автордың кітабынан сөз тіркестері  Секс, страсть и смерть в Париже. Часть 1

Валерия Миллер

Жюльен почувствовал подступающую тошноту, но, повинуясь какому-то странному долгу, извлёк свой скромный член, который, казалось, совсем не желал отзываться на эту гору плоти. Его маленькие, пухлые ручки лихорадочно зашарили то по её оплывшей груди, то между тяжёлых ляжек, и наконец, внизу, он почувствовал слабое оживление. Член его, словно по волшебству, откликнулся, и, не теряя ни секунды, он проник в неё, издав какой-то странный, писклявый звук.

— Даааа, — прохрипела мадам Матильда и начала громко, нарочито стонать. Её стоны, полные фальши и самодовольства, эхом разносились по её маленькому, прокуренному домишке, а Жюльен… Жюльен закрыл глаза, пытаясь отвлечься от запаха дешевого табака и затхлой плоти, заполнявшей комнату. В голове мелькали обрывки воспоминаний: мать, пекарня, запах свежего хлеба, смех детей на улице. Он старался зацепиться за что-нибудь светлое, чистое, чтобы не утонуть в этой вязкой, липкой реальности. Движения его были механическими, лишенными всякой страсти, а скорее похожими на отчаянные попытки выбраться из болота. Мадам Матильда продолжала стонать, подстраивая свои хриплые звуки под его неритмичные толчки. Она что-то бормотала о молодости, красоте, о том, как она когда-то сводила с ума мужчин одним только взглядом. Жюльен не слушал. Он чувствовал себя маленьким, потерянным мальчиком, случайно попавшим в чудовищный, кошмарный сон. Внезапно, словно лопнувший пузырь, все закончилось. Жюльен обмяк, рухнув на необъятную спину мадам Матильды. Он лежал, тяжело дыша, и чувствовал, как по его лицу скатывается пот. Мадам Матильда перевернулась на спину, тяжело сопя, и достала из-под дивана початую бутылку коньяка.

— Ну что, дружок, не так уж и плохо, а? — просипела она, протягивая ему бутылку.

Жюльен отрицательно покачал головой. Он чувствовал себя опустошенным, грязным, словно его душу вывернули наизнанку и вымазали в мерзости. Он сполз с дивана, медленно натягивая на себя одежду, и, не сказав ни слова, поплёлся к себе на кушетку.

Мадам Матильда, щедро пригубив коньяк из горла, издала утробный звук, похожий на кряканье раненой утки, и, швырнув бутылку под диван, натянула на себя простыню.

— А теперь спать, дружок. — Прохрипела она, не открывая глаз.

Жюльен не мог уснуть. Его тошнило, но он твердил себе, что мужчина создан для того, чтобы не отказывать женщинам в их нуждах, любым женщинам, даже таким, как мадам Матильда. Он лежал на кушетке, слушая, как она храпит, перемежая свой храп оглушительными раскатами газов. В памяти всплыл образ милой, тоненькой балерины из его прошлого, за которой он когда-то ухаживал. Вспомнился запах ее духов, нежное личико и лучезарная улыбка.

— Марлен… — прошептал он, улыбаясь. — Моя милая Марлен…

Ее ярко-голубые глаза, казалось, наполняли его энергией и светом, словно маяк в этом смрадном, отвратительном мраке. Он вспомнил ее шутки и тихо засмеялся, чувствуя, как уносится в другой мир.

— Зачем ей вообще перед смертью изливать тебе душу? Ее жизнь и так подходила к концу.

— Ну, знаешь ли, ей не выпала честь умереть от меча, а топор — это не меч. Она понимала, если моя рука дрогнет, а она могла дрогнуть, это принесло бы ей немало предсмертных страданий и изрядно развлекло бы публику, которая только этого и ждала. — Палач ухмыльнулся, обнажая неровные желтоватые зубы.

Шанталь… — прохрипел он.

Обнаженная фигура вдруг застыла в нелепой, скрюченной позе над корзиной, на полусогнутых, тонких ногах. Голова медленно повернулась, и глаза Шанталь блеснули черным, воровским, цыганским блеском. Безмолвно, почти крадучись, она приблизилась к Вилли. Стройная рука, дрожа, вцепилась в его волосы, и он ощутил холод стали на своей шее. Он попытался дернуться, но тело предательски не слушалось, отказываясь подчиняться.

Его богиня не ослепляла светом его богиня не сияла, а, казалось, лишь тлела под пеплом разочарования.

Площадь, обычно шумная и оживлённая, теперь казалась сценой, а она — её главной героиней, застывшей в вечности, в ожидании чего-то, что должно было случиться, но так и не наступило. Её тело уже остыло но было всё ещё так же прекрасно как и при жизни. Толпа медленно сгущалась вокруг неё, как туман, поднимающийся с мостовой. Люди, словно заворожённые, приближались, но никто не решался нарушить эту странную, почти священную тишину.

Он не сомневался в её ответе. Он знал, что она последует за ним. Он видел перед собой женщину не боящуюся испачкать руки в грязи.

Через час тело Шанталь, объятое безудержной страстью уже извивалось под ним в опийумном танце на медвежьей шкуре, небрежно брошенной на дощатый пол его охотничьего домика. Аромат опиума, смешиваясь с запахом сосновых бревен и дикой природы, создавал дурманящую атмосферу, в которой реальность теряла свои четкие очертания. Сквозь пелену опиума Шанталь не чувствовала ничего, в его глазах, пылающих страстью, она видела лишь отражение собственной похоти, неприкрытой и животной.

Тяжело дыша, она расчесала свои чёрные кудри и рухнула на свой диван. В комнате стоял густой запах прокуренного табака, кислого вина и пота. Она тяжело шлёпнула ладонью по дивану, приглашая его составить ей компанию. Жюльен притворился, что не слышит. Она снова, на этот раз громче, ударила по дивану. Жюльен вскочил и, всматриваясь в полумрак, приблизился к её ложу. Мадам Матильда сбросила с себя простыню, обнажив потный, оплывший живот. Толстые ляжки расползлись по дивану, она казалась душной и отвратительной.

— Иди, иди, не смущайся. — Прохрипела она, вновь похлопав ладонью по продавленному дивану.

Жюльен застыл, словно парализованный. Его тошнило от запаха, от вида ее тела, от одной мысли о прикосновении. Он силился выдавить из себя хоть слово, но в горле пересохло, и язык казался чужим.

Мадам Матильда недовольно нахмурилась, наблюдая за его замешательством. Она приподнялась на локте, и ее тяжелые груди колыхнулись. В полумраке комнаты ее глаза казались черными провалами, пожирающими все вокруг.

— Чего застыл, как истукан? Или я уже не в твоем вкусе? — прошипела она.

Жюльен, преодолевая отвращение, сделал шаг вперед. Он понимал, что отказ будет означать большую проблему, и эта проблема будет гораздо хуже, чем мгновение слабости. Он подошел к дивану и, стараясь не смотреть на ее обнаженное тело, сел на самый край.

«Бешенный пес» сидел развалившись на стуле, его лицо отталкивало, словно грубый мазок неудачного художника, а шрам, тянувшийся от скулы до подбородка, лишь подчеркивал эту неприглядность. Жак Робер смотрел на него исподлобья, с прищуром, размышляя о том, как часто внешняя оболочка является зеркалом души. Внутреннее уродство, словно ядовитый плющ, прорастает сквозь кожу, выдавая свою гнилую суть. Он изучал его пустые, крысиные глазки, в которых плескалось лишь подобие спокойствия. Жак осознавал, что перед ним — обыкновенный убийца, не более чем грязная сточная канава, забившаяся отбросами человечества. Он разглядывал загрубевшие, обветренные руки Вилли и невольно представлял, какие зверства они творили, лишь по прихоти собственной власти. Жак смотрел на него, ощущая, как внутри поднимается неудержимая волна ярости, жаждущая уничтожения. Вилли, в свою очередь, молча буравил Жака взглядом. Вдруг Вилли ухмыльнулся, обнажив ряд кривых, пожелтевших зубов.

— Что ж, Жак, долго еще будем играть в гляделки? — проскрипел он, нарушая гнетущую тишину.

Его голос был хриплым и грязным, словно его гортань пропиталась запахом крови и лжи.

Неожиданно к женщине подошёл невысокий худой мужчина, который встал рядом с мадам Зариль, слушая их разговор. Она продолжала говорить и улыбаться, мужчина вдруг рассмеялся и его смех напомнил звук совы, а губы, сложенные в трубочку, выдавали в нём тайную фобию морщин. Женщина доверительно наклонилась к Ингви, ее алые губы шептали ему что-то о невероятных перспективах и мгновенной славе. Мужчина рядом кивал, стараясь не нарушить тщательно выстроенную композицию своего лица, в которой каждая морщинка казалась предательством молодости

Вивьен молча смотрела на него, ощущая, как силы покидают её душу. Она устала бороться за своё существование, притворяться, лавировать между опасностями.

— Да, я так думала. — Ответила она, встречая его пустой взгляд.

— Ты всегда была наивной, Вивьен, такой же, как твоя безумная мать. — Тихо произнёс он.

— Ты хочешь меня убить? — спросила Вивьен.

Вилли молчал, словно не слыша её слов.

— Почему? — продолжала она, но он, словно заворожённый, медленно стягивал с неё платье. Его глаза были мертвыми, будто он ушёл в свой собственный мир. Когда ткань соскользнула на пыльные доски амбара, он произнёс:

— Жизнь — роскошь для таких, как ты, бегущих по краю пристани.

Вивьен смотрела на него, пытаясь скрыть охвативший её ужас.

— Я дал тебе шанс пожить немного, поиграть в жизнь, окунуться в иллюзию, где ты Вивьен, в конце концов просто потерялась. — Его слова звенели, как приговор.