Глава 2
Кострома 1 сентября 2007

Нечто разорвало серую ткань сновидения. Всё тело напряглось, готовое в любой момент дать стрекача. Осторожно прислушиваюсь, сжимая в кулаке единственную стоящую вещь, которая у меня имеется. Но в ночлежке тихо. По полу, на котором помимо меня спят ещё люди, гуляет по-осеннему сырой сквозняк. Приподнимаю голову и бросаю взгляд в сторону тёмного коридора: ментов нет. Да и вряд ли они будут искать беглого сироту в бомжатнике. Потом гляжу на белесое небо за окном. Как рано. Так вот оно что! Меня разбудила привычка: в приюте подъём в пять утра.

Мобильный судорожно завибрировал в сжатой руке. Вздрагиваю: знакомые цифры. Придётся ответить.

– Что?

– Серый? – взволнованный голос Степки вызывает раздражение. – Тебя ищут!

Словно по заказу, в окно надрывно стучится вой сирены. Плечи зябко дернулись.

– Менты?

Память услужливо выдаёт картинки: вчерашний «мерс», некстати сработавшая сигнализация, сумасшедшая гонка по дворам…

– Не, – пыхтение в трубке подозрительно смахивает на сдерживаемое хихиканье. – Наши…

– И чё?

Вздох вырывается помимо воли. Я лениво опираюсь на пол, старые половицы уныло скрипнули под небольшим весом тела, голова удобно улеглась на рваную фуфайку, свернутую в рулон вместо подушки. Что бы ни потребовалось так называемым «нашим», меня это уже месяц как не касается. Пусть себе ищут.

– Прошел слух, что тебя хочет усыновить чокнутая парочка… из Москвы! – с придыханием выдаёт старый приятель.

– Да ладно! – изумлённо тяну я.

Слева сыплется мат, мол мешают тут спать всякие сопляки. За сопляка ответишь, пьянчуга! Пихаю ногой серо-зеленую рожу незнакомца. В сторону с противным звоном катится бутылка. В воздухе распространяется запах паленой водки, который затмевает собой даже кислый дух притона, въевшийся в облезлые стены.

Лениво слежу, как пьяный мужик ползёт за «лекарством». Смачно сплюнув ему вслед, резво поднимаюсь и подхватываю под мышку свою старенькую фуфайку. Плечо прижимает мобилу к уху, пока мои пальцы нащупывают потрескавшуюся кожу ботинок. Скрипят, натягиваясь, махровые от старости шнурки. Ходить босиком здесь – сумасшествие.

– Развод, – бормочу я.

– Тоже так подумал, – недовольно отвечает тот. – Распустили слух, чтобы тебя приманить… Поэтому пробрался к заведующей в кабинет. Серый, я видел бумаги. Все уже давно оформлено! Тебя официально усыновили некие Марковы. Подписи, печати, даже твоя медицинская карта и свидетельство о рождении прицеплены. Так что ты теперь Сергей Карлович Марков!

Я поперхнулся, мобила брякнулась на пол. Со стороны пьянчуги снова раздаётся брань. Теперь он долго не успокоится. Откашлявшись, я вновь прижимаю трубку к уху:

– Как?!

– Как слышал, – довольно гогочет Степа. – Саныч бы оценил!

Губы невольно расплываются в улыбке при воспоминании о юморном старике, повернутом на идее коммунизма. Впрочем, он-то был самым адекватным из всех учителей, с которыми мне не посчастливилось столкнуться в приюте.

– Ну что, инфа достаточно ценная? – после короткой паузы, словно собравшись с духом, заискивающе спрашивает Степан.

Я придирчиво рассматриваю симметричные банты шнурков и угукаю в трубку. Переступаю через дурнопахнущее тело, под ногами скрипят осколки стекла. Хочется курить, сую руку в карман, мои пальцы сжимают печально хрустнувшую пачку. Пусто. Поигрывая зажигалкой, осматриваюсь. Внимание привлек серый пиджачок, висящий на спинке трехногого стула. Воровато оглядевшись, торопливо обшариваю карманы.

Разглядывая находку, презрительно фыркаю – «Прима»! Зато наполовину полная. Выуживаю сигарету, одновременно пытаюсь извлечь искру из зажигалки. Наконец появляется огонек. Затяжка приносит облегчение и отвлекает от смрада ночлежки. Пачку засовываю в карман.

Взгляд останавливается на дверце чудом уцелевшего шкафа. Там, в полуразбитом зеркале, сквозь мутные разводы на меня смотрят узкие серые глаза. Худое бледное лицо с ввалившимися щеками да короткий ершик волос цвета мышиной шерсти. Правду говорят, что я серый. А мне нравится эта кликуха. Я оправляю некогда белую майку в разводах краски для граффити, подтягиваю джинсы в пятках бензина и смазки. Горделиво распрямляю плечи.

– Позвольте представиться – Сергей Карлович Марков! – с выражением декламирую я и презрительно задираю острый подбородок, в трубке раздаётся понимающее хихиканье Степки. – Лана, считай, мы в расчете.

Отключив телефон, я задумчиво скребу затылок. Разве так бывает: усыновить ребенка, которого никогда в жизни не видел? Впрочем, каких только чудиков не встречается. Осторожно переступая спящие тела, направляюсь к двери. Щелкнул едва живой замок, под ногами торопливо пробежали ступеньки, сломанный домофон приветствовал ржавым писком, бабка с мусорным ведром проводила недобрым взглядом. Пульнул в ее сторону дымящийся окурок: пусть не пялится! Зябко сунув руки в карманы фуфайки, я пошагал по улице.

Серые дома плавно ползли мимо, озабоченные лица прохожих подобны одно другому, словно унылый маскарад давно завладел всем миром, вытесняя все другие выражения и эмоции. Поежился: жаль, что колеса вчера сразу сплавил, в «мерсе» климат-контроль, тепло и сухо. Но оставлять столь приметную тачку было бы самоубийством. Взгляд привычно заскользил по ряду припаркованных машин. Вырученного бабла хватило лишь на жрачку и ночлежку… после того, как отдал долю старшему, и ему же старый должок. Вроде эта ничего…

Неожиданно гавкнула сирена, послышался треск, улица разразилась заунывным воем. Из-за угла высотки выскочила бело-синяя машина. Ноги сами повернули в переулок, хотя умом я понимал, что это не по мою душу. Дергающие звуки растаяли далеко позади, а я шел вперед, забыв про холодный ветер и теплые тачки. Сдавленный смешок вырвался помимо воли. Усыновили! Где, спрашивается, вы были столько времени, мои замечательные родители?!

Каждый ребенок в приюте мечтает не о подарках, не о Деде Морозе, не о пирожных… хотя, и об этом тоже. Но все это любой из них с радостью бы променял на семью. Свою, настоящую. Ту, в которой мама заботливо спрашивает, что бы ты хотел на завтрак, а папе не все равно, какие отметки нарисованы в дневнике.

И тот, маленький Сережа, тоже жаждал простых радостей жизни, с детства доступных большинству детей. Сколько бессонных ночей он рисовал в воображении картины, с надеждой смотрел в окно на ворота и ждал, что вот-вот они распахнутся и мягкая улыбка белокурой женщины, сопровождаемая веселыми искорками в глазах сильного высокого мужчины, подарят ему радость быть нормальным, обычным ребенком. Но нет, надежда таяла год за годом, как свеча, озаряющая разноцветными бликами разукрашенную волшебством новогоднюю елку. А следом пожаловал рассвет юности, который показал в истинном свете облезлые стеклянные шары и мятую мишуру. Разочарование стало благодатной почвой для отчаянной злобы. Как же я ненавижу сейчас этих придурков, что вдруг решили усыновить подростка, даже не взглянув на него!

Жестянка вылетела из-под моей ноги, стайка девчонок взвизгнула от неожиданности, столб брызг чудом не запачкал их белоснежные фартучки. Тело мое замерло, ноги словно вросли в землю. Сквозь тишину душевной ярости вдруг прорвался поток ярких звуков: заливистый смех, обрывки фраз. Вокруг бегают мальчишки в новеньких костюмах, девочки заботливо поправляют огромные банты, суетливые движения взрослых выдают волнение. Задумавшись, я зашел на школьный двор. Сегодня же первое сентября! Губ коснулось змеиное дыхание сарказма. Ишь, как стараются!

Я-то знал, что улица учит жизни лучше, чем куча бесполезных учебников и уставших от самих себя учителей. Хоть и сурово, подчас даже жестоко. Но что об этом могли знать эти дети, больше напоминающие изнеженные садовые растения, которые не перенесут и простого ливня?

Девочки, которых я случайно обрызгал, все еще хмурились. Особенно одна, с фирменным портфелем и золотым крестиком на белой шейке. Была бы даже красивой, если бы не надменное выражение, исказившее тонкие черты лица. Конечно! Простой парень в мятой майке явно не соответствует идеалу, прочно засевшему в хорошенькой головке. И всем плевать на твой богатый внутренний мир.

Ощутив душевный порыв, подмигнул девочке, пальцы ловко выдернули хризантему из букета первоклашки, и я плавно скользнул ближе. Старательно отработанными движениями в стиле брейкинга, изображаю робота, рука словно достает из груди сердце, другая преподносит цветок, застываю в эффектной позе. Розовые губки уже расплываются в милой улыбке, хотя темные бровки еще хмурятся.

– Спасибо, – осторожно, словно боясь обжечься, берет хризантему. – А… где ты научился так классно танцевать?

Предсказуемая реакция. Я так и вижу, как в голубых глазенках мелькают циферки, подсчитывая, насколько выросла популярность после такого представления. Слабое, продажное сердечко!

– Пойдем, покажу, – резко хватаю ее за руку.

Девочки завизжали и под раздавшийся первый учебный звонок дружной стайкой упорхнули к зданию. Свистнул им в след и расхохотался. Тут же из груди вырвался вздох, пальцы потянулись к пачке в заднем кармане джинсов. Какое-то время я дымил, прислонившись к скрипящему забору, и наблюдал, как медленно расходятся по своим делам счастливые родители.

Марков! Должен признать, мне нравится, как звучит эта фамилия. И даже хотел бы, чтобы меня так звали. А не то слово, которым наградило государство, о котором я старался навсегда забыть, желая оставаться лишь Серым. Унылым, безнадежным, одиночкой… Я швырнул окурок, метя в красный шарик. Громкий хлопок заставил подпрыгнуть от неожиданности молодую мамашу с коляской. Я двинулся прочь, стараясь стряхнуть с плеч ее неодобрительный взгляд. Какое право имеют судить меня они – благополучные и счастливые?!

В ладони нервно запрыгал мобильник, пальцы протерли давно не гладкое стекло экрана. Позвонить, не позвонить? Что я теряю? Разве что только ночи в грязном притоне, двадцать процентов прибыли от угнанных тачек и постоянный страх. Кнопки пищали, на желтом экране появлялись цифры, с детства въевшиеся в память. Девять, три… Осталась последняя. Палец неуверенно застыл в воздухе. А вдруг все-таки развод? Приду в приют, а меня там уже поджидают двое в форме и с дубинками в руках? И бесплатная путевка в детское исправительное. Лучше осторожно подойду к черному входу да проверю все сам.

Появился план, и уверенность сразу взялась за дело. Сколько бежал, оставляя улице на память лишь неясные облачка пара, я бы не смог сказать. В сердце неровным пульсом билась новорожденная надежда о своем доме, заставляя забыть о промозглом холоде резко начавшейся осени и хлюпающих звуках в дырявых ботинках. Дыры в заборе, облезлые деревья двора, обшарпанная дверь заднего входа. В нос ударил запах кислой капусты и вареного картофеля – на кухне готовится обед. Лестница еще поблескивала влагой, помня недавнее свидание с тряпкой уборщицы. Гул голосов слева, доносящихся из общего зала, свидетельствовал об очередном глупом собрании. Это хорошо, учителя тоже там.

Повернул направо и осторожно скользнул в приоткрытую дверь, ведущую в административное крыло. Тихо вроде. Надо спешить, пока есть возможность. Бегу, а пальцы на ходу нащупывают в кармане старую надежную отмычку. Поворот к кабинету заведующей…

С ходу врезаюсь в высокого мощного мужчину. Тот мгновенно среагировал, сграбастав меня одной рукой, пол ушел из-под ног. Висок захолодел, в нос ударил запах железа. Я хочу закричать, но из горла вырывается лишь хрип. Глаза, казалось, сейчас вылезут из орбит. Грудь словно сдавило прессом.

– Что такое? – раздался справа взволнованный голос заведующей, самой женщины я не видел – в глазах темнело. – Что происходит? Это что… кто… ребенок? Отпустите немедленно!

Я ощутил, как мертвая хватка ослабла, ноги коснулись пола. Громила в черном костюме виновато спрятал пушку.

– Извините.

Я хватаюсь за шею, кашель не дает нормально вдохнуть. В ушах еще шумит, но тьма перед глазами рассеялась.

– Сережа? – Ольга Николаевна нервно поправила очки и облегченно рассмеялась. – Вот и хорошо! Э-э-э… Ты так быстро приехал из колхоза. – Она торопливо, словно ощутив неожиданную резь в животе, склонилась ко мне. Я оценил весьма выразительный взгляд. Кивнул: конечно, не дурак! О побеге ни слова. Заведующая выпрямилась и театрально всплеснула руками: – А это как раз тот мальчик, о котором мы с вами говорили, Карл Лаврентьевич!

Отступила в сторону, и созданный образ бородатого профессора в пенсне вдребезги разрушил невысокий молодой человек лет двадцати пяти. Стройный, словно манекен, с таким же неподвижным выражением очень бледного лица, тщательно уложенной прической и в шикарном белоснежном костюме, он мне совсем не понравился. Что-то в незнакомце было от классического гангстера из старых голливудских фильмов, не хватало лишь усиков. Черные, как костюм его телохранителя, глаза «папаши» придирчиво ощупывали меня с ног до головы лучше всякого рентгена.

– Этот?

Неприятный холодок словно ледяными осколками пронзил внутренности. Я невольно отшатнулся, спина уперлась в неподвижную статую охранника. Незнакомец неожиданно белозубо улыбнулся, словно узнал меня после долгих лет.

– Да, это он! Дорогая, подойди.

Из-за спины Карла Лаврентьевича выпорхнула молодая особа со знакомым выражением лица, которое часто присутствует на хорошеньких мордашках публичных дам. Накачанные ботоксом так, что мимика нормальных людей им не доступна, силиконовые губы, казалось, не способны сомкнуться, в голубых глазах – тоска смертная. И даже облегающее красное платье не добавляло женщине огня. Карл по-хозяйски обнял жену за талию и попросил:

– Отведи Сереженьку в машину, а я пока улажу последние формальности.

Куколка безучастно кивнула, дорогие лаковые туфли разбудили коридорное эхо. Громила бесцеремонно подтолкнул меня в ее сторону. С трудом удержавшись на ногах, беспомощно оглянулся на Ольгу Николаевну.

– Как? Так сразу? – протянула та, словно озвучивая мое недоумение.

Но человек в белом подхватил заведующую под локоток, дверь захлопнулась. Еще один невежливый тычок в спину убедил следовать за «мамой».

Я ожидал, что громила двинется следом, но тот остался на месте. Женщина успела уйти далеко, стук каблучков таял в шуме первого этажа. Внезапно осознав надвигающиеся перемены, я в нерешительности застыл на лестнице. Радужные наивные мечты детства лопались мыльными пузырями, оставляя на память лишь резь в глазах. Странная семейка! Что же нужно от меня этим людям? Возможно, я некогда украл тачку этого богача, и вот он решил поквитаться? Но быстрее и дешевле, учитывая «легкую» процедуру усыновления, заплатить сотню баксов за нежное объятие удавки или ночную пулю в затылок. А может, он серийный убийца? Или рабовладелец?

Еще не поздно снова сбежать! И все же, слабое наивное существо внутри, которое я считал давно мертвым, нежно поглаживало сердце робкими надеждами. А эта чувствительная мышца снова, как в далеком детстве, сладко замирала в предвкушении чуда. Ну сколько можно? Пора заканчивать с розовыми соплями да линять, пока не поздно! Взгляд скользнул в сторону черного хода…

Внезапно в груди похолодело: что это со мною? Ох, как кружится голова! Руки цепляются за перила, вялые ноги немеют, в голове царит сумбур, перед глазами – рваный ватин сумрака. Ощутив холод ветра, я понял, что каким-то образом оказался на улице. Мир плыл куда-то мимо. Глаза удивленно смотрели на скачущую землю. Ноги, словно чужие, уверенно ступали по колючему газону. Куда это меня несет?

Центральные ворота, ржавые и покореженные, распахнуты настежь, рядом с белоснежным сверкающим на солнце лимузином суетится старенький сторож. Словно крепостной раб из книжки, он мнет руками шапку и постоянно кланяется женщине в красном. Та неподвижно стоит у распахнутой двери, больше похожая на куклу из интимного магазина, чем на живую женщину.

Роскошная тачка, как огромная мышеловка, радостно ожидала, завлекая в отсутствие сыра заводными ритмами музыки. Я сглотнул комок в горле и приказал себе остановиться. Темная дыра все так же неумолимо приближалась. Теперь лимузин больше походил на белоснежную улыбку своего владельца… если бы тому вдруг выбили один-два зуба. Что происходит?!

– Сереженька! Какая радость! Ты всегда был особенным! – сторож бросился мне навстречу так, словно я был его единственным и горячо любимым внуком, приехавшим навестить старика из далекого города.

Я усмехнулся: особенным! Это когда я подсыпал ему слабительное в водку или запустил петарду в сторожку? Тогда он называл меня кретином и уголовником. Сейчас же даже имя вспомнил! Впрочем, старика можно понять: вдруг на радостях и ему перепадет на бутылку.

Сторож сграбастал меня в объятия. В нос ударил запах перегара:

– Ты мне…

Что конкретно он хотел, я не расслышал. Стоило ощутить прикосновение, как странное онемение как рукой сняло. Ноги вновь слушались, кончики пальцев словно пронзили тысячи игл, но все же я мог идти в любом направлении. А вот сторож вдруг вытянулся в струнку, выцветшие глаза почти выкатились из орбит, руки безвольно повисли вдоль тела. Он по-военному развернулся и шагнул к лимузину.

«Мама» безучастно наблюдала, как старик залезает в машину, захлопнула за ним дверь. Холеные руки с ярким маникюром повисли точно так же, как у сторожа. Страх холодными пальцами сжал затылок, адреналин заклокотал в горле. Бежать! Я попятился, но спина тут же ощутила преграду. Коленки задрожали. На плечах тисками сомкнулись огромные ладони.

– Ты еще не в машине? – участливо спросил Карл Лаврентьевич.

От звука веселого голоса тело нервно дернулось, но верзила крепко сжимал меня, не давая сбежать. В голове бешеными белками заметались самые идиотские идеи. Я с отчаянием утопающего схватился за одну.

– Мне же нужно вещи забрать…

– Вещи! – Мужчина расхохотался так заразительно, что мои губы поневоле расплылись в улыбке. От этого страх лишь усилился. Марков покачал головой и доверительно склонился ко мне: – Понимаешь, Сережа… Уже сегодня вечером ты и не вспомнишь о так называемых вещах. Тебе теперь доступны любые шмотки, брюлики, машины… ну водить их будешь, когда достигнешь совершеннолетия, конечно. Но самое главное: что бы ни было спрятано в приюте, это теперь навсегда утратило для тебя ценность!

Он легонько коснулся моей щеки. До слуха донесся тонкий звук церковного звона. И все сомнения мгновенно улетучились из головы. Ну конечно! Зачем мне дурацкие фото и прочая чепуха, все это – свидетельство старой нищей житухи, которая остается в маленьком городке. Впереди яркая богатая жизнь в столице, полная удовольствий и радости.

Возможно, я сам ищу странное в поведении своих новых родителей? Какая-нибудь старая психологическая травма не дает поверить в реальность происходящего. Жаль, приходящий психолог, все приглашения которого я упорно игнорировал, теперь не поможет. Хотя, если отмести детские страхи, остается живой человек, решивший усыновить сироту. Может, из жалости, может, для воздействия на других людей, – мол, смотрите, какой я добрый! – а может, его жена не могла или не хотела иметь детей. То-то она выглядит не особо довольной. Да мало ли что?! Главное, я теперь буду иметь все, что захочу!

Охранник распахнул дверь лимузина и удивленно уставился на сторожа. Тот с блаженной физиономией прижимал к груди бутылку шампанского. Карл Лаврентьевич нахмурился и щелкнул пальцами. Я вздрогнул от неожиданности, словно очнулся. Проснулся и старик, он кубарем вывалился из автомобиля, зеленая бутылка покатилась по асфальту, оставляя шипящий след. Марков бесстрастно переступил лежащее тело.

– Прошу! – Приглашающий жест хозяина сопровождался любезной улыбкой.

Лимузин уже не вызывал никаких ассоциаций в стиле низкопробных ужастиков. Я с удовольствием забрался внутрь, а Карл, послав небрежный кивок телохранителю, заботливо помог сесть даме.

Я откинулся, веки смежились от удовольствия, спина утонула в упругой мягкости, пальцы ощутили приятную шершавость обивки. Для полного кайфа не хватало одного. Приподнялся, пальцы нащупали пачку…

Марков резко выхватил из моей руки сигареты, я беспомощно проследил, как утренняя добыча исчезает в узкой щели окна.

– Это мое! – запоздало вскрикнул я.

Мужчина лишь мягко улыбнулся, как маленькому ребенку.

– Это бяка!

Окно автоматически закрылось, перекрыв неясный гул улицы. Я в поисках поддержки оглянулся на женщину, но та смотрела в окно с таким видом, будто все происходящее ее совершенно не касается. Я обиженно скрестил руки на груди и отвернулся.

За окном мелькали дома, яркие лучи солнца изредка, словно исподтишка, выстреливали в толпу прохожих. Постепенно деревья заполонили обе стороны дороги. Было ясно, что лимузин направляется прочь из города. Мне было все равно, внутри ничего не дрогнуло при расставании с так называемой родиной, но настораживало то, что в Москву нужно было ехать совсем в другую сторону. Подмывало спросить, куда это Карл везет меня, но я сдерживался, все еще припоминая ему случай с сигаретами.

Дорога становилась все хуже, в шкафчике рядом с пустым ведерком для шампанского весело дребезжали бокалы. Мимо проплыло желтое озеро пожухлой травы, сонные коровы, обмахиваясь хвостами, проводили белоснежный автомобиль томными взглядами, и снова свое место заняли стройные ряды полуголых берез. Мутные сумерки напали внезапно, в окно сурово постучал осенний дождь, мгновенно запотевшие стекла почти скрыли живописные разводы воды. Монотонный стук капель, однообразная музыка и теплые потоки воздуха в машине навевали дрему…

Глава 3
Москва 16 января 2008

Не знаю, как проснулся, но настроение очень мрачное. Голова кружится, перед глазами все плывет. Да еще и тошнит… и одновременно хочется есть. Я послушал ворчание желудка и скосил глаза на руку. Несколько темных пятнышек выдавали места уколов. Перехватило дыхание, кулаки сжались: они превратили меня в наркомана! Скоро сам буду слезно умолять об очередном уколе. Этого нельзя допустить! В этот момент ясно осознал, что всегда презирал тех, кто попадал в какую-либо зависимость. Складывая волю в чулан за ненадобностью, они послушными баранами брели за очередной дозой того, что позволит на время спрятаться от жизни.

Выдохнул проклятие и с удивлением проследил за небольшим облачком пара, который выпорхнул из моего рта. Огляделся. В палате быстро светлело, за окном можно было уже разглядеть раскидистые деревья, черные ветки которых затейливо украшены белоснежным мехом снега. Одна из занавесочек чуть колыхалась: либо конструкция окна отличалась оригинальностью, и там находилась форточка, либо стекло попросту разбито. Ночью в палате было тепло, даже слишком, так что отверстие в окне появилось не так давно.

Я извернулся, насколько позволяли оковы, стараясь разглядеть пол. Так и есть: полурастаявшая сосулька воистину гигантских размеров сиротливо лежала в расплывающейся луже. Брови удивленно поползли вверх: интересно, кому понадобилось швырять такие большие куски льда в больничные окна? Но даже если бросивший его сейчас находился на улице, я все равно не смог бы на него посмотреть.

Похоже, звук разбившегося стекла меня и разбудил. Странно, что он не привлек внимания моего тюремщика. В палату до сих пор никто так и не вошел. Между тем, комнату быстро наполнял холодный воздух. Волоски на руках встали дыбом. Тонкая простыня почти соскользнула на пол. Поправить ее не было никакой возможности. А зеленое недоразумение, вроде полупрозрачного фартука, надетое на мое голое тело, могло помочь лишь скорее замерзнуть.

Я был готов уже позвать на помощь, даже рискуя получить очередную дозу в вену, как услышал шаги. Судя по разнообразию голосов, по коридору шла небольшая компания. Дверь приоткрылась, но входить никто не спешил. Я постарался успокоить дыхание и притвориться спящим. Кто знает, что за перемены несут с собой эти люди.

– Прилипли к телику! – женский голосок так и сочился ядом сарказма.

– Их можно понять, – прошелестел тихий мужской голос. – Такое нечасто случается…

– Да уж, – фыркнул кто-то. – Началось прямо с ночи, как по приказу.

– Ничего удивительного, – все тот же тихий голос, в котором ощущались власть и сила. Так мог бы говорить босс огромного предприятия. – Он же очнулся.

– Так может, все-таки войдем? – почти лениво предложил новый голосок.

Еще несколько мгновений ничего не происходило, словно некто, держащийся за ручку двери, никак не мог решиться распахнуть ее. Ворчание, глухой удар.

– Отойди, – сердитый женский голос.

Что-то во мне отозвалось на него. Да, я прекрасно знаю его обладательницу… знал когда-то. Сердце забилось чаще, на что тут же отозвался надоевший прибор. Изнемогая от любопытства, я осторожно приоткрыл глаза, наблюдая за дверью сквозь ресницы.

В комнату осторожно вошла невысокая полноватая дама весьма приятной внешности. Строгий черный костюм не вязался с мягкой улыбкой и плавными движениями. Увидев меня, она вскрикнула и бросилась вперед. Я сжался, не зная, чего ожидать. Но женщина лишь подняла с пола простынь и поспешно укутала меня ею, тщательно подоткнув со всех сторон. Оглянулась на остальных.

– Как здесь холодно! Он же простудится!

Я вздрогнул: сколько любви и заботы в звенящем голосе!

– Ничего с ним не случится, Кэт, – тихо сказал высокий мужчина с суровым выражением на худом лице.

Из-за него осторожно выглядывала девушка, разглядеть которую я не решился, ибо это могло выдать меня. Цепкий взгляд мужчины ощупывал мое лицо.

– Смотри! – воскликнул девичий голосок.

Видимо, девушка все-таки вошла в палату.

– Кто это мог сделать? – удивленно спросила женщина. Сосулька, догадался я. Они увидели разбитое окно. – Куда же глядел Рома?

Видимо, это тот, с блестящей лысиной.

– В телевизор, – цинично усмехнулся мужчина. – Насколько я знаю, у него есть кое-какие сбережения.

– В американском банке, – ехидно подхватила девушка.

– Мари́, нехорошо радоваться чужим промахам.

Этот голос немного походил на тихий говор худого мужчины, как если бы тот состарился вдруг лет на пятьдесят. Шаркающий, словно одинокие шаги в престарелом доме, но наполненный скрытой силой так, что я растерялся, пытаясь определить, сколько же лет говорившему.

– Извини, дедушка, – с почти искренним смирением произнесла Мари.

– Викто́р, обязательно его связывать? – со слезами в голосе спросила женщина.

Я чуть вздрогнул, ощутив легкое прикосновение ее теплой руки.

– Сама знаешь, – немного виновато ответил худой мужчина.

– Он не спит, – новый голос: грудной, чуть картавый, девичий.

– Что, Жанна? – переспросила женщина.

– Не спит, – хмыкнул дед. – Девочка верно подметила. Лежит, стервец, и подслушивает.

Поняв, что скрываться уже бесполезно, я открыл глаза. Двое мужчин, женщина и две девушки, обступившие кровать, словно по команде, сделали шаг назад. Брови мои от удивления поползли на лоб. Я что, настолько опасен?

– Привет, – женщина, словно очнувшись, метнулась к кровати и осторожно присела на край. Тепло ее ладони накрыло мою кисть. – Как ты, милый?

Милый? Я испытующе всматривался в мягкие черты. Казалось, сочувствие и беспокойство были совершенно искренними. Что ответить, я не знал. Спросить, кто она? Или попытаться скрыть, что я их не помню? Напряжение нарастало. Все явно чего-то от меня ждали. На лице девушки по имени Мари я отчетливо видел страх. Она постоянно оглядывалась на дверь и на худого мужчину, словно решаясь попросить у того разрешения уйти.

– Нормально, – ответил наконец я.

Голос прозвучал скрипуче. Так, словно кто-то открыл старую железную дверь. Вздох облегчения пронесся по палате, смешиваясь со сквозняком, проникающим в разбитое стекло. Все заулыбались. Жанна поспешила присесть на кровать с другой стороны. Высокая, с кукольной внешностью и огромными голубыми глазами, она очень отличалась от остальных. Но ее я тоже не узнавал.

– Ох, и испугал ты нас, – прошелестел пожилой человек.

Невысокого роста, чрезвычайно худощавый, он был похож на сухое дерево. Но я откуда-то знал, что это впечатление обманчиво. Голубые глаза старика так и излучали силу, словно власть над целым миром для него обычная рутина.

– Алёшенька! – Женщина смахнула слезу. – Я так рада, что все позади…

– Кэ́ти! – оборвал ее на полуслове Виктор.

– Проявил бы хоть каплю сочувствия к сыну! – вдруг зло выкрикнула Кэт.

Я закрыл глаза и сглотнул комок, застрявший в горле. Меня зовут Алексей, Викто́р мой отец, Кэт, похоже, – мать… Как-то не вязались имена на иностранный манер с ласковым «Алёшенька». То, что мы находимся в России, сомнений не вызывало. И все, кто присутствовал сейчас в моей палате, тоже были россиянами… Ну, разве что, только мама не была прирожденной русской. Говор у нее слегка тягучий, точно вязкий. И даже ласковое обращение прозвучало немного фальшиво.

– Побереги свое сочувствие, – наконец ответил мужчина. Голос его звучал холоднее сквозняка. – Судя по началу, каждая капля может стоить очень дорого.

– Может, пойдем уже? – несмело предложила Мари. Она взялась за ручку двери и смотрела на деда с какой-то отчаянной надеждой. – Алексу наверняка нужно отдохнуть.

– Пойдем, – вдруг засобиралась Кэт. Она вскочила, суетливо поправила прямую юбку, оббежала вокруг кровати и тронула плечико Жанны: – Оставим вас с Алексом наедине…

– Это зачем? – настороженно спросил я, изучая абсолютно спокойное личико девушки.

– Ну, как же, – нервно рассмеялась мама. Опустила глаза и ухватилась за рукав Виктора. – Жанна специально приехала из Лондона. Вы давно не виделись. Наверное, есть, о чем поговорить…

Легкое замешательство на бледном лице Жанны выдало ее с головой. Она, как и я, совершенно не знала, о чем нам нужно поговорить и была бы рада уйти вместе со всеми.

– Эй, – крикнул я, увидев, что семья поспешно отступает к двери. – Может… раз уж мне лучше и все такое, больше не нужно меня пичкать наркотой?

Виктор задержался у двери.

– Не выдумывай, Алекс! – подчеркнуто строго проговорил он. – Никто тебя не пичкает так называемой наркотой. Постыдился бы таких слов в адрес родителей.

Постоял, словно колеблясь, потом коротко кивнул:

– Но я поговорю с доктором, чтобы он отменил уколы, если в этом нет необходимости.

И проследив за стыдливым бегством Жанны, решительно прикрыл за собой дверь. Занавеска всколыхнулась и вновь уныло повисла на веревке. Я тяжело откинулся на подушку. Перед глазами кружился целый хоровод звезд. Грудь сдавило прессом усталости так, как если бы я не спал трое суток. Я боролся с собственной памятью, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в темном омуте гладкой воды. Но видел лишь неясные отражения, которые совсем не узнавал. Они вихрем суетились вокруг моей головы, вызывая легкую тошноту. Показалось, что открылась дверь. Чьи-то торопливые шаги оставили меня равнодушным. Гораздо интереснее очертания живописных пятен, которые все время менялись, очаровывая гротескным танцем больного воображения. Бред или сон, мне все равно. Зато не надо думать и пытаться вспоминать…

Глава 4
Поместье 2 сентября 2007

Взвизгнули тормоза. Я подскочил от неожиданности, затылок взорвался от боли, я охнул, руки обхватили голову. Карл даже бровью не повел. Громила вышел, женщина же, кажется, за всю поездку так ни разу и не пошевелилась. Тишину нарушало лишь мое обиженное пыхтение да шелест мелкой мороси. Вскоре машина вновь тронулась с места. Мимо проплыли распахнутые створки кованых ворот. Я восхищенно рассматривал черное замысловатое кружево, за которым показались ровные поля ухоженных газонов, яркие островки клумб и редкие стрелы чудны́х деревьев.

Карл вышел из машины, я вылез следом и оказался на небольшой асфальтированной площадке перед широкой белой лестницей, ведущей к парадному входу старинного здания, похожего на барскую усадьбу из учебника по истории. Стены трехэтажной серединки и одноэтажных крыльев выкрашены в солнечно-желтый цвет. Белоснежные колонны на два верхних этажа основного здания поддерживают строгий треугольник фронтона.

Свет уличного фонаря образовывает причудливые тени на фасаде, украшенном шикарной лепниной. Дождь невежливо стучится в темные стекла множества окон. Каменные вазоны у входа – безмолвные стражи, охраняющие переход в совершенно незнакомый мир. Я словно воочию видел, как высокомерная дама с причудливыми завитками в высокой прическе недовольно кутается в шикарную меховую накидку, пока пузатый барин придирчиво осматривает новенького норовистого жеребца в упряжке экипажа.

Шорох гравия под колесами машины вернул к действительности, лимузин медленно повернул направо. Карл уже направлялся к двери, охранник держал над хозяином большой черный купол зонта. Женщина, видимо, была за рулем машины. Морось холодными змейками скользнула за ворот, с волос срывались капли воды. Кутаясь в сырую фуфайку, я поспешил под защиту крыльца.

В руке Карла возник предмет, похожий на старый пейджер. Узкий экранчик подмигнул зеленым огоньком, тут же щелкнул замок, мужчина повернул ручку. Мелодично скрипнули петли, и нас неприветливо окутал сыростью огромный холл. Я огляделся. Высокие зеркала множат три фигуры в бесконечности отражений. Широкие ступени изогнутых, словно два полумесяца, лестниц торопливо убегают на второй этаж, где пугливо прячутся во тьме.

Щелчок выключателя. Яркий свет, усиленный серебром зеркал, резанул по глазам. Огромная люстра под потолком с несметным количеством ламп нещадно прогоняла сумрак, но тот мгновенно сгруппировался в тенях за мягкими диванами да за тяжелыми шторами, сдав позиции лишь на время.

Пока я оглядывался, Карл успел избавиться от пиджака и галстука и теперь быстро приближался ко мне. Окинул холодным взглядом, недовольно качнул головой. Я стыдливо помялся: лужа дождевой воды, стекая с одежды, расползалась темным пятном по дорогому дубовому паркету. Шмыгнул носом, руки привычно скользнули в карманы. Мужчина требовательно протянул ладонь:

– Телефон!

Я вздрогнул: сдать мобилу? Как рабу или заложнику… В горле застрял ком, я испуганно оглянулся на входную дверь, пытаясь вспомнить, закрывали ли ее на замок.

– И старье свое снимай, – брезгливо продолжил Карл. – Сейчас же!

Показался охранник, руки его были заняты большой картонной коробкой, которую тот кинул мне под ноги. Стараясь не трястись, я медленно снял фуфайку. Одежда с шумом плюхалась в коробку. Озноб завладел всем телом. Карл повел черной, словно нарисованной, бровью. Я вздрогнул и с большой неохотой стянул последнее, что еще оставалось на мне. Ощущая себя крайне неуютно, переступил с ноги на ногу.

– Сожги это, – брезгливо бросил хозяин, короткий кивок в сторону охранника.

Тот торопливо укутал мои плечи огромным, явно с его собственного плеча, махровым халатом, схватил коробку и исчез за дверью, на миг впустив в дом влажный шелест тонких струй.

Карл поманил меня, паркет взвизгнул под его подошвами, и хозяин пошагал к лестнице. Я немного потоптался на месте, взгляд буравил спину мужчины, сомнения грызли душу. Вообще-то я сразу могу определить людей, которые имеют склонность к маленьким мальчикам. У них очень специфическое обращение и особый взгляд… мерзкий такой. До сих пор подозрений по поводу Карла у меня не возникало, но сейчас…

– Так ты пройдешь в свою комнату или тебя устроит коврик у порога? – иронично спросил Карл.

Сердце замерло. Своя комната – от этих слов повеяло новогодним волшебством. Все сомнения поспешно растаяли в предвкушении скорого исполнения детской мечты. Подтянул полы халата, освобожденные ступни осторожно скользнули по паркету, гладкое дерево враждебно холодило кожу, явно невзлюбив чужака. Ступеньки лестницы встретили более благосклонно, мягкий ворс золотистого ковра приятно щекотал пальцы ног. Запутавшись в складках одежды, я споткнулся, тело потеряло равновесие, а в голове молнией мелькнула мысль о несчастном случае и переломанной шее. Из горла вырвался вскрик.

Уже почти смирившись с предстоящим падением, я неожиданно ощутил поддержку. Локоть уперся во что-то твердое, спина выпрямилась сама собой. Миг, и я снова поднимаюсь по лестнице, словно падение мне лишь померещилось. Легкие судорожно впустили воздух, мой взгляд уперся в затылок Карлу. Тот никак не отреагировал на происшествие, ноги его мерно переступали со ступеньки на ступеньку. И лишь правая рука приподнята к плечу, словно кисть держала что-то невидимое.

Сердце испуганно колотилось в груди, в ушах неприятно шумело. Может, все это мне привиделось? Как тогда, у лимузина. Мозг упорно искал разумное объяснение произошедшему. Я вспомнил мутный взгляд мужика, у которого стрельнул сигареты. Он не был пьян, но двигаться не мог… В животе похолодело: что за сигареты лежали в пачке с надписью «Прима»? Хорошо, что Карл их выбросил, ненавижу наркоту! Но пара сигарет уже выкурена и еще неизвестно, к каким это приведет последствиям.

Поднявшись по лестнице, мы свернули направо. Голова немного кружилась. Карл остановился, и я врезался в его спину. Хозяин по-военному развернулся, черные глаза, казалось, впились в мое лицо. Я невольно отшатнулся.

– В моем доме действуют некоторые правила, очень простые. – Тихий голос звучал проникновенно и даже немного угрожающе. Я на миг ощутил себя пятилетним ребенком перед взрослым строгим дядей. – Их немного, и я очень не советую их нарушать. Первое – здесь не курят!

У меня засосало под ложечкой, сразу остро захотелось курить. Карл молча буравил тяжелым взглядом, словно ожидал чего-то. Остатки совести заметались по закромам души. Пальцы, как в детстве, скрестились, таясь в складках халата. Я вымученно кивнул. Губы Карла растянулись в саркастической усмешке. Он продолжил:

– Второе – в мой кабинет ни при каких обстоятельствах заходить нельзя!

Я вздохнул. Ну вот, теперь буду маяться и искать повод заглянуть в этот таинственный кабинет!

– И третье, – глаза Карла превратились в тонкие щелки, словно он видел меня насквозь, – последнее. По саду можешь гулять свободно, но за пределы ворот выходить можно лишь в сопровождении меня или Виктора. Кстати, это для твоей же безопасности, – соизволил объяснить он. Холодно улыбнулся, холеный подбородок чуть вздернулся. – А это твоя комната. Все, что находится в ней, твоё. Спокойной ночи.

Я растерянно проследил за удаляющейся фигурой. Карл миновал пятно света около лестницы, и мягкие шаги растаяли в нависшей тишине. Неожиданно я ощутил себя очень странно, словно вдруг оказался замурован в огромной глыбе льда. Я всегда стремился избегать дружбы… от любых отношений держаться в стороне. А вот сейчас бы все отдал, чтобы не ощущать себя таким одиноким.

Переминаясь с ноги на ногу, с недоверием буравил взглядом дверь. Почему-то очень не хотелось ее открывать. Руки мои охватили озябшие плечи, зубы выстукивали замысловатую мелодию. Я чувствовал себя крайне незащищенным.

– Ну что ты так трясешься? – попытался подбодрить самого себя. – Вот же оно – то, о чем так долго мечтал! Только руку протяни…

Скорчил рожицу отражению в блестящей поверхности ручки. Искореженная копия нахально высунула язык. Пальцы, словно стремясь стереть изображение, обхватили холодный металл, щелкнул замок, тихонько скрипнули петли. Я шагнул с чувством, что за дверью – пропасть.

И очутился в светлой просторной комнате. Два широких окна тщательно зашторены тяжелыми портьерами, стремясь защитить нового хозяина от непогоды, ступни уютно утонули в зеленом ворсе толстого ковра, широченная кровать обещала сладкие сны, а огромный плоский телевизор игриво привлекал внимание беззвучной трансляцией хоккейного матча. Я словно бы попал из лютой зимы в беззаботное лето! Забыв обо всем на свете, как ребенок, несмело прикасался кончиками пальцев к мягкой ткани покрывала, гладкой поверхности телика, многочисленным коробкам с играми, стеклянному столику, новейшей приставке… Словно стремясь убедиться, что это все – настоящее.

На ковре обнаружились беспроводные наушники, как негласная просьба хозяина соблюдать тишину. Тут же натянул их на голову, в уши ворвался свист хоккейных болельщиков и удары шайбы о борта. Пошарил левой рукой в поисках дисков, правая намертво сжала джойстик. Сбылась мечта детства, словно ко мне явились разом Зубная фея, Дед Мороз и джинн, и наполнили мою жизнь яркими красками.

На мгновение экран показал ярко-синий прямоугольник, пискнула кнопка, загорелся зеленый огонек, и реальность растворилась в ярких красках чужих фантазий.

Дарт Вейдер взирает на меня с лошади, бока которой почти целиком закованы в мятые железные латы, смрадное дыхание наполняет воздух. Конь медленно надвигается на меня, кроваво-красные глаза светятся в щелях лат. Черный всадник поднимает руку, которая на глазах превращается в так называемое «Оружие победы», пистолет-пулемет Шпагина. От удивления у меня ноги приросли к земле. Смотрю вниз и вижу, что на самом деле стремительно ухожу под землю. Паника сжимает горло: у меня же только одна жизнь осталась! Ну вот, опять все уровни сначала проходить! Злодейский хохот ситха был последним звуком, который я слышал перед тем, как меня заграбастала полная тьма.

Глава 5
Москва 17 января 2008

Влага оросила ссохшиеся губы, любопытными струйками разбежалась по щекам, пощекотала уши и с едва различимым звуком впиталась в ткань подушки. Несколько капель проникли в рот, вызывая дикую жажду. С трудом разлепил губы и приподнялся, пытаясь словить еще глоток. Зубы звонко стукнули о край чашки. Женский голос тихо ругнулся, затылок мягко придержали. Я жадно хлебал противную солоновато-сладкую жидкость, ощущая, как все тело постепенно наполняется жизнью. Утолив жажду, устало откинулся на подушку. Медленно раскрыл глаза.

Сморщенное лицо худощавой старушки. Не выдержав сурового взгляда выцветших глаз, отвернулся. Яркие лучики утреннего солнышка недовольно огибали фанерку на месте разбитого стекла. Донельзя хмурый охранник Рома, скрестив мускулистые руки на груди, оперся о стену рядом с приоткрытой дверью, которая отражалась в поблескивающем ли