Глава 1. Тёща
К Петьке Бокову из-за ближнего бугра, что по левую руку от их села, в очередной раз припожаловала тёща, и потому все народонаселение их дома стояло на ушах — даже кот Тимофей забирался на чердак и зыркал оттуда злыми глазами.
Есть ещё и дальний бугор по правую руку, но там у Петьки нет никакой родни — даже дальней.
При каждом таком появлении Марь Петровны Боков жалел, что она не там живёт — глядишь реже наведывалась бы «в гости».
Каждый раз Петька ломал голову над этим странным понятием «в гости».
— В гости — это когда заходят на чашку чая с бубликом, — рассуждал он наедине с собой. — Выпьют чай, сгрызут бублик, поговорят по душам с пол часа и по домам — восвояси. А когда заявляются нежданно-негаданно и живут у тебя неделю, другую, третью? Это уже не гости… Это… Это…
Петруха поскрёб пятернёй в кудрявой голове, не находя нужного определения для сего явления и, наконец, сделал жирный вывод:
— Одно слово: тёща! Этим сказано всё…
Пётр мужчина молодой ещё — всего двадцать семь недавно стукнуло, и хотя он не злой и не злопамятный, но всеми фибрами души ощущал недобрую силу со стороны Марь Петровны, словно она никак не могла простить ему то, что он увёл от неё единственную доченьку — Катюшку.
Каждый раз при её появлении у них с Катериной начинались проблемы: то тёщеньке не нравилось, как Петруха посмотрел на неё и она высказывала своё недовольство знакомым тоном прапорщика Тришкина из их армейского подразделения, то Катерина на ровном месте взбрыкивала, требуя нежности и тепла. А какая такая нежность под неусыпным взглядом Марь Петровны? Под этим взглядом у Петрухи даже слова замерзали на языке, а уж чувства и подавно.
Даже самый незлопамятный и добрый мужик начал бы внутренне роптать, предполагая непоправимое: или поторопился жениться, или выбрал себе в жёны слишком молодую девку: ему-то 27 лет, а Катерине всего 18.
Тут ещё совпадение произошло странное: Катя его моложе на девять лет, а Марь Петровна старше на те же девять лет.
Друг Витька Пяткин ему ещё перед сватовством сказал:
— Ох, Петруха, не нравится мне это совпадение! Честно признаюсь: не нравится.
— Эт почему, интересно? — полюбопытствовал Петруха.
— Видишь ли, дружище, — с великим сомнением ответил ему Витька, — Катерина ещё не вошла в самый бабий сок, а Марь Петровна из него ещё не вышла… Как бы какого противоречия не возникло… Коварная эта цифра — девятка. Перевёртыш какой-то, а не цифра: хошь тебе девять, а хошь — шесть… Смотря с какого бока посмотреть.
Петруха тогда посмеялся над дружком, обвиняя в суеверии. А выходило по всем проявлениям — напрасно. Противоречия появились и довольно быстро. При каждом появлении Марь Петровны в их доме начинались трудные времена: недовольство, придирки, едкие замечания следовали одни за другими.
Даже человек с ангельским терпением вряд ли выдержал такой жёсткий прессинг. вполне понятно, что Пётр иногда срывался, ведь он не святой какой-то там, а вполне обычный человек.
Ко всем иным хорошим качествам — доброте и терпению, Боков ещё и не злопамятен, а потому через пять-десять минут его мысли, уже начинали порхать совсем в другом измерении — более высоком и желанном, как те бабочки, что вились вокруг его кудрявой головушки.
С некоторых пор он уходил в дальний угол сада, привязывал к двум развесистым яблонькам гамак, и, устроившись поудобнее, «мечтал» о том, что сегодня после недельной голодухи, наконец, будет допущен к телу собственной жены Катерины, отстранённый за какую-то провинность. За какую он уже и сам не помнил.
Предвкушение этого факта было не менее желанным, чем сам факт, и потому Петруха даже застонал в сладостном ощущении обладания.
Его прервали на самом интересном месте: со стороны сарая донёсся испуганный вопль тёщи:
— Помогите!… Ну, помогите же, хоть кто-нибудь!
— Какого чёрта? — недовольно проворчал Петруха, поворачиваясь на другой бок, явно не собираясь бежать на помощь сломя голову.
Однако вопли не прекращались.
— Даже тут покоя нет! — возмутился Боков, неспешно вываливаясь из гамака.
Неторопливой походкой он направился на голос, сожалея о том, что Катерины, как на грех, нет дома — пошла в сельский магазин: уж она-то первой прибежала на голос любимой мамочки, чтобы помочь.
Марь Петровна висела между небом и землёй, зацепившись за створку чердачного окна и верещала из последних сил.
— Интересно, куда тебя черти понесли? — удивился Петруха про себя.
Или всё же не про себя? Потому что тёща перестала верещать и начала ругаться:
— Ну, что зенки вылупил?! Снимай меня сейчас же! Ещё немного и я сорвусь…
Больше Марь Петровна сказать ничего не успела, потому что с воплем: — «Держи меня!», полетела вниз, и Петруха чисто автоматически подставил руки, чтобы принять её.
Принять-то принял, но неожиданно свалившегося на него «счастья» не выдержал, и прямо с ним в руках сел на пятую точку.
Марья Петровна, ощутив своим мягким местом мужское естество зятя, неожиданно зарделась, как молодуха и заикаясь перешла на вы:
Ппётр Ффилиппович, отпустите меня, наконец… Что вцепились, словно жар-птицу за хвост ухватили?
Не говоря ни слова, Петруха разжал руки, ловя воздух открытым ртом: мягкое место тёщи хоть и нежное, но вполне себе весомое, при столь пикантном падении «слегка» помяло его естество.
Марь Петровна проворно соскочила с зятя и уже готова была дать стрекача, да на свою беду обратила внимание на посеревшее личико зятя со слегка выпученными глазками, и поняла сей факт по своему.
— Пётр Филиппович, — сказала она, как можно ласковее и душевнее, — надеюсь, сей инцидент останется между нами? Мне не хотелось бы становиться анекдотом про неуклюжую тёщу и изворотливого зятя…
И ушла в дом с гордо поднятой головой.
— Тьфу ты! — не скрывая досады объявил Петруха. — Я её спас от смертоубийства, и я же ещё виноват?!… Вот стервоза свалилась на мою голову.
Петруха всё ещё сидел на земле, боясь даже пошевелиться: боль внизу живота давала о себе знать.
— На голову, но ту, что пониже пояса, — уточнил он, начиная сомневаться в том, что сегодняшняя встреча с телом молодой жены сможет состояться.
Немного очухавшись от произошедшего, Петруха собрал рыболовные снасти и, никого не предупреждая, ушёл на рыбалку.
Поймать, конечно, ничего не на
