Оглавление

ВЛЮБЛЁННЫЕ В ТУРКЕСТАН

Повесть первая

Николай Северцов — первый исследователь Туркестанского края

В своей, — давно ставшей библиографической редкостью, — книге «По дорогам неведомого Туркестана», Розалия Львовна Золотницкая пишет: «Путешественники того периода (19 века, прим. В.Ф.) были горячие русские патриоты. Это были истинные пионеры русской географической науки. Им обязаны мы первыми картами, на которых мощные водные артерии, массивы горных хребтов, труднопроходимые снега и знойные пустыни нашей родины нанесены в те места планшетов, где прежде белели огромными пятнами неведомые пространства. Ради изучения и расцвета страны они с большим мужеством, безграничной любовью к науке и глубокой верой в прогресс научной мысли добровольно обрекали себя на страдания и опасности походной жизни в неведомых странах».

Первым в этом ряду подвижников, безусловно, следует назвать Николая Алексеевича Северцова — выдающегося путешественника и зоолога, первопроходца «неведомого Туркестана».

Глава первая
Выбор цели

Жизненный путь Николая Алексеевича больше похож на приключенческий роман, нежели на привычную стезю учёного-натуралиста. Недолгая, по нынешним меркам — всего-то 58 лет — жизнь учёного и путешественника вместила в себя очень много: военные походы и битвы, плен и счастливое избавление от него, знакомство и дружба с Чарльзом Дарвином, путешествия и научные открытия. Имя Северцова навсегда осталось в названиях географических объектов, а также представителей животного мира и мира растений. Его именем назван пик и ледник на Памиро-Алае — у истоков реки Кашкадарьи, ледник в Заилийском Алатау. Именем учёного назван ряд животных и растений: тушканчик Северцова, рябчик Северцова, тёмная мышовка, лютик Северцова, в латинские названия которых прочно вбита его фамилия.

Представители древнего рода Северцовых издавна, со второй половины XVII века, проживали в Воронежской губернии. Здесь, в селе Хвощеватово 27 октября 1827 года и родился будущий исследователь Туркестана. Он стал первенцем в семье Алексея Петровича Северцова, вышедшего в отставку полковника, героя Бородина, потерявшего там руку и получившего золотую шпагу за храбрость. Алексей Петрович был весьма неординарной фигурой, ярко выделяясь на фоне местных помещиков. Цельная натура, человек твёрдого, властного нрава, он был строг, но справедлив и по тому времени достаточно демократичен. «Спины не гнул, прямым ходил» споёт через столетия о таком характере Владимир Высоцкий. Он не стеснялся говорить правду в глаза любому, не считаясь с его положением и званием. За эту прямоту его уважали как друзья, так и недруги, и жизнь свою Северцов-старший завершил в должности предводителя дворянства Землянского уезда Воронежской губернии.

Алексею Петровичу принадлежал известный всей России конный завод и несколько крупных имений в Воронежской губернии. В одном из них, селе Петровском, и прошло детство Коли Северцова.

Любовь к природе обнаружилась у маленького Коли уже в раннем детстве. Ещё не разбирая букв он с огромным интересом перелистывал страницы книг, рассматривая рисунки птиц и зверей, жадно слушал рассказы взрослых о жизни и повадках животных. А когда научился читать, его любимой книгой на долгие годы стала «История природы» французского натуралиста Жоржа–Луи Бюффона. С детства Николай полюбил и охоту. Один из его гувернеров был страстным охотником и часто брал мальчика в лес, где учил его распознавать разные виды птиц не только по внешнему виду, но и по особенностям полета и по голосу. Охота стала для Николая Алексеевича страстью на всю жизнь, и именно она способствовала развитию у него таких качеств как решительность, мужественность, целеустремлённость. В результате такого опыта Северцов не стал лабораторным учёным в привычном понимании этого слова — поле, лес, природа для него были и домом, и лабораторией, и кабинетом исследователя. В то же время он не был из числа тех горе-охотников, что бьют дичь почём зря. Прекрасно понимая роль охоты в научном исследовании, он в этом отношении был последователем знаменитого русского охотника и писателя Сергея Тимофеевича Аксакова.

Как и все дворянские дети того времени начальное образование Николай Алексеевич получил дома и, надо заметить, образование это было очень высокого качества. Ко времени поступления в университет он свободно владел четырьмя языками: немецким, французским, английским и латынью; хорошо знал не только русскую, но и европейскую литературу, сочинял стихи и весьма неплохо рисовал.

Шестнадцатилетним юношей Николай покидает отчий дом, и уезжает в Москву, где поступает на физико-математический факультет университета.

В Москве Николай проживает в небольшом деревянном флигеле, расположенном в одном из арбатских переулков. Проживает вместе со своим «дядькой» Федором Григорьевичем, который заведовал бытом юного студента — утром провожал на лекции в университет, а по субботам водил в баню.

Лес по-прежнему оставался для Николая магнитом, куда его неудержимо влекло. Часто поднимаясь вместе с первыми петухами, он отправлялся в поход, возвращаясь домой только к ночи. Балкон в этом случае он нарочно оставлял открытым, чтобы залезать в дом, никого не беспокоя.

В университете юноша начинает заниматься зоологией под руководством выдающегося русского учёного Карла Францевича Рулье. Уроженец Нижнего Новгорода, сын сапожника и повитухи, Рулье упорством и талантом сделал головокружительную карьеру в научном мире, став профессором медицины и зоологии Московского университета и зачинателем так называемого экологического направления в зоогеографии, которое в дальнейшем будет блистательно разработано его учеником Николаем Северцовым.

Рулье был абсолютно неприхотлив и безалаберен в быту, страшно рассеян и забывчив — типичный Паганель из жюльверновских «Детей капитана Гранта». Но, учёным и лектором он был блестящим, правда о своих лекциях частенько забывал. Студентов на естественном факультете было немного и случалось, придя на лекцию, они не находили лектора в аудитории. Но, в этом случае они уже знали, что делать. Всей ватагой устремлялись в знаменитую кофейню Печкина, где обычно и находили своего преподавателя за кружкой пива и с неизменной трубкой в зубах. В этом случае Рулье, ничуть не смущаясь, объявлял, что поскольку все студенты в сборе, то незачем возвращаться в аудиторию и читал лекцию тут же, в кофейне.

От своего учителя Северцов взял главное умение для учёного — наблюдать и критически делать выводы из тщательно собранных фактов.

Ещё одним человеком, оказавшим влияние на Северцова и определившим направление его научной деятельности, стал Григорий Силыч Карелин, известный путешественник, прадед великого русского поэта Александра Блока, с которым Северцов познакомился в 1845 году. Умнейший человек своего времени, чрезвычайно остроумный, лёгкий в общении, Карелин очаровал Николая рассказами о Семиречье, из путешествия по которому он недавно вернулся.

Благодаря живому повествованию Григория Силыча, перед глазами Северцова проносились картины богатой природы далёкой земли — пустынная и субтропическая растительность, жаркие равнины и снеговые горные хребты, летний нестерпимый зной и зимние суровые холода.

После услышанных рассказов поездка в Среднюю Азию стало для Николая Алексеевича целью и смыслом жизни. Однако, до первого путешествия в неведомый и такой манящий край пройдёт ещё двенадцать лет. За это время Северцов оканчивает университет, и в 1854 году завершает работу над монографией «Периодические явления в жизни зверей, птиц и гадов Воронежской губернии». Защита её осенью 1855 года в качестве магистерской стала событием в научном мире. Оппонентом на диспуте был наставник диссертанта Рулье, а официальный отзыв дал академик Александр Фёдорович Миддендорф, оценивший работу Северцова чрезвычайно высоко. Он даже предложил учёным-зоологам Германии издать ее немецкий перевод.

Спустя десятилетия Сергей Иванович Огнев, выдающийся советский биолог, назвал диссертацию Северцова «первой настоящей экологической работой в России», а один из крупнейших мировых зоологов Георгий Петрович Дементьев писал, что она «была выдающимся явлением в научной жизни нашей страны» и «представляла собой первое детальное экологическое исследование в мировой зоологической литературе».

За диссертацию 28-летнему учёному присудили Демидовскую премию — самую почётную неправительственную награду того времени. В денежном выражении она составляла двадцать тысяч рублей.

После своего триумфа Северцов обращается в совет университета с просьбой о допущении его к чтению лекций на правах приват-доцента. Просьба, однако, удовлетворена не была — по какой-то причине соратники усомнились в педагогических способностях кандидата. Сохранился прелюбопытный документ того времени, который привожу полностью:

«Постановление совета физико-математического факультета Московского университета»

(По делу об определении магистра Северцова преподавателем в звании доцента при Московском университете)

«Члены факультета, принимая в соображение, с одной стороны, существующие постановления о доцентах, а с другой — личность г. Северцова, известного всем им с самого поступления в университет, прежде всего единодушно изъявили своё убеждение относительно учёных достоинств г. Северцова, заключающихся в следующем:

Г. Северцов всегда отличался необыкновенным трудолюбием и наклонностью к глубокому и подробному изучению избранного им предмета; члены факультета всегда ожидали от него весьма полезного деятеля в области естественных наук, как относительно исследования частных вопросов теоретических, подлежащих кабинетным соображениям, так и относительно указаний отдельных характеристических явлений при собственном его наблюдении в определённой сфере естествознания.

Относительно же педагогических его способностей, необходимых для публичного преподавания, члены факультета изъявили некоторые сомнения: не находя в его предшествовавшей деятельности достаточных ручательств, на основании которых можно было бы ожидать от него, как от преподавателя, больших успехов.

Представляя на благоусмотрение Совета и высшего начальства вышеизложенные свои соображения, факультет имеет честь изъяснить, что в настоящее время он не может ещё постановить окончательного заключения об этом, потому, что г. Северцов не представил ещё новой диссертации provenialegend (право на чтение лекций, В. Ф.), которая требуется постановлением об определении особых преподавателей в звании доцентов.

При сём прилагается и прошение г. Северцова. 25 ноября 1855.

Декан Михаил Спасский».

Тогда Николай Алексеевич обращается к академику Миддендорфу, высказав желание совершить с исследовательской целью путешествие в Среднюю Азию. После ходатайства академика желание молодого учёного было удовлетворено — он был командирован в киргизские степи.

Летом 1857 года воодушевлённый Северцов отправляется к Аральскому морю. С этого и начался двадцатилетний период путешествий Северцова по Центральной Азии — полный опасных приключений и необыкновенных открытий.

Глава вторая
Туркестан

К середине 19 века Туркестан был практически — terra incognita, то есть неизведанной землёй. Его исследование только начиналось, и часто сопровождалось стычками между местным населением и русскими отрядами. Существовала и межплеменная вражда, доходившая иногда до кровопролитных столкновений. Бесчинствовали разбойничьи шайки грабившие, а то и убивавшие проезжих торговцев и путешественников. Поэтому, несмотря на мирный характер экспедиции, работать Николаю Алексеевичу приходилось в экстремальных условиях.

Первая экспедиция была снаряжена по поручению и на средства российской Академии наук. Руководство ею было поручено Северцову, а задачи, которые она должна была решить, были весьма разнообразны. К примеру, академик Рупрехт просил выяснить вопрос о происхождении некоторых лекарственных растений, ежегодно, в большом количестве привозимых из Бухары на Нижегородскую ярмарку. Растения эти — мускатный корень, гальбанум, ферула и некоторые другие, довольно широко использовались в русской медицине того времени. В письме к Северцову Рупрехт, в частности, пишет — «Дело чести образованного государства и обязанность Академии рассеять мрак, покрывающий вопрос о происхождении этих продуктов царства растений».

Академия наук, в свою очередь, просила собрать сведения «о подразделении киргизов Оренбургского ведомства на роды, отделения и подъотделения… и постараться определить, по личным наблюдениям, количество душ обоего пола, какое средним счётом можно при статистических соображениях полагать на 100 киргизских кибиток».

Председатель Географического общества, обращаясь к главе экспедиции писал, что «…с особенной благодарностью примет всякие сведения из области физической географии или этнографии, которые угодно будет господину Северцову сообщить Обществу во время его путешествия».

В экспедицию, кроме Северцова, входили: молодой, но уже достаточно известный талантливый учёный — ботаник Илья Григорьевич Борщов, препаратор Иван Гурьянов, а также: топограф, охотник и небольшой отряд казаков.

18 мая 1857 года Николай Северцов со своим небольшим отрядом, напутствуемый учёными собратьями, выехал из Петербурга в Оренбург. Обоз, состоящий из двух тяжело нагруженных экипажей, добирался до крайней точки империи ровно месяц. Здесь экспедиции пришлось задержаться — ждали отставший в пути груз. Времени, однако, не теряли. Борщов производил ботанические, а Северцов — зоологические сборы. Так было положено начало большим зоологическим коллекциям Северцова и ботаническим Борщова. Через некоторое время к экспедиции присоединился топограф Алексеев и несколько препараторов.

3 августа, после необходимой подготовки, Северцов выступил из Оренбурга во главе своего небольшого отряда, сопровождаемого караваном верблюдов. Впереди его ждали два года странствий в диких, почти неведомых киргизских степях.

Открытия начались сразу. В долине реки Аксу были обнаружены залежи угля, на сопках Мугоджар (южный отрог Уральских гор) выходы нефти (в 1892 году здесь была основана первая нефтяная контора «Леман и Ко»).

«Чёрное золото» была обнаружена ещё в нескольких местах: в низовьях реки Эмба, в районах Кандарала, Манайли и некоторых других. Ныне Эмбинская нефть известна во всём мире.

Бегло осмотрев плато Усть-Урт, отряд двинулся к северному берегу Аральского морю, а оттуда к устью Сырдарьи.

К концу октября, оставив за спиной почти три тысячи километров, экспедиция добралась до форта Казалинск. Форт №1, — как тогда называли один из первых форпостов Российской империи в Туркестане, — Казалинск, являл собой типичное для Средней Азии селение. Низкие домики с плоскими земляными крышами, практически без окон, базар с длинными рядами прилавков за которыми длиннобородые торговцы, зазывая покупателей, громко расхваливают свои товары. Медленно шагающие по узким улочкам навьюченные верблюды и ослики, едва видимые под огромными тюками. Пёстрая толпа ярко одетого, кричащего и жестикулирующего восточного люда.

В Казалинске задержались почти на месяц, — ждали морозов, чтобы сырдарьинский лёд смог выдержать вес нагруженных верблюдов. Пятого ноября решили — можно, и, отправив топографа Гурьянова с транспортом и собранным материалом назад в форт Перовский, Северцов, Борщов и Алексеев с небольшим отрядом направились к югу, в неведомые и таинственные Кызыл-Кумы. Это была первая научная экспедиция, проникнувшая в самое сердце Красных песков.

«Обширные безводные пространства, которые нам пришлось пройти, были доступны только зимой, при снеге, — писал Северцов в своём отчёте Академии наук — во всякое другое время пришлось бы раздробить это исследование на несколько поездок из форта №1 и форта Перовский».

Осмотрев развалины Джанкента — древней столицы огузов — экспедиция направилась к побережью Аральского моря туда, где еще не ступала нога ни одного европейца.

Здесь исследователи сделали важное открытие — море усыхало. Об этом говорили, ещё не потерявшие своего естественного цвета раковины, разбросанные по прибрежному песку, да многочисленные солёные озёрца, оставленные ушедшим от берега морем.

Исследовав побережье и сделав топографическую съёмку местности, Северцов со своими спутниками возвратился к началу своего пути — форту Перовский. Случилось это 12 декабря 1857 года.

Оставшиеся зимние месяцы исследователи занимались изготовлением чучел, маркировали и описывали коллекции, изредка совершали вылазки в окрестности форта.

Наступившая ранняя весна ошеломила Северцова буйством цветения и красок степного края. Ботаническая и зоологическая коллекции стала существенно пополняться, в основном за счёт пернатых. Николай Алексеевич, будучи метким стрелком, умел как никто, одним выстрелом, достать труднейшую птицу. Каждый день он проводил в поле. Даже приступы тяжелой тропической лихорадки не могли заставить учёного лежать. Превозмогая боль, а это случалось часто, садился он в седло со своим неизменным ружьем, чтобы добыть очередной, неизвестный науке экземпляр.

В середине апреля Северцов решает присоединиться к отряду, посланному рубить джидовый и тополевый лес в районе озера Джарты-Куль — цель продолжение исследования края, наблюдение за птицами и животными Туркестана в природе и дальнейшее пополнение зоологической коллекции. А ещё учёный мечтал исследовать горный массив Каратау — отрог Тянь-Шанских гор. Однако, к несчастью, неотложные дела задержали Николая Алексеевича, и отряд отправился без него. Только три дня спустя, в сопровождении десяти казаков, он двинулся вдогонку и через три дня догнал основной отряд. Встреча произошла в урочище Кумсуат. Именно в этом месте в 1853 году случилась битва отряда русских войск с кокандцами. Триста русских солдат столкнулись с многотысячным войском противника. Несмотря на явное превосходство кокандцы были разбиты наголову, потеряв все пушки. Об этой схватке Северцову рассказал участник сражения, командир казачьего отряда.

На следующий день, пройдя ещё несколько десяток километров, расположились лагерем. Солдаты стали заготавливать дрова, а Северцов, несмотря на участившиеся приступы лихорадки, занялся своим любимым занятием — охотой.

Болезнь не отступала, 26 апреля он почувствовал себя особенно нездоровым и провалялся полдня. Потом всё-таки поднялся, и, как он объяснил, — «желая стряхнуть с себя хворость», отправился на охоту, сопровождаемый тремя казаками и двумя киргизами. Если б он только знал, какая беда ждёт его впереди.

Глава третья
В плену

Был жаркий день, ярко светило весеннее азиатское солнце. Отряд, состоящий из семи человек, неторопливо продвигался среди зарослей джиды. Вскоре пейзаж сменился, показались песчаные барханы, переходящие в отдалении в голые пески — начало Голодной степи. Надежды охотников на эту местность, вскоре начали оправдываться. Едва они выехали из зарослей, как тотчас спугнули дикую козу, а неподалёку в кустах, нашли пару маленьких козлят. Здесь Северцов спешился и привязав козлят, спрятался в зарослях дожидаясь, когда вернётся их мать.

Киргизы-проводники, между тем, ускакали за барханы, и через некоторое время вернулись с тревожной вестью — поблизости рыскал вооружённый отряд кокандцев. К несчастью те тоже заметили охотников. Поднявшись на холм и увидев небольшую группу чужеземцев, они решили напасть.

В этой непростой ситуации хладнокровие не изменило Северцову. Послав двух киргизов в лагерь за подмогой, он приказал казакам собрать лошадей и спрятаться в кустах. К сожалению, никакого военного опыта у Николая Алексеевича в ту пору не было, иначе нападение, вероятнее всего, он бы отбил. Казаки подчиняться гражданскому чину не стали и заявили, что сопротивляться бессмысленно и нужно отступить. Северцов не счёл себя вправе распоряжаться чужими жизнями и отряд, пришпорив лошадей, пустился в бегство.

Кокандские воины

Враги выстрелили по убегавшему отряду, и когда дым рассеялся, Северцов увидел, что настигший их один из кокандцев ударил пикой скакавшего рядом препаратора. Бедняга от удара свалился с лошади, и стал молить о помощи. «Укройтесь в колючках», — успел крикнуть бедняге Северцов, но тут развернувшийся кокандец, нанёс удар пикой и ему. Ярость, обложенного со всех сторон волка, охватила Николая Алексеевича, прицелившись в ранившего его кокандца он спустил курок и лошадь противника ускакала дальше без ездока, насмерть сражённого пулей. Но врагов было намного больше, ещё трое всадников настигли Северцова и один из них сбил его пикой с лошади. Уже лёжа на земле учёный выстрелил во врага со второго ствола, но патрон, слишком туго забитый заклинило и ружьё разорвало. Взбешенный кокандец выхватил саблю, и стал наносить поверженному удар за ударом по шее, и скорее всего отрубил бы ему голову, но двое других, оттащили опьянённого кровью воина от Северцова. Живой русский представлял бо́льшую ценность чем мёртвый — за него можно было взять хороший выкуп. Привязав истекающего кровью пленника к лошади, отряд поскакал в неизвестном направлении. Через некоторое время к ним присоединился ещё один всадник. Судя по тому, как он разговаривал с остальными, в нём угадывался начальник. Позже Северцов узнал, что это был брат предводителя шайки, которая взяла его в плен.

Между тем из русского лагеря к месту стычки прибыл отряд, посланный на помощь, попавшим в беду охотникам. К сожалению, пока седлали стреноженных лошадей, время было упущено. Нашли только окровавленный приклад разорванного ружья, да следы крови, цепочкой тянувшиеся в степь. По ним организовали погоню, но проскакав километров тридцать, вернулись обратно — следы были погребены песками.

День склонялся к вечеру, когда отряд с русским пленником подъехал к месту, называемому Охчу. Когда-то здесь был большой город Отрар, сейчас же взору Северцова предстали лишь разрушенные могилы и земляные жилища, в которых обитали отшельники. В одну из землянок и внесли вконец обессилевшего Николая Алексеевича. Там его встретила старуха, зажёгшая примитивный светильник — глиняное блюдце с салом и тряпкой вместо фитиля.

Северцов в изнеможении растянулся на полу и уже стал засыпать, когда неожиданно в землянку вошёл молодой мужчина в богатом халате перехваченным кожаным ремнём с серебряной чеканкой. Узкие глаза на красивом лице, смотрели властно и требовательно. Это и был атаман разбойников по имени Дашан. Он недавно присоединился к своей шайке и решил немедля поговорить с пленником. Обратившись к нему на чистейшем русском языке — когда-то служил в русском отряде — Дашан стал расспрашивать о численности и расположении русских отрядов. Но Северцов, сославшись на слабость отвечать отказался. Дашан, велев старухе принести пленнику кислого молока вышел. Через час разбойники, вновь привязав русского пленного к лошади, двинулись дальше. Проехали километров двадцать, затем спешились и расположились на ночлег. Спали, однако, недолго — через три часа Северцова разбудили и путешествие к неизвестности продолжилось. На этот раз привязывать пленника не стали и тот смог сам править лошадью. Дашан скакал рядом и беспрестанно донимал Северцова вопросами. Вопросы были разнообразны, и отвечать на них нужно было весьма осмотрительно. К счастью Николай Алексеевич чувствовал себя уже достаточно бодро, чтобы не допустить ошибки. Улучшив момент, словно мимоходом Северцов сказал Дашану, что взятие его в плен навлечёт неминуемый гнев русских и расплата последует незамедлительно. Угроза подействовала, Дашан подъехал к брату и стал с ним совещаться. Затем вернувшись к пленнику спросил какой выкуп даст за него русское правительство.

— Ни гроша не даст — отвечал Северцов — напротив, прибегнет к военной силе, чтобы меня освободить. Вам надобно со мной договариваться. Пошлите гонца с письмом, тот привезёт задаток, а остальное я выплачу тому, кто доставит меня в форт Перовский.

— И сколько вы предлагаете?

— Двести золотых.

— Хорошо, но немного прибавьте. Я должен учесть интерес Яны-Курганского бека. Без него вопрос не решить.

На том и порешили.

Между тем путешествие подошло к концу — показались глинобитные крепостные стены Яны-Кургана.

Дашан, очевидно желая похвастать столь знатной добычей, гордо гарцевал на своём гнедом рядом с пленником.

Въехав в Яны-Курган, Дашан поспешил представить пленника коменданту крепости малорослому, худому человеку с жиденькой бородкой и чрезвычайно неприятным выражением лица. Северцова встретили со всеми полагающемуся ему почестями — пригласили сесть, а затем, заметив, что сидеть ему тяжело, подложили под локоть подушку. Подали чай с изюмом, и комендант стал задавать Николаю Алексеевичу вопросы, которые мало отличались от вопросов, которые задавал ему предводитель разбойников. Удовлетворившись ответами, комендант стал беседовать с Дашаном, а Северцов, практически мгновенно отключился. Уснул сном человека, за спиной которого 250 километров тяжёлого пути, пройденного за сутки.

Было уже темно, когда его разбудили и отвели в кибитку внутри крепости. На следующий день, Дашан зайдя к Северцову, сказал ему, что уезжает на два дня по своим делам, а заботу о нём поручает своему младшему брату. И действительно ровно через два дня Дашан вернулся и тут же повёл своего пленника к коменданту, чтобы поговорить о выкупе. Торговались долго, и в конце концов сошлись на 500 золотых.

— Северцов написал два письма — одно начальнику Сыр-Дарьинской линии, другое своим родным. Впоследствии оказалось, что ни одно из них не было отправлено.

После переговоров, Дашан объявил, что отправляется в свой родной аул и берёт заложника с собой, где тот и будет жить до получения выкупа. Выехали в тот же час, небольшим отрядом, состоящим из Дашана с двумя братьями, старика-киргиза. которому был поручен надзор за пленником и жены Дашана.

Женщину эту, как вспоминал впоследствии Николай Алексеевич, черноглазую, с правильными чертами лица, можно было назвать привлекательной даже по европейским стандартам. Одета она была в халат и шаровары, а на голове было намотано белое полотенце в виде высокого цилиндра.

Киргизская женщина

Путешествие до аула длилось пять часов, едва выехали, начался дождь и можно только восхититься выносливостью Николая Алексеевича, который превозмогая боль от ещё не заживших ран, промокший до нитки мужественно, без единой жалобы выдержал этот нелёгкий путь.

Наконец прибыли на место и Дашан повёл Северцова в свою, роскошно убранную коврами юрту. Вдоль стен стояли сундуки, набитые добром, говорящие о богатстве хозяина. К Северцову Дашан отнёсся как к дорогому гостю. Усадил на ковёр и вместе с ним пил чай, который разливала его супруга.

Ночевать пленника повели в жилище старшего брата хозяина, тоже весьма роскошное по местным понятиям. Наконец-то я высплюсь, подумал Николай Алексеевич, но не тут-то было. Солнце ещё не взошло, когда Северцова разбудили, объявив, что нужно немедленно выезжать к Туркестанскому губернатору — датхе.

— Как же так, — воскликнул заложник — ты же говорил, что до возвращения гонца, я буду жить здесь, у тебя в ауле.

— Я и сам так думал, — отвечал Дащан, но датха, узнав о тебе, прислал нарочного с приказом доставить тебя к нему, а ослушаться я не могу.

— А как он узнал?

— Думаю, Яны-Курганский комендант поспешил доложить. Но ты не беспокойся, потом мы вернёмся сюда.

И опять скрипит седло под путником поневоле, и опять долгая, нелёгкая дорога. Но, даже это вынужденное путешествие, дало учёному-натуралисту немало пищи для размышлений. Выехали затемно, перед глазами Северцова проходила степь, покрытая разнотравьем, пересекаемая горными ручьями и небольшими речками. Проехали мимо большого аула, раскинувшегося у зелёного холма. Аул ещё спал, догорали ночные костры, верблюды, даже во сне, пережёвывали жвачку, спали овцы, лишь собаки, почуяв чужаков, огласили окрестности свирепым лаем. Эта картина навсегда врезалась в память Николая Алексеевича.

Расстояние до Туркестана около трёхсот километров, тяжёлое испытание для человека, не оправившего от ран, и не успевшего как следует отдохнуть. Только наблюдения окружающего мира отвлекали внимание естествоиспытателя от тягот пути.

На привал останавливались в попадавшихся на пути аулах, где путников встречали с неизменным радушием и гостеприимством. Путешествие закончилось для Северцова тяжело. Непривычный к кокандскому седлу он натёр себе ноги, и на них образовалась сплошная рана, не заживавшая до конца июня. Но, всё когда-нибудь кончается, закончилась и эта поездка.

Въехав на четвёртый день пути на холм, путники увидели город, тёмно-зелёной полосой раскинувшейся по берегу реки Карачан. Вдали явственно виднелся огромный купол мечети Азрет-Султана.

Глава четвёртая

Вызволение

Туркестан, расположенный на пересечении караванных путей из Самарканда, Бухары и Хивы, один из самых древних городов Средней Азии. Первые сведения о нём появились ещё в VI веке нашей эры. В XII веке здесь жил поэт и мыслитель Ходжа Ахмед Ясави. В 63 года, в возрасте пророка Мухаммеда, он заточил себя в келью до конца своих дней, ибо считал, что никто не может быть выше пророка Мухаммеда и, соответственно, он, как человек преданный учению ислама, не может больше видеть солнце. После смерти был канонизирован как национальный святой всех тюркских народов, населяющих Центральную Азию. По приказу Тамерлана в 1396—1398 годах рядом с мавзолеем Ясави построили мечеть, которая приобрела широкую известность в мусульманском мире как религиозный центр Азрет Султан — под этим именем Ясави был известен в народе.

Отмечу, что первое подробное описание этого памятника было сделано именно Северцовым.

Ко времени появления в Туркестане Николая Алексеевича, значение города для Шёлкового пути уже было утрачено, однако десятки караванов всё еще продолжали свой ежедневный неспешный круговорот. Тысячи паломников со всего света стекались сюда, чтобы причаститься к святому месту.

Миновав городские ворота путешественники,