Позовут проповедовать нас,

А и сил для реченья не будет,

В царстве мертвых пропав, свинопас

О евангельской правде забудет.

И увьет нам уста тишина,

Поелику не будет иного.

Слишком долго гранила волна

В темных водах священное Слово.

Мы и сами как волны, сиречь

Тени их в угасающем следе,

Не достойны вести эту речь,

Вопрошать ад о вечной победе.

Чем победная славится мгла,

Именитства зачем отменяют,

Аще правда царям тяжела,

Пусть латыни еще отемняют.

А убийц расспросить и нельзя,

Только цветность увидеть возможно,

Где отроков невинных разя,

Яти августа светятся ложно.

Красных венчиков сих огоньки

Мы узреем — терние на струпе,

Ярко цели были высоки

И добиты сказители вкупе.

Лживы помыслы, ложны слова,

Истонченное золото веры

Нощно гасят небес кружева,

Сокрывая Господние сферы.

Перст избранничества не туда

Указал из всезвездного крена,

Виждь, горит меж губами вода,

Запеклась в ней кровавая пена.

Только змеи, Господь, только змеи одне

Бьются подле цветков и во яви тризнятся,

Источилися мы, изотлели в огне,

Боле свет-ангелки мертвым чадам не снятся.

Вот безумная нас приманила Звезда,

Разлия серебро, повлачила по кругам,

Новый год отгорит, вспыхнет хвойна груда,

Так опять в Рождество застучимся ко другам.

И беда ж — предали, не Сынка ль Твоего,

Утерявши в гурме, троекрестно распяли,

Против зависти нет на земли ничего,

Царствий куполы виждь, где агнцы вопияли.

Ядно зелие мы будем присно алкать,

Рукава что пусты, святый Господь, нестрашно,

И костями возьмем, станем хлебы макать

С богородной семьей в четверговое брашно.

Хоть отчаянья грех отпусти во помин

Прежних белых годов, опомерти притронной,

И теперь мы белы, яко вешний жасмин,

Только всякий цветок залит кровью червонной.

Пред субботой стоим, пред последней чертой,

Красно золото ей из очес выливаем,

В келий пятничных темь кажем венчик златой,

Роз-костей набрали, ни нощим, ни дневаем.

Заступиться нельзя в ту зерцальну купель,

И стодонна ж сия ледовая крушница,

Разве бойным одно, безо нас чтите ель,

Память нашу всчадит ярче огнь-багряница.

Рои демонов бал новогодний чернят,

Чур, лиются птушцы в благовестные звоны,

Чистых бельных невест юродивы тризнят

На сносях, к царствиям их влекут Персефоны.

Господь, трачена жизнь, и стоим на юру,

Тыча жалкой сумой в троекрестье дороги,

Надарили мы звезд ангелкам во пиру,

Перстной кровию нам красить сиры муроги.

Слезы чадов собрать, всем достанет вина,

Ниткой сребряной мор-окарины тиснятся,

Мимо как повезут, вижди хоть из рядна —

Мы серебром горим, всё нам ангелы снятся.

Господь, Господь, слезой прекровавой утрись,

Слово молви ль, взмахни рукавом с Ахерона,

Кайстры бросили в персть — змеи алчны свились,

Грознозлатная Смерть белит наши рамена.

Далей нет ничего, всех Рождеств лепота

Сребром красной была да размыта слезами,

Трачен чадов удел, а доднесь золота

Страстотерпцев юдоль, где тризнят образами.

Присный пурпур Звезды с перстов кровию сбег,

И жалкие ж Твое летописцы заветны,

Что пеяли хвалу, слали крушницей снег,

За обман кобзарей разве чада ответны.

Узришь как в золоте оперенья птушцов,

Пухи бельные их кости-снеги устелят,

Ангелам покажи царичей без венцов,

Пусть апостольну кисть эти раны обелят.

Иль во гробе разлей исцеляющий свет,

Ах, мы розы Твое, волошки прелюбили,

И заплакати днесь мочи-лепости нет,

В сраме виждь агнецов — нощно нас перебили.

Эту звездную близость, сиреневых скрипок молчанье

Кто разбился в куски — понимает, а ты их прости.

Нас Отчизна легко ненавидела и на прощанье

Тяжело полюбила за муки на крестном пути.

Виждь, сердца, точно камни, давно прогибают скрижали,

Возлежат под горами добитые черным цевьем,

Так почто, как святые, стопы от земли отрывали

И горели под нами следы темносиним огнем?

Все звездами ожгло, во свинце полыхают сирени,

Погребальным командам свободные дали штыки.

На Вальхалле найдут, яко должно, пускай наши тени

В азиатских одеждах угрюмые гробовщики.

Век туда мы стремились, небесные били фиолы

С золотыми нектарами, викингов чтили за их

Неподкупность и честность, еще авестийские школы

Наш урок разберут, буде мертвых пречтут и нагих.

Север Азии мил, а в раю лишь едины когорты,

Краска смерти сотрет основные земные цвета,

Что за яд изорвал нетлеенные эти аорты,

Скажет Вакх нам скорей, скажут бренность и славы тщета.

Одиночество в мраморе кармном легко небодержцам,

Слишком долго свои мировольные узы несли

Мы к оцветникам райским, теперь и речем громовержцам,

Небо полнившим вечность, чтоб те не касались земли.

Знаю я, кто убил и меня, и могильщиков оных,

Бедный Йорик очницы вперяет пустые из тьмы

В тени жалкие ал, в турмы мертвых, на шатах зеленых

Мало будет свинца, северяне добавят сурьмы.

Той багряной сурьмы, от которой пьянели царицы,

Молодые наложницы делались мела белей,

Фаэтон улетел, но иные гремят колесницы,

Рим не любит молчанья и антики шумен келей.

Нас рабыни любили, а профили грешниц и ныне

Светлый рай украшают, нимфетки не знают времен,

Посмотри, посмотри, как за нами в тартарской пустыне

Совлачатся они, как у наших стенают рамен.

Станем ими опять любоваться, доколе возможно,

Забывать ли сейчас меловых и рыдающих дев,

Нас любили они, а теперь благочестие ложно,

Вот и плачут пускай, тени царские в мгле разглядев.

Белладонны для всех напасли и вина данаиды,

В арманьяк и рейнвейн пусть глядятся ловцы жемчугов

Из летейских каналов, исторгнут и тени Аиды,

Жемчуг свой подберем, хватит льда для каверных слогов.

Но молю, не сдвигай свечи ненависти к изголовью,

Может, встретимся вновь при зажженных во славу свечах,

После смерти полюбят меня, но такою любовью,

От которой застынут и слезы в кровавых лучах.

Во льдах сердец, в сих глыбах плитняков

Не высечь и во имя искупленья

Сокрытые склепеньями веков

Святые искры вечного моленья.

Гранил их серный дождь, летейский вал

Онизывал свечением узорным,

О тех воспоминать, кто забывал,

Чтоб все могли пред огнищем тлетворным.

Бездушные теперь гробовщики,

Глазетом ли украсить наши гробы,

Хоть розовые паки лепестки

Идут ко винам августовской пробы.

Нам отдали цветы свой аромат,

Как грянем в барбарийские кимвалы,

О Боге всплачет горестный сармат,

Эллин узрит иродные подвалы.

Тем ядрица багряная мила,

Пусть пирствуют алкающие манны,

Содвинем тени кубков у стола

И бысть нам, потому благоуханны.

Тлеением и оспой гробовой

Делятся не вошедшие в обитель,

Кто в колокол ударил вечевой —

Окровавленный Фауста губитель.

Распишет вечность древние муры

Скрижалями и зеленью иною,

И челядь разожжет золой костры,

А вретища заблещут белизною.

Горенье это высь нам не простит,

Искрясь темно в струях кровеобильных,

От мертвого огня и возлетит

В бессмертие зола камней могильных.

Тогда преобразимся и легко

Всех проклятых узнаем и убитых,

С валькирьями летавших высоко,

Архангелов, задушками совитых,

Из басмовых адниц по именам

Веками окликавших, Триумфальных

Им дарованных арок временам

Кровительство раздавших, буцефальных

Влачителей своих у Лорелей

Оставивших в табунах кентаврийских

Для красного купания, полей

Не зревших елисейских, лигурийских

Не внявших арф высокую игру,

Бежавших от Иосифа Каифы

В Кесарию Стратонову, в миру

Венчавших тернием славские мифы,

Иосифа Великого одно

Карающей десницы не бежавших,

Эпохи четверговое вино

Допивших и осадок расплескавших

Серебряный по битым остиям

Сосудов, из которых пить возбранно,

Украсивших собой гнилостных ям

Опадины, зиять благоуханно

И там не оставляя, огнем вежд

Когорты себастийские и турмы

Итурейские пирровых надежд

Лишивших, всевоительные сурмы

На выцветшие рубища прелив,

Замеривая ржавые кирасы,

Страшивших костяками под олив

Шафрановою сенью, на атласы

Победные уставивших амфор

Хмельное средоточье, фарисеев,

Алкавших кровь и вина, пьяный ор

Взносивших до лазурных Элисеев

И жаждущих не мирности, но треб,

Не веры миротворной, а глумленья,

Их жалуя крестом разорный хлеб,

Лишь кровию его для искупленья

Порочности смягчая, не коря

Отступников и другов кириафских,

Алмазами чумные прахоря

Бесовских содержанок, иже савских

Обманутых царевен, от ведем

Теперь не отличимых, во иродстве

Рядивших, тени оных на Эдем

Вести хотевших, в дивном благородстве

Не помнящих губителей своих,

Уродиц и юродников простивших,

Чересел и растленных лядвий их

В соитии веселом опустивших

Картину чуровую, жалкий бред

Отвязных этих черм и рогоносцев

Не слышавших и звавших на обед

Фамильный, где однех милоголосцев

Дородственных, любимых сердцем душ

Собрание молчалось, разуменье

Несловное являя, грузных туш

Блядей не уличавших, а затменье

Головок божевольных их, козлов

Приставленных напарно возлияний

Не видевших урочно, часослов

Семейный от морительных блеяний

Всего лишь берегущих, за альбом

Именной векопестованной славы

Судьбою расплатившихся, в любом

Позоре отмечающих булавы

И шкипетра сиятельную тень,

Взалкавших из холопской деспотии,

Блажным очехладительную сень

Даривших и утешные литии,

Хитона голубого лазурит

Признавших и убойность разворота,

О коем чайка мертвая парит,

Бредущему чрез Сузские ворота

Осанну певших, честью и клеймом

Плативших десно скаредности рабской,

Визитным означавшихся письмом,

Духовников от конницы арабской

Спасавших, смертоимное копье

Понтийскому Пилату милосердно

С оливою подавших, на цевье

Винтовия их смерти безусердно

И тихо опиравшихся, в очах

Всех падших серафимов отраженных,

Удушенных при черемных свечах,

Сеннаарскою оспой прокаженных,

Еще для Фрид махровые платки

Хранящих, вертограды Елионской

Горы прешедших чрез бередники,

Свободных обреченности сионской,

Но мудрости холодного ума

Не тративших и в варварских музеях

Трезвевших, на гербовные тома

Взирающих теперь о колизеях

Господних, сих бессонную чреду,

Злопроклятых, невинно убиенных

Узнаем и некрылую орду

Превиждим душегубцев потаенных,

Содвигнутых на тление, к святым

Высокого и низкого сословья

Летят оне по шлейфам золотым,

А, впрочем, и довольно многословья.

Офелия, взгляни на ведем тех,

Встречались хоть они тебе когда-то,

Грезеточных бежались их утех,

А всё не убежали, дело свято,

Под ним когда струится кровь одна,

Лазурной крови нашей перепили

Черемницы, но прочего вина

Для них не существует, или-или,

Сих выбор скуден присно, потому

И сами распознать угрозы темной

В серебре не сумели, по уму

Их бедному не числили заемной,

Точней, неясной крепости сиих

Удушливых объятий, а позднее,

Узнав природу чаяний мирских,

Обманов ли, предательств, холоднее

Каких нельзя еще вообразить,

Прочения, зиждимого во аде,

Убийственную сущность исказить

Уже не были в силах, чтоб награде

Кружевниц тьмы достойной передать,

Соадский уголок им обиходить,

Забыть козлищ пергамент, благодать

Лиется аще к нам, но хороводить

Оне серьезно, видимо, взялись,

Упившись кровью агнецев закланных,

Досель, смотри, вконец не извелись

Бесовок табуны чертожеланных,

Пиют себе пускай, близнится час,

Как их мерзкообразные хламиды

Спадутся сами, движемся под пляс

И оры буйных фурий, аониды

Простят нам беглость почерков, химер

Картонных экстазийные ужимы

Умерят и смирят, и на манер

Музык небесных, гением движимы

Сибелиуса, Брамса ли, Гуно,

Волшебного Моцарта, Перголези,

Неважно, отыграют нам равно

Кантабиле иль реквием, а рези,

Оставшиеся в небе от черем,

Запекшиеся в пурпуре собойном,

Сведут могильной краскою, чтоб тем

Барельефную точку на разбойном

Пути явить наглядно, и цемент,

Крушицу мраморную либо глину

Внедрят, как экстатический фермент,

В иную адоносную целину,

Где место и убежище найдут

Прегнилостные гусеницы снова

И патинами сады обведут,

Где каждой будет адская обнова

Примериваться, Фриде во урок

Платки грудные будут раздаваться,

Тому положен промысел и срок —

Без времени чермам собороваться.

Без времени их адские столпы

Аидам в назидание алеять

Кримозно станут, гойские толпы

Кося, чтоб звезды розовые сеять.

У Господа на каменных коленях

Вольно в крови младенчикам сидеть,

Во райских отражаяся зеленях,

На Боженьку восторженно глядеть.

Ах, смерти мы не ждали в воскресенье,

Случайно погоститься забрела.

Всё видели чудесное спасенье,

Серебро изливали в зеркала.

Бредем вот по нескошенному лугу,

Над каждым свой веночек возгорит,

Она здесь не препятствует досугу,

А коску сорным точивом острит.

Вороны позасеяли прокосы,

Слилися с колосками сорняки,

И смерть свои отбеленные косы

Вплетает в те нещадные венки.