автордың кітабын онлайн тегін оқу Тьма лесов, тьма болот: славянские народные ужасы
Горб висельников
Повелительница ворон. 1107 г.
Князя едят вороны. Он жив, он в сознании, но не может шелохнуться. Смотрит, как комья угольно-черных перьев копошатся меж ног. Сколько жен у него было! Ни одна не понесла, не подарила дитятко, все сгинули в монастырях. А сейчас птицы жрут княжеский срам. Сунули клювы в мошонку, словно в кошель. Крик распирает грудь князя, но не вырывается наружу. Безжалостные птичьи глаза наблюдают. Клювы перекусывают семенные канатики. Князь скидывает оковы кошмара и резко садится в постели. Рубаха и перины пропитались по́том. Вороны исчезли. Сон…
Пламя десятка свечей озаряет расписные сундуки и резные лавки. Слуги следят, чтобы хозяин покоев не спал в темноте. «Мрак голоден», — говорил отец на смертном одре. Нынче князь старше своего отца. Спускаясь по ступенькам с высокого ложа, он чувствует себя ветхим. Слишком долгая жизнь, прошедшая на войнах и пирах, избыток вина, и эти повторяющиеся, крадущие силы сны…
Князь отворяет ставни, впуская в покои холод зимней ночи. Внизу раскинулся город, который возводили и укрепляли его предшественники и он сам, конечно. Когда кочевой народ, еще не познавший Христову веру, прибыл в дельту реки, жрец указал на голую скалу и провозгласил, что это — будущий трон мудрых и храбрых правителей. Затем жрец повернулся к заросшему густым лесом холму по соседству, побледнел и изрек тихо: «А это — трон погибели».
Горб Висельников возвышается над городом, конкурируя с замковой скалой. Предки князя рубили древние дубы, истребляли волков, отлавливали прячущихся в чаще грабителей, добывали камень для строительства. Язычники, не принявшие единого Бога, ушли на холм и возжигали костры, пугавшие горожан. Дедушка князя разрушил капища, утопил идолов в реке и поставил на северном склоне Горба церковь святого Лаврентия. Времена менялись. На Горбу больше не казнили преступников. Последней была молодая ведьма, насылавшая чары на княжеский род. Отец приказал привязать ее к ясеню в старой балке Перуна — на съедение воронам. Теперь у холма новое название и новое предназначение. Вместо поганого леса — виноградник, кровь Христова вместо крови еретиков.
Князь вдыхает морозный воздух и смотрит правее. Его сердце каменеет. Холм, так пугавший предков, напоминает дикого зверя, готового атаковать город и скалу с замком. В темноте кажется, что склоны холма за несколько часов заросли чащей. Высокое пламя пожарища озаряет ночь. Это пылает церковь святого Лаврентия. Над огнем, в дыму, пляшут языческий танец птицы.
— Вперед, псы, вперед! — Князь стегает коня и подставляет щеки неистовому ветру. Усы покрылись ледяной коркой. Меч в ножнах давно не придает уверенности.
Отряд, возглавляемый князем, карабкается по склону, ставшему слишком крутым. Позади — побратимы, павшие в неравном бою… кто скажет — с чем? Впереди ковыляет, причитая и заикаясь от ужаса, епископ. Ветер рвет его ризы. Епископ несет посаженный на длинный посох золотой реликварий, в нем — лопатка святого Валентина и зубы святой Людмилы. Сто отборных воинов, посланных князем, сгинули на холме, пропала без вести дюжина священников и монахов. Тогда князь за шкирку вытащил епископа из трапезной и велел собираться в путь.
Вот он, грозный Горб Висельников, и нет тут Бога. Кони упираются, прядут ушами. Демоны рыскают среди голых деревьев, налетая ураганом и утаскивая мужчин во тьму. Лишь моргнешь, а сбоку, где ехал мечник, уж нет никого. Какой дьявол пролил свое семя в гиблую землю?
Отряд преодолевает буреломы, слепленные из человеческих костей. Идет через уничтоженные виноградники: сухие лозы сплетены в великанские гнезда, где вместо яиц — черепа монахов. Мимо заброшенных каменоломен, из которых доносится утробный вой. Вороны взмывают, оскверняя своим присутствием небо. Не выдерживают смелые воины. Разворачивают коней. Князь хватает одного за грудки.
— Лучше убей, владыка, — говорит дружинник.
Князь отталкивает его:
— Вон! Убирайтесь все!
Он спешивается, конь мчит за беглецами. Тень закрывает луну, князь выхватывает меч из ножен, в другой руке — факел. Бесовское племя стремительно движется навстречу — пернатая лавина. Князь различает среди птиц человеческую фигуру.
Епископ выставляет перед собой реликварий, но мощи бессильны. Вороны подхватывают епископа и на глазах князя раздирают на части: одежда, кожа, мясо… Кровь льется потоком. Птицам хватает нескольких секунд. Скелет, облепленный ошметками, кусками плоти, падает на снег. Череп катится к ногам той, что явилась вместе с воронами.
— Кто ты, дьяволица? — вопрошает князь. Он не сомневается: эта молодая женщина, повелительница Горба Висельников, пришла к нему из самого пекла.
Ветер теребит перья, оторочившие ворот глухого похоронного платья, черные локоны извиваются, прилипая к мертвенно-бледной коже, черные губы кривятся в ухмылке. Вороны садятся на плечи женщины, на руки, распростертые, словно бы для объятий.
— Ты похож на своего отца, — говорит она, изумляя князя. — Здесь, на этом месте, мы расстались с ним. Путы не позволили мне догнать его и молить о последней милости.
Птицы мечутся над балкой и кривым дуплистым ясенем.
— Ведьма! — понимает князь. — Ты насылала чары на мой род и получила по заслугам.
В серых глазах дьяволицы мелькает печаль.
— Боюсь, что единственными чарами, которыми я владела, были красота и бескорыстная любовь. Колдовству учили меня вороны, пока ели мое тело, и боги, живущие на холме, боги, которых вы наказали так же зло и несправедливо, как меня.
Каркающий хохот ворон терзает слух князя. Он взмахивает мечом, отгоняя приблизившуюся птицу, бьет факелом другую, пролетевшую рядом.
— Ты говорила о последней милости, ведьма. Что попросила бы ты у моего отца?
— Лишь одно, — отвечает женщина в черном. — Увидеть сына.
Длинные пальцы указывают на князя. Их венчают вороньи когти. Он хочет сказать, что его мама — тучная, прозябающая в тени свирепого супруга княжна — давно умерла, сведя счеты с жизнью, но ведь и женщина, улыбающаяся ему из полутьмы, мертва не первый десяток лет.
— Добро пожаловать домой, — произносит ведьма.
Вороны налетают, меч рубит их крылья и шеи, но птицам нет числа. Клювы пронзают кольчугу, добираются до внутренних органов. Снимают лицо с костей. Щадят глаза. И падая, князь устремляет взгляд на гнездо своих предков. Зрачки покрываются льдом.
Он смотрит, как солнце восходит и опять садится, как в замке зажигают поминальные огни, как знамена возвещают об избрании нового владыки. Ненависть заполняет промерзлые останки. Сжечь, уничтожить ненавистный город внизу, не дать людишкам подняться на холм, построить церковь, прорыть туннели, срубить деревья, посадить виноград.
Спустя вечность мать поцелуем пробуждает князя. Пора. Птенцы забиваются в раны и становятся его кровью. Перья вырастают прямо из костей, карканье заменяет молитву. Мать вручает князю реликварий, полный вороньих черепов, и они садятся на холме — на гибельном троне, ожидая прихода смертных.
Кликуша
Люба. 1840 г.
Девку — пятнадцатилетнюю, красивую, босоногую — по снегу в одной холщовой сорочке, в наспех связанную пахотным хомутом, с запястьями, перевязанными красными бусами, родители привели к дому отца Егория, и цепные псы истово лаяли по всей округе. И девка лаяла, норовя встать на четвереньки, передразнивая собак, и смеялась, пуская слюну. Священник выбеж
