Умилык знал, что его пересказ – всё равно что через жаркий полог нести снег в сите. Неловко и непрактично, но если выбора нет, лучше донести хоть что-то.
Стругацкие не случайно оказались в авангарде научной фантастики (НФ) шестидесятых – и до сих пор остаются самыми читаемыми и самыми обсуждаемыми авторами той эпохи. В четыре руки братья-соавторы испекли грандиозный каравай, от которого можно отщипывать по маленькому кусочку и пережёвывать целую жизнь.
Когда-нибудь всё закончится. Те, кому суждено было умереть, – умрут. Те, кому повезло, – выживут. Те, у кого хватит смелости вернуться в те города, которые они позабыли, в города, которые помнят их молодыми и здоровыми, наивными и влюблёнными, в города, которые помнят дым сжигаемых бумаг, летний снег вспоротых при обыске перин, их прощальные шаги, когда они спускались под конвоем по лестнице собственного дома, обесчещенные, молчащие, не смеющие коснуться перил. Немногие вернутся – но многие из вернувшихся постараются забыть, постараются не сыпать соль на раны, не ковырять прошлое, не поминать старое. Иногда они будут узнавать друг друга по особому взгляду, по особой повадке, сохранившейся даже спустя годы, они будут встречаться в переполненных собесах, в сберкассах и на почте, четвёртого и двадцать третьего числа каждого месяца, а потом, всё чаще и чаще, – в белых больничных палатах, в заснеженных больничных садиках, где будут курить, прячась от врачей, и где иногда, уже на пороге иной жизни, то ли третьей, то ли четвёртой по счёту, смогут позволить себе перекликаться, словно часовые, повторяя пароли и отзывы: Вятка – Инта, Ярославль – Потьма, Воркута – Магадан, Колыма – Дальлаг, – но и без этого они будут узнавать друг друга по особому молчанию, сквозь которое воет пурга и бренчит лагерный рельс.
