© Радзинский Э. С., 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Дочь Ленина
Взгляд на историю из постели

1979 год, январь

В ярко освещенной комнате ползают по полу двое мужчин Мужчины плохи. Один из ползающих – известный в стране главный режиссер совсем известного театра, Другой безвестный актер того же театра и преданный собутыльник известного.

– Ой, беда… Ох беда то какая, – печалится режиссер.

– Крепись, друган! – соболезнует актер.

Подкрепились из стоявшей на полу батареи бутылок.

– Нету, нету Ленина, – сокрушается режиссер.

– Нету!

Ползают.

– А юбилей подкрался! 110 годков ему в следующем году. Мог ведь жить, – всплакнул режиссер.

– Он все мог. Одно слово – Ленин! Человек – гора.

Подкрепились еще.

– Кто у нас Ленин?! – неожиданно заорал режиссер. – Отвечай, враг народа! Кто?!

– Кто? – горестно ответствовал актер. – Нету!

– Я – Ленин! – вдруг выкрикнул режиссер.

– Пьянь ты, а не Ленин.

– Точно, какой же я Ленин?! Гавно я!

Подкрепились И продолжили ползать.

И все случилось.

Режиссер вдруг мутно взглянул на актера и прошептал.

– Едрена вошь! Ты – Ленин!!!

И тотчас захрапел в бесчувствии на полу.

1985 год, август

В темноте – стоны любви. Потом – страстный женский крик: «Мамочки, мамочки, мамочки, мамочки – o! o! o!».

Тишина.

Потом раздается тот же Женский Голос.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Ужасно кричу.

МУЖСКОЙ ГОЛОС: полный неги: Как хорошо!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Не люблю, когда про это говорят.

МУЖСКОЙ ГОЛОС: Зажечь, свет?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Ненавижу свет…

МУЖСКОЙ ГОЛОС: Ничего не видно…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Ну зажги, зажги… там у входа.

Стук босых ног.

МУЖСКОЙ ГОЛОС: Да где ж тут выключатель?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Справа от гимна… ну под Лениным… Вот Америка безрукая.

Скрип кровати, торопливый стук женских ног по полу. Она включает свет.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Ох, ёклмн, ну не смотри!

Освещается странное помещение. Огромная комната: с одной, пустой стены свисают ободранные обои… Но зато остальные стены в комнате щедро украшены: портреты маршалов Советского Союза, плакаты с изображениями великих полководцев и флотоводцев славного прошлого: Суворов, Кутузов, Нахимов и прочие. Над ними писанная маслом копия знаменитой картины: «Ленин читает газету «Правда». Рядом – плакат с текстом гимна СССР. Две другие стены – отданы коммунистической Партии: портреты генсеков КПСС: Черненко, Андропова. И большой плакат – члены Политбюро во главе с Горбачевым. Рядом – плакаты с правилами разборки и сборки автомата «Калашников».

К стене прислонены щиты с лозунгами – «Партия – ум честь и совесть нашей эпохи», «Да здравствует советский народ – неутомимый строитель Коммунизма».

Всю мебель в комнате составляют: стол, на котором остатки еды и пустая бутылка из-под шампанского, 2 стула – на них свалена мужская и женская одежда, и огромная кровать, около которой стоит полупустая бутылка шампанского.

Включив свет, Женщина опрометью бросается в постель. Голый Мужчина не торопясь следует за нею.

ОН: Но почему? Ты такая красивая…

ОНА: Я не люблю когда на меня смотрят.

ОН: Стесняешься?

ОНА: И не люблю, когда говорят на эти темы. Есть закурить?

МУЖЧИНА вновь вылезает из кровати и голый шарит в карманах одежды, разбросанной на стуле.

ОНА: Ну и бесстыжий…

МУЖЧИНА бросает ей пачку.

ОН: Я не курю… Это я купил на всякий случай…

ОНА: А я курю…

ОН: Здорово мы сбежали. Твой дружок в ресторане с ума сойдет?

ОНА: Хорошо говоришь по-русски.

ОН: Я и есть русский.

ОНА: Чего?!

ОН: То есть я американец, но русского происхождения.

ОНА: Эмиграшка-заморашка?

ОН: Нет, нет… Мои родители уехали туда еще до революции. Ну почему ты натягиваешь одеяло? Ты так хороша.

ОНА: Отстань.

ОН: Твое тело совершенно, и этот сводящий с ума переход от попы.

ОНА: Я ненавижу эти разговоры.

ОН: Твои ноги как ливанский кедр, твои губы… – ласкает ее.

ОНА: Ну перестань…

ОН: (шепотом) Может?…

ОНА: Не сейчас – я устала. Ну убери ногу… Жарко.

ОН: Я погибаю с тобой.

ОНА: Пекло под этим одеялом. Ну отвлекись. Ну лучше что-нибудь расскажи. Анекдот какой-нибудь… Я люблю анекдоты…

ОН: В Америке несмешные анекдоты. Лучше ты расскажи… Мне интересно: я ведь по профессии советолог (ласки).

ОНА: Опять ты! Ну не надо.

ОН: Специалист по СССР.

ОНА: Ну, я не настроилась… Ну подожди!

ОН: Как красиво висят твои трусики… Я сравнил бы их…

ОНА: Ну что ж ты такой неуемный… Ну, хорошо, давай я анекдот расскажу: «Можно ли построить Коммунизм в Сахаре? Можно, но песка не будет…».

ОНА хохочет, ОН тоже вежливо смеется.

ОНА: Еще анекдот. Только затихни… Там… Знаешь, у нас Брежнев, Андропов померли один за другим. Назначали Черненко – он тоже откинул копыта… И вот мужик приходит на Красную площадь на очередные похороны. Гэбэшник ему: «Ваш пропуск?» – «А у меня абонемент…»

ОН: Класс! (ласки).

ОНА: Ну опять ты… Ну не надо, лучше слушай: на заседание Политбюро приходит Брежнев совсем грустный и говорит: «Последнее время западными радиостанциями распространяются слухи, будто наш товарищ член Политбюро товарищ Пельше – дебил. У нас есть заключение врачей, что все это бессовестная клевета империалистов… Да вы и сами знаете, какой большой смекалкой обладает наш друг, член Политбюро товарищ Пельше: когда на похоронах члена Политбюро товарища Суслова заиграла музыка, кто первым пригласил свою даму танцевать?» (хохочет)… Уймись… Ну всюду твои ноги – сколько же у тебя ног?

ОН: Я осьминог… У тебя не будет неприятностей с твоим другом?

ОНА: «Не понял»

ОН: Потерять такую девицу!..

ОНА: Ты серьезно?

ОН (не слушает – он в эйфории): Отбить бабу! Ну надо же! В Штатах у меня такие проблемы с женщинами… Я даже думал, что я импотент.

ОНА: Точно – нет.

ОН: Я и сам себе поражаюсь. Причем с самого начала… Пригласить танцевать девушку, которая пришла с другим, да еще увести ее – для меня – научная фантастика. А когда в танце я почувствовал твою грудь.

ОНА: Это когда я прижалась? Думаю – сколько же можно без толку танцевать!

ОН: Нет, нет у меня так никогда не было. У меня обычно проблемы.

ОНА: Ты уже говорил, Надо было давно попробовать с проституткой.

ОН: Не для меня… Как подумаю, что это за деньги…

ОНА: Ага, это всегда с мужиками: как подумают, что надо платить – сразу все пропадает. У меня есть подруга, она говорит: «Хочешь отвязаться от мужика – попроси у него взаймы». Народная Пословица!

ОН: Да и проблема СПИДА…

ОНА: Уж поверь – безопаснее проституток не бывает. Профессионалки, они все предусматривают, Милый, но по-моему, ты что-то не усек?

ОН: (не слушая): «Мы провода под током – к друг другу нас того гляди вдруг бросит ненароком».

ОНА: Да замолчи ты! Ты вправду не сечешь ситуацию?

ОН смотрит на нее.

Долгая пауза.

ОН (понял): Да ты что?!..

ОНА: Ну!

ОН: Неужели?!

ОНА: А тебе не объяснили, что это за ресторан? И какие там сидят дамы?

ОН: А… твой друг?

ОНА: Он прежде работал охранником, кстати, в твоей гостинице. Чтобы девушке пройти в интуристовскую гостиницу – надо иметь или такого знакомого или швейцара… И платить им – не только деньгами.

ОН: Почему же ты не захотела ко мне в отель, если у тебя такое полезное знакомство?

ОНА: Потому что теперь он в твоем отеле не работает… Но, как видишь, остался моим другом.

ОН: Сутенером!

ОНА: Ну вот, разобрался, наконец! Надеюсь «не в отеле» было не плохо?

ОН: И сколько я тебе должен?

ОНА: Немного по вашим меркам. У вас, слыхала, меньше сотни не берут, У нас скидка – мы восемьдесят.

ОН: Чего?

ОНА: Думаешь, рублей?

ОН: Надо же – первая девушка, в жизни которую я отбил. Я гордился.

ОНА: Гордость – большой грех, любимый!

Он поднялся на кровати.

ОНА: Ты чего?

ОН: Я сейчас отдам, а то я забывчивый.

ОНА: Ничего, лежи, я не забывчивая – напомню.

ОН: Так было удивительно!

ОНА: Только не грусти.

ОН: (спохватился): Да! Мне ведь нужно звонить.

ОНА: Ну вот – сразу вспомнил про дела. Под кроватью. В смысле – телефон.

ОН (шарит под кроватью рукой): Как же я мог забыть!

ОН вынимает телефон из-под кровати.

ОН: Все удобства.

ОНА: Не все. Писать – идти на следующий этаж. В тридцать вторую квартиру – там одна бабуля обитает.

ОН: А что это, вообще, за помещение? (набрал номер) Алло! Здравствуйте, Свету можно? Меня зовут Борис. Дело в том, что вы меня не знаете. Она тоже. Я приехал из Ленинграда, от одного ее знакомого, и мне нужно срочно ей кое-что передать. А когда она вернется? Можно будет перезвонить – это не будет для вас поздно? Спасибо.

Вешает трубку.

ОНА: Значит ты Борис?

ОН: Я – Билл. Но в силу некоторых обстоятельств я не хочу говорить этим людям, что я из Штатов.

ОНА: Кстати, Биллчик, ты помнишь как зовут меня?

ОН: Честно?

ОНА: Забыл.

ОН: А потом как-то неудобно было спрашивать.

ОНА: Ну да, все так быстро случилось – «трам – бам – сэнкю мадам». А ведь я тебе сразу сказала – я всегда сразу говорю свое имя, чтобы успеть… Инесса, только не Инна, а именно Инесса.

ОН: Прости.

ОНА: Нет, ты прав: «Не повод для знакомства». Есть такой анекдот… Послушай, ты опять?!

ОН: (нежно) Как странно, а я думал, что все…

ОНА: Ну хорошо, ну выключи свет. И заодно выбрось окурки – аккуратно… Ведро справа от Ленина…

Он торопливо выключает свет. Стук босых ног, скрип кровати. ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ в темноте: «Мамочки, мамочки, мамочки, мамочки – о! о! о!»

Прошел час. Они одеваются.

ОН: Ты грандиозная!

ОНА: Ну вот видишь: и с проституткой тоже можно…

ОН: Не надо.

ОНА: Режет слух? У нас в Совке придумали – «Ночные бабочки» – по-моему пошло. И сентиментально. Проститутка – строже, и как-то профессиональнее. Светлана – которой ты звонил в виде Бориса – это кто же?

ОН: Запомнила.

ОНА: Ненавижу это имя.

ОН: Это сложная история. Как тебе объяснить…

ОНА: Если не можешь – не объясняй.

ОН: Я приехал на ней жениться.

ОНА: Круто.

ОН: Только жениться не по правде.

ОНА: Не понял.

ОН: Я профессор в университете. Это у вас в Совке профессор – важная птица, а в Штатах – голь. Адвокат, врач, бизнесмен – они люди…

ОНА: Ничего у нас тоже так будет.

ОН: Конечно будет, куда вы денетесь Вообще, все, что говорили о социализме большевики – это ложь Но все что они говорили про капитализм – правда… Короче, мне нужны деньги. И один сукин сын, ваш эмигрант, предложил мне… В Союзе у него осталась любимая, а он в Америке женился. Но затосковал – не может забыть русскую любовь.

ОНА: Как романтично! Что делать, наша баба – это до могилы.

ОН: Я взялся доставить ее в Штаты. То есть жениться на ней и привезти.

ОНА: Киску – на блюдечке.

ОН: Ассигновал… сумму!

ОНА: С тобой все ясно: ты тоже – проститутка… Ну ладно – поболтали. Пора хилять отсюда. В 12 должны освободить квартиру.

ОН: Но все-таки – что же это за помещение?

ОНА: Этот дом, предназначенный на снос. Здесь был раньше ДОСААФ.

ОН: ДОСААФ! Звучит, будто у тебя насморк. И что это?

ОНА: А говоришь – советолог. Это прежде была такая ВИП-организейшн. «Добровольное общество содействия армии и флоту». Здесь ветераны, маршалы… Опять?

ОН: Грандиозно!

Ласки.

ОНА: Перестань! И как тебе не надоест?… Но в прошлом году их выселили – капитальный ремонт дома…

ОН: А ремонт, коли деньги на него получены, не начинается годами. Потому что деньги сразу…

ОНА: Сперли. Теперь вижу ты – советолог. И я подсуетилась. Думаю, на хрена мне в гостиницах швейцарам платить, когда такое отличное помещение! Сначала платила технику-смотрителю, который наблюдает за домом… Но теперь мой дружок на себя оформляет… Он как ушел из отеля – стал трудится как это говорится, в силовых структурах (смеется). Здесь теперь у него вроде явочной квартиры.

ОН: Что?!.. Значит тут прослушивается?!

ОНА: А в отеле – не прослушивается? Ничего – свои слушают, не американцы… Кстати, здесь, думаю, нет. Зачем?… Я ведь сама докладываю про встречи с иностранцами…

ОН: Да ты что!

ОНА: Так положено. К тому же мне за это деньги платят. Только одно плохо – требуют в письменном виде.

(Хохочет).

ОН: Значит ты работаешь на КГБ?

ОНА: Хочешь предложить на ЦРУ?

ОН (испуганно): Ты что? Ты что?!

ОНА: Нет, на ЦРУ не буду. Если бы я жила у вас, тут другое дело, тогда ради бога (хохочет).

ОН: Послушай, значит все что я говорил про эту Светлану…

ОНА (долго хохочет): Да, нет, я шучу! Ну пошутила… Ну не боись – все шутка. Люблю пошутить с вашим братом – иностранцем – вы все так смешно пугаетесь… И главное: сразу забываете про нежности. Хоть одеться спокойно можно. А то пока одеваешься – сто раз приходиться раздеваться.

ОН: Действительно? Шутка?

ОНА: Ну если бы правда, разве я бы рассказала? Что я дура?

ОН: Поклянись.

ОНА: Всегда пожалуйста. Клянусь. Могу дать и честное пионерское впридачу (хохочет). Значит в Америку хочешь нашу девушку вывезти? Кстати, в вашей Америке живет мой хороший знакомый.

ОН: Американец?

ОНА: С клиентами – ни-ни… Разок и разошлись как в море корабли! Он – моя первая любовь. Роскошный брюнет, изволивший лишить меня невинности в четырнадцать лет… А заодно и мою лучшую подругу… (хохочет). Но какой был проницательный! Помню сказал мне: «Девчушка, чую, пора сваливать за бугор – потом такая толкучка начнется, потом столько нас набежит!» Анекдот говорит знаешь: «Что надо делать если в Совке откроют границу?… Влезть на дерево чтобы не затоптали!» (хохочет). Он кроме девок анекдоты любил. До сих пор вспомню и смеюсь. И ведь правда – столько наших набежало! Чтобы побыстрее смотаться, мой анекдотчик заплатил мною одному… Конечно, не только мною – баблом тоже. И представляешь, какого-то несчастного еврея не пустили, а вместо него по еврейской визе выехал мой друг, который кстати русский… Вот такие интересные мерзавцы гуляют сейчас по вашей Америке! С чем вас и поздравляю! (хохочет). Нет, я ему благодарна: главное объяснил мне какой капитал подарила мне природа. «Все мое ношу с собой», – сказал философ. Вот так! Каждый должен научиться: сначала эксплуатировать себя, уже потом – других!

ОН: В четырнадцать лет?! Мерзавец!!!

ОНА: По-моему ты ревнуешь. И правильно. Забыть его невозможно. Как я его провожала! Сколько слез! В тот день отъезжало много настоящих евреев. У меня с евреями особые отношения. Я, вообще-то, могу считать себя почти еврейкой.

ОН: Это как?!

ОНА: Ну это долго объяснять… Эти настоящие сидели в аэропорту и пели песню.

 
«Вы слыхали, как поют жиды.
Нет, не те – не бело-голубые».
 

Это флаг такой ихний – Израиля.

 
«А жиды, советские жиды, вечные изгнанники России.
Вот они расселись на вещах и поют, заглатывая слезы,
Про любовь и трели соловья и про отчий дом, и про березы.
В дальний путь до голубой звезды.
Вас доставит Боинг, не промедлив.
А пока в порту поют жиды,
Так зовут на Родине евреев».
 

Я даже прослезилась… Домой пришла и даже отец расчувствовался…

ОН: А кто твой отец?

ОНА: О, мой отец! Большой человек.

ОН: (насмешливо) Член Политбюро?

ОНА: Бери выше.

ОН: Горбачев?

ОНА: Еще выше…

ОН: (глядя в небо): Иди на фиг!

ОНА: Нет, все-таки ниже. Ну ладно – пора. Познакомились. И разбежались, Билл… БИЛЛУША… Нужны ли тут прописные?

За окном звук льющейся воды.

ОНА: Вот гады!

ОН: Что это.

ОНА: «Что-что!» Ссут. На Арбате туалетов нет Вот народ и трудится во дворах! Не очень-то слушать приятно… в романтические минуты! Ну ладно, адью, братцы-кролики!

ОН: Ну, может, все-таки, еще повидаемся.

ОНА: Не обижайся. Понимаешь, «слаба на передок»… Быстро привыкаю. И работе мешает. Так что – нет!

ОН: Ты про КГБ, действительно, пошутила?

ОНА: Абсельман… Всё – «кис ми» и – в разные стороны.

ОН: Только позвоню. В последний раз (берет телефон). Светлану можно? Понятно. Ну хорошо. Я тогда уже завтра буду звонить.

ОНА: Нету?

ОН: На дежурстве.

ОНА: Видать, крутое дежурство у твоей Светаньки.

ОН: Что-нибудь передать в Америке твоему знакомому?

ОНА: Хорошая мысль. Моему знакомому от меня одно нежное слово: подонок!

ОН: С удовольствием. Но адреса не знаю.

ОНА: А зачем? Останови у вас на улице любого нашего, И скажи ему – «подонок». И каждый будет знать за что!

Комната в московской квартире. Сейчас здесь двое – тот самый безвестный актер (теперь он с бритой наголо головой) и Билл.

БИЛЛ: Здравствуйте.

БРИТЫЙ: Здравствуйте, товарищ.

БИЛЛ: Простите, это я вам надоедал по телефону все эти дни.

БРИТЫЙ: Значит, это вы, голубчик, Светаньке дозваниваетесь?

БИЛЛ: Глупейшая история. Уже 10 дней не могу с ней соединиться, а мне скоро улетать.

БРИТЫЙ: Да вы проходите, батенька, в комнату… Обувь у нас не снимают. Возвращается Светуля очень поздно с работы, что поделаешь. Все девушки, голубчик, от работы норовят отвязаться, а моя – наоборот, еще дежурит. И допоздна. А вы, поинтересуюсь, батенька, по какому поводу хотите с нею встретиться?… Нет-нет, я отнюдь не вмешиваюсь в ее жизнь, но – нота-бене: такие нынче тяжелые случаи, а она у нас – архидоверчивый человек.

БИЛЛ: Я письмо привез. Для нее.

БРИТЫЙ: Давайте-ка сюда, товарищ.

БИЛЛ: К сожалению, могу только в собственные руки. Такая договоренность.

БРИТЫЙ: Как хотите. У нас в семье – совершеннейшая свобода. Правда, не до анархии А вокруг, повторюсь, – очень тяжелые случаи. В стране криминогенная ситуация. И наша мягкотелость. Расстреливать стесняемся, батенька… Чайку не хотите?

БИЛЛ: Нет-нет, не беспокойтесь!

БРИТЫЙ: А я, пожалуй, выпью, пока труженица наша подойдет.

Бритый уходит и вскоре возвращается с чайником в руках. Но как же он переменился – наклеил бородку и усы!

И… торжествующе глядит на Билла.

БИЛЛ: Боже мой! Ленин!

«ЛЕНИН» (снисходительно улыбаясь): Сахарок будете вприкуску? Владимир Ильич любил посидеть, похрустеть сахарком и о мировой революции с соратниками побеседовать. О мировой, запомните это, товарищ из Ленинграда. (Шутливо) Так сказать, товарищ из города имени меня.

БИЛЛ (совершенно потрясенный): Владимир Ильич!

«ЛЕНИН» (скромно): Ильич умер. А перед вами просто человек. Очень похожий на Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Главное, дорогой товарищ, не терять личную скромность.

(Ставит на стол бутылку водки).

«ЛЕНИН»: Как вы догадываетесь – сам не пью. Можно ли пить с лицом Ленина? А вы – не стесняйтесь. Российский пролетариат водочку уважает.

БИЛЛ: Я тоже не пью… Ленин!

«ЛЕНИН»: Чувствую, батенька, не можете избавиться от мистических восклицаний. Между тем мистики тут нет. История очень простая (пьет чай, звучно хрустя сахаром). Я всем ее рассказываю с превеликим удовольствием. Надо сказать, был я никому неизвестным актеришкой в знаменитом театре. И вот однажды наш главный режиссер… Человек, известнейший но тяжко больной «русской болезнью» решил поставить пьесу о Ленине. На пороге как раз мой юбилей – 110 лет. Был в театре, конечно, актер, который всегда играл Ильича, но помер, бедолага. Нужен новый Ленин. А где взять? Этот купол головы, этот череп Сократа? А ленинская одержимость? А «искра» в глазах, простите за каламбур? И понял наш главный – нету у него Ленина. Нотабене: что делает наш человек, когда проблема неразрешима?

БИЛЛ: Я думаю.

«ЛЕНИН»: И правильно думаешь. Но с кем пить? С самым горьким пьяницей в театре. Тогда это был я! Только я один мог его перепить. В Театре – Тень Отца Гамлета – вот и все мои роли… Ну если ты Тень – как не пить… В тот раз наш знаменитейший очень горевал… Пьем день. Потом три… Неделю. Пошла вторая. Не закусываем. Ползаем по комнате, как два лунохода. О Ленине все горюем На десятый день подползает он ко мне и шепчет: «Я знаю, кто Ленин. Я – Ленин…» «Нет, – говорю, – пьянь ты горькая, а не Ленин». Он плачет. «Точно, – говорит, – какой же я на хрен Ленин? Гавно я!». Еще пьем. Уже почти не движемся. И, как сейчас помню, подползает он ко мне и вдруг за волосы хвать! А у меня шевелюра шикарная была. Я думал – драться лезет. Хочу ему в рожу врезать – а силушки нет. А он мои волосы – назад, как будто отдирает, и шепчет: «Знаешь, кто Ленин? Ты – Ленин». И замертво падает пьяный. И я – за ним… Дома очнулся – голова разламывается. И вдруг – будто слышу голос: «Ты – Ленин». Подхожу к зеркалу, вот к этому, жениному трюмо, жена-покойница еще жива была, волосы закрываю полотенцем и обмираю.

БИЛЛ: Ленин!

«ЛЕНИН»: Ленин.

БИЛЛ: Скажите, ваша дочь…

«ЛЕНИН»: Придет, батенька, придет… И вот мчусь в театр, беру усы, бородку – домой приехал, опасной бритвой голову обрил. И наложил усы и бородку. Кричу жене. Входит, глядит на меня – и хвать за сердце. И шепчет…

БИЛЛ: Ленин!

«ЛЕНИН»: Да, Владимир, говорю, Ильич Ульянов-Ленин. Вот так все и случилось. С тех пор жизнь пришлось переменить. К примеру – алкоголь! Ни-ни-ни…

БИЛЛ: Ни-ни-ни.

«ЛЕНИН»: С вами очень приятно беседовать, товарищ, из города имени меня.

БИЛЛ: И мне тоже необычайно интересно. Но я все думаю: а может, сижу напрасно? Может, ваша дочь… попросту не придет?

«ЛЕНИН»: Обижаете! Дочь Ильича ночует только дома. Вы, конечно, знаете мое знаменитое письмо к Инессе Арманд, где Ильич сурово осуждал интеллигентски-мещанские внебрачные связи противопоставляя им здоровый пролетарский брак!

БИЛЛ: Но, если память не изменяет, он с этой Инессой…

«ЛЕНИН» (мягко): Перефразируя известное выражение: «Что дозволено Ленину, то не дозволено быку». Вот так началась моя новая жизнь. Естественно, вскоре я пришел к Главному. Надо сказать, что пьяный – он со мной друг первейший. А трезвый – с трудом узнавал. Вхожу в кабинет. Он, как всегда, после запоя – мрачный, спокойный. Смотрит на меня молча – величественно: дескать, что тебе, Тени, надо? Я, тоже молча, вынимаю усы и бороду – и нацепляю, И на него гляжу. «Действительно, Ленин, – говорит. – Ну и что?» Я говорю: «Как это – ну и что!? Я – Ленин!».»Ленин ты Ленин, а играть его не можешь? Фамилию поменять ты же не хочешь?» Так началась моя трагедия. Дело в том, батенька, что фамилия у меня для Ленина не самая удачная – Рабинович.

БИЛЛ: Разве вы…

«ЛЕНИН»: Никогда! Чистокровный русак! Вы что, не видали евреев с фамилией Иванов? А я – русский с фамилией Рабинович.

БИЛЛ: Но почему?

«ЛЕНИН»: Революционный прадед. Он был эсер, и в знак протеста против царского антисемитизма взял себе фамилию Рабинович. И мой дед был тоже революционер, но уже большевик. И конечно, он сохранил нашу революционную фамилию – Рабинович. Но мать моя была, к сожалению, из богатого крестьянского рода. Ее отец жил с нами. И вот сойдутся, бывало, два деда, спорят, кричат…

БИЛЛ: (усмехнулся) И долго они кричали?

«ЛЕНИН»: Вижу, правильный ответ знаете. До 37-го. Сначала революционного деда постреляли, потом крестьянского отправили в лагерь, как кулака. Наконец и за отцом моим пришли. Важный он был – заместитель наркома. А энкеведешник ему: «Ах ты Рабинович, жидовская морда!» И физиономию расквасил… Из всех них, надо сказать, вернулся только дед-кулак. Его уже во время войны выпустили. И на фронт. Он сразу в окружение попал. Сначала в немецкий лагерь, а в 45-м – в американский. Американцы его в СССР вернули, и у нас его отправили уже в наш лагерь! Он, когда вернулся, говорил мне малолетке: «В жизни задавай только два важных вопроса: “Бьют ли? И кормят ли?» В немецком лагере сильно били, и совсем не кормили, в американском – не били и кормили. Ну а в нашем – опять – били, и не кормили»… Но этот хоть вернулся. А мои-то ленинцы – Рабиновичи – с пулей! И как же мне, после всего этого – сменить фамилию Рабинович? Представьте, что бы сказал на подобное Ильич? О, Ильич умел осуждать соглашательство. «Мерзавец» «политическая проститутка», «сволочь» – это у него как пряники.

БИЛЛ: Поучительный рассказ… Но ваша дочь…

«ЛЕНИН» (не слушая): Но решился я попытать счастье на киностудии. Тогда как раз вся страна готовилась праздновать (как бы в шутку) мой юбилей. Такие торжества! Только подумай… Всего сто десять лет назад Ленин родился. Ведь живут же столетние. И он, значит, мог вполне жить.

БИЛЛ: И вы могли бы с ним встретиться – два Ленина!..

«ЛЕНИН»: Тогда на Мосфильме – сколько картин про него снималось. И вот беру свою ленинскую кепочку и бородку – и туда. Помню – голоден был, решил зайти в буфет. А там – жуткая картина: стоят в очереди за шницелем – три Ильича. Друг за дружкой. Меня от такого кощунства оттуда ветром сдуло. Иду по коридору и в открытую дверь вижу картину: плюгавый человечек развалился на диване и перед ним навытяжку стоит – ну, кто бы вы думали?

БИЛЛ: Он!

«ЛЕНИН»: Он! Он! Ильич! И плюгавый мерзавец криком кричит на него. Я схватил стул и… Плюгавый оборачивается… Ну представляете – вдруг перед вами вырастает второй Ильич – уже со стулом.

БИЛЛ: Разрыв сердца!

«ЛЕНИН»: Ничего подобного. Бросился лобызать меня. «Где ж ты раньше был, – кричит. – Какое лицо! Я тебя всю жизнь искал».

БИЛЛ: А вы ему – фамилию!

«ЛЕНИН»: Он только и вздохнул: «Ах, Рабинович, Рабинович. Огорчил ты меня, Рабинович! Но ничего, мы тебе ее сменим, тебя все равно никто не знает». – «Это, – говорю, – ты меняй свою фамилию, благо ты ее уже сменил. А мою революционную фамилию не трожь!»

БИЛЛ: Я все-таки хотел бы уточнить насчет вашей дочери. Сейчас уже 11 часов.

«ЛЕНИН»: Да что ж ты такой неспокойный. Придет. Тебе ж сказали… Но Ленина я все-таки сыграл. И не раз. Вот, смотри (он торжественно вынимает огромный альбом и начинает листать его). Теперь отличи на фотах: где я, а где – Ленин? Да ты на меня не смотри, ты в альбом смотри.

БИЛЛ: Ну надо же! Это – настоящий?

«ЛЕНИН» (торжествующе): Это я.

БИЛЛ: А это – вы?

«ЛЕНИН»: Настоящий! А это?

БИЛЛ: Настоящий?

«ЛЕНИН»: Я! Дальше.

БИЛЛ: Вы!

«ЛЕНИН»: Точно. Как узнал?

БИЛЛ: А кто это рядом с вами? Кто это?!

«ЛЕНИН»: Чего это, ты так взволновался? Дочь, Светанька.

БИЛЛ: Какое хорошее лицо!

«ЛЕНИН»: Работает в ДОСААФе. Помогает старикам-ветеранам.

БИЛЛ: Что ж, самое подходящее занятие для дочки Ленина!

«ЛЕНИН» (возвращаясь к рассказу): И вот в те дни, когда вся страна расцветала торжественными заседаниями…

БИЛЛ (все рассматривая фото): Надо же!

«ЛЕНИН»: Да, отлипни ты от этой фоты, Короче был у нас хороший обычай: ты молодой, не помнишь, конечно. В дни годовщин Октябрьской Революции после торжественного заседания в зале появлялся сам Ильич. Поздравлять трудящихся со своим юбилеем. В городах столичных звали конечно знаменитых артистов. Ну а городкам поплоше тоже хочется живого Ильича. Вот они ко мне и обращались. Таким макаром я с ленинской кепкой всю страну облетел. Перед торжественными заседаниями часто было открытие памятника. И, конечно, я в первом ряду! Помню, в Уссурийске приключилась знаменитая история: там два скульптора памятник Ильичу делали. Один запил – пришлось доделывать другому. И вот сняли покрывало с памятника, я речь поздравительную держу – а за мной Ильич в граните, энергичный такой, в пальто и кепке. А в руке у него… другая кепка. И что интересно – никто не заметил. И я сам не заметил. Я уже улетел в другой город, к другому Ильичу… А в Уссурийске только на третий день какой-то мальчонка к отцу пристал: мол, я тоже хочу ходить с двумя кепками, как дедушка Ленин… Но главная моя радость это когда в городском театре после торжественного заседания стремительной походкой Ильича я входил в зал, шел по проходу. Бурные овации. И в эти минуты я уже не видел зажравшихся райкомовских морд. Передо мной был Смольный в день Октябрьской Революции, актовый зал, горели люстры и товарищ Троцкий объявлял бушующему в восторге залу, этим серым солдатским шинелям: «Среди нас появился прибывший в Смольный товарищ Ленин»… Кричи «ура!»

БИЛЛ: Это вы мне?

«ЛЕНИН»: Кричи «ура».

БИЛЛ: Ура!

«ЛЕНИН» (влезает на стул, кричит): «Революция, о необходимости которой говорили все время большевики, свершилась!» Овация! (БИЛЛ хлопает) Кричи: «Ура!»

БИЛЛ (кричит): УРА!!

Дверь открывается и входит та самая «Инесса».

ИНЕССА: Это что за крик?

«ЛЕНИН» (угодливо): Вот и доченька пришла. А тебя товарищ из города имени меня дожидается.

ИНЕССА (строго): Товарища вижу. Но и тебя вижу – почему-то в усах и бороде?

«ЛЕНИН»(горестно): Нарушил! Нарушил!

ИНЕССА: Приведи себя немедленно в порядок, папа.

«ЛЕНИН»: Доченька, Светанька! Я просто чтобы развлечь немного товарища.

ИНЕССА: Ну какая же я Светанька? Ты же переименовал. Так что, «товарищ из города имени его», я – Инесса. В честь любовницы товарища Ленина Инессы Арманд.

«ЛЕНИН»: Ну как ты можешь?! Товарищ Арманд – боевой товарищ по партии, недаром я написал ей в письме…

ИНЕССА: Ты еще не отклеил бороду?

«Ленин» понуро покидает комнату.

ИНЕССА: Бывают такие волшебные совпадения… Это может произойти только со мной. Смешно, но у меня уже там мелькнуло…

БИЛЛ: 10 дней я звонил!

ИНЕССА: Да, 10 дней я не подходила к телефону.

БИЛЛ (насмешливо): А я подумал: много работаешь.

ИНЕССА: И это тоже. Я рада, что ты сможешь передать сукиному сыну – я тоже стала сукиной дочерью.

БИЛЛ (вынимает письмо): Мы предполагали, что могут обыскивать на таможне. Так что он написал всего одну фразу (протягивает письмо).

ИНЕССА: По-моему, я уже сказала: не интересует (разрывает письмо).

БИЛЛ: Ничего, я наизусть помню: «Прошу тебя, делай все, как попросит вручатель письма».

ИНЕССА: Надеюсь, передашь, что именно так я и поступила.

БИЛЛ: Но я не собираюсь этого передавать.

ИНЕССА: Да! Конечно: ты же собираешься получить от него бабло…

БИЛЛ: Послушай, все-таки есть смысл подумать.

ИНЕССА: Ну зачем занудничать?

Входит «Ильич» – опять с чайником. Он без усов и бороды.

«ЛЕНИН»: Чаек свежий (разливает). А гость у нас оказался молчаливый. Очки только трет и меня слушает.

ИНЕССА: И правильно. Он, видимо, ждал окончания вашей ленинианы., Папаша рассказал вам о своем преступлении?

«ЛЕНИН»: Ну перестань.

ИНЕССА (неумолимо): И за что с него усы и бороду сняли?

«ЛЕНИН»: Ну не надо (угодливо). Небось, устала на дежурстве.

ИНЕССА: Жизнь в ДОСААФе, папаша, не останавливается порой до утра. Ветераны – люди старые, у них бессонница. Приходят, делятся с нами воспоминаниями о войне и победах. Но это не отменяет твоего рассказа: гость наш заждался!

«ЛЕНИН» (вздохнул): Ну хорошо, хорошо. Дело случилось в городе Калинине… Калинин – хитрый был мужичонка. Недаром в его честь город прозвали. Еще при Ленине выдвинулся, потом стал первым президентом. Сталин у него тогда жену и посадил. И в лагере ей поручили ответственную работу: арестантское белье стирать и от вшей очищать. И вот сидит она, вшей давит и по радио голос мужа из Кремлевского дворца слушает.

ИНЕССА: Папа!

«ЛЕНИН»: Я к чему это говорю. Сталин не просто старых большевиков сажал. За этим (зашептал) была большая тайна. Условлено все это было с Ильичом. Заранее.

ИНЕССА: Нам, папаша, неинтересны ваши детективы. Мы покаяние ваше хотим выслушать.

«ЛЕНИН» (вздохнув): Значит, в городе Калинине, на стадионе, решили устроить парад кинозвезд. Все знаменитые киноактеры в костюмах своих героев должны были проехать по полю стадиона. Конечно, великий актер Бабочкин в бурке героя революции Чапаева, на тачанке, и другой великий – Марк Бернес, должен был спеть свою знаменитую песню из кинофильма «Два бойца» и, конечно же, знаменитейший актер, который играл в кино Ленина, на ленинском броневике должен был въехать на стадион и сказать любимые ленинские слова… Но знаменитейший не поехал… И они уговорили меня.

ИНЕССА: Здесь папаша неподробен. Они предложили ему прикинуться этим самым знаменитейшим актером, сыгравшим Ленина. Папаша должен был под его фамилией проехать на броневике. И он согласился!

«ЛЕНИН»: Да, согласился. Не из-за денег. Хотел перед всем стадионом произнести незабвенные ленинские слова: «Революция, о которой…»

ИНЕССА: Как вы понимаете, эти слова были записаны на пленку, в исполнении того же знаменитейшего артиста.

«ЛЕНИН»: Неважно! Ведь я шептал бы их, пока его голос гремел на стадионе. Но в тот день был дождь и очень холодно, и администратор. Негодяй, который устраивал концерт, и предложил мне… (замолчал).

ИНЕССА: Что предложил? Мы ждем.

«ЛЕНИН» (кричит): Не мучь!!! И вот сижу я, пью водку, согреваюсь, и чувствую – пьянею. А рядом уселся Чапаев. Но это оказался не великий Бабочкин, а какой-то неизвестный, загримированный под Бабочкина. А рядом пьет Бернес, но это был не Бернес, а тоже – загримированный под… И тут я понимаю, что администратор, чтобы платить малые деньги, собрал всякую шваль!..

ИНЕССА: Не сбивайся. Итак, подходит очередь папаше выступать, а папа-Ленин, оказывается, пьян. С ленинской бородкой, в ленинской кепке… пьян!

«ЛЕНИН» (почти плача): И они меня к священному красному стягу привязали, чтобы не упал. И тут выяснилось, что ботинки мои ленинские пропали. Видимо, «лже-Бернес» спер. И тогда архимерзавец администратор придумал мои ноги выкрасить в черный цвет. И вот выезжаю я – пьяный Ленин без ботинок, с черными ногами, а за мной на тачанке – пьяный Чапаев, и по полю идет – пьяный «Бернес». И тут я как закричу: «Дорогие сограждане! Это не настоящий Бернес! Это не настоящий Бабочкин…» Но администратор, подлец, врубил фонограмму, и сверху, с небес, Ленин прокричал: «Революция, о необходимости которой говорили большевики, свершилась!». А снизу я ору: «Это не Бернес!» И тогда – знамя не выдержало, и я упал на броневик. И все сограждане поняли – Ильич – пьян (замолчал).

ИНЕССА: Нет уж, до конца говори.

«ЛЕНИН»: А потом администратор бил меня по ленинскому лицу… Ну как мне было жить после этого?

ИНЕССА: Еще бы: Ильич с побитой физиономией.

«ЛЕНИН»: Спасибо партии: повелела мне остаться жить. Ночью, во сне, я услышал голос партии.

ИНЕСА: Мы с партией по ночам разговариваем!

«ЛЕНИН»: Партия наложила на меня архистрогий выговор: 6 лет не подходить к ленинской бороде и его усам, 6 лет не надевать его кепку и жить актером Рабиновичем. Я взял себе партийное задание: за эти годы прочесть все, что написано о Ленине. И сейчас я представляю каждый ленинский день. Вы поняли – каждый! Спрашивайте – любой. Ну спрашивайте!

ИНЕССА: Папаша, думаю – хватит!

«ЛЕНИН»: К примеру: 8 ноября 1918 года годовщина Октября. Допустим, 11 часов дня. Где я?

БИЛЛ: Наверное, на Мавзолее?

«ЛЕНИН»: Мавзолей еще не построили – я еще жив. Но вы почти догадались, батенька, – я на Красной площади, на трибуне. Конечно держу речь. Кстати ночью эту трибуну соорудила бригада интеллигентских хлюпиков, содержавшихся для перевоспитания в революционной тюрьме. Вся Москва полыхала в тот день красным кумачом.

ИНЕССА: С тех пор и исчезла у нас материя для одежды.

«ЛЕНИН»: Какая глупость шить одежду, если можно шить флаги. Еще пример. Наобум. Любое число…

БИЛЛ: К примеру, сегодняшнее – 18 августа, но 19-го года.

«ЛЕНИН»: Прекрасно. Партия заставила меня позировать художнику Анненкову. Я – жертва партийной дисциплины, согласился позировать. Во время сеанса он что-то болтал об искусстве, и когда он уходил – я сказал ему всю правду: «Когда закончится пропагандистская роль искусства – мы его чик-чик, дзык-дзык – и отрежем»… Кстати, он ее записал.

ИНЕССА: Ну а теперь, папа, мы тебя: чик-чик…

«ЛЕНИН» (уходя): Дзык-дзык. Не люблю интеллигенцию. Обожаю рабочий класс.

«Ленин» уходит.

ОНА (Биллу): Какое счастье, что это с ним случилось Даже не верится – шесть лет свободы Значит до августа 91 года могу отдохнуть от его сумасшествия.

БИЛЛ: Но вернемся к нашим баранам.

ИНЕССА: Ну что ж. Скажешь Артурке, что я возмущена предложением. Какой-то американский наглец приехал жениться на дочке Ленина. Неужели мало, что у вас живет дочка Сталина? И вообще: зачем отсюда уезжать? Здесь грядет великое время. Сейчас я зарабатываю побольше Горбачева. Разве у вас я смогу зарабатывать побольше Рейгена? Скоро здесь будут такие возможности для людей с деньгами: бандюги, мафиози, проститутки – это все будущие богачи. Так что папа-Ленин ошибся: совсем не кухарка будет управлять государством. И передай моему мерзавцу, что я приеду в ВАШУ Америку, но богатой! Это будет шикарный визит – «Из России с любовью». Визит нестарой Русской Дамы. (Прислушивается. Потом тихонечко подкрадывается к двери и с силой ее толкает).

Крик «ЛЕНИНА»: А-а!

Держась за голову, входит «Ильич».

«ЛЕНИН» (сохраняя достоинство): Пришел попрощаться. До свидания, товарищ. Я не люблю «гражданин», я предпочитаю ленинское «товарищ».

ИНЕССА: А я, пожалуй, скажу вам – прощайте.

БИЛЛ: Что ж, прощайте. (уходит).

ИНЕССА: Опять под дверью? И тебе не стыдно? Ты же – Ленин.

«ЛЕНИН»: Всегда надо сохранять революционную бдительность. Тогда не было подслушивающих устройств. Все решали уши. Хорошо было товарищу Сталину – у него был архислух. Он мог слышать разговор в третьей комнате. И это очень важно в борьбе с уклонами в партии. А что делать Ленину? Он был гений во всем, но уши – обыкновенные.

ИНЕССА: Ты хочешь сказать, что Ленин тоже все время подслушивал?

«ЛЕНИН»: Я не настаиваю, это всего лишь историческая версия. Настаиваю на другом: этот человек мне кажется очень подозрительным. И я чувствую, он совсем не из Ленинграда.

ИНЕССА: Что ж, революционная бдительность не подвела – ты прав: он… из Америки.

«ЛЕНИН» (в ужасе): Из Америки!

ИНЕССА: И он прожил в России 10 дней. Ну? Неужели ты не понял, папа, кто это?

«ЛЕНИН»: Кто это?

ИНЕССА: Товарищ Джон Рид!

Прошло шесть лет.