Современная мировая политика

Учебник

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 327(075.8)

ББК 66.4(0)я73

С56

Редакционная коллегия:
Жильцов С. С., доктор политических наук;
Неймарк М. А., доктор исторических наук;
Карпович О. Г., доктор политических наук.

В учебнике исследуются актуальные проблемы мировой политики. В первой части рассматриваются вопросы глобального развития, анализируются вызовы, с которыми сталкиваются все страны в последнее десятилетие. Во второй – представлена региональная проблематика. В третьей – исследуются проблемы развития постсоветского пространства, которое остается одним из приоритетов внешней политики России. Четвертая часть посвящена рассмотрению комплекса проблем, с которыми сталкиваются страны постсоветского пространства.

Учебник предназначен для магистрантов, обучающихся по направлению подготовки «Международные отношения», аспирантов, обучающихся по направлению подготовки «Политические науки и регионоведение», изучающих проблемы мировой политики.

УДК 327(075.8)

ББК 66.4(0)я73

© Коллектив авторов, 2021

© Дипломатическая академия МИД России, 2021

© ООО «Проспект», 2021

АВТОРСКИЙ КОЛЛЕКТИВ

Атаев Артур Викторович, кандидат политических наук, заведующий сектором кавказских исследований Центра исследований стран ближнего зарубежья Российского института стратегических исследований (РИСИ).

Бордюжа Николай Николаевич, Генеральный секретарь ОДКБ в 2003–2016 гг.

Борисов Алексей Владимирович, кандидат философских наук, доцент кафедры политологии и политической философии Дипломатической академии МИД России.

Великая Анна Алексеевна, кандидат политических наук, руководитель проекта Фонда поддержки публичной дипломатии им. А. М. Горчакова.

Гаврилова Светлана Михайловна, кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры политологии и политической философии Дипломатической академии МИД России.

Гузенкова Тамара Семеновна, доктор исторических наук, руководитель Центра гуманитарных исследований Российского института стратегических исследований (РИСИ).

Добринская Ольга Алексеевна, кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры восточных языков Дипломатической академии МИД России. Научный сотрудник Института востоковедения РАН.

Жильцов Сергей Сергеевич, доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой политологии и политической философии Дипломатической академии МИД России.

Зонн Игорь Сергеевич, доктор географических наук, профессор, генеральный директор Инженерного научно-производственного центра по водному хозяйству, мелиорации и экологии «Союз­водпроект».

Иванов Олег Петрович, доктор политических наук, профессор, проректор по научной работе Дипломатической академии МИД России.

Иванов Сергей Евгеньевич, кандидат исторических наук, заведующий кафедрой дипломатии и консульской службы Дипломатической академии МИД России.

Ивашенцов Глеб Александрович, Чрезвычайный и Полномочный Посол России, вице-президент Российского Совета по международным делам.

Костяной Андрей Геннадьевич, доктор физико-математических наук, Институт океанологии им. П. П. Ширшова Российской академии наук.

Кохтюлина Ирина Николаевна, кандидат политических наук, главный специалист-эксперт Департамента информационного обеспечения МИД России.

Кузьмина Елена Михайловна, кандидат политических наук, заведующий сектором Центра постсоветских исследований Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений им. Е. М. Примакова Российской академии наук (ИМЭМО РАН).

Кулябина Лидия Николаевна, кандидат политических наук, доцент кафедры политологии и политической философии Дипломатической академии МИД России.

Лагутина Мария Львовна, кандидат политических наук, доцент кафедры мировой политики Санкт-Петербургского государственного университета.

Мастепанов Алексей Михайлович, доктор экономических наук, профессор, руководитель Аналитического центра энергетической политики и безопасности Института проблем нефти и газа Российской академии наук (ИПНГ РАН), заместитель директора Института энергетической стратегии.

Медовник Михаил Владимирович, аспирант Дипломатической академии МИД России.

Мозель Константин Николаевич, кандидат исторических наук, профессор кафедры дипломатии и консульской службы Дипломатической академии МИД России.

Мозель Татьяна Николаевна, доктор политических наук, профессор, профессор кафедры политологии и политической философии Дипломатической академии МИД России.

Неймарк Марк Афроимович, доктор исторических наук, профессор кафедры политологии и политической философии Дипломатической академии МИД России.

Петровский Владимир Евгеньевич, доктор политических наук, главный научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН.

Сидорова Галина Михайловна, доктор политических наук, профессор Московского государственного лингвистического университета, профессор кафедры дипломатии и консульской службы МИД России; ведущий научный сотрудник Института Африки РАН.

Тимакова Ольга Александровна, кандидат политических наук, преподаватель кафедры политологии и политической философии Дипломатической академии МИД России.

Троянский Михаил Григорьевич, кандидат исторических наук, профессор кафедры дипломатии и консульской службы Дипломатической академии МИД России.

Цветов Петр Юрьевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры международных отношений Дипломатической академии МИД России.

Шишелина Любовь Николаевна, доктор исторических наук, руководитель Отдела исследований Центральной и Восточной Европы Института Европы РАН.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Взаимозависимый, полный противоречий и нестабильный мир обнаружил ограниченную эффективность государственно-центричного мирового порядка. Современные вызовы и угрозы международной стабильности не могут быть преодолены лишь силами национальных государств по правилам, которые были сформулированы в условиях относительно устойчивого биполярного мира. В глобальном мире появляются новые акторы, компенсирующие несостоятельность государств, принимающие активное участие в формировании глобальной повестки дня, определяющие приоритетные направления усилий международного сообщества, участвующие в разработке норм и принципов, определяющих формы и интенсивность взаимодействия государств на мировой арене. Понимание неизбежности перемен оставляет открытым вопрос о результате усилий участников мирового политического процесса, который направлен на формирование новой конфигурации системы международных отношений и ее последующую стабилизацию в рамках мирового порядка.

Учебник «Современная мировая политика» написан с учетом опыта преподавания дисциплин по программе «Мировая политика и глобальное развитие» студентам Дипломатической академии МИД России. Посвящен рассмотрению базовых проблем и тенденций мирового политического процесса и предназначен для обучающихся по программам магистратуры и аспирантуры, имеющих базовую подготовку в области международных отношений и мировой политики. Исходя из этого выстроена логика учебника, который должен ставить перед молодыми учеными исследовательские задачи.

В первую часть учебника вошли исследования, посвященные современным мирополитическим процессам. Особое внимание уделяется возникновению и развитию новых трендов в мировой политике. Авторы отмечают рост влияния неформальных договоренностей лидеров стран мира, которые не получают институционального оформления. Изменившийся формат политических консультаций, международных конференций и форумов, геополитических инициатив и экономических проектов существенно влияет на характер мировых процессов, способствуя расширению сотрудничества и достижению глобальной и региональной безопасности.

В учебнике большое внимание уделено новым факторам, оказывающим влияние на процесс формирования современного мирового порядка. Среди них следует выделить комплекс вопросов, связанных с климатическими изменениями и их влиянием на мировую политику, информационно-коммуникационными технологиями и их ролью в международных отношениях. Это призвано восполнить дефицит исследований подобного рода, который пока еще существует в оте­чественной литературе.

Вторая часть работы посвящена исследованию региональных проблем и их влиянию на мировые процессы. Акцент делается на исследования новых тенденций в региональных политических процессах Латинской Америки, Ближнего Востока, Азиатско-Тихоокеанского региона. События в политической и экономической жизни стран данных регионов привлекают к ним повышенное внимание и одновременно корректируют политику ведущих государств мира. В центре внимания авторов учебника вопросы, напрямую затрагивающие интересы России. Среди них подходы НАТО к реализации своей стратегии в мире, политика ЕС в отношении России, роль Африки в мировых политических процессах.

Особое внимание уделяется перспективам ЕС. Миграционный кризис последних лет, экономические проблемы, с которыми сталкиваются отдельные страны, решение Великобритании о выходе из Европейского союза и нарастание в отдельных европейских странах критики в адрес ЕС усилили накал дискуссий о будущем интеграционного объединения.

В третью часть вошли главы, посвященные внешней политике отдельных государств как ключевых элементов воздействия глобальной политической системы. Формат учебника поставил перед авторами не простую задачу — выбрать государства, оказывающие решающее влияние на мировые и региональные политические процессы. Некоторые аспекты политики указанных государств рассматриваются в других частях работы. Однако авторы ставили перед собой цель — дать студентам полное представление о политике стран, которые в силу политического веса, экономического потенциала, военной мощи или степени выраженности современных мирополитических тенденций оказывают значимое влияние на происходящие в мире процессы.

Четвертая часть учебника посвящена рассмотрению комплекса проблем, с которыми сталкиваются страны постсоветского пространства. Авторы сознательно ушли от рассмотрения политики отдельных государств, двусторонних отношений. Была поставлена задача показать развитие постсоветского пространства через призму регионального развития, решения региональных проблем. Тем более что после распада СССР Россия вынуждена была «с нуля» формировать свою политику в Каспийском и Черноморском регионах, в Центральной Азии и на Южном Кавказе. В свою очередь, страны данных регионов столкнулись с новыми вызовами и проблемами, резко возросло влияние внешнего фактора. Данные вопросы с учетом современных тенденций получили всестороннее освещение.

Учебник отличается комплексным подходом к оценке процессов, происходящих в современной мировой политике. Именно практическая направленность учебного пособия делает его особенно актуальным. Она не только предполагает формирование знаний, необходимых современному специалисту, работающему в сфере внешнеполитической деятельности, но и дает представление о реальных проблемах, с которыми сталкиваются все страны мира, включая Россию.

Авторы учебника не претендуют на рассмотрение всех проблем мировой политики, регионов и стран. Тем не менее на основе исследований, представленных в главах работы, студенты и аспиранты могут составить представления о тенденциях, которые наблюдаются в мировой политике, получить информацию о новых процессах в регионах и политике отдельных государств.

С. С. Жильцов,
доктор политических наук, заведующий кафедрой
политологии и политической философии
Дипломатической академии МИД России

Часть I.
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И МИРОВАЯ ПОЛИТИКА

Глава 1.
МИР И НОВАЯ ГЛОБАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

М. А. Неймарк

События последних лет привели к трансформационным потрясениям в мировой политике. Прежнее мироустройство с его устоявшимися опорными блоками претерпевает глубинные изменения. Кризис современной мирополитической модели явился катализатором ранее обозначившихся тенденций: подвижки и сдвиги накапливались годами, предпосылки к ним вызревали постепенно, исподволь, и потому не сразу обобщались в оценочную формулу, которая бы адекватно отражала степень сущностного переформатирования мирового порядка.

В результате развитие мирополитических процессов резко осложнилось и обострилось. Все большей эрозии подвергается международная стратегическая стабильность. В ходе глобализации явственно обозначились контртенденции. Содержание категорий «пространство» — «время» спрессовалось в непредсказуемо плотную субстанцию. В геополитическом пространстве произошли глубинные разломы. Кардинально меняются контуры самой мировой политики. Период внятных, более или менее упорядоченных конкурентных взаимодействий в мире, похоже, заканчивается. Появляются новые геополитические смыслы, выскальзывающие из матрицы привычных представлений.

Пандемия Covid-19 не только спрессовала в единый проблемный узел накопленные в предшествующий период наиболее острые противоречия и разнонаправленные тенденции мирового развития, но и обозначила в нем новые точки отсчета в оценке тесной взаимосвязи и взаимообусловленности мирополитических, макроэкономических и социально-гуманитарных процессов в глобальном пространстве. Их последствия наиболее выпукло проявились в США, в решениях и действиях американского руководства, совокупность которых отражает сущность феномена трампизма. нарастание конфликтогенного дискурса и откровенно анти-soft power действий Д. Трампа резко усилили как новые, так и существовавшие ранее геополитические диссонансы. Серьезный ущерб международному имиджу и репутации США нанесло решение Вашингтона о переводе своего посольства в Иерусалим. Несмотря на массированное дипломатическое давление, США не удалось помешать принятию на Генеральной Ассамблее ООН резолюции, осуждающей признание Вашингтоном в одностороннем порядке Иерусалима столицей Израиля.

Абсолютизация «жесткой силы», апология односторонних, все более репрессивных решений в мировой политике и международных отношениях становится определяющей чертой трампизма. Свой лозунг «Америка прежде всего» Трамп претворяет в жизнь весьма специфически: США вышли из Совета по правам человека ООН (СПЧ ООН), из Парижских соглашений по климату, из ЮНЕСКО, Ближневосточного агентства ООН для помощи палестинским беженцам, из ядерной сделки по Ирану, ДРСМД и Договора по открытому небу. В том же деструктивном ключе — объявленная Трампом готовность США, ультимативно обставленная очередными необоснованными требованиями к России, выйти в начале 2021 г. из СНВ-3.

И, наконец, нанеся мощнейший удар по гуманитарной составляющей «мягкой силы» США, Трамп разорвал отношения с Всемирной организацией здравоохранения, что не может не ослабить организационные структуры ООН. Тем самым «модельная мягкая сила» США, призванная служить образцом для других стран, пожалуй, в беспрецедентной степени подверглась коррозии. Примечательно, что на Всемирной ассамблее здравоохранения 18–19 мая 2020 г. США оказались в изоляции: два американских предложения — немедленно начать расследование об истоках заражения Covid-19 с обвинениями в адрес Китая и придание Тайваню статус наблюдателя в ВОЗ — провалились.

Пандемия выразительно подчеркнула противоречие, связанное с обозначившимися ранее центробежными тенденциями в развитии глобализации: кризис глобальный — противодействия ему — локальные, преимущественно в централизованных рамках «государство-нация». Коронавирусный кризис подвел черту под эпохой неолиберальной минимизации роли национального государства. Отвергнута нарастающая в течении многих лет убежденность в неизбежности эрозии и даже исчерпанности функциональных возможностей государства. Обратный геополитический дрейф к «государству-нации» означает новое как хорошо забытое старое.

Преодоление травматического шока от коронавирусной пандемии вынужденно увязывается с поиском защиты непосредственно у государства, т.к. реальные возможности международных организаций для эффективного противодействия ей оказались суженными до малозначимых показателей. В условиях масштабной дезориентации неолиберального истеблишмента к государству возвращается роль централизованного регулятора. Угроза катастрофической депрессии понуждает его мыслить глобальными кризисными категориями, но ускоренно действовать в суверенных институциональных рамках. Из этого следует, что пандемия стала финализирующим фактором кризиса неолиберальной модели миропорядка, фактически одномоментно, в концентрированном виде выявив новые и подтвердив проявлявшиеся ранее ее структурные и функциональные изъяны. Это, конечно же, отразится на формировании параметров нового мироустройства: неизбежны межгосударственные конфликты, чреватые усилением глобальных дисбалансов.

В этом контексте важное политико-методологическое значение приобретает вопрос о смысловом стержне понятий «многополярность» и «полицентризм». Они настолько замылены повседневным частотным употреблением, что почти автоматически отождествляются даже во внешнеполитических документах, не говоря уже о многочисленных публикациях, имеющих как прямое, так и отдаленное отношение к мировой политике и международным отношениям. Между тем исходное разграничение этих понятий, их содержательная спецификация задает вектор адекватного осмысления трансформационных перспектив мирового порядка. В полярности заложено в той или иной степени прямое конфликтное противостояние; полицентризм же подразумевает усложненное взаимодействие нескольких самостоятельных центров силы, способных создавать различные геополитические конфигурации, где сохраняются расширенные возможности защиты их национально-государственных интересов.

Эпоха гегемонистской униполярности заканчивается. Такой «конец истории» стал неизбежным. Четко обозначившееся рассредоточение новых центров силы в мировой политике, тягаться с которыми по отдельности и тем более с их совокупным потенциалом США все труднее и обременительнее, становится определяющей особенностью грядущего полицентричного мирового порядка с неизбежными элементами асимметрии.

Новый феномен — нарастание неустойчивости и неупорядо­ченности мироустройства, вызванное явным перенапряжением силовых линий в мировой политике. События в мире, ускоренно наслаиваясь друг на друга, все более усложняются, непредвиденность их, казалось бы, неочевидных переплетений и взаимовлияний образует новые проблемные поля мировой политики. Непредсказуемая спонтанность событий, резкая смена ситуаций обостряют в ней кризисные тенденции, усугубляя нестабильность мироустройства.

Потенциал саморегулирования мировой политической системы в целом уже исчерпан, как, впрочем, и нынешние инерционно-адаптационные попытки частичной модернизации и паллиативной санации ее отдельных компонентов.

Ослабление ее функциональной эффективности все более явственно обозначает точку геополитической бифуркации, за которой с неизбежностью следует усиление неопределенности в глобальном политическом пространстве. И это уже не очередная циклическая трансформация в мировой политике, а ее переломный переход в иное, пока еще не предсказуемое сколько-нибудь точно состояние. Сегодня это уже не отдельные кризисные тенденции и проявления, а всеобъемлющая совокупность кризисов, интернационализация которых стала знаковой приметой международной жизни: локально-страновых, региональных, субрегиональных, транснациональных, глобально-международных.

Разнонаправленность мирополитических процессов, усиливающаяся по нарастающей, пожалуй, беспрецедентно минимизирует предсказуемость развития событий и относительную точность (или хотя бы близкую ей) адекватность непредвзятых оценок и сколько-нибудь достоверных прогностических сценариев. Консенсусный вектор внешнеполитических взаимодействий размывается все чаще. На международных площадках разного уровня достижение сбалансированных позиций становится все более трудоемким и затяжным процессом.

Важно: потенциал саморегулирования мировой политической системы в целом уже исчерпан.

Дисфункция механизмов взаимодействия акторов мировой политики выражается в самых разнообразных формах. Более отчетливо проявляется кризис сознания политических элит Запада, во многом определяющих в своих странах заданность и алгоритм принятия решений в международной сфере. Налицо кризис управляемости и регулирования мирополитических процессов.

Эпоха циклически-волнового развития мира заканчивается. В дихотомии «статика — динамика» мирополитических процессов инерционный вектор первой практически полностью выпадает из новых геополитических реалий. Стремительное ускорение этих процессов, нередко разнонаправленных, насущная потребность в переходе к новой модели мироустройства в возрастающей степени предопределяют особенности международной повестки дня. Происходит переформатирование движущих сил мирополитических изменений, модификаций и трансформаций. Меняется само понятие акторности в мировой политике. Оно приобретает новые очертания, его содержательное наполнение расширяется за счет тех негосударственных акторов, которые прежде в таком качестве сколько-нибудь серьезно не рассматривались. О вторичности этих акторов, ограниченности их роли и ресурсов влияния в мировой политике говорить сегодня уже не приходится. По-новому перераспределяются механизмы взаимодействия государственных и негосударственных акторов мировой политики; статусный потенциал, ролевые функции, их взаимозависимость и взаимодополняемость усиливаются по нарастающей. Негосударственные акторы сегодня в состоянии играть самостоятельную роль в упорядочении международно-политической системы, поскольку их мобилизующий потенциал становится реальной силой. Статусный ареал акторов мировой политики определяется уже не только прежними критериями и параметрами — в силу вступают и многие другие факторы влияния на мировой арене, в частности ресурсный потенциал и эффективность использования «мягкой силы». Хотя, оговоримся, не все они обладают адекватным субъектным статусом и, соответственно, реальными возможностями воздействия на мирополитические процессы, сопоставимые с теми, которыми располагает группа ведущих участников мировой политики.

Принципиально важный момент — окончательная завершенность «романтического периода» деидеологизации международных отношений и мировой политики. Острая идеологическая борьба вновь, как и в пиковые периоды холодной войны, стала кризисно-конфронтационной приметой современного мирового развития. Виртуальные псевдореальности нередко навязывают новые или модифицируют прежние идеологизированные интерпретации правил игры, которые способствуют искусственному нагнетанию международной напряженности. Более того, появляется опасность того, что структурирующей матрицей международно-политических отношений может вновь стать, как это уже бывало в XX в., идеологическое противоборство в его модифицированных и инновационных формах, используемых Западом с учетом растущей роли России в мировом сообществе.

Важно: резко возросла геополитическая значимость локальных и региональных конфликтов, интернационализация которых усиливает напряженность в мире, создавая новые вызовы и угрозы странам и народам.

События на Ближнем Востоке, интернационализация украинского кризиса, опасная ситуация внутри и вокруг Нагорного Карабаха, нарастающее санкционное давление Запада на Россию резко обострили существующие в мире разногласия. Возникли новые болевые геополитические точки, обозначившие дополнительные разграничительные линии между Западом и Россией. Мирополитическая система становится все более разбалансированной. Устоявшаяся система сдержек и противовесов оказалась в фазе острого кризиса. Цена непросчитанных рисков в мировой политике резко возросла. Динамика внешнеполитических процессов столь стремительна, что многие из них оценочно уже не вписываются в прежние концептуальные схемы.

Новой фундаментальной особенностью мировых процессов стала усиливающаяся полицентричность. Это уже не тенденция, а четко обозначенная реальность. Происходит рассредоточение мирового потенциала сил и развития, его смещение на Восток, и прежде всего в Азиатско-Тихоокеанский регион — самое динамично развивающееся геополитическое пространство. На авансцену мировой политики и экономики выходят и другие новые страны, влияние которых, конечно же, неравнозначно.

Меняется не только география центров силы, но и сама геометрия двусторонних и многосторонних альянсов. К складывающимся геополитическим треугольникам добавляются четырехугольники; растущее многообразие этих и других потенциальных конфигураций, внутри которых сосуществуют взаимовыгодные интересы и одновременно — конкурирующие притязания участвующих в них стран, — новая особенность межгосударственных отношений.

Обостряются противоречия, связанные с неравномерностью мирового развития, усилением борьбы за ресурсы, доступом к рынкам сбыта, контролем над транспортными артериями. Конкуренция не только охватывает человеческий, научный и технологический потенциал, но и все больше приобретает цивилизационный характер, форму соперничества ценностных ориентиров. В этих условиях попытки Запада навязывания другим государствам собственной шкалы ценностей чреваты ростом ксенофобии, нетерпимости и конфликтности в международных делах и в конечном итоге могут привести к хаосу в мировой политике и неуправляемости в международных отношениях.

Кризисные тенденции современного мирового развития усилили нескрываемое желание Запада, прежде всего США, предопределять базовые принципы организации будущей международной системы. Притом что размывание ареала возможностей Запада доминировать в мировой политике становится очевидным фактом, подтверждая тем самым действенность и перспективную множественность моделей развития государств. Поэтому неравномерно складывающуюся геополитическую конфигурацию было бы, наверное, точнее охарактеризовать как асимметричный полицентризм.

В этих условиях со всей остротой встает вопрос: кем и как будет выстраиваться конфигурация посткризисного геополитического пространства в целом и отрабатываться новые институционализированные формы и механизмы регулирования общемировых процессов?

Новые процессы и явления накладываются на еще не исчезнувшие формы и представления предшествующего периода. В современных условиях глобальной взаимозависимости в мире происходит не только увеличение количества транснациональных игроков, но и изменение их типов. Раньше транснациональная активность жестко контролировалась крупными официальными структурами; в нынешних условиях свободно структурированные, практически неконтролируемые сетевые организации приобретают международную значимость и весомость. Именно в сетевом характере международного терроризма — первопричина огромных трудностей борьбы с ним.

В результате возвращения к жестко выраженной реидеологизации международных отношений, вызванной обострением политических и социально-экономических противоречий, неустойчивостью мировой политической и экономической системы, повышается геополитическая значимость фактора силы. Возрастание роли силового компонента в мировой политике, развертывание новых видов вооружений создают угрозу стратегической стабильности и глобальной безопасности, способствуя тем самым эскалации кризисов в мире.

Стремление западных государств, прежде всего США, удержать в геополитическом пространстве свои позиции, в том числе посредством навязывания своей точки зрения на общемировые процессы и путем проведения политики сдерживания альтернативных центров силы, привело к нарастанию неустойчивости в международных отношениях, усилило турбулентность на глобальном и региональном уровнях.

Продолжающаяся геополитическая экспансия НАТО, проводимая США и их союзниками, политика сдерживания России, оказание на нее политического давления подрывают региональную и глобальную стабильность, противоречат возрастающей в современных условиях потребности в сотрудничестве и противодействии транснациональным вызовам и угрозам. Расширение альянса, приближение его военной инфраструктуры к российским границам и наращивание военной активности в приграничных с Россией регионах нарушают принцип равной и неделимой безопасности, ведут к углублению старых и созданию новых разделительных линий в Европе.

Вместе с тем развитие современных мирополитических процессов чрезвычайно актуализирует ресурсные возможности применения «мягкой силы» в глобальной политике, подчеркивая значение проблемы концептуальной соотнесенности и практического использования инструментария «мягкой» и «жесткой» силы, ставя экспертно-политологическое сообщество и дипломатию нашей страны перед необходимостью уточнения ее сущностного содержания и реальных перспектив.

«Мягкая сила» расширяет привычный коридор внешнеполитических возможностей государств. Особое значение она приобретает в новых — санкционных — условиях перехода Запада от конкурентно-партнерского сотрудничества с Россией к конфликтному соперничеству на мировой арене. Так, в сценарии самых масштабных за последнее десятилетие маневров НАТО «Соединение трезубца — 2015» подчеркивалось, что они помогут альянсу отточить умение использовать «мягкую силу» и публичную дипломатию, а также действовать в контролируемой и враждебной медиасреде. По словам заместителя генсека НАТО А. Вершбоу, учения призваны «продемонстрировать способность НАТО отвечать на все виды угроз — от обычных боевых действий до гибридной войны и вызовов пропаганды».

В изменившихся геополитических условиях возрастает практическое значение вопроса о пределах эффективности «мягкой силы». Естественно, что и диапазон мнений в научно-экспертной и политической среде варьируется весьма широко — от утверждения, что в век информационных технологий и когнитивных войн ее возможности становятся поистине неограниченными, до сдержанных, скептических и весьма критических оценок, а некоторые оппоненты, отождествляя «мягкую силу» с вялым влиянием, даже настаивают на том, что «кончина» этого концепта стала реальностью.

Новая расстановка сил в геополитическом пространстве, предопределяющая, наряду с другими факторами, характер изменений в мирополитическом процессе, требует уточнения пределов возможности практического использования «мягкой силы», актуализируя и императивно ускоряя поиски баланса между ней и «жесткой силой», который благодаря американскому аналитику и политику Дж. Наю получил известность как «умная сила». Отсюда следует, что в мировой политике отнюдь не утратила актуальности максима Наполеона, проливающая свет на подвижность динамической соотнесенности «мягкой» и «жесткой» силы: «Я бываю то лисом, то львом. Весь секрет управления заключается в том, чтобы знать, когда следует быть тем или другим».

Важно: «мягкая сила» расширяет привычный коридор внешнеполитических возможностей государств.

«Умная сила» — это взаимосвязанная целостность различных компонентов в их синергетической концептуальной и практико-политической соотнесенности — культурно-гуманитарных, цивилизационных, социально-политических, экономических, военных и т. д., задействованных с учетом их умелого системного взаимодействия в беспрецедентно усложняющихся условиях развития мирополитических процессов, разнонаправленность которых усиливается по нарастающей.

«Умная сила» сугубо прагматична, ее геополитическая суть — рациональная взвешенность или взвешенная рациональность. Она ориентирована, естественно, на продвижение и защиту национально-государственных интересов, определяемых на основе собственного видения конкретных особенностей мирового развития, но с гибким, реально новым учетом гигантских подвижек на международной арене, которые ранее не принимались во внимание вообще или принимались в недостаточной мере — столь стремительно изменился состав акторов мировой политики и степень их влияния.

В современных условиях глобальная конкуренция приобретает цивилизационное измерение и выражается в соперничестве различных ценностных ориентиров и моделей развития. Социокультурное воздействие на общественное сознание, причем как на макро-, так и на микроуровне, заметно усиливается. Уже сейчас (и чем дальше, тем больше) возрастает практикостратегическое значение культуры в разрешении или хотя бы смягчении конфликтогенных ситуаций, вызванных противоборством различных систем ценностей и особенно метастазным набуханием радикального национализма и исламского экстремизма. В конце первого десятилетия XXI в. из 143 конфликтов в мире 108 имели культурно-цивилизационное измерение. Согласно глобальному индексу миролюбия, составленному сиднейским Институтом экономики и мира на основе 23 качественных и количественных показателей, в 2015 г. количество погибших в вооруженных конфликтах составило 101 тыс. человек, то есть выросло за семь лет в 5 раз, достигнув максимума за 25 лет, а число вынужденных переселенцев — 57 млн человек, что является худшим показателем с момента окончания Второй мировой войны. Жертв терактов (32 тыс. человек) стало на 286% больше по сравнению с 2008 г.

Поэтому среди первоочередных приоритетов мировой политики выделяется задача предотвращения межцивилизационных разломов, наращивания усилий в интересах формирования партнерства культур, религий и цивилизаций, призванного обеспечить гармоничное развитие человечества.

В мировой политике возрастает роль гуманитарного взаимодействия в целом. Так, новым инновационным этапом в развитии «мягких» форматов стало председательство России в БРИКС с 1 апреля 2015 г. по 15 февраля 2016 г. Конструктивные инициативы России нашли отражение в Концепции председательства Российской Федерации в межгосударственном объединении БРИКС в 2015–2016 гг. Документ ориентировал на качественное изменение положения в социально-политическом и гуманитарном взаимодействии в БРИКС с целью развития межцивилизационного диалога, продвижения общих ценностей стран-участниц на мировой арене. Важнейшим итогом уфимского саммита БРИКС 2015 г. стало совместное заявление стран-участниц о необходимости выработки стратегии их сотрудничества в области культуры, науки и образования. В рамках конкретизации работы на этом направлении был сделан упор на перенос положительного опыта двустороннего взаимодействия на уровень многостороннего сотрудничества. В результате число форматов взаимодействия в БРИКС, прямо или опосредованно относящихся к «мягкой силе», превысило четверть из 34 действующих или находившихся в стадии завершения. Это прежде всего Гражданский форум, Консорциум научных центров, Деловой совет, Бизнес-форум, Профсоюзный форум, Молодежный форум, Встреча породненных городов и муниципальных образований, Форум по вопросам урбанизации, Встреча кооперативных объединений стран БРИКС, Семинар по вопросам народонаселения, Совет экспертных центров и другие структуры, использующие потенциал гражданского общества.

Важнейшими приоритетами Представительства России в БРИКС в 2020 г. стали: укрепление многосторонних начал в глобальной политике, продвижение общих интересов стран БРИКС на международных площадках; развитие сотрудничества в торгово-экономических и финансовых сферах; сотрудничество в гуманитарной и культурной сферах, укрепление контактов между людьми.

Концептуальная основа Представительства России 2020 — укрепление политической позиции БРИКС на международной арене, продвижение заинтересованности объединения в транснациональной финансовом сотрудничестве, продолжение укрепления экономической и цифровой безопасности, стабильности стран-членов, развитие взаимовыгодного сотрудничества в таких отраслях как здравоохранение, информационные технологии, инфраструктура, создание и запуск единой платежной системы BRICS PAY, которая позволит уменьшить влияние американской валюты на международном рынке.

Разумеется, было бы ошибочно представлять нынешнее положение дел в БРИКС в розовом цвете, преувеличивая масштабы и темпы его развития: БРИКС — объединение еще молодое, есть неизбежные внутренние проблемы, а в сложных переплетениях геополитики оно по-прежнему сталкивается с негативными внешними воздействиями. Но главное — осознание всеми участниками международной практико-политической важности деятельности БРИКС в процессе формирования современной модели межгосударственного общения.

Качественно новый характер приобретает глобальная угроза, обусловленная появлением международной террористической организации «Исламское государство» (ИГ) и подобных ей объединений, поднявших насилие на невиданный уровень жестокости и претендующих на создание всемирного халифата.

Все большее значение в мировой политике придается вопросам обеспечения экологической безопасности и противодействия изменению климата на планете. Причем, как показывает практика, здесь со стороны западных стран нередки попытки искусственной политизации природоохранной проблематики и ее использование для ограничения суверенитета государств в отношении их природных ресурсов.

Между тем ученые фиксируют планетарную трансформацию окружающей среды. По сравнению с XIX в. изменения климата, концентрация парниковых газов, появление озоновых дыр привели к гигантскому, в 10 тыс. раз большему возрастанию электромагнитного фона обитания человечества. Жители Земли уже потребляют более половины доступной пресной воды. Вымирание флоры и фауны происходят, по расчетным данным, беспрецедентными за последние 500 млн лет темпами. Загрязнение окружающей среды достигло немыслимых масштабов. Суммарная масса результата производственной деятельности человека превысила 30 трлн т, в то время как вес всей биомассы, накопленной природой за 4,5 млрд лет существования планеты, составляет около 2,5 трлн т. Экологические последствия развития совершенной технической цивилизации создают реальную угрозу равновесию биосферы. В этих условиях объявленный Д. Трампом в июне 2017 г. выход США из Парижского соглашения по климату чреват не только геоэкономическими, но и геополитическими последствиями, уже вносящими едва скрываемый дискурс отчуждения даже в союзнические отношения США и Евросоюза.

Принципиально новый фактор современного мирового развития — начавшаяся смена технологического уклада в экономике с теми кардинальными новшествами, использование которых неизбежно чревато обострением экономической конкуренции и перераспределением сфер влияния в мире. В результате экономика гораздо чаще используется как геополитическое оружие.

Возникают разнородно новые геополитически значимые центры интеграционной гравитации. И это, похоже, только начало в будущем глобально-стратегическом перераспределении сил в мировом пространстве. Речь идет о перспективах трансатлантической, транстихоокеанской, латиноамериканской интеграции и, конечно же, Евразийского экономического союза.

Кризисные явления в мировой экономике глобализируют новые реалии: общее замедление темпов роста, волатильность финансовых и товарно-сырьевых рынков, дробление геоэкономического пространства на региональные структуры с конкурирующими тарифными и нетарифными ограничителями.

В мире происходят кардинальные изменения, вызванные информационно-технологической революцией. Темпы информационной глобализации беспрецедентны. Жизнь подтвердила правоту известного теоретика коммуникаций Герберта Маклюэна, который давно предвидел, что смена исторических эпох определяется сменой коммуникационных технологий.

Стремительное развитие компьютерных технологий, связи и программного обеспечения сопровождается резким уменьшением стоимости создания, обработки и передачи информации. По американским данным, за последние три десятилетия XX в. вычислительная способность техники удваивалась каждые полтора года и к началу нового тысячелетия стала стоить одну тысячную от ее стоимости в начале 1970-х гг. Показательные примеры: если бы цены на автомобиль падали столь же стремительно, как цены на полупроводники, то автомашина стоила бы сегодня 5 долл. Если в 1993 г. в мире насчитывалось около 50 веб-сайтов, то семь лет спустя их число превысило 5 млн. О глобальных последствиях информационной революции наглядно свидетельствует тот факт, что количество цифровой информации возрастает в 10 раз каждые пять лет. В 1980 г. хранилище 1 гигабайта информации занимало целую комнату, а в наши дни 200 гигабайт можно поместить в маленький кармашек рубашки. Ежегодный рост цифровой информации увеличивается шестикратно, достигая почти 1 трлн гигабайт, а ее объем примерно в 3 млн раз превышает объем информации в книгах, напечатанных за всю историю человечества.

Информационно-коммуникационная революция, ставшая локомотивом нового технологического уклада, одновременно настолько обострила противоборство в геополитическом пространстве, что появилось понятие «инфогенные угрозы», которые все более деструктивно сказываются на трансформационных процессах, определяющих вектор развития современного миропорядка.

Новая мирополитическая реальность — расширение и углубление миграционных процессов в мире. Они глобализируются, приобретая геополитическое измерение, с одной стороны, и сказываясь непосредственно на внутриполитической и социально-экономической ситуации многих стран — с другой. По оценке Агентства ООН по делам беженцев (июнь 2016 г.), число беженцев, покинувших свое место жительства из-за военных конфликтов, достигло наивысших показателей за всю историю. 65,3 млн людей стали беженцами, лицами, подавшими прошение о предоставлении убежища или внутренне перемещенными лицами, общая численность которых, к примеру, в 2015 г. возросла на 5 млн. По самым скромным подсчетам, в этот год только границу Европы по морю пересекли более 1 млн беженцев. Таким образом, как отмечает ООН, беженцем сегодня является каждый 113-й человек на земле. Пограничные заграждения из колючей проволоки в Венгрии и Болгарии для недопущения на их территории беженцев из Ближнего Востока стали наглядным отражением беспрецедентного по масштабам миграционного кризиса в Европе.

В этой связи все чаще ставятся вопросы о перспективах развития Европейского союза, переживающего многоуровневый кризис. Брекзит стал концентрированным выражением самого глубокого, по сути — системного кризиса ЕС и его интеграционной модели. По отношению к ней во многих странах ЕС четко прослеживается нисходящая цепочка ее социально-психологического и политического восприятия, отдельные звенья которой наглядно показывают эволюцию умонастроений европейцев: евроэйфория — евроэнтузиазм — евроскептицизм — европессимизм.

Одной из исходных причин системного кризиса ЕС являются несбалансированность, усиливающееся несовпадение и нынешняя дифференциация самих подходов к его интеграционным перспективам. В различных формах и в той или иной степени выраженности и радикальности они проявляются, с одной стороны, среди северных стран — членов ЕС и стран Южной Европы, а с другой — внутри стран, стоявших у истоков европейской интеграции, и стран-«новобранцев» ЕС. Растущее недовольство евроскептиков и европессимистов вызывает, в частности, деятельность Европейской комиссии, теперь часто берущей на себя функцию своего рода «политического оператора», регулирующего все и вся за счет маргинализации суверенных прав и государственных возможностей стран-членов ЕС. Попытки превратить единую Европу в Европу единообразную явно провалились.

Красноречивые результаты референдума в Великобритании в июне 2016 г. о выходе страны из ЕС означают, среди прочих определяющих мотивов и причин, что она отвергает общеевропейские ценности в их унифицированной трактовке высшим эшелоном евробюрократов. Таким образом, ценностный аспект Брекзита, наряду с предшествующим крахом мультикультурализма, стал новой кризисной реальностью европейского интегрированного пространства. Причем еще за год до референдума в Великобритании, по образному выражению Н. Арбатовой, рассматривающей события на Украине как дезинтегратор европейского пространства, «европейское зеркало треснуло».

Если же рассматривать итоги референдума в глобальном контексте, то Брекзит — это специфически выраженная контртенденция в развитии интеграционных процессов в мировой политике, новый, актуализированный вызов глобализации. Брекзит поставил кризисное многоточие в развитии не только ЕС, но и мирополитического порядка в целом, усилив тем самым неопределенность в, казалось бы, привычно устойчивых отношениях ведущих игроков в геополитическом пространстве.

Кризис в ЕС отражает усиление борьбы между бескомпромиссными сторонниками подчинения государственного суверенитета высшим глобальным интересам, а также более гибкими приверженцами глобализации, которые придерживаются смягченной концепции «функционального суверенитета», с одной стороны, и теми, кто выступает с прямо противоположных, жестко обозначенных позиций, — с другой. Все большая часть политических элит в западных странах разочаровывается в глобализации, считая, что она подрывает субъектную суверенность государств и их национально ориентированные интересы в мире.

В развитии современных мирополитических процессов чаще, чем раньше, дает о себе знать санкционный фактор, активно используемый Западом, прежде всего США, в своих тактических и стратегических целях. Его новизна относительна — меняются методы, технологии, формы проявления. Суть же, исходные целевые установки неизменны. По американским данным, только за пять лет, с 1996 по 2001 г., США в одиночку применили 85 новых санкций, что дало повод некоторым аналитикам иронизировать, что Штаты применяли санкции против половины человечества.

О том, сколь важное внешнеполитическое значение придается руководством США санкционным вопросам, свидетельствует тот факт, что в 2013 г. в Государственном департаменте создана специализированная структура, призванная координировать санкционные режимы США: до этого управление ими было рассредоточено по различным министерствам и ведомствам.

В последние годы санкционное давление Соединенных Штатов на Россию усиливалось по нарастающей. Введение Западом во главе с США международных экономических санкций против России произошло без мандата ООН; базовые принципы и условия членства в ВТО попросту проигнорированы. Под давлением США Международный валютный фонд даже менял правила игры, согласно которым странам, нарушающим свои обязательства по выплате суверенных, то есть государственных долгов, финансовая помощь не оказывается. Наглядный тому пример — неоднократное выделение МВФ, вопреки собственным принципам, займов Украине, что свидетельствует о вмешательстве «большой» политики в мировую экономику и мирополитические процессы.

Особый интерес в условиях санкционного давления на нашу страну представляет весьма откровенная оценка целевой направленности санкций, данная Дж. Наем, причастным в течение многих лет к выработке американских внешнеполитических решений: «Общим для всех санкций является манипулирование экономическими операциями в политических целях»1. И далее, еще жестче: «Главной целью санкций является изменение поведения, сдерживание и смена режима в другой стране»2.

Санкционная политика США в отношении России имеет свою геополитическую предысторию, доктринальную базу которой американское руководство заложило фактически сразу после окончания Второй мировой войны. В директиве Совета национальной безопасности США от 18 августа 1948 г. № 20/1 под названием «Цели США в отношении России», рассекреченной лишь 30 лет спустя, говорилось, что при государственном планировании следует определить цели, достижимые как во время мира, так и во время войны, «сократив до минимума разрыв между ними». Целевые установки формулировались четко, со всей политической определенностью: в корне изменить теорию и практику мировой политики и международных отношений, с тем чтобы Советский Союз был слабым в политическом, военном и психологическом отношениях. При этом особо оговаривалась необходимость добиться его значительной экономической зависимости от внешнего мира на условиях, которые должны быть «подчеркнуто тяжелыми и унизительными для коммунистического режима».

Таким образом, преемственность и развитие (в осовремененном виде) санкционной доктрины США по-прежнему определяют уровень и качество американо-российских межгосударственных отношений, в значительной степени определяя вектор развития мирополитических процессов в целом. Это наглядно проявилось в ходе событий на Украине, интернационализации украинского кризиса и подготовки санкций против России. Сенсационным по своей необычной откровенности стало заявление государственного секретаря США Дж. Керри в августе 2015 г.: «Нам и так непросто убеждать Европу давить на Россию из-за Украины»3.

Новые вызовы XXI в. входят в противоречие с привычным толкованием многих понятий и явлений мировой политики, не исключая, разумеется, и тех, которые имеют прямое или опосредованное отношение к русофобии. В мирополитические процессы настойчивыми усилиями наиболее враждебно настроенной к России части западных, прежде всего американских, элит встраиваются не только содержательно новые русофобские форматы, но и старые, модифицированные с учетом изменившихся геополитических реальностей, которые отражают изменения в мировой политике, где одновременно развиваются процессы как взаимопритяжения, так и взаимоотталкивания, партнерства, конкурентного сотрудничества и соперничества. Это тем более важно, что глобальное международно-политическое пространство расширяется по нарастающей за счет виртуального, сетевые технологии меняют устоявшиеся представления о факторах, влияющих на мировую политику.

Русофобия в геополитике, если рассматривать семантическую цепочку уточняющих определений, — это исходно враждебное, априори предвзятое, рефлекторно неприязненное, всегда болезненно-подозрительное и уничижительное отношение к России. Замыкают цепочку редкие, но никак не исчезающие случаи своего рода «галлюцинаторной» антироссийской рефлексии. Современная русофобия многослойна и многолика. Но главный ее вектор — геополитический, то есть по сути она представляет собой антитезу геополитической значимости России.

Русофобия — это исторически собирательный образ врага в лице России, который не может не влиять на ценностные установки податливого массового сознания в западных странах, предрасположенного, при соответствующей обработке, к восприятию России как неизбежного зла, воспроизводимого в разных обстоятельствах на постоянной основе.

До распада Советского Союза биполярная мирополитическая система с неизбежностью зеркально воспроизводила эффект взаимного отторжения, предвзятости и подозрительности — всего того, что, собственно, и формировало основу русофобии и ответную реакцию на нее. Технологии использовались разные, но бывало — они совпадали, что вполне соответствовало особенностям тогдашней биполярности.

В условиях однополярного мира после распада СССР линейно-компенсаторная диалектика противостояния утратила прежние связующие узлы. Содержательное наполнение антикоммунизма и антисоветизма в специфической форме, адаптированной к новым мировым реалиям, оказалось в арсенале современной русофобии. Нынешняя ситуация усложняется новыми перекрестными стратегическими партнерствами — как реальными, так и декларируемыми. Соответственно, по-новому расставляются акценты в мировой политике: конкурентное соперничество становится более комбинационным, тактические цели и задачи русофобии вынужденно осовремениваются, адаптируясь к изменившейся обстановке — после тяжелейших 90-х гг. Россия стала другой страной. На Западе не могут или не хотят осмыслить во всей полноте беспрецедентный характер переходной парадигмы нашего государства, в котором впервые в мире произошел «обратный» формационно-исторический переход, уникальный «перескок» от социализма к капитализму, фундаментально изменивший все геополитические расклады.

Но антироссийские волны продолжают накатывать на Россию с регулярностью приливов; отливы же, в отличие от природной заданности, задерживаются зачастую надолго. Сегодня русофобские проявления варьируются в самом широком диапазоне — от примитивно-вульгарных до комбинационно-утонченных, выраженных не совсем явно, опосредованно.

В целом же русофобия в геополитике — феномен системный: ценностный, мировоззренческий, политический, экономический, социокультурный. Конечно, современная русофобия разнится в немалой степени с прежней, времен холодной войны, но и в нынешнем виде она не есть нечто застывшее, не есть всегда «равная самой себе». Претерпевая определенную эволюцию, она по-своему приспосабливается к беспрецедентной динамике современного мира.

Адаптационные способности русофобии воспроизводит собственная ее структура, опору которой — достаточно стабильную — можно представить в виде относительно самостоятельного «ядра», формировавшегося в течение длительного времени. В этом «ядре» спрессовались накопленные веками на Западе русофобские тенденции, подпитываемые упреками в «нецивилизационности» России. Помимо первичного «ядра», в структуре русофобии имеется ряд вторичных напластований. При тех или иных изменениях в этой структуре (а ее зыбкость как раз и является предпосылкой ее «ртутной» подвижности), в основном сдвигаются внешние пласты, хотя затрагиваются и более глубокие. При этом возникает иллюзия существенных сдвигов в восприятии России Западом, в действительности же основание русофобии остается на месте, само «ядро» претерпевает изменения лишь в тех пределах, которые не «размывают» его качественной определенности.

Гибкое сочленение указанных компонентов — «ядра» и «пластов» — открывает перед теми, кто реально формирует общественное мнение Запада и его отношение к России, широкий политико-идеологический и пропагандистский простор. По сути, используется вполне унифицированный механизм, его отладка и доводка осуществляются с учетом национальных условий отдельных стран Запада. В «конфликтном поле исторической интерсубъективности» (по Сартру) корневая система русофобии, которая упорядоченно сопряжена с системой давно усвоенных предрасположенностей, получает постоянную подпитку.

Современное «клиповое» мышление не воспринимает объемную противоречивость явлений в их целостной совокупности. Массовое сознание испытывает на себе повседневное воздействие различных антироссийских идеологий, мировоззренческих и политико-пропагандистских формул, задающих тональность отношения к нашей стране. Западное общество легко «проглатывает» русофобские версии и интерпретации, абстрагируясь даже от явно несуразных оценочных обобщений, касающихся нашей страны. Плодотворность критики в том, что адекватный, грамотно объясняющий ответ на нее служит ступенькой преодоления прежнего и накопления нового оценочного опыта, способствуя тем самым постепенному отходу от редуцированного черно-белого восприятия России.

Поэтому системная русофобия отнюдь не исчезает. Антироссийский акцент становится все более заметным на Западе. Частично получаемые от западных СМИ вторичные знания о России неизбежно меняют угол ее восприятия. Нередко оценки и представления базируются на устаревших понятиях: многие до сих пор не привыкли к мысли, что имеют дело не с СССР, а с новой страной в ином историческом контексте. Для обывательски ориентированных людей, привычно замкнутых на своих собственных делах и проявляющих отстраненный интерес к событиям в мире, восприятие происходящих в России процессов в целом остается размыто-безликим. В немалом сегменте общественного мнения — радикальных умонастроений — преобладает предвзятый жестко-критический подход к России, форсированный акцент на негативе.

В последнее время в целом более заметными становятся односторонне-негативные оценки, упрощения и искажения истории и нынешнего состояния России, в основе которых лежат как новые, так и опять же старые обвинения и упреки. Прослеживается цепная реакция давних стереотипов и конфронтационной логики: нарушение демократии и прав человека — авторитарная деспотия — ретросоветский милитаризм, милитаристская экспансия Москвы, покушающаяся на свободы западного мира.

В связи с усложнением мировой обстановки, формированием новых центров силы, усилением конкурентной борьбы за геополитические интересы отношение к России определяется все более хаотичным смешением разнопорядковых факторов и мотивов: экономических, политических, цивилизационных, мировоззренческих и др.

Сегодня как никогда ранее возросло практическое значение политически адекватной сбалансированности реакций на сложнейшие событийные контексты мировой политики, когда одна ситуация наслаивается почти одновременно на другую, затрудняя понимание усложнившихся динамических взаимосвязей различных факторов международной жизни. Концепция внешней политики Российской Федерации 2016 г. стала ответом на кардинальные изменения в мире. Она задает четкие критерии для выработки ответственных решений, отвечающих внешнеполитическим интересам России.

Список использованной литературы

1. Военная доктрина Российской Федерации: утв. Президентом РФ 25 декабря 2014 г. № Пр-2976.

2. Доктрина информационной безопасности Российской Федерации: утв. Указом Президента РФ от 5 декабря 2016 г. № 646.

3. Концепция внешней политики Российской Федерации: утв. Указом Президента РФ от 30 ноября 2016 г. № 640.

4. Мировая политика в фокусе современности / отв. ред. М. А. Неймарк. М.: ИТК «Дашков и К°», 2020.

5. Неймарк М. А. «Мягкая сила» в мировой политике. М.: ИТК «Дашков и К°», 2020.

6. Неймарк М. А. Эволюция внешнеполитической стратегии России. М.: Проспект, 2020.

7. Россия и современный мир / отв. ред. М. А. Неймарк. М.: Изд-во «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2016.

8. Современный мир и геополитика / отв. ред. М. А. Неймарк. М.: Изд-во «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2015.

9. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации: утв. Указом Президента РФ от 31 декабря 2015 г. № 683.

10. XXI век: перекрестки мировой политики / отв. ред. М. А. Неймарк. М.: Изд-во «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2014.

Контрольные вопросы

1. Каковы особенности новых геополитических реалий?

2. Какие тенденции предопределяют развитие современных мирополитических процессов?

3. Как соотносятся тенденции и контртенденции глобализации?

4. Каковы новые линии и форматы рассредоточения мирового потенциала сил и развития?

5. Кем и как будет выстраиваться конфигурация посткризисного геополитического пространства?

6. Как в современных условиях соотносятся роли силового компонента и «мягкой силы» в мировой политике?

7. Каковы роль и перспективы гуманитарного взаимодействия в современной мировой политике?

8. В какой степени экономика может использоваться как геополитическое оружие?

9. Почему русофобия в геополитике представляет собой системный феномен?

Глава 2.
ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В МИРОВОЙ ПОЛИТИКЕ

М. Л. Лагутина

В современном мире интеграция представляет собой одно из направлений мирополитических процессов. В начале XXI в. усилилась тенденция к образованию новых интеграционных группировок, произошло изменение их организационных форм, эволюция от более простых к более сложным формам и типам. Современные интеграционные процессы оказывают определяющее воздействие на формирование новой модели многополярного мироустройства. В результате они охватили практически все регионы и государства.

Качественная трансформация существующей мировой системы в контексте глобализационных процессов объективно подталкивает государства и регионы к интеграции как механизму эффективного взаимодействия, направленного на поиск совместных ответов на вызовы и угрозы современного мира, а следовательно, обеспечения стабильного развития. Перед государствами стоит актуальная задача встроиться в структуру новой мировой системы. При этом многим из них самостоятельно решить эту задачу достаточно сложно, в то время как интеграция с другими государствами в экономической, военной, политической и других сферах дает дополнительные возможности.

Первые элементы интеграционных процессов можно увидеть еще в XIX столетии в виде создания различных союзов, сообществ, лиг, советов, ассоциаций, пактов и т. д. Одной из первых добровольных региональных интеграционных инициатив стал таможенный союз Пруссии с Гессен-Дармштадтом в 1828 г. За ней последовала целая «интеграционная волна» в немецких княжествах и создание известного германского Таможенного союза (1834–1871 гг.). Затем этот процесс охватил территории Италии, где был создан экономический и политический союз во время движения Рисорджименто, спустя время между Францией и Германией был заключен таможенный союз в сельскохозяйственной сфере и т. д. В дальнейшем эти инициативы легли в основу замысла о единой Европе. В Латинской Америке идея объединения всех испаноамериканских государств в общую конфедерацию пользовалась большой популярностью еще в начале XIX в., а практические шаги предпринимали С. Боливар и организаторы Панамского конгресса. В конце XIX — начале XX в. в Новом Свете появились первые региональные организации: Панамериканский союз (1889–1890 гг.) и Международное центральноамериканское бюро, создание которого в 1907 г. Вашингтонской конференцией центральноамериканских государств было попыткой политической интеграции Сальвадора, Гондураса и Никарагуа. В Африке интеграционные шаги были предприняты в начале ХХ в. Так, в 1910 г. пять французских колоний были объединены в Федерацию Экваториальной Африки (АЭФ), а в 1922 г. Кенией и Угандой был создан Таможенный союз. Таким образом, тенденция к формированию интеграционных объединений имеет исторические предпосылки, но наиболее активно этот процесс стал протекать в ХХ и XXI вв.

Важно: первые интеграционные процессы начались еще в XIX столетии.

Термин «интеграция» начал активно использоваться при анализе социально-экономических процессов лишь в ХХ в. Ранее он применялся исключительно в естественных науках.

Первыми разработчиками понятия «интеграция» в социальнополитических исследованиях стали представители немецкой политической школы в начале 1920-х гг., в числе которых Х. Кельзен и Р. Сменд, считавшие интеграцию неким теоретическим прообразом плюрализма и классовой борьбы. Так, Х. Кельзен, характеризуя формы правительства, рассматривал тип политической интеграции как один из важнейших критериев, отличающих автократии от демократий:

– «динамичная интеграция» присуща демократиям и подразумевает наличие гармонии в системе, которую обеспечивает постоянное обновление договоренностей большинства с меньшинством;

– «статичная интеграция» является чертой автократий и не приемлет проведения переговоров в процессе распределения властных полномочий в обществе.

Р. Сменд рассматривал государство как часть духовной реальности, которая существует в результате взаимодействия индивидуумов — «интегрируется». По Р. Сменду, интеграция — это динамичный процесс объединения граждан в государство, причем под объединением он подразумевал не гипотетическое или историческое, но духовное единение.

В середине ХХ в. свой вклад в разработку понятия «интеграция» в политической мысли внесли такие исследователи, как Т. Парсонс, Д. Истон, М. Каплан, Э. Хаас, А. Этциони, Х. Булл и др. В своей книге «Теории европейской интеграции» (2000) американский исследователь Б. Розамонд собрал целый ряд определений интеграции:

– интеграция — это «формирование новой политической системы из существовавших до этого разделенных систем» (М. Ходжес);

– интеграция — это «создание сообщества безопасности между государствами региона» (К. Дойч);

– интеграция — «это создание и поддержание интенсивных и разносторонних систем взаимодействия между ранее автономными частями» (У. Уоллас).

Важный вклад в развитие теории интеграции внесли представители отечественной школы: В. Г. Барановский, Ю. В. Шишков, Г. И. Чуфрин, Н. К. Арбатова, О. В. Буторина, В. В. Михеев, М. В. Стрежнева и др. Стоит отдельно отметить ученых ИМЭМО РАН, исследования которых фактически заложили основы отечественной теории интеграции еще в 1970–1980-е гг. и продолжают развивать ее в настоящее время.

В последние десятилетия под «интеграцией» (от лат. integratio — восстановление, восполнение некоего единства) в широком значении понимается возникновение новой общности из прежде разрозненных частей. В более узком смысле интеграция — это процесс интенсификации взаимосвязей и добровольного сближения государств на основе общих интересов (политических, экономических, культурных и др.). Это взаимовыгодное объединение отдельных частей в некую самостоятельную целостность, в результате чего участники интеграционного объединения получают преимущества, каких они не имели бы, действуя автономно. Именно ожидание выгоды и заставляет различные государства включаться в интеграционные процессы, где практически все страны могут найти свое место независимо от их положения в мире, потенциала и уровня развития.

Важно: под «интеграцией» (от лат. integratio — восстановление, восполнение некоего единства) в широком значении понимается возникновение новой общности из прежде разрозненных частей.

Международная экономическая интеграция со временем приобрела характер сложного, комплексного процесса, для осмысления которого была сформирована серьезная теоретическая база. Современные теории международной интеграции изначально стали обособляться в рамках экономической теории. Так, например, представители теории «дирижизма» (Я. Тинберген, И. Штолер и др.) исходят из того, что функционирование интеграционных структур основывается на общей экономической политике и согласованном законодательстве. Отсутствие же регуляции порождает серьезные экономические проблемы (безработицу, бедность и т. д.). Процесс интеграции рассматривается дирижистами как поэтапный: от простых форм к более сложным, ведущий к созданию наднационального политико-правового института или системы институтов (на практике — «экономический союз»). Один из наиболее ярких представителей данного подхода Я. Тинберген разработал два типа интеграции:

– «негативную», которая состоит в отмене пошлин, налогов и сдерживающих законодательных норм;

– «позитивную», сосредоточенную на создании наднациональных органов и политике по формированию интеграционного объединения.

Известным является также подход американского исследователя Б. Бáлассы, который определил интеграцию как процесс, включающий в себя меры, призванные устранить дискриминацию между хозяйственными единицами, относящимися к разным государствам; рассматриваемая в качестве состояния она может быть представлена как отсутствие различных форм дискриминации между национальными экономиками. Другими словами, Б. Баласса определил интеграцию двояко: как «процесс» и «состояние». Кроме того, именно Б. Баласса предложил схему развития интеграции, которая стала классической и сегодня активно востребована для описания развития любого регионального интеграционного объединения:

1) создание зоны свободной торговли;

2) образование таможенного союза;

3) формирование общего рынка;

4) проведение единой экономической и валютной политики;

5) переход на высшую ступень развития интеграционных процессов — этап интеграции в политической сфере.

Все ступени интеграционной схемы Б. Балассы прошел только Европейский союз, который, однако, столкнулся с серьезными проблемами на последнем этапе — политической интеграции (в частности, провал проекта Конституции ЕС). Остальные интеграционные объединения прошли первый и частично второй уровни экономической интеграции.

Со временем понятие «интеграция» приобрело более широкое значение, выходящее за рамки исключительно международных экономических отношений. Наряду с утвердившимся понятием «экономическая интеграция» в обиход стали входить такие понятия, как «политическая интеграция», «интеграция военных структур различных стран», «культурная интеграция» и т. д. В результате начали разрабатываться комплексные, многоаспектные подходы к исследованию феномена интеграции.

В современной научной литературе не встречается двух одинаковых определений понятия «интеграция», что можно объяснить наличием множества моделей, типов интеграционных процессов, которые различаются по целям и функциям. Из практического опыта интеграции государств следует, что существуют большие отличия между интеграционными типами, союзами и их формами, что, естественно, затрудняет выработку общего определения понятия «интеграция». Вплоть до недавнего времени европейский опыт интеграции рассматривался в качестве универсального образца для развития региональных интеграционных процессов на других континентах. Однако с течением времени стало очевидно, что европейская модель не вполне применима к формирующимся на других континентах региональным моделям.

В существующем многообразии определений феномена «интеграция» четко видны разногласия по поводу того, что является движущей силой объединения — экономическая выгода или политическая идея. Эти разногласия легли в основу теоретической дискуссии исследователей интеграции во второй половине ХХ в. и привели к формированию нескольких теоретических направлений в изучении этого феномена.

1. Представители федералистского похода (например, А. Спинелли, А. Гамильтон, К. Уэйр и Р. Уотс и др.) делают акцент в своих исследованиях на политической составляющей интеграции и под интеграцией понимают процесс формирования межгосударственного объединения в форме федерации для решения конкретных задач, стоящих перед государствами, и реализации общих интересов.

2. Сторонники неофедерализма (например, А. Этциони) определяют целью интеграции создание «политического сообщества», которое бы обладало необходимыми средствами насилия, имело право на принятие решений и придерживалось собственных идеологических установок, направленных на формирование в гражданах соответствующих идентификационных ориентиров.

3. Представители функционалистского подхода (например, Д. Митрани, Я. Тинберген, П. Райнш, А. Клоуда и др.) концентрируют свое внимание на экономическом аспекте интеграции и определяют ее как процесс распространения властного влияния одного обладающего юрисдикцией центра на конкретную территорию, происходящий в результате делегирования этому центру субъектами политической жизни государств части своих властных функций. Функционализм оказал существенное влияние на развитие региональной интеграции как в Европе, так и в других регионах мира. Однако главным недостатком классического функционалистского подхода стала недооценка политического фактора в международной интеграции.

4. Неофункционалисты (например, Э. Б. Хаас, Ф. Шмиттер, Л. Шейнеман, Л. Линдберг и др.) определяют региональную интеграцию как процесс, посредством которого национальные государства добровольно объединяются с соседями так, что теряют часть своего суверенитета, но при этом приобретают новые механизмы урегулирования конфликтов между собой. В рамках неофункционалистского подхода было исследовано соотношение политической и экономической интеграции, и в результате выдвинута гипотеза, что экономическая интеграция по своей природе ведет к политической интеграции — финальной стадии всего процесса. Ключевой для понимания неофункционализма является так называемая концепция «эффекта перетекания (переливания)» (spill-over effect), подразумевающая в качестве важнейшего условия своего существования связанность экономик государств и заключающаяся в том, что интеграция в одной сфере приводит к взаимодействию и в других сферах, так как достижение поставленной цели невозможно без комплексного процесса интеграции во всех областях. Интеграционное переливание должно начинаться в сфере так называемой «низкой» политики (межгосударственные технократические моменты, связанные с функционированием интеграционного объединения) и распространяться на «высокую» (действия стратегического характера, для которых нужна реальная политическая воля). При этом развитие сотрудничества происходит в определенных секторах экономики, наиболее подходящих для «переливания», которое, в свою очередь, осуществляется по цепочке: зона свободной торговли — таможенный союз — общий рынок — экономический союз — полная экономическая интеграция.

5. Представители межправительственного подхода (В. Уоллес, Э. Моравчик) отводят ключевую роль в интеграционных процессах национальным государствам, которые имеют некие общие интересы и проблемы. Результатом их взаимодействия становится появление общих институтов управления. Национальные государства сохраняют ведущую роль в процессе интеграции («формальная» интеграция), но следует учитывать и роль отдельных индивидов, частных бизнес-структур и прочих негосударственных акторов, интеграция между которыми получила название «неформальной».

6. Институциональный (или плюралистический) подход имеет неолиберальные основы, и его представители (например, Э. Хаас, Дж. Питерсон, А. С. Суиит и У. Сандхольц) рассматривают процесс международной интеграции как трансформацию национальных практик взаимодействия с различными международными институтами, что ведет к созданию многоуровневой системы управления с множеством центров принятия решений.

7. Коммуникативный подход (например, К. Дойч) трактует международную интеграцию как процесс эффективного взаимодействия между социальными общностями в различных областях международной жизни, а также создания новых сообществ в ответ на новые вызовы и потребности. К. Дойч определяет интеграцию как достижение государствами на определенной территории «чувства общности», создание и распространение институтов, способных обеспечить возникновение долговременных «мирных изменений».

Рассмотренные выше теоретические подходы, несомненно, определяют феномен международной интеграции как высокую ступень развития международного сотрудничества акторов международных процессов, что находит свое выражение в перераспределении управленческих функций с целью эффективного решения общих для всех актуальных проблем. Представители всех направлений едины во мнении, что процесс интеграции является объективным и закономерным трендом современного мирового развития, представляя собой эффективный и востребованный инструмент регионального и даже глобального управления. Различия же сводятся в основном к разному пониманию и видению способов объединения и форм взаимодействия, а также роли экономического и политического факторов в процессе региональной интеграции.

Наряду с понятием «интеграция» представляется важным рассмотреть понятие «дезинтеграция», означающее противоположный интеграции процесс. В ряде случае на практике можно говорить о диалектической взаимосвязи двух процессов. Так, например, характерной чертой развития постсоветского пространства является диалектическое взаимодействие этих двух противоположных тенденций: в первые годы существования постсоветского пространства в регионе доминировало скорее стремление к дезинтеграции, в то время как практически все попытки усиления интеграционных трендов носили формальный характер «цивилизованного развода» бывших советских республик. В широком смысле термин «дезинтеграция» следует определять как тенденцию, процесс, по своему характеру противоположный интеграции; другими словами, речь идет о расколе, распаде некоего единого целого, единой системы.

Попытку концептуального осмысления феномена дезинтеграции предприняли российские экономисты А. М. Либман и В. А. Хейфец, которые определили дезинтеграцию как феномен, характерный для экономических пространств. Они выделяют четыре типа теоретических моделей дезинтеграции:

1. Конфликтная дезинтеграция, которая характеризуется сочетанием центростремительных сил преимущественно на уровне взаимодействия стран с крайне высокой скоростью распада. По мнению авторов этой теории, истоки дезинтеграции содержатся в политической системе, которая запускает «цепочку политических конфликтов» (отсюда конфликтная модель), а экономическая система подстраивается под происходящие дезинтеграционные процессы, что приводит в результате к ликвидации формальных интеграционных объединений (например, распад СССР, Югославии, распад СЭВ и т. д.).

2. Стагнирующая дезинтеграция, главной характеристикой которой является длительный период фрагментации интегрированного «сверху» пространства, постепенного нарастания противоречий и перехода реально функционировавших группировок в состояние псевдоинтеграции, а затем полного распада. Примером этой модели дезинтеграции может служить СНГ, где установка на цивилизованный развод де-факто всегда была исходной для всех участников Содружества и с самого начала наложила глубокий отпечаток на его развитие.

3. Шоковая дезинтеграция, в которой инициатива расчленения идет «снизу», а не «сверху»; сохраняя политическое единство, очень быстро начинает фрагментироваться экономическое пространство в силу экстраординарных обстоятельств (например, природные катастрофы или межнациональные конфликты и т. д.), но, как указывают А. М. Либман и Б. А. Хейфец, это достаточно редкий тип дезинтеграции.

4. Дивергентная дезинтеграция, определяемая медленным распадом на каком-то этапе единого пространства, постепенно содействующая изменению пространственной структуры. В результате происходит формирование новых интегрированных пространств с изменившейся структурой взаимосвязей на месте старых, что фактически означает реструктуризацию интеграционных пространств. Этот тип дезинтеграции является своего рода эволюционным процессом в формировании новых регионов.

Таким образом, дезинтеграция — это процесс раскола, распада некоего единого целого, единой системы, ослабление и нарушение связей в единой целостной системе.

Процесс международной интеграции предполагает создание региональных интеграционных структур, в связи с чем возникает необходимость определить такие важные для этого процесса понятия, как «регионализм» и «регионализация». Следует четко различать эти два понятия, несмотря на то что они имеют общее ключевое положение — оба феномена направлены на формирование региональных объединений. Так, регионализм следует рассматривать как интеграционную стратегию по формированию единого регионального пространства, а также по управлению интеграционным целым. В свою очередь, регионализация рассматривается как процесс динамичных взаимодействий всех акторов мировой политики и экономики по реструктуризации регионального и глобального пространств. При этом роль национального государства, бесспорно, серьезно меняется, так как оно вынуждено передавать часть своих управленческих полномочий на другие уровни с целью повышения эффективности решения глобальных и региональных проблем современности.

Важно: дезинтеграция — процесс раскола, распада некоего единого целого, единой системы, ослабление и нарушение связей в единой целостной системе.

Можно выделить три волны мировых интеграционных процессов.

Особенностью первой волны интеграции стало то, что затрагивала она в основном сферу экономических и торговых отношений и носила скорее локальный и бессистемный характер. Тем не менее активизация интеграционных процессов в период становления индустриального общества была неслучайна, так как эти процессы стали следствием преодоления автаркии государств, образования мировых рынков, а также формирования интеграционных политико-идеологических схем, что было свойственно той эпохе. Со временем интеграция постепенно начинает проявляться и в других сферах взаимодействия национальных государств. Так, с момента образования в середине ХIХ в. Интернационала наблюдается устойчивая тенденция к созданию политических объединений, союзов, сообществ, международных институтов типа Лиги Наций или Организации Объединенных Наций (ООН). Данное направление развития сказалось и в производственно-технологической сфере, где совершенствование производительных сил было ориентировано на общие стандарты и повсеместное взаимодействие (эта тенденция нашла свое отражение в деятельности Всемирной торговой организации (ВТО)). Социальная проблематика также проявилась в развитии индустриального общества (формирование системы всеобщего избирательного права, формирование концепции социально ответственного государства). В духовной сфере распространялись идеи «всеединства», цивилизационного взаимообогащения и сближения культур разных народов, морально-этические принципы всеобщей справедливости и гуманизма и т. д.

Вторая волна интеграционных процессов пришлась на вторую половину ХХ в. Объективно это было связано с появлением глобальных проблем и «новых вызовов и угроз», которые поставили перед мировым сообществом новые цели и задачи. На данном этапе интеграция приобрела более организованный и осмысленный характер, а также региональную направленность, став одной из востребованных форм многостороннего международного сотрудничества. Несомненно, центром интеграционных процессов в этот период стала Европа, где было основано сначала Европейское объединение угля и стали, затем Европейское экономическое сообщество и, наконец, Европейский союз (ЕС). Далее процессы интеграции охватили все регионы мира. В 1960–1970-е гг. в Латинской Америке образовалось около десятка группировок, основными из которых стали Латино­американская ассоциация свободной торговли (1960), Андская группа (1969) и Латиноамериканская и Карибская экономическая система (1975). В 1990-ее гг. в регионе начался настоящий «интеграционный бум», ключевым событием которого стало создание Общего рынка Южного конуса (МЕРКОСУР) (1991). В 1989 г. США и Канада подписали Соглашение о зоне свободной торговли, к которому в 1994 г. присоединилась Мексика, в результате чего на мировой интеграционной карте появилось Североамериканское соглашение о зоне свободной торговли (НАФТА). Интеграционные процессы охватили также Азию, где наиболее значимыми интеграционными объединениями стали Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), образованная в 1967 г., и Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество (АТЭС), основанное в 1989 г. Страны Африки также активно стали развивать интеграционные связи во второй половине ХХ века, в результате чего в 1963 г. была создана Организация африканского единства (ОАЕ), переименованная в 2002 г. в Африканский союз.

В начале XXI в. возникла третья волна мировых интеграционных процессов. Многообразие существующих политических и экономических типов объединений (региональные, международные, трансрегиональные и т. д.) свидетельствует о разной степени готовности национальных государств (часто — политических элит) участвовать в глобальных процессах XXI в. Так, одна группа государств рассматривает интеграционную политику как способ укрепления своего экономического и политического господства (например, США в НАФТА, Транстихоокеанском партнерстве и т. д.), а другая группа государств возлагает определенные надежды на эффективность политики интеграции как способа успешного участия в современных мирополитических процессах (например, Россия в ЕАЭС, Бразилия в МЕРКОСУР и УНАСУР, обе страны — в БРИКС и т. д.). Наконец, третья группа государств (главным образом — развивающиеся страны) с опаской относится к политике интеграции, зачастую рассматривая ее как новую форму неоколониализма (государства Африки).

Интеграционные организации в развивающихся регионах наиболее четко в своем создании отражают политические факторы, а не наличие какого-либо экономического притяжения. Наоборот, в экономическом плане многие из них являются конкурентами из-за однородной специализации. Поэтому эти страны в большей степени подвержены поиску геополитических и геокультурных основ. Также развивающиеся государства, исходя из опыта стран Западной Европы, пытаются найти решение своих политических и экономических проблем на пути межгосударственной интеграции. Опора на политическую волю стран, участвующих в таких проектах, привела к очень быстрой декларативной институционализации интеграционных структур. Однако большинство из них имели неудачный опыт функционирования, тогда как в Западной Европе, несмотря на спады, наблюдался явный успех. Исключение могут составить страны АСЕАН, где попытки интеграции первоначально имели ярко выраженный политический характер и были направлены на создание региональных структур безопасности.

Постколониальный период в жизни большинства стран третьего мира не привел к созданию самодостаточных экономических систем. Ориентация в политической сфере на суверенное развитие создавала постоянную неустойчивость существовавших режимов. Кроме того, дезинтегрирующие факторы определялись и тем, что торговые структуры стран, пытавшихся создать какой-либо союз, носили конкурентный или в лучшем случае параллельный характер. Таким образом, чем меньше было причин для взаимовыгодных и взаимодополняющих контактов, тем больше была поляризация стран.

На основе опыта интеграционных структур Западной Европы и стран третьего мира можно выделить несколько предпосылок для успешной интеграции:

– при существующих социально-экономических диспропорциях между интегрирующимися странами необходимо создание отлаженных механизмов компенсации издержек стран, которые могут появиться вследствие снятия национальных протекционистских мер;

– необходима определенная унификация внутренней экономической и социальной политики, а на политическом уровне — доверие и готовность идти на компромиссы. Кроме того, существенное значение имеет политическая стабильность внутри страны, так как наряду с тенденцией к интеграции существует противоположная тенденция к национальной изолированности, то есть к дезинтеграции;

– необходим отказ от заведомо невыполнимых, по сути декларативных целей; отношение к интегративному процессу не должно быть как к краткосрочному проекту.

В современных интеграционных тенденциях в мире существуют два основных направления формирования региональных групп.

1. Интеграционные процессы активизируются в результате интенсивных торгово-экономических отношений между определенными странами, причем динамика этих процессов значительно опережает взаимодействие с другими странами. Эта тенденция объективно способствует расширению каналов политических коммуникаций между субъектами объединения и подталкивает к политическим инициативам в интеграционном процессе.

2. Региональные объединения возникают в результате политических усилий, которые не всегда могут опираться на географические или исторические особенности.

Очевидно, что эти два направления тесно связаны между собой. Можно лишь различать доминирование первого или второго признаков в интеграционных группировках, но несомненно, что как интенсификация экономических связей, так и политические шаги по интеграции объективно способствуют успеху интеграционных устремлений в целом.

В условиях глобального развития феномен интеграции приобрел многоаспектный и комплексный характер. В результате представляется возможным выделить следующие сферы современных мировых интеграционных процессов:

– политическая (многостороннее международное сотрудничество, транснациональная партийная среда: Социнтерн, Консервативный альянс, межпарламентские организации и пр.);

– социальная (формирование глобального гражданского общества, движение антиглобалистов, корпоративное гражданство и пр.);

– экономическая (зоны свободной торговли, таможенные союзы, глобальный рынок труда и пр.);

– сфера безопасности (военно-техническое сотрудничество, борьба с терроризмом, охрана границ, борьба с организованной преступностью);

– культурная (культурный обмен, лингвистические организации — Франкофония, Лузофония и др.);

– научная (научные сообщества, международные виртуальные проектные сообщества);

– образовательная (Болонский процесс, виртуальные университеты и т. д.);

– информационная (электронные правительства, социальные сети и т. д.).

Интеграционные объединения могут быть также классифицированы по следующим признакам:

1) по целям: экономические (НАФТА), политико-экономические (ЕС), политические (ГУАМ), военно-политические (НАТО), институционально-координационные (АТЭС) и др.;

2) по территориальному признаку: глобально-региональные (АТЭС), межрегиональные (трехсторонний союз Индии, Бразилии, ЮАР (ИБЮА)), субрегиональные (Совет государств Балтийского моря), региональные (АСЕАН) и др.;

3) по типу управления: традиционный (организационно-институциональный тип: например, международные организации «семьи ООН»), нетрадиционный (неформальные международные институты: например, БРИКС, «Большая семерка», «Большая двадцатка» и т. д.).

Особенностью третьей волны интеграции является также ее многоуровневость. Так, это прежде всего:

– региональная — классическая международная интеграция, развивающаяся в различных институциональных формах с середины ХХ в.;

– глобальная — всемирная интеграция, порожденная процессами глобализации и транснационализации.

Такая интеграционная разновекторность возникает, когда региональный аспект одного интеграционного процесса как бы накладывается на другой, и в результате уже формируются глобальные формы взаимодействия. Нередко это вызвано стремлением ряда современных государств участвовать в максимально возможном количестве различных интеграционных объединений (по причине недовольства эффективностью одного из них или неудовлетворенностью первоначальных ожиданий от участия в интеграции). Подобная ситуация, например, характерна для постсоветского пространства.

На современном этапе в большинстве случаев появление общерегиональных интеграционных группировок обусловливается задачами развития всего региона, обеспечения его экономической, социальной и культурной интеграции, координации позиций стран-членов в международных организациях и во взаимоотношениях с другими государствами и группами государств, а также задачами создания новых механизмов сотрудничества. Быстрый рост региональных торговых союзов, характерный для последнего десятилетия, является своеобразной ответной реакцией на слабый прогресс в реализации договоренностей в рамках ГАТТ/ВТО по либерализации международной торговли. Другим важным фактором создания региональных объединений стало стремление отдельных государств преодолеть традиционное политическое соперничество. Так, при образовании ЕС преследовалась цель прекращения исторически сложившейся враждебности между Францией и Германией. МЕРКОСУР был задуман как система, способная положить конец гонке вооружений, в том числе ядерной, между Аргентиной и Бразилией.

Важно: в последние десятилетия возникли интеграционные суперструктуры в различных регионах мира.

Одной из причин усиления интеграции также является кризис современного государства-нации, которое уже не способно в современном глобальном мире так эффективно, как раньше, выполнять свои управленческие функции и поэтому вынуждено передавать значительную часть своих полномочий наднациональным структурам.

Новой тенденцией последних десятилетий стало возникновение интеграционных суперструктур в различных регионах мира, которые во многом изменили привычную политико-экономическую карту мира. В последние годы, по мнению российского исследователя С. К. Песцова, региональными подсистемами в сложной структуре мировой системы являются:

– трансграничные региональные объединения (естественные экономические территории, «треугольники» или «зоны роста»), где в качестве основных субъектов сотрудничества выступают соседствующие территории стран (например, Южнокитайская экономическая зона, Индонезийско-малайзийско-сингапурский треугольник роста и др.);

– субрегиональные союзы, представляющие различные по количеству участников группировки государств одной субрегиональной зоны. В этом случае речь идет о более высокой степени институционализации, более масштабных задачах и сферах сотрудничества. Государства-члены нацелены на согласование позиций на международной арене. Данный уровень является наиболее удобной и привлекательной формой межгосударственных интеграционных взаимодействий. Представляют данный уровень многочисленные образования, объединяющие всю или большую часть стран определенного макрорегиона (ЕС, АСЕАН, НАФТА, МЕРКСУР и др.);

– трансрегиональные объединения, которые пересекают границы отдельных государственных территорий. Попыткой создания подобного объединения стало учреждение Азиатско-Тихоокеанского совета (1966). Создать подобное объединение удалось только через 25 лет, когда появилась организация Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС), члены которого представляют несколько макрорегионов мира и одновременно являются участниками самостоятельных региональных и субрегиональных группировок.

О востребованности и важности интеграционного фактора в мировой политической системе XXI в. свидетельствует тот факт, что практически все, по крайней мере развитые, государства являются участниками каких-либо интеграционных структур. Становление регионов полноправными акторами мировой политики означает качественные изменения в структуре мировой системы: переход от государственно-центричной Вестфальской системы международных отношений к мировой системе («поствестфальской»), набор элементов которой более разнообразен и сложен по своей структуре.

В современных условиях набирает скорость тенденция сближения и взаимодействия государств, которые находятся за тысячи километров друг от друга. Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР (БРИКС), Мексика, Индонезия, Южная Корея, Турция и Австралия (МИКТА), Бразилия, Индия, ЮАР (САТО), Иберо-Американские Саммиты, АТЭС и другие формы глобальной интегрированности свидетельствуют о новых трендах мирового развития. Для развивающихся стран сотрудничество по линии «Юг — Юг» дает возможность максимально использовать собственные ресурсы роста и тем самым ответить на вызовы глобализации. Направление «Юг — Север» создает условия для оптимизации последствий миграционных процессов, для глобальной реализации достижений научно-технического прогресса. Кроме того, создаются условия для установления долгосрочных и стабильных партнерских отношений в интересах взаимной выгоды для решения основных глобальных проблем.

Одним из трендов современности является установление широких международных контактов между развитыми региональными структурами. Речь идет об укреплении внерегиональных, трансрегиональных связей по типу межблоковых объединений ЕС — МЕРКОСУР, ЕС — АСЕАН, АСЕАН — МЕРКОСУР, СНГ — МЕРКОСУР и т. д. В деятельности ведущих международных региональных организаций все большую значимость приобретает внешнеполитическая составляющая, направленная на укрепление связей между разными регионами и выработку согласованной позиции по ряду общих актуальных проблем развития.

Важным событием 2015 г. стало появление на мировой интеграционной карте новой группировки, построенной на базе зоны свободной торговли — Транстихоокеанского торгового партнерства (ТТП). Принципиальное значение данного события может быть определено тем, что оно знаменует создание первой трансконтинентальной интеграционной группировки, которая радикально повлияет на торговые и инвестиционные потоки не только в Тихоокеанском бассейне, но и в мировом масштабе. Членами ТТП являются страны разных континентов: страны Северной и Южной Америки — Соеди­ненные Штаты Америки (вышли в 2017 г.), Канада, Мексика, Перу, Чили; Австралия и Новая Зеландия; страны Юго-Восточной Азии — Сингапур, Бруней, Вьетнам, Малайзия; Япония. В планах создателя и инициатора такого мегапроекта — США была организация второго подобного объединения, но уже с участием европейских стран — Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (ТТИП). В апреле 2019 г. ЕС фактически отказался от ТТИП. Таким образом, с появлением крупных трансконтинентальных блоков регионализм выходил на абсолютно новый уровень, приобретая форму мегарегионализма.

В качестве примера развития данной тенденции можно назвать проект Регионального всеобъемлющего экономического партнерства (ВРЭП) между Китаем, Японией, Южной Кореей, Индией, Австралией и Новой Зеландией, который рассматривается как своего рода противовес Китая Транстихоокеанскому партнерству (ТТП). При этом ряд стран, как видно из его состава, одновременно участвуют и в том, и в другом форматах.

Появление таких проектов, как ТТИП, ТТП и ВРЭП, укладывается в логический процесс постепенного устранения торговых барьеров, который начался еще в 1940-х гг. как результат осмысления уроков первого в ХХ в. мирового экономического кризиса, сопровождавшегося стихийным ростом протекционизма. Объективным фактором, способствовавшим возникновению ТПП и ТТИП, можно считать отсутствие в течение двух десятков лет прогресса на многосторонних переговорах в рамках ВТО о дальнейшей либерализации торговли, в частности в ходе раунда Доха. Это вынудило участников мировой торговли, в первую очередь наиболее крупных игроков, искать интеграционные альтернативы. За последние десятилетия было заключено довольно много в основном двусторонних соглашений о свободной торговле, которые все чаще называют преференциальными торговыми соглашениями (ПТС). В Секретариате Всемирной торговой организации в 2015 г. было нотифицировано 449 существующих РТС/ПТС (региональные торговые соглашения). Большая часть из них представляет собой зоны свободной торговли, состоящие из двух государств. Объединения из трех и более государств малочисленны. Наиболее известные из них, помимо ЕС, — НАФТА, ЕАСТ, МЕРКОСУР.

Таким образом, в реализации различных проектов интеграционного характера во многих регионах мира сохраняется высокая динамика. Развиваются новые принципы объединения — транснациональность и трансграничность, появляются наднациональные структуры. Все это отражает многозначность интеграционных трансформаций.

Подводя итог рассмотрению понятия «интеграция», важно подчеркнуть следующие особенности его содержательного наполнения:

– в период индустриального общества главный смысл интеграции определялся экономическими интересами отдельных государств, которые шли на сближение, имея в виду исключительно национальные интересы и основываясь на территориальном принципе взаимодействия;

– в условиях постиндустриального общества интеграция становится инструментом создания новых региональных форм и институтов наднационального управления;

– процесс интеграции в начале XXI в. охватывает не только традиционную сферу экономики, но практически все сферы общественного развития. Это дает основание говорить о феномене мировых интеграционных процессов, который представляет собой высокую ступень развития международного сотрудничества акторов международных процессов, что находит свое выражение в перераспределении управленческих функций с целью эффективного решения общих для всех актуальных проблем.

Процесс интеграции является объективным и закономерным трендом современного мирового развития, представляя собой эффективный и востребованный инструмент регионального и даже глобального управления.

Список использованной литературы

1. Байков А. А. Сравнительная интеграция. Практика и модели интеграции в зарубежной Европе и Тихоокеанской Азии. М.: Аспект Пресс, 2012.

2. Кузнецов Д. А. Феномен трансрегионализма: проблемы терминологии и концептуализации // Сравнительная политика. 2016. № 2 (23). С. 14–25.

3. Либман А. М., Хейфец Б. А. Модели экономической дезинтеграции. Интеграция и дезинтеграция // Евразийская экономическая интеграция. 2011. № 2 (11). Май. С. 4–18.

4. Мировое комплексное регионоведение / под ред. А. Д. Воскресенского. М.: Магистр: ИНФРА-М, 2014.

5. Михайленко Е. Б. «Старый» и «новый» регионализм: теоретический дискурс. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2014.

6. Песцов С. К. Регионализм и система международных отношений // Вестник ДВО РАН. 2005. № 2. С. 65–71.

7. Практика зарубежного регионоведения и мировой политики / под ред. А. Д. Воскресенского. М.: Магистр: ИНФРА-М, 2015.

8. Стрежнева М. В. Интеграция и вовлечение как инструменты глобального управления // Современная мировая политика: прикладной анализ / под ред. А. Д. Богатурова. М.: Аспект Пресс, 2009. С. 537–557.

9. Транснациональные политические пространства: явление и практика / отв. ред. М. В. Стрежнева. М.: Весь Мир, 2011.

10. Ушкалова Д. И., Головнин М. Ю. Теоретические подходы к исследованию международной экономической интеграции. М.: Институт экономики РАН, 2011.

11. Шифф М., Уинтерс Л. А. Региональная интеграция и развитие. М.: Весь Мир, 2005.

12. Шишков Ю. В. Интеграционные процессы на пороге XXI века. Почему не интегрируются страны СНГ. М.: НП «III Тысячелетие», 2001.

13. Acharya A. The Emerging Regional Architecture of World Politics // World Politics 59. № 4. July 2007. P. 629–652.

14. Balassa B. A. The theory of economic integration. London: Allen and Unwin, 1961.

15. Fawcett L., Hurrel A. Regionalism in World Politics. Regional Organization and International Order. Oxford University Press, 1995.

16. Hänggi H., Roloff R., Rüland J. Interregionalism and International Relations. Routledge, 2006.

17. Katzenstein P. J. A World of Regions: Asia and Europe in the American Imperium. Cornell University Press, 2005.

18. Kuhnhardt L. Region-building: Vol. I: The Global Proliferation of regional Integration. New York, Oxford: Berghahn Books, 2010.

19. Langenhove L. van. Building Regions: The Regionalization of the World Order. Farnham — Burlington: Ashgate Publishing, 2011.

20. Matt W. The Logic of Regional Integration: Europe and beyond. Cambridge University Press, 1999.

21. Paul T. V. Regional Transformation in international relations // International relations theory and Regional Transformation / Ed. by V. Paul. Cambridge University Press, 2012.

22. Schulz M., Söderbaum F. and Öjendal J. Regionalization in a globalizing world: a comparative perspective on forms, actors, and processes. New York: Zed Books Limited, 2001.

Контрольные вопросы

1. Дайте определение понятий «интеграция» и «дезинтеграция».

2. В чем причины существующего многообразия подходов к определению понятия «интеграция» в современной научной литературе?

3. Каковы основные цели и мотивы интеграции государств в современном мире?

4. Перечислите ключевые положения основных теоретических направлений в исследованиях феномена «интеграция».

5. Каковы особенности трех волн интеграции?

6. В чем особенности интеграционных процессов в развивающемся мире?

7. Назовите предпосылки для успешной интеграции.

8. В чем причины появления и развития трансконтинентальной интеграции?

Глава 3.
БРИКС: НОВОЕ ИЗМЕРЕНИЕ МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ

М. Г. Троянский, М. В. Медовник

На пороге XXI в. мир столкнулся с проблемами, вызванными гегемонистскими амбициями США. Бреттон-Вудские соглашения 1944 г. сделали США «мировым банкиром», а американский доллар — практически единственной резервной валютой, тем более с учетом фьючерсной волатильности евро. Это способствовало значительному возрастанию американского влияния в международных делах. Сегодня уже стало очевидным то, что однополярная модель не справляется с глобальным управлением, а глобальные финансовые институты, обслуживающие, по сути, только интересы развитых стран, себя исчерпали. Это не удовлетворяет национальные интересы развивающихся стран, которые выдвигают новые подходы к реформированию системы мирового регулирования. Яркими представителями этой группы восходящих стран являются страны БРИКС.

Аббревиатура БРИК впервые была разработана в 2001 г. экспертом американского инвестиционного банка «Голдман Сакс» (Goldman Sachs) Джимом О’Нилом и была употреблена применительно к четырем развивающимся странам, которые в то время демонстрировали наиболее интенсивные темпы развития — Бразилии, России, Индии и Китаю. В 2003 г. банк опубликовал доклад под названием «Мечты БРИК — путь в 2050 год», где упоминается об этих четырех странах как о наиболее перспективных в плане экономического развития. В этом отчете Джим О’Нил выдвинул предположение о том, что ко второй половине XXI в. страны БРИК обойдут в развитии самые богатые страны того времени, такие как США, Япония, Германия, Франция. По его прогнозам, Китай и Индия должны стать крупнейшими поставщиками промышленных товаров, а Россия и Бразилия — сырья. В 2010 г. во время саммита «Большой двадцатки» в столице Южной Кореи Сеуле Южно-Африканская Республика выразила свое желание присоединиться к БРИК. Данную инициативу поддержали все участники формата. Таким образом, БРИК трансформировался в БРИКС.

На страны БРИКС приходится более 26% территории Земли, 43% мирового населения, а суммарный ВВП стран «пятерки» превышает совокупный ВВП США и ЕС. Доля стран БРИКС в мировом ВВП по паритету покупательной способности примерно равна 25%. На страны объединения также приходится около 49% трудоспособного населения планеты и 29% производимой в мире электроэнергии. Страны БРИКС располагают значительными запасами природных ресурсов — это полезные ископаемые, пригодные для сельскохозяйственной деятельности земли, пресная вода, а также «легкие» планеты — бескрайние лесные угодья, расположенные в Сибири и Амазонии. По оценкам экспертов, в случае необходимости, ресурсная база БРИКС может обеспечить потребности всего человечества.

Важно: на страны БРИКС приходится более 26% территории Земли, 43% мирового населения, суммарный ВВП стран «пятерки» превышает совокупный ВВП США и ЕС.

БРИКС объединяет государства по признаку размера и высоких темпов роста их экономик. Организация нацелена на усиление политического влияния на принятие решений в мировой экономике и финансах.

Изначально главной целью создания данного формата было стремление выработать новую модель мира, которая позволила бы восходящим державам выбрать другой, непохожий на неолиберальный западный путь развития. Вместе с тем отличительной особенностью реформаторской деятельности БРИКС является то, что входящие в это объединение страны стремятся поддержать те структурные изменения, которые происходят в глобальной интеграции, не противопоставляя себя им. БРИКС изначально не замышлялся как объединение «против», но задумывался и реализовывался как объединение «за» — за учет интересов всех центров силы, их гармонизацию и, прежде всего, за более справедливое регулирование финансово-экономической системы. Этот принцип справедлив и в отношении существующих институтов глобального управления, таких как МВФ и ООН. Ошибочно считать, что БРИКС, ШОС и другие новые объединения нацелены на то, чтобы занять место этих институтов. Наоборот, Россия всегда решительно и последовательно отстаивает принцип верховенства международного права и безальтернативность ООН, даже несмотря на то, что в настоящее время становится все более очевидной необходимость проведения структурных реформ в Организации. Связано это главным образом с тем, что в ООН по-прежнему сохраняется доминирование западных стран, что уже не соответствует нынешнему балансу сил в мире. Кроме того, ситуация усугубляется случаями, когда страна или группа стран принимают решения в одностороннем порядке, не учитывая интересов ни большинства, ни меньшинства. Такая практика подрывает авторитет Организации, что в дальнейшем может привести к необратимым последствиям. В этой связи БРИКС выступает за ее реформирование, выработку правильного баланса между сложившейся системой особой ответственности среди стран-победительниц во Второй мировой войне (право вето) и возросшим политическим и экономическим весом новых центров силы.

С момента первой встречи министров иностранных дел России, Бразилии, Индии и Китая в Нью-Йорке в 2006 г. это международное объединение не только пополнилось ЮАР, но и превратилось во влиятельный центр политики и экономики. Сегодня можно говорить о его некоторых концептуальных характеристиках.

• Страны БРИКС исходят из того, что мировая экономика переживает серьезный кризис, в основе которого лежит преобладание спекулятивного финансового капитала в ущерб реальному производству. В этой связи БРИКС будет содействовать становлению новой экономической системы, основанной на равном доступе стран к источникам финансирования и рынкам сбыта. В этом и заключается смысл возникновения и существования БРИКС как союза реформаторов.

• БРИКС выступает за равноправное сотрудничество всех стран, в основе которого заложено уважение к их государственному суверенитету и культурным особенностям.

• Международные экономические связи должны основываться на поливалютной финансовой системе. Во имя достижения данной цели страны БРИКС начали процесс постепенного отказа от использования доллара США в качестве платежного средства во внутренних операциях. В частности, в 2012 г. было достигнуто Генеральное соглашение об общем порядке открытия кредитных линий в национальных валютах БРИКС.

• БРИКС сегодня — это диалоговый формат. В международноправовом отношении БРИКС принципиально отличается от международной организации в традиционном ее понимании тем, что юридически не наделяется правоспособностью, функционирует без учредительных актов, не имеет формализованной организационной структуры, не обладает правом принятия юридически обязывающих решений. В основе БРИКС не лежит учредительный договор, нет штаб-квартиры, секретариата и др. В настоящее время пока не просматриваются перспективы превращения этой группы стран ни в военно-политический союз, ни даже в экономическую интеграционную организацию. Преимущество сотрудничества в данном формате заключается в том, что каждая страна имеет право на свободу действий при возможности кооперации в случае заинтересованности участников. Таким образом, БРИКС можно определить как неформальное межгосударственное объединение, не обладающее правосубъектными и правотворческими свойствами.

• На данном этапе одной из важнейших внешнеполитических задач БРИКС является поиск пути удовлетворения стратегических интересов объединения без конфронтации с НАТО. Отстаивать свои интересы, но избегать лобовых столкновений.

• Особого внимания в контексте идеологии БРИКС заслуживает вопрос о многополярности. Страны БРИКС являются государствами, которые проводят самостоятельную независимую политику. Они рассматривают многополярность сквозь призму переустройства нынешней финансовой архитектуры и расширения состава Совета Безопасности ООН за счет добавления в него представителей глобального Юга. Для БРИКС многополярность — это прежде всего средство преодоления неравенства, обосновавшегося в современной международной системе. В качестве характерной черты многополярности страны БРИКС рассматривают стабильность всей мировой системы при главенствующей роли международных организаций.

• Наращивание экономической мощи «пятерки» позволит странам БРИКС выйти на новый, более высокий уровень в системе глобального управления, учитывая, что три члена объединения из пяти обладают ядерным оружием, а два из них — постоянные члены Совета Безопасности ООН.

Страны БРИКС объединяют следующие стратегические интересы:

– реформирование основ мировой политики и экономики;

– проведение независимой политики при главенстве международного права;

– поддержание роли ООН как гаранта международной безопасности;

– сотрудничество с максимальным использованием принципа взаимодополняемости экономик.

Таким образом, справедливо утверждать, что БРИКС представляет собой межцивилизационный проект, цель которого — не разрушить существующие институты глобального управления, а перестроить их таким образом, чтобы они соответствовали реалиям современности.

Однако помимо сближающих факторов, страны БРИКС также испытывают влияние некоторых деструктивных явлений. Среди них можно отметить такие, как религиозная специфика стран-членов, различные уровни экономического и социального развития, что предопределяет их подходы к глобальной и региональной проблематике, их интересы вне рамок формата. Также стоит отметить, что на прочности связей внутри объединения сказываются и имеющиеся нерешенные территориальные проблемы. От того, насколько участникам формата удастся преодолеть имеющиеся между ними сложности и различия, зависит крепость и целостность БРИКС как союза и как нового влиятельного актора мировой политики.

На сегодняшний день в рамках БРИКС состоялось двенадцать саммитов, последний из которых был проведен под председательством Российской Федерации 17 ноября 2020 г.

Как уже было отмечено ранее, первая встреча министров иностранных дел четырех стран-участниц (без Южной Африки) прошла на полях 61-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке в 2006 г. Позже произошли встречи министров финансов (тогда еще БРИК) — в 2008 г. в Сан-Паулу и в 2009 г. в Лондоне.

Сравнительно быстро механизм взаимодействия в формате «четверки» поднялся до уровня саммитов глав государств. Первый саммит БРИК состоялся 16 июня 2009 г. в Екатеринбурге, по итогам которого были приняты Совместное заявление лидеров стран БРИК и Совместное заявление стран БРИК по глобальной продовольственной безопасности.

В ходе Первого саммита главы государств обсуждали такие вопросы, как глобальный экономический кризис, мировая политика, возможные пути дальнейшего развития БРИК и реформирование ООН. Также были затронуты проблемы глобальной продовольственной безопасности. Тогда же были сформулированы основные экономические инициативы. Среди них: увеличение объема традиционной торговли внутри БРИК; формирование Плана действий БРИК в аграрном секторе; фокусирование на развитии приоритетных промышленных кластеров реального сектора экономики стран БРИК на основе современных технологий и инноваций.

Важно: на первом саммите главы государств обсуждались вопросы глобального экономического кризиса, мировой политики, возможные пути дальнейшего развития БРИК и реформирования ООН.

В качестве приоритетных финансовых инициатив были выделены следующие:

– создание Банка развития БРИК;

– запуск страхового пула БРИК, цель которого заключается в поддержке взаимной торговли;

– учреждение резервного валютного фонда БРИК с начальным объемом капитала в 240 млрд долл.

Лидеры стран БРИК договорились о дальнейшем развитии сотрудничества в рамках формата. В совместном заявлении стран БРИК по глобальной продовольственной безопасности содержались меры по преодолению глобальной продовольственной проблемы. Основной упор был сделан на внедрение передовых технологий в сельскохозяйственное производство и отказ от протекционизма в мировой торговле сельхозпродукцией4.

15–16 апреля 2010 г. в Бразилии прошел Второй саммит БРИК. Помимо президентов четырех стран объединения — Дмитрия Медведева, Луиса Инасиу Лулы да Силвы, Манмохана Снгха и Ху Цзиньтао — на саммит был приглашен президент Южно-Африканской Республики Джейкоб Зума. В ходе встречи главы государств обсудили итоги выполнения заявлений Первого саммита, а также затронули актуальные темы международной повестки дня: дальнейшее развитие БРИК и реформы международных финансовых институтов. По итогам этой встречи был принят Меморандум о сотрудничестве между государственными финансовыми институтами, о развитии и поддержке экспорта стран-членов. Еще одним документом, подписанным по итогам Второго саммита БРИК, стал Меморандум о сотрудничестве между Внешэкономбанком РФ, Банком развития Китая, Национальным банком социально-экономического развития Бразилии и экспортным банком Индии. Данный документ подтвердил настрой «четверки» на наращивание взаимодействия в финансовой сфере и продемонстрировал интерес участников саммита к изучению возможности создания единой межбанковской системы5.

Третий саммит БРИКС состоялся 13–14 апреля 2011 г. в Китае (г. Санья). Это был первый саммит с участием нового, пятого члена — ЮАР. На нем обсуждались вопросы международных финансов и торговли, взаимное экономическое сотрудничество с использованием национальных валют, постепенный отказ от евро и доллара в расчетах между странами с целью укрепления национальных валют6. Заместитель министра экономического развития России Олег Фомичев по результатам саммита подчеркнул, что между Россией и Китаем была достигнута договоренность о совместном более тесном сотрудничестве в сфере высоких технологий. Еще одним важным итогом встречи явилось то, что страны БРИКС поддержали намерения России вступить в ВТО и согласились лоббировать ее интересы на этом направлении7. Помимо вопросов взаимного торгового сотрудничества были затронуты острые международные проблемы, такие как реформа глобальных финансовых институтов и ООН, борьба с терроризмом под эгидой ООН, а также война в Ливии. Относительно дальнейшего развития «пятерки» в Саньянской декларации отмечается, что целью партнерства является поступательное развитие БРИКС и его трансформация в полноформатный механизм текущей и долгосрочной координации по широкому кругу ключевых проблем мировой экономики и политики8.

28–29 марта 2012 г. в Индии, в городе Нью-Дели, состоялся Четвертый саммит БРИКС, по итогам которого были приняты Делийская декларация «Экономика стран БРИКС: Бразилии, России, Индии, Китая и Южной Африки», Генеральное соглашение об общем порядке открытия кредитных линий в национальных валютах БРИКС, Многостороннее соглашение о подтверждении аккредитивов в рамках механизма межбанковского сотрудничества стран БРИКС9.

Лидеры Бразилии, России, Индии, Китая и Южной Африки на данном саммите «Партнерство БРИКС в интересах глобальной стабильности, безопасности и процветания» затронули проблемы регулирования глобальной экономики, обсудили план антикризисных мер и ситуации вокруг Ирана и Сирии. Кроме того, обсуждалась возможность сближения фондовых площадок, в том числе за счет создания совместного банка развития. Традиционно главами «пятерки» поднималась тема отказа от доллара и евро в валютных операциях между странами с целью укрепления национальных валют. В связи с этим отдельное внимание было уделено вопросу создания нового всемирного банка развития. Задача изучить и проработать возможность организации такого финансового инструмента была возложена на министров финансов стран БРИКС. Доклад о перспективах такой инициативы был представлен на саммите в ЮАР в 2013 г.

Пятый саммит БРИКС, прошедший 26–27 марта 2013 г. в ЮАР, в городе Дурбан, своим названием «БРИКС и Африка: партнерство в целях развития» олицетворял дух межцивилизационного сотрудничества. По итогам встречи были подписаны два документа — Этеквийская декларация и Этеквийский план действий. В декларации была отражена оценка текущей ситуации в мире. В частности, были затронуты вопросы глобальной безопасности. Страны-участницы подтвердили свою приверженность сотрудничеству с целью укрепления многосторонних подходов к международным отношениям, базирующимся на верховенстве международного права и Уставе ООН, выразили озабоченность ближневосточным вопросом и климатическими изменениями. Отдельное место в документе занимает ситуация на Африканском континенте. Лидеры «пятерки» выразили глубокую обеспокоенность ухудшением ситуации в Центрально-Африканской Республике и нестабильностью в Демократической Республике Конго. Также главы стран — членов БРИКС в декларации дали оценку проделанной министрами финансов работе по изучению перспектив создания собственных финансовых институтов, высказали свое одобрение и подтвердили целесообразность создания Нового банка развития БРИКС. План действий конкретизировал работу БРИКС в новых перспективных сферах сотрудничества, а именно: в области борьбы с коррупцией, контроля за оборотом наркотиков, в вопросах молодежной политики, в туризме, энергетике, спорте.

С 14 по 16 июля 2014 г. в Бразилии, в городе Форталеза, прошел очередной, шестой саммит БРИКС. Данная встреча на высшем уровне увенчалась подписанием Форталезской декларации, в которой страны-члены объединения выразили общее стремление к нивелированию рисков нестабильности глобальной финансовой системы, которое насквозь пронизывает весь документ. Саммит в Форталезе, проходивший на фоне обострения отношений между Россией и Западом в 2014 г., имел геополитический контекст. В этой связи особенно важно выделить общность позиций стран БРИКС относительно несостоятельности попыток международной изоляции России. Саммит еще раз подтвердил, что все страны-участницы объединены стратегическими интересами, среди которых реформирование мировой экономики имеет особое значение.

Основным достижением данного саммита можно считать подписание главами стран БРИКС Договора о создании Нового банка развития (НБР) и Договора о создании Пула условных валютных резервов стран БРИКС размером 100 млрд долл. США. Подписание этих соглашений стало проявлением того, что БРИКС работает не только на уровне намерений, но и предпринимает конкретные шаги по воплощению этих намерений в жизнь.

Целью НБР является мобилизация ресурсов для финансирования инфраструктурных проектов в области устойчивого развития в странах БРИКС и других странах с формирующейся рыночной экономикой. А Пул условных валютных резервов будет выполнять роль страхового механизма при возникновении у стран БРИКС проблем с ликвидностью.

Седьмой саммит БРИКС, проходивший 8–9 июля 2015 г. в России, в столице Башкирии — Уфе, многие аналитики считают историческим и прорывным. Его результатом стало подписание таких документов, как Уфимская декларация, Стратегия экономического партнерства стран БРИКС до 2020 года. Примечательно, что Уфа 10 июля 2015 г. принимала также саммит Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). На полях двух саммитов президент РФ Владимир Путин провел целый ряд встреч с первыми лицами стран-участниц БРИКС и ШОС и тех стран, которые выразили свое желание к ним присоединиться.

В итоговой декларации саммита отразилась общность подходов стран «пятерки» по актуальным вопросам международной политики — лидеры призвали к ускорению реформ МВФ и ООН, выразили свое мнение против «двойных стандартов», озабоченность действиями так называемого «Исламского государства» и призвали участников украинского конфликта соблюдать Минские соглашения. Также был принят План действий, конкретизирующий работу БРИКС на предстоящий год и включающий новые перспективные направления сотрудничества.

Восьмая встреча лидеров стран БРИКС состоялась 15–16 октября 2016 г. в индийском штате Гоа. Результаты этого саммита превзошли многие ожидания отечественных и зарубежных специалистов. Основными темами обсуждений традиционно стали ситуация в мировой экономике и борьба с терроризмом. Страны «пятерки» единодушно поддержали позицию России в сирийском вопросе.

Девятый по счету саммит БРИКС прошел в китайском городе Сямэнь с 3 по 5 сентября 2017 г. Многие российские аналитики сходятся во мнении, что данная встреча позволила вывести «пятерку» на качественно новый уровень. Однако наряду с теми, кто считает, что саммит способствовал превращению БРИКС в равноценный «коллективному Западу» глобальный «центр силы», есть и те, кто уверен, что из-за имеющихся у стран-участниц внутренних проблем группе недостает конкретных действий. Итогом саммита явилось подписание Сямэньской декларации, содержание которой вызывает большой интерес с точки зрения приближения группы к ее главной политической цели — организации многополярного мироустройства.

Важно: девятый саммит БРИКС (2017 г.) вывел «пятерку» стран БРИКС на качественно новый уровень.

На страницах Сямэньской декларации лидеры пяти государств поставили перед группой широкий спектр задач — от борьбы с терроризмом до борьбы с глобальным потеплением. Все члены БРИКС осудили действия Северной Кореи, связанные с испытанием ядерного оружия, и высказались о необходимости проведения реформы Совета Безопасности ООН, где в качестве постоянных членов предлагается добавить Бразилию, Индию и ЮАР. Таким образом, основной вектор деятельности «пятерки» направлен на укрепление экономической независимости от внешних сил, обеспечение правового развития БРИКС. Вместе с тем сотрудничество в рамках этой организации отличается отсутствием доминирования в какой-либо сфере кого-либо из участников. Это дает возможность создания комфортных, паритетных условий сотрудничества между ними. Еще одним важным сближающим фактором выступает комплементарность экономик, когда преимущества каждой стороны дополняют друг друга и от этого стороны получают взаимную выгоду.

Десятый саммит БРИКС в Йоханнесбурге (ЮАР) состоялся 26–28 июля 2018 г.

В положениях Йоханнесбургской декларации, посвященных международным отношениям, отметим усиление акцентов на проблемах Ближнего Востока. Не случайно саммиту предшествовало консультативное совещание представителей БРИКС на уровне заместителей министров иностранных дел по Ближнему и Среднему Востоку. В Декларации выражена поддержка защите интересов народа и государства Палестины, высказывается озабоченность обострением конфликтов в Йемене и Афганистане. Подчеркивается необходимость политического урегулирования гражданской войны в Сирии через механизмы Женевского процесса и посредничества со стороны ООН, а также переговоров в Астане. Отмечается необходимость реализации так называемого Совместного плана действий по Иранской ядерной программе, иначе сказать, без каких-либо «наказаний» иранской стороны. Точно так же поддерживается перспектива денуклеаризации Корейского полуострова путем мирного, дипломатического и политического урегулирования ситуации.

В Декларации-2018, как и в предшествующих ей, говорится о неотложности принятия совместных мер против международного терроризма. В этой связи отметим, что в рамках БРИКС условлено создать «форум разведсообществ», который объединит разведки и службы безопасности пяти стран в борьбе с этим мировым злом10.

13–14 ноября 2019 г. в Бразилии состоялся XI саммит объединения под девизом «БРИКС: экономический рост для инновационного будущего». Лидеры стран пятерки обсудили развитие институциональной структуры БРИКС, вопросы экономического и культурно-гуманитарного сотрудничества, возможности совместного противодействия терроризму и др.

По итогу работы саммита была принята Декларация Бразилиа. Помимо традиционных для объединения тем — например, реформы ООН, ВТО и МВФ и подведения итогов председательства — в документе обозначены направления дальнейшего развития институциональной структуры БРИКС в финансово-экономической (Фонд облигаций стран БРИКС), исследовательской (Платформа энергетических исследований), деловой (Женский деловой альянс) сферах сотрудничества11.

Что касается места БРИКС во внешней политике России, то данное объединение воспринимается Москвой как долгосрочный фактор современных международных отношений, имеющий для внешней политики нашей страны стратегический характер. Однако наиболее актуальными вопросами российского участия в БРИКС сегодня являются цели России в организации и то, насколько сотрудничество в рамках этого формата отвечает ее национальным интересам.

В Концепции внешней политики Российской Федерации 2013 г. говорится, что Россия придает большое значение обеспечению устойчивой управляемости мирового развития, что требует коллективного лидерства ведущих государств мира, которое должно быть представительным в географическом и цивилизационном отношениях и осуществляться при полном уважении центральной и координирующей роли ООН12. Данное положение получило свое развитие в Концепции внешней политики Российской Федерации 2016 г., где делается акцент на наращивание взаимодействия «с партнерами в рамках «Группы двадцати», БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР), ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), РИК (Россия, Индия, Китай), а также в рамках других структур и диалоговых площадок»13.

Региональные приоритеты Российской Федерации, осуществляемые на многосторонней основе, заключаются в том числе и в инициативах, реализуемых во исполнение договоренностей, достигнутых в рамках многосторонних площадок, таких как БРИКС, СНГ, «Группа двадцати»14.

Активное взаимодействие Российской Федерации с остальными участниками БРИКС осуществляется в таких сферах, как:

• разработка совместных программ сотрудничества в области;

• охраны окружающей среды, природопользования и освоения минеральных ресурсов;

• совместная борьба с незаконным оборотом наркотиков и психотропных веществ. В БРИКС высоко оценивают деятельность Российской Федерации на этом направлении;

• борьба с киберпреступлениями. Деятельность группы в решении этой проблемы направлена на разработку универсального международно-правового документа, имеющего юридическую силу, а центральная роль в данном вопросе, по мнению стран БРИКС, должна принадлежать ООН;

• развитие сотрудничества в сфере исследования и использования космического пространства. Все страны БРИКС четко привержены цели, что космическое пространство должно служить мирным целям. Россия является инициатором переговоров о создании совместной орбитальной станции.

Для России БРИКС — это в первую очередь дополнительная международная площадка для обсуждения и решения международных проблем. Видное место среди них занимают вопросы, связанные с расхождением точек зрения России и США на жизненно важные интересы России. Среди таких интересов: адекватное развитие военного потенциала России, продуктивные отношения со странами СНГ, законные интересы России в ключевых регионах мира, справедливые с точки зрения Москвы условия экономического обмена, регулирующая роль международных институтов, таких как МВФ. То есть Россия в определенном смысле воспринимает БРИКС как некий противовес доминированию Запада в мировых делах. Вместе с тем следует обозначить, что БРИКС ни в коем случае не стремится к столкновению с западными странами. Никому из участников БРИКС такое столкновение не нужно и не выгодно. И в этом контексте Россия не проводит антизападную политику, поскольку развитие нормальных и взаимовыгодных отношений с Западом важны для России.

Важно: для России БРИКС представляет собой, в первую очередь, дополнительную международную площадку для обсуждения и решения международных проблем.

Таким образом, участие России в объединении обусловлено в том числе и тем, что БРИКС — это хорошая альтернатива для упрочения ее международного положения. В условиях глобализации объединение и партнерство обретают новый смысл. БРИКС — это возможность для России обретения устойчивости на мировой арене. БРИКС выступает в качестве реального инструмента реализации идеи многополярного мира и принципов многовекторности во внешней политике. БРИКС для России — важный аргумент в дипломатии на западном направлении и серьезный шанс (при соответствующих усилиях) для модернизации национальной экономики.

Большой интерес вызывает вопрос расширения состава участников БРИКС. Состоявшийся в 2017 г. саммит в Китае подтверждает наличие большого интереса к этому объединению. Помимо пяти членов БРИКС на встречу были приглашены делегации из Гвинеи, Египта, Мексики, Таджикистана и Таиланда. Многие специалисты заявляют о том, что включение более широкого круга участников могло бы положительно сказаться на развитии организации. Вместе с тем для расширения БРИКС требуется четкая структурная организация, в противном случае у блока будет отсутствовать единство в целях и продвижении задач.

В качестве главных претендентов на вступление в объединение многие эксперты видят Казахстан и Индонезию. Выбор Казахстана обусловливается тем, что в последние годы экономика этой страны демонстрирует устойчивый рост, а ее инвестиционная политика предсказуема. Также Казахстан обладает хорошими сырьевыми ресурсами, в стране улучшаются демографические показатели, происходит снижение уровня безработицы. Эффективная экономическая политика позволяет стране с каждым годом улучшать свои позиции по многим показателям в различных рейтингах. Кроме того, стимулирующую функцию к сближению выполняет наличие у Казахстана налаженных тесных экономических связей с двумя странами БРИКС. С Россией эти связи реализуются в основном посредством Таможенного союза и Единого экономического пространства, с Китаем — через ШОС. Индонезия за последние годы тоже продемонстрировала впечатляющую динамику своего развития, вследствие чего стала одним из важных факторов международных отношений. Являясь членом «Группы двадцати», Индонезия реализует внешнеполитический курс, нацеленный на укрепление связей с крупными развивающимися странами. После присоединения Индонезии к БРИКС может произойти расширение сферы влияния БРИКС в Юго-Восточной Азии.

По прошествии Восьмого саммита авторитетное издание The Financial Times признало учреждение Нового банка развития БРИКС самым значимым шагом в деле упрочнения отношений между пятью странами15. Об этом свидетельствует и ряд конкретных мер, принятых по линии Банка за два года его существования. Владимир Путин, выступая со своей речью, отметил, что был подготовлен ряд инвестиционных проектов, которые планируется реализовать в Российской Федерации. «Речь идет о совершенствовании судебной системы… а также модернизации водохозяйственных объектов в городах бассейна реки Волги»16.

Ряд важных заявлений относительно экономического развития группы сделал глава КНР Си Цзиньпин. Он выразил готовность Китая выделить дополнительно 4 млн долл. США для поддержания стабильной работы Банка, а также профинансировать фонд по линии развития «Юг — Юг» в размере 500 млн долл. США, планируется запустить программу по экономическому и техническому сотрудничеству БРИКС с первоначальным бюджетом 500 млн юаней (около 76 млн долл. США)17.

Таким образом, БРИКС, несмотря на все поползновения, исходящие из различных политических и политологических инстанций, засыпать его «ворохом скептических оценок», как говорил министр иностранных дел России С. В. Лавров, раскритиковать организацию, преподнести ее чуть ли не как злонамеренный противовес Западу, продолжает динамично развиваться. В нынешнем состоянии БРИКС является не только одним из важнейших элементов современного мироустройства и миропорядка, но и демонстрирует притягательную силу для многих лидирующих акторов развивающегося мира, стремящихся к интеграционной модели, знаменующей собой взаимоуважение и реальный учет интересов каждого участника такого объединения.

В январе 2020 г. стартовало председательство России в БРИКС.

Партнеры поддержали планы провести в 2020-м свыше 150 заседаний и форумов, включая более 20 министерского уровня.

Девиз российского председательства — «Партнерство БРИКС в интересах глобальной стабильности, общей безопасности и инновационного роста». Нацеленность на достижение прогресса по трем направлениям стратегического партнерства — политическому, экономическому и гуманитарному.

Список использованной литературы

1. Астахов Е. М. BRICS: перспективы в современном мироустройстве // Латинская Америка. 2016. № 1.

2. Делийская декларация // Национальный комитет по исследованию БРИКС. URL: http://nkibrics. ru/pages/summit-docs

3. Концепция внешней политики Российской Федерации. 2013 // URL: http://www.mid.ru/brp_4.nsf/0/6D 84DDEDEDBF7DA644257B160051 BF7F

4. Концепция внешней политики Российской Федерации. 2016 // URL: http://www.mid.ru/foreign_policy/ news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/2542248

5. Концепция председательства Российской Федерации в межгосударственном объединении БРИКС в 2015–2016 гг. // Официальный сайт председательства Российской Федерации в БРИКС. URL: http://brics2015.ru/ russia_and_brics/20150301/15383.html

6. Концепция участия Российской Федерации в объединении БРИКС. 2013 // Официальный сайт МИД России. URL: http://archive.mid.ru/brp_4.nsf/newsline/D23D45D62C00F78E44257B35002ACD50

7. Лавров: БРИКС динамично развивается, несмотря на критику (Примаковские чтения) // ТАСС. 29 октября 2015 г. URL: http:// tass.ru/politika/2389537

8. Саньянская декларация // Национальный комитет по исследованию БРИКС. URL: http://nkibrics. ru/pages/summit-docs

9. Толорая Г. Д. Россия в БРИКС: перспективы и возможности // Контуры многополярного мира: Монография / под ред. Т. Я. Хабриевой. М.: Ин-т законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, 2015.

10. Толорая Г. Д. Россия и БРИКС: стратегия взаимодействия // Стратегия России. 2011. № 8.

11. Уфимская декларация // Национальный комитет по исследованию БРИКС. URL: http://nkibrics. ru/pages/summit-docs

12. Форталезская декларация // Национальный комитет по исследованию БРИКС. URL: http://nkibrics. ru/pages/summit-docs

13. Этеквийская декларация // Национальный комитет по исследованию БРИКС. URL: http://nkibrics. ru/pages/summit-docs

Контрольные вопросы

1. Каковы основные цели и концептуальные характеристики БРИКС?

2. В чем заключается особенность позиции БРИКС на международной арене?

3. Какова роль БРИКС для России?

Глава 4.
МИРОВАЯ ЭНЕРГЕТИКА: ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ

А. М. Мастепанов

Потребление (или использование) энергии, природных энергетических ресурсов лежит в основе развития всей человеческой цивилизации, а «борьба за огонь» еще со времен первобытного общества является одним из основных факторов этого развития. Нет такой сферы жизни и деятельности человека, в которой бы он обходился без использования внешних от него источников энергии.

Современная энергетика является одним из важнейших, базовых секторов мировой экономики. Под термином «энергетика», или «топливно-энергетический комплекс» (ТЭК), обычно понимается взаимосвязанная совокупность отраслей и производств, занятых добычей и производством первичных энергетических ресурсов, их переработкой в другие виды топлива и преобразованием в другие виды энергии, а также транспортировкой различных видов топлива и энергии и распределением их по потребителям. Основные из этих отраслей — нефтегазовая (нефтяная и нефтеперерабатывающая, газовая), угольная, электроэнергетика и теплоэнергетика.

В научной литературе часто встречается и термин «топливноэнергетическое хозяйство», под которым понимается совокупность отраслей, производств и процессов, занятых добычей (производством), переработкой (преобразованием), транспортировкой (передачей) и потреблением (использованием) различных видов топлива и энергии. Как видим, это понятие шире, чем понятие ТЭК, поскольку охватывает не только производство, но и потребление топлива и энергии.

Энергетика и топливно-энергетическое хозяйство оперируют понятиями «топливно-энергетические» или «энергетические ресурсы». Существуют следующие основные типы их классификации:

• по источникам получения, когда энергоресурсы делятся на первичные (уголь, нефть, природный газ, сланцы, торф, дрова, ядерное топливо, гидроэнергия, энергия ветра, Солнца и др.) и вторичные, получаемые при переработке или преобразовании первых (нефтепродукты, кокс, электроэнергия и тепло тепловых электростанций и др.);

• по признаку сохранения запасов (или долговечности, исчерпаемости, возобновляемости) энергетические ресурсы со значительной долей условности подразделяются на возобновляемые (например, энергия воды рек и морских приливов, энергия Солнца и ветра и др.) и невозобновляемые (уголь, нефть, газ и др.);

• по масштабам и давности использования энергетические ресурсы делятся на традиционные, или классические (дрова, уголь, нефть, газ и др.), и нетрадиционные, или новые (энергия Солнца, ветра, геотермальных вод, биомасса и др.). Отнесение энергии Солнца, ветра или биомассы к нетрадиционным ресурсам является весьма спорным и условным, так как именно эти источники человек начал использовать раньше всего — еще на заре цивилизации. Этот термин можно назвать неудачным, хотя именно он закрепился в научной литературе;

• по характеру получения энергии энергоресурсы подразделяются на топливные, которые выделяют тепло при сжигании (например, уголь, нефть, газ и др.), и нетопливные (гидроэнергия, энергия ветра, Солнца, геотермальное тепло и др.).

Для измерения количества топлива, тепла и энергии применяются разнообразные показатели — весовые, объемные, тепловые, условные и др. Так, количество нефти измеряется в тоннах или баррелях. Количество угля, сланцев измеряется в нормальных, длинных или коротких тоннах; нефтепродуктов — в тоннах, баррелях, литрах или галлонах; природного газа — в кубических метрах или кубических футах; дров — в плотных кубометрах; тепловой энергии — в килокалориях; электроэнергии — в киловатт-часах и т. д.

Для сопоставления различных видов топлива и энергии и различных топливно-энергетических ресурсов, для суммарного учета их запасов, производства и потребления разнохарактерные единицы измерения различных энергоресурсов приводят к единому измерителю, пользуясь коэффициентами тепловой эквивалентности. В качестве такого единого, обобщающего измерителя используется либо так называемое условное топливо, объем которого измеряют в килограммах или тоннах, либо единица энергии джоуль. В свою очередь условное топливо измеряется либо в тоннах угольного эквивалента (1 т у. т., имеющая низшую теплоту сгорания 29,3 ГДж/т, или 7000 ккал/кг), либо в тоннах нефтяного эквивалента (1 т н. э., имеющая низшую теплоту сгорания 41,85 ГДж/т, или 10 000 ккал/кг).

Другими важными понятиями, связанными с энергетикой и ее анализом, являются:

• Конечное потребление энергии — то есть количество энергии, реально поступающее в распоряжение непосредственного (последнего или конечного) ее потребителя. Иными словами, конечное потребление, конечное использование энергии, полезная энергия — это количество энергии, реально поступающее в распоряжение такого потребителя для его собственных нужд.

• Реальное потребление — расход энергии с учетом потерь в процессе преобразования, транспортировки и распределения, иными словами, количество первичной энергии, необходим

...