Оглавление

ПРОЛОГ

Мало кто в обществе знает их имена, и ещё меньше видел их лично. Они редко фигурируют в рейтингах самых богатых людей, потому что их состояния невозможно точно оценить. Публичность им не нравится, и они предпочитают действовать в тени. Тем не менее, они обладают способностью влиять на всех, включая даже президентов. Серые кардиналы финансового мира: таинственные и влиятельные фигуры, скрывающиеся в тени и манипулирующие денежными потоками мировой экономики. Они — мастера интриг и маги денег, их лица скрыты в глубоком полумраке пентхаусов небоскребов и за закрытыми дверями эксклюзивных клубов. Они умело манипулируют рынками, управляют курсами валют, их решения могут взбудоражить биржи и заставить цены колебаться, как океанские волны. Их слова и решения создают валютные кризисы и поднимают биржевые индексы. Они властвуют над банками и фондами, как капитаны своих судов, но оставаясь в тени и укрываясь за завесой тайны. Невидимое влияние, определяющее судьбы стран и корпорации. Их легенды могут быть как благородными, так и мрачными, но их власть нельзя отрицать, и они остаются вечными героями или антигероями в романе финансового мира.

Глава I

НАЧАЛО ИГРЫ

Теннисный мяч весом пятьдесят восемь граммов со скоростью девяносто километров в час попадает в пересечение линии и отскакивает. Обхватив руками рукоятку ракетки, Антонио Моретти наблюдает, как мяч теряется на площадке. Зеленая часть игрового поля погружена в окружность, окрашенную в кроваво-красные тона, внутри концертного зала. Величественные бархатные занавеси выделяются на трех уровнях лож, а между арками галереи виден красный гобелен. Красные лучи света струятся сверху, словно дождь, из плоских и круглых фонарей под стеклянным куполом, соединяющим одну из самых известных архитектурных достопримечательностей в южной части Кенсингтона, в самом сердце Лондона, прямо с небом. Среди тишины возникает совершенное эхо, Антонио, не произнося ни слова, выражает своё недовольство.

— 15:40, — кричит Джей с другой стороны сети, прыгая с легкостью в паре Nike Zoom. На квадратном лице, боксерской челюсти и тонко подведенных темных глазах проступает ироничная улыбка из-под высокого лба и черных волос, разделенных безупречной линией, которую не взъерошили даже девять игр. Этот американский бунтарь, непоколебимо обладающий даром красноречия, теперь штурмует Букингемский дворец и корону Её Величества. Логотип крупного банка вышит на белой футболке поло с короткими рукавами и горизонтальными синими полосками. Банк, именно здесь Джей Морган научился всегда говорить и поступать правильно. В отделе фиксированного дохода, государственный сектор, зона «Европа». Покупка и продажа государственных облигаций. Андеррайтинг долга. Приземлившись в Англии в возрасте тридцати лет, он хотел захватить Лондон. И очень скоро Лондон стал его. Тогда он хотел захватить весь старый континент, и Европа тоже склонила голову. Нелегко остановить Джей Уильяма Моргана! Антонио задыхается, он боится его на поле и подражает ему за его пределами. Он вытирает пот, капающий с глаз. Украсть несколько секунд, пытаясь сломать игру.

— Ты здесь? — спросил Джей. — Если хочешь, давай закончим сейчас.

Антонио усмехнулся, наклонился вперед и держит хват обеими руками, готовый к пятой подаче в десятой игре. Джей Морган умеет блефовать в любой ситуации. Он знает, когда нужно рисковать, но он также знает, когда лучше всего отступить, отказаться либо положить конец сделке. Снижение пять на четыре, «15:40» один шаг до поражения, паритет на вкус напоминает победу, но Антонио даже не думает об этом. Подарить такое удовлетворение своему боссу от победы не давало бы ему спать по ночам. Мысленно он просмотрел варианты атаки, капли пота стекали по лицу вниз, Антонио попытался сохранить дыхание и энергию. Атака с форхенда, защита с бэкхенда. Миллиметровые траектории играли на краю линий. В течение семидесяти пяти минут он сохранял паритет, не делая ни одного лишнего шага. Джей потерял три очка подряд. Двойной фол, мяч в сетке, слишком длинный пас.

— Странно, — подумал Антонио.

Должно быть, что-то происходит. Он поставил под сомнение статистику. Он задавался вопросом, неизбежны ли ошибки для человека, любого человека, или Джей хотел подарить себе острые ощущения, хотел ли он просто проверить его, дав ему иллюзию преимущества, cомнения бесполезны.

— Я отдам его тебе, даже если он был снаружи, — провоцирует его Антонио. — Это мой рождественский подарок. Имейте это в виду при распределении бюджета на следующий год.

Джей медленно поднимает голову, выпрямляет туловище и направляет на него ракетку, словно угрожая ему.

— Это было хорошо! А теперь поторопись, потому что меньше чем через час Кевин будет ждать меня в Беркли, — его ледяной голос контрастирует с улыбкой озаряющея глаза.

— Тогда давай, — отвечает Антонио, снова перегибаясь через ноги.

Он пытается предугадать ход следующего обмена: подача Джея, сильная и точная, угловой ответ, американец, который бежит с другой стороны поля, и тот, кто в этот момент, подойдя к сетке, решает сыграть и рискнуть всем. Когда он сосредоточен, взгляд Антонио затуманивается. Джей смотрит в точку пространства, ничего не видя. Он делает это каждое утро перед зеркалом. Он возвращается к своим сорока трем годам вместе с голубыми глазами и белизной крема для бритья. Рука, поддерживающая автоматические и очень точные движения во время бритья. В его голове гул того, что наполнит день: контроль ставок, расчет доходности, развитие аукциона. Отдельные отрывки прокручиваются, как последовательность кадров, как флешфорвард, уже пережитый в бессознательном состоянии ночи, в размытых образах снов. Сегодня никогда не бывает сегодня. Сегодня уже завтра. Ум, вынужденный доминировать над переменными, гонится за временем и пытается его преодолеть. Одержимость — это топливо, которое питает его тело.

Когда его спина выгибается, Джей подбрасывает мяч в воздух. Позади него маячат трубы гигантского предприятия, самого большого в Соединенном Королевстве, так говорится в путеводителях. Антонио играет на опережение, рассчитывает траекторию и наносит удар с форхенда, стремясь к максимальной глубине под углом. Когда он видит, что Джей бежит, чтобы перехватить удар, Антонио приближается к сетке. Он ставит все на этот удар. Просчитанный риск. Еще один метр, теперь сеть закрыта. Реакция бэкхенда поступает в центр, Антонио смягчает хватку вокруг рукоятки и сгибает ракетку. Звук похож на звук пробки от бутылки шампанского, когда, ослабленный ударом, мяч теряет скорость и напряжённая траектория превращается в медленную параболу. В тот момент, когда мяч ударяется о ленту и остается подвешенным в воздухе, все на мгновение замирает: Лондон, монитор, инвестиции. Опасности, которые привели его на этот теннисный корт, на этот матч с судьбой. Это черно-белая покадровая сьёмка, прежде чем гравитация снова восстановится. Затем мяч неловко падает в нескольких шагах от сетки, американец ругается. Оба приближаются к центру поля.

— Давайте повторим, — говорит Антонио, пожимая руку оппоненту. — Мне не нравится так выигрывать.

— Почему? — Джей качает головой, прикасаясь пальцем к белой ленте, словно лаская её.

— Удача имеет такое же значение, как и талант.

— Удачи не существует, Джей. Ты научил меня этому.

— Забудь то, чему я тебя учил.

— По крайней мере, скажи мне, во сколько тебе обошлись два часа здесь. — Антонио придерживает запястье одной рукой и поворачивает его на себя. Джей смотрит на него, нахмурив лоб и опустив уголки рта со скептическим выражением лица.

— Во сколько они тебе обошлись? — повторяет Антонио, перелезая через сетку.

— Ты имеешь в виду, во сколько они нам обошлись, — Джей похлопывает его по спине. — Ты тоже заплатил, и не только потому, что годами зарабатывал нам много денег, но прежде всего потому, что с сегодняшнего дня вы новый партнер и несете ответственность за Европу.

Он делает перерыв, чтобы дать время Антонио переварить новость, а затем, более низким тоном, добавляет:

— Антонио Моретти, вы сделали это!

Джей говорит с усмешкой, но Антонио знает, что это не шутка. Это все правда! Во время долгих дней, проведенных в офисе, или вечеров, потраченных на расчеты и размышления, Антонио ощущал чувство наполненности. Удивление, сюрприз, недоверие, удовлетворение, достижение, всё это теперь бессмысленно. Он смотрит вниз, на свои ноги. Насколько странно обрести успех и тридцать миллионов в год в шортах и футболке, вспотев, с натянутыми до лодыжек носками и больной кистью? В этом нет ничего эпического. Это всего лишь трюк. Подобно теннисному корту, который является сценой для легендарного спектакля: безмерная победа безобразия, вместе с триумфом, сгоревшим в отсутствие зрителей, перед пятью тысячами пустыми стульями.

— Я думал, ты собираешься что-то сказать, — голос Джея вытряхивает его из потока мыслей.

— А вы, что вы будете делать? — Антонио ограничился вопросом.

— Я иду домой, — ответил Джей

— Вы вошли в состав правления Нью-Йорка?

Джей кивает.

— Убедись, что ты здесь не облажаешься. Я буду заглядывать к тебе из Манхэттена, — он быстро смотрит на часы. — Мне пора идти, иначе Кевин будет настолько пьян, что даже не вспомнит об обмене евро.

Джей быстрым шагом направляясь к выходу. Антонио опускает голову. Он натягивает ленту сетки, чувствует толщину и плотность между кончиками пальцев, затем голос Джея доносится до него из далека: «Антонио, это мой рождественский подарок.»

Прошло не меньше часа, когда Антонио уставился на красный силуэт Королевского Альберт-холла, противопоставленный вечернему небу. Завораживающий храм, возвышенный в конце XIX века в честь всех богов музыки. Он приподнял капюшон своей толстовки, стремясь укрыться от небольшой дождливой погоды и шума автомобильного потока. Вышел на дорогу, игнорируя автомобилистов, пытающихся вернуть его к реальности своими сигналами. Из кармана джинсов он извлек фунт, поднял глаза в сторону и прошептал «решка», прежде чем бросить монету в воздух. Затем он ловко перехватил ее в полете, заключив монету между тыльной стороной левой руки и ладонью правой.

— Орел, — он оглядывается вокруг и повторяет жест.

— Решка, — он знал, но горько улыбался. — Удачи не существует!

Удача — это всего лишь понятие, созданное людьми, для объяснения случайных успехов, происходящих в нашей жизни. Мы стремимся приписать их какой-то невидимой силе или фортуне, но на самом деле за каждым таким случаем стоит усердие, труд и подготовка. Люди, которые достигают выдающихся результатов, не полагаются только на удачу. Они берут судьбу в свои руки и работают упорно, чтобы добиться поставленных целей. Удача может прийти и уйти, но усердие и настойчивость остаются. Антонио понимал, что вместо того, чтобы надеяться на удачу, лучше верить в собственные силы и стараться достичь успеха своим трудом. Удача может подкрепить усилия, но она никогда не должна быть единственным путем к успеху.

Глава II

ПИРАНЬИ

В мрачном аквариуме, вода, казалось бы, кристально чиста, но она скрывает под собой темные тайны и ужасные сцены, которые разыгрываются на глазах зрителя. Среди зеленых водорослей и расцветающих водных растений вырисовываются хищные контуры пираний. Их маленькие, но устрашающие тела, плавающие в тесной стае, создают живописную, но абсолютно смертоносную картину. Чешуя каждой рыбки сияет, словно бриллианты во мраке, их зубы остры как бритвы. Пираньи окружают свою жертву, создавая водный вихрь, который выглядит как чудовищный танец смерти. Мгновение за мгновением аквариум наполняется внутренней борьбой, где хищники и жертвы вступают в непримиримую схватку. Каждое движение пираньи — это атака, каждое пламенное вспыхивание их чешуи — это подчеркивание агрессии. Рыбы-жертвы исчезают, словно древние жертвенные духи, растворяющиеся в животах хищников. Данный аквариум представляет собой пример олицетворения природной жестокости. Удивительное зрелище, которое заставляет задуматься о том, как внутри нас, в самых глубоких уголках природы, спрятаны невероятная красота и неукротимая ярость, и как они тесно переплетены в вечном колесе жизни и смерти.

Прошло пять минут, Антонио не шевельнул и пальцем, его глаза были прикованы к огромному аквариуму. Позади него впечатляющий зал ресторана «Аква» на четвертом этаже дома номер сто тридцать по Риджент-стрит. Американцы, европейцы, азиаты: около пятидесяти человек стоят, разбитые на небольшие группы вокруг центральной стойки или в нишах стен возле столиков с минимальными очередями. В свою очередь, они похожи на косяки рыб, которые движутся без направления, рассредоточиваются и снова собираются вместе. В бокалах переливаются яркие оттенки чересчур сладких коктейлей. Антонио был впечатлен увиденным, что подтолкнуло его на мысли: кто он в этом аквариуме, беззащитная рыбёшка или всё-таки пиранья?

В мире финансовых рынков трейдеры, словно стая голодных пираний, готовы атаковать в любой момент. Их острые инструменты — это не зубы, а торговые стратегии, их алгоритмы — как смертоносный танец в воде. Они плавают в суете финансовых рынков, ожидая момента, когда смогут атаковать и высосать прибыль из рыночных движений. Неукротимо агрессивные, трейдеры готовы выжимать максимум из каждой возможности, словно пираньи, преследующие свою добычу. Их жажда прибыли и умение анализировать ситуацию подобно чутью хищников. Так же, как пираньи в воде, трейдеры знают, что на рынках нет места слабым. Они часто охотятся в стаях, чтобы усилить свои шансы на успех, и смело конкурируют друг с другом. Этот мир финансовых операций — это их океан, где правила жесткие и только наиболее агрессивные, и адаптивные могут выжить и процветать. Он думал об этом постоянно, особенно когда был погружен в жидкую поверхность пикселей в офисе, следя за ходом аукциона. Цифры и буквы образовывались и расплывались в прямоугольнике монитора.

Символы, тайны. Тайна финансов. Bunds, Gilts, Treasuries, DTC, OAT, BTP. Государственные облигации, казначейские векселя. Каждому соответствует срок погашения, доходность, процент. Акронимы и слова составляют единую извилистую мантру: «доверься, покупай, покупай, покупай». Аукционы государственных облигаций проводятся инвестиционными банками, первичными дилерами, которые собирают заказы на покупку путем сокращения спроса. Один, сто, тысяча, миллион заказов: все равно, дело не в этом. Механизм тот же, что и в элитных ночных клубах. В субботу вечером: очереди искусно создаются и мастерски управляются вышибалами в рубашках с рукавами и галстуками, отвечающими за регулирование очереди. Неважно, что клуб пуст, тем более, что вечеринка только началась. На самом деле, возможно, этой вечеринки вообще не будет. Важно убедить всех, что оно того стоит: «ждите, делайте ставки, рискуйте». Убедите их, что перед входом всегда будет готов торговец, предлагающий лучшие товары. То, что приз будет уникальным и неповторимым. Таким образом, скептицизм превращается в ожидание, ожидание в желание, сомнение в уверенность. Создай иллюзию, продай иллюзию и держи процент.

Финансы — это ежедневная война, которая ведется шаг за шагом. Виртуальная встреча лицом к лицу без лиц, от которых Антонио уже давно устал. Устал смотреть на зеленые и красные свечи во время разговора по телефону. Устал стоять в очереди. Он мечтал оказаться в другом месте, и это желание росло с каждым шагом, когда он вышел из банковского здания и обнаружил себя на Лиденхоллском рынке в Лос-Анджелесе, город посылал укусы холода, заставляя его чувствовать себя не в своей тарелке. Лопнул пузырь ностальгии. Антонио не мог определить место или время, в котором он оказался. Даже возникал вопрос: может ли этот холод стать признаком преждевременного старения? Ведь ему тридцать восемь, и он уже чувствовал себя старше своих лет. В течение, по меньшей мере, двадцати лет он жил, рассчитывая вероятности и делая на них ставки. Он обитал в красивом доме в Лондоне, был счастлив. Теперь уже нет. Даже в последние пару дней, после того как Джей сообщил ему, что настала его очередь, он стал одним из пяти крупнейших финансовых игроков Европы.

Когда джазовая музыка на преувеличенной громкости возвращает Антонио к реальности, общее видение поражает его, как пощечина. Джей, опираясь на табуретку, ловит его взгляд. В рубашке с рукавами, с ослабленным галстуком на открытом воротнике, он жестом зовет его подойти ближе. Рядом с ним Кевин, его доверенный человек, грузный остинский мастиф, способный любую сделку, даже самую незначительную, превратить в смертельный поединок. Он разговаривает громко и оживленно жестикулирует. Его круглое лицо уже залито алкоголем, живот выпирает из спортивной куртки. Расширенные зрачки безжалостно обшаривают декольте молодой секретарши Джея. Николь это знает и делает вид, что не замечает, но видно, что она привыкла к такому неподабающему вниманию. Она играет с кудрями черного цвета, скручивая их красным лаковым ногтем, а на глазах застилается налет скуки. Медленно Антонио погружается в смятение, пожимает руки, улыбается, отвечает на комплименты сухим и быстрым «спасибо». Видимо, новость не заставила себя долго распространяться, она проскальзывала между обрывками речей, непроницаемая для той обыденности, которая составляет хроники вечера в модных клубах. Циничные комментарии классифицируют мужчин по месту жительства и годовому доходу. Пройдя мимо стойки с джином и тоником, Антонио присоединяется к троице на противоположной стороне комнаты. И он как раз вовремя, чтобы разобрать последние слова Кевина, повернутого к нему спиной.

— Они сказали, что мы мертвы! Вместо этого мы здесь, все еще в седле. К черту кризис, мы всегда лучшие! — голос гнусавый и искажен тяжелым техасским напевом. Прежде чем заметить его, он сделал большой глоток виски.

— О, вот и наш новый человек для Европы. Легок на помине.

— Привет, Антонио. Поздравляем! — говорит Николь.

Её лакированный палец увереннее движется среди массы кудрей, она слегка наклоняет голову и его губы раздвигаются в улыбке. Кевин скрывает свою зависть за очередным глотком виски. Перед ним сидит Джей, засунув руки в карманы, подняв подбородок, с обычным идеальным пробором разделяюющий волосы. Антонио пытается скрыть неприязнь к Кевину.

— Лучшие? Мы всего навсего успешно выжившие, — комментирует он, качая головой и натянуто улыбаясь.

— Неплохо так выжить, — отвечает Николь бархатным голосом.

Её тонкая рука, на мгновение легла на его руку, вызвав у него электрическую дрожь. Николь смотрит на Антонио с улыбкой, а ее глаза сияют от восхищения. Она вдыхает аромат вина и слегка перебирает пальцами по краю бокала. Ее движения грациозны и женственны, и она очаровательно играет со своими волосами, отвлекая Антонио от разговора.

— Не скромничай. Все знают, что, когда ты прилипаешь к монитору, ты становишься акулой, — настаивает Кевин.

— Нет, это не скромность, — вмешивается Джей. — Антонио считает, что энтузиазм — это не круто!

Комментарий Джея рассмешил всех кроме Николь.

— Я считаю, что тридцать миллионов долларов это круто! — говорит Николь. — Ты уже решил, на что будешь тратить деньги?

Никакого ответа не последовало, то ли Антонио не любил говорить о личных финансах или же Кевин не затыкался, мешая ответить. Алкоголь все сильнее отуманивал его рассудок.

— Пираньи всегда покидают воду, запомни это, — бормочет Кевин.

На этот раз взгляд Антонио ищет взгляд техасца, и его алкогольная эйфория гаснет на одном дыхании.

— Прекратите, — прерывает их Джей со скучающим видом.

— И подумай о выпивке, Антонио. Ты еще трезвый.

Антонио кивает, звеня льдом в почти пустом стакане.

— Тогда я прислушаюсь к твоему совету, — и он поворачивается, чтобы пойти в бар, сопровождаемый разочарованным взглядом Николь.

Сидя за столиком, она слегка прикусывает нижнюю губу и смотрит на уходящего мужчину с выразительным взглядом. Ее глаза, которые ранее сияли от восхищения и увлечения, теперь выражают некоторую неопределенность и разочарование. Она чувствует, что интерес Антонио может быть не таким глубоким, как ей хотелось, а может интереса и вовсе нет. Тем не менее, она старается сохранить свою улыбку и поднимает бокал вина, подносит к губам, пытаясь скрыть свои чувства. Она ожидает его возвращения, чтобы продолжить общение и, возможно, разогреть атмосферу, которая могла охладиться его уходом в бар. Антонио заказывает еще джин с тоником, наблюдая, как из лимона выходят мелкие пузырьки, его глаза затуманиваются. Он поворачивается к центру комнаты, и легкая дрожь трясет одно веко. Залитый сиянием неона, его коктейль возвращает обманчивый эффект глубокого синего цвета. Тем временем на небольшой платформе на противоположной стороне Джей собирается начать традиционную рождественскую речь. Музыка затихает, прежде чем голос Кевина, возвышается над ропотом присутствующих.

— Дайте аплодисментов, — кричит Кевин, размахивая рукой, как будто держит аркан. Одни его слушают, другие освистывают или орут.

— Это были нелегкие времена, — медленно атакует Джей. — Но есть причина, по которой мы все еще здесь, — он делает паузу, затем меняет тон, сосредоточившись на последних словах, чтобы подчеркнуть их важность.

— Ты и твоя команда, лучшие и результаты это подтверждают.

Потягивая джин с тоником, Антонио концентрируется на приемах корпоративной риторики. Он мысленно отмечает, как Джею удалось обойти формулировку «темные времена», а затем польстить сидящим. Он задается вопросом, сможет ли он сделать то же самое, сможет ли он позаботиться о каждой детали теперь, когда американец передал ему бразды правления «Европой». У него не было учителей, Антонио, сам научился цифрам и стратегическим играм. Но если бы ему пришлось назвать имя, сказать, кто больше всех оказал на него влияние, у него не осталось бы сомнений: выбор пал бы именно на Джей Моргана.

— Как он мог терпеть это пятнадцать лет?

Вопрос отвлекает его от мыслей. Рядом Камилла, улыбается ему сквозь прямоугольные линзы. На ее худом лице, вокруг зеленых глаз, легкая сеточка морщин, прикрытая пеленой макияжа, выдает надвигающийся четвертый десяток. Антонио, не нужно осматривать ее с ног до головы, чтобы узнать, как она одета: обычный костюм, темный, потому что он вечерний, состоящий из пиджака и брюк. Иногда в течение дня цвет меняется, но особыми нарядами она редко поражала.

— Ты говоришь о Кевине? — спрашивает Антонио.

Она кивает, тряся своей огромной копной светлых волос.

— Он привык, они вместе со времен доткомов. Они купили все, что можно было купить, и продали то, чего у них не было до того, как пузырь лопнул. Должно быть, это было похоже на войну».

— Да. Только Джей вернулся в генеральские звания, Кевин все еще сражается как сержант.

— Джей тоже дерется, но Кевину больше нравится запах крови.

— Как твои дела?

— Не знаю, что тебе ответить, — Антонио трет глаза. — Иногда я задаюсь вопросом, что мы делаем, стоит ли оно того. Я больше не знаю, что делать с деньгами. Их количество потеряло для меня значение после первого миллиона.

— Ты никогда не делал этого ради денег, Антонио. Деньги — это всего лишь мера того, во что ты веришь.

— Раньше я верил во многие вещи, теперь я верю только в цифры, — заключает он с улыбкой.

Камилла гладит его по лицу, затем указательным пальцем правой руки поправляет оправу очков на тонком носу. Антонио хорошо знает этот жест, который он впервые увидел тринадцать лет назад. Сентябрьский полдень, когда молодой владелец агрессивного хедж-фонда нанял методичного тридцатилетнего человека в деловом костюме в качестве сотрудника. Со временем Камилла Уолт стала его секретарем и неотъемлемой частью жизни. Единственная, кто терпит слабости, долгое молчание и резкость. Она была с ним, чуть ли не с самого начала его карьерного взлета, когда десять лет назад Джей сделал заманчивое предложение.

— Мы давно следим за вами. Вы быстры, двигаетесь осмотрительно, приходите первым. У вас лучшая команда в городе, и она ни разу не проиграла. В том, что ты делаешь, есть гениальность, — сказал ему Джей.

Руководитель крупного банка сидел в кожаном кресле за полированным столом. Галстук был свободен у открытого воротника. Он двигался уверенными жестами, демонстрируя спокойствие человека, привыкшего командовать. Он говорил по-английски без акцента, но короткое произношение нескольких последних слогов выдавала смутная заграничная интонация. «Восточное побережье», предположил Антонио. «Нью-Йорк или Бостон». Мужчина растянулся на спинке стула, прежде чем передать ему какие-то бумаги.

— Это предложение. Мы хотели бы, чтобы вы были с нами.

Антонио притворился отстраненным, стараясь не выдать никакого интереса.

— Это предложение не может касаться только меня, мистер Морган…

— Зови меня — Джей. Поговорим о Коноре Маккарти и Радже Пандее?

— И Камилла Уолт.

— Камилла Уолт?

— Мой секретарь.

— Ваш секретарь?

Джей задумался, задерживаясь на притяжательном прилагательном. Антонио почти дерзко кивнул, а собеседник барабанил пальцами по столу. Они молча смотрели друг на друга, изучая, как два боксера на ринге перед началом боя. Наконец лицо Джея расплылось в улыбке, снисходительность и хладнокровие преследовали друг друга.

— Хорошо, — ответил он. — Никогда не меняйте команду-победительницу. Так говорят в Италии, не так ли? Удвойте сумму по этому контракту и рассмотрите моё предложение вместе со своими людьми.

— Через двадцать четыре часа вы получите наш ответ.

Он знал, что играет усердно, но он также знал, что у его команды не будет сомнений. У Конора ничего не было, он поставил все на парня из Рима, с талантом и всего лишь трехлетним стажем. Антонио совершил прыжок в вверх и тот следовал за ним как самый преданный соратник. Сначала, Конор немного сомневался в своем выборе. Не каждый рискнул бы доверить свои планы и надежды такому молодому парню. Однако, с течением времени, он увидел, что это было лучшее решение, которое он когда-либо мог принять. Раджа, который на первый взгляд был самым далеким от Антонио человеком на свете, не имел такой веры. Он ярко выделялся на фоне остальных. Его стиль был выразительным, но часто вызывал недоумение у окружающих. Казалось, что для него одежда стала своего рода броней, защищающей от внешних влияний и позволяющей создать вокруг себя стену загадочности. Показная элегантность, бесила окружающих. Всегда сшитые на заказ костюмы, рубашка Charvet на заказ, запонки Bulgari, яркий шелковый галстук Hermès. Антонио, с другой стороны, всегда предпочитал простоту и удобство. Несмотря на разницу в стиле и взглядах, Раджа и Антонио хорошо сработались. Конор не мог понять, как Антонио, терпит этого индийского мальчика. Но одного дня работы ему хватило, чтобы понять, что все вместе они совершат великие дела. Много лет спустя, они снова вместе на рождественской вечеринке компании. Антонио, десять лет спустя занимает место Джея и становится самым молодым партнером, который когда-либо был у банка.

— Как тебе новенький? — спрашивает он Камиллу, указывая на один из столиков вблизи стены. Джузеппе сидит вместе с Раджой. Итальянский мальчик, очень худой, с длинными волосами, густой бородой и полосатой рубашкой под помятым пиджаком, так непохожий на своего коллегу, крепкого телосложения, в скроенном на заказ костюме-тройке, его пальцы поглаживают тонкие усы.

— Может быть, он слишком уверен в себе, но у него это хорошо получается, — отвечает Камилла. — Рано или поздно ты найдешь время поговорить с ним. Он будет рад, он тоже из Рима.

Антонио улыбается, касается руки Камиллы и идет к ним. За соседним столиком, опершись локтями на стол и уткнув голову в плечи, сидит Конор, он рассеянно слушает. Тем временем в зале звучат последние слова речи Дерека:

— Как я думаю, вы все уже знаете, что мы решили доверить управление Антонио. Никто лучше него не сможет продолжить то, что мы делали до сих пор. Тост за нового менеджера европейского направления, нашего самого молодого партнера.

Окончание выступления сопровождают овации, за которыми следуют продолжительные «ура!», рукопожатия, энергичные похлопывания по спине и улыбки, скрывающие зависть. Ритуал поздравлении окончен, он подходит к столу, Конор поднимает кружку пива и наклоняет ее в молчаливом тосте.

— Зная, как сильно ты любишь быть в центре внимания, не могу не спросить, у тебя все отлично? — приветствует Раджа. — Вы ведь не просчитали риски этой вечеринки?

— Рассчитывать риски — ваша работа, — отвечает Антонио широко улыбаясь. — Возможно, мне стоит оценить идею твоего увольнения.

— Я предлагал это сделать давно, — добавляет Конор, прежде чем сделать большой глоток пива.

— Конор, ты не способен оценить элегантность. В конце концов, как и все ирландцы, — отвечает Раджа, поправляя крохотную складку жилета одной рукой.

— Я говорил, Джузеппе, что он слишком скептически относится к нам. Мне нравится его анализ денежных потоков компании, анализ приносят банку большую пользу. Потоки финансовой информации распространили сеть, и теперь мы конкурируем везде, по всей планете. Мир стал плоским: никаких государств, транснациональных корпораций или чего-то еще, только люди, которые играют в нем на равных. В этом вся прелесть. Та же информация, те же шансы. В итоге: один выигрывает, другой проигрывает, но сумма всегда равна нулю. Так бедный индийский математик может стать миллионером и блеснуть своей врожденной элегантностью.

Лицо Джузеппе показывает явное несогласие.

— Я думаю, ты что-то упускаешь. Два года назад ваш плоский мир превратился в черную дыру.

После непродолжительной паузы Джузеппе поворачивается к Антонио, переключаясь с английского на итальянский.

— Здесь риск-менеджер — фанатик порядка, ищет смысл там, где царит только хаос. Или водка ударила ему в голову?

— Раджа пьет простую воду, — поясняет Антонио, — он мусульманин, к алкоголю не прикасается. И тебе следует быть аккуратнее в своих суждениях. Предрассудки опасны для тех, кто делает нашу работу.

В этот момент Конор поднимает голову.

— А вот и ковбой, — шепчет он и незаметным жестом указывает на точку позади Джузеппе.

Кевин спотыкается, опасно покачиваясь. В одной руке он держит бутылку виски. В другой пустой стакан. Подол рубашки выступает из брюк. Опухшие веки наполовину прикрывают слезящиеся бычьи глаза.

— Давай выпьем, Антонио, — бормочет техасец. Он ставит стакан на стол, наполняет его и подносит Антонио, а затем глотает прямо из бутылки и обращается к сидящим:

— Идите покурить, нам надо о деле поговорить.

Раджа остается ошеломленным. Тень разочарования омрачает его лицо, но это лишь на мгновение, прежде чем он вновь обретает контроль.

— Пойдем, Джузеппе. Пойдем рассуждать там, где туманный дым сигарет обещает нам загадочные разговоры.

Конор не встает, сохраняя невозмутимость под пристальным взглядом техасца, который через несколько секунд смирился с нежелательным присутствием.

— Кто занимает ваши рисковые позиции?

— Парень с усами и темной кожей, которого ты вынудил уйти, — отвечает ирландец.

— Как его зовут? Вашид? Мохаммед? — спрашивает Кевин смеясь.

Антонио молчит, вкус виски контрастирует со вкусом джина, и он чувствует жгучую кислоту, поднимающуюся из подложечной области.

— Послушай, я и Джей время от времени помогали с казначейскими аукционами. Если это произойдет снова, вы должны помочь нам таким же образом, как это делал Джей. Знаете, все просто: мы кидаем несколько миллионов, вы держите их нужное нам время. Пуф. Итак, мы показываем Вашингтону, что работаем вместе, и рынкам, что дядя Сэм распродан, потому что он самый востребованный.

Язык Кевена заплетался, словно он пытался выбраться из множества историй и тайн, которые он хотел рассказать. Его глаза сверкали загадочно, словно они хранили секреты, готовые раскрыться только в этой атмосфере. Антонио поднял голову, глаза превратились в узкие щелочки. Он изучает американца с вниманием игрока в покер, пытаясь по взгляду противника понять, пора ли уравнять ставку. Пьяный вышибала, который никогда не упускает возможности рекламировать клубы своей страны, думает Антонио. Гул в зале стал тяжелым. Он опорожняет стакан одним глотком, и от прилива жара горло обжигается.

— Уже поздно. Если Джею что-то понадобится, он знает, где меня найти. Я ухожу!

— Я с тобой.

Конор выпрямляется и засовывает руки в карманы. Он смотрит на Кевина, прежде чем пройти мимо него. Когда они достигают выхода возле аквариума, Конор указывает на зеленую неоновую вывеску неподалеку.

— Я скоро вернусь, — говорит он Антонио. — Пиво, ты знаешь, какое оно, — и ускользает в туалет.

Антонио остается один, в стороне видит Джея в центре другой небольшой группы. Не завязанный галстук свисает по бокам шеи. Рядом с ним вьющиеся волосы Николь. Она смеется над шуткой Джея. Он встречает взгляд Антонио, который автоматически поворачивается к аквариуму, и его улыбка исчезает. Пираньи все еще там, застрявшие в том же месте. В той же позиции. Антонио позволяет им загипнотизировать себя. Он смотрит в одну точку и мысленно перемещается в другое место: над ним итальянское небо, кругом свет и отражения моря. Он снова видит двух пятнадцатилетних подростков из Рима, отдыхающих, на пляже Арджентарио.

Волны шепчут свои тайны, ритмично обнимая песчаный берег. Золотистый песок, словно мягкая подстилка, приглашает его осторожно ступить на эту землю, где время исчезает, а мир вокруг трансформируется в бескрайнее море и бесконечное небо. Волнение воды медленно утихает, создавая ощущение гармонии и спокойствия. Пальмы, украшающие пляж, шумно шепчут свои истории ветрам моря, а бриз нежно ласкает кожу, словно приглашая забыть о всех заботах и погрузиться в безмятежное восприятие природы. Он вспоминает утро, когда они с Луиджи пришвартовали четырехметровую бывшую в употреблении яхту, которую Антонио сумел привести в порядок, как только мог. «Дороти» — так звали первую любовь Антонио и яхту. Старательно ухаживая за своей дамой из стали и дерева, он находил покой и свободу на широких водах. «Дороти» была его бесконечной страстью, местом, где он чувствовал себя живым и связанным с природой. Каждое путешествие на «Дороти» было для него как вдохновение, и он делился этой страстью с теми, кто разделял его любовь к морю и приключениям. На палубе «Дороти» рождались дружба и воспоминания, которые оставались с ними на всю жизнь.

— Плыть к берегу? — спросил Луиджи.

— Да. Давай побыстрее, потому что рука слишком болит.

Они не дождались человека с веслами: монументального Сиро, тучного Харона, который курсировал между берегом и буями, переправляя владельцев лодок. Но как только они вынырнули из воды и вошли в Апродо, деревянную хижину на пляже, они нашли его за стойкой. На одной стене висели фотографии тех дней, когда он был одним из лучших рыбаков области. Теперь он держал сигарету в уголке рта, его белая борода пожелтела от табака. Шестьдесят пять лет оставили глубокие следы на загорелом лице. Бицепс украшает татуировка в виде якоря, словно гордый символ его жизни. Он является настоящим морским духом, человеком, чья судьба неразрывно связана с водами океана. Его глаза отражают глубокую привязанность к морю, и его душа летает, как вольный альбатрос, над бескрайними волнами. Он — крепкий, как мачта корабля, и готов справиться с любыми бурями, которые могут подвергнуть испытанию его путь. Внутри него горит огонь приключений и страсти, и он всегда готов отправиться в плавание к новым горизонтам, оставив за собой следы на бескрайних водах моря.

Антонио обхватил правой рукой левую руку. След от медузы имел огненно-красный цвет. Жжение мучило его, как хлыстовая травма, сменяясь невыносимым зудом. Луиджи попросил воды, а Сиро оставался неподвижным и молчаливым, глядя то на покрасневшую кожу одного, то на лицо другого. Затем он покачал головой.

— Вода только усугубит ситуацию, — пробормотал он.

Обошел стойку и взял Антонио за плечо. Мальчик позволил вывести себя наружу, за барак, этой массивной руке, огрубевшей и от веревок.

— Тебе придется на это поссать! — сказал Сиро.

Антонио и Луиджи, каждый раз приходили в восторг: когда Сиро стоял на воде, он словно возвращался в свою естественную стихию. Масса тела следовала за покачиванием дерева, демонстрируя сбивающую с толку ловкость. На волнах его центр тяжести находил неожиданное равновесие, как будто море могло сделать изящным даже такого грузного и неуклюжего человека, как Сиро.

— Двигайтесь к берегу, — дважды повторил он.

Антонио и Луиджи обменялись озадаченными взглядами. Предупреждения они не поняли: в бухте, где стояла их яхта, море представляло собой ровное серое пространство. Через несколько минут море сгустилось. Внезапно подул ветер, превратив неподвижную поверхность воды в качели волн. Луиджи напрягся, его руки схватились за край корпуса, костяшки пальцев побелели от напряжения. Тем временем Антонио с трудом маневрировал, пытаясь изменить курс, но «Дороти», запутавшаяся в течении, опасно накренилась. Влажные порывы ветра леденили его пот. Он сделал широкий разворот на ветер, прикрывая борт корпуса. В конце концов им это удалось. Вернувшись в небольшую бухту и все еще дрожа от страха, они увидели ожидающего их возле буя Сиро, стоящего на лодке, скрестив руки и с жалостливым выражением лица. Это был последний отпуск, который Антонио и Луиджи провели в Тоскане. Последнее лето подросткового возраста. В последний раз они видели Сиро, позже сраженного одним июльским утром очередной пачкой рассеянного склероза.

В центре его мыслей стоял вопрос, который Луиджи однажды задал в небольшом заведении по продаже органических продуктов в Милане, недалеко от Порта Романа.

— Тебе нравится море, почему ты в Лондоне?

Антонио спрятался за молчанием, которое могло означать что угодно, чтобы не думать об этом по-настоящему, ставя на весы свой выбор.

— А Милан, разве лучше? — спросил он в ответ через несколько секунд за витриной магазина.

— Ты понял, что я имею в виду, — заключил Луиджи, прежде чем оставить его одного.

Прикоснувшись к плечу, Конор внезапно уводит его обратно в этот невыносимый зал ресторана «Аква». Может быть, спасая его от самого себя и от тех воспоминаний, которые все чаще и чаще нападали и поглощали его.

— Пойдем, — шепчет ему итальянец, все еще не в силах отличить свои мысли от реальности. Несколько минут и они на Риджент-стрит. Они идут рядом, не произнося ни слова. Так было всегда: иногда Антонио хотел бы с ним поговорить, но профессиональное общение между ними как будто исключало другие формы общения. За четырнадцать лет они ни разу ничего друг другу не сказали. Конор, друг, которому он предпочел не раскрываться. Рождественские огни в витринах проецируют прерывистый свет на мокрый асфальт. Антонио и Конор проходят мимо магазина игрушек. В конце улицы белая надпись «метро» на синем фоне станция «Оксфорд-Серкус».

— Но какого черта этот техасец хотел? — спрашивает Конор нарушая молчание.

— Пффф… Он был пьян, не думай об этом.

— Сколько лет мы знаем друг друга, Антонио?

— Думаю, вечность!

— Тринадцать лет, восемь месяцев и двадцать пять дней.

Антонио улыбается.

— Прими совет, — обращается к нему Конор.

— Слушаю!

— Не стоит недооценивать Кевина. Он зверь, он может это сделать….Если американцы чего-то хотят, вам лучше понять, чего именно.

Разговор прекратился также внезапно, как и начался, на станции метро.

— До свидания! Мне туда, — говорит Конор, указывая в сторону Оксфорд-стрит. Антонио прощается, и направляется в противоположную сторону.

Он шагал вдоль узких лондонских улочек, уходя дальше от Оксфорд-стрит. Вокруг него шумели городские звуки: гомон прохожих, рев моторов автомобилей. С каждым шагом он погружался в лондонскую атмосферу, поглощая запахи уличных кафе и звуки музыки, доносящейся из небольших пабов. Антонио не спешил, он просто блуждал по улочкам. Проходя мимо музеев, он ощущал дыхание истории, окружавшей его. Старинные здания и памятники говорили о веках прошлого, когда Лондон играл важную роль в мировой истории. Он знал, что каждый уголок этого города может рассказать свою историю. Он знал, что этот город способен удивить и вдохновить. Но ничто не вызывало в нем эмоции, и он оставался равнодушным к окружающей красоте и истории этого города. Эта безразличность давала ему свободу от ожиданий и привычных рамок. Он не стремился ни к чему конкретному, не искал ответов на вопросы и не искал вдохновения. Вместо этого, он позволял себе быть невидимым наблюдателем, непринужденно прогуливаясь по улицам, как если бы это был всего лишь один из множества дней в его жизни.

Глава III

БЕЗДНА

Стараясь не шуметь, не включая свет, пользуясь мерцающим светом рождественской елки, Антонио проскользнул в дом. Рождественская вечеринка оставила у него неприятное ощущение незавершенности и недосказанности. Невысказанные слова и упущенные жесты стали как тяжелый невидимый мешок, который он унес с собой. Он не мог понять, почему так случилось, ведь праздник обещал быть веселым и радостным. Но, возможно, это было связано с тем, что рождественская вечеринка была моментом, когда вновь столкнулись разные миры и ожидания. Он снова видит руку Николь, её пальцы в черных локонах. Закрывает глаза и отбрасывает образ Николь пытаясь сконцентрироваться на том, что важно сейчас.

Стоя в центре комнаты, он позволяет своему взгляду блуждать. Гостиная на первом этаже обставлена с изысканной простотой. Два тафтинговых дивана из черной кожи и кресло перед окнами, также обтянутое диагональной кожей, чтобы сбалансировать преобладание перпендикулярных линий. На стене напротив входа картина голандского художника, которую Антонио Моретти всегда любил за гармонию, четкость линий, доминирующие цвета поверхностей, узоры квадратов и прямоугольников. Пит Мондриан известен своим вкладом в абстрактное искусство благодаря работам, в которых он использовал только прямые линии, три основных цвета и нейтральные оттенки черного, белого и серого. Он ввел термин «неопластицизм». На стене в доме Моретти висела Композиция в красно-желто-синем цвете тысяча девятьсот двадцать первого года. Это один из самых известных ранних неопластических шедевров Мондриана. В тишине слышится тиканье часов на каминной полке.

Воспоминания окутывают Антонио, словно плотный туман, и он оказывается в глуби своего прошлого. Всплывают картины и моменты, которые он не видел уже давно. Он видит себя молодым и полным энтузиазма, бегущим по улочкам своего родного города…

Майкл, Антонио и Камилла перед кинотеатром после премьеры блестящей комедии. Он в смокинге, она в обычном темном элегантном костюме. Он смотрит на экран. Она смотрит на него. Раджа Пандей и Конор Маккарти, их давние коллеги, в тот вечер получили награду: «лучший хедж-фонд» Лондона. Сосредоточенное выражение лица Антонио между улыбающимися лицами двух других.

Антонио и Луиджи в детстве с мячом в руке перед спорт-баром «La Botticella». Он прекрасно помнил тот день летом тысяча девятьсот семьдесят восьмого года: он запомнился ему не столько потому, что шел матч между Аргентиной и Италией, сколько потому, что он осознал, что значит «понять ценность». Был вечер, и Антонио стоял на краю площади. Футбольный мяч «Адидас Танго» под мышкой, рожок мороженого в руке. Спорт-бар был наполнен людьми, в помещении висел густой сигаретный дым. Он заметил худого темноволосого мальчика, стоящего у входа и смотрящего на экран черно-белого телевизора. Кулаки его были в карманах, плечо опиралось на дверной косяк, мальчик прокричал «гол» посреди хора ликующих голосов. Его отец тоже стоял и аплодировал, в то время как за десять тысяч километров от него Роберто Беттега вывел национальную сборную вперед против хозяев, будущих чемпионов мира. Он улыбнулся, затем снова стал смотреть на дорогу и увидел Маттео, местного хулигана, который шел по тротуару. Он швырнул резиновый мячик об асфальт, ударив по нему костяшками пальцев. Достигнув дверей бара, он поднял голову.

— Что ты делаешь? — взгляд Антонио остановился на мяче Маттео. — Давай обменяемся мячами, — предложил Антонио. Маттео сначала нахмурился, а затем согласился. Он протянул мяч, держа его в ладони. В этот момент худой мальчик оторвался от косяка и вмешался в первую в жизни Антонио Моретти сделку.

— Слишком просто, Маттео.

Затем он взял «Танго» и начал вести мяч.

— Посмотрим, кто набьет больше в воздухе.

Он говорил, пока мяч отскакивал сначала по подъему стопы, а затем по внешней стороне стопы, как будто невидимый магнит мог отменить эффекты гравитации. Открыв рот, Маттео был ошеломлен мастерством прикосновения. Он так много потерял!

— Я тебе наваляю, — пробормотал Маттео, прежде чем уйти.

— Когда захочешь, — ответил другой, блокируя мяч ногой. Затем последним ударом он взял его в руки и вернул Моретти.

— Возьми, он снова твой.

— Но я хочу мяч с линиями, похожий на другие.

— «Танго» лучше, потому что оно другое. Официальный мяч Чемпионата мира по футболу, разработанный компанией Adidas специально для этого чемпионата. Скоро все будут его покупать, и ты будешь первым, у кого он есть, — ответил он, готовый протянуть руку.

Луиджи уронил мяч на землю. Удар, мяч попал в ставни бара. Из окна бара прозвучала бранная речь. Некоторое время спустя Антонио понял, насколько ценным был совет его друга. Ценность вещей надо понимать раньше остальных. Это единственный способ победить. На фотографии рядом, сделанной в следующем году, он и Луиджи уже были неразлучны. С ними старый Сиро, увековеченный в черно-белой гавани. Затем они снова вместе, рука об руку, на поляроидном снимке 30 мая 1984 года. На шеях у них желто-красные шарфы. Поднятый кулак, два пальца растопырены, образуя букву «V» победы. Финал Кубка европейских чемпионов, дополнительное время, серия пенальти. «Ливерпуль 4 — 2 Рома». Горький вкус поражения, перекрывается восхитительной атмосферой, царящей на стадионе и моментом происходящего.

Антонио фокусируется на фотографиях, зафиксировавших воспоминания. Кусочки головоломки, которые нужно собрать или острые осколки, которыми можно порезаться. Комната погружается во тьму, и на цыпочках он поднимается по лестнице. Темнота коридора первого этажа прерывается лучом света, проникающим через приоткрытую дверь спальни. Он подходит к трещине и заглядывает внутрь. Прожектор освещает фиолетовое одеяло, на котором разложена одежда: узкие черные брюки с замшевой отделкой, черный жакет мужского покроя. Милена стоит к нему спиной, перед огромной кроватью. Ее длинные светлые волосы, стройные лодыжки, скульптурные ноги в узких брюках, пропорциональные бедра, локти, выступающие параллельно плечам. Голова наклонена вперед, и это положение подчеркивает линию спины. Он открывает дверь легким нажатием руки. Она прыгает и кружится. Затем ее большие бирюзовые глаза встречаются с голубыми глазами мужа.

— Ты напугал меня.

— Извини, я смотрел на тебя, — отвечает он, подойдя ближе. Когда он наклоняется, чтобы поцеловать ее тонкие губы, она отстраняется, отвлекаясь на настойчивость внезапной мысли. Губы Антонио касаются ее щеки.

— Новый клиент не дает мне покоя, он хочет, чтобы все было готово к завтрашнему дню. Как тебе? — жестом головы она указывает на одежду.

Антонио садится на угол кровати и рассеянно изучает композицию.

— Для кого это?

— Для Эрика, он увез новую любовницу в отпуск и ему нужно поднять себе настроение агрессивным нарядом. Он написал мне вчера.

Слова сопровождаются принужденным смехом, полным смущения.

— Как прошло, мои любимый завоевал мир? — спрашивает она с озорным блеском в глазах, как будто только что вспомнила о вечеринке.

— Просто невыносимый двухметровый техасец!

Она хмурится, затем разражается смехом.

— Кевин Лаббок?

Антонио кивает. После минуты молчания Милена продолжает говорить неопределенным тоном.

— Сегодня я услышал от Хилари, что Джей вернулся в Нью-Йорк. Ты мне ничего не сказал!

Он встает с кровати, подходит к окну и отодвигает атласную занавеску. На улице сплошной туман.