Оглавление

1. Звериный круг
2. РЕТРОСПЕКТИВА
3. Глава 1
4. Глава 2
5. Глава 3
6. Глава 4
7. Глава 5
8. Глава 6
9. Глава 7
10. Глава 8
11. Глава 9
12. Глава 10
13. Глава 11
14. Глава 12
15. Глава 13
16. Глава 14
17. Глава 15
18. Глава 16
19. Глава 17
20. Глава 18
21. Глава 19
22. Глава 20
23. Глава 21
24. Глава 22
25. Глава 23

РЕТРОСПЕКТИВА

Она ждала его осенью, но так уж вышло, что встретиться им довелось позже. Почти на полгода.

Оттрещав последними заморозками, февраль успел бесславно скончаться. В город ворвался ребячливый март, по-птичьему шумный, по-южному яркий. Было чему порадоваться, было над чем подосадовать. Мир утопал в лужах и маслянистых разводах. Сошедший снег обнажил мертвый асфальт, горы мусора и жухлую скучную траву на газонах.

Так уж вышло… Фраза, подразумевающая неласковую предысторию, нечто внезапное, ниспосланное обстоятельствами. Однако никаких историй он излагать не собирался. Переступив порог, вялым движением Николай опустил к ногам сестры легонький брезентовый мешок и сипловато пробормотал:

— Вот, значит, вернулся…

Она смотрела на брата и не узнавала. Длинный, с поредевшей шевелюрой и нездоровым огрубевшим лицом, он походил чем-то на тех скуластых, исхудавших солдатиков, возвращавшихся с фронта в сорок пятом. Словно ожила хроника минувших лет, настоящее и прошлое перемешалось. С криком девушка повисла на шее брата, осыпая колючие щеки, подбородок быстрыми поцелуями. И впервые Николай неуверенно улыбнулся. Но лучше бы он этого не делал. Улыбка его выглядела пугающе. Темная подрагивающая полоска рта напоминала прилепившуюся к лицу пиявку. Передних зубов у Николая не было. Все так же он стоял у порога, безвольно опустив руки, даже не пытаясь обнять сестру. Отступив на шаг, Наталья по-новому всмотрелась в него. Страх и жалость холодными щупальцами обволокли сердце. Улыбка на лице брата составляла лишь часть целого. Человек, стоящий перед Натальей, был ей пугающе незнаком. Пустой отрешенный взгляд, мешки под глазами, рубчатый шрам, рассекающий левую щеку. И что-то еще проступало в его чертах… Что-то новое, чего раньше не было. Впрочем, она уже не разглядывала. Выступившие слезы превратили стены прихожей и тощую, застывшую в дверях фигуру в колеблющийся туман.

— Испугалась? Ничего, привыкнешь, — Николай засмеялся. Каркающе и так же сипло. Больно пожав ей плечо, прошел в квартиру…

А позже они пили на кухне чай с клубничным вареньем, и после каждого глотка Николай блаженно постанывал. Наталья ни о чем не расспрашивала. Все тот же страх заставил забыть о вопросах, и она сама рассказывала о новой работе, о засеваемых в саду грядках, о студентике ухажере, стеснительном и беспомощном. Временами ей казалось, что Николай не слышит ее, но она продолжала тараторить, заполняя тишину нехитрыми новостями, заранее страшась его шепелявой речи, того, что он может ей поведать. И только раз горестным возгласом у нее вырвалось:

— Господи! Да ты словно из тюрьмы вернулся!

И снова Николай сипло рассмеялся. Кружка в его руке задрожала, расплескивая чай.

— Тюрьма? Н-н-нет, Ната, это не т-тюрьма, — слова давались ему с трудом, ко всему прочему он еще и заикался. — Чтобы угодить туда, где я был, нужно совершить одно-единственное преступление — дожить до восемнадцати.

Дрожь его прошла, Николай потянул кружку к губам. Кадык на длинной жилистой шее судорожно задвигался. Чаепитие получилось невеселым.

А на второй день он залепил ей оплеуху. Николая взбесили жалостливые глаза сестры. И когда она ударилась в слезы, с ним стало твориться неладное. Руки Николая заходили ходуном, голос сорвался на визг. Он кричал что-то неразборчивое, и с криком, словно воздух из пробитого баллона, силы стремительно покидали его. Бледный, задыхающийся, он рухнул на стул и зарыдал. С ужасом она смотрела, как, обхватив лысеющую голову, он рвет жиденький ежик волос, роняя светлые пучки на колени, как часто вздрагивает его сгорбленная спина.

На следующее утро все и выяснилось. Знакомому врачу, усталому и тусклолицему, не понадобилось много времени, чтобы определить болезнь Николая. Выписав направление в психотерапевтическое отделение, он наговорил Наталье множество непонятных слов. Единственное, что она уяснила, это то, что брат ее сошел с ума. Тихое помешательство с туманным названием, писанным на латыни. В довесок к шрамам на лице и выбитым зубам. Протягивая направление, врач как бы невзначай поинтересовался:

— Он что, вернулся оттуда?

Наталья не поняла, что именно эскулап подразумевает под этим «оттуда» и блеклым голосом сообщила, что Николай демобилизовался из армии.

***

В этот же день за многие сотни километров от города, в котором проживали Николай с Натальей, на глухой лесной поляне стояли двое. Лица их были багровы, на обтянутых солдатским сукном спинах темнели широкие пятна. Чтобы добраться до этого места, им пришлось брести пехом двое суток кряду.

— Похоже, финишировали, а, лейтенант?

Офицер промычал невнятное, поморщившись, потянул носом. Морщиться было от чего. Пятна крови виднелись по всей поляне. Взрытый когтями дерн, поломанные ветки и что-то багрово-лоскутное, размерами никак не похожее на человеческое тело, лежащее как раз посреди поляны.

— Хорошая работенка, верно?

— Черт!.. — Лейтенант наконец-то справился с собой. — А где же… Где остальное?

— Известно где! У Хозяина в брюхе. А скорее всего — уволок куда-нибудь и спрятал. Он — товарищ запасливый. Все равно как хомяк.

Лейтенант приблизился к помятым кустам барбариса, разглядывая землю, нахмурился.

— Следы-то какие!

— Это точно, лапка у Хозяина крупная… — Сержант опустился на кочку, широким платком утер взмокшее лицо. — Это нам еще повезло. Могли и неделю топать.

— Могли, это точно.

— Хорошо, мошкары нет, а то бы совсем припухли.

— Мошкары?.. А этого тебе не достаточно? — Лейтенант кивнул на забрызганные кровью ошметья, сплюнул под ноги. — Сколько возни теперь будет! Объяснения, протоколы…

— Кому-то будет, а кому-то нет, — сержант нагловато улыбнулся. Он был лучшим сыскарем на все ближайшие зоны, и панибратство ему прощалось. Бывший таежник и нынешний срочник слыл незаменимым в подобных охотах. Кроме того — до конца службы ему оставалось немногим более трех месяцев.

— Да и что будет-то? Одежонка чья? Его. Кровушку тоже возьмем на анализ. Всего и делов!

— Делов… — Офицер хмуро покосился на подчиненного и неожиданно ощутил беспричинную зависть. Был сержант тощ и жидковолос, ростиком едва доставал до плеча лейтенанта, — однако вот не потерялся в армии, в люди выбился и чушком не стал.

— Как он брел по воде столько? Вот я чего не пойму!

— Ради свободы и не такое проделывают. Да и не брел он, а плыл.

— Плыл?

— Ну да. Вниз по течению, как я и толковал. Эти ребята — все до единого халявщики.

— Так холодно же!

— А помните те обрывки полиэтилена? И тут — вон пара кусков валяется.

— И что?

— А то, что эти хитрецы «гидрокостюмы» себе сооружают.

— Гидрокостюмы?

— Ага, портняжное дело — нехитрое. Трава, тряпье, стекловата какая-нибудь, а поверх слой полиэтиленовых кульков. И проводом. Удобства, конечно, сомнительные, — зато сутки можно по любым рекам сплавляться.

— Дела-а!.. — лейтенант продолжал описывать круги по поляне. — Похоже, все-таки протек его «гидрокостюмчик». Раз выбрался на берег.

— А может, оголодал.

— Может, и так… — Офицер склонился. — Вон следы какие четкие. Его и медведя. А тело косолапый, должно быть, и впрямь с собой уволок.

— Знамо, с собой. Только я так соображаю: может, оно и к лучшему, что уволок? Нам-то с вами трупак зачем? Его же назад тащить бы пришлось. Вертушка тут близко не сядет, сами видите — лес да вода. Разве что на крюк цеплять или по трапу, но тоже радости мало. Перемазались бы, как черти.

Тут он был прав. Погоню уже трижды дробили по водным протокам. От лагеря отмахали километров сто, если не больше. Жутковатая находка и невеселый финиш устраивали всех. Следы на земле, примятый кустарник, а главное — окровавленное тряпье. И меньше разговоров — про «курорт», про разгильдяйство охранников. Нет беглеца, нет и дела, а вместо трупа — хватит пары лоскутьев. Да вот еще полиэтиленовые ошметья прихватить для доказательности.

— Ну что, будем догонять Хозяина?

— Перебьется, — лейтенант ковырнул сапогом кочку. Под ногой чавкнуло, полосатый бородавчато-коричневый лягушонок испуганно скакнул в сторону, притаился в жухлой траве.

— Заявку егерям дадим, и хватит. Пусть шарят вокруг, если не лень. Мы свое отработали.

— Вот и я так думаю. Чего пятки зря мозолить.

Лейтенант озабоченно потер лоб ладонью.

— А он не мог медведя того? Все-таки у него «Макаров» был.

— Ага, из такой пукалки — и по медведям садить! Тогда уж сразу из рогатки! — сержант гоготнул, и начальнику стало ясно, что вопрос смешон и нелеп. Действительно, — огромный медведь и крохотный «Макаров»! Да и расстрелял, судя по всему, заключенный все свои патрончики. Еще там, возле изолятора.

— Кстати! Он тут близко, случаем, не шастает? В смысле — косолапый?

— Вряд ли. Чего ему шастать? На сытый желудок оно спать завсегда тянет, а не бродить по окрестностям.

— Стало быть, закурим… Заодно и ракету дадим, — лейтенант еще раз настороженно огляделся. Кругом шелестел лес, деревья отбрасывали сумрачную недобрую тень. Видимо, поняв его состояние, сержант поспешил успокоить:

— Нормально, лейтенант! Автомат — тот же карабин. Если знать, куда бить, — все одно не устоит. Хоть сохатый, хоть косолапый. Главное близко не подпускать. Они, медведи-то, быстро умеют бегать, и когти подлиннее наших штык-ножей будут. Взмах — и нет скальпа, еще разок — и хребет пополам.

— Вот и переломил клиента… — Лейтенант с трудом оторвал взгляд от кучи окровавленного тряпья. Над останками беглеца кружили мухи, подходить и вглядываться не хотелось.

— Ну что, даем ракету?

Сержант с легкостью кивнул. Офицер поднял к небу толстый ствол сигнального пистолета. Хлопок с чувствительной отдачей, и гроздья зеленых огней прочертили в высоте крутую дугу.

— Красиво! — сержант задрал голову. Лейтенант тоже проследил за траекторией искусственных звезд.

Как ни крути, дело сделано. По крайней мере, их задача выполнена, пусть теперь ишачат другие. Изучение места происшествия, фотографии, образцы ткани с кровью — это загонщиков уже не интересовало. Лейтенант тяжело опустился на корточки — совсем, как зэк. Оно и понятно, с волками жить, по-волчьи выть. Манеры конвойные войска и впрямь перенимали у урок с удручающей быстротой — к жаргону приучались, к чифирю. Еще и ножи с наборными рукоятями за голенищем таскали, многие и татуировкой зоновской баловались. Начальство, разумеется, обо всем знало, однако смотрело сквозь пальцы, мирилось, как с неизбежным.

Родив невеселый вздох, лейтенант стянул с головы фуражку, закоростевшими за время охоты пальцами сунул в зубы мятую сигарету. Подчиненный с готовностью поднес зажигалку.

Глава 1

В некоторых широтах иллюзия праздничности, увы, — привилегия темного времени. Тусклое переходит в спектр невидимого, унылое исчезает, и даже казармы перестают быть казармами. Лампочки, бра, фасонистое сверкание люстр способны превратить любой загаженный город в очаровательную картинку. Человеческий мозг тянется к тайнам и он же по собственному бессилию не переносит изобилия цвета. Ночь одинаково отвечает и первому и второму требованию. И когда томный кавалер-вечер обволакивает землю широкими объятиями, ей Богу, людям стоит на пяток-другой минут выбраться на улицу. Мир в тихие ночные часы воистину преображается…

Ветер налетел издалека, пригнул черные верхушки, зашелестел листвой. Поежившись, часовой сонно огляделся. Из деревьев, обступивших помещение склада, внимание привлекло то, что росло ближе к окнам. Чем-то оно напоминало выпрашивающего подаяние нищего. Ветви тянулись к электрическому свету, загибаясь чуть вверх, совсем как человеческие ладони, согбенный ствол взывал о милости. Подивившись столь неожиданному сравнению, часовой заворочался на мешках, устраиваясь поудобнее. Глаза привычно пробежались по стенам склада, задержались на красочном плакате. Губы рядового расползлись в ухмылке. Плакат изображал классическую троицу: бородатого детину в шлеме времен Святослава, юного комсомольца в буденовке и человека в звездной зеленой каске. Все три воина хмурились, глядя в загадочную даль, и никто из них не подозревал, что проказливый карандаш успел поработать над ними, надписав на груди каждого, кто есть кто. Командир полка находился справа, старшина Курамисов слева, прапорщик Дудашкин, хозяин склада, если верить надписи, располагался в центре, подменяя собой юного комсомольца в буденовке. Для верности образа тот же карандаш прогулялся по лицу буденовца, прибавив щетины и подрумянив нос. Не удовольствовавшись этим, неизвестный художник пошел дальше. К уголку рта сурового комсомольца хлебным мякишем был приклеен потемневший чинарик. Именно такие чинарики видели в зубах Дудашкина присылаемые на развод наряды. Сходство, таким образом, становилось полным, не вызывая ни малейших сомнений. Если поработать еще над глазами, да подузить буденовскую стать… Часовой не успел довести мысль до конца. Обитая железом дверь распахнулась под ударом бравого прапора.

— Пар-рашу!..

Смеющаяся женщина, суетливо оправляя юбку, выскользнула наружу. Покачиваясь неустойчивым фрегатом, следом выплыл помятый прапорщик.

— Не волнуйся, Ленок, армия тебя проводит и доведет. А то хрен их знает, кто там сегодня на проходной, — Дудашкин пьяно повертел головой. — Васька! Где ты, ядрена-матрена?!

С пилоткой в одной руке, с автоматом в другой, часовой выскочил из-под навеса, споткнувшись о мешки, не удержался и растянулся на бетоне. Прапорщик громко фыркнул.

— Ты-то когда успел, японский городовой! Спал, небось?

— Как можно? — часовой торопливо напяливал пилотку на голову. — Только что сделал обход, а тут как раз вы…

— Потрепись мне! Я таких обходчиков — насквозь видел и на пальцах вертел! — Дедушкин приобнял свою подругу. — Вот, проводишь товарища, как положено. И чтоб никаких мне! Чтоб все тип-топ, ясно?

— Обижаете, гражданин фельдмаршал, — глаза часового смешливо заморгали. — Как скажете, так и будет.

— Действуй. И чтоб все чисто и тихо!

— Еще увидимся, а? — Ленок потрепала прапора по багровой физиономии. Улыбнувшись, двинулась неровной походкой по асфальтовой дорожке. Козырнув левой рукой, часовой поспешил следом. Дорожка была узкой для двоих, и он запетлял растерянным зайчонком, не зная с какой стороны пристроиться. Сунув руки в карманы, Дудашкин наблюдал, как удаляющиеся фигуры неспешно огибают залитый светом плац, скрываясь за неряшливо стриженной акацией. Неожиданно вспомнилось, что, ласкаясь, женщина называла его сизокрылым. Тогда в пылу борцовского азарта он не обратил на это внимания, а сейчас стало отчего-то обидно.

— Сизокрылый… — Проворчал он. — Сама-то! Груди, как уши у спаниэля.

Дохнув кислым богатырским духом, прапорщик покосился на свою тень. Богатырь — не богатырь, но на великана он немного смахивал. Тень раскачивалась могучей грот-мачтой, угрожая земной тверди рухнуть, ударив головой, грудью, коленями.

Рявкнуть бы, — неожиданно подумал он. Чтоб обосрались и тревогу боевую подняли. С перепугу… Только ведь не перепугаются. Сунется какой-нибудь бдительный в форточку, а после настучит-доложит по начальству. И тот же Курамисов зайдет с по утру и, отослав посторонних, засадит не по-уставному в зубы. Это он, стервец, умеет! Костяшки набил на своих тренировках. Мог даже и сломать что-нибудь… И тогда… Ох, что же тогда будет!.. Сжав кулаки, Дудашкин застыл, напряженно созерцая разыгравшуюся в воображении картину. Джэб левой, как у Мохаммеда Али и тут же полновесный апперкот. Курамисов с воплем летит на пол, в дверь заглядывают нечаянные свидетели, по части ползут слухи о жуткой силище хитреца-прапора…

Рыхлое, усеянное красными пятнами лицо Дудашкина сморщилось. Вот если бы все это в жизнь да в явь! Вот почему во сне одно, а на работе другое? Почему все наши фантазии по боку? Кто, черт подери, так распорядился?

Сплюнув горестным плевком, прапорщик приблизился к стриженному под полубокс кустику и помочился в звенящий комарами сумрак. Путаясь пальцами в мокрых пуговицах и насвистывая сквозь зубы, повернул обратно. То есть — попытался повернуть. На деле подобные вещи оказываются порой невыполнимыми. Приплясывающие фонари, окна — все вокруг сплотилось против Дудашкина. Даже Луна, — он это явственно видел, — начинала вращаться, мелькая все быстрее своими мутными континентами, вспухая и опадая, словно задыхаясь от собственной скорости. Земля превратилась в палубу корабля, и палуба эта, игриво качнувшись, встала на дыбы, сделав попытку опрокинуть человека, поправ гордость и силу гомо-новуса. Новуса, поскольку сапиенсом там и не пахло. Растопырив руки, прапорщик с трудом удержался на ногах. Приступ злобы сменился неясным торжеством. А спустя мгновение, хозяин склада ощутил горечь от того, что все его бросили, оставив в полном одиночестве. Трагедия сердца и пьяная кутерьма чувств тушились одним-единственным способом, и, вспомнив о недопитой водке, Дудашкин немедленно тронулся в путь.

Увы, дорога до дверей, прямая и близкая, перекрутилась змеиным выводком, и чтобы добраться до склада, ему пришлось сначала углубиться в кустарник, ломая ветви, вывернуть на цветочную клумбу и лишь после этого, опустившись на четвереньки, взять курс на освещенный прямоугольник окна. Спустя минуту он ткнулся носом в плакат и с изумлением обнаружил, что здесь написана его фамилия. Боец на плакате, кого-то удивительно напоминавший, смотрел неприязненно и строго. А беломорина в его зубах наполнила прапорщика смутными подозрениями. Отвернувшись от плаката, Дудашкин с усилием поднялся, выпачканными в земле ладонями принялся отряхивать китель. Перебирая стену руками, добрался до двери и движением утопающего ухватился за ускользающую стальную ручку.

— Я вас всех!.. Как Курамисова!.. — пошатываясь, он вошел в складское помещение и замер.

За столом сидели люди. Двое. Покупатель, с которым прапорщик встречался на пару недель назад, и какой-то худой тип, с неприятным угрюмым лицом. Готовое сорваться с губ ругательство умерло, не родившись. Прапорщик Дудашкин лишь безмолвно открыл и закрыл рот. Пальцы его машинально поползли по медным округлым пуговицам, проверяя степень беспорядка. Впрочем, если не блевал, значит, порядок. Дудашкин несколько взбодрился.

— Не суетись, — сказал тот, что сидел ближе. — Закрой дверь и присаживайся.

Послушно выполнив указание, прапорщик приблизился к столу, косо окинув взглядом следы недавнего пиршества, рухнул на скрипнувший табурет. Хмель стремительно улетучивался.

— Как вы сюда это… Пробрались? Тут же заборы, охрана!

— Охрана твоя в карты режется. На вышке пусто.

— Твари! Ох, доберусь до них… — Дудашкин мутно посмотрел на угрюмолицего. — А это кто? Где-то я его видел. Или нет?.. Погоди мы же без посторонних договаривались! Ты кого, едрит твою, привел?

— Он не помешает. Наоборот. Ты приготовил то, о чем тебя просили?

— Я? — прапорщик лихорадочно соображал, пинками выгоняя из черепной коробки остатки хмельного угара. — А ты? Ты вроде тоже кое-что обещал.

— Помню, генерал, помню. Пятнадцать штук со мной, как договаривались.

На стол поверх хлебного крошева плюхнулось три пачки. Рука Дудашкина сама собой поползла к деньгам.

— Бери, бери… Где машина?

Прапорщик словно не услышал вопроса. Скрючившись на стуле, шевелил губами, пересчитывая купюры. Нет ничего хуже, чем вести дела на пьяную голову. Разум подсказывал выставить гостей вон, но они принесли живую капусту, и это все меняло. Выдернув наугад несколько пятидесятирублевок, он помял их в опытных пальцах, прищурившись, поглядел на просвет.

— Так что у нас с машиной?

— С машиной? — Дудашкин нахмурился. — С машиной — нормалек. Вот только…

— Что еще? — в голосе покупателя прозвучали недобрые нотки. Покосившись на своего приятеля, он пояснил: — Этот хитрец пытался мне всучить сперва старенький ГАЗ-69.

— Да это ж когда было! — прапорщик прокашлялся, напуская на себя бодрость и ум, натужно изобразил улыбку опытного менялы.

— Теперь все чин-чинарем. «УАЗ-469», настоящая фирма! Только тут другое.

— Что другое?

— Ты, главное, не кипятись, екалэмэнэ. Я же не виноват. Я тебе, как другу, хотел. Но этот новый начштаба!.. Такой жлобяра, понимаешь! Пару дней назад начал шерстить бухгалтерию. По складам со своими гидами прошелся. В каждую дыру заглядывал…

— Углядел что-нибудь?

— Ну так… Ангелов тут нет. Нарыл, конечно, штрафов навыписывал… А я тебе не списанное барахло предлагаю, — настоящий ульяновский джип. Один из последних с полностью син-хра… хранизированной коробкой передач, с подвесными педалями. Наши механики замки туда врезали, дверцы уплотнили, — прапорщик издал причмокивающий звук. — Покрышки, мотор — все экстра-люкс! И то, что в кузове, тоже точно по списку.

— Сколько ты хочешь? — глухо осведомился гость.

— Еще десять, — прапорщик на секунду опустил глаза. — Это чтобы штрафы, значит, и все такое…

— Стало быть, двадцать пять — аванс, пятнадцать ты получил только что, и еще десять?

— Этот начштаба… — Начал было Дудашкин и смолк. Собравшись с духом, все-таки договорил: — Меньше никак не выходит. Одних надо подмазать, другим презент преподнести. А тут полное новье, я ж толкую…

В помещении повисло тягостное молчание. Нарушил его обладатель землистого неприятного лица.

— Не плати этой шкуре.

Говорил он нечленораздельно, с пугающим сипом.

— А это уж как хотите, — прапорщик издал нервный смешок. — Машина заправлена, ключи здесь, — он похлопал себя по нагрудному карману. — Хоть сейчас можно баб катать.

— Ладно… Пять тысяч добавлю.

Четвертая пачка легла на стол. Прапорщик разомкнул губы, чтобы сказать «нет», но вместо этого согласно кивнул. Черт его знает, как это вышло. Оттого-то и не любил он пьяных сделок.

— Итак, где машина?

Дудашкин неловким движением придвинул деньги к себе. Жирная рука с третьей или четвертой попытки выцепила из кармана связку звонко колыхнувшихся ключей, уронила на скатерть.

— На стоянке перед Домом профсоюзов. Это тот, что с белыми колоннами и завитушками.

— Они все с белыми колоннами. Какой у нее номер?

— Да узнаешь. Много их, что ли, — с брезентовым верхом? Да и номер все равно липовый. — Прапорщик фыркнул, но тут же замахал руками. — Только с этим сами потом разбирайтесь, ваши дела — ваши заботы. На переднем стекле техник-дурила малиновую нашлепку с Микки-Маусом приклеил. По ней и определишь.

— Ясно, — человек напротив него нервно потеребил кончик носа. Поднявшись, гибко перегнулся через стол, накрыл ладонью увязанные тесьмой пачки.

— Эй, ребятки! Вы чего?! — в судорожном порыве прапорщик потянулся к деньгам. Видимо, покупатель только того и ждал. Свободной рукой он без замаха коротко и сильно ударил военного. Стены, потолок, штабеля ящиков пестрым вихрем пронеслись перед глазами падающего Дудашкина. Хрипло ругаясь, он попробовал подняться, но рядом уже стоял землистолицый. Прапорщик даже не успел прикрыться. Удары градом обрушились на него, погасив сознание, опрокинув на пол.

— Хватит! — человек, рассовывающий по карманам деньги, кивнул на лежащего. — Усади его за стол, Колюнь. И морду оботри. Пусть думают, что спит. А завтра он сам не вспомнит, что произошло.

— Г-гадина, — заикаясь, произнес напарник. Потирая разбитые костяшки о собственные брюки, сумрачно спросил: — К-кому УАЗ-то? Алоису?

— Зачем? Себе, конечно. Машина и впрямь добрая, а о себе, Колюнь, тоже иногда нужно беспокоиться.

..Чуть позже они стояли среди деревьев, наблюдая, как спотыкающимся шагом возвращается к складу часовой. Приблизившись к порогу и чуть помешкав, солдат заглянул в помещение. Хмыкнув, аккуратно прикрыл дверь и поплелся к мешкам под навес.

А через час с небольшим, взревев двигателем, от Дома профсоюзов отъехал защитного цвета «УАЗ». Сгустившаяся тьма заставила зажечь фары. Они ехали, не торопясь, зная, что погони не ожидается. Город спал, власти дремали. Успев перебраться чуть выше, все тем же бледным и печальным оком луна взирала на черные кубы домов, на черные лабиринты улиц, на черных, оживающих с окончанием дня людей.

Глава 2

А началось это так. Оба — и Герек, и Туз давно маячили на мушке сметливого Алоиса. И тот, и другой имели ахиллесову пяту — любили выпить — и выпить крепко. В один из летних вечеров их умело подставили. Требовалось сдать незадачливую парочку ментам, их и сдали, предварительно, упаковав в карманы нужные бумажки. Было продумано все — даже возможность использовать карманника Пынжу, незаметно всучившего выпивохам компромат, — не учли только самой малости. Наряд, приехавший по вызову, пожурил двух татуированных кабанов, но ни обыскивать, ни увозить с собой не стал. То ли почувствовали масть, то ли просто лень было связываться. И потому пришлось прибегать к повторному звонку — с угрозами и криками негодования, с требованием немедленно вернуться и забрать «нехристей». Для надежности разнесли одну из витрин, задействовав сигнализацию магазина. Терпение и труд все перетрут. На этот раз ошеломленных и ничего не понимающих «кабанов» повязали по-настоящему. И всех своих наблюдателей Алоис тотчас перетасовал, услав к главному объекту вожделения — железнодорожному вокзалу.

Искусство бансая — удовольствие из дорогих, его надо оплачивать, как многое-многое другое. А железная дорога — это государство в государстве, из транспортной магистрали способная превратиться в золотую магистраль, в неистощимую жилу, в скатерть-самобранку, по велению слова обеспечивающую всем необходимым и в самые кратчайшие сроки. Люди Алоиса давно уже обживали заповедную территорию, однако ключевые посты начальников депо, завскладов и прочих именитых чинуш оставались за «централами» — Малютиным и Суликом. Ссориться с ними Алоис не хотел, однако и упускать из рук лакомый кус не собирался. Долго ждать не пришлось. Бумажки, обнаруженные в карманах двух «буянов», сработали похлеще иной бомбы, и машина правопорядка со скрежетом стала раскручиваться, а, раскрутившись, ударила молотом по шаткой структуре товарного депо. Судя по всему подключился и местный ОБХСС. Люди «централов», словно в детских «щелчках», начали слетать с игровой доски один за другим. Этого Алоис и ждал. Уже через пару часов после первых арестов, его парни посадили на перо особо строптивого «зама», а с моста в реку Тешу очень удачно сковырнулся упрямый силовик, прикрывавший вокзальных вараваек. Днем позже нужным людям в нужном тоне были сказаны заветные слова. Большего Алоису не потребовалось. Он создал патовую ситуацию, заставив беспечных «централов» встревожиться и растеряться. Этой растерянностью Алоис и намеревался воспользоваться.

ДОНЕСЕНИЕ

Сообщаю, что 30 июля в 18—40 на территории Объекта проходило собрание «авторов», лидеров подростковых группировок города. Из «руководителей» присутствовали: Сулик Семен Поликарпович (директор спорткомплекса «Энергия»), Малютин Григорий Матвеевич (президент производственного объединения «Европа-Восток»), Крамаренко Лев Аронович (главный администратор спорткомплекса «Энергия»).

Агент Мох подчеркивает факт отсутствия среди «руководителей» фигуры №4 — Александра Петровича Заварского (кличка Алоис). По мнению агента причина отсутствия кроется в размолвках среди руководства Объекта.

На время собрания с 18—40 до 21—30 охрана Объекта была усилена до трех десятков человек. Оружие — милицейские дубинки, пистолеты «ТТ», «Макаров» и пр. Агент Мох, имеющий при себе записывающую аппаратуру, на собрание допущен не был. Таким образом, о состоявшейся беседе ничего не известно.

С целью выяснения личностей участников собрания, их адресов и пр. за отъезжающими была установлена слежка. В 21—36 группа «авторов» в количестве более десяти человек в сопровождении охраны на шести машинах двинулась вниз по улице Горького, свернув на проспект Вернадского, остановилась возле ресторана «Иволга» (второй этаж для спецперсонала, имеются отдельные кабинеты). Воспользовавшись паузой, капитан Кравчук В. Н. вызвал по рации вспомогательный отряд дорожной милиции. Чуть позже вблизи автостоянки был замечен «наблюдатель», высокий блондин с короткой стрижкой, лет 25-ти, одетый в синий спортивный костюм из эластика. В 22—58 из ресторана вышел один из охранников Объекта (кличка Колет). «Блондин», перебежав улицу, оказался рядом и, не вступая в разговор, применил газовый баллон. Затащив потерявшего сознание охранника в его же машину (марка «Жигули», номер СОТ 3216), неизвестный двинулся по улице. Опасно виляя, на ул. Белинского машина зацепила припаркованный возле промтоварного магазина автофургон. Сразу после этого ударом бампера был разбит дощатый забор возле строящегося здания техучилища. После чего на скорости свыше девяноста километров в час машина помчалась по полосе встречного движения и, достигнув дома №14 по Пушкинской улице (здание городской прокуратуры) скользящим ударом задела стоящую там милицейскую «Волгу». Через четыре квартала в туп. Крещенского неизвестный покинул «Жигули» и скрылся. Подоспевшая к месту происшествия бригада ГАИ под руководством лейтенанта Шапошникова С. К. провела задержание Захарова Евгения Петровича (он же Колет), отметив в протоколе, что задержанный находился в состоянии глубокого опьянения.

Агентам, продолжавшим слежку за «авторами» до 01—30, удалось установить адреса и данные семи человек (список прилагается).

По фотографиям, сделанным из окна машины, одному из внутренних агентов Объекта удалось опознать неизвестного «блондина». По словам агента это один из телохранителей Заварского А. П. (он же Алоис). Считаю целесообразным установить особое наблюдение за Алоисом и его окружением. Личность «блондина» предлагаю проверить через сводные архивы МВД СССР.

— Гляди-ка! Тоже играют в казаков-разбойников, — майор Липецкий с усмешкой отодвинул от себя лист.

— А ты как думал! У нас свои шахматы, у них свои.

— Сначала майданные дела, теперь подставы. Это все Алоис воду мутит. В бонапарты рвется, козлик. Карьеру делает.

— Да и пусть. Если рвется, значит, нарвется. Не завтра, так послезавтра. Жадность — она любого сгубит — и фраера, и не фраера.

— А вот это навряд ли. Нашим начдивам этот Алоис, похоже, нравится. Как ни крути, интеллектуал, не дебил из психушки. Таких приятнее контролировать. И договориться в случае чего можно.

— С каких щей?

— Да с таких, у интеллектуалов сто два крючочка кроме женщин и выпивки. Легче манипулировать.

— Выходит, создаем очередную китовую акулу?

— Не китовую, а тигровую! — дежурный офицер прижал палец к губам. — Только учти, это даже не секрет, а секретище.

— Не маленький, понимаю.

— Вот и понимай про себя, — привычным росчерком подтвердив время получения документа, офицер кивнул коллеге. — Иди догадливый, порадуй старика.

***

Телефон стоял возле зеркала, и, прижав трубку к уху, он прислушивался к далеким гудкам, рассеянно изучая собственную внешность. В особенности интересовал его нос. Вероятно. любопытство вызывало нечто инородное, возникшее после недавней операции. И тогда же, видно, появилась привычка теребить кончик носа указательным пальцем. В сущности, Валентин готов был принять произошедшие с ним перемены, но глаза, пальцы полагали иначе, проявляя забавную самостоятельность. Ничего удивительного. Человек привыкает к самому себе с отроческих лет, на все новое ему требуется время. Врач предупреждал, что годик-другой нужно поостеречься от различного рода ушибов. Нос, а тем более нос послеоперационный, — вещь чрезвычайно хрупкая. Валентин особенно не возражал, хотя срок назвали большой. Непомерно большой. И до конца этого срока надо было еще умудриться дожить.

Провода вибрировали и звенели голосами, шуршали шепотками и смехом. Миллионы словесных мелочей ручейками перетекали из одного конца города в другой и обратно. Наконец трубку подняли, и мужской голос раздраженно осведомился:

— Да. Кто это?

— Мой тебе совет, Сулик, — шепнул Валентин, — катайся на «Жигулях». На «Вольво» ты не тянешь.

— Что?!..

— И не путайся у меня под ногами, зашибу!

— Сука!.. Ты… Откуда у тебя мой телефон?!

Валентин звучно прокашлялся в трубку, мягко опустил ее на рычаги. Покосившись на часы, хмыкнул. Секунд двадцать — не более. А Юрий, давая ему телефонную приставку, клялся и уверял, что запеленговать номер невозможно в течение нескольких минут. Даже с аппаратурой госбезопасности. Значит, можно было побазарить еще. О ценах, о погоде, о девушках. Интересно, каких девушек любит Сулик?

Взглянув на себя, Валентин поморщился. Не очень-то и интересно. Может, и вовсе было лишним — звонить, кипеш поднимать? Плевал Сулик на все эти психические атаки, а наезжать на него — все равно что мухе пинать слона. Ни малейшего смысла. Да он, собственно, и не ставил перед собой какой-то определенной цели. Захотелось — и позвонил. Заодно номерок проверил. Детская шалость — и только.

Валентин подумал, что Юрию об этом говорить не следует. И вообще сегодня созваниваться им не стоит. Бывший однокашник и лучший друг заслуживал более трепетного отношения, а в том состоянии, что у него сейчас, с друзьями не разговаривают, — с ними ссорятся.

Прищелкнув языком, Валентин прошелся по коридору до дверей своей комнаты. Бесцельно подхватил со старого кованого сундука какой-то журнал, не глядя, запустил в угол. Встав на руки, несколько раз отжался от пола, раскачиваясь, двинулся на кухню. На ладони тут же налипла пыль. Не слишком они любили с дедом уборки!.. Спрыгнув на ноги, он покрутил руками. Зудело в предплечье, пальцы нервно сжимались и разжимались. Мешок бы боксерский! Или штангу килограммов на девяносто. И пятнадцать-двадцать жимов в предельном темпе!..

Валентин отряхнул ладони, зажмурившись, с шипением выдохнул из себя воздух. Не помогло. Нет, братцы! Йога — йогам, а ему бы что попроще и понадежнее…

На кухне пахло почему-то помидорами, на подоконнике в бутыли из-под молока торчала тополиная ветка. Разумеется, дед успел обежать магазины и снова пропадал во дворе с приятелями доминошниками. На дверной ручке висела перегруженная авоська, и Валентину, таким образом, оставалась самая малость — провести сортировку продуктов и разложить их по полкам, хлебницам и холодильным камерам. Дед уважал распределение обязанностей и частицу работы всегда оставлял постояльцу, что давало ему право говорить «мы», а не «я», и подобную деликатность Валентин оценивал по достоинству. Вот и сейчас при мысли о дедовской тактике от сердца разом отлегло. Как будто увидел смеющегося ребенка или щенка в корзинке.

Бутылки с кефиром он поставил в холодильник, лук высыпал в капроновый чулок, черную подгорелую буханку кинул в жестяную хлебницу. Что там еще?.. Холодец? Ай, да дед! Холодец они любили оба… Ополоснув руки, Валентин ощутил мимолетную зависть. Деду перевалило за восьмой десяток, а жизнь по-прежнему не утратила для него интереса. Он помнил гражданскую и голод в колхозах, воевал в Отечественную и был дважды ранен, имел награды. Довольствуясь малым, не канючил о пенсии, газеты использовал по их прямому назначению — то бишь нарезал квадратиками в качестве туалетной бумаге или заворачивал в них колбасу с рыбой. Завтрак, обед и ужин — по-спартански, чтение исторических фолиантов и мемуаров, игра в домино — в большем старик не нуждался. По выходным с туго набитой сумкой на колесиках он убредал на «секретные мероприятия». То бишь приторговывал на местной толкучке книгами, чего абсолютно не чурался, полагая, что «пища духа» — она и есть «пища духа». Как говорится, не шапка с пьяного прохожего и не сало с бужениной. «Книга — вещь сортом повыше и не для всякого оглоеда! Они же, сегодняшние-то, ничего не читают! Завязли в своем бизнесе, как в дерьме каком. Всех интересов — заглотнуть дома пива пару банок, да на телку сговорчивую взгромоздиться…» Таким был дед Валентина, хотя на самом деле дедом ему он не являлся. Просто знакомый знакомого, согласившийся предоставить Валентину комнату за смехотворную плату, а главное — без всякой прописки. Это дед называл «жизнью на доверии». И оба, похоже, были таким раскладом довольны. «Все мое государство во мне самом! А паспорта — они для слепых…»

В общем и целом они ладили. Может быть, даже дружили, насколько вообще возможна дружба между старыми и молодыми. Дед не любил скуки и рутины — и события вне обычного распорядка воспринимал, как подарок судьбы, как выигрыш в лотерею. Вероятно, Валентин и был для него подобным событием.

В передней коротко тенькнул звонок, заставив постояльца вздрогнуть. Дед вернулся? Или кто другой?.. Пройдя в прихожую, Валентин глянул в глазок. На площадке стоял парнишка лет десяти-девяти. Это еще что за номер? Очередной сбор макулатуры?

— Физкультпривет! — он приоткрыл дверь на ширину ладони. — Тебе чего?

— А Костик дома?

— Что еще за Костик? Нет здесь никакого Костика.

Мальчишка задумался.

— А водички? Водички, дяденька, можно?

— Дам, — Валентин прищелкнул створками и зашагал в сторону кухни. Костик какой-то, водички… Уже наливая в кружку воду из чайника, он похолодел. Утверждаясь в случайной мысли, вернулся обратно.

— Эй, пионер, ты где?

Парнишки не было. Далеко внизу постукивали сандалеты. Валентин поставил кружку на стиральную машину, на мгновение задумался. Мысли навалились скверные и неуютные. Так оно и должно было случиться. Коли сгустились тучи, грянет и гром… Он бросился было в комнаты, но вовремя вспомнил, что окна выходят не во двор. Пришлось в носках выскакивать на лестничную площадку. Окна подъезда были в пыли и, конечно, не раскрывались. Тут и там шляпки гвоздей, — не пожалел же кто-то!.. Ладонью Валентин наскоро обтер стекло. Отвоевывав чистое пространство, прильнул лицом к окну.

Парнишка как раз выбегал из подъезда. Черные джинсики, темная футболка… Кося глазами, Валентин чуть переместился. Малолетний проситель пересек двор, оглянувшись, свернул под деревья к скамье. Кто-то там сидел, но разглядеть — кто именно, представлялось невозможным. Валентин нервно прикусил губу. Костика, значит, тебе с водичкой? Кто же тебя, щенка, подослал?.. Стремглав он бросился по ступеням вверх.

— Метель нам пела песенку… — Валентин стремительно напялил на ноги кроссовки. — Спи, елочка, бай-бай…

Связку ключей в карман, темные очки и… Пожалуй, все. Не теряя времени на шнуровку, бросился вниз. Как же все-таки его вычислили? И кто именно?

Спустя минуту, он уже выходил из подъезда. Четверо молокососов, сидя на корточках, цыркали сквозь зубы на асфальт, лениво смолили сигареты. Валентин на них не взглянул. Внимание его было приковано к скамеечке, прячущейся под кронами стриженных тополей. Разумеется, там уже никто не сидел. Чертыхнувшись, Валентин побежал. Теперь уже было не до театрализованной конспирации. Несолидный дяденька бежит, как маленький. И пусть… Возле скамьи он огляделся. Три пути и три дороги. К остановке, к магазинам и… Он интуитивно выбрал третье направление — по дорожке, пересекающей детский скверик, прямиком выводящей на дыру в заборе, позволяющую проскользнуть в соседний двор.

Он успел вовремя. Загадочные посетители как раз сворачивали за угол — мальчишка и высокий, чуть сутулящийся мужчина. Славная такая парочка! Отец и сын, дядя и племянник… Валентин перешел на шаг, переместившись к бровке, чтобы не маячить посреди дороги. По части слежек он уже набил руку. Скверный опыт, однако в его случае до зарезу необходимый. Мимоходом в киоске купил газету, свернул в рулон. Плохо, когда пустые руки. Это настораживает. Сумка, авоська, какая угодно малость — и вид тотчас меняется. Черт его знает почему. Людская психология! Еще бы задымить сигареткой — тоже невинный нюанс, но Валентин не курил. Совсем. Этому его не смогли приучить даже ТАМ…

***

К главному «майданщику» он отправился сам, взяв с собой только троих наиболее проверенных людей. Конечно, проще было бы послать кого-нибудь из ребят, но с ними этот индюк просто не стал бы разговаривать. Да и деликатное предстояло дельце. Такое Алоис не мог бы доверить посторонним. Только сам, своими собственными руками! Чтоб не мучиться потом и не ворочаться в постели — так или не так сделали. Уж у него-то, он не сомневался, все выйдет наилучшим образом. Он не горилла Мак и не тугодум Бакен. Справиться-то они, наверняка, справятся, но каким именно образом и с каким результатом? Для Алоиса это было крайне важно. От этого «как» зависело очень и очень многое.

Всю дорогу он был погружен в мрачные раздумья и только раз отвлекся, когда машина резко притормозила, заставив качнуться вперед.

— Вот урод! — водитель испуганно оглянулся на хозяина. Он и ругался-то для него. — Не люди бы, придавил бы суку на месте!

В такие секунды люди вроде него хватаются за оружие, да и Алоис готов был кинуться на дно машины, ожидая услышать частые хлопки, однако причина оказалась будничной — дорогу перебежал пьяный крепыш. Бутылка «Русской» в руке — точно граната, заломленный на ухо голубой берет, грудь нараспашку, полосатая тельняшка. У киоска через перекресток толклась целая компания таких же плечистых молодцев. Алоис, хмурясь, припомнил, что и в собственном квартале видел пьяных десантников. Но тогда было не до того, и внимания он им не уделил.

— В чем дело, Бугда?

Лысый великан, исполняющий при Алоисе обязанности начальника охраны, платком промокнул лоб.

— Второе августа, — пояснил он. — День ВДВ. Сегодня по всему городу эта пьянь шарится.

— У нас во дворе тоже они шашлык на огне жарили?

— Точно, — Бугда смущенно кашлянул в кулак. — Сегодня, сами понимаете, с ними лучше не вязаться. Весь город под ними. Менты — и те стороной обходят.

— Ясно, — Алоис моментально выбросил из головы случайное событие. Мозг он берег лишь для фактов исключительных, имеющих к ближайшему будущему непосредственное отношение.

Пока Бугда с помощником проверяли подъезд, он без особого интереса разглядывал дом, в котором обитал главный майданщик. На первый взгляд — ничего особенного. Заурядная хрущевка. И двор неухоженный — надписи на стенах, тара, бутылки… Алоис поморщился. Людей, не умеющих обустроить собственный быт, он не презирал. Не умеешь малого, не лезь в паханы. Политик, сын которого — оболтус и двоечник, навряд ли может называться политиком. Сына воспитать проще, чем подмести страну, однако вот ведь парадокс! — сыновей у нас мало кто воспитывает, а претендентов в секретари, директора и президенты — вагон с тележкой! Впрочем, на подобные вещи Алоис и его коллеги смотрели не всегда одинаково. В этой несхожести он, собственно, и видел свою особую полноценность, а значит, и неполноценность окружающих. Лишняя тема для спора и лишний повод для гордости.

— Все чисто, босс, — держа правую руку в кармане, Бугда вернулся к машине. — Этот кент без охраны. Дерюга там, на лестнице.

— Иду, — Алоис распахнул дверцу, со вздохом выбрался наружу.

***

Как и положено, они распили по рюмочке ликера, перекинулись парой слов о том, о сем, и только после этого Алоис выложил карты.

— Мда… Такие дела, Люмик. Кто-то сдал тебя. Причем из своих же.

— Кто? — темные глаза Люмика, первого майданщика города, зыркнули из-под густых бровей.

— А ты подумай.

— Нечего мне думать. Знаешь, говори.

— Знаю я немного, — Алоис тонко улыбнулся. — Знаю, что тот, кто тебя сдал, имел на руках хорошие козыри. А сегодня этот кто-то пришил Мозыря, твоего зама.

— Что?! — Люмик подался вперед.

— Думай, Люмик, думай!

На лице хозяина отразилось смятение. Он и впрямь пытался усиленно соображать, но к досаде Алоиса, не делал никаких предположений.

— Ароныч, — шепотом подсказал гость. — Теперь усек? Вспомни, как он целил на твое место.

— Все целили. И ты, кстати, тоже. А Ароныч?.. Да с какого перепугу? Мы же ровно жили! У него свои дела, своя кодла.

Уже по одной интонации было ясно, что затея не удалась, и Алоис подумал, что зря заказывал портативный диктофон, зря испрашивал консультацию у любителей монтировать и стыковать магнитные записи в любом удобоваримом порядке. Люмик не баловал гостя многословием, а петь под суфлерский шепот коллеги явно не собирался. Что ж, тем хуже для него. Алоис поднялся.

— Красивая картина, — причмокнув губами, он обошел хозяина и замер возле стены. Картина была так себе, но ему необходимо было вытащить из-за пояса пистолет. По возможности незаметно. «Браунинг», калибр двадцать два — то самое, что называют дамским оружием. Но и дамское оружие способно жалить. Алоис спустил предохранитель.

— Неплохая репродукция, — он облизнул пересохшие губы, чуть обернулся. Люмик сидел спиной к нему и прихлебывал из бокала. Ему было не до картин. Железнодорожная империя Люмика рушилась на глазах, и бедолаге-императору было над чем поломать голову.

— Поставь бокал, Люмик! — шагнув к своей жертве, Алоис нежно прижал ствол к виску сидящего. — Медленно и осторожно. Вот так! Не вышло терпилы из Ароныча, может, что выйдет из тебя.

Вибрирующий бокал вернулся на стол, и в тот же миг пуля пробила тонкую кость, заставив голову Люмика дернуться. Алоис закрыл глаза, мысленно сосчитал до десяти. Вот и все. Теперь обтереть пистолет и вложить в руку этого идиота. Правый висок, правая рука — все точно. А бокалы с бутылочкой — в полиэтилен и на квартиру к Мозырю. Последняя точка в майданном деле — заключительная и самая важная — будет поставлена.

***

Ступени вели вниз в подвальную глубь, и Валентин внимательно всматривался под ноги. Окурки, плевки, смятые сигаретные облатки — значит, щедро топчут. Туда и обратно… Что же у них там такое? Не хаза же. Время другое, чтобы хазы в подвалах устраивать. Сегодняшняя гниль наружу выползать начинает — все смелее и отважнее. Их время пришло — буржуинское. Так что с подвалом — как-то оно непонятно. Если это люди Сулика, то нечего им тут делать…

Он втянул носом воздух. Кто-то курил за углом. Сидел на ящике и курил. Валентин видел край дощатого ящика, различал клубы дыма. А дальше дверь и приглушенные голоса. Может, трое болтают, а может, и поболе народу собралось. Так — на расстоянии да в полутьме — не определишь.

Он соображал недолго. Пятясь, осторожно выбрался назад под открытое небо, бегло огляделся. Во дворе тут и там лежали покрышки от грузовиков. Кто-то засыпал их изнутри землей, засадил цветами. Для пущей красоты новоиспеченные газоны раскрасили масляной краской — да не просто так, а с узорами! Желто-оранжевая полоска, шашечки, какие-то цветочки, вензеля… Мальцы со спичечными коробками ходили вдоль покрышек-клумб и выслеживали редких пчел. Маленькие ручонки боязливо подрагивали, в самую последнюю секунду жужжащие любительницы нектара ускользали.

— Зачем ловите? — поинтересовался Валентин.

— А мы не себе, мы вон для Мишкиного деда.

— У него это… Спина болит.

— Понимаю, — Валентин кивнул, поневоле вспомнив и своего деда. — А ну-ка!..

Забрав коробок у заботливого внука, присел и медленно стал заводить руку. Хлоп! Пленница сердито забилась и загудела в коробке. Мальцы радостно запрыгали.

— Чингачгук, Соколиный Глаз! — похвалил себя Валентин. — Берите, несите своему деду.

Схватив коробок с пленницей, мальцы стремглав умчались. Оставшись один, Валентин задумался. Что же делать? Забыть и оставить все как есть? Но ведь его пасли! Как-то бы выяснить — кто и с какой целью?.. С завистью он покосился на снующих по цветочным головкам пчел. Вот у кого ни хлопот, ни забот. Один лишь честный добросовестный труд во благо пчелиного братства. И одно-единственное жало. Разумеется, для врага.

***

Он и впрямь поставил их в патовое положение. Огромная территория осталась без вожака, без контролера и порученца. Подходящего человечка на такое место враз не посадишь. Нужны база, фундамент, связи. У Алоиса все это имелось. Более того — в кассу на благое дело он намеревался предложить вдвое большую сумму, нежели отдавал Люмик с Мозырем. Но главное — им некогда было выбирать и выгадывать. Свято место пусто не бывает, и из соседних городов уже потянулись первые посыльные, разнюхивающие что да как. Территорию следовало столбить и побыстрее — да так, чтобы сомнений ни у кого не оставалось: власть — прежняя и власть крепкая. А потому, позволив себе выждать пару дней, Алоис созвонился с «централами». Едва поздоровавшись, поинтересовался напрямую:

— Будем и дальше смотреть, как питерцы на вокзале околачиваются? Или ждем варягов из столицы?

— Ароныч еще не подъехал.

— Так у вас что — с консенсусом проблемы? Или молитесь на Ароныча?

— А чем он тебе не хорош?

— Почему же, Ароныч очень даже хорош. Но только на своем прежнем месте. На майданщика, сдается мне, он никогда не тянул.

— А ты, значит, тянешь?

— Рискните. Дело само себя покажет.

Прежде чем ответить, Сулик размышлял добрую минуту. Мысленно торопя его, Алоис любовался на себя в зеркале и криво улыбался. Не любили его «централы». Ох, как не любили!

— Хорошо. Подъезжай завтра — в наше козырное местечко, ты знаешь. Там и обсудим все в подробностях.

— Договорились, — плавно опустив трубку на рычаги, Алоис с воплем выкинул в сторону огромного зеркала кукиш. — Съели, волки! Никуда не делись, синюшные! Значит, и дальше будете хавать! Все, что вам, оглоедам, предложат!

Глава 3

Он продолжал описывать круги вокруг дома с подвалом, когда двое богатырей заступили ему путь.

— Привет, зема!

— Здорово, братки, — Валентин остановился. Что к чему он сообразил сразу. Голубые береты, надраенные до блеска значки, треугольнички тельняшек и багровые, называемые в народе репами лица. Конечно же, войска дяди Васи! Именно они ныне гуляли, бедокурили и задирали прохожих.

— На фуфырь добавишь?

— Запросто, — еще не успев толком сообразить, зачем он это делает, Валентин вытянул из кармана червонец.