Оглавление

ГИТАРИСТ НА СЕЗОН

Между жизнью и смертью — я выбираю гитару.

Пабло Неруда

Пролог

Цель музыки — трогать сердца.

И. С. Бах

Уже на самом подлете к Пулково самолет пару раз ощутимо тряхнуло. В салоне Боинга-737 авиакомпании «Эгейские авиалинии», следующего по маршруту из Афин в Санкт-Петербург, раздались тревожные возгласы.

Дремавший весь полет, Смолев открыл глаза и выглянул в иллюминатор: далеко внизу коричневато-зеленым ворсистым ковром стелился Финский залив. Белые барашки волн, подгоняемые свежим ветром и хорошо заметные с высоты на фоне помутневшей воды, весело играли в догонялки. Похоже, что обещанный накануне Росгидрометом циклон все-таки накрыл Северную столицу.

Смолев еще раз глянул вниз и быстро сориентировался по местности. Самолету пришлось заходить на посадку со стороны Стрельны и при снижении преодолевать зону повышенной турбулентности. Ничего страшного. Такое уже бывало и раньше. Надо просто немного потерпеть.

Напряжение в салоне постепенно нарастало. Вот уже куда-то, озабоченно поджав губы, поспешила молоденькая стюардесса со стаканом воды. Резко запахло корвалолом. Дети, зажав уши руками, испуганно хныкали; встревоженные родители старались их успокоить. Время от времени самолет потряхивало: он то проваливался в воздушную яму, словно в омут, то снова выныривал, как на поверхность.

Выматывающая душу болтанка прекратилась так же резко, как и началась. Лишь через мгновение самолет снова едва заметно дрогнул: шасси были выпущены в штатном режиме. На табличке впереди по-прежнему горела красная предупредительная надпись «Пристегните ремни!» на английском языке. Вскоре из динамиков раздался спокойный и уверенный баритон командира корабля, предупреждающий о том, что самолет приступил к снижению. По команде капитана стюардессы быстро заняли свои места в тамбуре между салонами. Земля в иллюминаторе стремительно приближалась.

«Еще совсем чуть-чуть!» — подумал Алекс, снова безмятежно прикрыл глаза и не открывал их до того момента, пока под колесами шасси не заскользил серый бетон взлетно-посадочной полосы.

Касание было мягким: пилот отработал сложную посадку на все сто. Благодарные аплодисменты и веселые возгласы наполнили салон. Пассажиры, еще мгновение назад замершие в напряженном ожидании, оживились: стали громко переговариваться между собой, немедленно завозились с ручной кладью, одеждой и, схватившись за мобильные телефоны, начали названивать родственникам и встречающим. Стюардессы снова встревоженно побежали по проходам, уговаривая особо нетерпеливых занять свои места до полной остановки самолета.

Наконец, послушный командам наземных служб, лайнер медленно подкатился к зданию аэропорта и замер. Раздались звуки открываемых дверей, к которым примкнул шлюз телескопического трапа, и прозвучала долгожданная команда капитана, приглашающая пассажиров на выход.

Смолев улыбнулся уголками губ. Дома! Он был рад этому, но все равно остался сидеть в своем кресле, где и провел весь полет. Терпеть не мог стоять в проходе в мучительном ожидании, пока вся очередь не двинется к шлюзу. Предпочитал дождаться, пока большая часть пассажиров освободит проход, и можно будет покинуть борт, не толкаясь и не наступая никому на ноги. Будучи человеком дисциплинированным и терпеливым, он не мог никак понять этой бестолковой суеты на выходе. Лишние пять минут в данном случае ничего не изменят.

Пассажиры постепенно покинули лайнер и по рукаву телетрапа попали прямо в здание нового терминала Пулково. Длинные коридоры с указателями на русском, английском и китайском языках, сверкающие полы и стеклянные стены, чистота, продуманность и удобство нового терминала произвели на Смолева сильное впечатление.

«Можем, когда захотим!» — невольно восхитился он, шагая в общем людском потоке и с удовольствием глазея по сторонам. Новый терминал международного аэропорта Санкт-Петербурга ни в чем не уступал своим зарубежным собратьям, которых Смолев повидал за свою жизнь великое множество.

На паспортном контроле молодая женщина в форме прапорщика пограничной службы профессионально-скучающим взглядом скользнула по лицу брюнета средних лет и вдруг запнулась, натолкнувшись на едва заметный косой шрам на его левом виске. Теперь она уже внимательнее рассмотрела и седые виски брюнета, и военную выправку, и странно незагорелое лицо мужчины, хоть в штампе убытия и значилось: «Греция, Афины». Хотела было сперва о чем-то спросить, но, еще раз заглянув в серые глаза прибывшему, передумала. Вручая ему паспорт, она заученно произнесла: «Добро пожаловать в Санкт-Петербург!», а потом вдруг прибавила уже мягче от себя: «Александр Владимирович!».

Смолев сдержанно поблагодарил и, минуя выдачу багажа, направился к выходу. Он никогда не возил с собой багаж. Все его вещи помещались в ручную кладь — небольшой дорожный саквояж из светло-коричневой кожи.

Мелодично просигналил айфон: пришло смс от водителя, который его встречал.

Многочисленные таксисты со скучающими лицами, заполонившие зал ожидания в поисках клиентов, разочарованно отворачивались, когда он быстро проходил мимо них. Профессиональное чутье говорило им, что этот уверенный в себе приезжий знает куда идет и в их услугах совершенно не нуждается.

Выйдя на улицу, Алекс быстро огляделся. Машина с водителем должна была ждать его на ближайшей стоянке в ста метрах от здания нового терминала.

Ну что же, пройдемся, подумал Смолев, глядя на затянутое свинцовыми тучами низкое небо. Оттуда уже прилетели первые тяжелые капли прямо ему под ноги и звучно расплющились об асфальт, выстрелив брызгами во все стороны.

«До парковки рукой подать, добегу!» — решился он.

Родной город встретил Алекса настоящей осенней погодой: ливень грозил вот-вот начаться, а ветер, которому наскучило без толку гонять по тротуару пустые бумажные пакеты из «Макдональдса», радостно трепал приезжему плащ и рвал из рук полураскрытый дорожный зонт.

Но погода не могла омрачить Смолеву настроения. Он не был в Петербурге почти полгода: дела долго не отпускали свежеиспеченного владельца небольшой гостиницы на греческом острове.

Хлопотное это дело — управлять гостиницей, таверной, да еще пытаться вырастить виноград, чтобы сделать собственное вино. Хлопотное и сложное. Но Смолев не жаловался. Шесть месяцев напряженной работы ушли на то, чтобы отладить работу на вилле и в таверне настолько, что он теперь спокойно может оставить их на несколько дней. Рыжая Соня — его управляющая Софья Ковалевская — гарантированно обеспечит порядок на вилле «Афродита», а Петрос — по мнению многих — лучший повар острова Наксос, не допустит ни единого прокола ни на кухне виллы, ни в таверне. С такой командой помощников владельцу можно вырваться на несколько дней, что он, собственно, и сделал.

Долго раздумывать, впрочем, не было времени: налетевший шквал с силой хлестнул дождем по плитам тротуара, вокруг потемнело, а вдали, за Пулковскими высотами, сверкнула кривым ятаганом слепящая молния. Мгновение спустя басовитыми раскатами донесся и первый гром. Гроза!

Алекс сложил зонт, бесполезный при таком ветре, и почти бегом устремился к ближайшей парковке. Уже подходя к ней, он увидел стоявшую у самого выезда, — специально, чтобы ее заметили, — «Тойоту Камри» со служебными номерами. Машина стояла с работающим двигателем и с мигающей «аварийкой».

Водитель — простоватый на вид молодой парень лет двадцати пяти, немного странно выглядящий в костюме, галстуке и длинной, до колен, оранжевой ветровке с капюшоном, — выскочил ему навстречу, пригибаясь от ветра, принял саквояж, убрал его в багажник и открыл перед Смолевым дверцу пассажирского сиденья. И вовремя: дождь припустил с новой силой. Крупные капли гулко замолотили по крыше авто и звучно зашлепали по лобовому стеклу, стекая по нему ручьями.

— У-ф-ф-ф! — шумно выдохнул водитель, усаживаясь на свое место за рулем. Он откинул мокрый капюшон и включил «дворники». — Уже хотел бежать вам навстречу: в таком дожде ничего не видно! Думал, не найдете! Здравствуйте, Александр Владимирович! Я Виктор, от Игоря Николаевича, его личный водитель. Шеф сказал, что я сегодня с вами целый день! Куда сперва?

По выговору и едва заметному акценту Алекс признал в нем вепса — представителя одного из коренных карельских народов.

— Добрый день, Виктор, — улыбнулся Смолев, вытирая лицо платком. — Спасибо вашему шефу! Впрочем, я сейчас его сам наберу, и тогда решим, куда сперва…

Алекс достал айфон из внутреннего кармана и, выбрав из списка в адресной книге номер абонента, против которого в строке значилось «Старшина», нажал кнопку вызова.

— Саша, дорогой! — раздался звучный голос из динамиков. — Прилетел? Как добрался? Тебя встретили? Какие планы? Ты надолго?

— Привет, привет, старшина, — ответил Смолев, с облегчением откидываясь на сиденье. — Встретил твой водитель, все отлично. Просто спас меня: такой ливень! Спасибо тебе большое! А планы… Собирался заехать в Додзё, навестить Фудзивару-сенсея. Потом к себе, в Зеленогорск. Я на три дня. Дела есть, но их совсем не много: надо определиться, что из своей библиотеки буду перевозить на остров, отобрать, запаковать… Кое-что из личных вещей, амуниции для Додзё. Спешки большой нет, но и задержаться, к сожалению, не смогу. Надеюсь, увидимся?

— Ясно, — хмыкнула трубка. — Маршрут понятен, Наксос — Питер и снова — Наксос! И года не прошло, как ты стал настоящим островитянином! То, что увидимся, даже не обсуждается! Вот что: на вечер планы есть? Нет? Ну и отлично! Мы с женой идем сегодня на концерт, и ты идешь с нами. А потом поужинаем.

— Какой концерт? Что в программе? — слегка напрягся Смолев, будучи крайне избирательным в своих музыкальных пристрастиях.

— Не переживай, не российская эстрада. Никаких безголосых «поющих трусов» и мужчин в перьях! Я бы ни за что не подложил тебе такой свиньи… Международный музыкальный фестиваль в Санкт-Петербурге, называется «Волшебный мир классической гитары». Мировые знаменитости, талантливая молодежь, душевная музыка! Плюс симфонический оркестр. Мы ближайшие три вечера запланировали там провести. И не просто так, а по делу: в один из дней пара Иркиных студентов будут играть. Но сегодня праздничный концерт в честь открытия фестиваля. Дворец Белосельских-Белозерских, в семь часов. Решено?

— Решено, Игорь Николаевич, — легко согласился Алекс. — Классическую гитару, да еще в вашем обществе я легко переживу. Плюс симфонический оркестр. Особенно, когда в перспективе дружеский ужин. Как Ирина, кстати?

— Все путем, — бодро ответил собеседник. — Пропадает сутками в своей музыкальной школе. Встретимся — сама расскажет. Будет рада тебя видеть. Водителю я позвоню, скажу куда и во сколько тебя везти. Форма одежды — парадная! Билеты с меня! Водитель тебе вручит. Давай, спокойно отдыхай, и до вечера!

Машина уже медленно выезжала с парковки, как вдруг спешивший мимо прохожий неловко задел ее крыло чем-то, похожим на большой футляр. Удар был глухим и мягким.

Водитель приоткрыл окно и, морщась от влетавших в салон дождевых брызг, недовольно буркнул:

— Эй! Аккуратнее! Черт бы тебя… Балбес! Смотреть надо! — не будь Смолева в машине, он, вероятно, высказался бы и покрепче. — Куда бежит — сам не видит! — с досадой добавил он уже для своего пассажира, закрыв окно.

Смолев поднял глаза: на тротуаре, тяжело дыша, — видимо, бежал к рейсовому автобусу, но опоздал, — одиноко стоял молодой длинноволосый парень, одетый совершенно не по погоде. Его длинные волосы слиплись от дождя, а тонкий черный пиджак, накинутый поверх черной футболки с надписью «Barcelona», промок насквозь. По виду явный иностранец, — Смолев давно научился безошибочно и мгновенно определять и этот факт, и очень часто даже страну происхождения, — парень растерянно провожал глазами только что ушедший транспорт и крепко прижимал к себе громоздкий черный футляр. Небольшая потрепанная сумка с вещами на кожаном ремне была переброшена через плечо. Вся его фигура, ссутулившаяся под хлещущими дождевыми струями, выражала полнейшее отчаяние. Ни плаща, ни зонта… Так и до воспаления легких рукой подать! Алекс покачал головой. Туристу явно не повезло.

«Тойота» медленно проплыла мимо него, словно крейсер, плавно рассекая огромную лужу, образовавшуюся на асфальте.

— Подождите, Виктор, — не выдержал Смолев. — Притормозите. Я на минутку…

— Да куда же вы? Промокнете! Дождь — стеной! Простудитесь, Александр Владимирович! — взмолился тот, видя, что его пассажир готов выйти из машины. — Мне шеф за вас голову оторвет! Подождите, я хоть назад сдам!

Проехав задним ходом метров десять и остановив машину рядом с парнем, водитель служебного авто наблюдал, как его пассажир поднял повыше воротник своего плаща, вышел под дождь и, не обращая ни малейшего внимания на тяжелые секущие струи, что-то сказал иностранцу. Тот покачал головой, развел руками, не отпуская футляра, и расстроенно произнес несколько слов. Тогда Смолев снова что-то сказал, но уже на другом языке. Парень встрепенулся, заулыбался и крепко пожал протянутую ему руку. Они обменялись еще несколькими фразами. Алекс ободряюще похлопал незнакомца по плечу и указал на «Тойоту».

Водитель уже все понял и выскочил из машины на тротуар, открывая двери перед Смолевым и неожиданным новым пассажиром.

— Виктор, это музыкант из Испании, — пояснил Смолев, снова усевшись на свое место справа от водителя, — Его зовут Пабло. Он впервые в Санкт-Петербурге. У него украли кошелек в аэропорту Мадрида, обнаружил пропажу он уже в самолете. Пабло приехал на гитарный фестиваль. Мы его подвезем в гостиницу, где у него забронирован номер. Сам он не доберется в такую грозу. Очень переживает, что может опоздать на выступление. Надо помочь!

Пока Смолев говорил, музыкант растерянно и немного виновато улыбался неожиданным попутчикам, переводя взгляд с одного на другого.

— Что мы, звери? — добродушно отреагировал водитель, трогая машину с места и напряженно всматриваясь в залитое дождем лобовое стекло, по которому судорожно елозили щетки «дворников», не успевающие за дождевыми струями. — Пабло — это что ли Пашка по-нашему? В армии был у меня друг, Пашкой звали. Вместе служили под Тюменью… Поможем, ясное дело! Кошелек украли? Вот с-сволочи!..

Автомобиль, пройдя один за другим все шлагбаумы выезда с парковки, выбрался наконец на Пулковское шоссе и прибавил скорость. В салоне было тепло и уютно, дополнительно к климат-контролю, выставленному на двадцать пять градусов, водитель включил еще и подогрев сидений. Поглядывая в зеркало заднего вида на молодого испанца, он заметил, как тот достал из кармана большой носовой платок и первым делом вытер футляр, в котором, видимо, была гитара, а затем, сложив платок вчетверо, им же вытер и лицо. Потом закрыл глаза, устало откинулся на сиденье и, похоже, задремал под негромкие звуки радио и шелест шин.

Смолев вполголоса подсказал водителю адрес гостиницы на Лиговке — это было по пути — и невольно прислушался к новостям по радио.

Диктор новостного канала приглушенно бубнил что-то об аресте на Сицилии главаря крупнейшей мафиозной группировки, которого выдал кто-то из его ближайшего окружения. Находящийся в студии эксперт высказал предположение, что это, возможно, самый сокрушительный удар, нанесенный Коза Ностре силами итальянского правопорядка, за последние двадцать лет. Затем тема перешла на очередные массовые волнения «желтых жилетов» в предместьях Парижа, традиционно окончившиеся поджогами припаркованных автомобилей и погромами местных лавочников, после чего разговор в студии плавно свернул на проблемы Евросоюза, обострившиеся после очередного голосования в Европарламенте по Брекзиту. На повестке дня были акции польских фермеров, засыпавших, в знак протеста, яблоками главные магистрали своей страны, и Ассоциации молодых фермеров Каталонии: диктор сообщил, что площадь перед зданием правительства в испанском городе Лерида фермеры засыпали несколькими тоннами персиков и нектаринов, после этого протестующие водрузили на горы никому не нужных фруктов флаги стран ЕС и подожгли их… Алекс недовольно хмыкнул: плохо сдерживаемое злорадство диктора, смешавшего все европейские проблемы в одну кучу, раздражало. Водитель, искоса взглянув на пассажира, нажал кнопку на руле, меняя станцию, и салон наполнила негромкая и спокойная музыка радио «Эрмитаж».

Под эту музыку Смолев молча следил за мелькавшими за окном пейзажами родного города, то и дело мыслями возвращаясь к греческому острову, где был теперь его новый дом…

Через час без малого, отдав положенное дорожным пробкам, «Тойота» притормозила у гостиницы. Пока они добирались от аэропорта, дождь уже стих и лишь едва накрапывал. Алекс оглянулся: музыкант безмятежно спал, согревшись на заднем сиденье, не выпуская футляра из рук.

Смолев негромко произнес несколько слов по-испански. Пассажир немедленно открыл глаза.

Пока он приходил в себя, Алекс достал из кармана бумажник, вынул две ассигнации по сто евро, потом вырвал из блокнота листок и быстро написал на нем свои имя и номер телефона. Сложил все вместе и протянул испанцу. Тот, увидев деньги, помотал головой и что-то произнес, что именно, водитель не понял, но было ясно, что пассажир отказывался. Тогда Смолев сказал что-то весьма убедительное, постучал пальцем по номеру телефона на записке и почти силой всунул деньги в руку молодому музыканту. Тот, подумав мгновение, сдался, не глядя, сунул деньги во внутренний карман пиджака, благодарно и снова немного виновато улыбнулся своим попутчикам, а затем неловко выбрался из машины, волоча за собой свой груз.

«Тойота» уже отъехала на значительное расстояние, но испанец еще стоял на мокром и блестящем от дождя тротуаре, крепко прижимая к себе свой драгоценный футляр и глядя машине вслед.

Часть первая

Гитара — это маленький оркестр!

У каждой струны свой цвет, свой голос.

Андрес Сеговия

Ко дворцу Белосельских-Белозерских все та же «Камри» подвезла и высадила Смолева ровно в половине седьмого вечера. Алекс бросил взгляд на свежевыкрашенный в розовый цвет дворцовый фасад в стиле «нового барокко», с характерными белоснежными фигурами бородатых атлантов и пышных кариатид, и направился к центральному входу.

Войдя внутрь и не найдя своих друзей, он неспешно спустился в небольшой гардероб, где оставил плащ старомодно, но опрятно одетой гардеробщице, выдавшей ему взамен тонкий пластиковый номерок, поправил узел итальянского галстука перед большим настенным зеркалом, одернул манжеты, сверкнувшие платиновыми запонками, и снял пушинку с пиджака. Затем он вернулся в фойе, где остановился в задумчивости перед большой парадной лестницей, ведущей на второй этаж, крутя в руках свой пригласительный билет.

Пять минут еще подожду, подумал он, потом наберу.

— Александр Смолев! — раздался знакомый звучный голос у него за спиной, как только Алекс собрался набрать номер телефона своего бывшего старшины. — Кру-у-у-гом!

— Игорь! Ирина! — обрадовался Смолев, немедленно среагировав и привычно развернувшись через левое плечо на сто восемьдесят градусов.

Так и есть: старый друг Алекса, высокий мужчина атлетического телосложения, и его жена, хрупкая миниатюрная брюнетка, стояли в пяти метрах от Смолева и, улыбаясь, разглядывали его во все глаза.

— Ни черта он не изменился, солнышко, — наконец вынес вердикт Петровский, обращаясь к жене. — Возмужал, конечно, сединой вон обзавелся… Но выправка та же, да и характер, чувствую, все такой же неугомонный, как и двадцать пять лет назад. По глазам вижу! Ишь, блестят! Ну, обнимемся, что ли, сержант?

— Обнимемся, старшина!

Не видевшиеся столько лет друзья крепко стиснули друг друга в объятьях и долго потом хлопали по плечам, одновременно приговаривая: «Сколько лет, сколько зим, старшина! Рад тебя видеть, очень рад!» и «От, чертяка, все такой же! Орел, орел! При параде… И куда пропал, спрашивается? Не звонит, не пишет! Наслышан про твои подвиги, наслышан!»

— Так, мальчики, ну хватит, пора уже, — забеспокоилась Ирина, осматриваясь по сторонам и поглядывая на наручные часы. — Почти все уже в зале, скоро начнется. Пойдемте, успеете еще друг об дружку кулаки отбить! Игорь! Нам еще программку купить нужно и места свои найти! Пойдемте, пойдемте!

— Да, да, идем, идем, — немедленно согласился Петровский, обнял жену и друга, и все втроем направились вверх по парадной лестнице из белого мрамора.

Они быстро поднимались мимо строго глядящих на них сверху полуобнаженных кариатид и атлантов, оказавшихся значительно моложе, чем их собратья на фасаде.

Уже в зале, после того, как друзья заняли свои места, Ирина обратилась к Смолеву, сидевшему справа от нее:

— Александр, я вам в двух словах расскажу о фестивале. Вам же нужно понимать, куда вы пришли!

— Скажи лучше, куда мы его привели, — весело хмыкнул Петровский. — Если что, ответственность полностью на нас. Даже не так: полностью на мне!

— Да, хотелось бы, конечно. Буду вам крайне признателен! — немного смущенно улыбаясь, произнес Смолев, оглядываясь по сторонам.

Так вышло, что здесь он оказался впервые. Концертный зал «Зеркальный» в форме вытянутого прямоугольника упирался в сцену, приподнятую над полом метра на полтора. Стены, выкрашенные в зеленовато-голубой цвет, обильно украшала белая гипсовая лепка. Пять знаменитых круглых люстр в старинном стиле над головами сидящих заливали концертный зал ярким светом сотен ламп, стилизованных под свечи. Огромные зеркала, давшие название залу, располагались по обеим боковым стенам и визуально расширяли пространство. Смолев и Петровские с комфортом расположились в удобных мягких креслах. Места им достались в третьем ряду. Отсюда они гарантированно все увидят и услышат.

— Саша, отличный гитарный концерт, — негромко заметил Игорь, вручая супруге купленные им программки. — Отличный! Не переживай!

— Хочешь сам рассказать, или все-таки я? — мило улыбнулась мужу Ирина.

— Правильно, солнышко, введи ты его в курс дела, — добродушно согласился Петровский, усевшийся слева от супруги. — Только кратко, очень тебя прошу! Насколько я знаю, он терпеть не может эстраду, но к классической музыке вполне благосклонен. Или что-то изменилось за двадцать пять лет, Саша?

— Ничего не изменилось, — подтвердил Смолев. — Классика за это время стала мне только ближе.

— Это прекрасно, просто прекрасно! — воодушевилась Ирина. — Тогда рассказываю я! Все, Петровский, ты молчишь! Так вот: это фестиваль гитарной музыки, называется «Волшебный мир классической гитары»! Ежегодный. Только представьте: каждый год в Петербург съезжаются со всего мира лучшие гитаристы мира! Есть очень, очень талантливые! Кроме молодежи приезжают и мэтры, конечно. За последние двенадцать лет фестиваля у нас перебывало очень много мировых знаменитостей. Наверное, имена вам мало что скажут, но вдруг?..

Смолев неуверенно шевельнул плечами, но вслух ничего не сказал: перебивать увлеченную рассказом собеседницу ему не хотелось.

— Например, в прошлом году приезжал сам Пепе Ромеро! Это очень известный испанский музыкант, очень громкое имя, очень! В этом году приехал Хосе Луис Мерлин, аргентинский гитарист и композитор тоже с мировым именем. Говорят, он приглашен в жюри фестиваля, где будет и наш потрясающий композитор Кошкин Никита Арнольдович… Не слышали? Это гений, просто гений! А еще, кстати, обещала быть просто фантастическая греческая гитаристка Антигони Гони, она тоже будет в жюри. Будет очень интересно! Фестиваль идет три дня. Первый день никак нельзя было пропустить. Вот, например, — она ткнула пальцем в программку, — Хосе Антонио Эскобар из Чили, я обожаю в его исполнении «Зиму в Буэнос-Айресе» Пьяццоллы. А наша гордость — Анатолий Изотов из Санкт-Петербурга! Вы слышали, как он играет? Нет? Сегодня услышите «Элегию» Мерца в его исполнении. Великолепный музыкант! Какая техника, какой звук, какая душевность! А Херардо Нуньес из Испании! Великолепное фламенко! Они с Никосом Циакрисом должны играть в третий день. В прошлом году Нуньес не смог приехать из-за травмы, но в этом обещал быть. Он бесподобен! Особенно эта его композиция…

— Ну все! — покачал головой Петровский, перебивая супругу. — Пошла писать губерния!.. Этого-то я и боялся. Завалила именами! Ну откуда ему-то их знать, солнце ты мое? Сама подумай! Человек последний год провел на острове посреди Эгейского моря!

— Ну и что? — не сдавалась она. — А до этого?

— А до этого… До этого, душа моя, ему точно было не до испанской гитары, — и, склонившись к Смолеву, произнес: — Прости, Саша. Ты же понимаешь, моя жена способна говорить на эту тему часами. Какими часами, сутками! Я-то к этому уже привык и даже имен нахватался, а вот ты в этом деле еще новичок, — потом обратился к жене примирительным тоном: — Ириш, просто скажи, из каких стран участники и музыку каких композиторов играют. И хватит пока с него!

— Вечно ты меня перебиваешь, Петровский! Что за манера такая?! — тихо возмутилась Ирина. — Ладно, ладно… Может, ты и прав. Тогда я вам очень кратко расскажу… Участники приехали из Италии, Франции, Польши, Чехии, Хорватии, Чили, Бразилии и Греции, кстати! Даже из Иордании! В программе будут и самостоятельные выступления, и в сопровождении оркестра. Вы когда-нибудь слышали гитару в сопровождении оркестра? Это что-то незабываемое! Сегодня как раз и услышите во втором отделении. Сегодня играют мастера. Из композиторов — самые именитые! Скажем так: сегодня такой праздничный концерт виртуозов гитары. А вот завтра, в конкурсной части, будут выступать два моих ученика. Я так волнуюсь — просто кошмар!

— Ты всегда волнуешься больше, чем они сами, — добродушно заметил муж, вытягивая вперед длинные ноги, благо, пространство между рядами позволяло устроиться с максимальным комфортом. — Каждый год одно и то же! Неделю места себе не находишь, а все в итоге оказывается хорошо. И выступают они каждый раз прекрасно, призовые места берут. И в этот раз тоже все будет хорошо. Готовились они на совесть, гитары у них отличные: Павлович делал, это мастер в Петербурге такой известный, уже четверть века делает гитары отличного качества, а порой и вовсе шедевры! — пояснил он для Смолева и, снова обратившись к жене добавил: — Не надо нервничать, солнышко!

— Ну как я могу не нервничать? — поразилась она.

— Да просто! Не нервничать — и все! — беспечно махнул рукой ее супруг. — Тем более что они только завтра и во втором отделении. А сегодня еще вполне можно позволить себе расслабиться и спокойно послушать музыку. А потом в антракте заглянуть в буфет, съесть по бутерброду и выпить по бокалу шампанского за встречу!

— Просто бесчувственный человек! — всплеснув руками, покачала головой Ирина. — Какой антракт, Петровский?! Какие бутерброды? Какое шампанское?! Как я могу не волноваться, ну как? Мои ученики выступают на одной сцене с мировыми мастерами! Это твое «завтра» наступит очень быстро! У меня в голове оно уже наступило! А он — шампанского! Просто не человек, а какой-то голем из средневековых легенд! Толстокожий и бездушный!

«Толстокожий голем» хмыкнул, весело подмигнул Смолеву и произнес вполголоса, пока жена отвлеклась на программку.

— Саша, мне это все знакомо. Не первый год! Не обращай внимания. Все пройдет как по маслу. Ей главное сейчас музыку послушать — и она успокоится. Гитара действует на нее необыкновенным образом. Антракт с буфетом от нас никуда не денутся! На вот тебе тоже сегодняшнюю программку. Почитай, там все написано. Можешь, кстати, взять ее себе на память.

Смолев раскрыл небольшой глянцевый буклет и начал читать.

В программке значилось:

Первый день фестиваля «Волшебный мир классической гитары» в Санкт-Петербурге.

Первое отделение:

1. А. Барриос. «Мазурка Аппассионата». Исполняет Костас Котсиолис (Греция).

2. Э. Вилла-Лобос. «Пять прелюдий». Исполняет Марчин Дылла (Польша).

3. Й. К. Мерц. «Элегия». Исполняет Анатолий Изотов (Россия).

4. А. Пьяццолла. «Зима в Буэнос-Айресе». Исполняет Хосе Антонио Эскобар (Чили).

5. Н. Кошкин. «Ашер вальс». Исполняет Тарик Харб (Иордания — Канада).

6. Х. Родриго. «Три испанские пьесы. Фанданго, Пассакалия, Сапатеадо». Исполняет Пабло Гарсия-и-Фернандес (Испания).

7. И. Альбенис. «Астурия». Исполняет Ана Видович (Хорватия — США).

АНТРАКТ

Второе отделение:

1. Э. Вилла-Лобос. Андантино и Анданте из «Концерта для гитары с оркестром». Солист Хосе Антонио Эскобар (Чили).

2. Ф. Миньоне. «Концерт для гитары с оркестром». Солист — Фабио Занон (Бразилия).

3. М. Кастельнуово-Тедеско. «Концерт для гитары с оркестром №1». Солист — Жереми Жув (Франция).

4. Л. Брауэр. «Элегический концерт». Солист — Анатолий Изотов (Россия).

5. Х. Родриго. «Концерт для гитары с оркестром «Аранхуэс», ч.2 Адажио. Солист — Пабло Гарсия-и-Фернандес (Испания).

Детально изучив подаренную ему программку, Смолев даже расстроился. Ни о чем мне не говорит, вздохнул он, закрыв буклетик и убрав его в карман пиджака. Просто какая-то китайская грамота! Ничегошеньки я в этом не понимаю. Ни имен не знаю, ни музыкальных произведений!.. А ведь сказано, что все композиторы мирового уровня. Тут в моем образовании очевидный пробел. А ведь и исполнители наверняка очень известные музыканты. И музыка, скорее всего, прекрасная. Он пожал плечами. Надо же когда-то начинать заполнять этот самый пробел! Почему бы и не сегодня? Вот и пришел этот день. Будем смотреть и слушать!

В этот момент раздались аплодисменты. На сцене появилась элегантная дама в черном платье. На русском и английском языках она объявила первый номер программы и представила первого музыканта.

Солист — грек средних лет с радостно блестящими черными глазами — вышел на сцену и поклонился публике. Его тепло поприветствовали. Усевшись на стул посреди сцены и установив левую ногу на подставку, он положил на ногу гитару и какое-то время сосредоточенно настраивал инструмент в полной тишине. Потом он на мгновение замер, и… в зал со сцены полилась музыка!

Алекс в первой момент даже не понял, что произошло. Он даже покрутил головой, недоуменно осматриваясь. Неужели звучит всего лишь одна гитара? Он видел на сцене в пятне яркого света действительно одного человека, державшего в руках лакированный шестиструнный инструмент. Но мелодичные звуки, объемные, сочные, звонкие, складывающиеся в завораживающую гармонию, будто в разноцветную мозаику, живые и буквально осязаемые, вдруг заполнили собой весь зал!

Алекс заслушался. Поразительно, насколько многоголосым инструментом оказалась испанская гитара. Он и не подозревал о том, какие звуки — то округло-мягкие, бархатистые и нежные, то резкие, и звонкие, даже грубые, — можно извлекать при помощи всего шести струн! Просто фантастика! Как такое возможно?!

Отзвучали первые аплодисменты. На сцену вышел следующий исполнитель, и зал снова затих в ожидании. Музыкант мягко тронул пальцами струны, и инструмент отозвался на его прикосновения глубоким бархатным тембром.

— Это Марчин Дылла, — шепнула Ирина. — Из Польши. Он прекрасен!

Алекс внимательно слушал. Гитара то заводила проникновенную душевную беседу с залом, словно доверяя слушателям что-то сокровенное и важное, то вдруг беззаботно запевала радостную праздничную песню. Потом, словно устав от веселья, она затихала, отдыхая в паузах, а затем и вовсе, присмирев и уйдя в минорную тональность, делилась со зрителями внезапно нахлынувшей необъяснимой печалью… Но тревожное звучание снова сменялось лиричным и доверительным, а светлая грусть уступала место радости. Да, настроение инструмента, словно живого существа, менялось, но неизменным оставалось одно: искренность, с которой гитара изливала свою душу людям, сидевшим в зале. Казалось, что гитара говорит сама, а человек, держащий ее в руках, просто помогает ей вести такой эмоциональный и душевный монолог.

Смолев в глубине души догадывался, что такую иллюзию создает та кажущаяся, обманчивая легкость, с которой гитарист извлекает из струн волшебные звуки, порхая длинными пальцами по всему грифу. Легкость, которая приходит, как правило, лишь после многих лет ежедневного упорного труда по десять-двенадцать часов в день…

Уже после первых же двух номеров Смолев понял, что практически ничего не знал о классической гитаре, несмотря на прожитые в свое время годы в Испании. Это первое. И второе: он сделает все, чтобы на вилле «Афродита» в следующем сезоне обязательно появился классический гитарист.

— А это наш, питерский, Анатолий Изотов, — наклонившись к Алексу, тихо шепнула Ирина. — Обратите внимание: настоящий виртуоз! Какая осанка, видите, как он сидит, как свободны его руки, как они двигаются! Какие звуки он извлекает! Всегда своим говорю: берите с Анатолия пример! Сейчас в его исполнении будет «Элегия» Йохана Каспара Мерца, австрийского композитора девятнадцатого века. Мне очень интересно ваше мнение!

В это время на сцене молодой мужчина в черном, с одухотворенным лицом и с длинными светлыми локонами до плеч, сидя с закрытыми глазами, сосредоточенно настраивал гитару. Закончив приготовление, он открыл глаза, улыбнулся залу и заиграл.

Зазвучавшая музыка вдруг показалась Смолеву удивительно знакомой, хотя он был практически уверен, что никогда не слышал ее раньше.

Очень странное ощущение, подумал он растерянно. Очень! Словно во сне, когда пытаешься вспомнить что-то важное и не можешь, а проснувшись, понимаешь, что и вспоминать-то, по большому счету, было нечего — ведь ты этого и не знал никогда. Но чувство, что мелодия ему близка, его не покидала.

Такое ощущение, вдруг мелькнула у него мысль, что музыку писал русский композитор. Не могу объяснить, почему. Но отдельные музыкальные фразы мне непонятным образом знакомы. Откуда? Русские романсы? Народные песни? Цыганские напевы? Но ведь в программке ясно указано: «Й. К. Мерц»! То есть, Йохан Каспар… Да и Ирина предупредила, что он австриец. Еще и из позапрошлого века. Как и чем это можно объяснить? Странно. Непонятно. Алекс задумчиво потер шрам на левом виске.

Произведение закончилось. Изотов сыграл великолепно, и зал проводил его бурными аплодисментами. Смолев пребывал в глубокой задумчивости.

— Что скажете? — улыбнулась Ирина, обращаясь к Алексу, пока ведущая выходила на сцену, чтобы объявить следующего участника. — Как вам «Элегия»? Понравилась? Ничего особенного не заметили?

— Элегия, — помедлив, ответил Смолев, находившийся все еще в плену своих ощущений, — слово греческое. У древних оно означало «печальную песнь», насколько я помню. Произведение и в самом деле печальное. Сыграно прекрасно, очень душевно и проникновенно. Но…

— Ага! — радостно кивнула Ирина, победно ткнув локтем мужа в бок. — Все-таки, есть «но»! Так, так, и что же это за «но» такое? Вам тоже показалось что-то странным?

— Тоже? — удивился Алекс, очнувшись наконец от глубокой задумчивости. — Почему «тоже»? А кому еще?

— Саша, я тебе потом расскажу эту историю, леденящую кровь! — усмехнувшись, ответил Игорь, потирая ушибленный бок. — Мы по этому поводу уже лет пять с женой спорим. Она даже целую библиотеку собрала на эту тему, включая редкие издания мемуаров Макарова.

— Макарова? — еще сильнее удивился Смолев. — Кто такой Макаров? Я так понял, что автор «Элегии» — некий австриец по фамилии Мерц?

— Да, Саша… «Кто такой Макаров»! Ты только таких вопросов в профессиональном гитарном сообществе не задавай, затопчут! Забьют пюпитрами, нотами закидают! — хмыкнул Петровский. — Это, Саша, целый детектив, который никак не могут разгадать уже сто лет. А еще…

— Все! Все разговоры в антракте! — довольно улыбаясь, шикнула на мужчин Ирина. — Давайте послушаем. Господи, как я люблю Пьяццоллу!

Смолев слушал звучащее произведение и удивлялся. Это что? Это танго? Удивительная по лиричности мелодия, достоверно передающая чувство одиночества и холода, вдруг сменилась сильными ритмичными импульсами. Какая резкая перемена, подумал Алекс. Очень неожиданно, но насколько выразительно и ярко! Какая страсть и накал чувств!..

А ведь я бывал в Буэнос-Айресе, вдруг мелькнуло у Смолева, когда музыка уже стихла и исполнитель, низко поклонившись публике, покинул сцену. Бывал, несколько раз, и именно зимой. И, кажется, понимаю, что именно хотел сказать Пьяццолла…

Следующее произведение поразило Смолева еще сильнее. Он от удивления даже достал программку и сверился с ней. Нет, все верно! В программке значилось: «Ашер вальс», Н. Кошкин». Вальс? Какая необычная, даже, скорее, странная и причудливая — правильное слово — композиция вдруг зазвучала со сцены.

Ирина снова ткнула мужа локтем в бок и глазами указала на Смолева. Его удивленное замешательство, казалось, доставило ей огромное удовольствие. Не меньшее, чем само музыкальное произведение.

На сцене музыкант, с яркой восточной внешностью, в элегантном черном костюме и белоснежной рубашке, вдохновенно играл вальс, который Смолев окрестил «странным».

Ашер, Ашер!.. Где он слышал это название?

Привыкший все раскладывать по полочкам, Алекс мучительно пытался вспомнить, что это ему напоминает. И музыка такая мрачная, зловещая и гнетущая. Мрак и одиночество, плохое предчувствие, будто что-то ужасное должно вот-вот произойти. Алекс ничего не мог вспомнить, но чувствовал, что разгадка где-то рядом, и он знает ответ!

После отшумевших аплодисментов, Ирина наклонилась к Алексу и прошептала:

— «Среди многого другого мучительно врезалось мне в память, как странно исказил и подчеркнул Родерик Ашер бурный мотив последнего вальса Вебера», — и подмигнула. — Узнаете, откуда цитата? Кстати, Родерик Ашер играл именно на гитаре!

— Бог мой! — с невыразимым облегчением выдохнул Смолев. — Эдгар Аллан По, «Падение дома Ашеров»! А я чуть голову не сломал!.. Какая блестящая музыкальная иллюстрация!

— Я же вам говорила, — улыбнулась Ирина. — Никита Арнольдович — гений!

Когда следующий исполнитель вышел на сцену, Смолев не сразу узнал его. Молодой испанец в черных брюках и белоснежной рубашке замер, склонив голову над инструментом, затем ударил по струнам, и зал наполнила живая, ритмичная и озорная мелодия народного испанского танца.

Ну вот и встретились, подумал Смолев, присмотревшись к музыканту на сцене повнимательнее. Оставалось надеяться, что утреннее происшествие не помешало Пабло подготовиться к концерту.

Испанец играл вдохновенно, потряхивая в такт мелодии длинными черными волосами. Глаза его были закрыты. Казалось, что он и гитара — единое целое, настолько гармонично они смотрелись на сцене. Отыграв произведение в трех частях, испанец впервые за все время сдержанно улыбнулся публике когда встал и поклонился, прижав правую руку к сердцу, прежде чем покинуть сцену под аплодисменты. Публика долго его не отпускала.

— Это Паблито, — прошептала Ирина. — Я за ним давно слежу, он музыкальный вундеркинд. С семи лет гастролирует, собрал за эти годы массу наград на всевозможных международных конкурсах. Поэтому и Паблито: его так называли в детстве. Его родная сестра тоже гитаристка. У них вся семья музыкальная. Сейчас-то он уже подрос, конечно…

— Он действительно настолько знаменит?

— Что вы! Я для своих учеников как-то делала подборку, чтобы показать, чего можно достичь на его примере. Он ведь завоевал первые премии на таких конкурсах, как Эйтора Вилла-Лобоса в Рио-де-Жанейро, Алирио Диаса в Каракасе, Франсиско Тарреги в Беникасиме, это в Испании. Там у него были и первая премия, и специальный приз публики! На испанских конкурсах Хулиана Аркаса в Альмерии и «Норба Цезарина» в Касересе он в последние три года великолепно выступает!.. Критика самая восторженная!

— Да, любопытно, — отозвался Смолев. — А сколько ему сейчас?

— По-моему, около двадцати, — ответила Ирина после небольшого раздумья. — Он еще совсем молодой, но играет уже как зрелый мастер. Он немножко странный… Хотя на сцене это незаметно.

— Что вы имеете в виду?

— Сама я с ним не знакома, но музыканты рассказывали, что он крайне нелюдим. Почти ни с кем не общается в музыкальной среде. Всегда мрачен или словно чем-то расстроен. Будто все время о чем-то думает. Очень неразговорчив. При этом он великолепный музыкант! Просто великолепный!

— Я смотрю, он заявлен в программке дважды?

— Еще бы! Во втором отделении он будет играть Адажио Хоакина Родриго, это вторая часть знаменитого «Аранхуэзского концерта», слышали, наверное? Нет? Что вы, это просто музыкальная жемчужина, шедевр! Таких произведений в природе всего раз, два — и обчелся! Его играли все великие музыканты, а Пако де Лусия — гений фламенко — говорят, даже специально выучил ноты, чтобы его сыграть! Как я вам завидую: вы его услышите впервые! Вещь знаковая, недаром первый день фестиваля организаторы решили закрыть именно ей. Кстати, говорят, что Паблито просто преклоняется перед Хоакином Родриго.

— Почему?

— Я вам потом расскажу, в антракте, — пообещала Ирина, бросив взгляд на сцену. — А сейчас давайте послушаем следующее произведение. Это знаменитая гитаристка Ана Видович, из Хорватии. Она и красавица, и талантище! Очень люблю «Астурию» в ее исполнении: там такие динамические контрасты![1] А ее тремоло[2] — просто безупречно!

Смолев хмыкнул про себя. Понять бы еще, о чем речь, что за «контрасты» такие… Второго слова он вообще не понял, но переспросить не решился. Хотя по смыслу вскоре догадался, о чем шла речь.

Высокая и стройная молодая женщина, с каштановыми волосами, в длинном, до пола, розовом платье, похожем на греческую тунику, поприветствовав публику поклоном, под аплодисменты заняла свое место на сцене. После небольшой паузы зазвучала стремительная, но при этом изысканная испанская мелодия. Изящные обнаженные руки исполнительницы нежно обнимали гитару, ее длинные пальцы быстро мелькали, и гитара послушно реагировала на каждое движение: то вела замысловатое соло на два голоса, то «взрывалась» каскадами звуков, которым Смолев пытался, но все никак не мог подобрать определение. Видимо, подумал он, это и есть те самые «контрасты»!..

Алекс внимательно слушал. Последние ноты композиции прозвучали, и на хорватку обрушился шквал аплодисментов. Все трое поднялись и долго хлопали стоя, вместе со всем залом.

— Антракт, — с довольным видом подмигнул Петровский, закончив хлопать в ладоши. — Пойдемте в буфет, он тут рядышком, всего один поворот направо.

Буфет был организован в небольшой комнате в углу между «Картинной галереей» и «Зеркальным залом».

— Вот тебе твое любимое пирожное, солнышко, а нам с Сашей по бутерброду с семгой, — проговорил Игорь, расставляя тарелки на небольшом круглом столике. — Мой первый перекус за весь сегодняшний день. Живот от голода подвело. Давайте, присоединяйтесь, а то еще впереди второе отделение, — надо же как-то дотянуть до ужина!

Алекс кивнул и разлил по бокалам небольшую бутылку белого сухого вина: шампанского, как хотел Петровский, в буфете не оказалось. Оно и к лучшему, подумал Смолев. Игристые вина он не любил, предпочитая им белые сухие. В трехсотграммовой бутылке оказалось неплохое итальянское столовое вино.

— За встречу! — Алекс и Игорь негромко чокнулись бокалами. — Будем здоровы!

— За встречу, — поддержала тост Ирина. — Вы молодец, Александр, что вырвались к нам сюда. Приезжайте чаще. После того, как два года назад Игоря по службе перевели в Петербург, мы уже совсем здесь прижились. Хотя было трудновато привыкать к местному климату. Но теперь все в порядке!

Петровский кивнул — он сосредоточенно и жадно поглощал бутерброд с семгой, видимо, действительно был очень голоден. Бутерброд стремительно исчезал. Заметив взгляд друга, брошенный с сожалением в сторону буфета, где уже собралась солидная очередь, Алекс рассмеялся и пододвинул к нему свою тарелку.

— Я перекусил перед концертом, — пояснил он в ответ на его удивление. — Зашел в японский ресторанчик, который над Додзе. Пообщались с Фудзиварой-сенсеем, выпили зеленого чая с жасмином и съели по порции сашими. До ужина я дотяну легко. Так что ешь, не стесняйся! Тебе, я вижу, нужнее!

Петровский благодарно кивнул и жадно впился зубами в новый бутерброд.

— По поводу Макарова и Мерца, — напомнила Ирина. — Давайте сделаем так: для чистоты эксперимента я вам вышлю на электронную почту кое-какие материалы, а вы сами их прочтете и составите свое собственное мнение. Муж мне говорил, что вы любите разгадывать всякие загадки. Вот вы нас и рассудите, идет? И еще: я вам вышлю список произведений, которые я вам рекомендую послушать, — с каждым из них связана своя тайна!

— Идет, — легко согласился Алекс. — С удовольствием изучу этот вопрос и составлю свое собственное мнение. Меня и самого эта тема очень заинтересовала. И заранее спасибо за рекомендации. А сейчас расскажите мне, почему Паблито преклоняется перед Хоакином Родриго?

— Я могу ошибаться в его мотивах, — подумав, ответила Петровская, — но мне кажется, что дело в личности самого Родриго. Вы ничего о нем не знаете? Это был великий человек! Кстати, он умер не так давно, в девяносто девятом году, а прожил девяносто семь лет. Можно сказать, что он настоящий ровесник двадцатого века. Так вот, в раннем детстве после дифтерии Хоакин потерял зрение. Кажется, ему было всего три года, когда он совершенно ослеп! Такое вот несчастье, представляете? Тем не менее, с самого раннего детства Хоакин учился музыке и демонстрировал просто выдающиеся музыкальные способности. Очень скоро он стал не только виртуозом-исполнителем, но и самым известным испанским композитором двадцатого столетия, каковым и оставался до самой своей смерти. Вот так. Паблито, насколько я знаю, учился у ближайшего ученика Хоакина Родриго. Мои знакомые в жюри мне сказали, что Паблито был безмерно счастлив, когда узнал, что его приглашают сыграть два произведения любимого им композитора. Причем, одно из них — «Аранхуэзский концерт»! Кто бы на его месте отказался?! Вы его услышите в финале, и, думаю, многое поймете и о Хоакине Родриго, и о Пабло Гарсия-и-Фернандес… Это будет незабываемое впечатление!..

Ирина оказалась права. Тот вечер и концерт Смолев запомнит надолго.

Уже за ужином в ресторане Алекс подробно рассказал друзьям о своей жизни на острове Наксос, небольшой гостинице-вилле «Афродита», винограднике на склоне горы Зевс и просторной таверне на самом берегу моря. О том, как прекрасно выйти до рассвета на своей лодке в море и встретиться со стаей резвящихся дельфинов, а вечером собраться с друзьями на веранде виллы, с которой открывается великолепный закат, и насладиться ужином и дружеской беседой… Алекс рассказывал, рассказывал взахлеб, приглашая друзей в гости, и вдруг почувствовал, что его самого остро и неудержимо тянет туда. И тогда он замолчал, прислушиваясь к своим ощущениям. Остров звал его. Скоро, совсем скоро он снова окажется там, где его любят и ждут. Смолев не смог сдержать счастливой улыбки.

— Ты счастливый человек, Саша, — проговорил Игорь, поняв его чувства. — Вижу, вижу. Ничего, скоро ты туда вернешься. Я так понимаю, что у тебя теперь есть все, что тебе необходимо?

— После сегодняшнего концерта, — рассмеялся Алекс, — даже уже и не знаю! Появилось непреодолимые желание пригласить на весь будущий сезон гитариста, может быть, вы порекомендуете мне кого-то из молодых талантов? Море, солнце, отличное питание, проживание в отеле я гарантирую. Оплату — само собой! Кстати, если есть желающие, то можно и не ждать до мая, а приехать хоть на следующей неделе. Сезон уже закрывается, но месяц мы еще точно будем обслуживать туристов, а потом закроемся на зимний ремонт.

— Я с удовольствием поспособствую, — оживилась Ирина, записывая все сказанное в записную книжку. — Завтра же все передам в жюри фестиваля! Вполне возможно, что кто-то откликнется!

Через два дня, уже сидя в самолете «Эгейских авиалиний» и глядя в иллюминатор на освещенное прожекторами взлетное поле Пулковского аэропорта, Смолев получил смс от Ирины.

«Александр, хочу вас обрадовать: по вашему приглашению вдруг откликнулся Паблито! Он готов приехать к вам на Наксос и ближайший месяц отыграть в вашей гостинице по три вечерних концерта в неделю для ваших постояльцев. Сказал, что денег не возьмет, проживания и питания будет достаточно. Если вам понравится, готов провести у вас следующий сезон. Передала ему ваши контакты, но как оказалось, у него уже есть ваш номер телефона. Вот такое удивительное дело. Вам крупно повезло, поздравляю вас! Игорь шлет горячий привет!»

Вот тебе и раз! Неожиданно, подумал Алекс, виновато улыбнувшись в ответ на укоризненный взгляд бортпроводницы и быстро переведя айфон в «авиарежим».

Значит, Паблито… Очень любопытно! Даже удивительно — вот правильное слово. Что же, Пабло Гарсия-и-Фернандес, добро пожаловать на остров Наксос!

Смолев устроился поудобнее, накрылся пледом, включил в айфоне плеер и закрыл глаза. В его наушниках звучала гитара.

 Оттенки громкости звучания — прим. автора

 С итальянского, буквально: «дрожащий». Прием игры, многократное быстрое повторение одного звука либо быстрое чередование двух несоседних. — прим. автора

Часть вторая

Музыка не может мыслить, но она может воплощать мысль.

Рихард Вагнер

После новенького международного терминала Пулково, радостно сверкающего сталью и стеклом, любому туристу, прибывшему на небольшой греческий остров посреди Эгейского моря, аэропорт на острове Наксос с его одной-единственной взлетно-посадочной полосой, идущей вдоль соленого лимана Алики, показался бы очень скромным. Небольшое здание самого аэропорта, будто составленное нерадивым архитектором наспех из нескольких бетонных кубов, выкрашенных в привычный для Киклад белый цвет, тоже совершенно не впечатлило бы туриста.

Приглядевшись, он обратил бы внимание, что на одном из белых «кубов» синела эмблема: чайка, рассекающая крыльями две окружности, а под эмблемой на греческом и на английском языках тем же цветом выведена надпись: «Аэропорт Наксос. Добро пожаловать!».

Что означают эти две окружности, рассеченные резким взмахом птичьего крыла, Смолев не знал. Когда он впервые увидел эту эмблему и задумался о ее значении, то предположил, что, вполне вероятно, парящая в свободном полете чайка означает авиаперевозки, а вот две окружности… Причем, эти окружности были начертаны по-разному: ближайшая к центру, в котором парила чайка, была обозначена едва заметной тонкой линией, а внешняя — хорошо заметной толстой. Это навело Алекса на кое-какие размышления. А что, если эти две окружности — это небо и море? Тонкое, невесомое небо — и море, мощное в своей извечной несокрушимой силе, противостоять которой не могут даже скалы? Две стихии, что приходится преодолеть воздушной машине от взлета до посадки. Версия была изящной, и Смолеву она понравилась. Насколько она соответствует действительности, он пока так и не удосужился выяснить.

Несколько скрепленных между собой стульев у стены здания аэропорта, пара пальмовых кустов, растущих, словно из покрытой трещинами асфальтовой площадки, грузовой терминал, больше напоминающий сарай, с видавшими виды тележками для перевозки багажа да скромных размеров автомобильная парковка, расположенная сразу за ним, — тоже не смогли бы впечатлить искушенного путешественника.

Наксос — это остров, который открыл для себя прелести туристического бума гораздо позже других греческих островов. В отличие, скажем, от Корфу и Крита, сюда до сих пор не летают прямые рейсы из зарубежных международных аэропортов, и тот путешественник, что захочет добраться на крупнейший из Кикладских островов, должен быть готов к пересадке в Афинах. Что он выберет затем, уже благополучно добравшись до греческой столицы, паром или небольшой винтовой самолет «Эгейских авиалиний», — это уже дело его вкуса и личных предпочтений.

Паром «Голубая Звезда» доставит туриста на остров за четыре часа, а скоростной пассажирский катамаран — за два с половиной. Это при условии, что море будет спокойным, и шторм не сыграет с пассажирами парома дурную шутку, заставив судно сильно сбавить ход. А вот самолет — тот всего за сорок минут и с гарантией.

Сорок три, если быть точным, подумал Смолев, ступая на трап и мельком взглянув на свой ручной хронометр.

Он поднял голову и заметил, как ему машет рукой рыжеволосая молодая женщина в белом платье, стоящая в немногочисленной группе встречающих: управляющая виллой «Афродита» Софья Аристарховна Ковалевская, она же Рыжая Соня, лично приехала встретить босса в аэропорту.

Алекс поморщился. Босс, тоже мне! Терпеть не мог этого слова. Но с легкой руки Катерины — очаровательной, жизнерадостной и порой чрезмерно словоохотливой сотрудницы виллы, отвечающей за размещение гостей, — это словечко прилипло к нему, словно банный лист. И сколько бы замечаний Смолев ни делал подчиненным, ни выговаривал управляющей, сколько бы ни хмурил брови и ни качал недовольно головой, — ничто не помогало. К слову сказать, это было единственное распоряжение хозяина, которое женский персонал виллы усиленно и дружно игнорировал, радостно улыбаясь в ответ на его замечания и глядя на «босса» влюбленными глазами. Босс, и все тут. И никаких гвоздей! Спустя полгода Алекс смирился и махнул рукой. Пусть зовут как хотят, лишь бы на вилле был порядок!

Один лишь старый садовник Христос, коренастый грек лет семидесяти, молчун и работяга, следивший за виноградной лозой на вилле, пышными розовыми кустами и несколькими грядками с зеленью и овощами, звал Смолева просто «парень» — так же, как и в первый день, когда тот еще был только постояльцем виллы «Афродита». Грек с неодобрением качал головой, глядя на болтушку Катерину, не упускавшую ни единой возможности поделиться с постояльцами красочными историями, в которых фигурировал владелец виллы, и нехотя размыкая сухие губы, цедил: «Сколько можно, трещотка? И как язык у тебя еще не оторвется? Полно уже косточки ему перемывать! Уймись, сорока! Оставьте парня в покое!».

Алекс шел размеренным шагом от самолета к зданию аэропорта, глубоко погрузившись в собственные мысли. А если бы полгода назад он не приехал на этот остров? Не поселился на вилле «Афродита» и не встретил бы этих замечательных людей, ставших ему верными друзьями? И Стефания не появилась бы в его жизни. Представив, он даже сбился с шага и нервно мотнул головой. И какая бы тогда была у него жизнь? Вот уж точно: судьба человека порой закладывает такие виражи, что можно только диву даваться, куда там до нее выдуманным книжным сюжетам!..

— С приездом, дядя Саша! — знакомый, немного хрипловатый, но бодрый голос управляющей вернул Смолева к реальности. — Ты чего такой задумчивый? Случилось что? Как добрался?

— Просто думаю о том, как же я рад тебя видеть, Рыжая, — усмехнулся Алекс, целуя в щеку молодую женщину. — Добрался отлично. Ну, кто поведет?

Они вышли на парковку, где рядом со входом в здание вокзала в тени большого платана стояла белая «Нива» с наклейкой «Villa «Afrodita» на водительской двери. Алекс открыл незапертую дверь багажника и бросил внутрь свой дорожный саквояж.

— Давай ты, дядя Саша, — решила Софья, отдавая ему ключи. — Я планировала тебе по дороге доложить ситуацию с расселением, а для этого мне придется сверяться с записями. Когда доберемся до виллы, у меня будет еще масса дел. Освобожусь только к ужину, а ты же должен понимать, кто у нас поселился. И еще есть несколько вопросов, которые надо обсудить. Так что давай проведем выездное производственное совещание!

Смолев кивнул и, усевшись за руль, завел двигатель. Выждав несколько минут, пока кондиционер наполнит салон внедорожника прохладным воздухом, Алекс плавно развернул автомобиль на практически пустой автостоянке и выехал на дорогу, ведущую в Хору — столицу острова.

— С чего начнем? — поинтересовалась Софья.

— Давай с общего состояния дел, — подумав, ответил Алекс. — Потом по загрузке номеров. Сначала доложи по короткой галерее, а потом по длинной. Я тебе потом объясню почему.

— Да как скажешь, — управляющая перелистнула вперед несколько страниц в своем ежедневнике. — Общее состояние дел — все по плану. Несмотря на закрытие сезона, все номера забронированы на ближайшие две недели. Кухня и таверна в полном порядке, текущие закупки произведены. Вино от Спанидисов привезли вчера, шесть ящиков. Плюс еще две коробки сыров. Я все оплатила. Запас свежего мяса и морепродуктов на два дня, сегодня утром еще пополнили: в таверне на этой неделе две свадьбы и один юбилей, все туда уйдет, еще и подкупать придется. Никос утром привез два десятка отличных кальмаров, Петрос был в восторге, долго руку ему тряс. Фрукты, овощи, зелень закупаем каждое утро, как обычно. Варенья своего наварили пять сортов — Василика снова отличилась. Текущие счета оплачены, задолженности нет. Все документы у тебя в папке. Персонал здоров, все трудятся, зарплату получили вовремя. Так что, дядя Саша, за время твоего отсутствия никаких происшествий не случилось!

— Это уже радует, — кивнул Алекс. — Теперь пошли по номерам.

— Итак, на короткой галерее у нас все три номера сданы, — продолжила доклад управляющая. — В девятом у нас молодые итальянцы: муж и жена Винченце и Рената Альберти-Малаволья, тридцать семь и двадцать девять лет. Жена такая улыбчивая, а вот муж мне показался немного сумрачным и неразговорчивым. С нами говорила только она.

— Как, как? Малаволья? Итальянцы? Это они сами сказали? — хмыкнул Смолев, сбрасывая скорость и останавливаясь перед Т-образным перекрестком: со стороны Хоры, по главной дороге, шел поток машин.

— А что не так? — удивилась управляющая, провожая взглядом проехавший мимо грузовичок «Исузу», перегруженный пиломатериалами, отчего слегка кренившийся набок. — У них и паспорта итальянские, живут в Пьемонте. Кто же они еще? Рената рассказывала, что у них домик недалеко от Бароло. С Винченце, правда, я не общалась. По кухне: итальянская и греческая.

— Тогда ясно. Думаю, что жена тогда и в самом деле итальянка. Альберти — это ее фамилия. А вот муж с фамилией Малаволья — сицилиец. Ни один сицилиец никогда по доброй воле не назовет себя итальянцем, в лучшем случае просто промолчит.

Смолев включил первую передачу, и машина выехала со второстепенной дороги на трассу до столицы.

Алекс рассуждал вслух:

— И что сицилийцу делать в Пьемонте? И почему им с женой было не поехать к морю на Сицилию? Почему в Грецию? Любопытно. Впрочем, с ним ты не общалась. Ладно, продолжай, кто в десятом?

Софья пролистнула еще пару страниц и переложила закладку.

— В десятом на неделю остановились молодые ребята из Канады. Джонатан Ганье и Джульетт Бушар. Они не женаты, но, насколько я поняла, уже несколько лет вместе. Каждое лето путешествуют по островам. Вот и в этом году были на Санторини, Анафи, Фолегандросе и еще где-то, — я не запомнила. Наксос их предпоследняя остановка перед Афинами. Собираются еще на Парос, а потом уже на материк. Говорят, что обычно с десяток островов объезжают за лето, везде живут по неделе, а то и по две. По-английски говорят свободно, но между собой — почему-то по-французски.

— Они не из Квебека, часом?

— Да, — удивилась Софья, — как ты догадался?

— Все просто. Они франкофоны. Так в Канаде называют тех граждан, которые говорят на французском. Кстати, в Квебеке, насколько я помню, без французского просто никуда. Поэтому они общаются на английском с иностранцами, а между собой на родном — французском. Кулинарные предпочтения? — уточнил он.

— Тут все просто: обожают морепродукты. Любые, в любом виде. Джульетт предупредила, что Джонатан очень любит рыбу, — да и вообще любит покушать, — рассмеялась собеседница. — Петрос будет на седьмом небе от счастья!

— Да уж! Достойная конкуренция нашему другу-археологу, — усмехнулся Смолев. — Что у нас с одиннадцатым номером?

— В одиннадцатом номере у нас две шведки: Урсула и Анника Викстрём, родные сестры. Старшей, Урсуле, двадцать восемь. Аннике — двадцать три. Очень похожи: блондинки, глаза голубые, молчаливые и спокойные. Даже голоса похожи, я пару раз их путала, когда они звонили на ресепшн. Одеваются одинаково, будто близняшки. Все бы ничего, только… — немного замялась управляющая.

— Что?

— Ты понимаешь, младшая совсем слепая. А старшая везде ее водит за руку. Катерина их оформила, а потом час у себя втихомолку в дежурке прорыдала: Урсула ей, оказывается, рассказала, что сестру в раннем детстве машина сбила, и девочка потеряла зрение. Какой-то пьяный лихач, представляешь? Они тогда были в Мадриде на каникулах, и вот такое несчастье!..

Управляющая покачала головой. Алекс внимательно слушал.

— Суд был, но нарушитель отделался штрафом. Я всем строго-настрого наказала, чтобы к шведкам было повышенное внимание. Мало ли что: у нас тут сплошные ступеньки! Но сестры никаких хлопот нам не доставляют, целыми днями ходят на море и гуляют. Только приходят на завтрак и ужин, а обед уже дважды пропустили. Петрос расстраивается. Он сегодня для Анники испек целую корзинку своего фирменного печенья меломакарона,[1] чтобы сестры могли брать его на море с собой. Старшая сказала, что они сладкоежки, так что он постарался. Очень тоже за девочку переживает…

— Ясно, — помолчав, ответил Алекс. — Молодцы. Если что-то потребуется — дай знать мне немедленно. Наша обязанность — обеспечить самый высокий уровень сервиса. А теперь давай разберемся с длинной галереей.

— Итак, по порядку. Первый номер, — следя по тетрадке, начала Софья, — сюда сегодня утром из госпиталя перевезли Крылова Василия Аркадьевича. Его жена, Анна Анатольевна, уже третий день здесь, очень за него беспокоится, понятное дело. Но лечащий врач решил, что профессор пошел после ранения на поправку и разрешил ему переезд на виллу под присмотр супруги. Я с ней общалась недолго: она все время у мужа в палате практически проводила. Но женщина милая, очень спокойная, воспитанная, скромная. Она младше мужа лет на пятнадцать. Мне очень понравилась. Рада, что они у нас поживут.

— Отлично, — отреагировал Смолев, не отрывая взгляда от дороги: пошел опасный участок, дорога запетляла. — Вот пусть и живут, сколько необходимо. Пока Крылов не пойдет на поправку. А Анна за ним присмотрит.

— Ты ее знаешь? — поинтересовалась Софья, схватившись рукой за подлокотник: Ниву пару раз ощутимо тряхнуло.

— Много лет. Отец у нее был очень известным ленинградским искусствоведом. Она пошла по его стопам, закончила в Санкт-Петербурге Институт культуры, много лет преподавала. Если я не ошибаюсь, теорию музыки.

— А, так она музыковед?

— По-моему, это так называется, — кивнул Смолев, по-прежнему крепко сжимая руль и внимательно следя за трассой.

— Хорошо, — подытожила Софья. — По Крыловым все понятно. Осталось только уточнить их предпочтения по питанию. Вдруг супруга предпочитает что-то особенное.

— Правильно. Кстати, переговори сама с лечащим врачом, а потом и с Петросом: вдруг Крылову после операции нужна особая диета, у него в прошлом, помню, были проблемы с желудком. На случай, если на фоне этой нервотрепки у него обострилась старая язва. Сами они вряд ли попросят: постесняются. Все, что нужно им обоим, — по первому слову, хорошо? — дорога перестала петлять, и Алекс вздохнул свободнее. — До сих пор простить себе не могу, что в него стреляли… Тебя лично прошу, Рыжая, проследи. И денег за проживание с них не возьмем. Что бы ни говорили!

— Как скажешь, дядя Саша, — согласилась управляющая, быстро делая пометки в записной книжке. — Я-то сделаю как ты скажешь. Но, насколько помню, ты там не при чем. Крылов сам дров наломал. Да я не спорю, не спорю, не смотри на меня так! Я же говорю, что согласна! Только имей в виду, разорит тебя твоя доброта… Предупреждаю тебя как твоя управляющая!

— Ничего, ничего, — усмехнувшись, ответил Алекс, переключая передачу на пониженную: внедорожник, взревывая двигателем, стал бодро подниматься в горку. — Справимся как-нибудь… Кто во втором номере?

— Во втором номере у нас итальянец, Риккардо Висконти, сорок девять лет. Журналист из Рима. Буквально сегодня заселился, за час до твоего приезда, дядя Саша. Пока ничего сказать про него не могу, кроме анкетных данных. Ну и внешности, конечно.

— Как выглядит? — уточнил Смолев больше из любопытства.

— Как с картинки! — прыснула Софья. — Высокий, худой, загорелый. В каком-то пестром балахоне и длиннющем шелковом шарфе. На наших горничных произвел своим шарфом неизгладимое впечатление: три раза его вокруг шеи обматывает, и все равно тот по полу волочится… По-английски говорит плохо и очень быстро, глотает звуки. Раздражается, руками машет, — ну чистый итальянец! Катерина с ним полчаса провозилась, пока разобралась что к чему. Просился всего на день-два, говорит, что опоздал с бронированием на Паросе, мол, там мест в гостиницах не осталось, а он приехал по заданию редакции на какой-то концерт, который бывает раз в сто лет… Какой редакции, какой концерт, — управляющая махнула рукой, — Катерина так и не поняла. Это бы ей еще на полчаса мучений… Мы второй номер держали для Аманатидисов, но Димитрос с Марией задерживаются у себя на ферме, и как раз — до конца недели. Я решила: пусть поживет, чего номеру простаивать. Насчет гастрономических пристрастий: даже спрашивать не стали. Итальянец — есть итальянец! Да еще на два дня. Не оголодает: паста с креветками ему гарантирована в любом случае!

Смолев кивнул, ожидая продолжения.

— В третьем у нас семья Бэрроу. Слава богу, все у них хорошо. Наконец-то решился вопрос по учебе для маленькой Кристины: в Бурго открылась частная школа, она уже сходила на несколько занятий, ей очень нравится. Там набрали интернациональный класс и ведут занятия на нескольких языках. Лили и Джеймс на седьмом небе от счастья: не надо уезжать на материк, чтобы искать учителей для ребенка. Лили мне вчера рассказала по секрету, что Джеймс, конечно, ради Кристины был готов уехать на зиму на материк, но при одной только мысли о том, чтобы на несколько месяцев лишиться питания с кухни Петроса, он сразу впадал в тяжелую меланхолию. А теперь все разрешилось: и они остаются, и номер за ними до конца следующего сезона. Как минимум. Лили говорит, что Джеймс сам ни за что не съедет из «Афродиты» по собственной воле. Думаю, после того, как он получил выплату от Греческой Республики за те амфоры с фалернским вином, он может себе позволить любую гостиницу на Наксосе, даже собственную виллу с прислугой! Но по словам Лили, Джеймсу это даже в голову не приходит. А деньги он тратит на музей и на новые раскопки.

— Отлично, — кивнул Смолев. — Очень рад за них. И за нас. Прекрасная семья, пусть у них все будет замечательно. Дальше?

— Так, в четвертом, пятом, шестом номерах у нас студенты на каникулах. Сборная солянка: три испанца, две итальянки, одна француженка, три немки. Расселили по номерам по три человека, мальчики отдельно, девочки отдельно. Все студенты Университета из Салоников, факультет «история искусств», второй курс. Такой вот интернационал. Между собой говорят или на английском, или на ломаном греческом. На всех анкеты заполнены, — она потрясла пачкой бумаг, — средний возраст около двадцати лет. В общем, все равны, как на подбор. И с ними дядька Черномор! Вернее, в нашем случае — тетка! — хмыкнула Софья.

— То есть? — Смолев сбросил скорость и покосился на управляющую. — Ты не резвись, ты толком объясни!

— Пани Зося Шиманская, — управляющая сделала неопределенный жест рукой. — Ее мы поселили в седьмой номер.

— Полька? Кто такая, откуда, чем занимается?

— О, это очень характерный академический типаж, тебе понравится, — улыбнулась Софья. — Мадам сорока двух лет, худая, строгая, в очках. Волосы собраны на голове в пучок, ни капли макияжа. Блондинка. Приехала в белоснежном брючном костюме. В нем же и ходила на пляж. Судя по всему, в нем же и загорала. По национальности — полька, ты прав, но переехала в Грецию больше двадцати лет назад. Говорит по-гречески свободно и по-английски очень даже неплохо. Студентов «строит» одним взглядом, как на плацу. Я так понимаю, она у них ведет историю, вот в Университете и организовали поездку по островам, а ее назначили руководителем группы. Настаивала, чтобы ее номер был на одной галерее с теми, где будут жить студенты. Трижды мне сказала: «Я за них отвечаю, я должна быть рядом!».

— Нам же проще, пусть присматривает. Хорошо, когда есть ответственное лицо: будет с кого спросить. Что по питанию? — уточнил Смолев.

— Сказала, что она приветствует греческую кухню во всех ее проявлениях. Но без излишеств.

— Ну вот, а ты на нее наговариваешь! — усмехнулся Алекс. — Не может быть плохим человек, приветствующий греческую кухню во всех ее проявлениях… Правда, насчет излишеств… Тут у каждого своя точка зрения. Боюсь, с Джеймсом Бэрроу им будет сложно прийти к взаимопониманию. Так, с длинной галереей все, я правильно понимаю? Кроме восьмого?

— Восьмой номер пока пустует, но ты сам знаешь, он у нас не самый привлекательный для гостей: в самом конце галереи, вход через тамбур и удобства отдельно. Боюсь, его сдать мы не сможем, — расстроенно покачала головой собеседница. — В самом конце сезона масса номеров пустует. Целые виллы стоят без постояльцев. Даже те, что уровнем повыше, сам знаешь. Нам еще повезло, что удалось почти все сдать.

— Во-первых, те, что уровнем повыше, как ты говоришь, они и вдвое дороже. Это раз. У нас идеальное соотношение цены и качества, поэтому все сдано, это два. Ну и три: считай, что этот вопрос я закрыл, — заверил Алекс свою собеседницу. — Я пригласил к нам гитариста. Это-то я и хотел тебе сказать с самого начала. Он приедет со дня на день. Его зовут Пабло, он испанец. Отыграет несколько вечерних концертов в ближайшие две-три недели в качестве музыканта при гостинице. Мы его поставим на довольствие и предоставим жилье. Восьмой номер ему подойдет отлично: там толстые стены, номер в самом конце галереи, тамбур, о котором говоришь… Для музыканта то, что нужно. Он сможет репетировать вволю и никого при этом не побеспокоит.

— Ничего себе! — удивилась Софья, быстро строча в своем ежедневнике. — Когда ты успел, дядя Саша? Мы, вроде, про музыканта только неделю назад успели подумать, а ты уже все решил?

— Совершенно случайно, так получилось, — ответил Смолев, сбрасывая скорость: они подъезжали к Хоре. — Твоя задача парня встретить, разместить. И вот еще что… Посоветуйтесь с Анной Анатольевной — думаю, что в этом вопросе она тебе сможет помочь — по программе музыкальных вечеров. Кое-какие мысли у меня и у самого появились, что-то предложит и Пабло, но впереди почти три недели. Надо определиться, что он будет играть.

— Может, сделать тематические концерты? Например, национальная музыка? — задумчиво предложила управляющая. — Испанская, итальянская, русская? Греческая, в конце концов? Или сделать попурри? Как считаешь?

— Не знаю, может быть… Подумай пока. Завтра утром после завтрака обсудим. Во всем должна быть логика. Мысль должна быть во всем! Тем более, когда речь идет о музыке. Надо попытаться учесть интересы гостей. Такую программу составить, чтобы со всего острова люди к нам шли его послушать, понимаешь? Они же нашими клиентами будут в следующем году. И Пабло, кстати, надо дать возможность подготовиться, найти ноты, наиграть репертуар. Помогите ему, если придется искать ноты в интернете, распечатывать…

— Само собой, дядя Саша, — кивнула Софья. — Сделаем все, как надо. Не волнуйся.

— Пока вопрос с арендой соседнего участка не решен, концерты будем проводить на верхней террасе… Как считаешь?

— Там же ужин накрывается, дядя Саша, — с сомнением произнесла Софья. — Петрос и так каждый раз, как на войне, перед ужином места себе не находит, постоянно мечется между кухней и террасой. А ты хочешь в это время там концерт организовать? У него инфаркт будет! Во время ужина? Не знаю, неправильно это… Артиста надо слушать, а не жевать… А после ужина — тоже не вариант, сам знаешь, у нас гости за десертами засиживаются до полуночи, а потом еще персонал два часа террасу драит. Нет, плохая мысль, дядя Саша. Пока концертной площадки нет, давай на нижней террасе концерт организуем. Столы для завтрака, конечно, придется разобрать и вынести, а после концерта опять собрать и расставить, но это проще и спокойнее, чем лишиться повара! Правда, много людей туда, конечно, не поместится…

Смолев въехал на автомобильную парковку на улице Апиранто в двух минутах ходьбы от виллы «Афродита», остановил автомобиль и заглушил двигатель. Пару минут он сидел молча, о чем-то размышляя.

— Вот что, Рыжая, — наконец произнес он. — Давай-ка ты иди на виллу, занимайся делами. А я все же доеду до муниципалитета, переговорю с администрацией. Чем черт не шутит, вдруг наши документы на аренду соседнего участка уже готовы? Тогда мы организуем временную сцену там. Если нет — тогда на нижней террасе. Скоро вернусь, ждите!

Управляющая кивнула и вышла из машины, оставив Смолева одного. Она едва успела помахать ему рукой, как он быстро развернул «Ниву» и покатил в сторону центра.