Оглавление

1. Страх в городе
2. Часть первая Инесса
3. Часть вторая Сбывшееся предсказание
4. Часть третья Палач для «койота»
5. Заключительная часть По главной сути…

Часть первая

Инесса

                                  * * *

Мальчик уже не дышал, но мужчина, словно подстегиваемый неведомой силой, еще какое-то время продолжал и продолжал сдавливать хрупкую, почти цыплячью шейку сведенными в судороге пальцами. Наконец очнулся и, не отрывая взгляда от выпученных в потолок серых, потухших глаз, расстегнул ширинку. Перевернул обнаженного ребенка на живот, раздвинул маленькие ягодицы и вошел вглубь несколькими прерывистыми толчками, яростно пронзая до упора податливую плоть. Через пару минут все было кончено, и тот, кто прятался под человечьим обличьем, опустошенный, но получивший настоящий оргазм, который дарил ему дьявол всякий раз за отнятую жизнь и поругание над невинным, пошатываясь, направился в ванную. Высокий, хорошо сложенный, с крупными чертами лица.

Потом, скрежеща зубами и сопротивляясь рвотным позывам, он положил еще не остывшее тельце в большой баул, бросил туда одежду, следом латаный рюкзачок с толстой книжкой про Гарри Поттера и вышел из дома.

Летнее утро, холодное и пасмурное, только начиналось. Он пожалел, что не взял ветровку, но возвращаться — плохая примета, поэтому, не обращая внимания на озноб, свернул в сторону гаражей и направился со страшной ношей за машиной.

Уже выруливая к пустырю перед раскинувшимися впереди новостройками, вспомнил, как накануне вечером весело играл с доверчивым мальчиком, которого без особого труда заманил к себе в квартиру, как угощал его эклерами[1] и, оттягивая кульминационный момент, будто случайно прикасался к нежной, с голубыми прожилками, детской коже. И тогда его сердце наполнялось отвращением. Жгучим, пронзительным, невыносимым. И больше ничем.

Мелкий дождик брызнул на ветровое стекло, застучал по капоту серебристой «тойоты». Нудно, безразлично и, по-видимому, надолго. Уставившись на извилистую и пустынную дорогу, водитель потихоньку сбавил скорость и затормозил около наваленной самосвалами щебенки. Открыв заднюю дверь и выволакивая баул, подумал: «Ничего не поделать, в жизни всегда идет охота. Одни ловят, другие ловятся. И если у кого-то притупились родительские инстинкты, пусть расплачивается. Идиоты, куда им догадаться о сущности маленьких тварей, только с виду кажущихся безобидными! Он один умеет их распознавать, выхватывать цепким взглядом из толпы: сероглазые, субтильные, со смышлеными мордашками. И пусть таблоиды называют его уличным койотом, он не против. Что эти недоумки понимают!»

Мужчина потянул за молнию. Вздрогнули ноздри прямого носа. Брезгливо перекосился рот:

— Пусть так: койот. А хищник не спрашивает, больно или нет его добыче, он всего лишь утоляет голод.

                                      * * *

— Ты, Васильева, примитивная, обрюзгшая тетка. Я для чего посадила тебя в приемной? Сериалы смотреть? — Инесса Эдуардовна выключила телевизор и повернулась к стоящему за ее спиной невозмутимому и плечистому парню, призванному охранять красивую хозяйку сети косметических салонов «Галатея». Приказала:

— Коля, унеси эту бандуру ко мне в кабинет.

— Инна, не надо, — сорокашестилетняя секретарша молитвенно стиснула пухлые ладошки. — Там сейчас такое показывали! Вчера в Первомайке на пустыре мальчика убитого нашли. И опять с золотым крестиком на запястье. Кошмар! Уже четвертый ребенок за лето.

— Татьяна Ивановна, не впадай в истерику. У нас по подвалам и канализационным люкам дети и без маньяков мрут, словно мухи, и никому нет дела, — Инесса поправила сбившуюся с гладкого плеча бретельку ярко-желтого топика. Она всегда одевалась броско. — Ты-то чего дергаешься? За внука боишься? А кто мне уши прожужжал, что у нее сноха — не мать, а жандарм? От рассвета до заката контролирует Павлика, не приучает к самостоятельности. Да при такой опеке ни одна сволочь не отважится рисковать гениталиями. — Она подошла к полной, бесцветного вида женщине, с которой когда-то делила одну парту и у которой частенько списывала домашние задания, вытащила из пегой кудельки шпильку и растрепала волосы: — Лучше скажи, почему опять заявилась на работу неухоженной мартышкой? Ох, Танюха, ума не приложу, как тебя перевоспитывать? Давай, поднимай свой шикарный зад, и пойдем в человека превращаться.

«Хорошо царицу изображать, когда денег немерено и на пластику можно ложиться хоть каждый год. Разве понять ей, свободной, меняющей любовников чаще, чем новомодные туалеты, как живется обыкновенной, непритязательной бабе, измотанной домочадцами и разрывающейся в заботах о близких? Спасибо хоть в работе не отказала, снизошла, прониклась сочувствием к прозябающей в убогости однокашнице».

Татьяна Ивановна выволокла рыхлое тело из-за стола и невольно оглядела с головы до ног стройную начальницу: «С ума сойти, почти одного возраста, а смотримся рядом, как мать с дочерью».

— Куда? К рыжей Светке? Она мне в прошлый раз целый пучок волос повыдергивала и блузку тушью замызгала. Еле отстирала.

— Замызгала, — передразнила Инесса: — Вот уж трагедия! И это говорит женщина с высшим образованием. Господи, когда только до тебя дойдет: ты же своими белесыми ресницами, допотопной прической, да еще тряпичными тапками, купленными на вырост, отпугиваешь клиентов. Они зачем к нам приходят? Абстрагироваться от повседневной рутины и восстанавливать утраченную уверенность в собственной неотразимости. А тут чучело с бэйджиком[2] на груди по коридорам бродит — лицо фирмы. На тебя проще паранджу надеть. Будут хотя бы воспринимать, как экзотику.

— Ладно тебе перед парнем меня позорить, — Татьяна Ивановна обиженно надулась и безапелляционным тоном провозгласила: — На макияж согласна, но тапочки не сниму. У меня варикоз.

— Так что, Инесса Эдуардовна, с ящиком делать? Уносить? — телохранитель сделал шаг в сторону телевизора.

— Нет! — завопила секретарша и, чуть не перевернув стол, кинулась наперерез, приговаривая: — Полякова, солнышко, оставь мне его, пожалуйста, ну хотя бы, пока маньяка не поймают.

Резко зазвонил телефон, и хозяйка «Галатеи» сама сняла трубку. Махнула Николаю: мол, бог с ней, пусть смотрит, раз не может без острых ощущений.

— Мадам, если ты меня не узнаешь, опечалюсь до глубины души и тут же повешусь, — голос Саблина нельзя было перепутать ни с каким другим: немного хрипловатый и до бесконечности наглый. Она даже представила его улыбающуюся рожу с густыми бровями.

Инесса озадачилась: чего надо от нее бывшему самбисту-уголовнику, в общей сложности, полировавшему нары лет восемь — не меньше, а ныне преуспевающему бизнесмену, у которого везде и все схвачено? По крайней мере, имя Антона Богдановича Саблина среди крупных предпринимателей города было на слуху. А говорили про него разное: и о покровителях в мэрии, и о крутом нраве закалившегося на зоне дельца. Настроение испортилось, но она умела владеть собой:

— Привет, сосед по коммуналке. Как же тебя, Антоша, не узнать? До сих пор вспоминаю твои садистские щипки и гадкие прозвища.

Саблин заржал:

— Инка, я ж тебя любил! Ну что мне оставалось делать, если ты меня в упор не замечала? О, время летит! А ведь я, честно признаюсь, не сразу допетрил, кто такая Полякова. Стало быть, не разошлась еще со своим конопатым гусенком? Настырный парнишка. Сколько мы его ни мутузили, все равно к нам во двор таскался. И добился-таки своего, воспользовался моментом, когда его соперник под Усть-Илимском лес валил. Обидно: кандидата в мастера спорта на задрипанного оперка променяла. Изменщица, ты даже не представляешь, как бы мы с тобой, да под ручку, обалденно смотрелись. Слыхал, он теперь при больших чинах. Не гусенок — гусь. Выходит, не прогадала?

— Не расстраивайся, у тебя есть шанс наверстать упущенное. И разошлась, и опять хожу в девушках на выданье. И, что самое удивительное, навязываюсь, а никто не берет.

— Ну, это ты врешь. С твоим-то, наверняка, не хилым банковским счетом любой вцепится в подол, не оттащишь. А касаемо моей кандидатуры — не обольщайся. Поздновато, родная. Третья жена и уйма нахлебников, — Саблин притворно вздохнул. — Ладно, Эдуардовна, приглашай в гости. Дело есть.

— В два часа я обедаю в «Емеле». Подъезжай.

— Ты не поняла. Глянь в окно: я уже около твоего офиса. Прикажи охране впустить. Понаставила тут бугаев, как будто не косметикой занимаешься, а втихаря ядерную бомбу клепаешь.

Голос, конечно, с возрастом мало меняется, но внешность радикально. Раздвинув ноготком пластинки жалюзи, Инесса увидела прислонившегося к навороченному джипу, с мобильником около уха лысого и пузатого мужика. Годы не пощадили когда-то очень привлекательного и любвеобильного парня, без зазрения совести морочившего девчонкам головы. Впрочем, брови остались прежними — черные, мохнатые, словно приклеенные на широкий лоб.

— Татьяна, иди посмотри, кто к нам пожаловал.

Саблин вошел в приемную степенно и, не обращая внимания на Николая, распахнул руки:

— Ну ты, Инка, молодец! Все такая же чаровница. А талия, а ножки, — он обхватил Инессу волосатыми лапищами и звонко чмокнул в щеку: — Разведусь, ей богу, разведусь. — Перевел взгляд на секретаршу: — О, Васильева! Надо же, прямо встреча старых друзей по прошествии двадцати лет с хвостиком. Чего это ты из пампушки в корову превратилась?

Татьяна Ивановна, недолго думая, огрызнулась:

— Тоже мне, друг нашелся! На себя посмотри, плешивый колобок.

Необъятный живот Антона Богдановича затрясся от смеха:

— Ты, Васильева, всегда хамством отличалась. Без уважения, без трепета относишься к мужику. Интересно, как это ты уловчилась Герку охомутать? Разрушила такую компанию, умыкнула лучшего кореша. Ты его еще в могилу не свела? — Саблин, не дождавшись ответа, толкнул дверь кабинета и по-хозяйски распорядился: — Заходи что ли, Эдуардовна, разговор конфиденциальный.

«Ну все, командир приехал. Сто лет бы его не видела. Выпорхнул из прошлого, словно зловредная моль из сундука. Обтесался, слова умные выучил. А привычка — брать нахрапом так в характере и осталась. И попробуй, встань в позу — проблем не оберешься», — Инесса посмотрела на смурного телохранителя. Косивший под простака весельчак тому явно не понравился.

— Коля, отведи пока Татьяну Ивановну к Светлане. Скажи, я распорядилась принять вне очереди. И подгони машину.

— Нет, ну ты, точно, бомбу делаешь, — непрошеный гость отодвинул кресло, стоящее напротив стола владелицы «Галатеи», и уселся капитально. — Странно, что твой секьюрити[3] меня не кинулся обыскивать, лишь зенками ощупал. Вроде как, проявил бдительность. Инночка, на фига он тебе? Ты же со своей внешностью любого обезоружишь. — Антон недоуменно хмыкнул. — А вот в моем учреждении, — кстати, если ты не в курсе, я занимаюсь всем и понемногу, — гораздо демократичнее: любой страждущий заваливается без церемоний. Саблин человек открытый.

— Мне с охраной спокойнее. Я, Антоша, прежде чем завоевать место под солнцем, хорошую дрессировку прошла. А про твою демократию, как же, наслышана, — поддела Инесса бывшего зека и закурила.

— У, газетенки продажные…. Не верь, им, родная. Брешут. — Саблин достал из кармана дорогой кожаный органайзер[4]. Потыкал пальцем в кнопки: — На Никитина двухэтажная развалюха со сквериком твоя?

— Моя. Ремонт закончим, Центр здоровья откроем. Соляная пещера, антицеллюлитная программа, ароматерапия. Задумок много. — Женщина окинула развалившегося в кресле собеседника изучающим взглядом: — Или ты, Антон Богданович, глаз положил на чужую собственность?

Саблин кивнул:

— Землица твоя понадобилась. Уступишь — в долгу не останусь. Могу предложить уже сейчас несколько вариантов под твой Центр: закрытый пионерский лагерь за Академгородком, пятачок на Горском жилмассиве или все правое крыло супермаркета «Долина». Выручай. А потраченное бабло на ремонт твоей хибары компенсирую. Заплачу, несмотря на то, что она у меня пойдет под снос. — Антон Богданович самодовольно расплылся: — Я там такое нагорожу — конкуренты обрыдаются.

Наживка, брошенная Саблиным, была заманчивой. Но соглашаться сразу — значило признать его превосходство, его силу и вседозволенность, признать, что готова стелиться перед ним и не хочешь портить отношения с непредсказуемым, сытым боровом, которого даже власть не решается осадить. Наглый и хитрый, голыми руками не возьмешь. Его адвокаты из судов не вылазят, выигрывая тяжбу за тяжбой. Инесса прекрасно помнила, как ни с того ни с сего разорился их общий знакомый Петька Алферов, а потом господин Саблин и «ко» приобрели по дешевке его автомобильный бизнес. А что если и в отношении нее он вынашивает далеко идущие планы? Где-то в душе у Инессы постоянно зудела тревога, что рано или поздно Саблин объявится, не оставит ее в покое. Давние приятели, они ведь будто кость в горле: не должны подниматься выше некогда признанного дворового лидера, хулигана из семьи забулдыг. И она не исключение, потому что, хотя и косвенно, по-соседски, но тоже принадлежала к той части его жизни, в которой он верховодил.

Инесса Эдуардовна затушила сигарету: «Да, с Антошей выгодней дружить и в то же время необходимо постараться сохранить лицо, иначе вмиг подомнет, растопчет».

— Мне нужно подумать.

— Конечно, подумай, — растягивая слова, произнес всеядный Антон Богданович. — Но я бы на твоем месте долго не рассуждал. Строение ветхое, проводка изношенная… Мало ли, вдруг пожар случится или, того хуже, разные инспекции начнут прикапываться. — Он захлопнул чудо-книжечку: — Подумай, родная, подумай. Съезди, посмотри на объекты, удостоверься, что не фуфло подсовываю, проверь по своим каналам, каким образом, — Саблин хохотнул: — плешивый колобок приобрел недвижимость, а после я к тебе на обед в «Емелю» зама подошлю. С ним под рюмочку коньячка и обговоришь детали. Между прочим, видный мужик и ни разу не женатый. Советую обратить внимание. Ну, чего нахмурилась? Обещаю: пойдешь навстречу — не пожалеешь. Под свое покровительство возьму, никто не обидит. Или гнушаешься?

Она выбрала Академгородок. Разруха на месте канувшей в лету детской здравницы ее не смутила. Напротив, Инесса посчитала это поистине королевским подарком от непонятно с чего расщедрившегося Антоши, зацикленного на ее двухэтажке: и площадь больше, и бор, и свежий воздух, пропитанный запахом можжевельника. Правда, от трассы далековато, но ведь и клиент у нее не бедный, на автобусе трястись не привык, предпочитает личный транспорт. Прикинула: если нанять гастарбайтеров[5], можно обойтись малой кровью, а года через два и затраты окупятся, и прибыль пойдет.

Инесса потянулась ленивой кошкой, закинула руки за голову:

— Красотища! Я уже и не помню, когда в лес выбиралась.

— Смотри, как бы после радости плакать не пришлось. Лес лесом, а бес бесом, — назидательно выдала за ее спиной Татьяна Ивановна, обмахиваясь веточкой от комаров и выискивая, куда бы присесть: экскурсия по аллеям с разросшейся и цепляющейся к лодыжкам травой, к тому же заваленной мелкими и сухими шишками, ее изрядно утомила. Целый час на больных ногах, а везде ни одной хотя бы сломанной скамейки. — Саблин сволочь еще та: у него под брюками припрятан хвост и затолкнуты в ботинки от «Габор» копыта. Инна, пока не поздно, не связывайся с ним. Нутром чую, аукнется тебе его широкий жест. Виданное ли дело: природу на вонючий город променял! С чего бы? — Она пригладила короткую стрижку, основательно омолодившую ее круглое лицо с легким макияжем: — Такой впечатление, будто меня, как призывника, оболванили. А ведь твоя ненормальная Светка порывалась мне еще и брови выщипать. Еле отбилась. Воображала пучеглазая. Корчит из себя великого специалиста. Понавесила грамоток по стенам и выделывается.

— Ну, опять разворчалась. Ты когда-нибудь, чем-нибудь бываешь довольна? Тебе никто не авторитет. А Светлана Аркадьевна, между тем, — наш лучший стилист, победитель престижных конкурсов. Профессионал, для которого принцип Коко Шанель: «Нет женщин некрасивых, есть женщины ленивые» — не пустой звук. Она в каждого клиента вкладывает душу. Извини, но критиковать ее я тебе не позволю. — Инесса усмехнулась: — Надо же, «Габор». Когда только успела разглядеть? А с Антоном не напрягай. Сама в раздрае. Только все равно нет выбора. Он же открытым текстом предупредил, что, если начну артачиться, могут возникнуть проблемы.

— Мне бы подтяжку круговую, как у тебя, — жалобно простонала Татьяна Ивановна. — Были бы деньги, я, не раздумывая, в клинику к твоей Муратовой побежала.

— Танька, тебе один раз показать, что собой представляет это удовольствие, и навсегда пропадет желание ложиться добровольно под нож. Да и зачем? — Инесса посмотрела в сторону разграбленного дачниками и загаженного любителями пикников кирпичного корпуса. Из расположенной неподалеку котельной осторожно выбирался главный менеджер «Галатеи», опасаясь навернуться с разбитых ступенек. Прикоснулась к плечу секретарши: — Пошли, подруга. Кажется, наш Петрович созрел для вынесения вердикта.

Ковыляя следом за начальницей, Васильева чуть слышно пробормотала:

— Что-то ты не очень испугалась: и на лифтинг[6] решилась, и под общий наркоз легла.

Инесса резко обернулась. В карих глазах заблестели смешинки:

— Нашла чему завидовать! Если хочешь знать, я чуть не сдохла от потери крови. А все потому, что идиоткой была. У твоей Поляковой в свое время разум затуманился, и она вообще туго соображала. Невыносимо захотелось соответствовать молодому любовнику. Ты же, как я понимаю, гулять от Германа и охмурять смазливых ветреников не собираешься, а бзик — потешить без причины собственное самолюбие — не стоит жертв: операции не всегда проходят гладко, да и после них ты уже до конца жизни на крючке у пластических хирургов. Не лучше ли просто следить за собой? Тем более, у нас для этого в салонах имеются все условия.

— А куда подевался твой хахаль?

Инесса Эдуардовна звонко рассмеялась:

— Прогнала! Надоел. Я ж тебе говорю: идиоткой была.

Васильева с восхищением вылупилась на бывшую однокашницу: никогда, ни на граммулечку ей не дотянуться до Инки, хоть вывернись наизнанку. Настоящая женщина. Не то, что она, клуша.

Инесса уловила ее настрой, обняла:

— Успокойся. Еще неизвестно, кто из нас в выигрыше. У тебя семья, муж, который до сих пор тобой не пресытился, пылинки сдувает, а я, словно перекати-поле, никому ненужная, вся в работе и сама по себе. Даже ребенка не соизволила родить, упустила эгоистка время. А теперь…. Да чего там, совсем очерствела: мужиков, и тех покупаю. Одних для здоровья, других — от скуки, третьих — для показухи, чтобы таскать на разные сборища и презентации. — Она грустно выдохнула: — Поздно, все поздно: не за горами полтинник. Благородные принцы, как выяснилось, — товар штучный, давным-давно разобран, а оставшаяся некондиция — не уму не сердцу. Если и цепляет, то ненадолго. Видно, одиночество у Поляковой клеймом на судьбе выжжено. И чем дальше, тем меньше желания этому сопротивляться.

Пожилой менеджер «Галатеи» господин Креолов, имеющий по материнской линии аристократическое происхождение и являющийся активным членом Дворянского собрания, тщательно протер грязные ладони сорванным листком лопуха и, нырнув взглядом в раскрытую сумку секретарши, раздвинул в улыбке тонкие, пересохшие от жажды губы:

— Татьяна Ивановна, голубушка, плесните изможденному старику капельку вашего домашнего кваску.

— И мне, — присоединилась к его просьбе Инесса. — Так что скажете, Наум Петрович? Поедем смотреть супермаркет или на пионерском лагере остановимся?

— А чего, Инесса Эдуардовна, мы забыли в затаренной бананами и кириешками «Долине»? Шум, колготня, сброд — не солидно, — менеджер маленькими глоточками выпил квас, бросил пластиковый стаканчик в покосившуюся урну и забавно распростер худенькие, в пигментных пятнах руки: — Девушки, вот он, настоящий Эдем! Немного ума, вложения капитала — и люди сюда ринутся наперегонки. — Он нацепил на нос очки и заглянул в потрепанный блокнотик: — Итак, делаем в административном здании капитальный ремонт: меняем трубы, электрику. Короче, обновляем абсолютно все: от и до. Впоследствии можно к нему пристроечку соорудить, чтобы охватить всех желающих сюда попасть. Остальные корпуса сносим. Они нам ни к чему: эти хлипкие сборно-щитовые домики к зиме не приспособлены. Территорию слегка чистим, некоторые деревья вырубаем, прокладываем удобные дорожки для променада. Я, конечно, не ландшафтный дизайнер, но, так и вижу: перед фасадом — сверкающий в лучах солнца фонтан, и цветочки, цветочки, цветочки. Как у моего прапрадеда в Заречном имении, экспроприированном большевиками под пахотные земли. — Креолов презрительно скривился: — До сих пор пашут на руинах российской истории, — и внимательно посмотрел на разрумянившуюся от жары Татьяну Ивановну, которая когда-то в его присутствии по неосторожности брякнула, что у нее в роду были героические коммунары. Посмотрел не только внимательно, но и осуждающе. Как будто это она делала революцию и уничтожила принадлежащую ему по праву наследования графскую недвижимость.

Васильева выдержала колючий взгляд, пожала плечами и обмахнулась веточкой:

— Не нагнетайте, Наум Петрович. Хлеб выращивать гораздо достойнее, чем бездельничать на чужом горбу. Подумаешь, барина пощипали! Скажите спасибо, что не расстреляли. Небось, ваш покойный предок, умотав в Париж, не сильно бедствовал, на паперти милостыньку не клянчил.

Креолов надменно вскинул подбородок, и Инесса вмиг уловила угрозу нешуточной полемики. Прикрикнула:

— Татьяна, прекрати! Да и вы, Наум Петрович, придите в себя. Мне в «Галатеи» бойцы не нужны. Уволю обоих к чертовой матери!

На пенсию когда-то неплохо зарабатывающего ведущего инженера не прожить. Зная крутой нрав хозяйки, главный менеджер скрепя сердце проглотил обиду, и галантно, как и полагалось истинному аристократу, склонил седую голову:

— Простите, Инесса Эдуардовна, старика. Горяч не по годам. — Он смущенно прикоснулся к мягкой руке секретарши, униженно выдавил: — И вы, голубушка Татьяна Ивановна, пожалуйста, не гневайтесь.

Татьяна, почувствовав его нервно дрожащие пальцы, заморгала ресницами и покрылась багровыми пятнами. Ее охватил стыд. Она ясно осознала, чего стоит пожилому человеку вынужденное прогибание. Проклятый язык! Да у несчастного дедульки, может быть, и осталась-то в жизни одна забава — его замшелое дворянство.

— Нет, это вы меня, невоспитанную бабу, простите. Устала, вот и несу всякую чушь. Я вас, Наум Петрович, очень уважаю. И ваше происхождение тоже, — Васильева заискивающе улыбнулась. Ласково пролепетала: — Хотите еще квасу?

Креолов не хотел, но ради мира накатил полный стакан. И немного успокоившись, снова уткнулся в свой исписанный и расчерченный схемами блокнотик:

— Хорошо бы с торца разбить крытый садик в японском стиле. С попугайчиками и приглушенной восточной музыкой. А в холле можно поставить террариум с экзотическими рептилиями. Сейчас в моде тигровые и сетчатые питоны. Во всяком случае, так меня уверял Виталий Денисович.

                                      * * *

Виталий Денисович Чворов захлопнул медицинскую карту последней пациентки и, поднявшись из-за стола, подошел к зеркалу. Оттянул нижнее веко сначала правого глаза, затем левого и недовольно покачал головой:

— Нужно брать отпуск. Всех денег не заработаешь. И непременно бросить травиться никотином. Да-да, непременно, — он вытащил из кармана «Кэмэл», повертел пачку в руках, потом щелкнул зажигалкой и с наслаждением закурил. Присел на краешек столешницы, снял телефонную трубку и набрал номер директрисы частной клиники эстетической хирургии.

— Дина Самойловна, я прием закончил. Оформил двоих на «Ботокс» и «Рестилайн»[7], одного мэна — на гомеопатический коктейль и шлифовку татуировки. И зависла проблемная дама в почтенном возрасте с непреодолимым желанием омолодиться платиновыми нитями. Направил на обследование к Ланскому. В общем, я пошел и, если вдруг сегодня понадоблюсь, то