Оглавление

Светлой памяти моей дорогой мамочки, Иды Тарасовны Нерсесовой, скончавшейся во сне (!) за пять дней (!) до своего 95-летия…, очень достойно прошедшей столь долгий жизненный путь (коллективизация, индустриализация, ВОВ — труженица тыла (лесоповал и лесосплав в 14 лет), хрущевский волюнтаризм, брежневский «застой», горбачевская «перестройка», ельцинские «лихие 90-е» и… все остальное), более полувека работавшей руководителем самого большого отдела в ГМИИ им. А. С. Пушкина с 1961 г. по 2014 г. до 87 лет (!), посвящаю…

Человек растет с детства.

(древнеперсидская поговорка)

…боль, перенесенная в детстве, как

правило, не проходит бесследно.

(житейская мудрость)

Мы живем один раз, но если жить правильно,

то одного раза достаточно…

(древнеперсидская поговорка)

«Не дай нам/вам бог жить в эпоху перемен»

(древневосточная мудрость)

Все дело в мгновении: оно определяет жизнь

(Кафка)

Мой долг передать все, что мне известно,

но, конечно, верить всему не обязательно…

(Геродот)

Свет показывает тень, а правда — загадку

(древнеперсидская поговорка)

Мысль любит тишину

(сугубо авторское «оценочное» суждение)

Так гов`аривал [либо ему (им) это приписывают!?] Талейран, или так высказывались о нем:

«Тот, кто не жил до 1789 г., тот не знает всей сладости жизни» (Талейран)

«Да у него карманы всегда полны женщинами!» (Наполеон)

«Женщины и есть политика…» (Талейран)

«Женщины, говоря отвлеченно, имеют равные с нами права, но в их интересах не пользоваться этими правами» (Талейран)

«Можно быть у их ног. У их колен… Но только не в их руках (о женщинах)» (Талейран)

«Дорогая, в Ваших (Твоих — как более наглая вариация) глазах я увидел всю свою будущую (оставшуюся — как более сильнодействующая на женскую психику вариация) жизнь!» («сладкая песенка-охмурялка» «дон-жуанов-ловеласов и прочих «мачо» всех времен и народов)

«… я тянулась к нему, как птичка, зачарованная взглядом змеи» (Слова одной из оставшихся нам безымянной, молодой графини — любовницы Талейрана)

«…в Америке честный человек может жить хорошо, но не так хорошо, как подлец, у которого, как вы понимаете, гораздо больше преимуществ» (Талейран)

«Адьё, мой друг, люблю вас всем сердцем!» (такими словами Талейран завершал все свои письма, как любовницам, так и… деловым партнерам)

«Такие люди, как мёсье де Талейран, подобны скальпелям, с которыми опасно играть…» (Меттерних)

«… Она индуска, очень красивая, но самая ленивая и бездеятельная из всех женщин, какие мне встречались» (Талейран — Баррасу о свой любовнице Катрин Ноэль Гран)

«Кто бы мог подумать, что мы совершим такую глупость! У нас всегда было столько славных женщин!» (Слуга Куртиад о женитьбе своего хозяина Талейрана на Катрин Ноэль Гран)

«Талейран не ошибается» (Наполеон)

«Древний Рим и Карл Великий вскружили ему голову» (Талейран о Наполеоне)

«… Я бы хотел, чтобы это была последняя победа, которую Ваше Величество вынудили одержать…» (Талейран — Наполеону о «ничьей» с русскими под Прейсиш-Эйлау)

«У такой дороги нет конца!» (Талейран о наполеоновских амбициях генерала Бонапарта)

«Все было хорошо, пока Талейран находился при мне…» (Наполеон)

«Как жаль, что такой великий человек так плохо воспитан…» (Талейран о Наполеоне)

«Если подкрасться к увлеченному беседой Талейрану сзади и дать ему мощного пинка под зад, то на его лице никак это не отразится!» (то ли Мюрат, то ли Ланн о Талейране)

«Надо убрать Наполеона! Неважно, каким образом. Этот человек уже не может принести никакой пользы. Его время прошло… Пришло время от него избавиться» (Талейран о Русском походе 1812 г.)

«Пока он (имелся ввиду Наполеон — Я.Н.) жив, все так неопределенно, ничего невозможно предугадать» (Талейран)

«…Я прощаю Талейрана. Я слишком плохо к нему относился… Бурбоны будут им довольны. Он любит деньги и интриги, но он очень способный человек. Я всегда питал к нему слабость» (Наполеон)

«Это негодяй, человек коррумпированный, но умный, человек, который всегда ищет способ предать. <…> Нельзя было заключить ни одного договора, ни одного торгового соглашения без того, чтобы предварительно не заплатить ему. <…> Он требовал огромные суммы за содействие заключению. <<…>> «Лицо Талейрана столь непроницаемо, что по нему совершенно невозможно что-либо прочитать: Ланн и Мюрат имели обыкновение шутить, что если он разговаривает с вами, а в это время кто-нибудь сзади даст ему пинка, то по его лицу вы не догадаетесь об этом». (Наполеон Бонапарт на о-ве Святой Елены)

«Почему я не расстрелял Талейрана!?» (Наполеон)

«Через несколько недель Наполеон выдохнется» (Талейран о возвращении Наполеона с о-ва Эльба)

«Это больше не событие, а просто новость» (Талейран о смерти Бонапарта)

«Лучше бы лет пять назад жизнь этого феноменального человека оборвалась от пушечного ядра» (Талейран о смерти Бонапарта)

Наполеон всегда хотел быть один, а это надежное средство против долголетия. (Талейран)

«Самое большое несчастье Наполеона — несчастье, от которого нет избавления, — его одиночество. Он одинок, как сам того и хотел. Одинок в Европе. Но это еще полбеды. Он одинок и во Франции» (Талейран)

«…Он был, без сомнения, выдающейся личностью, человеком необыкновенных талантов и необыкновенной судьбы — я бы сказал, самым необыкновенным человеком не только нашей эпохи, но и многих столетий» (Талейран о Наполеоне)

«… если когда-либо человек с именем Бонапарт окажется в положении, когда ему потребуется помощь или содействие, то он может получить от моих прямых наследников и их потомков любую помощь, какую они в силах предоставить…» (Талейран)

«Это был человек странный, грозный и значительный» (Гюго о Талейране)

«…Господин де Талейран <<…>> ставил под событиями свою подпись, но не он вершил их» (Франсуа Рене де Шатобриан о Талейране)

«Тщеславие господина де Талейрана обмануло его: свою роль он принял за свой гений. Он счел себя пророком, ошибаясь во всем: предсказания его не имели никакого веса. Он не умел видеть того, что впереди, ему открывалось лишь то, что позади. Сам лишенный ясного ума и чистой совести, он ничто не ценил так высоко, как незаурядный ум и безукоризненную честность. Задним числом он всегда извлекал большую выгоду из ударов судьбы, но предвидеть эти удары он не умел, да и выгоду извлекал лишь для одного себя. Ему было неведомо то великое честолюбие, что печется о славе общества как о сокровище, наиполезнейшем для славы индивида. Таким образом, господин Талейран не принадлежал к разряду существ, способных стать фантастическими созданиями, чей облик становится еще фантастичнее по мере того, как им приписывают мнения ошибочные либо искаженные. И все же не подлежит сомнению, что множество чувств, вызываемых различными причинами, сообща способствуют сотворению вымышленного образа Талейрана. <<…>>

…для того чтобы вырасти в грандиозную фигуру, ему недостает внутреннего величия. Многие современники успели слишком хорошо рассмотреть его; о нем скоро забудут, ибо он не оставил неразрывно связанной с его личностью национальной идеи, не ознаменовал свою жизнь ни выдающимся деянием, ни несравненным талантом, ни полезным открытием, ни эпохальным замыслом. Добродетельное существование — не его стихия; даже опасности обошли его стороной; во время Террора он был за пределами отечества и вернулся на родину лишь тогда, когда форум превратился в приемную дворца. Деятельность Талейрана на поприще дипломатическом доказывает его относительную посредственность: вы не сможете назвать ни одного сколько-нибудь значительного его достижения. При Бонапарте он только и делал, что исполнял императорские приказы; на его счету нет ни одних важных переговоров, которые бы он провел на свой страх и риск; когда же ему представлялась возможность поступать по собственному усмотрению, он упускал все удобные случаи и губил все, к чему прикасался. Не подлежит сомнению, что он повинен в смерти герцога Энгиенского; это кровавое пятно отмыть невозможно… Жизнь князя была нескончаемой цепью обманов. Зная, чего ему недостает, он избегал всех, кто мог его разгадать: постоянной его заботой было не дать себя раскусить; он вовремя уходил в тень; он полюбил вист за возможность провести три часа в молчании. (…) Тасуя карты, он придумывал эффектное словцо, вдохновленное утренней газетой или вечерней беседой. Если он отводил вас в сторону, дабы занять разговором, то немедля принимался обольщать вас, осыпая похвалами, именуя надеждой нации, предсказывая блестящую карьеру, выписывая вам переводной вексель на звание великого человека, выданный на его имя и оплачиваемый по предъявлении; если же, однако, он находил, что ваша вера в него достаточно тверда, если он замечал, что ваше восхищение несколькими его короткими фразами, претендующими на глубину, но не имеющими ровно никакого смысла, не слишком велико, то удалялся, боясь разоблачения. Он был хорошим рассказчиком, когда на язык ему попадался подчиненный или глупец, над которым он мог издеваться без опаски, либо жертва, зависящая от него и служащая мишенью для его насмешек. Серьезная беседа ему не давалась; на третьей фразе идеи его испускали дух». (Франсуа Рене де Шатобриан)

«Я не знала Талейрана, а то, что слышала о нем, создавало большое предубеждение. Но я была поражена изяществом его манер, которые представляли резкий контраст с чопорностью военных, окружавших меня до тех пор. Он всегда сохранял среди них тон большого вельможи; щеголял пренебрежительным молчанием и покровительственной вежливостью, которой никто не мог избежать. Он один присваивал себе право подсмеиваться над людьми, которых пугала тонкость его насмешек…» [Клер де Ремюза (1780–1821) — придворная дама при дворе Жозефины]

«У Талейрана гордыня была равна амбициям». [Антуан Анри де Жомини (1779–1869) — генерал, военный писатель]

«Я сгибаюсь, но не ломаюсь» (Талейран)

«Никогда не будьте бедным…» (Талейран)

«Главное — не быть бедным» (Талейран)

«Только глупцы никогда не меняют своих мнений!» (Талейран)

«Мое мнение? У меня одно мнение утром, другое — после полудня, а вечером я больше уже не имею никакого мнения» (Талейран)

«Никогда не поддавайтесь первому движению души, потому что оно, обыкновенно, самое благородное». (Талейран)

«Прежде всего не следует доверять нашим первым движениям — они почти всегда добры» (Талейран)

«Чтобы сделать карьеру, следует одеваться во все серое, держаться в тени и не проявлять инициативы» (Талейран)

«Оставляйте на завтра то, что не можете с легкостью сделать сегодня. Это избавит вас от ошибок, которые вы совершите, торопясь и перегружая себя работой» (Талейран)

«Обещание тем и хорошо, что от него всегда можно отказаться» (Талейран)

«Осмотрительность, то есть искусство обнаруживать лишь часть своей жизни, своих мыслей, чувств и впечатлений, — составляет главное достоинство» (Талейран)

«Длинная речь так же не подвигает дела, как длинное платье не помогает ходьбе» (Талейран)

«Еда — одна из форм управления людьми!» (Талейран)

«Никогда не спешите, и вы прибудете вовремя» (Талейран)

«…надо дать времени поработать на вас и довериться стечению обстоятельств»

(Талейран о постулате Ришелье)

«Единственное вложение, которое ничего не стоит, но приносит большой доход — это лесть» (Талейран)

«Хороший дипломат импровизирует в том, что следует сказать, и тщательно готовит то, о чем следует промолчать» (Талейран)

«Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли» (Талейран)

«Ложь это такая прекрасная вещь, что не стоит ей злоупотреблять» (Талейран)

«Лгите! От лжи всегда что-нибудь да останется» (Талейран)

«Иногда нужно заняться политикой, прежде чем она займется вами» (Талейран)

«Политика — это искусство сотрудничать с неизбежностью» (Талейран)

«В политике нет убеждений, есть обстоятельства» (Талейран)

«В политике то, во что люди верят, важнее того, что является правдой» (Талейран)

«В политику, как и в другие области, никогда не следует вкладывать все свое сердце. Чрезмерная любовь мешает» (Талейран)

«… Вовремя предать — значит предвидеть» (Талейран)

«Есть штука пострашнее клеветы. Это — истина» (Талейран)

«Есть оружие пострашней клеветы; это оружие — истина» (Талейран)

«Богатый человек презирает тех, кто льстит ему слишком много, и ненавидит тех, кто не льстит вообще» (Талейран)

«Брак — такая чудесная вещь, что нужно думать о ней всю жизнь» (Талейран)

«Глупая жена не может компрометировать умного мужа — компрометировать может только такая, которую считают умной» (Талейран)

«Война — слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным» (Талейран)

«Если хочешь вести людей на смерть, скажи им, что ведешь их к славе» (Талейран)

«Законы можно насиловать, они не кричат» (Талейран)

«Избыток ума равносилен его недостатку» (Талейран)

«Кто владеет информацией — тот владеет миром» (Талейран)

«Штыки хороши всем, кроме одного — на них нельзя сидеть» (Талейран)

«Целые народы пришли бы в ужас, если бы узнали, какие мелкие люди властвуют над ними» (Талейран)

«Лучший способ сбросить правительство — это войти в него» (Талейран)

«Надежды и опасения зависят от результатов выборов, а сами эти результаты — от способа их проведения» (Талейран)

«Нет расставания более горестного, чем расставание с властью» (Талейран)

«Я прощаю людей, не разделяющих мое мнение, но не прощаю тех, кто не разделяет свое собственное мнение» (Талейран)

«Почетное место всегда там, где я сижу» (Талейран)

«Режимы приходят и уходят, а Франция остается. Иногда ревностно служа какому-то режиму, вы можете поступиться интересами страны, но служа стране, вам непременно придется поступаться интересами преходящего режима» (Талейран)

Глава 1. Кое-что о детстве и отрочестве, причем, отнюдь не радужных…

Неповторимый мастер политической интриги (или, как о нем любят писать предательства) Шарль-Морис де Талейран-Перигор (2.II.1754 г., ул. Грансьен 4, Париж — 15.IX.1838 г., замок Валансэ, Франция) происходил из старинного дворянского рода, чьи представители служили еще Каролингам и слыли весьма воинственными, особенно во времена Столетней войны. Именно тогда, один из средневековых Перигоров получил прозвище Талейран за смелые прорывы сквозь вражеские ряды (от франц. — taille-rang).

…Между прочим, в разных источниках приводятся разные даты его рождения: то ли 2 февраля, то ли 7 марта. Мнения историков разделились и единой позиции нет…

Всегда остроумного и невозмутимого «Старину Талли» — так уважительно прозвали его англичане, когда на самом закате своей невероятной карьеры он побывал послом в Лондоне — обвиняли «черт знает в чем»! А ведь на самом деле это были типичные поступки, характерные для человеческой натуры во все времена. По сути дела это были всего лишь… соблазны, с которыми трудно совладать и простому смертному. Другое дело, что во всех своих пороках он, прозванный современниками «обителью пороков», проявлял исключительную изворотливость.

Давайте, не претендуя на «аптекарскую точность» и «по-медицински крупные кадры», оригинальность изложения или срывание завес с отдельных весьма неоднозначных обстоятельств, «пробежимся» по некоторым вехам/обстоятельствам (порой, загадочным или неясным) крайне «живописной» биографии человека, когда-то глубокомысленно изрекшего: «Только глупцы никогда не меняют своих мнений!» Это интересное занятие, поскольку в его время — эпоху полномасштабного социального разложения — события накатывались одно на другое с бешеной скоростью. При этом он почти никогда не вставал окончательно на чью-либо сторону, а потому, по сути дела, никогда, в конечном счете, не проигрывал, а это очень редкое явление в Мире Большой Политики.

Шарль-Морис де Талейран был не только Тактик от Бога, но и Стратег Милостью Божьей. Более того, мало кто из мировых величин умудрился заработать столь… запятнанную репутацию, что впрочем, естественно, поскольку в Большой Политике никогда не было и не будет ни Законченных Идеалистов, ни Клинических Идиотов, а лишь Большие Подонки. (Представляю, как напрягутся все Сильные Мира Сего!!!) Таковы ее правила, когда приходится работать со всеми, кто может обеспечить результат, поскольку именно он правит миром и «власть имущим» всегда нужен тот результат, который не выгонит быдло из стойла бунтовать…

Его отец — Шарль Даниэль де Талейран, граф де Перигор (16.VI.1734—2.XI.1788), обладатель целого ряда громких титулов, боевой полковник королевских гренадер, был на шесть лет моложе своей супруги, матери нашего героя — дочери бургундского маркиза Александрины Элеоноры Виктории де Дама д`Антиньи де Рюффэ (8.IX.1728-24.VI. 1809) с «монастырским воспитанием». (Смотри приложение, часть 1.)

На момент рождения Шарля-Мориса ему только-только исполнилось 20 лет. Супруги были людьми знатными, но небогатыми. Скорее, они даже нуждались в деньгах — и в силу ряда причин (в частности, постоянная служба обоих при дворе, который почти все время перемещался между столичными дворцами и Версалем: он — воспитатель дофина, а она — статс-дама; в ту пору перманентное пребывание на глазах короля и королевы — было немалым залогом успеха в жизни) своим вторым сыном занимались мало и не постоянно.

В 1757 г. его болезненный старший брат Франсуа Жак (1752 г.) умер (тогда детская смертность была очень частой!) и будущий великий дипломат стал старшим ребенком. У него еще были два младших брата: Аршамбо Жозеф (1762—1838), Бозон Жак (1764—1830) и сестра Луиза (1771), прожившая всего один день. Так получилось, что с ними он общался мало, поскольку они воспитывались в семье, а он сызмальства — в основном, «мотался» по казенным домам. Дом кормилицы в грязном предместье на севере Парижа, элитный парижский учебный колледж Аркур, основанный для обучения аристократических отпрысков еще в далеком 1280 г, где обучение было очень строгим, если не сказать по-армейски суровым; и наконец духовная семинария, куда его определили весьма рано — такова «география» его перемещений в детстве и отрочестве.

Очень может быть, что Шарль своим братьям, которых не коснулась его печальная участь, завидовал, но никогда этого не показывал. По крайней мере, нам это осталось неизвестно ибо человек он был во всем крайне скрытный и осторожный: неласковое детство этому его научило сызмальства.

Во многом его одиночество объяснялось его инвалидностью: хромоногостью (искривлением, выворотом стопы или «лошадиным копытом»? ). То ли она была приобретена в самом раннем детстве (на эту тему ходило много слухов и до конца все нюансы этого увечья остаются под покровом тайны), то ли она могла быть врожденной (либо даже одно наслоилось на другое?).

Итак, есть мнение, что на самом деле Талейран родился с ТАКОЙ ногой! Современные педиаторы подтвердят, что кости ребенка не могут ни сломаться, ни треснуть из-за незначительной травмы, вызванной падением. Более того, на недавно обнаруженном портрете дяди Талейрана его ближайший родственник изображен также с вывернутой ступней с трубообразным башмаком, сделанным явно для исправления искривленной ступни. История с падением (якобы Талейран ступню подвернул, упав в раннем детстве с комода, оставленный там нерадивой кормилицей, которая потом пренебрегла его увечьем?) могла быть выдумана, чтобы скрыть семейную трагедию. Сказку про падение с комода взяли на вооружение члены семьи, друзья, а позднее и историки. Этой душещипательной легенды Талейран придерживался всю жизнь. Правда, иногда он говорил, что его укусила заблудившаяся свинья, когда кормилица отвлеклась поболтать с приятелем.

Так или иначе, но всю жизнь он ходил только с помощью костыля, а его правая увечная нога всегда была в специально сделанном весьма громоздком кожаном сапоге, что доставляло ему и страдания и неудобство. Не секрет, что с детства сверстники смеялись и издевались (дети зачастую бывают очень жестоки, что, впрочем, нередко имеет свои объяснения!) над его увечьем, дразня «лошадиным копытом». Но, насколько нам известно, Шарль никому никогда не жаловался и не плакал. Неизлечимая хромота лишала его возможности играть с детьми в их ребячьи игры и он, либо наблюдал за ними со стороны, либо читал, читал, читал и уже на заре жизни научился спокойно размышлять над тем, что увидел, услышал и прочитал.

Очевидно, отсюда — из «безрадостного детства» и невнимания со стороны родителей, он не знал их до 4 лет, да и потом видел мать и отца от случая к случаю («чрезмерные» родительские чувства в эпоху «опасных связей» со всеми их сексуальными эскападами рассматривались как проявление недостойной слабости; реформаторские взгляды Жана-Жака Руссо на воспитание детей его родителей не коснулись; более того, они могли стыдиться его уродства) — идут основные черты его характера: предельная осторожность, исключительная сдержанность, непревзойденное умение скрывать свои мысли.

Именно они станут «путеводными звездами» будущей легенды мировой дипломатии, чьим именем в Париже названа лишь одна короткая улица-аллея на левом берегу Сены в Квартале правительственных учреждений за министерством иностранных дел Франции.

Он переживал и никогда не понимал, почему родители по сути дела от него — инвалида с детства — отказались и, стыдясь уродства сына, спрятали его в глуши и грязи Сен-Дени. Потом он с горечью вспоминал о своем «светлом» детстве и винил в этом не столько мать, сколько отца, поскольку и в восемь лет отцовский глаз еще ни разу на нем (старшем из сыновей!) не остановился. В какой-то мере, эта физическая ущербность определила весь образ жизни и характер Талейрана, ибо, как гласит восточная мудрость: «Человек растет с детства».

Как впоследствии вспоминал Талейран, в его судьбу попытался было вмешаться один из его дядей — моряк, вдруг заинтересовавшийся племянником. Возможно, в дальних плаваниях он начитался Руссо. Дядя нашел мальчишку на загаженном дворе рабочей слободки — чумазого, в лохмотьях бегающего за воробьями с самодельным костылем. Ошеломленный, он забрал оборванца и привез его к родителям в Париж, когда те принимали гостей. Как они могли бросить своего отпрыска в такой нищите!? Морской волк с трудом сдерживал себя. Он подтолкнул Шарля и сказал: «Иди, мой племянник! Поцелуй эту госпожу!! Она твоя мама!!!» Талейран с горечью вспоминал, что тогда он впервые увидел своих родителей. Но общение с ними было недолгим.

Самым светлым воспоминанием детства Шарля-Мориса стала его вторая… ссылка, вернее, пребывание у его доброй и душевной прабабушки по отцовской линии Марии-Франсуазы де Рошершуар — внучки знаменитого Жана Батиста Кольбера, влиятельнейшего государственного деятеля Людовика XIV Короля-Солнце.

К ней он впервые попал в 4 года (либо чуть позже — данные разнятся), причем, посредством дешевого тряского (без мягких рессор) дилижанса. К тому же, проделал он это неблизкое (17-дневное) путешествие без родителей [отец пребывал в действующей армии — шла Семилетняя война (1756—1763), а мать — «порхала» при дворе], а лишь под присмотром няни.

Владычица Шале, все еще очень деятельная, знатная 70-летняя женщина, излучала какую-то особую ауру. Она искренне любила маленького правнука-калеку, «отодвинутого подальше» его родителями и баловала, как могла. Именно она дала маленькому инвалиду почувствовать каково «быть любимым».

Правнук обожал прабабушку и находил себе массу занятий в ее родовом замке Шале — мрачном средневековом сооружении — неподалеку от Бордо. Он скакал-ковылял за ней по коридорам замка, забрасывая вопросами о том, как она живет и что делает. Княгиня только радовалась его назойливости.

Он постоянно сопровождал прабабку в приходскую церковь. В этих походах было что-то величественное и основательное, не очень яркое, но душевное и доброе. Перед алтарем для княгини была отведена персональная скамейка, и она распорядилась пристроить рядом сиденье для Талейрана. После мессы они возвращались в замок и шли в просторную комнату, которую она называла аптекой. На полках и столах громоздились банки с притираниями и порошками, созданные ею самой за многие годы, и огромные бутыли с элексирами и сиропами — их каждый год наполняли деревенский доктор и священник. В комодах хранились бинты и свитки тончайшего полотна, разрезанного на куски различной длины и ширины. У дверей всегда толпились крестьяне и крестьянки с жалобами на какую хворь: селяне приходили со всей округи за помощью, особенно если испытывали недомогание. Княгиня со своим хромоногим наследником обходила их, приветствуя каждого по отдельности, а затем торжественно поднималась в другую, еще более просторную комнату, где садилась в бархатное кресло возле черной лакированной конторки, надевала воскресный капор, а шею и плечи укутывала меховой пелеринкой, если того требовала холодная погода. Старшая горничная вызывала недужных односельчан по очереди. Две монахини, служившие медсестрами, расспрашивали каждого пациента о жалобах и предлагали средства от болезни. Княгиня обдумывала рецепт, выбирала горшок с нужным снадобьем, после чего его приносили из аптеки. Талейран, сидевший рядом на стуле, держал полотно, пока его прабабка отрезала бинты и делала компрессы. Эта еженедельная церемония ему очень нравилась. Со временем Талейран уже знал все бабушкины горшки и банки и самые распространенные недуги. Детский опыт, наверное, и приучил его лечить насморк водой, втягивая ее в ноздри и высмаркивая обратно на глазах у изумленной публики.

Интересно, что именно там он очень рано для своего возраста научился читать и писать. «Я проглатывал самые революционные книги, какие мог найти» — вспоминал потом Талейран.

…Кстати сказать, Талейран всю жизнь обожал книги и у него всегда была прекрасная библиотека по любой тематике — исторические исследования, литературные произведения, эротические описания. (Между прочим, именно в ту пору малоизвестный тогда Шодерло де Лакло создавал свой нетленный «шедевр» о морали в аристократическом обществе Франции под «кодовым» названием «Опасные связи», неоднократная экранизация которого в конце ХХ в. наделала так много шума среди поклонников кино и… эротоманов). Будучи эстетом, Шарль-Морис обращал особое внимание на качество переплета, время издания, фактуру бумаги. Он отлично понимал, что отменная библиотека помимо всего прочего является еще и отличным капиталом. В трудные моменты жизни он будет вынужден продавать свои редкие и дорогие издания с золоченными переплетами. Правда, затем, как только позволяли средства почти всегда умудрялся вернуть их, хотя и приходилось переплачивать. Но на «духовном» он, между прочим, человек весьма и весьма прижимистый, никогда не экономил…

Именно под благотворным влиянием прабабушки Шарль-Морис перестал стыдиться своей увечности и безразличия родителей. Более того, он осознал, что и калека может быть успешным человеком. Тем более, что именно тогда маленький Шарль впервые услышал, что его семья Талейранов всегда почиталась в тех краях о чем он раньше вовсе не подозревал, и он — выходец оттуда — прославит свою фамилию. Гордость своим происхождением он приобрел, когда жил с прабабушкой в Шале.

Затем родители решили забрать его домой. Он видел как заплакала старая княгиня, провожая его, и сам, как ни старался, не смог удержаться от слез.

Кроме душевной прабабушки в детстве у него был только один близкий друг — добрый и искренний Огюст де Шуазель-Гуффье, племянник влиятельнейшего министра Людовика XV — герцога Шуазеля. Тот тогда возглавлял внешнюю политику в качестве военного министра и министра иностранных дел королевской Франции и дружил с философами, проповедовавшими свободомыслие. Умение герцога сочетать условности старого режима с новыми идеями вызывало у юного Талейрана настоящий интерес. Спустя годы Шарль-Морис напишет о дяде Огюста исследование — единственное свое произведение в жанре политической биографии. Его разговорчивый племянник потом эмигрировал в Россию, где в екатерининские времена, будучи очень образованным человеком, возглавил императорские библиотеки, много позже вернулся на родину и скончался раньше своего друга детства, ставшего к тому времени не только главой внешнеполитического ведомства Франции, но и чуть ли не ее идейным «кормчим».

Он вернулся в Париж, проделав в тряском дилижансе тот же самый путь за те же семнадцать дней, ни больше ни меньше. После тяжелой дороги его встретил не отец, и не мать, а камердинер, отвезший мальчишку в вышеупомянутый привилегированный колледж Аркур. Он привык к такому отношению, но никак не ожидал, что его сняв с дилижанса, сразу же отправят в незнакомый пансион, не позволив провести дома ни одного дня. Тем более, что коллеж располагался в двух шагах от дома его родителей, которых он мог посещать раз в неделю, но лишь в сопровождении наставника. Обычно это случалось в воскресные обеды и общение было весьма коротким и очень сдержанным, о чем он вскользь упомянул в своих мемуарах. Заканчивались они стандартным напутствием: «Будьте послушны, мой сын, чтобы ваш наставник был всегда доволен». В Аркуре Талейран чувствовал себя одиноким. И не потому, что не мог найти друзей из-за своей хромоты. На отшельничество настраивали церковные устои. Талейран впервые оказался в кругу своих сверстников. Именно тогда он познакомился и сблизился с вышеупомянутым Огюстом Шуазелем.

Глава 2. Как хорошо иметь сердобольных дядей…

Затем в его биографию вмешался один из его сердобольных дядей (крестный отец) Александр-Анжелик (1736—1821) — заместитель герцога-архиепископа Реймса — главного архиепископства страны. Юнцу предстояло надеть сутану и стать святым отцом. Это была вторая в списке традиционных дворянских приоритетов профессия. В те времена не было принято интересоваться у сыновей, кем они хотят стать, а у дочерей — за кого они жаждут выйти замуж.

…Кстати сказать, мировой кинематограф постарался адекватно отразить этот занимательный нюанс! Смотрите знаменитые шедевры западного кино на тему эпохи «Опасных связей» XVIII в.: Милоша Формана «Вальмон» с блистательным Коллином Фёртом и, конечно, Стивена Фрирза «Опасные Связи» с созвездием супер-звезд Голливуда либо на худой конец, «Герцогиню» Сола Дибба с Кирой Найтли, Рэйфом Файнсом и полулегендарной из-за своей сцены секса (правда, без крупных «медицинских кадров» гениталий) в «Ночном портье» Шарлоттой Ремплинг и, возможно, Вам все станет понятно…

Шарль-Морис был старшим сыном в семье и номинальным наследником родового состояния, хотя и не слишком крупного. Правда, в силу ряду причин им он так и не стал. Историки не исключают, что родители решили из-за уродства право первенства в семье передать его брату Аршамбо, появившемуся на свет вскоре после возвращения Талейрана от прабабушки. Именно он стал графом де Перигор. Решение было окончательным. Аршамбо стал не только «первенцем», но и военным — представителем знатных, но бедноватых Перигоров в королевской армии. Пройдут годы и Бозон, апатичный и неприметный младший брат Шарля-Мориса, уедет за океан, добровольцем, воевать за Независимость Североамериканских штатов и даже завоюет себе известность.

Лишение права первородства, причины которого ему так никто и не объяснил, больно ударило по уже и так уязвленному самолюбию «нашего» инвалида детства. Унижение бередило душу. Не он был виной своей хромоты, и несправедливость родителей уже не просто обижала, а злила. Он замкнулся в своих переживаниях. Военная карьера ввиду его все той же увечности исключалась: калеки офицерами не становились. Для покупки выгодной административной должности денег у его родителей не было.

Стремясь произвести пристойное впечатление на высокопоставленного родственника, на этот раз Талейрана отправили в Реймс в почтовой карете, подобравшей его в Аркуре. Будущий архиепископ наверняка огрочился бы, увидев хромоногого племянника, выходящего у дворца епископа из плебейского дилижанса.

За время пребывания в Реймсе, его окружала сказочная роскошь, хотя ему и приходилось постоянно носить черную сутану, чтобы ублажить могущественного дядю. Он привязался к дяде и даже восхищался им.

Посмотрев на жизнь высших церковников изнутри, Талейран, смог все почувствовать на себе и сделал надлежащие выводы. Они — тоже люди, причем, купаются в богатстве и жизнь в церкви намного свободнее, чем кажется снаружи. Сверхмерная материальная обеспеченность некоторым образом компенсировала отлучение от привилегий, которые давала служба в королевской армии или при дворе Его Величества Короля (ЕКВ).

В 1770 г. заботливый дядя определяет своего племянника-инвалида детства в знаменитую семинарию Сен-Сюльплис (тоже, кстати, поблизости от родительского дома) в Париже, потом — была Сорбонна, которую он, кстати, с помощью дядюшки закончил параллельно на год раньше положенного срока, став бакалавром теологии.

Жизнь в Сен-Сюльписе была намного вольготнее, чем в Аркуре. У семинаристов имелась уйма свободного времени. Сен-Сюльпис предназначался для дворянских детей, которым на роду было написано занять солидные посты в церковной иерархии. Директор семинарии и учителя не препятствовали вылазкам своих подопечных в город.

В 1774 г. Шарль-Морис становится священником. Впрочем, в те времена для людей с физическими недостатками такая жизненная стезя считалась очень достойной и доходы могли быть куда большими, чем могли дать шпага и пистолет.

Так он оказался в профессии, для которой по его словам «не был рожден». Причем, Талейран хорошо знал: церковь — не для него, хотя она и открывала перед детьми знатных родителей блестящие перспективы. Симптоматично, что на церемонии посвящения его в духовный сан не было ни отца, ни даже матери. Впрочем, так бывает, когда родителям… некогда, тем более, в ту эпоху со всей ее отнюдь не простой нюансировкой отношений между «родителями и детьми».

…Между прочим, церковную карьеру Шарля-Мориса Талейрана, как и флотоводческую карьеру его знаменитого современника британского адмирала Горацио Нельсона (тот был лишь на четыре года младше) всецело определяли и направляли их заботливые дядюшки. Хорошо иметь очень высокопоставленных и чадолюбивых дядей: во все времена и у всех народов это позволяет обходить конкурентов-сверстников на крутых поворотах-«ступенях» карьерной лестницы…

А ведь он жаждал денег, очень больших, НУ ОЧЕНЬ БОЛЬШИХ денег (поскольку они, как известно, во все времена решают ВСЁ; он мечтал стать министром финансов!) и, несмотря на всю свою физическую ущербность… женщин, очень красивых и умных женщин, что само по себе весьма редкое сочетание! Общение с ними было для него изощренной игрой ума, а не только изысканным физиологическим облегчением в изящный «сосуд на двух ножках с разнообразным набором „входных отверстий“ на любой вкус»! Только деньги и женщины в его понимании давали истинное удовлетворение. И у него всегда будут и деньги (очень большие), и женщины (очень красивые и умные — извините за повтор)! Надо признать, что он, вроде бы (?) как-то сказавший «Кто не жил до 1789 г., не знает, что такое Радость Жизни!», знал, что говорил. Впрочем, есть и несколько иные интерпретации этой философско-чувственной сентенции…