Оглавление

Волк на холме

Ричард Брук

Пролог

Этот роман впервые был начат мною в декабре 2010 года, но, написав в общей сложности около 45 глав, я так и не довел замысел до конца. В 2014 году была сделана еще одна попытка, увы, вторая версия тоже оказалась неудачной. И вот теперь, спустя девять лет после возникновения замысла, я готов представить моим читателям третью версию… Надеюсь, история вам понравится, особенно если вы любите Италию, футбол, приключения, мрачные семейные тайны, романтику и безумную любовь.

Посвящение

1. Футбольному клубу «Рома» и итальянскому актеру Клаудио Амендоле, что когда-то вдохновил меня и подарил визуальный образ главного героя и его предысторию в фильме «Ультра» 1992 года.

2. Вечному городу Риму.

3. Бастьену Морану, который наблюдает за моими творческими муками вот уже много лет, и оказывает неоценимую помощь и поддержку в работе над книгами.

4. Моей подруге Марине Козловой (Arinaco), которая, надеюсь, по-прежнему будет рисовать к этой работе чудесные иллюстрации.

ГЛАВА 1. Происшествие на мосту Реджино

Рим, 24 марта 1995 года.

— Так что же, договорились? По рукам, синьор Катена? — Лука затушил сигарету в пепельнице и протянул крепкую ладонь сидящему напротив пожилому мужчине. — Вот увидите, автомеханик я хороший, про машины знаю все.

— То-то и оно, что все, — хмыкнул в ответ потенциальный работодатель. — Слишком много ты знаешь про машины, даже такое, чего механику совсем и не надо бы…

Он немного помялся, вздохнул и с сожалением добавил:

— Не могу я так рисковать, сынок… понимаешь?

Намек был прозрачным, но Лука и бровью не повел:

— Да в чем же риск-то, синьор? Ну да, диплома у меня нету, зато опыт приличный, и рекомендации имеются. В электрику, если что, я могу и не лезть, буду по одной жестянке работать, и на диагностике!

Если этот тип, владелец небольшой перевозочной компании, гоняющей малотоннажные грузовики по всему Лацио, все-таки отфутболит его, и с подработкой в мастерской у Змея тоже не выгорит, то либо с голоду помирай, либо опять принимайся за старое… а старого он как раз хотел избежать, отчаянно хотел, потому и ходил по собеседованиям, толкался на бирже труда, отирался у старых знакомых в поисках разовых заказов.

Встречу с Луиджи Катеной ему как раз устроил Змей: заверил, что как следует умаслил старого черта, расписал Луку Корсо в самых лестных выражениях, украсил как пасхальный кекс — «…считай, Принц, работа у тебя в кармане! Главное, не опаздывай, он этого не любит».

Лука и не опоздал, пришел минута в минуту, и вот уже битый час сдавал экзамен, как в школе, отвечал на каверзные вопросы, так что и кофе, любезно предложенного и оплаченного Катеной, было некогда отхлебнуть… но все это ни черта не помогло.

Несостоявшийся работодатель поначалу внушил Луке надежду, расспрашивая его не только о работе механика. Оказалось, что Луиджи тоже болеет за «Рому», и они увлеченно обсудили результаты последнего сезона, и даже сошлись на том, что молодой полузащитник Тотти проявил себя получше Муцци. Но приверженность одному и тому же клубу не помогла переломить сомнения — добродушный знакомец Змея предусмотрительно разнюхал про богатый «послужной список» рекомендованного ему автомеханика.

— Я не о дипломе твоем беспокоюсь — у меня этой бумажки тоже нет. А вот судимость за кражу автомобиля… это куда как серьезней.

Принц напрягся, гадая, знает ли старикашка про вторую судимость и срок, который он заработал сразу после первого, не успев пробыть на свободе и пары недель, но вида не подал и ответил как можно беспечнее:

— Это когда было-то, синьор Катена! Пять лет назад, если считать от самого начала… но я как вышел в девяносто втором, так больше ни-ни.

Луиджи скептически поджал губы и покачал большой круглой головой. Огромная лысина, обрамленная пучками седеющих кудрей, и сливообразный нос, весь в красных прожилках, делали его похожим на клоуна из бродячего цирка… довольно злого клоуна, подумалось Луке, потому что он и сам изрядно разозлился.

— Извини, Лука. Я очень люблю Андреа и папашу его знаю тридцать лет, потому и согласился с тобой встретиться. Любопытно мне стало посмотреть, что за мастер-самородок выискался в Гарбателле, о котором я раньше не слышал…

— И как, посмотрели? — не выдержал Принц, хотя и давал себе слово быть вежливым и терпеливым… ноздри у него раздулись от гнева, глаза недобро вспыхнули, но Катену это не проняло, и он беспечно кивнул:

— Посмотрел. В моторах и машинах ты разбираешься, сынок, спору нет, но работы я тебе не предложу. Нет-нет-нет. Одна судимость — еще туда-сюда, но у тебя ведь и второй срок за плечами, за футбольное хулиганство… драка, побои, сопротивление полиции… Что, скажешь не было такого?

— Не скажу…

— Вот. А я-то знаю: вас, тиффози, штрафами не угомонить, тюрьмой не исправить, а мне проблемы с работниками не нужны, у меня приличная фирма. И это мое последнее слово. Удачи тебе, сынок.

Катена покровительственно похлопал Луку по плечу, тяжело поднялся и поплотнее закутал шею шарфом:

— Ох, и ветрено же тут, у самой воды… Вот и сиди на этих верандах, не ровен час, пневмонию подхватишь… Пойду-ка я. А ты кофе-то допей. Кофе у них хороший.

Принц едва не до крови прикусил нижнюю губу, чтобы в самых красочных метафорах и живописных подробностях не разъяснить вредному старому хрену, куда он может идти прямо сейчас со своими советами и снисходительной милостыней в виде «бизнес-ланча» — кажется, так у фирмачей назывались подобные перекусы… но кофе в «Антонини» был действительно потрясающим. И золотистый панини с индейкой, великанского размера, вкусный и свежий, был съеден едва ли на треть. Оставлять его на тарелке из глупой гордости не хотелось.

Лука проводил синьора Катену хмурым взглядом, вынул из пачки сигарету, а когда к нему подошел официант, заказал еще и пива. Погода была прекрасная, совсем не холодная, от воды, плескавшейся о дебаркадер, пока еще веяло свежестью, а не запахом тины, как в жаркие летние дни, и посидеть здесь еще немного, в тишине и покое, куря сигарету и прихлебывая пиво, выглядело отличной идеей…

С работой, конечно, вышло хреново, хреновей некуда, потому что деньги, оставшиеся от последней путной подработки грузчиком в большом мебельном магазине (на целых три месяца, по направлению службы занятости), таяли со скоростью масла на сковороде — и это следовало обдумать прежде всего.

Лука быстро подсчитал, что с учетом сегодняшнего пива, колбасы и хлеба, купленных на ужин и на завтрак, и после того, как он расплатится за квартиру, у него останется на все-про все от силы полмиллиона (1) … и это неизвестно, на какой срок. Если «Рома» продует «Парме» в первом апрельском матче (2), то дело обернется совсем скверно. Придется идти на поклон к сестре и в сотый раз выслушивать нотации и завуалированное хамство ее муженька, дрочившего не на порно, а на возможность рассказывать зятю, какой он никчемный человек, обреченный сдохнуть в канаве.

При мысли об этом Принца едва не замутило, и он глубоко затянулся, чтобы табачный дым, впитавшись в язык и нёбо, перебил кислое послевкусие «семейных ценностей».

«Ладно, как-нибудь выкручусь… не в первый раз…» — Лука выдохнул, выпуская дымную струю, повернулся лицом к реке, облокотился на ограждение и принялся думать о более приятных вещах.

Густое весеннее тепло, разбавленное легким ветерком, бирюзовое небо в жемчужном кружеве перистых облаков и ласковое, еще не палящее, солнце, играющее на воде сотнями «зайчиков», настраивали на философский лад. Будний день был в разгаре, по набережной и по мосту Реджина в обе стороны то и дело шли люди, спешащие по делам и просто гуляющие… студенты, конторские служащие, курьеры, рабочие, туристы, туристы, туристы, беззаботные бездельники всех возрастов, и такие же парни, как он — солдаты удачи, без работы и без денег, но не особенно переживающие по этому поводу, влюбленные парочки и снова туристы — вечная пестрая толпа на улицах вечного города. Гудели моторы машин и мотоциклов, и Принц тренированным ухом вслушивался в это хриплое пение, звучавшее для него не хуже симфонического оркестра: он гордился своим умением определить состояние машины по ее голосу, и понять, на что она жалуется.

«Эх, надо бы и моей старушке-Ямахе профилактику сделать, давно пора… Движок перебрать, крыло подрихтовать…»

В кружке еще оставалось пиво. Принц затушил сигарету, зажег новую и зацепился взглядом за женскую фигуру на мосту. Девушка в длинном черном плаще подошла вплотную к каменному борту и, перегнувшись через него, стала смотреть вниз, как будто что-то искала в воде или хотела рассмотреть дно.

«Вот чудачка… Что она там высматривает? Вода же мутная…» — девушка, должно быть, убедилась в том же самом, потому что выпрямилась и отошла на несколько шагов, повернулась спиной и вроде собралась идти дальше… Передумала и снова подошла к ограждению, и перегнулась через него, свесилась на манер ныряльщицы — теперь уже довольно опасно.

— Идиотка, навернешься сейчас!

Девица с такого расстояния не могла его услышать и вряд ли видела, так что орать ей и махать руками было без толку, но Принц невольно привстал и, сам не зная почему, с тяжело бьющимся сердцем продолжал следить за происходящим. Кто знает, что у нее на уме? Самоубийцы в Тибр сигали регулярно, об этом нередко сообщали по радио или по телевизору, сразу после блока экономических новостей… а однажды Луке «повезло» своими глазами увидеть, как с асфальта соскребают останки какого-то бедолаги, прыгнувшего с автомобильного моста на проезжую часть.

Она снова передумала и собралась уходить. Шаг, еще шаг, еще… девушка влилась в толпу, через полминуты Лука почти потерял ее из виду и вздохнул с облегчением.

— Давай, давай, вали отсюда… и я тоже пойду. — проворчал он и потянулся к куртке, висящей на спинке стула, чтобы достать бумажник…

— Счет, синьор, — расторопный официант заметил маневр посетителя и тут же подсунул ему тонкую кожаную папку. Принц вложил в нее две бумажки по десять тысяч (3) и в ожидании сдачи решил еще покурить… и вдруг услышал громкий крик — словно разом закричало множество людей. А в следующую секунду увидел, как девушка в черном плаще летит с моста в мутную воду Тибра.

— Бл**ь!!! — он не раздумывал, тело все сделало само: Принц сбросил сапоги, легко перескочил через ограждение дебаркадера и нырнул в реку… он с детства был хорошим пловцом, но никогда еще не плавал так быстро. Резкий холод обжег все тело, достал до самого сердца, и только интенсивные движения помогали хоть как-то согреть кровь. Лука был закаленным парнем с железным здоровьем, однако шутки с мартовским Тибром были плохи, и он понимал, что времени у него в обрез…

На берегу вскипела страшная суета, крики стали еще громче, рядом с ним в воду что-то плюхнулось, едва не ударив по голове — кажется, спасательный круг, сброшенный с моста, от причала на той стороне отвалила моторная лодка… но Лука доплыл до девицы первым.

Она уже пускала пузыри, то уходя полностью под воду, то снова показываясь над поверхностью, и он схватил ее сперва за волосы, а потом, поднырнув, взял подмышки и начал грести. Дурища, к счастью, не сопротивлялась и не дрыгалась, не делала попыток утопить непрошенного спасителя вместе с собой… скорее всего, наглоталась воды и вырубилась, но это существенно облегчало задачу держаться на поверхности. Тут подоспела лодка и еще один отважный пловец, должно быть, прыгнувший за самоубийцей с противоположного берега.

Когда их поднимали на борт, Принц краем глаза заметил, что по лестнице, ведущей с моста на набережную, стремглав мчится какой-то пижон в светлом пальто, обмотанный голубым шарфом, и орет как ненормальный… Нетрудно было догадаться, что это муж или парень психованной синьоры, такой же психованный, как она.

«Скорая» подъехала раньше, чем лодка успела пристать к берегу, за ней подоспели полицейские и журналисты. Лука решил по-тихому улизнуть: по многим причинам ему не хотелось светить физиономией перед камерами писак, отвечать на вопросы легавых и подвергаться медицинскому осмотру.

Выбравшись из воды, он на ветру сразу же продрог до костей и подумал, что лучше всего будет вернуться в кафешку на дебаркадере, забрать сапоги и куртку, и заодно пропустить стаканчик чего-нибудь согревающего. Но не тут-то было…

Принц не успел и шага сделать по суше, как вокруг защелкали фотоаппараты, зеваки облепили его со всех сторон, а полицейский, как будто нарочно стороживший здесь, крепко взял под локоть и сказал тоном, не терпящим возражений:

— Синьор, прошу за мной! — и повлек к машине «Скорой», где сдал членам медицинской бригады. Луку усадили, растерли чем-то вонючим, быстро измерили давление, накинули на плечи одеяло, вручили стакан с теплым кофе и оставили в покое… хорошо еще, штаны снять не заставили.

А вокруг выловленной из воды девицы тем временем разворачивалось настоящее кино! Как и положено по протоколам помощи утопленникам, «русалке» вдували воздух через посиневшие губы, сгибали пополам, чтобы заставить вытошнить воду, делали массаж сердца, а, откачав, стали укладывать на носилки, чтобы грузить в машину и вести в больницу…

Журналисты кружили рядом, как стая пираний, все фотографировали и снимали, и кто-нибудь из них то и дело пытался подсунуть диктофон пижону в голубом шарфе, чтобы узнать из первых рук, зачем его жена или любовница средь бела дня бросилась в Тибр.

Пижон, надо отдать ему должное, ни на кого не обращал внимания, от особенно назойливых отмахивался и огрызался — его занимала только девица в черном плаще, и кем бы там она ему не приходилась, он явно был в шоке из-за ее поступка.

Со своего места Лука никак не мог внимательно рассмотреть виновницу всего этого шухера: в глаза бросалась то рука, висящая как плеть, то неловко подвернутая нога, то длинные волосы, насквозь мокрые и спутанные (в том числе и его собственной рукой), а вот лицо все время кто-то загораживал. Не то чтобы Принц ожидал увидеть неземную красотку, и умер бы с горя, так и не увидев, но все же было любопытно, кому он помешал свести счеты с жизнью…

Пока что приходилось довольствоваться созерцанием спины и затылка ее муженька, с уже изрядно поднадоевшим сочетанием белого и голубого. Пижон выглядел как ходячий баннер «я болею за Лацио» и вообще казался смутно знакомым…

«Ну, а что ж… может, мы и встречались на стадионе… или около… просто давненько».

Лука помрачнел и горько усмехнулся: в последней серьезной футбольной драке он участвовал пять лет назад, после нее ему и пришлось досрочно «выйти на пенсию» (4) и заново сесть в тюрьму… Тогда его жизнь изменилась бесповоротно, раз и навсегда, разделилась на «до» и «после» и Катена зазря беспокоился, что он возьмется за старое. Освободившись из заключения, Принц считанные разы был на стадионе, и теперь смотрел матчи по телевизору. Околофутбольные бесчинства и кровавые стычки с лациале, наполи, ювентино остались для него в прошлом, как и многое другое.

И все же этот пижон в бело-голубом был ему знаком, определенно знаком!

Принцу окончательно надоело быть безучастным зрителем и мишенью для фотокамер; он встал и подошел поближе к «Скорой». Слух сейчас же выхватил обрывок разговора двоих газетчиков (видать, из числа особо пронырливых, что в любую дыру влезут без мыла):

— Нет, ничего не сломала, просто ударилась, ну и в шоке, конечно.

— Что ж, повезло синьоре… и синьору Гвиччарди тоже повезло, что не стал вдовцом.

— Да, ужасно было бы… потерять сперва дочь, а потом жену…

«Гвиччарди? Наверное, послышалось…»

Носилки с пострадавшей наконец-то погрузили в машину, и муж собирался залезть следом, чтобы вместе с женой ехать в больницу… но вдруг оглянулся и встретился глазами с Лукой.

«О-па… Не может быть!»

— Принц?.. Корсо?.. Это ты?

Последние сомнения Луки испарились. Перед ним стоял и таращился на него, как на призрак, никто иной, как Бруно Гвиччарди, среди футбольных фанатов Рима известный под прозвищем «Центурион» (5). Глаза у него были такие же голубые, как и шарф, и надо лбом вились светлые волосы, зачесанные и уложенные совершенно по-пижонски. И нос… с небольшой горбинкой… Принц отлично помнил эту горбинку, потому что сам ее и сделал, своим собственным кулаком!

Не собираясь отрицать очевидное, Лука усмехнулся и угрюмо кивнул:

— Да, это я… вот так встреча. Привет, Центурион.

— Синьор Гвиччарди, нам пора! Чем скорее мы попадем в госпиталь, тем лучше! — поторопил Бруно врач, с легкой ноткой осуждения в голосе: мол, ну надо же, супруга вот-вот дух испустит, а муженьку приспичило поболтать…

— Да, доктор. Минуту.

Вместо того, чтобы сесть в машину, Центурион шагнул к Принцу и протянул ему руку:

— Ты спас мою жену. Спасибо.

— Так получилось. — Лука не ожидал благодарности, ответил, что первое на ум пришло, но руку принял и пожал…

Эх, хорошо друзья-романиста из «Ядовитой бригады» не видят, как их бывший вожак у всего Рима на виду жмет руку рьяному лациале. Ощущение было до ужаса странное. Он как будто смотрел кино про самого себя и старого закадычного врага, а по спине опять пробежал озноб от холодного ветра.

— Где ты сейчас?

— Все там же, в Гарбателле… А тебе зачем? Ты бы и правда, ехал уже. Тебя жена ждет.

— Хорошо, увидимся там. Я к тебе заеду, как только смогу… — Бруно слегка наклонил голову и наконец-то убрался, залез в машину, и дверца за ним захлопнулась.

Кричать ему вслед «какого черта, Центурион?!» или «чтоб и духу твоего в Гарбателле не было, долбанный лациале!» было бы полной глупостью, и лишним поводом прикопаться для журналюг и полиции. Теперь, когда эти жаждущие крови акулы лишились свежей жратвы в лице супругов Гвиччарди, их внимание закономерно перекинулось на «неизвестного спасителя». Но Луке не хотелось быть ни героем интервью в сомнительной газетенке, ни фигурантом полицейского протокола. Пора было делать ноги, даже если для этого придется прикинуться мертвым.

****

Двое мужчин стояли у входа в автомастерскую. Между ними шел спокойный и как будто мирный разговор, но напряженные плечи и спины, и яростные взгляды, которыми они сверлили друг друга, выдавали, что миролюбия в них не больше, чем в котах перед дракой.

— Ты что, условия мне ставишь, Центурион?

— Ты все правильно понял, Принц. Выбирай, или ты ремонтируешь мою машину, или я подаю заявление о нападении и порче имущества.

Лука обнажил белые зубы в улыбке, больше похожей на оскал:

— У меня тоже есть условие: ты извинишься перед Джованной. И заплатишь ее врачу.

— А если я откажусь?

— Откажешься — уедешь отсюда не на своей крутой тачке, а на санитарной машине. И подавай потом хоть сто заявлений, мне насрать.

Бруно скрестил на груди руки и покачал головой:

— Я один, вас шестеро — вот ты и строишь из себя крутого, Принц. Легко быть храбрецом посреди стаи.

Лука хмыкнул:

— Хочешь сказать, ты круче, Центурион, потому что не зассал приехать в одиночку? Может, у вас и принято бить вшестером одного, но у нас по-другому. Тебе еще в прошлый раз предлагали честную драку.

— Вот я и приехал продолжить тот разговор, но без присутствия женщин. Как мужчина с мужчиной.

Попытка прогнуть Принца прямыми угрозами не сработала. Корсо не сдвинулся ни на шаг, и Гвиччарди, как ни старался, не мог уловить ни малейшего признака сомнения или страха. Хозяин мастерской тоже оказался гордецом, готовым рискнуть бизнесом ради удовольствия посрамить чужака. Как ни гадок был для Центуриона подобный исход, не оставалось ничего другого, как настраиваться на бой. И делать вид, что именно так и задумывалось с самого начала.

— Пошли туда, — Принц кивнул в сторону ангара. — Места там хватит, и не помешает никто.

— Бой без оружия, без ремней, без амуниции. И до первой крови.

— Ну, до первой — это уж как получится, — возразил Лука. — Предлагаю до нокаута… или хотя бы нокдауна.

— Согласен, до нокаута. — сказал Бруно и не удержался от высокомерной ремарки: — Ты сам напросился, Корсо. Потом не хнычь и не клянчи компенсацию за подпорченный нос или сломанную челюсть…

Он был в идеальной физической форме и знал, что если побьет авторитетного главаря «Ядовитых», да еще за полтора месяца до осеннего дерби, (6) то станет героем не только для своих бойцов из «Когорты», но и для всех «Несгибаемых». А моральному духу фанатов «Ромы» из всех дружественных «Ядовитым» бригад, особенно членам «Группировки противников», будет нанесен сокрушительный удар. Ради такого приза стоило рискнуть завтрашними переговорами с американцами…

Они зашли в ангар. Внутри было вполне достаточно свободного пространства не только для драки один на один, но даже для группового боя. Парни из мастерской, почуяв что дело серьезное, спешно опустили лебедку, поддерживающую одну из машин над ремонтной ямой, закрыли лишние боксы и двери самого ангара.

Бруно снял пиджак, с отвращением бросил его на скамью, стоявшую у стены, рядом с чьей-то грязной спецовкой, расстегнул широкий кожаный ремень и отправил его туда же. При этом не переставал изучать обстановку — чем больше деталей он успеет заметить и запомнить, тем лучше. Центурион много тренировался, и не только в комфортабельном спортзале, но и в полевых условиях; он не раз участвовал в уличных боях, с самыми разными правилами, и не понаслышке знал, от каких мелочей порой зависит выигрыш или проигрыш.

На такой площадке стоило сперва держаться поближе к центру, а затем, непрерывно и жестко атакуя, загонять противника в угол и прижимать к стене…

Принц в свою очередь избавился от ремня (с сожалением взглянув на тяжелую пряжку, которая могла хорошо послужить в схватке без правил), снял с пальца перстень-талисман и сбросил футболку. Ножа он при себе не носил. Украдкой ощупал левую руку: кость давно срослась, но травма регулярно напоминала о себе ноющими болями в холодную и сырую погоду, или после трудного дня в мастерской. Беспокоиться о ребрах и зубах не имело смысла, а вот руку все же стоило сохранять в целости… без этого «инструмента» не обойтись ни автомеханику, ни угонщику…

На роль рефери в импровизированном боксерском поединке назначили самого хозяина мастерской, Пьетро Сантини.

— Ну что, готовы? Начали! Первый раунд!

Центурион сразу же атаковал, резко сократив дистанцию, и нацелился правой рукой в лицо противника. Принц блокировал, но в следующую секунду пропустил в оставленное раскрытие сильнейший удар левой в корпус. Потеряв дыхание, он тут же получил еще один удар по ребрам, едва не сбивший его с ног, но устоял и ринулся в контратаку, намереваясь нещадно разукрасить ухоженную физиономию лациале в красный и желтый. Но жилистый и подвижный Центурион «нырком» ушел из-под его убойного правого, и молниеносно ответил хуком в челюсть. Если бы хук достиг цели, Принцу пришлось бы попрощаться с половиной зубов, но он ждал подвоха и успел увернуться, быстро ответив левой, которая по касательной прошлась по уху противника.

— Давай, Принц, давай! Покажи ему, вмажь как следует! — крики зрителей оглушали и, хотя относились к одному лишь Луке, подстегивали и его противника, как хороший допинг, усиливая холодную и расчетливую злость.

С первой же минуты драки Центурион сумел оценить возможности Принца и нащупать слабость в его обороне. Лука был слишком горяч в атаке и временами действовал точно по принципу «сила есть, ума не надо» — Бруно убедился в этом, когда провел обманный финт правой. Принц, однако, быстро почуял, с кем имеет дело: ему хватило пары пропущенных ударов, чтобы сменить тактику, и стать осторожнее. Пропущенный скользящий Центурион ему не засчитал, сочтя это своей ошибкой, а не мастерством соперника.

Но больше Бруно не желал допускать досадных оплошностей и позволять этому романисте колотить себя почем зря. Настал момент испытать любимую комбинацию, не раз отработанную в спортзале. Бруно оставил раскрытие, провоцируя противника на удар по корпусу; это сработало, и дальше можно было действовать как по нотам… Дистанция сократилась.

«Отвести левой правую противника… дальше — короткий прямой, в солнечное сплетение… Вот так, получи, свинья!»

Снова потеряв дыхание от острой боли в груди, Лука пассивно закрылся руками, что дало Бруно возможность нанести ему еще несколько ударов, и последним из них отшвырнуть назад, так, что тело Принца отлетело к белому «фиату», стоявшему у стены и со всего маху обрушилось на дверцу…

Зрители разом заткнули глотки, повисла такая тишина, что Центурион теперь слышал только свое дыхание и дыхание противника — хриплое, учащенное… Для победного завершения боя оставалось нанести последний удар, и Бруно, не теряя времени, подскочил к Луке, чтобы не дать тому прийти в себя и снова встать в стойку.

«Лишь бы эта стая обезьян не кинулась мне мстить за вожака…» — подумал он и на несколько мгновений отвлекся от противника, чтобы посмотреть, чем тут можно быстро вооружиться, если дойдет до драки с болельщиками Принца.

Лука открыл глаза, проморгался и, превозмогая боль во всем теле, сделал глубокий вдох. Над ним нависла долговязая фигура лациале, чьи крепкие кулаки едва не вытрясли из него душу.

«Да что же это за дерьмо! Я ему продуваю вчистую на своей же территории! Ну уж нет…»

Он очнулся как раз вовремя, чтобы заметить, куда Центурион решил бить. Резко бросив тело влево, Принц позволил кулаку лациале врезаться в жестяную дверцу несчастного фиата, и изо всех сил врезал ногой по голени противника. Центурион взвыл, но устоял, и занес руку, метя Принцу в глаз, но тот уклонился и ответным ударом влепил противнику в нос…

Дальнейший ход и окончание поединка Лука помнил слабо, очнулся он только, когда парни в несколько рук оттаскивали его от поверженного наземь противника.

****

Рим, ночь с 24 на 25 марта 1995 года.

— Синьор Гвиччарди, вам лучше прислушаться к рекомендациям и оставить супругу под нашим наблюдением, по крайней мере, на сутки-двое. Ей повезло, что она не получила серьезных травм, только ушибы, и переохлаждение не было длительным, но эмоциональное потрясение может в дальнейшем…

— Да, да. Благодарю вас, доктор, но нет. Мы с Маленой едем домой. Где подписать?

— Через десять минут подойдите в кабинет дежурного, вам выдадут выписку и все нужные документы.

— Хорошо. — Бруно улыбнулся, вежливо кивнул врачу и вернулся в палату, где его ждала Малена.

Жена уже успела переодеться в то, что он ей принес на смену (еще один черный свитер, еще одни черные джинсы — после смерти дочери гардероб Малены не отличался разнообразием и цветом), и сидела на кровати, нетерпеливо поглядывая на дверь. Она ненавидела больницы и не хотела проводить в их стенах ни одной лишней минуты. В этом была странная ирония: ведь если бы ее попытка самоубийства увенчалась успехом, она провела бы ночь и ближайшие пару дней не просто в больнице, но в наглухо закрытом железном ящике… и ему оставалось бы только забрать безжизненное тело для похорон.

Представив подобный исход, Бруно содрогнулся.

— Боже мой, какая же ты глупая!.. — выдохнул он и, шагнув к ней, порывисто обнял и зарылся лицом в густые волосы, все еще влажные и пахнущие рекой. — Глупая, глупая… Как ты могла так поступить с собой… со мной… с нами?.. Ты хоть на секунду задумалась обо мне?..

— Да… — пробормотала она и уткнулась лбом ему в живот. — Да. Но было поздно, я уже прыгнула. А кто… кто меня вытащил?.. Я ничего не помню…

— Один храбрый парень. Отличный пловец. Доплыл до тебя раньше, чем я успел добежать до набережной.

— Ты… ты сказал ему спасибо?..

— Конечно, сказал. — Бруно не стал сообщать жене о чудесном совпадении, хотя снова, как наяву, увидел перед собой лицо Принца, хмурое и озадаченное, и вспомнил крепкое пожатие — мол, не стоит благодарности, Центурион. — Думаю, что теперь я должен ему намного, намного больше, чем простое «спасибо».

— Я тоже так думаю… — прошептала Малена и подняла глаза на мужа. — Прости меня. Прости, пожалуйста. Сама не знаю, что на меня нашло… может, из-за звонка Белинды…

— Тсссс… Мы же договорились не произносить это имя без крайней необходимости. Помнишь наш уговор?

— Помню.

— Вот и не нарушай его…

— Хорошо, хорошо, только… Бруно!

— Ну что? Что?

Малена просительно взглянула на него и молитвенно сложила руки:

— Давай не поедем сегодня на виллу… Пожалуйста! Пожалуйста!

— А куда же? На виа Мармората?

— Да, к нам домой… Пожалуйста, Бруно! Я не могу сегодня видеть ни твоего отца, ни ту, кого мы договорились не упоминать.

Бруно вздохнул и погладил Малену по плечу. Он вовсе не был уверен, что сейчас она рассуждает здраво, да и в словах врача — что ей следовало бы полежать в больнице хоть пару дней — был резон. На их городской вилле вблизи Аппиевой дороги, несмотря на присутствие отца и мачехи, Малена могла комфортно и спокойно болеть, сколько душе угодно, и все будет к ее услугам. В квартире же на виа Мармората, пустовавшей почти год, хорошо, если найдется комплект свежего несырого белья и пачка кофе… Поденщица приходила туда раз в неделю, убиралась, смахивала пыль, но продуктов, конечно, не покупала и постели не застилала.

С другой стороны, где еще они смогут спрятаться от назойливой опеки, поговорить, не опасаясь подслушивания, и выработать единую стратегию поведения?.. Ведь ясно же, что Белинда использует случившееся по полной программе, начнет обрабатывать отца, и очень скоро Гвиччарди-старший снова выдвинет ультиматум: развод или психушка.

Бруно принял решение и сжал ладонью тонкое запястье жены:

— Хорошо. Мы не поедем на виллу. Но ты должна пообещать мне, что будешь выполнять все назначения травматолога, а утром ты сама первым делом позвонишь доктору Штайнеру и запишешься на прием.

— Ладно, обещаю… — длинные ресницы покорно дрогнули.

— Это еще не все. Ты большую часть дня проведешь в постели и никуда не будешь выходить одна. Джанни привезет тебе продукты и побудет с тобой до моего возвращения…

— Ты… ты с утра опять уедешь?..

— Да, мне нужно в офис. Отец не примет никаких оправданий, если я сорву встречу с американцами. И потом у меня еще одно дело в Гарбателле: нужно кое-кого повидать.

Примечания:

1 в нынешних деньгах — примерно 300 евро, по курсу последней конвертации евро к лире. Средняя зарплата в Риме составляла примерно 3—4 миллиона лир, стоимость аренды более-менее приличного жилья — 1—1,1 миллиона, клоповник можно было снять примерно за 200 000, но обычно брали за полгода сразу.

2 Игры серии А Чемпионата Италии 94/95 года — по итогам «Рома» заняла в чемпионате лишь 5-е место, чемпионом стал «Ювентус», на втором месте — «Лацио».

3 20 000 лир — примерно 10 евро.

4 «выйти на пенсию» — на языке футбольных ультрас, означает перестать активно участвовать в фанатском движении, посещать выездные матчи и участвовать в драках с болельщиками других команд.

5 прозвище «Центурион» весьма подходит главарю околофутбольной группировки («бригады», «фирмы»), входящей в состав более крупного объединения фанатов. «Когорта», возглавляемая Бруно-Центурионом, входила в состав «Несгибаемых», наиболее значительный «легион» Северной трибуны, занимаемой болельщиками Лацио.

6 Дерби — основной матч футбольного сезона, где встречаются две соперничающие команды из одного города. В Риме это легендарная встреча двух команд: «Ромы» и «Лацио».

ГЛАВА 2. Заядлый друг и закадычный враг

Лучший способ избавиться от врага — сделать его другом.

Генрих IV

Купание в ледяной воде Тибра не прошло для Луки даром.

Вчера, после того, как медики закончили возню с несостоявшейся утопленницей, они всем кагалом подступили к нему и заставили-таки сперва залезть в санитарную машину и раздеться, а после поехать в больницу, уверяя, что резкое переохлаждение — это очень, очень опасно… Возражать было лень, на Принца вдруг навалилась усталость, и он чудесно прокатился до больницы: всю дорогу с санитарами обсуждал футбол и травил байки, а водителя едва не довел до колик анекдотами про скорую помощь.

В приемном покое его встретила молодая симпатичная медсестра в коротком халате и с такими буферами, что при одном взгляде на них становилось жарко. Лука быстро достиг с нею взаимопонимания, заверив, что никакие обследования или уколы ему не нужны, но он с удовольствием поспит в палате пару часов, пока сохнет одежда… Она поняла его с полуслова, быстро сделала пометки в своем журнале и отвела Принца в какую-то комнатушку, похожую на одноместный бокс, с маленьким окном и узкой кроватью.

Следующий час прошел довольно весело, проблема переохлаждения решилась полностью, скорее, обоим впору было понижать температуру после «процедур». Медсестра побежала в буфет за минералкой, но Лука не дождался ее возвращения, вырубился на той же кровати и проспал до позднего вечера, когда у добросердечной Джулии закончилась смена.

Домой он добрался ближе к полуночи, рассчитывая быстро перекусить, посмотреть спортивный канал и снова завалиться спать. Этим расчетам не суждено было сбыться: под дверью квартиры его поджидали бухие Змей и Наци, которые при его появлении вскочили и разразились воплями команчей на тропе войны, от радости, что Принц «нашелся», и после своего героического поступка остался жив и здоров…

О происшествии на мосту, оказывается, сообщили в новостях по нескольким каналам, да еще напечатали вечерние газеты, из тех, что приносят отцу Змея и в «Пеструю кошку». Случилось именно то, чего Принц меньше всего хотел: его физиономия вместе с рассказом о «неизвестном герое», отважно прыгнувшим в реку ради спасения молодой синьоры, засветилась перед камерами, и теперь в Гарбателле даже собаки и кошки будут знать о приключении с женой лациале… Если не всплывет хотя бы, что они с Гвиччарди жали друг другу руки, это будет редкостным везением.

Открыв дверь, Лука запустил верных друзей в свою берлогу, и они, еще не успев снять куртки в тесной прихожей, с новой силой атаковали его восторгами и расспросами:

— Ну ты нас ебать как напугал, братуха! Мы уж хотели по всем больницам, по списку, звонить, искать тебя! — истово, чуть ли не со слезой вещал Наци, а более спокойный Змей поддакивал:

— Как это тебя угораздило, а, Принц? Пошел на работу в гараж наниматься, а заделался спасателем на водах! Пиздец какой поворот!

— Чего за меня пугаться, вот он я, в полном порядке… Это, Змей, все твой старый хрен Катена виноват — затащил меня в забегаловку на дебаркадере у моста Реджино, мол, кофе там вкусный! Кто ж знал, что у них в меню еще и аттракцион «поймай русалку»!

Приятели загоготали, и Наци деловито уточнил:

— Русалка-то хоть стоящая была, с красивыми сиськами?.. Или так себе?

— Не успел нащупать. — отмахнулся Принц, и почему-то испытал легкую досаду — не из-за сисек, а из-за лица «русалки». Он ведь так толком и не увидел, кого спас…

Друзья зависли у него почти до самого утра, и они вместе прикончили весь запас пива и колбасы. Змей только в половине пятого спохватился, что ему через три часа открывать мастерскую, а Наци и вовсе намылился улечься спать на кухонном диване — но Принц проявил бездушие и бессердечность, и выставил рыжего хитреца за порог вместе со Змеем.

О встрече с Центурионом он не сказал ни слова — во-первых, потому, что сам еще не знал, как относиться к этому факту, а во-вторых, потому, что для их компании — и для большинства соседей по кварталу — фамилия Гвиччарди звучала не лучше, чем «бубонная чума».

Причиной тому была не столько извечная вражда романиста и лациале (1), сколько грандиозная стройка, несколько лет назад затеянная в Гарбателле некоей корпорацией, возглавляемой, как выяснилось впоследствии, родным отцом Центуриона. В ходе застройки понадобилось освободить довольно большой участок земли в юго-западной части квартала, как раз там, где находилось несколько старых и ветхих домов, склады, маленькие лавочки, торгующие хозяйственной мелочевкой, и автомастерская Сантини с примыкающим к ней паркингом…

Поначалу представители застройщика пытались решить дело миром, предлагали выкупить собственность и компенсировать затраты на переезд, правда, деньги «за развалюхи» предлагали не так чтобы большие, и охотников переезжать в другой район не нашлось. Застройщик попытался действовать угрозами и шантажом, жители ответили массовым протестом, завалили жалобами муниципалитет и мэрию; после первой драки и сломанного забора стройплощадки к делу подключились журналисты…

Борьба шла с переменным успехом несколько месяцев, и стала особенно острой, когда стало известно, что на месте старых домов и мастерской возведут деловой центр региона Лацио, с тем же названием. «Лацио» посреди Гарбателлы, неслыханная насмешка! Для насквозь романистского квартала это было все равно что кость в горле и нож в спину в одно и то же время.

Само собой, не обошлось без странных аварий и не менее странных пожаров: сначала сгорел дотла магазинчик Скарпа, а под самое Рождество девяносто третьего заполыхала мастерская Сантини… потушить ее удалось не скоро, и сгорело несколько машин, что мгновенно поставило владельца на грань банкротства: страховка не покрыла убытков.

И Скарпа, и Сантини были в числе лидеров общественного протеста, так что даже самые недалекие люди смекнули, кого тут наказывают, а кого — предупреждают. Ряды протестующих начали редеть, пошли разговоры, что бизнес-центр с офисами и ресторанами, да еще с кино, это совсем неплохо, и надо соглашаться на компенсацию, пока не поздно…

Ядро держалось, но после того, как в Гарбателлу на встречу с недовольными пожаловал новый мэр, и кое с кем побеседовал за закрытыми дверями (по слухам, в той беседе участвовал и сам синьор Филиппо Гвиччарди, председатель совета управляющих корпорацией), протест окончательно захлебнулся. Стройка пошла полным ходом, и Принц, вышедший из тюрьмы в конце февраля девяносто четвертого, обнаружил, что в квартале снесли добрый десяток домов, и с глубочайшим удивлением уткнулся в подъемные краны и бетонный каркас нового здания, растущего на месте его бывшей работы…

Время шло, жизнь текла своим чередом. Возмущение словом «Лацио», подсвеченным иллюминацией и торчащим посреди Гарбателлы, как флаг в заднице, постепенно улеглось, к стройке все привыкли. Вот только фамилия «Гвиччарди» так и осталась ненавидимой столь же сильно, как фамилии Кракси и Манфредонии. (2)

Для Принца эта история была не лучше битого стекла, насыпанного в открытую рану. Мало того, что давняя вражда с Центурионом стоила ему пули, полученной в плечо, и полутора лет в тюрьме, так еще, получалось, центурионов папаша походя поимел весь родной квартал, а самого Луку лишил стабильной работы в мастерской Сантини.

«Да если бы я знал, что эта дура — жена Бруно Гвиччарди, в жизни не стал из-за нее ноги мочить! Пусть он сам за ней в реку прыгал, пижон, вот было бы зрелище…» — яростно твердил Лука себе, без сна ворочаясь в постели, а возбужденный мозг, как перегретый кинопроектор, все крутил и крутил одни и те же кадры: мост, девушка в черном плаще, стремительно падающая вниз, зеленая мутная вода, темный силуэт лодки… бледное как полотно лицо Центуриона, с трясущимися губами, и тихий взволнованный голос:

«Ты спас мою жену. Спасибо».

Лука глухо застонал и засунул голову под подушку.

«Еще и адресом моим интересовался, пиздюк… на пиво, что ли, решил завернуть?.. Ну пусть только явится со своими „благодарностями“. Я ему вмиг растолкую, куда он может их засунуть, все сразу!»

На этой успокоительной мысли он немного примирился сам с собой, устроился поудобнее и наконец-то задремал. Снов ему не приснилось, что было скорее плюсом, чем минусом: по ночам слишком уж часто и ярко показывали то, что видеть совсем не хотелось, а хотелось забыть раз и навсегда.

****

Утро наступило непозволительно быстро и вместе с назойливым пиканьем будильника принесло новые сюрпризы: ломоту во всем теле и головную боль. Кое-как разлепив тяжелые веки, Принц понадеялся, что у него обыкновенное похмелье, и чашка крепкого кофе быстро приведет его в форму. Он встал, сходил отлить, слегка умылся и принялся делать зарядку — разминка всех мышц и нагрузочные упражнения с гантелями и штангой были для него сродни утренней молитве, и оставались неизменным правилом даже в тюрьме.

Поначалу дело пошло на лад, ломота сменилась приятным покалыванием, тяжелый обруч перестал давить на лоб и затылок… но примерно на десятом отжимании на кулаках (3) Лука почувствовал себя до того хреново, что его затошнило, а перед глазами заплясали разноцветные звездочки.

«Вот же херня! Температура поднялась. Нет уж, мне таких радостей не надо!»

Болеть всерьез в планы Принца никоим образом не входило, именно поэтому он не стал качаться через силу и прервал тренировку. По его наблюдениям, небольшая уступка собственному телу работала лучше любых лекарств, и пара дополнительных часов сна, а после — душ и горячий завтрак, избавят от необходимости бежать в аптеку и позориться перед мужиками, покупая аспирин.

На всякий случай Лука пошарил в шкафчике в ванной, и, между пачкой презервативов и банкой с протеиновым коктейлем, обнаружил пару пакетиков с каким-то порошком от головной боли — наверное, из запасов Моники. Боевая подруга при каждом визите в квартиру Принца старалась метить территорию, тут и там оставляя полезные вещи с долгим сроком хранения… что ж, надо признать, это было толково придумано.

Тем временем лихорадка усилилась, значит, порошочек пригодится.

Лука высыпал его в рот — немыслимая гадость, горькая, как хина — запил водой из-под крана, вернулся в кровать и, надеясь, что его перестанет трясти, поплотнее закутался в одеяло.

«Ничего, не помру… Мне завтра по-любому нужно на ногах быть… В Терни же еду…»

Воспоминание о Терни вызвало на губах Принца улыбку, ему сразу стало теплее и уютнее, как будто сверху на него набросили легкое пуховое покрывало, или обняли ласковые женские руки.

Но не прошло и получаса, как резкий звонок в дверь выдернул его из забытья. Принц лениво подумал, что гостей не ждет, работу ему навряд ли принесли на дом, а отмечаться на бирже только на следующей неделе, так что и с пособием он пока ничего не нарушил.

Конечно, это могла быть и Моника с горячей лазаньей, явившаяся, чтобы из первых уст услышать историю про героический прыжок в Тибр, если Наци с утра забежал в «Пеструю кошку» и все растрепал их общей подруге… но Луке пока что не хотелось ни есть, ни рассказывать истории.

«Кто бы там ни был — может проваливать к черту».

Звонок повторился — еще более резко и настойчиво; так мог бы звонить полицейский или кредитор. Несмотря на многочисленные искушения и соблазны трудных времен (впрочем, в Италии других и не бывает…), в течение года с лишним после тюрьмы Принц все еще сохранял чистоту перед законом, а сумма его долгов не приблизилась к критической отметке.

Оставалась последняя версия. Центурион.

Бог знает, как эта лациальская ищейка умудрилась так быстро разнюхать волчье логово, но, подходя к двери в наспех натянутых джинсах, Принц был уверен, что у порога толчется ни кто иной, как закадычный враг из семейки Гвиччарди.

Он не ошибся. К нему и в самом деле пожаловал Бруно: стоял под дверью и терпеливо ждал, когда хозяин соизволит открыть… На сей раз на нем не было дорогого плаща с шарфом и офисного костюма, но все равно он выглядел как форменный пижон из глянцевого журнала — куртка, пуловер, рубаха и штаны, все было с иголочки, «подобрано в тон», как сказала бы Чинция…

— Привет… Лука. — нежданный посетитель изобразил улыбку. — Я могу войти?

Принц смерил его с ног до головы хмурым взглядом и поинтересовался без всякого дружелюбия:

— Чего тебе, Центурион? Я тебя в гости не звал.

— Ты что, болен? — Бруно в свою очередь быстро оглядел Луку и пришел к неким выводам насчет его физического состояния.

— Не твое дело.

Центурион усмехнулся уголком рта и покачал головой:

— Вижу, ты не особенно изменился… все такой же грубиян.

— Да, все такой же. — Принц не повелся на подначку, и голос его стал еще более неприветливым:

— Говори, что надо, и проваливай… а лучше сразу проваливай, пока цел. Не о чем нам говорить.

— Нет, есть, — Бруно придержал дверь рукой, и теперь Лука не мог захлопнуть ее, не прищемив ему пальцы.

— Может, я все-таки войду для начала? Обещаю, что не задержу тебя надолго, но дело важное.

Судя по настрою Центуриона — очень уж кроткому и миролюбивому — и по настойчивости, с какой он стремился попасть к Принцу домой, у него и впрямь стряслось что-то из ряда вон выходящее. Луке даже стало любопытно, связано ли это «что-то» с их старой враждой, или с любительницей прыжков в воду, на которой Центуриона угораздило жениться…

— Ладно, так уж и быть. Проходи, потолкуем. — он посторонился и пропустил гостя в прихожую.

Бруно снял куртку и аккуратно повесил на вешалку, и, к немалому удивлению Принца, протянул ему объемистый бумажный пакет, принесенный с собой:

— Это тебе.

— Черт тебя возьми, Центурион, что за херню ты затеял? — Лука мельком заглянул в пакет, и щеки его покраснели от досады. — Я же сказал — не надо мне никаких благодарностей и подарков… тем более, от тебя! Если ты из-за жены… типа, я ее вроде как спас, и ты мне теперь обязан — так пустое все это! Зря ноги топтал!

— Странный у тебя настрой, Корсо.

— Уж какой есть…

— Слушай, можно мне пройти в квартиру чуть дальше порога? У меня к тебе серьезный разговор примерно на полчаса, и я предпочел бы вести его сидя.

— Давай за мной. — Принц, не прикоснувшись к пакету, где была какая-то дорогая выпивка и еда, пошел в сторону кухни. Бруно двинулся за ним, с интересом осматриваясь в холостяцкой берлоге романисты.

Квартирка, конечно, была так себе, маленькая и тесная, но не сказать, чтобы запущенная… пожалуй, даже уютная на свой манер. Постоянной женской руки не ощущалось, хотя было заметно, что уборку здесь делают регулярно, и хозяин, едва сводящий концы с концами, все же старается держать фасон, не опускаться.

На кухне, одновременно исполнявшей роль гостиной, стоял большой круглый ореховый стол, но им, судя по всему, пользовались редко. Зато столик поменьше, придвинутый к стене и застеленный веселенькой клеенкой с желтыми и красными цветами, хранил на себе следы недавнего дружеского ужина: тарелку с сырными корками, несколько стаканов, банку с оливками, прикрытую сверху надломленной чиабаттой… Пепельница, стоявшая тут же, была вычищена от окурков, а пустые пивные банки аккуратно сложены в пакет и отодвинуты поближе к раковине. Слегка приоткрытая дверь на балкон создавала приличный сквозняк, но зато в кухне не пахло ни табаком, ни едой.

Корсо был не настолько хорошо воспитан, чтобы сходу предложить гостю место поудобнее и чашку горячего кофе, да еще и выглядел нездоровым, так что Бруно предпочел отринуть лишние церемонии, сел на первый попавшийся стул и сразу перешел к делу:

— Я хочу предложить тебе стабильную работу. Зарплата — пять миллионов (4) чистыми, плюс надбавка за переработку и премия раз в квартал. Четыре выходных в месяц и полная неделя на Рождество. Контракт заключаем на год, с возможностью автоматического продления, если все будет хорошо.

Если бы Центурион пал перед ним на колени и объяснился в любви, Принц удивился бы меньше. Сперва он подумал, что Бруно над ним издевается, в своей привычной манере — говорит одно, думает другое, заманивает в капкан… но тот сидел серьезный, как священник на похоронах, а глаза были и вовсе грустными. Затем пришла мысль, что он сам бредит, потому что температура полезла за сорок, и наконец, Лука решил, что попросту не понял собеседника, и переспросил:

— Ты мне предлагаешь работу? Ты — мне?

— Да, — Бруно кивнул так спокойно и беспечно, словно между ними никогда и не было никакой вражды, словно они не вышибали друг другу зубы, не ломали ребра, не выкручивали руки в болевом захвате… словно Принц не пытался угнать его чертов «ламборгини» с частной парковки и не попал за это на два года в тюрьму! Словно папаша этого пижона, из вредности или принципа, не приперся в Гарбателлу со своими деньжищами, и не посносил тут все к херам собачьим из-за долбанной стройки! Правда, когда Принца судили во второй раз, после миланского побоища, Центурион с какой-то радости приперся и выступил свидетелем защиты, и, черт его знает, может, показания этого богатенького хлыща повлияли на решение судьи. Луке дали всего восемнадцать месяцев, хотя прокурор требовал для него — рецидивиста и зачинщика — целых пять лет…

Бруно тем временем продолжал свои уговоры:

— Не знаю, Принц, чем ты сейчас занимаешься… но я тебе советую серьезно подумать над моим предложением. Едва ли тебе хоть кто-то в Риме предложит такие хорошие условия.

— Да уж точно, не предложит! — усмехнулся Лука и полез на полку за кофеваркой. — Это ты самую суть ухватил, Центурион: куда мне с моей анкетой! Если только в дворники, и то не берут… Ну, а ты-то с чего вдруг такой добрый и щедрый? Думаешь, в тюрьме меня перевоспитали, со второго раза, или… погоди…

Тут его осенило, и он застыл с кофеваркой в руках, глядя на Центуриона так, словно впервые увидел:

— Ты мне что… предлагаешь крадуном поработать? Или перегонщиком? (5)

— Что?.. Кем?.. Мадонна, ты действительно неисправим! Корсо, ты в своем уме? — тонкие брови Центуриона почти исчезли под светлой челкой. — Научись внимательно слушать, что тебе говорят… стал бы я предлагать угонщику годовой контракт и зарплату!

— Ладно-ладно, не очень-то наглей, — отмахнулся Лука и взялся за варку кофе — благо, у него еще осталось немного хорошего сорта, от щедрот подаренного Моникой на День святого Валентина. — Наобещал с три короба, а толком ничего не сказал… Что за работа?

Визит Бруно подействовал на него странно — сперва разозлил, аж кулаки зачесались спустить лациале с лестницы, как в добрые старые времена, а потом взбодрил не хуже кампари, даже головная боль прошла сама по себе. И если верно говорят, что старый друг лучше новых двух, то и встреча нос к носу с закадычным врагом может обрадовать. Все-таки, Центурион знал Принца еще с юности, с золотых времен Южной трибуны, когда свинцовый груз совершенных ошибок не давил на плечи, бедность не хватала за горло, а наибольшей бедой была утрата «розы» или баннера (6) в футбольной стычке…

Бруно потер переносицу — то самое место, куда однажды прилетел кулак Луки — и посмотрел в окно. Неожиданно его посетило мучительное сомнение, правильно ли он поступает, явившись к сомнительному типу с криминальным прошлым, рьяному романисте-ультра, который, пусть даже и показал себя героем, вытащив Малену из реки, судя по всему, не изменился ни на йоту. Остался все тем же безбашенным отморозком, настоящим волком, варваром…

«Нет. Он изменился, иначе я сейчас не сидел бы тут на стульчике, за столом с клееночкой — экая прелесть, эти цветочки…. и не ждал, пока сварится кофе… тот, прежний Принц, меня и на порог не пустил, наорал бы и вытолкал взашей, и мне бы еще повезло, если бы на подмогу не примчались его дружки. Корсо наконец-то повзрослел… а может, мне просто хочется в это верить, потому что у меня все равно нет особого выбора».

— Эй, Центурион, не спи… — Принц поставил перед ним дымящуюся чашку, с на удивление вкусно пахнущим кофе — кто бы мог подумать, что этот мужлан вообще умеет его правильно варить — и уселся напротив, со своей порцией. — Ладно я, полночи бухал с мужиками, но ты-то чего такой смурной — продуло вчера на мосту, или горлышко застудил у воды?

Лука хотел поддеть, это было ясно, но на Бруно подобные шпильки перестали действовать еще в школе. Он усмехнулся и покачал головой:

— Нет. Горло у меня в порядке, спасибо, что спросил… Я полночи провел в больнице с женой, да и утро выдалось беспокойным.

— Мммм… ну да, — в серых глазах Принца мелькнуло неподдельное сочувствие.- Понимаю. И… и как она? В смысле, твоя жена.

— Уже намного лучше. Просила… просила тебя поблагодарить за спасение.

— Ничего не сломала? Ударилась-то она прилично, там высота больше двадцати метров… она вообще могла убиться нахрен… хотя вроде этого и добивалась… а теперь, ишь, благодарит, что спас. Тьфу, черт! Вот и пойми их, этих баб.

Он скривился и глотнул кофе. Бруно, в целом разделявший мнение Луки о женщинах, последовал его примеру. Мягкая горечь с кислинкой прокатилась по небу, аромат арабики защекотал ноздри, и кофейная магия сработала: скованный смущением язык развязался.

— Удачно, что ты первым заговорил о моей жене. Работа, которую я тебе предлагаю, связана с ней.

Лука в очередной раз оторопел и подозрительно поинтересовался:

— В смысле — с ней?

— В смысле, что я готов тебе платить за время, которое ты будешь ежедневно проводить с Маленой, и за выполнение всех дополнительных поручений, которые она сочтет нужным тебе дать.

«Час от часу не легче…»

— Это что ж я такое делать должен?.. — в голове у Принца замелькали самые разные версии, и добрая половина их была такого свойства, что непонятно, кто кому должен рожу бить…

Центурион, к счастью, не стал больше темнить, и сказал как есть:

— В основном водить машину. Чаще всего «мерседес», иногда «ягуар», совсем редко — внедорожник. Мне нужен опытный шофер, которому я могу поручить возить мою жену. По большей части в пределах Рима, иногда в аэропорт, время от времени — на озеро Браччано, у нас там вилла… ну и… мне нужно, чтобы ты присматривал за Маленой и был готов решать вопросы.

— Решать вопросы?

— Да. Если они возникнут.

Лука слегка наклонился вперед:

— Я тебя правильно понял — насчет решения вопросов? Тебе не водила, а решала нужен? (7)

— Ты понял правильно. — спокойно подтвердил Бруно и продолжил пить кофе.

— Твоей жене кто-то угрожает?

— Я думаю, что ее хотят убить.

— Интересно девки пляшут… — Лука отодвинул чашку и потянулся за сигаретами. — Так ты чего ко мне с этим приперся, Центурион? Почему профессионального телохранителя не наймешь? Агентств-то охранных пруд пруди, да и у папаши твоего наверняка собственные бойцы имеются. Маринетти тот же со своими костоломами… не подстрелили его еще?

Бруно посмотрел ему прямо в глаза и после короткой паузы ответил:

— Я никому не могу доверять. Особенно отцу.

— Хмммм… вон оно что… а мне, значит, доверяешь, хотя мы с тобой ни разу не друзья, а я сидел два раза за пять лет?

— Тебе — да. В том числе и по названным тобой причинам, Принц. Мы не друзья, и ты… многое знаешь о преступном мире. А еще у тебя бычьи нервы, стальной бицепс и отличный удар с обеих рук, и ты храбрец, каких мало… вчера ты это еще раз доказал.

Принц все больше и больше склонялся к мысли, что у Центуриона вся семейка головой скорбная, и не так уж важно, всегда ли они были психованными, или недавно долбанулись в полном составе. Если только это снова не было ловушкой для волка. Очень уж хитровывернутой для простого смертного, но Центурион других и не ставил. Принц хорошо это запомнил, со времен памятной стычки в «Золотом драконе».

****

24 октября 1990 года, Рим, ресторан «Золотой дракон»

Они напали на него внезапно, втроем. Подкараулили на выходе из сортира, навалились всем скопом — и вот он плашмя лежит на полу, скрученный в бараний рог, и кровь из разбитой губы заливает кафельный пол. Один из «легионеров» уселся ему на ноги, а второй — на спину, удерживая руки «варвара» в болевом захвате. Кто бы ни были два этих костолома, в своем деле они были мастера…

Центурион, торжествуя, подошел ближе и принялся рассматривать Принца, как охотник изучает обездвиженного хищника, затем вдруг наклонился над ним и потянулся к шее:

— Знай свое место, романистское отребье… Таким, как ты, место в помойке или в выгребной яме.

— Сука! Гребаный трус! — Принц дернулся, но верзила, сидящий на спине, нажал ему на левый локоть, и он едва не отключился от дикой боли.

— Тубо, пёс! Лежи смирно! — Центурион схватил Принца за волосы, заставил поднять голову и резким движением сорвал с шеи талисман: позолоченную цепочку с романистским кулоном, в виде головы волка… Взвесил на руке, сделал презрительную гримасу:

— Безвкусная дешевка! Как и все, что связано с вашей так называемой «командой», Корсо… Хочешь знать, куда «Рому» сольют на чемпионате? Показать?

— Стой! Долбанный ублюдок! Не смей!.. — видя, что Центурион направился к ближайшей кабинке, Принц готов был разрыдаться от отчаяния, но не мог помешать происходящему.

Бруно открыл дверь кабинки, плавно, как в замедленной съемке, вытянул руку — и бросил цепочку с кулоном в унитаз… Раздался всплеск, а затем, когда Центурион нажал на педаль слива — громкий шум воды.

— Видишь, как просто, Корсо… плюх, и все. Ну-ну, не кисни, как баба…

Бруно еще раз осмотрел врага, распростертого у его ног, хотел сплюнуть, но удержался от этого плебейского жеста. В его власти было добить поверженного тиффози одним лишь словом:

— Да, вот что я скажу напоследок: твоя песенка спета. Очень скоро футбольные клубы примут новые правила насчет болельщиков и трибунного движа, и таких, как ты и отморозки из твоей бригады, перестанут пускать на стадион. Утонете в дерьме, как твоя металлическая дрянь. И никто о вас жалеть не станет.

Он тщательно вымыл и вытер руки и коротко приказал телохранителям:

— Позаботьтесь, чтобы он не сразу отсюда вышел. Не калечить! Просто пусть полежит спокойно, подумает над уроком.

Как только Центурион скрылся за дверью, костоломы отпустили Принца, но оставались начеку, чтобы при необходимости пресечь попытку немедленного побега. Это была напрасная предосторожность. Дышать Луке стало легче, но он напрасно старался встать. Мышцы плохо слушались, как будто превратились из стального каркаса в кисель, а левая рука болела так, точно ее насквозь пронзили железным прутом.

— Эй, парень, ты как там, живой? — довольно миролюбиво поинтересовался один из телохранителей. — Ребра-то целы?

Принц вскинулся и зарычал, как раненый волк:

— Отвали, мудак!

— Все, порядок, оклемается, — усмехнулся второй и с издевкой подмигнул Луке: — Мы пойдем, пожалуй… ну, а ты полежи тут минутки три. Тебе ведь не нужны еще неприятности, так? Так. Вот и договорились.

****

Воспоминание о пережитом унижении снова взметнуло в груди холодную волну гнева. Лука бессознательно дотронулся до цепочки на шее, с кулоном в виде головы волка — точно такой же, как та, пропавшая… — и медленно, четко проговорил:

— Знаешь что, Центурион… Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Поищи слуг в другом месте, и с женой своей сам разбирайся. Я на тебя работать не стану.

Бруно выслушал отказ с непроницаемым лицом — похоже, он ждал подобной реакции — и встал.

— Спасибо за кофе, Принц. Да… на случай, если передумаешь насчет работы… — он вытащил из кармана пиджака визитную карточку и положил на стол: — Позвони мне. В любое время.

Примечания:

1 романиста — болельщик римского футбольного клуба «Рома», лациале — болельщик клуба одноименного региону Лацио, который в себя включает не только сам Рим, но и окрестности, до Неаполя. Эти клубы — вечные соперники, их фанаты враждуют друг с другом.

2 Беттино Кракси — премьер-министр Италии, ушедший в позорную отставку и обвиненный в коррупции в 1994 году. Заочно приговорен к 27 годам тюрьмы. Манфредония — бывший игрок «Ювентуса», перешедший в «Рому», ненавидимый болельщиками настолько, что стал причиной раскола некогда единой Южной трибуны на множество враждующих группировок.

3 Отжимания на кулаках нередко применяются в единоборствах для постановки ударов. Это непростое упражнение прекрасно помогает укрепить кисти, закаляет ударную поверхность кулаков. Поскольку Лука занимается тяжелым физическим трудом и время от времени дерется, для него это необходимая тренировка.

4 примерно 3000 $ — очень неплохая по тогдашним кризисным временам зарплата

5 Крадун — автоугонщик на криминальном жаргоне, перегонщик — тот, кто перегоняет краденые машины в другое место хранения или заказчику.

6 «Роза» — на фанатском сленге, шарф в цветах команды, баннер — плакат, который разворачивается болельщиками на трибуне, с лозунгом, поддерживающим команду, или оскорбительным для противников.

7 «Решала» — эвфемизм, означающий выполнение функций «крыши». Помощник, телохранитель или посредник, решающий всевозможные трудные проблемы, нередко криминального толка. Обычно это умный человек, с острым умом и естественно хладнокровный. Ведь порой ему приходится решать вопросы, попадающие под уголовную ответственность.

ГЛАВА 3. Поездка в Терни

Разбойники требуют кошелёк или жизнь, женщины — и то и другое.

Сэмюэл Батлер

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, всё твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

М.В.Ломоносов

Джанлука орал. Он ни в какую не хотел есть банановую кашу и так извивался и выгибался на детском стульчике, что попасть ложкой в его открытый рот не сумел бы даже жонглер-виртуоз.

— Может быть, у него температура?.. — встревоженно спросил Бето, с безопасного расстояния наблюдая за Чинцией, что не оставляла попыток накормить сына. — Он вчера что-то подкашливал…

— Нет у него никакой температуры, и он не кашляет, — вздохнула Чинция и уклонилась в сторону от цепкой ручки, что метилась схватить ее за волосы. — Обычная история с кашей. Ты бы знал, если бы чаще бывал дома.

Бето сделал вид, что не заметил шпильки, и уткнулся в свою чашку. Непредсказуемый график на новой работе, почти не оставлявший возможности планировать свободное время, вот уже полгода был основным камнем преткновения в спокойном течении семейной жизни… если не считать, конечно, визитов Принца.

Лука наведывался к ним раз в две-три недели, в любом случае не реже раза в месяц, и чем дольше был перерыв — тем дольше он зависал в Терни, и не спешил вернуться в Рим, где беспутного волка-одиночку не ждали ни семья, ни работа.

Бето ничего не мог с этим поделать и предпочел смириться. В конце концов он всегда смирялся, уступал желаниям жены, когда она в самом деле чего-то хотела — а Чинция хотела видеть Принца, и точка. У нее был железобетонный аргумент, очень обидный для Бето, но непрошибаемый, как защита ворот Вальтером Дзенгой (1) на суперкубке. Ему же только и оставалось, что засунуть поглубже свою гордость, сцепить зубы, и как ни в чем не бывало пожимать Принцу руку, садиться с ним за стол, обсуждать политику и спорт, пить пиво и наблюдать, как Лука возится с Джанни… как щекочет его, строит ему смешные рожицы, изображает волка, тискает, валяет по дивану, а довольный малыш весело хихикает и просит: «Есё, есё покази вока! Есё!» — пока, вконец утомившись, не засыпает на коленях у «дяди Луки», привалившись к нему кудрявой головёнкой, и Чинция, притворно хмурясь, не уносит сына в кровать.

Обижаться тут вроде было не на что, но Бето обижался. У него неплохо получалось справляться с ролью отца: он никогда не отказывал Чинции в помощи, даже если валился с ног от усталости после рабочей смены, научился варить кашу и менять подгузники, и заваривать травы для детской ванны, и поиграть с сынишкой находил время. Но стоило Принцу возникнуть на пороге, все это мгновенно забывалось, теряло смысл, и Бето отходил на второй план.

Временами ему казалось, что и новая просторная квартира, почти в самом центре города, куда они переехали из многоэтажки на окраине, и все, что в ней есть хорошего и ценного, начиная с жены и сына, на самом деле принадлежит бывшему лучшему другу, а он просто работает дублером. Замещает Луку, хлебает вместо него бытовую рутину, пока тот бездельничает, шляется по девкам или занимается сомнительными делами, каждое из которых тянет на новый тюремный срок… потому что он «хороший, добрый Бето».

Да, он — тот, кто ведет себя хорошо, и поступает правильно, но зато Принцу всегда, с самого начала, и прежде, и теперь, доставалось все лучшее, все сливки, все призы, и самая сильная любовь…

Любовь… что бы там ни говорила Чинция, как бы ни обнимала, ни улещивала медовыми речами и поцелуями, Бето знал, что, хотя она и вышла за него замуж, из них двоих она всегда больше любила Принца. Доказательство — самое бесспорное и честное доказательство — сидело сейчас на детском стульчике и орало, размазывая по щекам банановую кашу.

— Ну так что, как ты решила — мы сегодня на водопад поедем или на озеро? — хрипло, как будто сам сильно простудился, спросил Бето. — Если на водопад, так надо термос с собой брать, и малыша одеть потеплее…

Чинция оглянулась через плечо, и он предсказуемо прочел на красивом лице жены фирменное выражение «я вышла за идиота».

— На озеро, конечно. Я же не полезу наверх с коляской, а Джанни уже слишком тяжелый, чтобы Лука его на плечах тащил всю дорогу.

— Почему Лука-то?.. Я и сам могу своего ребенка нести.

— Потому что у Луки шея крепче и плечи шире раза в полтора… без обид, милый, но это так.

— Ну что ты, какие тут обиды… куда уж мне, дураку, до нашего прекрасного Принца… — хмыкнул Бето и встал: продолжать пикировку с Чинцией не было никакого желания, достаточно того, что он своим ответом сумел задеть ее за живое. — Пойду рюкзак собирать…

Жена ничего не сказала — в такие моменты она подчеркнуто глохла — взяла салфетку и принялась вытирать малышу испачканную физиономию.

— Па-па… — Джанни потянулся к Бето, когда тот протискивался между его стульчиком и буфетом, и ухватил за штанину. — Па-па! Пасилю!

Устоять перед проявлением невинной детской любви было невозможно; Бето сразу же растаял, и даже Чинция улыбнулась, когда он звонко чмокнул сына сперва в макушку, а затем в нос:

— Оп-ля! Ну, вот!.. Пусти, сынок, папе нужно складывать вещи…

— Только не забудь положить волка, иначе он не уснет, и будет как в прошлый раз! — строго напомнила Чинция, и Бето кивнул:

— Положу, положу… не такой уж я бестолковый.

Тут через открытое окно донеслось знакомое урчание мощного мотора, и Красный (2), выглянув на улицу, убедился, что к дому подрулил на своей «Ямахе» никто иной, как Принц…

Он свистнул и, когда Лука поднял голову и увидел его в окне — точно парадный портрет в раме — улыбнулся и приветственно помахал рукой: поднимайся, мол. Принц тоже улыбнулся и помахал, дескать, да, дружище, иду, только моцик припаркую. В этой обоюдной пантомиме не было лицемерия, скорее, она представляла собой нечто вроде пакта о ненападении; Красный, пожалуй, согласился бы и на подоконнике сплясать, лишь бы только подольше не оборачиваться и не видеть, как просветлело лицо Чинции, как она спешно снимает фартук, поправляет перед зеркалом свои роскошные локоны и наносит на губы вишневую помаду…

****

С погодой им повезло: день выдался теплый и почти безветренный, и озеро Пьедилуко лежало перед ними во всей красе, гладкое, как зеркало, без ряби и волн. Вода казалась голубой, того же цвета, что и безоблачное небо, и в этой жидкой лазури плескались отражения изумрудных пирамидальных холмов… Там и здесь скользили узкие силуэты гребных лодок, похожие на серебристых сардин гигантского размера, и широкие остроугольные «домики» паромных катеров, а между ними шныряли маленькие частные судёнышки и катамараны. Городки и деревушки, разбросанные по всей береговой линии, у подножия и на вершинах холмов, покрытых лесом, смотрелись как декорации к фильмам про старину.

Как обычно по воскресеньям, желающих отдохнуть на озере или прогуляться по лесным тропам, пообедать у воды и устроить пикник на траве, покататься на лодке или взобраться повыше в горы, чтобы увидеть Мраморный водопад и, если все совпадет — знаменитую радугу над кружевной пеной, было полным-полно.

— Опять весь Терни сюда прикатил… — ворчал Бето, пока искал, куда приткнуть свою новенькую «альфа-ромео» поблизости от пансиона, где предусмотрительная Чинция заранее заказала две комнаты. — Чего им дома не сидится?..

— Футбола же сегодня нет, — философски заметил Лука. — Почему бы и не вывезти семейство воздухом подышать… Ты же вот собрался, даже на понедельник отгул взял.

— Да, взял… у меня ведь, в отличие от некоторых, есть работа, и с нее приходится отпрашиваться, чтобы отдохнуть с женой и ребенком! — тон Красного был вызывающим, слова метили в болевую точку; Принц вызов принял и усмехнулся:

— Ну и молодец. Ты у нас всегда был славным парнем, хорошим и правильным, не то что я, бездельник и бандит.

— Бадит, бадит! — радостно подтвердил Джанни из детского креслица. — Дяя Ука бадит!

— Нет, парень, не так: надо говорить — бандит.

— Бадит!

— Бан-дит.

— Бандит!..

— О! Молодец!

— Лука, хватит! Чему ты его учишь?.. — укоризненно произнесла мать.

— Учу говорить правильно, а что?

Лука обернулся назад и, обменявшись коротким взглядом с Чинцией, поймал своей широкой ладонью круглую и пухлую детскую ладошку, отбив «пять»: этому трюку он обучил крестника едва ли не раньше, чем тот сделал свои первые шаги.

— Оставь ребенка в покое, сейчас машину поставлю — поиграете… — досадливо сказал Бето и чуть-чуть прибавил газу.

— Хорошо, мамочка.

Принц поправил ремень и слегка поёрзал в пассажирском кресле — оно было чертовски удобным, спору нет, спина совсем не затекала, но сидеть без движения, изображая «креветку справа», пока Бето с важным видом рулил, порядком надоело.

Корсо рассчитывал, как обычно, с ветерком мчаться на своей «Ямахе», и ни от кого не зависеть, все равно в конце пути они встретились бы в Пьедилуко, но ему пришлось уступить сдвоенным уговорам супругов, оставить мотоцикл на стоянке в Терни и сесть в машину. Бето, еще не освоившийся как следует с новой тачкой, купленной к тому же в кредит, хотел иметь возможность поменяться c ним местами, а Чинция — спокойно сидеть сзади, слушать музыку и заниматься ребенком. Так что Луке пришлось до конца сыграть роль доброго крестного и принять свою долю ответственности за семейное благополучие.

До самого Пьедилуко они тащились в правом ряду, на минимальной скорости, Красный притормаживал на каждом повороте, в результате дорога вместо двадцати минут заняла почти час. Джанни начал кукситься и ныть, несмотря на старания Чинции отвлечь его игрушкой и пакетиком сока, и Принц позавидовал свободе, с какой малыш выражал свое недовольство происходящим… Ему приходилось быть куда более сдержанным, во всем. Таков уж был уговор, а Лука не любил нарушать обещания.

****

После небольшого отдыха в шезлонгах на пляже, игры в мяч, катания на катамаране и вкусного обеда на открытой веранде пансиона настало время сиесты. Чинция быстро уложила Джанни на дневной сон, отправила Бето присматривать за ним — а на самом деле, тоже спать, поскольку на природе ее супруг всегда пьянел от кислорода и готов был часами обнимать подушку — переоделась в джинсы и легкий свитер, сменила туфли на кеды, и вышла на улицу, к поджидавшему ее Луке.

Совместная пешая прогулка, по городским улочкам и площадям, или, как сегодня, по живописным окрестностям озера, вот уже год как была неизменной частью воскресных встреч. Бето совсем не был в восторге от этой «семейной традиции», но Принц и Чинция мало интересовались его мнением на сей счет. Провести час-другой наедине, без лишней пары ушей и глаз, было не столько наглостью или блажью зарвавшихся любовников, сколько жизненной необходимостью матери и… тайного отца малыша Джанни.

Полусвидания бывшего с бывшей куда больше напоминали родительские собрания в школе, чем интимные встречи. По крайней мере, именно так это выглядело для Луки.

Для начала Чинция, в другое время отменно державшая дистанцию, немного оттаивала: целовала его в щеку, по-хозяйски брала под руку и уводила подальше от мужа и сына, чтобы без помех разобраться с проблемами, которые не могли быть решены без участия Принца. И заодно пожаловаться на обыденность и гнетущую скуку благополучной, но заурядной жизни. Намекнуть, что все еще тоскует по нему ночами… Но стоило ему принять ее слова близко к сердцу, рвануться навстречу, раскрыть объятия, как она осаживала его, и весьма строго:

— Ты не забывай, что я замужем! И наши встречи, и твои визиты — только ради Джанни!

— Да, Чинция, конечно, ты права, — безвольно соглашался он, и ненавидел себя за слабость, но ему нечего было противопоставить материнской правоте.

Она и так совершила подвиг, когда решила сохранить беременность, и пошла на многое, чтобы убедить Бето посетить Принца в тюрьме, попросить прощения за все прошлые обиды и рассказать про ребенка, а когда он вышел на свободу — не препятствовать встрече с сыном…

Потом Чинция непременно говорила, как хорошо, что между ними все просто и ясно, так по-дружески, и нет никаких недомолвок и скрытых замыслов… И, конечно, им обоим нечего стыдиться, ну, а Бето — не о чем волноваться, ведь так, Принц? Принц!

Каждый раз он словно просыпался от ее вопроса, и улыбался, и кивал головой — ну да, конечно, не о чем… — и, успокоенная, она в качестве награды нежно гладила его по руке, прижималась бедром к бедру или опускала голову на плечо. Подруга не старалась нарочно возбуждать его, ну разве что слегка поддразнивала, провоцировала проявить мужской интерес, и подтвердить тем самым, что она ему по-прежнему желаннее всех, и что под пеплом давным-давно законченного романа тлеют угли незабытой любви.

Пару раз за прошедший год они все-таки целовались по-настоящему: в парке Сан-Джованни, под огромным раскидистым деревом, куда их загнал проливной дождь, и в крохотной привокзальной кофейне, когда однажды Чинция ни с того, ни с сего решила проводить Луку на поезд. В парке между ними было больше нежности, чем страсти: он просто завернул ее в свою куртку, чтобы спрятать от дождя и согреть, а она обняла его за талию и скользила губами по шее, пока он не перехватил их своим ртом…

В кофейне же, бог знает почему, они оба так завелись, что едва не сделали все прямо там, в темном углу, на узком кожаном диванчике, и вроде не было иного выхода, кроме как сейчас же пойти и снять номер в ближайшем отеле… но в последний момент Чинция передумала.

«Нет… Нет, нет и нет, Лука!.. Пусти!» — вытащила руку у него из штанов, оттолкнула и выкрутилась из объятий. Протест умер у него на губах, не успев родиться, потому что Принц поразился, какой злобой — почти ненавистью — вдруг зажглись голубые глаза подруги.

Она вызвала такси и убежала, не простившись, а он пошел в туалет и по-быстрому отдрочил себе, не испытав никакого удовольствия, и просто спустил в унитаз жгучую обиду.

Неделю из Терни не было вестей, он снова злился и терялся в догадках, но из гордости не набирал телефонный номер… в субботу Чинция позвонила сама и как ни в чем не бывало пригласила его приехать и отпраздновать с ними Троицын день. Принц хмуро проворчал что-то вроде «приеду, если буду свободен», но она проворковала, что Джанни будет рад увидеть крестного папу, и поднесла к трубке малышка, который весело гулил и вроде как в самом деле радовался голосу крестного…

Неожиданно сердце Луки сильно и болезненно дрогнуло, подарив всплеск незнакомого, ранее неизведанного чувства, и в этот миг он впервые отчетливо понял — всей душой, всей кожей — что у него есть СЫН. Кровь от крови и плоть от плоти, единственное по-настоящему родное существо в его несуразной жизни, которое радуется ему просто так, ничего не требует, ни в чем не обвиняет…

— Я приеду, — пообещал Лука, едва Чинция снова взяла трубку, и решил, что никакие женские капризы или мужские мудачества, и вообще ничто в мире, не помешает ему видеть ребенка.

Джанни был его сыном, и Лука хотел видеть, как он растет.

****

Сегодня что-то было не так… Принц понял это, едва взглянув на лицо Чинции, когда она выплыла из дверей пансиона и царственно прошествовала на веранду, где он в ожидании допивал кофе и докуривал третью сигарету.

— Пойдем? У нас всего полтора часа, а обсудить надо многое…

— Пойдем. — Лука затушил окурок, встал и церемонно предложил руку своей даме, но она не оценила галантного жеста:

— Ой, перестань… Мы же не в церковь с тобой собираемся…

— Как скажешь.

Холодноватый напряженный тон тем более не сулил ничего хорошего. Принц предпочел не задавать вопросов и ждать, пока Чинция сама все объяснит.

Они немного прошлись по берегу озера, свернули в сторону от пляжа, на туристическую тропу, ведущую через лес на вершину холма. Держась этого маршрута, можно было за пару часов дойти до Лабро, соседнего городка, но такое длинное путешествие не входило в планы Чинции. Мысли ее были как никогда прагматичны и далеки от романтики. Разговор предстоял важный и неприятный, и она понятия не имела, как отреагирует Принц…

Общение с ним на личные темы всегда напоминало хождение по минному полю, и Чинция не хотела рисковать. Громкая ссора привлекла бы ненужное внимание, значит, Луку следует увести подальше от прибрежной зоны отдыха, и убедиться, что никто из временных соседей по пансиону не увязался за ними — ни витающая в облаках влюбленная парочка, ни бодрые пенсионеры с уродливой собачкой, ни настырные немецкие туристы, решившие освоить новый трек.

Наконец, они забрались достаточно глубоко в лес, пересекли небольшой ручеек по деревянному мостику и попали на живописный островок, где густо разрослись и переплелись ветвями дубы и буки — каждый попавший сюда мог легко представить, что оказался в волшебной пещере или во дворце лесного царя.

Когда Чинция остановила его и положила руку на плечо, у Принца быстрее забилось сердце, и он склонился к губам подруги в надежде на поцелуй.

«Ну хоть это мы можем себе позволить?» — промелькнула мысль и растворилась в темном гуле крови…

— Лука, я должна тебе сказать. Я и так слишком долго тянула, но откладывать больше нельзя… — прошептала Чинция и повернула голову набок, так что стало ясно: никаких поцелуев. Он вздохнул и сам отстранил ее от себя, прислонился к стволу дерева и достал сигареты.

— Ты что, снова беременна? И кто на этот раз счастливчик — Бето? — фраза вышла бесцеремонной и грубой, подруга сразу же покраснела и обиженно захлопала ресницами, но Принц не собирался виноватиться. По правде говоря, все это его порядком достало. Если Чинция намекает, что Красный обошел его по очкам, если хочет отправить его в штрафную зону — пусть, черт возьми, так и скажет: прямо и без уверток!

— Мадонна… Нет, я не беременна. Я вообще не уверена, что хочу еще детей, раз уж ты спросил.

— Мммм, ясно… А муж твой что об этом думает? Он же всегда на детях был повернут, целую кучу собирался завести. — Принц прикурил и отвернулся, чтобы дым не шел женщине в лицо, но она фыркнула и сама подошла к нему поближе:

— Сейчас он думает в основном о работе, о том, как обеспечить нас с Джанни, обеспечить всем самым лучшим… и как видишь, он неплохо справляется. Мы больше не живем в комнатушке на окраине, и ездим на хорошей машине… и я не должна считать каждую лиру, выгадывая на колготки и косметику.

— Рад за вас… — с трудом подавив вспышку гнева, процедил Лука. Он не очень понимал, с какой целью Чинция решила устроить ему порку, ткнуть в нос затянувшейся бедностью и отсутствием «нормальной» работы, выхваляя собственного муженька…

Она стояла перед ним, стройная, как молодое деревце, красивая, как картинка, и не постаревшая ни на день за те восемь лет, что они были знакомы; покусывала накрашенную нижнюю губу и выжидательно смотрела на него… прямо как полицейский и налоговый инспектор в одном лице.

— Не ёрничай, Лука. Ты же понимаешь, что мне совсем не просто с Джанни. И… я не могу сваливать все на Бето. Просто не могу, это неправильно. Он работает день и ночь, совсем не отдыхает…

Принц мог бы ответить, напомнить ей, что, если бы она дождалась его из тюрьмы, как обещала, а не связалась с Бето, то, скорее всего, он не попал бы в кровавый замес в Милане и не получил бы второй срок. Он мог бы сказать, что, если бы она не струсила и все-таки вышла за него, сейчас бы ему не пришлось изображать «дядю Луку» рядом с родным сыном. И что он сделал бы все возможное, и даже больше, чтобы жена и ребенок мало того, что ни в чем не нуждались — но пили бы из серебра и ели на золоте.

Принц медленно выдохнул табачный дым, и вместо всех этих жалких слов и упреков, недостойных мужчины, холодно поинтересовался:

— От меня-то что нужно? Денег?

Чинция с досадой встряхнула волосами и закатила глаза. Он так тщательно готовилась к этому разговору, подбирала красивые слова и обтекаемые фразы, а Лука своей волчьей прямотой, как обычно, испортил обедню. Отрицать правильность его догадки, что причина в деньгах, было бы глупо:

— Да. Ребенок — это очень дорогое удовольствие по нынешним временам.

Ляпнув это, она прикусила язык и мысленно обругала себя за несдержанность. Сейчас Принц наверняка напомнит ей, что сохранять случайную беременность и рожать, было ее решением… Единоличным решением. Ну, а по закону о Джанлуке должен заботится Бето, который по документам значится отцом. Участие Луки Корсо в поддержке семейства Фантони — дело сугубо добровольное, и с этим ничего не поделать.

— Сколько тебе нужно и когда?

«Даже не спросил — зачем!..»

Она моргнула, не веря своей удаче — Лука не просто не возразил, но и со всего маха угодил в расставленную ловушку. Вот теперь ей ничто не мешает поступить именно так, как и было запланировано с самого начала.

— Об этом я и хотела с тобой поговорить… мне нужно много.

— Ну сколько, сколько? Миллион, два, три?.. Ты говори прямо, не темни, что за манера! — Принц начал сердиться, и она поспешила перехватить инициативу:

— Как минимум полтора миллиона… хотя лучше бы два.

— Хорошо, будет тебе два миллиона. Через… через пару недель, ладно?

Чинция снисходительно и торжествующе улыбнулась: вот теперь настал момент для штрафного, как непременно сказал бы сам Принц.

— Подожди, ты меня не дослушал… Мне такая сумма теперь нужна каждый месяц. Если… если ты, конечно, и правда любишь Джанни, и хочешь добра своему сыну… и хочешь быть рядом, пока он растет.

— Что за… Черт! — голова Луки дернулась, как будто ему прилетел удар боксерской перчаткой. — Я, конечно, люблю сына и хочу, чтобы у него всего было хорошо, но я не волшебник! Не умею деньги делать из резаной бумаги…

— Я знала, что ты так скажешь… — она огорченно вздохнула. — Ну тогда, прости, мне придется…

— Да погоди ты!.. Дай подумать… — он зажал ей рот ладонью. — Я же не отказываюсь, поняла?.. Просто хочу сообразить, что да как…

Она кивнула и стояла смирно, не пыталась оттолкнуть, наоборот, слегка поглаживала тонкими пальчиками его руку… Это сбивало и мешало думать, потому что от ее прикосновений, очень уж похожих на заигрывания, кровь медленно закипала и отливала от головы совсем в другое место.

— Чинция…

— Я тебе не мешаю. И насчет денег… не тороплю… но ты должен решить до конца следующего месяца. Иначе Бето заметит, что я сняла с нашего семейного счета два миллиона, и мне придется сказать ему, что я открыла накопительный счет для Джанни. А я… я не хочу, чтобы он знал. Это должна быть наша с тобой ответственность. Ну… или только моя…

Принц замер на месте — у него захватило дыхание, словно в солнечное сплетение со всего размаха угодил футбольный мяч… Он знал, конечно, слышал, что разумные и любящие родители открывают в банке счет на имя ребенка, пока малыш еще в пеленки писает, и складывают туда денежку, год за годом, так что к моменту совершеннолетия или ко дню свадьбы, набегает солидная сумма. Но ему ни разу и в голову не пришло представить на месте этих родителей себя и Чинцию… теперь же его захлестнуло столько разнообразных мыслей и чувств, что он побоялся вовсе потонуть в них.

— Черт, Чинс… вот это ты меня подловила так подловила. Для Джанни, значит… ладно, не переживай, достану я тебе сколько нужно монет. И дальше помогать буду.

— Только без криминала, Принц! — строго сказала она и провела пальчиком по его губам. — Смотри, если тебя опять упрячут за решетку — я не смогу позволить ребенку общаться с тобой! Отец за решеткой… или даже крестный… это такой позор!

— Да ладно тебе, — он усмехнулся и с неловкой нежностью погладил ее по щеке. — Если бы тюряга реально позором была, половина итальянцев не могла бы друг другу в глаза смотреть. А мы как-то держимся.

— Значит, мы договорились? — уточнила Чинция. — Ты не подведешь меня… снова?..

— Не подведу…

Она настойчиво потянула Луку за собой, в середину купы деревьев, где они были еще надежнее укрыты от чужих нескромных глаз и ушей, усадила на поваленный ствол — такой широкий и удобный, что, должно быть, вовсе не случайно его превратили в подобие скамьи — и сама скользнула вниз, между разведенных коленей любовника.

Убедившись, что правильно понял намерения подруги, Принц невольно прикрыл глаза и чуть подался вперед, помогая ей расстегивать на нем ремень и джинсы… В свое время они в каких только позах не трахались, в каких только местах, но вот минетами она его никогда не баловала — «это» происходило считанные разы за восемь с половиной лет. Но Лука предпочел не задаваться вопросом, с чего вдруг Чинция решила удостоить его такой награды, и по-мужски воспользовался моментом…

Она сосала очень старательно, умело, то мягко захватывала головку, то брала глубже и плотнее, и ускоряла ритм, как раз так, как ему нравилось — но явно старалась не ради собственного удовольствия, а чтобы он побыстрее кончил. Принц же хотел растянуть мгновения редкого наслаждения, придерживал Чинцию, замедлял, насколько хватало терпения и сил… но ее губы, язык и пальцы не давали ему передышки, и всего минуты через три он, как мальчишка, с громким стоном спустил ей в рот…

Она сразу же отстранилась, отвернулась, сплюнула в носовой платок и быстро встала:

— Нам пора.

— Подожди… — Лука попытался притянуть ее к себе, усадить на колени, чтобы хоть немного побыть рядом, близко-близко, так, чтобы слышать, как бьется сердце — но она не поддалась и покачала головой:

— Нам пора, Принц. Время вышло. Бето наверняка уже проснулся, и Джанни пора кормить полдником.

****

Несмотря на уговоры Чинции и хныканье малыша, не желавшего слезать с колен, Лука не остался ночевать в пансионе на озере. Сослался на срочные дела утром в понедельник, и Бето важно покивал, сдерживая скептическую усмешку: ну что ж, дела — значит, дела, езжай, друг.

Принц вернулся в Терни на последнем автобусе, забрал старушку- «Ямаху» с парковки возле дома Фантони, и втопил газ…

По трассе в сторону Рима он промчался, как заправский мотогонщик: на предельной скорости и без единой остановки. Холодный ветер ревел в ушах, остужал голову, бил в грудь, как противник в спарринге, и это было просто классно, потому что позволяло не думать, а просто дышать, и крепко сжимать руль, и смотреть, как в желтом свете фар убегает под колесо черная лента дороги.

Пустая квартира, как всегда, встретила его душной темнотой и шорохами. Принц снял куртку, сбросил обувь, стащил пропотевшую футболку и собрался идти в душ. Душ, одна банка пива перед телевизором — и спать… а про деньги и все прочее, муторно бродившее в крови после прогулки с Чинцией, он подумает завтра. Подумает и решит, что ему, черт побери, делать со своей жизнью, теперь, когда он, как выяснилось, принадлежит не только самому себе, и не только за себя отвечает.

Чувства в связи с этим были очень странные: ему как будто привязали на спину пару мешков с песком, которые никак не сбросить, а вместе с тем — вроде бы там, за плечами, и не мешки вовсе, а крылья. Сложенные крылья, пока что совершенно бесполезные, потому что он понятия не имел, как с ними управляться, и на хрена они вообще сдались… Волк с крыльями — это же форменное чудище, мутант какой-то!.. Дитя порочной любовной связи двух эмблем, романистской и лациальской. (3)

Принц усмехнулся над собой и включил на кухне свет, решив сперва все-таки выпить кофе, чтобы не уснуть под душем.

— Пиииииииии… — со стола с громким писком соскочила здоровенная крыса (4) и заметалась по кухне, ища укрытие.

— Ах ты ж сука! — он громко выругался и сам едва не подскочил, узрев незваную серую гостью — должно быть, пролезла по воздуховоду из нижней квартиры, где в воскресенье было слишком уж шумно и людно…

Крыса шмыгнула под раковину и притаилась где-то за мусорным ведром. Принц, продолжая высказывать этому порождению ночи все, что думает о нем самом и его нахальстве, вооружился железным совком, чтобы использовать его, как крысоловку, и выдворить самозванца куда-нибудь поближе к помойке.

Но когда он отодвинул ведро, крысы за ним не оказалось: должно быть, успела пролезть в дыру над трубой водопровода.

В ведре лежала пустая коробка из-под пиццы, а сверху на ней — смятая визитная карточка, оставленная Центурионом…

«Если передумаешь насчет работы — позвони».

Прощальные слова Бруно прозвучали в ушах Луки так отчетливо, словно Центурион взаправду был рядом. А заодно вспомнилась и цифра, названная в качестве ежемесячного жалованья: пять миллионов. Пять миллионов чистыми, за ерундовую, в общем-то, работу… ну, не считая того, что придется работать на лациале, и непросто на лациале, а на старого врага.

Принц медленно выдохнул и покачал головой. Положение было идиотское. Решение проблемы с деньгами для сына лежало прямо перед ним, только руку протяни… но если он примет предложение Центуриона, то в глазах друзей — да и в собственных — будет не лучше крысы, подбирающей объедки по помойкам.

С другой стороны, как еще выполнить обещание, так лихо данное Чинции, если не возвращаться к воровскому ремеслу: взлому замков и угону машин?.. И потом, если он согласится, то возить на машине ему придется не Центуриона и не его гнусного папашу, а молодую жену, бедняжку, недавно потерявшую маленькую дочь… Не так уж это и позорно.

Да и проглотить на время свою гордость будет куда легче, чем выглядеть перед Чинцией тупым раздолбаем, неспособным добыть даже два лимона в месяц… Ну, а если с местом водителя и охранника в одном лице что-то не сложится, то к прежним своим занятиям он всегда успеет вернуться.

Убедив себя самого, Принц вышел в коридор, снял трубку с телефона и набрал номер, указанный на карточке. После нескольких длинных гудков трубку на том конце тоже сняли, и сонный голос Бруно проговорил:

— Слушаю…

Лука мельком взглянул на часы: половина второго ночи.

«Ничего, переживет».

— Привет, Центурион. Это я, Принц.

— Я узнал. Привет, — голос Центуриона звучал уже гораздо бодрее. — Чем обязан?..

— Я… насчет твоего предложения работы. Если оно еще в силе, то я согласен.

Примечания:

1 Вальтер Дзенга, итальянский футболист и вратарь, в конце 80-х и начале 90-х был лучшим голкипером мира. Благодаря своей великолепной игре, он три года кряду признавался МФФИИС лучшим голкипером планеты.

2 прозвище Бето (Альберто) связано с его коммунистическими убеждениями. «Красный» в значении «большевик», «коммунист», это довольно распространенный эвфемизм на Западе даже сейчас. Кстати, прозвище «Наци» означает вовсе не «нацист» или «фашист», а «националист» или «патриот».

3 На эмблеме клуба «Рома» изображен волк, на эмблеме «Лацио» — орел.

4 Это не авторская фантазия. Крысы издавна считают Рим своим домом, их можно встретить в любом районе, от центра до окраин. По подсчётам экспертов, в столице Италии находится порядка 6 млн грызунов: по два на каждого жителя.

Иллюстрация-шарж от Марины Козловой:

ГЛАВА 4. Котлеты из ягнёнка

Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода, ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье.

Ветхий Завет, Книга Иов, 3.24—26

— Доброе утро, дорогая… — голос Белинды в телефонной трубке прямо-таки истекал ласковым теплом и материнской заботой. — Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо. — Малена инстинктивно взглянула на свое отражение в зеркале и слегка пощипала щеки, чтобы вызвать на них хоть немного румянца. — Все хорошо, Белинда.

— Я что, разбудила тебя, мышка?

— Нет. А что… что ты хотела? — это звучало не очень вежливо, но Малена не видела иного способа побыстрее узнать причину звонка свекрови, ответить на дежурные вопросы и закончить беседу.

— Вижу, ты еще не совсем отошла от лекарств… да, да, не спорь, я слышу по голосу. Я звоню предупредить, что сейчас заеду к вам.

— Заедешь?.. Нет, Белинда, извини, но не надо… это очень плохая идея. Бруно нет дома.

В трубке прошелестел тихий приятный смех:

— Я знаю, что его нет. Он в офисе, на переговорах с американцами. Я потому и звоню — это он просил меня приехать, составить тебе компанию.

— Бруно просил тебя приехать ко мне?

— Да, дорогая. Я тут совсем недалеко, у моста Субличио.

Во рту мгновенно пересохло, закололо висок, и пульс разогнался, как после быстрой езды на велосипеде. Малена знала, что слова свекрови — наглая ложь, Бруно ни о чем подобном ее не просил, это было совершенно не в его стиле: приглашать в гости кого бы то ни было, не предупредив, а уж тем более собственную мачеху…

С некоторых пор они оба предпочитали держаться от синьоры Грасси на максимальном расстоянии, и та, конечно, знала, что отнюдь не является желанной гостьей в апартаментах на виа Мармората. Но если Малена сейчас сорвется, уличит Белинду во вранье и прямо скажет, что не собирается открывать ей дверь, дальнейший ход событий предсказать очень легко. Этот «досадный случай» (нет — «позорный случай»! ) станет очередным козырем, очередным неопровержимым доказательством, что «жена Бруно психически нестабильна» и, если не принять срочных мер, ситуация будет только ухудшаться…

«Я прошу тебя, Филиппо, подумай, что еще может натворить жена твоего сына… какой урон ее поведение наносит всей нашей семье»… — и так далее, до бесконечности. Тонкий и нежный яд речей преданной супруги будет капля за каплей сочиться в уши синьору Гвиччарди-старшему, проникать в мозг, пока отец не подступит к сыну с жестким требованием немедленно развестись — или взять «эту полоумную» под опеку и поместить ее в лечебницу определенного профиля.

Второй вариант был ненамного лучше: если проглотить версию насчет «просьбы Бруно», ничего не попишешь, придется принимать Белинду у себя в гостях.

Таким образом, при любой реакции невестки синьора Грасси получала желаемое…

Малена провела пальцами по взмокшему лбу и сделала последнюю попытку уклониться от встречи:

— У меня пустой холодильник, даже нормального кофе нет… — это была правда: запасы закончились накануне, вечером они с Бруно ели пиццу, равиоли и суппли (1), а сегодня утром муж принес из булочной свежие корнетто (2) и кофе в стаканчиках, и сделал омлет из оставшихся яиц и сыра.

— Какие пустяки, мышка!

— Я хотела зайти в супермаркет и все купить после доктора, но…

Снова послышался мелодичный русалочий смех, с легким — очень легким, как паутинка на воде — оттенком злорадства:

— Ну что ты, мышка, нашла о чем беспокоиться, дорогая! Я же не пешком иду. Меня везет Джанни, меня и целую корзину продуктов. Все, что ты любишь, Мадди. Устроим замечательный пир!

«Ах вот оно что…»

Картина прояснилась. Из-за того, что ей все еще тяжело давались походы за покупками, Бруно действительно попросил водителя отца помочь им с продуктами. Пару дней подряд Джанни исправно привозил еду на виа Мармората, от него-то Белинда и узнала, где прячутся от родни пасынок и невестка. Оставалось лишь заглянуть в ежедневник Гвиччарди-старшего, чтобы вычислить, когда Бруно будет занят в офисе, а Малена останется дома одна…

Момент для необъявленного визита был выбран идеально. Она не смогла придумать убедительного повода для отказа, оставалось проявить вежливость:

— Спасибо. Это так приятно. Поставлю чайник…

Белинда еще что-то проворковала, и, наконец, разъединилась. Малена положила трубку на рычаг, посмотрела на ладонь и вытерла ее о домашние джинсы. Висок немного отпустило, но хотелось пить. Она повернулась и, отсчитывая каждый шаг, пошла на кухню.

Это был хороший способ справляться с чем угодно: шаг за шагом. Нанизывать необходимые действия, как бисер на нитку, одно за одним, без спешки, без суеты. Первый прием, которому обучил ее доктор Штайнер после похорон дочери, точнее, после того, как сработали качественные американские антидепрессанты, она перестала рыдать круглыми сутками и стала способна воспринимать окружающий мир.

Встала утром с постели и дошла до ванной — молодец. Сварила кофе — дважды молодец. Выбралась из дома на десятиминутную прогулку — удачный день… И так далее. На следующее утро повторить снова. Постепенно усложнять дела, удлинять маршруты, увеличивать продолжительность встреч и разговоров по телефону…

Малена старалась и понемногу возвращала себе жизнь, с помощью Бруно училась жить заново, и получалось неплохо. По крайней мере, этой весной солнце снова начало греть и светить ярче, к пище вернулся вкус, а к деревьям и цветам — краски, и по ночам на смену кошмарам и «черным дырам» стали приходить спокойные, приятные сны…

Но временами алгоритм давал сбой, откуда-то из-за спины накатывала гигантская черная волна, захлестывала с головой и тащила назад, в глубину, в ледяную воронку смерти. Она боролась, сопротивлялась изо всех сил, и всегда рядом был Бруно, он подхватывал ее, утешал, отогревал в объятиях… и волна отступала, сквозь глухую тень проступал свет, и кровь начинала с напором струиться в жилах, напоминая о том, у нее есть тело, и это тело пока еще на земле, в материальном мире, среди живых и теплых людей.

Два дня назад волна подкралась неожиданно, во время обычной дневной прогулки, в нескольких шагах от Понте Реджино: вытекла, черная и зловещая, прямо из трубки мобильного телефона, после мерзкого звонка Белинды — и, превратившись в липкую жижу, достала до сердца и подтолкнула к краю моста…

Нет, это была не просто паническая атака. Вспоминая случившееся на мосту — рвано, фрагментами — Малена все больше и больше убеждалась в этом.

Бруно, с которым они должны были встретиться в кафе, ответил на ее тревожный звонок и помчался на помощь, но те несколько минут, что потребовались ему, чтобы пересечь площадь, оказались критическими.

Она помнила, как подошла к перилам, как снова и снова смотрела на воду, но не помнила, как прыгнула. Словно провалилась в туман или ватное облако. Шум в ушах, серая пустота перед глазами и пронизывающий холод — вот и все, что представлялось, когда Малена прокручивала в голове «сцену самоубийства».

Она помнила, как ее подхватили сильные руки, как кто-то немилосердно дернул за волосы и потащил, но дальше все снова сливалось в бесцветное пятно и невнятный гул… и следующая вспышка, когда сознание полностью вернулось, произошла уже в больнице.

Кровать, капельница, боль во всем теле, и Бруно, взлохмаченный, в съехавшем набок галстуке, с лицом белее простын