Глава 2. Инспектор

По меркам демонов Ласло был еще сопляком. Он появился на свет во время демонического «бэби-бума», в Темные века. Но, хотя старшие демоны могли счесть его зеленым юнцом, восемь столетий, как ни крути, представляют собой довольно значительный промежуток времени. За свою жизнь Ласло успел стать свидетелем крестовых походов, Возрождения и промышленной революции. Однако он ни разу не видел, как плавят демона.

И вот этот момент настал.

Тигель стоял в углу. Это было жутковатое на вид устройство, представлявшее собой почерневшую железную воронку на треноге. Нагретый воздух вокруг воронки дрожал. Прямо под ней находилась стеклянная банка, похожая на те, в которых хранят консервированные овощи. Символы, выгравированные на ее стенках, слабо светились. Банка была пуста. А вот те, что стояли на письменном столе, были полными.

Их было две, и в них содержалась какая-то пузырящаяся слизь. Время от времени она выплескивалась за края банки, словно пытаясь сбежать. Однако когда слизь достигала выгравированных символов, они вспыхивали ярко-красным светом, и полужидкая масса отступала обратно в банку. Потрясенный Ласло прислонился к косяку, чтобы не упасть. Зрелище было тошнотворным, но демон почему-то не мог отвести от него взгляд. И не мог перестать размышлять о том, в какой банке находится то, что осталось от Лилит, а в какой – от бедняги Козловски.

Монотонный голос Тэтчер оторвал его от страшных мыслей.

– Именно сегодня вы должны были опоздать.

Супервайзер, демон IV класса, внешностью напоминавшая жабу, стояла рядом с низким офисным шкафом, прижимая стопку папок к груди, обтянутой бордовым свитером. За ее письменным столом восседал незнакомый демон могучего сложения в алых одеждах. Львиная голова была увенчана гривой из язычков белого пламени. Мисс Тэтчер почтительно склонила голову.

– Ласло, имею честь представить вам его демоническое превосходительство сэра Малигниса Андровора. В настоящее время все сотрудники Общества подчиняются ему.

Ласло прикоснулся ко лбу костяшкой согнутого пальца.

– Очень рад.

Инспектор бросил на Тэтчер уничтожающий взгляд. Она откашлялась.

– При встрече с демоном высокого ранга полагается кланяться.

Это было произнесено обычным для Тэтчер голосом, лишенным интонаций, но Ласло достаточно хорошо ее знал и заметил в выпученных глазах тревогу. «На колени, тупица».

Ласло опустился на одно колено.

– Э-э, прошу прощения. Мы редко видим здесь кого-то выше Четвертого класса. Для меня большая честь познакомиться с вами, ваше демоническое превосходительство.

Андровор заговорил начальственным баритоном:

– Ниже.

– Прошу прощения? – переспросил Ласло.

Инспектор сделал жест ладонью, словно пригибая кого-то к полу. Ласло уловил намек и повиновался. Так продолжалось до тех пор, пока Ласло не очутился на полу лицом вниз, с расставленными в стороны руками. Он был похож на двухлетнего ребенка, который устроил истерику в отделе с сухими завтраками.

– Этого достаточно, – прорычал Инспектор. – Поднимитесь.

Ласло встал на ноги, отряхивая ворсинки с брюк. Андровор заглянул в папку, лежавшую перед ним.

– Вы Хранитель Проклятий номер 923, – объявил он.

Ласло подмигнул.

– Меня также называют 007.

– Вам что-то попало в глаз?

Ласло кашлянул.

– Нет, ваше демоническое превосходительство. Просто пытаюсь разрядить обстановку. Э-э… я не мог не заметить этот тигель в углу и банки на столе…

Ласло кивнул на булькающие останки своих коллег. Андровор взял одну банку и покачал ее в ладони размером с бейсбольную перчатку. Слизь задрожала.

– Эти демоны были неудачниками, 923-й, – бесстрастно произнес Инспектор. – Теперь мне поручено осуществлять руководство вашим филиалом, и я намерен выяснить, кто из сотрудников полезен, а кто – бесполезен. – Он поставил сосуд на стол. – Почему вы опоздали?

Ласло выпятил грудь.

– Я был занят борьбой с Врагом.

Инспектор приподнял огненную бровь.

– Поясните.

– Приходская школа. Дети с дошкольного возраста по восьмой класс. Я заглянул, чтобы украсить стены граффити и попугать монахинь. Я понимаю, что это не входит в мои обязанности, но я заметил благоприятную возможность и почувствовал, что должен ею воспользоваться.

– Понимаю. Вы проявили инициативу.

– Именно это слово больше всего подходит для описания моего поступка, ваше демоническое превосходительство. Le mot juste[2].

– А монахини? – спросил Андровор. – Как они отреагировали на ваше появление?

Ласло пристально разглядывал картину, висевшую на стене позади письменного стола.

– Две заперлись в часовне. Третья, старуха по имени сестра Фрэнсис, оказалась крепким орешком. Она бросила в меня яблоком и прочитала «Отче наш».

– Отважная женщина.

– Да, сэр. К счастью, я поймал яблоко и швырнул его обратно; угодил ей прямо по кумполу, так что она не успела закончить молитву. Потом гнался за ней до столовой, угрожающе зыркал и бормотал всякие неприличные вещи на древних языках.

Андровор одобрительно кивнул.

– И чем же все это закончилось?

– Показав им, кто здесь босс, я вышел из церкви и поймал такси. К сожалению, водитель оказался новичком и завез меня в Статен-Айленд.

– В следующий раз воспользуйтесь метро.

Ласло поклонился.

– Отличная идея, ваше демоническое превосходительство.

Он покосился на Тэтчер, чтобы понять, поверила ли она его байкам. Начальница смотрела в пространство; выражение лица у нее было странное, будто ее слегка мутило.

Андровор указал на кресло.

– Устраивайтесь поудобнее, 923-й.

Ласло всегда предпочитал сидеть, а не стоять, поэтому охотно принял предложение, хотя понимал, что в результате коллеги, переведенные в жидкое состояние, окажутся у него прямо перед глазами. Вблизи было видно, что в одной из банок слизь слегка отливает пурпурным цветом. Определенно, Козловски.

– Может быть, вы желаете, чтобы я их убрал? – осведомился Андровор.

– В этом нет необходимости, – покачал головой Ласло. – Но что теперь с ними будет? Неужели вы собираетесь… выпить их?

Инспектор скривился.

– Поглощать этих бездельников, чтобы они стали частью моей сущности? Нет, они отправятся обратно в Первобытное Болото.

– А их проклятия… – начал Ласло.

– Будут переданы другим сотрудникам, – отрывисто произнес Инспектор. – Я наведу здесь порядок, 923-й. Когда-то Общество являлось жемчужиной в Адовой короне. – Он взмахнул рукой, словно отодвигая воображаемый театральный занавес. – Атлантида! Черная Смерть! Наполеоновские войны! Все это результаты разумного и инициативного управления проклятиями. Прежние хранители сеяли несчастья в крупных масштабах. Что подводит нас к вашему проклятию…

– Да, ваше демоническое превосходительство?

Андровор откинулся на спинку кресла.

– Расскажите мне о нем.

– Вы желаете услышать краткую версию или всю историю полностью?

– Краткую.

Ласло сложил пальцы «домиком».

– Что ж, этому проклятию, конечно, далеко до Атлантиды, но, тем не менее, оно является довольно оригинальным. История восходит к семнадцатому веку, когда англичане прислали сюда судью по имени Амброз Дрейкфорд, чтобы расследовать слухи о колдовстве в колониях. Совершая поездку по горам Катскилл, чиновник услышал о местечке, которое голландские поселенцы называли «Хексенвауд».

– И что это значит? – буркнул Андровор.

– Ведьмин Лес.

– Подходящее название.

– Действительно. Так или иначе, голландцы рассказали судье о женщине, которая жила в Хексенвауде много лет. Никто не помнил, как и когда она появилась в окрестностях. Дрейкфорд отправился на поиски, застукал ее в лесу за «совершением колдовских обрядов» и приказал сжечь на костре.

Андровор подавил зевок.

– Средневековье какое-то.

– Вы правы, – кивнул Ласло. – Но ведьма не сдалась без боя. Пока ее поджаривали до хрустящей корочки, она умудрилась проклясть Дрейкфорда и его потомков. Вуаля. Так и родилось Проклятие Дрейкфордов.

Инспектор заглянул в папку.

– Я вижу, что вы не занимались этим делом с самого начала.

– Нет, сэр. Кто-то другой отвечал за это проклятие… Бэзил или Розмари. Не помню точно, но имя было связано с приправами. В любом случае предыдущий хранитель куда-то подевался, и к делу привлекли меня.

Андровор сделал заметку в деле Ласло.

– И каковы условия проклятия?

– Ничего из ряда вон выходящего. Для того, чтобы от него избавиться, потомки Дрейкфорда должны провести некую церемонию, к которой готовилась ведьма.

– А если они этого не сделают?

Ласло ухмыльнулся.

– Они превратятся в монстров.

– В буквальном или в переносном смысле?

– В реальных монстров, ваше демоническое превосходительство. В самых настоящих.

Андровор неопределенно хмыкнул.

– Интересно. Когда начинается метаморфоза?

– После наступления совершеннолетия, – рассказывал Ласло. – В детстве Дрейкфорды ничем не отличаются от других детей. К сорока-пятидесяти годам никто бы не подумал, что это существо когда-то было человеком.

– Звучит занятно.

– Так и есть, ваше демоническое превосходительство. Мне повезло.

Инспектор забарабанил по столу кончиками пальцев.

– Итак, почему же проклятие до сих пор активно?

– Прошу прощения?

– Если эти люди превращаются в чудовищ, почему род не прекратился? Только полоумная согласится выйти замуж за одного из Дрейкфордов.

– Ах, это. По-видимому, в проклятии задано условие непрерывности: оно заставляет Дрейкфордов обзаводиться потомством прежде, чем на горизонте появляется Болотная Тварь[3]. У большинства к двадцати двум – двадцати трем годам уже есть дети. Мать никогда не бывает местной жительницей и вскоре уходит из семьи. Должно быть, на этих женщин действуют какие-то чары, которые рассеиваются после появления на свет очередного носителя проклятия.

– Изобретательная ведьма.

– Верно, сэр.

Инспектор снова заглянул в свои заметки.

– Когда вы в последний раз навещали семью?

Ласло порылся в памяти. Он смутно помнил, как однажды летом сел на междугородный автобус, но на полпути автобус сломался, и он, Ласло, вынужден был, сражаясь с комарами, отправиться на поиски двойного чизбургера и тройного виски. Он прошел пешком десять минут, затем сдался, бросил все и вместе с какими-то хиппи автостопом вернулся в Нью-Йорк. Весело было. У хиппи нашлась забористая наркота.

Он кашлянул.

– Несколько лет назад.

Андровор приподнял огненную бровь.

– Два года? Три?

– Скорее, три.

– Почему так редко?

Ласло сцепил большие пальцы, расцепил их.

– Проклятие вступает в силу автоматически. Ведьма свое дело знала.

Лоб Инспектора прорезала морщина. Он что-то записал в своих бумагах.

– Ясно. И когда в последний раз кто-то из Дрейкфордов пытался снять проклятие?

Улыбка Ласло превратилась в вымученную гримасу.

– Вы хотите, чтобы я назвал точную дату?

– Если можно, – сухо произнес Инспектор.

– Ну… дату я, к сожалению, не могу припомнить, но это было примерно тогда, когда поступили в продажу эти автомобили Генри Форда, Model T[4]. Чертовы штуки были повсюду. Буквально всякий раз, когда ты переходил улицу, мимо проносилась Model T. То есть, конечно, не проносилась, но пыхтела на более или менее приличной скорости. Наверное… понимаете, я все это зачем говорю. Я хочу сказать, что ненавидел эту машину.

Андровор повернулся к Тэтчер.

– Как вы считаете, у 923-го имеются проблемы с концентрацией внимания?

– Да.

Сэр Малигнис извлек лист из папки с каким-то графиком и показал его Ласло. У младшего демона пересохло в горле. Он знал, что цифры – это всегда не к добру.

– Вам известно, что это такое? – спросил Инспектор.

Ласло кивнул.

– По-моему, это график НСО, милорд. Он демонстрирует Невыносимые Страдания и Отчаяние проклятых.

– Верно. Вы не замечаете ничего необычного в ходе красной и синей кривых?

Ласло прищурился.

– Синяя немного волнистая, а красная… хм… красную я не вижу.

– Посмотрите внизу.

Ласло заметил тоненькую красную полоску, которая тянулась вдоль оси абсцисс.

– Вот она. Восхитительно прямая.

– Восхитительно? – прорычал Инспектор. – Уровень производства Отчаяния для этого проклятия крайне низок, 923-й. Ваши подопечные провели последние сто лет, испытывая вполне терпимые страдания и пренебрежимо слабое отчаяние.

Ласло наморщил нос.

– И это плохо?

Инспектор отшвырнул график.

– Результат ничтожный. Очевидно, носители проклятия привыкли к своему несчастью. Если у них и имелась какая-то надежда, она умерла много веков назад. Разумеется, вы видите проблему.

Ласло усиленно закивал.

– Вижу. Но я бы предпочел услышать вашу формулировку. Вы так точно подбираете слова.

Андровор окинул его пристальным взглядом.

– У ваших носителей проклятия нет надежды, в то время как именно утрата надежды приводит человека в отчаяние. То, чем не обладаешь, нельзя утратить, 923-й. Если в ближайшее время ничто не изменится, выработка отчаяния останется на прежнем уровне.

Ласло заморгал.

– И это также плохо?..

– ДА! – рявкнул Инспектор. – Что с вами такое, во имя Семи Кругов Ада?

– Должно быть, подцепил какую-то заразу. Скоро начнется сезон гриппа.

– Демоны не болеют гриппом.

– Это радует.

– Вернемся к основам, – процедил Андровор. – Страдание и отчаяние – ценные ресурсы, 923-й. Ценнее их только людские души. Отчаяние делает нас сильнее, а людей – слабее. Цель существования Общества – непрерывное производство высокого количества отчаяния. Иначе зачем нам утруждать себя возней с проклятиями?

– Чтобы снизить уровень безработицы?

Андровор какое-то время холодно смотрел на Ласло. В конце концов он вздохнул и потер пылающую огнем морду.

– Все очень просто, – устало произнес он. – Мы подпитываем надежду, а потом, образно выражаясь, выдергиваем у человека коврик из-под ног. Мы соблазняем смертных. Мы посылаем им искушения. Мы толкаем их на гнусные поступки. Мы делаем это снова и снова. Это азы, которые обязан знать каждый демон.

– Разумеется, сэр, – поддакнул Ласло, восхищаясь своими успехами в схватке с серьезным противником. Какая все-таки полезная тактика – изображать дурачка!

– Итак, мы говорили о вашем проклятии, – продолжал Андровор. – Что вы можете сказать о своих показателях?

– Я бы сказал, они стабильны.

– Стабильно низки.

– Это слишком сильно сказано.

– Они физически не могут быть еще ниже.

Ласло поднял руки.

– Я готов признать собственные несовершенства. Но в свою защиту должен сказать, что я ведь попугал монахинь. Это чего-то стоит.

– Ах да, – пробормотал Инспектор, – эти темпераментные монахини. – Он обернулся к Тэтчер. – Приведите моих помощников.

Супервайзер, стараясь не смотреть на озадаченного Ласло, вышла из кабинета. Он приказал себе не хрустеть пальцами, вытер ладони о брюки и притворился, будто его чрезвычайно заинтересовала обстановка комнаты. Книги, скоросшиватели, вон то вентиляционное отверстие в углу…

– Планируете побег? – хмыкнул Андровор.

Ласло не без усилий отвел взгляд от вентиляции.

– Зачем же мне бежать?

Инспектор не ответил, потому что в этот момент вернулась Тэтчер в сопровождении шести неизвестных.

«Помощники» остановились перед Инспектором, и Ласло настороженно оглядел их. Пестрая компания состояла из демонов III класса, созданных из тел различных птиц, хорьков, а также одного запаршивевшего шакала. Никто из них не смотрел Ласло в лицо; вид у всех был неловкий и отчего-то пристыженный.

– Никого не узнаете? – поинтересовался Андровор.

– Нет.

Инспектор щелкнул пальцами. Демоны исчезли в волне темной магии. На их месте стояли шесть бельгийских туристов.

Ласло почувствовал, что его сейчас стошнит.

«Не поддавайся панике, – твердо сказал он себе. – Ни в чем не сознавайся». По его мнению, это была самая надежная линия поведения на случай, если тебя поймают на вранье. Отрицая очевидное, иногда можно заставить противника усомниться в собственной нормальности.

– А теперь? – усмехнулся Андровор.

Ласло придал лицу выражение вежливого удивления.

– Извините. Впервые вижу этих господ.

– О, да бросьте, – рявкнул Андровор. – Они следили за вами несколько дней. Когда вы не заняты тем, что обманом выманиваете у людей деньги, вы воруете в магазинах, играете на скачках или загораете в парке.

Во время этой тирады Ласло изучал свои ногти.

– Серьезные обвинения. Вы можете это доказать?

Демонесса, которая играла жену Болтуна, вытряхнула на письменный стол Тэтчер содержимое своей сумки. По столу рассыпались фотографии. Несчастный Ласло заметил на верхнем фото себя самого на пляжном полотенце с пакетом кукурузных чипсов.

– Ну? – продолжал Андровор. – У вас есть что сказать?

Ласло с презрением смотрел на фальшивых бельгийцев.

– Только то, что в Аду наступил печальный день. Демоны III класса предают своих. Меня по-всякому называли, но никто не может заклеймить меня доносчиком.

«Бельгийцы» с виноватым видом переглянулись.

– Да, можете не сомневаться, ваша верность принципам произвела на всех нас неизгладимое впечатление, – холодно произнес Андровор. – Хранитель 923, вы недостойны занимаемой должности. Вы пренебрегали своим проклятием; совершенно очевидно, что вы ненадежный и некомпетентный сотрудник. Лучших демонов, чем вы, бросали в тигель за меньшее. Не хотите сделать заявление, прежде чем я вынесу приговор?

Камень, который заменял Ласло сердце, колотился о грудную клетку. Его взгляд метнулся к черному от сажи железному сосуду, к светящимся рунам. Он слышал, что это мучительная процедура: плоть демона плавилась, превращалась в нечто вроде соуса, а сущность как будто проходила через соковыжималку. Нет уж, спасибо. Загнанный в угол Ласло выложил на стол свою последнюю карту, припрятанную на самый отчаянный случай.

Ласло устремил на Андровора ядовитый взгляд, обычно предназначавшийся для метрдотелей и коллекторов.

– Мне не хотелось упоминать об этом, но вы хоть представляете, кто я такой?

Инспектор заглянул в свою папку.

– Если я не ошибаюсь, вы – Хранитель Проклятия 923, глуповатый мелкий жулик и позор Общества.

Ласло нетерпеливо махнул рукой.

– Нет, – сказал он. – Не я. Забудьте обо мне. Вы знаете, кто мой отец?

Инспектор несколько секунд молчал. Ласло внимательно смотрел на массивную львиную голову с пылающей гривой. В глазах Андровора зажглись насмешливые огоньки.

– Я прекрасно знаю, кто ваш отец.

Ласло скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что обсуждать больше нечего.

– Тогда вы должны понимать, что я кардинально отличаюсь от тех жалких созданий, которых наспех сляпали из комков, зачерпнутых в Первобытном Болоте, и случайно оказавшихся рядом запчастей. – И он пренебрежительно кивнул в сторону демонов III класса. – Меня произвели на свет, сэр. У меня имеется родословная.

– И какое отношение ваша родословная имеет к данной ситуации?

– Я неприкосновенен! – прошипел Ласло. – Тронете меня хоть пальцем – сами будете пузыриться в банке.

Инспектор с задумчивым видом пожевал губу.

– Как печально. Но если все сказанное вами – правда, тогда как вы объясните вот это?

Он пододвинул к Ласло лист бумаги. Демон осторожно взял бумагу и прочел напечатанное на принтере письмо.

«Сэр Малигнис,

Получил ваше сообщение. Собранные вами сведения подтверждают мои опасения. Поступайте, как считаете нужным. Я прошу только дать мальчику неделю для то-го, чтобы он попытался доказать свою полезность. Если он потерпит неудачу, что ж, так тому и быть…»

Оторопевший Ласло уставился на печать, которая была ему слишком хорошо знакома. Хуже того, подпись была небрежной, словно для отправителя это был лишь очередной скучный документ из стопки, принесенной секретарем. Отодвигая от себя письмо, Ласло попытался принять равнодушный вид. Андровор взял бумагу и положил ее в папку.

– Итак, – сказал Инспектор. – Может быть, мы с вами окажем друг другу услугу и покончим со всем побыстрее?

Ласло ногтем соскреб пятнышко грязи с кожаной туфли.

– А как с полагающейся мне неделей? – взвешивая каждое слово, произнес он. – В письме говорится, что у меня есть неделя, чтобы реабилитироваться.

Инспектор усмехнулся.

– У вас было сорок тысяч недель. Вы думаете, одна неделя что-то изменит?

– Возможно. Что я должен сделать?

Андровор полюбовался своими когтями.

– Я не требую от подчиненных невозможного. Посмотрим… – Он поразмыслил несколько секунд. – Хорошо, 923-й, если вы сумеете завладеть душой смертного, увеличить до максимума ваши показатели НСО или предотвратить Событие, Избавляющее от Проклятия, мы дадим вам еще один шанс.

У Ласло отвисла челюсть.

– Но это невозможно, – пробормотал он. – Я всего лишь демон Третьего класса. У меня нет способностей для того, чтобы провернуть подобное за год, тем более за неделю. Я даже не могу телепортироваться – мне приходится ездить на метро!

– Нам об этом известно.

Ласло сложил руки, словно в молитве.

– Дайте мне на время могущество, – взмолился он. – Что-нибудь от Пятого класса – хотя бы от Четвертого! Дайте мне шанс побороться за жизнь!

Инспектор закрыл папку.

– Вам его уже дали. Радуйтесь и этому, 923-й. За Хранителей 901 и 877 не просили Великие Герцоги. Конечно, если вы предпочитаете отказаться от предоставленной вам возможности, я могу пообещать быстрый и плавный переход. На следующей неделе процесс, возможно, пойдет не так гладко. Я демон занятой, а известно, что в тиглях время от времени возникают неисправности…

– Это угроза?

Андровор пожал плечами.

– Так мы договорились?

На столе материализовался пергамент с условиями, написанными каллиграфическим почерком. Рядом появилась перьевая ручка и песочные часы размером с пенал. Странные, очень мелкие песчинки испускали зловещее алое свечение. Ласло поднялся со стула и взял ручку. Потом взглянул на документ.

– Дьявольский Контракт, – с восхищением в голосе заметил он. – Всегда мечтал такой заключить.

Андровор улыбнулся.

– Это бывает забавно. Очень жаль, что заключать контракты может только демон Пятого класса и выше.

Ласло прикоснулся кончиком пера к пергаменту. Чернила, капнув на лист, зашипели.

– Говорят, демонам при повышении до Пятого класса полагаются всевозможные льготы, – задумчиво произнес Ласло. – Новые способности, новое тело, если захочешь…

– Даже новое имя, – самодовольно произнес Инспектор. – Можно самому выбирать.

Ласло резко поднял голову.

– Постойте. Вы сами захотели называться Малигнисом Андровором?

– Именно.

– Хм-м. Я подзабыл латынь, но разве это не означает нечто вроде «Зловещий Огненный Поедатель Людей»?

Пауза.

– Да. И что?

Ласло поставил подпись под контрактом и сделал эффектный росчерк.

– Ничего, сэр. Это просто фантастическое имя. Ничего вульгарного, ничего мещанского.

В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Инспектор застыл, как зловещая статуя, и устремил на Ласло пронизывающий, почти плотоядный взгляд. Положив ручку на стол, Ласло подумал, что на этот раз он все-таки перегнул палку. Неужели его сожрут прямо на промокашке? Губы Андровора растянулись в нехорошей улыбке, и он резко поднялся с кресла.

Ласло медленно поднял голову. О боже, Андровор был огромен. Ласло не сразу смог определить его рост. Два метра? Три? Как бы то ни было, в «Нью-Йорк Никс»[5] его оторвали бы с руками. Ласло собрался сострить по этому поводу, но неожиданно для самого себя содрогнулся всем телом. Причина этой дрожи, как он подозревал, состояла в том, что его яички поспешно пытались спрятаться в животе. Их трусливое бегство, а также привкус желчи во рту уничтожили всякие сомнения в том, что он перестарался, искушая судьбу. Он понял, что сейчас произойдет нечто чудовищное. Оставалось надеяться только на то, что лицо при этом не пострадает.

Андровор возвышался над присутствующими. Инспектора окружала такая мощная аура зла, что никто не мог даже пошевельнуться; остальные демоны лишь смотрели на него, в ужасе приоткрыв рты. Взгляд Инспектора пригвоздил Ласло к стулу. На губах демона с львиной гривой застыла жестокая улыбка, его лицо походило на восковую маску. Он говорил незнакомым хриплым, гортанным голосом, и личина начальника слетела с него, как кожа, сброшенная змеей. Доктор Джекил исчез, остался только мистер Хайд.

Андровор обошел письменный стол и остановился над окаменевшим Ласло.

– Вы когда-нибудь видели, как демона плавят в тигле? – просипел он.

Ласло открыл рот, чтобы ответить, но не сумел издать ни звука.

Рот Андровора еще шире растянулся в ухмылке, так что теперь он в буквальном смысле слова улыбался до ушей. Капля слюны прожгла дырку в любимом турецком ковре Тэтчер.

– Я так и думал, что нет, – пророкотал он. – Иначе вы не мололи бы языком без остановки. Мне кажется, вы не до конца понимаете, что вас ждет, 923-й. Вы знаете, что вам требуется?

Ласло едва заметно покачал головой.

– Демонстрация.

Андровор протянул руку и схватил демона III класса, который играл роль Болтуна в подземке. Стиснув своей массивной лапой горло младшего демона, Инспектор оторвал его от пола, и жертва повисла, извиваясь как угорь. Лапа сжалась сильнее, и Болтун обмяк. Неужели Андровор сломал ему шею? Видимо, нет, потому что Болтун ухитрился повернуть голову и в ужасе смотрел на тигель, который начал нагреваться. Черная железная воронка стала оранжевой. Обшивка стены задымилась.

Ласло хотелось закрыть глаза, но он боялся, что таким образом даст Андровору предлог для того, чтобы отрезать ему веки. И поэтому он смотрел на то, что происходило в кабинете в течение следующих трех минут и сорока семи секунд. Он смотрел, как Андровор отпустил Болтуна, как демон завис над раскаленным докрасна железным тиглем. Несчастного удерживала какая-то коварная неизвестная сила, и эта же сила мучительно медленно, дюйм за дюймом, втягивала демона в воронку, разинувшую свою прожорливую пасть.

Воронке потребовалось две минуты на то, чтобы расплавить нижнюю часть тела демона. Все это время он пронзительно кричал. Ласло пришло в голову, что он может соперничать с певцом-кастратом. Звук был даже страшнее зрелища. В конце концов Андровор, очевидно, тоже устал от воплей Болтуна и оторвал несчастному голову. Крики смолкли, но их сменил негромкий хруст костей – это Инспектор поедал голову с таким видом, будто держал в руке яблоко «голден делишес». Это было отвратительно, но Ласло невольно позавидовал ему. Андровор без видимых усилий грыз череп Болтуна. Зубы демона VIII класса легко проходили сквозь кость. Ласло, между тем, не мог справиться даже с фланк-стейком.

Когда тело Болтуна полностью исчезло, тигель негромко загудел. Через несколько мгновений из воронки полилась серо-голубая тягучая масса. Сначала потекла тонкая струйка, потом шлепнулись какие-то ошметки – это жизненная сила демона стекала в стеклянную банку. Когда из воронки упала последняя капля, тигель издал неприличный стон, напомнивший Ласло официантку из бара, с которой он познакомился на Марди Гра. Кошмарное устройство стихло, железные стенки остыли и снова сделались черными.

Никто не произнес ни слова. Никто не осмеливался пошевелиться. Тишину нарушал лишь Андровор, смаковавший остатки ствола мозга Болтуна. Закончив трапезу, Инспектор взял банку с подставки и поднес к лицу, чтобы рассмотреть содержимое. Должно быть, то, что Андровор увидел там, показалось ему соблазнительным, потому что он втянул носом воздух и одним глотком выпил сущность демона.

Бедняга Болтун. Долгие века упорного труда – и все лишь затем, чтобы превратиться в эспрессо.

Инспектор содрогнулся, усваивая жизненную силу Болтуна. Демон III класса был существом малозначительным, однако эффектом не стоило пренебрегать. Сожрав своего сородича, Андровор стал немного сильнее, чем был всего минуту назад. Такова физиология демонов.

Но в Аду, среди его прислужников, все имеет свою цену. Тэтчер, шаркая ногами, подошла к шкафу для документов и взяла с полки внушительного вида бланк на нескольких страницах.

– Что это? – спросил Андровор.

– Отчет о Поглощении Сотрудника, – пробубнила Тэтчер. – «У демонов, которые поглощают сущность сотрудника вместо того, чтобы возвратить ее в Болото, вычитается из жалованья эквивалентная сумма».

– Естественно, ко мне это не относится, – возразил Андровор. – Я Инспектор.

Но он встретил достойного противника: бюрократия была смыслом жизни Тэтчер.

– Не я устанавливаю правила, сэр, – монотонно произнесла она. – Вы можете обратиться с этим вопросом в Высший Совет.

– Возможно, я так и поступлю, – пробормотал Андровор. – В конце концов, некий герцог ждет от меня вестей.

Его взгляд уперся в Ласло, который так и сидел, вжавшись в стул. Андровор вернулся в кресло Тэтчер.

– Итак, 923-й, теперь вы яснее представляете, в каком положении вы очутились?

Ласло откашлялся.

– Да, сэр. Мне кажется, что да.

– Хорошо, – сказал Андровор.

Он поставил подпись под контрактом, потом приложил печатку к багровой лужице воска, которая возникла на поверхности пергамента. Отложив документ в сторону, он перевернул песочные часы и протянул их Ласло.

– Одна неделя, – прошипел он. – Одна неделя, и ты достанешься мне.

Ласло взял песочные часы, неловко поклонился и вышел, пытаясь держаться с достоинством, несмотря на темное пятно на брюках. Закрыв за собой дверь, он со всех ног бросился к своему офису. Там он обнаружил мисс Шпигель, которая складывала его вещи в коробки.

– Что вы делаете? – задыхаясь от быстрого бега, воскликнул Ласло.

Ассистентка даже не потрудилась обернуться.

– Вас не расплавили?

– Нет, – с негодованием произнес Ласло. – Я еще здесь, и большое спасибо за заботу. Мне дали время на то, чтобы повысить свои показатели.

– Много?

– Неделю.

Шпигель продолжала упаковывать вещи. Ласло обошел ее и приблизился к сейфу, который находился рядом со шкафом для документов. Присев на корточки, он принялся крутить колесики. Послышался щелчок, и Ласло открыл дверцу. В сейфе хранился ящичек из эбенового дерева с ручкой, вырезанной из бедренной кости неизвестного существа. Предмет выглядел как древний и довольно-таки зловещий набор для игры в нарды. Ласло взялся за шкатулку. Мисс Шпигель подняла голову.

– Это запрещено выносить из офиса.

– Тяжелые времена, – бросил Ласло. Он вытащил шкатулку из сейфа, поднялся и схватил с вешалки свою шляпу. Собираясь уходить, он обнаружил в дверном проеме одетую с иголочки акулу-гоблина.

– Привет еще раз, Ласло. Ты не видел мои наручные часы? Должно быть, я их где-то оставил, и Эстер из бухгалтерии подумала…

Ласло вылетел из кабинета как ракета, и Кларенс едва успел увернуться. Практиканты шарахались в стороны, когда он несся к лифту, задыхаясь и прижимая к груди портфель, как мяч для регби. В этом хаосе и шуме он различил знакомый голос, перекрывавший остальные. Голос принадлежал мисс Шпигель:

– Считайте, что мое заявление об уходе уже у вас на столе!

Глава 3. Поедательница грехов

Начался мелкий дождь, а Мэгги Дрейкфорд заметила машину, ползущую навстречу. Водитель и пассажирка беспокойно разглядывали деревья с грустно обвисшими ветвями и убогие лавки. Подобное выражение лица было не редкостью у тех, кто случайно попадал в Шемердаль. Люди приезжали в горы Катскилл для того, чтобы посмотреть на очаровательные охотничьи домики и приобрести предметы старины. А это что еще за медвежий угол?

Водитель заметил Мэгги и неуверенно помахал рукой. Машина остановилась рядом, и она вежливо кивнула. Стекло опустилось. Мэгги указала вперед.

– Пятнадцать километров, – произнесла она.

Водитель поморгал.

– Простите, как вы сказали?

– До следующей деревни девять миль, а если она вас не интересует, можете вернуться на шоссе.

Мужчина улыбнулся, демонстрируя два ряда ровных ослепительно белых зубов, зрелище, невиданное в Схемердале. Он был одет в твидовый пиджак, униформу профессоров.

– Откуда вы знаете, что мы заблудились? – спросил он.

– Счастливая догадка.

Женщина, сидевшая на пассажирском сиденье, перегнулась через своего… бойфренда? Мужа? Мэгги не заметила обручального кольца.

– Что это за место? – спросила она. – Я не видела знака, а в телефоне посмотреть не могу, нет Сети.

– Вы находитесь в Схемердале, – объяснила Мэгги. – Население – сто девяносто три человека. Нет, не так. Сто девяносто два.

Произнесла она это довольно рассеянно – все внимание Мэгги снова было сосредоточено на коттедже, располагавшемся на другой стороне улицы, среди небольшой сосновой рощи. Дом был угрюмым, темным и казался необитаемым. Окна были завешены черными шторами. Мэгги смотрела на входную дверь. По-прежнему плотно закрыта. Потирая руки, чтобы согреться, она мысленно взмолилась, чтобы клиент поторопился. Небо заволокло тучами, а она оставила зонтик в машине. И не только зонтик.

Мэгги выругала себя за глупость. Она терпеть не могла, когда ее мать оказывалась права.

Профессор что-то говорил. Мэгги оглянулась.

– Что?

– Заправка, – повторил он. – У нас почти кончился бензин, и мне не хотелось бы здесь застрять. Только не обижайтесь, – быстро добавил он.

Он мог бы назвать Схемердаль свалкой радиоактивных отходов, и Мэгги Дрейкфорд это ничуть не обидело бы. Так что она лишь пожала плечами.

– У Эрла можно заправиться, но они, скорее всего, закрыты. Сегодня почти все закрыто.

Женщина снова перегнулась через своего приятеля и заговорила приглушенным голосом:

– Это что, селение амишей?

– Нет, – ответила Мэгги. – Амиши – милые люди.

Женщина перестала улыбаться.

– Тогда что это?..

Она имела в виду наряд Мэгги: длинное платье, нижние юбки, передник, корсаж и рубашку из домотканой материи. Мэгги поправила чепец, прикрывавший косы.

– Моя рабочая одежда.

– Реконструкция сцен из жизни колоний? – поинтересовался Профессор.

– Что-то вроде того.

Турист взглянул на ее ноги.

– Разве колонисты носили «конверсы»?

Мэгги посмотрела на кеды, которые были видны из-под платья. Она дорожила ими больше всего на свете – конечно, если не считать Комка; этот клад был найден среди подержанных вещей в отделении Армии Спасения в Кингстоне.

– Нет, – признала она. – Но иногда допустимо проявлять креативность.

– Лично я одобряю, – заявил Профессор. – Очень стильно.

Мэгги едва не рассмеялась. Стиль – последнее, что ее волновало в этой проклятой жизни.

Она заметила какое-то движение за шторами. Дверь дома Схейлеров открылась, и на пороге возникла зловещая фигура. Фигура поманила Мэгги к себе.

Она выплюнула жвачку.

– Надо идти, – обратилась она к заблудившейся паре. – Приятно было с вами побеседовать.

Пересекая улицу, Мэгги не оглянулась. Если бы она оглянулась, у нее, вероятно, возникло бы искушение спросить, откуда приехали эти двое, как они познакомились, счастливы ли они вместе, какой предмет преподает Профессор, если он действительно был профессором. Но все это было ни к чему. Машина еще некоторое время стояла на обочине – без сомнения, пассажиры были озадачены неожиданным уходом Мэгги. Она преодолела половину пути до жилища Схейлеров, когда услышала шорох шин – они развернулись и уехали обратно, туда, откуда прибыли.

Прочь из Схемердаля. Прочь из ее жизни.

Заставив себя забыть об этих людях, Мэгги сосредоточилась на том, что ее окружало. На сорной траве и гравии, на запахах сырости и смолы, на шорохе дождя. Веранда дома Схейлеров находилась прямо перед ней. Доски прогнулись под ее весом. Услышав скрип, она вспомнила предупреждение отца.

Войди.

Выйди.

Возвращайся домой.

Она подняла взгляд на фигуру, которая загораживала дверной проем. Преподобный Фэрроу внушал почтение: высокий, худощавый мужчина с лицом будто с полотен Эль Греко. Мэгги боялась его еще до того, как приступила к новым обязанностям. В костюме и воротничке священника его преподобие казался не человеком, а памятником; у этой статуи были светлые глаза, тонкие губы, холодный, враждебный взгляд. Остановившись перед священником, Мэгги склонила голову и ждала, когда начнется ритуал.

Преподобный заговорил громко и четко, как будто вещал с кафедры.

– В этом доме скорбят, – нараспев произнес он. – Кто смеет входить сюда?

– Мелкая тварь, – глухо отвечала Мэгги. – Злобная, голодная.

Костлявый палец уперся ей в лоб.

– Я вижу на тебе Печать Каина, женщина, алую, как кровь, оскорбляющую мой благочестивый взор. Ты грешница?

– Я грешна, как язычницы, которые празднуют Самайн[6], как коварная и хитроумная Иезавель.

Священник перекрестился.

– И зачем пастырю допускать волчицу в свое стадо?

Мэгги подняла голову и встретила неодобрительный взгляд.

– Я в дом усопшего пришла, чтоб оградить его от зла, души страданья прекратить, грехи и скверну поглотить. Их заберу с собою в Ад, откуда нет пути назад.

Преподобный засопел, словно на самом деле обдумывал это предложение, потом отступил и впустил ее в дом. Мэгги быстро прошла мимо и, бесшумно ступая по грязной ковровой дорожке, вошла в столовую. В тесном помещении толпились несколько десятков скорбящих с суровыми лицами. Они стояли вплотную друг к другу вдоль стен, в три-четыре ряда, неподвижные, как манекены. В воздухе висели неприятные запахи пота и старой шерстяной одежды. Взгляды всех людей без исключения были прикованы к Мэгги.

Мэгги смотрела на труп.

Мистер Абрахам Схейлер лежал на столе. Рядом горели две восковые свечи. Покойный был одет в серый костюм, в котором он когда-то женился, и галстук, купленный в Катерскилле. При жизни мистер Схейлер был весьма неприятным человеком; когда Мэгги была девочкой, он любил гоняться за ней на своем «Шевроле». В смерти он выглядел более достойно: он был чисто выбрит, редкие седые волосы были зачесаны назад и открывали синеватый лоб. Монетки, которые положили ему на глаза, поблескивали в свете свечей. На груди умершего лежал темный хлеб из грубой муки, щедро посыпанный солью.

Мэгги опустилась на единственный стул, стоявший у стола, и сунула в карман конверт, который был для нее приготовлен. Оглядела застывшие лица окружающих. Она знала имена всех, кто присутствовал на похоронах, могла перечислить даже имена их предков, высеченные на надгробных камнях на кладбище Схемердаля: Схейлеры и Рейтеры, Гроты и Фишкиллы, Левены и Смиты, Фэрроу и Малдеры… Несколько столетий назад их прапрадеды поселились в этой глуши среди непроходимых лесов, построили деревянную церковь и начали добывать в окрестностях горы скудные средства к существованию.

Потомки переселенцев остались здесь навсегда.

«Может быть, они тоже узники». Эта мысль почти вызвала у Мэгги сочувствие к жителям деревни. Но в следующую секунду ее взгляд упал на их руки – каждый сжимал в пальцах небольшой камень.

Войди.

Выйди.

Возвращайся домой.

Мэгги взяла хлеб, лежавший на груди мистера Схейлера. Подняла его над головой и заговорила ясным, твердым голосом:

– Теперь я даю тебе облегчение и успокоение, дорогой усопший. Не броди по дорогам, по болотам и лугам. И ради того, чтобы ты обрел покой, я беру на себя твои грехи и продаю свою бессмертную душу. Аминь.

Оторвав кусочек хлеба от буханки, Мэгги проглотила его и запила домашним вином из стакана, стоявшего на столе. Она ела неторопливо, жевала с преувеличенной тщательностью; таким образом, все присутствующие могли убедиться в том, что грехи покойного «съедены». Закончив, Мэгги сложила салфетку, отодвинула стул и поднялась. Ножка стула неприятно скрипнула о половицу. Прошло несколько долгих секунд. Мэгги стояла неподвижно, склонив голову, не глядя ни на кого из собравшихся; мышцы ног были напряжены, как у бегуна на старте.

Тишину разорвал вопль.

– Изыди, дьяволица!

Мэгги рванулась к двери. Вслед ей неслись крики и брань, топот ног. Камень просвистел совсем рядом с ее головой, врезался в картину и расколол раму.

Она выбежала на веранду, свернула налево, в сторону ручья, протекавшего неподалеку от дома. Какие-то дети ждали ее в засаде. Они выскочили из-за кучи старых шин и, завывая, словно дикари, начали швырять камни. Один камень задел ухо Мэгги, выступила кровь.

Но она не останавливалась. Это означало верную смерть.

Щелк! Щелк!

Булыжники летели ей вслед, сшибали крошки коры с деревьев. Мэгги проворно перебралась через ледяной ручей и, очутившись на противоположной стороне, углубилась в лес. Все это время она не сводила взгляда со склона ближайшего холма. Вскоре Мэгги добралась до подножия и принялась взбираться вверх быстро и ловко, как горная коза. Преследователи сдались. Ни один из обитателей Схемердаля не мог бегать так быстро – и так долго, – как Мэгги Дрейкфорд, они это знали.

Остановившись на вершине, Мэгги прислонилась к валуну и вытерла кровь с уха. Она стояла несколько секунд, тяжело дыша, глядя вниз, на деревню, окутанную туманом. Отдышавшись, она начала спускаться по противоположному склону, покрытому камнями. Мэгги двигалась осторожно, стараясь не оступиться, но время от времени поскальзывалась, и камни катились у нее из-под ног. Она свернула немного в сторону, направляясь к обочине, где оставила Глэдис.

Глэдис была пикапом; этот древний «Форд» служил семье Дрейкфордов уже семьдесят лет. К машине был прицеплен фургон для перевозки лошадей, такой же старый, но не обладавший шармом Глэдис. Прицеп представлял собой просто большой уродливый ржавый ящик, однако его стенки были усилены металлическими листами, а окна заделаны рубероидом. Линкор на колесах. В тот момент, когда Мэгги приблизилась к нему, у нее за спиной раздался торжествующий крик.

Обернувшись, она увидела за деревьями двух молодых людей. С первого взгляда братьев Рейтер можно было ошибочно принять за близнецов. У обоих были лохматые, давно не стриженные светлые волосы и лица, словно созданные наспех из деталей, наугад выбранных из коробки: светлые глаза навыкате, крючковатые веснушчатые носы, мясистые губы, напоминавшие пиявок. Двадцатидвухлетний Виллем был сильнее брата, но Мэгги казалось, что Абель, который был младше на год, более жесток. Взгляд ее переместился на камень, который держал в руке младший. Он был крупнее куриного яйца.

Мэгги понимала, что нельзя показывать страх. Страх предполагает слабость, а она знала, что, заметив слабость, эти двое озвереют. Она сплюнула и продолжала смотреть на братьев с ледяным презрением.

– Веселье закончилось. Вы упустили свой шанс у дома Схейлеров.

Абель замахнулся.

– Кто это сказал, сучка?

– Я сказала, – ответила Мэгги, вытащила шпильки, которые удерживали чепец на голове, аккуратно сложила его, а затем убрал в карман. – В эту игру играют в деревне. Бросишь камень там, внизу, и я побегу прочь, как хорошая девочка. Бросишь камень здесь, и я сломаю твою гребаную руку.

Братья неуверенно переглянулись, потом до Виллема дошел очевидный факт.

– Но нас двое.

– Тогда я сломаю две руки.

Уверенный, решительный тон Мэгги ошеломил братьев. До сих пор они видели ее только в деревне: Мэгги-овечка, Мэгги-дурочка, одна из Дрейкфордов, которые жили в Ведьмином Лесу. Та, деревенская Мэгги спешила убраться подобру-поздорову, когда кто-нибудь косо смотрел на нее. Молодая женщина, стоявшая перед ними, не выказывала ни застенчивости, ни испуга. Эта Мэгги была незнакомкой.

Поднялся ветер, зашуршали листья, дождь усилился. Мэгги внимательно наблюдала за парнями. Рейтеры были крупнее, выше ростом, но они были слабаками, как все деревенские, а Мэгги закалила жизнь в горах.

Глядя на них сейчас, она невольно вспомнила херувимов с растрепанными кудрями, которых впервые встретила десять лет назад.

Мэгги вспомнила то событие потому, что сама в тот день впервые явилась в деревню одна. Она упросила родителей позволить ей съездить за почтой на старом велосипеде, который они привели в порядок и преподнесли ей в качестве подарка на день рождения. В конце концов мать с отцом сдались, и Мэгги, несясь с горы, наслаждалась новым, головокружительным чувством свободы.

Въезжая в Схемердаль, Мэгги заметила братьев Рейтер, которые сидели на пороге отцовской бакалейной лавки. Мальчики были примерно ее возраста, и когда они помахали ей, Мэгги остановилась, чтобы поздороваться. Но едва она успела откинуть подножку велосипеда, как из лавки выбежала мать Рейтеров. Она размахивала метлой, словно боевым топором, и визжала, требуя, чтобы «шлюха Дрейкфорд» оставила в покое ее сыновей. Мэгги, отчаянно крутя педали, уехала прочь. Ее лицо горело от стыда, хотя она была еще слишком мала, чтобы понять слова женщины. Вернувшись домой, она соврала родителям, что почты для них не было. Они не стали расспрашивать. Отец лишь кивнул, вышел на веранду и долго сидел, разглядывая крошечный огород. Он вернулся в дом только после захода солнца.

Так было прежде.

А теперь было по-другому.

Мальчишки из бакалейной лавки исчезли, и перед Мэгги стояли два тупых громилы. Они стали на десять лет старше, в два раза тяжелее, и их переполняла желчь и злоба их праотцов.

Абель без предупреждения швырнул камень.

Мэгги пригнулась, и тот ударился в стенку прицепа со звуком, напоминавшим ружейный выстрел. Камень Виллема попал Мэгги в руку, порвал рукав и содрал кожу. Братья расхохотались и принялись озираться в поисках новых «снарядов».

В следующее мгновение Мэгги набросилась на них. Она била кулаками, пинала их, даже кусала, если ей попадалась часть тела, не прикрытая одеждой. Это яростное нападение обескуражило Рейтеров. Сбив Абеля с ног, Мэгги уперлась коленом ему в спину, одновременно выкручивая руку Виллему. Он зарычал от боли и ударил ее кулаком, Мэгги отлетела в сторону. Абель вскочил на ноги и хотел было пнуть ее, но Мэгги мгновенно отползла прочь, проворно вцепилась ему в щиколотки и дернула. Абель шлепнулся на задницу и тут же получил кулаком в нос.

Парень съежился, прижимая руку к лицу. На землю капала кровь. Мэгги не успела подняться: Виллем с силой толкнул ее плечом, отшвырнул в кусты, придавил к земле, но ей удалось перекатиться на бок и нанести удар локтем. Она разбила ему скулу, но, к ее удивлению, Виллем даже не заметил этого. Взгляд его был каким-то пустым, зрачки – расширены. Его грязная лапа залезла в ворот рубахи Мэгги и схватила ее за грудь. Мэгги рассвирепела.

– Отвали!

Еще один удар локтем. Он достиг цели, но не оказал никакого действия. Мэгги продолжала сопротивляться. В какой-то момент она угодила Виллему прямо в глаз, но он не обратил на это внимания. Наверное, он под чем-то – это было единственное разумное объяснение.

В этот момент Мэгги услышала какое-то жужжание – как будто ей в ухо залетел комар. Она тряхнула головой, чтобы прогнать его, но жужжание только усилилось. «Что это такое? – подумала она. – Пчела?»

Слева от нее хрустнула ветка. Повернув голову, Мэгги увидела, что Абель встал с земли и, пошатываясь, идет к ней. У него из носа хлестала кровь, но взгляд был таким же бессмысленным, как у брата. Он рассеянно возился с ремнем, пытаясь выдернуть его из джинсов. Мэгги начала отбиваться с удвоенной силой.

«Вставай! – приказала она себе. – Вставай же!»

Гул, от которого задрожала земля, заставил всех троих замереть на месте.

Девушка и братья Рейтер резко обернулись. Прицеп раскачивался из стороны в сторону.

БУМ!

Фургон затрясся и начал крениться набок, как корабль, в который ударила гигантская волна. Мэгги яростно толкнула Виллема, освободилась и, вскочив на ноги, побежала к прицепу. Она прижалась к нему всем телом. Внутри металось что-то тяжелое; казалось, в прицепе заперт обезумевший медведь.

Мэгги хлопнула по стенке ладонью и, приложив губы к одному из вентиляционных отверстий, зашипела:

– Прекрати! Прекрати, иначе поранишься!

Ответ, произнесенный хриплым, гортанным голосом, нельзя было разобрать из-за ветра. Прицеп застонал – его обитатель переместился; посыпалась ржавчина, и ящик на колесах снова принял устойчивое положение. Медленно переводя дух, Мэгги обернулась. Рейтеры смотрели на нее во все глаза. Их одежда была заляпана грязью, и Мэгги с удовлетворением заметила, что она сломала Абелю нос, а левый глаз у Виллема совершенно заплыл. Видимо, от потрясения они наконец пришли в себя. Виллем трясущейся рукой указал на прицеп.

– Там чудовище, – прошептал он. – Я его слышал!

Мэгги нахмурилась.

– Идите домой.

Абель вытер кровь с подбородка.

– Ты напала на нас! Ты меня укусила! Когда я расскажу людям, что одна из Дрейкфордов укусила меня…

Мэгги сделала шаг вперед.

– Иди, расскажи. Расскажи всей своей поганой деревне! Если у кого-то возникнут вопросы, они знают, где нас найти.

Рейтеры пошли прочь. Мэгги долго смотрела им вслед, пока их фигуры не стали совсем маленькими. Она подняла голову – тяжелые дождевые облака царапали горные вершины. Если повезет, гроза будет сильной.

И, словно в ответ на ее мысли, молния разрезала небо, затем раздался оглушительный грохот, который заставил Мэгги бегом броситься к Глэдис. Забравшись в кабину, она плотно закрыла дверь и легла на сиденье, скрестив руки на груди и вдыхая успокаивающий запах старой кожи и табака. Из прицепа не доносилось ни звука. Его пассажир сидел совершенно неподвижно – казалось, гроза его убаюкала. Слушая стук дождя по крыше, Мэгги пыталась забыть Рейтеров. Выражение их лиц, руки, шарившие по ее телу…

«К черту этих ублюдков».

Она села, убрала с лица прядь волос, перебралась на водительское место, повернула ключ и подождала, пока Глэдис оживет. Пикап завелся, хотя и неохотно. Мэгги нажала на сцепление, переключилась на первую передачу и выехала на проезжую часть.

Мэгги ехала медленно. Частично ее осторожность была вызвана грозой. Но в основном она волновалась за Глэдис. В большинстве случаев пикап ее слушался, но Глэдис была старой и капризной, и все лошадиные силы были необходимы ей для того, чтобы тащить прицеп. Мэгги, вцепившись в рулевое колесо, наклонилась вперед. Порез на ухе сильно саднил, как и рана на руке, но она загнала боль подальше, как учил ее отец.

Через восемьсот метров дорога заканчивалась стеной старинных деревьев; казалось, будто ясени и дубы, ели и буки, грабы и клены попали сюда прямо из сказки. У деревьев были могучие стволы, их посадили очень близко, так что они образовали нечто вроде изгороди, которая опоясывала вершину горы, подобно короне с неровными зубцами.

В этой баррикаде имелась всего одна брешь, узкий проем шириной около трех метров. Рядом с «воротами» торчал столб с прибитым к нему знаком, выцветшим от времени и непогоды.

Внимание!

Частная собственность

Вход воспрещен

Нарушители будут застрелены съедены!!!

Последнее слово было добавлено еще до рождения Мэгги и время от времени обновлялось местными подростками. Дрейкфорды не давали себе труда закрасить его. Во-первых, семью не интересовала собственная репутация в деревне. Во-вторых, это предупреждение вполне могло соответствовать истине.

Каждый мужчина, женщина и ребенок, рожденные в этой части гор Катскилл, знали, что входить в Ведьмин Лес ни в коем случае нельзя. Там, в чаще, таилась опасность. Для того чтобы в этом убедиться, стоило лишь взглянуть на самих Дрейкфордов. Много лет назад их предок осмелился ступить за живую изгородь, и Дрейкфорды расплачивались за это до сих пор. Ни один из жителей Схемердаля, каким бы смелым, глупым или пьяным он ни был, никогда, ни при каких обстоятельствах не сунул бы и носа дальше этого знака.

Однако Мэгги предупреждение нисколько не пугало. Для нее знак был чем-то вроде дверного коврика, напоминанием о том, что она в безопасности, дома, далеко от злых, жестоких людей. Она направила Глэдис в «ворота» и без малейших колебаний въехала в лес.

Если бы Мэгги знала, чтó на самом деле обитает в Ведьмином Лесу, она, возможно, дважды подумала бы.

Глава 4. Дрейкфорды

От «живой изгороди» до фермы было еще полмили. Мэгги медленно ехала по извилистой дороге мимо ручейков и небольших речушек, мимо темных водопадов, мимо одиноких холмов, увенчанных рябиновыми деревьями.

По пути Мэгги размышляла о йоде, швах и лавине вопросов, которые ее ожидали. Что расскажут Рейтеры своим родственникам? Что расскажет Мэгги своим? Вдали показался жилой дом, строение из потемневших бревен с мансардной крышей; с одной стороны находился хлев, который использовался в качестве дровяного сарая, с другой – огород. На подоконнике стояла зажженная керосиновая лампа. Электричества у Дрейкфордов не было.

Мэгги подъехала к хлеву. Не успела она затормозить, как на крыльце кто-то включил карманный фонарик. Капли дождя поблескивали в узком луче света. Он задержался у нее на лице, и Мэгги прищурилась. Потом луч скользнул по прицепу и остановился на вмятине, оставленной камнем Абеля.

«Превосходно», – подумала Мэгги. Взяла с соседнего сиденья зонт, открыла дверцу и спрыгнула на землю. Ее окликнули, но слова потонули в очередном раскате грома. Мэгги обернулась к крыльцу.

– Что? – крикнула она. – Я тебя не слышу.

Мать нетерпеливо махнула рукой и вернулась в дом.

«Если ты так торопишься, могла бы и помочь», – раздраженно подумала Мэгги, морщась от боли в руке. Потом раскрыла зонт, сбегала в сарай за тачкой и подкатила ее к задней части прицепа. Открывая дверцы, она постаралась взять себя в руки, чтобы не закашляться, не отшатнуться. В нос ударила тошнотворная вонь, смесь едкого запаха химикалий и смрада тухлого мяса.

– Мы дома, – бодро произнесла Мэгги.

В дальнем углу что-то пошевелилось, потом на пол посыпалась солома, и существо поползло к выходу. Оно двигалось медленно, слышалось хриплое прерывистое дыхание. Когда пассажир прицепа появился на пороге, Мэгги заставила себя смотреть. Ее взгляд скользил по бесформенному телу, в котором осталось совсем немного человеческого. Неестественно вывернутая рука, сросшиеся, негнущиеся пальцы, блеск единственного глаза. Существо было одето во фланелевую рабочую рубашку – ее перешили летом, но она уже износилась. Мэгги наклонилась, подхватила его под мышки и уперлась ногой в бампер. Кряхтя от напряжения, она вытащила отца из прицепа.

Он упал в тачку с мягким шлепком, словно осьминог, которого вытряхнули из сети на палубу траулера.

При этом звуке Мэгги снова поморщилась.

– Больно было?

Отец беспокойно извивался в тачке. Капли дождя, падавшие на его охваченное лихорадкой тело, сразу испарялись. Он попытался ответить, но речь теперь давалась Биллу Дрейкфорду с трудом, а поездка лишила его последних сил. Ему удалось выдавить какую-то бессвязную фразу. Мэгги уловила только слово «контроль».

– Перестань, – ответила она. – Я тоже потеряла контроль над собой. Давай, двигаемся, иначе опоздаем к чаю.

Лежавшее в тачке тело сотряс спазм. Папа смеется, подумала Мэгги. У него всегда было отличное чувство юмора. Он перестал шевелиться и лежал тихо, как будто смирившись со своим положением, с беспомощностью, зависимостью от других. Мэгги смотрела в неузнаваемое лицо, обращенное к ней. У него больше не было губ, а лицевые мускулы были постоянно напряжены, так что даже нейтральное выражение напоминало ухмылку Веселого Роджера. Но этот единственный глаз, затянутый катарактой, мог передавать множество эмоций. И сейчас Мэгги угадала во взгляде отца безграничное доверие.

Она попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Отцу становилось все хуже и хуже. Год назад он мог самостоятельно забираться в инвалидное кресло. Он мог поддерживать разговор и играть в шахматы с Комком. Черт побери, он даже кричал от восторга, когда по радио объявляли, что «Янкис»[7] проиграли. По какой-то неизвестной причине отец не выносил «Янкис», и это всегда забавляло Мэгги.

Теперь ей казалось, что все это было в прошлой жизни. За последние двенадцать месяцев кости отца размягчились. Он не мог держаться прямо, не говоря уже о том, чтобы чистить зубы или переставлять шахматные фигуры. Она знала, что вскоре он окончательно потеряет прежний облик. Да, смотреть на эти физические изменения было невыносимо, это разрывало ей сердце, но не только по этой причине Мэгги не могла спать по ночам. Насколько она могла судить, ее отец оставался в здравом уме. Билл Дрейкфорд понимал, что с ним происходит. И это было хуже всего.

Но сейчас Мэгги некогда было размышлять об этом. Завезти отца в дом было нелегкой задачей. Главным в этом деле было набрать достаточную скорость перед пандусом, чтобы вкатить тяжелую тачку на веранду. Это удалось Мэгги со второго раза, потом она пересадила отца в инвалидное кресло, стоявшее рядом. Устроив его поудобнее, она открыла входную дверь.

Комната, в которую они вошли, была типичной для местных фермерских домов: длинное помещение с низким потолком, открытые потолочные балки, почерневший от сажи камин. Стены были голыми – ни фотографий, ни зеркал, ничего, если не считать двух-трех старых рисунков Комка. Над очагом грелся чайник, а рядом, за грубо сколоченным столом, брат Мэгги Джордж по прозвищу Комок корпел над пожелтевшим атласом. Пламя отражалось в стеклах очков, что придавало мальчику сходство с трудолюбивым жуком. Он поднял голову и бросил на Мэгги беспокойный взгляд.

– Мама в ярости, – одними губами произнес он.

Как раз в этот момент мать появилась на пороге кладовой. Элизабет Дрейкфорд оглядела растрепанную Мэгги, потом взглянула на мужа. Только сейчас Мэгги заметила кровь на его рубашке. Миссис Дрейкфорд подошла к инвалидной коляске и знаком велела дочери отойти.

– Но я могу помочь, – возразила Мэгги.

– По-моему, ты уже достаточно «помогла», – сурово произнесла мать. – Проверь, как Джордж выучил географию.

Спорить с матерью было бесполезно, и Мэгги молча смотрела, как она увозит коляску в дальнюю часть дома. Когда дверь ванной комнаты закрылась, Мэгги подошла к Комку и села рядом. Брат ласково обнял ее.

– У тебя платье измято, – заметил он.

Мэгги подвинула к себе атлас.

– Я знаю. Столица Венгрии?

– Будапешт. Ну, так что случилось?

– В Будапеште?

Комок взглянул на Мэгги очень внимательно, словно полицейский, изучающий место преступления.

– В доме Схейлеров.

– Все шло как обычно, но потом около Глэдис я угодила в засаду. – Мэгги старалась, чтобы это прозвучало как можно небрежнее. – Самая длинная река в Европе?

– Волга, следующая – Дунай. Кто устроил тебе засаду?

– Братья Рейтеры, Виллем и Абель.

Комок скривился, как будто отпил прокисшего молока.

– Свиньи. Бывают симпатичные свиньи, но это не про них. Два борова. Даже в магазине у них воняет, как в хлеву. Тебе повезло, что ты легко отделалась.

Мэгги пристально смотрела в огонь.

– Это им повезло. Где находится гора Этна?

– На Сицилии. Что значит «им повезло»?

– Это значит, что я еще никогда в жизни не была так зла, черт бы их побрал. Им досталось сильнее, чем тебе, когда ты «случайно» нашел мой дневник.

Эпизод, о котором шла речь, произошел пять лет назад, когда Мэгги было четырнадцать и она рискнула доверить бумаге сокровенные мысли. После того как она застала хихикающего Комка над своей тетрадкой, таких ошибок Мэгги больше не совершала. О, она была вне себя! Она шлепнула его по заднице с такой силой, что у нее целый час после этого болела ладонь.

Видимо, воспоминания о шлепке были еще свежи в памяти Комка. Он изумленно захлопал ресницами. Глаза у него были ярко-синие, с зеленоватым оттенком.

– Сильнее, чем мне? Шутишь.

Мэгги показала ему руку.

– Ни слова, – предупредила она. – Знаю, это было глупо.

Комок уставился на разбитые костяшки. В одиннадцать лет он уже умел владеть собой и знал, когда следует держать язык за зубами.

– Потрясно.

Мэгги перевернула страницу и взглянула на карту. Если верить атласу, Югославия еще существовала.

– Ничего потрясного в этом нет, уж поверь мне, – возразила она. – Эти лопухи все расскажут родственникам, а те нажалуются преподобному Фэрроу.

– А может, и нет, – с задумчивым видом произнес Комок. – Ведь тогда им придется признаться, что их побила девчонка. Скорее всего, они просто соврут, что подрались друг с другом.

Мэгги очень хотелось в это верить, но разум говорил, что так просто ей не отделаться.

– Случилось кое-что еще, – пробормотала она. – Кое-что похуже. С папой…

Комок вопросительно приподнял брови, но не успел ничего сказать – из ванной раздался голос матери.

– Следующий пациент.

Мэгги поднялась из-за стола.

– Потом расскажу, – прошептала она и быстро зашагала прочь. Мать стояла в дверях ванной комнаты. Мэгги проскользнула мимо с видом побитой собаки и присела на край старинной ванны с ножками в виде львиных лап.

Пододвинув табурет, мать села рядом и осмотрела ухо Мэгги. Элизабет Дрейкфорд была еще молод