Леа Стенберг

Реннвинд. Сердце тьмы

Часть I

*

ИСТОКИ

«Тебя убьет любовь»

*

ПРОЛОГ

Я выслеживал Адельгейд без малого два года.

После смерти брата она стала осторожнее, покинула долину Рейна и двинулась через море. На пути ее продвижения на север фиксировали вспышки черной чумы. Собирая по крупицам рассказы очевидцев, я упрямо шел по ее следу.

Где бы мне ни доводилось побывать: в городах или маленьких поселениях, всюду люди были охвачены паникой. Они рассказывали о десятках погибших и сошедших с ума. По их словам, несчастные вдруг обращались в одержимых жаждой крови монстров и набрасывались на окружающих. Даже на своих родных. И это безумие распространялось быстро, как зараза.

Ничто не могло остановить одержимых, кроме смерти. Да и та не всегда. Требовалось отрубить голову и похоронить, совершив определенный ритуал, иначе упыри поднимались из земли и продолжали зверства.

Долг обязывал меня помогать несчастным, которые столкнулись с черной чумой. Я не мог двинуться дальше, пока не избавлял поселение от нашествия кровососов. Выслеживал тварей, убивал и предавал земле. А затем успокаивал людей и давал советы, как жить дальше — мне хотелось вселить в них хоть каплю надежды. И только после, прочтя молитву, пускался в путь.

Адельгейд не задерживалась нигде дольше, чем на неделю. Что-то заставляло ее двигаться все дальше на север. Как говорили местные, она направлялась к Источнику — месту, где могла набраться сил. После нашей последней схватки, когда древняя чуть не лишилась головы, ее могущество больше не было безграничным, и даже кровь смертных не помогала восстановиться до конца.

Мы были связаны кровью, и порой я слышал, как бьется ее сердце. В отличие от упырей, в которых она обращала несчастных, пожелавших стать ее слугами, оно у нее все еще билось. Адельгейд знала, что ожидает ее в момент нашей следующей встречи. И потому спешила.

Во Флодберге я почувствовал, что почти нагнал ее. На городской площади творилась суматоха: обращенную приковали цепями к телеге, вокруг нее собралась возбужденная толпа. Девчушке было лет десять-двенадцать, она скалилась, угрожая тем, кто рисковал подойти ближе. Ее кожа была бледной и имела сероватый оттенок, а глаза блестели, так что взгляд казался безумным.

Такой маленький упырь вряд ли был чем-то полезен Адельгейд, поэтому я подумал, что она просто решила позабавиться с бедным дитя.

— Разойдитесь! — приказал я местным. — Ей уже ничем не помочь.

Толпа нехотя отступила. Причиной тому было также оружие в моих руках: такое не носили солдаты, да и выглядел я совсем по-другому — одет не как воин, скорее, как уставший, грязный путник. Люди перешептывались, не отрывая взглядов от моего арбалета.

— Мы слышали о тебе, странник. — Одна из женщин почтительно склонила голову. — Ты тот самый, кто расправляется с тварями?

— Возможно, — отозвался я, склоняясь над бедным ребенком.

— Как тебя зовут? — не отставала женщина.

— Не важно.

Девочка вдруг резко метнулась ко мне — настолько близко, насколько позволяла длина цепи, которой она была прикована к телеге. Она зарычала и яростно заклацала зубами. А затем опустилась на колени и… рассмеялась.

Толпа заохала.

— Спаси ее! — Отделившись от толпы, женщина бросилась мне в ноги. Сложила в молитвенном жесте ладони и подняла взгляд к моему лицу. — Умоляю, спаси мою дочь!

Обращенная захохотала еще громче.

— Скажи ей. Скажи! — противно заскрипела она, скаля зубы.

— Обратной дороги нет, — с сожалением сообщил я матери, качнув головой. — Молись за нее.

— Нет! — воскликнула женщина, бросаясь к дочери. — Не дам!

Но люди не дали ей приблизиться к упырю, удержав за руки. Не обращая внимания на ее рыдания, я взвел арбалет, поднял его и прицелился девочке в лоб.

— Тебе не справиться со мной, Брэм! — чужим голосом, усмехнувшись, произнесла она. — Не справиться-я!

— Помилуй нас, Господи, — выдохнул я, выпуская стрелу.

Глава 1

Пышные похороны не для дхампири. Обычно их хоронят тайно.

Все, что происходит сегодня, — фарс. Представление для местных жителей: для тех, кто пожелает прийти проститься с преподобным. Аккуратная яма в земле, опущенный внутрь блестящий гроб, цветы, речь приглашенного священника — все ненастоящее. Кроме скорби, написанной на лицах тех, кто собрался вокруг.

Асмунда действительно любили, и у него был замечательный приход. Каждый, кто присоединился к церемонии, высказывается о нем тепло и искренне. Но никто не может до конца поверить в произошедшее. Когда комья земли падают на гроб, я зажмуриваю глаза и до боли стискиваю зубы. «Это так несправедливо».

— Нея. — Бьорн подхватывает меня под локоть.

— Все в порядке, — отзываюсь я, бросая на него взгляд. — Просто закружилась голова.

— Скоро все кончится, — шепчет он, прижимая меня к себе.

— Да, — всхлипываю я.

Люди по очереди кладут цветы на могилу. Я вдыхаю запах влаги и прелой земли. Чувствую, как меня начинает знобить, по спине бегут мурашки. Поднимаю голову и наталкиваюсь взглядом на Асвальда. Его глаза не выражают эмоций, в них лишь холод.

Сглотнув, я отворачиваюсь.

Им с Бьорном, наверное, намного хуже, чем мне. Асмунд был частью их жизни, их семьей. Они испытали глубочайший шок от его гибели. Это я сейчас должна поддерживать Бьорна, а не он меня.

— Погода сошла с ума, — вздыхает Анна.

Я коротко киваю и вглядываюсь в лица тех, кто собрался на церковном кладбище. Прихожане разных возрастов и профессий. Жаль, Сары нет, ей пришлось остаться с Ульриком, он еще очень слаб, и, честно говоря, в данный момент мне трудно что-то предполагать о его дальнейшей судьбе. Все мы потеряли близких и просто хотим, чтобы он остался жив. Хотя неизвестно, какую опасность он будет нести в новом обличье, и это то, что беспокоит сейчас Асвальда не меньше, чем зализывающая раны хульдра, которой снова удалось скрыться в лесах Реннвинда.

— Нам всем нужно хорошенько выспаться, — говорит цыганка. — Особенно тебе, Нея. — Она поворачивается к Бьорну. — Позаботься, чтобы она выпила лекарство перед сном.

Он кивает.

Мы все знаем, что она имеет в виду. Теперь без крови Кайи, которая стала для меня спасением, о нормальной жизни можно забыть. Нет, я не жалуюсь. Это определенно выход, и я благодарна, что он у меня есть.

— Покойся с миром, — причитает у могилы Асмунда прихожанка.

Дождевые капли стучат по черным зонтам собравшихся, густой туман стелется по земле. Я делаю глубокий вдох, и перед глазами встают образы ночных похорон. Настоящая могила за церковью, под раскидистым дубом. Голова отдельно — лежит в ногах, лицом вниз. Глаза выколоты. Ноги связаны, сердце вырезано и сожжено. На груди ножницы — чтобы он точно не мог подняться из-под земли.

Над могилой вбит кол — еще один уровень защиты.

Мне позволили проститься с Асмундом до того, как его брат провел обряд. Медлить было нельзя: дхампири следует похоронить в день смерти, чтобы он не стал нежитью и не возвратился в мир живых.

Мы не могли тянуть с погребением и провели ритуал в ту же ночь. То, как отличаются настоящие похороны от фальшивых, потрясает, но речи тех, кто пришел проститься с Асмундом, делают вторые не менее значимыми. Уверена, мой отец слышит с того света все добрые слова.

— Идем. — Бьорн берет меня под локоть.

Я в последний раз бросаю взгляд на могилу, в которой покоится гроб, набитый дровами, и опускаю цветы на землю.

— Мы можем еще раз сходить туда? — спрашиваю я, выпрямляясь.

— Когда все разойдутся, — кивает Бьорн.

Я ловлю на себе ледяной взгляд Асвальда. Прихожане приносят ему соболезнования, и всех волнует, конечно, безопасность Реннвинда. Заверив, что зверя, ставшего причиной смерти школьниц и пастора, непременно поймают, он идет к церкви, дверь в которую теперь заперта.

Официально — это не место преступления. О том, что Асмунд погиб там, знают лишь несколько сотрудников полиции, для остальных — пастор погиб в лесу, когда на него напал дикий зверь.

— Твой отец теперь ненавидит меня еще больше, — говорю я, когда мы с Бьорном заходим за угол церкви.

— Из-за того, что ты вернула к жизни Ульрика? — Он помогает мне перешагнуть через лужу, поддерживая за руку.

— Из-за того, что обратила его.

Бьорн останавливается и поворачивается ко мне. На его бледном лице вымученная улыбка.

— Что ты говоришь. — Он перекладывает зонт в другую руку и наклоняется к моему лицу. — Было бы лучше позволить Ульрику умереть? Я бы этого не пережил. Его родители тем более. — Бьорн гладит меня по щеке. — И моему отцу пришлось бы нелегко, Нея. Как бы он объяснил эти смерти людям? Оторванная голова и рваные раны у Асмунда, колотые у Ульрика: явно произошло что-то страшное, и не только родители Улле, но и другие жители города захотели бы знать, что именно.

— Значит, Асвальд сказал родителям Ульрика, что тот играл со старинным клинком и случайно поранился? — горько усмехаюсь я.

— Очень, кстати, похоже на Улле, — замечает Бьорн, слегка усмехаясь. — Но, если честно, не знаю. Пока он в больнице под наблюдением семейного врача Хельвинов. Доктор поколдовал над ранами, я имею в виду медицинские манипуляции, и после операции Ульрик стабилен, но все еще не приходил в сознание. Мой отец, кажется, сказал его родителям, что тот пострадал от нападения хулиганов.

— А как же Арвид? Это ведь его рук дело. Нужно объявить его в розыск!

— Отец планирует сам расправиться с ним, — качает головой Бьорн. — И, думаю, Ульрик, когда очнется и осмыслит произошедшее, будет с ним согласен. Этот упырь держал моего дядю, когда его убивала хульдра, а потом хладнокровно вонзил нож в грудь моего лучшего друга — да я буду в первых рядах тех, кто понесет ему возмездие!

Глаза Бьорна блестят, и мне приходится перехватить его ладонь, чтобы успокоить.

— Теперь Арвид не упырь, а человек, — напоминаю я.

— Который мог уехать из Реннвинда, оставив прошлое позади, но предпочел прийти к Ингрид, чтобы заручиться ее поддержкой и стать ее верным союзником в грядущей войне, — отвечает он жестко.

— Я не оправдываю Арвида, но он просидел полгода в подвале у Асмунда: есть от чего разозлиться и сойти с ума. Полгода, Бьорн!

— Серьезно? — Он вырывает руку.

Его дыхание учащается, глаза наливаются темнотой.

— Послушай. — Я делаю к нему шаг и окунаюсь в тепло его тела. — Не злись, мы просто не поняли друг друга. Я хотела сказать, что у Арвида была причина ненавидеть Хельвинов, но он избрал неверный путь. Возможно, рассчитывал, что с помощью Ингрид сможет обратиться заново. Микке сказал…

— О. Так это все из-за него? — Бьорн напряженно впивается в меня взглядом. — Из-за этого саама? Решила пожалеть убийцу, потому что мило поболтала с его сыном? И когда вы успели? В тот момент, когда Арвид убивал моего лучшего друга?

Я опускаю голову и выдыхаю. Дождь продолжает стучать по зонту. Слова ничтожны перед тем, что чувствую, — так больно потерять прежнюю жизнь, вновь обретенного отца, пережить предательство и чуть не лишиться друга.

— Прости, — тихо говорит Бьорн. — Прости, Нея. У меня голова кипит от эмоций…

— Нам всем нужно прийти в себя, — вздыхаю я, поднимая взгляд. — Мы пережили ужасное и весь день работали, чтобы скрыть следы. У меня тоже голова идет кругом.

— Ты потратила много сил, а я на тебя накинулся, — с сожалением произносит он. — Эти проблемы с самоконтролем…

— Мы не мило болтали, — поясняю я напряженно. — Эти трое знали про книгу и пришли за ней. Асмунд встал у них на пути и отдал жизнь, чтобы эта реликвия не попала в чужие руки. Микке не хотел уходить без нее, и… и он собирается обрести бессмертие. Так он сказал.

— Хочет стать кровососом? — Глаза Бьорна вспыхивают.

— Хочет заполучить силу и власть, чтобы отомстить, — объясняю я и прикусываю губу.

Его руки сжимаются в кулаки.

— Он знает, что ему придется умереть для этого? Только так Ингрид сможет поднять его из земли вампиром. Знает, что он будет стригоем — упырем с ничтожными остатками разума, полностью подчиненным своей хозяйке? Да и то в случае, если ему передались способности магов его рода! Если нет — его ждет глупая, напрасная смерть.

— Я видела его, когда он говорил это, — признаюсь я. — Микке не остановится ни перед чем. В той книге ключ к воскрешению ламии. Думаю, он и его отец надеются, что она обратит их.

— Тогда им придется дать клятву тьме, а эта участь не лучше участи бесправного прислужника. Вампирша сможет манипулировать их сознанием, как захочет.

— Книга не должна попасть им в руки.

— И я не допущу этого, — решительно говорит Бьорн.

Кивнув, прижимаюсь щекой к его груди. Обнимаю его крепко и тихо всхлипываю, с трудом удерживаясь, чтобы не разрыдаться.

— Мне нравится, — слышится сквозь шум дождя голос Бьорна. — Нравятся эти штуки в твоих волосах. Серые пряди. — Он гладит меня по спине, забирая боль, успокаивая. — Но больше не надо никого оживлять, ладно? Я не хочу потерять тебя.

Отрываюсь от него и смотрю ему в лицо.

— Мне так страшно за Улле, — шепотом признаюсь я.

— С ним все будет хорошо, — обещает Бьорн, целуя меня в лоб. — Уверен, этот парень еще будет хвастаться своим шрамом в раздевалке. И расскажет с десяток баек, как всыпал перца напавшим на него негодяям.

— А если он не сможет контролировать себя? Обратится на людях? Или в один прекрасный день почувствует тягу убивать, завоет на луну и перекусит парочкой местных жителей? Тогда твой отец застрелит его без сожаления?

— Он не такой. Мой отец. Заверяю тебя, он не бесчувственный. Конечно, он будет сожалеть, — говорит Бьорн серьезно.

— Дурак. — Я пихаю его и тут же притягиваю ближе.

— Уверен, мы справимся, каковы бы ни были последствия обращения.

— Ульрик был человеком, — напоминаю я.

— Научим его охотиться на зайцев или белок, — хмыкает Бьорн.

— Ты неисправим.

Мы застываем посреди кладбища, не в силах разомкнуть объятий. И я держусь за него, как за единственное реальное, что осталось в моей жизни. И все произошедшее вчера кажется сном, но стоит закрыть глаза, как начинаю задыхаться, видя устремленный на меня безжизненный взгляд Асмунда.

Мы останавливаемся у могилы моего отца. Свежая земля блестит, напитываясь дождевой водой. Влага пузырится, заполняя все неровности и превращая поверхность могилы в мягкую грязь. Глядя на нее, я вижу Асмунда, лежащего под толщей влажной земли, и снова прокручиваю в голове воспоминания, как Асвальд укладывал его в гроб: он не проронил ни слезинки, не сказал ни слова.

— А здесь покоится Мария-Луиза. — Бьорн подводит меня к другой могиле. — Сестра моего отца и Асмунда.

— У них была сестра? — удивляюсь я.

— Она не дожила до совершеннолетия. Была слаба и последние годы не могла передвигаться самостоятельно. Знаешь, мне сейчас кажется, она умела забирать боль. Помню, как совсем маленьким упал однажды с велосипеда и сильно ушиб ногу — боль прошла сразу после прикосновения Марии-Луизы. После ее смерти я долго размышлял над этим и даже винил себя, что, может быть, отнял ее последние силы.

— А это кто? — Я наклоняюсь к следующей могиле и читаю: — Анника Хельвин.

— Это мать Асмунда. Твоя бабушка.

— Моя бабушка… — Я касаюсь холодной плиты пальцами.

— А чуть дальше моя бабушка. Мать моего отца. — Задумавшись, Бьорн идет к могиле, оставив меня без зонта. — Ты же понимаешь, наши отцы не были полнородными братьями. Это… невозможно у дхампири, каждый раз кто-то должен отдавать свою жизнь.

— Лилли Хельвин, — читаю я. Мне приходится его догнать, чтобы встать рядом под зонт. Вода с волос заливается в глаза, приходится смахнуть их ладонью. — А там?

— Могила матери Катарины, — шепчет Бьорн. — Рядом — могила моей матери. Она была сестрой отца Ульрика.

— Столько жертв… — тихо говорю я.

— А дальше покоятся мой дед и его отец и мать. — Он указывает рукой. — Отсюда и до самой ограды могилы наших предков. От первого, который захоронен ближе к церковным стенам, до тех, что жили в последние столетия и наши дни.

Я не успеваю разглядеть все. На старых могилах почти не читаются имена: таблички потемнели, обросли плесенью и мхом, буквы выцвели. А Бьорн идет все дальше.

— Столько женщин, отдавших жизни ради рождения детей, — замечаю я, пока мы двигаемся по дорожке вдоль стройных рядов могил. — Это ужасно…

По коже пробегает озноб от мысли, что здесь должна была покоиться и Карин — моя мать.

— Я ненавижу себя и свой род за это. — Голос подводит Бьорна. — Люди, конечно, не могут не замечать этих странностей. Сейчас, когда город развивается и население Реннвинда заметно выросло, это так не бросается в глаза, но, по словам отца, пару веков назад об одном из наших предков ходили слухи, будто он — Синяя Борода. Такое очень пугает людей. Наверняка не только Асмунд, но и другие дхампири не раз задумывались, чтобы оборвать род, покончив с этими смертями.

— Но без дхампири у этих земель не будет защиты, ты ведь знаешь. Чтобы решиться на продолжение рода, необходимо не только хладнокровие, но и мужество.

— Осознать, что ты убьешь того, кто подарит тебе ребенка, не так-то просто. Это все еще убийство. И на него ты должен пойти сознательно. — Бьорн останавливается и поворачивается ко мне. — Иногда мне кажется, что мой отец отключил все свои чувства ради долга. Боюсь, я не смог бы так поступить.

— Ты закончил? — раздается суровый голос сквозь шум дождя.

Мы оборачиваемся. Асвальд стоит возле церкви.

— Пора ехать, — с хмурым видом говорит он.

От меня не укрывается, что даже в такой момент он намеренно игнорирует меня: «Ты закончил?», а не «вы». Мы с Бьорном переглядываемся.

— Да, мы идем, — отзывается он.

Глава 2

После того как автомобиль останавливается у дома Вильмы, мы с Анной выходим, ожидая, что Бьорн и его отец поедут к себе, но они выходят из машины и следуют за нами. Я решаю не задавать вопросов: слишком устала.

Анна открывает дверь. Асвальд пропускает нас с Бьорном вперед. Мы входим, и я замечаю, как Бьорн прислушивается и принюхивается к тишине дома, ведь опасность теперь может подстерегать нас на каждом шагу. Жаль, что усталость лишает меня осторожности.

— Позволь. — Бьорн помогает мне снять плащ и встряхивает его.

Вода растекается по полу. Скинув обувь, я прохожу в кухню. Вскоре там собираются и остальные.

— Бьорн! — Едва присев на небольшой диванчик, я вскакиваю, заметив красное пятно, расплывающееся на его рубашке. — У тебя кровь!

Все устремляют взгляды на Бьорна, и он растерянно смотрит на свою грудь, пытаясь отыскать то, что так встревожило меня.

— Твое плечо, — показываю я, приблизившись. — Сядь, пожалуйста.

Его отец придвигает стул, и Бьорн опускается на него.

— Нужно снять рубашку, — говорю я. — Крови много.

Пока я помогаю расстегнуть ее, Анна находит аптечку.

— Что там?

— Рана, — спустив рубашку, произношу я. — Вроде бы неглубокая, но Бьорн ее не перевязал, и потому она кровоточит.

— Сначала схватка с хульдрой, затем похороны Асмунда ночью, — вздыхает он. — На мне было столько крови, когда я вернулся в дом, что непонятно было, чья она. Я просто принял душ, переоделся и поехал на кладбище.

— Нужно обработать. — Я вздыхаю, осмотрев порез.

— Ерунда, — коснувшись моего запястья, произносит Бьорн. — Я даже не чувствую.

Он смотрит на меня с таким теплом, что мои щеки краснеют. Боясь, что Асвальд заметит, я осторожно высвобождаю руку и отвожу взгляд.

— Все равно обработаем и заклеим.

— Нужно зашить, — мягко сдвинув меня в сторону и склонившись над раной, констатирует Анна. — Хотя и выглядит небольшой, она может доставить неприятности. Хульдра постаралась.

— Она отбивалась, — хмыкает Бьорн. — Даже не пыталась наносить удары: выбрала момент, чтобы вырваться, и из последних сил рванула в лес, чтобы спастись. Если бы я не переживал за вас, то бросился бы за ней. Услышав истошные вопли из церкви, я решил вернуться.

— Нужно было довести дело до конца, — безразличным тоном говорит Асвальд, отходя от нас на шаг.

— Я не мог оставить Нею и друзей, — с вызовом отвечает Бьорн.

— Асвальд, подай-ка мне вон ту коробочку, — обернувшись, командует цыганка. — Нужно обработать иглу, чтобы я могла подлатать твоего сына.

Кивнув, Асвальд берет с полки коробку и протягивает ей. Я с трудом сдерживаю смешок: вряд ли кто-то другой может так фамильярно обратиться к начальнику полиции и старшему дхампири и это сойдет ему с рук. Но что удивительно — Асвальд даже бровью не ведет.

— Подержи-ка… — продолжает раздавать ему указания цыганка. — Вот так, а теперь эту. Сюда. — Рассмотрев придирчиво кончик иглы, она наклоняется к плечу Бьорна. — Потерпи, малыш, будет больно.

— Я вам не ма… А-а! — морщится он, когда игла вонзается в кожу. И, вздохнув, стискивает зубы.

— А что насчет нее? — спрашивает Асвальд, почесывая подбородок. — Хульдры. Она пострадала?

— Достаточно, — заверяет Бьорн, забыв о боли. — Мое обращение в медведя было для нее сюрпризом. Ей повезло, что я еще не освоился в зверином теле, так бы от нее остались только лохмотья.

Асвальд выдыхает с рычанием: каждое замечание о медведе-оборотне напоминает ему, что его сын больше не тот, кем он его знал.

— Она сама зверь, поэтому ей легче сражаться с противником в человеческом обличье, — добавляет Бьорн. — Сила, ярость и скорость медведя неприятно ее поразили. Если она и оправится от ран, то еще не скоро.

— Готово, — с улыбкой сообщает Анна, любуясь швом. — Кто хочет кофе?

— Я жалею, что дал ей уйти, отец, — не обращая на нее внимания, продолжает Бьорн. — Больше этого не повторится. Обещаю. В следующий раз разорву ведьму на куски.

Асвальд оставляет его слова без ответа. Садится за стол, сцепляет руки в замок и устремляет взгляд в одну точку.

— Значит, все будут кофе, — цокнув языком, говорит Анна и отправляется к плите.

— Нужно что-то сделать с пятном, — тихо вздыхаю я, разглядывая рубашку.

Игнорируя мои слова, Бьорн резко натягивает ее. Напряжение между ним и его отцом возрастает, и воздух почти трещит.

— Отец, у меня получится, — глядя на Асвальда, говорит он. — Все мои способности сохранились: сила, выносливость, скорость, я по-прежнему вижу духов! Я просто стал сильнее.

Бьорн встает, подходит к столу и садится напротив него. Я остаюсь стоять в паре метров от них, не зная, что делать.

— Я все еще воин, папа, — пытается убедить отца Бьорн.

— Но не дхампири. — Взгляд Асвальда темнеет. — Никто до конца не знает, что ты теперь такое. Что она из тебя сделала. — Он бросает взгляд в мою сторону.

Я сглатываю. Бьорн злится. Вот-вот разразится буря, но на помощь приходит Анна.

— Не унижай своего сына, Асвальд, а то получишь по башке, — уперев ладони в стол, говорит она. — Ты меня знаешь, я на такое способна. Терять мне нечего. Никто другой не скажет тебе в лицо, что ты высокомерная задница, а я могу. — Она дерзко ухмыляется, приподняв бровь. Ей нравится, что ее слова приводят начальника полиции в смятение. — Твой род появился, когда мать-природа этого захотела. Что-то должно было регулировать популяцию вампиров, и появились дхампири. Не для того, чтобы ты ощущал себя пупом земли, а для равновесия. В твоем сыне течет твоя кровь, и пусть половину заместило что-то иное, но он все еще дхампири.

— Анна, — нетерпимо выпаливает Асвальд.

— А что, если это тоже божий промысел? Что, если высшие силы хотят, чтобы ваш вид развивался, становился сильнее. Вдруг это путь эволюции?

— Тебе карты сказали? — Он смеряет ее ледяным взглядом. — Или ты эту чушь придумываешь?

Она застывает с открытым ртом. Затем вздыхает и отходит к плите.

— Карты не говорят чего-то определенного. Пока. — Анна достает из шкафчика бутылку и стаканы и ставит на стол.

— Что это?

— Сидр, — отвечает цыганка. — Этот день меня доконает.

Асвальд молча придвигает к себе бутылку и открывает легким движением большого пальца. Затем разливает сидр по стаканам.

— За Асмунда. — Анна выпивает залпом, вытирает рот рукавом цветастой рубахи и возвращает стакан. — Еще!

Отец Бьорна выгибает бровь.

— Не смотри на меня так. Моя дочь в больнице со своим парнем, который вчера чуть не умер. Да и она чуть не умерла. Мы все постоянно в опасности и не знаем, что будет завтра. Мне страшно до усрачки! Наливай!

Он наполняет ее стакан.

— Спасибо, — благодарит Анна. И замирает, дожидаясь, пока Асвальд не возьмет свой стакан. — Давай же, ну.

— За моего брата, — хрипло говорит он.

— И что мы теперь будем делать? — спрашивает цыганка, с грохотом опуская пустой стакан на стол. — У тебя есть план?

— Мы будем начеку, — отвечает Асвальд.

— Гениальный план.

— Что?

— Она соберет армию и приведет ее сюда. С помощью ламии или без, неважно, Ингрид все равно сделает это. Эта тварь одержима местью. — Анна тяжело вздыхает и наклоняется над столом. — Ты же понимаешь, что это не моя война? Я могу собрать вещички: наберется не больше двух сумок, и свалить подальше, но если останусь, хочу знать, как ты планируешь справиться с ней.

— Ты можешь ехать, я тебя не держу, — отвечает Асвальд. На его лице ни тени эмоций. — В одном ты права: это не твоя война.

— Вот оно! — Анна ударяет по столу и произносит несколько фраз на цыганском: надо признать, звучат они как крепкие ругательства. — Высокомерие, которое не дает тебе включить мозги и подумать!

— Ты меня подловила, — говорит он с сарказмом. — Все, сдаюсь и включаю мозги.

Бьорн покашливает и отодвигается от стола.

— Засунь свои детские обиды подальше, дхампири! — рявкает на Асвальда цыганка. — Мы говорим о серьезных вещах и, быть может, о выживании человечества! Если Ингрид поднимет древнюю, погибнут сотни людей, а затем тысячи! Мир утонет в крови!

— Она ее не поднимет, — уверенно отвечает Асвальд, сцепляя руки в замок.

— Если твои предки похоронили ее как следует, — хмыкает Анна. — Лучше бы они вовсе сожгли ее.

— Им не найти ее кости.

— Уверен?

— Только я знаю место. — Ни один мускул не дергается на его мужественном лице. — И книга. Но она не откроет секрета посторонним.

— И все же Ингрид нужен один из вас, чтобы провернуть это дельце. Значит, она собирается использовать кровь дхампири для пробуждения древней.

— У нее ничего не выйдет, — качнув головой, замечает Асвальд. — Даже если она найдет останки древней, ей не удастся вернуть ей бессмертие и могущество, а без них ламия — просто кровосос.

— Значит, вероятность есть?

— Книга под защитой. — Уголки его губ напряженно подергиваются.

— А вы все?

— Примем меры предосторожности.

— У тебя хотя бы есть союзники, Асвальд? — спрашивает Анна, придвигаясь к столу. — Если Ингрид приведет армию темных, кто встанет на вашу сторону? Кто будет защищать Реннвинд вместе с тобой? — Она позволяет себе усмехнуться ему в лицо. — Вы только и делали, что изгоняли отсюда одаренных. Столетиями! Не удивляйся теперь, что саамы и цыгане захотят встать на сторону того, кто будет сильнее в этой битве.

— Что ты предлагаешь? — после недолгой паузы спрашивает он.

— Скольких она сможет поднять из земли? — Цыганка хмурит лоб. — Нужно провести ритуал на кладбище и понять, кто имел магические силы и был захоронен не по правилам. Это будет очень тяжело. Для меня. Но так мы будем знать об этих могилах и сможем помешать.

— Это хорошая идея, — нехотя соглашается Асвальд.

— Можно патрулировать лес, — вмешивает Бьорн. — Возможно, удастся взять след Арвида или Ингрид. Сейчас хульдра, вероятно, слаба, но позже обязательно вернется.

— Или пришлет кого-нибудь, — говорю я.

Бьорн согласно кивает, а Асвальд даже не поворачивается в мою сторону. У них с Анной продолжается дуэль взглядов. Все уже забыли, что собирались пить кофе.

— Нанести удар первыми  — это хорошо, — вздыхает цыганка. — Но Ингрид поставит защиту, и найти ее будет очень сложно. Так, она заблокировала сознание Неи, чтобы та не расправилась с ней во сне. С черной магией я связываться не стану, но защитить этот дом и ваш, пожалуй, попробую. Для этого мне понадобится помощь Сары, а также кого-нибудь из наших. Ты не будешь против, если сюда приедут каале?

— Пусть приезжают, — сдается Асвальд. — Только никаких краж и дебоша.

— Как великодушно. — Она кивает с усмешкой. — Так кто еще на твоей стороне, Асвальд? Если ты хочешь биться, тебе стоит собрать верных людей.

— Инспектор Бек — последний из оставшихся драконов в этих краях. Без видимых трансформаций, но весьма опасен — извергает огонь. Мы заключили соглашение, что он не будет использовать эти способности, только при необходимости — чего до этого момента не случалось. Взамен на позволение остаться в Реннвинде Бек служит под моим руководством и помогает защищать границы округа.

— Бек — дракон? — смотрит на него Бьорн.

— Драконы существуют?! — изумленно спрашиваю я.

— Ты ведь говорил, что у него «некоторые» таланты, — хмурится Бьорн. — Теперь я начинаю сомневаться в значении слова «некоторые». — Он усмехается. — Поэтому от него такие странные вибрации идут. Дракон… С ума сойти!

— Есть еще Ларс, — добавляет Асвальд. — Тот, что трудится на ферме у Нильссона.

— Юродивый Ларс? — уточняет Бьорн.

— Он не юродивый. Нормальный парень, просто не слишком смышленый, — поправляет его отец. — Ларс — великан. Мать оставила его в Реннвинде сразу после рождения. К тому моменту мы думали, что этот вид исчез еще триста лет назад: по крайней мере, к нам великаны не забредали со времен эпидемии черной чумы начала восемнадцатого века. Мальчика в младенчестве отдали в приемную семью, которая воспитала его как родного. Все это время мы с Беком опекали его. Как только начались непроизвольные обращения, поговорили с ним. И не раз, по правде говоря. С тех пор мы за ним приглядываем. Добрый малый, безобидный.

— И чем нам будет полезен великан?

— Даже не знаю. — Асвальд прочищает горло. — В своем истинном обличье он еще менее сообразителен, чем в человеческом. И более неуклюж. Даже опасен: то бордюр сшибет, то дверной косяк плечом вырвет или кресло раздавит. Мы договорились, что Ларс не будет перевоплощаться, пока не будет находиться в отдалении от города и посторонних глаз — и только по нашему с Беком разрешению.

— Дракон и великан. Хм, уже что-то, — протягивает Анна задумчиво. — Это вселяет в меня надежду. Но подумай, кого еще можно привлечь, мы должны быть готовы.

— Я подумаю, — кивает Асвальд.

— По сути, эти двое — тоже оборотни? — позволяю себе заметить.

— Нет, — коротко отрезает он, словно отмахиваясь от назойливой мухи.

— Нужно растопить камин. — Анна поднимается из-за стола. — В доме холодно, а мы столько часов проторчали на кладбище в этой сырости — необходимо срочно согреться!

— Анна! — окликает ее Асвальд, когда она собирается выйти из кухни.

— Да? — Цыганка оборачивается.

Ему явно не по себе. Отец Бьорна предпочел бы поговорить с ней без свидетелей.

— Я помогу развести огонь, — говорит он, бросаясь следом за ней.

— Хорошо. Чувствую, ты хочешь поблагодарить, но боишься показаться мягким. Уверяю, это можно сделать и при детях. Им будет полезно знать, что ты не каменный. Иногда открывать свои слабости полезно.

— Спасибо, — цедит он сквозь зубы, бросая на нас раздраженный взгляд. И спешит за ней. — Да, я хотел сказать тебе спасибо. За помощь. Ты ведь могла просто уехать и…

— Куда я теперь уеду? Моя дочь влюбилась в этого вашего, как его там?

— Ульрик. И не делай вид, что не помнишь его имени.

— Всегда мечтала о ручном волке. А что, если он будет обращаться в песца? Или лисицу? А может, в шакала? Сара сказала, что не поняла, его зрачки на миг вспыхнули, а затем он потерял сознание.

— Ты знаешь, что я думаю обо всем этом. И что должен буду сделать, если он посмеет причинить кому-то вред.

— Говорят, волки очень преданны.

Их голоса стихают в гостиной, а я сажусь напротив Бьорна.

— Мне страшно, — признаюсь я.

Он наклоняется и берет меня за руку.

— Мне тоже, — признается Бьорн. — Не боятся только идиоты. Но я знаю, за что сражаюсь, поэтому мне проще преодолеть свой страх.

— Что будет дальше?

— Не знаю. — Он пожимает плечами. — Но я всегда буду рядом, чтобы тебя защитить.

Глава 3

Я смотрю на глиняный чайник Ингрид, стоящий на столешнице. Именно в нем она заваривала чай для Микке. И для меня, разумеется. Не раз. Но, кажется, я никогда больше не смогу пить чай, не вспоминая, что она сделала. Что значила в моей жизни и как перевернула все с ног на голову. Как предала мое доверие.

— Нея? — тихо зовет Бьорн.

— Ах… да. — Я беру две чашки с кофе и ставлю их на стол.

— Плохая идея, — заключает он, оглядывая меня. — Тебе не стоит его пить. Ты совсем без сил: бледная, руки дрожат. Иди сюда.

Бьорн притягивает меня к себе, и я вздрагиваю. От него не укрывается моя реакция, он хмурит брови, убирая руки с моей талии.

— Что?

— Там твой отец, — шепчу я.

Из гостиной доносятся приглушенные голоса Асвальда и Анны.

— Ему пора узнать, — понижает голос Бьорн. Он осторожно берет меня за руки, вынуждая взглянуть ему в глаза, но я смотрю на пар, поднимающийся от горячего кофе. — Мы вместе, и это свершившийся факт. Мы — оборотни, наши души прокляты, и это тоже не изменить. Ему придется это принять.

— Бьорн. — Я нахожу в себе силы взглянуть ему в глаза. — Ты все еще чувствуешь это? Холод, идущий от меня.

Сердце бьется у меня под самым горлом.

— У тебя ледяные руки, — подтверждает он, заключая мои ладони в свои. По сравнению с его ладонями они крошечные. — Тебе просто нужно согреться.

— Я про другое. Ты знаешь, о чем я.

— С тех пор, как стал оборотнем, — нет. Теперь я ощущаю это не на физическом уровне, а на ментальном. Или ты переживаешь, что при виде тебя у меня больше не будут бегать по телу мурашки? — Он улыбается, и в его голубых глазах пляшут игривые огоньки.

— Это самое меньшее из того, что меня сейчас заботит, — с улыбкой отвечаю я. — Ты открывал ту книгу? Видел, что в ней?

— Несколько раз. — Бьорн растирает мои пальцы, чтобы они согрелись. — Впервые Асмунд показал мне ее, когда мне исполнилось шестнадцать. Потом я иногда заглядывал к нему, полистать ее и послушать его рассказы о наших героических предках, делавших записи в этой книге.

— Там хроники? Описания существ, как с ними бороться?

— И не только. Наблюдения: как выслеживать, определять, чем защититься от нечисти. Рисунки, описания — что-то вроде классификации, есть даже записи в виде дневников. Опыт, накопившийся за несколько веков.

— А ламия? Что написано про нее?

— В книге есть чистые страницы — практически в самом начале. Отец говорит, они открываются только старшему рода. Другим — при необходимости.

— Хитро.

— Разумно. — Бьорн подмигивает. — Когда я спросил у отца, что написано на этих страницах и открывались ли они ему когда-нибудь, он сказал, что однажды такое случилось. И то, что он прочел там… лучше ему не знать этого вовсе. Похоже, это действительно что-то ужасное.

— Поэтому он всегда такой злой? — усмехаюсь я.

— Сто процентов.

Улыбнувшись, Бьорн тянется поцеловать меня, но от входной двери раздается странный шум. Будто кто-то царапает дверь. Бьорн стискивает мои руки и через мгновение отпускает.

— Сара, — негромко произносит он.

Щелкает замок. Теперь и я слышу, как она ругается. Мы выходим в коридор и застаем ее стоящей на пороге. Она промокла насквозь. С волос и одежды Сары капает вода, поэтому я не сразу замечаю, что она плачет.

— Что с Ульриком? — Я бросаюсь к ней.

— С ним все в порядке, еще не приходил в себя, — шмыгнув носом, сообщает она.

Я помогаю ей снять плащ. Со вчерашнего дня она не переодевалась, вся ее одежда в бурых пятнах от крови Ульрика.

— Тогда почему ты плачешь? — Бьорн берет из моих рук плащ.

— А я не плачу. — Всхлипнув, Сара задирает нос. — Вы знаете, как тяжело идти под дождем, опираясь на чертову трость?

— Почему ты не попросила забрать тебя из больницы? — Я заключаю ее в объятия.

— Мне хотелось прогуляться, — жалобно пищит она. Но увидев вышедших из гостиной мать и Асвальда, расправляет плечи, движением головы отбрасывает челку назад и твердым голосом сообщает: — Ульрик еще не очнулся, его родители сейчас с ним.

Похоже, у каале принято никому не показывать своих слабостей.

— Понятно. — Асвальд касается плеча Анны. — Тогда мне стоит быть там, когда он очнется. Если они станут свидетелями его трансформации или он накинется на кого-то, это будет очень плохо. Сейчас отдам указания Беку: в полиции суматоха, половина наших людей прочесывает лес, но им придется справляться сегодня без меня. Пока Ульрик не придет в себя, я буду находиться рядом. Спасибо, Анна.

Я замечаю, как Сара приподнимает бровь.

— До завтра, — прощается цыганка, хлопая его по руке.

Он отдергивает руку, будто обжегшись, и идет к нам.

— Ты, — говорит он мне, что-то доставая из кармана. — Катарина передала утром.

Я опускаю взгляд, на его ладони блестит серебряная цепочка. Вместо кулона к ней прикреплена крохотная пробирка с темно-красным содержимым.

— Она уверена, что так ты точно не потеряешь дневную дозу, — добавляет Асвальд. — Завтра отдашь мне пустую пробирку и получишь новую.

— Спасибо, — негромко благодарю я, надев на шею цепочку и зажав пробирку в кулаке.

У Асвальда такой обжигающий взгляд, что мне не хочется поднимать глаза, чтобы не встретиться с ним.

— Нужно проследить, чтобы она выпила ее, — приказывает Асвальд.

— Не о чем беспокоиться, отец, Нея так и сделает. Я буду рядом, чтобы…

— А ты сейчас едешь домой, — перебивает он, указывая на дверь. — Кто-то должен охранять твою сестру. С ней двое из моих людей, но они будут бесполезны, если кто-то темный решит пробраться в дом. — Асвальд накидывает мокрый плащ и бросает безразличный взгляд на Сару. — Тогда ты убедишься, что она выпьет кровь.

— Отец, у нас достаточно свободных комнат для всех! — окликает его Бьорн, когда тот уже собирается выйти. — Здесь небезопасно.

— Анна отказалась, — бросает Асвальд, не оборачиваясь. — Считает, что цыганской защиты будет достаточно. Жду тебя в машине.

Хлопает дверь, и Сара морщится.

— И в кого ты такой душка, Бьорн? Явно не в этого грубияна, — фыркает она.

— Нея, — зовет Бьорн, поворачиваясь ко мне.

— Все нормально, — заверяю его прежде, чем он начнет извиняться.

— Может, вы все-таки поедете к нам?

— Предпочту немного отдохнуть от твоего отца, — смущенно шепчу я, боясь, что тот услышит меня даже сквозь шум дождя и гул двигателя.

— Я не могу тебя так оставить. — Бьорн обнимает меня.

— Кайе правда лучше не оставаться без присмотра, — вздыхает Сара. — Не переживай, у меня есть клюка. — Она потрясает в воздухе тростью. — Помнишь, я собиралась вмонтировать в нее дробовик? Так вот, я доработала идею: сделаю наконечник из серебра, буду окунать его в святую воду и натирать чесноком. Ни один упырь близко не подойдет!

— Ты тоже веришь в бредни про чеснок? — Бьорн оборачивается к ней.

— Нет, просто пытаюсь придумать что-нибудь, чтобы ты уже отлип от нее, — усмехается Сара. Она выглядит так, будто вот-вот разревется, но пытается смешить других. — Ну же, иди за своим отцом, с нами все будет в порядке.

— Закройся на все замки, — с тревогой в голосе просит меня Бьорн.

— Закроюсь.

— Я приду, как только отец сможет сменить меня.

— Не переживай.

Бьорн подходит ко мне вплотную и прижимается лбом к моему лбу.

— Я скоро вернусь, — шепчет он, обхватив мое лицо горячими ладонями.

— Кх-кхм, — напоминает о себе Анна.

Я смущенно отстраняюсь от Бьорна, но он наклоняется и целует меня в лоб.

— Обещаю, — говорит он, уходя.

Когда дверь за ним закрывается, я запираю ее на засов. Анна стоит у входа в гостиную, прислонившись к дверному косяку, и пытается прикурить сигарету.

— Вот дерьмо. — Несколько раз щелкает зажигалкой. — Рассказывай.

Я не сразу понимаю, что вопрос адресован Саре.

— Нечего рассказывать. — Сара спешит уйти на кухню. Берет кружку с кофе и делает несколько больших глотков.

— Твоя аура, — бросает ей Анна. — Да вот же дерьмо! — Убирает в карман зажигалку и идет за дочерью. — Твоя аура сочится страданьем.

Анна зажигает конфорку на старенькой плите и прикуривает от ее огня.

— Мне даже карты не нужны, чтобы понять, что тебя кто-то обидел.

— Вздор. — Сара смотрит в кружку. — Меня попробуй обидеть, я сама кого хочешь… — Она вдруг замолкает.

— Ладно, скажешь Нее, а я потом прочитаю ее мысли.

— Бред. Ты не читаешь мысли, — шмыгает носом Сара и убирает руки от кружки, чтобы заправить сиреневые пряди за уши.

Анна, воспользовавшись этим, хватает со стола ее кофе и выпивает залпом.

— Мама! — вспыхивает Сара.

— Тихо. — Анна стоит с закрытыми глазами. Видно, как под веками быстро двигаются ее зрачки. — Так-так…

Я сажусь за стол, не отводя от нее глаз. Интересно, что ей может сказать недопитый кофе Сары. Пепел с сигареты падает на скатерть.

— Напрасные переживанья! — после долгого молчания выпаливает Анна. Ставит чашку на стол и уходит. — Они и мизинца твоего не стоят! — доносится ее голос из коридора.

— О чем это она? — спрашиваю я, разгоняя ладонью табачный дым.

Сара опускает плечи, явно расстроившись, что мать в очередной раз попала в точку.

— Родители Улле, — выдыхает она, принимаясь за вторую чашку кофе. — Когда они приехали в больницу, попросили меня покинуть палату и держаться подальше. Типа «они же не знают, кто я такая и что мне тут надо». И вообще, «у нашего сына не было девушки, а, если бы и была, то точно не такая!».

— Серьезно?.. — Я придвигаюсь к ней и кладу руку на плечо.

— Высокомерные хлыщи! — вздыхает она. — Я почувствовала себя, как тогда на вечеринке в доме Улле. Помнишь, тот величественный интерьер: кожа, меха, чучела животных, позолота? Как в долбаном музее, где ты ощущаешь себя неотесанным чужаком среди дорогих вещей.

— Представляю, как тебе было обидно из-за их слов.

— Тогда не особо. Я осталась сидеть в коридоре в зоне ожидания. Но когда его мерзкая мамаша попросила персонал выпроводить меня на улицу, потому что «у кого-то из посетителей могут пропасть личные вещи», я еле сдержалась, чтобы не отдавить носки ее брендовых туфель!

— Нужно было это сделать.

— Нужно было оправдать ожидания и обчистить ее карманы — так у меня хотя бы были деньги на такси! — смахивая слезы, хмыкает Сара.

— Хочешь поесть? Наверняка в холодильнике найдется что-то.

— Не-а. Мне сейчас кусок в горло не полезет. Еще и нога разболелась… — Она потирает травмированное бедро.

— Тогда прими ванну.

— Хорошая идея. — Сара неуклюже поднимается из-за стола, оглядывая свою одежду. — Когда Ульрик очнется, попрошу его познакомить меня с родителями. Так и представляю кислую мину той дамочки! Вот это будет зрелище! Ради усиления эффекта можно даже наплести ей, что она скоро станет бабушкой.

Умение смеяться сквозь слезы — лучший из талантов моей подруги, клянусь.

— Ее разорвет на части от такой новости, — замечаю я.

— Пусть привыкает, мы — каале — плодовитые! — Она хлопает меня по плечу.

— Сара. — Поднимаю на нее взгляд. — Я тоже очень переживаю за Ульрика, но чувствую, что все будет хорошо.

— Тебе что, передался дар моей мамочки? Не знаю, как у нее это получается, но мне явно не дано.

— Думаю, мы с тобой все сделали правильно.

— Да, — кивает она. — Главное, он жив. — В дверях Сара оборачивается. — Мне тоже очень жаль, Нея, что Асмунд погиб. Ты заслуживала гораздо больше времени рядом с ним.

— Да.

— И, надеюсь, ты унаследовала все, что хранится в церковном винном погребе, — бросает она, покидая кухню.

Я улыбаюсь ей вслед.

Даже если случится апокалипсис, Сара, сидя на единственном не охваченном огнем островке земли, будет веселить меня своими шуточками.