Я медленно прогуливался по платформе Пенсильванского вокзала. Мне необходимо было немного прийти в себя, потому что у меня создалось ощущение, будто я только что втащил по жаре пирамиду Хеопса на крышу Эмпайр-стейт-билдинг. Я остановился, вытер со лба пот, зажег сигарету и не торопясь продолжил прогулку. Не успел я сделать и трех затяжек, как в окно, мимо которого я проходил, постучали. Я наклонился и поймал полный отчаяния взгляд Вулфа, которого мне еле-еле удалось разместить в купе пульмановского вагона. Что есть мочи он заорал через закрытое окно:
— Арчи! Черт бы тебя побрал! Иди сюда! Поезд сейчас тронется, а у тебя билеты!
— Вы же сказали: там слишком тесно, чтобы курить! — завопил я в ответ. — Еще только тридцать две минуты десятого! И вообще, я раздумал ехать! Приятного времяпрепровождения!
Я побрел дальше. Билеты, как же! Не это его беспокоит. Он трясется от страха, потому что один в поезде, а поезд ведь может поехать. Он ненавидит движущиеся предметы и обожает доказывать, что в девяти случаях из десяти место, куда человек едет, ничуть не лучше того, откуда он уехал. Потому я и не стал спорить, когда, собираясь в поездку на четыре дня, он взял c собой три саквояжа, два чемодана и два пальто. И это в апреле! На вокзал пришлось приехать за двадцать минут до отхода поезда.
Фриц Бреннер провожал нас со слезами на глазах, а Теодор Хорстман, когда мы уже сели в наш седан, выбежал на улицу, чтобы задать еще несколько дюжин вопросов об орхидеях. И даже у Сола Пензера, когда он привез нас на вокзал и начал прощаться c Вулфом, задрожал голос. Можно было подумать, что нас запускают в космос проверить, все ли звезды на месте.
