Оглавление

История, произошедшая в одной из миллиардов альтернативных вселенных

∞

Начало

26 ноября 2016 года

Я так сильно устала. Я больше так не могу.

Мне плохо. Очень, очень и очень плохо. Мне очень страшно. Это похоже на лавину, которая вот-вот убьёт меня. Не знаю…

Я не знаю, что со мной происходит. Постоянная неопределённость пугает меня… Я не могу ни на чём сосредоточиться. Мой мозг как будто плавает в кастрюле киселя. Всё в моей голове стало туманом. Было ли всё это в реальности или нет? Моя память часто подводит меня. У меня пропали все желания. Я не знаю, чего я хочу, к чему стремлюсь… Мне страшно. Страшно!

Я как будто схожу с ума. Безумие тёплым маслом расплывается по моему рассудку, притупляя всё. Я становлюсь НИКЕМ… Я решительно не знаю… Я ничего не знаю. Я ничего не понимаю. Я теряюсь в своей тусклой и мерзкой жизни.

Я запуталась. Я в тупике! Я барахтаюсь в болоте. Я пытаюсь стать тем, кем хочу, но я даже не знаю, чего я хочу!

Где верх и где низ?

Что такое «черное» и что такое «белое»?

Я не знаю, что делать, что чувствовать. Я теряю себя, хоть никогда и не знала, кто я.

Я очень устала, но в самом центре моей груди пылает яркий шар, который мучает меня день и ночь. Он сводит меня с ума. Все мои силы иссякли. Пора спать. Но я знаю, что проваляюсь в постели до самого утра, так и не уснув.

Я чувствую, что скоро погибну.

Я хочу закончить с этим раз и навсегда. Даже если это будет стоить мне жизни. Уж лучше умереть, чем быть мной. Я обману его, и плевать мне на то, что он подумает. Я сделаю то, что хотела, то, что я должна была давно сделать, чтобы вырваться из этого всего.

Скоро я вспыхну и восстану из пепла, как Феникс. Восстану уже другой.

Я…

Первый день

1 декабря 2016 года

Такое ощущение, что у меня украли смысл жизни. Я стал самым обычным, заурядным, среднестатистическим гражданином. Работа, дом, работа, дом, работа… Иногда обычный, ничем не примечательный отдых в Турции или сраном Египте. На вершине моей пирамиды потребностей не саморазвитие и воплощение былых надежд и мечтаний в реальность, а полный желудок и тёплая постель. И от всего этого у меня удовлетворение. Даже не удовлетворение, а, как я это называю, «не-нужда». У меня есть всё, что нужно самому обычному и заурядному человеку: обычная квартира, обычная машина (не большая и не маленькая, тупого, непримечательного серого цвета), в которой я постоянно стою в пробке с такими же обычными людьми в таких же обычных машинах, до смешного простецкая внешность, обычная работа в самом обычном офисе, которая убивает всё то живое, что осталось в моей голове.

Слава богу, я заболел. Получил больничный и решил, что если я останусь болеть дома, то от тоски просто покончу с собой. Как же меня всё задолбало.

Я решил поехать к себе на дачу. Как раз все соседи ещё как минимум месяц назад разъехались по своим тёплым норам в столице, почуяв, что дело пахнет снегом. Зимняя природа всегда внушала мне спокойствие. Камерность всего происходящего, когда во время сильного снегопада нет ни малейшего звука, только тишина, — вот что приводит мои нервы в порядок. Я начинаю чувствовать себя главным героем истории.

Я повернул на свою улицу и осторожно поехал между рядами похожих покинутых дачных домов. Как я и думал, никого нет. Калитки заперты на замки, перед воротами нетронутые сугробы снега. Я увидел почти в самом конце улицы свой дом. Непримечательный, обычный, хотя и уютный. Напротив него стояло живое уродство. Страшный, заспиртованный, чёрный дом. Он смотрел на улицу грязными, мутными окнами — мои соседи. Отец-алкаш и дочь-изгой (кажется, её зовут Вика). Все их сторонятся. Ну, все кроме меня. Мне его дочь жалко: восемнадцать лет, а у неё за плечами одиннадцать классов в убогой школе и никакого будущего.

Я подъехал к своему дому и вышел из машины. Вдох. Мороз потёк по горлу и скатился в желудок. Стало плохо, но я подавил кашель и назло себе ещё раз с силой вдохнул ледяные иглы. Этот бой выиграла болезнь, и я затрясся оглушительным собачьим кашлем. Успокоившись, я взял четыре сумки (три с едой, так как я минимум тут на неделю, а четвёртую с вещами) из багажника и закрыл машину. В доме соседей зазвучал ор и трёхэтажный мат разбил одно из окон вдребезги. Я остановился. Странно, я думал, что они уже уехали в свою халупу. Хотя этот алкаш мог и продать её. Я, кажется, что-то слышал о его долгах. Хотя это были слухи, которые разносили тут скучающие со своими внуками бабки, а им верить нельзя. Я увидел, как из дома выбежала Вика. Вся в чёрном и в рваных джинсах. Даже без куртки.

Помню, как часто я играл с ней в прятки и догонялки, когда она была ещё первоклашкой: радостные сочные голубые глаза, в которых, казалось, слилась вся морская и небесная синева, и два неизменных аккуратных хвостика. При виде её во мне всегда просыпались нежные отеческие чувства. Мне очень хотелось её защитить, спасти, но от чего — я не знал.

Она с треском толкнула калитку и подошла ко мне: бело-седое каре, грязно-голубые потухшие глаза с красным ободком от постоянных слёз.

— Простите, не будет сигаретки?

Я поставил сумки, покопался в карманах и протянул ей пачку. Она взяла две. Видно было, что она хочет больше.

— Возьми всю.

Она, нисколечко не смутившись, усталым взором поблагодарила меня и, взяв пачку, бросила мне на ходу:

— Спасибо.

Я открыл свою калитку, взял сумки и пошёл в дом.

Я тупо пялился в окно на уходящее солнце и не понимал, что я буду делать дальше. Я взял одну книгу с полки на первом этаже, но это оказался справочник для сада и огорода. Не понимаю, зачем я его купил. Сажать я ничего не сажаю. Иногда подъедаю яблоки со своей старой увядающей яблони, а так… Один газон, садовые качели и пустующие грядки, больше похожие на старые чужие могилы.

Я вышел во двор. На снегу, как будто кровь, были разбросаны ягоды рябины. Вокруг было много птичьих следов. Я сел на корточки и аккуратно потрогал корочку снега. Она была похожа на глазурь. Видно, недавно было потепление, а затем вновь ударили морозы. Я слегка надавил, и мой палец провалился в пушистый снег. Я исследовал свои же ощущения. Мой палец кололо холодом до тех пор, пока он не онемел. Я вытащил его. Маленькие капельки стекали вниз, к ногтю. Ощущения начали возвращаться, было немного больно. Я опустил всю ладонь на корочку снега и снова надавил. Рука провалилась и упёрлась в холодный засохший газон. Я пошевелил пальцами и схватил пару травинок. Это было так странно. Я вдруг осознал, что, наверное, впервые в жизни испытываю такие ощущения. Я, наверное, впервые в жизни трогаю замёрзшую траву. Я поднялся и в состоянии полного спокойствия побрёл обратно в дом. Всё вокруг меня как будто было сценой или витриной. Всё было идеальным. Как будто это всё тщательно спланировали и поставили. Я хотел прикоснуться и почувствовать шероховатую поверхность дерева, потрогать стёкла в оконных рамах, раздавить пальцами ягоды рябины. Я хотел всё это прочувствовать, но я боялся нарушить спокойствие и идеальный порядок. Всё было неподвижно. Всё вокруг было для моего взора неестественным. Я привык, что всё движется, гудит, находится в стремительном потоке куда-то в завтрашний день. Сейчас же я оказался внутри чего-то, где времени не существовало. Я был в состоянии абсолютного существования и наблюдения. Всё вокруг меня никуда не спешило, оно не строило планов, не бежало вперёд, стараясь успеть в последний вагон, который уехал ещё вчера. Всё вокруг меня просто было. Атмосферу нарушил громкий звук. Где-то вдалеке грянул выстрел. Тут же из кустов вылетела птица. Она пролетела рядом со мной и устремилась в небо. Там, на западе, в долину смерти шли седые облака, унося с собой солнце и какую-то страшную тайну, которая была связана с этим выстрелом. Я чувствовал это.

Я налил молока в чашку и пошёл наверх. Солнце уже давно село. Я очутился во тьме и вспомнил, как в детстве я, выключая свет в комнате, мчался быстрее гепарда в кровать, боясь, что меня схватят монстры. Теперь же я сидел в самом центре комнаты на своей постели в полном спокойствии: если монстры решат убить меня, то я не буду против.

Обдумывая, что я могу сделать завтра, я уснул.

Ночь с первого на второй день

Огонь и громоподобный треск. Я очнулся от крепкого сна. Вся комната тонула в ярком рыже-красном свете. Быстро вскочив, я подбежал к окну. Проспиртованный дом соседей пылал. Не знаю, что там находилось, но такого яркого и сильного пожара я никогда не видел, даже в кино. Там как будто бы горела солома или труха. Во мне пробудился первобытный страх. Не только потому, что пламя может перекинуться на остальные дома, а ещё потому, что в этом миниатюрном аду находится бедная девушка, которой ещё жить и жить. Я кинулся вниз по лестнице, скидывая одеяло. В голове мелькали сцены того, как пламя пожирает всё вокруг, душит Вику и её отца. Как они пытаются спастись, но умирают под раскалёнными балками. Будучи ещё в полудрёме, я видел, как огонь пузырит им кожу, и будто слышал их крики. Я выбежал на улицу, и меня оглушил страшный грохот. Волна жара, последовавшая за звуком, полностью разбудила меня. На втором этаже их дома что-то взорвалось. На бегу, выбив дверь их калитки, я набрал побольше воздуха в лёгкие и вбежал внутрь пожара. На первом этаже я увидел чьё-то тело. Рядом с ним стояла какая-то блестящая коробка. Огонь металлом играл на её гранях. Я кинулся к телу. Перевернув, я увидел мёртвое лицо-маску. Нет, это была не она, это был её отец. Я схватил его за руку и потащил, но он был слишком тяжёлым. У меня кончился воздух. Выдох. Вдох. Я вылетел пулей из кострища. Нос горел. Всё тело горело. Я задыхался. Зайдясь кашлем, я истерично пытался вспомнить, что надо делать в таких ситуациях. Надо вызвать пожарных! Но в этой глуши нет связи. До города пять часов езды. Я повалился на спину. Становилось дурно. Казалось, что и я вот-вот умру. Главное — не терять сознание. Я поднялся и стал глубоко дышать. Опять кашель. Успокоив болезнь, я попытался логически подумать. В дальнем углу участка стояла бочка. Я подбежал к ней. Будущее пепелище красиво танцевало на небольшой лужице льда. Я ударил кулаком и пробил поверхность. Внутри оказалась вода. Я быстро снял с себя майку и, намочив её, повязал себе на лицо, оставив только глаза. Слышал, что это помогает. Я ринулся к пожару, забежал внутрь, схватил тело и вытащил его на снег. Проверил пульс — отсутствует. Зачем я его спасал? Отдышавшись, я кинулся обратно. Первый этаж: бардак, бутылки, перевёрнутая мебель и огонь. Вики нет. Я подбежал к лестнице на второй этаж. Она была вся из дерева и вся полыхала. Сердце бешено билось. Мне становилось плохо. Глаза слезились. Я побежал к выходу, но что-то меня остановило. Какое-то странное чувство. Повернувшись, я вновь заметил блестящую коробку. Она была вся из металла. Я дотронулся до неё и вскрикнул. На пальце остался ровный ожог. Я со всей силой пнул коробку, и она вылетела через окно. Услышав треск, я в панике бросился наружу. Выбежав, я споткнулся о лежащее тело и упал в снег. Второй этаж дома стал проваливаться внутрь первого и, сломав стены, огненной лавиной пополз во все стороны. Я в панике побежал к забору. Часть лавины накрыла труп, а остальная устремилась к фонарному столбу, который стоял в шаге от дома. Снопы искр полетели во все стороны. Дом сломал дерево столба почти посередине, и тот рухнул наземь, разорвав провода.

Я лежал на снегу. Было очень холодно, но я не мог встать. Огонь, задыхаясь, успокаивался. Я не знал, была Вика в этом пожаре или нет. Я надеялся, что она каким-то образом могла спастись.

Пальцы онемели от холода, лицо было как маска. Пожар догорел. Я встал. Непослушные ноги шатались. Грипп окончательно пустил в меня свои корни. Да ещё и этот пожар…

Я нашёл остывшую коробку. Взял я её просто потому, что думал, что там что-то важное. Деньги, документы или что ещё. Мало ли, это помогло бы Вике. Даже не думая её сейчас открывать, я вернулся в дом. Поставив коробку на кухонный стол, я поднялся наверх, рухнул в постель и забылся чугунным сном.

Второй день

Чёрные развалины. Мой взгляд сам притянулся к этому зрелищу. Огонь стёр с этого дома всю его неприглядность, и сейчас всё это было похоже на развалины Мэндерли.[1] Я обжёг губы чаем и от неожиданности уронил чашку в сугроб. Горячий напиток стал плавить снег изнутри. Выглядело так, будто за ночь просто кто-то поменял декорации. Тишина и спокойствие всей этой сцены шли вразрез с тем, что было сегодня ночью. Мне хотелось пойти и потрогать все эти обугленные деревяшки, весь этот чёрный закоптившийся мусор, но я не мог этого сделать. У меня было непонятное чувство, что мне туда больше нельзя заходить.

Я поставил на пол металлическую коробку и двумя ударами молотка сбил замок. Внутри не оказалось ни денег, ни документов. Там лежала только толстая записная книга шоколадно-орехового цвета с бордовыми уголками, с бордовым обрезом в суперобложке. На ощупь обложка была кожаной. Внутри книги были записи. Все выполненные каллиграфическим почерком. Я присел на стул и перелистал её. Все записи были с датами, некоторые были без начала или без концовки. Я закрыл книгу. От неё исходило какое-то холодное чувство спокойствия. Но это спокойствие не было похоже на то, что я испытал в своём саду. Это спокойствие было ближе к отчаянию. Как будто владелец этих записей уже отстрадал своё и перестал чувствовать тревогу. Я не знаю, как я это понял. Я просто вдруг осознал это.
Я провёл пальцем по переплёту, поднялся выше и нащупал ляссе. Открыв книгу как раз в том моменте, где её заложили лентой, я начал читать.

Однажды над бескрайним золотым полем, полным спелой ржи, над призрачной берёзовой рощей, над зелёным зеркалом болота, в тёмно-синем небе плакала бледно-голубая посеребрённая Луна. Плакала она горько. В её слезах были непроглядный ужас и страх. Это заметила пролетавшая голубая сойка. Она взмахнула крылом, и свет плачущей Луны мигом разукрасил её перья в серебряно-синий. Она подлетела к Луне и спросила:

— Что тебя тревожит, Луна?

Луна всхлипнула и, указав на свой тающий бок, с тихим ужасом прошептала:

— Я убываю. Скоро совсем исчезну!

Птичка удивилась.

— Так разве это беда? — воскликнула она. — Через несколько дней ты опять вернёшься на небосвод и будешь освещать болото, поле, берёзовую рощу и всё, что видно, куда ни кинь взор!