часов меньше. В освободившееся время они могут заниматься проектно-ориентированным обучением, самостоятельно выбирая тему и команду.

Одно из канонических воплощений этой идеи — Дальтон-план, метод школьного обучения, придуманный в Калифорнии почти 100 лет назад. Его суть состоит в уменьшении обязательной части учебного плана, за счет чего процесс обучения становится максимально индивидуализированным. Кроме того, меняются роли ученика и учителя. По сути, ученик сам определяет свою учебную траекторию, а школа предоставляет для этого соответствующее пространство; учитель же перестает быть источником знания, а становится помощником и проводником.

В школах, работающих по методике Дальтон-плана (а они сейчас есть по всему миру), учитель ничего не рассказывает «у доски», а курсирует между группами из трех-четырех детей, помогая им самостоятельно осваивать материал. Каждый день у ребенка есть так называемые дальтон-часы, то есть временные промежутки, в которые он самостоятельно реализует тот или иной проект под руководством своего куратора. В конце каждой недели ученик заполняет специальную форму, где анализирует результат своей работы и составляет план работы на следующую.

Дальтон-план — далеко не единственная школьная методика, основанная на предоставлении ребенку больших свобод и изменении роли учителя. В похожем ключе развивается и самая известная из современных моделей, по иронии, тоже зародившаяся в Калифорнии — в начале нулевых годов нового столетия. При непосредственном участии семьи Цукербергов здесь была создана школа Summit, превратившаяся сначала в сеть школ, а потом и во франшизу.

В своей книге «Prepared» («Подготовленный») ее основательница, Диана Тавенер, рассказывает, как школа постепенно искала свое лицо, переходя от более традиционной модели к опирающейся на самостоятельное обучение. В первые годы существования школы количество обязательных часов постепенно сокращалось, пока все они не стали добровольными. Но и среди добровольных остались часы, содержание которых определяет учитель, и часы, где дети могут реализовывать собственный проект либо идти по индивидуальной образовательной траектории, выбирая не только форму подачи материала (лекцию, видео, учебник, подкаст), но и его содержание.

Во время переходного периода детей еженедельно опрашивали, какой метод обучения им нравится больше. Поначалу обязательные уроки с учителями были последними в списке. Когда они стали добровольными, многие перестали на них ходить, и тогда они неожиданно взлетели в рейтинге. Оказалось, что, когда на занятия ходят только те, кому это интересно, уроки проходят гораздо эффективней.

Любопытно, что по мере того как обязательных часов становилось меньше, а консультационных — больше, в школе сложилась традиция времяпрепровождения в очереди за консультацией к учителю. Дети начали помогать друг другу, и вскоре этот метод обучения стал самым популярным с большим отрывом. Различить, кто в школе учится, а кто — учит, стало практически невозможно.

Образовательные системы, подобные Summit, — это лишь верхушка айсберга, самая заметная часть мирового движения, направленного на персонализацию школьного образования и, как следствие, изменение роли ученика и учителя. Отдельные страны, школы или даже учителя ежедневно внедряют такие инновации по всему миру, кардинально меняя опыт учащихся.

Британский специалист в области образования, сэр Кен Робинсон в своей книге «Школа будущего» (2015) рассказывает об учителе, который в качестве вызова навсегда вынес из класса свой учительский стол. Отсутствие стола лишило пространство привычной ориентации, а его самого — точки притяжения, и теперь он вынужден был курсировать между столами, уделяя внимание не классу в целом, а каждому ученику по отдельности. Именно такие решения приближают нас к тому, что Робинсон называет школами будущего. Будущего, которое, безусловно, уже наступило. Просто пока не везде.