Оглавление

ИЛЛЭЯ

Научно-фантастический роман в двух частях

Моей любимой жене и спутнице жизни

посвящаю

Иллюстрации автора

Часть первая

ПРИШЕЛЕЦ

Я не знаю иных признаков

превосходства, кроме доброты.

Людвиг ван Бетховен

ПЕРЕД МОИМ ПОВЕСТВОВАНИЕМ

Сейчас, когда я пишу эти сроки, повествующие о моей жизни, в земном летоисчислении мне чуть за шестьдесят. Выкладывая на сохранившуюся у меня бумагу землян свои воспоминания, мне удалось прожить заново все те радостные и трагические события, произошедшие со мной до той поры, когда меня попытались спасти из-за моего же крика о помощи, переосмыслить всё и, наконец, убедиться в правильности принятого мной и не только решения. Исписав и переписав множество тетрадей, предназначенных когда-то земным школьникам, я завершаю свой труд этим вступлением.

Я был рождён на Земле и до двадцати лет жил вполне обычным землянином. У меня уже почти стёрлось из памяти, какая она Земля, какая она прекрасная и страшная, ласковая и коварная, дающая жизнь и забирающая её. За долгие-долгие годы я практически забыл, как противоречива и парадоксальна человеческая сущность. В те времена, когда я жил среди людей Земли, земляне были единственные известные мне во Вселенной разумные существа, способные ради своего выживания и существования, ради собственного влияния и власти уничтожать себе подобных.

Пройдя долгий исторический путь, люди Земли многому научились и многое постигли. Однако они не смогли познать одного простого явления — отсутствия борьбы за выживание. Вам это трудно даже представить. Вся ваша жизнь — борьба. Смысл вашей жизни в борьбе, в ежесекундной борьбе за право быть, за лучшее место под Солнцем, потому что сама природа Земли зачастую весьма недружелюбно относится к своим обитателям, и вы платите ей тем же.

Моё прошлое земное человечество с самого его зарождения боролось за своё существование. Первобытные люди выживали в нескончаемом сопротивлении силам природы. Страх за собственную жизнь двигал людьми в стремлении преодолеть невзгоды, избежать гибели от голода и холода, постараться не угодить в лапы дикому зверю. Человеческий разум помог людям выжить, помог приспособиться к условиям обитания на чудесной планете Земля. Приспособиться! Это наиважнейшее слово в жизни землянина. Приспособиться ко всему, приспособиться вопреки, в том числе и к совместному проживанию людей, а это оказалось сложнее всего. Иначе — смерть!

Продолжая изучать культуру людей по имеющимся у меня произведениям искусства Земли, я пришёл ещё к одному неутешительному выводу — самое страшное и разрушительное для человечества не только и не столько борьба за выживание, а ложь. Вы лжёте постоянно и везде, даже обманываете сами себя, однако ужаснее всего, что вы лжёте своим любимым. Хотя, надо отдать вам должное, вы осознаёте пагубность лжи и пытаетесь бороться с ней, но всякий раз терпите неудачу.

Во Вселенной, оказывается, может быть и по-другому. Об этом я расскажу в этой книге. Не знаю, сможет ли когда-то кто-то из моих собратьев-землян прочесть эти записи, но если это случится, то не спешите говорить об однобокости и однообразности этого мира, о его кажущейся на первый взгляд скучности и унылости, в сравнении с Землёй. Прошу постараться прочувствовать описанный мной мир сердцем и всеми своими фибрами души. Скажу сразу, что в создании моих воспоминаний мне помогли. Некоторые главы написаны со слов представителя инопланетного мира, а другие — благодаря моему собрату землянину.

Уверен, что среди жителей моей далёкой родной планеты и других колоний землян остались чувственные и хорошие люди, способные к сопереживанию и к пониманию. Очень надеюсь, что по-прежнему доброта и любовь имеет место в вашем мире, и всё также эти вечные ценности ведут непримиримую борьбу со злом и лицемерием.

Конечно, мой собрат может воскликнуть, прочитав этот труд: «как же можно быть праведником, не узнав греха, не познав зла?» И он будет абсолютно прав с позиции земного человека, познавшего дурное, но и вовсе не прав, ибо в каждом мире во Вселенной своя правота.

1. НА ГРАНИ НАДЕЖДЫ

Я внезапно проснулся от резкого звука внутрикорабельной тревоги. Этот звук всплыл нарастающим пульсирующим рёвом из-под моего сна, возвращая в реальный мир из мира сладких грёз.

В кои-то веки мне привиделся такой волнительный и чудесный сон, и на тебе! Да, было с чего досадовать. Вот иду я себе по белому песчаному пляжу, песок под ногами нежный и мягкий словно пух, слева чуть слышно плещется ласковым теплом океан, Солнышко греет спину, а небо такое голубое-голубое, аж, петь хочется. Тут вдалеке в прибое замечаю девушку, медленно идущую прямо на меня, ноги по щиколотку в воде, а просторное полностью лазурное под стать цвету неба одеяние, развиваясь на ветру, подчёркивает её пленительные формы. Лица девушки я полностью не вижу, светлые длинные волосы соблазнительно ниспадают с плеча, глаза у неё опущены и разглядывают морскую воду, облизывающую скрытые от меня её лодыжки. Она всё ближе и вот-вот поднимет на меня свой взор, а я в предвкушении чего-то очень желанного, ожидаю увидеть её лицо и глаза. Девушка начинает поднимать голову, но солнечный свет уже пульсирует почему-то красным, а волны океана истово прерывисто ревут, выводя меня из замечательного видения. Девушка и море растворяются в красных вспышках тревожной лампы.

— Тьфу, ты пропасть, — мелькнуло у меня в проснувшейся голове, — такой сон не дали досмотреть!

Тренированное тело моментально отреагировало, ведь время моей реакции на тревогу во время сна была даже меньше установленной нормы. Только я успел вскочить на ноги, как прозвучало оповещение от ДУСа:

— Приготовиться к выходу из подпространства!

Это означало только одно — через мгновенье мой корабль по неизвестной пока мне причине окажется в обычном пространстве. Я должен либо сесть в кресло и пристегнуться ремнями, либо вцепиться в ближайшее оборудование или уступ. На всё про всё у меня был всего какой-то миг, иначе меня бросило бы в сторону носа корабля и размазало бы по стене перегрузкой кривизны пространства. Наверняка я бы выжил, но получил бы серьёзную травму. До двери было ближе, чем до кресла с ремнями. Я успел только ударить рукой по кнопке открывания двери моей каюты и распереть самого себя в открывшемся дверном проёме. Мне удалось прижаться спиной и головой к одному косяку, а руками и ногами упереться в противоположенный косяк и напрячься. Сигнальная лампа с противным моргающим красным светом погасла, осталось лишь тусклое дежурное освещение в сопровождении сирены.

Каждый раз, когда я входил или выходил из подпространства в моих межзвёздных путешествиях, меня всегда удивляла и потрясала эта картина изменений окружающей меня обстановки. Хоть, в сущности, в этом нет ничего удивительного, и каждый старшеклассник вам расскажет об этом процессе, но только с теоретической точки зрения. Лишь те, кто путешествует в космическом пространстве, чувствуют этот переход на практике и каждый раз это их завораживает.

Вот я почувствовал резко нарастающую перегрузку в направлении спины, словно толчок, но, более плавный. Между лопатками и в затылке заломило от прижимной силы к твёрдому металлическому косяку. Мой взгляд выхватывал часть моей каюты и коридор, уходящий в хвост корабля. Вдруг противоположный косяк дверного проёма с упёртыми в него моими руками стал удаляться. Я видел, как мои руки стали вытягиваться, словно резиновые. Дальняя дверь в конце коридора уехала вместе с коридором на расстояние пары кварталов типовой городской застройки, а такими длинными руками я бы смог запросто доставать до вершин эвкалиптов. В боковых направлениях масштабы были привычные. Меня с кораблём словно растянули, как резинку раз в сто пятьдесят, а то и в двести. Затем всё пространство наоборот сжалось, и та дальняя дверь оказалась у меня прямо около глаз. Своих рук я уже не видел, потому что они были размером не больше, чем лапки у мухи. Потом пространство ещё пару тройку раз качнулось, разжимаясь и сжимаясь, но с уменьшающейся амплитудой. Боль в затылке и между лопатками спала, пространство вернуло свой привычный вид, а сирена перестала резать внутренности корабля и мой слух.

— Дуся, доложи обстановку, — скомандовал я, с досадой вспоминая былой сон и тщетно пытаясь дорисовать так и не увиденный образ девушки.

Дусей я называл ДУС. Это Диалоговое Управление Системой. Все наши корабли оснащены такой системой, чтобы оперативно управлять ими. Разумеется, традиционные пульты управления имели место, но большинство функций осуществлялось через ДУС. Справедливости ради нужно сказать, что искусственный интеллект только называется интеллектом, на самом деле, это туповатая машина, которая лишь голосом похожа на человека. По сути, от неё нужны сухие сведения и чёткое исполнение команд пилота, ничего более. Однако, конструкторы и инженеры, постоянно улучшая коммуникативные свойства этих железяк, научили их подражать поведению людей, с тем, чтобы несколько разнообразить общение с человеком. Я лично настроил голос ДУСа, словно это была молодая симпатичная барышня, с которой мне, порой, нравилось шутить или любезничать. Это было позволительно делать астронавтам в автономном одиночном полёте. Конечно, шутки, эмоции и прочий, если так можно сказать, флирт, запрограммированы заранее с большими вариациями, и не были истинно человеческими, лишь их простым копированием, но и это уже достижение. О том, что говоришь с машиной, а не с человеком, понимаешь уже через пару минут, и общение это меня, например, начинает раздражать. Вот я и сделал ДУС девушкой, назвал Дусей, выбрал трогающий меня тембр голоса и различные эмоциональные настройки. Мне так было проще одному пережить не очень долгий подпространственный перелёт в течение трёх с небольшим месяцев. Однако сейчас было уже не до шуток. Волнительное впечатление от сновидения улетучивалось быстрее, чем хотелось.

— Мы вышли из подпространства, целостности корабля ничего не угрожает, — констатировал немного тревожный голос ДУСа.

— Это я уже и так понял, что случилось-то?

— Фокусирующий щит генератора отрицательной энергии отсутствует.

— Как это отсутствует?! Такое разве возможно? — образы из сна окончательно вывалились из сознания, оставив горькое послевкусие.

— Возможно, раз такое произошло! — голос искусственного интеллекта был уже более спокойным.

— А где он? — теперь уже озабочено спросил я.

— В ближайшем обозримом пространстве щит отсутствует. Есть вероятность, что он продолжил перемещение в подпространстве и, в отсутствии потенциала отрицательной энергии, вынырнет в обычное пространство.

— Это очень обнадёживает… Ну, и где вынырнет? — допытывался я, начиная ощущать, как горькое послевкусие от потерянного сна, начинает прорастать зачатками недопустимой сейчас паники.

— Учитывая инерционность затухания потенциала отрицательной энергии в элементах щита и отсутствие управляемой фокусировки, его появление в евклидовом пространстве можно ожидать в радиусе от трёх до трёхсот астрономических единиц от нынешнего расположения корабля, — чётко отрапортовал ДУС.

— А-а-а. Всего-то…, — и тут я вдруг сорвался, — ты в своём уме!!! Мы и за ближайшие сто лет не обыщем это пространство с нашим-то оставшимся жиденьким двигателем!!! Мы же теперь че-ре-па-хи!!! Тебе-то что, ты не ешь и не спишь, а я сдохну тут от голода, и будет у меня эдакий высокотехнологичный гробик на атомной энергии, которая не иссякнет в ближайшие пятьсот лет!!! Тогда и тебе наступит конец!!!…

Это была самая настоящая истерика. Я всё орал и орал, уже не помню что. Дуся была здесь совсем не при чём, но её информация достаточно быстро дошла до меня во всей своей безысходности и фатальности. Я ясно осознавал, что обречён на вечное странствие в межзвёздном пространстве, и помощи мне никак не дождаться. Тогда я быстро оценил своё бедственное положение, а слова Дуси меня окончательно добили.

Однако меня не взяли бы в астронавты, если бы я не умел быстро взять себя в руки и в экстремальной ситуации не способен бы был искать решения невзирая ни на что. Я перестал орать и уже спокойно обратился к молчавшей всё время моей истерики Дусе:

— Наше местоположение?

— Окрестности звезды Сорок Эрида́на A, предварительный пеленг четыре астрономические единицы от неё.

— Не так далеко от дома, — буркнул я, энергично потирая обеими руками короткую шевелюру на голове, вернув себе способность трезво соображать, — насколько я помню, у этой звезды есть планетная система.

— Да, ты прав, есть несколько планет земного типа, но они не исследованы ещё. Точных данных по этим планетам нет. Известно лишь, что они находятся вне зоны обитаемости и очень массивны. Они близко к звезде и там слишком горячо.

— Пойду-ка я лучше в колпак и посмотрю, куда нас забросило, — сказал я и зашагал по коридору в хвост корабля, — кстати, Дуся, как скорость моей реакции на сигнал тревоги во время сна? В норме?

— Да, — кокетливо ответил ДУС, — но для тебя было слишком долго, аж на целых шесть десятых секунд дольше.

— Ой, — пошутил я, отмахиваясь рукой в неопределенном направлении, — прям заспался, еле проснулся.

Я прошёл к двери, которая удалялась и приближалась ко мне во время колебаний внутренностей корабля при выходе из подпространства, вспоминая волнительный сон, из-за которого проснулся медленнее, чем на тренировках. Через эту дверь я попал в другой отсек с четырьмя дверьми, за одной из которых была лесенка, и она же вывела меня в колпак.

Это было обзорное помещение со стеклянной полусферой снаружи на корпусе корабля. Я сел в кресло в центре, придвинул монитор и выключил свет. Мои глаза сразу увидели звезду Сорок Эридана A чуть левее курса корабля, автоматически прикрытую светофильтром колпака. Эта звезда, которую ещё называют Кеид, была примерна равная Солнцу, но немного холоднее. Её слегка жёлто-оранжевый свет сильно напоминал солнечный, а моё нынешнее местоположение было где-то на расстоянии внешнего края пояса астероидов у Солнца. Зная, что это тройная звёздная система, я стал глазами искать яркую белую и красную звезду поблизости. Оба эти звёздные карлики находились в противоположной основной звезде стороне относительно меня. Они светили значительно ярче, чем Венера на вечернем небе Земли, но тусклее Луны в полнолуние. Я включил монитор и стал выводить на экран данные всех радаров и сканеров, имеющихся на корабле. Бортовой телескоп показал мне три планеты, о которых говорила Дуся. Они были очень близко к звезде. По быстро полученным основным физическим параметрам этих планет стало ясно, что органическая жизнь там невозможна. По крайней мере, для меня, как для человека.

Я продолжал исследовать пространство и уточнять своё местоположение, как прозвучал отрешённый голос ДУСа:

— Обрати внимание на вот эту неизвестную планету с низким альбедо[1]

На мониторе высветились данные, а на стеклянной поверхности колпака обозначилась эта планета. Она была явно не так далеко, но видно её было очень плохо. Планета была освещена звездой с одной стороны, но отражала крайне мало света. Видимо, её поверхность была очень тёмной или атмосфера по каким-то причинам сильно поглощала свет от звезды. Однако спектральный анализ атмосферы этой планетки показали наличие кислорода и воды. Физические данные планеты оказались весьма перспективные, атмосферное давление и гравитация слабее, чем на Земле, но вполне пригодные для свободного существования человека.

— Интересно, — подумал я, — какая жизненная форма есть на этой планете. Почему бы и нет? Вода, кислород, вполне комфортные условия. Есть ли разумная жизнь, вот в чём вопрос. А главное, если есть, то какие ОНИ?

— Ты успела отослать сигнал бедствия, — обратился я к ДУСу, — пока мы были ещё в подпространстве?

Наши системы связи успешно работают и в подпространстве, однако, чтобы сигнал, как и корабль, быстро преодолевал гигантские расстояния в масштабах обычного пространства, надо находиться в этом самом подпространстве. Вокруг Земли много генераторов отрицательной энергии, которые раскрывают подпространство и принимают оттуда сигналы от наших астронавтов, экспедиций и маяков.

— Да, сигнал бедствия был отослан, — ответил ДУС, — но я не уверена, что он прошёл. Фокусирующий щит оторвался быстро, и выход из подпространства начался сразу.

— Мы это узнаем дней примерно через двадцать, двадцать пять — задумчиво произнёс я, — десять дней на преодоление расстояния до Земли в подпространстве, денёк, другой, а то и третий на раскачку. Это уж как пить дать. Ну и обратно сюда. Дуся, через двадцать дней включи сигнал обнаружения, если помощь придёт, то они нас сразу услышат и найдут. А пока держи-ка курс на эту планетку. Кстати, сколько нам до неё ползти?

— Учитывая наши возможности, — быстро просчитал ДУС, — шестьдесят пять суток, восемнадцать часов, тридцать шесть минут и…

— Достаточно, Дуся, спасибо, — я прервал её и в очередной раз подумал, что она бестолковая искусственная машина, хоть и очень совершенная, но всё-таки, бездушная железяка.

Я очень надеялся, что мне не придётся долететь до этой тёмной планетки. Если же сигнал не успел пройти в подпространстве, то мне придётся посылать обычный радиосигнал бедствия в привычном евклидовом пространстве. А это иные масштабы и сроки. Звезда Кеид находится весьма близко от Солнца, но это годы. А точнее шестнадцать с половиной световых лет! Подпространство сокращает это расстояние всего до десяти-одиннадцати дней полёта. А если лететь там дольше, то пройденное в евклидовом пространстве расстояние увеличивается в геометрической прогрессии. Это каждый школьник знает — за первые сутки в подпространстве покрываешь примерно один световой год, за вторые — на десять процентов больше, за третьи — ещё на десять процентов больше того, что пролетел. И так далее. Вот на одиннадцатые сутки полёта и случилась эта катавасия. Интересно, на Земле смогут точно высчитать моё местоположение по сигналу в подпространстве или плюс минус половина светового года. Если вообще сигнал прошёл…

С такими невесёлыми мыслями я по сигналу от ДУСа повернулся с креслом по курсу корабля и ощутил разгонную перегрузку при включении ионно-плазменного главного маршевого двигателя. Кушать мне не хотелось, и я остался в колпаке уже после отключения двигателя. Я наблюдал, как медленно ползут по отметкам стекла колпака две звезды — второстепенные звезды системы Сорок Эридана. Это были звёзды «БЭ» и «ЦЭ», белый и красный карлики. Эта парочка весьма далеко, в четырёхстах астрономических единицах, но светили они достаточно ярко. Я разыскал известную планетную систему, и вычислил параметры орбиты той неизвестной планетки, куда сейчас направлялся. Оказалось, что плоскость её орбиты существенно отклоняется от орбит её известных нам соседок. Видимо, это обстоятельство, а также низкое альбедо не давало человечеству обнаружить эту планетку раньше. Изучая дальше эту незнакомку, я удивился большому количеству серебра на её поверхности, но не в виде чистого металла, а в виде матового материала, хорошо поглощающего свет и тепло. Было также на её поверхности что-то тёмное, большие обширные области. Может это леса или какие-то горные породы. Пока мне выяснить это не удалось.

Моим запланированным конечным пунктом была звезда на противоположном краю Млечного Пути. У этой звезды было несколько планет, а одна планета фактически близнец Земли. Там идеальнейшие условия для колонизации, всего в каких-то трёх месяцах полёта. Я там бывал уже два раза в составе первой и третьей экспедиций. Сейчас я летел с грузом оборудования и материалов для обустройства колонии. Вообще с открытием возможности полётов в подпространстве нам стали открыты любые уголки Вселенной. За четыре месяца, например, можно добраться до Туманности Андромеды, а за восемь месяцев можно улететь за границу наблюдаемой с Земли Метагалактики. Конечно, никакой границы там нет — Вселенная же бесконечна и замкнута сама на себя, хотя никто это не доказал ещё на практике. Правда, существует некий побочный эффект, человеческий организм быстрее стареет. Слетав на границу Метагалактики и обратно, астронавты, за каких-то полтора года становятся старше примерно в два раза и больше уже никуда не летают. Вот поэтому-то в межзвёздные и межгалактические астронавты берут только молодых не старше двадцати лет парней и девушек. Мне тогда было как раз двадцать лет, и мой организм из-за двух перелётов на сто двадцать тысяч световых лет и обратно не постарел вовсе. Я был молод, полон сил и готов к испытаниям и приключениям. Это был мой первый самостоятельный полёт, и вот такая приключилась со мной неприятность.

За прошедшие пятьдесят лет с момента изобретения генератора отрицательной энергии человечество очень продвинулось в технологиях. Сорок лет назад мы открыли для себя подпространство, и стали возможны межзвёздные, а затем и межгалактические перелёты. Человечество принялось расселяться на пригодных для жизни планетах Млечного Пути и других галактик, колонизируя их. Началась Великая Эпоха Освоения Вселенной. Однако нигде не было обнаружено разумной жизни. Разумеется, различные формы жизни были повсюду. Ботаники и зоологи торжествовали, получив богатейший материал для изучения. В печали были лишь надеявшиеся на скорый контакт с инопланетной цивилизацией учёные. Они были в недоумении, ведь к моменту выхода в подпространство было уже известно бесчисленное множество землеподобных экзопланет, находящихся в так называемой зоне жизни. Но кроме редко попадающихся неразумных форм биологической или зоологической жизни, ничего, точнее никого не было найдено.

Я не без оснований полагал, что на этой маленькой планетке, при наличии воды и кислорода смогу попробовать продержаться следующие шестнадцать лет. Ведь именно эти два компонента являются основой органической жизни, вроде моей. Вдруг мне удасться что-то вырастить из тех запасов, имеющихся в грузовом отсеке. Но это только в том крайнем случае, если помощь через месяц не придёт. В академии астронавтов нас учили, что надо иметь минимум два плана по спасению, а то и три, и четыре. Все эти «если» меня всё мучили и мучили, что я решил немного подкрепиться. Я вышел из колпака и отправился в отсек для принятия пищи.

Отобедав, я направился к шлюзовой камере и облачился в скафандр для выхода в открытый космос. Мне предстояло обследовать узлы крепления фокусирующего щита и определить причину его отрыва.

— Дуся, отключай гравитацию, — обратился я к ДУСу и взялся за поручень в шлюзе.

— Отключаю, — голос ДУСа был несколько игривым, эти эмоциональные настройки её голоса я сам поставил в первый день моего полёта, чтобы было не скучно, и появлялись они произвольно, правда частенько зависели от моего настроения и тона, — что-нибудь ещё?

— А как же, Дуся, — шутливо отозвался я, чувствуя, как убывает гравитация, и как я начинаю парить над полом шлюза, — найди убежавший щит, а я прикручу его на место.

— Шутить изволишь, ты же знаешь, что я этого не могу? — интонация голоса искусственного интеллекта была точь-в-точь, как у кокетливой барышни.

— А помогает… настроение получше…, — подумал я об общении с ДУСом, ударив перчаткой скафандра по кнопке открытия наружного люка, дождался, пока передо мной появиться зияющая чернота с далёкими звёздами и туманностями, и вышел в открытый космос.

Осмотрев узел крепления фокусирующего щита генератора отрицательной энергии, я сделал голографический снимок развороченного места крепления. Закрепил болтающиеся оторванные кабели питания щита и захватил с собой парочку чудом оставшихся погнутых болтов, когда-то крепивших щит.

— Тук-тук, кто в теремочке живёт? Пустите на постой? — весело сказал я Дусе, войдя в шлюзовую камеру. — А прижми-ка меня к полу, милая.

— С удовольствием, дорогой, — Дуся подыгрывала мне, и это помогало переживать стрессовую ситуацию.

После обследования поломки, я приступил к созданию отчёта в бортовом журнале, которым занимался до отбоя, периодически перешучиваясь и кокетничая с Дусей и отгоняя от себя мрачные мысли. Уже, будучи в кровати, я включил какую-то старую комедию и смотрел её, пока не уснул, зная, что ДУС отключит всё. Несмотря на все мои старания, спал я плохо и обдумывал ту передрягу, в которую внезапно угодил.

В последующие дни я занимался исследованием новой планеты, смотрел любимые фильмы, много читал, как научную, так и художественную литературу. К концу второй недели я уже почти успокоился, приближаясь к неизвестному миру. Мои исследования всё больше убеждали меня в возможности пережить там шестнадцать с лишним лет. Но уж больно мне не хотелось терять эти шестнадцать лет жизни в этой дыре под самым носом от дома.

И тут меня осенило, всё это время я надеялся на успешную передачу моего сигнала бедствия в подпространстве. Я не продублировал его в обычном пространстве. Как болван, я готовил план «Б», чтобы проторчать здесь, в богом проклятом месте, ближайшие шестнадцать лет, а ничего для своего спасения ещё не сделал. Точно, болван, недоумок! Кто знает, может при плохом развитии событий спустя шестнадцать лет мне не хватит этих самых двух недель. И я, не дождавшись помощи, сгину в этом чужом мире. От этой мысли я так расстроился, что мне пришлось даже принимать успокоительные препараты.

Приняв седативные средства, я написал несколько вариантов сообщений, с указанием своих координат, причин вылета из подпространства и параметров новой, обнаруженной мной планеты. Выбрав одно сообщение, наиболее подходящее, как мне показалось по эмоциональному фону, я попросил Дусю отправлять его по очереди с интервалом одна минута в направлении Солнца всё оставшееся время до прилёта к планете. Мои сообщения специально начинались троекратным уже давно неприменяемым в подобных случаях посылом спасти наши души — «SOS», хоть душа была только одна моя. Мне показалось, что таким образом я смогу обратить на себя особое внимание, ведь такую обычную радиосвязью фактически не использовали, лишь внутри солнечной системы, да и то вблизи Земли. В таких же межзвёздных и межгалактических полётах в обычной радиосвязи смысла вообще не было никакого. Мне отчасти повезло, что есть призрачная, но надежда в принципе дождаться помощи, если смогу выжить. Я намеревался вносить в своё отсылаемое каждую минуту сообщение актуальные данные по планете, которые буду получать по мере изучения и приближения к ней. Солнце было позади корабля, и я иногда ходил в колпак и смотрел на эту тусклую звёздочку в чёрной ледяной пустоте Вселенной.

Темнушка, так я назвал неизвестную планетку, всё приближалась с каждым днём. Я не обнаружил никакой электромагнитной активности ни на её поверхности, ни вокруг неё, из чего сделал вывод об отсутствии развитой цивилизации. Биосфера, то есть жизнь на планете явно была, и это возбуждало во мне любопытство. В телескоп видны были обширные заросли каких-то растений тёмно-бордового цвета. Открытых водоёмов очень много, но они весьма маленькие. На Темнушке мной была открыта единая суша и множество речушек и озёр, но не морей. Я увидел, что этот мир существенно отличается от земного. Почва там тёмно-тёмно-серая, судя по спектральным анализам, имеющая в составе большое количество серебра. Год на Темнушке длится всего около двухсот пятидесяти земных суток, но это была абсолютно ненужная информация, потому что смены времён года там нет вовсе. Ось вращения Темнушки строго перпендикулярна плоскости её орбиты. А вот сутки на планете вдвое дольше, чем на Земле, поэтому поверхность днём сильно нагревается, а ночью весьма интенсивно остывает. Однако даже при таких колебаниях температуры на Темнушке должно быть достаточно комфортно. Днём на экваторе до сорока с лишним градусов, а ночью температура понижается местами почти до нуля, но не ниже. Может быть, были и иные температурные колебания, но я подлетал к планете сбоку и видел её в виде половинки головки сыра, имея возможность исследовать только тёмную и светлую половинки.

 Альбе́до (от лат. albus «белый») — степень отражения поверхностью небесного тела света от звезды. Измеряется в процентах, чем ниже процент альбедо, тем темнее выглядит небесное тело со стороны. (примечание автора).

2. БОГИНЯ

Нежная жёлто-оранжевая заря занималась на востоке, а пара Лучезарных Близнецов клонилась за невысокие горы на западном, ещё тёмном небе. Воздух прозрачен и свеж, как всегда после долгой ночи. Земля, потемнела от обильно выпавшей влаги и стала почти чёрной с оттенком синевы. Крупные капельки росы, разбросанные повсюду, весело посверкивали разными цветами в лучах заходящих Близнецов. Вокруг абсолютная тишина. Ни дуновения ветерка, ни шороха, ни единого движения. Эта часть земли иллэев готовилась к новому длинному дню, хорошо отдохнув прохладной ночью в мягком свете бело-красных Близнецов.

Вот первый зелёный луч солнца стремительно прорезал утреннюю предрассветную зарю, и край ярко-оранжевого диска показался над горизонтом. Этот первый переливающийся солнечный луч нового дня осветил большую долину Э́нта между кольцевых гор, окружавшие долину в виде гигантской вытянутой подковы. Разрыв не слишком высокой тёмной горной гряды, обращённый на восток, позволял каждый новый день первому солнечному зелёному лучу играть по отдохнувшей и выспавшейся долине. Он заставлял мельчайшие капельки чистой росы рассыпать искры преломлённого света, скользя по верхушкам деревьев с тёмно-бордовой листвой, а их бархатистые листья переливались от этого сине-розовым цветом. Озорной зелёный лучик гладил холмы, подсматривал в озёра и заглядывал в круглые хрустальные окна прелестных тёмно-серых домиков, пробуждая их обитателей.

Эти домики, напоминающие больше пузатые шерстяные колпаки, утончались кверху. Самая верхушка круглых в основании домиков-колпачков загибалась строго на запад параллельно земле. На конце этого изгиба было отверстие, из которого то здесь, то там шёл к верху белый дымок. Домики, разбросанные по долине, стояли в основном по берегам многочисленных речушек и озёр, в изобилии наполнявших влагой эту местность. Жилища обитателей долины Энта, сохраняя общность по форме, имели разные пропорции, размеры, количество и диаметр окон. Попадались домики с пристройками, словно второй или третий колпачок без трубы-крючка прирос к основному. Где-то колпаки-домики срастались по два, по три, и даже по пять, забавно загибая свои трубы-крючки на разной высоте в одну западную сторону. Кое-где домики были недостроенными, представляя собой обрезки толстых труб, стоящие на земле. Однако никаких признаков строительства около недостроенных домиков не было. Складывалось такое впечатление, что строители ушли вечером прошлого дня и забрали с собой весь строительный материал, инструменты, строительные приспособления, аккуратно всё прибрав за собой. Все домики весьма большие, в три, пять и даже семь-восемь человеческих ростов. Круглые окна домиков, затянутые чистым, прозрачным хрусталём, выходили на разные стороны, но обязательно хоть одно смотрело прямо на восток. Именно в эти, обращённые к утреннему солнышку окна, заглядывал каждый новый день первый зелёный лучик.

Она спала на мягком ложе, укрытая тёплым одеялом из пуха горной крунчи. Лёжа на боку, её лицо было обращено к окну, а длинные золотистые волосы были разбросаны по подушкам. Зелёный лучик весело осветил её милое личико, и она, слегка зажмурив закрытые глаза, сморщив нос, проснулась и улыбнулась новому дню. Открыв свои большие светло-голубые глаза с длинными ресницами, она откинула тёплое одеяло и села на ложе. Сладко зевнув, она потянулась, растянув руки вверх и в стороны. Глядя на приветственный лучик солнца, она встала, и, ступая босыми ногами по твёрдому, слегка шершавому тёплому полу, подошла к большому круглому окну.

Окно было больше её роста, начинаясь от пола и оканчиваясь на высоте поднятых рук. Она стояла у окна практически вплотную к стеклу. Вот она неспешно подняла руки, провела обеими ладонями под ушами и соединила пальцы в замок на шее сзади. Тряхнув головой, она заставила свои длинные слегка волнистые волосы расправиться поверх рук. Уперев основание головы в замок из пальцев, она развела локти максимально широко в стороны и медленно прогнулась в спине, потягиваясь после сна. Закрыв глаза, она в такой позе нежилась в зелёных лучах восходящего солнца. Её молодое светлое тело впитывало свежесть утра и ощущало тепло от солнца, проходящее сквозь хрусталь окна. Переливчатый зелёный луч нежно ласкал её прекрасное лицо, изящную шею, скользя по её округлым обводам и тонкой талии, первый свет солнца этого дня отбрасывал длинную тень от этой нагой красавицы на пол, на ложе, на стену.

Перед её окном за лужайкой протекала чистая неспешная речушка. Левее через речку был перекинут красивый горбатый мостик с ажурными перилами из такого же материала, что и все домики в долине. Оба берега речушки покрывал разноцветный ковёр цветов, у кромки воды кустились заросли густого тростника и росли невысокие деревья, склоняя свои длинные, словно волосы девушки, ветви над медленным течением

На другом берегу также были домики, но ни один из них не заслонял лучей утреннего солнца. Вообще жители долины Энта строили свои дома так, чтобы утреннее приветливое солнце освещало каждый дом, каждое обращённое к востоку окно.

Вдруг в зарослях на том берегу речушки качнулась пара веточек, но девушка, стоящая у окна на третьем ярусе домика не увидела этого еле заметного движения, продолжая нежиться в зелёном свете утреннего солнышка с закрытыми глазами.

— Утра нового, Эе́я, лучи зелёные перед окном неодетая опять ловишь ты?

Это был голос её отца, который также проснулся с первыми лучами солнца в своей комнате ниже ярусом.

— Смотри, дочка, у меня, — его голос приобрёл шутливый оттенок, — Энта сын старший давно уже глаз свой на тебя положил.

— Утра нового, отец, — ответила она, не раскрывая рта, — просыпаются все только, и нет никого ещё в долине нашей, а И́ни этот не очень-то и нравится мне.

— Да, Эе́я, симпатичен он мне тоже, — почти смеялся голос её отца.

— Папа! Что говоришь ты такое? Безразлична же я ему также. На Ло́рна дочь младшую смотрит ведь он только.

— Да? А на берегу том реки нашей неспешной шевелятся кусты густые почему же? Небось, подглядывает за тобой опять И́ни молодой, — голос отца уже смеялся, — смотри, Эе́я, вот так тоже нежиться любила в солнца лучах утреннего сестра твоя старшая, у окна стоя без одеяний, а Ло́рна сын из-за речки подглядывал за ней. Чем закончилось всё, знаешь сама? Тот Близнецов Лучезарных Рождения Нового праздник, ежегодно празднуемый нами, помнишь?

При этих словах Эе́я быстро отпрыгнула от створа окна в сторону, сняла со стены одежду и быстро облачилась в неё. Затем она осторожно выглянула из-за стены в окно и стала внимательно всматриваться в противоположный берег речки.

— Отец, никого нет там! То, чего не существует, говоришь почему ты? — сказала она несколько обиженно, всё также, не размыкая губ.

— Гляди, Эея, взгляды ваши с Ини как-нибудь вот встретятся и навсегда свяжутся, как у сестры твоей Э́йни с Ау́ром.

— Папа! Снова об этом ты! — она подняла брови, и вид у неё стал немного растерянным.

— И дом свой строить станете с Ини вы, — продолжал голос её отца, — там вон, видишь, за озерцом, уже пристройку возводит сестра твоя, значит, скоро или племянница, или племянник очередной будет у тебя. Исполнилось уже тебе двадцать шестое Близнецов Лучезарных Рождение Новое, и с возраста этого взглядами связывания начинаются уже.

— Ну, папа! — теперь её голос был обиженно укоризненным, а лицо залил румянец.

Не найдя ничего подозрительного в зарослях на том берегу речушки, Эея быстро устремилась вниз по лестнице, минуя спальню отца и, откатив входную дверь, выбежала на улицу. Она остановилась, вдохнула полной грудью ещё прохладный воздух, задержала дыхание и прислушалась. Затем стремглав побежала к мостику и быстрым лёгким движением взлетела на его середину. Оглядевшись на мостике, она пристально всмотрелась в заросли камышей и кустов на видимом из её окна берегу речки. На берегу не было никакого движения и до её слуха не донеслось ни единого подозрительного шороха. Лишь тихо-тихо журчала вода, впадающего в речку ручейка. Тогда она взялась двумя руками за перила, перегнулась через них и посмотрелась в воду. Из спокойной воды неспешно текущей речки на неё смотрела молодая девушка с распущенными золотистыми волосами, в свисающей с плеч синей лёгкой накидке с длинными рукавами. Она распрямилась, откинула голову, расправила обеими руками длинные волосы за спину и повернулась всем телом к встающему солнцу. Быстрым ловким движением она связала волосы невесть откуда взявшейся в её руке синей ленточкой. Теперь она стояла на середине мостика, закрыв глаза, и позволяла солнечному теплу ласкать её прекрасное лицо.

Конечно, Эея подозревала, что Ини может за ней поглядывать. Она и желала, и не желала этого, ведь Эее были абсолютно не ясны собственные чувства к этому симпатичному ей пареньку. Иногда её девичья фантазия пыталась нарисовать будущую возможную жизнь с Ини, но всякий раз ей это не удавалось. Она не могла себя представить его женой, не могла вообразить его поцелуев, его прикосновений к своему телу. Уже в детском возрасте она видела, как влюблённо смотрят друг на друга папа и мама, как порой обнимаются, как украдкой целуются и как они светятся любовью каждое мгновение жизни. Неужели она с Ини сможет так же?

С раннего детства Эея знала, как образовываются семьи и очень редко, как и другие жители долины становилась свидетелем соединения взглядами двух людей. В своих детских, а по мере взросления и в девичьих мечтах, она почему-то видела, что её суженный появиться внезапно откуда-то, никому здесь незнакомый пилигрим, и Эея влюбится в него с первого взгляда на всю жизнь. Девчушкой она пропадала возле кузнецы, но её не интересовало то, чем занимались кузнецы, её всегда привлекали сильные мужские руки и крепкие мужчины по примеру своего отца, как это зачастую бывает у девочек. Она с восторгом рассматривала движения кузнецов, их стать, их мощь.

Когда же пришёл возраст понимания всех сторон отношений связанных взглядами, это предчувствие внезапной любви к сильному и красивому незнакомцу усилилось. Ей начали сниться волнительные видения крепкого молодого красавца, пришедшего издалека. А тут щуплый Ини. Она же знает его с самого младенчества, его семья живёт не так далеко, и Эея ещё ребёнком играла с ним и другими детьми долины. Какой же он таинственный незнакомец?

— Странник прекрасный, будет он, наверное, и придёт в долину к нам издалека из одного из селений множества земли родной нашей, случайно совершенно встретит меня, глаза его прелестные увижу я и…, — мысленно мечтала Эея, иногда оставаясь наедине с собой и размышляя над своим будущим.

Солнце тихонько выползало из-за горизонта, наполняя долину уже не зелёным, а радостным жёлто-оранжевым светом. Задул лёгкий ветерок, несущий со стороны солнца нежное тепло и волнующие запахи проснувшейся природы.

Эея вернулась к дому и зашла за него, пройдя по тропинке. За домом на противоположной от реки стороне простирались поля, находящиеся пока в тени от высокого дома её родителей с тремя пристройками без труб-крючков. Рядом со стеной дома в утренней тени было нечто вроде неоконченной скульптуры. Эта скульптура из белоснежного матового будто камня находилась посредине небольшой площадки с таким же бежевым покрытием, что и тропинки вокруг дома. По краям этой площадки стояли три кресла, из такого же как дом материала. Белая, ещё явно не готовая полускульптура выгодно контрастировала с палисадником. Будущий замысел художника был налицо.

Эея подошла к этому незаконченному изваянию, которое было по пояс девушке и опустилась на колени. Она стала руками подробно ощупывать по кругу статую с самого низа, постепенно поднимаясь вверх. Глаза девушки были закрыты, а её пальцы словно осматривали каждый изгиб, каждую впадинку и бугорок изваяния. Дойдя до края скульптуры, она медленно поднялась с колен, не отрывая рук. Продолжая ощупывать уже в воздухе воображаемую скульптуру, она достигла самого верха будущего творения. Эея принялась проглаживать руками сверху вниз. Пальцы девушки скользили от воображаемой верхней формы скульптуры до существующей нижней. Она достаточно долго то поглаживала, то снова, опустившись на колени, ощупывала нижнюю часть.

Наконец, она, сидя на коленях, положила ладони с обеих сторон нижней готовой части скульптуры. Ладони её рук примерно наполовину выходили из-за белоснежной грани изваяния. Глаза её всё также были закрыты, и она медленно подняла лицо прямо в небо. Грудь её набрала побольше воздуха, и девушка замерла, словно сама была статуей. И тут то пространство изваяния, которое находилось между ладонями, выступающими из-за нижнего края, начало медленно заполняться белым матовым камнем. Как будто кто-то наливал в невидимую форму белый раствор, который сразу застывал. Эея продолжала сидеть с закрытыми глазами, не дыша всё время, пока скульптура наращивалась сама собой. Вот уже большие пальцы её рук почувствовали слегка шершавый материал, и наращивание скульптуры прекратилось. Девушка отпустила руки, открыла глаза, резко и часто задышала. Потом она поднялась с колен, с небольшим трудом отошла к одному креслу у края площадки и села в него. Её лицо было усталым, словно она долго и тяжело работала. Грудь резко вздымалась, а рот был открыт, хватая воздух большими порциями. Постепенно она отдышалась и поднялась, обойдя вокруг своё творение и погладив новое наращенное место руками. На лице Эеи отразилась радостная улыбка удовлетворения собственной работой.

Она обошла дом и вышла в свет уже полностью вышедшего из-за горизонта солнечного диска.

— Отец, иду уже я, надеюсь, меня ждёшь ты ещё, — не размыкая губ, обратилась она к отцу и направилась к входной двери в дом.

— Конечно, Эея, жду, — отозвался её отец, — на сегодня со скульптурой закончила работу уже ты?

— Да, папа, — её взгляд уже смотрел на отца, который сидел на нижнем ярусе дома за столом и ждал свою дочь к завтраку.

***

Эо́р был крепкий красивый мужчина средних лет, вырастивший двух прекрасных дочерей, имевший двух внуков от старшей дочери, но потерявший свою любимую жену чуть меньше половины Нового Рождения Близнецов тому назад. Это была трагическая и нелепая случайность, от которой он никак не мог оправиться. Только его младшая дочь Эея, продолжавшая жить с ним в одном доме, заботилась о нём и старалась не дать отцу затосковать. Это свойство своей дочери удивляло его, ведь она сама потеряла мать, и это ему впору было утешать её и окружать большей заботой. Старшая дочь Э́йни также заботилась об отце, но у неё самой был муж и двое мальчишек, поэтому её забота была лишь эпизодической.

В тот злополучный день Эор со своей женой То́и уехал в соседнюю долину к старому И́ргу на повозке, запряжённой двумя крунчами. Дорога к Иргу занимала меньше четверти дня через лес, который рос между долинами. Эор и Тои намеревались заночевать у старика, чтобы утром двинуться в обратный путь. Был самый разгар дня. Супруги преодолели уже примерно треть пути через живописный лес в тени могучих тёмно-бордовых деревьев. Впереди за поворотом дороги показалась полянка, залитая полуденным солнцем. Эор остановил крунчей и спрыгнул с повозки. Он намеревался чуть размяться и заодно принести своей любимой Тои немного цветов с той полянки. Ничего не объяснив, он послал жене воздушный поцелуй, сказал, что сейчас вернётся и быстро побежал вперёд к полянке. Выйдя на середину поляны, он стал срывать цветы один другого краше. Повозка осталась вне его зрения за поворотом дороги, скрытая толстыми стволами коряжистых деревьев.

Вдруг раздался оглушительный страшный грохот и хруст деревьев. Земля под ногами заходила ходуном так, что Эор не удержался и упал, выронив букет. Он глянул в сторону жены, а там было всё в клубах пыли и разглядеть ничего нельзя было.

— Тои!!! Тои!!! — закричал в полный голос Эор.

Он вскочил на ноги, колебания земли прекратились. Бросившись со всех ног к повороту дороги, он сквозь оседающую пыль увидел край огромной дыры в земле на месте повозки. Ни повозки, ни крунчей, ни его любимой Тои не было видно. Он сразу понял, что с неба упал метеорит и убил его любимую. Метеориты падали на Иллэю, но очень-очень редко.

— Тои!!! — он упал на колени около края воронки и зарыдал.

Вокруг него сразу стали образовываться чёрные полосы на земле, которые словно корни распространялись в стороны, наползали на соседние деревья и камни. Эти чёрные корни становились всё толще и длиннее, опутывая всё больше пространства вокруг Эора. Когда эти корни, затмевая солнечный свет, уже подбирались к самому Эору, он открыл глаза и постарался успокоиться. Распространение чёрных корней приостановилось, и убитый горем Эор с трудом выбрался из этого кокона.

Ещё некоторое время и Эор был бы наглухо замурован этими чёрными корнями навечно. Он стоял рядом с этим внезапно выросшим коконом из чёрных плотно сплетённых корней и понимал, что ему надо как можно быстрее прекратить своё недостойное и неправильное поведение, иначе он сам погибнет. Продолжая осознавать фатальность произошедшего с его Тои, он старался изо всех сил взять себя в руки.

Он отошёл от чёрного кокона в сторону поляны, а под каждым его шагом на земле образовывались чёрные сеточки тонких корней. Понимая, что ничего поправить уже нельзя, Эор вспомнил наставления своего старого учителя. У иллэян существовали школы, в которых детей учили писать, читать, считать и постигать разные науки. Больше всего внимания уделялось обучению детей законам природы, поведению в их удивительном мире. Эор помнил, что изучал такое явление, жертвой которого чуть не стал сам, но никогда такого не видел.

В представлении иллэян их планета была гигантским живым разумным существом, которое позволяет людям жить на своей поверхности. Иллэя установила правила, по которым живут люди. Соблюдая эти несложные правила, люди будут жить счастливо и ни в чём не будут нуждаться. Самое главное правило, это отсутствие недоброго и любого его проявления. Но планета сама защищается от этого. Видимо, Эор в своём горе перешёл грань, и Иллэя решила уберечься от этого. Горе горем, а дурным мыслям тут не место.

Эор, прохаживаясь по поляне, постепенно осознавал сложившуюся ситуацию, он припомнил, как рыдая, там на краю воронки, винил в произошедшем небеса, космические силы и бездушных Лучезарных Близнецов, сыпал на них самые ужасные проклятья и клял себя, что не взял свою Тои на полянку. Постепенно его боль сменилась тоской по Тои, и чёрные сеточки на месте его следов на земле перестали появляться. Эор, ещё раз заглянув в воронку, убитый горем, побрёл в сторону долины Ирга.