Реввоенсоветы, комиссары, колчаковский фронт и борьба с контрреволюцией
В книгу советского писателя Д.А. Фурманова (1891–1926) вошел роман «Чапаев». Это произведение о гражданской войне, о походе контрреволюции против молодой Советской республики, об ударной чапаевской дивизии, где на фоне боевых картин писатель дает незабываемые образы легендарного полководца, народного героя В.И. Чапаева и коммуниста, представителя партии Федора Клычкова. Издание дополнено цветными иллюстрациями.
Тяжело, конечно, читать о событиях в конце книги. Хочу отметить очень оригинальный стиль повествования автора. Не у всех писателей он есть. Сама повесть скорее всего автобиографическая, на основе собственного пережитого опыта. Мне показалась интересной. Не то чтобы читается взахлёб и не оторваться. Нет, для меня она заходила отрывками. Но по завершении чувствуешь всю мощь и идейность излагаемых событий, видишь жизнь людей того времени, сколько сил и сколько жизней стоила им эта борьба. Рекомендую! Тем более книга бесплатная
Ожидал немного другого. Всё-таки это роман не столько о Чапаеве, сколько о Красной армии в отдельной операции; о революционный борьбе с белыми; о том, как люди шли в бой и без страха гибли за идею.
“Чапаев” написан в 1923 году красным комиссаром, а это накладывает свой отпечаток. Несмотря на обилие пропаганды, написанной, кстати, в лучших советских традициях, читать книгу легко и интересно. Но надо помнить, что непосредственно Чапаева в романе не так уж и много.
Образ Василия Ивановича - это образ взбалмошного, живого и яркого бойца, дитя своей эпохи, человека, который ввязался в бой и готов был вести его до конца, пусть даже и не понимая во всей полноте - для чего и зачем он воюет.
Думается, что гибель Чапаева - лучший из возможных исходов. Ещё пять, может десять лет и участь красного командира могла бы стать незавидной, особенно с учётом его вздорного, порохового характера, который Фурманов изо всех сил пытается смягчить.
Книга не моя от слова совсем. Язык для меня труден и малопонятен. Собственно этот самый язык повествования и мешал мне погрузиться в роман и получить удовольствие. Погрузиться в историю, которая, несомненно, заслуживает внимания, интереса и уважения. Но , к сожалению, дочитала с трудом. Не могу сказать, что не тронуло. Какое чувство волнения было. Но в общем и целом, книга не моя.
Товарищи! Товарищи, — вот она, эта маленькая записка! Ее писал к о м а н д у ю щ и й а р м и е й , а разве не чувствуете вы, что писал ее равный совсем и во всем нам равный человек? По этой товарищеской манере, по этому простому тону разве не чувствуете вы, как у нас от рядового бойца до командарма поистине один только шаг? Даже и шага-то нет, товарищи: оба сливаются в целое. Эти оба — одно лицо: вождь и рядовой красноармеец! Вот в чем сила нашей армии, — в этом внутреннем единстве, в сплоченности, в солидарности, — в этом сила… Так за нашу армию! За наши победы!
Федор на этот раз говорил немного, а потом неоднократно подводил разговор к теме о религии, рассказал о ее происхождении, о так называемом боге. Больше Чапаев никогда не крестился… Но не только креститься он перестал, а сознался как-то Федору, что «круглым дураком был до тех пор, пока не понимал, в чем дело, а как понял — шутишь, брат, после сладкого не захочешь горького…» В результате этих нескольких бесед Чапаев совершенно по-иному стал рассуждать о вере, о боге, о церкви, о попах; впрочем, попов он ненавидел и прежде, только крошечку все-таки и насчет них робел думать: все казалось, что «к богу они поближе нас, хоть и подлецы порядочные». Чем дальше, тем больше убеждался Федор, что Чапаев, этот кремневый, суровый человек, этот герой-партизан, может быть, как ребенок, прибран к рукам; из него, как из воскового, можно создавать новые и новые формы — только
А Петька остался на берегу до конца и, когда винтовка стала не нужна, выстрелил шесть нагановских патронов по наступавшей казацкой цепи, а седьмую — в сердце. И казаки остервенело издевались над трупом этого маленького