автордың кітабын онлайн тегін оқу Кровавые легенды. Античность
Все включено
Интерлюдия
Посадка на рейс Вроцлав — Ираклион совершается через выход С.
Работница аэропорта имени астронома Коперника одарила Иванова дежурным взглядом, посмотрела в паспорт и снова — на обладателя паспорта. Будто играла в игру «найди десять отличий». Равнодушие сменилось удивлением, немым вопросом: что, черт подери, с вами произошло? Иванов стойко выдержал взгляд, приподнял брови, как бы говоря: ну да, я скинул десяток-другой кило вместе с большей частью шевелюры и похож на собственное фото семилетней давности так же, как труп в могиле похож на снимок с надгробия. Вы меня раскусили, но давайте не будем заострять внимание, позади топчутся отпускники, желающие поскорее искупаться в море.
Работница аэропорта опомнилась и вернула Иванову загранку и билет.
— Хорошего полета, — смущенно сказала она.
Смущение, смятение, оторопь. Иванов ненавидел все это. Словно люди — те немногие, от которых он социальной изоляцией не смог скрыть секрет, — на миг становились зеркалами, отражающими чужую болезнь. Им было неудобно, хотелось уйти — ему тоже. Дискомфорт — как сидеть в самолете между двумя вертлявыми поляками. Жующие рты, крошево крекеров. Углы рук, завладевшие подлокотниками, укорененность, основательность, тупая уверенность, что они, рты и локти, тут надолго. Махина разогналась и воспарила. В иллюминаторе припадочно подрагивало серое крыло. Как обычно в небе, Иванова принялись одолевать мысли о катастрофе. Это было бы забавно, черный юмор Вселенной. Но, глянув в проход, поверх соседской лысины, Иванов отмел картинки массовой гибели. Красивая женщина укачивала младенца. Бабушка показывала внуку облако, похожее на кафедральный собор. Девочка смотрела влюбленно на своего лопоухого принца.
«Пусть себе будут», — разрешил Иванов.
«Эпл вотч» переключился на греческое время. Час вперед. Чуть ближе к смерти.
Иванов не брал с собой чемодан и налегке, с нетяжелым рюкзаком, вышел под палящее солнце. У аэропорта имени писателя Казандзакиса галдели туристы и важными животастыми птицами курсировали автохтоны. Иванов надел темные очки и направился к черному микроавтобусу, о котором говорил сотрудник агентства. Закружилась голова, подурнело резко — он называл приступы затмениями. Иванов протянул руку, ища опору, но борт автобуса был далеко. Он сел на корточки, покачиваясь болванчиком, и издал звук, с которым покойный Боцман, любимец бывшей жены, откашливал шерсть. В грудной клетке расцвел и завял огненный цветок.
— Вам плохо?
Симпатичная азиатка смотрела на Иванова обеспокоенно и протягивала бутылку с минералкой.
Он покачал головой, выпрямился, прислушался к организму и решил, что доживет до отеля.
— Перегрелись? — спросила азиатка.
— Я умираю, — ответил Иванов и сел в автобус.
Справа раскинулось Критское море: все оттенки синего, белая окантовка у скал. Ехали по серпантину, опасно кренясь к пропасти. Кириллица на вывесках складывалась в загадочные слова-заклинания, лишенные для чужака смысла. Иванов долго подыскивал пункт назначения, колебался между Испанией и Италией, местами, где был счастлив; отмел оба варианта и подумывал о Черном море, о Сочи, которое никак не ассоциировалось с развалившимся браком. В конце концов выбрал Крит, только потому, что ни разу не был в Греции: терра инкогнита, связь с прошлым, ограничивающаяся зачитанным в юности томиком о богах и героях Олимпа. По той же причине он впервые заплатил за «ол инклюзив».
В 18:00 автобус высадил Иванова у отеля и увез поляков, чтобы рассеять по побережью. Здесь не было ни города, ни деревни, лишь беспорядочное ассорти гостиниц и съемных вилл. Глинобитные домики-номера поднимались каскадом над стекляшкой административного здания. Иванов зарегистрировался, получил ключ и вышел к бассейну. Он привычно покашливал и сглатывал слизь. Но затмений не было. Пока.
На террасе принимали солнечные ванны туристы с разных уголков света. Вода в бассейне была ослепительно-голубой. За оградой, внизу, лежал залив Амирос, правее вздымались горы. Иванов набрал в легкие воздух, переоценил себя, сложился пополам. Туристы одарили захлебывающегося человека подозрительными взорами. «Успокойтесь, — подумал он, — это не ковид, забравший мою маму. Не ковид».
Он уперся в столик, приходя в себя, смаргивая пелену слез. Блондинка на шезлонге демонстрировала выпуклости и впадинки, капли влаги были бриллиантами на загорелой коже. Компания парней хором на ломаном английском флиртовала с официанткой. Мордатые, плечистые, перенасыщенные тестостероном. Гадкая зависть закопошилась в Иванове. Плеснуло водой, смехом. Две пышные девчушки установили на прорезиненном бортике смартфон, выныривали из бассейна перед камерой и гримасничали. Жизнь кипела, девичьи бюсты подпрыгивали, парни играли мышцами, шумело море. Старик — лет восемьдесят, не меньше — проковылял от бара, неся два бокала вина. Провожая его взглядом, Иванов подумал: «Господи, мне же сорока нет».
«Нет и не будет», — как бы напевало море.
От жовиальности замутило. Идея, выпестованная на больничной койке во Вроцлаве, показалась идиотской. Пошлость в духе любимого Ириного фильма «Достучаться до небес». С ключа свисала бирка, на ней надпись фломастером: «336». Иванов отправился на поиски номера.
Облицованная плиткой лестница привела в уединенный дворик между хибарами-духовками. Белые кубы с плоскими крышами и наростами кондиционеров. В кадках зеленели какие-то растения, розовые кусты благоухали, на спинках плетеных кресел сушились купальники и полотенца. Глиняная табличка подсказала дорогу. Иванов, кряхтя, взобрался по ступенькам. Новый ярус, новая конфигурация из кубов, головокружительный вид на залив и горы. Нет, закончить путь в Греции — не такая и глупая затея. Иванов обогнул домик, глянул за парапет. Внизу тянулась старая асфальтированная дорога и колыхались на теплом ветру заросли местного рогоза, трехметровые стебли.
Кривясь и кашляя, Иванов преодолел еще одну лестницу, и еще одну, и еще. Плитку измарали пятнами тени листвы. В кронах деревьев надрывались цикады. Узнав от общих приятелей, что бывший муж вот-вот отдаст концы, Ира позвонила ему, но он не снял трубку и сообщения не прочел. Зачем ворошить прошлое? Счастливая во втором браке — если верить социальным сетям, — Ира не должна забивать голову такой ерундой.
Нужный номер расположился на самом верху глинобитных наслоений. Иванов скинул рюкзак, принял душ и переоделся, хотя смысла в этом было столько же, сколько в надписях на чужом языке. Не покидала мысль, что, размазывая по впалой груди шампунь, он омывает труп. Зеркало демонстрировало усохшего человечка с мешками в подглазьях.
У них с Ирой не было детей. Лобастого мальчугана Ира родила от коллеги-поляка. Иванов лайкал фотки. Отсутствие наследников делало его каким-то легким, что ли, случайным. Своего уголка во Вроцлаве он не нажил, арендодатель просто выкинет вещи или отдаст, скажем, беженцам. Значительную сумму денег — сэкономил, отказавшись от дальнейшего лечения, — Иванов перевел в фонд борьбы с онкологией, а коллекцию винила подарил боссу, тоже уже бывшему; босс старательно отводил глаза и тщетно искал правильные формулировки.
Ничего правильного не было в том, чего пока не избежал ни один человек, кроме сына Божьего.
Иванов автоматически сунул ключ в карман шортов. Больше он ничего не взял. Кошелек, паспорт, мобильник остались лежать на застеленной кровати. Полотенца-лебеди. Цикады-плакальщицы. Выкашлять ком дряни — и вперед, по лесенкам, по терраскам, вниз, где жизнь празднует мимолетную победу.
В столовой его окружили тела: обгорелые, розовые, бледные, колышущиеся, упакованные в парео, разрисованные татуировками, увлажненные кремами, волосатые, гладкие. Аппетита не было, но он нагрузил в тарелку всякого. Заставил себя есть и не думать, что эта рыба будет в его желудке при вскрытии. Последний ужин с видом на горы. Смертник. А кто нет? Сколько лет понадобится, чтобы та блондинка, лопающая дыню, превратилась в хрупкую мумию? Не так много, как она полагает.
Иванов, конечно, мог раскошелиться на настоящий ресторан в городе, выпить хорошего вина. Но его вполне удовлетворили гостиничные блюда и красная бурда в стакане. Захотелось выпить второй, третий, перейти на крепкое. Но он решил быть трезвым, когда…
Когда.
Солнце клонилось к закату. Небо над горизонтом было нежно-розовым, как гениталии. Иванов не кашлял, покидая отель. Прямая спина. Ровный пульс. Он даже был воодушевлен, как человек, которого вот-вот выпустят из пыточной.
Год, всего год. А чьи-то мучения растягиваются до бесконечности. Он не собирался тянуть.
Между отелем и морем лежала оживленная трасса. Иванов прошел под ней. Переход украшали наивные рисунки улыбающихся дельфинов. Дальше скрипела испытываемая ветром на прочность жестяная реклама таверны. Нарисованные блюда выцвели до несъедобных куч. Справа — аренда автомобилей, заброшенная гостиница и минимаркет, у входа в который плясали, обезумев, надувные фламинго, привязанные к турникету. Ветер гнул их полые шеи.
Иванов вошел в тенистый магазин. Здесь торговали спасательными кругами, шлепанцами, средством от комаров, анисовым алкоголем, маслинами и оливковым маслом, ловцами снов и гипсовыми аполлонами. Полка у кассы предлагала книжки в мягких обложках на десятке языков. Мелькнула мысль: Иванов не прочтет больше ни строчки. Ни нового Дэна Брауна, ни поста в «Телеграме». Для него новостей больше не будет; в критской глуши он сам станет на мгновение новостью, строкой, темой для разговора между официанткой и накачанными парнями.
Седовласый продавец, похожий на актера Энтони Куинна, выдал Иванову зажигалку и пачку синего «Винстона» и посмотрел так, словно все понял, но ничего не собирался предпринимать. Каждое совершаемое действие обрело особую тяжесть, глубину, ибо было последним в цепи таких же действий, совершенных Ивановым бесчисленное количество раз. Как снимание целлофана с пачки. Как щелканье зажигалки. Как дым, впускаемый в легкие.
Иванов не курил с прошлого лета. Дым обрел свойства напалма и сжег изнутри. Но, вывернувшись наизнанку и окропив газон слюной и слизью, Иванов не сдох на этой разбитой дороге под надзором розовых фламинго. Снова научился дышать. Повторно затянулся. Теперь дым мягко входил в изувеченные мешочки и давал ложное чувство целительного средства. Иванову похорошело. Голова не кружилась. Он посмотрел на облупившийся фасад гостиницы.
Его с детства манили заброшки. Они сулили тайну, спрятанную в недрах, пусть на поверку и хранили лишь шприцы, дерьмо да осколки бутылок. Иванов подумал об особой форме рака — архитектурной онкологии. Сначала здание заболевает, потом его покидают жильцы.
Трехэтажная гостиница дряхлела на морском ветру. Бежевая штукатурка осыпалась, обнажив бетонную суть. Окна и двери, ведущие на два симпатичных балкона, загородились деревянными жалюзи. Шифер отваливался.
Куда ты спешишь?
Вопрос прозвучал в черепной коробке Иванова, словно надутый бризом. Там, в коробке, мозг на миг обратился в желе, какое Иванов съел на десерт. Ноги сами понесли к замусоренным палой листвой ступенькам.
Первый этаж — четыре широких двери в ряд. Органическое стекло зияло пробоинами. На штукатурке пришлецы царапали свои имена и признания в любви. Взгляд впитал надпись на русском: «Тут были Люберцы». Название гостиницы, набранное крупными литерами: «Таласса».
Фойе было свалкой пластиковых стульев и напольных вешалок. Там кто-то стоял. Рядом с заплесневелым матрасом, прислоненным к дверям изнутри. Стоял и смотрел на Иванова.
«Это мое отражение».
Иванов провел ладонью по взопревшему лицу. Щетина. Он больше никогда ее не сбреет. Пот струился по вискам. «Таласса» нависала над человеком, балконы выпирали хищными челюстями. Мозг Иванова вернул нужную твердость, морок спал.
«Не хватало перегреться», — подумал Иванов и нервно хмыкнул. Он приметил дыру в сетке-рабице и с легкостью проник на территорию «Талассы», где властвовал сорняк и тухла в цистерне вода. Море звало. Бетонная лестница обрывалась посредине, ее перила выгнулись, точно расплавленные. Иванов спрыгнул на пляж, некогда бывший частными владениями гостиницы, а теперь отданный насекомым и гниющим водорослям, напоминающим ворохи кинопленки. Цикады пререкались с прибоем. Не было ни души, ни тут, ни за рабицей с двух сторон, на общественном пляже и пляжах соседних отелей. Вдали кутались в дымку горы. Солнце висело над горизонтом, как апельсин, как оранжевая луна, почти доступное прямому взгляду. Разыгрался шторм. Волны яростно атаковали пустынный берег, шарили пенными лапами и одергивались, словно дотронувшись до чего-то мерзкого. Йодистый запах пропитал Иванова. Он запоминал, зная, что памяти скоро не будет. Воронки, валы, языки, слизывающие с песка отпечатки его сандалий. Мощь, близость которой вызывала религиозный трепет. Что-то постоянное против чего-то смехотворного.
Иванов понял, что выбрал правильное место. Он выкурил сигарету, наблюдая, как солнце исчезает в заливе, почти ожидая, что, соприкоснувшись с водой, оно зашипит. Зажмурившись, Иванов продолжал видеть солнце, будто в его веках прорезались крошечные дырочки.
Он открыл глаза, пара уменьшенных солнц заметалась по волнам. Булыжники стучали друг о друга, процеживая море. Было еще светло, и в небе летел самолет, снижаясь к Ираклиону. Пора.
Иванов разулся. Прибой сразу утащил правую сандалию, за ней — левую. Он омывал ржавые шезлонги с эмблемой «Талассы». На один из шезлонгов Иванов положил ключ от номера, зажигалку и сигареты. Может быть, хотел, чтобы после него что-то осталось. Маленькая загадка для тех, кто забредет на этот грязный пляж.
Трясясь от кашля, Иванов пошел в море.
Черное, в которое вбегал ребенком.
Эгейское, в котором занимался любовью с Ирой.
Адриатическое, в котором потерял обручальное кольцо, и Ира сказала, это дурной знак, а потом изменила ему, и они развелись, и врач сказал, что курение таки убивает.
Босые пятки ступали с камней на зыбкий песок. Мерещилось, что пена, клубящаяся у колен, красная, как пунш. Кровавое ветхозаветное море. Теплое. Вечное.
Волна ударила в пах, следующая — в живот. Иванов напряг пресс, балансируя на булыжниках. Прибой мешал пресловутой жизни проноситься перед глазами, сосредоточиться на образе родителей, которые ждут «там», если «там» есть. Ветер сменил курс и донес запах — удушающую вонь, словно на пляже разлагалась туша кита. Иванов обернулся. Волна окатила, повела вбок, камень впился в пятку. Что так смердит? Надо вернуться, это цирк, а не самоубийство.
Соль ела глаза. Вода поднялась до груди. Что-то проплыло возле Иванова, длинное, черное… Гадюка? Бывают ли морские гадюки? Иванов замахал руками, волна сбила с ног, окунула в море, отбросила, замотала, как куклу. Иванов хлебнул воду, выпучил глаза, вынырнул, кашляя и рыгая. Над ним кто-то стоял. Стоял на воде. Иванов видел бедро, плечо и клин белого, как рыбье брюхо, лица, взошедшего в сумерках. Затем тот… то, что стояло на волнах, опустило взгляд, и угольно-черные глаза, как рыбацкие крючья, впились в мозговое вещество Иванова.
Он замычал. Волна поволокла по дну, ягодица напоролась на камень. Мир кружился в безудержном хороводе и тонул. Чудом Иванову удалось встать — уровень воды едва доставал до пупка. Подгоняемый шлепками волн, он похромал к желтой полосе пляжа. Небо краснело, как гематома. На его фоне вырисовывался заброшенный отель.
«Моя жопа», — скривился Иванов. В трусы, в шорты набился песок. Было странно переживать о жопе, имея рак легких.
Он выбрался на берег и с удивлением обнаружил, что, пока барахтался в море, на пляже появился еще кто-то. Худощавая брюнетка сидела на краешке развалюхи-шезлонга. Иванов окинул ее коротким взглядом и уставился на воду, которая его так решительно отвергла.
Что это было, черт подери?
Прибой рокотал, перебирая булыжники. Пахло водорослями, в их мокрую подушку проваливались ступни. Иванов больше не чувствовал ужасной вони, принесенной ветром минуту назад. Метрах в пятнадцати от пляжа черным пнем поднимался из пены обломок скалы, пористая вулканическая порода, напоминающая окаменевшую губку. Мог ли Иванов принять ее за человека, стоящего на воде? Так, вероятно, и было. Врачи ничего не говорили о галлюцинациях.
От скалы веяло чем-то зловещим. Весь частный пляж целиком, замусоренный и темный, вдруг представился гиблым и отталкивающим. Над глинистым склоном с обрубком лестницы шевелились блеклые колосья и притаилась «Таласса». Женщина замерла на шезлонге.
«Надо уходить», — отупело подумал Иванов. Он не предвидел такого поворота событий и не выработал план Б. Что ж, побережье Крита огромно, попробует в другом месте. Лишь просохнет…
Зачем?
Выпьет кофе…
Зачем? Зачем? Зачем?
Массируя задницу, Иванов приблизился к шезлонгам. Песок сыпался из-под сырой одежды. Женщина не обращала на Иванова внимания, устремив взгляд в лиловеющую даль. Волосы собраны в пучок и закреплены костяной заколкой. Сарафан с надписями «Крит» липнет к телу. Обветренные губы, облупившийся нос, большие светлые глаза. Брюнетка была ровесницей Иванова. Не красавицей, не уродиной — просто теткой, до которой ему нет дела.
Иванов забрал с шезлонга ключ от номера, сигареты и зажигалку.
— Как вода? — спросила женщина по-английски.
— Хорошая.
Голова закружилась привычно-внезапно. Иванов растопырил руки и плюхнулся на шезлонг. Стальная конструкция заскрипела, проседая в песок. Затмение обволокло черной ватой, и Иванов вздрогнул, почувствовав прикосновение… Женщина дотронулась пальцем до его переносицы.
Тьма схлынула. Иванов заморгал и закашлял. Женщина сидела напротив, очень близко, и смотрела на Иванова своими огромными глазами. Радужки ненамного темнее белков. Она посасывала указательный палец. Запястье окольцевали дешевые браслеты с ракушками и глиняными амфорами.
— Перекупались?
— Вроде того, — просипел Иванов.
— Меня зовут Фоя, а вас?
— Саша. Алекс.
— Откуда вы, Алекс?
С такого расстояния Иванов видел, что сужающееся к острому подбородку лицо гречанки ассиметрично. Смещенный нос, опущенный край рта и глаза разного размера. И все же назвать ее страшненькой не поворачивался язык. Наоборот, внешность женщины приковывала взгляд. Подумав, что таращится слишком откровенно, Иванов опустил взгляд и заметил бирку с ценником, болтающуюся на сандалии Фои. Пять евро девяносто евроцентов.
— Я… из Польши. До этого — из России.
— Я знать русский немного.
— Откуда?
— Глотаю… — Зрачки Фои двигались, будто она вылавливала из воздуха слова. — Полиглот.
— Здорово. Вы здесь живете? Я имею в виду, на Крите?
— Последнее время да. Там. — Фоя мотнула головой.
— Где? — Иванов посмотрел на отель. Здание обрастало сумраком, как мхом. В кустах вскрикнула птичка.
— Побудьте со мной, — вместо ответа сказала Фоя. У нее был хрипловатый, грудной голос. Длинные пальцы перебирали складки подола. Фоя не рассчитала, купив сарафан на пару размеров больше, чем было нужно.
— Эм… ладно. — Иванов разучился болтать с противоположным полом. — Чем вы занимаетесь?
— Путешествовать. Плавать. Рассказывать.
— Рассказывать?
— Рассказать мне что-то. — Фоя смотрела на Иванова широко открытыми глазами разной величины. Он задался вопросом, не приняла ли она чего. Тощая барышня на территории заброшенного пляжа, в сандалиях с биркой. Иванов заерзал на шезлонге.
— Я? Я должен что-то рассказать?
Фоя кивнула.
— Страшно.
— Простите…
— Рассказать мне страшную историю. А я — вам.
Предложение сбило с толку. Иванов посмотрел на водонепроницаемые часы. В это время, по плану, он должен был быть основательно мертв.
— Я не знаю страшных историй.
— Так не бывает. С вами не случаться ничего страшного?
Иванов невесело хмыкнул.
— Как вам сказать.
— Нет, — точно прочитав его мысли, тряхнула головой Фоя. — Страшно-таинственно. До мурашек.
— Извините. — Он собирался встать. — Я не смогу. Буду кашлять.
— Не будете.
Что-то в ее тоне вынудило его остаться на шезлонге. Иванов внимательно посмотрел на Фою. И вдруг понял, что не хочет уходить. Не хочет торопить смерть.
Я бы попробовал завтра…
Иванов вынул из пачки сигарету.
— Не надо курить, — произнесла Фоя.
Он помешкал и выронил «раковую палочку». Ее слизала волна, заполняющая пеной вмятины в песке.
— Хорошо, — проговорил Иванов.
И он рассказал о побережье. Другом побережье, в Италии. Как с бывшей женой гулял по кромке моря и забрел на пустынный пляж, который вызвал в нем такое неконтролируемое беспокойство, что холодный пот выступил по всему телу. Ничем не обоснованная тревога — может быть, ее источником были угрюмые напластования остывшей лавы, которые сменили песок. Дыры под ногами, напоминающие рты, разверзшиеся в немом вопле. Ничего не замечающая Ира шла вперед, а Иванов плелся за ней, робко предлагая вернуться. «Там тупик», — сказал он. «Там лестница», — возразила Ира, горным козликом спрыгивая с гребня. Сухие водоросли засасывали ступни, как зыбучий песок. Пляж сузился до тропки, пролегающей в тени карьера. За высоким забором отдыхали бульдозеры. «Плохое место», — пульсировало в голове Иванова, но он боялся показаться трусом. Ира — завела она тогда любовника или еще нет? — радостно взвизгнула. Нашла-таки лестницу. Высеченные в скале ступени вели к приотворенной калитке. Аккуратно подстриженный газон окружал стоящий наособицу, вдали от вилл, небольшой коттедж с бассейном на заднем дворе.
Иррациональная тревога сменилась вполне объяснимым опасением быть застуканными и принятыми за грабителей. Чего доброго, хозяева вызовут карабинеров, и придется торчать в полицейском участке.
«Давай найдем выход», — сказала Ира. Дюжина садовых гномов наблюдала, как они спешат к воротам. Запертым воротам.
«Тупик», — сказал раздосадованный Иванов. Двор был обнесен высоким кирпичным забором с колючей проволокой поверху. Существовало два варианта: стучаться в дом и просить выпустить их или возвращаться к застывшей лаве. Иванов выглянул в щель между створками ворот. Вокруг, насколько хватало зрения, ширилась пустошь, поросшая колючкой и прорезанная узкой дорогой. Хозяева явно предпочитали уединение. Коттедж был зеленым оазисом среди бесплодных земель, по соседству с карьером и ржавым остовом лодочного гаража.
Иванов покосился на джип, припаркованный в тени кипариса. Багажник машины был открыт, из него, как собачий язык, свисало розовое платье. Внедорожник будто блеванул вещами. На газоне валялись женская одежда, туфли на шпильках, фен и прокладки. На интуитивном уровне, на уровне спинного мозга Иванов почувствовал, что надо уходить. Не пытаться разобраться. Ни в коем случае не стучать в дверь дома.
Он взял Иру под локоть. Ухоженный двор сейчас казался таким же мрачным, как пустошь за воротами или силикатные блины расплавленных и снова затвердевших горных пород на берегу.
— Там кто-то есть. — Ира приставила ладонь ко лбу, «козырьком», и Иванов скопировал ее жест. В окне второго этажа трепетали занавески и вычерчивался силуэт человека. Иванов прищурился. Он увидел голый торс и маску, которая прикрывала лицо мужчины в окне: чудная глиняная маска с тремя одинаковыми отверстиями — для глаз и для рта.
Потом, вскарабкавшись по вулканическим покровам и отбежав на приличное расстояние — Ира упала и разбила колено, Иванов ушиб ребро, — супруги пришли к выводу, что они действительно это видели.
Мужчина держал винтовку. Он не целился в незваных гостей, а просто стоял, сжимая оружие в правой руке, а пальцем левой подманивал Ивановых. Они кинулись прочь и потом в течение нескольких ночей просыпались в гостиничном номере от одинаковых кошмаров, в которых по ним стреляли из окна.
— Я гуглил, — сказал Иванов спустя три года. — В том районе Тосканы рыбаки находили части расчлененных человеческих тел. Не знаю, связано ли это с домом, на который мы напоролись… наверняка не связано. Я думал сообщить в полицию, но что бы я сказал?
— Это история не для полиции, — произнесла Фоя. Выглядела она как человек, отведавший деликатес. Глаза подернулись дымкой, будто горы Крита, там, вдали, за Ретимно. — Это история для меня. Она прекрасна.
— Рад, что вам было интересно. — Иванов потер грудь. Футболка высохла. Он сумел рассказать о давнишних приключениях, не раскашлявшись. — Я, наверное, пойду.
— Вас кто-то ждет?
— Нет.
— Тогда куда же вы торопитесь? Пришла моя очередь рассказывать страшную историю.
— Вы… — Иванов засмеялся. — Ваш русский лучше, чем был десять минут назад.
— Слушала вас и вспомнила язык. — Фоя не улыбалась, но ее глаза сияли весельем в тающем свете долгого июньского дня. Иванов назвал бы это веселье дьявольским. — Так что же? Уделите мне время?
— Почему нет? А эта история будет о Греции?
Фоя посмотрела на черную скалу, о которую разбивались волны.
— О да, — сказала она.
Максим Кабир
Дмитрий Костюкевич
Волчий
Спасибо моему сыну, Александру Костюкевичу, за точечное соавторство. Он спросил, будет ли его имя на обложке. Я улыбнулся: вряд ли. Но новые кроссовки и имя в благодарностях — ведь тоже неплохо, верно, Санька?
И снова большое спасибо моему брату, Антону Костюкевичу, за дельные мысли и советы, которые вселили в меня уверенность и вернули за письменный стол.
Его рывком выдернуло из сна: кричал Ник.
Игорь сел на кровати, еще не понимая, где находится. Комната была маленькой, незнакомой, с телевизором на стене напротив изножья кровати; задернутые шторы пропитались утренним светом.
«Отель. Прилетели ночью. Корфу…»
Он повернулся к сыну, которого уже успокаивала Марго:
— Все хорошо. Не бойся, это сон. Приснилось плохое?
Номер считался трехместным: в комнату втиснули три кровати — две рядом, одна отдельно, через узкий проход на ширину тумбочки. Ник в свои десять лет по-прежнему спал с родителями: они упустили этот момент и теперь пожинали ежевечерние истерики и упрашивания. В отпуске, тем более на море, ругаться не хотелось, к тому же вчера измотались переездами и перелетом, в отель заселились после двух ночи и, не разобрав чемоданы, повалились спать.
— Мама! — Не открывая глаз, Ник мотал головой. — Он на меня смотрит!
— Тише, солнышко. Мама рядом. Это сон. Все хорошо.
— Пускай он уйдет! Пускай не смотрит!
— Здесь никого нет. Только мама и папа. Солнышко, ты уже не спишь.
Сердце Игоря продолжало колотиться, в ушах стоял полный страха крик сына. Он сел на кровати и взял Ника за руку.
— Сын, открой глаза.
Ник дернулся, будто его ужалила змея.
— Кто это? Мама! Это он?!
— Тише, это папа. Мы на море. Посмотри, уже утро. Скоро пойдем купаться.
— Это я, папа, — подтвердил Игорь. — Не пугайся, я просто хотел взять тебя за руку.
Марго обняла Ника, тот зажмурился плотнее и прижал руки к груди.
— Ну все, тише, тише. Ты в безопасности.
— Открой глаза, — сказал Игорь, стараясь не злиться. — И увидишь, что мы в номере.
— Вчера мы прилетели на самолете, помнишь? — нашептывала Марго. — Потом ехали на автобусе по горам, было темно и непонятно. Приехали в гостиницу, и, пока стояли в очереди на заселение, ты увидел на улице котика и пошел его гладить. Помнишь? Похоже, здесь много котиков, и днем их будет легче найти. Пойдем искать котиков?
Игорь сдержался, чтобы не прокомментировать обилие котиков: видел напряженное лицо сына. Впрочем, оно расслаблялось, светлело. Ник приоткрыл один глаз.
— Привет, — сказала Марго.
— Привет, — ответил Ник.
«Вот и славно».
— Калимера. — Игорь спустил ноги на пол и взял с тумбочки телефон. 6:42.
«Четыре часа не совсем здорового сна».
— Ну что, будильник, первый ужин мы точно не пропустим. — Он подмигнул Нику, но тот не отреагировал: еще не скинул паутину кошмара.
«Ничего, скоро забудется. Главное — не акцентировать».
— Значит, всем официальный подъем. Раскачиваемся. Не спешим. Кто не выспался, доспит на пляже.
Игорь раздернул шторы и откатил до упора балконную дверь. С улицы потянуло свежестью, морем, утренней тишиной, началом отдыха. И вдруг, перебив все запахи, завоняло сигаретным дымом: курили соседи.
«Первая ложка дегтя».
С балкона открывался вид на неприглядный пустырь, видимо отведенный под строительство нового корпуса. Долина за пустырем утопала в серебрящейся зелени олив, над которой поднимался в дымке тумана темно-зеленый холм, покрытый зарослями миртов и пирамидами кипарисов.
— Море видно? — спросил Ник.
— Море с другой стороны.
— Но это ведь остров! Море должно быть со всех сторон!
Игорь рассмеялся.
— Подловил, молодец. Но ближе всего море все-таки там, на севере. И если бы мы жили слева по коридору, а не справа, то наш балкон выходил бы на море.
— А вот и нет! Там еще один корпус стоит.
— Ты это ночью подметил? Глаз-алмаз.
— А Албания где?
— Дай прикинуть... На севере и на востоке. Там и там.
— А мы туда поплывем?
— Сомневаюсь.
— Почему?
— Пустим все силы на покорение Корфу.
— Главное — меня не трогайте, — сказала Марго, тоже улыбаясь: Ник повеселел. — Доведите до лежака и покоряйте свое Корфу сколько хотите.
Игорь снова выглянул в открытую балконную дверь.
«Да, с видом на море не получилось. Хотя...»
— Ну что, номер будем менять?
Марго посмотрела на него без вчерашней решимости. Ночью, при заселении, они чувствовали себя обманутыми: и корпус далеко, и этаж третий, и то, и это.
— М-м, не знаю. Не хочется с вещами дергаться. Давай пройдемся по территории, посмотрим, как оно днем.
— А мне все нравится! — Ник запрыгал на кровати.
«Отлично. Проснулся окончательно».
— Ты же еще ничего не видел, — сказал Игорь.
— Ну и что? Зато я чувствую, что мне все понравится.
«Кроме ночных кошмаров».
— Настрой отличный. Ладно, до ужина еще час. Успеешь почистить зубы, умыться, отжаться и написать несколько страниц дневника.
— Но мы на отдыхе!
— Две страницы, это немного. И пойдем на пляж.
— Ну пап!
— Давай-давай.
— Мам, скажи ему!
— Папа — главный. А мне надо собраться.
— Купальник надеть?
— Ты и со мной хочешь поссориться?
Ник надулся и ушел в туалет. Хлопнула дверь. Зашумела льющаяся вода.
— Обнадеживающее начало отдыха. — Губы Марго стиснулись в тонкую полоску.
— Да ладно, не нагнетай. — Игорь набрасывал на кровать вещи, которые собирался взять на пляж: ридер, плавки, очки для ныряния, игральные карты. — Наоборот. Плохое снится к хорошему. Что-то в этом духе.
— Кто сказал?
— Народная мудрость. Ах да, ты же веришь только сетевым экспертам.
— Ха-ха. Сам бы лучше что-нибудь почитал.
— Около ста книг в год — мало?
— По воспитанию подростков почитай.
— Вернемся в Минск, куплю толстую умную книгу.
— Скачать дешевле.
— Сказал экономный человек, который отвалил почти три тысячи евро за путевку. Только бумага, только хардкор.
— А вы такие бедные-несчастные, не хотели лететь на море, да? Заставили вас? На диване планировали отпуск провести?
— С удовольствием. На диване с бумажной книгой.
Тяжело вздыхая, Ник устроился за письменным столом, в тумбе которого прятался мини-холодильник. Медленно раскрыл блокнот, постучал по лбу ручкой.
— О чем писать?
— Серьезно? — сказал Игорь. — За последние сутки ничего не припоминаешь? Сборы? Аэропорт? Остров?
— Ничего не произошло. Я — «Камень в лесу».
— Кто? — не понял Игорь.
— Группа в ВК. Там каждый день чел пишет посты, что ничего не произошло.
— От лица камня?
— Ага.
— Хм, неплохо. А теперь — пиши.
— Ла-адно…
— Игорь! — крикнула Марго из душевой комнаты. — Принеси крем. На тумбочке!
Соблазнительно наклонившись над раковиной, Марго рассматривала в зеркале какой-то невидимый Игорю изъян на своем лице.
— Папа — главный? — Он протянул крем. — Что-то новенькое.
— Поддерживаю миф, — улыбнулась она.
Он прикрыл дверь и обнял жену со спины.
— Что это ты придумал?
— Главенствую.
— Там же Никита.
— Он занят, а мы тихо. — Он погладил ее по животу, скользнул ладонью ниже, снова погладил и почувствовал, как набрякли половые губы.
— Игорь…
Вторую руку он запустил под футболку Марго, помял теплую мясистую грудь, ущипнул сосок. Марго наклонилась, чтобы умыться, он подался за ней; болезненно ноющий член прижался через ткань трусов к ее пояснице.
— Закрой дверь, — сказала она, — и забирайся в душ.
— Наверное, под душ. Потому что душевой кабинкой это назвать трудно.
— Будешь умничать, придется справляться самому.
— Вас понял.
Он с трудом отлип от жены и бесшумно закрыл дверь на защелку.
Они спешили, неловко переступая ногами по скользкой керамической плитке c длинной решеткой слива, хватались друг за друга, за стены и стеклянную перегородку, под которую просачивалась мыльная вода, его взгляд останавливался на подтеках ржавчины в межплиточных швах, на покосившейся полочке для шампуня, но в целом все вышло пьяняще и нежно, как в первый год брака.
— Опять меня не дождался, — возмутилась Марго, когда он взорвался и, обмякнув, прижался губами к ее мокрой шее.
— Извини.
— «Извини» не отделаешься. Дай сюда свою руку.
Обтершись и накинув халаты, они вышли из душевой, как парочка заговорщиков.
Ник размашисто дописал предложение и воткнул кончик гелевой ручки в блокнот.
— Финальная точка! Целых пять страниц!
— Если писать через две строки, то можно и на десять растянуть, — заметил Игорь.
Марго ткнула его в бок.
— Шучу. Молодец.
— Я самый крутой!
— Святой Спиридион! И точно самый скромный.
— Спиридион? — удивилась Марго. — Ты этого где набрался?
— У Джеральда Даррелла, натуралиста. Мы про его семью сериал смотрели. Как они жили на Корфу.
— Ага, помню. Хороший.
— Спиридион — покровитель острова. Ну что, заканчиваем пляжные сборы — и в путь.
* * *
Игорь вынул ключ-карту из гнезда выключателя, захлопнул дверь, и они спустились по узкой торцевой лестнице. На парапетах скопились грязные тарелки с остатками засохшей еды и барные стаканы разной степени опустошенности.
«Вторая ложка дегтя…»
Отель впечатлял размером территории. У главного корпуса, к которому вчера (то есть уже сегодня) подкатил ночной автобус, рядом с бассейном раскинулась столовая зона: столики на веранде и на террасе вокруг бара. За пляжем поднимался шестиэтажный корпус, размещение в котором, судя по изящному вестибюлю и подвесным креслам на просторных балконах, существенно увеличивало цену тура. Остальные корпуса (Игорь насчитал восемь) прятались в глубине — четырехэтажные здания песчаного цвета с плоскими и красночерепичными скатными крышами и стеклянными перегородками балконных сот. Больше тысячи номеров: Игоря, Марго и Ника поселили в 1037-м.
По пути к ресторану они миновали три бассейна, густо обставленные по периметру лежаками. Большая часть лежаков уже была занята полотенцами.
— Люди приехали не на море, а к бассейну, — сказал Игорь.
— Я тоже хочу! — Ник опустился на колени и черпанул ладошкой хлорированную воду. — Бассейн круче!
— Ага. А пицца полезнее гречневой каши.
— Сто пудов!
— Никаких бассейнов, — весомо сказала Марго. — Будешь дышать солью.
— Так я и у бассейна могу дышать.
— Закончили спор.
— Начали!
— Ник, угомонись, — сказал Игорь, и сын послушался.
При солнечном свете территория выглядела ухоженно и приветливо. Белые мощные дорожки, бровки из камня. Кипарисы, мирты, тамариксы, цветущие каллистемон и бугенвиллея, неуместные здесь пальмы. Припыленной и заброшенной выглядела только зона развлечений: платный бильярд «американка», баскетбольный автомат, кран-машина с одиноким игрушечным миньоном за стеклом, автомат для размена купюр, грязное массажное кресло — еще и сам заплатишь, чтобы не усадили.
— Не так уж и далеко, — заметила Марго, когда они вышли к пляжу. — К тому же у нас шуметь не будут вечером под окнами.
— И мошки на третий этаж не суются. Я боялся, что заедят. Читал у одного блогера.
— Значит, не переезжаем.
— Не факт, что получилось бы. Смотри, сколько народу с самого утра. И вещи на балконах. Корпуса, похоже, битком.
Они заняли два лежака в тени мирты, под скрюченными ветвями которой болтались на цветных лентах гладкие овальные камни, и пошли завтракать. Игорь настроился на ресторанные очереди (начитался отзывов об отеле), но столпотворения у линии раздачи не наблюдалось, пустые гастроемкости оперативно заменяли на полные, вездесущий персонал поспевал тут и там. Марго заняла столик практически у самой воды, и они заставили его тарелками: свежие фрукты, тосты, оладьи, яичница, сыр, ветчина, капсулы с джемом, шоколадом, маргарином. Ник взял себе три стакана сока — апельсинового, лимонного, грейпфрутового. Марго выбрала кофе со сливками, Игорь — чай.
— Опять набрали с перепугу, — сказал он, намазывая тост маргарином. — Надеюсь, здесь не штрафуют, как в Турции.
— За что? — спросил Ник.
— За недоеденное.
— Я все съем. И выпью.
— Тогда за дело.
— Ура! — воскликнул Ник. — У нас африканский завтрак!
— Почему африканский? Мы же в Греции.
— Не знаю.
— Красота, — мечтательно произнесла Марго, скользнув взглядом по глянцу воды на зелень холмов, в которой прятались, точно ягоды, кремовые, розовые, желтые домики.
Игорь согласился: греческая пастораль выглядела умиротворяюще. Горы Албании стояли на горизонте призрачной громадой. Утреннее море было бледным, голубовато-серым. По воде бежала искрящая рябь. От недосыпа побаливала голова, но свежий морской воздух убаюкивал и расслаблял.
Позавтракав, они переместились на пляж. Песчано-галечный, крошечный, невзрачный. Это не стало ударом: с мечтой о широкой полосе белоснежного песка Марго попрощалась еще в салоне туроператора, разглядывая фотографии курорта. Зато шезлонги и зонты из пальмовых листьев были бесплатными, а цена на двухнедельный горячий тур — вполне демократичной. Сказочные пляжные виды они заранее решили ловить в Палеокастрице.
— Так, все в Адриатическую ванну! — скомандовал Игорь.
— Я сначала прогреюсь. — Марго поправила верхнюю часть сочно-оранжевого купальника, отчего на Игоря второй раз за утро накатила щекотная волна желания.
— Не разбегаться, пока кремом всех не намазала!
В белых разводах солнцезащитного крема, улюлюкающие и предвкушающие, Игорь и Ник вбежали в море — сначала по камням («Минус ноги!» — прокомментировал Ник), потом по песку. Игорь нырнул, вынырнул, убрал с лица мокрые волосы и рассмеялся.
— Прохладно, бр-р.
— Потому что ты мерзляк! — разобрался Ник.
— Ах вот оно что!
Пологое дно лениво уходило вглубь, к подводным городам с разумными осьминогами и затонувшим судам из ламповой фантастики. Игорь приблизился к каменному волнорезу. По зеленоватым от ила камням ползали бурые крабики. На западе, напротив соседнего отеля или деревушки, виднелся изогнутый мол, к которому прилипли рыбацкие лодки. Игоря окатило брызгами: Ник наступал, изображая пароход. Игорь снова нырнул, превратился под водой в акулу и попытался цапнуть добычу за ногу. Добыча вырвалась и, отбиваясь, огрела его кулаком по затылку. Игорь всплыл мешком, лицом вниз, притворяясь мертвым. Ник скакнул ему на спину и пустил на дно.
— Все, все, победил! — отплевавшись, сдался Игорь. — А теперь поплавай немного, потренируй мышцы. Видел, какие у пловцов широкие плечи и грудь?
— Не хочу сиськи как у бабы!
— Да не сиськи. А развитая грудная клетка. И сильная спина. Поплавай, пожалуйста. А потом прогуляемся по отелю, поищем водную горку.
— Да!
Вода теперь казалась теплой, почти парной. Игорь поплыл над волнистым песком, высматривая на дне ракушки. В бледно-голубой воде сновали стайки мелких рыбок, полупрозрачных, словно стеклянных. В просветах между черными клубками водорослей лежали бородавчатые морские огурцы, голотурии, унылое существование которых сводилось к прокачиванию через длинное тело морской воды. Игорь отложил голотурий в мысленную папку идей: «А если их увеличить и заменить воду на кровь?» Он нырнул за зеленым камешком, который оказался скатанным морем осколком бутылочного стекла.
На солнце, почти мгновенно обсохнув, кожа покрылась щекотной корочкой соли.
Марго болтала с соседкой. Пожилая женщина с короткими белыми волосами (излишне смелая и молодежная стрижка, по мнению Игоря) сидела на краю лежака и курила тонкую сигарету.
— Мальчики, познакомьтесь, — сказала Марго и представила женщину: — Оксана. Оксана, это...
— Мальчики, — морщинисто улыбнулась женщина.
— Игорь и Никита.
— Приятно, — кивнул Игорь.
Ник что-то пробормотал.
— Оксана советует сходить в мастерскую кожевника. Тут недалеко.
— За прокатом автомобилей развилка, — сказала Оксана, — автобусы налево в Роду едут, а другая дорога в гору ползет, к деревушке Астракери. Начнете подниматься, увидите лавку Гермотима. Очень специфичный мужчина, но товары интересные.
— Гермотим? — переспросил Игорь.
Женщина кивнула и элегантно затянулась.
«Не хватает мундштука и перстня с алмазом».
Ник откровенно пялился на женщину: сигарета, хриплый голос, шоколадный загар, мальчишечья стрижка. Наверное, сопоставлял со своими бабушками — менее эффектными, приземленными огородами и копеечной пенсией, невесть когда летавшими на моря.
— Спасибо, заглянем, — сказал Игорь.
Женщина перевела взгляд на Ника, поднесла свободную руку к своему лицу и постучала узловатым пальцем под носом.
— Больно было? — спросила она с обманчивой заботой.
Игорю захотелось сказать ей что-нибудь резкое. Ник опустил голову и неосознанно прижался к отцу.
— Он маленьким был, не помнит, — попыталась сгладить Марго.
— Мы с Ником прогуляемся по территории, — сказал Игорь жене.
— На обратном пути захватите выпить.
— Пива? Вина?
Марго прислушалась к собственным желаниям.
— Пива.
— Сделаем.
Они обулись в шлепанцы, накинули на плечи футболки, чтобы не обгореть, напялили панамы и выдвинулись. Ник тут же застрял у прудика с черепашками возле ресторанной террасы. Игорь вернулся на пляж за полотенцем: сын наверняка захочет искупаться в бассейне или съехать с водной горки. Новая подруга Марго проводила его пристальным взглядом.
— Ну что, всем ниндзя имена дал?
— Почему ниндзя? — Перегнувшись через перила мостика, Ник вглядывался в мутную заиленную воду. — А-а, понял…
— Идем?
— Да. А можно лимонада взять?
— Все включено. Заскочим в бар.
— Только в другой. У бассейнов.
— Айда.
Они прошли по белой дорожке, обсаженной кустами каллистемона; над красными, пушистыми, похожими на больших гусениц цветами гудели шершни. Розовые кусты с подсохшими бутонами выглядели измученными зноем. Меж стволов и наземных фонарей змеился перфорированный садовый шланг.
Выбор бесплатных напитков ввел Ника в тяжкие думы: оранж, тоник, лимонад, лимон-лайм, вишня, минеральная вода. Словно пародируя сына, Игорь задумался у краников для взрослых. Пойло, как водится, было дрянным, дешевым или разбавленным. Не нравится — раскошеливайся на платный алкоголь. Впрочем, бармены горазды на фокусы: из красивых, узнаваемых бутылок, «Метаксы» или «Бакарди», в стакан отдыхающего могло запросто политься все то же дешевое или разбавленное пойло.
— Один джин, — сказал Игорь на английском.
Бармен, смуглая женщина средних лет с пирсингом и татуировками, щедро сыпанула в стакан льда и плеснула из огромной (двухлитровой, не меньше) бутылки с этикеткой на греческом. Лайма не полагалось. Ну, хоть пальцы в стакан не совали, как египетские разливалы.
Игорь поблагодарил и отошел к автомату с газировкой, чтобы добавить тоника.
Бармен обслуживал всю стойку — не только напитки, но и витрину с мягким мороженым. Ник взял два шарика, манго и бабл-гам, и они уселись за столик под решетчато-деревянным террасным навесом на кирпичных колоннах.
За соседним столиком громыхала немецкая речь. Тянуло сигаретным дымом. Развалившись, расплывшись телесами на пластиковых креслах, немцы тянули вонючие сигареты, пили и перекрикивались, будто находились в разных комнатах. Столешница была заставлена пустыми стаканами, над пепельницей высилась горка окурков. Утром Игорь уже отметил засилье курящих, гомонящих, мусорящих бюргеров — у бассейнов, на пляже, в ресторане. Немцы совершенно не заботились об отвратительном впечатлении, которое производят на окружающих.
«Третья ложка… а то и черпак».
Ник скривился от дыма и быстро допил апельсиновый лимонад.
— Пошли, я мороженое на ходу поем.
— Пошли, — согласился Игорь, забирая стакан с джин-тоником. — Начнем осмотр от главного корпуса?
— Давай.
Главный корпус повернулся к морю симпатичными балконами с балюстрадой. Подъездная дорога огибала здание и упиралась в пристройку кухни; из блестящей трубы с зонтом-оголовком вытекал густой белый дым («Чем порадуют на обед?»). Справа на небольшой парковке скучали старенькие припыленные микроавтобусы, мотороллеры и прокатные авто. За парковкой кучковались хозяйственные постройки и трансформаторные вышки. Ник заметил компрессор со шлангом для заправки сжатым воздухом.
— Надо будет матрас накачать!
— Так и поступим.
Они сунулись между гаражами. В торце одного из корпусов стоял стол для пинг-понга с шариком, придавленным к столешнице облезлой ракеткой.
— Принесем свои ракетки и сыграем, — сказал Игорь.
— Сейчас?
— Вечером.
У бассейнов не было свободных мест. Пахло хлоркой. Вода пестрела от детских надувных кругов. Взрослые загорали, пили, ели; каждый второй страдал от лишнего веса.
Указатель «Meeting Room» вывел к сцене под открытым небом. Рыжеволосая гид в форменной одежде вещала из-за стола с разложенными рекламными буклетами, десятка полтора новоприбывших туристов слушали с кресел. Игорь и Марго решили проигнорировать встречу с гидом: на экскурсии от отеля не собирались, а время вылета можно узнать и на ресепшен.
Игорь и Ник прошагали мимо очередного корпуса-близнеца и вышли к зоне отдыха с беседками-шатрами. В прохладной тени дуплистых олив прятались лежаки из ротанга — полупрозрачные балдахины, толстые подушки, уютные гнездышки для влюбленных парочек.
— Ух ты! Маме понравится!
— Если все это перенести к морю.
— Можно вечером поваляться.
— Боюсь, позанимают.
Ник замер, прислушиваясь.
— Ты чего?
— Что это за звук?
Игорь сразу понял, о чем спрашивает сын. Странно, что выступление удивительного оркестра не привлекло их раньше. В оливковой рощице звенели скрипки цикад.
— Цикады стрекочут. Я читал, они здесь громкие. А еще читал, что есть цикады-долгожители.
— Они живут сто лет?
— Семнадцать.
— Так это мало!
— Для насекомых очень много. Цикады — как живой музыкальный инструмент. Внутри у них разные перепонки, мембраны, резонаторы, которые усиливают…
— Горка! Там горка!
Горок оказалось целых две — красная и синяя гидротрубы, которые выстреливали в бассейн мальчишками и девчонками. Брызги воды летели в сторону павильона аниматоров.
Раздался веселый детский крик, и у Игоря сдавило в груди: на контрасте вернулся муторный крик Ника, разбудивший его утром. Ему непреодолимо захотелось расспросить сына о ночном кошмаре, но Ник уже бежал к бассейну, теряя на бегу желтые кроксы.
* * *
«Мы вызвали такси. Когда оно приехало, мы сели и поехали в аэропорт.
Мы всегда выезжаем, выходим, заказываем такси заранее из-за папы, он не может опоздать, особенно когда едем на отдых. Ему даже проблема собрать чемодан. Он должен сделать все идеально. А мы с мамой собираем чемодан вот как: я ложусь на него (потому что он не закрывается), мама застегивает и нормально, нам пойдет, главное чтобы больше вещей влезло.
В аэропорту я захотел в туалет. Мы пошли с папой. В писуаре были наклейки с футбольными воротами, куда надо сцать.
В зале прилетов было табло прилетов. Сначала мы как обычно с папой обошли весь аэропорт. Нашли рекламу фильмов, модель самолета, поднялись на другой этаж, купили минеральную воду. Мы с папой гуляли, а мама отдыхала или даже спала.
Потом подошло наше время и мы пошли к месту регистрации, а там уже была очередь. Папа разозлился, потому что мы опоздали и стали в середину очереди. Мама попросила тетку за стойкой посадить нас троих рядом. Та согласилась, так как в самолете по три места справа и слева. У нас проверили белеты и паспорта. Потом нас направили на ринген. Там у нас забрали и положили на конвеер сумки, так же часы, ремни и повели на железоискатель. Когда мы прошли нам отдали вещи и отпустили в дьютифри.
Когда мы вошли в дьютифри, то заметили что там есть автомат с питьевой водой. Я попил. Мы набрали воду в пустую бутылку. В дьютифри были духи, алкоголь, разные магазины с едой. Папа купил себе бутылку виски и для мамы просеко. Мы походили по магазинам, а потом сели и стали ждать вылета.
Когда подошло время мы стояли вторые в очериде. Нас проверили и пропустили в проход. Мы остановились там и смотрели как выходят люди, которые прилетели. Не знали куда нам надо идти. Потом пришла стюардеса и погнала нас дальше. Мы зашли в самолет, уселись и сложили вещи. Нам показали инструкцию как вести себя при аварии и мы взлетели.
Полет был спокойным до посадки. Когда мы снижались началась турбулентность и мы как будто падали и поднимались. Я уже успел попрощатся с жизнью. Но мы довольно мягко сели и вышли из самолета. Зашли в зал, сходили в туалет, забрали вещи.
Дальше не было никаких проверок, мы сразу вышли на улицу. Там было прохладно, темно, стояли автобусы. Мы подошли к маленькому столику где стоял менеджер турфирмы. Он нас направил в автобус (самый бомжацкий). Мы отдали вещи и папа поблагодарил водителя по руски. Хотя водитель был греком и понимал только по англиски. За это я папу отругал.
Мы сели в автобус на первое место и вскоре поехали. Мы ехали по темным дорогам. Когда мы заехали в город, самой яркой вывеской была вывеска магазина Лидл. Также был большой и красивый порт. Пляжа я не заметил.
Водитель гнал по узким, темным дорогам. Вскоре нас ждал очень резкий поворот, почти на стовосемьдесят градусов. Когда мы ехали на гору закладывало уши (как в самолете при взлете и посатке).
Нас привезли к отелю. Пляж и отель разделяла дорога. Мы вышли, забрали вещи и побежали в отель (так как хотели быстрее засилится и лечь спать). Мы оказались пятые. Мы засилились и нас повел какой то дед до нашего корпуса.
Мы легли спать».
* * *
В обед кормили вкусно и разнообразно, после плавания у всех троих проснулся волчий аппетит. Наметились очереди — правда, небольшие и только к раздаче мяса.
Марго предложила прогуляться в мастерскую кожевника. Игорь удивился:
— А как же бронзовый загар?
— В полдень самое опасное солнце. Успею еще вечером поваляться.
— Твоя Оксана сама отдыхает?
— Да. Учительница истории на пенсии. В прошлом году победила рак.
Игоря кольнула совесть: зря он хотел ей нагрубить. «Но не нагрубил же».
— Сильная дама. И стрижку объясняет.
Они прошли мимо проката автомобилей и моторных лодок: лодки стояли на прицепах вдоль обочины. Граффити на стене заброшенной постройки изображало мальчика, кричащего в рупор на монстров.
Днем, на солнце, море преобразилось, приобрело лазурный оттенок с зелеными бликами, вспыхнуло гребешками волн. На развилке, о которой говорила победившая рак Оксана, дорога разделилась на три. Правая уходила к набережной, узкой полосе щербатого бетона с низким парапетом и металлическими скамейками, изъеденными коррозией; на каменистом берегу гнили груды водорослей. Средняя дорога взбиралась на холм, густо поросший у подошвы хвойником и тростником. По левой приезжали автобусы.
Поднимаясь по грунтовой дорожке, Игорь прикинул, не придется ли им лезть на каменную оградку, если кто-нибудь надумает здесь проехать. Под подошвами шлепанцев хрустели щепки и сухая листва.
Фиговые деревья протягивали луковицы инжира. Спелые плоды зубасто распахнули алые пасти — Игорь вспомнил о лангольерах, пожирателях прошлого из экранизации одноименной повести Стивена Кинга. О лангольерах… и о патологии сына, с которой тот появился на свет.
Волчья пасть.
Срединная расщелина нёба.
Узнав о диагнозе сына, Игорь испытал страх. Марго же, как она призналась позже, грызло чувство вины. Красивые родители, благополучная семья, патологий в обозримом роду не было… Как такое могло случиться? В чем причина? В стрессе? Окружающей среде? Инфекции?
Страх не отпускал Игоря в течение года. Особенно во время кормления сына, которое превращалось в настоящее испытание. Из-за щели малыш не мог прижать соску к небу. При кормлении с ложки еда постоянно вываливалась изо рта. Поить приходилось аккуратно, по чуть-чуть, чтобы не захлебнулся.
Игорь вышел на лучшего в городе челюстно-лицевого хирурга. В полтора года после полного обследования Ника успешно прооперировали. Врачи наблюдали его каждые полгода после операции: верхняя челюсть формировалась хорошо, рубцы разглаживались, проблем с носовым дыханием не было.
Когда Ник подрос и стал задавать вопросы о своем лице, о шраме, Игорь рассказал ему о Тутанхамоне: «У самого известного фараона тоже было расщепленное небо. Ученые поняли это, когда изучили его мумию. И что, помешало это Тутанхамону стать крутым? Нисколечко».
По обе стороны дороги в окружении мандариновых и лимонных садов стояли приземистые домики. Побелевшие от солнца ставни, черепичные кровли, оштукатуренные стены приглушенных тонов. В виноградной тени прятались столики, лавки, хозяйственная утварь.
Странным образом дома и патио выглядели покинутыми, даже с бельем, сохнущим на веревках и балконах. В крошащейся ограде или треснувшем камне, вывернутом из обрамления клумбы, виделись приглушенные следы ветхости. Но это была ветхость особого, философского рода — ветхость безвременья, спокойствия, отрешенности, приятной усталости, простой греческой красоты.
Арочная терраса и балконная балюстрада с кисеей бугенвиллеи, малиновые гроздья цветов. Текущие по стенам виноградные лозы. Грецкий орех и гранат. Цветочный аромат щекотал ноздри.
Вдали открывался вид на сочно-зеленые равнины и бледно-голубую, в тон небу, горную гряду. Марго фотографировала, Ник гонялся за кузнечиками. Пропитанный солнечным светом изумрудный мир казался идеальным.
«Смог бы я жить на острове? Просто жить и писать? Насколько бы меня хватило, прежде чем захотелось бы сбежать, как с “острова феаков” сбежал на родную Итаку Одиссей?»
Игорь не знал ответа, но остро захотел вернуться сюда впредь. Не зря, видимо, местные звали Корфу «островом возвращений».
Легкий ветерок стих. Миндальные деревья и кипарисы неподвижно застыли в знойном воздухе.
Резкое движение на периферии взгляда заставило Игоря отпрянуть. Деревенский пес бросился на калитку, истерично заливаясь лаем и брызжа слюной. Слипшаяся от грязи шерсть, тощие ребра, узкая морда. Верхняя губа собаки искривилась, обнажив желтые клыки. Хвост мотался из стороны в сторону.
Ник отбежал и замер спиной к калитке, весь дрожа. Игорь пристально посмотрел на визгливого пса, надеясь, что тот заткнется, но псина только усилила звук. Игорь плюнул и пошел к сыну.
Ник всхлипывал, обхватив себя руками.
— Тоже испугался? Кабысдох плешивый. Выскочил как из-под земли.
— Кто? — сквозь слезы спросил сын.
— Кабысдох. Мы с друзьями так раньше собак дворовых называли. Да ты глянь на него: он сам нас боится. Вот и гавкает.
Игорь поискал взглядом Марго. Жена ушла вперед, щелкая телефоном направо и налево.
— Ну что, успокоился?
Ник все еще вздрагивал и опасливо косился на сотрясающего калитку пса. Раньше он так не реагировал. Лающая псина, конечно, всегда неприятно, но чтобы в слезы…
— Что тебе приснилось? — желая проверить догадку, спросил Игорь. — Что напугало ночью?
Ник прижался к нему и обнял, крепко, искренне, ища защиту. Игорь словно перенесся на годы назад. Глаза защипало.
«Все еще мой маленький сын, лучший друг».
— Волк, — тихо сказал Ник. — Большой волк.
— Теперь понятно. Волк — это страшно. Он хотел тебя укусить?
— Да. Но сначала он не был волком.
— Это как?
— Сначала он был высоким мужиком. Он стоял передо мной и смотрел. И вдруг начал меняться. Из его рук и ног начала лезть шерсть, одежда начала рваться, а руки и ноги вывернулись… Я не мог убежать, не мог крикнуть. А он все менялся, трясся и раздувался, под кожей что-то двигалось…
— Я видел такое в фильмах. Ты в интернете ничего страшного не смотрел?
— Нет.
— Верю. И что дальше?
— Его лицо начало рваться на куски, кожа расходилась, и из-под нее вылезла волчья морда… Глаза стали другими, желтыми. Рот растянулся, и там стало много острых зубов… клыков…
— Кошмар про оборотня. Мне бы пригодилось для новой книги.
— Забирай! Больше не хочу, чтобы такое снилось!
— Забираю, договорились. Больше не будет. Это все от перелета, турбулентности. Помнишь, как нас трясло?
Ник закивал.
— Ты тоже думал, что мы умрем? — спросил он.
— Были такие мысли, — признался Игорь. — И это нормально. Летишь в пузатой ракете черт знает на какой высоте, и от тебя ничего не зависит. Когда начало трясти, я прямо остолбенел. Сидел и ждал, чем закончится, — и это самое поганое. А потом увидел стюардесс, которые спокойно болтали на откидных сиденьях, и успокоился. Они через день летают, и ничего.
— А я иногда вижу мысли, маленькие и большие, черные и белые. Когда самолет трясло, видел большие в черную точку.
Игорь положил руку на плечо сына и повел его по дорожке. Мимо проехал мотороллер; из пыльного шлема торчало худое, ребристое, черное от загара тело, тонкие руки-кости сжимали руль. Игорь понял, что не слышит заливистого лая, а Ник дышит ровно, расслабленно.
«Заболтал и отвлек. На что еще годятся писатели?»
Они догнали Марго, которая пропустила сцену с собакой, зато нашла лавку кожевника.
Бетонный пандус поднимался от живой изгороди из фуксий к одноэтажному бледно-персиковому дому. Щит на входе предупреждал, что внутри позволено курить только хозяину. Стеклянная дверь была открыта, и они вошли.
— М-м, как пахнет, — сказала Марго.
Пахло действительно приятно. Сильнее всего чем-то древесным, растительным — Игорь решил, что это запах дубителей и масла.
— Фу, — поморщился Ник, чтобы не соглашаться с единодушием родителей.
«Дух противоречия».
Мастерская походила на музей. Изделия-экспонаты висели на белены
...
