[1] Речь в Ханчжоу (21 декабря 1965 г.), цит. по: Chairman Mao Talks to the People / ed. Stuart Schram. New York: Pantheon Books, 1975. P. 234–235. Премьер-министр Ирана, в интервью 1976 года: «Нам нужны западные технологии, а не идеология. Идеологической трансплантации мы хотим избежать». Цит. по: Schumacher E. F. Technology & Political Change // Schumacher E. F. This I Believe and Other Essays. Foxhole, Dartington, England: Resurgence Books, 1997. P. 99.

[2] Henkin L. Introduction // The International Bill of Rights: The Covenant on Civil and Political Rights / ed. Lewis Henkin. New York: Columbia University Press, 1980.

[3] Feinberg J. The Rights of Animals and Unborn Generations // Feinberg J. Rights, Justice and the Bounds of Liberty: Essays in Social Philosophy. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1980. P. 160.

[4] Coleman J. L., Buchanan A. Preface // Coleman J. L., Buchanan A. In Harm’s Way: Essays in Honor of Joel Feinberg / ed. Jules L. Coleman & Allen Buchanan. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. P. v.

Существуют моды в одежде и музыке. Есть моды и в политике. Современная мода в политике во всём мире — это права человека: «Права человека есть идея нашего времени».[2] Права человека нравятся всем. Но соблюдают их не все. Я берусь утверждать, что права человека, именно в качестве прав человека, никогда не соблюдаются. Так как прав человека в объективной реальности не существует, соблюдать нечего. Некоторые люди бывают достойны уважения, но не их воображаемые права.

Не верить в права человека сегодня зазорно. Известный социальный философ по имени Джоэл Фейнберг возмущён тем, что существуют, по его словам, «даже такие несусветные мизантропы, которые отрицают, что у кого-то на самом деле есть права».[3] В числе мизантропов окажутся Платон, Аристотель, Конфуций, Иисус, Магомет, Фома Аквинский, Иоганн Готфрид Гердер, Эдмунд Бёрк, Уильям Годвин, Иеремия Бентам, Пётр Кропоткин и Фридрих Ницше. Приблизительно до последних 500 лет, вероятно, каждый должен считаться несусветным мизантропом, но, разумеется, Иисус Христос и князь Кропоткин, среди прочих, таковыми не считаются. Тем не менее, сочинения профессора Фейнберга воспринимаются как «масштабные и элегантные»: они «достигают беспрецедентной комбинации строгости, чувствительности и ясности».[4] Подумайте только, что должны представлять из себя остальные философы.

— Председатель Mao[1]

Не верить в права человека сегодня зазорно. Известный социальный философ по имени Джоэл Фейнберг возмущён тем, что существуют, по его словам, «даже такие несусветные мизантропы, которые отрицают, что у кого-то на самом деле есть права».[3] В числе мизантропов окажутся Платон, Аристотель, Конфуций, Иисус, Магомет, Фома Аквинский, Иоганн Готфрид Гердер, Эдмунд Бёрк, Уильям Годвин, Иеремия Бентам, Пётр Кропоткин и Фридрих Ницше. Приблизительно до последних 500 лет, вероятно, каждый должен считаться несусветным мизантропом, но, разумеется, Иисус Христос и князь Кропоткин, среди прочих, таковыми не считаются. Тем не менее, сочинения профессора Фейнберга воспринимаются как «масштабные и элегантные»: они «достигают беспрецедентной комбинации строгости, чувствительности и ясности».[4] Подумайте только, что должны представлять из себя остальные философы.

[12] Цит. по: Stevens K. Tossing Truths: Improvisation and Performative Utterances of Nichols and May // Critical Q. 52 (3) (2010). P. 34 (опубл. на www.academia.edu.).

[13] Waldron J. A Right to Do Wrong // Waldron J. Liberal Rights: Collected Papers, 1981–1991. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. P. 72.

[10] Oursler F. The Greatest Story Ever Told. Garden City, NY: Doubleday, 1949. В соответствии с традиционной иконографией западного христианства, актёром в роли Иисуса в фильме (1965) был Макс фон Сюдов — швед по национальности.

[11] Black B. 20 Questions // Black B. The Abolition of Work and Other Essays. Port Townsend, WA: Loompanics Unlimited, n.d. [1986]. P. 58.

[2] Joyce R. The Myth of Morality. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. P. xi-xii и далее.

[1] Doty W. G. Mythography. 2d ed.; Tuscaloosa, AL & London: University of Alabama Press, 2001. P. 28–29.

[4] Manicardi E. Free From Civilization / trans. Will Schutt & Alberto Prunetti / ed. Alice Parmon. N.p.: Green Anarchy Press, 2012. P. 107.

[3] Малиновский Б. Магия, наука и религия / пер. А. Хомика. М.: Академический проект, 2015. С. 82. Там же, в работе «Миф в примитивной психологии» (1926). С. 113.

[6] Сорель Ж. Размышления о насилии / Пер. Б. Скуратова, В. Фриче. М.: Фаланстер, 2013. «Надлежало верить в отсрочку исполнения судебного решения» — Horowitz I.L. A Postscript to the Anarchists // The Anarchists / ed. Irving L. Horowitz. New York: Dell Publishing Co., 1964. P. 591.

[5] Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / Пер. В. Николаева. М.: Кучково поле, 2016.

[8] Emmet D. Function, Purpose and Powers. 2d ed. Philadelphia, PA: Temple University Press, 1972. P. 93.

[7] Stearns P. N. Revolutionary Syndicalism and French Labor: A Cause Without Rebels. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1971; Horowitz. A Postscript. P. 591.

[9] Христианское предание также рассматривалось как миф в менее уничижительном смысле: «Выдающийся немецкий богослов [Юлиус Шнивинд] определил миф как „проявление недоступного непосредственному наблюдению с точки зрения наблюдаемых явлений“. Все предания, входящие в состав Библии, для набожного христианина являются мифами, неважно, соответствуют они историческому факту или нет». — Leach E. Genesis as Myth // Leach E. Genesis as Myth and Other Essays. London: Jonathan Cape, 1969. P. 7. Современная физика включает в себя некоторые объекты, не поддающиеся наблюдению, но в этом смысле она не является мифической.

Права человека, по моему убеждению, относятся к области мифов. Они могут означать много всего — один учёный составил список из более чем пятидесяти определений мифа.[1] Во многих определениях мифы — это своего рода предания. Это верно для первоначального значения, но я отступлю от него. Я бы отделил «миф» (убеждения) от «мифологии» (сказок). Вместо этого я объединю два других атрибута, взятых из разных научных традиций. Сказать, что нечто является мифическим, для меня — это сказать две вещи.[2] Во-первых, мифы, вроде прав человека, — это убеждения, которые не являются фактами. Это мифы, в которые кто-то верит или раньше верил, но которые никогда не являлись правдой в том обычном смысле, в каком бывают правдивы утверждения.

Права человека, по моему убеждению, относятся к области мифов. Они могут означать много всего — один учёный составил список из более чем пятидесяти определений мифа.[1] Во многих определениях мифы — это своего рода предания. Это верно для первоначального значения, но я отступлю от него. Я бы отделил «миф» (убеждения) от «мифологии» (сказок). Вместо этого я объединю два других атрибута, взятых из разных научных традиций. Сказать, что нечто является мифическим, для меня — это сказать две вещи.[2] Во-первых, мифы, вроде прав человека, — это убеждения, которые не являются фактами. Это мифы, в которые кто-то верит или раньше верил, но которые никогда не являлись правдой в том обычном смысле, в каком бывают правдивы утверждения.

Второй аспект мифа заключается в том, что он служит политическим функциям — в частности, для оправдания определённой социальной практики, общественного движения или институции. Это понятие антрополога Бронислава Малиновского о «мифической верительной грамоте» общин.[3] Иными словами, «миф создаёт ощущение социальной принадлежности, ухищрение для социального контроля».[4] Я бы развил эту мысль, добавив, что миф в качестве мотивации не ограничивается идеями, поддерживающими статус-кво. Он может служить верительной грамотой как для воображаемых, так и для реальных сообществ. Националистические мифы служили основанием для наций до их появления.[5] Причина пролетарской революции связана с некоторыми мифами. Их смысл в том, чтобы обосновывать и стимулировать. Жорж Сорель прямо охарактеризовал всеобщую стачку как вдохновляющий миф для классово-сознательных революционных рабочих.[6] Долгое время это было не так,[7] отчасти потому — если сильно обобщить — что «институции, базирующиеся на элементах мифа, функционируют лучше, если миф этот не слишком осознан и не вызывает к себе слишком много вопросов».[8] В этом смысле миф напоминает марксистскую концепцию идеологии.

Второй аспект мифа заключается в том, что он служит политическим функциям — в частности, для оправдания определённой социальной практики, общественного движения или институции. Это понятие антрополога Бронислава Малиновского о «мифической верительной грамоте» общин.[3] Иными словами, «миф создаёт ощущение социальной принадлежности, ухищрение для социального контроля».[4] Я бы развил эту мысль, добавив, что миф в качестве мотивации не ограничивается идеями, поддерживающими статус-кво. Он может служить верительной грамотой как для воображаемых, так и для реальных сообществ. Националистические мифы служили основанием для наций до их появления.[5] Причина пролетарской революции связана с некоторыми мифами. Их смысл в том, чтобы обосновывать и стимулировать. Жорж Сорель прямо охарактеризовал всеобщую стачку как вдохновляющий миф для классово-сознательных революционных рабочих.[6] Долгое время это было не так,[7] отчасти потому — если сильно обобщить — что «институции, базирующиеся на элементах мифа, функционируют лучше, если миф этот не слишком осознан и не вызывает к себе слишком много вопросов».[8] В этом смысле миф напоминает марксистскую концепцию идеологии.

Второй аспект мифа заключается в том, что он служит политическим функциям — в частности, для оправдания определённой социальной практики, общественного движения или институции. Это понятие антрополога Бронислава Малиновского о «мифической верительной грамоте» общин.[3] Иными словами, «миф создаёт ощущение социальной принадлежности, ухищрение для социального контроля».[4] Я бы развил эту мысль, добавив, что миф в качестве мотивации не ограничивается идеями, поддерживающими статус-кво. Он может служить верительной грамотой как для воображаемых, так и для реальных сообществ. Националистические мифы служили основанием для наций до их появления.[5] Причина пролетарской революции связана с некоторыми мифами. Их смысл в том, чтобы обосновывать и стимулировать. Жорж Сорель прямо охарактеризовал всеобщую стачку как вдохновляющий миф для классово-сознательных революционных рабочих.[6] Долгое время это было не так,[7] отчасти потому — если сильно обобщить — что «институции, базирующиеся на элементах мифа, функционируют лучше, если миф этот не слишком осознан и не вызывает к себе слишком много вопросов».[8] В этом смысле миф напоминает марксистскую концепцию идеологии.

Второй аспект мифа заключается в том, что он служит политическим функциям — в частности, для оправдания определённой социальной практики, общественного движения или институции. Это понятие антрополога Бронислава Малиновского о «мифической верительной грамоте» общин.[3] Иными словами, «миф создаёт ощущение социальной принадлежности, ухищрение для социального контроля».[4] Я бы развил эту мысль, добавив, что миф в качестве мотивации не ограничивается идеями, поддерживающими статус-кво. Он может служить верительной грамотой как для воображаемых, так и для реальных сообществ. Националистические мифы служили основанием для наций до их появления.[5] Причина пролетарской революции связана с некоторыми мифами. Их смысл в том, чтобы обосновывать и стимулировать. Жорж Сорель прямо охарактеризовал всеобщую стачку как вдохновляющий миф для классово-сознательных революционных рабочих.[6] Долгое время это было не так,[7] отчасти потому — если сильно обобщить — что «институции, базирующиеся на элементах мифа, функционируют лучше, если миф этот не слишком осознан и не вызывает к себе слишком много вопросов».[8] В этом смысле миф напоминает марксистскую концепцию идеологии.

Второй аспект мифа заключается в том, что он служит политическим функциям — в частности, для оправдания определённой социальной практики, общественного движения или институции. Это понятие антрополога Бронислава Малиновского о «мифической верительной грамоте» общин.[3] Иными словами, «миф создаёт ощущение социальной принадлежности, ухищрение для социального контроля».[4] Я бы развил эту мысль, добавив, что миф в качестве мотивации не ограничивается идеями, поддерживающими статус-кво. Он может служить верительной грамотой как для воображаемых, так и для реальных сообществ. Националистические мифы служили основанием для наций до их появления.[5] Причина пролетарской революции связана с некоторыми мифами. Их смысл в том, чтобы обосновывать и стимулировать. Жорж Сорель прямо охарактеризовал всеобщую стачку как вдохновляющий миф для классово-сознательных революционных рабочих.[6] Долгое время это было не так,[7] отчасти потому — если сильно обобщить — что «институции, базирующиеся на элементах мифа, функционируют лучше, если миф этот не слишком осознан и не вызывает к себе слишком много вопросов».[8] В этом смысле миф напоминает марксистскую концепцию идеологии.

Второй аспект мифа заключается в том, что он служит политическим функциям — в частности, для оправдания определённой социальной практики, общественного движения или институции. Это понятие антрополога Бронислава Малиновского о «мифической верительной грамоте» общин.[3] Иными словами, «миф создаёт ощущение социальной принадлежности, ухищрение для социального контроля».[4] Я бы развил эту мысль, добавив, что миф в качестве мотивации не ограничивается идеями, поддерживающими статус-кво. Он может служить верительной грамотой как для воображаемых, так и для реальных сообществ. Националистические мифы служили основанием для наций до их появления.[5] Причина пролетарской революции связана с некоторыми мифами. Их смысл в том, чтобы обосновывать и стимулировать. Жорж Сорель прямо охарактеризовал всеобщую стачку как вдохновляющий миф для классово-сознательных революционных рабочих.[6] Долгое время это было не так,[7] отчасти потому — если сильно обобщить — что «институции, базирующиеся на элементах мифа, функционируют лучше, если миф этот не слишком осознан и не вызывает к себе слишком много вопросов».[8] В этом смысле миф напоминает марксистскую концепцию идеологии.

Евангельское предание также удовлетворяет этому критерию.[9] Оно есть также миф о том, что Иисус Христос является Сыном Божьим и что Он воскрес из мёртвых. Это ложь, потому что Бога не существует; потому что воскрешение из мёртвых невозможно; и потому что идея Создателя Вселенной, имеющего сына, столь же смехотворна, как и мысль о том, что у него есть дядя. Вдобавок, мифическим это предание делает то, что оно функционировало, дабы оправдать власть нового священства, Римско-католической церкви и режимов во многих авторитарных государствах. В 1940-е годы была популярна книга, а в 1960-х — фильм о Христе под названием «Величайшая из когда-либо рассказанных историй».[10] Я охарактеризовал это как «Величайшую из когда-либо проданных историй».[11] В моём словоупотреблении это предание мифично и тоже является мифологией. Надеюсь, что когда-нибудь оно и останется только мифологией, вроде преданий о богах Олимпа. Когда исчезают мифы, начинается мифология.

Права человека являются мифом в двух отношениях, о которых я упомянул. Они не представляют объективной реальности. Они не верны в том смысле, как бывают верны факты, эмпирически. Они не верны в том смысле, как бывают верны математические факты, дедуктивно. Их не существует, или они существуют только в качестве самообмана. Но у них есть смысл. Весь смысл провозглашения прав человека — мотивировать или оправдывать действия человека. Вот почему мне нравится строчка комедийной актрисы Элейн Мэй. Она сказала, что этическая проблема ей нравится гораздо больше, чем проблема настоящая.[12] Права человека — это этическая проблема. Хоть и парадоксально, но вот это тоже верно: «Права, говорил я, не дают оснований для действий, по крайней мере, не для людей, у которых есть основания действовать… Если в некоей ситуации я спрашиваю друга: „Что мне следует делать?“, а он отвечает: „Ты имеешь право сделать A“, это означает, что он вообще не даёт мне никаких советов, не рекомендует никаких действий».[13] Здесь рушится связь прав и обязанностей, поскольку обязанности предписывают действия.

Евангельское предание также удовлетворяет этому критерию.[9] Оно есть также миф о том, что Иисус Христос является Сыном Божьим и что Он воскрес из мёртвых. Это ложь, потому что Бога не существует; потому что воскрешение из мёртвых невозможно; и потому что идея Создателя Вселенной, имеющего сына, столь же смехотворна, как и мысль о том, что у него есть дядя. Вдобавок, мифическим это предание делает то, что оно функционировало, дабы оправдать власть нового священства, Римско-католической церкви и режимов во многих авторитарных государствах. В 1940-е годы была популярна книга, а в 1960-х — фильм о Христе под названием «Величайшая из когда-либо рассказанных историй».[10] Я охарактеризовал это как «Величайшую из когда-либо проданных историй».[11] В моём словоупотреблении это предание мифично и тоже является мифологией. Надеюсь, что когда-нибудь оно и останется только мифологией, вроде преданий о богах Олимпа. Когда исчезают мифы, начинается мифология.

Права человека являются мифом в двух отношениях, о которых я упомянул. Они не представляют объективной реальности. Они не верны в том смысле, как бывают верны факты, эмпирически. Они не верны в том смысле, как бывают верны математические факты, дедуктивно. Их не существует, или они существуют только в качестве самообмана. Но у них есть смысл. Весь смысл провозглашения прав человека — мотивировать или оправдывать действия человека. Вот почему мне нравится строчка комедийной актрисы Элейн Мэй. Она сказала, что этическая проблема ей нравится гораздо больше, чем проблема настоящая.[12] Права человека — это этическая проблема. Хоть и парадоксально, но вот это тоже верно: «Права, говорил я, не дают оснований для действий, по крайней мере, не для людей, у которых есть основания действовать… Если в некоей ситуации я спрашиваю друга: „Что мне следует делать?“, а он отвечает: „Ты имеешь право сделать A“, это означает, что он вообще не даёт мне никаких советов, не рекомендует никаких действий».[13] Здесь рушится связь прав и обязанностей, поскольку обязанности предписывают действия.

Евангельское предание также удовлетворяет этому критерию.[9] Оно есть также миф о том, что Иисус Христос является Сыном Божьим и что Он воскрес из мёртвых. Это ложь, потому что Бога не существует; потому что воскрешение из мёртвых невозможно; и потому что идея Создателя Вселенной, имеющего сына, столь же смехотворна, как и мысль о том, что у него есть дядя. Вдобавок, мифическим это предание делает то, что оно функционировало, дабы оправдать власть нового священства, Римско-католической церкви и режимов во многих авторитарных государствах. В 1940-е годы была популярна книга, а в 1960-х — фильм о Христе под названием «Величайшая из когда-либо рассказанных историй».[10] Я охарактеризовал это как «Величайшую из когда-либо проданных историй».[11] В моём словоупотреблении это предание мифично и тоже является мифологией. Надеюсь, что когда-нибудь оно и останется только мифологией, вроде преданий о богах Олимпа. Когда исчезают мифы, начинается мифология.

[9] По мнению философа естественных прав Самуэля фон Пуфендорфа, «невозможно, чтобы божественные обещания не были исполнены; но было бы слишком высокомерно для смертного предполагать, что он приобрёл право на Бога…». Цит. по: Olivecrona K. Law as Fact. London: Stevens & Sons, 1971. P. 290. (Первое издание этой книги существует в русском переводе, см.: Оливекрона К. Право как факт / Пер. Е. Таранченко, под науч. ред. А. Полякова, М. Антонова // Российский ежегодник теории права. 2008. №1. С. 669–752. — прим. пер.)

[10] Olivecrona K. Law as Fact. P. 261 (только во втором издании).

[11] Bentham J. Rights, Representation, and Reform: Nonsense Upon Stilts and Other Writings on the French Revolution / ed. Phillip Schofield, Catherine Pease-Watkin & Cyprian Blamires. Oxford: Clarendon Press, 2002. P. 231; см. также: Hart H.L.A. The United States of America // Hart H.L.A. Essays on Bentham: Studies in Jurisprudence and Political Theory. Oxford: Clarendon Press, 1982. P. 57.

[12] Southwest Africa Cases, 1966 I.C.J. 6, 48, ¶ 91, цит. по: Bederman D. J. Custom as a Source of Law. Cambridge: Cambridge University Press, 2010. P. 246.

[13] Evans T. Human Rights in the Global Political Economy: Critical Processes. Boulder, CO & London: Lynne Rienner Publishers, 2011. P. 60.

[14] Макинтайр А. После добродетели: Исследования теории морали / Пер. В. Целищева. М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000. С. 99

[15] Юм Д. Трактат о человеческой природе / Пер. С. Церетели // Юм Д. Сочинения в 2-х т. М.: Мысль, 1996. Том. 1. С. 510–511.

[8] Харт Г. Л. А. Понятие права. СПб: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. Глава вторая: «Законы, команды и приказы». С. 26–33.

[7] Meir L. Primitive Government. Baltimore, MD: Penguin Books, 1961. P. 65. По словам Пьера Кластра, «если есть для индейца [в Южной Америке] что-то совершенно чуждое, то это понятие отдать распоряжение или подчиняться, за исключением особых обстоятельств, таких как авторитет во время боевого похода». — Society Against the State: Essays in Political Anthropology / trans. Robert Hurley & Abe Stein. New York: Zone Books, 1989. P. 12; другие примеры см. в: Holmberg A. R. Nomads of the Long Bow: The Siriono of Eastern Bolivia. Rev. ed.; Garden City, NY: American Museum Science Books, 1969. P. 148–149; Trigger B. G. All People Are (Not) Good // The Politics of Egalitarianism: Theory and Practice / ed. Jacqueline Solway. New York & Oxford: Berghahn Books, 2006. P. 23 (индейские сообщества гуронов не далее как в 1970-е гг.).

[6] Скотт Дж. С. Искусство быть неподвластным. Анархическая история высокогорий Юго-Восточной Азии / Пер. И. Троцук. М.: Новое издательство, 2017. С. 173.

[5] Black B. Justice: Primitive and Modern: Dispute Resolution in Anarchist and State Societies (2016; опубл. на www.academia.edu). (Изначальная, более короткая версия этого текста опубликована в: Блэк Б. Правосудие: первобытное и современное // Блэк Б. Анархия и демократия. М.: Гилея, 2014. С. 168–178. — прим. пер.)