Леа Стенберг

Реннвинд. Проклятие дня

Часть I

*

ВЫБОР

«Все начинается
с крови и страха»

*

Глава 1

— В ту ночь, когда я пришла к тебе, Сара, я видела в зеркале себя. — Мой голос дрожит. — Оно — это я, и в это невозможно поверить.

Мы сидим с подругой друг напротив друга на цветастом пледе на полу. Кажется, сил подняться я сегодня в себе не отыщу.

— И ты не смогла причинить мне вред, — пытается успокоить меня она. — Значит, зеркало работает.

— В отношении тебя — да. Но я не могу раздать защитные зеркала каждому, с кем общаюсь и о ком думаю. А, судя по всему, явиться я могу во сне к любому из них.

— Какао. — Анна подает мне тяжелую пиалу. — Тебе нужно молоко, чтобы восстановиться. Ритуал выматывает.

Какао приятно пахнет шоколадом, и этот аромат так не соответствует моему новому мироощущению: он уютный и спокойный, а внутри меня по-прежнему бушует буря пугающих чувств.

— Спасибо. — Я благодарно киваю и принимаю из ее рук напиток.

Женщина опускается на диван.

Она тоже неважно выглядит: под глазами расплылись темные круги, а кожа приобрела оливковый оттенок. К тому же, сколько бы цыганка ни пыталась отважно скрыть от меня волнение, пряча дрожащие руки в карманы шаровар, я видела, что она напугана произошедшим не меньше меня. Возможно, ей стало бы легче, если бы я сейчас встала и ушла, оставив их с дочерью в покое и не подвергая больше опасности, но у меня нет на это сил.

— Мать не хотела мне такой жизни, — произношу я, сделав большой глоток какао. — Или, возможно, не хотела, чтобы я вообще жила. Узнав о моей истинной природе, она поняла, что во всем виновато ее решение многолетней давности. Оно породило монстра, которому суждено отнять много жизней. Убив меня, мама пыталась это предотвратить.

— Либо она знала, на что шла восемнадцать лет назад, — глухо отзывается Сара. — Ведь, поняв, что погибает, Карин без промедления обратилась к темным силам.

Я вспоминаю свои сны.

Две луны — как две стороны одной монеты. Это же я и моя темная сущность. «Ты, ты, ты…» — повторяло эхо: мое подсознание пыталось открыть мне истину и постоянно давало новые подсказки.

Но я получала их и наяву.

Взять хотя бы того коня — он почувствовал исходящий от меня дух смерти, испугался и встал на дыбы. Или кота Сары — тот зашипел, когда я потянула к нему руку. Животные чувствуют подобное.

И не только животные…

— Мама, есть ли какое-то средство? — Подруга касается ее колена.

Анна кладет ладонь поверх ладони дочери и переводит взгляд на меня.

— Я не знаю, — вздыхает она. — Нея — машина для убийств. Ее предназначение — отнимать жизни и питаться ими для поддержания собственных сил. Она будет делать это даже против собственной воли, такова ее природа.

— Но разве ничего нельзя сделать?

— Нея правильно сказала: мы можем защититься сами, но не сможем защитить всех остальных.

— Я не верю, что это нельзя исправить! — с жаром выпаливает Сара. — Нужно изучить все это, посоветоваться со старейшинами. Нужно что-то делать, мама! Посмотри на нее. Это происходит против ее воли. Она — не такая. Она не тьма. Нея не может себя контролировать!

— Ты что-то помнишь… — Анна прочищает горло. — Ты что-нибудь помнишь из того, что происходит с тобой ночью, Нея?

— Нет. — Я отставляю кружку на пол и массирую пальцами виски. — Это все случается как будто не со мной. Я не осознаю… не понимаю, что это я. Черт, да я до сих пор не верю в это!

— Тише, тише. — Цыганка протягивает руку, но словно боится коснуться меня. — Успокойся.

Теперь так и будет: все вокруг будут шарахаться от меня.

— Почему я ничего не помню? — спрашиваю ее.

— Возможно, твой организм сопротивляется. — Анна встает и идет к столу. — Или еще не время. Обычно человек полностью формируется к совершеннолетию — тогда же и твоя вторая сущность обретет полную силу. — Женщина опускает руки в пепел, лежащий в тарелке, и сминает пальцами недогоревшие ошметки ткани. Те рассыпаются, и на ее ладони остается почерневший кулон. — Или дело в чем-то другом…

— В чем?

Цыганка подходит, опускается на колени передо мной и берет мои ладони в свои. Она втирает пепел в мою кожу, а у меня все плывет перед глазами.

— Ты — необычная наттмара, — тихо произносит она. — Что-то все еще сдерживает тьму в тебе. Я не вижу, чтобы ты обращалась в полном смысле этого слова. Физического обращения не происходит: твое тело спит, а подсознание путешествует. И убивает.

— Что это значит? — спрашивает за меня Сара.

— Не знаю, — качает головой ее мать. — Я встречалась с таким лишь однажды. Это было далеко отсюда, когда я еще была маленькой девочкой. К моей бабушке за помощью пришла семья и рассказала, что в городе мрет скот и погибают люди, и жители подозревают в этом их родственницу. Оказалось, что ночами эта женщина обращалась марой и изводила все живое в округе.

— И что с ней стало? Ее вылечили? Изгнали из нее демона?

— Ее убили… — отводит взгляд Анна. — Это был единственный способ остановить смерти.

— А те девушки… — У меня обрывается дыхание. — Стина, Элла. Их… тоже я?

— Вряд ли, — качает головой цыганка. — Совсем другой почерк. Они не были задушены или измождены, их разорвали на части. — Она продолжает водить пальцами по внутренней стороне моих ладоней. — Ты еще никого не убила, Нея. Пока. Но когда-нибудь это обязательно произойдет.

Мой пульс ускоряется до предела.

— Так не должно быть. Это неправильно! Несправедливо! — взрывается Сара. — Должен быть способ это прекратить. Нея ведь ни в чем не виновата!

— Тебя убьет любовь, — вдруг осеняет меня.

— Что? — Анна поднимает взгляд.

— Пророчество из детства. Одна цыганка сказала мне, что меня убьет любовь. Теперь я знаю, о чем это: меня убьет не любовь в прямом смысле слова. Меня убьет тот, кого я полюблю. «Хочешь жить, убей его сама», — так она сказала мне, уходя. Теперь я все понимаю…

Проклятые слезы срываются с ресниц, точно свора собак с цепи.

— Хельвин? — в изумлении произносит Сара.

Глупо, да? В тот день, когда я осознала, что испытываю к Бьорну чувства, мне открылась эта мерзкая правда.

— Он создан, чтобы убивать таких, как я. Он должен будет сделать это, чтобы я не причинила никому вреда…

— И что теперь делать? — Подруга закрывает рот рукой.

— Я ему ничего не скажу.

Пока.

Пока у меня есть немного времени до того момента, когда моя темная сторона обретет надо мной полную власть.

Глава 2

Иногда сны сбываются. Иногда сны — больше, чем сны.

Я переступаю порог дома, повторяя это про себя и прислушиваясь к тишине. То, что тетя считала даром хождения по снам, оказалось проклятием. И обрекла меня на это собственная мать.

Конечно, Ингрид не отвернется от меня, если узнает, но все же лучше держаться подальше от тех, кто мне дорог.

Нужно помнить: я опасна для всех, кого люблю.

И мне не хочется стать их кошмаром.

— Нея, это ты? — мелодично звенит голос Ингрид.

Я застываю на пороге. Тетя заглядывает в дом через дверь, ведущую на веранду. На ее руках перчатки, запачканные в земле, — видимо, она занималась пересадкой цветов.

— Привет. — На моем лице появляется подобие улыбки.

Тетя тут же замечает, что со мной что-то не так.

— Все хорошо? — хмурится она. — Ты где так долго была?

— В гостях у Сары. — Я пожимаю плечами, пряча переживания поглубже.

Ингрид стаскивает перчатки, швыряет их в сторону и входит в дом.

Я сглатываю, надеясь, что мое лицо не перепачкано пеплом.

— Что случилось, детка?

«Случилось то, что внутри меня сидит монстр, который однажды ночью вырвется на волю, придет к тебе, сдавит шею и высосет все жизненные силы — вот что».

— Ничего. Все в порядке. — Я растягиваю губы в улыбке.

Но в душе у меня мрак, и тетя это видит. Она озадаченно смотрит и хмурит брови.

— Все думаешь о матери?

«Я хочу быть просто человеком. Хочу быть, как все».

— Да. Я хотела тебя спросить…

— О том, почему она так поступила? — Ингрид обнимает меня за плечи и ведет на кухню. — Ты все еще копаешься в себе? — Она усаживает меня на стул, затем наклоняется и принюхивается к моим волосам. — Чем это вы занимались с Сарой у нее дома? От тебя пахнет гарью.

— Мы зажигали свечи. Я пыталась узнать больше про себя и свою мать.

— Нея! — всплескивает руками тетя. — Не от цыган же с их дешевыми штучками пытаться узнать о матери! — Качнув головой, она вздыхает, ставит передо мной тарелку с пряным томатным супом и подает ложку. — Представляю, что они могли тебе внушить!

Ингрид злится.

Самое время сказать, что я не голодна, но не расстраивать же тетю еще сильнее? Поэтому, как покладистая девочка, я беру ложку и зажимаю в пальцах.

— Мне нужно было знать, почему она со мной так поступила.

— Зачем бы Карин это ни сделала, это не причина лишать ребенка жизни. — Тетя сжимает кулаки и резко садится на стул напротив меня.

Я кручу в руке ложку и смотрю на нее.

— А если я… не такая, как все? Если я не достойна жизни?

Ее глаза округляются.

— Это все они? Цыгане? Что они наговорили тебе, Нея?

Я мотаю головой.

— Это не важно. Лучше скажи мне, если я должна знать о себе что-то такое, чего еще не знаю.

Некоторое время Ингрид молча смотрит на меня и не моргает, а затем берет себя в руки и шумно выдыхает.

— Ты самое прекрасное создание на свете, детка. Что бы ни происходило с тобой, я всегда приму и пойму — помни это. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом. Расскажи, что ты чувствуешь, что у тебя на душе, и я попробую помочь с этим справиться.

Тетя выжидающе улыбается, но я не могу произнести вслух того, что она не готова будет услышать.

— Сейчас, — говорю я, тянусь за сумкой, которую повесила на спинку стула, и достаю учебник. — Кто это с мамой? — Я протягиваю ей фото. — Ты знаешь его?

Ингрид опускает взгляд на фото. Как бы она ни старалась сохранять невозмутимое выражение лица, я замечаю, как опускаются уголки ее напряженных губ.

— Да. — Голос тети звучит глухо. — Я его знаю.

Возможно, мне мерещится, но опал на ее кольце темнеет.

— Кто это? Мой отец?

— Это Асмунд Хельвин.

— Начальник полиции? — уточняю я, пытаясь вспомнить имя отца Бьорна.

— Пастор, — выдавливает Ингрид.

На ее скулах играют желваки.

— Моя мать была влюблена в него? Они встречались?

Тетя застывает в нерешительности. Видно, что ей с трудом дается каждый вдох.

— Он проявлял интерес… ко многим, — говорит она и сжимает челюсти так, что ее зубы едва ли не хрустят. — Ко мне в том числе. Мы с Асмундом встречались. Хоть и недолго. И если Карин забеременела именно от него, как я и подозревала, то нет ничего удивительного, что она не захотела поделиться с лучшей подругой тайной твоего рождения.

Вот почему парень с фотографии показался мне знакомым — это брат начальника полиции, и они очень похожи внешне. Если у матери действительно были отношения с парнем Ингрид, то она еще ужаснее, чем я думала о ней раньше.

Хотя если это окажется правдой, все запутывается только сильнее. С одной стороны, понятно, зачем Карин понадобилась помощь в родах — она бы погибла, рожая ребенка Хельвина. С другой — мы с Бьорном оказываемся родственниками, и именно его кровь удерживает на тонкой цепи моего внутреннего демона!

«Не хочу, чтобы это оказалось правдой… Не хочу…»

— Мне жаль, что она так поступила с тобой, — говорю я с сожалением. — Если это действительно так.

— В любом случае, это все в прошлом. — Ингрид отдает мне фото и изображает на лице улыбку. — Я давно забыла о нем. — Она встает, вытирает ладони о платье и задвигает стул. — Ешь давай, а мне нужно пойти, закончить с геранью.

Она спешно выходит из кухни. Чтобы не пустить слезу при мне, полагаю.

Я кладу ложку на стол и роняю голову на руки.

«Пусть все это окажется сном! Пусть!»

Нет, не хочу снов. Я вообще не должна спать, чтобы не причинить никому вреда. Спать нельзя. Нужно любым способом удерживаться ото сна.

Я провожу ладонями по лицу, бросаю взгляд на парня со снимка и на счастливое лицо матери, а затем прячу фотографию в учебник и иду заваривать крепкий черный кофе.

Надеюсь, поможет.

Глава 3

Чтобы не заснуть, приходится заменить кровать табуреткой. Мягкая постель настраивает на сон, а жесткое сиденье и неудобная поза — лучшие помощники в борьбе с ним.

Всю ночь я провожу, сидя на хлипкой табуретке, подкладывая под себя то одну, то другую ногу. Главное — оставаться в максимально неудобном положении.

Просто так сидеть невозможно, поэтому через час я беру в руки книгу. Но глаза наливаются тяжестью и слезятся — ясно, чтение убаюкивает. Я откладываю книгу и беру телефон: та же история. Отлично — значит, самое время заняться спортом.

Боясь, что звуки шагов разбудят тетю, я начинаю приседать и отжиматься. Быстро устаю и перехожу на активные махи, а затем — на вялые подергивания.

Нужно что-то делать — иначе уснешь.

Я зеваю и иду варить кофе.

Обдумываю возможность короткого сна: можно поставить будильник и подремать минут двадцать. Не убью же я кого-то за это время? А что, если убью? Нет уж. До рассвета всего три часа — это же ерунда. Важно продержаться до утра, а поспать можно и после обеда: в это время никто из тех, о ком я собираюсь думать, обычно не спит.

А что, если Микке решит вздремнуть после уроков в гамаке?

Черт! Мало того, что его девушка заглядывается на другого, она еще вполне способна нанести ему ощутимый ущерб — и это в лучшем раскладе. А о худшем даже думать не хочется.

Выпив чашку кофе, я делаю бутерброд: пока челюсти заняты едой, организм не сможет перейти в фазу сна. Двигаюсь тихо, чтобы не разбудить тетю. Я съедаю бутерброд и снова делаю зарядку. Открываю окно и впускаю в кухню прохладный влажный воздух.

Надеваю наушники, включаю музыку и начинаю пританцовывать. Настроение определенно поднимается.

Непонятно, как из этого состояния я всего через час прихожу к тому, что полулежу на столе, отчаянно массируя пальцами уши, стараясь не расклеиться и не сомкнуть веки.

Черт…

Черт!

Чем еще взбодриться?

Я иду в ванную и умываюсь ледяной водой. Супер!

Если проделывать все это по кругу в течение ночи, можно вытерпеть.

Едва дождавшись первых рассветных лучей, я выбегаю на пробежку. Дыхание Реннвинда неровное — ветреное, с колкими нотками прохлады. Шикарно бодрит!

С трудом подавляя зевки, я обегаю квартал. Притормаживаю у церкви. Густо заросшая кустами и травой изгородь поблескивает мокрыми каплями после ночного дождя. Я подхожу ближе, чтобы посмотреть на ухоженные ряды могил и матовые стекла церкви, отражающие утренние лучи.

Я схожу с асфальта, и мои подошвы погружаются в раскисшую землю, но это меня не останавливает — то, что там, за изгородью, манит сильнее. Я стою, прислушиваясь к завыванию ветра, и мне все больше кажется, что эти звуки похожи на стоны. Из церковного дворика остро пахнет травой и влажной почвой.

Я морщусь, едва моих пальцев касается вода, скатившаяся с листьев, покрывающих ограду. Стряхиваю капли и решаю бежать дальше.

Я несколько раз оборачиваюсь, гадая, как поступила бы, встретив сейчас Асмунда Хельвина. Наверное, мне стоит ненавидеть его, если он в самом деле мой отец. Возможно, нужно даже отомстить ему. Но, несмотря на засевшее внутри зло, я все еще остаюсь человеком и не могу допустить даже мысли о том, что причиню кому-то намеренный вред.

В школе я отыскиваю Сару: она сидит на подоконнике, болтая ногами.

— Ох, объявилась! — Подруга спрыгивает вниз и заключает меня в объятия, но тут же отстраняется. — О! Паршиво выглядишь! Кокнула кого-то ночью?

— Потише, пожалуйста, — прошу я, дергая ее за рукав.

— Точно, я и забыла: если бы ты кого-то кокнула, сияла бы, как майская роза! Ты что, не спала? — Она бесцеремонно хватает меня за подбородок. — У-у-у, и глаза слезятся…

— Сара, пожалуйста. — Я убираю от лица ее руку. — Ты веселишься, будто вчера ничего не произошло!

— А что произошло-то? — Сара закатывает глаза. — То, что ты стерва, я и раньше знала! Зато как хорошо — скажу тебе: «Подумай об Улле», и назавтра он проснется слегка помятый с красивыми отметинами на шее. Это если проснется! Разве не бесценный навык?

— Прекрати! — отмахиваюсь я.

Впервые за долгие часы мне становится легче.

— Черт, — цедит сквозь зубы она, бросив взгляд мне за спину, — не оборачивайся. Стоит только вспомнить, и он тут как тут.

— Ты о ком? — Я машинально поворачиваю голову.

Сара немедленно одергивает меня:

— Куда! — Выразительно распахивает она глаза и переходит на заговорщический шепот: — Говорю же, не смотри.

Она резко поворачивается к зеркалу и принимается подкрашивать блеском губы.

Я стою неподвижно и слышу, как приближаются мужские голоса. Осторожно поворачиваю голову и вижу Бьорна: он идет в компании Ульрика и еще нескольких парней. Они оживленно обсуждают вчерашнюю игру.

Заметив меня, Хельвин притормаживает. Когда мы встречаемся взглядами, он теряется на секунду. Я вижу, что ему хочется остановиться и поговорить со мной, и улыбаюсь — но что-то заставляет его нахмурить брови и, отведя взгляд, продолжить путь.

Через мгновение я понимаю, что именно: с другой стороны на меня налетает Микке.

— Куда ты пропала вчера после игры? — Парень обнимает меня за талию, и я едва не теряю равновесие, но он удерживает меня от падения. — Я тебе звонил, а ты не ответила.

— О, привет, — неловко улыбаюсь я и позволяю поцеловать себя, но в последний момент неуклюже увиливаю, и его губы касаются моего подбородка. (Все мои мысли сейчас роятся вокруг Бьорна: видит ли он нас с Микке?) — У меня были дела. Неотложные. Мы с Сарой…

— Вызывали древнего демона заклинанием! — присоединяется к разговору подруга и, заметив недоумение на лице моего парня, ухмыляется. — Шучу, конечно. Мы строили пирамиду из крышечек от газировки. Получилась почти до потолка! А потом вынимали по одной крышке снизу: такая игра — дженга. Слышал?

Микаэль смотрит на нее вопросительно.

— Сара — такая шут-ни-ца, — говорю я, одаривая ее укоряющим взглядом.

— Точно, — хихикает она, даже не пытаясь улыбнуться, и закидывает в рот лакричную конфету. — Будешь? — предлагает она ему.

— Спасибо, нет. — Он возвращается к тому, что нравится ему больше всего: целует меня — теперь уже в губы и более властно.

Поцелуй, от которого не получается увильнуть, оказывается волнующим и приятным, но я не могу не заметить, что Сара внимательно смотрит на нас, и поскорее высвобождаюсь.

— Встретимся после занятий? — Я стараюсь улыбаться непринужденно.

— Хорошо, конечно, — кивает Микке. Судя по выражению его лица, он что-то подозревает. — Ты сегодня какая-то… не такая.

— Бессонница, — бросаю я.

— Ладно. — Следует еще один поцелуй. — До встречи!

Микке неохотно отпускает меня, подмигивает и уходит дальше по коридору.

— Ох, вы ж сладкие голубки, — хмыкает Сара, отворачиваясь к зеркалу. — По вашим поцелуям можно анатомию изучать: у Микке та-а-кой прыткий язык…

— Говори прямо, — вздыхаю я.

— Не хочу читать тебе нотаций. — Она деловито взбивает волосы.

— Да говори уже!

— Не узнаю себя сегодня. Лицо какое-то странное. Говорят, лицо человека перед смертью становится симметричным…

— Не переводи тему, Сара! Прошу тебя!

— Хорошо. — Она разворачивается ко мне и разводит руки. — Просто пытаюсь представить: если бы тебя целовал Хельвин, ты бы тоже изображала мертвую рыбу?

— Что? Я? Кого?

— Да. — Сара открывает рот и закатывает глаза. — О, да, Микке, целуй меня, целуй, мне та-а-ак приятно, что сейчас усну!

— Да я не выспалась! — пытаюсь я оправдаться.

— Не ври старой цыганке, деточка. — Она крутит пальцем у моего носа.

— Все, мне пора на урок!

— У нас общее занятие — литература, — усмехается Сара. — Тебе так просто от меня не отделаться, демонша!

— Эх…

Мы отправляемся в аудиторию.

Войдя, я обнаруживаю, что Хельвин тоже здесь. И Улле. И Лена, к сожалению.

— Боже, как мало тут воздуха, — рычит Сара, таща меня за собой на задний ряд.

Начинается урок.

Я стараюсь не смотреть на Бьорна, но то и дело бросаю взгляд на его спину. А когда вижу, что он собирается повернуться, отворачиваюсь и наклоняю голову так, чтобы волосы закрывали лицо. Имею ли я право смотреть на него после того, что было вчера? Мы стояли так близко, и я дерзко касалась его тела…

Нет, у него есть девушка, а у меня — Микке.

Не стоит глазеть на Хельвина при всех.

Я слушаю преподавателя, подперев подбородок рукой. Литература — это так скучно. Я рисую пальцем круги на парте, наблюдая, как Сара грызет кончик ручки, разглядываю учебные плакаты на стенах, зеваю и тру глаза. Что будет, если закрыть их, хотя бы на мгновение?

Мне кажется, я размышляю об этом, но на самом деле уже делаю. И погружаюсь в сон. Три, два, один…

Глава 4

Яркие краски сменяются серой пеленой, застилающей небо. Я поднимаю глаза и вдруг понимаю, что это не небо, а каменный потолок. Высокий, с массивными сводами, украшенными витиеватыми линиями, рисунками и мозаикой.

Своды поддерживают серые колонны. В стенных нишах поблескивают изразцы, рядом с ними на высоких тумбах пылают десятки свечей.

Я узнаю это место, и мне становится трудно дышать. В прошлый раз, когда я здесь оказалась, меня словно парализовало — не было сил ни двинуться, ни вдохнуть воздух. И сейчас я снова ощущаю тягучее бессилие, руки и ноги отказываются слушаться, а тело будто вязнет в болоте.

Я поднимаю взгляд. Тут множество свечей: огоньки колышутся, точно на ветру. Передо мной в нише скромный алтарь, на нем — книга с пожелтевшими страницами. Над алтарем свисает с потолка люстра на длинной цепи. На стене — массивный деревянный крест.

Внезапно я понимаю: мне нельзя здесь быть. Это церковь. Снова раздается знакомое жалобное завывание. Словно откуда-то из-под земли. А затем слышатся тяжелые шаги.

Мне хочется убежать, и я пытаюсь пятиться назад, но ступни словно прилипли к полу. Все мое существо во власти этого места, а тот, кто вот-вот появится из-за колонны — единственный, кто внушает мне страх и заставляет ощущать остроту момента. Единственный, с кем я ощущаю крепкую, незыблемую связь.

Сердце колотится все сильнее.

Из тени появляется фигура в светлом — священник. На нем торжественная белая альба с зеленой столой, в руке — священное писание. Заметив меня, он резко останавливается, его зрачки расширяются, и мы смотрим друг на друга, не дыша.

Но проходит всего мгновение прежде, чем мужчина берет себя в руки, бросается в сторону, падает и достает что-то из тайника, скрытого в подиуме алтаря.

Клинок. В нем отражается дрожащее пламя десятков свечей. Священник поднимается и принимает угрожающую позу, показывая, что готов на все. Он делает резкий выпад, и мое дыхание обрывается. Я вижу ненависть в его голубых глазах, вижу его ярость, а затем мое сердце обрушивается, и…

— А-а-ах!

Я просыпаюсь на вдохе. И понимаю, что все смотрят на меня: учитель, ученики, Сара. Подруга отшатывается от меня, ее лицо бледнеет, глаза наполнены ужасом.

В классе стоит тишина.

Я часто моргаю, чтобы прийти в себя. Провожу руками по лицу — оно покрыто холодными каплями пота. Облизываю сухие губы и медленно выдыхаю. Сердце бешено бьется.

— Что, Остлунд, приснился кошмар? — с усмешкой произносит Лена.

Секунда, и ее подружки, как по команде, начинают хохотать. Весь класс подхватывает их смех, и только Лотта остается сидеть неподвижно и смотрит на меня с изумлением.

И Бьорн. Он развернулся в мою сторону и, похоже, серьезно встревожен. Может ли быть, что он догадался? Что увидел мою вторую сущность?

— Все в порядке, Линнея? — спрашивает учитель без тени улыбки.

Но его голос тонет в хохоте моих одноклассников.

— Да, — отвечаю я, пытаясь выровнять дыхание. — Все хорошо. — Я опускаю взгляд. — Простите.

— Прошу всех успокоиться! — призывает к тишине учитель.

Класс неохотно замолкает. Больше на меня никто не смотрит. Сара придвигается ближе.

— Все нормально. — Ее пальцы сжимают мою ладонь. — Дыши, просто дыши.

Я стираю капли пота с лица и шеи. Бьорн продолжает сверлить меня взглядом. «Как ты?» — спрашивает он глазами. «Нормально» — киваю я. Он нехотя отворачивается.

— Что ты видела? — шепчет Сара.

— Асмунда, — едва слышно отвечаю я.

Мои губы дрожат.

— Он прикорнул, а ты явилась, чтобы свернуть ему шею? — хмыкает она.

— Наоборот. — Я перевожу дыхание и продолжаю: — увидев меня, он схватил клинок и чуть в меня не всадил. Оказывается, в церкви я почти бессильна. И если бы не проснулась…

— Интересно, — шепчет подруга.

— Повторять нет желания, но, видимо, меня тянет туда.

— Похоже, святой отец — реально твой папочка, — замечает Сара.

Я снова смотрю на Бьорна, точнее, на его спину. «Это не может быть правдой. Не должно ею быть».

Когда звенит звонок с урока, я срываюсь с места едва ли не первой. Пробегаю между рядов, зацепив Лену плечом.

— Прости.

Но слышу за спиной:

— Эй, ты что, совсем ослепла, придурочная?!

Мне нужно спрятаться ото всех хотя бы минут на пять, умыться, побыть наедине с собой. Я опасна для общества, мне нельзя находиться здесь — среди людей. Нельзя видеть этих ребят, чтобы не думать о них. Чтобы не явиться к ним во сне.

— Нея! — Сара едва успевает за мной.

— Что? — не оборачиваясь, бросаю я.

— Да стой ты! — просит она. — Погоди! Давай поговорим!

Но в этот момент из-за колонны появляется тень, кто-то хватает меня за запястье и рывком увлекает за собой.

— Какого ч… — Я врезаюсь в грудь Бьорна.

Он держит меня за руку.

— Поехали отсюда, — шепчет он. — Сейчас.

— Что? Куда?

— Эй, убрал руки! — рычит на кого-то Сара.

Я поворачиваюсь. Рядом с ней Улле. Подруга пятится от него, не позволяя приближаться.

— Убрал, я сказала!

— Хватит, — холодно говорит им Бьорн. — Некогда препираться! Нам всем срочно нужно уйти отсюда и поговорить.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Да никуда я не пойду! — упирается Сара. — Тем более, с ним. — Она презрительно тычет пальцем в Улле.

— Значит, пойдешь со мной. — Хельвин отпускает меня и хватает ее. — Нам нужно спешить!

— Какого хр… — Она теряет дар речи от удивления.

Бьорн бесцеремонно тащит ее к выходу. Мы с Улле, переглянувшись, бросаемся следом.

Бьорн тащит Сару к стоянке. Открывает дверцу своей машины и вталкивает девушку на заднее сиденье.

— Ты — с ней, — указывает он Ульрику.

— Да лучше я сдохну! — морщится она, отодвигаясь, когда Улле садится рядом.

— Ты и так скоро сдохнешь, если не будешь слушаться, — говорит ей Хельвин и хлопает дверью. — Нея. — Он открывает для меня дверцу.

Я настолько растеряна, что покорно сажусь. Бьорн обходит машину, садится на водительское сидение и заводит мотор.

— Что все это значит? — требует ответа Сара.

Но он молчит. Улле тоже. Парни выглядят мрачнее тучи.

— Мне кто-нибудь скажет, нет?

Автомобиль срывается с места, и последнее, что я вижу, это лицо Лены, стоящей на крыльце и провожающей нас взглядом. Кажется, она еще в большем шоке, чем Сара.

Глава 5

Бьорн напряжен, но ведет машину уверенно. Внедорожник стремительно оставляет за собой метры асфальтной дороги, наклоняясь на крутых поворотах так, что мы скользим по сидениям и пытаемся ухватиться за поручни.

— Эй, можно полегче? — возмущается подруга. — Ты человека похитил, а не гандбольный мяч!

Я вижу, как Хельвин, стараясь не раздражаться, шумно втягивает носом воздух и сжимает руки на руле.

— Почему тебе вечно нужно быть такой занозой? — устало произносит Ульрик.

— А почему тебе так нравится быть козлом? — парирует она. — Слушай, я же не учу тебя жить. Вот и ты ко мне не лезь!

— Неужели ты не можешь потерпеть хотя бы несколько минут?

— Неужели ты не можешь объяснить мне, какого черта здесь происходит? — взрывается Сара, отсаживаясь от него так далеко, насколько позволяет длина сидения. — Мне не нужны проблемы в гимназии! Это вам, богатеньким папенькиным сынкам, позволяется в этом заведении все, что угодно, а «грязным каале», знаешь ли, приходится соблюдать правила, чтобы их не пнули под зад!

— Опять ты за свое! — бросает Улле, отворачиваясь.

— Пожалуйста… — прошу их я.

Автомобиль влетает в новый поворот, и Бьорн будто специально не пытается смягчить маневр — вероятно, чтобы отрезвить нас. И нас снова бросает сначала в одну, а потом в другую сторону.

— Господи, да я никогда ничего не говорил о твоем происхождении, Сара! — Ульрик бросается в спор, как в бой. — Мне вообще не важно, кто ты и откуда! Никогда не было важно!

— О, прекрасно! — фальшиво хохочет Сара. — Наверное, именно поэтому ты и отворачивался от меня каждый раз, когда мы сталкивались в коридоре гребаной школы? Чтобы не позориться перед своими дружками — чванливыми отпрысками местной знати!

Я покашливаю, напоминая, что некоторые из тех, кого она имеет в виду, сейчас находятся в машине.

— Я не… все совсем не так! — восклицает Улле.

— Ребята… — начинаю я, замечая, что Хельвин, тяжело дыша, все сильнее вдавливает педаль газа.

— Конечно, все не так! — Сара держится за ручку двери, как за спасательный круг, чтобы на следующем повороте не скользнуть в сторону Улле. — Почему же ты не поделился с друзьями своим грязным секретом?

— Я думал, ты этого не хочешь. — Ульрик перестает сопротивляться качке и отпускает поручень.

— Ха-ха! — Сара отворачивается.

Я смотрю на них через плечо. Меня уже мутит от этой тряски. Если они не прекратят, Бьорн психанет так, что угробит нас в этой машине.

— Или мне нужно было похвастаться перед всей командой, что у нас с тобой был секс? — Улле нервно хватается за голову и взъерошивает волосы. — Ты же сама не хотела отношений!

— А ты спрашивал? — не глядя на него, бросает Сара.

Ее голос похож на обиженный писк.

— Да ты даже поговорить со мной об этом не хочешь, как я мог тебя спросить? — Парень резко бьет по спинке моего сидения, и удар ощутимо отдается мне в плечо. — Посмотри на себя! Ты же психованная! Мы вообще с тобой не разговариваем! Никогда! Я не знаю, что тебе можно сказать, а что нельзя, чтобы не обидеть! Если мы разговариваем, то только ругаемся!

Сара бросает в него что-то на цыганском — очевидно, ругательства. А затем толкает парня в грудь и разражается тирадой:

— То Элла, то Шарлотта, то еще какая-нибудь курица! Ты серьезно хотел, чтобы я говорила с тобой об отношениях?!

Она толкает его еще раз и подкрепляет это фразой на языке каале.

— Не было никаких куриц, и я никогда тебя не избегал, — едва слышно выдыхает Ульрик.

Моему креслу достается еще один удар от него.

— Да ты облапал их всех, — отмахивается Сара.

— Неправда!

— Правда!

— Пожалуйста… — прошу я.

Воздух в салоне раскаляется настолько, что стоит чиркнуть спичкой, и машина взлетит на воздух.

— Лучше просто заткнись, Ульрик, — Сара бросает на парня испепеляющий взгляд. — Я не хочу разговаривать с тобой ни о чем!

— А чего ты хочешь? Просто дай мне понять. — Он разводит руками. — Хочешь, чтобы я при всех сказал, что люблю тебя? Да пожалуйста! Я скажу! Только если это действительно то, чего ты хочешь!

— Ты меня что?.. — теряется она.

— Хватит! — орет Бьорн.

Он бьет по тормозам, и мы все подаемся вперед, а затем падаем назад.

Автомобиль встает посреди дороги.

Мы молчим и смотрим на Хельвина.

Он сидит, уперевшись руками в руль и тяжело дыша. Рулю не позавидуешь — кажется, он вот-вот свернется в бараний рог. Тишина заполняет салон, и каждый боится заговорить первым.

Я ощущаю в атмосфере напряжение, даже опасность. В моей крови бурлит адреналин, но все, о чем я сейчас могу думать, так это, что Бьорн притягивает меня еще сильнее, когда злится. В такие моменты он гремучая смесь из мужской привлекательности и необузданной силы.

— Хватит, — повторяет он уже спокойнее, а затем оборачивается. — Ты, — указывает он на Улле, — тупица, который не может достойно вести себя с девушкой. Идиот, которому нужны разговоры, чтобы понять, чего он хочет. — Сара хмыкает, и Бьорн переводит взгляд на нее. — А ты… — Девушка сглатывает, и Хельвин разочарованно хмурится. — Ты плюешься словами с пулеметной скоростью, но ничего разумного не говоришь. Иногда полезно просто помолчать и послушать!

— Правильно, ты чересчур импульсивна, — бросает ей Ульрик.

— У меня такой темперамент, — рычит Сара. — А ты реально идиот.

— Заткнитесь оба! — рявкает на них Бьорн.

И они, как по команде, замолкают.

— Хотите честно? — Хельвин оглядывает их по очереди. — Мне глубоко насрать, что там между вами происходит. Разбираться в этом сейчас нет ни времени, ни смысла.

— Вот именно, — поддакивает Улле.

И, поймав грозный взгляд друга, втягивает голову в плечи.

— Скажи ей, — просит Бьорн.

— О чем? — Сара выпрямляется.

— О том, почему ты здесь.

Девушка смотрит на них по очереди и останавливается на Ульрике. Он взъерошивает волосы и прочищает горло.

— Дело в том, что… э-э… — Он вытягивает руки. Похоже, этот жест должен успокоить Сару. — Тебе грозит опасность. Это очень серьезно, но не волнуйся.

— Опасность? Мне? — Ее глаза округляются.

— Бьорн… он… видит кое-что.

— Что? — Она переводит взгляд на Хельвина.

Нам сигналит машина, ей приходится объезжать нас, но Бьорн не удостаивает водителя даже мимолетным взглядом. Он полностью сосредоточен на Саре.

— Утром я думал, что мне показалось, но теперь вижу отчетливо. Над тобой витают предвестники смерти, Сара. И их с каждым часом становится все больше: значит, это скоро произойдет.

— Предвестники смерти? — бледнеет девушка.

— Бодекхи, — кивает он. — Такие же сопровождали Стину и Эллу перед гибелью. Я пытался предупредить каждую из них, но ничего не получилось. Предотвратить смерть почти невозможно: если они пришли за тобой, значит, точно знают, что скоро наступит твой час.

— То есть… — Сара бросает на меня беспокойный взгляд. — То есть, они и сейчас со мной? В смысле, надо мной? Или где они?

Она начинает ерзать на сидении и нервно чесаться.

Мы с Бьорном обмениваемся взглядами. «Мне очень жаль» — говорят его глаза.

— Один вот тут. — Он указывает на ее левое плечо. — Мелкий, похож на головастика, но из клубов пара. Другой здесь, — он смотрит на потолок, — его почти не видно, он над крышей машины, но в школе я разглядел его хорошо. Здоровый, напоминает безногого старика. А тут, — он переводит взгляд на ее правое плечо, — начинает проявляться третий. Прости.

— Но как…

— Они будут ходить за тобой до самого конца, ожидая, когда можно будет забрать и унести твою душу в глубинные слои материи. Чем ближе к смерти, тем четче будут становиться их очертания. Перед самой гибелью человека фигуры бодекхов почти так же осязаемы, как шар сахарной ваты. Ну… для меня. Для того, кто может их видеть.

Сара больше не задает вопросов. Она хватает ртом воздух и боится пошевелиться. Девушка старается почувствовать их присутствие рядом. Боится, но очень хочет. Чтобы убедиться, что Бьорн не врет.

А я и так верю.

И, похоже, Ульрик тоже — на парне лица нет.

— Что нам теперь делать? — тихо спрашивает он у друга. — Спрятать ее? Попытаться защитить? Что? Мы же не можем сидеть и ждать, верно? Я… не могу допустить, чтобы она…

Он берет Сару за руку, и девушка впервые не одергивает руку. Она настолько ошарашена, что не может сопротивляться.

— Мы отвезем ее в безопасное место, — говорит Бьорн. — И сделаем все, чтобы первыми найти того, кто убивает девушек в лесу. — Он оглядывает нас по очереди. — Мы убьем его до того, как он доберется до Сары.

Глава 6

— Туда, — указываю я.

— Мы там проедем вообще? — спрашивает Бьорн, когда машина съезжает с асфальта на узкую дорогу, тянущуюся среди высоких елей.

— Должны, — прикидываю я. — Путь немного зарос кустарником и травой, но когда-то здесь была полноценная дорога. Пока не выселили саамов, и она не пришла в запустение.

Внедорожник подминает под себя густую растительность, а я открываю окно, чтобы глотнуть хвойного концентрата, в который превратился здесь влажный воздух.

— Может, лучше пойти пешком? — Улле обнимает Сару за плечи, чтобы та не дрожала.

— Через лес? — хмыкаю я.

Меня не оставляет ощущение, что где-то за темными стволами притаилась смерть и с интересом наблюдает за нами.

— Отсюда и так придется идти на своих двоих, — заключает Хельвин, когда машина выезжает на открытую местность перед взгорьем.

— Да, иначе можешь пробить колесо или въехать в одну из каменных глыб, — раздается голос Сары.

Машина тормозит возле руин, которые были когда-то хозяйственной постройкой, и мы спешно выбираемся наружу.

— Что это? Ты живешь здесь? — Ульрик выглядит слегка ошарашенным. — Серьезно?

Он вертит головой из стороны в сторону, не веря глазам. Оказавшись здесь впервые, я, кажется, реагировала подобным образом.

— Да, — бросает на него гордый взгляд Сара, — вон там мой навороченный таунхаус, там — двухэтажная парковка, а там — наш бассейн и коктейльный бар!

Она подбирает подол школьной юбки и бежит в сторону дома по высокой траве. Бросив в друга осуждающий взгляд, Бьорн спешит за ней — Сару теперь ни на секунду нельзя оставлять одну.

Несмотря на облачность, повсюду стрекочут цикады. Я обхожу заросли прострела широколистного, который по иронии судьбы зовут сон-травой, ступаю на узкую тропинку и замечаю, что мои школьные оксфорды порядочно запылились.

— Ты тоже считаешь меня говнюком? — Обогнув кусты с другой стороны, на тропинку шагает Улле.

Я поднимаю на него взгляд.

— Ну… Ты не особо мне нравишься, скажем так.

Я обхожу его, отряхиваю подол юбки от пыльцы и спешу догнать Сару с Бьорном.

— И когда я успел стать таким уродом? — вздыхает парень.

Очевидно, этот вопрос он обращает к с