Секс, страсть и смерть в Париже. Часть 1

Валерия Миллер

Жюльен почувствовал подступающую тошноту, но, повинуясь какому-то странному долгу, извлёк свой скромный член, который, казалось, совсем не желал отзываться на эту гору плоти. Его маленькие, пухлые ручки лихорадочно зашарили то по её оплывшей груди, то между тяжёлых ляжек, и наконец, внизу, он почувствовал слабое оживление. Член его, словно по волшебству, откликнулся, и, не теряя ни секунды, он проник в неё, издав какой-то странный, писклявый звук.

— Даааа, — прохрипела мадам Матильда и начала громко, нарочито стонать. Её стоны, полные фальши и самодовольства, эхом разносились по её маленькому, прокуренному домишке, а Жюльен… Жюльен закрыл глаза, пытаясь отвлечься от запаха дешевого табака и затхлой плоти, заполнявшей комнату. В голове мелькали обрывки воспоминаний: мать, пекарня, запах свежего хлеба, смех детей на улице. Он старался зацепиться за что-нибудь светлое, чистое, чтобы не утонуть в этой вязкой, липкой реальности. Движения его были механическими, лишенными всякой страсти, а скорее похожими на отчаянные попытки выбраться из болота. Мадам Матильда продолжала стонать, подстраивая свои хриплые звуки под его неритмичные толчки. Она что-то бормотала о молодости, красоте, о том, как она когда-то сводила с ума мужчин одним только взглядом. Жюльен не слушал. Он чувствовал себя маленьким, потерянным мальчиком, случайно попавшим в чудовищный, кошмарный сон. Внезапно, словно лопнувший пузырь, все закончилось. Жюльен обмяк, рухнув на необъятную спину мадам Матильды. Он лежал, тяжело дыша, и чувствовал, как по его лицу скатывается пот. Мадам Матильда перевернулась на спину, тяжело сопя, и достала из-под дивана початую бутылку коньяка.

— Ну что, дружок, не так уж и плохо, а? — просипела она, протягивая ему бутылку.

Жюльен отрицательно покачал головой. Он чувствовал себя опустошенным, грязным, словно его душу вывернули наизнанку и вымазали в мерзости. Он сполз с дивана, медленно натягивая на себя одежду, и, не сказав ни слова, поплёлся к себе на кушетку.

Мадам Матильда, щедро пригубив коньяк из горла, издала утробный звук, похожий на кряканье раненой утки, и, швырнув бутылку под диван, натянула на себя простыню.

— А теперь спать, дружок. — Прохрипела она, не открывая глаз.

Жюльен не мог уснуть. Его тошнило, но он твердил себе, что мужчина создан для того, чтобы не отказывать женщинам в их нуждах, любым женщинам, даже таким, как мадам Матильда. Он лежал на кушетке, слушая, как она храпит, перемежая свой храп оглушительными раскатами газов. В памяти всплыл образ милой, тоненькой балерины из его прошлого, за которой он когда-то ухаживал. Вспомнился запах ее духов, нежное личико и лучезарная улыбка.

— Марлен… — прошептал он, улыбаясь. — Моя милая Марлен…

Ее ярко-голубые глаза, казалось, наполняли его энергией и светом, словно маяк в этом смрадном, отвратительном мраке. Он вспомнил ее шутки и тихо засмеялся, чувствуя, как уносится в другой мир.

— Зачем ей вообще перед смертью изливать тебе душу? Ее жизнь и так подходила к концу.

— Ну, знаешь ли, ей не выпала честь умереть от меча, а топор — это не меч. Она понимала, если моя рука дрогнет, а она могла дрогнуть, это принесло бы ей немало предсмертных страданий и изрядно развлекло бы публику, которая только этого и ждала. — Палач ухмыльнулся, обнажая неровные желтоватые зубы.

Шанталь… — прохрипел он.

Обнаженная фигура вдруг застыла в нелепой, скрюченной позе над корзиной, на полусогнутых, тонких ногах. Голова медленно повернулась, и глаза Шанталь блеснули черным, воровским, цыганским блеском. Безмолвно, почти крадучись, она приблизилась к Вилли. Стройная рука, дрожа, вцепилась в его волосы, и он ощутил холод стали на своей шее. Он попытался дернуться, но тело предательски не слушалось, отказываясь подчиняться.