автордың кітабынан сөз тіркестері  Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой

Лев Данилкин

у нее было сочетание такое, да: воля, смелость — и безжалостное отношение к людям — абсолютно

марксизм ценит гуманитарные знания, поскольку они позволяют человеку возвыситься над буржуазными утилитаристскими представлениями

была общепризнанно искусным переговорщиком — никто из тех, кто имел с ней деловые контакты, не сомневался, что если бы ей что-то понадобилось от фонарного столба — то через пару недель давления с разных сторон фонарный столб жалобно заморгал и подписал бы для нее бумагу с резолюцией «согласен».

Эмансипированная, осознающая свои политические права и профессиональные возможности, уверенно чувствующая себя в любом публичном пространстве женщина; у

Загадочная фигура отца, несомненно [77], осеняла собой жизнь ИА — так на пикассовской «Девочке на шаре» присутствие атлета с геометрически квадратной спиной дает дополнительную устойчивость миниатюрной героине.

как-то по-другому, вот этот вид деятельности человека, когда он должен поставить 4 чурбачка и там что-то такое про них думать или когда он берет тушу — я видела на Гамбургском вокзале в Берлине — тушу свиньи, помещает ее в раствор, тут такой огромный типа аквариума, и показывает как экспонат. Страшное дел

ИА принадлежала к закрытой статусной группе профессиональных искусствоведов, где происхождение вашего интеллектуального капитала, источник образования и репутация имеют решающее значение; где привилегия десятилетиями созерцать ауру абсолютных шедевров наделяет вас особенной осанкой, благодаря которой ваше сходство с гротескными аристократами из гринуэевского «Контракта рисовальщика» приближается к полному; где попытка того, у кого выявляется хоть малейшее отклонение от евгенического стандарта, войти в этот мир с черного хода, вызывает такую же четкую реакцию, как у музейных смотрителей, обнаруживших, что экскурсант тянет руку к картине и вот-вот дотронется до полотна.

Какими бы театральными, «барочными», «постмодернистскими» ни были эти страсти, сколь бы нелепым ни казался человек, ведущий себя так, будто он хозяин Барджелло или Палаццо Медичи-Риккарди, в сущности, никоим образом им не являясь, — главная героиня проживала свою «ренессансную» жизнь всерьез и не выглядела в этих декорациях ни ряженой, ни сумасшедшей.

Дверь в музей, и особенно в сам кабинет ИА, вела не просто «на работу», но была порталом в 1500 год, в параллельный мир, где вы могли ощущать себя и советской чиновницей — и Симонеттой Веспуччи или Элеонорой Гонзага, хозяйкой Флоренции, Венеции или Рима, Ириной Медичи; коварной, милостивой, грозной и интригующей, излучающей милость и внушающей ужас подданным. И если ИА в самом деле, как говорят про нее, всегда ощущала в себе нереализованный потенциал великой актрисы — и стремилась выдать свой Музей за какой-то еще, то Итальянский дворик был готовым сценическим пространством, чтобы разыгрывать в нем обширный репертуар историй.

Берлин в 1929 году — Берлин Дикса и Гросса, Брехта и Дёблина, Хиндемита и Вайля, Мурнау и Ланга — был, возможно, наиболее примечательным в экономическом (за исключением Москвы, по уточнению К. Ишервуда [10]), культурном и политическом отношении городом мира.