Оглавление

Глава 1

Частный самолёт мягко покачивается в воздушных потоках, но я этого не замечаю. Взгляд прикован к экрану планшета — страницы досье сменяются одна за другой: разрозненные отчёты, протоколы задержаний, медицинские заключения. Всё — как части головоломки. Разобрать — моя работа. Игра, где ставка — жизни, власть, порядок.

Группировка оборотней. Торговля психотропами. Те, кто не понимает, что нарушает Кодекс — и те, кто понимает, но считает себя выше закона. Последние — мои любимые. Они делают ставку на страх и влияние, забывая, против кого играют. Против них — не просто суд. Против них — я.

В салоне тихо. Лишь гул двигателей да шелест перелистываемых страниц. Стюардесса давно поняла: мне не нужен ни кофе, ни вежливость. Здесь, в небе, я не судья. Не медведь, чья тень заставляет преступников сбиваться с дыхания. Здесь я — мужчина, в чьём запахе смешаны усталость, холодная решимость и терпение, натянутое до предела.

Москва ждёт.

На экране — последние строки отчёта:

«Установлено, что вещество провоцирует у оборотней неконтролируемые приступы агрессии. Подопытные впадают в состояние психоза. Итог: 12 погибших, 23 раненых, 5 пропавших без вести».

В груди скапливается тяжесть. Жалость? Нет. Я оставил её там, в другой жизни. Осталась работа. Закон. Ответственность.

Нажимаю кнопку вызова. Через секунду дверь в салон открывается. Дорохов. Мой помощник. Волк. Безупречный костюм, чисто выбрит, взгляд — острый, внимательный. За фасадом — хищник.

— Доложи.

— Пятеро задержаны, — отвечает он. — Ещё трое на свободе. Мы знаем, где искать. Осталось только дождаться команды.

Пальцы сжимаются на корпусе планшета.

— Никто не уйдёт, — говорю спокойно.

Он кивает и уходит.

А я снова смотрю в иллюминатор. Москва — далеко внизу. Я не был здесь пять, шесть лет.

С этого города всё началось.

Помню запах того дня.

Горелый металл. Жжёная резина. Запёкшаяся кровь.

Авария.

На месте — хаос. Сирены, крики, мигающие огни. В центре — два искорёженных автомобиля. Внедорожник оборотней на полной скорости врезался в седан. От легковушки осталась только груда покорёженного металла. Даже опытные эксперты не сразу могли сказать, сколько в ней было людей.

Водитель погиб мгновенно. Жену и сына вытаскивали по частям.

Выжила только дочь.

Четырнадцать лет.

Мираслава.

В отчётах — сухо:

«Политравмы. Внутреннее кровотечение. Прогноз — крайне неблагоприятный».

Водителя джипа, оборотня, разорвало ударом. В салоне были трое подростков — наследники сильных фамилий. Один — сын главы стаи пум. Остальные — дети влиятельных кланов. Все выжили.

И это сделало дело громким.

Когда я прибыл, следователь шагнул ко мне, не скрывая напряжения:

— Все пассажиры легковушки мертвы, — коротко. — Девочка — в реанимации. Пока держится.

— Кто виновен?

— Водитель джипа. Гнали по трассе, как в охоте. Скорость — за пределами допустимого. Они думали, что бессмертны.

Я взглянул на выживших. Подростки. Стояли чуть поодаль. Растерянные, но не испуганные. Для них это была игра. Соревнование. И если бы не человеческие жертвы, они бы отделались штрафами.

— Один из них — сын главы стаи пум, — добавил следователь. — Его отец уже в ярости. Требует закрыть дело.

Я медленно поднял взгляд.

Закрыть?

Нет. Не в этот раз.

— Будет суд, — сказал я.

С этого всё началось.

Я не думал о девочке, лежащей в больнице. Не представлял её боли, сломанных костей, панического страха. Думал только об одном: наказание будет. Даже если для этого придётся сломать чью-то судьбу.

Пресса разорвала дело на части. Громкие заголовки гремели в эфирах, газетах, соцсетях:

«Смертельные гонки: оборотни убивают людей!»

«Сын главы стаи пум — убийца? Судья Буров против элиты»

«Будет ли справедливость или закон снова прогнётся?»

Знал, во что ввязываюсь. Знал, что будут угрозы. Не ошибся.

На второй день после предъявления обвинения мне прислали конверт. Внутри — коготь, обмакнутый в кровь.

На третий — меня пытались сбить. Чёрный внедорожник вылетел на перекрёстке. Я успел увернуться. Удар приняла машина сопровождения. Водитель выжил, но посыл был ясен: остановись.

Кому-то сильно мешало то, что я не продаюсь.

Но если они думали, что я отступлю — они меня недооценили.

Оправдания. Враньё. Попытки выкрутиться.

Они верили, что статус — защита. Что фамилии сильнее закона.

Алексей Яровой, сын главы стаи пум, сидел передо мной расслабленно, почти нагло.

— Мы просто гоняли. Не думали, что это… убьёт кого-то.

Молчал, глядя сверху вниз. Щенок, которому впервые дали по носу. Взгляд дерзкий, самоуверенный.

Глеб Морозов нервничал.

— Это всё водитель! Он нас подставил! Мы просто сидели в машине!

Трус. Один из тех, кто прячется за чужими спинами.

Савелий Летунов молчал. Единственный, кто понял, что дело серьёзное.

Но никто из них не осознавал главного: этот суд — не про них.

Он — про закон. Про то, что даже оборотни не всесильны. Про цену ошибок.

Я знал — от меня не отстанут. Пресса рычала. Город гудел слухами.

Но хуже всего были звонки.

— Ты ломаешь судьбы, Буров.

— Стае это не понравится.

— Думаешь, ты сильнее нас?

Мне было всё равно. Они играли в мир, где выигрывает тот, у кого больше власти.

Но я был их последствием.

Наказанием.

Двоих я отправил в тюрьму.

Один — исчез.

Говорили, что отец Ярового сам расправился с сыном, чтобы не допустить позора.

А девочка… Знал, что она выжила. Но я никогда её не видел.

И не думал, что когда-нибудь увижу.

Глава 2

Мы ехали домой после отпуска.

Мишаня, уткнувшись в своё автокресло, капризничал, требуя у папы телефон. Он всегда так делал, когда уставал или скучал. Папа вяло отмахивался, а мама улыбалась, перелистывая турбуклеты — уже мечтала о следующей поездке.

А я?

Я просто хотела домой.

В голове крутились голоса девочек из чата: «Скорее приезжай!», «Сегодня гуляем до ночи!»

Представляла, как выбегаю из подъезда, обнимаю их, смеюсь, делюсь впечатлениями. Как воздух ночного города обнимает кожу после длинной дороги.

За окном сгущались сумерки. Машины на трассе включали фары, и свет вытягивался длинными полосами по мокрому асфальту. Дорога блестела от недавнего дождя, отражая огни.

В салоне пахло морем.

Солоноватый аромат смешивался с ванильной сладостью — вата, купленная на заправке, ещё хранила запах. Мы с Мишаней ели её на пару, смеясь, облизывая липкие пальцы. Клочки сахара цеплялись к одежде, к щекам, и это казалось таким обычным, таким настоящим…

Тогда мне казалось, что всё это — просто день. Один из многих.

А потом…

Резкий, пронзительный сигнал. Долгий, леденящий.

Толчок. Машину швыряет вбок. Ремень впивается в грудь, перехватывая дыхание.

Глухой удар. Звук рвущегося металла. Визг тормозов. Шипение шин.

Стекло взрывается осколками. Не успеваю закричать.

Мир рушится. Всё вокруг — грохот, крик, чья-то рука — или крик? Мамин голос теряется в шуме.

Кто-то орёт. Я? Кто-то другой?

Не знаю.

Боль приходит не сразу. Но когда накрывает — разрастается, как волна. Как цунами.

Тьма. Она обрушивается. И мир исчезает.

Я прихожу в себя в вязкой, тягучей тишине.

Как будто выныриваю из пустоты обратно в реальность, но тело — чужое. Оно не слушается. Болезненно, тяжело, каждый вдох — через усилие.

Открываю глаза — с трудом.

Потолок — белый. Слепящий. Стерильный. Свет режет глаза, словно нож.

Пахнет лекарствами. Спиртом. Химией. Где я?

Попытка вдохнуть заканчивается кашлем — горло пересохло, как будто я глотнула песка. Боль вспыхивает, пронизывает изнутри. Хочется застонать, но даже этого не выходит.

Чей-то голос рядом. Женский. Медсестра?

Она говорит что-то, но слова — как сквозь воду. Размытые, далёкие. Мир плывёт.

— Вы меня слышите? — Голос становится чётче. Ближе.

Чьи-то пальцы осторожно касаются моего запястья, ищут пульс.

— Всё хорошо. Вы в больнице.

В больнице…

Пытаюсь понять, что произошло, но мысли разбиваются о боль — остро, тяжело, как волны о прибрежные скалы.

Что-то случилось. Что-то непоправимое.

Перед глазами вспыхивают обрывки. Свет фар. Мишаня… просит у папы телефон. Мама смеётся, перелистывая буклеты — уже планирует следующий отпуск. Дорога. Темнота. Сигнал. Толчок.

Крик. Мой?

Страх накрывает мгновенно — острый, давящий, вырывающий воздух из груди.

Открываю рот, пытаюсь сказать хоть что-то, но вместо слов — лишь хриплый сдавленный звук.

Медсестра замечает. Подходит быстро, но спокойно.

— Тише. Не напрягайтесь. Вам пока нельзя говорить. Я сейчас позову врача.

Она исчезает. Дверь мягко хлопает, оставляя меня в одиночестве.

И тут вспоминаю.

Удар.

Как машину подбросило. Как ремень врезался в тело, будто хотел разорвать меня пополам.

Как скрежетал металл, как трещали кости.

А потом — тишина. Глухая. Бесповоротная.

Пытаюсь пошевелить пальцами. Получается. Но каждый жест отзывается болью, будто кожа стала тонкой, как бумага, и всё под ней горит.

С усилием поворачиваю голову. Шея ноет, будто в ней натянуты порванные струны.

Боковое зрение выхватывает капельницу, приборы, экран с мигающими показателями.

Я в больнице. Это точно.

Что со мной? Где мама? Папа?.. Мишаня?..

Меня начинает бить мелкая дрожь.

Нет, нет. Это просто сон. Сейчас проснусь. Будет утро. Мама ворчит, что я раскидала вещи. Мишаня хлопает дверцей холодильника. Папа варит кофе…

Но свет слишком яркий. Боль — настоящая. Тишина — невыносимая.

И в этой стерильной тишине, нарушаемой только звуками аппаратуры, приходит осознание.

Я одна.

Меня знобит. Но не от холода.

В груди — тугой, обжигающий ком. Что-то внутри сжимается, пытаясь вытолкнуть мысль, которая не хочет оформляться словами.

Нет. Этого не может быть.

Хочу снова провалиться в забытьё. Спрятаться. Исчезнуть в темноте.

Только бы не чувствовать этот липкий, удушающий страх.

Но шаги за дверью заставляют вздрогнуть.

Щелчок замка. Скрип. Тихий, как хрип чужого дыхания.

Поворачиваю голову.

На пороге — женщина.

Тётя Арина.

Её лицо кажется чужим. Постаревшим. В глазах — краснота, под ними — тяжёлые синяки, волосы собраны наспех, как будто она не спала несколько дней.

Стоит в дверях, смотрит на меня — и я понимаю: она не знает, с чего начать. Не знает, как сказать.

Но мне не нужны слова.

Где-то глубоко внутри знала это с первого мгновения. С того самого, как открыла глаза в этой палате.

Но увидеть её в таком состоянии — это подтверждение.

— Мира… — голос тёти срывается. Она делает шаг, но я отворачиваюсь.

Если она дотронется — я сломаюсь.

— Мне жаль… — шепчет почти неслышно.

Закрываю глаза.

Мир рассыпается.

Мама больше не поругает меня за разбросанные вещи.

Папа не скажет с усмешкой: «Ну что, шкода, опять дурачишься?»

Мишаня не попросит телефон, не уткнётся в папино плечо, не закричит от восторга при виде машины мороженого.

Их больше нет.

Боль разрывает изнутри.

Но я не плачу. Просто смотрю в потолок — белый, стерильный, пустой.

И в голове звучит только одно: что теперь?

Тётя Арина рядом, но я не смотрю на неё. Не могу. Если встречусь с её взглядом — придётся признать реальность. А я ещё не готова.

Но тишина не вечна.

— Почему? — голос сиплый, слабый, но её слух улавливает его сразу.

— Мираслава… — она тяжело вздыхает, садится рядом.

Я всё-таки поворачиваюсь. Смотрю. Её лицо — усталое, осунувшееся. Она плакала. Много.

— Почему я жива, а они — нет?

Тетя закрывает глаза.

— Это была авария. Гонки. Оборотни… неслись по трассе. Ваша машина оказалась на их пути.

Дрожь прокатывается по телу.

— Они выжили? — мой голос — чужой. Неузнаваемый.

Тётя медлит. И это молчание уже даёт ответ.

— Да, — произносит наконец.

Мир рушится снова. Я вцепляюсь в простыню. Пальцы сжимаются, костяшки белеют.

— Суд… — она сглатывает. — Суд ещё идёт.

Моргнув, смотрю на неё.

— Как это «идёт»?

Она отводит взгляд.

— Они из сильных семей. Наследники. Их защищают.

Взгляд цепляется за экран телевизора в углу. Я даже не помню, как он появился.

Но сейчас — вижу. Слышу бегущую строку.

«Скандальное дело о смертельных гонках: виновные до сих пор на свободе.»

«Сын главы стаи пум требует прекратить процесс.»

«Оборотни против закона: удастся ли наказать виновных?

Меня накрывает холодом.

— Они даже не в тюрьме? — выдавливаю из себя.

— Под стражей. Домашней. Их семьи делают всё, чтобы вытащить их, Мира.

Вытащить. Оправдать.

Меня трясёт.

Я потеряла всё. А они… сидят в своих домах и просто ждут, когда всё утихнет.

— Они не должны уйти от наказания, — мой голос звучит неожиданно ровно. Спокойно. Опасно.

Тётя смотрит с болью. Но она понимает, что уже ничего не изменит.

— Закон разберётся…

Но я уже знаю правду.

Закона для них нет.

Глава 3

Шум, гам, суета. Люди движутся по терминалу слаженно, как шестерёнки в механизме. Тележки грохочут по плитке, ленивый голос диспетчера растекается по динамикам, обволакивая бесконечную череду рейсов.

Обычно я уезжаю сразу — приземлился, вышел, сел в машину. Но не сегодня.

Сегодня я жду.

Наводчик должен быть среди прибывших. Тот, кто знает, где прячутся трое оставшихся из группировки.

Толпа рассеивается. Лица сливаются в серую массу. Я быстро сканирую пространство — взгляд, жест, несоответствие.

Выходят пассажиры рейса из Стамбула.

Он среди них.

— Задерживается, — негромко говорит Дорохов. Стоит чуть в стороне, внешне спокоен, но я чувствую его напряжение.

Пожимаю плечами. Через минуту замечаю нужную фигуру.

Худой, невысокий, в мятом плаще. Озирается, будто растерян, но я вижу — он ищет меня.

Наши взгляды встречаются. Короткий кивок. Контакт установлен.

Мы сближаемся.

— Судья Буров, — шепчет он, стараясь скрыть тревогу под вежливой маской. — Давайте без лишнего внимания.

Быстрый взгляд — оценка.

— Говори.

Он облизывает губы.

— Их кто-то прикрывает. Я нашёл место, где прятались двое, но… — он замолкает.

— Но?

Шумный выдох.

— Их уже нет. Кто-то их убрал.

Интересно. Бросаю взгляд на Дорохова.

— Выясни, кто, — тихо говорю. Волк кивает — коротко, без слов.

Снова поворачиваюсь к наводчику:

— Где последний?

Он нервно оглядывается.

— В городе. Говорят, он ищет защиты.

Защиты? В Москве?

Усмехаюсь. Глупо.

И тут — запах. Резкий, тёплый: мёд и корица. Бьёт в нос, проникает под кожу, расползается по венам, будит.

Зверь внутри поднимает голову.

Он не просто насторожен. Он требует.

Моя.

Изнутри доносится глухой рык. Он вибрирует в костях.

— Нет.

Моргаю, сбрасывая наваждение. Тело напряжено, кулаки сжаты.

Найди. Возьми. Забери.

— Я здесь не за этим.

Но медведь не отступает.

Ты чувствуешь её. Она рядом. Почему ты стоишь?

Выдыхаю, удерживая контроль.

— Это не имеет значения.

Ты лжёшь.

Челюсти сжимаются.

— Закрой пасть.

Костяшки хрустят. Это просто запах. Просто совпадение.

Но зверь уже не верит.

Мы найдём её.

— Мы ничего не будем делать.

Но даже я не верю себе.

Запах исчезает.

Слабеет, растворяется в ночном воздухе. Мимолётный след, но внутри — будто выжжен. Словно аромат впрыснули прямо в кровь, выжигая остатки контроля.

Я едва удержал медведя.

Он был в шаге от прорыва — вырваться, найти, прижать к себе. Запереть в лапах.

Но теперь всё исчезло. И зверь беснуется.

Сжимаю в кармане телефон — так, что ноют костяшки. Хочется что-то сломать.

Дорохов замечает.

— Демид? — его бровь чуть поднимается, взгляд становится пристальным.

Он не понял, что произошло, но почувствовал. Точнее — почувствовал меня. Сбившееся дыхание. Натянутость в голосе. Неуверенность.

— Что-то не так? — мягко, с лёгким наклоном головы.

Пауза. Один лишний вдох. Один выдох.

— Всё в порядке, — отвечаю.

— Уверен? — не отступает бета.

Я не отвечаю. Просто бросаю последний взгляд в сторону терминала.

Пусто. Запах исчез.

Чёрный внедорожник катит по ночной Москве. Свет фонарей выхватывает из темноты силуэты зданий, отражается в мокром асфальте.

Охранник за рулём молчит. Сосредоточен. Дорохов рядом, вытянулся в кресле. Наблюдает за дорогой, но я чувствую: часть его внимания на мне.

Он заметил. Не понял — но заметил.

Я откидываюсь на спинку, сжимаю челюсти. Внутри — глухой рык.

Ты упустил. Потерял.

— Не начинай.

Рывок внутри. Не физический — будто меня ударили изнутри. В грудь. В живот.

Зверь не просто злится. Он в ярости.

Ты позволил ей уйти.

Сжимаю пальцы. Игнорирую.

— Демид, — снова Дорохов.

Поднимаю взгляд резко, на грани.

— Что?

Он не моргает. Изучает. Голова чуть наклонена — вглядывается.

— Ты не здесь.

Щёлкаю зажигалкой, делаю глубокую затяжку.

— Просто устал.

Он не дурак. Но молчит.

Москва впереди. Центр власти. Город, где правит Король.

Станислав Король. Лев.

Человек, который превратил столицу в крепость.

Теперь это не просто город. Это контроль.

При нём оборотни подчинились единой системе. Каждый регион — часть механизма. Каждая стая — шестерёнка.

Раньше была война. Теперь — порядок.

Мы подъезжаем к отелю. Закрытые этажи. Усиленная охрана.

Охранник выходит первым. Дорохов — следом. Пара шагов, взгляд по сторонам.

Я задерживаюсь в машине.

Запах мёда и корицы исчез.

Но зверь внутри не успокаивается.

Надо найти её.

Выдыхаю. Медленно. Но внутри всё ещё тлеет.

Завтра — встреча с Королём.

Сегодня — я дышу.

Открываю дверь. Вдыхаю холодный московский воздух.

Медведь внутри ворчит. Сильнее. Рвётся.

Нашёл. Не взял. Потерял.

Мышцы напрягаются. Всё тело требует — движения. Погони.

— Не сейчас.

Всегда не сейчас! — рычит зверь. — А когда?!

Рывок. Он хочет вырваться.

Я сдерживаю.

Чуял. Горячая. Живая. Моё.

Острые когти царапают изнутри.

В зеркале — не я. Зверь.

Зрачки — расплавленное золото. Челюсть сжата. Плечи напряжены, как струны. Вид у меня, мягко говоря, агрессивный. Неудивительно, что Дорохов косится, украдкой считывает напряжение.

Косолапый на грани. Дай выйти. Дай волю.

Я моргаю слишком часто, как будто смогу так сбросить наваждение. Очистить сознание.

Чувствую себя подростком на излёте терпения — взвинченным, наэлектризованным, не умеющим сдерживать себя. Всё внутри — сырой, злой инстинкт.

Гребаный ад.

Глава 3

Москва. Аэропорт. Пять лет спустя.

Воздух столицы — холодный, обжигающе плотный. В нём смешались выхлопы, дорогие духи, тревожная суета. Толпы людей текут, как речные потоки, между терминалами: кто-то спешит к выходу, кто-то только что прилетел, кто-то ищет, кто-то теряет.

А я стою. Просто стою у огромного панорамного окна и смотрю на Москву. Я вернулась.

Пять лет назад меня выносили отсюда на носилках — истощённую, сломанную, без остатка разбитую. Сегодня я на ногах. Но внутри всё ещё звенит отголоском того, что было.

С той ночи я училась дышать заново — буквально. Переучивалась жить. Физически. Психологически.

Спасибо тёте. Она держала меня на плаву, когда я уже камнем тонула. Выносила мои истерики, молчание, срывы. Слушала ночные крики, когда боль резала не только тело, но и душу.

Была пустота. Я просыпалась — и не понимала, зачем.

Зачем жить в мире, где нет мамы. Где нет папы. Где нет Мишани.

Зачем дышать, если каждый вдох — как ошибка.

Этот момент врезался в память — остро, до дрожи. Больничная палата. Я стою у окна. Серый асфальт внизу. Десятый этаж. Один шаг — и тишина. Один шаг — и я с ними.

Я бы сделала это. Если бы не тётя.

Она не уговаривала. Не произносила пафосных речей. Не разменивалась на «ты нужна этому миру». Просто сказала правду.

— Ты думаешь, они этого хотят? Чтобы ты бросила жизнь, за которую они отдали свою?

Я сорвалась. Кричала. Орала, что ненавижу всё: этот мир, себя, их убийц.

Но злость удержала от последнего шага. А потом заполнила пустоту. И стала топливом.

В шестнадцать я уже знала, кем стану. Уехала в Петербург. Поступила на лучший курс, к лучшим преподавателям.

Юриспруденция. Защита. Справедливость.

Это была не просто учёба. Это была война. Я вгрызалась в теорию, как зверь. Штудировала кодексы. Заучивала статьи, пока они не отпечатывались в памяти, как тот самый асфальт за больничным стеклом.

Читала всё. До последней строчки. Историю оборотней. Их повадки, слабости, иерархию. Как они живут. Как думают. Как охотятся. Как убивают.

Когда от слов гудела голова — била по груше. Загоняла боль в мышцы.

Бегала до изнеможения. Повторяла удары. Снова и снова. Пока тело не стало крепким, как броня. Пока разум не стал холодным, как сталь.

Теперь я — охотница.

Через несколько дней — защита диплома. Финальная точка. Бумага, подписи, поздравления. Но для меня это не просто формальность. Это пропуск. В жизнь, где я — не жертва, не выжившая, не чья-то племянница. Где я — хозяйка своей судьбы. Где я пишу правила.

Я иду к выходу, сливаясь с людским потоком. Кто-то спешит, кто-то переговаривается, кто-то ловит такси, распахивает воротник, вдыхая мороз вперемешку с запахами дороги.

И вдруг — стоп.

Что-то не так. Сцена, которая не вписывается в общую картину. Глаз зацепился — и не отпускает.

Широкоплечий мужчина в тёмном пальто. Спокойный. Слишком. Движется неторопливо, почти лениво, но в этой расслабленности — стальная пружина. Рядом — худой, нервный тип. Озирается, будто ждет, что его схватят. Дрожит всем телом, хоть снаружи ещё не зима.

Они не пара. Они — антагонизм. Один контролирует. Другой — под каблуком. Свидетель? Должник? Жертва?

Я наблюдаю. Мужчина что-то говорит. Тот кивает, как на автомате. Губы побелели. Выдох — и я понимаю: хищник ведёт свою добычу.

Но не мой цирк, не мои обезьяны. Пока.

Смотрю на часы. Ласточка — через пятнадцать минут. Завтра — новый день. Новая сцена. Новая роль.

Лекции, задания. Гости. Сама шишка города и его лучший друг. Мастер-класс и лекция в одном флаконе. Птицы высокого полёта спустятся к нам — и покажут, как летать.

А если я хочу быть лучшей охотницей — я должна быть там.

Утро. Квартира. Тишина, как ком в горле — ни вдохнуть, ни сказать. Дом из прошлого стал другим. Стены прежние — всё остальное чужое. Тётя сделала ремонт: новые стены, новая мебель, новая жизнь. Чтобы мне было легче. Но легче не стало.

Я провожу ладонью по кухонному столу. Когда-то тут сидел папа — смеялся над мамиными попытками сварить идеальный кофе. Теперь — только я.

Наливаю себе чёрный, крепкий, как ночь перед боем. Завтрак — мюсли. Не по любви. По привычке.

Я больше не ребёнок. Я — та, кто возвращается в прошлое, чтобы изменить будущее.

Если захочешь, могу сделать стиль жёстче или, наоборот, чуть более поэтичным — в зависимости от твоих авторских задач.

Отставляю кружку, смотрю на часы. Время ехать.

Москва. Университет.

Толпа студентов. Незнакомые лица мелькают в потоке, но я ищу её.

София. Мы сдружились в Питере. Вместе прошли и учёбу, и тренировки, и бессонные ночи перед зачётами. Она уже год в Москве. А я — только сейчас.

Захожу в аудиторию, ловлю её взгляд.

— Ну, привет, охотница, — усмехается София, наклоняя голову. — Привет, профессионал, — улыбаюсь в ответ.

Мы снова вместе.

Через пятнадцать минут зал затихает. Шум голосов стихает сам собой — будто всех накрыло невидимой волной ожидания. Кто-то спешно закрывает ноутбук, кто-то замирает с ручкой в руке. Даже дыхание становится тише.

Все знают — это не просто лекция.

Это не очередной профессор. Не чиновник, читающий по бумажке. Сегодня перед нами — Станислав Король.

Глава города. Лев.

Двери распахиваются — и он входит.

Высокий. Спокойный. Сдержанный. Каждый шаг — выверен, каждое движение — точно в цель. Ему не нужно повышать голос, чтобы его услышали. Не нужно демонстрировать силу, чтобы её чувствовали.

От него веет звериным спокойствием. Не угрозой — властью. Неоспоримой. Без прикрас. Без слов.

Покой хищника. Того, что лежит, прислушивается… и знает: в нужный момент встанет — и вырвет глотку.

Он идёт вперёд, скользит взглядом по залу. Лёгкий, едва ощутимый взгляд — но не спрячешься. Мы для него — молодые, неопытные, только поднимающиеся на охоту.

Но я не отвожу глаз.

Сегодня я слушаю. Завтра — стою рядом.

_________

Что ж, наши герои уже в одном помещении.

Ирония судьбы — Мираслава и Демид делают одно дело.

Они оба на стороне закона. Оба охотятся.

Вот только для Демида всё будет не так просто.

Его зверь уже выбрал. Она — его пара

А значит, никакой охоты, никаких рисков, никакой погони за оборотнями.

Но Мираслава не та, кто уступает.

Конфликт интересов неизбежен.

Что победит — закон или инстинкт?

Глава 4

Утро. Просыпаюсь в тишине — вязкой, почти осязаемой. Шторы плотно закрыты, не пропускают свет. Воздух в комнате прохладный, настороженно чистый. Мебель расставлена идеально — ничто не выбивается, всё на своих местах. Так, как я привык. Так, как должно быть.

Медведь молчит. Он не беснуется, не ломится наружу. Но и не спит. Он ждёт.

Провожу ладонями по лицу, задерживаю дыхание и выдыхаю медленно, будто сбрасываю остатки сна вместе с напряжением. Переключаюсь на рутину.

Завтрак — чёткий, выверенный, рациональный. Чёрный кофе. Стейк. Поджаренный тост. Никаких лишних углеводов. Только то, что нужно, чтобы держать тело в тонусе, а разум — на грани.

Я подношу чашку ко рту, готовясь сделать первый глоток, как вдруг в тишине раздаётся стук. Чёткий, не громкий — но сдержанно властный. Через секунду дверь открывается.

Входит Илья. Спокойный, собранный, без лишних движений. Он никогда не приходит просто так. — Босс, к вам Станислав.

Я ставлю чашку на стол. Король не появляется без причины.

— Пусть заходит.

Станислав входит — и пространство меняется. Он не делает ничего особенного: не повышает голоса, не бросает резких взглядов. Он просто входит. Но с его появлением меняется всё — темп, ритм, даже воздух становится другим. Он не занимает пространство — он им становится.

— Доброе утро. — Смотря для кого, — киваю на кресло напротив.

Он садится, откидывается, скрестив ноги. Глядит прямо — цепко, спокойно, внимательно. — В городе неспокойно. — Я в курсе.

Немая пауза. Москва — его город. Его звериный круг. И если здесь происходит что-то без его ведома — значит, кто-то рискнул сыграть в чужую игру.

Я ловлю его взгляд. — Ты не просто так пришёл.

Он слегка усмехается, легко. — Хочу, чтобы ты поехал со мной в университет.

Я поднимаю бровь. Без слов. Он понимает.

Университет? Не в его стиле. Не его территория. Не его методы. Он замечает реакцию и продолжает: — Сегодня у меня лекция. Перед студентами. Но суть не в лекции. Там будут те, кто может нам пригодиться.

Я медленно откидываюсь в кресле, скрещивая руки. — Например? — Охотники.

Интересно. Теперь — действительно.

— Кто именно? — Сам увидишь.

Я щурюсь. Он что-то скрывает. Но Станислав не тратит время зря. Я вдыхаю, встаю.

— Поехали.

Москва. Утро. Внедорожник мягко скользит по улицам, ещё не заполнившимся шумом пробок. Город в полусне, но напряжение уже ощущается — в ритме машин, в стуке каблуков по плитке тротуаров.

Станислав рядом — спокойный, замкнутый, сосредоточенный. Я смотрю в окно, но мои мысли не о городе.

Охотники. Я знаю их лучше, чем они — себя. Они не служат закону. Они — его тень. Моя охрана — лучшие из них. Проверенные, закалённые, выдрессированные.

Если ты нарушил правила, ты становишься дичью. А у дичи два выхода: Сдаться. Исчезнуть. Чаще выбирают второе.

— Что ты хочешь от них? — бросаю взгляд на Станислава.

Он долго молчит, как будто собирается с мыслями. Взвешивает. — Помощи. В нашем деле они могут быть полезны.

Я не отвечаю. Потому что знаю — это только начало.

Дальше можно продолжить с выравниванием следующего куска — с лекцией, запахом, реакцией медведя и внутренним конфликтом. Если хочешь, сделаю это следующим шагом. Охотники знают всё об оборотнях. Их повадки, слабости, инстинкты. Они мыслят как хищники, но действуют как люди — быстро, хладнокровно, без лишних слов и колебаний. Они не спрашивают. Они стреляют.

И вот я еду туда, где их создают — в самое сердце системы, где готовят тех, кто однажды может выйти на таких, как я. Может выйти на меня.

Я усмехаюсь про себя. Что ж… посмотрим, кого они выпустили в этот раз.

Аудитория погружена в сосредоточенное молчание. Молодые лица, свежие, амбициозные, полные энергии. Они сидят, слушают — открытые, внимательные. Но я почти не слышу слов. Вместо этого чувствую.

Запах. Сначала еле уловимый, он проникает в сознание, тянется тонкой нитью, словно невидимый след. Мёд и корица — тепло, пряность, жар. Воздух становится плотнее, как будто накалён от изнутри.

Медведь поднимает голову. Он тянет носом, как зверь, выследивший дичь. Но это не дичь. Это нечто другое. Это — она.

Моя пара. Где-то здесь. В этой комнате. Среди будущих палачей.

Пульс начинает глухо стучать в висках. Я не поворачиваюсь, хотя инстинкт требует этого. Вместо этого — выдыхаю. Медленно. Глубоко. Остановить себя. Удержать зверя внутри.

Медведь рычит. Он не спит. Он ждёт. Его зов услышан, и он не уйдёт просто так.

Я нахожусь в комнате, полной охотников. Людей, которых учили выслеживать, ловить, устранять таких, как я. И среди них — она. Моя пара.

Это не ошибка. Запах не может лгать.

И хуже всего даже не то, что она здесь. Хуже то, кем она стала. Охотница. Та, что по долгу службы должна меня преследовать, ставить на прицел, нажимать на курок.

Медведь внутри взбешён. Для него всё просто: она должна быть дома — рядом с очагом, в безопасности. Варить суп. Растить медвежат. Быть моей. А теперь она стоит на арене. Вооружённая. Обученная. И, если потребуется, она не дрогнет.

Я едва не усмехаюсь. Это одновременно глупо и… чертовски опасно. И — привлекательнее всего, что я когда-либо видел. Между нами уже вспыхнул конфликт. Он не утихнет. Он будет только нарастать.

Один из нас сломается. Либо я сломаю её. Либо она — меня.

Лекция продолжается уже сорок минут. Теория, законы, сухие формулировки власти. Молодёжь внимательно слушает, но по их позам, жестам, взглядам видно: им хочется движения. Им хочется действия.

Станислав бросает короткий взгляд Илье — молчаливый, как команда. Волк выходит вперёд, расправляя плечи. Его движения расслабленные, но в каждом — сила, готовая взорваться.

— Ну что, — говорит он с хищной усмешкой, скрестив руки на груди. — Давайте немного развлечёмся. Кто хочет попробовать свои силы?

Зал сразу оживляется. Смех, перешёптывания, азарт в глазах. Это не тренировка. Это испытание.

Илья — волк высшего порядка. В бою он не просто силён — он точен, быстр, беспощаден. С ним не играют — у него учатся.

Из зала выходят пятеро. Два парня. Три девушки. Первый парень — самоуверенный до глупости. Он уже воображает, как одерживает победу. Второй — более сдержанный, но глаза сверкают, он явно жаждет проверить себя.

Девушки — каждая своя. Одна — резкая, уже в стойке, словно не терпится сразиться. Вторая — внешне расслабленная, но движения выдают: всё в ней — результат точной, продуманной подготовки.

И тогда появляется она. Невысокая. Лёгкая. Слишком спокойная.

Медведь замирает. Внутри, на уровне рефлекса, я знаю: она.

Избранница моего зверя. Стоит передо мной. Готова к бою. Охотница.

Глава 5

Нельзя! Это пара!

Медведь внутри вскидывается, напрягается, рвётся наружу, толкаясь в грудную клетку, требуя вмешательства.

Остановить бой. Прекратить. Не позволять.

— Спокойнее, — бросаю зверю в ответ, контролируя дыхание.

Это же Илья. Он не покалечит её.

Наблюдаю за ней и замечаю, что она движется иначе.

Не так, как те девушки, что были до неё. Без излишней нервозности, без суеты. Спокойно. Уверенно. Со знанием дела.

Она не просто выходит на бой. Она тщательно анализирует, изучает и оценивает ситуацию.

Хищница.

Медленно выдыхаю, позволяя зверю внимательно следить за каждым её шагом.

Она встаёт в стойку, не торопясь. Лисица против волка.

Против самца, — медведь недовольно ворчит.

Ему не нравится, что перед ней не тот, кто должен её учить.

Илья усмехается и даёт ей время подумать. Секунда, другая.

Она не делает резких движений и не спешит отвечать.

Выбирает момент. И первая делает шаг.

Рывок в сторону, резкий выпад — проверяет защиту.

Илья уходит, но она уже перехватывает инициативу. Почти скользит, использует ритм противника.

Не бросается в глупую атаку, читает его движения. Приспосабливается.

Медведь внутри напряжён, насторожен. Он больше не рвётся, но не утихает.

Илья начинает давить. Двигается быстрее, смещает вес, режет углы, вынуждает её реагировать.

Она уклоняется. Снова. И снова. До поры.

Ложный выпад. Она купилась. Илья ловит её движение, захватывает.

Останови её! — медведь взревел внутри, ударяя инстинктом по сознанию. Я сжимаю кулаки, подавляя порыв вмешаться.

Она была поймана.

Но в последний момент перевернула ситуацию. Вместо того чтобы сопротивляться, использовала захват в свою пользу.

Рывок вниз. Перекрут. Подножка.

Илья теряет равновесие. Гулкая тишина.

Все видели. Охотница уложила волка на татами.

Но бой не закончен. Волк никогда не остаётся на земле дольше, чем нужно.

Он двигается раньше, чем осознаёт поражение. Его тело реагирует быстрее, чем разум.

Он снова атакует. Я не успеваю.

Рывок. Захват. Она не успевает полностью подняться — Илья нависает над ней, его движение безупречно.

Её попытка отскочить обрывается жёстким броском.

Глухой удар. Она падает.

Всхлип. Медведь внутри взрывается.

Я теряю секунду. Но этой секунды достаточно.

Зверь ломится наружу, требуя забрать, защитить, уничтожить.

Я удерживаю его на грани.

Кулаки сжаты.

Ярость бушует в крови, сердце стучит глухо и мощно.

Вижу намерение Ильи. Он не останавливается. Готов нанести новый удар.

Нет. Он не посмеет.

— Илья, остановись! — мой голос становится грозным рычанием.

Илья замирает, и мы пристально смотрим друг на друга.

Волк начинает осознавать, что происходит.

Ещё секунда — и он отпускает её.

Я делаю глубокий вдох, но медведь не успокаивается.

Она ранена. Моя. Пострадала. Как смеет кто-то касаться её так?

Она сжимает зубы, делает вид, что всё в порядке.

Но я-то знаю. Слышу её дыхание.

Чувствую, как тело пытается справиться с болью, но не может победить её до конца.

Забрать. Унести. Укрыть. Не отдавать никому.

Я подхожу, протягиваю руку.

— Тебе нужно отдохнуть.

Она смотрит на меня снизу вверх, глаза полны злости и упрямства.

— Я в порядке, — голос ровный, но дыхание выдаёт её ложь.

Ложь. Упрямая девочка.

Она не в порядке. Смотрю на неё сверху вниз.

Хрупкая.

Слишком маленькая для таких боёв.

Слишком упрямая, чтобы признать это.

Хрупкая. Моя. Не должна сражаться так.

— Давай присядем.

Она моргает, не сразу осознаёт слова, но, встретившись со мной взглядом, медленно опускается на скамейку.

Я присаживаюсь рядом.

Она всё ещё напряжена.

Я накрываю её плечи ладонями, чувствую, как в ней борются эмоции.

— Расслабься.

Хочется рычать. Хочется забрать её, зарыть в своих объятиях, закрыть от всех.

Осторожно разминаю её зажатые мышцы, стирая напряжение с тела.

Она шипит от боли, но терпит.

Гордая. Упрямая. Но моя.

Чувствую, как постепенно её тело сдаётся под моими пальцами.

— Ты дерёшься хорошо.

Она замирает.

— Я охотница.

Едва сдерживаю усмешку.

— Нет.

Она резко вскидывает голову.

— Я тренируюсь. Я знаю, как следить за оборотнями, как…

Сжимаю её плечи чуть сильнее.

— Ты правда думаешь, что готова охотиться?

Она думает, что сможет сражаться с оборотнями? Она маленькая, неопытная, горячая… Слабая.

Вижу, как в её глазах вспыхивает злость.

— Вы не имеете права решать за меня!

Я медленно выдыхаю.

— Права? — усмехаюсь. — Ты хоть понимаешь, что за этим стоит?

Поджимает губы, но молчит.

Склоняюсь ближе, заставляя её почувствовать вес сказанных слов.

— Охота — это не просто схватки и задержания. Это кровь. Смерть. Предательство. Это когда твой напарник падает, а ты не можешь его спасти. Это когда ты не уверена, доживёшь ли до утра.

Выпрямляюсь, позволяя ей осознать мои слова.

Она смотрит на меня.

В глазах борьба. Не хочет признать правду, но чувствует её нутром.

Я вижу, как осознание медленно пробирается внутрь.

— Я не маленькая.

Ухмыляюсь.

— Для меня — ещё какая.

Не позволю тебе умереть. Потому что ты — моя.

________ Дорогие девочки, с 8 марта! {} ✨

Пусть в вашей жизни будет больше хороших историй — ярких, захватывающих, наполненных эмоциями, страстью и любовью. Пусть вас всегда любят, уважают, оберегают и ценят так, как вы того заслуживаете.

Желаю вам счастья, вдохновения и множества моментов, от которых замирает сердце. Пусть каждый день приносит радость, тепло и ощущение собственной силы.

Вы — невероятные! 

С любовью, ваш автор. 