Джулиет, Хью, Габриэль, Рос и Томмо — эта книга для вас

тенька

Множество людей помогали «Теньке» появиться на свет. В первую очередь это Наташа Уолтер, Джулиет Стивенсон и все так или иначе причастные к созданию и постановке «Родины» — мощной, душераздирающей пьесы, которая впервые привлекла мое внимание к бедственному положению беженцев, запертых в Ярлс-Вуде. Потом были два замечательных, незабываемых фильма, которые стали источником вдохновения и информации для афганской части книги: «Мальчик, который играет на Буддах Бамиана» режиссера Фила Грабски и «В этом мире» Майкла Уинтерботтома. Благодарю также Клэр Морпурго, Джейн Фивер, Энн-Джанин Муртаг, Ника Лейка, Ливию Ферт и многих других за все, что они сделали.

Майкл Морпурго

Август 2010

предисловие

Эта история затронула множество людей — и изменила их судьбы навсегда. Ее рассказывают трое: Мэтт, его дедушка и Аман. Они там были. Они все это пережили. И лучше всего, если они расскажут о пережитом сами — своими словами.

когда звезды вниз летят

МЭТТ

Ничего бы этого не случилось, если бы не бабушкино дерево. Правда-правда. С тех пор как бабушка умерла — уж года три как, — дедушка стал приезжать на летние каникулы к нам в Манчестер. А этим летом отказался — мол, переживает за бабушкино дерево.

В свое время мы посадили это дерево у него дома в Кембридже вместе, всей семьей. Это была вишня — бабушка очень любила белые цветы, распускающиеся по весне. Чтобы саженец принялся как следует, мы все по очереди полили его, передавая кувшин из рук в руки.

— Теперь это все равно что член семьи, — сказал тогда дедушка. — И заботиться я о нем тоже буду как о члене семьи.

Потому-то несколько недель назад, когда мама позвонила ему с вопросом, приедет ли он к нам на лето, дедушка ответил, что не может — из-за засухи. Мол, дождя нет уже месяц, и он беспокоится, как бы бабушкино дерево не засохло. Он этого допустить не может. Останусь дома, заявил он, буду поливать дерево. Мама и так и сяк его уговаривала. «Давай наймем кого-нибудь», — предлагала она. Без толку. Тогда она передала трубку мне: вдруг у меня получится лучше.

Тут-то дедушка и сказал:

— Раз я к тебе приехать не могу, Мэтт, давай ты ко мне приезжай! И «Монополию» захвати. И велосипед. Что скажешь?

И вот он, мой первый вечер в гостях у дедушки: мы сидим в саду под бабушкиным деревом и смотрим на звезды. Дерево полито, ужин съеден, накормленный Пес притулился у моих ног — от этого всегда особенно уютно.

Пес — это дедушкин спаниель, некрупный, бело-рыжего окраса. Слюней от него много, вечно высунет язык и пыхтит, но вообще-то он классный. Псом его окрестил я, когда был совсем маленький, — говорят, потому, что у дедушки с бабушкой в то время жила кошка по кличке Роз. Легенда гласит, что мне понравилось, как клички рифмуются — Пес и Роз. Нормального имени у бедняги Пса так и не завелось.

Мы с дедушкой уже успели сыграть партию в «Монополию» (выиграл я) и поболтать обо всем на свете. А теперь сидели молча и глядели на звезды.

Дедушка начал напевать — сначала себе под нос, потом громче.

— Когда звезды вниз летят… А дальше не помню, — он вздохнул. — Бабушка эту песню очень любила. Я знаю, Мэтт: она там, наверху, смотрит сейчас на нас. В такие ночи кажется, что звезды совсем близко — протяни руку да потрогай.

В его голосе послышались слезы. Я не знал, что сказать, поэтому промолчал. А потом мне кое-что вспо­мнилось — словно эхо в голове.

— Аман однажды то же самое сказал, — сказал я дедушке. — В смысле, что звезды иногда так близко… Мы ездили с классом на ферму в Девон и ночью удрали вдвоем — прошвырнуться при луне. И на небе было столько звезд — просто уймища! Мы лежали в поле и смотрели на них. Видели и Орион, и ковш Большой Медведицы, и нескончаемый Млечный Путь. Аман тогда сказал, что никогда раньше не ощущал такой свободы. А еще сказал, что в детстве, когда только перебрался в Манчестер, думал, что в Англии звезд вообще не бывает. Ведь правда, дедуль, в Манчестере их толком и не увидишь — наверное, из-за уличного освещения. А в Афганистане ими было усеяно все небо, сказал он, и казалось, что они совсем близко — будто потолок с росписью из звезд.

— Кто такой Аман? — не понял дедушка. Вообще-то я рассказывал ему об Амане — он даже видел его раз-другой, — но в последнее время память у него не очень.

— Да ты его знаешь, дедуль, это же мой лучший друг, — отозвался я. — Ему четырнадцать, как и мне. Мы даже родились в один день — двадцать второго апреля: я в Манчестере, а он в Афганистане. Но сейчас его хотят депортировать обратно на родину. Он же заходил к нам, когда ты у нас жил. Заходил-заходил!

— Теперь припоминаю, — сказал дедушка. — Мелкий такой парнишка, улыбка до ушей. Но как так — депортировать? Это кто такое решил?

И я снова рассказал ему — по-моему, однажды уже рассказывал, — что Аман въехал в страну как беженец шесть лет назад и, когда в первый раз пришел в школу, ни слова не знал по-английски.

— Но он очень быстро всему научился, дедуль, — говорил я. — Мы с Аманом и в началке были в одном классе, и теперь, в академии «Бельмонт». И ты прав, дедуль, росточка он невысокого. Но бегает быстрее ветра и в футболе просто чудеса творит. Об Афганистане он почти ничего не рассказывает, всегда говорит, что это было в прошлой жизни и ему не очень-то хочется эту жизнь вспоминать. Так что я с расспросами не лезу. Но когда умерла бабушка, как-то так получилось, что только с Аманом я и мог об этом поговорить. Наверное, потому что знал: он единственный, кто поймет.

— Хорошо, когда есть такой друг, — сказал дедушка.

— Ну вот, — продолжил я, — а теперь он сидит в этой тюрьме — уже три с лишним недели, как их с мамой туда отправили. Его забрали на моих глазах — как будто он преступник, черт знает кто. И сидеть им там взаперти, пока их не вышлют в Афганистан. Мы всей школой писали письма — премьер-министру, королеве, всем, кому только можно. Просили разрешить Аману остаться. Но они даже с ответом не заморачиваются. Аману я тоже писал — много-много раз. Но ответил он только однажды, когда только попал туда: мол, хуже всего в этой тюрьме — что нельзя ночью выйти на улицу и полюбоваться звездами.

— В тюрьме — это в какой такой тюрьме? — не понял дедушка.

— Ярлс что-то там, — ответил я, пытаясь вызвать в памяти адрес, на который писал. — Точно! Ярлс-Вуд.

— Да это же здесь рядом, я знаю это место! Не очень далеко от нас, — сказал дедушка. — А может, его навестить?

— Да толку-то! Несовершеннолетних туда все равно не пускают, — ответил я. — Мы узнавали. Мама звонила, и ей сказали, что не положено. Мал я еще. Да и потом, неизвестно даже, там он еще или нет. Я же говорю, от него уже какое-то время ни ответа ни привета.

Мы с дедушкой снова погрузились в молчание. Сидели, смотрели на звезды — и тут меня осенила мысль. Иногда мне кажется, что оттуда она ко мне и прилетела. Прямо от звезд.

«и здесь держат детей?»

МЭТТ

Я опасался, как дедушка отреагирует, но решил: попытка не пытка.

— Слушай, дедуль, — начал я, — я тут подумал про Амана… Может, все-таки поузнавать… Позвонить там, ну или как-то… Выяснить, там он вообще или где. А если там, то, может, ты бы к нему съездил, а, дедуль? Можешь навестить Амана вместо меня?

— Но я же едва его знаю, — возразил дедушка. — О чем мы говорить-то будем?

Я видел, что мое предложение ему не по душе, по­этому настаивать не стал. Давить на дедушку бесполезно — вся родня это знает. Мама часто говорит, что он упрямый как осел. Мы снова замолчали, но я чувствовал, что мои слова не идут у него из головы.

Ни в этот вечер, ни утром за завтраком дедушка к этой теме больше не возвращался. Я даже подумал, что он либо напрочь обо всем забыл, либо не хочет ввя­зываться. Так или иначе, напоминать я не решался. Да и сам уже в общем-то распрощался с этой мыслью.

У дедушки есть обычай: в любую погоду он встает ни свет ни заря и отправляется с Псом на прогулку вдоль реки до самого Гранчестера — «мой моцион», как он выражается. Когда у дедушки гощу я, он предпочитает совершать этот самый моцион в моей компании. Рано вставать, конечно, неохота, но, когда уже выходишь на прогулку, свое удовольствие получаешь — особенно в такое туманное утро, как сегодня.

Нам не встретилось ни души, только байдарка-другая на реке да утки. Уток была тьма. На лугах паслись коровы, поэтому Пса я с поводка не спускал, хотя на поводке с ним замучаешься. То кроличья нора попадется, и он с места не сдвинется, пока всю ее не изучит, то кротовый холмик, с которым ему во что бы то ни стало нужно подружиться. Пес все время тянул.

— Удивительное все-таки совпадение, — ни с того ни с сего сказал дедушка.

— Ты про что? — не понял я.

— Да про этот Ярлс-Вуд, который ты вчера вечером упоминал. По-моему, это тот самый центр временного содержания, куда ездила наша бабушка — давно еще, до того как заболела. Память меня, конечно, уже подводит, но все-таки, кажется, это был именно Ярлс-Вуд — отсюда мне название и знакомо. Она там волонтерила.

— Волонтерила?

— Ну да, — отозвался дедушка. — Приезжала и разговаривала по душам с людьми, которые там содержатся. Это же беженцы, им очень нужна поддержка — жизнь у них не сахар. Она и в тюрьмах тем же самым занималась. Но никогда об этом особо не распространялась, мол, слишком все это грустно. Ездила примерно раз в неделю и, возможно, хоть ненадолго делала кого-то капельку счастливее. Такой уж она человек была. Вечно уговаривала меня поехать с ней, мол, у меня здорово получится. Но мне не хватало ее смелости. Одна мысль о том, чтобы оказаться взаперти — хоть и понимаешь, что можешь в любой момент уехать… Глупо, да?

— А знаешь, дедуль, что мне Аман писал в том письме? — проговорил я. — Он писал, что от внешнего мира их отделяют шесть запертых дверей и забор из колючей проволоки в придачу. Он их все пересчитал.

Тут мы посмотрели друг на друга, и я понял: дедушка принял решение съездить в Ярлс-Вуд. До Гранчестера мы так и не добрались. Развернулись и пошли домой, к неудовольствию Пса.

До того как выйти на пенсию, дедушка работал в журналистике: что-что, а выяснять и узнавать он умел. Как только мы вернулись домой, он принялся звонить по телефону. Оказалось, для того чтобы навестить миссис Хан и Амана в Ярлс-Вуде, надо получить специальное разрешение, подав официальное ходатайство. Ответа пришлось дожидаться несколько дней.

По крайней мере, они все еще были там — чем не повод для радости. В Ярлс-Вуде дедушке назначили приехать в среду, то есть через два дня; часы посещения — с двух до пяти. Я сразу черкнул Аману письмо, сообщил, что мой дедушка его навестит. Надеялся, что он откликнется: напишет или позвонит. Но нет. Его молчания я понять не мог.

Всю дорогу дедушка был не в своей тарелке, это было видно невооруженным глазом. Все ворчал, что зря в это ввязался. Пес устроился на заднем сиденье, положил морду дедушке на плечо и глядел вперед, на дорогу, — он всегда так ездит.

— Мне кажется, если Пса посадить за руль, он и сам сможет вести машину, — сказал я, желая немного развеселить дедушку.

— Жаль, что ты не можешь пойти со мной, Мэтт, — отозвался он.

— Мне тоже жаль, — ответил я. — Но ты справишься, дедуль. Раз взялся — иди до конца. Аман тебе понравится. Он тебя вспомнит, не сомневаюсь. И «Монополию» прихвати. Он тебя живо обыграет, дедуль! Но ты не расстраивайся. Он всех обыгрывает. И скажи ему, чтоб написал мне, хорошо? Хотя бы эсэмэску. Ну или позвонил…

Мы ехали в гору — долгий подъем по прямой дороге, которая, казалось, ведет никуда — прямо в небо. Только добравшись до вершины холма, мы увидели ворота и ограду из колючей проволоки.

— И здесь держат детей? — выдохнул дедушка.

возвращайся к нам!

ДЕДУШКА

Оставив Мэтта и Пса в машине, я направился к воротам. Настроение у меня было так себе. Даже под ложечкой сосало, как в первый день в школе, — до сих пор помню это чувство.

Ворота открыл неулыбчивый охранник. Он как нельзя лучше подходил к здешней обстановке. Если б я не знал, что Мэтт смотрит на меня из машины, я бы просто развернулся, сел